Вентас де Янки — маленькая деревушка у реки. В местном ресторане полы выложены красной плиткой, и ручаюсь, такого отменного хека, запеченного с пригоршней чеснока, вы не отведаете больше нигде.
Улучив несколько свободных деньков между «Дофине Либере» и Туром, Патруль вернулся домой. Отчасти чтобы набраться сил, отчасти чтобы позаботиться о душевном состоянии Акила. В течение долгих шести часов товарищи колесили по окрестным селениям и горным перевалам. К вечеру оба почувствовали усталость, не говоря уже о волчьем голоде, и Перлита предложила отправиться в «Дубки», поужинать за бутылочкой вина. Merluzza con ajo и пяток свежих булок — это вам не сиюминутная прихоть гастрономической моды, а настоящая еда, исконная. Посетителей ожидал приятный, вполне дружелюбный прием. Кое-кто из местных признал прославленного гонщика — да и как не признать, если тот жил неподалеку и время от времени проносился мимо, ослепляя солнечными бликами на спицах колес и танцуя на педалях, — а кое-кто попросту залюбовался изящной супружеской парой в дорогих нарядах, а также их ладным спутником, глаза которого могли смеяться или мрачнеть, но всегда смотрели мудро и необычайно живо. Ни единой душе не пришло в голову попросить автограф, а тем более вмешаться в личную беседу троицы. Приветственный взмах руки, улыбка, хлопок по плечу — этого достаточно, чтобы ощутить себя дома.
— Давайте оценим результаты с точки зрения статистики, — говорил между тем Саенц, — опуская непонятные смерти. Что получается? Если не усложнять, вывод лежит на ладони: по сравнению с другими достижения мои ухудшились. Теперь я вечный номер два. Впрочем, кто знает, завтра будет номер три, и далее по экспоненте. Однажды я приду пятьдесят пятым — или сто пятьдесят пятым, какая разница.
Когда лидер предается подобным настроениям, когда он готов опустить руки, задача верного оруженосца — помочь ему выплыть на поверхность.
— Как это — «опуская смерти»? Трое гонщиков зверски убиты. Нельзя же не считаться с их гибелью!
— Уверен? — Акил ухмыльнулся и смерил друзей таким взором, как если бы его мозги, не выдержав напряжения, соскочили на одну шестеренку.
— Конечно, дорогóй, — промолвила Перлита и накрыла его ладонь своей. — Ты ведь не думаешь, что это случайность.
Саенц впился взглядом в ее лицо.
— Тебе никогда не казалось, будто все вокруг посвящены в игру, а ты нет? И любая так называемая случайность происходит по общему согласию, знаешь, как на тех вечеринках-сюрпризах, когда внезапно загорается свет и вместо пустого зала тебя окружают множество людей, приятели, знакомые, враги, они хохочут, кричат, сыплют конфетти горстями, а ты стоишь себе, словно ребенок, только что пробудившийся в чуждом доме, среди незнакомых лиц?
— Любимый, — откликнулась Перлита столь проникновенным тоном, что Азафрану сделалось даже как-то не по себе, будто бы человеку, который совершил в своей жизни пару-тройку не слишком благовидных поступков. — Любимый мой. — Она коснулась внутренней стороны его локтя и слегка пощекотала нежную кожу.
— А все-таки? — упирался Акил. — Я же ничего не видел. Ну да, Ян пялился на дорожный знак, да, Этторе на обочине молился Царице Небесной. Но я же не видел Эрнесто, разделанного, как свиная туша, или разукрашенный труп Агаксова на башне. Может, это особые рекламные трюки? Запросто! Если все как следует распланировать, меня не так уж и сложно провести. Я велогонщик, а не светский лев.
— Лев, и еще какой, — возразил Азафран. — И потом, как насчет нас?
— А что — насчет вас? — Саенц нависает над столом, переводя глаза с жены на товарища и обратно.
— Эй, постой-ка, ты хочешь сказать, что против тебя плетется заговор и мы, то есть Патруль и я, в нем замешаны, — ты это хочешь сказать?
Кажется, ему начхать на гнев супруги. Акил сохраняет ледяное, пугающее спокойствие.
— Неужели вы не испытывали ничего подобного, а? Хотя бы раз. Вдруг понимаешь: вся твоя жизнь — чей-то хитроумный план. Суть его тебе недоступна, но только потому, что ты — снаружи, словно ребенок у закрытых дверей, за которыми болтают и смеются взрослые…
Что ж, миру пришлось-таки потрудиться, чтобы одурачить меня, отрицать не стану. Однако если это правда, не будет ли разумно признать и вас участниками дикого розыгрыша? Давайте посмотрим фактам в лицо: ведь вы-то не я, следовательно, должны быть в курсе!
