Ваевский Анджей

Отныне я — твой меч

Пролог

Седой, согбенный возрастом старик склонился над пергаментом, старательно выводя каллиграфическую вязь. Изможденное морщинистое лицо скрасила лёгкая улыбка, выражающая невесомую грусть. Из-под пера родились слова:

"Благословенны земли Таридата, воспетого в веках. Велик народ, живущий заповедями Бога и Отца нашего Тарида и брата его Азита. Богаты, счастливы люди, обласканные светом Святого слова, от гор Фуградских на севере и востоке до морей Ширамских на западе и юге. Обширны, плодородны земли, щедры народы и мудры правители, объединённые единой верой. Залогом этого единства — Белая Цитадель жрецов-монахов, несущая Святое слово, и Красная Цитадель жрецов-воителей, хранящая границы от варварских набегов из-за гор. Две могущественные империи раскинулись на просторах Таридата, став нерушимым заслоном: Рагард — непроходимыми лесами и могучими воинами севера, Мадерек — знойной пустыней и неутомимыми всадниками юга. На стыке двух империй, под их неусыпной защитой, ютятся крохотные королевства-княжества, ведут спокойную размеренную жизнь. Элегией протекают дни и ночи королей и принцев, вот уж две с половиной тысячи лет рождая сказки…"

Летописец на миг прикрыл глаза, словно представляя то, о чем пишет, перо вновь прошлось по бумаге:

"Волшебные сказки о прекрасных принцах и принцессах, спасённых этими самыми принцами. Ведь как оно всегда выходит? Жила одна принцесса, и было у неё четыре брата. Но напал злой враг, всех поубивал и взял прекрасную принцессу в плен. Но явился спаситель, о да, прекрасный принц, врагов всех уничтожил, пленницу освободил, влюбился-женился, и жили они долго и счастливо. Увы, но так бывает только в сказках…"

Старик перечитал написанное, еще раз улыбнулся, скомкал пергамент и проворчал:

— Только совсем не сказка получилась. И точно не про "долго и счастливо". Наш сказ о настоящем, наш сказ о короле.

На новый лист легли новые строки.

Сидерим, год 2540

— К счастью, родная, близнецы всегда к счастью, — Эрдар Сидеримский склонился к жене, целуя в макушку. Малая благодарность за двоих здоровеньких младенцев. И пусть вопрос наследования давно решён, пусть эти двое стали четвертым и пятой в очереди на трон крохотного государства, но король был счастлив. Он видел добрый знак в том, что королева родила близнецов.

— Не иначе, как к возвеличению страны, — улыбнулся лекарь.

Новорожденный принц был назван поистине королевским именем Садар, что с мадерекского наречия означало "Божественный мечник", принцессу же нарекли Сейдар — "Прославленная богом".

Жители Сидерима отличались от ближайших соседей-имперцев. Мадеране, дети пустыни, были черноволосы и черноглазы, их кожу давно высмуглило жгучее солнце. Сидериане же не так давно жили высоко в горах, и к подножию переселились лишь три века назад после сильного землетрясения, разрушившего поселения до основания. Светловолосые и светлоглазые, они больше походили на северян, хотя и являлись коренными жителями юга с его традициями и обычаями. От суровых свободных ветров маленькому народу остался только город в небольшой долине. И гордость. Ближайшие соседи — такие же небольшие королевства-княжества — посмеивались над горцами, мол, чего пыжатся, не империя же, но сидериане продолжали упорствовать в неоправданной кичливости, раз за разом нарекая детей все более вычурными именами. Королевская чета не осталась в стороне от сложившейся традиции, делая вид, что их детям суждено править миром.

Природа сыграла с близнецами злую шутку. Впрочем, такую шутку она проворачивает почти со всеми разнополыми двойняшками. С раннего возраста стало понятно, что принцу Садару достался мягкий и отзывчивый характер, нежные черты лица и миролюбивость, тогда как Сейдар впитала в себя, казалось, весь воинственный дух горного народа и, не в пример братцу, пристрастилась к ратному делу с младых ногтей. Конечно же, принца тоже муштровали, но он всегда проигрывал сестрёнке, уж больно грозной, как для девочки. И всё же брат с сестрой были настолько похожи, что различали их лишь благодаря длинной косе Сейдар, не смевшей срезать волосы по обычаям своего народа.

Сидериане спокойно приняли то, что в будущем король Эрдар прочил обоим близнецам место воеводы королевства. Одно на двоих. Он свято верил в то, что разделять детей нельзя. Когда девочке исполнилось восемь лет, и правители соседних земель начали засылать сватов, желая породниться с Сидеримом, король отверг все предложения, сказав, что дочь его особенная, и только брат ей сможет выбрать жениха, но не раньше, чем сам станет взрослым. То ли не подумал правитель, что к тому возрасту никто не заинтересуется принцессой, то ли заведомо обрекал девочку на одиночество. Возможно, так оберегал девчушку, понимая, что вырастет она далеко не красавицей, а продавать по политическим причинам единственную дочь не хотел.

— Не плачь, Садар, я с тобой, — сестра держала брата за руку, пока ему перевязывали очередную ссадину, полученную на тренировке.

— Я и не плачу. Но лучше бы ты стала мной.

— Могу стать твоим мечом, — усмехнулась девочка, намекая на то, что всегда ставала на его защиту.

Мадерек, год 2549

Надрывный плач младенца нарушил тревожную тишину императорской опочивальни. Вздох облегчения вырвался у немногих присутствующих. Измотанная многочасовыми тяжелыми родами императрица смогла наконец-то откинуться на подушки, отдыхая. Император вымученно улыбнулся. Третий принц своим появлением доставил много хлопот. Пожилой дворцовый лекарь устало склонился над ребенком, надтреснутым голосом подтвердив: мальчик. И вдруг всхлипнул.

