На Деревенской улице наискосок от конторы «Светлого будущего» стоит старинный двухэтажный дом. На первом этаже его находится почта, небольшое почтовое отделение, и заведует им человек маленького роста по фамилии Шубарт.

Худощавый, лысоватый, в коричневом халате, защищающем его от «почтовой пыли», сидит он в своей каморке, заставленной старыми столами и стульями, и руководит учетом и пересылкой огромных денежных сумм, поступающих от населения в три окошечка застекленного прилавка почты.

Начальник почтового отделения всегда немного прихварывает. Вечером, когда все тысячи уже пересчитаны и сумма их совпадает с документами, он чувствует большое облегчение. Тогда он бормочет себе под нос: «Ну, матушка, разогревай кашку. Все сошлось!» Если же денег не хватает или оказывается несколько лишних пфеннигов, он прикладывает руку к животу и вздыхает: «Опять я, видно, съел какую-то дрянь!»

Когда отворилась дверь и вошел учитель Ризе, начальник почтового отделения как раз закончил подсчет и находился в самом приятном расположении духа — все сошлось! Он запер деньги в сейф и разложил на столе план. Это был новый план доставки почты населению в период летних и осенних отпусков. Все почтальоны должны были получить отпуск, а заменить их было некем. Необходимо было составить план доставки почты так, чтобы письма, газеты и телеграммы, несмотря ни на что, приходили вовремя. Задача не из легких!

— Извините, я помешал? — спросил учитель Ризе.

— Заходите, пожалуйста, — ответил начальник почтового отделения очень вежливо. — Что вам угодно?

— Моя фамилия Ризе. Я не получаю газет, хотя живу тут уже целый месяц.

— А какие у вас газеты?

— «Немецкая учительская газета», «Семья и школа», журнал «Радуйся иной», «Воскресенье»…

— Сколько еще?

— Еще три.

— Где вы живете?

— Малый переулок Майских Жуков, дом двадцать один.

— Почтальона вы уже спрашивали?

— Да. Она сказала, что дело тут в пересылке или еще в чем-то, а она ни при чем.

— Сейчас я ее позову. Если только она еще не ушла. Садитесь, пожалуйста.

Он открыл дверь в вестибюль почтового отделения и вызвал почтальона фрау Хинделанг. Но оказалось, что ее нет на месте.

— Фрау Хинделанг пошла за молоком, — обернувшись к учителю Ризе, сказал он. — А то потом оно кончится. Придется нам немного подождать.

Начальник отделения снова углубился в свой план, а учитель Ризе вытащил из кармана «Воскресенье» и, зевнув, принялся его читать.

Через некоторое время в дверь постучали. Отец Райнера Шнека просунул голову в дверь и спросил:

— Можно войти? Дело у меня очень недолгое.

— У нас, собственно, уже закрыто, — с раздражением ответил начальник отделения.

Он теперь плохо себя чувствовал и был очень бледен. Но тут он заметил огорчение на лице вошедшего. И, положив на стол шариковую ручку, спросил:

— А в чем дело?

Отец Райнера вошел в контору. Он бросил быстрый взгляд на человека, сидевшего в углу с газетой в руках, и сказал:

— Хм!..

Потом, наклонившись к столу начальника отделения, продолжал шепотом:

— Мой сын… хм… моя фамилия Шнек. Мой сын как-то раз засунул в почтовый ящик — там, на шоссе, напротив магазина, — бумажку в десять марок. Она к вам не поступала?

— Этот ящик относится к участку нашего почтальона фрау Хинделанг, — громко ответил начальник отделения.

— Возможно, — прошептал отец Райнера Шнека.

— Не «возможно», а именно так.

Вместо ответа отец Райнера Шнека выпрямился и кашлянул. «Дурачок какой-то!» — подумал он с досадой.

— Купюра в десять марок была найдена при сортировке писем, опущенных в этот ящик, — сказал начальник отделения.

Он открыл сейф и достал из него картонную коробку, в которой лежали самые различные предметы. Поставив коробку на план, он вынул из нее бумажку в десять марок.

— Великолепно! — вырвалось у отца Райнера Шнека. В голосе его звучало ликование. — Есть же все-таки на свете честные люди!