И опять косится то на жену, то на друга, туда-сюда, с точным двухсекундным интервалом, будто метроном, только щелчков не слышно.
— Сознайтесь, ведь и вас посещали такие мысли, а?
— Ну да, да, все мы ненароком пугаемся, когда за спиной смеются: не подстава ли? — Перлита больше не гладит руки мужа и говорит без тени сочувствия, будничным тоном. — От паранойи никто еще не зарекался. Но вот ответь: было такое, чтобы к тебе подходили насчет меня, ну там, давали вызубрить роль и все такое?
— Нет.
— Видишь? — Де Зубия улыбается, отчаянно желая обратить недобрые толки в шутку.
— С другой стороны, — размышляет вслух Акил, — и это тоже могло быть частью плана.
— Разумнее некуда, — кивает Патруль. — Комар носа не подточит. Цельная теория вселенной. Честно говоря, в далеком прошлом и мне лезла в голову подобная заумь. Думаю, мы не одни с тобой такие. Вопрос в том, веришь ли ты?
— А ты поверил?
— Когда?
— Когда подумал.
— Нет, иначе уже свихнулся бы.
— Так я сумасшедший?
Азафран поджал губы, посмотрел в глаза товарищу и покачал головой, словно доктор, которого вызвали к неизлечимому больному, а показали здорового как бык человека. Стоит ли упоминать, что именно в этот миг в душу его закрались первые сомнения?
Акил повернулся к де Зубии.
— Сумасшедший, да? — повторил он грудным, до странного драматичным голосом.
Внезапно Перлита ухватила его за ворот голубой шелковой рубашки. Головы супругов сблизились.
— Послушай, счастье мое, — зашептала женщина так тихо, что за соседними столиками не услышали ни слова. — Ты что же, возомнил себя, или меня, или прочих беспомощными тварями, дамскими панталонами в стиральной машинке мира? Великий Тот-кто-умеет-ездить-по-горам, когда только до тебя дойдет, что у нас, остальных, своих хлопот по горло? Мы, знаешь ли, тоже бьемся за то, чтобы стать реальными людьми, которые просыпаются по утрам, ходят на работу, общаются, едят, преодолевают разные трудности. Полагаешь, все это дается само собой? Не-ет, каждому требуются мужество и большая сила. Никто не примет решение за другого. А теперь прочисть уши. Ты, лично ты — никакой не сумасшедший. Так что определяйся, что лучше: оставаться прежним, здравомыслящим парнем, которого мы знали, или загреметь в психушку. Выберешь второе — черт с тобой.
К этому времени она закрутила ворот рубашки на сильный кулак и слегка повысила тон. Сплюнув последние слова, де Зубия выпятила губы и влепила супругу смачный поцелуй. Посетители, во все глаза наблюдавшие за бурной сценой, со вздохами вернулись к забытым тарелкам, стаканам и собеседникам.
— А кто этот самый «я», который должен принять решение, кем же мне стать? — невинно спросил Саенц. — Ведь он должен быть другим «я», не мной?
— Да пошел ты, — прошипела Перлита.
— Ладно, я пошел. — Акил расплылся в совершенно нормальной улыбке. — Надо бы отлить.
Как только он исчез, де Зубия выпалила:
— Патруль, тебе нужно сделать одно дело, и побыстрее.
— О чем речь?
— Разберись, пожалуйста, с этим дерьмом.
— О, разумеется. Как?
— Прошу тебя.
Легко сказать. Не каждый способен во имя любви сойти в преисподнюю.
— Обойдемся без кислых мин. Съезди и побеседуй с этой шлюхой Гомелес.
— С удовольствием. У меня как раз найдется лишний день перед «Тур де Франс».
Перлита иронии не уловила. Даму занимали собственные мысли.
— Да, и еще…
— Что, свет моих очей?
— Не вздумай с ней переспать.
— А если я представлю тебя на ее месте?
— Тогда хорошо, трахни сучку от моего имени.
Удивительно, какие непристойности слетают с женского язычка в короткие минуты между по-настоящему важными событиями.
Вернувшись из уборной, Акил жарко и на полном серьезе принялся толковать о свойствах титана. Тем не менее Азафран уже решил навестить единственное официальное лицо, чья заинтересованность в происходящем давала основания надеяться, что не все полицейские рассматривают ужасные смерти велосипедистов как трагическую цепочку случайностей.