Демократический плацдарм

Европа является естественным союзником Америки. Она разделяет те же самые ценности; разделяет главным образом те же самые религиозные взгляды; проводит ту же самую демократическую политику и является исторической родиной большинства американцев. Прокладывая путь к интеграции государств-наций в коллективный надгосударственный экономический и в конечном счете политический союз, Европа указывает также направление к образованию более крупных форм постнациональной организации, выходящей за узкие представления и деструктивные эмоции, характерные для эпохи национализма. Это уже самый многосторонне организованный регион мира (см. схему на стр. 75). Достижение успеха в области политического объединения этого региона может привести к созданию единой структуры, объединяющей 400 млн. человек, которые будут жить в условиях демократии и иметь уровень жизни, сравнимый с тем, который существует в Соединенных Штатах. Такая Европа неизбежно станет мировой державой.

Европа также служит трамплином для дальнейшего продвижения демократии в глубь Евразии. Расширение Европы на восток может закрепить демократическую победу 90-х годов. На политическом и экономическом уровне расширение соответствует тем по своему существу цивилизаторским целям Европы, именовавшейся Европой Петра, которые определялись древним и общим религиозным наследием, оставленным Европе западной ветвью христианства. Такая Европа некогда существовала, задолго до эпохи национализма и даже задолго до последнего раздела Европы на две части, в одной из которых господствовало американское влияние, в другой — советское. Такая большая Европа смогла бы обладать магнетической привлекательностью для государств, расположенных даже далеко на востоке, устанавливая систему связей с Украиной, Белоруссией и Россией, вовлекая их во все более крепнущий процесс сотрудничества с одновременным внедрением в сознание общих демократических принципов. В итоге такая Европа могла бы стать одной из важнейших опор поддерживаемой Америкой крупной евразийской структуры по обеспечению безопасности и сотрудничества.

Рисунок. Европейские организации

Однако прежде всего Европа является важнейшим геополитическим плацдармом Америки на Европейском континенте. Геостратегическая заинтересованность Америки в Европе огромна. В отличие от связей Америки с Японией, Атлантический альянс укрепляет американское политическое влияние и военную мощь на Евразийском континенте. На этой стадии американо-европейских отношений, когда союзные европейские государства все еще в значительной степени зависят от обеспечиваемой американцами безопасности, любое расширение пределов Европы автоматически становится также расширением границ прямого американского влияния. И наоборот, без тесных трансатлантических связей главенство Америки в Евразии сразу исчезнет. Контроль США над Атлантическим океаном и возможности распространять влияние и силу в глубь Евразии могут быть значительно ограничены.

Проблема, однако, заключается в том, что истинной европейской «Европы» как таковой не существует. Это образ, концепция и цель, но еще не реальность. Западная Европа уже является общим рынком, но она еще далека от того, чтобы стать единым политическим образованием. Политическая Европа еще не появилась. Кризис в Боснии стал неприятным доказательством — если доказательства все еще требуются — продолжающегося отсутствия Европы как единого организма. Горький факт заключается в том, что Западная Европа, а также все больше и больше и Центральная Европа остаются в значительной степени американским протекторатом, при этом союзные государства напоминают древних вассалов и подчиненных. Такое положение не является нормальным как для Америки, так и для европейских государств.

Положение дел ухудшается за счет снижения внутренней жизнеспособности Европы. И легитимность существующей социоэкономической системы, и даже внешне проявляемое чувство европейской идентичности оказываются уязвимыми. В ряде европейских стран можно обнаружить кризис доверия и утрату созидательного импульса, а также существование внутренних перспектив, которые являются как изоляционистскими, так и эскапистскими, уводящими от решения крупных мировых проблем. Не ясно, хочет ли даже большинство европейцев видеть Европу крупной державой и готовы ли они сделать все необходимое, чтобы она такой стала. Даже остаточный европейский антиамериканизм, в настоящее время очень слабый, является удивительно циничным: европейцы сетуют по поводу американской «гегемонии», но в то же время чувствуют себя комфортно под ее защитой.

Три основных момента явились когда-то политическим толчком к объединению Европы, а именно: память о двух разрушительных мировых войнах, желание экономического оздоровления и отсутствие чувства безопасности, порожденное советской угрозой. К середине 90-х годов, однако, эти моменты исчезли. Экономическое оздоровление в целом было достигнуто; скорее проблема, с которой все в большей степени сталкивается Европа, заключается в существовании чрезмерно обременительной системы социального обеспечения, которая подрывает ее экономическую жизнеспособность, в то время как неистовое сопротивление любой реформе со стороны особых заинтересованных кругов отвлекает европейское политическое внимание на внутренние проблемы. Советская угроза исчезла, тем не менее желание некоторых европейцев освободиться от американской опеки не воплотилось в непреодолимый импульс к объединению континента.

Дело объединения Европы все в большей мере поддерживается бюрократической энергией, порождаемой большим организационным аппаратом, созданным Европейским сообществом и его преемником — Европейским Союзом. Идея объединения все еще пользуется значительной народной поддержкой, но ее популярность падает; в этой идее отсутствуют энтузиазм и понимание важности цели. Вообще, современная Западная Европа производит впечатление попавшей в затруднительное положение, не имеющей цели, хотя и благополучной, но неспокойной в социальном плане группы обществ, не принимающих участия в реализации каких-либо более крупных идей. Европейское объединение все больше представляет собой процесс, а не цель.

И все же политические элиты двух ведущих европейских стран — Франции и Германии — остаются в основном преданными делу создания и определения такой Европы, которая может стать действительно Европой. Таким образом, именно они являются главными архитекторами Европы. Работая вместе, они смогут создать Европу, достойную ее прошлого и ее потенциала. Однако у каждой стороны существуют свои собственные, в чем-то отличные от других представления и планы, и ни одна из сторон не является настолько сильной, чтобы добиться своего.

Это положение предоставляет Соединенным Штатам особую возможность для решительного вмешательства. Оно делает необходимым американское участие в деле объединения Европы, поскольку в противном случае процесс объединения может приостановиться и постепенно даже пойти вспять. Однако любое эффективное американское участие в строительстве Европы должно определяться четкими представлениями со стороны Америки относительно того, какая Европа для нее предпочтительнее и какую она готова поддерживать — Европу в качестве равного партнера или младшего союзника, а также определиться относительно возможных размеров как Европейского Союза, так и НАТО. Это также потребует осторожного регулирования деятельности этих двух основных архитекторов Европы.

 

Величие и искупление

Франция стремится вновь олицетворять собой Европу; Германия надеется на искупление с помощью Европы. Эти различные мотивировки играют важную роль в объяснении и определении сущности альтернативных проектов Франции и Германии для Европы.

Для Франции Европа является способом вернуть былое величие. Еще до начала второй мировой войны серьезные французские исследователи международных отношений были обеспокоены постепенным снижением центральной роли Европы в мировых делах. За несколько десятилетий холодной войны эта обеспокоенность превратилась в недовольство «англосаксонским» господством над Западом, не говоря уже о презрении к связанной с этим «американизации» западной культуры. Создание подлинной Европы, по словам Шарля де Голля, «от Атлантики до Урала» должно было исправить это прискорбное положение вещей. И поскольку во главе такой Европы стоял бы Париж, это в то же время вернуло бы Франции величие, которое, с точки зрения французов, по-прежнему является особым предназначением их нации.

