Россияне выходят из спячки эпохи застоя

– Как вы думаете, Россия вступает в очередную «эпоху Брежнева»? Деградация или глубинные процессы, которые происходят и в других странах, выйдут все же наружу?

– Я склонен придерживаться несколько другой точки зрения. Это не означает, что я исключаю в ближайшем будущем деградацию.

Я полагаю, что это будет характерной чертой России, несмотря на попытки Путина доказать россиянам, что их страна современная, энергичная, динамичная, уверенная в себе и занимающая стабильное положение в мире, возвращающая себе влияние в качестве империи. Это у него не получится из-за этой стагнации. В то же время мне кажется, что на уровне общества…

– В России начнется то самое пробуждение?

– Именно. В обществе среди молодых людей происходят принципиальные перемены в ценностных ориентирах, в восприятии окружающего мира, даже в ощущении своего места в этом мире. И это не надо как-то выражать. Это становится естественным.

В порядке вещей, что просвещенные россияне читают газеты, где масса информации о том, что происходит в мире и что не подлежит цензуре. Такая информация определенно влияет на их взгляды и настроения.

Миллионы россиян путешествуют в другие страны – никогда такого прежде в российской истории не было. Тысячи едут на Запад учиться, и некоторая часть из них возвращается.

Тысячи, а может, десятки тысяч хотят эмигрировать, но часть из них тоже поворачивает домой. Меняется отношение к власти. Слышна критика, посмеиваются над Путиным, над его образом эдакого русского супермена, обнаженного по пояс.

Это уже новое поколение.

Я уверен, что, даже если сейчас наступит эра Путина – и немного квазиимперская и квазиевроазиатская, – у него ничего не получится.

Это тоже интересно, как он развивает эту тему. Путин не знает, какие истоки у этой теории. Они берут начало в 1920‑е годы, когда русская эмиграция пыталась создать антикоммунистическую идеологию без связей с Российской империей, чтобы втянуть в это не только российские территории.

И я думаю, что россияне, которые все больше чувствуют себя окруженными (пусть это и крупнейшая страна в мире), с одной стороны, Китаем, а с другой – Западом, понимают: их будущее возможно лишь в одном направлении – на Западе.

А это неизбежно ведет к фактическому признанию независимости Украины и вероятности того, что она, несмотря на все «покачивания» из стороны в сторону, будет двигаться в направлении Запада.

Нет, не затем, чтобы вступить в НАТО. А просто чтобы быть частью этого мира, который привлекательнее, интереснее и притягательнее.

 

У России есть надежда

– Когда 20 лет назад в Кремле спускали красный флаг, велись речи о конце истории. История не закончилась, а идеологический триумф Америки и победа рынка над плановой экономикой не только не усилили позицию Запада, но и ускорили его эрозию. Сейчас пошатнулся Европейский Союз. Выстоит ли он?

– Я оптимист. Германия и Франция, наконец, продемонстрировали то, чего не хватало Европе с начала кризиса – а именно лидерство. Опасения, что Германия займет в новой конструкции доминирующую позицию, необоснованны, хотя немцы должны по понятным причинам чутко прислушиваться к чувствам и интересам других стран. Но в сто раз важнее нечто другое: кризис, который переживают Европа и Америка, разворачивается в драматически меняющемся мире, который раздирают новые противоречия.

– А одновременно этому новому миру нужны традиционные сильные державы, так как глобальные последствия их скоропостижного угасания никому не сулили бы ничего хорошего.

– Запад сегодня не уверен в собственных ценностях. Соединенные Штаты попали в фискальный тупик и быстро превращаются в страну с самым неравномерным и несправедливым распределением доходов. Америке – еще недавно доминировавшему на мировой сцене игроку – может не хватить силы и энергии для выстраивания архитектуры нового мирового порядка. Ее роль в этом нестабильном мире зависит от того, как она справится с внутренними проблемами.

– Так что нам стоит быть готовыми к массе сюрпризов. Удивила ли вас 20 лет назад внезапная кончина извечного врага – СССР?

– Нет. После победы «Солидарности» на выборах в Польше, падения Берлинской стены, избрании Леха Валенсы и Вацлава Гавела на должность президентов, обретения независимости Литвой, Латвией и Эстонией осенью 1991 года стало ясно, что дни империи сочтены. Для меня референдум на Украине и произошедшая вскоре после этого встреча «тройки» Ельцин – Кравчук-Шушкевич – лидеров России, Украины и Белоруссии – в Беловежской пуще означали де-факто распад СССР. Спуск красного флага в Кремле был уже формальностью, за которой было приятно наблюдать.

– Как вы, человек, которого в течение десятилетий считали в Кремле публичным врагом номер один, ее восприняли: с ощущением триумфа или, скорее, облегчения?

– С чувством глубокого удовлетворения, что, наконец, наступило то, что не наступило в 1945 году – свобода. После распада СССР я сразу же пришел к выводу, что следует безотлагательно начать усиливать независимость Украины. Возможно, с объективной точки зрения, это не было тогда самым важным, но мои мысли пошли тогда в этом направлении.

– Вас ненавидели в Москве по разным причинам: из-за кампании в защиту прав человека, нормализации отношений с Китаем, которая имела отчетливо антисоветское содержание и нацеленность, и, конечно, позиции в отношении советской агрессии в Афганистане. А прежде чем вы попали в Белый дом, они не могли простить вам упорного разоблачения их идеологии.

– Я приравнивал режим немецких фашистов к тоталитарному правлению Сталина. Это должно было быть болезненно. Они, понесшие гигантские жертвы в войне с Гитлером, помещались в один ряд с нацистами. Обе эти тоталитарные системы сделали из государства орган коллективного действия, оба добивались повиновения жестоким террором и совершали массовые преступления, которым нет равных в истории человечества. Им также было наверняка неприятно, когда я писал, что Сталин не предал Ленина, а был его верным продолжателем.

– В 1956 году за несколько дней до забастовки на познаньском заводе Цегельского 28-летний Збигнев Бжезинский опубликовал во влиятельном издании «New Republic» статью о зарождающихся в советском лагере конфликтах и о дилемме Москвы – на сколь коротком поводке держать режимы-сателлиты.

– Катастрофическая неэффективность коммунистической экономики усиливала эти конфликты и дилеммы. Огромное значение для зарождающейся оппозиции имело переосмысление президентом Джимми Картером принятых «законов» холодной войны. Картер отказался от политики Никсона-Киссинджера-Форда, предписывавшей избегать идеологических споров. С самого начала он вмешивался во внутренние советские дела. Он был первым президентом США, который публично усомнился в легитимности власти Советов в их собственной стране. Он выделил огромные деньги на «Радио Свобода» и «Радио Свободная Европа», утвердил финансирование контрабандной переправки в СССР подрывной литературы. В случае радикального нарушения прав человека он использовал экономические санкции. Он запустил новые программы вооружения и тайные операции в странах Третьего мира, чтобы противостоять действиям Москвы.

