2

12 августа 2016

– Это здесь.

Клотильда положила веточки лилового чабреца на железное ограждение. Она нарвала его в зарослях дрока, попросив Франка остановиться несколькими поворотами выше скал Петра Кода.

Букетик всем троим. Вполне достаточно.

Франк оставил свое подношение, ни на миг не отводя взгляда от дороги, где был припаркован «пассат» с включенными аварийными огнями.

Валентина завершила ритуал – со столь явной неохотой, как будто наклон для девочки ростом метр восемьдесят был нечеловеческим усилием.

Три человека стояли над двадцатиметровой пропастью. Неугомонное море бурлило между рифами, пытаясь дотянуться до красных скал и окрасить их в фиолетовый цвет. Тончайшие коричневые водоросли, застрявшие в трещинах, напоминали пигментные пятна на старческой коже.

Клотильда повернулась к дочери. В свои пятнадцать Валентина была выше матери на пятнадцать сантиметров. Обрезанные джинсы и футболка «Карточный домик» не слишком подходили для посещения дагобы, возложения венка и минуты молчания.

Клотильда обошлась без замечания, сказала мягко:

– Это здесь, Валентина. Здесь погибли твои дедушка, бабушка и дядя Николя.

Валентина смотрела вдаль, на аквабайк, который подпрыгивал на волнах в открытом море у мыса Ревеллата. Франк опирался на ограждение, косясь то в бездну, то на моргающий «пассат».

Время замедлилось, как расслабленный отпускник. Секунды, растопленные солнцем, текли, никуда не торопясь. Из проезжающей машины дохнуло жаром, голый по пояс водитель кинул на них удивленный взгляд.

Клотильда ни разу не была здесь с лета 1989 года.

Но тысячи раз думала об этом месте и том моменте. Представляла, что скажет, что почувствует, стоя над бездной. О воспоминаниях, которые нахлынут. О паломничестве, призванном стать данью уважения погибшим и объединить семью.

А муж и дочь все портят.

Клотильда воображала, что Франк и Валу станут деликатно расспрашивать, посочувствуют. Вместо этого они торчат на солнцепеке словно в ожидании машины техпомощи, поглядывают на часы, потом на небо, на горизонт – куда угодно, только не на эти вулканические камни кроваво-красного цвета.

Клотильда предприняла новую попытку:

– Твоего деда звали Поль, а бабушку – Пальма.

– Я знаю, мама…

Очень мило с твоей стороны, Валентина.

«Я зна-а-а-ю, мама…» – стандартный ответ дочери на привычные замечания матери.

Убери одежду. Выключи мобильник. Шевелись…

Я зна-а-аю, мама…

Ленивая попытка поддержать мир в семье.

«Ладно, Валу, – подумала Клотильда, – это и правда не самый увлекательный эпизод каникул. И я понимаю, что достала вас разговорами об аварии тридцатилетней давности. Но черт возьми, девочка, я ждала пятнадцать лет! Ждала, пока ты вырастешь и сумеешь понять».

Аквабайк исчез из виду, а может, его сбила волна и он утонул.

– Ну что, поехали? – спросила Валентина.

Вопрос был задан естественным тоном, девочка даже не попыталась скрыть скуку под маской меланхоличного сочувствия.

– Нет!

Клотильда повысила голос. Франк так удивился, что наконец отвел взгляд от «пассата», подмигивавшего ему, как невротичная нимфоманка.

«Нет! – мысленно повторила Клотильда. – Я пятнадцать лет держу удар и играю роль буфера, доченька. Двадцать лет изображаю милую подружку, Фрэнки, которая никогда не жалуется, все время улыбается как дура, веселится, ни из чего не делает трагедии, склеивает осколки, обеспечивает тебе покой, стоит у штурвала семейного корабля да еще и напевает, чтобы не скучно было. И что я прошу взамен? Пятнадцать минут! Четверть часа из двухнедельного отпуска! Пятнадцать минут из пятнадцати лет твоей жизни, Валу! Пятнадцать минут – из семнадцати лет совместной жизни, дорогой!»

Пятнадцать минут в обмен на все остальное, четверть часа сострадания моему детству, оборвавшемуся на этом самом месте, на бесчувственных, мгновенно все забывших скалах, которые и через тысячу лет будут стоять как стояли. Пятнадцать минут за всю жизнь – разве это много?

Они дали ей десять…

– Так мы едем, папа? – требовательно повторила Валу.

Франк кивнул, и дочь пошла вдоль ограждения к машине, шлепая вьетнамками по асфальту. Она обшаривала взглядом каждый уголок и закоулок дороги на три поворота вверх, словно искала признаки жизни в каменистой пустыне.

Франк повернулся к Клотильде. Наш «штатный» голос разума. Все как всегда.

– Я понимаю, Кло. Понимаю. Но будь помягче с Валу. Она не знала твоих родителей. Как и я. Они умерли двадцать семь лет назад. Мы с тобой познакомились спустя десять лет. Валу родилась через двенадцать лет после их гибели. Для нашей дочери они… – Он замолчал, вытер ладонью вспотевший лоб. – Они… не часть ее жизни.

Клотильда не стала отвечать. «Лучше бы Франк заткнулся, дал мне прожить последние пять минут наедине с собой и дорогими сердцу покойниками!»

Он все испортил. В голову пришло мелочное сравнение с бабулей Жанной и дедулей Андре, родителями Франка. Раз в месяц все проводили уик-энд в их доме, каждую среду они брали к себе Валу, пока девочке не исполнилось десять, и она до сих пор искала у них убежища, если родители отказывали ей в исполнении очередного каприза.

– Она слишком молода, чтобы понять, Кло.

Слишком молода…

Клотильда кивнула в знак согласия.

Дала понять, что слушает Франка, – как всегда. Часто. Все реже и реже.

Что принимает его решения. Готовые решения на все случаи жизни.

Франк опустил глаза и пошел к «пассату».

Клотильда не двинулась с места. Не сейчас.

Слишком молода…

Она сто раз взвесила все «за» и «против».

Может, стоило промолчать, не вовлекать дочь в давнюю трагедию? Оставить воспоминания при себе? Она привыкла перебирать в уме разочарования.

А что тогда делать с наставлениями психотерапевтов, женскими журналами, подругами-доброхотками? Современная мамаша должна играть честно, не загонять вглубь семейные тайны, уничтожать табу. Не задавать себе глупых вопросов.

Понимаешь, Валу, когда мне было столько же лет, сколько сейчас тебе, я попала в страшную аварию. Поставь себя на мое место, хоть на секунду. Вообрази, что мы – все трое – падаем в пропасть, что мы с папой умираем. И ты остаешься одна.

Подумай об этом, милая… Вдруг это поможет тебе понять мать. Понять, почему она с тех пор делает все, чтобы «не замочить ног» жизнью.

Конечно, если тебе это интересно.

Клотильда бросила последний взгляд на мыс Ревеллата, на три лиловых веточки и решила присоединиться к семье.

Франк уже сидел за рулем. Он сделал радио тише. Валентина опустила стекло и обмахивалась дорожным путеводителем. Клотильда легким движением взлохматила волосы дочери, и та недовольно заворчала. Она заставила себя рассмеяться и села рядом с Франком.

Раскаленное сиденье обожгло ноги.

Клотильда удрученно улыбнулась мужу, явив миру маску примирительницы, доставшуюся ей по наследству от Николя. Больше от брата ничего не осталось. Разве что сердце, вечно попадавшее между молотом и наковальней, и бесконечные несчастные «любови».

Машина тронулась с места. Клотильда положила руку на чуть прикрытое шортами колено Франка.

«Пассат» бесшумно скользил между морем и горами. Цвета под стоявшим в зените солнцем казались слишком яркими и насыщенными, как на пейзаже со старинной почтовой открытки.

Каникулы мечты на панорамном экране.

Все уже забыто. Еще до рассвета ветер сметет с дороги три букетика чабреца.

«Не оборачиваться, – приказала себе Клотильда. – Двигаться только вперед…»

Заставлять себя любить жизнь; заставлять себя любить жизнь.

Она опустила стекло, и ветер ринулся играть с ее длинными черными волосами, а солнце ласкало голые ноги.

Рассуждать по рецептам глянцевых журналов, подружек, продавцов «счастья за десять уроков».

Счастье – это просто, если ты в него веришь!

Каникулы, безоблачное небо, море и солнце, вот витамины счастья.

Верить.

Копить иллюзии на остаток года.

Пальцы Клотильды скользнули по ноге Франка, она опустила голову, открыв шею слишком голубому, почти искусственному небосводу. Экран. Занавес, растянутый Богом-обманщиком.

Франк поежился. Клотильда закрыла глаза. Автоматически. Разъединив пальцы и мысли.

Каникулы служат и для этого тоже.

Загорелые обнаженные тела, жаркие ночи.

Поддерживать иллюзию желания.

3

Понедельник, 7 августа 1989,

первый день каникул,

синее летнее небо

Я – Клотильда.

Решила представиться, ведь это простейшее проявление вежливости, пусть даже я не дождусь ответа, потому что не знаю, кто вы, мой читатель.

Это произойдет через много-много лет – если я доживу. Сейчас все написанное имеет гриф «Совершенно секретно». Табу. Вето. Эмбарго. Кто бы вы ни были, я предупредила! Так кто вы такой, человек, нарушивший все запреты?

Мой возлюбленный, мой единственный, кому я после первой ночи любви протяну дрожащей рукой дневник юношеских лет?

Болван, нашедший тетрадь вечной растеряхи?

Один из тысяч поклонников, кинувшихся покупать шедевр новой гениальной крошки-писательницы? (Мой!!!)

Или я сама… Но старая, лет через пятнадцать… Ладно, суперстарая – тридцать лет спустя. Я нашла дневник в глубине ящика и перечитываю его. Как будто попала в машину времени или смотрюсь в «молодильное» зеркало.

Как знать? Меня одолевают сомнения, и я пишу наугад, не представляя, чьи руки будут листать тетрадку, чьи глаза прочтут мои излияния.

Наудачу…

Надеюсь, у вас красивые глаза и руки, доброе сердце? Вы меня не разочаруете? Обещаете?

Что, если я для начала скажу несколько слов о себе? У меня будет время открыть душу, мой читатель из потустороннего мира.

Итак, Клотильда. Три пункта:

1. Возраст. Уже старая… Пятнадцать лет. Ух ты, даже голова кружится!

2. Рост. Пока коротышка… Метр сорок восемь.

3. а те file le blues – любимая песня.

4. Внешний вид. Мама говорит, это смертельный номер. Ничего сложного, если есть идеал – Лидия Дитц из «Битлджуса». Не паникуйте, мой читатель с планеты Марс, даже если не можете с ходу представить себе ее готический образ, – я проем вам плешь, через строчку поминая моего идола. Эта девчонка – самая крутая и клевая в мире, носит черные кружева, у нее длинная редкая челка и большие, в черных полукружьях, как у панды, глаза. А еще она умеет говорить с призраками! Добавлю, прекрасный незнакомец, что в фильме Лидию играет Вайнона Райдер, самая красивая актриса вселенной, которой нет и восемнадцати лет. Я хотела взять с собой все постеры и повесить их в нашем летнем домике, но мама запретила «уродовать» стены кнопками.

Ладно, читатель, возвращаюсь к первому дню каникул… Большое приключение семейства Идрисси из Турни в папином красном «фуэго». Сориентирую вас на предмет географии: Турни находится на территории Вексена, свекольной равнины, зажатой между Нормандией и Парижем. Там протекает смешная речка Эпт, о которой местные болтуны врут, что войн она спровоцировала больше, чем Рейн, и народу из-за нее полегло незнамо сколько. Мы живем выше, в центре трех маленьких долин высотой в три яблока. Претенциозные аборигены прозвали эту местность Вексенским горбом. Ну и фантазия у людей!

Я не сразу решила, как опишу отъезд на Корсику. Все вещи в багажнике, над Нормандией ночь, дороге не видно конца. Я сижу на заднем сиденье рядом с Нико, он десять часов не отрываясь разглядывает машины, деревья, рекламные щиты, и ему не скучно. Туннель под Монбланом, ритуальный перекус «торт-салат» в Шамони, транзит через Италию – папа утверждает, что Генуя находится не намного дальше Ниццы, Тулона или Марселя, зато итальянцы никогда не бастуют. Да, я могла бы описать вам все это в деталях, но не стану. Таков выбор рассказчика, дорогой межгалактический читатель! Так-то вот…

Сосредоточусь на пароме.

Человек, никогда не всходивший на его борт, чтобы плыть на остров, не знает, что такое Первый День Каникул.

Слово Лидии Дитц!

Клянусь четырьмя элементами.

Сначала вода.

Огромный желто-белый паром под «Головой мавра» выглядит просто потрясающе, но тем, кто слышит его рев, шутить совсем не хочется.

Папе уж точно. Когда десять часов сидишь за рулем, а в порту тебя встречает орда гомонящих итальянцев, нелегко сохранить выдержку.

Destra

Sinistra

Итальянцы вопят и размахивают руками, как будто папа – тупой водитель-новичок.

Avanti-avanti-avanti

Папа маневрирует среди десятков других насмерть перепуганных водителей с гидроциклами всех мастей в прицепах, или в минивэнах «рено эспас», набитых спасательными кругами, матрасами, полотенцами, увенчанными доской для серфинга.

Avvicina-avvicina

Грузовики, легковушки, трейлеры, мотоциклы. Помещаются все! Всегда. Занимают каждый сантиметр пространства. Таково чудо № 1 отпускного сезона.

Stop-stop-stop

Паромщики-итальянцы в детстве наверняка были чемпионами по игре в пятнашки. Запихнуть на корабль три тысячи машин менее чем за час – все равно что собрать гигантское Лего.

Итальянец улыбается, показывает большой палец.

Perfetto

Папин «фуэго» – одна из трех тысяч деталей пазла. Он открывает дверцу, втягивает живот, стараясь не задеть прижавшийся слева «опель корса», и присоединяется к нам.

Следующая остановка – земля.

Итак, вы в каюте. Раздеваетесь, ложитесь, спите четыре-пять часов, просыпаетесь и натягиваете шмотки, извиваясь в тесном пространстве.

Часто я первой обуваю вьетнамки, надеваю шорты, майку с Van Halen, солнечные очки и – фьють! – на воздух.

Земля! Земля!

Все высыпали на палубу, чтобы полюбоваться побережьем от лагуны Бигулья до Корсиканского мыса. Солнце обстреливает лазерными лучами все, что выдвигается из тени, а я бегаю по закоулкам корабля и принюхиваюсь к незнакомым запахам. Перешагиваю через высоченного блондина, примостившегося отдохнуть на полу с рюкзаком под головой. Типичный швед! Рядом с ним, запустив ему руку в расстегнутую рубашку, спит девушка, спина у нее голая, густые волосы взлохмачены.

Однажды я стану такой же и буду спать, уткнувшись в плечо заросшего щетиной парня.

Эгей, жизнь, ты ведь меня не разочаруешь, правда?

А пока я довольствуюсь йодистым ароматом Средиземного моря с высоты своего маленького роста – всего-то метр сорок восемь.

Дышу свободой, встав на цыпочки.

И – увы – огонь.

Мадам., мсье, по машинам, пожалуйста.

Адский огонь!

По правде говоря, мой читатель с задворок Галактики, я считаю, что ад напоминает трюм парома. Температура там градусов сто пятьдесят, не меньше, но на лестнице толчея – люди торопятся спуститься. Как будто все, кто умер на Земле в один и тот же день и час, выстроились гуськом и устремились в жерло действующего вулкана. Subway to Hell!

Паромщики вернулись, они полностью одеты, но не потеют – в отличие от взмокших полуголых отпускников. Вокруг царит адский грохот.

Мы целую вечность торчим в этой топке, возможно, по вине хитрого малого, запарковавшегося прямо перед дверью и еще не проснувшегося. Накануне он приехал в последний момент, едва успел. Если это блондинистый швед из коридора, я ему аплодирую и хочу такого же.

Итальянцы похожи на чертей, им только хлыстов не хватает. Нам устроили ловушку, мы все тут подохнем, задохнемся, отравимся углекислым газом из-за того, что один болван запустил двигатель, а все дружно последовали его примеру, но с места никто не тронулся.

Наконец ворота открываются, с жутким грохотом опускается аппарель.

Армия живых мертвецов устремляется в рай.

Свободу мне!

Вот наконец и воздух.

У семейства Идрисси есть традиция: мы всегда завтракаем в кафе на площади Сен-Николя, сидим на террасе под пальмами прямо напротив торгового порта Бастии.

Папа угощает по-королевски: круассаны, свежевыжатый сок, конфитюр из каштанов. Нам всем начинает казаться, что мы действительно семья. В том числе я, этакий ежик-гот. Даже Нико, крутанувший на прощанье глобус и ткнувший пальцем вслепую, чтобы узнать, на каком языке будет говорить девушка, которую он подцепит в кемпинге.

Да, семья, приехавшая на трехнедельную «побывку в рай».

Мама, папа и Николя.

И я.

Предупреждаю: в этом дневнике рассказ пойдет в основном обо мне!

Прошу прощения, нужно надеть купальник.

Вернусь очень скоро, мой звездный читатель.

* * *

Он осторожно закрыл дневник и понял, что озадачен, растерян, даже смущен.

Сколько лет он его не листал?

Почему так тревожно на душе?

Итак, она вернулась…

Через двадцать семь лет.

Зачем?

Это очевидно до противности. Будет ворошить прошлое. Рыться. Копать. Искать то, что оставила здесь. В другой жизни.

Он подготовился. Давным-давно.

Но на один вопрос ответа так и не нашел.

Как далеко она готова зайти? Неужели решила вытащить на свет божий все гнилые тайны семейства Идрисси?

4

12 августа 2016

22:00

Клотильда сидела на стуле, вытянув ноги, и, сама того не замечая, ковыряла пальцами с ярко-красным педикюром в песке, перемешанном с землей и травинками. Она отложила книгу и сказала:

– Отец даже не попытался повернуть.

Переносная лампа, висевшая на ветке оливы над зеленой пластиковой беседкой, разгоняла густо-чернильную темноту ночи. Их площадка пятнадцать на десять метров находилась чуть поодаль от других, в тенистом месте, что компенсировало «смешные» – для трех взрослых – размеры бунгало. «У нас вся жизнь проходит на улице, мадемуазель Идрисси», – сладким тоном уверял хозяин кемпинга «Эпрокт», когда она позвонила зимой, чтобы забронировать место. Да, Червоне Спинелло совсем не изменился.

– Ты что-то сказала? – спросил Франк, даже не обернувшись. Он разложил на заднем сиденье газету, встал на нее босыми ногами, левой рукой ухватился за штангу багажника на крыше, а правой начал откручивать одну из упрямых гаек.

– Папа не выворачивал руль у скал Петра Кода. Перед провалом был длинный прямой участок дороги, – объяснила Клотильда. – Я точно помню. Потом резкий поворот, и отец врезается в деревянное ограждение.

– К чему ты это говоришь, Кло? – Франк дернул шеей, не глядя на жену. – Что имеешь в виду?

Клотильда смотрела на него и молчала. В первый отпускной вечер он занялся багажником и мог бы привести длинный список разумных доводов в оправдание своего поступка: ветер слишком сильный, скобы оставляют следы на жестянке… Клотильда же видела в этом досадную помеху. Вообще-то она плевать хотела на дурацкий багажник, с которым нужно было все время что-то делать: ставить, закреплять, накрывать чехлом, снимать… Что за бред – раскладывать маленькие винтики по маленьким пакетикам с маленькими циферками!

Валу предпочитала не вмешиваться в разборки родителей. Вот и сейчас она тихо смылась и отправилась исследовать кемпинг, чтобы выяснить средний возраст и национальную принадлежность обитателей.

– Сама не знаю, – усталым голосом ответила Клотильда. Франк сквозь зубы обругал «кретина, который додумался так закрутить гайки!».

То есть себя самого.

Муж самокритичен, и чувство юмора у него есть, что да, то да.

Клотильда потянулась за книгой, начала листать «Холодное время», последний роман Фред Варгас. В голову пришла идиотская мысль: «Название больше подошло бы летнему бестселлеру…»

Шутка à la Клотильда.

– Я просто поделилась странным ощущением. Смотрела сейчас на дорогу и вдруг подумала, что даже ночью и на большой скорости мой отец успел бы затормозить. Это ощущение странным образом совпадает с воспоминанием об аварии.

– Тебе было пятнадцать, столько лет прошло…

Клотильда отложила книгу.

Я знаю, Франк.

Знаю, что это было мимолетное впечатление, что все случилось в несколько секунд. Но попробуй услышать меня, если пока не разучился понимать выражение моих глаз.

Я уверена, понимаешь? На все сто!

Папа не пытался свернуть. Он направил машину к обрыву. А ведь мы сидели рядом!

Клотильда задержала взгляд на лампе, окруженной облаком ночных бабочек-самоубийц.

– Есть кое-что еще, Франк. Папа взял маму за руку.

– Перед поворотом?

– Да. За мгновение до удара об ограждение, как будто понял, что падения в пустоту не избежать.

Легкий вздох. Третья гайка поддалась.

– Что ты хочешь сказать, Кло? Что твой отец покончил с собой, захватив на тот свет семью?

– Нет, Франк, конечно нет! – Она ответила слишком быстро. – Мы опаздывали на концерт, и он злился. В тот день у родителей была годовщина знакомства, мы праздновали всей семьей – бабушка с дедушкой, кузены, соседи. Нет, о самоубийстве и речи быть не может…

Франк пожал плечами:

– Значит, все ясно, это была дорожная авария!

Он взял гаечный ключ на 12.

Клотильда перешла на шепот, словно боялась кого-то разбудить. В соседнем бунгало смотрели итальянский сериал.

– А еще был взгляд Николя.

Франк бросил свое занятие.

– Николя не удивился, – пояснила Клотильда.

– То есть?

– За секунду до падения – мы понимали, что все кончено и «фуэго» не остановится, – в глазах брата появилось странное выражение: он как будто знал нечто, неизвестное мне, и понял, почему все мы обречены на смерть.

– Ты не умерла, Кло.

– Это как посмотреть…

Она начала раскачиваться на пластиковом стуле. Ей хотелось одного: чтобы Франк обнял ее, прижал к себе и начал шептать на ухо милые глупости. Или пусть утешает молча.

Четвертая гайка поддалась, и Франк подхватил пустой серый багажник на спину.

«Как Обеликс», – подумала Клотильда и улыбнулась. Юмор всегда был ее верным помощником.

Франк в полотняных штанах с голым торсом и пластиковым багажником-менгиром на плечах действительно напоминал героя комиксов.

Только без брюха.

В свои сорок четыре ее муж все еще оставался мускулистым красавцем. Семнадцать лет назад он покорил Клотильду не только открытой улыбкой и спокойной уверенностью в себе, но и ста́тью, как у пловца кролем. Все эти достоинства помогли ей полюбить Франка, убедить себя, что он лучший мужчина из всех. Ну уж точно не худший.

С течением лет Франк набрал вес, объем талии увеличился (увы, даже красавцам не избежать этой напасти!), но Клотильду не волновали идеальные размеры.

«Обеликс» нежно опустил багажник-менгир на землю.

– Не стоит портить себе отпуск этой древней историей, Кло.

Перевод для непонятливых:

Ты не должна портить нам. отпуск своей замшелой историей, дорогая.

Клотильда усмехнулась. Франк, конечно, прав. Зря, что ли, семья согласилась на паломничество?

Со скучной обязаловкой покончено, можно обо всем забыть.

Она позволила себе последний вопрос, зная, что проблемы воспитания детей с Франком можно обсуждать до бесконечности.

– Думаешь, не следовало вовлекать Валентину? Показывать ей место аварии?

– Еще как следовало. Твои родители – ее бабушка и дедушка. Важно, чтобы она… – Франк сдернул с веревки полотенце, чтобы вытереть руки, и подошел к Клотильде. – Я тобой горжусь. Ты очень мужественная женщина. Я знаю, что ты пережила. Всегда об этом помню. Но теперь…

Он обтерся полотенцем и наклонился к жене.

«Поздно… – подумала она. – Поезд ушел, дорогой!»

Муж опоздал с сочувствием всего на несколько секунд, поэтому его жест выглядел именно тем, чем и был по сути, – вожделением самца, растревоженного первыми жаркими денечками. Цивилизованного самца, который сначала заботится о машине, а уж потом оказывает знаки внимания женщине.

– Так что теперь, Франк?

Он обнял жену за талию, ладонь скользнула под накинутую на голое тело рубашку.

– Теперь… можно полежать, отдохнуть, да?

Клотильда поднялась и плавно отступила назад. Она не хотела задеть чувства мужа, но и подавать ему надежду не собиралась.

– Нет, Франк. Не так быстро. – Она взяла полотенце, косметичку и пояснила: – Мне нужен душ, немедленно. И вот еще что, милый… Не думаю, что я выжила в той аварии.

Лицо Франка сделалось глупым, как морда льва, впавшего в ступор при виде убегающей от водопоя газели.

Муж Клотильды не понял, к чему была сказана последняя фраза, но выяснять почему-то не захотел.

Кемпинг был едва освещен. Клотильда прошла мимо единственного фонаря на аллее В, где полгода назад поставили пять дорогих финских домиков, и оказалась у последнего участка, отведенного под палатки. Его временно занимала группа байкеров. Они лежали вокруг газовой лампы и угощались пивом. Припаркованные под деревьями мотоциклы напоминали табун гордых чистокровок.

Абсолют свободы.

Густой пряный аромат с ноткой меланхолии.

Двенадцать голов устало повернулись вслед красавице. Рыцари утомились, но не поприветствовать даму не могли: юбка на Клотильде была достаточно короткая, три расстегнутые пуговицы рубахи обещали поделиться тайной женской прелести.

В свои сорок два Клотильда чувствовала себя соблазнительной.

Да, ростом не вышла, но была тоненькой, изящной и «с формами» – где положено. С пятнадцати лет она набрала едва ли четыре килограмма, по одному на каждую грудь и столько же на попку, и считала, что стала красивей, чем в юности, что неустанно подтверждали взгляды окружавших ее мужчин. Для поддержания формы Клотильда не нуждалась ни в фитнес-клубе, ни в бассейне – хватало каждодневных забот. Здоровая мамочка в здоровом теле! Нагруженная под завязку тележка с продуктами, спринтерский забег, чтобы не опоздать к концу уроков, сгибание-разгибание перед посудомоечной машиной, стиральной машиной, сушилкой…

Гениальная зарядка!

Соединение полезного с приятным, Франк, только и всего.

Несколько минут спустя Клотильда вышла из душа, завернутая в банное полотенце. В помещении кроме нее находилась темноволосая девушка, сосредоточенно водившая по ноге трескучей электробритвой. За кафельной стенкой громко бухала музыка в стиле техно, смеялись мальчишки.

Клотильда посмотрелась в большое зеркало, расчесала длинные, спускавшиеся до лопаток черные волосы. Кемпинг вернул ее на двадцать семь лет назад: тогда, в пятнадцать, она вот так же стояла перед зеркалом и разглядывала то же лицо, ту же фигуру.

В те времена Клотильда воспринимала свое тело как обузу – тощая коротышка! – единственным оружием и главным козырем перед мальчишками была ее фантазия. Смешное оружие – вроде водяного пистолета!

5

Среда, 9 августа 1989,

третий день каникул,

ярко-синее небо

Простите, мой таинственный межгалактический читатель-путешественник, за то, что бросила вас на целых два дня. У меня даже отмазки нет – я только и делаю, что ничего не делаю. Обещаю стать до чертиков пунктуальной – как только сориентируюсь на местности, огляжусь и определюсь, как маленькая шпионка, или антрополог на задании, или путешественница из 2020 года, которую десантировали в 1989-й.

Инкогнито…

Алло, это моя галактика? Докладывает Лидия Дитц. Запись в бортовом журнале сделана на незнакомой планете, здесь тридцать пять градусов жары и аборигены ходят полуголыми.

Короче говоря, я вас игнорировала, потому что не знала, с чего начать.

И где…

В центре нашего кемпинга, на террасе бунгало С29, куда мы приезжаем каждое лето с момента моего рождения?

У дедули с бабулей, во дворе овчарни Арканю?

В центре пляжа де л'Альга, под зонтиком?

Так-так, подумаем…

Решено, выбираю пляж! Нарисую вам картинку в стиле почтовой открытки из тех, что счастливые отпускники посылают менее удачливым друзьям-товарищам, застрявшим в квартале Бутард в Верноне.

Белый песок. Бирюзовая вода. Тела, покрытые бронзовым загаром.

И ма-а-ленькая черная точка.

Я.

Малышка Лидия-Вайнона в моей полосатой футболке, вьетнамках с черепами и стрижкой ежиком, ну или щеткой, это уж как вам больше нравится. Чокнутая девчонка, не раздевшаяся на пляже при сорока градусах жары! Признайтесь, вы именно так и подумали. Совсем как моя мама. Придурочная малышка…

Вам, только вам, мой тайный конфидент, я все объясню.

Вы ведь не станете надо мной смеяться? Не будете ругать?

При росте метр сорок восемь и двух прыщиках вместо сисек я выгляжу десятилеткой, вот и не снимаю любимую майку в стиле «зомби». Так я отгоняю соплюшек, которым пришла охота поиграть со мной в куличики. Никто не дает мне пятнадцать лет, но они в глазах, в сердце, между ног…

Я ношу доспехи.

Сейчас вы прочтете мне нотацию, назовете избалованной, скажете: «Тебе очень повезло, ты оказалась в райском месте, но ведешь себя, как пресыщенная дамочка, презирающая горы, пляж и море!»

А вот и нет! Не угадали!

Попали пальцем в небо!

Я все это обожаю – и пляж, и воду!

В вернонском бассейне я плаваю, что называется, до посинения (выражаясь НЕ фигурально!), наматываю одну стометровку за другой – в стиле Аджани.

Удивительные слова. Генсбур – великий человек. Бессмертный. Он прикуривает одну сигарету от другой, меняет женщин и будет писать отпадные песни до скончания времен.

Кстати, о воде… Сделаю одно признание. Уже несколько месяцев со мной происходит нечто странное. Хочется сменить нуар Тима Бёртона на синий. Это началось два месяца назад. Без предупреждения. В кино.

«Голубая бездна». Средиземное море, подводные съемки, саундтрек Эрика Серра, белые и бирюзовые фасады греческих домов.

Бац! Меньше чем за два часа я по уши влюбилась в дельфинов, ну и – немножко – в их друга-человека. Не в очкастого сицилийца, а в другого – ныряльщика с бездонными глазами…

Жан-Марк Барр…

Я та́ю от одной только мысли о том, что, купаясь в море, погружаюсь в одну с ним воду. Кажется, фильм снимали здесь, в открытом море близ мыса Ревеллата.

Черная, как панцирь, чернота, а сердце выкрашено в синий цвет.

Вы ведь никому не расскажете, мой наперсник? Я вам доверяю. Доверяю собственную жизнь.

Я на пляже де л'Альга. Пишу, сидя на песке. Лунный серп словно забыл, что уже рассвело, море-лягушатник флуоресцирует, плещется о берег, хлюпает и потихоньку обкусывает его, а мальки проскальзывают сквозь пальцы рук и ног купающихся.

Из всей семьи Идрисси на пляж со мной пришла только мама. Папа снова куда-то отправился. Это странно, но здесь, на своей родине, он становится непоседой, а в Париже большую часть времени лежит на диване. Нико наверняка где-то гуляет со свитой девчонок, поэтому времени у меня мало, нужно за ним присмотреть, чтобы быть в курсе хитроумных козней старшего братца.

Вокруг нас полно незнакомых людей. Обожаю сидеть на песке с дневником на коленях и наблюдать за жизнью других. Вот вам пример. В трех полотенцах от меня сидит очень красивая женщина с голой грудью. Нет, она не топлес, просто кормит малыша. Это потрясающе, но и очень противно. Странно? Конечно…

Мама тоже смотрит на нее – с завистью.

Она лежит на полотенце метрах в пяти от меня.

Как будто я – не ее дочь.

Как будто она меня стыдится.

Как будто я – единственное слабое место моей идеальной мамочки.

Подождите секунду, мне нужно перевернуться, загородить собой дневник, чтобы мама, не дай бог, не прочла через плечо. Составлю ее словесный портрет в трех пунктах. Упомяну все самое хорошее и самое гадкое.

Пункт 1. Маму зовут Пальма, это венгерское имя. Мои дедушка и бабушка родом из Шопрона, города близ австрийской границы. Иногда я называю свою мать Пальма Мама.

Пункт 2. Мама высокая и красивая. Худая, стройная и породистая… Ее рост без каблуков – метр семьдесят пять, представьте, как она выглядит в вечернем платье и на шпильках! Ноги длинные, как у цапли, лебединая шея, глаза огромные, как у испуганной совы, при это сама – миниатюрная, как колибри.

Говорят, иногда гены перескакивают через поколение.

Подтверждаю!

Врачи, изучавшие мой случай, сошлись во мнении, что я практически перестала расти и вряд ли буду выше метра пятидесяти пяти. «Как миллионы и миллионы других женщин, – сказали они и добавили мне в утешение: – Если у тебя родится дочь, она, вполне вероятно, будет похожа на свою бабушку!» Многообещающее заявление! Предпочитаю о нем не думать и перехожу сразу к третьему пункту.

Держитесь крепче.

Пункт 3. Мама – зануда. Злюка. Надоеда. Она лежит на полотенце, читает «Смех дьявола» Режин Дефорж, и мне до судорог хочется выпалить ей в лицо все те слова, что написаны в дневнике. Клянусь всеми корсиканскими предками, упокоившимися на кладбище Марконе, клянусь пляжем де л'Альга и беру вас в свидетели, мой будущий читатель…

Я не желаю стать похожей на нее!

Не хочу быть такой матерью, как она. Такой женщиной. И такой старухой.

Ух ты, ну и далеко же я забралась! Поднимаю голову и вижу, что паниковать не стоило. Мама спит, лежа на животе. Спина у нее голая. Она расстегнула зеленый лифчик, и он валяется на песке, как расплющенная медуза. Меня укоряет за «нелепую» футболку, а сама изображает недотрогу и, как только встает, снова надевает узенький верх от купальника, откладывает книгу и мелкими шажками идет к морю. «Не хочешь искупаться, дорогая?» Я качаю головой. Мама долго плавает, возвращается и сообщает сладким голосом: «Чудесная водичка! Тебе не жарко, милая?» Ложится и делает вид, что ее больше всего на свете интересует чтение. Книгу она будет мусолить весь отпуск. Лифчик, кстати, мамуля снова снимает – пусть спина загорает равномерно… Она скорее поджарится заживо, чем оставит на плечах белые следы от бретелек. А вот я майку не снимаю и предвижу шуточки, которыми меня встретят в лицее Арагона: «Эй, Кло, ты что, в “Тур де Франс” участвовала этим летом?»

Ха, ха, ха… На сегодня все, но я чувствую, что вы готовы сделать свой грошовый психологический вывод. Давайте, выкладывайте, пока не лопнули.

Я завидую собственной матери!

Думайте что хотите.

Маленькая смуглая бунтарка хитра, у нее есть план. Ее не провести. Она найдет возлюбленного и будет счастлива с ним всю жизнь! Родит детей и станет смешить их до колик. А профессию выберет опасную – боксерши, укротительницы медведей, канатной плясуньи, экзорцистки.

Такова моя торжественная клятва, данная на пляже де л'Альга!

Вам интересно? Хорошо, в следующий раз расскажу о папе.

Мне пора – мама приближается к МОЕМУ полотенцу. Пока не решила, буду «хорошей девочкой» или врединой. Стану импровизировать.

Пока-пока…

* * *

Он закрыл тетрадь.

Да, Пальма была красивой женщиной. Очень красивой.

И не заслуживала смерти.

Но худшее произошло, Пальма не воскреснет, остается сделать так, чтобы никто никогда не узнал правду.

6

13 августа, 2016

9:00

Клотильда купила багет, три круассана, литр молока, литр апельсинового сока и… потерялась.

Нарочно.

Валу еще спала. Франк отправился на пробежку до семафора Кавалло.

Клотильда помнила, что летом 89-го она каждое утро «дежурила по завтраку» и, отправляясь за свежим хлебом, бродила по аллеям кемпинга в надежде кого-нибудь встретить, но все подростки еще сладко спали. Обратный путь по лабиринту она тоже выбирала запутанный и брела нога за ногу. А сегодня поступила иначе – срезала дорогу и оказалась у бунгало С29. Здесь прошли первые пятнадцать летних сезонов ее жизни.

Она узнавала только размеры домика и площадки. Деревья – оливы со скрученными стволами – образовали верхний ярус над шале. Появились жалюзи с электроприводом, терраса, площадка для барбекю, садовая гостиная. Все модернизировал новый директор «Эпрокта» Червоне Спинелло, сменивший на этом посту своего отца Базиля. Каждое нововведение – водная горка или место, выбранное для строительства бассейна, – подтверждало впечатление Клотильды: от кемпинга ее детства, где были только кровати для спанья, вода для мытья и дарившие тень деревья, ничего не осталось.

Оглядев повнимательней участок С29, Клотильда вдруг поняла, что ни разу не видела его после аварии. На следующий день Базиль Спинелло привез в Кальви, в больничную палату, где она лежала, большую сумку с одеждой, кассетами, книгами, короче, всем, кроме самого важного – дневника. Голубой тетрадки, которой она доверяла чувства и мысли. Эта бесценная вещь оставалась на скамейке во дворе овчарни.

Скорее всего, Базиль забыл тетрадь в Арканю или выронил в суматохе в приемном покое отделения скорой помощи. Спросить Клотильда не решилась, но думала о дневнике, пока летела из Балани в Париж, а потом и в Конфлансе, у Жозефа и Сары, родителей матери, которые воспитывали ее до совершеннолетия. Со временем Клотильда забыла о дневнике, а теперь ей вдруг пришла в голову смешная мысль: наверное, он по-прежнему ждет ее возвращения где-нибудь на полке гардероба, в ящике стола или под стопкой пожелтевших от старости журналов на этажерке.

Клотильда подошла к бунгало С29, отведя в сторону ветки молодой оливы, посаженной перед террасой. Она помнила, что в 1989-м точно такое же дерево росло под ее окном. Неужели Червоне выкапывает старые и сажает вместо них новые?

– Вы кого-то ищете?

Из бунгало вышел мужчина в бейсболке с логотипом New York Giants, надвинутой на седеющие виски. В его улыбке читалось удивление, в ладонях он сжимал чашку кофе.

Клотильде всегда нравилась свойская обстановка в кемпинге. Никаких заборов, колючих изгородей, палисадников с цветочками. Здесь не было понятия свой угол – только наш.

– Нет-нет…

Чуть дальше, на аллее, двое мальчишек играли в футбол.

– Загнали мяч под террасу? – спросил болельщик Giants.

По его ухмылке Клотильда поняла: этот тип был очень даже не против, опустись она сейчас на четвереньки, выставив на всеобщее обозрение упругую попку в обтягивающих легинсах. Отсутствие барьеров. Смещение нравственных ориентиров. Банальное вожделение. Эта сторона жизни в кемпингах была ей омерзительна.

– Не мяч – воспоминания. Я когда-то жила в этом бунгало, на каникулах.

– Правда? Мы уже восемь лет его снимаем, так что…

– Это было двадцать семь лет назад…

Мужчина ответил Клотильде изумленно-восхищенным взглядом.

Выглядите моложе.

За его спиной появилась женщина в ярком парео. Вьющиеся волосы были подхвачены на затылке деревянной заколкой. Она улыбнулась и спросила:

– Двадцать семь лет назад? Но тогда… простите, что спрашиваю… Вы – Клотильда Идрисси?

Она не ответила. В голове крутились идиотские мысли. «Надеюсь, им не пришло в голову повесить на бунгало мемориальную табличку: Здесь обитали Поль и Пальма Идрисси. Вряд ли рассказ об аварии десятилетиями передавался из поколения в поколение отпускников?»

Проклятый дом…

Женщина подула на чай, ее рука скользнула под футболку мужа.