К бумажке была прикреплена записка. Начальник прочел ее про себя.

— Это было больше трех месяцев назад, — сказал он. — Можете ли вы доказать, что деньги принадлежат вам?

— Не мне, а моему сыну.

— Это одно и то же, — сердито буркнул начальник отделения.

— Вы спрашиваете, принадлежат ли эти деньги мне. Как же я могу это доказать? Дети играли, дразнили друг друга — самое обычное дело! Все мы когда-нибудь что-нибудь засовывали в почтовый ящик…

Отец Райнера Шнека наигранно рассмеялся. Смех его звучал как-то неприятно:

— Ха, ха, ха!..

— Конечно, засовывали! Но то, что надо было послать по почте. В каком классе учится ваш сын?

— Теперь уже в четвертом. — Отец Райнера Шнека усмехнулся.

— Хорош гусь! — пробормотал начальник почтового отделения.

— Попрошу вас не выражаться! — заявил отец Райнера Шнека.

Начальник взглянул на гордого отца и заметил:

— Мальчик, который перешел в четвертый класс, не станет засовывать свои деньги в почтовый ящик. Если это нормальный ребенок.

— Да ведь это были не его деньги!

Начальник почты побледнел еще больше.

— Ну, знаете ли, хватит! — крикнул он с возмущением. — Вы что же, пришли сюда требовать деньги, которые вам не принадлежат?

Отец Райнера вышел из себя. Уж не думает ли этот дурачок, что он явился, чтобы присвоить какие-то жалкие десять марок? Оскорбленный отец повысил голос:

— Да поймите же вы наконец! Мой сын обязан вернуть эти деньги их владельцу. С этой целью я к вам и обратился. Прошу вас не устраивать мне лишние осложнения!

— Осложнения устраиваете вы сами — рассказываете неизвестно что! «Играли», «дразнили»!.. Хороша игра — бросать чужие деньги в почтовый ящик!.. — Начальник отделения свернул план и сунул его в ящик стола. — Почему вы не пришли сюда раньше? И вообще… почему вы не привели с собой мальчиков?

— Это невозможно. Они оба лежат в больнице.

— Уже целых три месяца? — спросил начальник отделения.

И тут учитель Ризе рассмеялся.

Его веселье заразило начальника почты. Смеясь, он сказал отцу Райнера:

— Вот видите, как смешно звучит то, что вы тут рассказываете! — А затем повернулся к учителю Ризе: — Раз вы читаете такие газеты, значит, вы учитель. Что вы скажете об этой истории?

— Меня она крайне заинтересовала, — ответил тот, складывая газету. — Дело в том, что в наступающем учебном году я буду классным руководителем у этих мальчиков.

Это сообщение ничуть не обрадовало отца Райнера Шнека. Оно его очень встревожило. Ему было неприятно знакомиться с учителем Райнера при таких обстоятельствах. Он чувствовал себя словно пойманным за руку — ведь он пытался хитрить с начальником почты. Попав в столь неловкое положение, отец Райнера попытался загладить плохое впечатление «любезным поведением». А «любезным поведением» он считал — во всем соглашаться с учителем. Поэтому он воскликнул:

— Как все удачно складывается!

— В каком смысле? — спросил учитель Ризе.

— Да видите ли, тут есть одна загвоздка. И никто, кроме учителя, безусловно не смог бы в этом разобраться. Очень рад с вами познакомиться.

Отец Райнера Шнека быстро подошел к учителю Ризе и протянул ему руку:

— Позвольте представиться. Шнек.

Учитель Ризе поднялся, пожал руку отцу Райнера и назвал свою фамилию:

— Ризе.

— Тут получилось такое стечение обстоятельств, что мой сын… Вы разрешите мне сесть? — Отец Райнера Шнека оглянулся, ища стул.

— Вот тут можно сесть, — сказал начальник почтового отделения.