Для Германии приверженность Европе является основой национального искупления, в то время как тесная связь с Америкой необходима для ее безопасности. Следовательно, вариант более независимой от Америки Европы не может быть осуществлен. Германия придерживается формулы: «искупление + безопасность = Европа + Америка». Этой формулой определяются позиция и политика Германии; при этом Германия одновременно становится истинно добропорядочным гражданином Европы и основным европейским сторонником Америки.

В своей горячей приверженности единой Европе Германия видит историческое очищение, возрождение морального и политического доверия к себе. Искупая свои грехи с помощью Европы, Германия восстанавливает свое величие, беря на себя миссию, которая не вызовет в Европе непроизвольного возмущения и страха. Если немцы будут стремиться к осуществлению национальных интересов Германии, они рискуют отдалиться от остальных европейцев; если немцы будут добиваться осуществления общеевропейских интересов, они заслужат поддержку и уважение Европы.

Франция была верным, преданным и решительным союзником в отношении ключевых вопросов холодной войны. В решающие моменты она стояла плечом к плечу с Америкой. И во время двух блокад Берлина, и во время кубинского ракетного кризиса не было никаких сомнений в непоколебимости Франции. Но поддержка, оказываемая Францией НАТО, в некоторой степени умерялась из-за желания Франции одновременно утвердить свою политическую самобытность и сохранить для себя существенную свободу действий, особенно в вопросах, относящихся к положению Франции в мире или к будущему Европы.

Есть элемент навязчивого заблуждения в том, что французская политическая элита все еще считает Францию мировой державой. Когда премьер-министр Ален Жюпе, вторя своим предшественникам, заявил в мае 1995 года в Национальном собрании, что «Франция может и должна доказать свое призвание быть мировой державой», собравшиеся в невольном порыве разразились аплодисментами. Настойчивость Франции в отношении развития собственных средств ядерного устрашения в значительной степени мотивировалась точкой зрения, что таким образом Франция сможет расширить свободу действий и в то же время получить возможность влиять на жизненно важные решения Америки по вопросам безопасности западного альянса в целом. Франция стремилась повысить свой ядерный статус не в отношении Советского Союза, потому что французские средства ядерного устрашения оказывали в лучшем случае лишь незначительное влияние на советский военный потенциал. Вместо этого Париж считал, что свое собственное ядерное оружие позволит Франции сыграть роль в процессах принятия весьма опасных решений на высшем уровне во время холодной войны.

По мнению французов, обладание ядерным оружием укрепило претензии Франции на статус мировой державы и на то, чтобы к ее голосу прислушивались во всем мире. Оно ощутимо усилило позицию Франции в качестве одного из пяти членов Совета Безопасности ООН, обладающих правом вето и являющихся ядерными державами. В представлении Франции британские средства ядерного устрашения были просто продолжением американских, особенно если учесть приверженность Великобритании к особым отношениям и ее отстраненность от усилий по созданию независимой Европы. (То, что ядерная программа Франции получила значительную тайную помощь США, не влечет за собой, как полагают французы, никаких последствий для стратегических расчетов Франции.) Французские средства ядерного устрашения также укрепили в представлении французов положение Франции как ведущей континентальной державы, единственного подлинно европейского государства, обладающего такими средствами.

Честолюбивые замыслы Франции на мировой арене также проявились в ее решительных усилиях продолжать играть особую роль в области безопасности в большинстве франкоязычных стран Африки. Несмотря на потерю после долгой борьбы Вьетнама и Алжира и отказ от обширной территории, эта миссия по поддержанию безопасности, а также сохраняющийся контроль Франции над разбросанными тихоокеанскими островами (которые стали местом проведения Францией вызвавших много споров испытаний атомного оружия) укрепили убеждение французской элиты в том, что Франция действительно продолжает играть роль в мировых делах, хотя на самом деле после распада колониальной империи она по сути является европейской державой среднего ранга.

Все вышесказанное подкрепляет и мотивирует претензии Франции на лидерство в Европе. Учитывая, что Великобритания самоустранилась и, в сущности, является придатком США, а Германия была разделенной на протяжении большей части холодной войны и еще полностью не оправилась от произошедших с ней в XX веке событий, Франция могла бы ухватиться за идею единой Европы, отождествить себя с ней и единолично использовать ее как совпадающую с представлением Франции о самой себе. Страна, которая первой изобрела идею суверенного государства-нации и возвела национализм в статус гражданской религии, тем самым совершенно естественно увидела в себе — с тем же эмоциональным пафосом, который когда-то вкладывался в понятие «la patrie» (Родина), — воплощение независимой, но единой Европы. Величие Европы во главе с Францией было бы тогда величием и самой Франции.

Это особое призвание, порожденное глубоко укоренившимся чувством исторического предназначения и подкрепленное исключительной гордостью за свою культуру, имеет большой политический смысл. Главное геополитическое пространство, на котором Франция должна была поддерживать свое влияние — или, по крайней мере, не допускать господства более сильного государства, — может быть изображено на карте в форме полукруга. Оно включает в себя Иберийский полуостров, северное побережье Западного Средиземноморья и Германию до Центрально-Восточной Европы (см. карту XI). Это не только минимальный радиус безопасности Франции, это также основная зона ее политических интересов. Только при гарантированной поддержке южных государств и Германии может эффективно выполняться задача построения единой и независимой Европы во главе с Францией. И очевидно, что в этом геополитическом пространстве труднее всего будет управляться с набирающей силу Германией.

Зоны французских и германских геополитических интересов

Карта XI

С точки зрения Франции, главная задача по созданию единой и независимой Европы может быть решена путем объединения Европы под руководством Франции одновременно с постепенным сокращением главенства Америки на Европейском континенте. Но если Франция хочет формировать будущее Европы, ей нужно и привлекать, и сдерживать Германию, стараясь в то же время постепенно ограничивать политическое лидерство Вашингтона в европейских делах. В результате перед Францией стоят две главные политические дилеммы двойного содержания: как сохранить участие Америки — которое Франция все еще считает необходимым — в поддержании безопасности в Европе, при этом неуклонно сокращая американское присутствие, и как сохранить франко-германское сотрудничество в качестве политико-экономического механизма объединения Европы, не допуская при этом занятия Германией лидирующей позиции в Европе.

Если бы Франция действительно была мировой державой, ей было бы несложно разрешить эти дилеммы в ходе выполнения своей главной задачи. Ни одно из других европейских государств, кроме Германии, не обладает такими амбициями и таким сознанием своего предназначения. Возможно, даже Германия согласилась бы с ведущей ролью Франции в объединенной, но независимой (от Америки) Европе, но только в том случае, если бы она чувствовала, что Франция на самом деле является мировой державой и может тем самым обеспечить для Европы безопасность, которую не может дать Германия, зато дает Америка.

Однако Германия знает реальные пределы французской мощи. Франция намного слабее Германии в экономическом плане, тогда как ее военная машина (как показала война в Персидском заливе в 1991 г.) не отличается высокой компетентностью. Она вполне годится для подавления внутренних переворотов в африканских государствах-сателлитах, но не способна ни защитить Европу, ни распространить свое влияние далеко за пределы Европы. Франция — европейская держава среднего ранга, не более и не менее. Поэтому для построения единой Европы Германия готова поддерживать самолюбие Франции, но для обеспечения подлинной безопасности в Европе Германия не хочет слепо следовать за Францией. Германия продолжает настаивать на том, что центральную роль в европейской безопасности должна играть Америка.