Движение подсознательное, но знак очень ясный: «Он мой!»

Универсальный язык тела и жестов, свойственный всем, кто живет летом на свежем воздухе. Люди выставляют себя напоказ, смотрят, испытывают желание, но никогда не соприкасаются.

– Я храню для вас письмо, Клотильда, его передали давным-давно! – Женщине явно нравилась роль нежданной вестницы.

Клотильда едва не лишилась сознания и, чтобы не упасть, ухватилась за самую высокую ветку оливы.

– Оно ждет меня… двадцать семь лет? – Губы едва ее слушались.

– Ну нет, не так долго! – расхохоталась дама в парео. – Пришло вчера. Фред, будь душкой, принеси конверт, он на холодильнике.

Муж исполнил просьбу, и она прочла вслух адрес:

20260, Ревеллата

Кемпинг «Эпрокт», бунгало С29

Клотильде Идрисси

Ее сердце снова чуть не выскочило из груди, и Клотильда крепче сжала пальцы.

– Документы мы у вас спрашивать не станем, – засмеялся хозяин бунгало. – Собирались отнести конверт администратору, но раз уж вы здесь…

Клотильда взяла письмо влажными от липкого пота пальцами.

– Спасибо.

Она шла по аллее, пошатываясь, как конькобежец на льду замерзшего озера, и не могла отвести глаз от надписи на конверте, потому что узнавала почерк. Да, именно так – узнавала, понимая, что это невозможно.

Клотильда на автопилоте пересекла территорию. Открыть письмо следовало без свидетелей, в тайном и священном Тюленьем Гроте. Попасть туда можно было со стороны моря или по тропинке прямо из лагеря. Девочкой она тысячи раз пряталась в пещерке, чтобы почитать, помечтать, поплакать или пообщаться с дневником. В юности она обожала писать и была наделена талантом, в это верили ее близкие, так же считали преподаватели. А потом слова улетучились. В момент. Не пережили аварии.

Она без труда спустилась к убежищу по бетонной лестнице, заменившей песчано-каменистую дорожку. Стены грота были разрисованы признаниями в любви и похабными граффити, пахло пивом и мочой. Ну и ладно – вид на Средиземное море не изменился, он по-прежнему создавал у сидящего внутри головокружительную иллюзию полета, заставлял почувствовать себя птицей, пикирующей на добычу.

Клотильда поставила сумку с покупками, отодвинулась вглубь грота, села на влажные камни и разорвала конверт, дрожа от возбуждения, как если бы ожидала увидеть любовное послание. Впрочем, она опоздала родиться и письменных признаний никогда не получала. Воздыхатели слали ей эсэмэски и электронные письма. Цифровые признания были тогда последним писком моды и невероятно возбуждали, но… не оставили после себя ни малейшего следа. Ни строчки, ни клочка бумаги между страницами книг.

Клотильда осторожно, двумя пальцами, достала сложенный вчетверо белый листок и развернула его. Написано было от руки, аккуратным «учительским» почерком.

Моя милая Кло!

П.

Не знаю, осталась ли ты такой же упрямой, как в детстве, но все-таки хочу кое о чем тебя попросить.

Когда будешь завтра в Арканю, у Лизабетты и Кассаню, задержись на несколько минут под зеленым дубом. – до наступления темноты.

Я увижу тебя и, надеюсь, узнаю.

Буду счастлива, если приведешь с собой дочь.

Больше мне ничего не нужно. Совсем ничего.

Разве что поднять глаза к небу и любоваться Бетелъгейзе [34] . Знала бы ты, детка, сколько ночей я глядела на эту звезду и думала о тебе!

Вся моя жизнь – темная комната.

Целую тебя.

Волны накатывали на порог пещеры, но брызги не долетали до Клотильды, как будто Всевышний в точности до миллиметра рассчитал высоту. Письмо дрожало у нее в пальцах, как грот-парус катамарана.

Между тем погода стояла безветренная, утро было тихим и жарким – солнце исподтишка заглядывало в пещеру.

Целую тебя.

Почерк матери.

П.

Подпись матери.

Кто, кроме матери, мог назвать ее «моя Кло»? Кому еще известны эти детали? После аварии Клотильда ни разу не надевала свой готский наряд.

Костюм в стиле «Битлджус» – Бетельгейзе в европейской традиции. В комнате Клотильды висел постер, который мать подарила ей на четырнадцатилетие. Она выписала его из Квебека, и канадский перевод показался им гораздо поэтичнее американской версии.

Клотильда посмотрела на ведущую к морю тропинку, перевела взгляд на дорогу, петлявшую вдоль карниза до пляжей де л'Альга и Ошелучча. На другом конце тропинки нервно топталась девочка-подросток – то ли искала сеть, то ли изучала эсэмэску вдали от чужих глаз.

Клотильда перечитала письмо.

Кто, кроме матери, мог помнить коронную фразу Лидии Дитц? Культовую фразу из культового фильма, ту самую, что Клотильда выкрикнула Пальме в лицо, чтобы та наконец оставила ее в покое. Это случилось однажды вечером, когда они в очередной раз жестоко поссорились.

Их секрет. Известный лишь матери и дочери. Пальма тогда сказала, что утром они отправятся в город и купят Клотильде «приличную» одежду – удобную, яркую, женственную. Клотильда проорала ей в лицо отчаянную реплику Лидии Дитц и заперлась у себя в комнате. Эта реплика была формулой жизни подростка.

Вся моя жизнь – темная комната. Одна большая… темная комната.

7

Пятница, 11 августа 1989,

пятый день каникул,

сине-зеленое небо

Я очень люблю папу.

Не уверена, что многие питают к моему отцу теплые чувства, но я его просто обожаю.

Подружки иногда признаются, что он их пугает. О да, папа очень хорош собой – черные глаза, волосы цвета воронова крыла, квадратный подбородок, короткая бородка! – и так уверен в себе… А еще он всегда держится отстраненно – чтобы не сказать высокомерно.

Понимаете, о чем я?

Мой папа из тех мужчин, которые умеют высказать свое мнение одной веской фразой, одарить дружбой, произнеся всего два слова, и забрать ее назад тремя, отказать в помиловании, расстрелять взглядом. Тип преподавателя или босса, внушающего не только страх, но и уважение. Такой он со всеми… Кроме меня!

Я – его маленькая любимая дочурка, а «дирижирует» он всеми остальными.

Возьмем для примера папину работу. Он говорит, что работает в сфере охраны окружающей среды, в агрономии или экологии, короче – «бережет зеленые легкие планеты»… а на самом деле продает газонное покрытие! Через него проходят 15 % французского рынка, это тысячи рабочих мест на родине и еще в десятке стран мира. Никто не оспаривает папин авторитет: когда Поль Идрисси пришел работать в «Фаст Грин», компании принадлежало 12 % рынка, а сейчас он обещает довести эту цифру до 17 %. Слова отца о том, что каждую минуту во Франции новым газоном покрывают участок размером с футбольное поле, а за день – размером с лес Фонтенбло, производят сильное впечатление. Господину Идрисси внимают, как гуру, когда он заявляет, что полностью отказался от использования мятлика лугового, овсяницы овечьей и костера безостого, растущих на лужайках перед домами в предместье. Теперь, обслуживая все поля для гольфа Иль-де-Франс, он продает только лучшее – полевицу побегоносную.

Ха-ха-ха!

Папочка торгует газонной травой!

Стыд и позор. Я много раз говорила, что он мог бы найти занятие попрестижней, устраивалась у него на коленях, ластилась, шептала: «Понимаю-понимаю, все эти “злаковые” истории ерунда, на самом деле ты – шпион, секретный агент или благородный разбойник!»

Му name is Grass.

Ray Grass.

Папы нет – как обычно. Нет никого, кроме меня. Сижу одна под оливой у бунгало С29 и пишу. Николя со своей компанией, мама взяла «фуэго» и поехала в Кальви за покупками, папа в Арканю, общается с родителями, кузенами и друзьями.

Поддерживает в себе корсиканство…

Над папиным корсиканством никто не смеется! Поль Идрисси.

Затерявшийся где-то на «Вексенском горбе», на стыке Нормандии и Иль-де-Франс.

Никто над этим не хихикает… Только я!

Сказать почему?

Да потому, что с сентября по июнь все папино корсиканство ограничивается желтым прямоугольником на заднем стекле автомобиля. Кабалистический знак единения корсиканцев, рассеянных по континенту. У масонов это треугольник. У евреев – звезда Давида.

Корсиканцы, эмигрировавшие на север, выбрали прямоугольник.

Фирменный знак Corsica Ferries.

Папина островная особость оживает, когда желтый лейбл начинает отставать от стекла, то есть дни становятся длиннее, а отпуск ближе. Папуля немного похож на детишек, верящих в Рождественского Деда в декабре, и на стариков, которые обращаются к Господу, узнав, сколько месяцев им осталось жить. Улавливаете?

Ох-ох, подождите, мой неизвестный читатель! Соизвольте взглянуть на дружную компанию, идущую мимо меня на пляж, – Николя и Мария-Кьяра, Червоне и Аурелия, Канди, Тесс, Стеф, Герман, Магнус, Филипп, Людо, Ларс, Эстефан… Не волнуйтесь, в свое время я вам их представлю – скопом и поодиночке.

Я не последую за ними, останусь здесь. Вы не находите, что я очень мила, раз не кинулась догонять «взрослых», а сижу и пишу, как отличница – внеклассные задания? «Большие» ребята меня игнорируют, третируют, гонят, унижают, забывают… Я могу заполнить синонимами три страницы, но пощажу ваши нервы и продолжу о папе.

Острое корсиканство и тоска по маккии возникают у него в начале лета – как сенная лихорадка. Опишу это явление, неизменно сопровождающееся семейными ссорами, в три этапа.

Первый этап начинается на шоссе, сразу после выезда из Парижа. Папа достает из тайника кассеты с корсиканскими песнями, чтобы мы всю дорогу слушали их в «фуэго».

Второй этап. Оказавшись на острове, мы питаемся исключительно местными колбасами, сырами и фруктами, покупаем у мелких торговцев ко́ппу, лонцу, сыр броччио и уверяем друг друга, что бо́льшую часть года едим одну дрянь и гадость из супермаркета.

Третий этап состоит из бесконечных визитов. Мы всей семьей навещаем бабушку с дедушкой, кузенов и кузин, соседей, слушаем беседы на иностранном языке. Папа жутко напрягается – по-английски с шефами «Фаст Грин» он говорит лучше, чем со старыми приятелями на корсиканском. И все-таки папуля упорствует, из кожи вон лезет, чтобы не ударить в грязь лицом. Мы с Николя почти ничего не улавливаем из жарких споров о политике, о том, что мир живет на повышенных скоростях, теряя на ходу куски суши, а их остров застыл в неподвижности в сердце циклона и ошалело наблюдает за ужимками человечества. Папа старательно вслушивается, даже пытается подавать реплики – короче, ведет себя, как верующий, считающий, что попадет в рай, если будет зубрить молитвы и читать их раз в год. Но я вижу моего отца – Рэя Газонного – каждый день и могу вас заверить, что корсиканского в нем не больше, чем во мне. Он похож на «правоверного» мусульманина, пьющего спиртное, или «набожного» католика, славящего Деву Марию в день крещения, свадьбы и похорон.

Папа – корсиканец в шортах.

Он вряд ли захотел бы услышать такое. Даже от меня. Хотя никто другой не осмелился бы.

Я тоже промолчу.

Не хочу его ранить.

Папу я люблю больше мамы. Может, потому, что и он меня сильно любит. Или за то, что не сказал ни одного поносного слова о моем образе à la Готическая Лидия. Наверное, ему нравится черный цвет – как напоминание о корсиканках.

На этом сходство заканчивается.

Старые корсиканки носят черное в знак подчинения, покорности, а для меня этот цвет – символ бунта. Интересно, какую именно женщину в черном предпочитает мой отец? Подскажите, мой капитан! Смиренную на людях и неуступчивую наедине с мужем, который бережет сокровище для себя? Как птицу, посаженную в клетку.

В этом все мужчины похожи.

Каждый желает заполучить мать, домохозяйку, кухарку… а когда это происходит, начинает ее ненавидеть.

Так я понимаю супружескую жизнь с высоты моих пятнадцати лет.

На сегодня все. Думаю, теперь вы получили представление о папе. Я еще не решила, пойду ли на пляж или почитаю. Люблю книги. Когда читаешь, выглядишь старше.

Везде – у моря, на скамейке, под навесом.

Вид девушки с книгой интригует.

Лежа на полотенце с открытой книгой, автоматически превращаешься из одинокой-скучающей-дурочки-без-друзей в маленькую-бунтарку-живущую-в-собственном-мире.

Главное – выбрать правильное чтиво.

Мне необходима культовая книга, такая же сильная, как два моих любимых фильма – «Битлджус» и «Голубая бездна». Подобную книгу перечитывают тысячу раз и дают почитать мальчикам, чтобы проверить, «тот ли он самый».

Я положила в чемодан три томика.

«Невыносимая легкость бытия» Милана Кундеры

«Бесконечная история» Михаэля Энде

«Опасные связи» Шодерло де Лакло

Все три уже экранизированы. Ладно, призна́юсь: киношки мне понравились, я взяла с собой книги и, когда прочту их, буду говорить, что пошла в кино ПОТОМ и была УЖАСНО РАЗОЧАРОВАНА интерпретацией!

Какую из трех выбрать?

Так-так-так…

Решено: иду на пляж с «Опасными связями» под мышкой.

Идеально!

Де Вальмон и маркиза де Мертей слишком… скучны, а Джон Малкович и Киану Ривз просто ужасны, оба напоминают хвастливых петухов.

До скорого, мой потусторонний читатель.

* * *

Он смахнул слезу указательным пальцем и закрыл дневник.

Даже теперь, много лет спустя, он испытал потрясение, прочитав это имя.

Оно было подобно призраку.

Безобидному.

Так они все думали.

8

13 августа 2016

14:00

– Это ее почерк!

Клотильда ждала ответа.

Любого.

Не дождалась.

Губы Франка были заняты пластиковым горлышком литровой бутылки «Ореццы» – ровно столько жара выгнала через кожу. Три четверти он выпил, одну четверть вылил на себя.

Франк пробежал девять километров, до семафора Кавалло и обратно. Неплохо для начала в тридцатиградусную жару. Он повесил на веревку влажную футболку и наконец-то соизволил спросить:

– Откуда такая уверенность, Кло?

– Я просто знаю.

Она стояла, прислонившись спиной к корявому стволу оливы, и смотрела на конверт.

Кемпинг «Эпрокт»

Бунгало С29

Клотильде Идрисси

Ей совсем не хотелось рассказывать Франку об открытках, которые мать писала ей в детстве. Она хранила всю свою корреспонденцию вместе с фотографиями и время от времени перечитывала слова на обороте, хотя они терзали ей душу, как зловредные призраки.

– Вся моя жизнь – темная комната. Большая… красивая… темная… комната.

Торс Франка блестел от пота, солнце золотило коротко стриженные светлые волосы, он был «сыном света», а не ночи, не тьмы, не тени. Много лет Клотильда любила в своем муже именно эту сторону его натуры – он тянул ее из тени в свет.

Франк сел на пластиковый стул и посмотрел Клотильде в глаза:

– Ладно, Кло… не волнуйся так… Я помню все твои рассказы. В пятнадцать лет ты была фанаткой той актрисы, одевалась на манер ежика-гота и вела себя с родителями как неблагодарная дрянь. Когда мы познакомились, ты показала мне «Битлджус», помнишь? И остановила картинку на кадре, где героиня произносит эту самую фразу про комнату, потом улыбнулась и пообещала: «Мы перекрасим ее во все цвета радуги…»

Неужели Франк и правда помнит?

– Твоя Вайнона Райдер два часа наблюдала с экрана, как мы занимаемся любовью на диванчике.

Это тоже задержалось у него в мозгу?

– Вот что я скажу, Кло: тот или та, кто прислал письмо, мерзко пошутил.

Пошутил? Франк действительно произнес слово «пошутил»?

Клотильда в энный раз перечитала фразу, которая потрясла ее сильнее всего.

Когда будешь завтра в Арканю у Лизабетты и Кассаню, задержись на несколько минут под зеленым дубом. – до наступления темноты.

Я увижу тебя и, надеюсь, узнаю.

Буду счастлива, если приведешь с собой дочь.

Больше мне ничего не нужно. Совсем ничего.

Посещение родителей отца было назначено на вечер следующего дня. Франк упорствовал в попытках объяснить необъяснимое:

– Именно так, Кло. Представить не могу, кто этот грязный шутник и зачем он так поступает, но…

– Но?

Прежде чем продолжить, Франк положил руку жене на колено. Нежный муж исчез – его место снова занял моралист, проповедник, изрекающий веские аргументы, репетитор, вбивающий знания в голову бестолковой ученице. Клотильда чуть не задохнулась от его самодовольства.

– Зайду с другой стороны, Кло. В вечер аварии, 23 августа 1989 года, вы четверо – ты, твой отец, твоя мать и Николя – находились в машине. В этом ты не сомневаешься.

– Именно так.

– Никто не мог выпрыгнуть до того, как «фуэго» свалился в пропасть?

В память Клотильды навечно впечатались страшные картины: «фуэго» летит по прямой, как ракета; узкий поворот; отец не реагирует.

– Исключено.

Франк не юлил, его сила заключалась в прямодушии. Он свято верил в два качества – рациональность и эффективность.

– Кло, ты совершенно уверена, что твой отец, твоя мать и твой брат погибли в той аварии? Все трое?

Впервые в жизни Клотильда мысленно поблагодарила мужа за отсутствие такта.

Да, она совершенно уверена.

Растерзанные тела в искореженном «фуэго» почти тридцать лет стоят у нее перед глазами. Тела родителей, перемолотые стальными челюстями, вкус крови, смешанный с запахом бензина. Спасатели отвезли в морг три трупа и разложили по ячейкам, чтобы близкие могли проститься… Расследование несчастного случая… Похороны… Время все разъедает, ничто не возрождается, не зацветает вновь… никогда…

– Да, они погибли все трое, в этом я не сомневаюсь.

Франк положил вторую руку на другое колено Клотильды и наклонился ближе:

– Хорошо, Кло, значит, дело закрыто! Какой-то засранец сыграл с тобой несмешную шутку – бывший возлюбленный или завистливый корсиканец, не имеет значения, не забивай голову ничем другим.

– Чем именно?

Клотильда чувствовала себя лицемерной дрянью, притворщицей, лгуньей.

Случалось, прямота Франка многое упрощала.

– Мыслью о том, что твоя мать может быть жива. Что это она тебе написала.

Бах!

Молочно-белая, намазанная кремом от загара кожа Клотильды вспыхнула до корней волос.

Конечно, Франк.

Ну конечно.

Что ты себе вообразил?

– Конечно, Франк. Я и не думала.

Притворщица! Лицемерка! Лгунья!

Франк решил не настаивать.

Он победил, голос разума услышан, незачем давить.

– Вот и забудь, Кло. Ты захотела вернуться на Корсику. Я согласился. Теперь забудь и наслаждайся отпуском.

Да, Франк.

Конечно, Франк.

Ты прав, Франк.

Спасибо, Франк.

Ровно через минуту Франк предложил смотаться в Кальви. До города-крепости всего пять километров – меньше десяти минут езды, если дорогу не перегородит стадо ослов или, к примеру, автофургоны для кемпинга.

Он отправился за чистой рубашкой, Валу захлопала в ладоши, услышав новость: Кальви – это торговая улица, запруженная туристами, шикарные яхты в порту, пляжи. Она вошла в дом, чтобы надеть узкое платьице, причесаться, открыв лоб, шею и загорелые плечи, и переобуться в сандалии из плетеной серебристой кожи. Девочку вдохновляла идея возврата к цивилизации, и не абы какой, а сиятельно-богатой. Клотильда спросила себя: «Что между нами не так?»

Пока Валентине не исполнилось десять лет, они были заодно. Маленькая чокнутая принцесса и ее мамаша-психопатка. Клотильда обещала себе, что так будет всегда.

Идиотские игры, безумный смех, общие секреты.

Она клялась, что никогда не станет сварливой, занудной, «черно-белой» матерью, но все вдруг изменилось, а она не заметила. Выбрала неверный угол обзора. Думала, придется иметь дело с бунтаркой переходного возраста, какой сама когда-то была. Она не забыла свои мечты, не дала поблекнуть ценностям. Осталась прежней.

И ошиблась. Во всем.

Валентина, благоразумная современная девочка, считала, что и мать, и ее идеалы давно устарели. Мамочка-чудачка была ей в лучшем случае безразлична, в худшем – заставляла стыдиться.

Валу – вся в изумрудном, даже сумочка с бахромой того же цвета! – стояла перед машиной, Франк сидел за рулем.

– Готова, мама?

Нет ответа.

– Мама, ну поехали! – Голос девочки прозвучал раздраженно – привычно раздраженно.

Клотильда вышла из бунгало:

– Это ты взял мои документы, Франк?

– Я ничего не трогал.

– Их нет в сейфе.

– Говорю же, не брал, – повторил Франк. – Уверена, что не положила их в другое место?

«Ладно, – подумала Клотильда. – Я, конечно, клуша, но не совсем же безмозглая…»

– Да!

Она ясно помнила, как убрала бумажник в маленький стальной сейф, встроенный в шкаф у входной двери, и отправилась принимать душ в гигиенический корпус.

Франк сдвинул темные очки на лоб и нервно забарабанил пальцами по рулю (хорошо хоть на сигнал не жал от злости).

– Раз их там нет, значит, ты…

– Я сунула бумажник в проклятый сейф вчера вечером и больше его не открывала!

Клотильда нервно дернулась, повернулась, поставила чемодан на кровать и вывалила из него все вещи.

Ничего.

Она выдвигала ящики, шарила ладонью на самых высоких полках, заглядывала под кровать, стол и стулья.

Ничего.

Ничего.

Ничего в багажнике, снятом с крыши, ничего в бардачке.

Франк и Валу молча наблюдали за ней.

– Я положила бумажник в эту чертову консервную банку, которую якобы невозможно вскрыть. Кто-то взял документы…

– Послушай, Кло… Есть ключ от сейфа, код, и только мы…

– Я знаю! Знаю! ЗНАЮ!

Клотильде не нравилась улыбка Червоне Спинелло. Никогда не нравилась. Она помнила, что терпеть не могла Червоне-подростка, когда он пытался верховодить в их банде под тем предлогом, что его отец управляет кемпингом.

Лжец. Бахвал. Расчетливый негодяй.

Теперь, обретя власть над восемьюдесятью гектарами тенистой территории с видом на море, он изменился.

Стал угодливым, претенциозным, хитрым развратником.

Полной противоположностью своего отца Базиля.

– Мне очень жаль, Клотильда, – оправдывался Червоне. – Прости, что не зашел поздороваться. Нужно будет выбрать минутку и…

Она решительно отклонила приглашение на аперитив, пресекла жалкие попытки слезливого сочувствия по поводу давней семейной трагедии и высказалась в том смысле, что пропажа документов, по ее мнению, результат кражи.

Червоне нахмурил широкие черные брови.

Он раздосадован. Может, начнет шевелиться…

Управляющий подхватил связку ключей, вышел из корпуса и сказал – нет, приказал – великану, поливавшему клумбу:

– Пойдешь со мной, Орсю.

Он сопроводил слова жестом, указав пальцем на аллею. Так делает человек, навязывая свою волю послушному, хорошо выдрессированному животному. Жест мелкого начальника. Поливальщик подчинился. Увидев его лицо, Клотильда не совладала с собой и отпрянула.

Орсю был очень высок – метр девяносто, не меньше. Широкая, неровно подстриженная борода и длинные густые вьющиеся волосы, падающие на лоб, не могли замаскировать левую, увечную половину лица: неподвижный невидящий глаз, атрофированную впалую щеку, отвисшую на подбородке и шее кожу. Вывернутое плечо, рука в розовой резиновой перчатке, висящая вдоль тела, как пустой рукав, негнущаяся нога дополняли картину несчастья.

По непонятной причине Клотильда скорее смутилась, чем испугалась. Сначала она приняла сочувствие к искалеченному великану за жалость (профессиональная деформация?), но ее смущало другое – чувство, которое она никак не могла назвать. Орсю шел метрах в трех впереди, Червоне наклонился и шепнул Клотильде:

– Ты вряд ли его помнишь. В том несчастном августе Орсю было три месяца. Везения в его жизни больше не стало, но у нас даже трехногих коз не выбраковывают, а уж человека… В «Эпрокте» он занимается всем понемногу и откликается на прозвище Хагрид.

Откровения Червоне были неприятны Клотильде, от первого до последнего слова.

Он почему-то «тыкал» ей, хотя они не виделись двадцать семь лет.

Говорил об Орсю как о приблудном псе.

Выглядел как благодушный священник, а она вспоминала мелкого придурка, мучившего ящериц, лягушек и других невинных тварей.

Они вчетвером рассматривали внутренность крошечного сейфа, а Валу надела наушники, устроилась на стуле и принялась красить ногти на ногах. Червоне, не скрываясь, пялился на ее голые ляжки.

Угодливый. Претенциозный. Порочный.

Орсю здоровой рукой вставлял ключи, проверял задвижку, ригель и цилиндры, Червоне наблюдал через его плечо.

– Ты ошиблась, Клотильда, никто не пытался вскрыть сейф. Подумай хорошенько, бумажник действительно лежал внутри?

Они что, сговорились? Франк и Червоне, ее муж и самый мерзкий тип на свете. Клотильда сдержала гнев и молча кивнула. Управляющий задумался.

– Деньги там были?

– Немного…

– Ваша дочь знала код?

Ах ты наш прямолинейный! Франк в сравнении с тобой – карьерный дипломат…

– Да, но…

Валу не дала матери продолжить:

– Если бы я решила украсть деньги у родителей, взяла бы папин бумажник.

Червоне расхохотался.

– Хорошо сказано, мадемуазель! Будем считать, что это снимает с тебя подозрения.

Клотильду передернуло от понимающей улыбочки, которой обменялись ее дочь и корсиканец. Франк выглядел нервным и раздраженным.

– И что же делать? – спросил он. – Лично я в словах жены не сомневаюсь!

Спасибо, Франк!

Червоне пожал плечами:

– Вам в любом случае придется пойти в жандармерию Кальви и заявить о пропаже документов. Потом Клотильда может подать жалобу – если захочет. – Он двусмысленно ухмыльнулся и добавил: – Твой старый друг Чезаре давно вышел в отставку, так что не знаю, на кого ты попадешь. Дольше чем на три года молодые офицеры у нас не задерживаются.

Хагрид все никак не хотел оторваться от сейфа. Он пытался разобраться, и Клотильда мысленно поблагодарила калеку за то, что не удовольствовался поверхностным осмотром.

В одном она была уверена на сто процентов.

Вчера бумажник лежал в сейфе.

Кто-то его взял.

Зачем? И кто?

Тот, кто знал код или имел ключ.

9

Суббота, 12 августа 1989,

шестой день каникул,

синее ночное небо

Хотите новость?

В моем затерянном уголке Корсики что-то наконец происходит. Я запишу для вас в дневнике кое-что новенькое!

Новенькое и сенсационное… надеюсь, вы оцените манеру изложения.

Готовы, незнакомый читатель?

Все началось с громкого БАБАХ. Рвануло в 2:23 ночи. Я это точно знаю, потому что проснулась и посмотрела на часы, высунулась в окно и посмотрела на море, полуостров Ревеллата, Балань и самую высокую вершину – Капу ди а Вета.

Я ничего не увидела. Ни-че-го! И снова уснула.

С самого раннего утра кемпинг напоминал растревоженный курятник. Жандармы опрашивали туристов – скорее удивленных, чем перепуганных, и нарочито игнорирующих широко лыбящихся аборигенов.

Приморский курортный комплекс «Скала и Море» взлетел ночью на воздух.

Внесу несколько географических уточнений. Мыс Ревеллата – маленький полуостров площадью 300 гектаров, практически дикий, если не считать маяка на краю света, океанологической станции Stareso, двух или трех белых вилл, кемпинга «Эпрокт» в самом центре под оливами, откуда крутая узкая тропинка ведет к двум маленьким пляжам – де л'Альга на юго-востоке и Ошелучча на северо-востоке. С запада нет ничего, кроме скал, но можно спуститься к Тюленьему Гроту и каменистой бухточке Ресиза, облюбованной серфингистами.

Уточню некоторые экономические позиции: почти весь этот райский уголок принадлежит одному человеку. Моему деду! Кассаню Идрисси. Который живет со всей семьей в Арканю, в горах, куда можно добраться по крутой тропе или одной-единственной заасфальтированной дороге. На крыше старого каменного дома установлена большая телевизионная тарелка, в центре двора растет древний дуб, а из-за ограды доносятся ароматы маккии. Никаких вывертов – ни бассейна, ни тенистого корта, единственная роскошь – неземной красоты вид на бухту Ревеллата. Даже кемпинг и то находится во владении дедули Кассаню. Базиль Спинелло, друг деда, управляет «Эпроктом», руководствуясь золотым правилом: никаких стен (или почти никаких), только души и туалеты, пустые места для палаток и несколько деревянных бунгало – ровно столько, чтобы было где разместить летом кузенов с континента, друзей и постоянных туристов. Дедушка Кассаню заботится о своих гектарах, как о женщине, которую ни с кем не намерен делить: ею можно восхищаться, но не обладать. На лице этой земли никогда не появится даже крохотная морщинка или складка, она напоена запахами ладанника и цедрата, украшена дикими орхидеями цвета индиго. Любимыми цветами бабули Лизабетты.

Однако…

Если вы были внимательны, наверняка не пропустили слово «почти». Я сказала «почти весь уголок рая принадлежит дедуле Кассаню», потому что небольшой скальный участок – четыре тысячи квадратных метров над пляжем Ошелучча – не входил в его владения, их несколько столетий назад унаследовал один дальний кузен. Этот анклав во владениях деда сразу стал единственной на полуострове зоной, доступной для строительства. Ставки мгновенно взлетели, и один подрядчик начал возводить среди красных скал гостиничный комплекс. По слухам, итальянец из Портофино. Отель был задуман роскошный, в тон скалам, терраса с видом на Средиземное море, своя пристань, трехзвездочные номера, джакузи и прочие прелести. Работа началась в марте, и корсиканские ассоциации защитников окружающей среды немедленно подали протест, ссылаясь на Закон о побережье. Признаюсь, что поняла далеко не все, но дед с папой могут говорить об этом часами. Совершенно очевидно, что строить на территории анклава законно, поскольку он находится больше чем в ста метрах от моря, но «зеленые» повели речь о защите естественных пространств, природных пейзажей, процедуре регистрации, праве преимущественной покупки (праве первой руки), принадлежащем Национальной службе охраны прибрежных зон и приозерной полосы… Короче, клубок противоречий.

Можно или нет сооружать комплекс? Никто не знает. Адвокаты, журналисты, чиновники сражаются не на жизнь, а на смерть, крупные суммы денег переходят из рук в руки – законно и не совсем. А итальянские работяги медленно, но упорно возводят кирпичные стены на бетонном фундаменте под носом у дедули Кассаню, не дожидаясь решения суда (хотя оно, вполне вероятно, признает строительство незаконным). А нос у моего деда волосатый и обидчивый.

Так все и шло до двух часов этой ночи. БАБАХ!

Огромная дыра в том, что осталось от бетонной плиты. Придя на смену, рабочие увидели на площадке лишь груды строительного мусора.

Продолжение мне рассказала Аурелия. Она дочь Чезаре Гарсии, аджюдана жандармерии Кальви. Вообще-то она не сильно мне нравится. Аурелия на два года старше меня и потому слегка задирает нос, изображает осведомленность: мол, закон есть закон, а если что не так, пожалуюсь папе. Можно подумать, что у нее не было детства, что она вытянула двойную шестерку в «Игре в гуся» и перескочила через первые клетки. Мне жаль ее будущего мужа, если таковой, конечно, заведется. Аурелии не слишком везет, в ее сторону мальчишки смотрят еще реже, чем в мою! В том числе Николя, а я готова поклясться, что она сохнет по моему старшему братцу. Аурелия не уродина, у нее круглые и черные, как маслины, глаза, широкие брови сходятся на переносице и делают ее похожей на строгую птицу. Аурелия – зануда и полная моя противоположность: я выгляжу слишком молодо, она – много старше своего возраста. Это совсем нас не сплачивает, не подумайте ничего такого, мы скорее состязаемся. Два способа адаптироваться… Не исключено, что через много лет мы встретимся и узнаем, кто победил.

В утро большого БАБАХа я была очень даже довольна, что Аурелия сообщила мне холодно-вежливым тоном:

– Мой отец виделся с твоим дедом Кассаню. Все знают, что стройку взорвал он.

– ????????

– Конечно, никто ничего не скажет. Омерта… Так сказал папа. Все здесь чем-то обязаны твоему дедушке, а Базиль первый, они вместе учились в школе. Уму непостижимо – известно, кто заказал взрыв, и никто не раскрывает рта.

Забавно было представлять, как ее милый папочка (толстяк размером с корсиканского быка) садится в свою ма-а-а-ленькую машинку и едет на беседу к моему дедуле. Он потеет, у него дрожат коленки – храбрый амбарный мышонок вдруг отважился начать переговоры с домашним котом.

Я поставила Аурелию на место:

– Никаких улик против моего дедушки нет. Отец наверняка сказал тебе.

– Ну да, сказал.

Я вбила гвоздь по самую шляпку:

– И вообще, те, кто подложил бомбу, правильно сделали, так ведь? Корсика гораздо красивей без бетона. Пока будет идти процесс, администрация тысячу раз успеет изуродовать мыс Ревеллата и весь остальной остров, согласна?

У Аурелии не бывает собственного мнения, но тут она ответила:

– Да. Мой отец сказал, что Кассаню правильно поступил. Хоть и не по закону.

Тут она меня поддела.

Я думала весь день. Встретила дедушку и Базиля Спинелло у ворот кемпинга, они выглядели как заговорщики, но неопасные. Мимо проехало несколько машин жандармерии. В новостях по радио говорили о взрыве. К вечеру все подтвердилось. Никто ничего не видел и не слышал. Дело закрыто! Бухта Ревеллата возвращается под власть чаек, коз, ослов, кабанов и обитателей «Эпрокта». Я долго сидела в гроте, глядя на море и заходящее солнце.

Красно-золотой мыс был слишком красив.

А я – слишком горда.

Пока жив мой дед, здесь ничего не изменится. Будет диким, непокорным, оберегаемым как зеница ока!

Как я!

Ревеллата останется таким навсегда, мой читатель из будущего, навсегда, обещайте мне!

* * *

Навсегда…

Вот ведь маленькая дурочка!

Он закрыл тетрадь.

10

13 августа 2016

16:00

Голые по пояс рабочие изнемогали от жары, застыв в неподвижности – кто с лопатой, кто за рулем стоящего на приколе бульдозера. Самые удачливые курили в теньке. Могло показаться, что все они следят за возведением среди скал бетонных стен, затеянным шальным титаном. Или безумным королем, возжелавшим получить сказочный дворец, который невозможно построить – разве что зимой или… в ночную смену, но уж никак не летом.

– Будущий четырехзвездочный! – Валу восторженно захлопала в ладоши. Ребенок, что с нее взять…

Франк вел машину осторожно, напряженно щурясь. На каждом повороте солнце ослепляло его, заставляя нервничать. Клотильда обернулась к дочери:

– О чем это ты?

– Четырехзвездочный отель «Скала и Море». Старый проект. Червоне Спинелло пустил его в работу. Комплекс станет продолжением кемпинга «Эпрокт». Открытие следующим летом. Будет классно! Бассейн, спа, фитнес, номера по триста евро за ночь с отдельной террасой и прямым выходом к морю.

Клотильда бросила взгляд на стройку. Огромный стенд, частично закрывающий площадку, украшала фотография роскошной гостиницы в окружении логотипов европейских и местных компаний. Даже втиснутое между скалами, пяти-шестиэтажное здание будет доминировать над всей округой.

Странное, необъяснимое чувство овладело Клотильдой. Она много лет старалась забыть эти необитаемые камни, опасную дорогу и смертоносную пропасть. И вот ведь какая странность: здесь, на месте драмы, каждый поворот, любая панорама райского острова становились для нее зельем забвения. Она уносилась мыслями во времена до аварии, вспоминала каждое лето на Корсике. Воспоминания были более чем смутными, но Клотильда ни на мгновение не усомнилась в своей любви к этим пейзажам, ароматам и даже предавшей ее природе. Корсика тоже сирота. Прекрасная и одинокая. Двадцать миллионов лет назад ее отняли у семьи, оторвали от континента, Альп, Эстереля и переместили в Средиземное море.

Валу выворачивала шею, разглядывая стройплощадку будущего дворца удовольствий.

– Червоне понял, что я правда интересуюсь, и кое-что шепнул. На будущий год мне исполнится шестнадцать, и он сможет взять меня на работу.

Червоне…

Клотильда дернулась, как от удара током. Ее дочь уже называет эту сволочь по имени! Игрока-волокиту-бабника, старше ее на четверть века.

– Не понимаю, как можно строить подобное уродство!

Валентина сдалась без боя, только перевела взгляд с рекламного щита на каменистые утесы, словно наяву представила себе новый отель.

Самые трудные подростки избегают противостояния.

– Можешь поинтересоваться мнением прадедушки Кассаню на этот счет, – мрачным тоном посоветовала Клотильда. – Завтра вечером мы ужинаем в Арканю.

– И зачем мне это делать?

– Да просто так.

– Твой дедуля – старый корсиканский сепаратист? Подрывник? Как в сериале «Мафиоза»?

– Сама увидишь.

– А сколько ему лет, прадедушке-патриарху?

– Одиннадцатого ноября будет восемьдесят девять.

– И он все еще живет в овчарне на краю света? На Корсике что, нет домов престарелых?

Клотильда закрыла глаза.

Они доехали до ущелья Петра Кода, где с карниза вниз рухнул «фуэго».

В салоне установилась тишина, только звучала мелодия диско. Франк хотел было убрать звук, но не стал. Три букетика чабреца исчезли с обочины.

Бригада жандармерии Кальви располагалась на въезде в город. Из окон открывался неповторимый по красоте вид на Средиземное море и мыс Ревеллата. Жены жандармов могли последовать за мужьями на «землю всех опасностей» только за роскошные служебные квартиры у кромки моря и с панорамным видом.

Клотильда пошла одна, сказав Франку, чтобы отвез Валентину в порт, и пообещала позвонить, как только освободится. «Много времени это не займет, я только подам заявление…»

Дежурный был молод, спортивен и гладко выбрит – от черепа до подбородка. На его столе красовались флажки и вымпелы регбийных клубов.

Ош. Альби. Кастр…

Ни одного корсиканского клуба.

– Капитан Кадна, – представился офицер, протягивая Клотильде руку.

Выслушав ее, он достал бланк заявления о пропаже документов и сокрушенно пожал плечами: бюрократия, черт бы ее побрал… В его искренней улыбке не было ничего… строевого, он скорее напоминал солдатика, мечтающего о самоволке.

Клотильда сообщила обстоятельства кражи: закрытый сейф, исчезнувший бумажник, отсутствие каких бы то ни было следов.

Жандарм встал и посмотрел в окно на маяк. Тело у него было поджарое и сильное, как у игрока нападения.

– Червоне Спинелло не понравится визит на его территорию. Он предпочитает сам улаживать все дела в кемпинге. Но если вы настаиваете…

Клотильда кивнула: да, она настаивает. Хотя бы для того, чтобы насолить Червоне.

«Нападающий» поправил висевший на стене вымпел клуба «Брив».

– Скажу вам честно, мадемуазель, я здесь три года, но еще не до конца разобрался, как все функционирует. Хотя сам родился на Юге… Кадна – странная фамилия для легавого, но не для уроженца Битерруа. До войны мой прадедушка Жюль Кадна был лучшим игроком второй линии во Франции. Заметьте, я не жалуюсь на назначение в Кальви и владею теперь четырьмя языками – французским, английским, окситанским и корсиканским! Красивый остров, милые люди, но в регби ни черта не смыслят!

