Мой номер в Рице был достаточно велик для меня, моего похмелья и Джиба. Но самое важное то, что на двери имелась старомодная цепочка безопасности, так что Твай не могла влезть ко мне без спроса. Но она могла звать, а потом изводить прислугу отеля, требуя, чтобы в моем номере активировали телефонный сигнал тревоги, так как на обычные звонки я не отвечал.
Когда сигнал тревоги прозвучал раз этак в двенадцатый, я стащил в головы подушку, в которую безуспешно пытался завернуться, включил телефон, естественно только звук, и прохрипел:
– Генерал Уондер.
– Вы собрались? – это, конечно, была Твай.
– Что?
– Через двадцать минут мы должны быть на Длинной полосе мыса Канаверал.
– А я думал Длинная полоса только для приземления Перехватчиков. И международных сверхзвуковых самолетов.
Телефон зашипел.
Одному меня научили Орд и армия: никогда не ложиться спать не собравшись, не важно пьяный я или трезвый. Я побрился, справил нужду, и через две минуты уже скользнул в лимузин к Твай, горбясь под огромной шинелью. Голова у меня пульсировала от боли.
Мы покатили, изредка встречая встречные машины скудного послевоенного движения.
– Вы были у Аарона Гродта? – повернулась ко мне Твай.
Я разглядывал отражение своего бледного лица и красных глаз в затененном боковом стекле.
– А что, об этом уже все знают?
– Мы всего лишь отслеживали ваше местопребывание. Вижу, вы вчера перебрали. Вы станните вести себя, как положено?
Я покачал головой. Медленно.
– Если это ваш бизнес, то – нет! Просто богач сделал мне заманчивое предложение.
– Написать книгу? – подсказала она.
– Откуда вы знаете? Подслушивать запрещено, даже если речь идет о военных.
– Обуздайте вашу паранойю. Гродт позвонил нам и озвучил предложение об автобиографии до того, как сделал вам предложение. Это хорошая идея…
– Я послал его.
Глаза Твай округлились.
– Хорошо, путь не в деньгах дело. Но ведь альтруизм тоже продается.
– Я не стану зарабатывать, эксплуатируя имена своих мертвых товарищей. Нет, – я отвернулся к окну, наблюдая, как мы проезжаем ворота Канаверала.
Потом у меня снова отвалилась челюсть. Мы подкатили прямо к трапу, который вел на борт пассажирского самолета с воздушно-реактивным двигателем без каких-либо опознавательных знаков на борту. По форме похожий на подводную лодку с хвостовым плавником, этот мамонт воздушных авиалиний проглотил меня, как песчинку.
Такое путешествие, должно быть, стоило целого состояния. У меня возникло чувство, какое порой бывает у пассажиров, во время перелета через океан, когда им кажется, что они достигли другого континента быстрее, чем добрались до аэропорта. Но самым большим удивлением были те, вместе с кем мне предстояло совершить это путешествие. Они поджидали меня у трапа, на взлетно-посадочной полосе.
Уди захлопал в ладоши, когда увидел, как я вылезаю из лимузина.
– Дэйсон!
Пигалица улыбнулась и обняла меня.
– Ты готов?
У меня в кишках аж забулькало. Все, что я съел за вчерашний вечер, выбрало как раз этот момент, чтобы основательно взбрыкнуть.
– Как?
– Уди полетит домой! Ко мне домой!
Я вскарабкался по лестнице к люку.
– Египет?
– Уди наполовину египтянин.
– Точно, – я сжал зубы и нырнул в люк. Если бы это помогло мне как можно быстрее добраться до туалетной комнаты, то я согласился бы с тем, что Уди наполовину марсианин.
Через десять минут я плюхнулся на свободное кресло у иллюминатора рядом с ерзающим Уди и Пигалица. Твай сидела напротив нас.
Кроме нас в самолете собралось несколько дипломатов, магнатов и звезд голо. Потолок в самолете был таким низким, что парень вроде меня должен слегка пригибать голову. Сидения оббиты мягкой, маслянистой кожей, глубокие, но уже чем у обычного аэробуса. Им и не нужно быть такими большими, потому что этот самолет мог достигнуть любой точки земного шара менее чем за два часа. Зато они дополнялись хорошими ремнями безопасности, так как из-за короткого времени перелета, самолету предстоял тяжелый взлет – за очень короткий промежуток времени он должен быть набрать скорость в семь тысяч километров в час. Система ремней безопасности включала так же ремни для плеч, потому что торможение тоже приводило к перегрузкам в несколько «g»…
Я огляделся. Мы занимали большую часть салона. Стюард предложил нам предвзлетный кофе. И, что много лучше, тайленол в порошке.