Эта реальность, крайне неприятная для самоуважения Франции, проявилась более четко после объединения Германии. До этого франко-германское примирение выглядело как политическое лидерство Франции с удобной опорой на динамичную экономику Германии. Такое понимание устраивало обе стороны. Оно приглушало традиционные для Европы опасения в отношении Германии, а также укрепляло и удовлетворяло иллюзии Франции, создавая впечатление, что во главе европейского строительства стоит Франция, которую поддерживает динамичная в экономическом плане Западная Германия.

Франко-германское примирение, даже несмотря на неправильное его истолкование, стало, тем не менее, положительным событием в жизни Европы, и его значение трудно переоценить. Оно обеспечило создание прочной основы для успехов, достигнутых на настоящий момент в трудном процессе объединения Европы. Таким образом, оно также полностью совпало с американскими интересами и соответствовало давнишней приверженности Америки продвижению многостороннего сотрудничества в Европе. Прекращение франко-германского сотрудничества было бы роковой неудачей для Европы и катастрофой для позиций Америки в Европе.

Молчаливая поддержка Америки позволила Франции и Германии продвигать вперед процесс объединения Европы. Воссоединение Германии, кроме того, усилило стремление Франции заключить Германию в жесткие европейские рамки. Таким образом, 6 декабря 1990 г. французский президент и немецкий канцлер объявили о своей приверженности созданию федеральной Европы, а десять дней спустя Римская межправительственная конференция по политическому союзу дала — несмотря на оговорки Великобритании — четкое указание 12 министрам иностранных дел стран Европейского сообщества подготовить проект договора о политическом союзе.

Однако объединение Германии также резко изменило характер европейской политики. Оно стало геополитическим поражением одновременно и для России, и для Франции. Объединенная Германия не только перестала быть младшим политическим партнером Франции, но и автоматически превратилась в бесспорно важнейшую державу в Западной Европе и даже в некотором отношении в мировую державу, особенно через крупные финансовые вклады в поддержку ключевых международных институтов. Новая реальность вызвала некоторое взаимное разочарование в отношениях Франции и Германии, потому что Германия получила возможность и проявила желание формулировать и открыто воплощать свое видение будущего Европы по-прежнему в качестве партнера Франции, но больше не в качестве ее протеже.

Для Франции сокращение политического влияния вызвало несколько политических последствий. Франции нужно было каким-то образом вновь добиться большего влияния в НАТО (от участия в которой она в значительной степени воздерживалась в знак протеста против господства США), в то же время компенсируя свою относительную слабость более масштабными дипломатическими маневрами. Возвращение в НАТО могло бы позволить Франции оказывать большее влияние на Америку; имеющие место время от времени заигрывания с Москвой или Лондоном могли бы вызвать давление извне как на Америку, так и на Германию.

В результате этого, следуя скорее своей политике маневра, а не вызова, Франция вернулась в командную структуру НАТО. К 1994 году Франция снова стала фактическим активным участником процессов принятия решений в политической и военной сфере; к концу 1995 года министры иностранных дел и обороны Франции вновь стали регулярно присутствовать на заседаниях НАТО. Но небескорыстно: став полноправными членами альянса, они вновь заявили о своей решимости реформировать его структуру, чтобы добиться большего равновесия между его американским руководством и европейскими участниками. Они хотели, чтобы коллективный европейский элемент занимал более активную позицию и играл более значительную роль. Как заявил министр иностранных дел Франции Эрве де Шаретт в своей речи от 8 апреля 1996 г., «для Франции главной целью (восстановления партнерских отношений) является заслуживающее доверия и очевидное в политическом плане самоутверждение в альянсе как европейского государства».

В то же время Париж был вполне готов тактически использовать свои традиционные связи с Россией, чтобы сдерживать европейскую политику Америки и возродить, когда это будет целесообразно, давнее согласие между Францией и Великобританией, чтобы компенсировать возрастание роли Германии в Европе. Министр иностранных дел Франции сказал об этом почти открытым текстом в августе 1996 года, заявив, что, «если Франция хочет играть роль на международном уровне, ей выгодно существование сильной России и оказание ей помощи в повторном самоутверждении в качестве сильной державы», и подтолкнув российского министра иностранных дел ответить, что «из всех мировых лидеров у французских руководителей самый конструктивный подход к взаимоотношениям с Россией».

Изначально вялая поддержка Францией расширения НАТО на восток — по сути едва подавляемый скептицизм по поводу его желательности — таким образом явилась в некотором смысле тактикой, имеющей целью усилить влияние Франции в отношениях с Соединенными Штатами. Именно потому, что Америка и Германия были главными сторонниками расширения НАТО, Францию устраивало действовать осмотрительно, сдержанно, высказывать озабоченность возможным влиянием этой инициативы на Россию и выступать в качестве самого чуткого европейского собеседника в отношениях с Москвой. Некоторым представителям Центральной Европы даже показалось, что Франция дала понять, что она не возражает против российской сферы влияния в Восточной Европе. Таким образом, разыгрывание российской карты не только послужило противовесом Америке и явственно показало Германии намерения Франции, но и усилило необходимость положительного рассмотрения Соединенными Штатами предложений Франции по реформированию НАТО.

В конечном счете расширение НАТО потребует единогласия среди 16 членов альянса. Париж знал, что его молчаливое согласие было не только крайне необходимо для достижения этого единогласия, но и что от Франции требовалась реальная поддержка, чтобы избежать обструкции других членов альянса. Поэтому Франция не скрывала намерения сделать свою поддержку расширения НАТО залогом конечного удовлетворения Соединенными Штатами стремления Франции изменить как баланс сил внутри альянса, так и основы его организации.

Поначалу Франция неохотно поддерживала расширение Европейского Союза на восток. В этом вопросе в основном лидировала Германия при поддержке Америки, но при меньшей степени ее участия, чем в случае расширения НАТО. В НАТО Франция была склонна утверждать, что расширение Европейского Союза послужит более подходящим прибежищем для бывших коммунистических стран, но, несмотря на это, как только Германия стала настаивать на более быстром расширении Европейского Союза и включении в него стран Центральной Европы, Франция выразила беспокойство по поводу технических формальностей и потребовала, чтобы Европейский Союз уделял такое же внимание незащищенному южному флангу — европейскому Средиземноморью. (Эти разногласия возникли еще в ноябре 1994 г. на франко-германской встрече в верхах.) Упор, который Франция делает на этом вопросе, завоевал ей поддержку южно-европейских стран — членов НАТО, таким образом максимально усиливая способность Франции к ведению переговоров. Однако в результате увеличился разрыв между геополитическими представлениями Франции и Германии о Европе, разрыв, который удалось лишь частично сократить благодаря запоздалому одобрению Францией во второй половине 1996 года вступления Польши в НАТО и Европейский Союз.

Этот разрыв был неизбежен, учитывая меняющийся исторический контекст. Еще со времени окончания второй мировой войны демократическая Германия признавала необходимость примирения Франции и Германии для создания европейского содружества в западной части разделенной Европы. Это примирение было крайне важным для исторической реабилитации Германии. Поэтому принятие лидерства Франции было справедливой ценой. В то же время из-за сохранявшейся советской угрозы по отношению к уязвимой Западной Германии преданность Америке стала важнейшим условием выживания, и это признавали даже французы. Но после развала Советского Союза подчинение Франции для создания расширенного и в большей степени объединенного Европейского сообщества не было ни необходимым, ни целесообразным. Равноправное франко-германское партнерство — при этом Германия стала теперь, в сущности, более сильным партнером — было более чем справедливой сделкой для Парижа; поэтому французам пришлось бы просто смириться с тем, что в сфере обеспечения безопасности Германия отдает предпочтение своему заокеанскому союзнику и защитнику.