– Все это расходится с распространенным мнением о его слабости и нерешительности. Республиканец Роберт Гейтс (Robert M. Gates), бывший глава ЦРУ и министр обороны, написал в своих мемуарах, что историки и политические наблюдатели недооценивали вклад Картера в распад Советского Союза.

– При Картере СССР вошел в Афганистан, а мы ввели широкомасштабные экономические санкции, бойкотировали Олимпиаду в Москве, поддерживали антисоветское подпольное движение. Приносило выгоды и партнерство с Китаем – тоже авторства Картера, а не, как принято считать, Ричарда Никсона. Нам удалось убедить Дэн Сяопина построить на китайской территории станцию слежения за советскими ракетными испытаниями, а потом обучать в Китае афганских партизан. Пекин также поддержал их военной техникой.

– Кремлевская нелюбовь к вам происходила из того, что вы говорили о работающем там негативном отборе: что у каждого нового лидера меньше размер шляпы. Эту закономерность переломил лишь Горбачев. У вас, еще до распада СССР, чувствовалась к нему определенная симпатия.

– Это не слишком ему помогло, потому что он столкнулся с квадратурой круга. Говорить о перестройке и гласности было легче, чем ответить на вопрос, что сделать с ленинизмом. Его правление ускорило кончину империи. Он не провел никаких существенных экономических реформ и, сам того не желая, вытащил на поверхность национальные вопросы. Гласность служила отличным прикрытием для проявления антирусских настроений.

Украинский писатель мог, не указывая пальцем на великороссов, назвать Сталина преступником за уничтожение украинской культурной элиты и голодную смерть миллионов украинцев. Прибалты могли собираться, чтобы почтить память жертв сталинских ссылок, и требовать большей автономии, не высказывая категорического осуждения русских. А Горбачев не мог одновременно говорить о гласности и запретить подобные манифестации.

– Осенью 1989 года, за два с небольшим года до распада СССР, вы были в Москве по приглашению Академии наук и в заполненном до отказа зале говорили о том, что европейский дом не будет общим так долго, как долго отдельные его части останутся за стеной. Несмотря на приклеившийся к вам ярлык русофоба, аудитория стоя аплодировала этим словам.

– Это был симптом перемен. По случаю того визита я попросил главного идеолога перестройки и гласности Александра Яковлева разрешить мне поездку в Катынь. Я чуть не лопнул от гнева, когда местный партийный сановник вручил мне венок с надписью «Польским офицерам, жертвам немецкого преступления 1941 года». Я сорвал эту ленту и написал большими буквами на листе бумаги: «Польским офицерам, жертвам Сталина и НКВД». Советское телевидение снимало это и показало, хотя в то время еще ходила лживая версия событий.

– Недавно вы встречались с Медведевым, а с Путиным такого удовольствия вы не имели?

– Не имел, но я думаю, что знаю о нем достаточно. Я знаю, что он считает распад СССР крупнейшей трагедией XX века. Он вышел из элиты КГБ – агентов, работавших за границей. Это были самые лелеемые чада СССР. У этих людей был доступ к западной литературе, они могли путешествовать по миру, пользовались полным доверием. Я легко могу себе вообразить, что они испытывали, наблюдая распад Советского Союза, и как определенная часть из них – молодые, амбициозные, энергичные – сказала себе: нужно взять это под контроль.

– Вы сравнили нападение России на Грузию в 2008 году с советской агрессией против Финляндии.

– Это было грубое и безответственное использование силы ради того, что подчинить себе более слабого демократического соседа. Нападение на Грузию нельзя воспринимать как изолированный случай. Путин и его кремлевские товарищи не приемлют постсоветских реалий. Ставка высока: трубопровод из Баку идет через Грузию к турецкому берегу Средиземного моря. Если отрезать этот путь, западный мир лишится важного источника получения топлива. Если Россия неверно оценит свои силы и примет империалистический курс, мы все будем за это расплачиваться.

Это вторжение было также своего рода мрачным комментарием к иллюзиям, которые в течение восьми лет питал Белый дом к Путину и его режиму. Я был сконфужен, когда президент Джордж Буш заглянул в глаза Владимира Путина и увидел в них душу демократа.

– Сейчас, в отличие от той ситуации, какая была несколько лет назад, Россия понимает, что она живет не в пустоте, что проблемы западной экономики – это повод для беспокойства, а не для того, чтобы пить шампанское. А размахивание шашкой по поводу ПРО и запугивание ракетами в Калининградской области призвано цементировать народное единство?

– Кумовство и коррупция чувствуют себя превосходно, но о ней открыто пишут и говорят. Модернизация не ладится. Однако Россия вступает в третью фазу посткоммунистического развития. Первый – это малая стабилизация, вторая – при Путине – восстановление сильной власти, но это путь в никуда. А третья – это зарождение гражданского общества, которое начинает независимо мыслить и требовать правового государства и свободного выбора. Много людей, особенно молодых, ездит по миру и хочет быть частью Запада. Я считаю, что в долгосрочной перспективе единственный разумный сценарий для России – это движение в сторону Запада. И в какой-то момент Россия может прийти к выводу, что активное участие в западных структурах даст ей большую территориальную безопасность, особенно на пустеющем Дальнем Востоке. Это может перевесить чашу сомнений. Сближение России с Западом будет продвигаться тем быстрее, чем шире мы сумеем открыть двери для сближения с ним Украины. Я подробнее пишу об этом в книге, которая выйдет в январе.

– Это вновь отсылает нас к вашим размышлениям 20-летней давности: нужно помочь Украине. Но не она ли сама усложняет себе жизнь?

– Это страна, действительно, измучена коррупцией и нищетой, а демократия там свертывается. Но я рад, что Варшава и Европа не сдаются. Я считаю, что если Украина приблизится к Западу, на этом выиграет не только она сама, но и Европа, и Россия.

 

У России нет другого выбора, кроме союза с Западом

…При взаимодействии с Россией нам следует помнить, что эта страна переживает период исторических внутренних перемен. В России еще нет демократии, потому что демократические движения происходят за пределами политической системы, но демократия начинает сосуществовать с политической системой как альтернатива.

Перемены в России очень похожи на то, что происходило в Польше с движением «Солидарность». Для России это означает две вещи: первое – общество начало осознавать проблемы системы, второе – люди перестали бояться. Да, были политические убийства, но они не сыграли на укрепление симпатий к Путину, наоборот. И это совершенно новая реальность для России…

Возможно, Россия под руководством Путина движется как раз в обратном направлении от демократизации, но с Путиным или без Путина, у нее нет иного выбора, кроме как движение в западном направлении. Новая Россия, в конечном итоге, встанет на западный путь развития.

 

Россия – часть европейской цивилизации

– Что в американской политике останется неизменным, а что может измениться под влиянием обстоятельств после этих президентских выборов?

