Дойдя до набережной напротив Лувра, Жильбер спустился к пустынному берегу. Немного по одаль лодочники выгружали алебастр.

«Они так заняты своей работой, — подумал мальчик, — что ничего не заметят».

С минуту Жильбер с необыкновенной грустью смотрел на спокойную воду. Он ничего не боялся, ни о чем не сожалел. И только одно слово сорвалось с его губ:

— Мама!..

Потом он решительно шагнул вперед.

— Эй, мальчик, мальчик!.. — раздался чей-то голос.

Жильбер невольно обернулся. К нему нетвердыми шагами бежала какая-то пожилая женщина. Схватив мальчика за руку и оттаскивая его от воды, она сказала дрожащим голосом:

— Еще немного, и ты упал бы в Сену!.. Можешь гордиться: ты напугал меня! Этого уже давно никому не удавалось.

— Откуда вы меня увидели? — машинально спросил мальчик.

— Да со своего места!.. Оттуда все хорошо видно!..

И, продолжая тащить за собой Жильбера, старуха добралась до сломанного стула, стоявшего в нескольких метрах от воды, вокруг которого было разбросано много вещей… Она тотчас же уселась и принялась за штопанье мешков для носильщиков алебастра, — работу вредную и тяжелую, так как от малейшего движения из мешка тотчас же поднимался столб белой пыли, от которой жгло глаза и горло.

Жильбер смотрел на это несчастное, задавленное нуждой создание с согнутой спиной, морщинистым лицом и ввалившейся грудью, день и ночь не расстающееся с иголкой, чтобы за долгие часы труда заработать несколько су и не умереть от голода. И решимость мальчика как-то сама собой уменьшилась.

С ласковой улыбкой глядя на женщину, он сказал:

— Трудная у вас работа, сударыня!.. Неужели нет никого, кто помог бы вам?

Старуха печально покачала головой.

— Нет, милый, никого!.. А прежде рядом со мной всегда были люди… Сначала добрый муж… Потом сын и дочь… Тогда мы были очень счастливы!.. Но муж умер, и начались затруднения, пошли несчастья… Девочка простудилась и умерла, а потом и мальчик в мастерской попал под колесо…

Женщина перестала шить. Из ее глаз, воспаленных от алебастра, текли крупные слезы. Она вытерла их тыльной стороной ладони и в свою очередь спросила мальчика:

— А ты… У тебя есть родители?

— Нет… — покачал головой Жильбер, — я подкидыш…

— Подкидыш?!

Старуха с любопытством оглядывала Жильбера, в ее глазах засветился странный огонек…

— Подкидыш!.. — повторила она после паузы — Сколько же тебе лет?

— Одиннадцать.

Старуха, казалось, что-то высчитывала в уме.

— Одиннадцать… — повторила она. — А как тебя зовут?

— Жильбер, — ответил мальчик.

При упоминании этого имени у старухи затряслись руки…

— Жильбер? Ты сказал «Жильбер»? Не может быть!..

И она привлекла мальчика к себе:

— Когда ты жил в приюте… Не помнишь ли ты одну женщину, которая сильно любила тебя?

— Сестра Перпетуя?

— Нет… другая… Которая навещала тебя с маленькой белокурой девочкой… Лили… Моя бедная Лили!..

Некоторое время Жильбер напрягал память, а потом внезапно вспомнил:

— Лили?! Дочь госпожи Мондетур?

— Ты вспомнил!.. Да, госпожа Мондетур. Это я, мой Жильбер!..

И старая хозяйка гостиницы «Дофинэ» еще крепче прижала к себе мальчика.

— Какой ты стал большой и красивый!.. Ах, Жильбер, Жильбер!..

Когда первая радость встречи прошла, мальчик вздохнул:

— Как вы постарели, госпожа Мондетур!..

— Что делать, милый…

Старая женщина продолжала ласково гладить загрубевшими руками голову мальчика, а потом вдруг спохватилась:

— Ах, да где же у меня голова!.. Идем скорее, мой милый!..

— Куда?

— Ко мне!.. Взять адрес!..

— Какой адрес?

— Адрес… Сейчас я все расскажу тебе…

По дороге бедная женщина сообщила Жильберу, что несколько лет тому назад, когда начались ее несчастья, одна дальняя родственница предложила ей убежище в Верноне. После смерти благодетельницы она вернулась в Париж и поступила прислугой к мелкому виноторговцу в улице Сен-Жермен. Однажды в лавку явились дама и старик, и первая рассказала ей, что она мать ребенка, брошенного семь лет тому назад в гостинице «Дофинэ».

— Моя мать!.. — не помня себя, закричал Жильбер.

— Да, твоя мать!.. Она была так несчастна!..

