Корабль устремился к Ганимеду, ускорение придавило меня к Пигалице. Поначалу просто казалось, что мы спускаемся на скоростном лифте. Потом мы вошли в атмосферу.

Толчок едва не припечатал меня к потолку — спасибо ремням безопасности. Корпус корабля заскрипел: давление, распиравшее его прежде изнутри, теперь оказалось меньше давления снаружи. Искусственная атмосфера Ганимеда сжала наше судно.

— Температура обшивки восемьсот пятьдесят по Фаренгейту, — невозмутимо сообщила Пух. — Хорошо идем.

При трехстах пятидесяти уже печенья пекут.

Тряска кидала нас о борт и друг о друга. Пигалица пыхтела, как чихуахуа во время случки.

— Наши корабли проверяли на прочность на Земле, правда ведь?

— Конечно.

Вот только никто не проверял их после двухлетнего путешествия через космос, где температура почти абсолютный ноль.

— Температура обшивки тысяча градусов.

После этого Пух перестала держать нас в курсе, и слышны были только рев воздуха за бортом и лязг винтовок. Пигалица уставилась на меня распахнутыми от ужаса глазами. А у меня самого сердце выпрыгивало из груди.

— Успокойся, все путем, — сказал я ей.

Черта с два. Если она опять вытащит свои четки, я тоже стану молиться.

Нашим единственным окном был толстенный иллюминатор аварийного люка. За ним колыхались языки пламени — горело керамическое покрытие корабля. Так, вроде бы, и должно быть. Наверное.

Я перевел взгляд на Вайра, закаленного морпеха, заменившего Орда на посту старшины дивизии. В то время как все кругом дружно клали в штаны, Вайр сидел расслабленный, с закрытыми глазами, покачиваясь в такт трясущемуся корпусу и сберегая силы на то время, когда они понадобятся. Он опытный вояка, он-то уж точно выживет — а вот мы?

Наши головы стучали о борт корабля. Какую вибрацию, какое трение перенесет корабль, никто толком не знал. Температура на носу выросла до тысячи градусов, когда Пух прервала свой увлекательный репортаж. Ожидалось не больше тысячи трехсот. От вибрации корабль так жалобно скрипел и дико трясся, что мне казалось, я вижу, как он прогибается, как расходятся швы. Нам оставалось жить секунды — не больше.

Перед нами, объятый пламенем, летел корабль с техникой; позади — восемнадцать кораблей с тысячами солдат.

Я зажмурился и прислушался к сердцебиению, пока мои позвонки колотились друг о друга. Я насчитал восемьдесят ударов. Мы еще не умерли.

Бум!

На сей раз тряхнуло иначе. Сильней, но не так резко, что ли.

— Свежие новости от бортового компьютера для заднего ряда, — ожил громкоговоритель. — Температура обшивки девятьсот градусов и продолжает падать. Скорость меньше тысячи узлов. Начинаем плавно парить.

— Ну вот, — подмигнул я Пигалице. — Я же тебе говорил.

— Да ну тебя. — Она все еще перебирала четки.

Полет превратился во что-то приемлемое, в нечто вроде прыжка с парашютом в грозу. Через пять минут снова раздался голос Пух:

— Дамы и господа, мы приближаемся к Ганимеду. Местное время: пол-темного, температура аж десять градусов ниже нуля.

Никто не засмеялся.

В следующий раз ее голос звучал взволнованнее.

— Мы летим на высоте двадцать пять миль, в двухстах милях от зоны высадки. Расчетное время прибытия — через семь минут. Пока Ганимед выглядит точь-в-точь как на голограмме. Мы тут чуть-чуть заняты, так что на время прощаюсь. Наша скорость малек выше запланированной.

Пух — королева приуменьшений. Я только раз слышал от нее слово «малек» — когда взмокшая после бурной ночи она ловила ртом воздух, распластанная по кровати, как медуза на берегу. «Я малек притомилась, Джейсон», — выдохнула она тогда. Мои волосы зашевелились.

Я поправил снаряжение на поясе, проверил в карманах магазины с патронами, убедился, что винтовка на предохранителе, и пробежал глазами по прикрепленному к полу пулемету. Потом повернулся к Пигалице, и мы осмотрели друг друга. Вокруг залязгал металл: остальные поступали так же.

— Минута до посадки.

Бам!

Тряхнуло несильно — это корабль выпустил лыжи. Инженеры сказали, что шасси на застывшей лаве слишком непредсказуемы, поэтому лыжи наших кораблей — первое творение человеческих рук, которое коснется Ганимеда.

Защитные костюмы предохранят нас от шрапнели и пуль, напалма, радиации, ядовитых веществ и микроорганизмов. Мы могли дышать сколь угодно долго, переносить температуру до тридцати ниже нуля и видеть в темноте. У каждого было по автоматической винтовке с технической скорострельностью восемьсот выстрелов в минуту и две тысячи патронов, дюжины гранат, а плазмы, атропина и заживляющих повязок — больше, чем в больнице. Любая пара солдат была опасней целого взвода времен Корейской войны. Командиры держали с нами радиосвязь и видели положение любого солдата на приборах спутниковой навигации (только сегодня «Надежда» выпустила на орбиту Ганимеда сеть спутников). Наши лазерные целеуказатели позволят «Надежде» швырять с орбиты с точностью до метра что попало — от однотонных бомбочек до исполинских махин.

Мы были готовы ко всему…

…Кроме того, что нас ждало.