– Американское отношение к России, я думаю, реалистическое и ориентировано на сотрудничество. Взаимоотношения двух стран зависят от двух факторов. При этом ни один из них не зависит от США. Первый касается безопасности в регионе, близком к России, а точнее – находящемся южнее от нее. Это может привести к осложнениям в наших отношениях – не по вине Вашингтона или Москвы, в связи с тем опасным развитием событий в регионе, о которых мы узнаем. Второй фактор – растущие внутренние сложности в России. Это и экономические, и социальные проблемы, которые господин Путин, кажется, не осознает в полной мере. То, что он делает для разрешения проблем, по моему мнению, приведет только к более тяжелому внутреннему кризису.

– А в чем конкретно Путин ошибается?

– Кажется, он не понимает, что российская экономика, которая на деле сильно напоминает экономику Нигерии, не соответствует устремлениям россиян. Ведь они уже больше не живут в изолированной стране, они прекрасно представляют себе, что такое современность.

Невозможно построить страну на основе одномерной экономики и националистических лозунгов. Это верный путь к самоизоляции и бесконечному воспроизведению одних и тех же проблем.

– Когда вы говорите об осложнениях на южном фланге России, вы имеете в виду Ближний Восток, Иран, Сирию?

– Абсолютно верно. А еще юг России – Кавказ и Центральную Азию.

– Многие в России и в США говорят, что политика Обамы, политика перезагрузки в отношении России ни к чему не привела, потому что это политика слабости. Вы согласны с этим?

– Нет, не могу полностью согласиться. Я не думаю, что речь идет о слабости. Совершенно справедливо – американская политика была пассивной, неактивной, не творческой, нерешительной. В то же время в России была медведевская интерлюдия, антракт, когда было не совсем понятно, кто реально за все отвечает. И привело к стагнации отношений. Я никого особо в этом не обвиняю, но, я думаю, что этот результат не самый удачный.

– Как ситуация на Ближнем Востоке, вокруг Сирии и Ирана, может повлиять на российско-американские отношения? Что бы вы порекомендовали администрации, чтобы, скажем так, Россия более позитивно относилась к инициативам Соединенных Штатов?

– Я думаю, что речь идет не только о России. Это вопрос о том, способны ли Америка и в равной степени Россия и Китай, и другие страны, работать вместе. Пока что у них это не получается. В этой связи я критиковал американскую политику, которая была слишком односторонней в отношении Сирии. А к сирийской проблеме добавляется и иранская проблема. Тут пока Россия и Китай с Америкой более или менее сотрудничают. Но Сирия может стать серьезной проблемой. Стоит ситуации там выйти из-под контроля, и потребуется всего несколько недель, чтобы дестабилизация началась в Ираке и Ливане.

– Вы сказали, что политика нынешней американской администрации в отношении России была довольно пассивной. Что бы вы порекомендовали сделать, чтобы она стала более активной?

– Я думаю, что мы должны наладить более конструктивные отношения и вернуться к решению тех проблем, с которыми теперь, из-за отсутствия какого-либо движения в последние четыре года, будет справиться сложнее. Это большой план действий – и вопросы безопасности, и экономики, и регионального развития.

– В то же время, если посмотреть на ту роль, которую Россия сегодня играет во внешней политике Соединенных Штатов, то это явно не главный приоритет. Может быть, поэтому и возникают проблемы, потому что России не уделяется достаточно внимания?

– Прежде всего, вы очень точно определили проблему.

Отношения с Россией совсем не на первом месте. В крайнем случае, на третьем. Что важнее? Очевидно, это отношения с Китаем, с Европой, проблемы на Ближнем Востоке и в Западной Азии. Но Россия – важный игрок. Важно вовлечь ее конструктивно в эти процессы. Но также очень важно для России сформулировать свое видение мира и понимание собственного исторического контекста, которые бы ей позволили справиться с растущими домашними проблемами.

Меня беспокоят национализм, натужное позерство, вроде создания Евразийского союза, к которому, кажется, никто не хочет присоединяться, кроме самой России. Вся эта политика, на самом деле, означает бегство от реальных проблем.

– А какой должна быть реалистической, с вашей точки зрения, самооценка российского руководства и оценка российской истории, исторического контекста?

– Вы – часть европейской цивилизации.

Первостепенной целью должно быть стремление стать полноценным членом Европы. Любые препятствия на этом пути наносят такой урон! Поэтому мне показалось странным, когда я посмотрел на современную Россию: у вас такие умные и творческие люди, в вас столько потенциальной энергии, а вы слоняетесь вокруг да около с какими-то устаревшими представлениями о евразийстве, национализме, не говоря уж о комических претензиях на всемирное лидерство.

– Когда вы работали в администрации президента Джимми Картера первые три года была напряженность в отношениях с СССР, но был определенный диалог: пришли к договору о ОСВ, который был подписан в Вене в 1979 году. После этого случилось вторжение в Афганистан. В последний год президентства Картер организовал бойкот Олимпийских игр в Москве в 1980 году и проводил очень жесткую линию в отношении Москвы. Чувствуете ли вы, что нынешняя ситуация чем-то похожа и может сдвинуться к конфронтации, хотя бы на символическом уровне?

– Я не стал бы тут приводить прямые исторические аналогии. Но я думаю, что внутренние проблемы России усугубятся. Решить их с помощью внешнеполитических авантюр невозможно. Да и сил у России для подобного рода политики нет. Россияне и их лидеры должны обновить Россию. Это значительная по масштабу задача. Она исторически обоснована. Это амбициозная задача. Ее решение даст возможность российскому народу, России стать лидирующим европейским государством, играющим глобальную роль. И это – причина для России быть вместе с Европой и с Америкой. Особенно в эпоху, когда мир перестраивается и возникают новые межконтинентальные союзы. Будь я русским, то посмотрел бы на Восток и быстро разобрался бы, на кого мне ориентироваться.

– Вы имеете в виду Китай и его отношение к России?

– (Смеется). Это вы сказали.

 

«Я верю в процветание России после Путина»

…Я думаю, что Путин до какой-то степени сделал из себя заложника имперской ностальгии. Он производит впечатление человека, преданного идее о том, что величие России зависит от того, до какой степени Москва сможет оживить, активировать и переутвердить свою гегемонию на пространстве бывшей советской или Российской империи. И я думаю, что это представляет серьезную проблему – проблему видения и исторического направления. С моей точки зрения, России с подобными взглядами и приоритетами будет очень сложно решить широкий спектр острых внутренних проблем в стране.

Советский Союз больше не существует, и Соединенные штаты не рассматривают Россию как врага. Существует проблемы в наших взаимоотношениях с Россией, но эти проблемы не свидетельствуют о стратегической ненависти или исторической вражде с нашей стороны. Я не очень уверен, что такое же отношение и у другой стороны – в особенности, у Путина.

