Я поднял глаза. Из ущелья к нам полз только напарник Пигалицы. Я всмотрелся в дальний край воронки, в серую вулканическую пыль на равнине. Ничего.

Разве лишь легкая тень на равнине за мили от нас.

— Ну что, увидел? — прожужжал в наушнике голос генерала.

Я опустил на правый глаз боевой монокль и включил подбородком лазерный целеуказатель. Целеуказатель выстреливает лазерный луч, обозначая мишени для управляемых бомб, а еще хорошо заменяет бинокль.

Найдя вдали размытую тень, я мигнул для автофокусировки. Тень превратилась в море маковых зерен — черных, круглых, блестящих. Я мигнул для большего увеличения и опешил.

Слизни!

Безногие слизни, преспокойно скользящие по вулканической пыли. Слизни, облаченные в черные блестящие скафандры, вроде той пустой кожуры, о которую я споткнулся в их снаряде. Скафандры обвивали все тело слизней, оставляя открытыми только два места: там, где должно быть лицо, виднелся зеленый овал, над которым нависал защитный щиток шлема, а из середины туловища, несколько слева, высовывалось щупальце, которое Говардовы умники называли псевдоподией. Каждый держал в щупальце точно такое же изогнутое, заостренное с краю оружие, из которого мне довелось стрелять. Словом, вылитые слизни из пещер, только на сей раз они тянулись вдоль всего горизонта.

Я тревожно глянул на Пигалицу. Она последовала моему примеру, включила лазерный целеуказатель — и пробормотала что-то по-арабски.

— Джейсон? — раздалось в наушнике.

— Вижу их, сэр!

Слизни двигались так быстро, что пыль клубилась за их строем. Отсюда мне только было видно, что они приближаются к горе.

— Известна ли ось их наступления, сэр?

— Твой выступ, сынок. КОМАР над вами насчитал пятьдесят тысяч слизняков.

Пятьдесят тысяч против двадцати пяти. Не двадцати пяти тысяч, нет, просто двадцати пяти. Даже если каждой нашей пулей мы уложим по слизню, их останутся тысячи, когда у нас кончатся патроны.

Хоть я и не потерял способность трезво мыслить, мой желудок сжался в комок. Я вздрогнул, смазав картинку слизней в целеуказателе.

— Через двадцать минут их остатки приблизятся к вам на расстояние выстрела.

— Остатки?

— Орбита «Надежды» выводит ее на огневую позицию через пятнадцать минут.

Ах, да! Я посмотрел на небо невидящим взглядом. Огневая поддержка! Мецгер, как всегда, носится в небесах — в самом буквальном смысле этого слова — и готовится изменить нашу жизнь к лучшему одним нажатием кнопки.

— Переключаю тебя на центр управления огнем. Задай-ка им жару, сынок!

Наушник затих. Слизни приближались. Я переключил рацию на сеть нашего взвода, чтобы предупредить ребят.

— Их там не меньше миллиона! — раздалось в наушнике.

— Ни у кого нет лишних патронов?

Голоса дрожали от волнения, но паники не было. Я переключился на прежнюю частоту и взмолился, чтобы не забыть порядок связи.

— Центр управления огнем, прием, — ожил наушник.

— Огневая задача, прием.

— Огневая задача; вас понял, прием.

— Цель: солдаты противника вне укрытия. Координаты… — Я глянул в целеуказатель, чьи красные цифры прыгали, как сумасшедшие. — Черт, да расфигачьте всю равнину!

— Проведите целеуказателем вдоль линий противника, а об остальном мы позаботимся.

Артиллеристы редко сходятся с врагом лицом к лицу, но они такие же незаменимые боевые войска, как и пехота, чем и гордятся.

Слизни уже приблизились настолько, что их можно было различить невооруженным глазом. Где-то загремел гром. Я присмотрелся через целеуказатель. Нет, это не гром. Это слизни принялись в единый такт стучать по скафандрам оружием. Бум, бум, бум! Быть может, они задавали себе ритм. Быть может, пытались напугать нас до смерти. Если правильно второе, то им это удалось.

Кто-то из слизней начал стрелять. Говардова команда изучила их оружие, которое мы подобрали в пещерах. Говорят, магнитные ружья. По мне так один хрен.

Их пули, даже не долетев до горы, подняли фонтанчики пыли на равнине. Я задрал голову к небу, гадая, где, черт подери, «Надежда».

Тра-та-та!

Я чуть не подскочил от неожиданности. Рядом, прижавшись к пулемету, лежала Пигалица. Из дула поднимался дымок. Пристреливается.