После окончания холодной войны эта связь с Америкой стала для Германии еще важнее. В прошлом она защищала Германию от внешней, но непосредственной угрозы и была необходимым условием для конечного объединения страны. После развала Советского Союза и объединения Германии связь с Америкой стала «зонтиком», под прикрытием которого Германия могла более открыто утверждаться в роли лидера Центральной Европы, не создавая при этом угрозы для своих соседей. Связь с Америкой стала не просто свидетельством добропорядочного поведения, она показала соседям Германии, что тесные отношения с Германией означают также более тесные отношения с Америкой. Все это позволило Германии более открыто определять свои геополитические приоритеты.

Германия, которая прочно закрепилась в Европе и не представляла собой угрозы, оставаясь при этом в безопасности благодаря видимому американскому военному присутствию, могла теперь помогать освобожденным странам Центральной Европы влиться в структуру единой Европы. Это была бы не старая «Миттель-Европа» времен германского империализма, а сообщество экономического возрождения с более дружественными отношениями между странами, стимулируемое капиталовложениями и торговлей Германии, при этом Германия выступала бы также в роли организатора в конечном счете формального включения новой «Миттель-Европы» в состав как Европейского Союза, так и НАТО. Поскольку союз Франции и Германии позволял Германии играть более значительную роль в регионах, ей больше не было необходимости осторожничать в самоутверждении в зоне своих особых интересов.

На карте Европы зона особых интересов Германии может быть изображена в виде овала, на западе включающего в себя, конечно, Францию, а на востоке охватывающего освобожденные посткоммунистические государства Центральной и Восточной Европы — республики Балтии, Украину и Беларусь, а также частично Россию (см. карту XI). Во многих отношениях в историческом плане эта зона совпадает с территорией созидательного культурного влияния Германии, оказываемого в донационалистическую эпоху на Центральную и Восточную Европу и Прибалтийские республики городскими и сельскими немецкими колонистами, которые все были уничтожены в ходе второй мировой войны. Еще важнее тот факт, что зоны особых интересов французов (о которых говорилось выше) и немцев, если их рассматривать вместе на карте, определяют, в сущности, западные и восточные границы Европы, тогда как частичное совпадение этих зон подчеркивает несомненную геополитическую значимость связи Франции и Германии как жизненной основы Европы.

Переломным моментом в вопросе более открытого самоутверждения Германии в Центральной Европе стало урегулирование германо-польских отношений в середине 90-х годов. Несмотря на первоначальное нежелание, объединенная Германия (при подталкивании со стороны США) все-таки официально признала постоянной границу с Польшей по Одеру-Нейсе, и этот шаг ликвидировал для Польши самую важную из всех помех на пути к более тесным взаимоотношениям с Германией. Благодаря некоторым последующим взаимным жестам доброй воли и прощения эти взаимоотношения претерпели заметные изменения. Объем торговли между Германией и Польшей резко возрос (в 1995 г. Польша заменила Россию в качестве самого крупного торгового партнера Германии на Востоке); кроме того, Германия приложила больше всего усилий для организации вступления Польши в Европейский Союз и (при поддержке Соединенных Штатов) в НАТО. Можно без преувеличения сказать, что к середине 90-х годов польско-германское сотрудничество стало приобретать значение для Центральной Европы, сравнимое со значением для Западной Европы произошедшего ранее франко-германского урегулирования.

Через Польшу влияние Германии может распространиться на север — на республики Балтии — и на восток — на Украину и Беларусь. Более того, рамки германо-польского сотрудничества в некоторой степени расширились благодаря тому, что Польша несколько раз принимала участие в важных франко-германских дискуссиях по вопросу будущего Европы. Так называемый «веймарский треугольник» (названный так в честь немецкого города, где были впервые проведены трехсторонние франко-германо-польские консультации на высоком уровне, ставшие впоследствии регулярными) создал на Европейском континенте потенциально имеющую большое значение геополитическую «ось», охватывающую около 180 млн. человек, принадлежащих к трем нациям с ярко выраженным чувством национальной самобытности. С одной стороны, это еще больше укрепило ведущую роль Германии в Центральной Европе, но, с другой стороны, эта роль несколько уравновешивалась участием Франции и Польши в трехстороннем диалоге.

Очевидная приверженность Германии продвижению ключевых европейских институтов на восток помогла странам Центральной Европы, особенно менее крупным, смириться с лидерством Германии. Взяв на себя такие обязательства, Германия предприняла историческую миссию, сильно отличающуюся от некоторых довольно прочно укоренившихся западноевропейских взглядов. Согласно таким взглядам, события, происходившие восточнее Германии и Австрии, воспринимались как не имеющие отношения к настоящей Европе. Этот подход — сформулированный в начале XVIII века лордом Болингброком, который утверждал, что политическое насилие на Востоке не имеет значения для Западной Европы, — проявился во время мюнхенского кризиса 1938 года; а также нашел трагическое отражение в отношении Великобритании и Франции к конфликту в Боснии в середине 90-х годов. Он может проявиться и в проходящих в настоящее время дискуссиях по поводу будущего Европы.

В противоположность этому в Германии единственным существенным дискуссионным вопросом был вопрос о том, следует ли сначала расширять НАТО или Европейский Союз. Министр обороны склонялся к первому, министр иностранных дел — ко второму, и в результате Германия стала считаться сторонницей расширенной и в большей степени объединенной Европы. Канцлер Германии говорил о том, что 2000 год должен стать годом начала расширения Европейского Союза на восток, а министр обороны Германии в числе первых отметил, что 50-я годовщина создания НАТО является подходящей символической датой для расширения альянса в этом направлении. Таким образом, германская концепция будущего Европы не совпала с представлениями главных союзников Германии: англичане высказались за расширение Европы, поскольку они видели в этом способ ослабить единство Европы; французы боялись, что расширение Европы усилит роль Германии, и поэтому предпочитали интеграцию на более узкой основе. Германия поддержала и тех и других и таким образом заняла в Центральной Европе свое особое положение.

 

Основная цель США

Центральный для Америки вопрос — как построить Европу, основанную на франко-германском объединении, Европу жизнестойкую, по-прежнему связанную с Соединенными Штатами, которая расширяет рамки международной демократической системы сотрудничества, отчего в столь большой мере зависит осуществление американского глобального первенства. Следовательно, дело не в том, чтобы выбрать между Францией и Германией. Европа невозможна как без Франции, так и без Германии.

Из приведенного выше суждения следуют три основных вывода:

Вовлеченность США в дело европейского объединения необходима для того, чтобы компенсировать внутренний кризис морали или цели, подрывающий жизнеспособность Европы, преодолеть широко распространенное подозрение европейцев, что Соединенные Штаты в конечном счете не поддерживают истинное единство Европы, и вдохнуть в европейское предприятие необходимый заряд демократического пыла. Это требует ясно выраженного заверения США в окончательном принятии Европы в качестве американского глобального партнера.

