Кристина ни с кем не посоветовалась, все устроила сама. Как только не стало Дружочка, уговорила овдовевшую бабушку перебраться к ней. Потом внушила Маргарите, что ее дом на берегу моря, в котором теперь никто не жил, ветшает на глазах, так что если она хочет выручить приличные деньги, то лучше его продать, пока окончательно не развалился. Конечно, о том, чтобы разделить эти приличные деньги между всеми наследниками, и речи быть не могло: доход от продажи дома следовало выгодно вложить, чтобы Маргарита до конца своих дней ни в чем не нуждалась. При этом само собой разумелось, что бабушка отплатит Кристине за гостеприимство и внучка получит право распоряжаться ее банковским счетом.

Поначалу все были довольны. Элиза меньше корила себя за то, что далеко живет и редко навещает бабушку, а Кристина, наслаждавшаяся тем, насколько незаменима и перегружена заботами, просто вся с головы до пят преисполнилась важности. Родители двух сестер слишком дорожили возможностью на пенсии повидать свет и потому лишь радовались, видя, как удачно все складывается. Вот только никто не поинтересовался тем, что чувствует Маргарита. Кристина крутилась как белка в колесе, где уж тут к бабушке прислушиваться, и старушка, устав обращаться в пустоту, в конце концов умолкла. Она тихо бродила по комнатам, в строго установленные часы переходила из одной в другую, и единственной ее отрадой было услышать, что зовут к столу. К счастью, жизнь Кристины была налажена и строго расписана: если часы били семь, это означало, что до ужина осталось всего-навсего полчаса.

Когда Кристина сообщила родным, что Маргарита потихоньку выживает из ума, у Элизы печальное известие никаких сомнений не вызвало. Она считала сестру чересчур жесткой и прямолинейной, относилась к ней без особой нежности, но здравому смыслу Кристины доверяла. Ей и в голову не пришло поехать и посмотреть своими глазами, что там происходит на самом деле, и она только горестно вздыхала, слушая рассказ о том, как Маргарита посреди ночи включила газ, а потом отправилась на рынок в ночной рубашке.

А в один прекрасный день Кристина заявила:

– Так больше продолжаться не может! Бабушку уже ни на минуту нельзя оставить без присмотра, так что выход у нас один – поместить ее в дом престарелых. Ничего другого не придумаешь.

Элизе даже нехорошо стало, когда она это услышала. Тошно сделалось при мысли, что ее милую, дорогую Маргариту надо запихать в богадельню, где она в свои восемьдесят пять лет впервые в жизни столкнется с ужасами общежития! Она же умрет там, просто умрет! Нет, ни за что!

– Хватит нюни разводить! – прикрикнула на сестру Кристина. – Никто не собирается отдавать бабушку ни в какую богадельню! И ничего ужасного в доме престарелых нет. Теперь существуют великолепные пансионаты с медицинским обслуживанием.

– Думаешь, туда так легко попасть? – спросила Элиза, пытаясь выиграть время.

– Не думаю, а точно знаю. Представь себе, вот тут нам как раз повезло: в «Поющей сороке» только что кто-то умер, и директор готов взять бабушку прямо в эту субботу, так что надо бы нам…

Это «нам» слышать было нестерпимо.

– Да что ж ты так торопишься, – жалобно сказала Элиза. – Такие вещи на бегу не решают. И родители сейчас в Индии… Давай дождемся их возвращения и все с ними обсудим.

– Они только потому и смогли поехать в Индию, что я взялась подтирать задницу матери моей матери! И между прочим, с тех пор как уехали, ни разу не позвонили, так что сама видишь: бабкина судьба их меньше всего заботит. Послушай, Элиза, неужели непонятно – если мы сейчас откажемся от этого места, потом случая, может быть, придется ждать месяцы или даже годы. Другого выхода у нас нет… разве что ты меня сменишь…

Кристина, как всегда, провернула все быстро и ловко. В назначенный день Маргариту перевезли на новое место. Чековую книжку и кредитную карточку у нее отобрали: нечего разбазаривать пенсию. И потом, она же ни в чем там не будет нуждаться: все, что надо, включено в ежемесячную плату за комнату.

«Спасай, детка! Твоя сестра заперла меня в тюрьме!»

Элиза поспешила на помощь. За четыре часа она добралась до унылого нормандского поселка, вспоротого автострадой и изуродованного круглой площадью с автомобильной развязкой, откуда поток машин распределялся по четырем направлениям – к поликлинике, к многоотраслевому культурному центру, к кладбищу и к дому престарелых. Еще один пример разнообразия и взаимозаменяемости, с горечью подумала Элиза.