Он рассмеялся и начал проверять заполненный Клотильдой бланк.

Фамилия

Барон

Девичья фамилия

Идрисси

Имя

Клотильда

Профессия

Адвокат. Семейное право

Следующий вопрос капитан задал почти машинально:

– Вы корсиканка?

– Да. Сердцем.

– Из семьи Кассаню Идрисси?

– Я его внучка.

– Вот как…

Пауза.

Бабочка села на кактус! Офицер Кадна перестал дышать – совсем как нью-йоркский коп, услышавший имя Вито Корлеоне. Мгновение спустя он «отмер», принялся энергично штемпелевать документы и вдруг участливо посмотрел на посетительницу. Бабочка перелетела на розу.

– Черт, какой же я идиот!

Что, простите?

– Вы… – Он пытался подобрать верное слово, и Клотильда догадалась.

Выжившая.

Чудом спасшаяся.

Сирота.

– Вы – дочь Поля Идрисси, – наконец нашелся жандарм. – Он погиб в аварии на дороге к мысу Ревеллата вместе с вашей матерью и братом.

Клотильда удивилась. Этот уроженец Окситании служит на острове три года. Авария произошла двадцать семь лет назад. С тех пор на коварном серпантине наверняка произошло несколько десятков несчастных случаев – все со смертельным исходом, так почему молодой человек так хорошо помнит именно…

Капитан прервал ход ее мыслей:

– Сержант знает, что вы здесь?

Сержант?

Чезаре?

Чезаре Гарсия?

Клотильда отлично помнила человека, который расследовал трагедию, случившуюся с ее семьей. Чезаре Гарсия был спокойным, добродушным и очень деликатным человеком. Он задавал ей вопросы в больнице, и в его голосе звучало искреннее сочувствие. Их разговор в отделении скорой помощи в Балани продлился три часа, Гарсия сидел на стуле и то и дело промокал лоб и шею бумажной салфеткой.

Не забыла Клотильда и его дочь Аурелию, она входила в их маленькую «банду» и все время ныла или брюзжала.

– Нет, – ответила она. – Вряд ли. Червоне Спинелло обмолвился, что Гарсия вышел в отставку.

– Верно… Несколько лет назад. Полагаю, вы его помните. Людей такого телосложения не забывают. Он мог бы стать гениальным нападающим, незаменимым в схватке, если бы эти тупицы-корсиканцы знали, что бывают мячи овальной формы! Теперь он толстеет на десять кило в год.

Жандарм подошел вплотную к Клотильде.

Крылья бабочки трепетали, словно она опасалась красивого, но плотоядного растения.

– Вы должны повидать его, мадемуазель Идрисси.

В ее глазах отразилось непонимание.

– Он живет в Каленцане. Это важно, мадемуазель Идрисси. Он много чего рассказал мне о той давней аварии, прежде чем покинул бригаду, потому что еще много лет назад искал концы. Он намного хитрее, чем о нем думают, и у него, как бы это выразиться… есть…

– Да говорите же! – Клотильда впервые повысила голос.

Бабочка улетела.

– У него есть теория.

11

Он открыл тетрадь.

Поморщился – читать будет неприятно.

Но придется.

Чтобы подогреть ненависть.

* * *

Воскресенье, 13 августа 1989,

седьмой день каникул,

темно-синее небо

Сегодня бал.

Предупреждаю – я его королева!

Сижу на пляже, чуть на отшибе, в тени, с книгой на коленях.

Итак…

Балом я называю танцульки в кемпинге: три гирлянды плюс большой магнитофон отца Германа на пластиковом стуле. Николя привез из Парижа кассеты со шлягерами 50-х, записанными прямо с радио (в перерывах слышны реклама и отбивки).

И вот еще что, мой читатель из будущего: надеюсь, вы никогда не услышите один шлягер того лета, он исчезнет из памяти людей так же быстро, как завоевал их мозги.

Я имею в виду безумную мелодию – ламбаду.

Не просто песню, но еще и танец, во время которого партнер сует бедро между ног своей дамы. Касается ее… ну, вы понимаете.

Именно так, я не вру!

Если кто-нибудь попробует так со мной…

Честно говоря, риска никакого. Ни один мой ровесник не соблазнится… карлицей. Вот я и сижу на песочке в наряде колдуньи и читаю «Опасные связи».

Версия для кемпинга.

Мимо прошел Базиль Спинелло и велел сделать музыку потише.

– Сейчас, папа, – ответил его сынок-подхалим Червоне.

Я согласна с Базилем.

Музыка загрязняет окружающую среду. Она вылетает в мир и пачкает его, как жирные обертки, окурки или куски гипса на стройплощадке комплекса «Скала и Море». Нужно пользоваться плеером и наушниками, иначе оскорбляешь красоту мира, а это недопустимо.

Красоту нужно ценить.

В одиночку.

Красота есть тайна, недопустимо осквернять ее болтовней.

Для меня Корсика олицетворяет красоту…

Ее следует любить и… оставить в покое.

Базиль это понял.

Дедуля Кассаню тоже.

А может, и папа.

Не успел Базиль уйти, как его сынуля прибавил звук.

Ты ламбадишь, мы ламбадим, вы ламбадите…

В одном ритме.

Пятнадцать подростков.

Которые слыхом не слыхивали ни о Мано, ни о «Нирване», и меня бесит, что через год или два они скажут: «Это гениально!» – потому что все будут считать их музыку гениальной!

Мой дневник лежит поверх «Опасных связей», но этого никто не видит, так можно писать без помех. Я решила, что сегодня представлю вам всю кодлу. Сделать это непросто, поэтому будет правильно обозначить каждого одной буквой.

Начну с моего брата Николя, сидящего на корточках возле стула с магнитофоном. Он красавчик в стиле Вальмона, очень милый и дружелюбный, поэтому пользуется бешеным успехом у девчонок. У меня есть теория: если любишь всех – не любишь никого. Мой старший брат влюбляется во всех девушек планеты с искренностью несчастного ангела, не способного любить одну.

Николя – это Н.

Рядом с ним девчонка, балдеет от Billie Jean. Это Мария-Кьяра. Детально я опишу ее позже – маленькая кокетка заслуживает отдельной главы. Сейчас скажу одно: она похожа на маркизу де Мертей, куртизанку, которая всеми манипулирует. Я терпеть не могу Марию-Кьяру, понадобилась бы целая ночь без сна, чтобы объяснить насколько.

Мария-Къяра будет М.

Та, что танцует не в такт, сама с собой, – одинокая, как я, но не умеющая это скрыть, наш унылый дятел Аурелия Гарсия. Дочь жандарма, ух ты, музыка гремит, ох ты, я позвоню папе, о-ля-ля ламбада, божебоже, уй-я, мальчишки, о нет, о нет, о нет… Она чешет брови и глупо скалится – должно быть, мечтает о прекрасном принце, который увидит звездочки в отблеске ее брекетов… Удачи, старушка!

Аурелия – это А.

Других девчонок зовут Вера, Канди, Катя, Патрисия, Тесс, Стеф, но они не важны, так что перейду к парням – во всяком случае, к тем, кто вдохновляет меня на злобные высказывания. Другие – Филипп, Людо, Магнус, Ларс, Тино, Эстефан – нормальные, то есть славные, любят пиво и грязные шуточки, ухлестывают за девчонками. Нормальными девчонками.

Из этого следует, что меня они в упор не видят.

Блондинчик Эстефан носит хвостик, у него южный акцент, он мечтает выучиться на врача и завербоваться в Эфиопию. Магнус хочет снять четвертый эпизод «Звездных войн». Филипп твердо намерен взойти на борт «Колумбии» и стартовать в космос с мыса Канаверал. Описывать правильных скучно, так что перейдем к плохишам.

Червоне Спинелло убеждает моего брата сделать музыку еще громче. «Не бери в голову, Николя, отец ничего не скажет!» Я вам уже рассказывала об этом кретине, он уверен, что однажды будет управлять кемпингом, вот и ведет себя как дофин. Внимание: дофин, а не дельфин, старший сын короля, наследник престола. Неумеха, педант и придурок.

Все эти качества часто присущи тем, кто наделен властью. Червоне такой. Будет таким.

Червоне обозначу буквой Ч.

И наконец, Циклоп. Называю его так не по аналогии со свирепым персонажем античного мифа (ха-ха-ха), просто, сколько бы вы на него ни смотрели, всегда будете видеть один глаз. Взгляд Германа, он же Циклоп, всегда устремлен на Марию-Кьяру.

Где она, там и его профиль. Будь эта девчонка солнцем, Герман всегда загорал бы одной половиной лица. Он немец, но неплохо болтает на французском и английском. Кажется, природа наделила его сверхспособностями, у него не мозг, а компьютер, запрограммированный на прилежную учебу в лицее в течение десяти месяцев учебного года, а вот с летними месяцами он не справляется.

Герман – это Г.

Вы следите за моей мыслью?

Подведу итог геометрической любовной схемой «Опасные связи для чайников». Есть круг – нет, два круга, их центры – Н. (Нико) и М. (Мария-Кьяра). Нормальные подростки – я назвала вам только их имена – распределяются по кругам: девочки – к Н., мальчики – к М.

А. (Аурелия) и Ч. (Червоне) желали бы войти в круг Н. (Николя). Г. (Герман) хотел бы проложить прямую линию к М. (Марии-Кьяре). Главный вопрос звучит так: пересекаются ли эти круги, могут ли они объединиться, наложиться друг на друга?

Н. М.?

Н. М.?

Н. = М.?

Ответ скоро будет, не разъединяйтесь, а сейчас ламбаду сменил медленный фокстрот. Гитары Scorpions плачут и клянутся, что любовь все еще жива. Я слушаю и восхищаюсь. Нико умеет компоновать записи! Этот фокстрот действует просто убийственно после Wake те up и Wham Rap звучавших в полную силу! Девчонки вспотели, блузки облепили тела, аж соски просвечивают. Ну и хитрец мой братец!

Я бесшумно отодвигаюсь в тень: чтобы писать, мне свет не нужен.

Составляются пары.

Стеф с Магнусом, Вера с Людо, Канди с Фредом, Патрисия колеблется между Эстефаном и Филиппом, Катя ждет, пока выберет подруга, одним словом – большой летний супермаркет. Спешите отовариться, распродажа заканчивается в августе.

Если меня пригласят потанцевать, я пошлю куда подальше. И буду плакать до утра.

Никакой опасности!

Прекрасный Джордж Майкл вернулся с Careless Whisper. А я веселюсь, веселюсь, веселюсь в своем укромном уголке. Вы слышите, мой конфидент? Я ВЕСЕЛЮСЬ! Как мышка в норке.

Первый круг только разошелся, Нико оставил шведку Тесс, не удостоив даже взглядом Аурелию, протянувшую к нему руки. Мария-Кьяра оставила красавчика Эстефано. Король и королева бала готовы встретиться.

Дело пошло, маркиза де Мертей направляется к Вальмону.

Шаг, другой, третий под светом фонариков.

Кругов больше нет, пары танцуют, плачет саксофон.

Сошлись всего две точки.

Белое платье Марии-Кьяры меняет цвет, когда она рассчитанно медленно проплывает под очередным фонариком.

Синий желтый красный синий желтый красный синий желтый красный

Николя стоит под последним – красным – фонариком гирлянды, растянутой на ветвях оливы.

Синий желтый красный синий желтый

В десяти метрах от Николя Мария-Кьяра вдруг останавливается.

Желтый

Возможно, почувствовала взгляд.

Она отступает в сторону, ее платье теперь освещает только лунный свет.

Белый

Я ждала чего угодно, только не этого. Мария-Кьяра поворачивается спиной к моему брату, ее обнаженные руки, влажные от пота груди, взмокшая талия тянутся к… Герману.

Циклоп не верит своим глазам.

12

14 августа 2016

18:00

Когда будешь завтра в Арканю, у Лизабетты и Кассаню, задержись на несколько минут под зеленым дубом – до наступления темноты.

Я увижу тебя и, надеюсь, узнаю.

Несколько слов, написанных почерком, как две капли воды похожим на почерк ее матери, крутились в голове Клотильды.

Все быстрее и быстрее.

Завтра… я увижу тебя…

Она боролась с двумя противоречивыми чувствами, нетерпением и страхом, – тем страхом, что электризует и одновременно парализует накануне первого любовного свидания.

Завтра… говорилось в послании.

Осталось меньше двух часов. Этим вечером они приглашены на ужин в овчарню Арканю, в дом дедушки и бабушки. Кто будет ждать там? Кто ее увидит?

Клотильда замерла перед зеркалом в душевой. Оставить длинные волосы распущенными или сделать строгий пучок? Третий вариант – взлохматить волосы, чтобы торчали во все стороны, как делала в пятнадцать лет, – она домыслить не решалась. Клотильда попыталась сосредоточиться и вспомнить, как выглядит овчарня. Большой, залитый солнцем пыльный двор, море за каждым глинобитным домом, прилепившимся к скале… Следующие строчки письма вытесняли обрывки воспоминаний.

…и, надеюсь, узнаю.

Буду счастлива, если приведешь с собой дочь.

Клотильда попросила Валу сделать над собой усилие – надеть длинную юбку и закрытую майку, заколоть волосы, обойтись без жвачки и темных очков «Рей-Бан». Девочка согласилась – с недовольным видом, но даже не пытаясь выяснить, с чего вдруг она должна так наряжаться ради визита к прадедушке почти девяноста лет от роду и прабабушке, которой исполнилось восемьдесят шесть.

В туалете было пусто, только Орсю медленно мыл пол и кабины, перенося тяжелое ведро здоровой рукой. Он делал это каждые три часа, в том же ритме, что и другую свою работу: поливал, сгребал мусор, корчевал, полол, включал подсветку… Рабство чистой воды!

Клотильда улыбнулась великану, но он не ответил, она пожала плечами и принялась подводить глаза черным, решив придать им восточную глубину. А может, вспомнила любимую готскую моду? Дверь за ее спиной открылась, впуская двух подростков.

Грязные кеды, в руках наушники, на коленях и локтях флуоресцирующие защитные щитки. Они направились прямо в кабинки, очень быстро вышли и с отвращением посмотрели на собственные грязные следы на мокром кафеле. Тот, что повыше, замер, как перед смертоносными зыбучими песками, и повернулся к Орсю:

– Чертов свинарник!

Второй осторожно, чтобы не поскользнуться, обогнул грязное место, шагнул в другой угол и начал там топтаться.

– Ты нам осточертел, Хагрид! Неужели нельзя мыть сортир рано утром или поздно вечером, когда никому сюда не надо?

Первый, лет тринадцати, не больше, – из-под велосипедных шортов выглядывают фирменные трусы – решил перещеголять приятеля:

– Вот именно, Хагрид, так делают везде – в школе, в офисе моего отца, даже в уличных туалетах. Мусор вывозят и дерьмо убирают, когда люди еще спят в своих постелях или уже разошлись по домам.

Коротышка – на вид максимум двенадцать лет – в длиннющей футболке Waikiki XXL подал следующую реплику:

– Это работа, а не развлечение, Хагрид. Обслуживание пользователей, уважение к клиентам, понимание сути туристического бизнеса. Унитазы должны блестеть, дерьмо – исчезать как по волшебству, а тебе лучше оставаться невидимкой.

Орсю бросал на малолетних мучителей затравленные взгляды, ненависти в его глазах не было – только страх. Его пугали их слова, то, что они могли сделать. Возможно, даже их разочарование.

Клотильда колебалась. Будь она помоложе, уже кинулась бы в бой, а сейчас дала себе три секунды и только после этого резко повернулась к подростку постарше. Три секунды… Не так уж ты и постарела, дорогая…

– Как твоя фамилия?

– Зачем это?

– Назови свое имя!

– Седрик.

– Седрик… А дальше?

– Седрик Фурнье.

Она кивнула второму парню:

– Твоя очередь.

– Максим. Максим Шантрель.

– Ладно, я с этим разберусь.

– С чем, мадам?

– Решу, буду ли подавать жалобу.

Мальчишки переглянулись. Они не понимали. Жалобу на этого типа – за то, что плохо убирается? Вряд ли. До такого они доводить не хотели…

– Да-да, жалобу – за оскорбление работника при исполнении, замечания дискриминационного характера (она демонстративно бросила взгляд на негнущуюся руку Орсю), злоупотребление властью в отношении третьего лица.

– Вы издеваетесь, мадам?

– Мэтр – не мадам. Мэтр Барон. Адвокат по семейному праву, «IENA и Компаньоны» в Верноне.

Они снова переглянулись, совершенно подавленные.

– Пошли вон!

Ребята испарились.

Орсю не ответил на ее улыбку. Ну и ладно. Клотильда повернулась к зеркалу, гордясь в душе взбучкой, которую устроила маленьким негодяям, уголком правого, уже подведенного глаза она косилась на бородатого великана. Он еще мгновение постоял неподвижно, потом кинул тряпку в ведро и достал чистую.

Внезапно у Клотильды так сильно закружилась голова, что она выронила кисточку и обеими руками ухватилась за раковину.

Черная струйка туши потекла по белоснежной эмали.

Она пыталась успокоиться и точно восстановить в памяти безобидный жест Орсю. Бросить грязную тряпку в ведро и вытащить из него другую, чистую.

Невозможно, невозможно, невозможно.

Полоска черной туши медленно подбиралась к сливному отверстию – совсем как змея, ползущая в свое убежище.

Безобидный жест.

Орсю, повернувшись к ней спиной, убирал щеткой следы, оставленные юными придурками.

Ирреальный жест… потусторонний.

Она теряет рассудок.

– Потрясающе выглядишь, Валентина…

Червоне Спинелло стоял в дверях административного корпуса, приветствуя входящих и выходящих, как опытный лицейский надзиратель, взирающий на покидающих здание учеников. Его жена Аника на превосходном английском беседовала со скандинавскими туристами, взгромоздившими на стойку огромный тяжеленный рюкзак. Высокая, элегантная, утонченная, внимательная и деловая, она была сердцем и легкими кемпинга «Эпрокт», его душой и святой покровительницей. Червоне отводилась роль кюре.

Валентина обернулась, поблагодарила за комплимент и, указав пальчиком на собранные в хвостик волосы, потом на длинную юбку, сообщила заговорщицким тоном:

– Я при исполнении. Через два часа мы ужинаем у предков.

– У Кассаню и Лизабетты? В овчарне Арканю?

Валентина многозначительно улыбнулась, заправила непокорную прядь под розовый шелк повязки и перевела взгляд на щит с планом будущего комплекса «Скала и Море».

– Между прочим, мама считает, что при дедушке лучше вашу стройку не поминать.

Аника повела шведок смотреть свободные места. Червоне убрал телефон в карман, приобнял Валентину за плечико, развернул ее лицом к большой карте Корсики и ткнул пальцем в центр Средиземного моря:

– Можешь назвать третий по величине аэропорт Испании после мадридского и барселонского?

Девочка покачала головой, не понимая, куда клонит директор.

– Пальма! Пальма-де-Майорка. Столица Балеарских островов. Площадь Балеар – пять тысяч квадратных километров, население – один миллион и… десять миллионов туристов в год! Вдвое меньше Корсики – и в четыре раза больше приезжающих… А ведь на островах нет и четвертой части достопримечательностей нашей Корсики, так, два пляжа, три грота да гора – не выше полутора тысяч метров. (Палец продолжил движение по синеве карты.) А теперь ответь, почему один средиземноморский остров привлекает туристов, создает рабочие места и богатеет, а другой ничего подобного не делает и, соответственно, не имеет?

– Я… я не знаю.

– Поймешь сегодня вечером. Даже вопросы задавать не понадобится, просто слушай деда.

– Прадеда.

– Ну да, конечно… Тебе известно, что Кассаню был одним из лучших друзей моего отца? – Он указал рукой на горизонт: – Посмотри туда.

Валентина обвела взглядом полуостров Ревеллата, похожий на огромный голый палец.

– Что видишь?

– Ничего.

– Вот именно – ни-че-го! – воскликнул Червоне. – Корсика – это рай, один из красивейших островов планеты, дар небес, и что же они с ним сделали? Ничего! Разве что конфисковали в свою пользу, как старики, прячущие деньги под матрасом. Из-за них мы потеряли полвека. Назовешь самое крупное корсиканское предприятие?

– Ну… Нет.

– Супермаркет! Молодежь бежит с острова, но у части населения все равно нет работы. По вине так называемых защитников Корсики. Добровольным изгнанникам приходится искать счастье в Марселе или Парижском регионе. Они становятся экономическими беженцами, живут весь год в унынии, приезжают на месяц в отпуск, общаются с родственниками и улетают, заливаясь горючими слезами. И это помощь Корсике? Так они любят родину, наши корсиканцы?

Взбудораженный директор кемпинга схватил Валентину за руку и перевел взгляд на плакат, прикнопленный к стене в холле.

– Комплекс «Скала и Море». Старый проект из пожелтевшей от времени папки. Я годы положил на то, чтобы купить этот участок. Когда строительство закончится, появится тридцать постоянных рабочих мест. Летом их будет втрое больше. Одно я придержу для тебя, и это не пустое обещание. Ты тоже изгнанница, значит, заслужила. Кроме того, ты – наследница. – Червоне коснулся щеки Валентины, наклонился и прошептал ей на ухо: – И на этот раз твой предок слова не скажет поперек.

Девочка попыталась высвободиться, но он удержал ее.

– Все здесь боятся Кассаню. Даже сегодня. Он здесь хозяин.

Червоне наконец отпустил Валентину, подул на ладони, пошевелил пальцами, как будто стряхивал волшебный порошок, и заключил:

– Да, все – кроме меня. Скажу по секрету, я околдовал Кассаню Идрисси и он теперь исполняет все мои желания.

Тушь наконец стекла в слив, оставив за собой серый улиточный след. Клотильда пыталась взять себя в руки, наблюдая в зеркале за Орсю. Он закончил убирать дальнюю кабинку и начал ритуал заново.

Бросить грязную тряпку в мыльную воду, достать чистую, отжать одной рукой, держа между коленями, намотать на швабру.

Клотильда закрыла глаза.

Картинка никуда не делась. Ведро, швабра, мокрый пол.

Так выглядела кухня в доме Турни в Нормандии, где прошли первые пятнадцать лет ее жизни.

Но там со шваброй управлялась мама.

Пальма научила их своей технике – сына Николя, мужа, у которого было не много обязанностей по дому, и дочь Клотильду. Ее. Так в других семьях из поколения в поколение передают секреты ремесла.

Делать уборку двумя тряпками, все время оставляя одну отмокать, менять их местами – для экономии времени, вот и весь ритуал.

И Орсю знал его и практиковал.

Клотильда открыла глаза и попыталась успокоить нервы, рассуждая логически.

Орсю использует их «семейный» прием, как сотни тысяч других мужчин и женщин. Нельзя терять голову, становясь жертвой нелепых обстоятельств. Она должна контролировать себя, не поддаваться эмоциям – короче, обратиться к своему адвокатскому опыту. Именно выдержка помогает ей добиваться успеха, защищая интересы женщин, которые остались одни с детьми после развода. Клотильде чаще всего удавалось договориться о разделе имущества и совместной опеке на хороших условиях, даже если бывшим мужьям ужас как не хотелось продавать дом, построенный собственными руками.

Она должна собраться.

Справиться с волнением на ужине в Арканю, задать бабке с дедом правильные вопросы.

Держать себя в руках на встрече с Чезаре Гарсией. Несколько часов назад Клотильда позвонила отставному жандарму, но он не захотел объясняться по телефону: «Все завтра, Кло, приезжай в любое время ко мне в Каленцану. Я всегда дома».

Орсю уходил, прихрамывая, в здоровой руке ведро и швабра. А она все никак не могла совладать с нервами. И дело было не только в диком совпадении двух методик (любая из ее подруг умерла бы со смеху!), маминой и Орсю, но и в тех гадостях, что подростки наговорили несчастному великану. Клотильду бесило, что они зовут инвалида Хагридом, что Червоне внаглую эксплуатирует его – здесь, на этом острове, среди людей, которых она идеализировала.

Клотильда посмотрела на часы.

Через час нужно быть в Арканю.

Кто-то ждет ее там. Ждет и надеется узнать.

Она скорчила капризную гримаску и мысленно повторила текст записки. Как молитву. Как шпионскую инструкцию, которую следует выучить наизусть, потому что хранить ее смертельно опасно.

Больше мне ничего не нужно. Совсем ничего.

Разве что поднять глаза к небу и любоваться на Бетельгейзе. Знала бы ты, моя Кло, сколько ночей я глядела на эту звезду и думала о тебе!

Свет погас, и помещение погрузилось в полумрак.

Вся моя жизнь – темная комната.

В дверях появился Франк:

– Поехали, Кло?

Целую тебя.

П.

13

Понедельник, 14 августа 1989,

восьмой день каникул,

небо цвета голубой розы

Привет, привет!

На днях я оставила вас с моими знакомыми подростками, танцующими ламбаду.

Вы не сердитесь?

Я говорю «мои», потому что причисляю себя к племени, хотя формально в него пока не вхожу…

М, Н, Э, К, Г, Мария-Кьяра и Николя, Червоне, остальные… Великие любовные истории. Уверяю, вы ничего не пропустили, все только начинается, сделаны лишь первые робкие шаги. Буду держать вас в курсе.

А может, моя подборка флиртов кажется вам несерьезной? Неужели вы считаете их интрижками, о которых действующие лица забудут, как только повзрослеют?

Если так, я расскажу вам запутанную историю любви, несчастной, трудной – все, как вы любите.

Взрослую историю.

О мужчине и женщине.

С самого начала каникул все между ними было хорошо. Не подумайте, что обычно они то и дело ссорятся, но особого лада тоже нет. Папа поздно возвращается, мама его ждет, они говорят о домашних делах – съездить за покупками, выбросить мусор, то да се, – иногда куда-нибудь ходят, ну и любовью занимаются. Как только мы отправились в путь, родители повеселели, стали нежничать: поцелуйчики в шею, «ты очень хороша, дорогая», кокетливый смешок… На мой взгляд, папа прилагает больше усилий, чтобы подзарядить батареи супружеского либидо. Но тут… Трах! Бах!

Катастрофа…

Сейчас все объясню. Папа с мамой встретились на Корсике тысячу лет назад, мама тогда с подругами путешествовала по острову на мотоциклах, а папа жил с родителями в овчарне Арканю. Детали романа неизвестны, но познакомились они 23 августа 1968 года, в День святой Розы, на Ревеллате.

23 августа, в годовщину встречи, папа обязательно преподносит маме букет роз: красные символизируют страстную любовь, белые – чистую любовь, оранжевые – желание… По семейному преданию, самым красивым был букет шиповника, который он срезал для любимой в первое лето. Мама очень любит эти дикие, вольные цветы. Rosa canina.

Сколько себя помню, 23 августа мои родители устраивают себе передых и проводят вечер в Casa di Stella, лучшем табльдоте между Кальви и Порто, – романтичная терраса под оливами, еда, приготовленная на открытом огне, тушеная говядина по-корсикански, жареный групер, игристый мускат «Казанова». В ресторан можно попасть прямо из Арканю, поднявшись по крутой тропинке. На ночь отец заказывает «номер для новобрачных» с огромной деревянной кроватью в деревенском стиле, мраморной раковиной, старинной ванной на ножках посреди комнаты и огромным окном с видом на Большую Медведицу. Так я себе это представляю. У меня есть заветная мечта: хочу, чтобы в один прекрасный день возлюбленный пригласил меня в Casa di Stella, Дом Звезд… Умоляю, скажите, так и будет, ведь правда?

Скобки закрываются?

Брачные утехи моих родителей на балконе Млечного Пути остались в прошлом.

В этом году все пошло не так.

Началось с афиш, расклеенных в кемпинге и окрестностях. Концерт корсиканской полифонии. 23 августа. Начало в 21:00. Исполняет группа «А Филетта» – кажется, суперзнаменитая. Она гастролирует по всему миру, а теперь вот решила выступить в церкви Санта-Лючии, в заброшенной деревне Придзуна, что в Гале́рии.

Папа решил провести «артподготовку» – по правде говоря, довольно неуклюжую.

Первое: я «натыкаюсь» на афишу.

Второе: рассказываю (с восторгом), что это лучшая группа планеты Земля, и заставляю всех день и ночь слушать кассеты с записями.

Третье: аккуратно, впроброс, намекаю Пальме Маме, что годовщину встречи можно перенести на день накануне Святой Розы.

Результат вышел просто ужасный.

Мама не сказала «нет». Ответила: «Как хочешь…»

Жуткие слова! Теперь она ведет себя и выглядит как Роза Маленького принца. Прямая, гордая, оскорбленная. Ощетинившаяся всеми шипами.

Моя мать – самый горделивый цветок в мире.

Сегодня пошел восьмой день каникул, и мы пребываем в подвешенном состоянии.

Лично я вижу два возможных выхода.

Первый – вполне вероятный. Пальма Мама делает все, чтобы папа почувствовал себя виноватым и отказался от идеи пойти на концерт. Никогда в этом не призна́юсь, даже под пыткой, но я поддерживаю маму! Женская солидарность обязывает!

Выход номер два: папа не сдается, начинается холодная война, длится до посадки на паром, а возможно, продолжается и в Париже.

Есть третий выход, хуже двух предыдущих. Родители втянут в свою ссору нас с Николя. Папа всерьез оскорбится и не захочет уступить, заявит, что мы не уважаем свои корни, не хотим впитать островную культуру, познав ее через песни «А Филетты»…

Его одержимость может показаться вам комичной, и вы решите, что все это выеденного яйца не стоит, но…

Не смейтесь, мой читатель из будущего.

Идрисси очень упрямы.

Вечером 23 августа на карту будет поставлена судьба нашей семьи. Из-за глупого пустяка!

* * *

Из-за глупого пустяка, повторил он.

Четыре смерти.

Трое мужчин и женщина.

По глупости.

14

14 августа 2016

19:00

Франк вел машину на небольшой скорости. Он не боялся заблудиться – к овчарне Арканю вела одна дорога, но после каждого поворота пропасть, подступавшая к асфальту, становилась все глубже.

Клотильда сидела рядом, прислонившись виском к стеклу, и не видела ни асфальта, ни парапета – только пустоту. Машина казалась ей кабиной, плывущей по небу и привязанной невидимым канатом к вершинам гор, а дверца – окном в небытие. Канат мог порваться в любой момент.

Овчарня Арканю находилась чуть выше. Туда можно было добраться напрямик, по тропинке длиной в пятьсот метров, дорога же растянулась на три километра.

– Все время прямо, – тихо произнесла Клотильда. – Ты не пропустишь, других домов здесь нет.

Франк проехал мимо единственного указателя Casa di Stella, 800 метров. Деревянный щит стоял в центре небольшой земляной стоянки, откуда ответвлялись прогулочные тропы. Валентина опустила стекло, и машину заполнил аромат сосен, смешанный с переменчивыми запахами маккии. Тмин, розмарин, дикая мята…

Образы сами собой возникали в мозгу Клотильды, за каждым поворотом открывался новый, но такой знакомый пейзаж: огромная корсиканская сосна, на два метра выше других деревьев, над каменистым руслом реки развалины старинной мельницы, где когда-то мололи каштаны, одинокий ослик, щиплющий траву на бесхозном лугу. За тридцать лет ничего не изменилось, как будто люди намеренно старались сохранить родные места нетронутыми. А может, просто навсегда покинули этот уголок острова.

Остались только Идрисси.

Тремя поворотами выше они встретили первое человеческое существо. Старая женщина шла по обочине, со стороны горы. Сгорбленная, вся в черном, она будто носила траур по деревне, которая канула в бездну, оставив ее доживать свой век в одиночестве. Франк снизил скорость и не без опаски съехал еще ближе к пропасти. Старуха бросила на них недобрый взгляд, удивляясь, откуда взялась незнакомая машина. Клотильда оглянулась и увидела, что она гневно потрясает им вслед рукой и бормочет какие-то ругательства. Ей стало ясно, что ведьма вовсе не приняла их за туристов, заблудившихся на «ее» земле, потому что знала их – вернее, узнала, вот и произнесла зловредные заклинания.

И адресовала их ей, Клотильде.

Машина повернула, и корсиканка исчезла из виду.

Через несколько сотен метров они миновали пологое место, выехали на ведущую влево гравийную аллею и оказались на просторном дворе овчарни. Старый альбом воспоминаний послал Клотильде новые образы. Ферма в Арканю, все называли ее просто овчарней, это лишь три строения из сухого серого камня – жилой дом, рига и большой загон для животных, – которые образовывали на склонах Балани букву «U». Все окна выходили на северную сторону, открывая людям, козам и овцам панорамный вид на мыс Ревеллата и Средиземное море. В центре фермы – глинобитный двор, окаймленный живой изгородью из кустов шиповника и украшенный клумбой с дикими орхидеями, любимыми цветами хозяйки. Казалось, что только они и могли расцвести в тени зеленого трехсотлетнего дуба, патриарха владений Идрисси.

Клотильда перевела взгляд на ригу. Скамейка – треснувший посередине ствол, на котором она слушала музыку вечером 23 августа 1989-го, – на прежнем месте. Мапо Negra надрывался в наушниках, на коленях у нее лежал раскрытый дневник, потом подошел Николя.

Кло, мы тебя ждем. Папа не…

Странно, но из всех пузырей с воспоминаниями последним лопнул тот, где хранилась тетрадка, забытая на скамье. Кто ее подобрал? Кто открыл? Она практически не помнила слов и фраз, которые тогда писала, не забылся только замысел – злой, циничный, часто жестокий. Так было до встречи с Наталем. Тот, кто нашел дневник, наверняка счел ее настоящей дрянью! Ох, как славно было бы перечитать его сегодня. Летом 89-го Клотильда больше всего боялась, как бы на него не наткнулись отец или мать. Слава богу, этого позора удалось избежать… Кто угодно мог вторгнуться в личное пространство Клотильды после аварии или возвращения на континент. Кто угодно – кроме родителей!

Кассаню и Лизабетта ждали на пороге дома. Клотильда не видела дедушку с бабушкой двадцать семь лет, но ей не показалось, что они так уж сильно постарели. Она регулярно писала им поздравительные открытки, сообщила о рождении правнучки, посылала фотографии. Этим общение и ограничивалось. Родители отца давным-давно отказались приезжать на континент, а Клотильде понадобились долгие годы, чтобы собраться с силами и вернуться на место трагедии.

Кассаню пожал руку Франку, похлопал по плечу Клотильду, потом Валу. Лизабетта расцеловала гостей, обняла, прижала к груди, пригласила войти и чувствовать себя как дома. Она не умолкала ни на секунду, а вот Кассаню очень быстро утомился.

Они прошли по анфиладе комнат со стенами из сухого камня. Жилые помещения соединялись между собой огромными балками, в которых было нечто первозданное. Кассаню ждал, сидя за столом, накрытым во дворе, под перголой.

Картинки прошлого колыхались в тумане памяти Клотильды. Шкафы под деревянной лестницей, где они с Николя каждое лето играли в прятки. Огромный очаг – она ни разу не видела его горящим, но считала, что в нем можно зажарить целую акулу. Вид на море из окон всех этажей. Мама кричит, чтобы она не перегибалась через подоконник. Чердак, высокий, как собор, где они с кузенами и соседскими мальчишками устраивали то замок с привидениями, то будуар.

Фотографии в рамках развесили по стенам не двадцать семь лет назад. Клотильда узнала Кассаню, Лизабетту, отца – иногда портрет, иногда на фоне гор или моря. Были здесь и их с Николя снимки: она – в крестильном платьице, он – в парадной одежде для первого причастия. На другой фотографии они шли по генуэзскому мосту над бурной рекой. Клотильда не пыталась вспомнить, когда, где и кто их снимал, – важен не факт, а захлестнувшее душу чувство.

Маминой карточки не было.

Ни одной.

Зато на многих снимках позади Лизабетты и Кассаню стояла колдунья со скрюченными пальцами – та самая, которую они встретили на дороге. Во втором, нижнем ряду Клотильда узнала фотографии, которые сама посылала на Корсику. Вот они с Франком на мосту Риальто в Венеции, Валентина на трехколесном велосипеде, вся семья в вязаных колпаках позирует на фоне заснеженной Мон-Сен-Мишель. Клотильда как загипнотизированная брела вдоль стены, где пересекались поколения.

Лизабетта вдруг всполошилась: «Боже, как поздно!» – и начала подгонять их: «За стол, за стол!» Они вышли во двор и увидели дедулю Кассаню. Он дремал, но, стоило всем рассесться, уверенно повел беседу, позволив жене сновать между кухней и террасой. Кто-то ведь должен нарезать хлеб, открыть корсиканское вино, принести блюдо с колбасами и разлить свежую воду.

Клотильде казалось, что застолье никогда не закончится. Общие темы для разговора быстро истощились, и она все время отвлекалась – следила за солнцем, скользившим по небу к воде. Оно напоминало огромные часы, стоявшие на краю длинного обеденного стола.

…задержись на несколько минут под зеленым дубом. – до наступления темноты.

Я увижу тебя и, надеюсь, узнаю.

До наступления темноты…

Пламенеющее небо было бледнее румянца на щеках Клотильды, когда она решилась наконец выйти из-за стола. Лизабетта подавала десерт.

– Извините, я на минутку, – прошептала Клотильда, беря за руку дочь. – Ни о чем не спрашивай, Валу, просто пойдем со мной. Ненадолго.

Франк и Кассаню остались одни.

Лизабетта с невероятной скоростью убрала тарелки и приборы, оставив мужчин перед двумя стопками и бутылкой водки, настоянной на цедрате, а сама незаметно исчезла – как испарилась. Кассаню посмотрел на часы и улыбнулся:

– Она вернется через двадцать минут. Моя жена – великолепная хозяйка, сами видели, но готова нарушить все традиции корсиканского гостеприимства, лишь бы не пропустить очередную серию «Жизнь прекрасна»…

Сцена показалась Франку ирреальной. На высоте пятисот метров, за три километра от любого другого человеческого жилья, в самом сердце Корсики…

Жизнь еще невероятней.

У Кассаню был на редкость живой ум, да и на физическую форму он не мог пожаловаться. Франк подумал, что хотел бы остаться таким же в старости. Прямым, решительным, при необходимости – несгибаемым, с крепкими руками, чтобы строить семью, квадратным лицом, ясно выражающим убеждения человека, и упрямой башкой.

Франк глотнул водки и бросил взгляд на Клотильду и Валу. Они стояли метрах в пятидесяти от террасы, под зеленым дубом.

– Понятия не имею, что она там делает, – смущенным, почти извиняющимся тоном признался он.

Старика это как будто позабавило.

– Растворяется, возвращается в детство. Даже дальше – к корням. С последнего раза Клотильда очень изменилась.

Франк представил себе сюрреалистические фотографии жены в юности. Ежик волос и полный арсенал гробовщика. Когда-то готической бунтарке было явно непросто «раствориться» в местном пейзаже.

– Полагаю, что так.

Кассаню поднял стопку, предлагая выпить, как будто приобщал парижанина к клану Идрисси.

– Чем вы занимаетесь, Франк?

– Работаю в Эвре. Это городок в часе езды от Парижа. Координирую обслуживание зеленых пространств.

– Начинали садовником?

– Да… Поднимался постепенно. Цеплялся, как глициния, плющ или омела… Некоторые коллеги наверняка именно так обо мне и думают.

Кассаню задумчиво посмотрел на Клотильду и Валу – возможно, вспомнил сына, который тоже учился на агронома, а потом стал торговать газонным покрытием.

– Знаете, почему пятьдесят лет назад я назвал этот кемпинг – первый в северо-западной части острова – «Эпрокт»? – спросил старый корсиканец.

– Даже не догадываюсь.

– Вам будет интересно. Эпрокт – это маленькая саламандра, живет у воды, под камнями. Она любит покой и тишину, в светлое время суток всегда спит. Сегодня ящерка занесена в Красную книгу. Ее присутствие свидетельствует о качестве воды и о том, что на острове царят покой и равновесие, что здесь нет чужаков. На территории между Арканю и кемпингом, до самой бухты Ревеллата, раньше жили сотни саламандр.