Россия стоит перед проблемой сохранения суверенитета. Мой прогноз на длительный исторический период – оптимистический, потому что я уверен, что Россия меняется. Может быть, даже не вопреки Путину, а благодаря Путину. И после того, как Путин уйдет со сцены, процесс перемен значительно ускорится. Я не могу строить предположения о том, как долго Путин будет оставаться на политической сцене, но с тем уровнем разочарования внутри России, у меня возникает странное и очень субъективное ощущение, что Путин самоустраняется из политики – он больше не производит на меня впечатления того самоуверенного, энергичного и преувеличенно юного лидера.

Это – часть большой дилеммы в России сегодня – мне кажется, все больше россиян начинают понимать тот факт, что такая формула власти не способна обеспечить России лидирующую позицию на мировой арене, и все больше людей в стране обеспокоены неясностью будущего. Ситуацию в российском обществе сейчас, на мой взгляд, определяют два противоречивых процесса. Первый – всплеск крайнего национализма, проявления которого мы видим на улицах, на демонстрациях, но также и в политике, в частности, подобное допускает лично Путин.

Это движение охватывает значительную часть населения России, в особенности в окрестностях крупных городов. В какой-то степени, причины русского национализма объяснимы – больше 60 лет Россия даже не была обозначена на картах. Советский Союз был объединением социалистических республик, а Россия даже не была республикой. И вот сейчас мы видим всплеск русского национализма, в некотором смысле, примитивного национализма, и эта волна может быть действительной опасной. Но, в любом случае, она управляемая, потому что подчиняется инстинкту авторитаризма.

С другой стороны, в крупных городах растет совершенно отличная от националистической общественная прослойка – средний класс. В большинстве эти люди космополитичны. Они рациональны, открыты для мира и контактируют с миром через интернет, многие получают образование за рубежом, у многие есть вид на жительство в других странах, и многие из них хранят свои сбережения за границей. Я думаю, что эти две тенденции противостоят друг другу.

В краткосрочной перспективе националистическая тенденция потенциально может создать импульс для таких идей, как Евразийский союз, но если смотреть на вещи реально – кто захочет присоединиться к Евразийскому союзу? Я не думаю, что список будет длинным. Казахстан с Назарбаевым во главе? Очень сомнительно. Он и так очень хорошо маневрирует между Россией и Китаем и всем остальным миром. Каримов и Узбекистан? Еще меньше шансов – Узбекистан очень тверд в вопросах государственной независимости. Как насчет Януковича? Там был многообещающий шанс, но как оказалось, Янукович и его финансовые спонсоры больше заинтересованы в идентификации собственной территории почти так же, как банда. И они не хотят, чтобы другая банда занимала их территорию. Они говорят России: мы с вами, но это наша территория, и только мы обладаем правом красть и обманывать в этой зоне – это наше, а не ваше. И это определяет тон дискуссии о гегемонии России при режиме Путина. Лукашенко до какой-то степени в похожей позиции, хотя он уязвимее. Грузия становится возможным кандидатом на союз с Россией и это может стоить ей дружбы с США в связи с важностью нефтепровода Баку-Джейхан. Это лишь часть существующих в России проблем. Их намного больше.

Главное, что должны понять в России – для процветания и успеха ей нужно сближение с Западом, иначе она проиграет все Китаю. Демократизация – одно из главных условий процветания России. И я думаю, это случится уже после Путина. Можете считать это историческим оптимизмом, но я уверен, что сближение России с Западом неизбежно, и в результате этого сближения Россия получит огромную пользу.

 

Необходимо создать «широкий Запад» с Россией

– В своей новой книге «Стратегическое видение» вы пишете о необходимости создания долгосрочного стратегического проекта, охватывающего весь Евразийский континент. Вы считаете, что лишь подобное образование может стать стратегическим партнером США? Но как объединить Евразию? Возможен ли общий список стратегических задач для ЕС, России и Китая?

– Вы вкладывает в мои уста слова, которых я не говорил. Я не писал о формировании «евразийского стратегического союза» и тем более «объединенной Евразии». В книге речь идет только о создании более широкой системы противовесов, которая поможет сохранить стабильность на всем евразийском суперконтиненте. В последние 20 лет Евразия «лежала в дрейфе». С одной стороны, набирал силу Китай, с другой – Европа переживала сложности с укреплением политического сотрудничества, а одновременно Турция и Россия продолжали пребывать на периферии Запада. Поэтому я бы советовал Соединенным Штатам найти более тонкую и продуманную стратегию на Ближнем Востоке, и поэтому я подчеркиваю необходимость создания «широкого Запада», который бы включал в себя евроатлантическое сообщество, а также Россию, Украину или Турцию. Разумеется, достижение конечной цели займет много времени (я полагаю, нам придется подождать этого несколько десятилетий), впрочем, я подробно пишу об этом в своей книге.

– В последнее время интеграция внутри Европейского Союза тоже кажется все более проблематичной: вместо того, чтобы двигаться к сплоченности, ЕС трещит по швам. Как вам кажется, реально ли в долгосрочной перспективе создать сильную политическую структуру, объединенную вокруг еврозоны? Какие альтернативы есть у Европы?

– Вы совершенно справедливо отметили, что процесс дальнейшей интеграция внутри ЕС становится все более сложным. Брюссель не использовал период относительной стабильности, чтобы выстроить настоящую общность, и расхлебывает сейчас последствия этого бездействия. Рассчитывать на то, что валютный союз сможет заменить настоящее политическое объединение, тем более что страны еврозоны функционировали в ней на разных условиях, было недальновидно. Однако я не разделяю мнения, что Евросоюз может распасться. Сейчас, на самом деле, под вопросом только членство Великобритании, а остальные страны, как представляется, хотят оставаться членами ЕС. Тем не менее, напряженность внутри всей структуры существует, последним примером стала ситуация на Кипре. Европейские лидеры и общественность, между тем, осознают, что распад Евросоюза был бы для них катастрофой. Кроме того, в последние несколько месяцев США все более решительно высказываются в пользу создания трансатлантической зоны свободной торговли. Если бы переговоры на эту тему, действительно удалось довести до конца, это стало бы невероятно сильным импульсом общественно-экономического развития для Америки и Европы. Со временем такое экономическое сотрудничество естественным образом может перерасти в военное взаимодействие. Когда это произойдет, можно будет говорить о настоящем и жизнеспособном Западе, реализующим свои интересы по всему миру.

– Говоря об этих интересах, нельзя забыть о России. В своей книге вы подчеркиваете, что в настоящий момент ситуация в этой стране нестабильна, но со временем средний класс совершит там вестернизацию. Это реально? В истории еще не было примеров, чтобы России, несмотря на неоднократные попытки, удалось внедрить у себя западные стандарты. Почему вы считаете, что сейчас все может выйти иначе?