— Моя мать!.. Моя мама!.. — повторял пораженный мальчик.

— Некоторое время она была очень сильно больна… Потом ей удалось узнать, где ты находишься… Но когда она явилась за тобой в приют, ты как раз в этот день убежал, дрянной мальчишка.

— Ах, дама в черном!.. В карете!.. Это была она!.. А дальше?

— А дальше она оставила мне свое имя и адрес, на случай, если я смогу что-либо сообщить ей о тебе.

За разговором они не заметили, как добрались до жалкого жилища госпожи Мондетур. Старая женщина достала из ящика деревянного некрашеного стола визитную карточку и протянула ее Жильберу. На карточке значилось: «Елена Нозаль». А внизу приписано карандашом: «Замок д'Апуэньи».

— Елена Нозаль!.. Мою маму зовут Елена Нозаль!.. — восклицал Жильбер, покрывая поцелуями эту карточку.

— Мы сейчас же напишем ей, но не здесь… У меня нет ничего…

— Идемте скорее… Зайдем в кафе и там напишем маме… Маме!..

И, видя, что старуха замешкалась, он поспешил развеять ее опасения:

— О, не бойтесь!.. У меня есть деньги!..

Он вспомнил о монете в пять франков, оставленной ему накануне гравером.

— Мы сделаем еще лучше: пошлем ей телеграмму! — воскликнул он.

Они оба отправились на телеграф и послали следующую телеграмму: «Госпоже Нозаль. Замок д’Апуэньи (департамент Сены и Луары). Жильбер нашелся. Вдова Мондетур». Далее следовал адрес. А внизу мальчик приписал: «Я люблю тебя, мама. Жильбер».

В эту ночь Жильбер остался ночевать у госпожи Мондетур, послав своему хозяину записку, что больше к нему не вернется.

На следующее утро, едва пробило восемь часов, у дверей старого дома остановился фиакр. Из него вышла женщина, лицо которой сияло неописуемым счастьем. Госпожа Мондетур и Жильбер, из окна мансарды увидевшие подъехавшую карету, быстро спустились вниз.

— Вот он, сударыня!.. Вот он!.. — кричала старуха Елене, подталкивая к ней мальчика.

— Мама… Мама, мама!..

Госпожа Нозаль, бледная от волнения, поцеловала и обняла Жильбера так крепко, как будто боялась снова его потерять:

— Вылитый портрет моего бедного Раймонда!

В гостинице, куда они сейчас же отправились, Елена попросила сына рассказать ей всю свою жизнь…

Когда мальчик закончил печальное повествование, она сказала:

— Дорогой мой, мы должны поблагодарить Водермона за то, что он сделал для тебя. Я думаю, ты будешь рад увидеть его и поцеловать Сюзанну. Кроме того, следует устроить судьбу госпожи Мондетур.

— Да, мама, — просто ответил Жильбер.

Три года назад, после смерти своего отца, госпожа Нозаль стала очень богатой женщиной. Поэтому в тот же день она приняла все необходимые меры, чтобы госпожа Мондетур не нуждалась ни в чем до самой смерти. А на следующий день, купив Жильберу прекрасный костюм, она уехала с ним в Ниццу.

Елена не сказала Жильберу — несомненно, нарочно, — что ее покойный отец, граф д’Апуэньи, был другом отца Водремона и что между обеими семьями с давних пор существовали дружеские отношения. Однако накануне своего отъезда на юг Елена написала длинное письмо дяде Сюзанны.

Можно себе представить радость Жильбера, когда на вокзале в Ницце он увидел свою маленькую подругу, поджидавшую его вместе с дядей и гувернанткой.

— Сюзанна!.. Сюзанна!.. — воскликнул он, дрожа от радости.

Мисс Крикет, которой, очевидно, были даны известные указания, на этот раз не вмешивалась в разговор детей.

— О, Сюзанна, если бы вы знали, как я рад, что снова вижу вас!.. — говорил Жильбер.

— Ты можешь говорить мне «ты»… мисс Крикет позволила… — шепнула ему девочка.

Госпожа Нозаль и Водремон, с нежностью глядевшие на эти две красивые головки, так тесно прижавшиеся друг к другу, казалось, думали: «Какую прекрасную пару составят они в будущем!..»

Прошло двенадцать лет.

Хотя Жильбер Нозаль был еще очень молод — ему только что исполнилось двадцать три года, — он женился на Сюзанне Водремон.

Верный своему призванию, Жильбер стал рисовать не как любитель, а как профессиональный художник. На последней выставке пейзаж «Вид Шампиньи», подписанный «Ж. Нозаль», привлек всеобщее внимание.

Очень возможно, что почетная медаль будет присуждена бывшему воспитаннику «Дома подкидышей и сирот»…