– А сейчас?

– Сейчас они бегут… как все.

Франк немного поколебался, сделал большой глоток водки и решил испытать старика на прочность.

– Ну, не все. Мне показалось, что на острове полным ходом идет строительство кемпинга, комплекса «Скала и Море».

Кассаню в ответ только улыбнулся.

– За семьдесят лет, Франк, цена земли на этом каменистом острове выросла в восемь раз. Когда новость о строительстве распространилась, она еще удвоилась. Почти три тысячи евро за метр квадратный. Да, Франк, все бегут. И это не прекратится, пока корсиканцы не добьются введения статуса «резидент Корсики». Чужак заплатит целое состояние за апартаменты в приморском отеле и будет проводить здесь два месяца, а тридцать молодых корсиканцев не найдут жилья, потому что оно слишком дорого! Их вряд ли утешит предложение десять раз за год понырять в бассейне комплекса.

Он слегка повысил голос. Франк не мог согласиться с доводами патриарха. Землей спекулируют не только на Корсике. Он и сам мечтал о красивых домах, дорогих машинах, яхтах и реактивных самолетах, хотя знал, что они ему не по карману.

Ссориться с дедом жены не следовало: по слухам, он был самым могущественным гражданином острова.

Франк окликнул Клотильду:

– Ты идешь?

– Да, сейчас.

Огненный шар на горизонте нырнул в Средиземное море.

Валу издала стон.

– Что теперь, мама?

– Побудем еще немного у дедушки с бабушкой.

– Сколько?

– Пока не стемнеет.

Клотильда подчеркнуто проигнорировала недовольную гримаску дочери и обвела взглядом окрестности. С холмика, на котором рос дуб, открывался потрясающий вид.

Задержись на несколько минут под зеленым дубом. – до наступления темноты.

Я увижу тебя и, надеюсь, узнаю.

Наблюдает ли за ней автор записки? За ней и Валу?

Кто он?

Где он?

Ее можно было увидеть из миллиона разных мест, с любой точки в горах, тянущихся амфитеатром с востока на юг. Наблюдатель с биноклем, засев в зарослях маккии, сумел бы разглядеть мельчайшие детали. Не исключено, что он гораздо ближе, за окном овчарни, в стоящей справа риге или в сарае, что слева, в одной из пастушеских хижин, рассыпавшихся по лугам Балани.

Наблюдателем может быть кто угодно.

Она его вычислит.

– Пошли, мама?

Солнце скрылось. Автор записки не появится, но продолжит следить – если у него есть инфракрасный бинокль.

Черт-черт-черт! Она сходит с ума. Кассаню и Лизабетта, должно быть, недоумевают: с чего это их внучка застряла под дубом? А Франк не простит ей, что она бросила его в пасть старому льву.

– Можешь идти, Валу.

В горах и бухте Кальви начали зажигаться огни. Клотильда чувствовала себя муравьем на огромном поле, которого насмерть перепугали светлячки. У ворот овчарни появилась тень, остановилась, посмотрела в ее сторону и исчезла за ригой. Клотильда узнала ведьму, обругавшую их на дороге.

В небе над скалами заблестели первые звезды, похожие на окошки хижин, воспаривших над землей и поднявшихся в небо.

Больше мне ничего не нужно. Совсем ничего.

Разве что поднять глаза к небу и любоваться Бетельгейзе.

Знала бы ты, детка, сколько ночей я глядела на эту звезду и думала о тебе!

Клотильда понятия не имела, которая из этих звезд – Бетельгейзе.

Неужели кто-то где-то действительно наблюдает за небесным телом одновременно с ней? Вместе с ней. Как Экзюпери, который искал глазами астероид своего Маленького Принца.

Ее мать?

Бессмыслица.

«Отомри! – приказала себе Клотильда. – Подойди к Франку, извинись, поговори с дедом и Лизабеттой, уезжай и забудь!»

Собака забежала во двор в тот самый момент, когда Клотильда уже решила спуститься вниз с холма. В сумерках она не разглядела масть пса, но он напоминал крупного лабрадора. Клотильда любила собак, да и всех других животных тоже. Любила и совсем не боялась. В другой жизни она хотела бы работать ветеринаром. С какой стати человеку пугаться бегущего к нему пса? Кассаню позовет мохнатого великана, и он не успеет ткнуться ей в колени и обслюнявить юбку. Воля деда распространяется на всех корсиканцев на тридцать километров вокруг, и не четырехлапой животине ее нарушать.

Кассаню Идрисси не произнес ни единого слова и не шевельнулся.

В тот момент, когда лабрадор оказался совсем рядом с протянутой рукой Клотильды, в воротах появилась массивная тень и, отдавая ясный приказ, подняла руку.

Орсю!

В следующую секунду она услышала его голос:

– Стоп, Паша́. Ко мне.

Пес замер на месте, не успев коснуться носом пальцев женщины. Он выглядел совершенно мирным, а его насмешливый взгляд мог запросто даже козу довести до исступления. Клотильда прислонилась к стволу дуба и очень медленно сползла вниз, на траву.

Удивленный Паша́ не мог решить, стоит ли вылизать руку или щеку странной женщины, и Орсю повторил:

– Ко мне, Паша́.

Паша́.

Так звали не лабрадора, а ее маленькую дворняжку – подарок матери на первое Рождество.

Паша́.

ЕЕ собаку.

До семи лет Клотильда носила песика на руках, возила в коляске, закармливала шоколадом и сахаром. Паша́ был с ней повсюду, как живая плюшевая игрушка, он спал в ее постели днем и ночью, лежал рядом, свернувшись клубочком на сиденье «фуэго». И вдруг исчез. Сбежал, перепрыгнув через забор или найдя дыру. Когда Клотильда и Пальма вернулись из школы, его не было. Мохнатый дружок не вернулся, девочка никогда больше его не видела, но не забыла.

Орсю свистнул, и на сей раз пес послушался.

Совпадение… Клотильда пыталась урезонить перепуганный мозг – получалось плохо. Еще одно совпадение? Тысячи французских собак носят кличку Паша́…

Лабрадору Орсю на вид лет десять, не больше. Значит, он родился лет через двадцать после аварии. Так зачем называть его именем нормандской дворняги, сбежавшей в 1981 году? Лапы того песика никогда не ступали на землю Корсики, его каждое лето оставляли на попечение родителей Пальмы. Кассаню, Лизабетта и Орсю, скорее всего, понятия не имели о существовании Паши́ I.

Клотильда увидела, что Франк встал, а Валу села на скамью и надела наушники.

– Едем, Кло?

Что мать, что дочь, одного поля ягода, должно быть, подумали старики. Бабушка Клотильды вышла за ограду и по-матерински обняла Орсю.

– Едем…

Нелегко сказать «нет». Невозможно задержаться. Стоя в одиночестве под дубом, Клотильда продемонстрировала свою «неродственность».

Вся моя жизнь – темная комната.

В «Битлджусе» юная Лидия Дитц умеет говорить с призраками. Что, если у Клотильды был такой же дар?

Раньше. В пятнадцать лет.

Она его утратила, и сегодня вечером ни одно привидение не вступило с ней в контакт.

Разве что призрак ее пса.

Дворняжки, чья душа переселилась в лабрадора.

15

Понедельник, 14 августа 1989,

восьмой день каникул,

небо голубое, как цветущий лен

Признаю, что редко пишу вам два раза на дню. Как правило, я беру ручку, когда все еще спят, или вечером, укрывшись в моем Тюленьем Гроте, и пишу при свете фонарика – вам, мой читатель со звезд.

Сегодня утром, как вы, конечно же, помните, я открыла дневник, чтобы просветить вас насчет важного дела, рассказать, как папа пытается сторговаться с мамой насчет концерта вместо романтического ужина в Casa di Stella. Мама упорно молчит. Рта не раскрывает. Мы с Нико пытаемся оценить побочные потери.

Бум! Первые бомбы сброшены на остров Красоты.

Мне продолжать?

Вот и отлично! Во второй половине дня все святое семейство Идрисси оказалось в Кальви на улице Клемансо, главной торговой улице, чтобы… Как бы это назвать? Сыграть партию в покер? Думаю, супружеская жизнь сильно смахивает на эту карточную игру.

Партия игры во вранье.

Вообразите узкую, идущую вверх улицу, где народу больше, чем в пасхальные дни на дороге к аббатству Мон-Сен-Мишель.

Перед вами Кальви в разгар дня.

Мама сегодня молчаливей обычного. Она идет медленно, разглядывает витрины, останавливается, прибавляет шаг и все время оказывается чуть впереди или позади нас. Папа и Николя жарятся на солнцепеке у подножия лестницы, ведущей к цитадели. Они фотографируют порт, любуются яхтами и итальянками. Маму как магнитом тянет к обувному магазинчику. Потом она застревает у бутика корсиканской фирмы «Беноа», классной и супероригинальной. Всего лишь кусочки тканей на пластиковых манекенах стоят чертову прорву денег, но с мамиными шмотками сравниться не могут.

Я – наблюдатель. Шагаю по тротуару, гоняю по кругу в наушниках песни The Cure – «Парни не плачут», «Шарлотта порой» и «Влюбленные коты» – и в ус не дую. Моя цель там, наверху.

Мы целый час поднимались к укреплениям, а мама так и не промолвила ни слова. Она открыла рот у подъемного моста при входе в Цитадель, перед стелой, утверждающей, что здесь родился Христофор Колумб (иногда корсиканцы смешат меня до колик!).

– Где твой фотоаппарат?

Браво, мамочка, у тебя зоркий глаз! Сумка, висящая на папином плече, открыта, «Кодака» на шее нет, он что-то бормочет, как дурак смотрит вниз.

– Черт…

Я обожаю своего отца, но сегодня он с самого утра то и дело попадает впросак. Мама пожимает плечами, а он несется на всех парах, глядя на туристов: вдруг кто-то нагнется и поднимет небольшой черный предмет. Мама не намерена ждать, она делает шаг под каменный свод, поворачивается ко мне и говорит:

– Ты хотела пойти к Тао, Кло, так давай, вперед!

Ничего себе предложеньице…

На этом месте, мой недоумевающий читатель, я сделаю короткое отступление и кое-что объясню. «У Тао» – ресторан-бар-клуб в верхней точке цитадели Кальви. Предвижу вопрос: с какого перепугу мне хочется выпить гренадину или мятной воды именно «У Тао»?

Ответ А: все самые клевые молодые фрики, приехавшие отдыхать на Корсику, встречаются именно там.

Ответ Б: величайший на свете певец, актер и композитор Жак Ижлен написал здесь для друзей лучшую из всех песен, «Балладу, сочиненную у Тао».

Угадайте, какой из них верный.

Отправляемся к Тао!

Мы уже сидим за круглым столиком на стульях, обитых искусственной красной кожей, когда возвращается папа. Он запыхался и взмок.

– Нашел? – интересуется мама.

Она заказала пинаколаду.

– Исчез без следа…

На этом месте мама должна была бы уточнить марку фотоаппарата, назвать месяц и год, когда он был подарен папе, а также цену – в денежном и эмоциональном выражении… У мамы не мозг, а штрих-код!

В разговор встревает Нико:

– Пап, ты уверен, что не положил «Кодак» в рюкзак?

Папа отодвигает стаканы и вываливает на стол содержимое рюкзака: ключи, ручки, книга, дорожный атлас, сигареты, пластиковый пакет и… фотоаппарат. На самом дне!

Мама изумлена, но извиняться не собирается.

– Ничего удивительного, у тебя вечно бардак в сумке…

Папа не спорит, а она машинально перебирает вещи и вдруг замечает пластиковый пакет под тюбиком крема от загара и темными очками.

Пакет с логотипом «Беноа».

Пальма Идрисси осторожно открывает его и изумленно ахает: внутри лежит короткое платье с V-образным вырезом и открытой спиной, черное в красных розах. Именно им она любовалась в витрине! А еще в пакете нашлись браслет и колье в рубиновых тонах.

– Ты купил его для меня?

Конечно, для тебя, мамусечка! Папа здорово сыграл, притворился растяпой и сбегал в магазин за платьем.

Мама вскакивает, бежит в туалет, переодевается и выходит. Красота! Тонкие черные бретельки почти не выделяются на ее медно-загорелых плечах, невесомая ткань красиво подчеркивает грудь и бедра. Кажется, это креп-жоржет (название смешное, но сексапильную женщину очень даже украшает!). На маму оборачиваются даже официанты, хотя уж они-то повидали немало секс-бомб в мини-мини-мини-платьях. Я беззвучно напеваю себе под нос мантру Тао, ставшую гимном благодаря волшебной мелодии Ижлена:

Садясь, мама шепчет: «Спасибо!» Не целует папу в щеку. Не говорит: «Какой ты милый…» Не улыбается: «Я купилась!»

Черт возьми, Пальма Мама!

Она производит впечатление.

Потрясающее самообладание…

Случись такое со мной, я бы сразу кинулась парню на шею и простила ему все гадости. А мама смотрит на афиши «А Филетты» – семь певцов в черных рубашках с ладонью возле уха.

Идеальная выдержка! Снизойти до мужчины, позволить ему желать себя.

Дать надежду. Показать коленку, начало ложбинки между грудей, ладони должны быть горячими, а голова – холодной. Всегда. Подморозить чувства. Никогда не отдаваться полностью. Не откровенничать. Заставить партнера все время повышать ставки.

Супружеская жизнь напоминает партию в покер.

О, мой читатель из будущего, я никогда не научусь таким играм! Меня облапошит первый же красавчик. Другие девчонки уверены, что будут дергать мужиков за ниточки, как марионеток, а я точно не сумею.

Я не такая, как Пальма Мама или Мария-Кьяра, о которой придется рассказать вам кое-что новенькое… Позже.

Я люблю папу, а трюк с платьем от «Беноа» считаю потрясающим.

А мамой восхищаюсь… Вы ведь никому не скажете, правда?

Мне будет очень стыдно, если она случайно прочтет эти строчки.

Поделюсь прогнозом насчет вечера 23 августа, Дня святой Розы.

Концерт или романтический ужин в Casa di Stella?

Ставлю на Пальму Маму!

* * *

Он поднял глаза к небу и посмотрел на звезды.

Конечно. Конечно, все было бы иначе, одержи Пальма Идрисси победу.

16

15 августа 2016

15:00

Кальви не изменился. Такой была первая мысль Клотильды. Та же гранитная цитадель, венчающая бухту, те же деревеньки на склонах Балани, тот же поезд от пляжа до Л'Иль-Рус.

Туристов стало гораздо больше, чем во времена ее юности. Разительным был контраст между затерявшимся посреди маккии кемпингом «Эпрокт», овчарней Арканю в сердце гор и толпой, собравшейся у моря. Люди бросали машины на раскаленных стоянках и живой лавой растекались по улочкам и набережным, садились выпить на террасах, загорали на пляжах. Миллионы пришлых никак не нарушали покой острова и не тревожили Кассаню и других влюбленных в первозданную Корсику людей. Отдыхающих хоть и становилось все больше, кучковались они в одних и тех же местах.

Клотильда не любила толпу, но сейчас скопление народа успокаивало: количество обеспечивало анонимность, немолчный гул отбивал охоту говорить.

Со вчерашнего вечера она слишком много говорила. О себе. О родных. Сначала с Франком – на обратном пути в кемпинг, и ей не понравилось, что он улыбался как победитель. «Признай, Кло, вы с Валу зря потратили время, стоя под дубом и оставив меня один на один с твоим дедом. Никто не пришел. Таинственный автор записки тебя разыграл!»

«Да, Франк, конечно, ты прав, продолжай… Летающая тарелка не села во дворе овчарни, призрак не вылетел из склепа, только мы с дочкой стояли и смотрели на безмолвные горы…»

Клотильда не решалась заговорить с мужем о новом поразительном совпадении, которому не находила никакого логического объяснения.

Паша́.

Кличка собаки Орсю.

Имя ее пса. Того, из детства.

Имя, которое – если ей не помешают додумать осточертевшую мысль надоевшей фразой «Это невозможно, старушка!» – дали этому щенку лет десять назад. Так назвал его человек, знавший Пашу́ I. Любивший пса и оплакавший его пропажу. Не Клотильда. Остается только…

Только ее мать.

И сделала она это… после своей смерти.

Невозможно, старушка!

Франк поставил машину перед опущенным шлагбаумом кемпинга и поцеловал Клотильду в щеку, на мгновение задержав ее в объятиях. «Никакой сердечности, – подумала она. – Так обнимаются после матча теннисисты на корте. Неужели мы тоже соревнуемся? Тогда Франк всухую выиграл сет».

Клотильду раздражала снисходительность мужа. Так нарочито вежливо ведет себя «хороший» шеф с не слишком умным подчиненным. Еще меньше ей понравилась улыбка Червоне Спинелло – утром, в административном корпусе. Когда она подошла, он как раз вешал афишу, приглашающую на вечеринку «в стиле 80-х» на пляже Ошелучча.

– Угостить тебя кофе, Клотильда?

Нет уж, спасибо.

– Твоя дочка просто великолепна!

Кретин!

– Похожа на твою мать, в ней есть класс, ее…

Еще одно слово – и…

Клотильда успокоилась. Профессия адвоката постепенно научила ее владеть собой, выдерживать худшие минуты самых тяжелых процессов, когда злонамеренная неискренность клиента переходит допустимые рамки, но защищать его все равно нужно. Клотильда обратилась к Червоне, чтобы получить достоверные сведения, и он их дал с профессиональной точностью.

Насчет Орсю…

Тот был сиротой. Его мать умерла от одиночества и стыда, исчерпав запас терпения и жизненных сил. Растила его бабушка Сперанца – та самая ведьма в черном, которую они вчера встретили на дороге. В Арканю на ней были хозяйство и кухня, она доила животных и собирала каштаны. Фактически Сперанца входила в семью Идрисси, и Орсю жил при ней.

Заглянув в далекое прошлое, Клотильда припомнила, что когда они с Николя проводили день у бабушки с дедушкой, то некая «тень» подавала еду, подметала, подбирала за ними игрушки. Не забыла она и совсем маленького ребенка, который всегда неподвижно лежал в коляске под тенистым дубом, в окружении старых плюшевых и грязных, выцветших пластмассовых игрушек. Немой малыш. Худой. Странный.

Орсю?

Хилый новорожденный превратился в великана, людоеда из сказки, медведя?

Шестнадцатилетнего Орсю Базиль Червоне нанял для работы в кемпинге, когда от того отказались все, в том числе школа. Поступил он так по доброте душевной, ради дружбы с Кассаню, ну и из жалости – да, именно так, если уж быть до конца откровенным.

Из жалости.

Придурок!

Клотильда устала сдерживать ярость, ее мозг был начинен удивительно точными воспоминаниями, всплывавшими на каждом вираже, при каждой встрече, в любом разговоре и приходившими в столкновение со всем тем, что она переживала со вчерашнего дня. Казалось, за ними скрывается постыдная правда, та самая, которую она не сумела разглядеть в 1989-м.

Двадцать семь лет спустя Клотильда медленно брела по улице Клемансо. Толпа успокаивала ее. Она скользила взглядом по витрине обувного магазина фирмы «Лунатик», любовалась украшениями ювелирного бутика «Мариотти» и платьями от «Беноа». На поверхность сознания всплыло смутное воспоминание, показалось, что все это уже было, потом пелена рассеялась и она словно увидела… Вот Пальма Идрисси идет по Кальви – совсем как она сегодня… Они сидят на террасе, за столиком… Отец преподносит матери черное платье в розах и рубиновые украшения, поразившие ее воображение…

Она надела их в день аварии.

Клотильда только теперь смогла оценить жест отца: он подарил жене наряд для перехода на ту сторону, самый соблазнительный, прекрасный, незабываемый. Не это ли лучшее доказательство любви? Выбрать вместе погребальный костюм – как свадебное платье?

Валу присоединилась к матери у магазина «Беноа». Клотильда нечасто развлекала себя шопингом, а уж вдвоем с дочерью и того реже. Но время на каникулах течет особенным образом, и вот они с Валу, как две подружки, любуются платьем антрацитового цвета, исключив из игры мужчину. Глава семьи ждал их на паперти церкви Святой Марии, десятью метрами выше. Это разделение – папаша играет с сыном в футбол, мамаша делает покупки с дочерью – было для них нехарактерно. «Преимущество семьи с одним ребенком, – рассеянно подумала Клотильда. – Не возникает пагубного равенства по гендерному признаку!»

Взмокшие туристы, упорно карабкавшиеся наверх, к цитадели, тщетно пытались найти любое подобие тени. С 89-го никому не пришло в голову сжалиться над любителями старины и установить лифт. Миновав подъемный мост, Клотильда решила было предложить Франку и Валентине выпить прохладительного в баре «У Тао», но сразу передумала: паломничество по следам собственной юности имеет границы, а Валу наверняка не слышала ни одной песни Ижлена. Лучше уж заплутать в лабиринтах цитадели и «потерять» Франка.

Он появился девять минут и семь эсэмэсок спустя, на террасе кафе «А Канделла», маленькой тенистой площадке с панорамным видом на порт. Когда он возник перед Соляной башней, неловко пряча за спиной пакет из «Беноа», она на мгновение забыла обо всех загадках и тайнах, закруживших ее в дьявольской сальсе. Франк бегом спустился к бутику и на рысях вернулся назад, чтобы порадовать жену. В точности как Поль Идрисси!

Много лет назад девочка Клотильда гордилась изысканной предупредительностью отца, восхищалась тонкой игрой матери, соблазнявшей мужа, но и завидовала. Ей ужасно хотелось исполнить в один прекрасный день такую же роль! Изобразить уступчивую жертву мужчины – весельчака и балагура. Получалось неплохо, раз Франк сохранил вкус к сюрпризам.

«Умение удивить партнера – ключ к успеху в семейной жизни!» – подумала Клотильда.

По сравнению с отцом Франк выказал меньше ловкости и фантазии, да и «сюрприз» прятал неумело, но…

Ключ номер два – не привередничать.

Франк отодвинул стаканы с гренадином и поставил пакет на стол:

– Это тебе, дорогая.

«Дорогой» оказалась… Валу.

– Уверен, оно идеально тебе подойдет, красавица.

Полное затмение. Гроза над бастионами, цунами уносит в открытое море все яхты, порыв ветра срывает зонты и флаги…

Негодяй. Сволочь, мерзавец, ублюдок!

Клотильда продолжала безмолвно костерить мужа, а Валу уже вернулась из туалета в новом платье, надетом поверх купальника. Сексуальное, обтягивающее, идеальное.

– Спасибо, папуля, обожаю тебя!

Валу звонко чмокнула отца в щеку. Клотильда стерпела. Нужно было заводить двух детей. Один ребенок в семье – жуткая глупость и ловушка для родителей. Да, именно так, по малышу на каждого.

Собственная дочь крадет у нее мужа – верх унижения.

Чертова жизнь! Всех бы поубивала!

Валу встала на фоне бухты Кальви, чтобы сделать селфи и насмерть сразить подружек. «Смотрите, что мне предок подарил!»

Сюр какой-то! Я сейчас лопну от злости, а хам Франк улыбается, пожирая глазами дочь, потом зачем-то сует руку под стол… Он что, яйца решил почесать?

Еще один пакет из «Беноа»!

Мерзавец. Очаровательный негодяй!

До Поля Идрисси Франку не дотянуться, но игра «в два хода» очень неплоха.

Ну почему она такая ранимая?

Не привередничать.

Стать томной, чувственной, раскрыться, поцеловать «своего мужчину» на глазах у всех.

Не привередничать…

Заткнуть писклявый внутренний голосок, который без устали твердит, что все происходит в точности как двадцать семь лет назад. То же место, та же история, та же семейная сцена. Платье – подарок Франка… Возможно, в нем она и умрет.

Несколько часов спустя, вернувшись в кемпинг, Клотильда отправилась в душ. На сей раз там было пусто, даже Орсю не наводил порядок. Она надела подаренное мужем платье и посмотрелась в зеркало. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит: если она встретит последний час жизни в этом наряде, то покойница из нее выйдет совсем не такая сексуальная, как из Пальмы Идрисси! Слишком маленькая грудь, бедра узковаты, ноги недостаточно длинные.

Да, до матери ей далеко.

Как и Франку до ее отца.

Родители слишком рано погибли и не успели воспитать дочь равной себе.

Почему?

Почему так случилось?

Возможно, завтра она это узнает.

Отставной жандарм Чезаре Гарсия не пожелал ничего объяснять по телефону и назначил встречу на утро. «Ты ждала двадцать семь лет, Клотильда, потерпишь еще несколько часов», – сказал он и повесил трубку.

17

Вторник, 15 августа 1989,

девятый день каникул,

небо цвета голубоватой,

выброшенной на песок медузы

Алло, алло, на связи пляж де л'Альга!

У каждого свое полотенце.

У меня – оранжево-черное с рядами красивых белых крестиков. Должна вам сказать, что отыскать полотенце с надписью Master of Puppets равносильно подвигу! Нико лежит на ярко-красном полотенце с желтой эмблемой «Феррари». Оно почти такое же нелепое, как у Марии-Кьяры: пламенеющий оранжевый закат за тенистой пальмой и двое обнаженных любовников, слившихся в страстном объятии. Герман бросил полотенце между Нико и Кьярой, оно черно-белое, с огромной буквой «Б» и непроизносимым именем немецкого футбольного клуба поперек. «Боруссия-Мёнхенгладбах». Верх гламурности! Циклоп конечно очень шустрый, но не он один мечтает лежать рядом с прекрасной итальянкой. «Игра в полотенца» на пляже сродни выбору мест за партой в классе: приходится поработать локтями, чтобы сесть рядом с тем, кто тебе понравился.

А мне плевать. Я, как обычно, держусь на отшибе, на границе тени, которую отбрасывают на песок приморские сосны. Сижу, спрятав колени под широченной футболкой. Я нахожусь на господствующей высоте и различаю все нюансы морской синевы. Когда входишь в воду, она становится глупо прозрачной, а сейчас я различаю капли невероятного бирюзового цвета (это колонии посидоний), не упускаю из виду и экосистему человеческих особей.

Если повернуть голову к мысу Ревеллата, можно увидеть руины комплекса «Скала и Море», три дня назад взлетевшего на воздух. Я с пристрастием допросила Аурелию – как-никак, дочь жандарма! – но ничего нового о расследовании не узнала. Терпеть не могу эту девчонку, гуляет по пляжу, задрав нос, и не раздевается – как и я. Меня коробит от мысли, что кто-нибудь сочтет, будто у нас есть нечто общее. Да я просто не выношу эту дуру, воображающую, что берег моря принадлежит ей. Вечно следит, чтобы полотенца вовремя убирали с песка, а дети закапывали вырытые ямки. Аурелия шпионит за всеми, как ловчий сокол, и обо всем докладывает отцу.

Не волнуйтесь, я на нее не похожа! Мы антиподы, согласны?

Я не сужу.

Не выношу приговор.

Просто анализирую. Учусь. Описываю в дневнике запрещенные до поры удовольствия.

Мотаю на ус, коплю теоретические данные на потом. Для взрослой жизни.

Мария-Кьяра перевернулась на оранжевом полотенце и не глядя протянула тюбик крема Герману, словно не знала, кто ее сосед, и ей было все равно. Потом молча расстегнула лифчик и вдавила пышные сиськи в махровую ткань. В точности как моя мать, лежащая чуть дальше, в компании приятельниц по кемпингу. Родители отдельно, подростки отдельно – таков непреложный закон пляжа.

Пальма Мама всегда берет с собой большую сумку с бутылкой «Контрекса» и толстой книгой (она уже неделю не может сдвинуться со страницы 12, я проверяю по закладке).

Папа ненавидит пляж. Сейчас он, должно быть, в Арканю с отцом, кузенами, друзьями-корсиканцами, а в прежние годы делал над собой усилие, шел с нами, играл с Нико в мяч, строил со мной замки из песка (я была совсем маленькой), мог подремать часок, держа маму за руку.

Этим летом все изменилось. Родители ссорятся из-за концерта в День святой Розы. Не хочу кончить как они, если однажды у меня появится возлюбленный.

Я поворачиваю голову. Пляж – это театр, сцена размером в десять тысяч квадратных метров с сотнями актеров разного возраста и всех цветов…

Мое внимание привлекает молодая пара. У них одно полотенце на двоих.

Хочу быть как они!

Эти люди похожи на многих других. Не так уж и трудно чувствовать себя счастливым в двадцать лет (а это с каждым случается, согласны?), особенно если природа наделила тебя красивым телом. Девушка и парень глядят друг другу в глаза, как в зеркало, держатся за руки, ласкаются. Он смотрит ей вслед, когда она бежит к морю, – отличная попка! – она улыбается. Ребята внимательны и предупредительны, потому что знают: лучшие моменты жизни никогда не вернутся, значит, нужно просто любить.

Я скольжу взглядом по пляжу, как по временно́му континууму.

Нахожу то, что искала. Тридцатилетнюю пару.

Он вполне ничего, спортивный, стоит на четвереньках, рядом двое детишек – двух и четырех лет. Они роют огромный бассейн в песке. Вид у мужика ужасно довольный. Его жена читает и время от времени смотрит в их сторону. Поправляет панамку золотоволосому малышу, дает попить воды из бутылочки с соской, отгоняет муху. И выглядит счастливой.

Она караулит. Бдит.

Эта сексапильная женщина находится именно там, где хотела быть. Она добилась желаемого. Достигла апогея. Вершины.

Она наблюдает.

Понятно зачем – хочет сохранить все, что имеет: преданного мужа, хорошо воспитанных детей, отличную фигуру.

Думает, все это вечно.

Опомнись, старушка!

Объектов для наблюдения у меня много – выбирай не хочу.

Вот этим лет под сорок. А может, пятьдесят.

Она читает. На самом деле. Очень вдумчиво. Последние страницы толстенного романа. Мужчина рядом с ней еще очень даже неплох – высокий, седеющий, с властным взглядом. Глядит в сторону. У моря есть кем полюбоваться.

Еще одна пара. Возраст тот же, позиции прямо противоположные. Он лежит на боку, спиной к солнцу, под зонтом, жирный живот похож на сдувшийся мяч. Жена скучает. Она просто великолепна – стройная, элегантная, ухоженная, умело накрашенная. Наблюдает за играющими неподалеку детьми. Ей наверняка хочется внуков, и она готова ждать всю оставшуюся жизнь.

Путь с ярмарки будет долгим, дорогая…

Время течет медленно. Я не сразу обнаруживаю тех, кто мне нужен.

Им лет по семьдесят или восемьдесят. Я не слышу, о чем они говорят. Он, наверное, спрашивает, не слишком ли ей жарко, она интересуется, не дать ли ему книгу, очки, кепку. Внезапно оба встают.

Мне неприятен вид обнаженных тел. Морщинистая кожа, выступающие ребра, двойной подбородок, тощая шея, дряблые ляжки и живот. Я бы такое прятала.

Сцепляю пальцы под футболкой.

Старики меня завораживают. Они входят в воду, держась за руки, и плывут вдаль безупречным кролем.

– Ты теперь следишь за старичьем?

Поднимаю глаза. Червоне. Червоне Спинелло. Он в бермудах, рубахе в цветочек и кедах. Его я никогда не видела в плавках. «Пляж принадлежит мне круглый год! – хвастается он. – Летом я оставляю его барсукам».

Давно он наблюдает за мной? За мной, моей матерью, другими матерями и другими подростками? Я чувствую себя злоумышленницей, застигнутой на месте преступления, и мой взгляд совершает путешествие в обратном направлении, как будто хочет отмотать пленку назад и вернуться в исходную точку.

Три уродливых полотенца.

Николя в очках, но без головного убора, кремом от загара он не пользуется, как будто не боится сгореть. Мария-Кьяра и Герман лежат рядом, она смотрит на парней, играющих в волейбол, он намазывает пятый слой крема на спину красавицы-итальянки и жаждет забраться под резинку трусиков или коснуться груди.

Бедный маленький циклоп…

Эстефан мечтает о карьере доктора, Магнус – об «Оскаре», Филипп – о звездах.

Думаю, пора рассказать, кто такая Мария-Кьяра.

Вам понравится, обещаю!

* * *

Он закрыл дневник, зачерпнул горсть песка, пропустил через пальцы. Вполне логично, что он читает его на месте преступления. Все началось здесь, в тот самый день.

Клотильда бесспорно талантлива – так описывать чувства… Всех удивляла зрелость пятнадцатилетней девчонки. Можно подумать, текст сочинен много лет спустя или его переписали, как ретушируют старую фотографию, но на страницах нет ни подчистки, ни помарки и чернила давно высохли.

18

16 августа 2016

11:00

«Улица де ла Конфрери, 19, – уточнил по телефону Чезаре Гарсия. – За церковью в Каленцане, не заблудишься».

Странно. Дом № 19 по улице де ла Конфрери оказался обветшалым строением. Штукатурка на фасаде облупилась, обнажив серую кирпичную кладку, закопченные ставни не могли замаскировать растрескавшихся от времени оконных рам.

«Не стучи в дверь, я все равно не услышу, – предупредил отставной жандарм. – Заходи, на беспорядок внимания не обращай – я старый одинокий медведь, живу как хочу. Буду ждать тебя в саду. В бассейне».

Бассейн.

Клотильда представляла себе роскошную виллу чуть выше над деревней, залитую солнцем веранду, зонт и шезлонг. Именно такой дом украшал расклеенные вдоль дороги афиши концерта «в стиле 80-х», назначенного на вечер понедельника, дискотека в «Тропи-Каллисте» на пляже Ошелучча.

Она толкнула скрипучую створку двери, миновала две крошечные, загроможденные вещами комнаты, кухню, пропитавшуюся запахом жареных колбасок фигателлу, и гостиную, где главенствовал продавленный диван (его вряд ли собирали на день и раскладывали на ночь). Брезгливым жестом отвела в сторону рваную кружевную занавеску, прикрывавшую дверь в сад, – не штора, а липкая паутина!

– Входи, Клотильда.

Ей показалось, что голос доносится из водостока.

Сад оказался садиком, обнесенным с трех сторон зеленой изгородью. Несколько ступенек вели к бетонной плите с дырой метрового диаметра в центре. В этом колодце и сидел Чезаре, из воды торчали только бычьи плечи, мощная шея и голова в бейсболке с надписью «Тур де Корс – 97».

Бассейн?

Гарсия напоминал бегемота, застрявшего в пересохшем болоте.

– Бери стул, Клотильда, садись поближе. Я вылезаю только после того, как чертово светило убирается из моего сада.

Она устроилась в пластмассовом креслице.

– Чувствую себя кашалотом, – продолжил хозяин дома. – Выброшенным на берег китом. Когда температура поднимается до плюс двадцати пяти, приходится нырять в воду и как можно меньше двигаться, иначе сдохну!

Клотильда слушала и не верила своим ушам. Чезаре ткнул пальцем в бетонное сооружение:

– Изготовлено на заказ, красавица… По размерам моей талии. Да, девочка, сержант Гарсия набрал вес после нашей последней встречи.

Она улыбнулась, вспомнив, что все звали Чезаре «сержантом». А кстати, в каком звании он тогда был? Капитан Гарсия? Лейтенант? Аджюдан?

– Рад, что ты пришла.

– Не уверена, что поступила правильно.

– Я, вообще-то, тоже.

Хорошенькое начало…

Больше Чезаре не произнес ни слова и как будто задремал – если, конечно, это не была привычная хитрость морского слона. Пусть гостья первой разобьет ледок отчуждения.

Ладно…

– Как поживает ваша дочь, Чезаре? Будет странно увидеться после стольких лет. Я помню Аурелию семнадцатилетней, а сейчас ей уже сорок четыре. Она ведь на два года старше меня.

– Аурелия поживает хорошо. Ты ведь знаешь, что она замужем? Много лет.

Замужем?

Кто решился разделить жизнь с этой занудой?

Много лет?

Жаль мужика!

– И дети есть?

Кашалот плеснул водой на багровое лицо.

– Нет.

– Сочувствую.

– Принимается. Я очень хотел стать дедом.

Чезаре выпрямился, вода схлынула, и Клотильда решила, что он пересел на верхнюю ступеньку приставной лесенки.

– Ну что, поговорим о вашем большом секрете?

Гарсия долго смотрел на свой карманный садик, изгородь, открытую дверь за летучей занавеской, словно опасался, что DST насовала повсюду жучков.

– Ты чертовски хороша, Клотильда, думаю, я не первый говорю это после твоего возвращения на остров. Всегда была такой, только не осознавала своей красоты. Понимаешь, милая, девичье очарование – все равно что счастье, чудеса, амулеты и другие глупости: если веришь, они работают. Но верить нужно по-настоящему, не задумываясь, как факиры, которые ходят по углям, понимаешь?

Клотильда даже не попыталась скрыть досаду. Она махнула рукой, словно отгоняла назойливую муху, вскочила, обошла бассейн и остановилась за спиной сержанта.

– Зачем вы меня позвали?

Жандарм слышал голос Клотильды и видел ее тень, заслонившую солнечные блики на воде. Он попытался было повернуться, но передумал.

– Ты, наверное, помнишь, что расследование тогда поручили мне. Я вел дело один, и на меня давили. Со всех сторон, можешь поверить. Корсиканцы водят как придурки, но три смерти в разгар лета – это слишком. И случается подобное редко. Крайне редко. К тому же твой отец был не абы кто. Сын Кассаню Идрисси. Не знаю, отдаешь ли ты себе отчет в том, что это значит. В то время Кассаню принадлежала половина коммуны, а корсиканские коммуны намного больше кантонов на континенте, они тянутся от горного хребта к линии горизонта, зимой там можно кататься на альпийских лыжах, а летом – на водных.

– Это была случайная авария, так? – неласково перебила старика Клотильда.

– Конечно. Авария – и все довольны.

Сержант поднялся на ноги. Пока он карабкался по лестнице, с его тучного тела ручьями стекала вода, а сам бассейн-колодец вроде как пересох. Узкие красные плавки терялись в складках живота и выглядели как надетые задом наперед стринги. Гарсия вошел в дом, что-то недовольно бурча себе под нос, и начал… двигать мебель? «Куда Аурелия сунула проклятую папку?» Через несколько секунд толстяк вернулся в накинутом на плечи халате и с картонной папкой в руке, протянул ее Клотильде, а сам сел в тени изгороди.

– Открой.

Она послушалась, перевернула первую страницу.

«Фуэго». Модель GTS. 1233 CD27. Дата выпуска – 03/11/1984.

Фотографии автомобиля.

Цветные.

Развороченная крыша. Сгоревшие шины. Крупным планом – осколки стекла.

Клотильда с трудом сдержала рвотный позыв.

– Читай дальше, Клотильда, я все объясню потом.

Она листала страницу за страницей.

Красные скалы. Три мертвых тела. Кровь. Повсюду кровь.

Фамилия и имя – Поль Идрисси, родился 17 октября 1945 г., скончался 23 августа 1989 г.

Дюжина снимков, увеличенные детали: опухшее лицо, вывернутая под неестественным углом рука, асимметричный торс, сердце, зажатое в тиски.

Следующая страница: Николя Идрисси, родился 8 апреля 1971 г., скончался 23 августа…

У Клотильды не было сил читать дальше. Она сглотнула горькую слюну, рванулась к бассейну, рухнула на камни, и ее вырвало.

Чезаре протянул ей бумажный носовой платок.

– Извините… – хриплым голосом произнесла Клотильда.

– Не за что. Сегодня обещали тридцать семь градусов, а служба очистки в отпуске до 21 августа.

Взгляд Клотильды упал на стоявший у забора сачок, она потянулась за ним, но сержант остановил ее:

– Перестань, детка, плевать я хотел на эту дыру в бетоне. Сам виноват – хотел, чтобы ты дошла до конца… До…

– Маминых фотографий?

Чезаре покачал головой. Клотильда, не вставая с колен, посмотрела на него, как Мария Магдалина на воскресшего Христа.

– Мама не умерла, да?