В краткосрочной перспективе тактическое противостояние французской политике и поддержка лидерства Германии оправданны; в дальнейшем же, если подлинная Европа на самом деле должна стать реальностью, европейскому объединению потребуется воспринять более характерную политическую и военную идентичность. Это требует постепенного приспособления к французскому видению вопроса о распределении полномочий в межатлантических органах.

Ни Франция, ни Германия не сильны достаточно, чтобы построить Европу в одиночку или решить с Россией неясности в определении географического пространства Европы. Это требует энергичного, сосредоточенного и решительного участия США, особенно совместно с немцами, в определении европейского пространства, а следовательно, и в преодолении таких чувствительных —особенно для России — вопросов, как возможный статус в европейской системе республик Балтии и Украины.

Один лишь взгляд на карту грандиозных просторов Евразии подчеркивает геополитическое значение для США европейского плацдарма, равно как и его географическую скромность. Сохранение этого плацдарма и его расширение как трамплина для продвижения демократии имеет прямое отношение к безопасности Соединенных Штатов. Существующие расхождения между соображениями американской безопасности в глобальном масштабе и связанным с этим распространением демократии, с одной стороны, и кажущимся безразличием Европы к этим вопросам (несмотря на самопровозглашенный статус Франции как глобальной державы) — с другой, необходимо снять, а сближение позиций возможно лишь в том случае, если Европа примет более конфедеративный характер. Европа не может стать однонациональным государством из-за стойкости ее разнообразных национальных традиций, но она способна стать формированием, которое через общие политические органы совокупно выражает разделяемые им демократические ценности, определяет свои собственные, унифицированные интересы и является источником магнетического притяжения для своих соседей по евроазиатскому пространству.

Оставленные одни, европейцы рискуют оказаться поглощенными своими собственными социальными проблемами. Восстановление европейской экономики заслоняет долгосрочную цену его кажущегося успеха. Эта цена наносит экономический, а также политический ущерб. Кризис политической легитимности и экономической жизнеспособности, с которыми во все большей степени сталкивается — но которые неспособна преодолеть — Западная Европа, коренится глубоко в повсеместном распространении поддерживаемого государством общественного устройства, поощряющего патернализм, протекционизм и местничество. В результате — состояние культуры, сочетающее эскапистский гедонизм с духовной пустотой, состояние, которое может быть использовано в своих интересах националистически настроенными экстремистами или идеологами-догматиками.

Такое положение, если оно примет характер эпидемии, окажется смертельным для демократии и европейской идеи. Две последние в действительности связаны с новыми проблемами Европы — будь то иммиграция или экономико-технологическое соперничество с Америкой или Азией, не говоря уже о необходимости политически стабильного реформирования существующих социально-экономических структур, — и эффективно заниматься ими можно только в расширяющемся континентальном контексте. Европа большая, чем сумма ее частей — то есть видящая свою глобальную роль в продвижении демократии и более широкой проповеди гуманитарных ценностей, — с большей вероятностью будет Европой, твердо невосприимчивой к политическому экстремизму, узкому национализму или социальному гедонизму.

Не стоит ни пробуждать старые опасения о германо-российском сближении, ни преувеличивать последствия тактического флирта французов с Москвой, испытывая озабоченность геополитической стабильностью в Европе — и местом Америки в ней — из-за возможной неудачи предпринимаемых в настоящее время усилий европейцев по объединению. Любая подобная неудача на самом деле, возможно, повлекла бы за собой возобновление некоторых традиционных для Европы маневров. Это, несомненно, создало бы возможность для геополитического самоутверждения как России, так и Германии, несмотря на то что, если европейская история чему-нибудь учит, ни та ни другая, вероятно, не достигли бы длительного успеха в этом отношении. Однако, по крайней мере, Германия, возможно, стала бы более напористо и недвусмысленно определять свои национальные интересы.

В настоящее время интересы Германии совпадают с интересами ЕС и НАТО и облагораживаются ими. Даже представители левого «Альянса-90/зеленые» защищали расширение и НАТО, и ЕС. Но если объединение и расширение Европы застопорится, есть некоторые причины полагать, что всплывет более националистическое толкование немецкой концепции европейского «порядка» и станет тогда потенциальным источником ущерба для европейской стабильности. Вольфганг Шойбле, лидер христианских демократов в бундестаге и возможный преемник канцлера Коля, выразил этот подход, когда заявил, что Германия не является больше «западным бастионом против Востока; мы стали центром Европы», многозначительно добавив, что «на протяжении долгого времени в средние века... Германия была вовлечена в создание порядка в Европе (курсив мой. — З.Б.)». Согласно этим представлениям, «Миттель-Европа» вместо того, чтобы быть регионом Европы, в котором Германия имеет экономический перевес, стала бы зоной явного немецкого превосходства, а равно и основой для более односторонней политики Германии по отношению к Востоку и Западу.

Европа тогда перестала бы быть евразийским плацдармом для американского могущества и потенциальным трамплином для расширения глобальной демократической системы в Евразию. Поэтому совершенно необходимо подтвердить недвусмысленную и ощутимую поддержку объединению Европы. Хотя как в течение европейского экономического восстановления, так и в Атлантическом оборонительном альянсе США, часто провозглашая свою поддержку объединению Европы и поддерживая международное сотрудничество в Европе, действовали так, как если бы предпочитали по затруднительным экономическим и политическим вопросам иметь дело с отдельными европейскими государствами, а не с Европейским Союзом как таковым. Выдвигавшиеся время от времени Соединенными Штатами претензии на право голоса в процессе принятия решений вели к усилению подозрений европейцев, что США поощряют сотрудничество между ними только тогда, когда они следуют американским указаниям, а не тогда, когда они вырабатывают европейскую политику. Создавать такое впечатление неверно и вредно.

Американская приверженность европейскому единству — вновь убедительно заявленная в совместной американо-европейской Мадридской декларации в декабре 1995 года — будет выглядеть неискренней до тех пор, пока США не согласятся не только недвусмысленно провозгласить, что они готовы принять результаты превращения Европы в подлинную Европу, но и действовать соответственно. Для последней же крайне важно было бы истинное партнерство с Соединенными Штатами вместо статуса привилегированного, но все же младшего союзника. А истинное партнерство означает разделение принятия решений, равно как и ответственности. Американская поддержка этих побуждений помогла бы придать импульс межатлантическому диалогу и поощрила бы европейцев к более серьезной сосредоточенности на той роли, которую поистине значительная Европа могла бы играть в мире.

Возможно, в определенный момент действительно единый и мощный Европейский Союз мог бы стать глобальным политическим соперником для Соединенных Штатов. Он, несомненно, мог бы оказаться экономико-технологическим конкурентом, интересы которого на Ближнем Востоке и где-либо еще расходятся с американскими. Но на самом деле такая мощная и политически единодушная Европа невозможна в обозримом будущем. В отличие от условий, господствовавших в Америке во время образования Соединенных Штатов, существуют глубокие исторические корни жизнеспособности европейских государств-наций, а энтузиазм по поводу многонациональной Европы, несомненно, идет на убыль.

Реальными альтернативами на ближайшие одно-два десятилетия являются либо расширяющаяся и объединяющаяся Европа, которая преследует — хотя и нерешительно, рывками — цель континентального единства, либо Европа в состоянии пата, которая не пойдет много дальше своего нынешнего состояния интеграции и пределов географического пространства, и, как вероятное продолжение пата, постепенно дробящаяся Европа, где возобновится старое соперничество держав. В ситуации пата самоотождествление Германии с Европой почти неизбежно ослабнет, вызвав более националистическое толкование немецких государственных интересов. Для Соединенных Штатов первый вариант, очевидно, наилучший, но чтобы он был реализован, требуется стимулирующая поддержка.