— Лекарь, что-то не так? — тревожно спросил император.

— Всё не так. Проклятие, — дрожащим голосом ответил старик, развернувшись к повелителю и показывая замолчавшего новорожденного. Снежно-белые волосики тончайшим пухом покрывали голову младенца. Рубиново-кровавыми сполохами на бледном детском личике алели глаза.

Древнее проклятие вошло в императорский дворец, заставляя собравшихся в опочивальне поёжиться от предчувствия беды, которую всегда несли с собой младенцы-альбиносы. Неприкасаемые — так их называли. Мало кому из них удавалось выжить, никто не решался растить такое дитя. Но всё же это не ребенок селянина, а принц, сын правителя Мадерека: его не выбросишь в овраге помирать. Императрица закрыла лицо ладонями, тихо заскулив. Император шумно выдохнул. Беда пришла, когда не ждали.

— Никому не прикасаться к ребенку. Я смогу обратить проклятье в благословение. Мне нужен тот, кто понесет младенца, — уверенно прозвенел голос жреца, единственного, кто не растерялся и не испугался увиденного.

— Я… стар. И если так надо, то я умру, чтобы спасти империю от проклятия, — надломленно произнес лекарь, он-то успел дотронуться до младенца, принесшего беду.

— Ты действительно это сможешь сделать, Кирит? — хватаясь за надежду, тихо спросил император.

— Да, смогу. Старик с ребенком последуют за мной. Этот мальчик… станет спасением для империи, — жрец резко развернулся, рукой подал знак лекарю следовать за ним и вышел из опочивальни.

Глава первая

Сидерим, год 2565

Гарь взрывает легкие. Разоренная столица догорает в огне пожара. Захватчики мародерствуют везде, куда могут дотянуться их хищные лапы, повергшие город в руины. Стенания и плач вокруг: выживших угоняют в рабство, раненых оставляют умирать, детей отрывают от родительских тел. Сидерим пал. Черно-желтыми стервятниками мелькают повсюду мундиры и плащи захватчиков. И лишь последним, кажется, нерушимым оплотом стоит насмерть единственный воин, упершись спиной в колонну разрушенного дворца.

Последний воин Сидерима. Он стоит вопреки всему. Злые слёзы вычерчивают дорожки на потемневшем от копоти лице. Город не просто захватили, его попытались стереть с лица земли, обрушив стенобитные орудия на здания, огнем пожара поглощая всё, что осталось после разрушений. Большинство захватчиков либо вернулись в лагерь, либо грабят дымящиеся руины. Лишь небольшой отряд всё еще сражается, пытаясь одолеть последнего защитника столицы. Но он стоит. Отмахивается мечом неистово, безумно. Он ранен, кровь испачкала белые одежды, указывающие на то, что воин королевской крови. Вопреки разуму, вопреки смерти он стоит, сражается, скорбя по погибшей стране, погибшей семье. Лишь слёзы позволяет себе воин, понимая — ему не победить. В неосознанной ярости, он старается продать свою жизнь как можно дороже, прихватив с собой побольше врагов.

Он прибыл слишком поздно, город уже пал. Вернувшийся из дальней экспедиции отряд молодого воеводы не смог переломить ситуацию, но полег с доблестью, защищая своего командира. И теперь выжившему осталось лишь яростно отмахиваться мечом от навалившихся скопом врагов, наполняя каждый удар клинка злостью и отчаянием. Сражаться, несмотря на то, что больше нет страны, столица уничтожена, вся королевская семья убита. Сражаться. Не смотреть на дым пожарищ, не думать о бесполезности и безрассудности собственной отваги, собственного отчаяния. Вкладывать в каждый выпад всю безысходность и бессмысленность последней битвы.

На миг воин застыл, глядя поверх вражеских голов. Дикое лошадиное ржание заставило и нападающих отвлечься от сражения. Миг. И громадный вороной жеребец перемахнул через них, резко остановившись на пятачке перед последним сидеримцем. Миг. И сильная рука выхватила воина из-под остриев пик и мечей, поднимая над ними, усаживая на спину дикого, казалось, неуправляемого коня. Всё произошло настолько быстро, что защитник Сидерима не успел понять, осознать, не померещилось ли ему всё это… и лишь все та же крепкая рука, выдернувшая из когтей неминуемой гибели, дала понять — не померещилось. Усаженный почти на шею лошади перед седлом, воин попытался рассмотреть, кто же этот неизвестный спаситель и спаситель ли он вообще. Белый щеголеватый плюмаж стекал с верхушки шлема по плечу на ярко-голубой плащ. Забрало скрывало лицо, но бело-синих красок достаточно, чтобы понять — он не из вражеского стана. Но кто?

— Кто ты? — попытался спросить сидеримец, пока враги, опешившие от подобной дерзости, перегруппировывались, готовясь к нападению на всадника, укравшего их законную добычу.

— Скажи, что ты отдашь за свою победу, за свою жизнь, за свою месть? — прозвучало вместо ответа.

— Всё!!! — отчаяние воина столь велико, что он готов был ухватиться даже за призрачную надежду.

— Тогда… кто я? — и с этими словами незнакомец вынул клинок из ножен. Эфес двуручника лег в ладонь левой руки так, словно владелец не замечал внушительного веса оружия. Миг — и бело-голубая смерть ворвалась в ряды врагов, сметая их со своего пути без разбору с такой скоростью, что противники просто не успевали защищаться, падая под лезвием меча.

— Ты… бог войны? — изумлено спросил воин.

— Отныне я — твой меч.