Она догадалась. Это было так очевидно. Все совпадает. Фраза о темной комнате в записке, манера Орсю мыть пол, лабрадор Паша́. Все это объяснялось только присутствием на острове матери. Живой. Чезаре Гарсия владел ключом к загадке. Но как Пальма Идрисси могла выжить в аварии?

– Моя мать не погибла? – повторила она.

У сержанта стало такое лицо, словно Клотильда произнесла страшное богохульство.

– Что ты несешь?! Даже думать о таком не смей, бедняжка! Твоя мать погибла вместе с мужем и сыном. Они умирали у тебя на глазах. Я видел их тела, как и десятки других свидетелей. Это был худший день в моей жизни… Конечно, я позвал тебя не затем, чтобы сообщить: «Твоя мать вернулась с того света…»

Клотильда сцепила зубы. Только не плакать! Говори четко!

– А за… зачем?

– Прочти текст на следующей странице. Под фотографиями.

Она вернулась к документам. Перевернула страницу о Николя, но заставила себя взглянуть на шесть снимков изуродованного тела матери. Следом шли фотографии «фуэго»: кузов, двигатель, салон. Крупные планы приводного ремня, распределительного вала, рулевой тяги, треугольного рычага колеса подвески, тормозного шланга. Во всяком случае, так ей показалось. Она открывала капот раз в жизни, зимой, чтобы почистить свечи, и удивилась, что инстинктивно нашла их в огромной стальной головоломке.

Клотильда подняла глаза и уперлась взглядом точнехонько в живот сержанту. Ей почудилось, что его тело тает. Видимо, слова о том, что без сидения в воде он превратится в вязкую желеобразную субстанцию, были сказаны на полном серьезе.

Мерзость. К горлу снова подступила тошнота.

– Черт возьми, Чезаре, к чему вы ведете?! – Она сорвалась на крик.

– Последняя страница, Клотильда, как и последние фотографии – неофициальные документы. Посмотри на дату – они сделаны через несколько недель после аварии. К тому моменту дело было закрыто. Я дождался, когда все утихло, и попросил товарища осмотреть останки машины твоего отца. Скрытно. У Ибрагима гараж в Каленцане. Мы знакомы с детства, он честный человек… и чистый, хотя ни следователь, ни судья справки ему не выдавали.

– Почему вы так долго ждали?

Старый служака криво ухмыльнулся:

– Повторяю, на меня сильно давили, Клотильда. Сын, внук, невестка Кассаню Идрисси… ты правда не понимаешь? Вмешались депутат Паскини и президент Ассамблеи Корсики Жан Поль де Рокка-Серра. Дело не случайно поручили жалкому типу, сельскому жандарму, – хотели, чтобы он его закрыл. Мне. Сержанту Гарсии. Вердикт вынесли заранее. НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ.

Клотильда пыталась выбросить из головы воспоминания о летящем в пропасть «фуэго», трех кульбитах в воздухе и трех ударах, убивших трех членов ее семьи.

Ну конечно, несчастный случай! К чему ведет этот жирный легавый?

– Посмотри на третью фотографию, девочка. Это рулевая рейка, продольная рулевая тяга и гайки шаровых пальцев рулевых тяг.

Она видела только железный штырь, металлический предмет конической формы и большую гайку.

– Сорвалась одна из гаек. Мгновенно. В тот самый момент, когда твой отец решил повернуть прямо у скал Петра Кода.

Ее отец не повернул.

«Фуэго» летел как пуля. Самоубийства не было. Подвела техника.

– Значит, все-таки авария? – чуть мягче спросила она.

– Так написано в официальном рапорте, непосредственно перед словом КОНЕЦ. Единственный виновник – машина. Но мой дружок Ибрагим… – На животе Гарсии блестели капли пота. – Так вот, мой приятель был уверен, что деталь полетела… не совсем естественным образом.

– Неестественным?

Он наклонился ближе, живот, фартуком лежавший у него на коленях, опасно колыхнулся.

– Сейчас уточню. Я думал об этом сотни раз, вместе с Ибрагимом смотрел фотографии и вещественные доказательства и укрепился в суждении.

– Да говорите же, наконец!

– Это было вредительство, Клотильда! Гайку ослабили, чтобы она наверняка соскочила после нескольких поворотов и водитель оказался один на один с неуправляемой машиной.

Клотильда молча поднялась, но ноги стали ватными, и она тут же опустилась на мокрый бетон, сжалась в комок, обняла колени руками и замерла.

– Я должен был рассказать.

Клотильда дрожала от холода. Ее тянуло к колодцу. Хорошо бы он оказался бездонным… Она нырнет и останется там навечно.

– Спасибо, Чезаре.

Она выдержала долгую паузу, потом спросила:

– Кто еще в курсе?

– Всего один человек… Он должен был узнать. Твой дед, Клотильда. Кассаню Идрисси получил от меня полную копию дела.

Она до крови закусила губу.

– И что он сделал?

– Ничего. Совсем ничего. Никак не отреагировал. Словно всегда знал – так я сначала подумал. Всегда.

Больше сержант ничего не добавил. Он бесконечно долго завязывал пояс халата, бросил взгляд на грязную воду в бассейне, пошел за сачком, обернулся и сказал:

– Повидайся с Аурелией, ей будет приятно.

Встречаться с этой дрянью? Что за дикая идея!

– Она недалеко, живет в Пунта Росса, под маяком де ла Ревеллата.

Слова крутились в голове, как овощи в кипятке.

Эта дрянь Аурелия.

Пунта Росса.

Маяк.

Чезаре сдвинул бейсболку на затылок, как будто хотел лучше видеть глаза Клотильды.

– Я ждал, что ты удивишься, красавица. Услышь я то же самое двадцать семь лет назад, не поверил бы. Да, Аурелия живет именно там. Ты понимаешь, что это значит, милая. (Он дал Клотильде время вспомнить.) Аурелия живет с Наталем.

Она рухнула в бездонный колодец второй раз за несколько минут, что оказалось намного мучительнее.

Трудно выразить насколько.

19

Среда, 16 августа 1989,

десятый день каникул,

небо цвета голубой феи

Жила-была…

Жила-была маленькая калабрийская принцесса.

Мария-Кьяра Джордано.

Все начинается как сказка, потому что Мария-Кьяра – настоящая принцесса. Она родилась на три года раньше меня, в 1971-м (как и мой брат), в итальянской коммуне Пьянополи близ Катандзаро. Ее отец управлял самым крупным предприятием по сбору капусты брокколи в регионе Калабрия. Кажется, брокколи с зелеными побегами – специалитет тех краев. Джордано исполнилось шестьдесят лет, когда родилась Мария-Кьяра, а сумма на банковском счете составляла шестьдесят миллионов лир. Он был хорош собой, о таких говорят «старый красавец», имея в виду, что хороши только карие глаза да вьющиеся седые волосы. Мать Марии-Кьяры была на девятнадцать лет моложе и на девятнадцать сантиметров выше мужа – без каблуков. Манекенщица Унгаро и актриса, она снималась в слабеньких фильмах категории В (во Франции ни один не шел, я проверяла).

Мария-Кьяра росла в идеальных условиях – куда лучших, чем капуста брокколи ее папаши, – и быстро формировалась. Быстрее меня, это уж точно. В пятнадцать лет росту в ней было метр семьдесят. Потом она слегка притормозила и стала выше всего на пять сантиметров. Формы тела Марии-Кьяры были маленьким чудом гармонии – бедра, спина, лодыжки, грудь и попка, – она напоминала героиню итальянских комиксов вроде тех, что папа прячет между книжками о Тинтине и Астериксе. Девушка, как будто созданная Манарой.

Такая вот красотка…

Папе Джордано хотелось забыть запах брокколи и насладиться своей дылдой-старлеткой, вот он и купил виллу на холмах Ревеллаты, чтобы отдыхать там каждое лето. Маленькая калабрийская принцесса, единственная наследница, скучала в одиночестве, и отец привозил ее в своем джипе «сузуки» на пляж де л'Альга или к кемпингу «Эпрокт», где она все чаще подолгу развлекалась с подружками-ровесницами. С подружками и дружками.

Летом 1989-го супруги Джордано отправились на своей яхте в круиз вокруг Сардинии (весь год она стояла на приколе в бухте Кальви). Без дочери. Та ясно дала понять, что не запрет себя на месяц в плавучей тюрьме размером тридцать на десять метров и прекрасно справится одна.

Папочка подумал и… отдал ей ключи от каменного палаццо.

Кьяра сказала чистую правду – у нее все получалось.

Она танцевала ламбаду лучше «Каомы». Пела «Важное событие» лучше Эроса Рамазотти. Лучше Аньезе Нано подавала реплики из фильма «Новый кинотеатр “Парадизо”», а уж как целовалась…

Будущая звезда вселенского масштаба! Она затмит всех!

Покорить или погибнуть!

Мария-Кьяра. История одной принцессы…

Я все еще сижу в тенечке на моем конце пляжа, под соснами, иголки впиваются в тело, на коленях – «Опасные связи». Мария-Кьяра рывком поднимается с полотенца в китайском стиле, и Циклопу остается ласкать жирными руками пустоту.

Нужно быть пошустрее, друг Герман… Ха-ха-ха!

Итак, Мария-Кьяра вскочила, лифчик надевать не стала и пошла на другой конец пляжа выпить кока-колы, провожаемая взглядами отдыхающих. С моего наблюдательного пункта выглядело это захватывающе и напоминало поле подсолнухов, которые поворачивают тяжелые головы вслед за солнцем, это колокольчики, васильки и пшеничные колосья изо всех сил тянутся вверх, к светилу, а…

А я упрямо смотрю в книгу.

Я ошиблась: Вальмон – это не мой брат, Вальмон – Мария-Кьяра!

В романе XVIII века роль распутного соблазнителя не могла достаться женщине, а сегодня – запросто! Уважение и восхищение достаются уверенным в себе, властным девушкам, которые делают со своими телами и сердцами что хотят и так же поступают с парнями.

Увы, я совсем не такая…

Мария-Кьяра – девственница. Так говорят. В палатках, на пляже, под душем, в мужском и женском сортире. Она только что не заявила об этом по громкой связи, не прикнопила к доске объявление в кемпинге.

Я девственница… и намерена это изменить.

Мария-Кьяра дала обет НЕцеломудрия.

Она объявила об этом, как о соревновании по петанку, турнире по пинг-понгу или бинго-вечеринке. «Я отдамся парню. Впервые. Один раз! До конца лета».

Теперь она ходит в стрингах и без лифчика – за стаканчиком фисташкового сорбета, багетом, номером журнала для женщин Jeune & Jolie. Короче, вылитая Валери Каприски в «Годе медуз».

Мария-Кьяра возвращается с банкой кока-колы.

Сделать три шага, притормозить, откинуть голову, глотнуть, выгнув спину, вильнуть бедрами, смахнуть капли с живота тыльной стороной ладони.

Продолжить победное шествие.

Все мужчины лежат у ее ног – папаши, строящие с малышами замки, перестают копать, бутылки ледяного пива приклеиваются к губам, никто не бежит за волейбольным мячом. Эстефан, Магнус, Филипп потрясены!

Фу!

Не могу не восхищаться ею…

Завидую…

Терпеть не могу…

Ненавижу мужиков, пялящихся на сиськи Марии-Кьяры, нарушающие законы всемирного тяготения.

У меня есть теория. Поделиться? Ваше мнение не в счет, я все равно облегчу душу! Хороводиться с плоскогрудой девицей вроде меня – если имеешь далеко идущие планы совместной жизни – все равно что сделать долгосрочную инвестицию. С гарантией на тридцать лет. О таком решении не пожалеешь даже в старости, а большие сиськи обвиснут и… разонравятся. По-моему, это очевидно, так? Математическая, физическая очевидность! Следовательно, я догоню маленькую секс-бомбочку Марию-Кьяру, но в собственном ритме, неспешной рысцой.

Всего-то и нужно – проявить терпение.

Держитесь горделиво, маленькие сердца, попки и грудки!

Пройдет очень много времени, Мария-Кьяра, и мы вернемся к этому разговору, хотя ты сейчас до предела взвинтила ставки.

Красавица-итальянка трижды обошла вокруг своего полотенца, ну чисто пугливая кошка, и наконец улеглась. Червоне как приклеенный стоит у сосны и наблюдает. Циклоп замер в благоговейном экстазе, точно древний египтянин перед небожительницей (богиней-кошкой Бастет, невежественный читатель!), и даже мой Нико, равнодушный красавец в очках «Рей-Бан», слегка повернул голову.

Он тоже пропал.

Жила-была…

Жила-была богатая принцессочка…

Сами знаете где.

* * *

Он взглянул на афишу и засомневался, стоит ли ее рвать.

Бессмысленно, вдоль дороги расклеено множество таких же.

Сегодня вечером. В 22:00. На пляже Ошелучча. Дискотека в «Тропи-Каллисте».

Он пойдет.

Но не будет слушать Марию-Кьяру, а заткнет ее. Заставит замолчать.

20

16 августа 2016

15:00

Афиши расклеили повсюду – даже на дверях душевых, шлагбаумах и ширмах, маскирующих помойки. Валентина остановилась у столба напротив их бунгало. Она была в парео и вьетнамках, которые щелкали по пяткам, как каблучки-шпильки по паркету бального зала. Зажатый под мышкой багет делал ее похожей на мажоретку. Клотильда стояла рядом с дочерью, с трудом сдерживая нетерпение: она несла грейпфруты, апельсины, дыни, пол-арбуза, весившие целую тонну.

Валентина прочла вслух:

Вечеринка «В стиле восьмидесятых»

22:00. Дискотека в «Тропи-Каллисте»

Пляж Ошелучча

На афишке был изображен огромный, установленный на пляже бассейн, истекающий разноцветной пеной. Девушка в купальнике являла себя миру под дождем золотых пайеток.

– Она вроде как бывшая звезда кемпинга, – задумчиво произнесла Валу. – Все только о ней и говорят. Проводила здесь лето, а потом прославилась в Италии.

Клотильда изумилась. Узнать загримированное лицо сирены она не могла, идеальное тело походило на тысячи других, доступных в интернете по тэгам старлетка или бикини, но сценическое имя сработало как спусковой крючок.

Мария-Къяра.

Ручки пакетов с фруктами больно врезались в пальцы Клотильды.

– А Червоне даже не упомянул, что ты ее знаешь, мама! Что вы пять или шесть лет подряд проводили вместе каникулы, и дядя Нико был с ней знаком.

Надо же, дорогая, ты вспомнила, что у тебя есть семья?

С августа 1989 года Клотильда всего несколько раз слышала о Марии-Кьяре. Лет этак двадцать назад она узнала ее во второстепенной роли в итальянском телефильме: девушка в юбке катила на велосипеде по улицам Лукки, города в итальянской Тоскане. Шестнадцать лет назад, до рождения Валентины, Клотильда и Франк поехали в Венецию. Гуляя по городу, она увидела на лотке уцененный диск за четыре евро – яркая обложка, посредственные песни. Известность Марии-Кьяры была явно более чем относительна, даже в Италии.

– Знаешь, Валу, ей тогда было всего семнадцать-восемнадцать, так что теперь она, наверное… вышла из моды.

Валентину доводы матери не интересовали, важен был предлог.

– Не хочешь с ней повидаться?

Пляж Ошелучча находился прямо под кемпингом «Эпрокт», попасть туда можно было по крутой тропинке, спускавшейся к морю. Афиша, пена, бассейн и бикини возбуждали Клотильду не больше корриды.

– Надеюсь, это шутка?

– Взяла бы меня с собой… Я потусуюсь среди знаменитостей, ты поболтаешь с бывшей подружкой.

Маленькая хитрюга…

Клотильда собралась ответить: «Мы обсудим это позже, дорогая, сначала я занесу треклятые пакеты, иначе у меня руки оторвутся», но тут за ее спиной появился Франк. Он забрал у нее покупки – молча, не задумываясь, привычным жестом.

Галантный и энергичный. Идеальный мужчина. На что жалуешься, старушка?

– Что стряслось, мои птички?

Валентина пустилась в объяснения: праздник на песке, звезда на мысе Ревеллата, мамина подруга детства…

Франк повернулся к жене:

– Ты пойдешь? Будет здорово поговорить с ней, разве не так?

А и правда, почему нет? Почему, черт возьми?!

Франк обнял дочь за плечи:

– Одну я тебя не отпущу, малышка. Вот если мама согласится…

– Спасибо, папа.

Неблагодарная девчонка кинулась на шею своему герою и ни слова не сказала матери, хотя именно ей придется пережить кошмарную ночь «в стиле восьмидесятых». Вот ведь ужас! Она целую вечность не была в клубе.

До конца дня Клотильда и думать забыла о Марии-Кьяре. Пляж, бунгало, шезлонг, Средиземное море, душ… В голове крутились три вопроса, на которые следовало ответить до вечера.

Да или нет.

Отправиться первым делом к Кассаню Идрисси, собрать семью, даже ведьму Сперанцу, ее внука Орсю и лабрадора Пашу. Усадить их во дворе Арканю и выложить все без недомолвок и экивоков. Родители не погибли в автомобильной аварии – их убили: рулевое управление «фуэго» повредили намеренно.

Ответ: ДА, хотя форму созыва «круглого стола» нужно тщательно продумать.

Сразу после этого – поговорить с Франком. Рассказать об откровениях старого жандарма. Показать фотографии рулевых тяг и сорвавшейся гайки, попросить совета – он отлично разбирается в автомобильных внутренностях.

Ответ: НЕТ! Она не вынесет его сарказма и досадливой жалости, он в лучшем случае предложит два решения на выбор: заявить в полицию или плюнуть и растереть!

Отправиться по «тропе таможенников» в Пунта Росса – без всякой цели, догулять до маяка, поглазеть на туристов и – чем черт не шутит? – увидеть Наталя. Он будет сидеть на террасе, чинить сети, курить и смотреть, как крутится планета.

Ответ: НЕТ. Решительно НЕТ!

Колонки ревели «Жизнь есть жизнь», и толпа дружно отвечала:

Клотильда и Валу пробирались сквозь толпу танцующих на маленьком пляже. Зажатая между скалами бухточка была еще одним райским уголком, который прибрал к рукам Червоне Спинелло. Камни и щебенку тропинки топтали ноги тысяч туристов, жаждущих свидания с соленой водой, так что с годами булыжники превратились в крупнозернистый песок.

Стены будущего гостиничного комплекса «Скала и Море» с пляжа были не видны – в отличие от «Тропи-Каллисте», павильона с террасой и баром.

Демонтировать строение в случае урагана или приезда нового, слишком шустрого префекта можно было в момент. Игра слов, придуманная Червоне, символизировала ночную тропическую жару, взбудораженную децибелами, и античное название Корсики – Каллиста… Прекраснейшая!

Решив устроить дискотеку, директор кемпинга расставил вокруг павильона прожектора и лазеры, достававшие лучами до луны. Временно огороженная площадка вмещала от силы четвертую часть публики. Ярче всего была освещена сцена двухметровой высоты, напоминавшая подиум для дефиле или широкий трамплин. Под эстрадой установили огромный надувной бассейн, подсветили голубыми флуоресцентными лампами и поставили трех чернокожих охранников. Они не выглядели ценителями хорового пения группы Opus.

В кои веки Червоне раскошелился, хотя входной билет за семь евро, стакан мохито за девять и кувшин каштанового пива «Пьетра» за пятнадцать должны были компенсировать расходы.

«Расслабляйтесь», – советовали беснующейся толпе парни из группы «Фрэнки едет в Голливуд». На взгляд Клотильды, на пляже собралось две-три сотни человек. Всех возрастов. Странно, но старомодные песни знали наизусть и истеричные подростки, и парочки (многие были явно под мухой), и старичье.

Условное старичье.

Ее ровесники.

– Я пошла, мама!

Клотильда ответила дочери недоумевающим взглядом.

– Там Клара, Жюстен, Нильс и Тахир. Телефон при мне. Набери, когда пора будет уходить.

Она растворилась в толпе.

«Если произойдет хоть что-нибудь, и Франк узнает, он меня уничтожит!»

Клотильда мысленно махнула на все рукой.

Пусть Валу повеселится как следует! Да и что с ней может случиться?

Она пошла к морю, аккуратно огибая лежавшие на песке тела. Их что, приливом вынесло? В нескольких метрах от пляжа, у скалы, колыхался на воде баркас. Клотильда посветила фонариком и прочла название.

«Арион».

Вторая и четвертая буквы были едва различимы, так что никто, кроме Клотильды, не угадал бы слово. Корпус выглядел прогнившим. Якорная цепь износилась, киль растрескался. Ни весел, ни паруса, ни мотора. Лодка напоминала хищное животное, которое посадили на цепь и забыли. Клотильда едва сдерживала слезы, глядя на обломок прошлого, встретившийся ей во время путешествия вглубь ностальгии.

Внезапно музыка смолкла. На мгновение пляж погрузился в чернильную темень, потом зеленый луч вспорол темноту, а стробоскоп обратил посетителей в зомби-эпилептиков.

На эстраде появилась Мария-Кьяра в длинном обтягивающем платье со смелым декольте.

Синтезатор задал ритм первым танцевальным па.

Певица почти касалась микрофона губами. Зазвучали первые ноты Future Brain, планетарного хита Дэна Хэрроу, итальянского короля диско 80-х… Всеми забытого короля.

Так думала Клотильда – и ошибалась!

О-хо – скандировала толпа.

Старые шлягеры вечны.

После возвращения на остров Клотильда не бывала на пляже Ошелучча, слишком уж много вопросов требовало ответов. Это райское место по-прежнему принадлежит ее деду Кассаню Идрисси – так почему он позволил Червоне устроить здесь жалкий ночной клуб? Почему проржавевший баркас стоит у скал? Зачем терпеть шум, подобный грязному наркотику, толпу и гипнотические огни? Как случилось, что победила не тишина? И где она возьмет верх, если уступила даже на пляже?

Почему большой злой волк не занялся павильоном? Злому волку, который дружит с ее дедом, не понадобились бы ни маска, ни бомба, ни канистра с бензином, ни зажигалка, достаточно было дунуть посильнее. Хватило бы порыва ветра, который сейчас несет децибелы в сторону Кальви.

Определить возраст Марии-Кьяры не представлялось возможным – мешали прожектора, тень, свет и густой слой грима, – но Клотильда знала.

Сорок пять лет. Ни днем больше, ни днем меньше.

Мария-Кьяра производила впечатление. Была на высоте. Пела на итальянском, английском, французском и испанском.

Валу все время мелькала в толпе.

Клотильда скучала.

После «Мальчика Тарзана», способного разбудить всех млекопитающих на территории китового заповедника Пелагос, свет стал мягче, и Мария-Кьяра прошептала в микрофон с сильным итальянским акцентом:

– Сейчас я исполню песню а капелла. Вы наверняка ее знаете, это «Вечно молодой», но я прошу вас слушать молча. – Она послала толпе улыбку, похожую на поцелуй. – Я буду петь на корсиканском. Для вас.

Sempre giovanu

Белый луч высветил лицо Марии-Кьяры. Она закрыла глаза, и ее одинокий голос полетел к волнам, взмыл в небо и заставил плакать луну.

Sempre giovanu

Сопрано фантастической чистоты превратило мелодию в гимн, людей охватила дрожь, никто не издал ни звука. Случилось чудо: каждый понял, что певица согласилась выступить на дискотеке ради этих четырех минут, она хотела исполнить молитву, символ веры.

Sempre giovanu

Скобка.

Она закрылась.

Драм-машина взорвалась барабанным грохотом прежде, чем Мария-Кьяра открыла глаза и выдохнула последнюю ноту, за которой последовала пошлая синтезированная кода. Люди на пляже узнали ее с первого аккорда.

За дрожью последовал транс.

Платье Марии-Кьяры упало к ногам. Она осталась в купальнике.

Снежно-белом, похожем на вторую кожу.

Boys boys boys, завопила толпа, опередив первые ноты мелодии.

Мария-Кьяра улыбнулась, шагнула вперед, отступила, разбежалась и…

Boys boys boys

…нырнула.

Она появилась на поверхности бассейна – с мокрыми, прилипшими к голове волосами и растекшимся гримом, – но это не имело значения. Всех волновал и возбуждал только верх купальника, ставший прозрачным, как в «первоисточнике».

Boys boys boys, без устали повторяла Мария-Кьяра в другой микрофон – большой, всех цветов радуги пластиковый шар. Воздушные пушки вздували облака пены. Певица прошептала:

– Come with те.

Три телохранителя дружно отодвинулись, и на песок (в тысячный раз) обрушился ворох одежды. Через несколько минут в бассейне бултыхались сто человек, горланя Boys boys boys.

Summertime Love

Самые смелые девушки сняли лифчики.

Но не Мария-Кьяра.

Женщина без возраста.

Не стареют только старомодные шлягеры.

– Я подруга детства Марии-Кьяры.

Темнокожий великан-телохранитель не поверил.

Толпа танцевала на другом конце пляжа под музыку в стиле техно, мало похожую на «мелодии восьмидесятых».

Побудем еще, мама?

Немного, ответила Клотильда на просительную эсэмэску дочери. Валу написала, как только отзвучала последняя песня итальянки, то есть двадцать минут назад. Клотильда ждала на грунтовой стоянке, рядом с караваном автобусов. Других поклонников поблизости не было, но дверь оставалась закрытой, а секьюрити и слушать ничего не желал.

– Может, вы все-таки постучите? Скажете, что фанатка хочет поговорить, ей будет приятно.

Мускулистый гигант снизошел до улыбки – наверное, пожалел «пожилую тетку», – но просьбу выполнил.

– Мадам Джордано, это к вам.

Мария-Кьяра отреагировала мгновенно. Она была в пеньюаре и полотенце-тюрабане на голове, с умытым лицом.

– Ну?

Клотильда не ожидала, что она окажется такой красивой. Подтяжки, липосакция, силикон сделали свое дело, и пластический хирург поработал на славу. «Напоминает машину, переделанную на индивидуальный лад, – подумала Клотильда. – Слегка вульгарная, но оригинальная, гордится своей особостью и привлекательностью. Ей плевать на восторг и замешательство. Какая разница, кем быть – монстром или иконой?»

– Дашь сигаретку?

Телохранитель – он был лет на двадцать пять моложе дивы – нервным движением достал из пачки сигарету, прикурил с видом перепуганного Джона Уэйна и поднес ее к губам Марии-Кьяры, не зная, куда девать глаза.

Сейчас он больше всего напоминал пажа у ног королевы.

– Значит, ты и есть моя последняя поклонница? – спросила Мария-Кьяра. – Надеешься войти? Даже не думай, красавица, я не из тех, кто меняет окрас, когда мужики отворачиваются!

Она расхохоталась.

Пластика и удлиненные к вискам глаза делали ее похожей на кошку. Клотильда почему-то очень не любила слово «пума», но сейчас оно было вполне уместно.

Нет, все-таки тигрица…

– Я Клотильда. Сестра Николя. Помнишь Николя Идрисси?

Мария-Кьяра прищурилась, как будто пыталась вспомнить, хотя Клотильда готова была поклясться, что ее узнали с первого взгляда – выдали побелевшие от напряжения пальцы, вцепившиеся в облупленную дверцу вагончика.

Мария-Кьяра покачала головой:

– Не помню. Кто-то из бывших?

Вид у нее был искренний. Можно подумать, Берлускони нанимает танцорок в кордебалет за актерский талант. Клотильда пожалела, что не захватила с собой фотографии Николя.

– Лето восемьдесят девятого. И пять предыдущих – начиная с восемьдесят четвертого.

Певица выдохнула дым в лицо телохранителю и заправила выбившуюся мокрую прядь под полотенце. Рукав пеньюара соскользнул к плечу, обнажив татуировку в виде розы в черных шипах.

– Восемьдесят девятого! – изумилась звезда. – Увы, куколка, мы не молодеем. Я тогда была бомбой-сладкоежкой, выбирала парней, как лакричные палочки из пакетика «Харибо», и твой братишка…

Ты не могла забыть год, когда потеряла девственность, киска, так что не морочь мне голову!

– Высокий блондин. Милый. Год ламбады. Он танцевал почти так же хорошо, как ты.

Мария-Кьяра выплюнула окурок, нервно ковырнула краску.

– Прости, дорогуша. У меня пять тысяч фанов на «Друзьях детства», а тех, кто меня тискал, вообще не перечесть.

Наглое вранье! У Клотильды не осталось выбора. Она решилась.

– Я говорю о том, кого нет на свете, Мария. Он погиб на дороге к мысу Ревеллата. В тот вечер, когда вы с ним должны были впервые заняться любовью.

Красный ноготь сломался.

Улыбка осталась холодной.

Браво! Гран-при Венецианского кинофестиваля за лучшую женскую роль!

– Прости, не помню. Я очень устала. Заглядывай как-нибудь. Пока.

21

Четверг, 17 августа 1989,

одиннадцатый день каникул,

грандиозно голубое небо

Порт Stareso – это бетонный причал и три дома под маяком де ла Ревеллата. Довольно долго он был закрыт для публики. Здесь находится научная база океанологов, но этим летом они начали пускать посетителей – ныряльщиков, рыбаков и – раз в неделю – дюжину бродячих торговцев, которые продают на молу товары местного производства.

Мама не могла этого пропустить. Она об-б-бож-а-а-ает рынки.

Ей нравится разыгрывать «даму в панаме». Она слоняется, смотрит, щупает, восторгается, приценивается, торгуется, ругается, уходит и возвращается, покупает и тут же об этом жалеет. Когда мне было двенадцать, мы провели неделю в Марракеше. Я чуть не умерла со стыда на базаре, куда опрометчиво согласилась пойти вместе с мамой.

Сегодня утром, за завтраком, я совершила роковую ошибку, снова поддавшись на мамины уговоры сопровождать ее. Это заняло все утро. Устав от толкотни и едва не попав под детскую коляску (!), я устроилась отдохнуть на одинокой скамейке. На самом солнцепеке. Маскировка – наушники (без Ману Чао я никуда) и (для разнообразия) «Корс-Матен» на коленях. Меня заинтриговал набранный крупным шрифтом заголовок на первой полосе.

УПАЛ ЗА БОРТ?

Некий Драго Бьянчи, подрядчик из Ниццы, объявлен пропавшим без вести. Нашли яхту, удочку, но не его. Этот тип сделал состояние в секторе строительства и общественных работ – видимо, он из тех, кто умеет превращать бетон в золото. Не исключено, что золото в карманах превратилось в бетон и утопило его. Другие островные новости меня не заинтересовали, и я предпочла наслаждаться окружающим пейзажем.

Хотите опишу? Постараюсь найти верные слова.

Итак, напротив меня стоит маленькая, синяя с белым рыбацкая шхуна – скорее большая лодка, чем траулер. Никаких парусов, только мотор, железные вериги валяются где попало, в сетях цвета зеленой воды, как в огромном коконе, расположилась гигантская гусеница, составленная из желтых буйков. Когда сети распутают, из них вылетит самая большая бабочка в мире.

Рыбак вполне способен совершить чудо.

Я уже час наблюдаю за ним через темные очки à la Лолита.

Описать и его? Я уже упоминала фильм «Голубая бездна»? Представьте себе Жан-Марка Барра, человека-дельфина с глазами всех оттенков синевы – от морской бездны до звездного неба, в них, как в двух стеклянных шариках, заключена вселенная. Так вот, передо мной его двойник. Магнетически привлекательный рыбак три дня назад обрился наголо – как Жан-Марк, и взгляд у него такой же мечтательный. Уж вы мне поверьте! Правда, он не сидит дни напролет под водой, задерживая дыхание, а занимает руки распутыванием сетей.

Я жду.

Сколько ему примерно? Максимум на десять лет больше, чем мне.

Я жду, как маленькая плутовка, жду, когда он окончательно ужарится на солнце, снимет через голову промокшую от пота майку и на бронзовых от загара руках напрягутся мускулы…

– Иди сюда.

Это он мне. Черт… Я спалилась!

– Ну же, – повторил он. – Давай. Хочу посоветоваться.

Что бы вы делали на моем месте?

Не изображайте главного хитреца на свете, мой читатель из будущего! Вы уж точно не хитрее меня. Я положила книгу и плеер на лавку, сдвинула очки на лоб и ступила на его какой-то игрушечный кораблик.

– Что думаешь?

И тут – хотите верьте, хотите нет, мне плевать – человек-дельфин понял, что я знаю. Прочла его мысли – так, на расстоянии, общаются киты. Неплохо для начала… Мы потренируемся и научимся слышать друг друга через океан.

– Будешь смотреть или нет?

Он показал маленькую голубую афишку, нарисованную на клееной фанере, – три темных дельфиньих силуэта на переливающемся перламутром море.

Морское сафари – плавай с дельфинами!

Каждый день до конца августа «Арион»

Порт Stareso

04 95 15 65 42

– Ну как тебе?

– Нормально.

Короче говоря, он не заморачивался и стибрил свою афишу у Бессона, тот мог бы подать на него в суд за плагиат.

– Если не считать того, что все это пустая болтовня, – добавила я.

Люблю провокации! Человек-дельфин застывает, уткнувшись взглядом в череп на моей футболке. Он напоминает странствующего поэта, вдруг упершегося в стеклянную стену.

– Думаешь?

– Угу…

Он начинает мять лицо ладонями, словно хочет сплющить его до состояния блина, но оно остается красивым, как круглое яблоко. Так бы и съела… Обожаю его улыбку!

– Дерьмово… Я хочу завлечь сирен вроде тебя. (Глаза как две ягоды личи, губы как ломтики арбуза.) Сирен, мечтающих поплавать с дельфинами! В открытом море.

Ушам не верю. Какая жирная наживка!

– Смеетесь?

Он кивает. Хохочет во все горло. (Я предугадываю его реакцию телепатически.)

– Вовсе нет. В Средиземном море тысячи дельфинов и сотни – в акватории Корсики. «Круизники» во время морского перехода Каржез – залив Порто – мыс Жиролата обещают встречу с ними у побережья естественного заповедника Скандола, но посудин слишком много, так что шансы нулевые. Дельфины предпочитают рыболовецкие шхуны – они разрывают сети и воруют рыбу.

– Вы их уже встречали?

Он кивает: конечно!

– Да и все рыбаки на Средиземном море тоже. Видеть-то они видели, но не дружат, как я.

Я делаю большие глаза – как мама, когда торгуется на рынке, – и прошу:

– Расскажите, как удалось их приручить.

– Легко. Дельфины умные, они отличают шум мотора одного судна от другого, узнают человека по голосу. Чтобы завоевать доверие, нужно проявить терпение, только и всего.

– И вы сумели?

– Да…

– Не верю!

Он снова улыбается. Похоже, ему нравится мое упрямство. И, кажется, он говорит правду. Мой рыбак – одинокий маленький мальчик, который всю жизнь мечтал о дельфинах, нашел их, сумел сблизиться и полюбить. Думаю…

– Ты права, Клотильда. Доверять с первого взгляда нельзя никому.

Ух ты, он знает, как меня зовут!

– Разве дед тебе не объяснил?

– Мой дедушка?

– Ты ведь внучка Кассаню Идрисси, верно? На острове все знают эту фамилию, тебя тоже ни с кем не спутаешь… благодаря карнавальному прикиду.

Карнавальному?! За неимением волос и бороды я могла бы вырвать нахалу ресницы, но уж больно красивые у него глаза. Деревенщина! Он точно не смотрел «Битлджус». Не был в кино, не прочел ни одной книги, его страсть – рыбы… Боже, неужели бывают такие мужики?

Я кидаюсь в бой:

– Что не так с моим прикидом?

– Все так. Но дельфинов может напугать череп.

– А вы бы что предпочли? Анилиновое солнышко? Розовую тучку? Позолоченных ангелочков?

– Неужели все это имеется под футболкой?

Вот гад! Разоблачил меня в три хода. Как девчонку, лишенную полдника за то, что тайком наелась «Нутеллы».

Я готовлю достойный ответ, но суденышко вдруг начинает раскачиваться.

– Она вам надоедает?

Мамин голос. Невероятно! Она поднялась на борт, как к себе домой, и вмешалась в разговор.

Все мгновенно изменилось.

Во-первых, он.

Такое впечатление, что на палубе нет никого, кроме Пальмы Мамы. Она похожа на трепетную лань, невесть как попавшую на плот. Каблуки застревают в сетях, подол платья цепляется за корзину, голос робкий, как у перепуганного мышонка.

Обо мне рыбак забыл.

Даже хуже – меня пригласили, чтобы завлечь маму. Я клюнула на аппетитную наживку, но не поняла расклад. Я сама приманка!

Дождевой червяк!

Червячок для мамочки.

– Не рассказывайте ей историй о ваших дельфинах, – мурлычет Пальма Мама, глядя на афишу. – С виду она бунтарка, но с сердцем нежным, как зефир.

Ну вот, теперь зефир! Ничего остроумней мама придумать не могла.

Ненавижу ее.

– Я не шучу, мадам Идрисси, – отвечает рыбак моей мечты. – Как бы странно это ни выглядело, дельфины – мой бизнес. В заливе Ревеллата обосновалась супружеская пара с потомством. Они мне доверяют. Если ваша дочка захочет, я их познакомлю.

Мама садится, скрестив голые ноги, и «Путешествующий среди звезд» прожигает их взглядом.

– Спросите у нее сами.

Я с недовольным видом складываю руки на груди. Дура несчастная. Ничтожество.

– Как-нибудь в другой раз, – решает мама. – Идем, дорогая?

И мы пошли.

Он ничего не сказал, да это и не требовалось. Помог маме спуститься на причал, поддерживая ее за талию. Она одной рукой опиралась на его голое загорелое плечо, а другой приподнимала юбку! Выглядело все как отрепетированный танец.

– Я могу позвонить вам, если Клотильда передумает?

– Буду рад, мадам Идрисси.

– Пальма. Зовите меня Пальма. «Мадам Идрисси» на острове звучит как имя королевы-матери.

– Скорее уж принцессы.

«Принцесса» хихикает, как индюшка, и все-таки возражает:

– Принцессы почти никогда не садятся на трон. Королями становятся дофины… не так ли, мсье… мсье?

– Анжели. Наталь Анжели.

На обратном пути я обдумываю вывод, к которому пришла.

Да, моя мать способна изменить отцу.

С этим мужчиной.

С Наталем. Наталем Анжели. Он Король-Рыбак и правит сиренами, принцессами и дельфинами.

А ведь… черт, как же трудно это написать!

Плевать, никто не прочтет мой дневник. Я прекрасно знаю, что вы не существуете, мой читатель из будущего.

А ведь он любит меня. И я его люблю.

Не смейтесь, умоляю! Не издевайтесь, все серьезно – так серьезно, что хочется все глаза выплакать над дневником.

Я люблю Наталя.

Влюбилась впервые в жизни.

И ни один другой мужчина ничего с этим не поделает.

* * *

Он перевернул покоробившуюся страницу и несколько минут сидел неподвижно.

С пляжа Ошеллуча доносились мелодии техно.

Он прошелся по аллее, чтобы было лучше слышно.

22

17 августа 2016

02:30

Франк посмотрел на часы.

Что они себе думают?!

Ветер с моря разносил звуки электронной музыки, глухо, монотонно и навязчиво бахали ударные, как будто кто-то поставил огромный барабан у кромки прибоя и каждая волна била в него, била и била.

Бум. бум. бум. бум…

В кемпинге все спали. При закрытых окнах и дверях шум не проникал ни в бунгало, ни в финские шале, ни в дома на колесах. Чего не скажешь о палатках. Ну что же, тем хуже для туристов! Не исключено, что диско Червоне выбрал не случайно, а как способ выжить их, чтобы поставить новые – капитальные – дома и удесятерить стоимость участка под застройку.

Черт, где они? Вряд ли Клотильда пляшет под техно-ассорти.

Франк еще полчаса бродил по кемпингу, встретив несколько страдающих бессонницей теней – обеспокоенных родителей, владельцев собак с питомцами на поводке и несчастных с аллергией на Давида Гетта.

Луч фонаря Кло осветил дорогу, было 3 часа 04 секунды. Франк мог бы поклясться в этом под присягой, потому что не сводил глаз с экрана мобильника, контролируя время.

– Где Валу?