На данном этапе нерешительного строительства Европы Соединенным Штатам необязательно прямо вмешиваться в запутанные дискуссии относительно таких вопросов: следует ли Европе принимать внешнеполитические решения большинством голосов (эту позицию поддерживает в особенности Германия); стоит ли Европарламенту взять на себя функции верховной законодательной власти, а Еврокомиссии в Брюсселе стать, в сущности, исполнительной властью Европы; необходимо ли смягчить график выполнения соглашения по европейскому экономическому и валютному союзу; наконец, должна ли Европа быть широкой конфедерацией или многоуровневым образованием с федеративным внутренним ядром и до некоторой степени более расплывчатым внешним краем? Это вопросы, с которыми европейцам нужно совладать в своем кругу, и более чем вероятно, что продвижение по всем этим проблемам будет неравномерным, станет прерываться паузами и в конечном счете продвигаться вперед только за счет сложных компромиссов.

Тем не менее есть основания полагать, что экономический и валютный союз возникнет к 2000 году, может быть первоначально в составе 7-10 из нынешних 15 членов ЕС. Это ускорит экономическую интеграцию Европы и за пределами валютного измерения, стимулируя в дальнейшем ее политическую интеграцию. Таким образом, мало-помалу единая Европа с внутренним более интегрированным ядром, а также более расплывчатым внешним слоем будет все в большей степени становиться важным политическим действующим лицом на евразийской шахматной доске.

Во всяком случае, Соединенным Штатам не следует создавать впечатление, что они предпочитают более рыхлое, пусть даже и более широкое, европейское объединение. Напротив, они должны словом и делом постоянно подтверждать свою готовность в конечном счете иметь дело с ЕС как глобальным партнером Америки в сфере политики и безопасности, а не просто как с региональным общим рынком, состоящим из стран — союзниц США по НАТО. Чтобы сделать эти обязательства более заслуживающими доверия и таким образом подняться в партнерстве выше риторики, можно было бы предложить и начать совместное с ЕС планирование относительно новых двусторонних межатлантических механизмов принятия решений.

Этот же принцип в равной мере относится к НАТО. Его сохранение жизненно важно для межатлантических связей. По этому вопросу существует единодушное американо-европейское согласие. Без НАТО Европа стала бы не только уязвимой, но и почти немедленно политически расколотой. НАТО гарантирует ей безопасность и обеспечивает прочный каркас для достижения европейского единства. Вот что делает НАТО исторически столь жизненно необходимой для Европы.

Однако в то время, как Европа будет постепенно и нерешительно объединяться, необходимо урегулирование внутренних процессов и устройства НАТО. По этому вопросу французы имеют особое мнение. Невозможно однажды получить действительно единую Европу и при этом иметь альянс, остающийся объединенным на основе одной сверхдержавы плюс 15 зависимых государств. Раз Европа начинает обретать собственную подлинную политическую идентичность с ЕС, во все большей степени берущим на себя функции наднационального правительства, НАТО придется измениться на основе формулы 1+1 (США+ЕС).

Это произойдет не скоро и не вдруг. Продвижение в этом направлении, повторим, будет нерешительным. Но такое продвижение необходимо будет отразить в существующей организации альянса, дабы отсутствие подобной корректировки само по себе не стало препятствием для дальнейшего продвижения. Значительным шагом в этом направлении было принятое в 1996 году решение НАТО об образовании Объединенной совместной оперативной группы, что предусматривает, таким образом, возможность неких чисто европейских военных инициатив, основанных на натовском обеспечении, а также на системе командования, контроля, связи и разведки альянса. Большая готовность США учесть требования Франции об увеличении роли Западноевропейского союза в НАТО, особенно в отношении командования и принятия решений, также явилась бы знаком более подлинной поддержки Соединенными Штатами европейского единства и помогла бы до некоторой степени сгладить расхождения между США и Францией относительно будущего европейского самоопределения.

В дальнейшем ЗЕС может включить в себя некоторые страны — члены ЕС, которые по различным геополитическим или историческим причинам могут не стремиться к членству в НАТО. Это могло бы коснуться Финляндии, Швеции или, возможно, даже Австрии, каждая из которых уже получила статус наблюдателя в ЗЕС. Другие государства могут также преследовать цель подключения к ЗЕС в качестве предварительного этапа перед возможным членством в НАТО. ЗЕС мог бы также в определенный момент принять решение создать нечто подобное натовской программе «Партнерство ради мира» с прицелом на потенциальных членов ЕС. Все это помогло бы сплести более широкую сеть сотрудничества в области безопасности в Европе, простирающуюся за формальные границы Североатлантического альянса.

Между тем, пока возникает более обширная и единая Европа — а это даже при самых благоприятных условиях произойдет не скоро, — Соединенным Штатам придется тесно сотрудничать и с Францией, и с Германией, с тем чтобы помочь возникновению более единой и обширной Европы. Таким образом, в отношении Франции главной дилеммой американской политики и далее будет вопрос: как вовлечь Францию в более тесную атлантическую политическую и военную интеграцию, не подвергнув риску американо-германские связи? А в отношении Германии: как использовать доверие США германскому лидерству в атлантистской Европе, не вызвав тревоги во Франции и Великобритании, так же как и в других европейских странах?

Более доказуемая гибкость Соединенных Штатов относительно будущей модели альянса была бы в конечном счете полезна для поддержки Францией его расширения в восточном направлении. В конце концов, зона объединенной военной ответственности по обе стороны Германии более жестко закрепила бы последнюю в многостороннем каркасе, а это имело бы значение для Франции. Кроме того, расширение альянса увеличило бы возможность того, что «веймарский треугольник» (в составе Германии, Франции и Польши) мог бы стать изящным средством для того, чтобы уравновесить лидерство Германии в Европе. Несмотря на то что Польша полагается на германскую поддержку в своем стремлении вступить в НАТО (и несмотря на недавние и продолжающиеся колебания Франции относительно подобного расширения), будь она внутри альянса, общая франко-польская геополитическая перспектива имела бы большие шансы на возникновение.

В любом случае Вашингтону не следует упускать из виду тот факт, что Франция является единственным оппонентом в краткосрочной перспективе по вопросам, имеющим отношение к европейской идентичности или к внутренней деятельности НАТО. Более важно держать в уме тот факт, что Франция — необходимый партнер в важном деле, и постоянно приковывать демократическую Германию к Европе. Такова историческая роль франко-германских взаимоотношений, и расширение на восток как ЕС, так и НАТО увеличило бы важность этой взаимосвязи как внутреннего ядра Европы. Наконец, Франция недостаточно сильна, чтобы препятствовать Соединенным Штатам по геостратегическим принципам их европейской политики и чтобы самостоятельно стать лидером Европы как таковой. Поэтому можно терпеть ее странности и даже приступы раздражительности.