Отец Райнера сел. Он отер пот со лба и начал сначала:

— Мальчик, которому принадлежат эти деньги, — некий небезызвестный Гопе… Я ничего не хочу сказать дурного про этого Гопе, но он большой любитель драк. Короче говоря, он дрался. Куртка у мальчика, которого он бил, была вся в крови. Гопе должен был за это заплатить, или уж не знаю, что там было… Во всяком случае, пока Гопе дрался, мой малыш взял эту бумажку. Вынул из пенала и сунул в почтовый ящик. Глупость, и больше ничего. Но почему? — Отец Райнера Шнека поднял указательный палец.

— Это воровство, — сказал начальник почтового отделения.

— Глупость это, а не воровство, — возразил отец Райнера Шнека.

— Это воровство, — твердо сказал учитель Ризе.

— Воровство? — Отец Райнера Шнека послушно повернулся к учителю Ризе. — Ну, раз вы это говорите, значит, это так. Но почему он сыграл с этим Гопе такую шутку? Почему?

— Ну, почему? Говорите! — потребовал начальник почты.

— Да, почему… — Отец Райнера Шнека глубоко вздохнул и с горестным видом прижал руку ко лбу. Он набрал воздуху в легкие и, поглядев сперва в приветливые глаза учителя, а затем в насмешливые начальника почты, печально и тихо сказал: — Это заложено в нем самом… На него иногда находит… как бы это сказать… приступ… И тогда он творит что-нибудь эдакое. Ужасно для нас, родителей…

Некоторое время все трое молчали.

Потом отец Райнера Шнека снова поднял вверх указательный палец:

— Я запрещу ему водиться с этим Гопе! Ему нужны совсем другие друзья. Он должен стать другом учителя. Да, да. Тогда ему не придут в голову такие идеи.

— Если это заложено в нем самом, для чего же запрещать водиться? — сказал учитель Ризе.

— А что же мне тогда делать? — простонал несчастный отец. — Разумеется, я возвращу эти деньги родителям Гопе и принесу мои извинения.

— Не вы, — возразил учитель Ризе. — Ваш сын должен это сделать. И не к родителям ему надо идти, а к самому Андреасу.

— Правильно! — воскликнул отец Райнера Шнека. Он снова взыграл духом. — Сам заварил кашу, сам и расхлебывай! Заслуженное наказание!

Учитель Ризе не слишком доверял таким рассуждениям.

— Разве это наказание, — сказал он, — если Райнер самостоятельно исправит то, что его тяготит? Ведь ему так хотелось бы это сделать. Он лежит там сейчас и все думает: как же дальше? Говорить об этом ему неохота — в разговорах взрослые всегда возьмут верх. Ему хотелось бы что-то сделать, исправить все и забыть. Дайте ему такую возможность, если вы умный отец.

— Значит, наказания вообще не нужно? — спросил отец Райнера Шнека. Он все думал о выгоде Райнера.

— Нужно, но только если оно сможет помочь. Иногда ребята считают наказание справедливым и воспринимают его как избавление. Тут уж вам самому придется принять решение. По-моему, наказание здесь уместно. Но раньше всего ему надо предоставить возможность действовать. Я знаю мальчишек. У Райнера сейчас наверняка такая потребность.

Пока учитель Ризе говорил, в комнату вошла фрау Хинделанг. Отец Райнера Шнека поспешно откланялся. Выходя из дверей почты, он почувствовал облегчение. И в то же время что-то его угнетало. Шагая по Деревенской улице, он заметил, что слово «воровство» не выходит у него из головы.

Андреас находился в больнице уже почти две недели.

Доктор Кесельштейн могла бы отпустить его домой. Он был здоров, и к нему понемногу возвращались его прежние привычки. Он становился шумным, веселым, буйным. Шагом ходить он не мог, сидеть тем более. И она опасалась, как бы дома он не споткнулся на ровном месте, не залез бы на самое высокое дерево. Его надо было еще укротить. Поэтому его пока не выписывали.

Андреас шнырял по всем палатам. Он стал в них своим человеком. С больными он был запанибрата. Он выучился от них рассказывать анекдоты, вставлять в свою речь всякие словечки, петь песни, которых не найдешь в песеннике. Пробегая по коридору, он распевал во все горло: «По реке плывет не лед, по реке мертвец плывет!..» Даже мальчик из палаты № 2, который раньше дышал через резиновую трубку, улыбался, заслышав его вопли.