Он сразу пожалел, что не задал вопрос в иной форме: «Ну как вечеринка?», «Так что там твоя итальянка?», «Понравился ночной клуб на берегу моря?».

Кло вернулась одна.

Она так устала, что даже лицо осунулось. Франку на мгновение показалось, что жена рухнет на кровать не раздеваясь со словами: «Завтра, все завтра, умоляю, я должна поспать!» Ему не понравилась беспечность, высокомерная беззаботность Клотильды, которая не только выкинула его из игры, но и заставила оправдываться.

– Где Валу? – повторил он.

Клотильда тяжело опустилась на стул. Франк надоел ей своими вопросами, но она все-таки ответила:

– Осталась с подружками. С девчонками из кемпинга. Они вернутся все вместе.

– Ты издеваешься? – Слова выскочили сами собой, непроизвольно. – Ты что, не в себе? Ей пятнадцать!

Расстрельная команда взяла на изготовку.

– Ладно, я пошел. Приведу нашу дочь, – бросил Франк и исчез в ночи.

Клотильда спала, когда он вернулся.

Во всяком случае, лежала под простыней в маечке «Чарли и шоколадная фабрика».

С закрытыми глазами.

Она оставила окно открытым, Франк подумал: «Начхать», быстро разделся, не зажигая света, прижался к жене и шепнул:

– Все в порядке. Валу легла.

Она не разомкнула губ.

Франк положил голову на обнаженное плечо Клотильды, прихватил ладонью левую грудь.

Сердце на замке.

Он чувствовал дыхание жены, ее сердце стучало в миллион раз громче, в унисон музыке, доносившейся с пляжа.

– Мне очень жаль, Кло. Прости, что нагрубил. Я вдруг испугался за Валентину. И оказался прав – внизу было полно пьяных парней. И обкуренных тоже. Пляж, море, скалы.

Сердечный ритм замедлился.

Губы наконец приоткрылись…

– Что она сказала?

– Валу? Ничего. Наверное, была удивлена, что ей позволили так долго развлекаться.

Бум бум бум бум

С улицы.

Взмах ресниц.

Клотильда осторожно повернулась и посмотрела мужу в глаза:

– Проехали. Страх за ребенка сводит с ума. Ты потрясающий отец.

– И дрянной муж?

Она не ответила, но не воспротивилась, когда он начал ласкать ее, ощутила, как подступает желание, и шепнула:

– Заткнись, идиот!

Они любили друг друга молча, как подростки, чтобы не услышали Валу и люди в соседнем бунгало.

Без слов и слишком быстро.

Потом Клотильда закрылась. Легла на бок. Свернулась калачиком на смятой простыне.

Франк расслабился, «отпустил себя».

Клотильда ускользнула.

Неужели все было предначертано с самого начала?

Он вспомнил, как они впервые встретились двадцать лет назад, на костюмированном вечере у общего друга. Оба только-только поставили точку в любовных отношениях и были свободны. Клотильда нарядилась Мортишей Аддамс, Франк – Дракулой. Она вряд ли обратила бы на него внимание, выбери он другой образ. На чем держится жизнь? На маске, которую носишь или отвергаешь? Накануне памятной вечеринки Франк искал костюм Питера Пэна. Не нашел. Судьба…

«Встречи – результат совпадений, – размышлял он. – Игры случая. Раз люди не расходятся, вступив в брак по воле судьбы, значит, она могла бы подобрать другой вариант и все любовные истории одинаковы. Их тысячи тысяч, одни лучше, другие хуже. – Франк вздохнул, посмотрел в окно на квадрат беззвездного неба. – По большому счету, настоящие романы те, в которых один из партнеров с самого начала мухлюет, извлекает выгоду из случая, маскируется, надевает хороший костюм, много лет носит маску и сбрасывает ее, только заманив другого в ловушку, приручив его».

– Как там твоя прекрасная итальянка? – вполголоса спросил Франк в спину жене.

– Хороша. Все еще хороша…

Он бредит. Напридумывал бог знает что, а Клотильда просто переволновалась. Жизнь наладится, он должен перетерпеть. Его палец медленно заскользил вверх по позвоночнику жены.

– Она красивая, но странная, – продолжила Клотильда. – И не помнит Николя.

Палец отклонился влево, потом вправо.

– Двадцать семь лет спустя? Считаешь, это странно? А ты помнишь друзей юности?

Она задумалась.

– Ты прав, не помню.

Франк убрал руку.

Он был разочарован. Знал, что жена сказала неправду.

23

Суббота, 19 августа 1989,

тринадцатый день каникул,

небо цвета синих чернил,

как твои глаза

Дорогой читатель из будущего!

Пишу вам открытку с Корсики – коротенькую, потому что сейчас у меня есть дело поважнее.

Я слишком занята.

Ничегонеделанием. Мечтами.

Я два дня не давала о себе знать и теперь – раз уж взялась – сообщаю новости (такое в моей жизни было всего раз, когда меня отправили в летний лагерь в Веркоре и мама положила в чемодан конверты с марками, чтобы я писала тетушкам, дядюшкам и кузенам)…

Итак…

Дорогие все!

Кло

Я по-прежнему на Корсике.

Здесь все в порядке, у меня полно друзей.

А позавчера появился возлюбленный.

Ловец дельфинов. Я все время о нем думаю.

Он ничего не знает. И никогда не узнает.

И не полюбит меня.

А вот маму может полюбить.

Моя жизнь – сплошное недоразумение.

В остальном все хорошо.

Обнимаю.

Знаю, знаю, такой стиль называется телеграфным… Ну извините!

В последние два дня – с тех пор как мне на голову свалился Наталь и мое сердце раскачивается в такт его шхуне – я слегка отдалилась от нашей банды и ее приключений. Мимо проходит Мария-Кьяра, она нарисовала на теле синие джинсовые шорты с карманом, ширинкой и бахромой. Вышло очень похоже, хотя даже ее попка не влезла бы в такие мини-мини-шорты, обтягивающие, как вторая кожа. Парни плетутся за ней, точно бродячие псы, и принюхиваются… к запаху свежей краски. Мария-Кьяра наблюдает за ними в маленькое зеркальце и играет в Девочку-с-Пальчик, которая роняет на тропу то лифчик, то трусики. С десяток мелких оголодавших людоедов уже взяли след.

Мария-Кьяра все еще не рассталась с невинностью, но во всеуслышание заявила, что улетает в Бари 25 августа и сделает, что обещала, прежде чем сядет в самолет. Через шесть дней. Жар, охвативший маленьких пубертатных самцов, усилился до невозможности.

Хотите знать мое мнение? Я считаю фаворитом самого неспешного. Он ждет, когда другие выбьются из сил. Таков мой брат Николя. Держу пари, Мария-Кьяра выберет его. Когда придет время. Она это знает. Он тоже. Братишка слегка загордился, стал похож на поучающего всех придурка.

Впрочем, я необъективна.

Потому что влюблена.

Хочу снова увидеть Наталя. Мечтаю, чтобы он заметил меня. И взял на борт.

Я не знала, что так бывает: смотришь на мужчину пятнадцать минут, перекидываешься парой фраз и… начинаешь думать о нем день и ночь.

Это и есть любовь?

Любить – значит страдать из-за человека, которому нет до вас дела? Он давно обо мне забыл, а заговорил только потому, что хотел подкатиться к маме.

Я права, скажите мне?

У мамы, кстати, фора перед папой: вчера они спорили о вечере 23-го, и он сдался. Мы отправимся на аперитив в Арканю, к бабушке с дедушкой, а потом родители отпразднуют годовщину в Casa de Stella.

Все кузены будут слушать концерт «А Филетты»… Кроме нас.

Мама победила и получит свой букет шиповника на День святой Розы. Она даже слегка возгордилась – и поглупела. Ладно, зато мы избежали песнопений.

Я все вам расскажу, но сначала опишу, как прошел сегодняшний день.

19 августа 1989 года…

Далеко, очень далеко отсюда.

Совсем рядом с маминым сердцем.

Безумный трюк.

* * *

«19 августа 1989-го…» – повторил он про себя.

После этого дня все в мире изменится, хотя никто не оценил всей его важности. Величайшие революции, меняющие судьбы человечества, приходят неузнанными.

19 августа 1989-го. Заря нового мира.

Всем было начхать – мир ушел в отпуск.

Всем – кроме Пальмы.

24

17 августа 2016

10:00

– Я ждал тебя раньше, Клотильда. Думал, стану первым, с кем ты встретишься.

Клотильда смотрела на море через панорамное окно виллы Пунта Росса. Вид был головокружительный. Казалось, что дом висит на скале, откроешь балконную дверь – и ныряй в Средиземное море. Окна на другой стороне смотрели на хребты Балани: часовня Нотр-Дам де ла Серра на первом плане, холм Капу ди а Вета – на втором, а вдалеке Монте-Чинто – самая высокая гора на Корсике.

Чудо, неподвластное времени.

Постарел только Наталь.

Сильно постарел.

Она сделала несколько шагов по эстакаде над скалами Пунта Росса, стараясь, чтобы ее не заметили собравшиеся у маяка туристы. Франку она сказала, что хочет навестить капитана Кадна и узнать, нет ли новостей насчет бумажника. Сказала полуправду, здесь действительно жила дочь полицейского… Аурелия Гарсия стала медсестрой, работала в филиале клиники скорой помощи Балани, уходила из дома рано и возвращалась после полудня.

Наталь предложил ей кофе. Она ответила: «С удовольствием…»

Он явно тянул время.

Сразу разбить лед не получится.

Ветерок ерошил ей волосы. На террасе было так хорошо, что в комнату идти не хотелось. Как правило, все дома похожи, как близнецы, типовые строения на типовых же участках. Даже в буржуазных, богатых кварталах люди живут в одинаковых квартирах. И все-таки за хмурыми фасадами скрывается множество тайн, личные драмы происходят в интерьерах, где все вещи, каждая рамка с фотографией на стене, книги на полках отражают личный вкус и душу человека.

На вилле Пунта Росса все наоборот!

Наталь построил на красных скалах странное шале из дерева и стекла своими руками, когда ему было двадцать лет. Любители пеших походов, открывающие для себя дом Наталя с самой высокой точки «тропы таможенников», считали, что в этих стенах обитает особенный человек. Каждая деталь дышала оригинальностью, балки с лепными дельфинами были инкрустированы ракушками. Виллу Пунта Росса тысячу раз фотографировали, гуглили и фейсбучили. Клотильда регулярно набирала Пунта Росса, смотрела на чудо архитектуры и мечтала о его создателе. Никому бы и в голову не пришло, что внутри обстановка самая что ни на есть банальная: икейские шкафчики, книжный стеллаж, тумба под телевизор, буфет, табуретки, журнальный столик, на белых стенах несколько постеров. Поцелуи Климта, уроки игры на рояле Ренуара, лилии Моне.

– Держи… – Наталь поставил чашку на столик.

Он сказал, что времени у него немного, к одиннадцати нужно быть на работе. «Я возглавляю рыбный отдел в гипермаркете Super U в Люмио».

– И не смотри на меня так, Клотильда.

– Как – так?

– Как будто ты разочарована… Всем этим. И мною.

– С чего бы мне разочаровываться?

– Не усугубляй.

Наталь вышел и сразу вернулся с бутылкой в руке и крошечной рюмкой-наперстком, до краев наполненной розовой жидкостью.

Ликер или лекарство?

Ему чуть за пятьдесят, но он еще красивей, чем двадцать семь лет назад. Разочарованный. Меланхоличный. Немного циничный. Она шагнула в комнату и увидела фотографию Аурелии, висящую над полированной горкой, где за стеклом красовались коллекции подставок для яиц, колец для салфеток и чайных банок. Хозяйка дома была в белом халате с логотипом больницы на нагрудном кармане, она улыбалась.

– Я вовсе не разочарована, Наталь, просто не могу поверить.

– Я тоже.

Он снова налил себе миртовой водки. 40 градусов. Из погребов Дамиани. Не лекарство.

После стольких лет разлуки Клотильда не могла отступиться.

– Наталь… – Она отвела взгляд от портрета хозяйки дома. – Теперь я могу сказать, Наталь. Все эти годы я не писала и не звонила, но не расставалась с тобой. Ты сопровождал меня по жизни. Я говорю не о лете восемьдесят девятого, когда мы катались на «Арионе» по заливу Ревеллата, а о том, что началось потом. Ты был живым доказательством, что нет ничего невозможного. Как объяснить… Я воспринимала тебя как компас, который укажет мне главный пятый элемент где-то рядом со звездами.

Ответ причинил ей боль.

– Ты не должна была, Клотильда… я этого не заслуживал… Такова уж наша жизнь – смотреть, как идолы юности старятся. Разочаровывают нас. И умирают первыми.

«Я все равно облегчу душу, – подумала она. – Терять мне нечего».

– Все это неважно. Я была влюблена в тебя…

Наталь выпил очередную стопку.

– Знаю… Но тебе только-только исполнилось пятнадцать.

– Угу. И я коллекционировала черепа. Одевалась как зомби. Любила призраков.

Наталь молча покачал головой, и Клотильда продолжила:

– Ты любил мою мать, и это меня бесило. Не только из-за отца.

Он подошел, коснулся ее плеча, не осмелившись на более интимный жест.

– Ты слишком сильно злилась на мать. И очень любила отца. По логике вещей, должно было быть наоборот, но в пятнадцать лет не все понимаешь правильно.

Клотильда отступила к эстакаде. Ее насторожили слова Наталя.

Не все понимаешь правильно.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего, Клотильда. Ничего. Знаешь поговорку: «Не будите спящую собаку…» Не тревожь покой родителей.

Наталь перевел взгляд на горы.

– Я не ненавидела маму, просто ревновала. Смешно. Особенно на фоне случившегося.

На мгновение глаза Наталя зажглись, Клотильде показалось, что ей снова пятнадцать, но он тут же отвернулся.

– Ты была дурочкой. Мне нравились твои черные одежки, бунтарский вид, дневник и книги под мышкой. Непокорная – вроде меня, хоть и другая.

В мозгу Клотильды звучали слова, произнесенные Наталем на пляже Ошеллуча в другой жизни. Она их не забыла.

Мы с тобой одной крови, Клотильда. Ловцы снов и мечтаний против всего мира.

Он снова налил себе водки, сел в кресло с бархатной обивкой жуткого темно-фиолетового цвета.

– Я посмотрел «Битлджус»… А еще – «Эдвард Руки-ножницы». И каждый раз думал о тебе. Чокнутая Лидия Дитц разговаривала с призраками. Ты все так же сходишь с ума по Вайноне Райдер?

А ты как думаешь, любимый?

– Конечно. Пять лет назад мы с моей дочерью Валентиной пошли на «Черного лебедя». Ей не понравились ни фильм, ни актрисы, а я была в восторге.

Очередная порция водки. Явный перебор, хотя уровень жидкости в бутылке существенно не понизился.

– Между прочим, Вайноне Райдер было восемнадцать, когда она влюбилась в тридцатилетнего Джонни Деппа, – продолжила Клотильда. – Они жили вместе четыре года. Обручились. Джонни с ума сходил от страсти и даже сделал татуировку на предплечье Winona Forever, представляешь?

Наталь промолчал. Собственно, это была своеобразная форма ответа, учитывая продолжение истории. Романтические любовники расстались, совсем убрать татуировку Депп не смог и укоротил ее до Wino Forever.

Юношеские мифы.

В них веришь, потом разочаровываешься и отвергаешь.

Топишь мифы в миртовой водке.

Наталю нечего было сказать.

В отличие от Клотильды. Она так легко не сдастся. Наталь прочно угнездился в разлапистом кресле, казалось, что в ближайшее время он не сумеет встать на ноги и отправиться в свой отдел мороженой рыбы торговать моллюсками и треской.

– Вчера вечером я встречалась с Марией-Кьярой. После концерта на пляже Ошелучча.

– Знаю. Видел афиши.

– Кстати, поет она хорошо. А еще я любовалась «Арионом»…

– Да, старичок стоит на прежнем месте, цепляется за жизнь.

Наталь крутил в пальцах пустую рюмку, словно вдруг так обессилел, что даже не мог налить себе.

– Червоне я вижу каждый день – мы живем в кемпинге «Эпрокт», – как и Орсю. Представляешь, я его не узнала! Мы ездили к дедушке Кассаню и бабушке Лизабетте, там была Сперанца, но…

– Чего ты добиваешься, Кло?

Хочу тебя спровоцировать. Растормошить. Разбить бутылку об стену и спихнуть тебя в море, чтобы протрезвел. Мне нужно рассказать тебе о странностях и загадках, от которых внутри все болит, и попросить о помощи. Потому что я доверяю только тебе.

– Я ищу правду, Наталь! Понимаешь? Правду. Могу прямо сейчас перечислить все, что пошло не так после возвращения на Ревеллату. Твой тесть сержант Гарсия рассказал, что рулевое управление «фуэго» испортили намеренно. Из сейфа в бунгало украли мои документы. Без взлома. Невозможно? И тем не менее… Но это цветочки по сравнению с остальным. С письмами. Ты решишь, что я свихнулась, но мне плевать! Я получаю послания с того света. От Пальмы.

Наталя била дрожь. Он не глядя поставил рюмку на ближайший столик, будто она жгла ему пальцы.

– Повтори.

– Письмо ждало меня в бунгало С29. Неделю. Его могла написать только моя мать. – Клотильда издала натужный смешок. – Поневоле поверишь в призраков, как думаешь? Не хватает только дара Лидии…

Наталь встал. Сделал несколько твердых шагов по комнате, как будто внезапно протрезвел.

– Они существуют, Лидия…

– Лидия?

– Клотильда, конечно, Клотильда. Они существуют.

– Кто?

– Призраки.

Нет, он все еще пьян.

– Погоди, сейчас ты узнаешь то, что я никому не рассказывал. Даже Аурелии и ее отцу… Я живу в этом доме, как в тюрьме, живу с Аурелией, отказался от всех своих планов – из-за призраков. По вине одного призрака. Ты была права, Клотильда или Лидия, называй себя как угодно. Призраки – не сказка, не страшилка, и они портят нам жизнь. Ты тоже примешь меня за чокнутого, ну и ладно, а теперь уходи. Аурелия скоро вернется, не думаю, что она обрадуется, застав тебя здесь.

Он издевается?

– Какого черта ты с ней живешь, отвечай! И не вали все на призраков.

Наталь посмотрел на крест на холме Капу ди а Вета.

– Забавно, Клотильда, душой ты постарела больше меня. Перестала верить в странные, иррациональные вещи. Игнорируешь знаки. Раз ты ничего не желаешь слышать о моем призраке, скажу просто: у меня были причины уступить Аурелии. Настоящие, веские причины. – Его глаза потухли. – Пары, поженившиеся по расчету и не питавшие иллюзий, часто живут вместе до конца своих дней. По очень простой причине, Клотильда. Она неприглядна, но истинна: их не ждет разочарование. Все получается лучше, чем можно было вообразить. Об идеальной истории любви и об африканской страсти никто не скажет, что финал лучше начала.

В голове Клотильды завыла тревожная сирена. На помощь! Только не ты, Наталь, только не ты. Любой болван имеет право лепетать подобные благоглупости, но не ты!

Она годами вспоминала о нем, когда что-то шло наперекосяк. О Натале Анжели, ловце сирен, человеке, приручившем дельфинов и мечтавшем о звездах. Он сумел передать свою веру пятнадцатилетней девчонке, убедил, что надежда есть.

Наталь Анжели.

Он отставляет наперсток, в котором утопил свои иллюзии, и собирается на работу в супермаркет. Боязливый взгляд мечется от одного окна к другому, как ящерица в виварии, между таге и monti, словно он не знает, откуда появятся призраки и утащат его с собой.

– Ты счастлива с мужем, Клотильда?

Бац! А на что она рассчитывала?

Собиралась изображать придурочную училку-зазнайку.

Девочка-бунтарка, черепа, волосы цвета воронова крыла.

На что она рассчитывала?

Увидеть человека, не разочаровавшегося в жизни?

25

Суббота, 19 августа 1989,

тринадцатый день каникул,

небо цвета берлинской лазури

Странно. Вторая половина дня, а люди сидят перед телевизорами. Во всяком случае, некоторые.

Приклеились к экранам, как будто стряслось что-то очень серьезное. Я попыталась выяснить, что именно, и прошла мимо автодачи итальянцев, которые завели огромную плазму, пристроили к двери бетонную лестницу, замостили плиткой аллею и посадили по периметру участка анютины глазки и герань.

Ничего. Я не заметила на экране ничего особенного.

Ни покушения, ни войны – так, банальные картинки. Вы не поверите: люди приехали на пикник, расстелили на лугу среди холмов льняные салфетки, сидят и едят. А обитатели нашего кемпинга тоже сидят и смотрят, как они поглощают пиццу!

Но вот слово берет журналист. Я не слышу слов, но могу прочесть подбрюшник.

«Прямая трансляция из Шопрона».

Шопрон?

Услышав это слово, вы, естественно, не вздрагиваете, потому что оно вам ничего не говорит. А ведь Шопрон – это название маленького венгерского городка на границе с Австрией с населением шестьдесят тысяч человек. Не подумайте, что я знаток географии, а о Шопроне знаю, потому что оттуда родом мамина семья.

Чудно, да? Я вас предупреждала.

Что все операторы планеты Земля забыли в Шопроне?

Я мчусь домой, в бунгало С29.

Все в кемпере у наших соседей Якоба и Анке Шрайбер, родителей Германа. У них есть телевизор, а у нас нет.

– Мама, что произошло?

Пальма Мама прикладывает палец к губам. Никто не оборачивается, все прилипли к пластиковым стульям и уставились в экран, где семьи в спортивных костюмах поедают куриные ножки и пьют пиво. Что за бред? Что там происходит, в этой самой Венгрии?

Воскрешение Сисси?

Конец света?

Летающая тарелка приземлилась прямо на скатерть для пикника, и оттуда появились инопланетяне размером с муравьев?

Только через несколько долгих минут я поняла, что публика не сводит глаз с немцев, которые проводят отпуск в Венгрии. Уточняю: это восточные немцы. А холмы вдалеке – австрийские.

Ну, уловили?

Не совсем? Ладно, прочту вам лекцию.

19 августа 1989 года венгерские и австрийские власти договорились на три часа открыть границу. Железный занавес падает. Венгры-то давно ходят туда-сюда, а теперь это смогут делать граждане любой страны. Операция «Калитка нараспашку»! С 15:00 до 18:00 устроили «Европейский пикник» (так они это назвали). Военные вмешиваться не захотели.

Слух разлетелся очень быстро, и восточные немцы не заставили себя долго просить. Человек шестьсот, случайно оказавшихся в Венгрии в отпуске, перешли границу, не дожидаясь, когда «калитка» захлопнется. Журналисты держат пари, что ни один не вернется.

Писаки уверяют: «Это исторический момент, первая брешь в стене между Востоком и Западом, пробный шар, чтобы выяснить реакцию русских».

Выяснили.

Реакции – ноль.

Горбачеву плевать.

Нервничает только восточноевропейское начальство, вождь Эрих Хонеккер в ярости. В прямом эфире из Восточного Берлина он орет, прижав руку к сердцу, а за его спиной стоят люди из Штази и согласно кивают.

Берлинская стена простоит еще сто лет!

Die Matter bleibt noch 100 Jahre!

Он повторяет эту фразу.

Die Matter bleibt noch 100 Jahre!

Как будто хочет вбить историческую истину в головы согражданам.

Die Matter bleibt noch 100 Jahre!

Впишем эту максиму золотыми буквами в исторический альманах нелепиц и анекдотов.

* * *

Смешно…

Он мысленно повторил немецкие слова.

Die Matter bleibt noch 100 Jahre!

26

19 августа 2016

09:00

Когда над оливами поднималось солнце, в бунгало становилось невыносимо душно, совсем как в забытой на жаре консервной банке. Клотильде нравилось париться на манер каннеллони в пароварке. Она обожала лежать в постели, чувствуя, как температура ползет вверх, а тело становится мокрым от пота. Для полного счастья недоставало собственного душа, а еще лучше – бассейна, чтобы прыгать в воду, едва открыв глаза, и плавать, плавать, плавать…

Франк уже отправился на пробежку. Валу спала – заботливый папочка поселил ее в комнате, куда солнце приходит после полудня. Любимая малышка…

А между тем взбудораженной девчонкой чувствовала себя именно Клотильда. Она коснулась мобильника и вновь прочитала послание, полученное в 04:05 утра.

Рад был тебя повидать. Ты стала очень красивой женщиной, Клотильда, хотя мне больше нравилась Лидия Дитц. Наверное, потому, что я научился уживаться с призраками.

Наталь

Обдумывая ответ, она перечитывала три строчки в мессенджере.

Я тоже рада. Ты все так же хорош, Наталь, хотя мне больше нравился ловец дельфинов. Но теперь я умею жить без призраков.

Кло

Она погрузилась в сладостную эйфорию. Сегодняшний Наталь мало чем напоминает мужчину, которого она не забывала ни на один день, но, как это ни странно, разочарование таяло. Как будто кумир ее юности, певец с идеальной фигурой, сошел с глянцевого постера, и оказалось, что каждое несовершенство делает его еще более соблазнительным. Человечным. Милым.

Клотильда помнила Наталя, по которому сходила с ума в пятнадцать лет. Тогда он был для нее недостижимой мечтой, а двадцать семь лет спустя стал хрупким разочарованным фантазером. Непонятым. Недолюбленным. Несчастливо женатым.

Иными словами, все еще свободным!

Все еще свободным! Парадоксальное определение… Наталь все еще свободен… потому что женщина украла его свободу. Клотильда засмеялась. По большому счету, все влюбленные женщины – воровки, они мечтают о встрече с прекрасным принцем… чтобы заточить его в подвале.

Клотильда положила телефон на тумбочку и погрузилась в дрему, закопавшись в горячие влажные простыни, как в полотенце в турецкой бане.

Ее разбудил Франк:

– Спасибо за завтрак, дорогая.

Черт, она выпала из жизни на целых полчаса!

Клотильда открыла глаза и не отклонилась, когда Франк поцеловал ее в лоб, хоть и не поняла, с чего вдруг муж расщедрился на ласку.

Спасибо за завтрак?

Она резко повернула голову и увидела накрытый стол.

Свежий хлеб, круассаны; кофе, чай, мед и пиалы. Фруктовый сок и джемы.

Неужто Франка так сильно вдохновил пробег до Нотр-Дам де ла Серра, что он решил поразить ее воображение, приготовив еду? А фраза «спасибо за завтрак» – не что иное, как ироничное приглашение к столу. Мужественный спортсмен тормошит вялую бездельницу…

Клотильда бросила виноватый взгляд на телефон.

Нельзя все испортить…

Она чмокнула мужа в шею:

– Спасибо.

– За что? – удивился Франк.

– За королевский пир. Не хватает только вазочки с розой.

– Хочешь сказать, это не ты? – изумился он.

– Конечно, нет, я спала.

– А я только что вернулся.

Оба изумленно-недоверчиво посмотрели на дверь, за которой спала их дочь.

Валу?

Поверить в то, что она проявила внимание к родителям, было еще труднее, чем в тайное вмешательство эльфов. Девочка недовольно заворчала, когда отец отодвинул штору и луч солнца попал ей на лицо.

Не Валентина, не Франк, не она сама…

Так кто же?

Клотильда накинула рубашку, подошла к столу и обратила внимание на детали, которые не заметила сразу. Стол накрыли на четверых, что было сущей ерундой по сравнению с другими совпадениями.

Франк вышел из комнаты дочери, Клотильда взяла его за руку и кивнула на стакан с розовато-оранжевым соком и белую пиалу:

– Николя всегда сидел на этом самом месте, на краю стола. И каждое утро пил грейпфрутовый сок и молоко.

Он промолчал, и Клотильда продолжила, ткнув пальцем в чашку и еще теплый кофейник:

– Папа садился напротив и пил черный кофе.

Чайник, два пакетика.

– Мы с мамой больше любили чай. Она покупала варенье на портовом рынке – из инжира и плодов арбутуса.

Клотильда повернула баночки этикетками к Франку, отодвинув хлебную корзину.

Инжир и арбутус.

Она оперлась о стол, не доверяя ногам.

– Все здесь, Франк. Все, как…

Он закатил глаза:

– Как двадцать семь лет назад, Кло? Как ты можешь помнить, что за варенье вы ели за завтраком двадцать семь лет назад? Марку чая?

Она бросила на мужа недобрый взгляд:

– Как? Да очень просто! Это были последние моменты, прожитые с моей семьей! Последний совместный завтрак. С тех пор я тысячи ночей и дней провела с призраками мамы, папы и Нико. Они подсаживались рядом каждое утро, когда ты уезжал на работу и я оставалась одна. Да, я помню, Франк. Каждую деталь.

Он тут же сдал назад, сменив угол атаки:

– Ладно, Кло, ты права… Но признай, что речь идет о простом совпадении. Чай, кофе, фруктовый сок, местное варенье. Так завтракают девять семей из десяти.

– А стол? Кто накрыл на стол?

– Понятия не имею. Может, Валу нас дурит? Или ты. Или я? Не исключено, что это чья-то глупая шутка. Что, если это твой друг Червоне или его верный Хагрид решили проявить внимание? Кажется, оба тебя обожают.

Клотильда вздрогнула, услышав прозвище Орсю, и с трудом справилась с желанием ударить ногой по шаткому столику, чтобы остывший кофе и подтаявшее масло оказались на полу.

Спокойствие Франка выводило ее из себя.

– Кто-то хочет навести тебя на мысли о прошлом, Кло. Не втягивайся в эту игру. Не пытайся узнать, кто…

Она не дослушала – заметила на стуле сложенную пополам газету.

«Монд». Свежий номер.

Клотильда смотрела на нее с таким ужасом, как будто боялась, что страницы вот-вот загорятся.

– А… газета?

– Аналогично. Инсценировка. Думаю, твои родители, как все отпускники, каждое утро читали газету.

– Ни-ко-гда! – отрезала Клотильда. – Мои родители никогда не читали газет на отдыхе. Это случилось всего раз. Один-единственный. Папа отправился в Кальви, принес «Монд» до того, как проснулась мама, и положил ее на стул. В то утро мы последний раз завтракали вместе. На следующий день папа отправился с кузенами в трехдневное плавание на яхте к Кровавым островам, а вернулся 23-го, в день аварии.

У Франка было такое выражение лица, словно он внезапно перестал понимать человеческий язык.

– 19 августа 1989 года венгры впервые «взорвали» Железный занавес. В Шопроне, на границе с Австрией, в родном городе моей матери. И она впервые в жизни прочла статью в газете, которую принес отец. Номер за 19 августа. Сегодня тоже 19-е. Это не может быть совпадением! И все же…

– Что – все же?

На секунду Клотильде показалось, что Франк ломает комедию, что никто другой не мог накрыть стол, не разбудив ее, но она прогнала нелепую мысль и продолжила:

– И все же никто другой не был в курсе. Только Николя, мама, папа и я. Это семейная история, пустяк, не более того. Папа просто купил «Монд», мама за пять минут прочла полстраницы, положила газету под мангал, а в полдень ее сожгли. Никто не мог знать – кроме нас четверых. Понимаешь, Франк? Сегодняшний номер мог принести один из нас… выживший.

– Это не стул твоей матери, Кло…

«Ошибаешься! – хотелось крикнуть Клотильде. – Очень даже ее!»

Помешала Валентина:

– Вы закончили ругаться?

Она была в халате Betty Воор непричесанная и почему-то осунувшаяся. Девочка села за стол – на место призрака Николя, протянула руку за газетой, поднесла к губам чашку с кофе, скорчила недовольную гримасу:

– Фу, холодный!

Клотильда удрученно наблюдала за дочерью.

– Нужно снять отпечатки, Франк.

Он вздохнул. Посмотрел на жену как на безумную, перевел взгляд на дочь. Одна как будто заняла место другой, отняла ее молодость, красоту, радость жизни… рассудок.

Валентина открыла варенье, намазала на тост, с аппетитом откусила. Она наслаждалась жизнью, вкусной едой, солнцем, долгим сном. Чудесными каникулами. А Клотильда не могла отделаться от мысли, что дочь оскверняет все, к чему прикасается. Каждый ее жест разрушал тайный священный порядок.

Франк прав: она сходит с ума.

– Ваш муж дома?

– Нет. Он ныряет в заливе Галерия.

Капитан Кадна появился только через три часа. Франк выдержал час ожидания и смылся. По телефону жандарм сказал, что ничего не понял, но все-таки приедет – в первую очередь, чтобы окончательно закрыть историю с украденным бумажником. Он провел свое небольшое расследование. Ничего не нашел.

Капитан уже две минуты ходил вокруг бунгало.

– А ваша дочь?

– Отправилась с друзьями в поход. В каньон.

Стоявший рядом Червоне Спинелло кивнул, подтверждая. Многие подростки, отдыхавшие в кемпинге, сели в минивэн и поехали в ущелье Зоикю.

– Не знаю, что еще можно сделать, мадам Барон.

«Снять отпечатки, кретин! А потом сравнить их с отпечатками туристов из кемпинга, ведь “пошутил” наверняка один из них. Нужно допросить свидетелей, всех, кто сегодня утром проходил мимо моего бунгало. Но главное – перестань считать меня умственно отсталой».

Игрок нападения, сосланный на остров Красоты, смотрел на нее, бессильно опустив руки. Червоне наверняка его проинформировал. Об аварии, случившейся двадцать семь лет назад, и о том, что выжившая потихоньку сходит с ума.

Директор кемпинга положил руку на плечо Кадна. Мужская солидарность. Сговор третьего тайма между измотанным игроком и тем, кто платит.

– Выпьем по стаканчику на посошок? – спросил Спинелло капитана.

Жандарм-регбист не отказался. Клотильда понимала, что ей не поможет ни полиция, ни кто-то другой. Придется выпутываться самой. В одиночестве планировать срочные встречи со свидетелями, расспрашивать, пытаться разговорить.

Мерзавку Марию-Кьяру, которая отреагировала на нее так, как будто увидела привидение, даже дверь перед носом захлопнула.

Дедулю Кассаню, с самого начала знавшего о подстроенной аварии.

Наталя. Да, именно так, ведь у него есть собственный призрак.

Чем больше становилось тайн, тем яснее Клотильда понимала, что разгадку нужно искать в воспоминаниях о лете 1989 года, но в голове сохранились только обрывки, впечатления, вспышки, пропущенные через фильтр ночных кошмаров. Разве можно доверять этим рваным воспоминаниям? Нужны существенные факты и надежные свидетели. Она отдала бы все на свете, чтобы иметь сейчас дневник, в котором тогда делала записи.

Почему никто так его и не вернул?

Нужна отправная точка, ниточка, за которую можно потянуть и размотать весь клубок, первые кадры фильма о собственной жизни – они потянут за собой остальное. И она знает, где искать!

Клотильда снова посмотрела на столик, перевела взгляд на аллею, где стоял Орсю с граблями и лопатой в здоровой руке. Он как будто знал. Все видел, но ничего не мог сказать.

Это подождет. Ни Орсю, ни Мария-Кьяра, ни Кассаню не располагают нужными ей доказательствами.

Они тоже подождут.

Клотильда мысленно чертыхнулась. В ста шагах от нее, через две аллеи и три кемпера, находилась вся заархивированная память кемпинга «Эпрокт». Все факты и жесты. Все лица и взгляды.

Пятьдесят лет истории.

Остается убедить хранителя музея показать ей книги.

27

Суббота, 19 августа 1989,

тринадцатый день каникул,

небо цвета голубой лихорадки

Потихоньку-полегоньку, мой невидимый собеседник, я пишу вам огрызком карандаша в третий раз за сегодняшний день. Волнение вокруг Шопрона вроде бы поутихло, решетки железного занавеса захлопнулись – поздравляю тех, кто остался на правильной стороне. Пальма Мама отправилась загорать, как только с экрана телевизора исчезли австро-венгерские холмы и в студии собрались геополитики. Я пошла в любимый грот ждать захода солнца. Я забыла рассказать, что морские тюлени – мерзляки, они любят лежать на раскаленных скалах и греться, а еще – плавать в теплой воде, не ниже двадцати пяти градусов. Люди давно всех тюленей истребили, и я стала сквоттершей, квартирую в их гроте. Тут пахнет мочой, пеплом и солеными водорослями, зато море заходит в гости. Сидишь внутри, наблюдаешь, а тебя видят только рыбаки, вынимающие из ловушек лангустов, раков-медведок и морских ежей.

Мы похожи. С ежами.

У меня больше нет сил составлять из слов фразы, пусть этим занимаются те, кому есть что сказать, например журналисты «Монд», вещающие о «прорыве» занавеса на другом конце света. Или корреспонденты «Корс-Матен» – они раскручивают историю Драго Бьянчи, подрядчика из Ниццы, чье тело в изодранной одежде выловили из моря. Он якобы упал с парома в бухте Аяччо. А я буду просто любоваться словами… в произвольном порядке.

– У тебя что-то случилось, Клотильда?

Сначала я вижу удочку и только потом – Базиля Спинелло. Директора кемпинга. Приятеля дедули.

На худой конец, можно пообщаться и с ним. Я вам потом расскажу.

– Что не так, Клотильда?

– …

– Откуда эта меланхолия? На тебя не похоже… Обычно ты своего настроения не показываешь.

Наверное, Базиль произнес волшебную фразу, и я вдруг заговорила о своей жизни:

– Я влюбилась.

– Ну, в твоем возрасте это естественно, детка.

– А вот и нет. Я полюбила не придурка-ровесника.

– Это ты о ком так выражаешься?

– …

– О моем сыне? О Червоне?

– Не только!

Базиль хохочет как мамонт. От этих громоподобных звуков падают с потолка сталактиты в моей пещере.

– Знаешь, красотка, – подмигивает Спинелло-старший, – у корсиканцев всего один недостаток: они любят свои семьи. Это незыблемый принцип…

Старик умолкает, но я прекрасно понимаю, что он не решается сказать.

Корсиканцы любят свои семьи, и это незыблемый принцип. Значит, если у тебя сын придурок, люби придурка!

Базиль меняет тему:

– Кто твой избранник?

– Наталь Анжели… – Ответ вылетает практически против моей воли.

– Ну и дела!

– Ты его знаешь?

– Да… Могло быть хуже. Наталь не бездельник, не идиот и не урод. Он из хорошей семьи. Его отец Панкраций долго возглавлял клинику в Кальви, потом развелся, переехал и открыл другую, на Ривьере. Говорят, твой прадед Антоний Идрисси подарил ему тысячу квадратных метров на мысе Пунта Росса – за аортокоронарное шунтирование, благодаря которому он прожил лишних пять лет. Когда родители разошлись, Наталь разругался с отцом, но семья есть семья, и Панкраций, перед тем как уехать в Италию, отдал участок сыну. Местные считают Наталя безвредным мечтателем из-за виллы под маяком и историй о дельфинах. Его называют болтуном-идеалистом, но, если хочешь знать мое мнение, Наталь – хитрец, придуривается, чтобы никого не напугать своими демонами. Его план насчет дельфиньего заповедника, морских прогулок и «свидания с китообразными» может получиться. Да, именно так, не смейся. Люди чувствуют его искренность и готовы дорого за это платить. За открытость. Правдивость. Подлинность. Твой Наталь, милая, похож на золотоискателя, нашедшего богатую жилу. Он делает вид, что ничего не случилось, не хочет, чтобы набежали другие старатели. Одно плохо, Кло, Наталь – старый холостяк, слишком старый для тебя.

Базиль произносит последнюю фразу удрученно-участливым тоном, как нежнейший дядюшка.

– Я знаю… знаю. Но хочу именно такого мужчину.

– И ты его найдешь. Если научишься терпеть, ждать и умеришь пыл.

– Наталь предложил сплавать завтра утром в открытое море у мыса Ревеллата и посмотреть на дельфинов.

– Соглашайся! Не исключено, что ты нужна ему.

– Зачем?

– Пораскинь мозгами, девочка, ты же не идиотка. Зачем Наталю ты и, конечно же, твоя мама?