Также уместно отметить, что Франция играет поистине конструктивную роль в Северной Африке и франкоговорящих африканских странах. Она является необходимым партнером Марокко и Туниса, одновременно выполняя стабилизирующие функции в Алжире. Для такой вовлеченности французов существует значительная внутренняя причина: в настоящее время во Франции проживает около 5 млн. мусульман. Таким образом, Франция сделала крайне важную ставку на стабильность и спокойное развитие Северной Африки. Но эта заинтересованность полезна и в более широком плане — для европейской безопасности. Без ощущения Францией своей миссии южный фланг Европы был бы гораздо более нестабильным и угрожаемым. Весь Юг Европы становится все более озабоченным социально-политической угрозой, исходящей от нестабильности на всем протяжении южного берега Средиземноморья. Значительная обеспокоенность Франции тем, что творится по ту сторону Средиземного моря, имеет, таким образом, непосредственное отношение к вопросам безопасности НАТО, и это соображение должно приниматься в расчет, когда Соединенным Штатам порой приходится справляться с преувеличенными претензиями Франции на особый статус лидера.

Иное дело Германия. Ее доминирующая роль неоспорима, но необходимо соблюдать осторожность при любой публичной поддержке германского лидерства в Европе. Это лидерство может быть выгодно некоторым государствам в Центральной Европе, которые ценят германскую предприимчивость в интересах расширения Европы на восток, и оно может удовлетворять западноевропейцев до тех пор, пока следует в русле первенства США, однако в долгосрочной перспективе строительство Европы не может на нем основываться. Слишком много воспоминаний еще живо, слишком многие страхи могут выйти на поверхность. Европа, сконструированная и возглавляемая Берлином, — просто неосуществимая идея. Вот почему Германии нужна Франция, Европе нужна франко-германская взаимосвязь, а США не могут выбирать между Германией и Францией.

Существенным моментом в отношении расширения НАТО является то, что это процесс, неразрывно связанный с расширением самой Европы. Если Европейский Союз должен стать географически более широким сообществом — с более интегрированным франко-германским ведущим ядром и менее интегрированными внешними слоями — и если такая Европа должна основывать свою безопасность на продолжении альянса с США, то отсюда следует, что ее геополитически наиболее угрожаемую часть, Центральную Европу, нельзя демонстративно лишить ощущения безопасности, которое присуще остальной Европе благодаря наличию Североатлантического альянса. В этом Америка и Германия согласны. Для них импульс к расширению — политический, исторический и созидательный. Этим импульсом не руководят ни враждебность к России, ни страх перед нею, ни желание ее изолировать.

Следовательно, Соединенные Штаты должны особенно тесно работать с Германией, содействуя расширению Европы на восток. Американо-германское сотрудничество и совместное лидерство в этом вопросе необходимы. Расширение произойдет, если Соединенные Штаты и Германия будут совместно побуждать других союзников по НАТО сделать шаг и либо эффективно находить определенные договоренности с Россией, если она желает пойти на компромисс (см. главу 4), либо действовать напористо, в твердой уверенности, что задача построения Европы не может зависеть от возражений Москвы. Совместное американо-германское давление будет особенно необходимо для того, чтобы добиться обязательного единодушного согласия всех членов НАТО, и ни один из последних не сможет отказать, если США и Германия вместе будут этого добиваться.

В конечном счете в процессе этих усилий на карту поставлена долгосрочная роль США в Европе. Новая Европа еще только оформляется, и если эта новая Европа должна геополитически остаться частью «евроатлантического» пространства, то расширение НАТО необходимо. В самом деле, всеобъемлющая политика США для Евразии в целом будет невозможна, если усилия по расширению НАТО, до сих пор предпринимавшиеся Соединенными Штатами, потеряют темп и целеустремленность. Эта неудача дискредитировала бы американское лидерство, разрушила бы идею расширяющейся Европы, деморализовала бы центральноевропейцев, и могла бы вновь разжечь ныне спящие или умирающие геополитические устремления России в Центральной Европе. Для Запада это был бы тяжелый удар по самим себе, который причинил бы смертельный ущерб перспективам истинно европейской опоры любого возможного здания евразийской безопасности, а для США, таким образом, это было бы не только региональным, но и глобальным поражением.

Основным моментом, направляющим поступательное расширение Европы, должно быть утверждение о том, что ни одна сила вне существующей межатлантической системы безопасности не имеет права вето на участие любого отвечающего требованиям государства Европы в европейской системе — а отсюда также в ее межатлантической системе безопасности — и что ни одно отвечающее требованиям европейское государство не должно быть заведомо исключено из возможного членства или в ЕС, или в НАТО. В особенности сильно уязвимые и все более удовлетворяющие требованиям государства Балтии имеют право знать, что со временем они также могут стать полноправными членами обеих организаций и что тем временем не возникнет угрозы их суверенитету без того, чтобы были затронуты интересы расширяющейся Европы и ее американского партнера.

По существу, Запад — в особенности США и их западноевропейские союзники — должен дать ответ на вопрос, красноречиво поставленный Вацлавом Гавелом в Аахене 15 мая 1996 г.:

«Я знаю, что ни Европейский Союз, ни Североатлантический альянс не могут вдруг открыть свои двери всем тем, кто жаждет вступить в их ряды. Что оба они, несомненно, могут сделать и что им следует сделать, пока еще не слишком поздно, — это дать всей Европе, воспринимаемой как сфера общих интересов, ясную уверенность в том, что они не являются закрытыми клубами. Им следует сформулировать ясную и обстоятельную политику постепенного расширения, которая бы не только содержала временной график, но также и объясняла логику этого графика».

 

Историческое расписание Европы

Хотя на данном этапе окончательные восточные границы Европы не могут быть ни твердо определены, ни окончательно установлены, в широком смысле слова Европа представляет собой цивилизацию, ведущую свое происхождение от единых христианских традиций. Западное, более узкое, определение Европы ассоциируется с Римом и его историческим наследием. Однако к христианской традиции Европы принадлежат также Византия и ее русское ортодоксальное ответвление. Таким образом, в плане культуры «Европа» вмещает в себя более весомое понятие, нежели просто Европа Петра, а Европа Петра, в свою очередь, является более объемным определением, нежели просто Западная Европа, хотя в последние годы она узурпировала название «Европа». Даже беглый взгляд на карту XII подтверждает тот факт, что существующая ныне Европа просто не является целиком и полностью Европой. Хуже того, это Европа, на территории которой находится нестабильная в плане безопасности зона между Европой и Россией, которая может иметь негативный эффект для обеих, неизбежно являясь ареной напряженности и соперничества.

Это действительно Европа

Карта XII

Европа Карла Великого (ограниченная пределами Западной Европы) в силу необходимости имела значение в период холодной войны, однако в настоящее время такая Европа является аномалией. Это так, потому что, будучи определенным типом цивилизации, образовавшаяся объединенная Европа, кроме того, представляет собой определенный уклад и норму жизни, государственное устройство по принципу совместного демократического правления, не обремененного ни этническими, ни территориальными конфликтами. Эта Европа в рамках своих официально установленных территориальных границ в настоящее время в значительной степени меньше своего фактического потенциала. Некоторые из наиболее прогрессивных и политически стабильных государств Центральной Европы, приверженцы западных традиций Петра, такие как Республика Чехия, Польша, Венгрия и, возможно, также Словения, несомненно соответствуют европейским требованиям и готовы к членству в «Европе» и ее трансатлантическом объединении по проблемам безопасности.

