В тот же день, часов около десяти вечера, редкие прохожие могли видеть по Фридландской аллее очень маленького человека, которому могло быть самое большее девять лет — Жильбер казался старше своего возраста, — печально сидевшего на одной из скамеек. Подойдя ближе, они могли даже слышать, как он бормотал едва внятным голосом:

— Все равно… Я не думал, что это так тяжело… не есть…

Но прохожие, очевидно, очень спешившие, проходили мимо, не останавливаясь.

Как Жильбер очутился на этой скамье? Бедный мальчик! Он сам спрашивал себя об этом, но, почти обезумевший от мук голода, едва мог восстановить весь этот несчастный день. Однако он старался припомнить все, надеясь, что это заставит его желудок хоть на мгновение забыть ужасные страдания.

Жильбер в то утро добрался до Парижа и миновал заставу, когда не было еще и девяти часов. Его желудок все настойчивее напоминал о том, что давно пора раздобыть хоть какой-то еды. Полный самых радужных надежд, он рассчитывал сейчас же найти какую-нибудь работу, которая дала бы ему возможность позавтракать.

На Бельвильском бульваре Жильбер увидел перед витриной книжного магазина какого-то мальчика. Тот явно не умел читать и лишь с любопытством разглядывал картинки.

Жильбер помог ему разобрать подписи, и между двумя мальчиками завязался более душевный разговор.

— Ты куда идешь?

— Я? Еще не знаю… Хочу раздобыть какую-нибудь работу.

— Работу?! Зачем?

— Чтобы жить.

— Гм-м-м… Разве надо работать, чтобы жить?

— А разве нет?

— Посмотри на чижика… Разве он работает?

И тут маленький бродяга, бросив Жильбера, поспешил навстречу какой-то даме, шедшей в противоположную сторону. Его быстрая, живая походка сразу изменилась, стала жалкой и болезненной, а сам он, протягивая руку, заговорил жалобным, плачущим голосом:

— Подайте монетку, добрая барыня… Дома есть нечего!..

Вскрикнув от отвращения, не слушая дальше жалобных причитаний маленького негодяя, Жильбер быстро смешался с толпой, довольный, что избавился от дурного, опасного знакомства. Чтобы новый знакомый не нагнал его, Жильбер некоторое время почти бежал, не решаясь более обращаться с расспросами к встречным мальчикам, боясь получить точно такой же ответ.

— Ну нет! — воскликнул он. — Я уже довольно взрослый и могу сам заработать денег!..

И, успокоенный этой мыслью, он принялся заглядывать в окна всех встречных лавочек в надежде, что кому-нибудь из их владельцев могут понадобиться его услуги.

Но войти Жильбер не решался: в одном месте его остановило холодное лицо хозяйки, в другом слишком большое количество покупателей перед стойкой, в третьем, напротив, его испугала совершенная пустота. И он медленно шел дальше, ища и колеблясь, то ускоряя, то замедляя шаги…

Ах, сколько он прошел в этот день! Он исходил во всех направлениях кварталы Оперы, Шоссе д’Антен, Мадлены, где, к несчастью, в этот день не торговали цветами. Потом он долго бродил по Елисейским полям и, наконец, изнемогая от усталости, повалился на свою скамейку во Фридландской аллее.

О, как ужасны были испытываемые им муки голода!.. За целый день у него во рту не было ни крошки. В висках у мальчика стучало, глаза заволакивались туманом.

Чтобы хоть немного подбодрить себя, он старался думать о завтрашнем дне, который несомненно будет счастливее.

Не зная Парижа, он, очевидно, ходил по таким кварталам, где трудно достать работу, которой он так хотел и искал. Завтра он отправится в другие места… Завтра? А если завтра он будет не в состоянии двигаться? Если он сегодня ночью умрет от голода? Он знал, что от этого умирают, причем в страшных муках…

Но нет! Не для этого он бежал из приюта! Он хочет жить во что бы то ни стало! Он должен пожертвовать своей гордостью и просить милостыню… да… просить милостыню…

Приняв столь непростое для него решение, хотя и необходимое в данный момент, Жильбер встал со скамьи, остановился около стены соседнего дома и, опустив глаза, без слов протянул руку какому-то прохожему.

По горькой иронии судьбы, которая словно восстала против мальчика, прохожий, закуривавший в эту минуту папиросу, не заметил протянутой руки. Почти довольный своей неудачей, Жильбер с чувством облегчения засунул руки в карманы. Случай отказал ему в милостыне, на которую он решился с таким трудом. Тем лучше! Но тогда что же делать?..