«Поющая сорока», с ее ярко-розовой штукатуркой и светло-зелеными оконными рамами, силилась выглядеть нарядной. Дежурная, девчушка лет двадцати, никак не больше, в розовом халатике и белых сабо, оторвавшись на минутку от кроссворда, показала Элизе дорогу. Комната Маргариты находилась на четвертом этаже, отведенном для здоровых постояльцев. Бабушка ждала Элизу стоя, сразу было видно, что она уязвлена, но полна достоинства. Из каморки с голыми стенами, слишком маленькой для того, чтобы вместить хоть какую-нибудь личную мебель или просто память о доме, проем без двери вел в совмещенный санузел. Тут явно считали, что уют – самая большая опасность, какая может угрожать человеку в подобном месте. Окно с видом на железную дорогу вообще не открывалось.

Элиза крепко обняла бабушку.

– Ненавижу это заведение! – объявила Маргарита. Старички только и делают, что ноют и жалуются! А медсестры разговаривают с нами как с четырехлетними детьми! Ты не могла бы выключить телевизор? Они все время его включают…

– Как ты похудела! – приглядевшись к бабушке, встревожилась Элиза.

– Еще бы тут не похудеть, кормят-то кое-как! И потом, ужин дают в шесть, это слишком рано. Я бы с удовольствием перекусила разок-другой за день, пополдничала бы, но это, видишь ли, режимом не предусмотрено.

– Но ты ведь могла бы купить себе чего-нибудь в деревне, заодно и погуляла бы.

– Я не имею права выходить отсюда без сопровождения. И у меня все равно нет денег. Отнимают, чтобы не украли, понимаешь? Двери-то не запираются…

Когда Элиза вернулась из деревни с печеньем, Маргариты на месте не оказалось. Элиза медленно брела по выкрашенному сиреневой краской коридору, украдкой заглядывая в другие комнаты – вдруг бабушка отправилась к кому-нибудь в гости? Нет, нигде не видно, повсюду одни только дремлющие перед телевизором старухи – седые, с блеклой кожей и отвисшей челюстью.

– Вы ищете даму из четыреста двенадцатой? Входите, детка!

Бабка лет девяноста, одетая и размалеванная, словно балаганная кукла, лежала на кровати поверх красного атласного покрывала. Неимоверное количество барахла, которым она украсила свое жилище, наводило на мысль о своеобразном, не лишенном юмора сопротивлении.

– Это всё мои поклонники! – похвасталась бабка, указывая на прилепленные к стенам открытки.

– С ума сойти! – восхитилась Элиза. – Да, ищу. А вы знаете, куда подевалась моя бабушка?

– Она в клубе, на первом этаже, там сейчас игра «Вопросы для чемпиона». Мне больше нравится лото, но лото здесь только по понедельникам.

– Как вы думаете, я могу к ней спуститься?

– Конечно! Только ответы не подсказывайте!

Элиза, с трудом втиснув стул, устроилась между Маргаритой и инвалидной коляской какого-то старичка, единственного мужчины во всей компании, если не считать мальчика-ведущего.

– Внимание, внимание! Столица Англии: Лондон, Берлин или Нью-Йорк? – подняв карточку, осведомился последний.

– Они нас за дебилов принимают, – проворчала Маргарита.

– Ну так зачем ты тогда пришла? Ты же не обязана! Пойдем, я отведу тебя в твою комнату…

– Лондон! – выкрикнул старик.

– Это Люсьен! – шепнула Маргарита на ухо внучке.

– Очень рада. Ну что, пошли?

– Да нет же! Я хочу остаться.

– Безобразие! Сейчас не его была очередь отвечать! – возмутилась тетка в халате.

– Ну и пусть не его, зато он всегда знает правильный ответ! – отозвалась Маргарита, не сводя глаз с Люсьена.

И окончательно забыла про Элизу.

Элиза прошлась по коридору первого этажа, с ужасом вдыхая обычные запахи жалкой старости. Запахи супа и мочи, лака для волос и резиновых подкладок под простыни. Приоткрыла дверь освещенной неоновыми лампами столовой, почитала объявления на доске. «Парикмахер придет во вторник в десять часов»; «Нас покинула мадам Бенен»; «К Сретению учимся печь блины»…

Когда она попробовала снова заглянуть в клуб, где еще не закончилась игра, Маргарита бросила на нее недовольный взгляд. Элиза почувствовала, что ее гонят, и убралась восвояси.