Пули слизней уже достигли основания воронки и все ближе и ближе придвигались к нам.

Я снова глянул на небо. Там, на фоне огромного полосатого Юпитера, показалась серебристая точка.

«Надежда».

Пули слизней вгрызались в камни сотней ярдов под нами.

Я переключился на лазерный целеуказатель, и тонкий красный луч протянулся к вражеским рядам. Я провел лучом туда-сюда.

От серебристой точки вверху отделились несколько огней и поползли к нам.

Сердце оглушительно стучало.

Хрясь!

Пуля расколола камень в десяти ярдах правее нас.

Бум!

Желтая вспышка осветила ряды слизней, за ней вторая.

Каждая из этих вспышек была двухтысячефунтовой бомбой. Мы лежали, наверное, в миле от взрыва, но гора под нами содрогнулась. Пара дюжин дохлых слизней остались валяться на месте взрыва. Здорово. Если так пойдет дело, то нас, глядишь, задавят сорок восемь, а не пятьдесят тысяч слизней. Я в ужасе смотрел на катившуюся к нам живую волну.

— Нужна ли поправка, прием?

Я вздрогнул, возвращаясь к действительности. Конечно! Это ведь пристрелочные бомбы! Мне полагалось корректировать огонь.

— Эээ… Нет, все в порядке. Бьете, куда надо.

Новая бомба упала посреди наступающих слизней. Поднялось облачко пыли, земля содрогнулась, и еще десяток-другой зеленых отправились к праотцам.

— Только ни черта вы не убиваете. Пыль заглатывает бомбы.

Молчание, потом смачная ругань. Зато теперь я хоть знал, что с настоящим солдатом разговариваю.

— У нас в бомбах взрыватели для наземных взрывов, — простонал настоящий солдат.

Ну да. Рассчитывая на скалистый рельеф, артиллеристы поставили контактные взрыватели, которые срабатывают при соприкосновении бомбы с поверхностью; тогда взрыв разбивает близлежащие камни на множество смертельных вторичных осколков. Теперь же бомбы уходили под землю прежде чем взорваться, и пыль смягчала эффект взрыва. Здесь требовались другие взрыватели, такие, чтобы срабатывали в воздухе, в пятидесяти футах над слизнями.

Артиллерия славится девизом: «Всегда вовремя, всегда в цель». И вот сегодня, во время самого ответственного артобстрела в истории, пушкари подкачали.

— Можете ли вы сменить взрыватели, прием?

— Слишком долго менять. Мы уже заряжаем бомбы для воздушного взрыва.

Я отчетливо представил себе, как экипаж «Надежды» тащит нужные бомбы со склада в центре корабля к лифтам, идущим в оружейный отсек. Если постоянно ломающиеся компьютеры «Надежды» решат зависнуть именно сейчас, лифты остановятся, и нас сотрут в порошок. Я уже различал отдельных слизней, несущихся вперед.

— Лейтенант, — мой шлем переключился на радиочастоту взвода, — как там с огневой поддержкой? Тут на нас миллион слизней лезет.

— Скоро будет. Открывайте прицельный огонь, когда противник приблизится. Конец связи.

Ползли минуты. Все понимали: прицельный огонь бесполезен, если с неба не посыпятся бомбы. И точка!

Пигалица подняла глаза к небу и беззвучно зашевелила губами. Она всегда молилась о спокойствии в бою. Я последовал ее примеру и стал молиться о шрапнели.

Пули слизней уже свистели вокруг нас.

— Готово, — сказали в наушнике из центра управления огнем. — Принимайте.

Господи, хвала артиллеристам! Хвала компьютерам «Надежды»!

Небо побагровело: теплоизолирующее покрытие бомб горело в атмосфере и тянулось за ними хвостом, будто кометы летели сквозь черное небо Ганимеда. Взрывы бомб начались поодиночке и тут же слились во все ускоряющееся крещендо, будто воздушную кукурузу готовили в микроволновке. Каждый взрыв убивал слизней сотнями. Мои ребята радостно загигикали.

Я навел целеуказатель на слизней, хоть они и скрылись в дыму — нет, не в дыму, здесь же нечему гореть, — в пыли. Когда пыль рассеивалась, от слизней в эпицентре каждого взрыва оставалось пустое место, окруженное кусками их тел и, дальше, целыми трупами.

Слизни бесчеловечны. Они убили мою маму, пытались убить меня — и все же на секунду, пока их раскидывало мощными взрывами, меня кольнула жалость к гибнущей жизни. Жалость, видимо, незнакомая соратникам погибших: те, не останавливаясь, перли дальше.