Итак, Базиль в курсе насчет Наталя и мамы. Все всё знают, а я ничего не вижу. Здо́рово…

– Думай, Клотильда. У Наталя грандиозный план – построить Храм дельфинов, чтобы изучать их и охранять. Морской дом-музей китообразных. Экоздание, встроенное в окружающую среду. Ты не забыла профессию своей матери?

– Она архитектор.

– Кому принадлежит участок?

– Дедушке…

– Точно! Моему другу Кассаню. Я хорошо знаю старого безумца. Проект Наталя Анжели вполне жизнеспособен, но Кассаню осторожен и недоверчив. Убедить старика будет непросто, он не любит перемен.

Значит, Наталь решил воспользоваться нами, чтобы подольститься к дедуле?

Или Базиль бредит…

– Дед прав, что сомневается. Согласен, Базиль? Я приезжаю раз в год, но обожаю остров, «Эпрокт», пляж Ошелучча, мыс Ревеллата и хочу, чтобы все оставалось как есть. Никто не смеет ничего менять в течение тех одиннадцати месяцев, что меня тут нет. А потом я взмахну волшебной палочкой, как фея в «Спящей красавице», и разбужу всех – в июле!

– Перемены неизбежны, Клотильда. Ты тоже изменишься. Быстрее корсиканского пейзажа.

– Необязательно. Ты вот остался прежним, Базиль.

Директор кемпинга кивнул:

– Твоя правда! Увы, это скорее недостаток, чем достоинство. Корсиканцы не умеют меняться, мы с твоим дедом в том числе. Уважение, честь, традиции… Жизнь станет другой вопреки нашему желанию. Мы не вечны, а после нас все пойдет кувырком. – Он посмотрел вдаль, на горы и кемпинг. – Честно говоря, я предпочту не дожить, так-то вот, девочка.

К счастью (тьфу-тьфу-тьфу!), Базиль Спинелло был в добром здравии и уже видел перемены.

По тропинке над гротом спускалась к морю компания подростков. Возглавляла процессию Мария-Кьяра, вся в белом кружеве, за ней шел Герман. Циклоп нес на плече транзистор, орущий «Ты мое сердце, ты душа моя» группы Modern Talking. Приемник кочевал с плеча на плечо, следуя за зигзагами Марии. Червоне и Эстефан тащили тележку с пивом. Николя шагал чуть в стороне. Аурелия держалась в нескольких метрах позади него, за ней плелись Тесс, Стеф, Ларс, Филипп, Канди, Людо…

Стадо перебирается на пляж де л'Альга.

* * *

Он захлопнул тетрадь и приложил ладонь к холодной каменной стене пещеры.

Базиль поступил правильно, сдавшись на милость раку ободочной кишки.

И тупицы завоевали рай.

28

19 августа 2016

15:00

Все хорошо. Валу

К сообщению прилагалась фотография Валентины в шлеме и страховочной упряжи. Группа подростков позировала над величественным водопадом. У Клотильды не было причин волноваться: Валентина – спортивная девочка, ребятами руководят опытные тренеры, но ее мучило предчувствие. Наверное, все дело в загадках и тайнах, их становится все больше, вот нервы и сдают. Франк прав в одном: хватит думать, пора действовать.

Клотильда дошла по дорожке из розового гравия до кемпера А31, считавшегося образцовым. Хозяин поставил на крыше солнечные батареи, завел регенератор воды и маленький ветряной двигатель на мачте рядом с немецким флагом.

Якоб Шрайбер был старейшим постояльцем кемпинга «Эпрокт». Впервые они с женой приехали на Корсику в начале 60-х, на мотоцикле, с рюкзаками за спиной. В 70-х они вернулись – на «ауди 100» – с трехместной палаткой и малышом Германом. Тому едва исполнилось три месяца. Семья стала приезжать каждый год. В 1977-м они сняли кемпер А31, а в 1981-м купили его. Те годы стали лучшими в их жизни – Якоб окультурил свой участок, развел садик и пристроил веранду, – а в 90-х история потекла вспять. Герману исполнилось девятнадцать, летом он остался дома, в Леверкузене, и два месяца работал в «Байере», так что Якоб и Анке отдыхали вдвоем. В 1993-м Анке совершила свое последнее и бесповоротное путешествие, и с тех пор Якоб по три месяца в году жил в «Эпрокте» один.

В каждой деревне живет свой абориген-эрудит, хранящий ее историю, на любом предприятии есть архивариус, а в кемпинге эту работу делал турист-первопоселенец.

Почти шестьдесят сезонов подряд начиная с 1961 года.

Лучшие фотографии Якоб подарил хозяевам, и они развесили их в административном корпусе, в баре и под перголой. Черно-белые снимки запечатлели женщин в бикини самых первых моделей, танцы на пляже в шароварах, франко-немецкие футбольные сражения 1962-2014 годов, улыбки детей, гигантские барбекю… Якоб Шрайбер был страстным фотографом, а еще чертовски дотошным и аккуратным. Со временем немец превратился в немого свидетеля. Почти немого.

Он пригласил Клотильду в дом со старомодной учтивостью. На стенах без какого-то видимого порядка висели сотни фотографий. Первым, инстинктивным побуждением Клотильды было найти интересовавший ее год, но она сдержалась – из вежливости.

– Мне очень нужны снимки, сделанные летом 1989 года, господин Шрайбер.

– Снимки аварии, в которой погибли ваши родители и брат? – У него был сильный акцент, говорил он громко, перекрикивая радио. Немецкая станция передавала не музыку – что-то монотонно вещал диктор. – Понимаю, конечно… Я все понимаю.

Он схватил свой мобильник и принялся жать на кнопки. Это длилось секунд тридцать, и у Клотильды возникло желание ответить на эту странную невоспитанность и самостоятельно отыскать нужные карточки.

– Прошу меня извинить, мадемуазель Идрисси, – сказал Якоб. – Я вдовец на пенсии с причудами маленького мальчика. Знаете такую передачу – «Кто хочет стать миллионером, не выходя из собственной гостиной»?

Клотильда покачала головой.

– Это телевикторина, адаптированная для радио. Чтобы играть, нужно установить на телефон специальное приложение. Ведущий задает вопрос, ответ нужно дать в течение трех секунд – за это время подсказку в интернете не найдешь. Выбираешь вариант, печатаешь А, В, С или D и, если не ошибся, играешь дальше. Вариантов не дают только к трем последним вопросам.

– И выигрываешь миллион?

– Кажется, так. За все платят рекламодатели. В Германии к игре подключились сотни тысяч человек. Я, как и большинство немцев, ни разу не дошел до второго вопроса.

– А сейчас?

– Я на девятом. Второй уровень начинается на двенадцатом. У меня есть время до следующего вопроса – пятнадцать минут. Реклама – великое дело! Значит, лето 89-го, я правильно понял?

Якоб встал – легко для семидесятилетнего – и направился в соседнюю комнату.

– Здесь жил Герман, – объяснил он, не оборачиваясь. – В девяностых я переоборудовал помещение в фотостудию.

На стеллажах стояли подписанные и пронумерованные архивные коробки.

Лето 61-го.

Лето 62-го.

И так далее – вплоть до 2015-го. Материалы последних лет Шрайбер заархивировал во множестве папок.

– Я делаю сотни фотографий в год. До появления цифровых фотоаппаратов каждое лето тратил десятки катушек пленки. Так, восемьдесят девятый…

Он влез на табурет, снял с полки коробку и повернулся к Клотильде:

– Если ваших родителей убили, есть все шансы найти лицо исполнителя на одном из снимков.

Он это серьезно?! Нет, улыбнулся.

– А я стану свидетелем, которого необходимо устранить… Не думаю, что вас привела ко мне ностальгия, как туристов со стажем, они иногда просят стародавние фотографии.

Старик снова посмотрел на экран своего телефона. «Это просто мания какая-то, – подумала Клотильда. – По радио звучат отбивки, а не очередной вопрос!»

Немец открыл коробку.

На мгновение Клотильде показалось, что у Якоба сию секунду случится сердечный приступ.

Валентина ждала своей очереди, чтобы прыгнуть в пустоту. Ничего мудреного. Первые семь метров спускаться по веревке, ближе к середине водопада зависнуть на маленькой площадке, сделать глубокий вдох, зажать нос и прыгнуть. Водоем внизу – самый широкий естественный бассейн в ущельях Зоикю. Глубина – три метра, если верить инструкторам.

Нильс и Клара уже спустились, сейчас прыгнет Тахир, потом она.

Валентина не могла знать – возможно, к лучшему.

Она не могла знать, что карабин, к которому крепилась обвязка, вот-вот откажет. Что при первом же слишком резком движении страховочный фал не выдержит.

Девочка чувствовала только возбуждение, никак не страх. Тахир прыгнул, издав дикий вопль. Когда он вынырнул, его встретили громким смехом.

Чистое счастье. Выброс адреналина.

Валентина не могла знать, что за несколько минут до выхода снаряжение намеренно испортили.

Ее очередь.

Инструктор Жером положил руку ей на запястье, закрепил веревку и подвел к краю.

Папка была пуста.

Лето 89-го.

Ни фотографий, ни негатива.

– Я… я не понимаю, – пролепетал Якоб.

Он шарил в коробке, как будто искал второе дно, что выглядело почти комично, потом заглянул за соседние коробки, но ничего не обнаружил и начал открывать другие, бормоча то Scheisse, то Verdammte. Пропажа фотографий потрясла его душу до основания, ведь остальной архив тоже может улетучиться, как падают, толкая друг друга, костяшки домино. Клотильда не решалась сказать старику: «Остановитесь! Вы не совершали ошибки, архивы забрали. Здесь побывал призрак. Он же украл бумажник из сейфа, принес записку от моей матери и накрыл стол к завтраку…»

– Не понимаю… – продолжал бубнить Якоб.

Из навязчивого состояния его вывела прозвучавшая по радио отбивка: ведущий викторины готовился задать следующий вопрос.

Старик замер, вслушиваясь. Последовала непонятная фраза и варианты ответов: А – Гете; В – Манн; С – Кафка; D – Музиль.

Ein, Zwei, Drei…

– Ya, Antwort В, только Томас Манн бывал в санатории в Давосе, сомнений быть не может! – возликовал Якоб.

Радостное возбуждение растаяло через несколько секунд, пустая коробка вернула беднягу к печальной действительности.

– Немудрено потерять самообладание, мадемуазель Идрисси. Неделями перебираю эти папки, а в тот день, когда меня просят показать одну из них, выходит вот такая чертовщина…

– Ничего страшного, господин Шрайбер. Как вы сами сказали, это просто ностальгия.

– Сожалею, что не сумел помочь, фрау Барон, я тренирую мою проклятую память и продолжу это делать, обещаю.

Ведущий назвал верный вариант: В – Томас Манн. Последовал очередной нескончаемый блок рекламы.

Клотильда встала.

Снова тупик. Теперь на очереди Мария-Кьяра и Кассаню. Потом придется вернуться к отставному жандарму и поговорить с ним, а еще лучше – с его дочерью Аурелией.

Блямкнул телефон Клотильды.

Наталь.

Она залилась краской, как девчонка, которую застали за разговором с возлюбленным, и выключила мобильник. Не сейчас. Она прочтет сообщение позже. Пойдет в любимый грот и прочтет.

– Успокойтесь, господин Шрайбер, очень вас прошу!

Немец почесал лысину, прикрытую редкими седыми волосами.

– Если вы не очень торопитесь, я попробую найти все, что вам нужно, на облаке.

– На чем?

– На облаке. Это своего рода спасательное пространство в сети. Я потратил много лет и отсканировал все фотографии начиная с 1961 года и припрятал их в виртуальном бункере. Если моя дача сгорит или ее унесет торнадо, дело всей жизни не пропадет: на облаке архив будет храниться вечно, как на кладбище. Мне нужно надежное подключение к Wi-Fi, флешка – и я все найду.

Клотильда плохо разбиралась во всех этих компьютерных премудростях, но ей казалось маловероятным, чтобы рыскающий по кемпингу призрак мог проникнуть «на облако» и украсть файлы, которые стерегут ангелы.

К ней вернулась надежда.

– Возьму ноутбук и пойду в административный корпус, – пообещал Якоб, – там самая надежная связь. Я попрошу Червоне Спинелло разрешить мне поработать там, а потом распечатаю все на принтере. Надеюсь, завтра утром вы получите снимки. Договорились?

Клотильде очень хотелось кинуться ему на шею, но она удержалась. Хорошо бы прозвучал новый вопрос радиоведущего, тогда можно будет смыться.

Она включит телефон и побежит в грот читать послание.

Реклама закончилась. Зазвучала песня.

– Хотите чаю, мадемуазель Идрисси?

Жером страховал Валентину. Он понемногу стравливал веревку, сантиметров по десять за раз.

Рутинная работа. А девчонка молодец. Храбрая и горячая.

Еще пять метров – и она окажется на площадке, отвяжет страховку и прыгнет, как учили, «солдатиком», чтобы не повредить спину и шею.

Жером отвлекся на одно короткое мгновение, но даже будь он предельно сосредоточен, это ничего бы не изменило.

Инструктор почувствовал, что веревка ослабла, как будто на другом конце не было никакого груза. В ту же секунду она повисла в пустоте, как длинная змея, а Валентина полетела вниз. Свернувшись в клубок и прижав голову к коленям.

29

Суббота, 19 августа 1989,

тринадцатый день каникул,

голубое небо Schtroumpf farceur

Время: полночь.

Место: кемпинг «Эпрокт», пляж де л'Альга, далеко от родителей.

Повестка дня: заговор 23 августа 1989.

Присутствующие: все, кого пригласил главный смутьян.

Предупреждаю, мой невидимый читатель, речь пойдет о секретном плане. О нем никто не должен знать. Я вам доверяю, но поклянитесь держать язык за зубами.

Крест на пузе?

Договорились. Не исключено, что вы откроете этот дневник после 23 августа 1989 года, но, может, прочтете и после 2000-го, когда будет изобретена машина времени. Вдруг вам взбредет в голову переместиться в прошлое и вмешаться?

Успокойтесь, план не смертоубийственный.

Мозг банды – Николя. Да, именно так, мой брат! Скрытный малыш Нико, такой милый с родителями, взрослыми и девушками. Все проделки замышляет он. Вдохновитель, разработчик, режиссер.

Короче: у Николя есть план на вечер Святой Розы.

Все подготовлено. Гениальное представление, отрепетированное по минутам, как налет на самое большое казино Лас-Вегаса.

После 19:00…

Аперитив у дедули Кассаню и бабули Лизабетты, в овчарне Арканю, с мамой, папой, кузенами и соседями.

Между 20:00 и 21:00…

Родители едут ужинать в Casa di Stella. Ночуют там. Просыпаются поздно утром, влюбленные друг в друга.

После 21:00…

Практически все корсиканцы, живущие в бухте Ревеллата, в том числе те, кто пьет и ест в Арканю, отправляются на концерт в церковь Санта-Лючии, что в самом сердце маккии. Учитывая размеры часовни, лучше не опаздывать, иначе музыкантов «А Филетты» придется слушать стоя.

Следовательно, после 21:00:

Freedom!

Freiheit!

Libertad!

Libertà!

Нико предупредил с акцентом мафиози: «Это единственное за все каникулы окно без предков, нельзя его упускать!» Как только взрослые отбудут, состоится вылазка в «Камарг». Самый большой ночной клуб на острове, находящийся за сосновым бором. Нико комбинирует, планирует, прикидывает, ему осталось только набрать команду, как в фильме «Миссия невыполнима», решить, кого он посадит в «фуэго».

Бедные дебилы и идиоты!

Они не знают, что в любом боевике у главаря всегда есть второй – тайный – план, а подельников он просто использует. Николя вовсе не собирается везти четырех прыщавых подростков на танцульки, его не интересуют ни ламбада, ни вечер с пеной. Единственное сокровище, которое он жаждет украсть, единственный бриллиант, которого он вожделеет, спрятан в стрингах Марии-Кьяры.

23 августа, великий вечер перехода к действию, розыгрыш главного лота вещевой лотереи.

Он это знает.

Она это знает.

Они это знают.

Вот он каков, их секретный план.

Тайна Святой Розы. Николя всегда любил поступать, как папа.

А я?

Спасибо за заботу, мой читатель из будущего… Остальным до меня дела нет.

А я? А я а я а я?

Как обычно, довольствуюсь ролью немого свидетеля. Я – та, что молчит. Размышляет всю ночь, встает на заре и следует за фантазером, сказавшим: «Ты будешь плавать с дельфинами!» Я – свидетель, все знаю, но ничего не говорю.

Я слишком любопытна и упряма – для своих пятнадцати лет.

Я знаю, что слишком мала и не могу поехать с остальными, Николя ясно дал мне понять.

Он меня достал!

Желаю всей этой компашке попасться до 23-го.

* * *

Он захлопнул тетрадь и встал.

Не время отвлекаться. Клотильда медленно, но верно приближается к правде.

Надо действовать.

Заткнуть рты.

30

19 августа 2016

18:00

Клотильда в пятый раз набрала номер больницы.

– Ответьте, прошу вас, да ответьте же!

Она стояла под оливой, прислонясь спиной к корявому стволу, из глаз текли слезы, сердце готово было разорваться.

Десять минут ушло на перебранку с коммутатором. Набрать 1, потом 2, решетку, звездочку, попасть не туда, обругать медсестру, которая «не в силах помочь, ничего не знает, попытается переключить мадам на справочную».

Бип… бип… бип…

– Дайте мне поговорить с дочерью, черт бы вас всех побрал!

Телефонистка поставила ее на ожидание, и тут пришел вызов по второй линии.

Франк. Наконец-то…

– Где ты?

– В больнице Кальви! С Валентиной. – Муж ответил еще высокомерней, чем звездный хирург, которого оторвали от дела из-за банального прыщика.

– Как она?

Не тяни, мерзавец, отвечай!

– Тут Червоне Спинелло. Он привез Валу на джипе в приемный покой скорой помощи, час пытался до тебя дозвониться, но попадал на голосовую почту. Зачем ты отключила телефон? Это безответственно, Кло! Я оставил Валентину на тебя, а ты… Где ты была?

Она провела час с Якобом Шрайбером и совсем забыла о телефоне. Старый немец говорил только о себе, своем сыне Германе, который очень преуспел в жизни – стал инженером в HealthCare AG, филиале компании «Байер», и женился на оперной певице. У них трое прелестных детишек, белокурых, как все поколения Шрайберов со времен Вильгельма II. Якоб всучил ей номер любимого сыночка, участника и свидетеля лета 89-го.

– Где ты была? – повторил Франк.

Нужно собраться. Она не может сейчас дать слабину. В конце концов, Франк ведь тоже был «недоступен», никто не знал, где он, потому-то Червоне и повез Валу в больницу. Клотильда спросила, повысив голос:

– Как Валентина?

Франк как будто не услышал… но прочел ее мысли.

– Хорошо, что Червоне удалось меня предупредить! Дозвонился до кого-то в клубе ныряльщиков, тот связался с инструктором на яхте. Нас немедленно вернули в Галерию – пятнадцать человек, оплативших свое место. Я был на глубине десяти метров под водой, когда Валу упала, Кло, а ты – в кемпинге, но…

– Как Валу, черт бы тебя побрал?! – взорвалась Клотильда.

– Теперь ты за нее переживаешь?

Ирония в голосе Франка подействовала, как капля смертоносной серной кислоты.

Идиот! Ответь, как там моя дочь?!

– Умоляю, Франк!

Ты получил, что хотел, услышал, как я рыдаю! Говори же…

– С ней все в порядке, – снизошел Франк. – Несколько ушибов на локтях и подошвах. Инструктор уж так хвалил нашу дочь, так хвалил… Не запаниковала, собралась в считаные секунды. Валу очень способная. Мало кто из девчонок сумел бы, да и мальчишек тоже. У тебя потрясающая дочь. Исключительная. Красивая. Храбрая. Хладнокровная.

Хватит, Франк, я все поняла. Твоя малышка идеальна. И ее мать должна соответствовать.

– Когда вы вернетесь?

– Не сию минуту. Врачи хотят понаблюдать за ней. Придется заполнить кучу бумаг. Все могло быть очень серьезно, Кло, мы избежали чудовищной драмы… ты не представляешь…

Еще как представляю… сволочь!

Вернувшись из душа, Клотильда увидела припаркованный рядом с бунгало «пассат». Было около восьми вечера. Она прибавила шагу, а Валентина остановилась. Мать обняла дочь, уткнулась носом в шею своей драгоценной дылде и все повторяла и повторяла: «Крошка моя, бедная моя девочка, слава богу, ты цела…»

Валентина ежилась – ей было неловко.

– Ты же вся мокрая, мама.

Клотильда отстранилась. Полотенце, в которое она завернулась, действительно намочило адидасовскую майку девочки. Не нарочно.

– Пойду переоденусь…

Две минуты спустя Валентина облачилась в анилиново-зеленый топ и короткую юбку, собрала волосы в стильно растрепанный пучок, накрасила губы и глаза.

– Меня ждут ребята.

Девчонка избежала смерти – и ей плевать. Она воспринимала смерть как старую даму, с которой при встрече следует вежливо поздороваться и… разойтись. В пятнадцать лет все чувствуют себя бессмертными.

– Кто именно?

– Тахир, Нильс, Жюстен. Хочешь взглянуть на их документы?

Клотильда промолчала, но снова едва справилась с дурным предчувствием, ощущением грозящей им всем опасности.

Франк налил себе пива. Часы, проведенные в больнице, утомили его, но Клотильда не испытывала сочувствия. Она не простила мужу его тона в телефонном разговоре. У него нет монополии на страх, у нее тоже оборвалось сердце, когда она узнала о несчастном случае.

Франк кликал по зеленым, красным и синим конфеткам в Candy Crush и отвечал на вопросы жены тем безразличным тоном, каким мужчины всегда разговаривают после тяжелого рабочего дня.

Да, карабин не выдержал, нет, причина неизвестна, наверное износился, да, они проверяли перед выходом, но ничего не заметили, нет, инструктор ни при чем, все очень удручены, но такое случается, нет, он не намерен устраивать скандал и не будет подавать жалобу, да, все хорошо закончилось, ночь сна – и Валу забудет.

В голове Клотильды звучали слова Франка.

Безответственная… Ты осознаешь, насколько безответственно ведешь себя?! Где ты была?

На этот раз муж оставил отравленные кинжалы в ее груди: успокоившись, он не стал извиняться. Клотильда сдержала слезы. Она вспомнила фразу из какой-то книги: «Женщина, плачущая перед любовником, получает от него все, что хочет; та, что плачет в присутствии мужчины, который ее не любит, шансов не имеет».

И пошла в наступление:

– Есть уверенность, что это был несчастный случай?

Франк дождался, пока три конфетки не взорвались, выстроившись в ряд, слегка повернул голову и мгновенно перешел от усталой расслабленности к агрессии:

– Что ты хочешь сказать?

– Ничего… Просто… Слишком много совпадений. Падение Валу, дефектный карабин. Шесть дней назад украли мои документы… Сегодня утром кто-то накрыл стол к завтраку.

– Прекрати! – Франк так стукнул телефоном по столику, что в воздух поднялось облачко пыли. – Прекрати! Твоя дочь чудом спаслась, Кло, спустись на землю, забудь весь этот бред с потерянными и вновь обретенными друзьями. Дьявольщина, я больше не вынесу!

Франк резко поднялся, пластмассовый стул опрокинулся. Он потерял самообладание, чего с ним никогда не случалось. Он был на грани срыва – думал, что его дочь погибла или останется парализованной до конца дней.

Значит, Клотильда тоже должна быть в куриной истерике?

Раз это не так, она – дурная мать?

Франк сунул телефон в карман, повернулся, чтобы уйти, и бросил напоследок:

– И еще одно. Когда ходишь в душ, не оставляй мобильник на кровати.

Черт, черт, черт…

Клотильда вспомнила о сообщениях Наталя. Убедившись, что с дочерью все в порядке, она минут десять переписывалась с ним, и они договорились встретиться на следующий день. Наталь пригласил на чай привидение (его слова) – Лидию Дитц, именно и только с ней он хотел общаться. Ничего компрометирующего в посланиях вроде не было, но в каждом предложении был подтекст, Франк – не идиот, мог догадаться.

Клотильда тоже могла укусить.

– Ты залез в мой телефон?

– А тебе есть что скрывать?

Неужели он посмел?

Франк шагнул в темноту:

– В баре собираются покеристы. Червоне меня пригласил. Я решил сходить. – Прежде чем исчезнуть в ночи, он обернулся и произнес, медленно роняя слова: – Прошу последний раз, Кло, забудь! Займись дочерью. Мужем. Сегодняшней жизнью. А все остальное выбрось из головы!

31

Воскресенье, 20 августа 1989,

четырнадцатый день каникул,

небо цвета морской бездны

Он врун. Все мужчины вруны.

Это обман, шутка, хитрый план.

Чтобы заманить меня в ловушку.

«Арион» качается на волнах, а Наталь все говорит и говорит – о дельфинах, белугах, нарвалах, морских свиньях и всех китообразных Средиземного моря. Он описывает естественную среду их обитания, ум – «Это вовсе не легенда!» – и обучаемость. Объясняет, как их найти, употребляя сложное слово апвеллинг! На французском это означает следующее: находишь уголок океана с большой глубиной и сильным течением, которое выталкивает на поверхность… питательные вещества. Течения на месте не стоят (ха-ха, каламбур!), но дельфины – большие хитрюги и умеют их находить. Наталь тоже умеет! Самое главное из течений – лигурийско-провансальское, которое, на нашу удачу, проходит в десяти километрах от акватории Ревеллаты.

Кто купится на эти сказки?

Точно не я. Наверняка найдутся девицы, одетые в стиле Hello Kitty, в бикини «Барби» и бейсболки «Минни Маус», которые будут визжать от восторга при мысли об объятиях с дельфинами. Меня мускулистый улыбчивый морской разбойник не проведет. Он сказал: «Лучше переоденься, не то напугаешь моих прирученных друзей», но я не из тех, кто по первому слову мужчины меняет униформу. Я надела черные джинсы, футболку и бейсболку с логотипами фильма «Челюсти» Стивена Спилберга. Клевый образ, хотя понравится скорее зубастым хищницам, чем интеллектуалам Мирового океана.

Мы прибыли в сердце его заповедника. Ничего особенного я не почувствовала, разве что ветер и качка усилились. Маяк де ла Ревеллата за нашими спинами стал похож на зубочистку, воткнутую в канапе. Наталь заглушил мотор и начал молиться. Вроде как.

Я знала слова наизусть.

Я замолчала. Наталь был впечатлен.

Я позволила ему закончить.

Согласитесь, довольно чудно́ цитировать диалог из фильма в открытом море.

Наталь закурил, даже не подумав предложить мне сигарету. Ну конечно, он ведь считает меня сопливой девчонкой!

– Долго ждать не придется, – сказал он между двумя затяжками. – Помнишь историю Маленького принца? Как он себя вел, когда приручал Лиса? Что считал самым важным?

– …

– Приходить каждый день в одно и то же время. Увидишь, принцесса, прирученные дельфины похожи на рыжего хитрюгу. Они привязываются к человеку и приплывают точно в назначенный час. Гляди…

Он плавно взмахнул рукой, приглашая меня повернуть голову налево.

Я ничего не вижу. Наталь снова вешает мне лапшу на уши:

– Там… замри…

Господи, они правда здесь… Я их видела.

Клянусь, я ВИДЕЛА их, как ручку, которую держу в руке, и тетрадь, в которой пишу!

Четыре дельфина – два больших и два поменьше – плыли к нам, выпрыгивали из воды, ныряли, снова появлялись и тут же погружались.

Я заплакала. И лила слезы, пока Наталь разговаривал с ними и кормил рыбой. Я терла глаза, и пальцы становились черными от расплывшейся туши.

– Проголодался, Орофин? Не жадничай, пусть твоя семья тоже поест! Лови, Идриль! Галдор, Татиэ, ну-ка посторонитесь!

Клянусь, четыре дельфина находились метрах в трех от нас, вокруг был не дурацкий океанариум, а море, мы явились в гости, значит, должны что-нибудь подарить, вот и нечего экономить на мороженой рыбе!

– Хочешь к ним?

– А можно?

– Конечно, если ты умеешь плавать…

Еще бы я не умела.

Я мгновенно разоблачилась, и Наталь не удержался от улыбки, увидев на мне бикини. В этой улыбке не было ничего порочного – так улыбается отец, обнаружив, что его маленькая девочка надела бальное платье прямо на пижаму.

Я нырнула, не дав Наталю насладиться сапфировыми пайетками на сизо-синем фоне и цветочками с жемчужинами-росинками.

Я касалась их, клянусь, гладила малышей Галдора и Татиэ.

Не верите? Ну и ладно! Моя ладонь скользила по плавникам и гладкой шкуре, ощущала мельчайшие неровности. Я смотрела под воду и видела, как одним движением хвоста они уходили на десятиметровую глубину, а потом в два приема снова поднимались на поверхность. Это не сон, не греза, мой будущий читатель, а нечто большее… За гранью земного опыта.

Я плавала с дельфинами!

– Вылезай, – сказал Наталь, заводя двигатель. – Хочу тебе кое-что показать.

* * *

Солнце зашло за бунгало аллеи С.

Он закрыл тетрадь и посмотрел на фотографию, сделанную летом 1961-го. Пора заканчивать. Нужно заткнуть глотку прошлому, развести большой костер, все сжечь и развеять золу.

Как будто ничего не было.

32

19 августа 2016

20:00

– Ваше пиво, герр Шрайбер.

Марко, молоденький официант из бара «Эпрокт», убедился, что бутылка «Битбургера» хорошо охладилась, и только после этого подал ее Якобу. Каждое лето патрон заказывал восемь ящиков этой марки для старейшего постояльца кемпинга – этакая имперская привилегия, восходящая к эпохе Бисмарка.

– Danke.

Немец даже глаз от компьютера не поднял. Марко терпеть не мог Шрайбера. Он был из тех клиентов, которые много о себе понимают: снисходительно улыбаются, поучают, объясняют отчего и почему – в частности, почему раньше «все было лучше» – обслуживание, кофе, мотоциклы и Средиземное море… В одном нельзя было упрекнуть Якоба Шрайбера: в свои семьдесят с гаком он был энергичен, любознателен и не гнушался объяснять, чем карбоновые шары для петанка лучше шаров из нержавейки, в чем превосходство фотопленки над цифровой записью и насколько пиво, сваренное вручную, вкуснее заводского.

Его дни в кемпинге проходили строго по тактической схеме 4-4-2. Партия в петанк утром, от десяти до двадцати фотографий сразу после полудня и бутылка пива вечером. И так изо дня в день. Казалось, этот человек собирается прожить еще как минимум лет двадцать.

Такие не играют в покер с соседями-туристами в общей гостиной.

Якоб нервничал. В его возрасте неожиданности противопоказаны. Скопировано 67 % – указывала серая полоска, медленно окрашивавшаяся в бледно-зеленый. Файлы на экране компьютера мелькали со скоростью титров в новых полицейских сериалах – на вкус Якоба, недостаточно быстро. Ему нужно было скачать с облака порядка восьми сотен фотографий, сделанных летом 89-го. Они хранились в высоком разрешении (300 dpi), его старичок-ноутбук напрягался и тормозил, а может, Wi-Fi в баре был плоховат.

До конца копирования осталось 11 минут. Сообщение напоминало лживую рекламу, ожидание в очереди или пробке. Секундная стрелка на часах Якоба без устали наматывала круги по циферблату.

21:12

Следующий, последний за день вопрос викторины прозвучит через полчаса.

Скопировано 73 %

Он терпеливо ждал, разглядывая висящие на стенах бара пять постеров и шесть фотографий, которые сам же и подарил Базилю и Червоне Спинелло, попросив взамен одну-единственную привилегию: пиво, бретцели и кнакеры прямо из Рейнской области.

Лето 1961-го, 71-го, 81-го, 91-го и 2001-го.

Якоб с гордостью творца смотрел на снимки, запечатлевшие быстротекущее время, – от первых канадских палаток до «самораскрывающихся» иглу; от спальных мешков на пляже до «самонадувающихся» матрасов; от костров до навороченных барбекюшниц. Совершенно неожиданно – он даже свой «Битбургер» не успел допить – загрузка завершилась!

Schei е!

Старик сделал последний глоток, зачерпнул горсть бретцелей, сунул под мышку ноутбук и подхватил чехол с шарами для петанка. Он никогда не расставался со своими Prestige Carbone 125 Demi-dure, ценя их на вес золота. Злые языки утверждали, что на ночь герр Шрайбер прячет свое сокровище под матрас и спит на нем, как Принцесса на горошине.

Вечер плавно перетекал в ночь. Цикады, прятавшиеся от жары в оливах, возвестили конец дня, как хор муэдзинов с тысячи минаретов. Якоб Шрайбер не обратил внимания на звуки у себя за спиной. Он шел быстрым уверенным шагом, ноги в носках и кожаных сандалетах сами несли его к бунгало. Так уже было – 8 июля 1990-го, когда Германия выиграла чемпионат мира по футболу и он выпил восемь банок пива с туристами разных национальностей. Герман и Анке еще были с ним, он до конца лета пил местное пиво, а потом дал себе слово никогда больше не быть таким транжирой. Два года назад Якоб в одиночку наблюдал за новой победой своей страны и даже не стал открывать бутылку, чтобы отпраздновать гол Марио Гётце во втором дополнительном тайме.

Германа и Анке с ним уже не было.

Он открыл дверь кемпера, положил чехол с шарами на пол у стола и включил транзистор. Время есть, двенадцатый вопрос прозвучит после рекламы, через девять минут. Якоб устроился в гостиной, включил ноутбук и кликнул на папку «Лето 89-го». Его мысли были заняты вопросами № 9,10 и 11. Он удивительно легко на них ответил, что странно: за семь лет ему ни разу не удалось перешагнуть за десятый… Неужели малышка Клотильда Идрисси приносит удачу? Ответив на десятый вопрос, он выиграл энциклопедию Брокгауза в двадцати четырех томах. Теперь у него стало аж три экземпляра, семьдесят два толстенных тома, и он всерьез подумывал перевезти один комплект на Корсику.

Двенадцатый вопрос соответствовал третьему уровню, до которого добирался один игрок из миллиона – если верить статистике, выложенной на сайте. Денежные выигрыши не предусматривались, зато можно было получить VIP-пропуск в пинакотеки, монументальный комплекс мюнхенских музеев, с правом посещения закрытых для публики галерей и реставрационных мастерских. Прилагался дополнительный бонус: перед уходом скульптор лепил бюст посетителя, потом его выставляли в специальном зале. Всего семнадцать «яйцеголовых» немцев вошли таким образом в историю.

Якоб находился в одном вопросе от того, чтобы стать восемнадцатым.

Он рассеянно просматривал фотографии лета 89-го. Удивительно, как ясно сохранились в памяти лица: малышка Клотильда, Николя Идрисси, Мария-Кьяра Джордано, Аурелия Гарсия, Червоне Спинелло. Тех, кто приезжал всего раз, он помнил хуже, но несколько имен всплыло – Эстефан, Магнус, Филипп. Шрайбер быстро пролистал пейзажные и жанровые снимки и сосредоточился на подростках.

Итак, фотографии пропали, что, безусловно, выглядит тревожно. И пропажа явно связана с возвращением на остров Клотильды Идрисси. «Будем последовательны – сначала игра, а к снимкам вернемся позже…»

Никогда прежде Якоб не чувствовал себя таким собранным.

Потому и не услышал скрипа гравия под окнами.

Диктор сообщил, что задаст пресловутый двенадцатый вопрос ровно через минуту. В правой руке Якоб сжимал телефон, левой – она нервно подрагивала – продолжал двигать мышку.

Лето-89 проплывало по экрану. Пляж де л'Альга на закате, Тюлений Грот на восходе, партия в петанк, подростки танцуют, административный корпус, стоянка.

Noch 30 Sekunden, предупредил радиоголос.

Якоб потер глаза – что-то беспокоило его на очередном снимке.

Дверь бунгало медленно отворилась.

Noch 15 Sekunden.

Якоб как загипнотизированный смотрел на машины, стоявшие в кемпинге «Эпрокт», узнавая, среди прочих, красный «фуэго» Идрисси. Ту самую машину, которая через двадцать четыре часа разобьется на скалах Петра Кода. Подпись гласила: «23 августа 1989», но внимание старого немца привлекла не датировка, а подросток, смотревший на автомобиль взглядом человека…

Noch 05 Sekunden.

…знающего, что произойдет.

Noch 01 Sekunde.

Якоб закрыл глаза, чуть выставил вперед большой палец и сконцентрировался. Диктор выпалил вопрос со скоростью пулемета MG 08. На ответ было три секунды.

Варианты: А – Менхенгладбах; В – Кайзерслаутерн; С – Гамбург; D – Кельн.

Ein.

Он знал ответ!

Zwei.

Он не сомневался, хотя был осторожен от природы. Перед его мысленным взором встала картина: палец касается верного ответа на экране, с ним связываются журналисты, его фамилия крупными буквами напечатана в местной газете.

В Большой галерее Новой пинакотеки выставляют его голову из бронзы.

Drei.

Это было последнее, что зафиксировал мозг.

Якоб никогда не перейдет на третий уровень.

Палец замер в нескольких миллиметрах от сенсорного экрана телефона, и в этот самый момент кто-то ударил его в правый висок. Якоб рухнул на пол, потянув за собой стол, ноутбук и телефон.

В узком коридорчике кемпера А31 лежал человек в крови, с пробитой головой.

В последний момент он увидел изображение на экране компьютера, валявшегося в нескольких сантиметрах от его лица.

Та же фотография – «фуэго» на стоянке и человек, знающий, что будет. Нынешним вечером они поздоровались за руку, и тот спросил, не случилось ли чего, зачем в столь поздний час понадобился интернет.

Червоне Спинелло.

Он колебался много долгих минут, слишком долгих.

Ликвидировать фотографии – плевое дело, достаточно выбросить ноутбук в мусорный контейнер, и он исчезнет без следа. Туда же пойдут и шары для петанка, так что орудия преступления никто никогда не найдет.

Но что делать с телом старого немца? Воспользоваться ночной темнотой и тишиной? Слишком поздно, уже слишком поздно.

По аллее А шла шумная компания, наверняка покеристы доиграли партию и теперь обсуждают, насколько успешно блефовал каждый, исключительные удачи и безнадежные ставки. Следом за этими появятся остальные картежники, значит, нужен другой выход.

Теперь, когда все кончено, он нуждается в покое.

33

Он вытер кровь с рук и шаров, вымыл пол, покинул кемпер, дошел до самого дальнего фонаря и открыл дневник.

Все было красным.

Все, кроме этой тетради со словами глубокого синего цвета.

* * *

Воскресенье, 20 августа 1989,

четырнадцатый день каникул,

небо цвета делъфинидина

Дельфинидин, мой читатель из будущего, это научное название голубого пигмента, который содержится в лепестках цветов. Правда, невероятно? Этого пигмента не хватает розам, поэтому на свете никогда не будет ни одной голубой розы!

Я – не роза.

Я сохну на камнях пляжа Ошелучча. Пусть Наталь пялится сколько хочет на мой купальник наивной наяды в синих тонах – без черепа, скелета, черного цвета.

«Арион» стоит на приколе у скал. Пляж Ошелучча – не секретная бухта, куда можно попасть только с моря. Существует узкая тропинка, которая ведет от моря прямо в кемпинг «Эпрокт», но она слишком крутая, чтобы спускаться по ней во вьетнамках с солнечным зонтом под мышкой. Вот почему на пляже Ошелучча всегда меньше народу, чем на пляже де л'Альга.

Сейчас мы тут одни.

Наталь Анжели говорит, я на этот раз внимательно слушаю.

– Сама видишь, Клотильда, это идеальное место для моего заповедника. Для начала будет достаточно построить причал для швартовки, кассу и бар. За образец я возьму бухту Тамарин на Маврикии, возможно, ты о ней слышала?

Я качаю головой, закрываю глаза. Хочу слушать его голос, пусть говорит что хочет.