— Мой… меч? Тогда убей их всех! — выкрикнул сидеримец, впадая в истерию от происходящего. И захват столицы, и бой, и гибель его личного отряда, опоздавшего на сутки и не успевшего помочь обороне, и появление неожиданного спасителя — все это смешалось в мыслях, голова пошла кругом. Единственное, что он понимал, что знал, так это жажду уничтожения врагов, посмевших разорить его страну, убить его семью и истребить народ. Ярость правителя закипала лавой в жилах последнего наследника, бросая в безрассудство.

— Всех! До единого!

— Как скажешь, мой господин, — незнакомец прижал сидеримца к себе покрепче, огромный меч сверкнул широким лезвием над белыми перьями плюмажа, и вороной жеребец, всхрапнув, понес всадников на врага.

Сине-белый смерч на угольно-черном коне летел по улицам разрушенного города. Если кто из врагов и успевал поднять оружие, отвлекшись от грабительства, то все равно опаздывал. Тяжелая сталь двуручника обрушивалась столь молниеносно, словно это легкая сабля, а не почти двухметровый меч.

Лагерь гидериан, напавших на Сидерим, находился за городом, где меньше трупов, меньше гари, дыма. Жеребец, вылетевший почти на пики караульных, дал свечу, но управляемый твердой рукой всадника, вовремя перехватившего узду, успокоился, нервно переступая с ноги на ногу, вытаптывая ток перед воинами, ощетинившимися копьями.

— Стоять! — взревел из-за спин командный голос. На гнедом коне вперед караульных выехал полководец. По крайней мере, о столь высоком чине свидетельствовал пышный султан на шлеме, который разрешено носить лишь высокородным.

— Стоять, разве не видите, он мадеранин и, судя по белому на голубом, королевской крови. Вы с империей войну решили затеять? — гаркнул выехавший на воинов. Те притихли, но пики не убрали. Полководец поднял бровь и, подслеповато щурясь, посмотрел на всадника на вороном коне. И озлобленно сплюнул.

— Эй, мадеранин, хоть ты и королевской крови, раз позволяешь себе носить белое, но ублюдок сидеримский — наш, так что отдай его и проваливай своей дорогой. Это не твоя война.

— Чего ты хочешь, господин мой? — спросил тот, кого назвали мадеранином, по-прежнему прижимая наследника к себе.

— Убей их всех, я решений не меняю, — злобно прошипел сидеримец, указывая рукой на лагерь гидериан.

Шпоры впились в бока жеребца, и тот повторно дал свечу, срываясь в карьер. Сине-белая смерть продолжила свое стремительное кровавое шествие, и первой полетела наземь голова полководца. За мгновение лагерь превратился в гудящий улей, в который налили воды. Вороная зверюга перемахивала через палатки, словно это низкий плетень, никакой преграды не создающий. Под стать коню и всадник, для которого враги, сбегающиеся со всех концов лагеря, соперниками не являлись. Он не дрался, он убивал.

— Убить ублюдка! И щенка сидеримского в придачу! — принц Гидера, возглавлявший поход на Сидерим, вылетел из своего шатра и даже успел вскочить в седло, когда зловещий двуручник взлетел над его головой.

— Остановись, Разящий! — сталь с глухим стуком столкнулась с посохом, которым преградил путь смерти еще один неожиданный участник развернувшихся событий. На белоснежной лошади восседал старик, облаченный в слепяще-белые одеяния, с моложавым, не изборожденным морщинами лицом. Серебро седины убрано в низкий пучок, перехваченный такой же белой лентой на уровне лопаток. Всадник словно светился весь, и от этого света резало глаза. Присутствующие мгновенно узнали его. Да и как можно не узнать Верховного жреца Мадерека, отца Кирита?

— Отойди, Кирит, иначе и ты умрешь, — глухо ответил спаситель наследника разоренного королевства.

— Разящий, я прошу, — жрец почтительно склонил голову.

Сидеримец же прижал ладонь ко рту, стараясь не дышать, силясь понять, что же здесь происходит и кто этот таинственный спаситель, перед которым склоняет голову даже Верховный жрец Мадерека, величайшей из империй, отец Кирит, который не выказывает подобного почтения даже императору. Неприятный холодок пробежал по спине воина, когда он услышал, как снимается шлем. Боялся оглянуться, боялся посмотреть на того, к кому Верховный обращается с просьбой, а не приказывает.

— Проклятье! — и теперь уже рот ладонью закрыл принц Гидера, отпрянув в ужасе. — Да пусть он забирает этого щуренка сидеримского, такой конец его дней меня устроит, — пробормотал он себе под нос.

Защитнику Сидерима показалось, что от воцарившегося вокруг гнетущего молчания у него встали волосы дыбом. Гидериане смотрели испуганно, а кто-то и злорадно косился на воина, словно участь быть убитым в сражении или попасть в плен намного лучше той, что сейчас сидела за его спиной в обличье всадника в бело-голубых одеждах. И лишь жрец смотрел с сожалением, даже какой-то скорбью. Взъерошив короткие светлые волосы, наследник Сидерима зарычал, отгоняя страх, и резко обернулся.

Белоснежные, остриженные до плеч волосы обрамляли совсем еще юное лицо. Почти ребенок, лишь черты заострены суровостью воина. Тонкие яркие губы капризной гадюкой алели на лице. Он словно был не от мира сего, тот, кого жрец назвал Разящим. И лишь когда сидеримец взглянул в его глаза, то понял. Понял сразу все и пожалел, что не умер. Из-под таких же белых, как и волосы, ресниц кровавым сполохом упрямо горели глаза. Альбинос.

— Неприкасаемый? — воин замер, едва прошептав это слово.

— Кирит, почему я должен отступить? — не приглушенный забралом голос звучал так же тихо и хрипло.