Казалось, обстрел длился часами; на деле же «Надежда» провисела над нами всего считанные минуты.

Стихли последние взрывы. Я всмотрелся в облако пыли.

Бум, бум, бум!

Облако исторгло ряды новых слизней, стучащих оружием по броне.

— Твою мать!

Первые слизни поравнялись с самым дальним из холмиков, по которым Пигалица оценивала расстояние до противника, и она дала короткую очередь. Три пули — и три мертвых слизня. Значит, их броня пробивается нашими пулями!

Нам от этого не легче. Слизни наступали со спринтерской скоростью. Одни перекатом скользили вперед, пока остальные, стоя, стреляли, потом роли менялись. Знакомая система. Я навел прицел на слизня, который вот-вот должен остановиться и стать неподвижной мишенью. В этот самый момент их порядок наступления сменился: мой слизень вместе со случайно отобранными другими продолжал скользить; остальные прикрывали. Я ругнулся и выбрал новую мишень.

Ни один слизень не мешкал, ни один не задержался возле упавшего товарища, ни один не нарушил строй. Идеальные солдаты.

Хоть наши бомбы и убили десятки тысяч слизней, оставались еще тысячи. Слишком много. Слишком близко.

— Примкнуть штыки! — скомандовал я в микрофон и полез к собственному коротенькому штыку на поясе.

Пигалица все стреляла. Слизни все падали. Их все сменяли новые.

Я открыл огонь короткими очередями, пока ее напарник менял перегревшийся пулеметный ствол.

— Джейсон, — Пигалица повернулась ко мне, — я хотела тебе сказать…

Заряжающий довинтил ствол и хлопнул ее по шлему. Пигалица продолжила стрельбу.

Пули рикошетили от камней и прыгали вокруг нас, но слизни, похоже, никудышные стрелки. Может, они действительно плохо различали нас из-за красной формы.

Мы же их видели уже в пятидесяти ярдах от себя.

— Переключайтесь на непрерывный огонь! — С этого расстояния прицельные выстрелы нас не спасут.

В первую очередь я обращался к Пигалице, однако не успели слова сорваться с моих губ, как она уже переключила рычажок на пулемете. Я поспешил последовать ее примеру и яростно застрочил по слизням.

Я потерял счет израсходованным магазинам, когда вдруг понял, что моя патронная сумка опустела.

Из-за камней на меня выскочил слизень, размахивая оружием. Я парировал удар и вогнал штык в зеленую плоть, туда, где должно быть лицо. Слизень рухнул в страшных корчах; его соки забрызгали мой рукав. Я приготовился встретить других — и умереть.

Несколько минут простоял я, сжимая винтовку в дрожащих руках, пока не понял, что других не будет.

Дыхание вечернего ветра разогнало пыль. Обугленные трупы слизней, местами лежавшие один на другом, выстилали равнину. Дальше всех пробрался тот, которого я победил в рукопашной — или руко-псевдоподной — схватке. Две армии преодолели световые года в космосе и сошлись в сражении, которое закончилось поножовщиной.

Я оглянулся. Напарник Пигалицы упал рядом с пулеметом с аккуратной дыркой во лбу. Рядом, лицом вниз, лежала сама Пигалица. Кровь застыла у меня в жилах.

— Нет! Нет, нет, нет, нет! — Я прыгнул к ней, и ее пальцы сжались. Слава богу!

Только потом я увидел большое красное пятно на плече крутки Пигалицы.

Медленно, осторожно я перекатил ее на спину и разрезал куртку. На дне глубокой раны виднелись осколки кости. Порошок с антисептиком и коагулянтом — я уже сыпал его на рану — остановит кровотечение, но, судя по виду пятна, Пигалица литр крови потеряла.

— Джейсон?

— Ты жива, все в порядке.

— Мне холодно.

Шок. Кровопотеря. Я поднял ее ноги выше головы и подложил под них камни. Вот чего здесь хоть отбавляй, так это камней.

Ее мертвый напарник лежал в куртке с электроподогревом. Совершенно излишняя роскошь.

Долгие минуты я стягивал куртку с окоченевшего трупа, заворачивал в нее Пигалицу и настраивал температуру, чтобы куртка ее грела. Я поставил Пигалице капельницу с плазмой из моего рюкзака. Ей нужно было еще.

Я включил рацию.

— Джейсон? Что там у тебя творится?

Голос генерала Кобба вернул меня к моим обязанностям.