– Вы спрашиваете, может ли появление среднего класса России привести к вестернизации России, одновременно подразумевая, что это невозможно. На мой взгляд, это крайне антиисторический подход. Запад стал демократическим не тысячу лет назад, а пришел к демократии путем эволюции. Понадобилось время, чтоб выработать существующие сейчас институциональные решения и создать принципы, которые ассоциируются сегодня с западной политической системой. В России данный исторический процесс начался гораздо позже, что совершенно не означает, что эта страна не может пойти тем же путем. Невозможно отрицать, что российский средний класс становится все более заметным. Он открыт миру и начинает перенимать те политические ценности, которые традиционно связываются с Западом. Многие представители российского среднего класса учились за границей, а сейчас активно инвестируют на Западе свои средства. Это дает основания предположить, что постепенно современные мыслящие россияне приведут к изменению политическую систему в своей стране.

– Польша лежит на границе двух больших образований: с одной стороны – валютный союз, а с другой – Россия строит союз Евразийский. История учит, что такое местоположение всегда приносило нам несчастья. Как нам из этого выбраться, сколько у нас осталось времени на принятие стратегического решения?

– Спокойнее. Говорить, что Россия «создает Евразийский союз», было бы преувеличением. Она, а в первую очередь президент Путин, хотела бы его создать, но сейчас это лишь пожелания, а не свершившийся факт. На формальном уровне Кремль, конечно, будет уговаривать постсоветские государства присоединиться к своей концепции укрепления сотрудничества, достаточно, однако, посетить эти страны, чтобы понять, что местные элиты слишком привыкли к идее суверенитета, им нравится факт обладания собственным независимым государством. И это абсолютно неудивительно. Ведь каждый предпочел бы быть президентом, премьером, министром, генералом или послом своей страны, а не членом бюрократии, которая пытается выстроить новую национальную империю, исходя из собственного понимания этноса. Я не верю, что российская идея создания Евразийского союза завершится успехом. Кроме того, в ситуации, когда Запад укрепит свои силы, а Китай сохранит нынешний темп развития, положение России между ними будет крайне неудобным.

– Какая судьба ждет страны – участницы проекта «Восточное партнерство»? Поляки хотели жить, как на Западе, и мы вступили в Евросоюз, но может ли этот сценарий повториться в случае украинцев и белорусов? Каковы шансы, что Польша покажется им настолько привлекательной, чтобы превратиться в точку отсчета для понимания собственных желаний и устремлений?

– Украинцы и белорусы, которые хотят стать частью Запада, думают об этом вовсе не из зависти к Польше. Они хотят этого, так как связывают свои, используя ваше определение, «желания и устремления» с Европой, а заодно надеются упрочить свою независимость. Я вынужден с сожалением констатировать, что время от времени их заставляют заключать различные соглашения с Россией, которая старается таким завуалированным способом восстановить российскую империю. Европа, несомненно, обладает большим потенциалом, который можно было бы использовать для демократизации и общественной трансформации государств, лежащих за восточной границей Польши, но чтобы достичь этого результата, необходима долгосрочная стратегия действий. Аналогичная концепция необходима также в отношении Турции и России. К сожалению, такой стратегии у Европы нет.

– В своей книге вы перечисляете много задач, которые должны взять на себя Соединенные Штаты для сохранения мирового баланса сил. Какие последствия нам грозят, если ничего не будет сделано? Вы говорите об угрозе идеологической войны между Китаем и США, подчеркиваете опасность националистических тенденций в Восточной Азии. Следует ли готовиться к мрачному сценарию: росту напряженности, который мог бы привести к Третьей мировой войне?

– Давайте не будем преувеличивать: пока нет никаких оснований, чтобы рисовать мрачные сценарии. Я полагаю, что Запад стоит перед лицом новых вызовов, и некоторые из них могут оказаться довольно опасными. Однако сегодня основная опасность – это не перспектива появления ужасного гегемона вроде Сталина или Гитлера. Главная проблема – это состояние глобального хаоса. Поэтому самая важная задача современности – выработать методы, при помощи которых сильнейшие мировые государства начнут формировать трансконтинентальную систему глобального сотрудничества.

 

Россия, как и Украина, станет настоящей демократией

Так или иначе, события на Украине являются исторически необратимыми и эпохальными в плане геополитических трансформаций. Скорее раньше, чем позже, Украина по-настоящему станет частью демократической Европы. Скорее позже, чем раньше, но Россия последует за ней, если не самоизолируется и не превратится в застойный империалистический реликт.

Спонтанный всплеск отчетливого украинского патриотизма, вызванный лживостью развращенного и обогащающегося руководства, готового искать защиты у Москвы, говорит о том, что стремление к национальной независимости становится доминирующей политической реальностью. Это особенно заметно среди молодых украинцев, которые уже не ощущают себя чуть-чуть другой в языковом и историческом плане, но все-таки частью «матушки России».

Однако языковые различия сохраняются, и некоторые районы Украины чувствуют более тесную связь с Россией. Но поражает то, что даже некоторые наиболее активные сторонники евроинтеграции лишь недавно стали считать украинский язык своим собственным. Двадцать лет независимости, двадцать лет усиливающейся гордости за вновь открытую украинскую историю, а также свидетельства того, какие экономические выгоды западные соседи Украины получили от связей с Европой – все это создает новое мировоззрение. Это не антироссийское мировоззрение, но в нем утверждается собственно украинская историческая самобытность, а также неотъемлемая культурная принадлежность Украины к Европе в целом.

Вот почему Украина, так или иначе, будет неотвратимо сближаться с Европой. Удивляет то, что даже в соседней Белоруссии, которой правит авторитарный режим Лукашенко, начинает появляться такая же западная ориентация. Обе эти страны руководствуются не враждебным отношением к России, но каждая из них осознает, что ее независимость и культурная идентичность все активнее указывают им путь на запад.

В предстоящие месяцы все-таки можно будет придумать какую-нибудь сделку между ЕС и Украиной. Чтобы облегчить эту работу, ЕС должен внимательнее прислушиваться к просьбам Киева об экономической и финансовой поддержке и откликаться на них. А украинцы должны понять, что европейских налогоплательщиков не прельщает перспектива платить за ошибки и моральное разложение нынешней киевской элиты. Затягивание поясов станет необходимым предварительным условием для подписания соглашения. Оно же станет проверкой Украины на решимость подтвердить свои европейские устремления. Киеву также придется показать, что исход выборов в стране не определяется лишением свободы политических соперников.

Последствия всего этого для России станут заметны в более отдаленной перспективе. Сегодняшняя геополитическая цель Москвы, определяемая навязчивой ностальгией президента Владимира Путина по имперскому прошлому России, состоит в воссоздании под новой личиной чего-то сродни Российской империи или более позднему Советскому Союзу.