— Разящий, такого приказа император не давал. Нам не нужна война с Гидером, — устало вздохнул жрец. Было очевидно, что он уже успел намучиться с неприкасаемым.

— Мне нет дела до империи и до Гидера, и до тебя. Я слушаюсь лишь господина, — он вбивал слова в землю кольями. Не всякий с ним решился бы поспорить, глядя на это упрямство и памятуя, как он владеет мечом.

— Господин? И кто же твой господин? Разве не император? — опешил Кирит. Все вокруг молчали. Вмешиваться в разговор этих двоих не рискнули даже оба принца враждующих сторон, обычные же воины и вовсе предпочитали тихонько пятиться, стремясь убраться подальше как от проклятого, так и от "колдуна страшного", как часто именовали жреца простолюдины.

— Мой господин сейчас со мной. Как он прикажет, так и поступлю, — Разящий прижал к себе сидеримца настолько крепко, что тот закашлялся, пытаясь вдохнуть.

— Понятно. Хм, не так я планировал твой путь, Разящий, да ладно, уже ничего не поделаешь, — жрец перевел взгляд. — Принц Садар, прикажите ему отступить. Ваша страна разорена, я понимаю, жажда мести кипит в вас. Но что потом? Я, отец Кирит, гарантирую вам и всем сидерианам, которые последуют за вами в империю, полную неприкосновенность до того момента, пока вы не примите решение насчет своей страны, — он обернулся к гидерианину: — Вас же, принц Зериет, прошу покинуть эти земли, они вам не принадлежат по праву победителя. Иначе воевать вам придется с империей.

Гидерианин сплюнул. Выбирать не приходилось. Как бы то ни было, но и Сидерим, и Гидер — всего лишь два крохотных города-королевства на отшибе мира. А миром правит как раз империя, и вступить с ней в войну — подписать смертный приговор своей стране. Без шансов.

— Похоже, выбор у меня небольшой. От таких предложений ведь не отказываются? — сидеримец немного пришел в себя или, скорей, попросту выключил лишние чувства и эмоции, оставив голый разум. Потом он многократно будет проживать этот сумасшедший день. Но сейчас он пристально всматривался в жреца, и если бы тот обратил внимание, то наверняка бы смог заметить, как лихорадочно работает мысль того, кого только что назвали Садаром.

На подходах к Сидериму отряд Садара и Сейдар столкнулся с неприятелем и принял бой. Увидев, как пал брат, разъяренная принцесса взмахом меча срубила мешающую косу и смела отряд врага, возглавив контратаку.

— Вот ты и стала мной, — Садар слабой рукой провёл по остриженным волосам сестры.

Воины молчали, глядя, как скорбящая принцесса опоясалась мечом брата и подняла его стяг, склонив голову у погребального костра. Она уже знала: на Сидерим напали. Нужно торопиться. Не довезти ей тело до родительского дворца, спасти бы сам дворец и короля, и братьев. Она летела в ночь. Она спешила.

— Ваше высочество…

В глазах врагов она стала принцем. Конечно, любой из отряда или придворных вмиг бы распознал в яростном воине принцессу: она и ростом ниже Садара, да и в плечах поуже, но больше некому сказать о том, что Сейдар заняла место брата. Не стремилась, всего лишь взяла его меч и стяг в знак памяти и скорби. И жрец обратился к ней, посчитав мужчиной. Не узнал в неистовом воителе девушку, разумно предположив, что видит перед собой младшего из принцев. Никто не спросит, куда исчезла принцесса, скорее всего, погибла вместе со всем семейством. Остался только принц Садар. Сейдар прекрасно понимала: оставаясь собой, не сможет возродить королевство, не сможет наказать виновных. А ей этого хотелось, зов крови гордого народа стучал в висках, жег сердце. Но… слишком быстро найдётся тот, кто возьмёт наследную принцессу в жены, тем самым присвоив земли Сидерима. Её и спрашивать-то не особо будут, положение не то. И лишь когда Кирит назвал её Садаром, — увидела путь, по которому пойдёт. И всё равно, какой ценой. Не ей в свои двадцать пять сожалеть о том, что не будет семьи и мужа, не будет у неё детей. Она отреклась от себя — женщины, положив все желания на алтарь восстановления государства. Какая разница, чем ей ещё придется заплатить за это? Проклятие неприкасаемых? Не страшно. Теперь она одна за всех. Теперь она — наследник Сидерима, будущий король. А короли не умеют сожалеть о потерянных желаниях, скорбеть о несбывшихся девичьих мечтах.

— Что ж, брат, твоё желание исполнилось. Как он там сказал? Вполне подходит. Отныне я — твой меч, Сидерим.

Глава вторая

— Каждый, кто коснется тебя — умрет.

— Потому что я проклят?

— Нет, потому что ты убьешь любого, кто посмеет дотронуться до тебя. И лишь единственный из всех живущих сможет стать твоим господином.

— Я понял, учитель. Я сам изберу его.

* * *

Генерал Кассим пытался переварить произошедшее за день, пробуя разобрать в уме то, что наслоилось, сбилось в кучу разрозненной мозаикой. И теперь предстояло выложить фрагменты смальты так, чтобы увидеть цельную картину. Возращение из Фуграды с самого первого дня было беспокойным. Воины, которых молодой император выделил в сопровождение отцу Кириту, заметно занервничали, когда жрец вернулся из высокогорного монастыря не один, а вместе с беловолосым красноглазым парнем. По лицу — мальчишка мальчишкой, хотя назвать его ребенком язык не поворачивался. Рослый, широкоплечий, в змеистых движениях, несмотря на крепкое телосложение, сквозила такая грация, что любой мало-мальски опытный воин поймет — опасный противник. Вот только становиться противником этого юнца никто и не пытался. Пусть он и молод, даже слишком, но клеймо проклятого, несущего смерть, читалось в непривычной внешности. Неприкасаемый. И этим сказано все. Многие еще помнили рождение третьего принца. Не надо большого ума, чтобы понять — это именно он, безымянный принц империи Мадерек. И если верить календарям, то ему сейчас шестнадцать лет. Совсем пацан еще. Вот только черты лица настолько обострены, что вполне можно дать все двадцать, а то и больше. Если не знать, кто он такой. Кассим знал.