И вот наступило следующее воскресенье. Предпоследнее перед началом учебного года.

Андреас стоял в вестибюле больницы и ждал своих родителей. На нем была пижама и защитный шлем, как у мотоциклиста, а в руке — казенный костыль с резиновым набалдашником. Мать не смогла поцеловать Андреаса, потому что шлем свалился ему на нос.

— Космонавтский шлем, — пояснил Андреас родителям. — Это Пауль мне подарил.

— Я бы не стал его надевать на голову, — заметил отец. — Может, у Пауля какая-нибудь болезнь волос.

— У Пауля лысина, папа.

— Сними его, — строго сказала мать, когда они стали подниматься по лестнице. — А то сейчас полетишь! Ты ведь ничего не видишь!

Андреас снял шлем.

— А вот доктор Кесельштейн говорит — «законный шлем».

— Здорово ты оброс, — сказал отец.

— Я бы давно постригся — под битлов, — отвечал Андреас, — да тут парикмахер не тянет!

— Под битлов носят одни сумасшедшие, — скромно заметил отец.

— Почему это? — возмутился Андреас. — А вот, например, Пауль?

— Так ты же сказал, что Пауль лысый.

— Да не этот Пауль!.. Тот Пауль!.. А я знаю новую песню. Спеть?

— Валяй!

Андреас запел «По реке плывет не лед…»

Когда поднимавшиеся по лестнице стали оборачиваться, отец тронул Андреаса за плечо и шепнул:

— Отдохни, Андреас. Ты нам это лучше дома споешь. Тогда мы получим еще больше удовольствия. А как себя чувствует Райнер Шнек? Он уже встает?

— Его давно выписали. Я его больше ни разу не видел. Если он думает, что я стану играть с ним в шашки… А ты бы стал, папа?

— Подождем, пока у вас с ним все разъяснится. Нам звонили с почты. Райнер бросил эту бумажку в почтовый ящик. Она нашлась. Я думаю, в один прекрасный день он сам к тебе придет и принесет деньги. А до тех пор ты успеешь поразмыслить, будешь ли ты опять с ним играть или нет.

Андреас выслушал эту новость с большим интересом. Она сильно оживила его фантазию. А ничего идея — использовать почтовый ящик, как Пампуша! И как здорово это устроено — что ни бросишь в ящик, почта все достанет!..

Пока в голове у Андреаса проносились эти мысли, родители всё говорили о том, какой он стал тощий. Они спрашивали, ест ли он, что дают на завтрак, на обед и на ужин.

Андреас отвечал то «да», то «нет» — как придется. Наконец он привел родителей в свою палату.

Они удобно устроились все втроем вокруг кровати Андреаса. Отец принялся убирать в тумбочке, а мама разбила сырое яйцо и стала растирать его с сахаром в стакане для полоскания зубов, пока оно не начало пениться. У Андреаса потекли слюнки.

Покуда он поглощал гоголь-моголь, в дверях появились три футболиста и разные другие Паули из соседних палат — они пришли познакомиться с родителями Андреаса и рассказать им о его похождениях. Потрепав Андреаса по косматой гриве, они говорили:

— С тех пор как он тут откалывает свои номера, мы все активно пошли на поправку!

Собралась веселая компания, все шутили и громко смеялись.

Никто не заметил, что появился новый посетитель.

Долговязый парень.

Белая нейлоновая рубашка, новенький темный галстук. Волосы начесаны на лоб. Резкие черты лица, а глаза голубые. В руках букет цветов и какой-то сверток. Так он и стоял в дверях, переминаясь с ноги на ногу и робея перед этой встречей. Он не прочь был ее немного оттянуть и сперва освоиться. Но в этой палате, оказывается, царило веселье.

Когда Андреас заметил посетителя, он притих и некоторое время глядел в его сторону. Андреасу хотелось броситься ему на шею… Но… разве допрыгнешь?.. Он был так смущен, что не мог даже подняться с места… Несмелыми шагами побрел он к двери, сопровождаемый удивленными взглядами родителей и Паулей из разных палат.