Самолет завибрировал, когда включились двигатели. Я вздрогнул от их рева, так как каждый рывок болью отзывался в моей голову.
– Ты же не станешь блевать? – нахмурилась Пигалица.
Я покачал головой.
– Не собираюсь… Но почему Египет?
– Каир – культурная столица исламского мира, – встряла Твай. – Тут ничего не изменилось. Если мы убедим Египет относительно наших планов, то мы убедим все страны третьего мира.
Как или иначе, но воротничок форменной блузки класса-А у Пигалицы был застегнут. Она одела штаны, а не юбку, а волосы ее прикрывал берет.
– Она помогла создать тебе этот образ? – спросил я Пигалицу, кивнув в сторону Твай.
– Лейтенант Муншара-Мецгер не нуждалась в моей помощи, – Твай наклонилась вперед и встряхнула с моего ворота часть порошка, который я просыпал.
Лейтенант? Я покосился на воротничок Пигалицы. Изменения были очевидны, только я их сразу не заметил.
– Тебе вернули лейтенантские нашивки!
Когда Пигалица служила в египетской армии, она находилась в офицерском чине. Все добровольцы вроде нас отказывались от званий и принимали понижение в звании как условие приема в Экспедиционные силы Ганимеда.
Минчикен потерла свою медь на воротнике большим пальцем и улыбнулась.
– Как бы то ни было, Египет до сих пор мусульманская страна, – встряла Твай.
По крайней мере, Твай не заставила Пигалицу одевать мешок с дырками для глаз. И то хорошо.
– Она должна быть на высоте, – продолжала Твай. – Но если она окажется ниже в чине, чем был отец ребенка, мы можем не договориться с исламскими фундаменталистами.
Я посмотрел на Твай, которая набросила себе на волосы черный шарфик.
– А почему бы вам самой не вести эти переговоры. По-моему мы уболтаете кого угодно.
Твай сморщила носик.
– Мусульманский мир не станет слушать еврейскую девушку.
У меня от удивления брови поползли на лоб. Я и не подозревал, что темноглазая Руфь Твай – еврейка. Я прожил с Ари Клейном бок о бок больше двух лет, и меня никогда не заботило то, что он – еврей. Расизм – еще одна причина, по которой я не хотел заниматься политикой.
Я сохранил свои звезды ради PR, а не потому, что я реально собирался занимать такой пост. Я поддерживал все политические уловки Твай, словно Макиавелли, даже не зная в чем там дело. Однако факт, что я до сих пор в своем звании успокаивал меня. Может быть, в каждом из нас сокрыт маленький исламский фундаменталист.
– Стюарт, пожалуйста, приготовьте кабину к старту, – пропел интерком.
Моторы взревели, и кабина стала вибрировать. Уди посмотрел на меня выпучив глаза. Губы малыша дрожали.
Я улыбнулся ему.
– Все в порядке.
Уди нахмурился.
– Мы в безопасности, – уверил я его и погладил по голове.
Он улыбнулся в ответ, а потом весь сжался, когда мы рванули вверх, взлетая.
Я повернулся к иллюминатору, и стал разглядывать пятно Флориды. Рядом со мной, подражал реву машин Уди. Его щеки раздулись. Я вновь обнял его. Если я говорю кому-то, что он в безопасности, этот человек должен мне верить. Так должно быть. Разве нет?
Ускорение вжало меня в подушки кресла, и Уди сам сжал мою руку, когда ракетный двигатель, установленный под фюзеляжем самолета понес нас ввысь и вдаль над Атлантикой.
Ракетные двигатели разгоняли самолет до сверхзвуковой скорости.
Самолет подпрыгнул, словно автобус, на всей скорости налетевший на кочку. Уди еще крепче вцепился в мою руку.
Потом откуда-то с потолка донесся голос пилота:
– Не волнуйтесь это был запланированный толчок. Он случается всегда при отключении реактивного двигателя. Через минуту вы почувствует, как мы войдем в воздушную волну, которая сейчас движется перед нами. Как только мы «оседлаем» эту волну, вы сможете свободно перемещаться по салону. И если говорить точно, то к тому времени мы будем уже в трехстах километрах к востоку от побережья Флориды.