За путь от Фуграды до Сидерима немного удалось приструнить сопровождение: всё же воины, а не девицы: достаточно объяснить, что если не дотрагиваться до Разящего — такого желания никто и не испытывал — проклятье ни на кого не обрушится. Собственно, поэтому дорога показалась генералу относительно спокойной, пусть и напряженной. Сами неприятности начались именно по прибытии в Сидерим. Разоренное войной крохотное королевство пылало руинами, стенания и плач доносились отовсюду, где виднелись хотя бы жалкие остатки жилья. Гидериане не просто захватили страну — они ее уничтожили, словно это была их настоящая цель. Так землю не завоевывают. На вытоптанных лошадьми, выгорелых, густо политых кровью полях еще долго ничего не вырастет. Не ради территории Гидер пошел войной. О причинах Кассиму задумываться не хотелось: он воин, а не сановник. Все же знамена империи и обмундирование небесного цвета ограждали от каких-либо неприятностей: никто не пожелает делать своим врагом могущественную империю, потеснившую в последние годы даже Рагард.

Столица города-государства полыхала в пожарище так же, как и прилегающие к ней окрестности, состоящие из небольших крестьянских поселений. Генерал лишь высокомерно искривил губы — настолько крошечные страны вызывали в нем чувство жалости. А вот Разящий неожиданно поднялся на стременах, потянул воздух ноздрями и удовлетворенно прищурился. Воинов не испугать видом разрушений и смертей, но этот… Похоже, неприкасаемый откровенно наслаждался тем, что видел, что ощущал.

— Я слышу… как отчаянно бьется твое сердце. Ты ведь не умрешь, ты не можешь умереть. Жди! — глухо произнес Разящий. Первые слова за все дни пути. И не успел генерал что-либо предпринять, не успел Кирит становить неприкасаемого, как тот пришпорил свою жуткую конягу и понесся аллюром к разрушенному городу, из которого доносились отзвуки сражения.

Кассим не поспевал больше за событиями, которые понеслись сорвавшимся под гору колесом. Обрывочное мелькание происходящего. Едва ли не половина армии Гидера, присутствовавшая при захвате Сидерима, положена мечом Разящего. Один. Человек. В голове генерала не укладывалось то, что один человек способен на такое. Да, это не имперское воинство, но и этих жалких провинциалов набралось несколько сотен. И шестнадцатилетний юнец запросто выкосил их, даже не запачкав кровью плащ, размахивая мечом в левой руке, словно это легкий палаш, а не тяжелый двуручник. Впечатление такое, что Разящего едва ли не с пелёнок обучали сражаться с превосходящим по численности врагом.

— Он… невозможен, — покачал головой Кассим после того, как принц Гидера свернул лагерь и отбыл восвояси несолоно хлебавши из-за вмешательства жреца.

— Я говорил покойному императору, что обращу проклятье в благословение. Разве мечтал кто-либо в империи, что у нее появится такой защитник? — прищурился в ответ Кирит. Как бы тихо он ни говорил, голос все равно звенел, выдавая служителя бога Тарида.

Ночь опустилась на затихающий лагерь. Выжженные земли Сидерима остались позади. Расположившийся биваком отряд сопровождения отдыхал. Выкроив несколько минут спокойствия, генерал решил пройтись по окрестностям, чтобы немного осмыслить произошедшее. Видневшийся в свете луны блеск небольшого озера, из-за которого и было выбрано место для привала, манил Кассима своей тишиной и отдаленностью. Лагерь размещался почти в двадцати минутах ходьбы от воды, поскольку ночевать рядом — воевать с комарами, а воины не обучены сражаться против столь мелкого и пакостного противника.

Присутствие в отряде сопровождения не только неприкасаемого, но и наследника уничтоженной страны всерьез беспокоило того, кому император поручил безопасность данного предприятия. Генерал заметно нервничал, поэтому и предпочел прогуляться, чтобы успокоить тревоги и предстать перед подчиненными вновь ледяной глыбой, подавая пример сдержанности и самообладания.

И именно самообладание отказало генералу, когда он приблизился к воде… да так и застыл, прикрывая рот ладонью. Его впервые едва не стошнило от запаха крови. Нет, Кассим был опытным воином, хоть и молод для своего чина. За двадцать лет военной службы тридцатипятилетний генерал успел повидать и не такое. И все же что-то неприятно скукожилось в его груди от увиденного. По всей вероятности, он попал к самому началу… жуткого ритуала. Никак иначе Кассим не мог обозначить для себя то, что происходило на берегу между Разящим и принцем Садаром.

Аккуратно разрезанная на лоскуты одежда принца валялась ветошью у ног, а неприкасаемый острием клинка выводил тайные руны на груди Садара, спина которого уже была испещрена тайнописью. Принц же лишь сжимал крепче кулаки, подняв лицо к небу. Из-под впивающихся в ладони ногтей сочилась кровь, сгущая запах, исходивший из глубоких ран. Стиснув зубы, Садар молчал. Ни одного звука не вырвалось из сжатых губ. Разящий проводил пальцем по кровавым рунам, втирая какой-то порошок, нашептывая что-то настолько тихо, что генерал не мог услышать этих слов, да и не стремился слышать, изумлённо вперив взгляд в окровавленную спину принца.