При нынешних обстоятельствах расширение блока НАТО на восток путем включения к 1999 году в его состав Польши, Республики Чехии и Венгрии представляется, по всей видимости, вероятным. По завершении этого начального, но очень важного шага любое последующее расширение союза скорее всего будет либо совпадать по времени, либо последует за расширением Европейского Союза, которое, однако, представляет собой более сложный процесс как по числу подготовительных этапов, так и в плане удовлетворения требований, необходимых для членства (см. схему на стр. 104). Таким образом, даже первый прием в Европейский Союз государств из Центральной Европы представляется маловероятным ранее 2002 года или, видимо, даже в более поздние сроки. Тем не менее только три первых новых члена НАТО присоединятся к Европейскому Союзу, так сразу как Европейский Союз, так и НАТО будут вынуждены заняться вопросом о членстве республик Балтии, Словении, Румынии, Болгарии, Словакии и, в конце концов, вероятно, и Украины.

Следует особо отметить, что перспектива возможного членства уже оказывает конструктивное влияние на положение дел и поведение стран-претендентов. Понимание того, что ни Европейский Союз, ни НАТО не желают обременять себя дополнительными конфликтами по поводу либо прав меньшинств, либо территориальных притязаний стран — членов Союза друг к другу (противостояния Турции и Греции вполне достаточно), уже означает для Словакии, Венгрии и Румынии необходимый стимул для достижения между собой компромиссных решении, отвечающих нормам, установленным Советом Европы. Это же положение верно и для более общего принципа, заключающегося в том, что только демократические государства могут удовлетворять критериям членства. Желание «не остаться за бортом» оказывает важное положительное влияние на новые демократии.

Схема

Членство в Европейском Союзе:

1. Заявление страны о вступлении в Союз

2. Европейское государство представляет заявление о желании вступить в Союз на рассмотрение в Совет Европейского Союза.

3. Совет обращается к Комиссии с просьбой высказать мнение относительно заявления.

4. Комиссия высказывает Совету свое мнение относительно заявления.

5. Совет единогласно принимает решение о начале переговоров по вопросу вступления этой страны в Союз.

6. Комиссия вносит предложения, а Совет принимает их единогласно, о позициях, которые надлежит занять Союзу в отношении страны-кандидата на предстоящих переговорах о ее вступлении в Союз.

7. Союз, который представляет председатель Совета, проводит переговоры со страной-кандидатом на вступление.

8. Между Союзом и страной-кандидатом достигается соглашение по проекту договора о вступлении страны в Союз.

9. Договор о вступлении страны в Союз предлагается на рассмотрение Совету и Европейскому парламенту.

10. Европейский парламент абсолютным большинством одобряет договор о вступлении страны в Союз.

11. Совет единогласно утверждает договор о вступлении страны в Союз.

12. Страны-члены Союза и страны-кандидаты официально подписывают договор о вступлении в Союз.

13. Страны-члены Союза и страны-кандидаты ратифицируют договор о вступлении в Союз.

14. После ратификации соглашение о вступлении в Союз вступает в силу.

В любом случае должно быть аксиомой, что политическое единство и безопасность Европы — понятия неделимые. В практическом плане фактически трудно представить себе по-настоящему единую Европу без общих мер по обеспечению безопасности совместно с Америкой. Из этого следует, что страны, готовые и приглашенные к началу переговоров о вступлении в Европейский Союз, автоматически должны начиная с этого времени рассматриваться в качестве субъектов вероятной защиты со стороны НАТО.

В соответствии с этим процесс расширения Европы и распространение трансатлантической системы безопасности будут, по всей видимости, носить продуманный поэтапный характер. При условии продолжения Америкой и Западной Европой предпринимаемых усилий умозрительный, но вместе с тем осторожно-реалистический график этих этапов мог бы быть следующим:

1. К 1999 году первые новые члены — страны Центральной Европы будут приняты в НАТО, хотя их вступление в Европейский Союз произойдет, вероятно, не ранее 2002-2003 годов.

2. Тем временем Европейский Союз начнет переговоры с Балтийскими республиками об их вступлении в блок, а НАТО подобным же образом начнет продвигаться вперед в вопросе о членстве этих республик, а также Румынии, с тем чтобы завершить этот процесс к 2005 году. В это же время другие Балканские государства могут, по всей видимости, также получить право на допуск в блок.

3. Вступление в НАТО стран Балтии подтолкнет скорее всего Швецию и Финляндию также к рассмотрению вопроса о членстве в НАТО.

4. Где-то между 2005 и 2010 годами Украина, особенно тогда, когда она добьется значительного прогресса в проведении реформ внутри страны и тем самым более четко определится как страна Центральной Европы, должна быть готова к серьезным переговорам как с Европейским Союзом, так и с НАТО.

Тем временем франко-германо-польское сотрудничество с ЕС и НАТО будет, вероятно, значительно расширено, особенно в области обороны. Это сотрудничество могло бы стать своего рода западной сердцевиной любых более широких европейских мер по обеспечению безопасности, которые в конечном счете могут распространяться как на Россию, так и на Украину. Учитывая особую геополитическую заинтересованность Германии и Польши в независимости Украины, вполне возможной представляется такая ситуация, при которой Украина постепенно будет втянута в особые франко-германо-польские отношения. К 2010 году франко-германо-польско-украинское сотрудничество, которое будет охватывать примерно 230 млн. человек, может, видимо, превратиться в партнерство, углубляющее геостратегическое взаимодействие в Европе (см. карту XIII).

Вопрос о том, будет ли вышеизложенный сценарий развиваться в таком неопасном русле или в контексте нарастания напряженности с Россией, представляется чрезвычайно важным. Россию необходимо постоянно заверять в том, что двери в Европу открыты, как и двери для ее окончательного участия в расширяющейся трансатлантической системе безопасности и, вероятно в будущем, в новой трансъевразийской системе безопасности. Для придания обоснованности таким заверениям следует обдуманно и взвешенно способствовать развитию связей между Россией и Европой в различных сферах. (О взаимоотношениях России с Европой и о роли Украины в этом аспекте более подробно мы поговорим в следующей главе.)

Если Европа преуспеет как в процессе объединения, так и в процессе расширения и если Россия тем временем успешно справится с процессом демократической консолидации и социальной модернизации, то в определенный момент Россия также может стать подходящей кандидатурой для установления более органичных взаимоотношений с Европой. Это, в свою очередь, может сделать возможным окончательное объединение трансатлантической системы безопасности с трансконтинентальной евразийской системой безопасности. Однако вопрос об официальном членстве России как о практической реальности до определенного времени не будет подниматься, и это, помимо прочего, еще одна причина для того, чтобы бессмысленно не захлопывать перед ней двери.

После 2010 года: главное ядро безопасности Европы

Карта XIII

Из всего вышесказанного можно сделать следующий вывод: с концом Европы ялтинского образца чрезвычайно важно, чтобы не было возврата к Европе образца Версаля. Конец раздела Европы не должен стать шагом назад, к Европе ссорящихся между собой государств-наций. Наоборот, этот процесс должен стать отправным моментом для формирования более обширной и все в большей мере объединяющейся Европы, усиленной благодаря расширенному блоку НАТО и представляющейся еще более защищенной за счет конструктивного сотрудничества с Россией в области безопасности. Следовательно, главная геостратегическая цель Америки в Европе может быть сформулирована весьма просто: путем более искреннего трансатлантического партнерства укреплять американский плацдарм на Евразийском континенте, с тем чтобы растущая Европа могла стать еще более реальным трамплином для продвижения в Евразию международного демократического порядка и сотрудничества.