Похоже, Путин руководствуется наивным представлением о том, что руководители постсоветских государств искренне согласятся на роль подчиненных в новом образовании под руководством Кремля. Некоторые лидеры действительно периодически выражают свою преданность этой формуле. Но делают они это неискренне, по необходимости, а не по убеждению. Независимость предпочтительнее для всех: она приятнее президентам, премьер-министрам, генералам, послам и тем, кто делает деньги в экономике у себя дома, а не в удаленной провинции огромной российской империи нового образца. История доказала, что национальная государственность после ее обретения входит в привычку, и отнять ее почти невозможно – разве что за счет мощной внешней силы.

Сегодня Россия не в состоянии силой и жестокостью восстанавливать свою прежнюю империю. Она слишком слаба, слишком отстала и слишком бедна. Ситуацию усугубляет демографический кризис. Обеспокоенность у России вызывает и то, что получившие независимость страны Центральной Азии все чаще отдают предпочтение всесторонним связям с Китаем. Это порождает у нее кошмары по поводу давно уже назревающих территориальных претензий.

Пройдет еще немного времени, и элите российского общества станет ясно, что шансов на успех у Путина с его неуклюжими и деспотичными попытками очень мало. Рано или поздно он уже не будет президентом. И вскоре после его ухода Россия, и особенно ее нарождающийся средний класс, поймет, что единственный целесообразный путь – это подлинное превращение в современное, демократическое, а может, и в ведущее европейское государство.

 

О концепции «Великой русской цивилизации»

Позвольте мне попытаться раскрыть возможные последствия украинского кризиса для архитектуры европейской безопасности в свете отношений между Россией и Западом. То, что мы сейчас наблюдаем на Украине, это, с моей точки зрения, не просто ссора, а симптом более серьезной проблемы – а именно, постепенного и устойчивого подъема российского квази-мистического шовинизма, который продолжается уже в течение шести или семи лет. Главную роль в этом сыграл Путин, и содержание этой новой концепции полностью определяет отношения России с миром в целом и с Западом в частности.

Недавно Российский совет по международным делам, московский институт, членами которого являются чрезвычайно уважаемые и выдающиеся ученые – не диссиденты, не независимые мыслители, которые в настоящее время тоже существуют в Москве – в сотрудничестве с «РИА-Новости» и Советом по внешней и оборонной политике опубликовали совместную статью, посвященную трансформации российской национальной идентичности и новой доктрине внешней политики. В ней достаточно подробно освещается процесс создания абсолютно новых концептуальных рамок для определения отношений России с миром – отношений, в которых, как считают россияне, они нуждаются после распада Советского Союза и частичной дезинтеграции Российской империи.

Это довольно длинная статья, но ее обязательно стоит прочитать тем, кто интересуется международными отношениями. В ней, в частности, речь идет о нескольких ключевых концептах, которые являются частью этого нового взгляда на мир. Взгляда на мир, определяемого необходимостью, которую россияне, окружающие Путина, и сам Путин остро ощущают, необходимостью более исчерпывающей интерпретации природы и положения России в мире и ее отношений с миром и с Западом в частности. Именно в этом контексте украинский вопрос приобретает особую значимость.

В этом докладе речь идет о четырех ключевых концепциях: во-первых, концепция «разделенного народа», во-вторых, тема «защиты сограждан за рубежом», в-третьих, тема «русского мира», в-четвертых, значение признания и сохранения, приятия и продвижения «Великой русской цивилизации». Я упомянул об этом, потому что считаю, что было бы ошибкой считать кризис в Крыму и на Украине продуктом внезапной вспышки гнева. В некотором смысле их можно считать таковыми, однако было бы гораздо умнее со стороны России провернуть то, что она только что провернула, примерно через 10 лет. К тому времени она стала бы сильнее и крепче в экономическом плане.

Но все уже произошло, и эти концепции сыграли в этом значительную роль. Концепция разделенного народа – это отправная точка для шовинистических заявлений о том, что суверенитет России распространяется на всех русских людей, где бы они ни находились. И тем, кто знаком с историей Европы до начала Второй мировой войны, эти заявления неизбежно покажутся пугающе знакомыми. Разумеется, эта концепция приводит нас к идее защиты сограждан, проживающих за рубежом. И это имеет особое значение для тех государств, на территории которых проживают этнические русские и которые граничат с Россией. Концепции разделенного народа и защиты сограждан за рубежом приводят нас к идее русского мира. Под ним подразумевается органическое целостное единство всех русских людей, независимо от их места проживания. И эти места проживания могут быть изменены путем воссоединения этнических русских. Вспомните о странах Балтии.

Не менее важной является убежденность в том, что Россия не входит в состав западной цивилизации. Она также не является частью Китая. Она не является частью мусульманского мира. Считается, что Россия сама по себе является великой цивилизацией. Понятие «мировой цивилизации» включает в себя ряд принципов, некоторые из которых еще неизвестны в нашем обществе, таких как, к примеру, сильная приверженность к определенному религиозному учению, гораздо более сильная, чем на Западе, где религия представляет собой часть более сложного общественного устройства. Суть заключается в том, что великая русская цивилизация отстаивает определенные базовые ценности, не только религиозные, но и ценности, касающиеся межличностных отношений – к примеру, осуждение изменений в отношениях между полами и внутри полов, которые в настоящее время происходят в мире. В результате Россия защищает сохранность определенных базовых убеждений, которые всегда характеризовали христианство, но с точки зрения россиян, то христианство сегодня предает свои основополагающие принципы. Итак, мы имеем дело с полноценным мировоззрением – амбициозным мировоззрением, которое оправдывает утверждение о том, что Россия – это мировая держава. И ничто в международном диалоге с Западом не задевало г-на Путина так сильно, как слова президента Обамы, который назвал Россию сильной региональной державой. Более обидной характеристики он дать не мог.

* * *

Понимание доктринальной основы мировоззрения Путина – это важная отправная точка для рассмотрения украинского вопроса. Украинский кризис – это не результат какой-то внезапной ссоры, как я уже говорил, а симптом более серьезной проблемы: появления политики, упакованной внутри более масштабной философской концепции. Таким образом, чего нам стоит ожидать? Если Украина является всего лишь симптомом проблемы, то решить эту проблему будет крайне трудно. Я думаю, для ее решения потребуется некоторое время. Но решение этой проблемы должно быть не односторонним, поскольку Запад имеет там свои интересы. И эти интересы должны принять форму разумной политики. Если украинскую проблему локализовать, со временем она, возможно, утратит свою остроту. Особенно если российский, все более космополитичный средний класс, который сейчас поднимает голову, но все еще остается довольно слабым, станет более значимым в политическом отношении, возможно, устав от ощущения своей уязвимости и разочаровавшись в Путине, и возьмет на себя более существенную политическую роль, когда Путин отойдет от дел. Но когда это случится? Этого предсказать невозможно. Может быть, скоро. Может быть, нет. Но многое зависит еще и от того, станет ли Украина симптомом успеха или краха путинского мировоззрения. Коротко говоря, ставки высоки.