Андреас подал Томасу руку. Долговязый потянулся было к своей ледокольной шляпе, чтобы привычным жестом сдвинуть ее на лоб. Но ее на голове не оказалось, и он почесал в затылке.

Андреас повернулся ко всем присутствующим и сказал:

— Это Томас.

А надо сказать, что слава о героическом подвиге Томаса разнеслась по всей больнице. Андреас рассказывал о нем каждому, кто только соглашался его слушать. Паули были в полном курсе. Они глядели во все глаза на длинноногого водителя самосвала, держащего за руку Андреаса, и удивлялись, почему он не вкатил сюда на четвертой скорости, а стоит в дверях с таким видом, будто у него в моторе кончилось горючее.

Чтобы вновь привести его в движение, один из Паулей, указав на букет, сказал:

— Вот это уж лишнее! Надо было знак «Стоп!» принести! Очень подходящая для него игрушка!

Радостно кивая на ходу Томасу, Паули выходили теперь по одному из палаты.

Родители Андреаса тоже двинулись к двери, чтобы приветствовать Томаса. Они усадили его на стул и принялись благодарить за спасение сына. Ему ведь пришлось пойти на такой риск!

Но Томас только отмахивался. Он и слушать об этом не хотел.

— Вот шоссе проложим, тогда лафа, — сказал он, — на перекрестке — никакой давки.

— Тебе что-нибудь будет? — спросил Андреас.

— Прокололи права. Из-за лопаты. Дойдет ли до суда, неизвестно.

— До суда не дойдет, — сказал отец Андреаса. — Меня приглашали в автодорожную инспекцию. Спрашивали, настаиваю ли я на судебном разбирательстве. Я им заявил, что водитель самосвала не виноват. Так что вопрос исчерпан.

Томас кивнул.

— На этом перекрестке — теперь всё. Никакой давки. У Ромерберга уже заливают асфальтом.

— Приходи к нам домой, — попросил Андреас.

— Я — все, отчаливаю, — ответил Томас. — На той неделе отбываем. Теперь — на плотину.

— А это далеко? — спросил Андреас.

— Порядочно, — ответил Томас. — А то бы мы с тобой эх и рванули по новому шоссе!

— А самосвал твой починили? — спросил Андреас.

— Стрекочет вовсю. И ограда стоит как миленькая. Перекресток в порядке. Все как было. Только никаких происшествий. А закончат шоссе — и вовсе никакой давки.

— Как быстро теперь строят, — сказала мать Андреаса.

— Ясное дело. Техника. Через несколько дней закончат. Жалко, брат. Тут на вашей стройке мне здорово понравилось. Как нигде.

— Почему? — спросил отец Андреаса.

— Трудно сказать, шеф. Вдруг прикипишь к чему-нибудь, встретишь какого-нибудь человека… А потом и запоешь: «Обновляет землю май!..» Ну, не буду мешать. — Томас встал и огляделся по сторонам. — Где же моя шляпа?

— Ты пришел без нее, — сказал Андреас.

— Ну и дела! — удивился Томас. Он поглядел на Андреаса и рассмеялся. — Иногда я прямо как угорелый… Потом опомнюсь — тьфу ты, опять что-то позабыл! Вот сегодня эту дурацкую шляпу!.. — Он бросил цветы и сверток на кровать и прижал Андреаса к груди — к своей широкой груди водителя самосвала. — Помни про «Стоп!», ты, блоха! Хотя теперь-то уж на перекрестке ничего не случится. Никакой давки! Тьфу ты, я уже это сто раз говорил! Ну, привет, парень!..

Он хлопнул Андреаса по спине и пошел к двери. Два широких шага — и вот он уже в коридоре. Андреас и сам толком не знал, как ему отнестись к такому прощанию. Но родители заметили, что с ним творится что-то неладное.

Андреас все глядел и глядел в окно. Все говорил и говорил… По правде сказать, нес какую-то чепуху… Что он хотел бы купить себе галстук… И стать водителем самосвала… Он спрашивал, что такое плотина, хотя уже видел однажды плотину собственными глазами. И еще много чего болтал, пока взгляд его не упал на сверток… Тут он схватил сверток и хотел было броситься догонять Томаса. Надо ему отдать!