— Мы их остановили, сэр!

— Это я и без того вижу, мне КОМАР показывает. Какого лешего ты сразу не доложил?

Боялся, что Пигалицу убили.

— Оказывал первую помощь раненым, сэр. Нам нужны санитары. Срочно.

— Не вам одним. Пошлем, кого сможем. И еще, Джейсон, — Говард считает, что слизни вернутся. Перегруппируй своих ребят.

— Как же им вернутся. Мы ведь всех перебили. Они даже не отступали.

— Говард говорит, скорее всего, их тут где-то выращивают. Будут плодить их, пока у нас не кончатся боеприпасы или нас всех не перебьют.

Хорошенькие новости.

Пигалица застонала.

— Сэр, мне надо…

— Знаю, знаю, возвращайся к ребятам. Конец связи.

Я включил на боевом монокле монитор состояния моих солдат. Шестнадцать зеленых полос рядом с именами обозначали выживших. Полоса Пигалицы мигала зеленым цветом: значит, ранена. Рядом с девятью именами светились красные крестики. Среди этих девяти был капрал из Чикаго.

Когда вечерний ветер набрал силу, мы отступили в обесслизненную пещеру позади нашего сектора. Тащить Пигалицу — только бередить рану, но не оставлять же ее на ветру. Я накачал ее морфием и взвалил на плечо. Пока Шария оставалась в сознании, она не проронила ни звука. Потом вскрикивала с каждым моим шагом.

Той ночью я лежал, прижимая к себе Пигалицу, и, наверное, проваливался в сон, потому что хорошо помню кошмары. Мне снились мертвецы. Мама. Вальтер Лоренсен, отдавший за меня свою жизнь, но так и не заслуживший медалей. Вайр, наш опытный старшина. Пух. Заряжающий, чьего имени я так и не узнал, с дыркой в голове. Восемь других солдат, с которыми я едва успел познакомиться — восемь красных мигающих крестиков, и все из-за того, что я не знал, как их спасти.

С рассветом ветер утих, и слизни вернулись. На сей раз артиллерия накрыла их еще в нескольких милях до горы. Я нес тройную службу: командовал, стрелял из пулемета и заряжал его. Последний слизень упал в ста ярдах от моего укрытия.

И все равно мы потеряли троих. Мало-помалу слизни нас измотают. У меня болело все тело — от костей до ногтей. Я отчитался штабу и стал чистить пулемет. Обычно я разбирал его за секунды; теперь у меня ушло три минуты.

Какой смысл сопротивляться? В конце концов слизни все равно прорвут нашу оборону. Мой дом — бледная точка в небе. Девушки, с которой я собирался провести свою жизнь, нет в живых. Другая, ставшая мне сестрой, лежит при смерти. Я голоден и одинок. Если в следующем бою у меня кончатся патроны и слизни доберутся до нас, я и пальца не подниму в свою защиту. Пускаю убивают. Я слишком устал, чтобы сражаться дальше.

А ведь что-то говорил мне капитан Якович миллион лет назад… Что-то о письмах родственникам погибших, которыми командиры измеряют свою вину.

В битве при Геттисберге генерал Джордж Пикетт бросил свою дивизию на укрепления северян. «Атака Пикетта» вошла в историю как синоним бессмысленной мясорубки. Оглушенный Пикетт вернулся к основным силам конфедератов. «Возвращайтесь в вашу дивизию, генерал», — приказал ему Ли, на что Пикетт ответил: «Генерал, у меня нет больше дивизии».

Как хорошо я их сейчас понимал — и Пикетта, и Яковича.

Обойдя взвод и убедившись, что ребята накормлены, я удалился в пещеру и сел рядом с Пигалицей. Пока остатки взвода чистили оружие в окопах, я кормил Шарию с ложки чуть теплым бульоном. Морфин снимал боль, но за ночь ее глаза ввалились. Она снова потеряла сознание. Без более компетентной помощи ей осталось жить часы.

— Майор Уондер?

У входа в пещеру стоял запыхавшийся санитар с винтовкой за плечом. Он козырнул, я ответил тем же. До чего это все абсурдно!

— Наконец-то! Вот раненая. И я, между прочим, все еще исполняю обязанности лейтенанта, а вовсе не майор.

Он было смутился.

— Не совсем, сэр. Теперь вы командуете третьим батальоном второго полка.

— Что?

— Нас вчера изрядно потрепали, сэр. Многих повысили. Вас в том числе.

Я присел рядом с Пигалицей и закатал ей рукав, обнажив разъемы, к которым санитары подключают полевые мониторы.