Под этими ставками я подразумеваю, в том числе, и вопрос о том, что применение силы в Крыму и непрекращающиеся попытки дестабилизировать ситуацию в отдельных областях Украины являются серьезной угрозой для международных договоров, заключенных после Второй мировой войны, и в частности для идеи о недопустимости применения силы в решении территориальных споров. Эта идея стала основополагающим принципом того европейского порядка, который сформировался после Второй мировой войны. И Россия была его частью – в том числе благодаря тем соглашениям, которые она подписала. Но теперь она бросает им вызов. И это является серьезной угрозой, актуальной угрозой – по крайней мере, в психологическом смысле, но потенциально, особенно с учетом событий в Крыму, также и в военном. Это угроза для стран Балтии, Грузии, Молдовы. Это также угроза – не слишком ярко выраженная, но, возможно, даже более опасная – для Белоруссии, потому что у Белоруссии нет никакой внешней защиты. Другие государства, которые я упомянул, ее имеют, хотя и в разной степени.

Из всего вышесказанного следует, что украинская проблема – это угроза, с которой Западу необходимо бороться на трех уровнях. Мы должны решительно бороться с искушением применить силу, с которым сталкивается российское руководство. Проше говоря, мы должны предотвратить применение силы.

Во-вторых, мы должны добиться прекращения сознательных попыток России дестабилизировать ситуацию в восточных областях Украины. Очень трудно сказать, насколько амбициозными являются эти цели, но неслучайно в той части Украины, где доминируют русские, применение силы оказалось таким изощренным. Участники вооруженных конфликтов оказались хорошо вооруженными, у них было эффективное зенитное оружие и даже танки. Даже самые глубоко разочарованные граждане Украины, питающие неприязнь к ее правительству и не испытывающие привязанности к этой стране, не станут хранить такое оружие в подвалах и на чердаках своих домов. Это оружие им предоставили, чтобы они сформировали отряды, способные противостоять мощным военным формированиям. Это является формой межгосударственной агрессии. По-другому это назвать нельзя. Что бы вы почувствовали, если бы, скажем, банды наркоторговцев в США стали получать оружие из-за границы, от нашего южного соседа, чтобы разжигать конфликт такого масштаба на постоянной основе? Это серьезная угроза. И это наша вторая задача.

* * *

Третья наша задача заключается в том, чтобы настоять и затем обсудить с россиянами формулу окончательного компромисса, который предполагает запрет на открытое и масштабное применение силы и на попытки дестабилизировать ситуацию. В свою очередь, это означает следующее – и я буду предельно откровенен в выражении своих мыслей по этому поводу. Украину необходимо поддержать, если она будет сопротивляться. Если Украина не будет сопротивляться, если беспорядок внутри страны сохранится и правительству не удастся организовать эффективную систему национальной защиты, тогда украинскую проблему нужно будет решать в одностороннем порядке, однако это может повлечь за собой последствия, которые, вероятно, окажут дестабилизирующее воздействие на уязвимые государства и на отношения между Востоком и Западом в целом. И силы шовинизма внутри России станут еще более решительными. Эти силы на самом деле представляют собой наиболее негативные аспекты современного российского общества: своего рода жажду национализма, самореализации, удовлетворение от осуществления власти. Однако эти черты нехарактерны для нового среднего класса, который в долгосрочной перспективе может стать приемлемой альтернативой.

Если Украину необходимо будет поддержать в ее попытках сопротивляться, украинцы должны знать, что Запад готов помочь им. И нет никаких причин скрывать эту готовность. Гораздо полезнее заявить о ней, сообщить украинцам и тем, кто им угрожает, что, если Украина будет сопротивляться, она получит оружие. И мы предоставим это оружие еще до того, как свершится сам акт вторжения. Поскольку в отсутствии этого оружия с искушением вторгнуться и опередить остальных будет крайне сложно бороться. Но значение имеет также и то, какое оружие мы предоставим. С моей точки зрения, это должно быть оружие, особенно эффективное в войне сопротивления в условиях крупных городов. Нет никакого смысла пытаться вооружить украинцев так, чтобы они могли противостоять российской армии на открытом пространстве: российская армия – это тысячи танков и командующие, готовые применить сокрушительную силу. Нам стоит обратиться к урокам, которые мы извлекли из эпизодов сопротивления в условиях городов во время Второй мировой войны и войны в Чечне, чья столица была местом ожесточенных боев в течение трех месяцев. Суть в том, что, чтобы попытки вторжения стали успешными в политическом смысле, необходимо захватить крупнейшие города. Если крупные города, такие как Харьков или Киев, начнут сопротивляться и боевых действий в городских условиях будет не избежать, конфликт затянется и повлечет за собой огромные расходы. И главное заключается в том – именно в этом смысле время начала этого кризиса имеет большое значение – что Россия пока не готова пойти на такого рода шаг. Такой шаг повлечет за собой серьезные человеческие потери и огромные финансовые расходы. На него нужно потратить много времени, и он вызовет усиление давления со стороны международного сообщества.

Я считаю, что мы должны дать украинцам понять, что, если они готовы к сопротивлению, судя по их заявлениям и действиям (хотя и не слишком эффективным), мы предоставим им противотанковые орудия, ручные противотанковые орудия, ручные ракеты – то есть оружие, которое можно использовать в условиях города. Речь не идет о том, чтобы вооружать украинцев для нападения на Россию. Невозможно напасть на страну, такую как Россия, имея только оборонительное оружие. Но если у вас есть оборонительное оружие и доступ к нему, если вы знаете, что оно будет у вас, вы с гораздо большей вероятностью согласитесь на сопротивление. Таким образом, это начинает действовать как средство сдерживания, позволяя также проводить более эффективные операции по прекращению насилия, спонсируемого лицами на границе между Украиной и Россией. Это, с моей точки зрения, в любом случае поможет снизить риск и избежать искушения решить этот кризис при помощи оружия. С российской стороны, учитывая эйфорию вокруг успеха операции в Крыму, которая оказалась стремительной и решающей и которая не встретила никакого сопротивления, искушение повторить этот успех может оказаться весьма серьезным для лидера, который стремится одерживать масштабные победы.

В то же время мы должны принимать участие в поиске возможных вариантов компромиссного решения. Особенно в том случае, если россиянам и г-ну Путину станет ясно, что дестабилизация Украины и ее силовой захват представляют собой серьезную угрозу и могут оказаться недостижимыми. Таким образом, сдерживание должно сопровождаться попытками принять участие в диалоге. Какова формула возможного компромисса? Думаю, она довольно проста: Украина должна продолжать движение, публично поддерживаемое подавляющим большинством украинцев, по направлению к членству в Евросоюзе. Но это длительный процесс. Турки, к примеру, ждут вступления в Евросоюз уже 60 лет. Другими словами, на это потребуется время. Таким образом, опасность для России нельзя назвать близкой, а негативные последствия не являются слишком разрушительными.