Закончив с рунописью, Разящий утащил принца в озеро. Садар зашипел, когда холодная вода полилась с ладоней неприкасаемого на его раны. И все же он не закричал, хоть порезы не просто по коже — клинок располосовал мышцы. Заживать будут долго, шрамы останутся навсегда. Кассим смотрел как завороженный, не смея отвести взгляд — Разящий все делал настолько выверено и отточено, словно всю свою короткую жизнь посвятил подобным ритуалам. И все же генерал едва не вскрикнул вместо Садара, когда неприкасаемый, подхватив пленника, которого звал господином, под колени… Нет, Кассим не раз становился свидетелем насилия, в том числе и мужеложства, и нервы у него крепкие, но из-за того, что происходило между этими двоими, хотелось кричать. И не отвести взгляд, не уйти. Запах крови, смешанный с чем-то сладковатым, впивался в ноздри, дразнил каким-то чуждым естеству ощущением, сбивая дыхание, учащая сердцебиение.

— Генералу не надо это видеть, — тихо прошелестел голос Кирита; обычно звонкий, он звучал сейчас непривычно глухо. Мягкая ладонь закрыла глаза Кассима.

— Почему? Почему?.. почему?.. — исступленно шептал генерал, не понимая, почему это зрелище выворачивает его наизнанку, тогда как он видел и более жестокие вещи.

— Потому что это саккар. Можно сказать, магия Разящих. Не магия, но вещь премерзкая. И лучше никогда не присутствовать при их ритуалах, иначе можно лишиться рассудка, — тихо отвечал жрец, обдавая срывающимся дыханием шею Кассима, но все же пытаясь утащить его от берега как можно дальше. Врал. Он сам не понимал, в чём заключаются эти ритуалы, но проще списать на неведомое, чем нарваться на новые вопросы со стороны вояки.

— Что… что это было? — хрипел генерал, оказавшись на безопасном расстоянии от берега: там, где, по всей видимости, отголоски ритуала не ощущались. Кассим пал на колени и пытался отдышаться, тщетно пробуя сфокусировать ошалевший взгляд, отчего жмурился, распахивал глаза и мотал головой. Жрец остался на ногах, упираясь рукой в дерево, чтобы не последовать за генералом на траву, и тоже с трудом переводил дыхание.

— Я не знаю точно, но смею предположить, что это был ритуал, которым Разящие обозначают своих владельцев, — Кирит все же оперся спиной на ствол дерева и сполз наземь, постепенно приходя в себя.

— Владельцев?! Он зовет его своим господином, да. Но… принц Садар хуже раба! Разве с господином поступают… так?! — Кассим был шокирован настолько, что почти кричал. Все же ему досталась довольно сильная доза саккара, и тело все еще трясло как в лихорадке.

— Вы так молоды, генерал. А Садар — молодец. Быстро понял, что к чему. Все просто, дорогой Кассим, есть клинок, есть ножны. И если воин не способен вложить меч в ножны, то владеть этим мечом не достоин, — криво усмехнулся жрец.

— Проклятье, жрец, я не юнец желторотый, пусть никогда не делил ложе с мужчиной, но точно знаю — никакого подвига в этом нет, — взъярился Кассим, не получив ответа, который бы его удовлетворил.

— Ошибаетесь, генерал. Это ведь ритуал. Принц выдержал такую боль, что вам и не снилось. Вдыхать саккар — и то небезопасно для самочувствия, а уж когда его втирают в раны… И даже не вскрикнул. Я не знаю, что именно делают Разящие, зато видел тех, кто не пережил подобного ритуала. Вернее, видел их изуродованные трупы. Хотя и не знал, что ритуал предполагает соитие. Хм, либо я чего-то упустил, либо этот Разящий внес свои поправки, — Кирит отдышался, избавив грудь от удушающего запаха зелья и, встав на ноги, протянул руку Кассиму, предлагая подняться с колен.

— Принять клинок в ножны? — саркастично усмехнулся генерал, понимая двусмысленность этой фразы.

— Именно так, генерал Кассим, — жрец улыбнулся мягко… и как-то так, что у генерала едва опять не подкосились ноги.

* * *

Раны не торопились заживать, правда Разящий сам бинтовал Садара и следил за повязкой, проявляя почти беспокойство и сдержанную заботу. Во время ритуала он даже не удосужился удивиться тому, что тело принца — девичье. Да, под одеждой незаметно, постоянные тренировки расширили плечи, сделали руки пусть и не такими мускулистыми, как у бывалых воинов, но и женскими их больше не назвать. Поджарый пёс, а не девица, от женских форм остались лишь намёки, легко скрываемые одеждой и, тем более, доспехом. Неприкасаемый не спрашивал, Сейдар молчала, решив раз и навсегда, что отказывается от самой себя и никогда не возропщет. И стала братом даже в своих мыслях, примерив если не лицо его, то хотя бы мимику и жесты: в отличие от сестры, Садар частенько улыбался, любил шутить и всегда выглядел неунывающе. Сдержанная, даже угрюмая, Сейдар уснула, почти умерла, уступая место выбранной маске.

Прислушиваясь к говоркам, принц узнал, что проклятому всего лишь шестнадцать, и он моложе самого принца на девять лет, а не на четыре-пять, как показалось изначально. Поняв это, Садар зашипел от злости. Мальчишка. Пусть неприкасаемый, но всего лишь мальчишка. После первой ритуальной ночи последовали и другие, менее пыточные и возвышенные. И наследнику оставалось лишь рычать от бессилия, сдерживая слово, что отдаст все, позволяя белобрысому чудовищу насиловать его снова и снова, понимая, что стерпит, смолчит, но никогда не простит попранной гордости. Постепенно между воинами поползли шепотки, от которых у Садара шерсть на загривке вставала дыбом.