— Разверни его, — сказала мама. — Это он тебе подарил.

— Он ничего такого не сказал! — возразил Андреас.

— Он ничего не сказал, но это так.

Андреас развернул бумагу. В свертке оказалась книга «Макс и Мориц».

Когда на следующее утро Андреас выписался из больницы, он вышел на улицу с букетом в руках и с большой книгой под мышкой. Мать взяла на работе отпуск. Она привела Андреаса из больницы домой. Здесь она хотела было поставить цветы в вазу. Но Андреас заявил, что сделает это сам. Мама очень боялась, что он уронит вазу и она разобьется. Тогда Андреас разъяснил ей, сколько всяких стеклянных предметов он перетаскал за это время в больнице. И ни разу ничего не разбил!

— Каждый день я носил на кухню тысячу стаканов, а теперь ты из-за одной вазы…

Никогда еще Андреасу не разрешали самому наливать воду в вазу. А вот теперь разрешили. И он это сделал. Значит, все-таки он не стоит на одном месте, а все время движется вперед. Вот и еще немножко продвинулся! Он поставил вазу с цветами на тот самый стол, где с одного края стояли и лежали в ряд всякие ученые предметы. Тут же нашлось место и для книги. Андреас пододвигая ее то в ту, то в другую сторону, пока наконец она не оказалась на самой середине стола. Под книгу он подложил листок бумаги, так чтобы торчал краешек, и аккуратным почерком написал: «От Томаса».

Потом Андреас сбегал вниз на кухню и притащил оттуда несколько авосек. Он сложил в них свои игрушки и, взяв под мышку железную дорогу, вынес все в сад.

Здесь он расставил все как следует. Он построил город и населил его людьми, животными, поездами, машинами. Высоко над крышами домов он повесил спутник, реактивный самолет и красный воздушный шар. Когда все было готово, Андреас сел и стал глядеть на свой город.

Ему хотелось осмотреть свои владения, а потом уж начать играть. Сколько тут всякой всячины! Но что делать с игрушками человеку, который так долго обходился без них? Андреас перевел взгляд — он уже не видел больше маленького города, но травы и березы тоже не видел… Перед глазами его стояли совсем другие картины. Красный берет… Самосвал — он движется прямо на Андреаса… Мальчик в зеленой пижаме спрашивает: «Ты играешь в шашки?..»

Андреас вздохнул и поднялся с земли.

Он взял свою заводную машину, дошел до солнечной полянки и лег там на траву. Такая машина есть у каждого мальчишки — она продается в любом игрушечном магазине. Это была любимая игрушка Андреаса. Подражая стрекоту мотора, он водил машину рукой по земле, положив голову на траву. Так ему было видно, как крутятся колеса. Чувство, которое он при этом испытывал, трудно описать на бумаге. Потому что машина все еще оставалась для Андреаса загадкой. Она становилась еще загадочней и прекраснее, когда Андреас придвигал ее к себе совсем близко и колеса оказывались у него прямо перед глазами. Тогда он ощущал мощь машины.

Андреасу хотелось бы хоть разок поиграть на улице. Но мама ему не разрешала. И он день за днем все играл да играл в саду.

Как-то раз, уже среди дня, к забору подошел мальчик. Он прошел немного вперед и остановился за кустами смородины. Отсюда он наблюдал за Андреасом. Красивый мальчик, волосы ежиком, с обыкновенными ушами, как у всех людей. Только за одним ухом шрам, да и то его сразу не заметишь.

Мальчик пришел еще раз. А потом еще раз. Он все держал одну руку в кармане, крепко сжимая в ней какую-то бумажку. И все ждал, что Андреас его увидит и заговорит с ним. Но Андреас не мог его увидеть, потому что кусты смородины были очень высокие и густо разрослись. Мальчик отважился пройти еще несколько шагов. Теперь он стоял уже не за кустами, а просто за забором. И смотрел, как Андреас играет.