Я посмотрел на свои наручные часы и присвистнул. Мы летели всего пару минут. И мы еще не набрали полной скорости.
Я вновь повернулся к иллюминатору. Голова у меня была по-прежнему тяжелой как от ускорения, так и от последствий пьянки, случившейся накануне. Под нами клубился вялый туман атмосферной пыли – последствие удара слизней. Впереди горизонт закруглялся. Небо было цвета индиго. Я не вернулся в космос, но находился рядом с ним.
Стюард поспешно предложил нам закуски. Твай покачала пальцем и тут же всучила мне протеиновую палочку. Однако в этот раз ей не о чем было беспокоиться. После утренней поездки в лимузине, ускорения в несколько «g» и вчерашних возлияний, у меня не было никакого желания питаться. Мне казалось, что я больше никогда не буду есть.
Только стюард убрал апельсиновые корки за Уди, как ускорение вновь навалилось на меня. К этому времени, начал действовать тейлинол. Сахара распростерлась под нами, словно персидский ковер, покрытый дюнами-морщинками. Но только он был монохромно охровым.
Пигалица наклонилась вперед и показала на далекую серебристую ленту, змеящуюся по безжизненному ковру песка.
– Нил. Пять тысяч лет назад жизнь в этих краях была только на берегах Нила.
Я вспомнил то, что читал в детстве. Нил питал пустыню. Каждую весну она расцветала, когда река выходила из берегов. За тысячелетие аграрных работе миллионы, что жили на его низких берегах, с радостью приветствовали наступающие воды.
Никто не знал, сколько кварталов Каира испарилось во время удара. Перепись населения в Каире говорила, что население уменьшилось на несколько миллионов, но согласно египетской пословице: «Каир будет стоять, пока будет течь Нил». Народ, история которого насчитывает пять тысяч лет, любит подобные пословицы.
Нил, дающий жизнь, проходил через самое сердце Каира. Южная стена кратера, возникшего в результате бомбардировки, дамбой перегородила реку, устроив наводнение. Первый раз со времен фараонов Нил обмелел. Правительство и средства массовой информации в Каире, которые могли бы предупредить население и организовать эвакуацию, исчезли во время удара.
И поток, хлынувший в город, смыл более миллиона жизней. По большей части погибали дети, их маленькие спящие тела уносил поток…
Я крепче обнял Уди.
* * *
Мы приземлились на посадочной полосе, расположенной за пределами пригорода того поселения, что теперь носило название Каир. Я на руках отнес Уди вниз по трапу. Пигалица плакала. Дедушка и бабушка Уди, а так же шесть его тетушек исчезли в один миг во время удара…
Посадочная полоса на которую мы опустились, была вырыта бульдозерами прямо посреди пустыни, и, выходя из самолета, мне пришлось прикрывать глаза от песка, который нес ветер.
Идущая впереди меня Твай, вытянула руки по швам и присвистнула.
У меня аж челюсть отвисла. Прямо перед нами поднимались пирамиды.
Пигалица остановилась рядом со мной, вытирая слезы.
– Те, кто здесь не был, не ожидают, что окажутся так близко к Каиру.
Да, это был Каир. И пирамиды стояли по-прежнему неподвижные и безмолвные.
– Египтяне говорят: «Весь мир боится времени, но время боится пирамид». Добро пожаловать в Египет. Я – Гаджи, – наш гид, усатый египтянин, чья улыбка сверкала золотым резцом, подкатил нашу машину выкрашенную в голубой цвет ООН – дизельный реликт, который он назвал «Хаммером». На таких машинах люди ездили в далекой древности. Моя голова мотнулась назад, когда «Хаммер» рванул с места, а потом – вперед, когда гид переключил коробку скоростей. Гаджи явно было наплевать на красоты древности.
Время которого сами пирамиды должны бояться – время, проведенное в «Хаммере». Эта машина ехала словно телега, запряженная волами. Я понял это после того, как Гаджи загнал наш «Хаммер» в яму грязи, и нам и в самом деле пришлось пересесть на повозку с волами. Это путешествие с Твай показало мне, что большая часть стран испытывала недостаток в технических специалистах и именно поэтому не могла строить космические корабли.
Наша первая остановка была у западного края кратера, образовавшегося после удара. Пигалица оставила Уди в «Хаммере». Где-то там, в этом кратере покоились остатки семьи Уди, те, с кем ему так и не пришлось познакомиться.