— Смотри-ка, едет, как ни в чем не бывало. Удобно ли сидеть в седле этой подстилке проклятого? — донеслось до ушей Садара. Рука непроизвольно дернулась к ножнам… которых нет. И все же голова обидчика полетела с плеч, срубленная молниеносным клинком. Разящего.

— Зачем ты это сделал? — прошипел принц, становясь похожим на разъяренного хорька, понимая, что он бы вызвал на поединок злоязыкого солдата, предпочитая одержать победу в честном бою, а не вот так размахивать с наскоку клинком, не дав возможности обороняться. Шипеть на этого сумасшедшего уже входило в привычку.

— Мой господин хотел смерти этого человека и потянулся за мечом. Я — твой меч, господин, — ровным голосом ответил Разящий. Садар умолк, не зная, что на такое можно ответить. По-своему неприкасаемый был прав — принц хотел смыть кровью нанесенное оскорбление. Подоспевший на шум генерал смачно выругался, от досады сплюнув. Отец Кирит окинул отряд таким взглядом, что едва не сравнял воинов с землей, и произнес:

— Кому дорога жизнь — тот попридержит язык.

После этого случая все притихли, и чтобы там не носили в мыслях солдаты, но произносить вслух не решались, побаиваясь даже косо смотреть в сторону принца Садара.

Глава третья

— Потому ты и избрал женщину своим владельцем, что важна… постель?

— Постель, как ты это называешь… хм, нет, не важна, просто это единственное, из-за чего я ощущаю себя живым.

— Но ты зовешь себя мечом и сам себя считаешь оружием, тогда зачем?

— Меч должен быть живым, иначе он — не более чем кусок стали. И еще, Разящие убивают женщин, с которыми делят ложе.

— Меня же не убил.

— Так ты мой господин, тебя — всегда успеется.

— Мальчишка. Тупой безголовый мальчишка.

* * *

Мадерек, год 2565

— Скажи, Кирит, неужели ты хотел сделать императора владельцем этого "меча"? — Кассим недобро прищурился, глядя на жреца.

— Дурные у тебя мысли, генерал. Император чист и непорочен, даже если у него гарем из тысячи наложниц. Нет, я сам планировал стать владельцем Разящего, таким образом обеспечив его преданность империи. Хотя не помню, чтобы подобное упоминалось в описании ритуала, — улыбнулся жрец, отвечая звонким голосом, от которого генерал невольно поморщился. Все же голоса служителей Тарида отличались излишне "колокольчиковым" тембром.

— И тебя не коробит от мысли, что этот неприкасаемый сделал бы с тобой?

— Ни в коей мере. Это не имеет значения, я же жрец, мне всё равно, что станет с моим телом. Нас этому учат. Почти так же, как неприкасаемых учат быть оружием.

— А они все… такие огромные? Для шестнадцатилетнего мальчишки Разящий крупноват, не находишь? Не многие взрослые мужи могут сравниться в ним, а ведь он еще, поди, растет, — поинтересовался генерал. По всей видимости, его беспокоило то, что юнец чуть ли не на полголовы выше самого Кассима, а уж тот коротышкой вовсе не считался.

— Да, они все такие. Вымахивают под два метра, и плечи широченные. Их же берут младенцами в "обучение" и тянут специальной дыбой, да еще и кормят чем-то особенным, чтобы кости были крепкими. Вот только выживают немногие из этих детей, — пояснил жрец.

Кавалькада въехала под крепостные своды ворот Мадры — столицы Мадерека. Копыта лошадей, шествующих по улицам огромного богатого города, зацокали по камням брусчатки. Садар поморщился. В сравнении с этой громадиной Сидерим смотрелся жалкой деревушкой. Гордость наследника была задета. Он сам удивился, что у него еще осталась эта самая гордость. Лишенный наследия, народа, страны, чести, казалось, принц должен смириться со своей участью и стать покорной молчаливой игрушкой безумного проклятого мальчишки, для которого не существовало ценностей, по крайней мере, тех, что дороги и понятны обычным людям. И все же, глядя на великолепие имперской столицы, на её светлые дома из прочного дорогого камня, пышные храмы и богатые дворцы вельмож, принц Садар мог думать лишь о том, как вернется в своё разоренное, стёртое с лица земли королевство и возродит его. Отстроит, возведя такой же невероятный город. Нет, он не думал о завоеваниях, лишь хотел вернуть то, что принадлежит по праву. По праву рождения. Сейдар или Садар — не имеет значения — как ни крути, но истинный правопреемник короля по крови, не самозванец. А стало быть, страну нужно вернуть в законное владение. Вернуть и вознести на такую высоту, чтобы никто более не посмел ступить с мечом в руках на землю Сидерима.

Жемчужина пустыни, Мадра, раскинулась в предгорьях северных отрогов Зальмекского хребта. Город прижимался к высоким скалам, отчего защищать его становилось намного проще: в горы враг не полезет, и нападения оттуда ждать не приходилось, если и решит кто-либо вторгнуться, то лишь со стороны пустыни, а там враг как на ладони. Благодаря такому расположению главный город Мадерека был действительно неприступен. Южная империя процветала, с каждым годом увеличивая свою мощь и влияние на мировую политику, значительно потеснив в последнее время своего извечного соперника — Рагард. Рагардцы возмущались подобными изменениями, но вступать в открытое противостояние с Мадереком пока остерегались, предпочитая стравливать между собой приграничные мелкие королевства, являющиеся своеобразным буфером между ними. Более открыто Рагард выступал в торговой войне, значительно завышая цены на большинство продуктов, в которых нуждались почти все южные страны. Обрушивая стоимость металлов настолько, что императору Мадерека приходилось, неся убытки на рынке оружия, лихорадочно подписывать один указ за другим, лишь бы оказаться конкурентоспособными.