Она звонила бабушке раз в неделю, по воскресеньям, потому что в этот день никаких развлечений не было – только месса. Погода, чем сегодня кормили, кто выиграл в лото – темы разговоров оставались неизменными. Маргарита даже про детей расспрашивать перестала, у нее в голове путались дни, события и годы, она помнила своих родителей, умерших еще до войны, но забыла о том, что сама стала прабабушкой. Ругала меню и телепрограмму.

И все же через несколько недель в беседах Элизы с Маргаритой появилась новая тема, и это внесло в разговор некоторое разнообразие. Пресловутый Люсьен, единственный мужчина в «Поющей сороке», предмет страстного вожделения местных дам, похоже, предпочитал всем прочим бабушку Элизы. Когда Маргарита об этом заговаривала, голос старушки обретал прежнюю живость, и, не видя ее, можно было подумать, будто школьница рассказывает о первых сердечных волнениях. Она перестала жаловаться на свое новое жилье и даже иной раз похваливала ромовую бабу, которую подавали по четвергам. Что ж, раз так – Элиза может ездить к ней и пореже. Между прочим, мать и Кристина, как узнали про воздыхателя-паралитика, так окончательно на него Маргариту и спихнули, во всяком случае, ни ту, ни другую больше в «Поющей сороке» не видели.

– Здравствуй, бабушка!

– Это я, Элиза!

– Не знаю такой.

– Элиза, твоя внучка!

Не могла же она за неделю совершенно выжить из ума! Встревоженная Элиза попыталась дозвониться до директрисы, но день был воскресный…

– Ничего не поделаешь, придется ехать! – сказала она Марку.

И через четыре часа припарковалась на стоянке «Поющей сороки».

– Надо было заранее предупредить нас о своем приезде! – недовольно встретила ее дежурная.

– В чем вы меня упрекаете? Я же просто хотела сделать бабушке сюрприз.

– Дело в том, что… Тут произошла небольшая драма. Разве наша директриса вам не сообщила?

– О боже, нет, ничего она мне не сообщала! А что произошло-то?

– Не волнуйтесь, ничего страшного не случилось. Видите ли…

Элиза, не дослушав, устремилась наверх, и вот она уже бежит по сиреневому коридору к комнате 412 с видом на железнодорожные пути.

– Маргарита! Откройте мне! – умолял Люсьен.

– Мсье Фор, ну будьте же благоразумны! – ворчала сиделка, разворачивая инвалидную коляску в сторону лифтов. – И вот так целый день! – прибавила она, обращаясь к Элизе. – Ничего не скажешь, ваша бабушка – настоящая сердцеедка!

– Она заперлась на ключ? Я думала, здесь это невозможно!

– Да нет же, дверь открыта. Только ведь люди того поколения, к которому принадлежит мсье Фор, никогда не войдут в комнату дамы без приглашения!

Элиза оценила эти пережитки достоинства и сочувственно улыбнулась старику.

– Уходите! – взвизгнула Маргарита, когда Элиза толкнула дверь. – А-а-а, это ты, детка!

Старушка пылала яростью, но одета была очень нарядно. Поцеловав ее, Элиза спросила:

– Что происходит? Против чего ты бунтуешь?

– Ах, детка, это все из-за свадьбы!

– Какой еще свадьбы?

– Моей, какой же еще! С Люсьеном, он сделал мне предложение. Все наши старые ведьмы так разозлились – это надо было видеть! Но он… Мои родители, конечно, против. Они считают, что я слишком молода. Ты тоже так думаешь?

Да, можно сказать и так. Маргарита, с ее неизменно детским взглядом, такая хрупкая, такая трогательная в этих своих сползающих чулочках, Маргарита опустилась еще ниже этих чулок, она окончательно впала в детство. Куда такому ребенку замуж… Элиза, не удержавшись, расплакалась и крепко стиснула руку Маргариты, словно молила ее еще немного побыть в мире живых. Вот что сделало с ней это ужасное место. Перила вдоль стен, обращение как с неразумными детьми, транквилизаторы, угнетающие запахи – все это истощило силы Маргариты, она одряхлела и теперь действительно дошла до такого состояния, когда навеки забываешь о том, что за светло-зеленой дверью «Поющей сороки» жизнь продолжается.

– Я заберу тебя отсюда, – прошептала Элиза, прекрасно понимая, что это уже невозможно.

– Ну нет! – возразила Маргарита. – Я не хочу ни для кого быть обузой, а твоя сестра заставила меня продать дом. Куда, по-твоему, мне теперь идти?