Я посмотрел на кратер пяти километров в диаметре, плоский, словно Большой Каньон Колорадо. И словно в Большом Каньоне Колорадо, через него текла река.
Гаджи показал на широкий Нил и на маленький кратер внутри большого, на южной стороне.
– Слава Аллаху, что Соединенные Штаты пробили дорогу Нилу. Многие в городе умерли во время того наводнения.
Американская ракета с ядерной боеголовкой разнесла часть южной стены кратера и открыла Нилу дорогу на север, к Средиземному морю. Но, скорее всего многие египтяне попавшие в переплет были еще живы, когда президент Айронс приказала нажать на ядерную кнопку. Может, именно Маргарет Айронс убила семью Пигалица? Но кто мог сказать, что решение Айронс сбросить атомную бомбу на Каир, ради спасения миллионов египтян, неверно? Однако в итоге Маргарет Айронс вынуждена была уйти в отставку. Однако со своей работой она справилась. У меня комок подкатил к горлу. Звезды на моих плечах весили тонны. Я хотел снова стать простым рядовым.
– Сорок лет назад никто бы не поверил, скажи кто-нибудь, что мусульмане будут благодарны США, за то, что те взорвали ракету с ядерной боеголовкой посреди самого большого мусульманского города, – покачала головой Твай.
Мы потратили час, добираясь до мэра Нового Каира, муниципалитет которого располагался в куонсетском ангаре. Он приветствовал меня в арабском стиле, поцеловав в каждую щеку. А потом он покосился на Пигалицу, словно хотел узнать, была она замужем или нет. Все это напоминало видение кровосмесительной menage a trios, и вызывало тошнотворные чувства. Потом египетский министр иностранных отношений показал нам пирамиды. Пигалица всю дорогу болтала с ним на арабском.
К концу поездки даже Твай стала улыбаться. Похоже, мы склонили на свою сторону исламистов, совершили победное шествие, как Грант входящий в Ричмонд.
Чуть позже Гаджи загнал наш «Хаммер» в грязь по самые оси. Эти случилось к югу от Каира, там, где шла реконструкция долины Нила. Закатав штанины, я босиком, в форме генерала США, вылез наружу и попытался посмотреть, не удастся ли нам самим вытолкнуть машину. Человек в тюрбане, по лодыжки стоящий в навозе и роющий землю мотыгой с удивлением уставился на меня. Потом он подцепил мотыгой ком грязи и швырнул его в мою сторону. Очевидно, не все мусульмане были нам благодарны.
Я позвал Твай, и она высунулась из окна «Хаммера».
– Это – ортодоксальный исламит?
– Похоже на то. В этой стране политики никогда не сравняться по популярности с религиозными деятелями.
– Я думаю точно так же.
– Уондер, не могу понять, что тебя все время беспокоит? – вздохнула Твай.
Я вытащил ногу из грязи с неприятным хлюпающим звуком.
– Трудности жизни.
* * *
Вскоре мы вернулись назад в США, но самолет доставил нас не на мыс Канаверал, а в Вашингтон. Пока Пигалица и Уди дремали, я спросил Твай:
– Вам не кажется странным то, что те, кто в Египте пережил нападение слизней ездят на телегах с волами, в то время как мы, устраивая рекламную компанию, летаем на самолете, топлива которого хватило бы на то, чтобы обеспечить всех их на год?
– Странным? – улыбнулась Твай. – Вы начинаете понимать, почему мир не может позволить себе содержать таких дорогих, как вы, солдат. К тому же я не думаю, что подобные перелеты слишком расточительны. По крайней мере, это необходимая расточительность. Вы и лейтенант Муншара-Мецгер должны завтра утром появиться в Вашингтоне. Только самолет мог утром отвезти вас в Египет, а вечером доставить обратно.
Когда мы в лимузине ехали в наш отель, Пигалица посадили Уди на колено и спросила у меня:
– И что ты обо всем этом думаешь?
– Думаю, весь мир превратился в огромный сортир. Думаю, нам нужно потратить все деньги на реконструкцию этого мира. И при этом я считаю, что каждое второе пени надо тратить на оборону. Я считаю, что политика – невозможное балансирование и ненавижу ее. Кроме того, я считаю, что добром все это не кончится.
Она вздохнула.
– Может то, что случится завтра заставит тебя думать по другому.
– А что должно случиться?