Андреас заправлял горючим реактивный самолет. Потом он встал, и самолет начал набирать высоту. Взгляд Андреаса скользнул по забору — он узнал мальчика. Но сделал вид, что ничего не заметил. Самолет приземлялся. Андреас лег на траву и снова стал заправлять его горючим. Он заправлял до тех пор, пока мальчик не отошел от забора.

Теперь Андреас знал, что будет.

Через час Райнер Шнек снова появился у забора. Андреас строил мост для заводной машины. Он стоял на коленях. Не вставая, он поднял голову и посмотрел в ту сторону.

Райнер Шнек вытащил из кармана десять марок. Он протянул бумажку через забор и сказал:

— Это твои.

Андреасу было неловко на него глядеть. Он думал, что увидит Пампушу — того, прежнего, с ручкой от чайника. А этот, за забором, с обыкновенными ушами, казался ему каким-то не таким, поддельным… Андреас медленно подошел к забору. Он взял бумажку и сказал:

— Ладно.

Они стояли друг против друга, не говоря ни слова. И даже не глядели друг на друга… Райнер Шнек отошел на несколько шагов от забора. Потом он остановился. Он поглядел, как Андреас засовывает в карман бумажку, и спросил:

— Ты выйдешь… играть?

— Мне не разрешают, — ответил Андреас. — Может, завтра…

Андреас рассказал матери, что произошло. Он отдал ей деньги и сказал:

— Играть можно мало ли с кем. Это еще не значит, что он мой друг.

— Ты прав, — сказала мама. — Но завтра это тоже не выйдет. Папа собирался поехать с нами к Мюгельской башне.

— Вот здорово! — обрадовался Андреас. На душе у него сразу стало легко. Он хотел обнять мать.

Но она крикнула:

— Пусти! Ты что, не видишь, какой ты перемазанный!

В воскресенье они ездили втроем к Мюгельской башне, а в понедельник начались занятия в школе.

Андреас положил в пустой ранец чистую общую тетрадь и пенал. На обложке общей тетради было написано: «Заметки…» Андреас подписал: «Андреаса Гопе». На первой странице сверху было написано: «Адреса». Андреас записал имена и фамилии всех знакомых девочек. Пониже было написано: «Мои друзья». Здесь Андреас пока еще ничего не написал. Пенал был переполнен: ручка, циркуль, карандаш, цветные карандаши, резинка, талоны на завтраки — на первые дни. Сюда же он положил сложенную вчетверо бумажку в десять марок. Так. Теперь бросить в ранец линейку и треугольник. Все. Андреас отправился в школу.

Мать стояла у раскрытой двери. Она думала, что он еще раз обернется, и хотела ему помахать. Но он не обернулся. Он не привык, чтобы кто-нибудь стоял у двери и смотрел ему вслед. Быстро перебежав на другую сторону переулка, он взял курс прямо на школу.

Поглядим-ка на него еще раз, пока не закрылась книжка. Мальчик как мальчик… А все же второго точно такого не найдешь. Длинные загорелые ноги, слегка косолапая походка. Под спортивной рубашкой — худая грудь, а сердце стучит: «Все вперед!» Маленький «Всевперед». Иногда он, правда, чуть не сходит с рельсов… Но нет, он не собьется с пути — ведь каждый из нас протянет ему руку. Заглянешь ему в лицо — и станет весело. Даже нос какой-то веселый — не то шмыгает, не то запятые выписывает. А в голове что ни день, то новая идея… Вот он топает по переулку Майских Жуков навстречу новым приключениям и новому учебному году.

Фрау Линден встречала свой класс во дворе школы — там, где на дощечке написано: «4 «А». Ребята группками и по одному появлялись во дворе и, подойдя к ней, здоровались, радостно улыбаясь.

Потом стали строиться в пары — каждый равнялся на ранец стоящего впереди. За долгие дни летних каникул они немного отвыкли друг от друга. Даже заговорить пока еще было как-то не о чем. Все ждали сейчас новостей — но от учителей, а не друг от друга.

Андреас как пришел, сразу принялся искать свое место. Детлев Тан стоял рядом с какой-то девочкой, которой еще не было в списке Андреаса. Но Андреас тут же протолкался вперед и встал рядом с Детлевом. Он сказал девочке:

— Я всегда стоял с Детлевом.