— Слушай. Спасибо за новости, конечно. Только ведь ты санитар. Ей нужна медицинская помощь. Приступай.

— Вы не поняли, сэр. Я не санитар, а связной. Радиосеть накрылась сразу после того, как от вас получили сообщение сегодня утром. Мне приказано доставить вас в штаб. Без промедлений.

У меня закружилась голова. Бред какой-то.

— Хорошо. Тогда возьмем ее с нами.

Санитар с сомнением покачал головой.

— Она не переживет переноски.

Я уже потерял двенадцать солдат. Пигалицу я терять не намерен.

— Значит, я остаюсь.

Санитар положил руку на винтовку.

— Генерал Кобб лично приказал мне доставить вас хоть под прицелом.

В глазах у меня побагровело. Лица мамы, Вальтера, Пух, погибших подчиненных слились в сплошной калейдоскоп. Не думая, я вскинул винтовку и приставил дуло к голове санитара.

— Под прицелом, говоришь? Как тебе такой прицел, а? — Я кивнул на Пигалицу. — Немедленно приступай к работе или мозги высажу.

Санитар разинул рот. Я снял винтовку с предохранителя.

— Она — член моей семьи. Ее муж — мой лучший друг. Он сейчас на орбите, надеется, что здесь я не дам ее в обиду. Это ты понимаешь? Я не позволю родному мне человеку погибнуть. И пусть третий батальон второго полка идет куда подальше.

Санитар замер, будто истукан — только руки, словно сами по себе, разматывали провода от полевого монитора.

— Как скажете, сэр. Давайте, глянем, как с ней дела.

Я опустил винтовку. Санитар присел к Пигалице и дрожащими пальцами подключил монитор. Мы подождали, пока тот пискнет, и санитар наклонил его к себе, считывая показания.

— Кровопотеря. Небольшое нагноение. Пуля расколола ключицу, хотя это не смертельно. В целом состояние тяжелое, но стабильное. Кто-то хорошо о ней позаботился. Ребенок тоже в порядке.

— Ребенок?

Пигалица отвернулась, и я понял, что это правда. Правда настолько дикая, что я не знал, нарушает ли она устав. К тому же с современными контрацептивами случайная беременность — неслыханное явление.

— Эй, ты что, не предохранялась?

— У меня еще два месяца в запасе. Пока что я боеспособна.

— Тебя же тошнит каждое утро.

— Как и многих других.

Что правда, то правда. И потом, армия терпит утренний кашель курильщиков. Пока что Пигалица вполне справлялась с заданиями. Через месяц, если потребуется, она примет пилюлю, и плод рассосется.

— Но зачем?

— Вдруг я потеряю Мецгера…

Если бы мне удалось сохранить частицу Пух, или Вальтера, или кого-нибудь из родственников, нарушил бы я устав? Конечно! Только что я чуть не убил санитара, пытаясь спасти Пигалицу.

— Не волнуйся за него; с ним ничего не случится.

Вряд ли она вняла моим словам. Если рассуждать трезво, Мецгер в безопасности: у слизней нет зенитной артиллерии. Тут «Книга чисел» не ошиблась. Но если верить «Книге чисел», Пух тоже должна быть жива.

— Джейсон? — Пигалица сжала мой рукав. — Ты должен идти. Ты ведь сам сюда вызвался. А я выживу. Если ж нет — так и я сама сюда вызвалась.

Никто из нас не потупил взгляд. Вальтер, Пух и двенадцать погибших солдат — они тоже когда-то вызвались и погибли на службе. Я перед ними в долгу. Я бы не бросил Пигалицу за честь, или родину, или для того, чтобы убить больше слизней. Но я оставлю ее в память о Вальтере, Пух и, в конце концов, ради нее самой — ее и ребенка.

— Мецгер знает?

Она покачала головой.

— Я готов, — обратился я к санитару, надев рюкзак. — Как придем в штаб, можешь подать на меня рапорт.

Он едва заметно улыбнулся.

— Раз вы идете, мне нет никакой нужды возвращаться. И тут работы хватит. Раненая ваша еще не совсем вне опасности, и у меня припасена в сумке парочка волшебных средств. К тому же мы не пишем друг на друга рапорты. Все мы одна семья.

Я наклонился к Пигалице и поцеловал ее на прощанье в лоб.

— Спасибо.

После чего я развернулся и помчался в штаб. Пока бежал, глянул на равнину. Там, на горизонте, нарастала тень еще больше вчерашней.