По крайней мере, остатки здравого смысла у нее сохранились.

– Слышишь? – внезапно спросила Маргарита.

– Нет. А что?

– Кажется, Люсьен возвращается. Ах, детка, какое чудесное развлечение! Мне кажется, он начинает беситься! Из-за меня!

Старушка залилась смехом, а Элиза растерялась окончательно.

– Да не делай ты постное лицо, что ж у тебя вид-то такой похоронный! – еле слышно шепнула ей Маргарита. – Я не сумасшедшая. Я притворяюсь. Надо же! Все в это поверили, даже ты! Это я на случай, если Люсьен станет за мной следить. Можешь выглянуть в коридор?

Там никого не было, и Маргарита рассказала Элизе о своих матримониальных переживаниях. Теперь ее манера говорить и способность к суждению никак не вязались с представлениями о старческом маразме.

– Поначалу, – объясняла она, – я хотела выйти замуж за Люсьена. Нам тогда дали бы двухкомнатную квартирку с видом на стоянку, а от стоянки шума все-таки меньше, чем от железной дороги. И я смогла бы взять кое-что из моей мебели, и вообще вдвоем веселее. Люсьен такой милый. Он много путешествовал, и он образованный, не то что все эти старые дуры, которые здесь киснут. И потом, знаешь, если живешь вдвоем, не обязательно ходить в столовую, можно есть у себя, и уж поверь – это прекрасно. Насмотрелась бы ты с мое на все эти искусственные челюсти, как они сражаются с кормежкой…

– Да-да, понимаю, сплошные преимущества! – согласилась Элиза.

Как же она радовалась, видя, насколько бабушка здраво мыслит! В ее годы вот такой роман – это счастье, на какое и надеяться нельзя, дар небес, лучшее средство омоложения!

– И вы поссорились, да?

– Нет.

– Значит… ты выйдешь за него замуж?

– Нет.

– Тогда я не понимаю.

Маргарита притянула голову внучки к себе на грудь. Молча пригладила ей волосы, потом, наконец решившись, призналась:

– Он сделал мне предложение, и я с радостью согласилась. В наши годы уже не влюбляются, но ты только что слышала мои доводы в пользу брака. Нам оставалось сообщить родным и назначить день. И вот тут-то он пригласил меня поужинать в свою комнату, чтобы отметить это великое событие. Наша директриса – милая дама, она любезно позволила сделать для нас исключение. Думаю, ей и самой нравился наш роман, любовная история внесла некоторое оживление в скучную жизнь «Поющей сороки». Словом, к назначенному часу я принарядилась, сделала укладку – тут можно вызвать парикмахера – и отправилась к Люсьену, который тем временем тоже навел красоту. Для нас в его комнате накрыли маленький стол с розовой скатертью. Принесли игристое вино и всякие вкусные вещи. Было так…

Маргарита улыбнулась, подумав о кольце, подаренном ей Люсьеном, и планах на будущее, которые они тогда строили. Вспоминать об этом было счастьем.

– Ах, какой же это был чудесный вечер! Мы были настоящими женихом и невестой! В нашем-то возрасте!

– А скоро будете настоящими молодоженами!

– Ну нет! Никогда! Вот чему не бывать! – возмутилась Маргарита.

– Да почему же? Ты ответила ему согласием, ты с ним прекрасно ладишь, ты больше не хочешь жить одна…

– Да, но ты еще не знаешь, что случилось потом.

– Он на тебя набросился?

– Это я бы ему простила! Нет. Когда я собралась уходить, он откатился от стола на своей коляске, и я их увидела! Какая гадость!

– Что ты увидела, бабушка?

– Я увидела его ноги! Он пригласил меня на ужин по случаю помолвки и принимал меня в домашних туфлях! Значит, он никогда не расстается со шлепанцами, понимаешь? А я, внученька, даже и в свои восемьдесят пять никогда не выйду замуж за человека, который не вылезает из тапочек!

Приговор был окончательным и обжалованию не подлежал. Элизу разобрал неудержимый смех, и Маргарита радостно ей вторила.

– Маргарита! Впустите меня, умоляю вас!

– Люсьен вернулся! – заливалась Элиза. – Бабуль, ты должна с ним объясниться, иначе он никогда от тебя не отстанет!

– Даже не подумаю! Он не поймет. Того и гляди попросит директрису меня образумить. Никакого от него спасения! Вот я и прикинулась маразматичкой – только тогда меня оставили в покое! Мне даже еду в комнату приносят! Правда, здорово я всех обхитрила?