– В той бухте обитают десятки дельфинов. От желающих выйти в море нет отбоя, приходится ограничивать число кораблей. На Маврикии это превращается в индустрию, но здесь все будет иначе. Выход в море станет привилегией избранных, а дальше посмотрим, как пойдет. Если все получится, построим настоящее здание, бассейн с морской водой, медицинский центр, пригласим небольшую команду исследователей…

Я чувствую, что он поворачивается ко мне, подходит ближе. У него холодная тень.

– Ты поговоришь с дедом? Сделаешь это для меня?

Я открываю глаза.

Вот он стоит, красивый и загорелый, как неуловимый пират, в бандане на бритом черепе и босой. Черт, этот тип просит меня о помощи, а сам умеет разговаривать с дельфинами! Он словно вышел из книги или фильма, взял меня за руку и отвел туда.

– Конечно… С чего бы деду отказывать?

– Да ему плевать на китообразных, на туристов и на меня. Но если попросит внучка, влюбленная в дельфинов…

Наверное, в этот момент мне бы следовало начать ломаться, торговаться, ставить условия, но я не могу и просто хлопаю в ладоши.

– Я все сделаю! Каким представляешь музей?

Наталь открывает рот и начинает «петь», используя незнакомые слова: экологические нормы, семейство стандартов ISO, по которым проходит сертификация, композитные материалы, очистные сооружения, бюджет… Я упускаю нить, но тут пират произносит слово, выбивающееся из общего ряда. Мама. Я вздрагиваю.

Кажется, я впервые ему тыкаю.

– Ты говорил об этом с мамой?

– Конечно. Она архитектор, специализируется на экозданиях, у нее есть практическая жилка. Пальма сказала, что достаточно будет поставить солнечные батареи тут и там – и мы сможем обеспечить себя энергией.

Наталь указывает пальцем на самые плоские скалы.

Невероятно!

– Ты приводил ее сюда?

Он очень похоже изображает мероу или какую-то другую рыбу с круглыми глазами.

– Да. Твоя мать – компетентный, блестящий специалист. Если дело с моим проектом выгорит, думаю, никто лучше нее не нарисует…

Я прерываю его излияния:

– Если она такая умная, почему ты ее не попросишь поговорить с дедушкой?

Он садится рядом, мой Робинзон Крузо, обхватывает руками колени. Чудесная поза – этот сильный, уверенный в себе мужчина сейчас похож на маленького мальчика.

Такой человек на свете один, и я его нашла, но, к несчастью, опоздала родиться на десять лет.

– Скажем так: твоя мать – не самая любимая из невесток… Как бы это объяснить попонятней? Один тот факт, что она не корсиканка, уже минус, неблагоприятное обстоятельство. Преодолимое, согласен. Но Пальма усугубила свою вину, когда увезла твоего отца на континент, причем не в Экс или Марсель, а на север, под Париж… Для Идрисси этот поступок равносилен краже.

– Я тоже живу на севере.

– Да, но в тебе течет корсиканская кровь. Ты – Идрисси по прямой линии и, возможно, однажды унаследуешь восемьдесят гектаров островной земли! Будем надеяться, этого достаточно, чтобы убедить твоего деда…

Если вы еще не поняли, я успела по-настоящему влюбиться, то есть чувствовала желание отдать мужчине все, пожертвовать убеждениями, честью и узнать, что данные клятвы нарушены, хуже того, они были ложными. Я поняла это инстинктивно и напряглась: в результате естественного отбора выжили самые недоверчивые женщины, а импульсивные и наивные вымерли. Осторожность стала второй натурой лучшей половины человечества.

– С чего бы я стала помогать тебе, Наталь? Ты обожаешь мою мать и наверняка разыграл для нее номер с дельфинами. Вы плыли, качались на волнах, ныряли в открытом море, а потом вернулись сюда, на этот пляж. Ты предпочитаешь ее, а помочь просишь меня. Странно получается…

Я не сумела расшифровать взгляд Наталя, хотя сразу подумала: «Пусть любимый человек всегда так на меня смотрит!» Удивленно, заинтригованно, с тревогой, но и с восхищением. Такие глаза бывают у покеристов, когда они пытаются просчитать карты партнеров и повышают ставки. Ловят на живца…

Наталь собрался с духом и заговорил:

– Сыграем в открытую, Клотильда. Тебе пятнадцать лет, ты оригиналка, бунтарка, фантазерка – именно такие девушки мне и нравятся. Но… тебе пятнадцать. Предлагаю сотрудничество. Привилегированное. Разделим мечту спасти дельфинов, планету, вселенную. Имей в виду, я мало кому в жизни делал подобные предложения.

Он протягивает мне ладонь, как воспитатель в колонии для малолеток, забивший гол, и я с удовольствием хлопаю по ней.

Мечтая, чтобы он задержал мои пальцы в своих.

Поцеловал бы меня в губы.

Крепко обнял.

– Мы с тобой одной крови, так ведь, Клотильда? Ловцы грез против остального мира.

Он приводил сюда маму.

Возможно, целовал ее.

Возможно, раздевал и они занимались любовью.

Возможно, мамино тело возбуждает его – как всех мужчин, но, лаская ее, он думает обо мне.

Возможно, ей он шепчет на ухо: «Обожаю…» – а любит меня.

– Я хочу подписать договор, Наталь. Сроком на тридцать лет. Я хочу тридцать процентов от прибыли, корабль, названный моим именем, кабинет со стеклянными стенами и видом на море, собственную пару дельфинов. Я хочу одеваться как хочу. И если получу все это, то сяду к дедуле на колени и поторгуюсь с ним насчет твоей безумной затеи.

Он расхохотался:

– И все?

– Да… Плюс поцелуй в щеку.

34

20 августа 2016

08:00

Течение уносило прочь пустые бутылки, обрывки серпантина и конфетти, как мечты усталых танцоров и отчаявшихся гуляк, а поутру море возвращало их на мелководье. Вылинявшими. Почти бесцветными. На заре.

«Арион» покачивался на воде среди мусора. Наталь как будто не замечал этого, он давно перестал надеяться, что однажды выловит из воды запечатанную бутылку с запиской, брошенную в море тысячу лет назад.

Клотильда опаздывала, но все-таки остановилась перед спуском на пляж Ошелучча и на несколько мгновений перенеслась в прошлое. Песок остался прежним, и галька, и пена, и водяная пыль, напитанная острыми перечными запахами цветов, растущих у подножия скал. Никаких перемен – если не смотреть в сторону павильона «Тропи-Каллисте» или строительной площадки комплекса «Скала и Море». Что-то снова всколыхнулось у нее в сердце, совсем как вон тот баркас на волнах.

Господи, до чего же хорош Наталь!

Сидит, мерзавец, смотрит вдаль переливчато-синими глазами, сметает взглядом все барьерные коралловые рифы, и плывут к горизонту спинороги и рыбы-клоуны, расцвечивая и вздымая океанскую гладь.

Наталь был в фуфайке светло-розового цвета с капюшоном, чуть великоватых ему джинсах и кожаных сандалиях. Клотильда поняла, что он часто вот так останавливается, замирает, потому что научился довольствоваться малым, сохранил волшебную власть над несбывшимися мечтами и умеет мысленно превращать реальность в нечто прекрасное. Сделать из рыбного отдела супермаркета морской заповедник. Отправиться из аэропорта Аяччо «Наполеон Бонапарт» в одиночный трансатлантический перелет на драндулете из драндулетов. Мимолетное объятие с женщиной, которая засыпает рядом с ним, превратить в звездную ночь любви с одной из прежних пассий, пассажирок «Ариона».

Красивый. Надежный. И хрупкий.

Опасный.

«Нет никого опасней мужчин с переливчато-синими глазами, – подумала Клотильда. – Разрушив коралловый риф, запускаешь морских чудищ на безопасное место, туда, где барахтаются взрослые с детьми».

Они остановились в метре друг от друга.

– Ты играла с огнем, назначая мне свидание на этом пляже, – сказал Наталь. – Я пообещал себе, что ноги моей здесь не будет.

– Ты много чего обещал…

Он не ответил, только перевел взгляд на «Арион».

– Между прочим, тебе повезло. Я сегодня свободен – выхожу на работу завтра утром.

Клотильда прикусила губу.

– Зато у меня времени немного. Муж отправился на пробежку к Нотр-Дам де ла Серра на полчаса-час, не больше. Я должна вернуться в «Эпрокт» одновременно с ним. Все… довольно сложно… Я сказала, что потеряла здесь серьгу. Большое серебряное кольцо. Это правда. Я ее действительно потеряла, во время концерта.

Все крошечные морщинки Наталя пришли в движение хором, как будто все эти годы репетировали сложный танец, призванный сделать его улыбку неотразимой.

– Тебе помочь найти серьгу?

Он взял ее за руку простым, естественным жестом. Они шли медленно, глядя на песок.

– Ты помнишь? – спросила Клотильда.

– Конечно. Думаешь, я часто приводил девушек в мое святилище?

О да, мой прекрасный ловец сирен, я уверена, что ты себе ни в чем не отказывал!

Она посмотрела на море:

– Дельфины все еще здесь?

Наталь не поднял глаз. Не ответил. Клотильда продолжила – его она выслушает потом, даст объясниться, не станет перебивать.

– Галдор и Татиэ наверняка живы, впрочем, как и Орофин и Идриль, ведь говорят же, что дельфины могут иногда прожить больше полувека. И память у них, как у слонов! Даже лучше. Ни у одного млекопитающего на Земле нет такой памяти. Я читала, что они способны узнать партнершу по голосу через двадцать лет после расставания. Ты знаешь хоть одного человека, способного на такое?

Глаза по-прежнему опущены.

Зачем она сказала ему об этой дурацкой серьге?

Клотильда обвела взглядом закрытый павильон «Тропи-Каллисте» и ряд мусорных контейнеров серого цвета. Судя по афишам, Мария-Кьяра гастролирует в западной части острова, вчера она была в Сартене, сегодня вечером поет в Проприано, но через два дня вернется в Кальви.

Она еще крепче сжала руку Наталя, словно предупреждая, что собирается сказать нечто важное:

– Что это за бред? Жалкий ночной клуб, грязные бараки. Здесь должен был находиться твой заповедник и музей. Объясни, в чем дело, Наталь! Объясни, как вышло, что план Червоне Спинелло победил твой проект?

По воздуху летали целлофановые пакеты, катались по песку пустые бутылки. Команде «зеленых» потребуется много часов, чтобы вычистить пляж, а через день «хлев» опять вернется. Как ее дедушка Кассаню дал разрешение на подобное святотатство, выбрал не святилище Наталя Анжели, а помойный пляж?

– Это старая история, Клотильда. Прошлое. Давай не будем, прошу тебя.

«Ладно, ладно, успокойся! Нельзя слишком на него давить…» – подумала Клотильда.

– Ты приводил сюда мою мать.

«Идиотка! Безумная дура! И это ты называешь “не давить”?»

На этот раз Наталь среагировал:

– Да… А ты была готова пустить в ход когти, клыки и иголки, мой маленький, обезумевший от ревности ежик.

– Было из-за чего сходить с ума?

– Нет.

Они остановились, повернулись лицом к «Ариону».

– Я была пятнадцатилетней девчонкой, но не идиоткой, Наталь. Ты раздевал мою мать взглядом. Она смотрела на тебя и… вожделела! Ни один мужчина, даже папа, не вызывал у мамы таких чувств.

Большой палец Наталя погладил ладонь Клотильды, и эти легкие касания сработали как крылья бабочки, вызывающие цунами на другом конце света.

Буря эмоций, шквал желаний.

Ураганная любовь? Такая бывает?

– Хорошо, Клотильда, давай сбросим маски! Они потрескались, а наши лица покрылись морщинами. Летом восемьдесят девятого мне было двадцать пять, а твоей матери – сорок. Да, нас тянуло друг к другу. Физически. Но Пальма хранила верность мужу, и между нами ничего не случилось, поверь мне, хотя искушение было.

– Какие благоразумные ангелочки! – съязвила Клотильда.

Наталь продолжил как ни в чем не бывало:

– Пальма хотела изменить твоему отцу, но вовсе не потому, что влюбилась в меня или разлюбила его. – Он печально улыбнулся. – Все в точности до наоборот.

– Я ничего не понимаю, Наталь.

– Твоя мама сблизилась со мной, она кокетничала, мы прогуливались у всех на виду, чтобы на острове об этом судачили… но любила Пальма своего мужа Поля Идрисси! Теперь понимаешь?

– Прости, все еще нет…

– Она хотела заставить твоего отца ревновать! Все просто, Клотильда. Ей не было дела до моего заповедника и дельфинов. Пальму интересовало одно – реакция твоего отца.

Клотильда отпустила руку Наталя. Ветер ласкал лицо и ноги, как не умеет ни один мужчина.

– У твоих родителей не все было гладко, Клотильда.

Она больше ничего не хотела слышать. Не здесь. Не сейчас.

– Все старо как мир, дорогая. Помнишь, ты сидела на скамейке в порту Stareso, напротив «Ариона», и читала «Опасные связи»? Твоя мать играла со мной, использовала одного, потому что любила другого, а я поддался и попал в ловушку как последний идиот. Пальма была прелестной, обаятельной, породистой, она проявила интерес к моему проекту и поделилась конкретными идеями как профессиональный архитектор. Я почти поверил, что мы сможем осуществить их вместе. Мне казалось, что между нами рождается настоящее – взаимное – чувство. А на самом деле…

Клотильда смотрела под ноги, но видела только окурки и пивные банки, а если раскопать песок, наверняка найдутся презервативы. И никаких сережек…

– На самом деле близость зарождалась между мной и… тобой. Это сыграло свою роль.

Клотильда поймала ладонь Наталя и развернула его лицом к себе. Ну что ж, раз маскараду конец…

– Предаваться мечтам о матери, позволяя дочери фантазировать о тебе, – не слишком ли коварный план?

– Нет, Клотильда… Нет… Ты в пятнадцать лет выглядела на тринадцать, но мне все было ясно. Я догадался.

– О чем?

Наталь смутился и очаровательно покраснел.

– Какой ты станешь… со временем. Умницей, фантазеркой, жадной до жизни, забавной девушкой, которая, даже постарев, останется моей единомышленницей.

Далекий голос эхом откликнулся в мозгу Клотильды. Мы с тобой одной крови. Ловцы грез против остального мира.

– Я был на десять лет старше – всего на десять, кривые наших жизней пересекались, но твоя готовилась взлететь на самый верх соблазнительности, а моя уже бежала вниз.

– Прекрати!

Он вдруг нагнулся, как будто хотел вырваться, отдалиться.

– Хватит изображать все в черном цвете и разрушать себя. Ты прекрасно знаешь, что…

Он поднялся, не дав ей закончить. Между большим и указательным пальцем блестела серебряная серьга.

– Твоя?

Невероятно!

Магия. Колдовство.

– Спасибо.

«Никогда не борись с магией, – сказала себе Клотильда. – Это приносит несчастье!» Внезапно ей стало ясно, что делать. Нужно его поцеловать.

Всего один поцелуй – в честь договора, заключенного двадцать семь лет назад.

Один поцелуй, и все.

Чтобы не умереть идиоткой и не жалеть всю оставшуюся жизнь, после того как «поедешь с ярмарки».

Почувствовать вкус его губ.

Клотильда нежно коснулась губами губ Наталя.

На миг, всего на миг.

Так и было задумано, следуя приличиям.

Один миг, всего один.

Потом их пальцы переплелись вокруг серебряного колесика, рука Клотильды легла на затылок Наталя, его рука – на ее талию, рты притянулись, языки кинулись наверстывать упущенное время, тела слились воедино, как будто им на роду было написано стать парой.

Словно кроме них в мире ничего больше не существовало.

Они долго целовались и обнимались, не зная, как замедлить время. Клотильда положила голову на плечо Наталю и устремила взгляд на «Арион». Пальцы рыбака, неутомимые, жадные, неловкие, гладили ее по спине, как пятеро близняшек, только-только вставших на ножки.

– Спусти его на воду, Наталь. Давай поднимемся на борт и вернемся к дельфинам, снимем продолжение фильма. Если есть «Челюсти-5», то почему не может быть «Голубой бездны-2»…

Он сокрушенно улыбнулся:

– Это невозможно, Клотильда.

– Почему?

Она снова поцеловала его и почувствовала себя волшебно живой.

– Невозможно… невозможно сказать тебе.

– Почему? Зачем ты посадил «Арион» на цепь? С какой стати женился на Аурелии? И с чего вдруг стал бояться призраков?

– Все очень просто – я их видел.

– Брось, Наталь, призраков не существует! Я в них не верила даже в пятнадцать лет, хоть и одевалась под Лидию Дитц. Это была игра. Призраки – полная противоположность вампиров. Один поцелуй – и они исчезают.

Клотильда поцеловала Наталя.

– Я ее видел.

– Кого? Кого ты видел?

Он уклонился от поцелуя, только крепче прижал ее к себе.

– Ты решишь, что я сбрендил.

– Уже…

– Мне не до шуток, Клотильда. Я никому не рассказывал, даже Аурелии, но это преследовало меня всю жизнь… с тех самых пор.

– С каких именно?

– С 23 августа 1989 года.

Она скользнула ему под руку.

– Расскажи мне, Наталь. Пожалуйста.

– Я был на вилле Пунта Росса, у себя дома. Один. Я пил. Меньше, чем сегодня, но пил. Во всяком случае, в тот вечер. Я знал, что не увижу Пальму, – как ты помнишь, был День святой Розы, годовщина знакомства твоих родителей. Вот я и топил свою жалкую ревность в миртовой водке и смотрел на вершину Капу ди а Вета. Призрак появился в 21:02. Время точное – у меня работал телевизор, началась «Таласса», и на экране высветились эти цифры. 21:02.

Призрак находился в ста метрах от дома, на Тропе Таможенников. Он не двигался.

21:02… 23 августа 1989 года.

Клотильда вздрогнула, потерлась щекой о горячую шею Наталя. Ей захотелось спрятать лицо под его капюшоном. «Фуэго» нырнул в пропасть ровно в 21:02, так было написано в отчетах, составленных жандармами и службой спасения.

– Я знаю, в это невозможно поверить, Клотильда, знаю, что ты сочтешь меня полным психом, но в ту секунду, когда машина твоих родителей разбилась о скалы Петра Кода, в то мгновение, когда твой брат, твой отец и твоя мать расставались с жизнью, я видел в окно Пальму – так же ясно, как тебя сейчас. Она смотрела на меня, словно хотела проститься, и долго стояла, не решаясь преодолеть последние разделявшие нас метры. Я понял, что она не сдвинется с места, поставил стакан на стол, открыл дверь и побежал к ней. Но она уже исчезла.

Наталь мертвой хваткой вцепился в спину Клотильды, как будто пальцы у него свело судорогой.

– Я узнал об аварии несколько часов спустя, – продолжил он. – И только тогда понял. В тот момент, когда я увидел твою мать, она испускала последний вздох в четырех километрах от Капу ди а Вета. Значит, это был призрак… Кто в такое поверит?

– Я. Я тебе верю! Еще бы мне не верить. Призрак написал мне. Смотрел, как я стою под дубом в Арканю. А вчера завтракал и читал газету. Этот призрак завел собаку, чтобы не скучать.

Клотильда поцеловала Наталя в шею долгим поцелуем и разомкнула объятия.

С сожалением.

– Мне пора… Франк скоро вернется. Все… все будет очень непросто… Увидеться снова. По-настоящему. – Она заставила себя улыбнуться и продолжила: – Правило номер один любого учебника неверности для начинающих должно гласить: «Никогда не заводите любовника, если проводите отпуск с семьей – мужем и дочерью».

– Завтра утром я работаю. – Уверенность, прозвучавшая в голосе Наталя, привела Клотильду в замешательство. – А вот сегодня, во второй половине дня, свободен. Можем встретиться.

– Исключено. Я не сумею придумать правдоподобный предлог, ведь сережка уже нашлась. Франк недоверчив и…

– Бельведер Марконе, – перебил ее Наталь. – В час дня. Думаю, муж отпустит тебя туда одну.

Бельведер Марконе.

А ведь верно.

Франку никогда не придет в голову, что она собирается встретиться там с любовником.

Это последнее место, где ей захотелось бы изменить мужу.

Бельведер у мемориального кладбища Марконе, знаменитого мавзолеями богатейших корсиканских династий Балани и самым величественным из них, где покоятся члены клана Идрисси.

Там лежат ее родители.

35

Понедельник, 21 августа 1989,

пятнадцатый день каникул,

голубое небо цвета бездымного огня

Сегодня утром я ничего не буду сочинять. Просто перепишу!

Слово в слово.

Из сегодняшней «Корс-Матен». Дело подрядчика из Ниццы, который утонул с карманами, полными бетона, а может, золота, уж и не знаю. Эта история, по мнению журналистов, пришлась очень кстати. Собственного мнения на сей счет у меня нет, потому я и решила процитировать статью. В ней приводятся данные Национальной службы охраны прибрежных зон и приозерной полосы о бесконечных процедурах вокруг их использования, а также размерах и границах зон биоразнообразия. Я прочла утреннюю газету и уже не знаю, могу ли все так же любить дедулю… или пора начинать опасаться его. Сами решайте.

Выдержка из «Корс-Матен»

«Кассаню» – самое древнее слово кельтского, окситанского, старокорсиканского происхождения. Означает оно «дуб». В 1926 году покойный Панкраций Идрисси назвал так единственного сына в честь трехсотлетнего дуба, растущего в центре овчарни Арканю. Он хотел, чтобы мальчик обрел силу дерева, его корни и долголетие.

Шестьдесят три года спустя желания патриарха династии Идрисси исполнились и даже перевыполнились. Кассаню Идрисси превратился в одну из самых харизматичных и влиятельных фигур Балани, оставаясь при этом личностью оригинальной и нетипичной. Пастух из Арканю – не мэр деревни, среди членов его семьи нет ни регионального советника, ни депутата, ни председателя какой-никакой ассоциации. Кассаню представляется простым овчаром и… хозяином восьмидесяти гектаров земли – «пустыни» у ворот Кальви, где стоят кемпинг и три виллы. Кассаню Идрисси – одиночка.

Мирный пенсионер атлетического телосложения принимает вас в своей овчарне в Арканю с утонченным гостеприимством. Пока его сдержанная супруга Лизабетта готовит обильный полдник, он показывает вам свои владения, объясняя, что все, насколько хватает глаз, принадлежит ему.

А в следующую секунду говорит, что это «все» равносильно «ничему»… что в действительности он ни над чем не хозяин, ведь пустыня не принадлежит туарегам, а степь – монголам. Кассаню Идрисси считает себя хранителем. Он не унаследовал эту землю: унаследовать – значит стать владельцем и иметь право уступить, продать, разделить ее на части. Кассаню Идрисси указывает концом палки на вершину Капу ди а Вета и заявляет, что несет ответственность за доверенное ему наследие. Лизабетта приносит чай, сладкие каштаны, фиадоне и канистрелли с миндалем и изюмом. Кассаню разворачивает на столе старые карты и планы владений – некоторые восходят к временам Паскаля Паоли, Сампьеро Корсо и Наполеона Бонапарта – и бросает, этак между делом, что «все это неважно». По его мнению, «свежие» документы, которыми располагает мэрия, имеют не больше законной силы. Речь идет о границах, установленных людьми, о линиях на бумаге. Как будто люди, эти «транзитные пассажиры», могут владеть хоть одной травинкой и унести ее в мир иной. Как будто в рай – если чудо возможно и он существует – можно попасть с чемоданами. Как будто после нас Земля перестанет существовать. Вода и огонь, корни деревьев и крылья ветра способны разрушить самые высокие стены, генуэзские башни и каменные мосты, так что им чернильные каракули на бумаге? Природе плевать на наследие, которое защищают «во имя Ее…».

Овчар распаляется, машет руками, и его жена отодвигает подальше стаканы и чашки. «Расчерчивайте зоны, периметры и границы сколько душе угодно, делите океаны и паковый лед, небо и звезды, горы и реки, решайте, кому принадлежит каждый камень, оливка, лепесток аквилегии, если это вас позабавит, придаст значимости, придаст смысл вашей жизни… Земля поручена нам, и этого не изменить. Мне поручено заботиться о моей земле. Никакой закон, придуманный людьми, не заставит меня забыть, что я должен передать ее следующим поколениям в том же виде, в каком получил от отца».

«Корс-Матен»: Раз уж вы сами заговорили о людских законах, господин Идрисси, давайте обсудим убийство Драго Бьянчи. Этот подрядчик из Ниццы собирался построить роскошный отель у мыса Ревеллата. Меньше месяца назад он похвалялся на страницах нашей газеты, что получил поддержку префекта и регионального комитета по туризму. Что вы думаете об этом преступлении?

– То же, что большинство здешних корсиканцев. Я не заплакал, когда узнал о его смерти, не послал венок на похороны. Не припомню, чтобы так называемые друзья сделали нечто подобное. Не стоит доверять газетам и вранью о высоких покровителях. Вы получили ответ на свой вопрос или в нем был подтекст, которого я не разгадал? В таком случае вы плохо его сформулировали. И он лишен смысла. (Улыбается.) Вы же не думали, что за этим столом, угощая вас канистрелли, я признаюсь в убийстве Драго Бьянчи?

«Корс-Матен»: Конечно нет, мсье Идрисси, конечно нет. Оставим эту тему и вернемся к идеям, принципам и ценностям. Как далеко вы готовы зайти, чтобы защитить эту землю? Сможете… убить человека? Не сочтите меня грубым.

– С чего бы? Вы просто пытаетесь задать тот же самый вопрос, разве нет? (Снова улыбается.) Не обижайтесь, но он по-прежнему плохо сформулирован. Поверьте, я никому не желаю смерти. Как можно хотеть, чтобы человека раздавил в море паром весом пятьсот тонн? Чтобы его застрелил киллер на террасе кафе на глазах у невесты? Чтобы бомба взорвалась под днищем его машины, едва он отъедет от ворот школы своих детей? Кто мог бы пожелать, оправдать, заказать подобные несчастья? Уж конечно не старик, чья единственная мечта – спокойно дожить свой век! Не ищите зло во мне, вы найдете его в людях, жаждущих власти, денег, женщин. На Корсике все это часто зависит от того, как много у вас недвижимости, то есть земли, камня. Я бессилен, если люди не довольствуются тем, что получили от жизни, и продолжают вожделеть, спекулировать, захватывать… Я ничего не могу поделать с тем, что они не мыслят себе жизни без опасности, как безумные спортсмены-экстремалы, и бросают вызов устоявшемуся порядку вещей. Вы же не обвиняете волну, утопившую серфера, или скользкий камень, с которого сорвался неосторожный альпинист, или крутой поворот, угробивший нетерпеливого водителя.

«Корс-Матен»: Спасибо, мсье Идрисси, я тоже умею читать между строк. Вас не пугает людская алчность? Вы владеете огромным богатством – да-да, я помню, что это миссия! – не боитесь, что кто-нибудь на него посягнет? Скажу проще – что вас убьют, чтобы отнять землю?

– Нет, мсье Палаццо. Нет. (Короткая пауза.) Я бы, без сомнения, испытывал страх, владея чем-нибудь, что можно потерять. Но я всего лишь хранитель. Не станет меня, придет другой или другая, мужчина или женщина, разделяющие мои идеалы и так же понимающие слово «честь». Члены семьи – не все они мои кровные родственники – знают, что делать в случае несчастья. (Долгая пауза.) Как и я.

«Корс-Матен»: Вендетта? Я могу считать это ответом?

– Вендетта? Боже, кто говорит о вендетте? (Тяжелый вздох.) Только вы, журналисты. Убийства, которым ваши колумнисты делают рекламу, совершают бандиты, мерзавцы, мафиози – за деньги, несколько граммов порошка, угнанную машину. Ко мне это не имеет ни малейшего отношения. Я пенсионер, живу в овчарне и не знаю, как выглядит косячок, югославская проститутка или коробка с «минителями», выпавшая из контейнера в порту Аяччо. Вендетта – это для туристов, читающих «Коломбу». (Лицо снова освещает улыбка.) Все гораздо проще. Не посягайте на мою землю. Не трогайте мою семью. И я буду самым мирным и безобидным пастухом на свете.

«Корс-Матен»: А если кто-то нарушит эти правила?

– Вы опять плохо формулируете вопрос, мсье Палаццо. (Смеется.) Это все равно что спросить штабного генерала, нажмет ли он на красную кнопку в случае нападения на нашу страну, чтобы взорвать ядерную бомбу и уничтожить ракету. Он не ответит, потому что этого не будет. Я не верю, что хоть один человек захочет покуситься на мою собственность или обидеть мою семью, и ваша газета может напомнить об этом читателям. Угощайтесь канистрелли, жена готовила специально для вас.

«Корс-Матен» (с набитым ртом): Шпашибо, мсье Идриши…

Конец предпоследней реплики и последнюю добавила я. Было бы забавно, решись журналист написать такое, но, думаю, ему больше всего на свете хотелось поскорее смыться.

* * *

Он закрыл тетрадь.

Безобидный пенсионер…

Есть над чем посмеяться!

36

20 августа 2016

11:00

Франк ничего не сказал, когда Клотильда вошла в бунгало. Она не знала, как давно муж вернулся с пробежки, но он успел принять душ, переодеться и выпить кофе.

– Нашла… – Клотильда показала сережку, Франк в ответ насмешливо улыбнулся.

Она выбрала универсальную тактику: когда мужчина прячется в своей скорлупе, отказывается общаться, замыкается, как заслуженный кухонный агрегат, нуждающийся в отдыхе, женщина заполняет тишину. Клотильда болтала без умолку – ни о чем, словно все было нормально и даже хорошо, спросила, что приготовить на ланч.

– Как насчет стуфато? Годится? Я схожу на рынок и успею к полудню, а то картошка фри уже порядком надоела.

Франку, по большому счету, только того и надо было. Он хотел, чтобы все вернулось «в норму». Чтобы Клотильда была «нормальной» женой. Чтобы они жили «нормальной жизнью» – как все. Пусть хотя бы сегодня хорошо сыграет свою роль.

– Вы со мной? Валу? Франк?

Ответом ее не удостоили. Ладно, придется все делать самой. Ничего страшного, зато цель достигнута. «Нормальная» жизнь продолжается.

Сумка с продуктами весила тонну и оттягивала руку, но Клотильда гордилась своими находками – перчиками и оливковым маслом для яичницы с помидорами и луком, говяжьими ребрышками, замаринованными для стуфато, манго и ананасами для фруктового салата. Она попросит Франка разжечь барбекюшницу – пусть каждый до конца сыграет свою роль в пьесе солнечного театра под названием «Семья Барон на каникулах». Клотильда стояла в очереди к кассе интермаркета «Кальви» (80 % оборота магазин делал за два летних месяца, чем и объяснялся столь длинный хвост) и набрасывала на обороте продуктового списка перечень вопросов. Без ответов.

Кто написал письмо с буквой П. в конце?

Кто украл бумажник?

Кто в Арканю дал псу имя Паша́?

Кто вчера накрыл стол к завтраку?

Кто научил Орсю так мыть пол?

Кто ослабил гайки, вывел из строя рулевое управление?

Кто повредил карабин на страховке Валентины?

Кто тот призрак, которого видел Наталь в Пунта Росса 23 августа 1989 года в 21:02?

Одному человеку такое не под силу. Это не может быть ее мать.

Но ответ как минимум на половину вопросов: это может быть только ее мать…

Франк безусловно прав: хочешь быть счастливой – читай списки покупок, сконцентрируйся на перечислении мелких ингредиентов и забудь о вопросах.

Читать только лицевую сторону жизни.

При случае – положить в продуктовую корзину любовника.

Взвесив возможные последствия своих решений. Клотильда не устояла перед небольшим отклонением от благоразумия. На обратном пути она сделала крюк в тридцать метров и выбрала аллею С, чтобы пройти мимо кемпера А31 и узнать у Якоба Шрайбера, удалось ему скачать с пресловутого облака фотографии лета 89-го или нет.

Рассматривать она их не будет, только спросит.

Никого.

– Якоб?

Может, старик глуховат? Или слушает свое дурацкое радио? Семьдесят второй вопрос, приз – полет на Луну и обратно.

– Якоб?

Не похоже на немца, он аккуратист и вряд ли мог уйти, не заперев свой дом. Но спрятаться на двадцати восьми квадратных метрах было негде. Странно… Входить Клотильда не стала. Если герр Шрайбер с шарами для петанка под мышкой и фотоаппаратом на шее застукает ее, ему вряд ли понравится, что гостья не спросила разрешения. Тем более если он потратил вечер, чтобы оказать ей услугу.

«Вали отсюда, дурында, отправляйся чистить перцы. Вернешься ближе к вечеру или завтра…»

Она была в дверях, когда ее взгляд зацепился за фотографию на стенке.

Ее брат. Николя.

Клотильда подошла ближе. Среди сотен снимков нетрудно было найти те, что относились к годам с 1976-го по 1985-й. Неизменные загорелые тела и декорации: море, песок, волны, цитадель Кальви на первом плане, Корсиканский мыс на дальнем, и только мода указывает, в каком десятилетии сфотографированы купальники, шорты и сарафаны. «Поразительно! – подумала она. – А мне всегда казалось, что я из лета в лето ношу на острове вещи, которые убрала на верхнюю полку в предыдущем сентябре…»

Убирайся отсюда, кретинка!

Клотильда поставила сумку. По аллее А шла шумная компания.

Николя на снимке лет пять, значит, ей нет и года. Воспоминание пришло как озарение: она у матери на руках, щеки яблочно-красные, на голове – ненавистная морская шапочка (резинка больно натирала шею)… Хочется одного – пройтись пухлыми ножками по горячему песку или холодной воде. Папы на этом снимке нет. Она нашла его на другом, от 15 августа. Николя одиннадцать, ей восемь, весь кемпинг высыпал на пляж Ошелучча смотреть фейерверк. Никакого павильона в пейзаже. Среди множества лиц она узнала Наталя, невероятно красивого восемнадцатилетнего, он держит за руку роскошную блондинку с волосами аж до… пояса. Лицо незнакомое, кто она? А вот Базиль Спинелло, сержант Чезаре Гарсия, Лизабетта, рядом с ней Сперанца.

Кто-то прошел мимо домика, но Клотильда даже не вздрогнула. Отдыхая в кемпинге, привыкаешь, что соседи фактически живут у тебя дома. Она нашла на стенке другие фотографии лета 89-го. Узнала мамино черное платье в красных розах от «Беноа» – то самое, папин подарок. Снимок сделали за несколько дней до трагедии.

– Твоя мать была красивой женщиной.

Клотильда резко обернулась.

Ей на плечо легла ледяная ладонь.

– Тихо, Клотильда, тихо. Ты согласна, что она невероятно хороша?

Червоне Спинелло! Директор кемпинга собственной персоной.

Проскользнул, как змея. Бесшумно. Что ему нужно? Почему он ни о чем не спрашивает? Ему бы следовало удивиться, застав ее здесь, а он шарит глазами по углам домика Шрайбера.

– Якоб здесь?

Клотильда покачала головой.

– Чертов пруссак! – выругался Червоне. – Серж, Кристиан и Морис ждут его на площадке для петанка. Он не опоздал ни разу за тридцать лет!

Он пожал плечами и опустил глаза, как будто решил проверить чистоту пола.

– Герр Шрайбер не в том возрасте, чтобы уединиться с какой-нибудь туристочкой в маккии, но мы немного подождем, а уж потом вызовем на помощь кавалерию. – Он взглянул на стену с фотографиями: – Может, ему просто надоело все время снимать один и тот же угол, он повесил фотоаппарат на шею и отправился на охоту.

Клотильда не откликнулась, но директор кемпинга не успокоился:

– Этот бош – самый нудный из всех постояльцев, но портреты он делает что надо, ничего не скажешь. Очень выразительные, лучше, чем в кино. Взгляни…

Червоне кивнул на фото группы подростков у костра. Клотильда помнила, когда и где была сделана фотография, – поздно вечером, на пляже де л'Альга, накануне аварии. Николя пытается бренчать на гитаре, голова Марии-Кьяры лежит у него на плече, Эстефан держит джембе, в руках у Германа скрипка, Аурелия пожирает глазами музыкантов. Точнее, одного из них – Николя.

– Это было наше время! – Он рассмеялся как ребенок, но увидел замкнутое лицо Клотильды и сник. – Прости. Иногда я бываю королем идиотов.

Иногда…

– Проехали, Червоне. Раз я вернулась в «Эпрокт», должна быть готова к встрече с прошлым.

– Ты хотела узнать правду.

– Ты-то что знаешь о правде? – Клотильда взглянула на него в упор.

Директор толкнул дверь, и она захлопнулась. В руке он держал чехол с тремя шарами для петанка. «С этим оружием (если это оружие) моей кошелке не справиться!» – подумала Клотильда. Она пыталась шутить сама с собой, потому что опасалась Спинелло. Какого черта он тут делает? Следил за ней? В этом домике тонкие стены, в случае чего ее крик услышат. Франк услышит, не Наталь. Он ближе. Тьфу, что за глупости лезут в голову!

– Взгляни. – Червоне указал пальцем на одну из фотографий.

Мужчины играют в петанк перед стоянкой, Клотильда не узнала лиц, но за их спинами припаркован красный «фуэго». Целый и невредимый. У нее закружилась голова.

– Ты ездила к сержанту Гарсии? Полагаю, он поделился с тобой выводами, к которым пришел.

Этот тип в курсе? Он знает о вредительстве? Чезаре Гарсия утверждал, что его расследование было конфиденциальным, что проинформировал он только Кассаню Идрисси. Даже дочери ничего не сказал. Какова роль Червоне Спинелло во всей этой истории?

Нужно сдать назад, выиграть время.

– О чем ты говоришь? – Клотильда изобразила удивление.

Ее собеседник улыбнулся, не сводя глаз с «фуэго».

– О том, что машину твоего отца намеренно испортили. Авария не была несчастным случаем.

Бах!

– Но старик не все знает, – добавил Червоне. – Вот твой отец, а за ним… Его плохо видно…

Мерзавец прав! Отец собирает шары, а среди игроков, спиной к фотографу, стоит ее брат.

Николя.

Игра его не интересовала, зато машина…

Червоне ликовал.

– Невероятные снимки, согласна? Если рассматривать их очень внимательно – передний план, задний план, взгляды, позы, – понимаешь, что они рассказывают историю. Практически в каждой есть секрет.

– К чему ты ведешь, Червоне?

Он снова положил руку ей на плечо, как будто хотел поправить бретельку сарафана, поторговаться. Да нет, глупость!

– Ни к чему, Клотильда, ни к чему. Я прекрасно знаю, что ты обо мне невысокого мнения. Терпеть меня не можешь, а вот моего отца любила. В твоих глазах я – олицетворение обманутых надежд, обещаний молодости, которые не сбываются одно за другим, а тем временем к власти в этом дерьмовом мире приходят кретины. Я не стану извиняться, Клотильда. За то, что лучше приспособился. Я не терял иллюзий, у меня их не было – как и сожалений. – Он перевел взгляд со снимка с костром на тот, где играли в петанк. – Я сегодня счастливее, чем прежде, время научило меня доверять людям, сделало богаче и даже красивей. Я не прошу прощения, потому что вкалывал как раб на плантации. Кстати, твое чувство не взаимно. Я не испытываю ненависти, мне весь мир симпатичен, ты в том числе.

Он положил чехол с шарами и протянул ладонь к другому плечу Клотильды. Она сделала шаг назад. Дать ему по морде пакетом с перчиками не такая уж плохая идея.

– Хватит, Чезаре, избавь меня от проповеди и выкладывай!

– Не злись, Клотильда. Ответь на один вопрос. Ты хочешь узнать правду?

– О… Об аварии, в которой погибли мои родители? О гребаной гайке? Хочу ли я узнать, кто ее открутил?

– Да…

– Ты можешь рассказать мне?

– Да… Но тебе не понравится. Совсем не понравится.

– Все эти годы ложь тоже меня не радовала. Червоне ухмыльнулся:

– Тогда садись, Клотильда. Садись и слушай.