Девочка отступила на шаг назад. Начались перестановки, ребята толкались, поднялся шум. Фрау Линден обратила внимание на беспорядок. Потом она увидела, что Андреас поставил свой ранец на гравий и, вынув что-то из пенала, стал пробираться к Клавдии, стоявшей впереди. Он сунул ей «что-то» в руку, а Клавдия удивилась и кивнула. Теперь Андреас снова стал пробираться назад. Фрау Линден подумала: «И всегда он внесет путаницу». Но ничего не сказала. У нее было много других забот.

Она повела класс в новую классную комнату. Когда ребята сели за парты, она обратилась к ним с прощальным словом. Говорить ей было очень трудно. Она объяснила ребятам, что в связи с новым указом о первой ступени ей придется в этом году снова взять первый класс. А у них будет новый классный руководитель.

Потом она пошла по рядам. Переходя от парты к парте, она прощалась за руку с каждым своим учеником и желала ему всего самого хорошего.

Подойдя к парте Андреаса, она заговорила не с ним, а с классом:

— Мы должны поздравить Андреаса с тем, что он вышел из больницы и что все окончилось благополучно. А еще с тем, что история с деньгами за книгу разъяснилась. Но я хочу еще раз повторить то, что я написала Андреасу в последний раз в дневнике. Пожелаем ему, чтобы в будущем он придерживался школьного распорядка и не мешал другим ребятам заниматься. У Андреаса большие способности. Пусть он употребит их на то, чтобы во всем хорошем быть впереди и помогать отстающим. — Она протянула Андреасу руку. Андреас крепко пожал ее.

Когда он снова взглянул прямо перед собой, он не поверил своим глазам: за учительским столом стоял учитель Ризе.

Фрау Линден представила ребятам их нового классного руководителя. Голос у нее был глуховатый, в глазах стояли слезы. Ребята это заметили. Учитель Ризе проводил ее до двери и вернулся к столу.

Когда фрау Линден выходила из класса, ребята встали. Теперь они снова сели. Некоторые девочки закрыли лицо руками. Воцарилась полная тишина. Все словно онемели.

Учитель Ризе серьезно посмотрел на ребят. Он подождал немного, пока не решил, что все его слушают. Потом он сказал:

— Некоторых из вас я уже знаю. Это облегчит нам начало. Класс на хорошем счету. Постараемся так и держать — делать все, как было у фрау Линден. Не терять ни минуты. Не разрешать никому отвлекать класс от работы. Учитель должен стать другом каждого ученика. Используйте переменку, чтобы со мной поговорить. Приходите ко мне домой после школы — все, кто захочет. Я надеюсь каждого из вас узнать по-настоящему — не «школьную маску», а самого человека. А теперь запишите расписание…

Учитель Ризе поправил доску и протянул руку за мелом. Но мела не оказалось. Тогда он спросил:

— Кто хочет сегодня дежурить? Поднимите руку!

Руку подняли все. Некоторые даже встали и без перерыва бубнили:

— Я, я, я, я…

Но тут с предпоследней парты раздался хриплый голос Детлева Тана:

— Можно мне сказать?

— Если это имеет отношение к мелу, пожалуйста, — ответил учитель Ризе.

И Детлев сказал:

— С тех пор как существует наш класс, Андреас еще ни разу не дежурил. Пусть он сегодня будет дежурным, ладно?

Учитель Ризе прошел через весь ряд и подошел к парте Андреаса. Андреас встал. Он был весь красный от смущения. Ребята думали, что теперь учитель спросит, почему Андреас никогда не дежурил. Но он ничего не спросил. Он заговорил совсем про другое:

— С бутылками ничего не выходит — шоссе тем временем достроили. Но я думаю, что скоро ты покажешь нам всем на чем-нибудь еще, какой ты хороший товарищ. И не обязательно за стенами школы, а здесь, у нас в классе. Ладно, Андреас, будь ты первым дежурным.

У Андреаса звенело в ушах. Голова немного кружилась. Но он твердо прошел по половицам к двери. О таком начале учебного года он и мечтал. Он хорошо знал, о чем он мечтал.

Он принес мел для всего класса.