В то же время мы должны убедить Россию в том, что Украина не станет членом НАТО. Я считаю, что это важно по ряду политических причин. Если вы посмотрите на карту, то поймете, что для России это очень важно с психологической и стратегической точек зрения. Таким образом, Украина не должна стать членом НАТО. Но по той же причине Россия должна понять, что Украина не станет членом мифического Евразийского союза, который президент Путин пытается продвигать на основании идеи об особом месте России в мире. Украина не будет членом Евразийского союза, но она может заключить отдельное торговое соглашение с Россией, особенно принимая во внимание тот факт, что некоторые формы обмена и торговли между ними являются взаимовыгодными. К примеру, сельскохозяйственная продукция, поставляемая Украиной в Россию. Промышленные товары, в которых нуждается Россия, также производятся на Украине. Не многие понимают, что некоторые из новейших российских ракет, большая часть самолетных двигателей российской гражданской авиации и даже часть ракет, используемых в США, производятся на Украине. Это выгодное и успешное промышленное предприятие. И его необходимо поддерживать путем заключения отдельного соглашения между Россией и Украиной.

* * *

Я считаю, что это со временем может стать по-настоящему привлекательным. И этот аспект должен быть озвучен в контексте открытых, а не тайных, попыток убедить россиян, что любое применение силы будет иметь негативные и долгосрочные последствия для самой России, не угрожая ее безопасности, но подразумевая повышение расходов на отстаивание своего авторитета за счет независимости Украины. С моей точки зрения, в этом контексте НАТО должно тоже действовать более решительно в вопросе защиты безопасности тех членов НАТО, которые граничат с Россией и где проживают многочисленные русские сообщества, составляющие примерно 25 % их населения. В частности я имею в виду Латвию и Эстонию. Америка подтвердила свое военное присутствие там. Я считаю, что было бы гораздо лучше, если бы ведущие европейские государства, такие как Германия, Франция и Соединенное Королевство, тоже разместили там своих военнослужащих. Чтобы на регулярной основе там была не только Америка. Это станет доказательством того, что члены НАТО держатся вместе. В международной политике символизм имеет такое же значение, как и решительность, и зачастую он может предотвратить более радикальные меры.

Учитывая современные последствия масштабного расширения НАТО за последние несколько десятилетий до 28 членов, было бы правильным в свете текущих событий еще раз провести оценку структуры этого альянса. В частности, я говорю об историческом парадоксе, заключенном в важнейшей Статье 5 его устава. В Статье 5 говорится о процедуре военного ответа на агрессию, направленную против всего блока или отдельных его членов. Несомненно, вы вспомните, что в Статье 5 есть строка о том, что решения относительно участия в конфликтах должны приниматься единогласно. Другими словами, это значит, что у любой страны есть право вето. Именно США настояли на включении этого условия в устав НАТО. Правительство США настояло на этом, чтобы получить поддержку сторонников изоляционизма в американском Конгрессе. Они опасались, что альянс такого рода нарушит американскую традицию отказа от участия в конфликтах на территории иностранных государств. К сожалению, сегодня, с учетом того, что в состав НАТО входят 28 государств, в различной степени приверженных выполнению условий безопасности, ситуация оказалась обратной. Именно новые члены НАТО в определенных обстоятельствах начинают ссылаться на Статью 5. Вето одного государства не дает гарантии того, что НАТО не станет применять военную силу, потому что, я убежден, если такое произойдет после долгих дебатов, сильного возмущения и взаимных угроз, это государство будет вынуждено либо согласиться, либо выйти из состава альянса.

Одним из возможных вариантов может стать принятие условия о том, что те страны, которые систематически не выполняют обязательства, предусмотренные уставом НАТО, не могут иметь права вето. Некоторые члены этого альянса совершенно не выполняют своих обязательств, поэтому их членство в НАТО фактически представляет собой безбилетный проезд. Почему член альянса, который не выполняет своих обязательств, должен иметь право мешать другим членам НАТО осуществлять коллективную самооборону? Это аномалия и потенциальный источник проблем и путаницы. Поскольку этот кризис постепенно приближается к решению, я надеюсь, что НАТО пересмотрит свой устав и еще раз обсудит вопрос о принятии новых членов в альянс. Страна, в безопасности которой НАТО заинтересовано, вовсе необязательно должна становиться членом альянса. НАТО может принимать участие в обеспечении ее безопасности, но не принимать ее в свои ряды. Сейчас ведутся разговоры о новых членах Евросоюза. Возможно, некоторые из них захотят вступить в НАТО, и за последние несколько лет некоторым государствам удалось вступить в НАТО, несмотря на то, что территориально они удалены от возможных конфликтов на разделительной линии между Востоком и Западом. Я считаю, что дополнительное обсуждения в данном вопросе может принести определенную пользу, повысить авторитет НАТО и оказать давление на тех его членов, которые хотят быть его активными членами, чтобы они предпринимали больше усилий для выполнения своих обязательств.

* * *

Наконец, заглядывая далеко вперед, я считаю, что, так или иначе, при условии компромиссного решения или в его отсутствие, Крым станет тяжелым экономическим бременем для России. Нет никаких оснований полагать, что та разновидность экономической деятельности, которую достаточно успешно вел Крым – будучи местом отдыха туристов, куда прибывали международные лайнеры и приезжали иностранные туристы – будет сохранена. Поскольку международное сообщество формально не признало присоединение Крыма к России, разработка подводных ресурсов на территории Крыма станет невозможной для международных компаний, потому что они окажутся объектами исков различных заинтересованных сторон. Коротко говоря, Россия должна будет вкладывать огромные средства в экономическое развитие Крыма. С момента присоединения Крыма к России цены там выросли в три раза. Все это накладывает дополнительные обязательства на Россию, чья экономика остается достаточно слабой.

Более того, существует еще один аспект, который будет иметь большое значение в процессе развития Украины: Россия своими действиями настроила против себя около 40 миллионов человек. В отличие от других славян, украинцы в прошлом никогда не относились к России враждебно. Враждебное отношение украинцев к России – это новое явление, и с каждым днем его интенсивность растет. Таким образом, в этом отношении Украина со временем не только станет серьезной проблемой для России, но это еще и грозит окончательной потерей огромной территории – величайшей территориальной потерей в истории имперской экспансии России. А это в свою очередь может разрушить новую мифологию, касающуюся места и роли России в мире, с которой я начал свой доклад. Реальность может опровергнуть эту мифологию.

Именно поэтому я очень надеюсь, что развивающийся российский средний класс поймет, что та мифология, которую навязывает Путин и которую принимает значительная часть менее образованных и более шовинистически настроенных россиян, это дорога в никуда, что настоящее назначение России заключается в том, чтобы стать мощной европейской страной.