На большой пустынной улице, кроме удалявшейся фигуры того самого прохожего, не было ни души. Очень редкие здесь лавочки закрывались одна за другой и, в довершение всего, начал моросить мелкий пронизывающий дождь…

Неужели он в оцепенении так и будет стоять на одном месте? К счастью для себя, Жильбер заметил, что дом, к стене которого он прислонился, был недостроенным. Широкое отверстие ворот находилось в двух шагах от мальчика. Он сделал несколько шагов, вошел, но, будучи не в силах двигаться дальше, упал на землю.

Здесь гипсовая пыль покрывала землю толстым, почти мягким слоем, и нагревшаяся за день постройка вливала тепло в тело Жильбера. Сильно ослабевший, он кое-как сделал себе из камня изголовье и, укрывшись найденным рядом старым мешком, надеялся заснуть, чтобы хоть ненадолго забыть о пустом желудке. Но облегчение продолжалось очень недолго. Едва его глаза смыкались, Жильбер со стоном просыпался, мучимый ужасным голодом.

Мальчика била нервная лихорадка; его обостренный слух улавливал отдаленные звуки, и когда раздались ритмичные шаги, Жильбер узнал военную походку городовых и принял отчаянное решение: когда полицейские дойдут сюда, он позовет их, расскажет, как он убежал из приюта и целый день бродил по улицам. Пусть с ним делают, что хотят, пусть его ведут в темный карцер, пусть даже посадят в тюрьму… но только дадут поесть!

Шаги приближались. Жильбер поднялся и даже попробовал крикнуть слабеющим голосом:

— Господа!..

Но он тотчас же оборвал свой крик, и слезы бешенства засверкали в глазах мальчика при мысли о том, что он так просто, так глупо, по собственной воле, отказывается от свободы, которую сумел завоевать, за которую дорого заплатил страданиями этого ненавистного дня. Он, считавший себя таким храбрым, собирался за один кусок хлеба пожертвовать своей независимостью! «Ты не мужчина, ты тряпка…» — невольно рассердился он на себя.

Но приступ голода дал о себе знать с новой силой. Схватившись руками за грудь, чтобы крик был слышнее, Жильбер снова позвал:

— Господа!..

И снова его крик прервался. На этот раз призыв превратился в заглушенное восклицание радости: в одном из углов пиджака его пальцы сквозь материю вдруг нащупали какую-то плоскую и круглую вещь, которая на ощупь походила на монетку.

Ах, если бы это была правда, если бы это действительно было су !.. Он был бы спасен!.. Благодаря этой монетке он мог бы сохранить свою независимость!..

Но почти тотчас от радости мальчика не осталось и следа. Да он просто глупец, если мог поверить собственным несбыточным мечтам! Скорее всего, за подкладку пиджака завалился какой-нибудь жетон, медная медалька или даже пуговица!..

Охваченный жгучим желанием поскорее рассеять все сомнения, Жильбер с лихорадочной поспешностью принялся было рвать материю, но потом остановился. Как в такой темноте он различит, монета это или ничего не стоящий металлический кругляш?.. Кроме того, неожиданная находка могла выскользнуть из пиджака и укатиться в мусор, где ее потом и не найти!.. Постараться добраться до газового рожка? Увы, мальчик боялся, что у него на это не хватит сил. Делать нечего, придется подождать до утра…

Мысль о находке придала Жильберу храбрости. Прислонившись к колонне и сжав пальцами «кружок», он с нетерпением ожидал первого проблеска зари. При неясном свете зарождающегося дня он поспешил к воротам и зубами разорвал угол своего синего пиджака. Монета в два су!

Какая это была счастливая мысль — поменять свою блузу на этот пиджак!.. Ах, какие прекрасные люди надели на пугало это одеяние, в котором кто-то забыл эту монетку, являющуюся для него спасением! Да, эти два су — настоящее богатство! И подумать только, ведь он хотел сдаться городовым! Какой стыд! Зато теперь… Теперь он первым делом превратит эти деньги в кусок хлеба!

Булочная была недалеко, до нее всего метров сто. С каким ужасным чувством Жильбер прошел мимо этой булочной вчера! В какое-то мгновение от отчаяния у него даже появилось желание разбить кулаком стекло. Теперь же он вошел в лавку уверенной походкой, с высоко поднятой головой.

— Пожалуйста, сударыня, на два су хлеба, — сказал Жильбер, переступая порог.

— Пожалуйста, сударыня, на два су хлеба, — сказал он, переступая порог.

Но едва булочница взяла нож, как Жильбер переменил свое решение:

— Нет, сударыня, только на одно су!..

Про себя он подумал: «Позаботимся и о сегодняшнем вечере». Маленький беглец становился благоразумным.