Именно в это время и подоспел отец Кирит со своим предложением вернуть в империю младшего брата нынешнего правителя, как предупреждение Рагарду: Мадерек может и разгневаться, и у него есть оружие, способное сделать гнев весьма ощутимым. О сокрушающей силе Разящих знали разве что государи больших стран. Не то чтобы само наличие этих воинов являлось секретом, но они были столь малочисленны, что само их существование оставалось незаметным. Да и не удавалось до сих пор никому из правителей заполучить в руки столь опасное оружие, коим являлись выжившие неприкасаемые. Воспитанные тайной сектой последователей Азита, бога войны, они тренировались как защитники границ всего Таридата и в услужение монархам не шли. Неизвестно, на что полагался император, на кровное ли родство с одним из Разящих, на хитроумие ли жреца, но согласие на возвращение безымянного принца он дал, более того, даже выделил отряд под командованием генерала в сопровождение Кириту. Нет, положение Мадерека не было плачевным, скорее наоборот, но припугнуть Рагард хотелось. Как минимум во избежание открытой войны. Не рискнут, если узнают, какого сильного защитника приобрели мадеране. Император Нагириез слыл разумным и справедливым правителем и всеми силами пытался избежать кровопролития и гибели своих подданных, однако последнее слово в возникшем противостоянии хотел оставить за собой, утерев нос зарвавшимся рагардцам.

Брусчатка сменилась каменными плитами центральной площади, отшлифованными тысячами конских копыт. Местные жители презрительно косились на светловолосого принца Садара. Все же на фоне чернявых темноглазых мадеран он выглядел бельмом. Спасало разве что облачение имперского воина, которое надел сидеримец после того, как его собственная одежда оказалась уничтожена Разящим. Сафьяновые сапоги с острыми загнутыми по мадеранской моде носами, синие с голубыми лампасами шаровары, безрукавка на шнуровке поверх реддека, прикрытая небесно-голубым бурнусом. Только благодаря этому жители столицы не забросали камнями того, кто столь похож на давнего врага. Не повесишь же на себя табличку, что не рагардец, а для жителей юга любой светловолосый — значит, северянин. Поймав несколько таких взглядов, Садар едва сдерживался, стараясь не схватить рукоять меча, которого не было. И все же он хорошо помнил, чем закончился подобный жест. Не хватало только, чтобы безумный альбинос порубил мирных жителей за косые взгляды. Поэтому принцу оставалось лишь скрипеть зубами, молчаливо снося очередное унижение. И вдруг он оказался выдернутым из седла и усаженным впереди Разящего. "Владелец меча" злобно зашипел на свое "оружие", поскольку то, что его таскают, как куклу невесомую, еще более унизительно, чем презрение горожан. Однако мадеране теперь старательно отводили глаза, не рискуя столкнуться с багровым взглядом обнажившего голову неприкасаемого, словно демонстрирующего клеймо проклятого.

Дворец императора оказался столь подавляюще великолепен в переплетении каменных кружев, взлетавших арками высотой в пять человеческих ростов, что Садар невольно вжал голову в плечи, когда кавалькада въехала на обширный двор, миновав внутреннюю малую крепостную стену, являющую собой дополнительное защитное кольцо, ограждающее резиденцию правителя от города. Мадра, и уж тем более дворец императора, были воистину неприступны. Принц лишь болезненно прищурился, как от пощечины, — будь в Сидериме такие стены, никакой Гидер не решился бы напасть. Сожаление, обида на нищенство собственной страны едким огнем расползались в груди наследника. Нет, он обязательно вернет своё государство и сделает его таким же неуязвимым. Он сможет.

Просторные коридоры, окнами выходящие в дворцовый двор, засаженный диковинными цветами и деревьями, сменились величественным залом. Стрельчатые оконные проемы уходили вверх, изящными вычурно-резными дугами сходясь к центру купола. Бело-голубая мозаика украшала стены и потолок изысканными картинами, демонстрирующими богатство и процветание империи. Пышные толстые ковры гасили звук шагов, топя подошвы сапог в густом плетении узелков. В огромном зале, казалось, было одновременно пусто и многолюдно. Помещение было столь просторно, что выглядело совершенно пустым, несмотря на столпившихся у императорского трона придворных.

Представ перед правителем Мадерека, Садар почтительно склонил голову, но не более, чем того требовала вежливость государя. Император ответил таким же кивком, не провоцируя изначального противостояния между странами, пусть одна из них и исчезла уже с лица земли. Зато оставались другие мелкие королевства, и, оступившись с одним, можно запросто настроить против себя и их, а этого императору хотелось менее всего. Поэтому он и следовал неписаным правилам поведения с венценосными особами вне зависимости от размера их государства, будь то империя или город-страна. Принц оценил предусмотрительность владетеля одной из крупнейших империй и, будучи не чужд политики, быстро догадался, что Мадерек готов заигрывать даже с самыми незначительными княжествами, перетягивая их на свою сторону, чтобы обложить Рагард, как зверя в логове, оставив без союзников. Незаметная улыбка скользнула по губам наследника. Он понял, что именно под сводами этого дворца начнет строить королевство. И лишь заскрипел зубами, когда жрец передал своему суверену корону и скипетр Сидерима, отнятые у гидериан.

— Со всем уважением к императору Мадерека. Отец Кирит, вы не должны передавать вашему правителю как трофей символ власти Сидерима. Пока я жив — королевство существует, — голос Садара сталью разрезал воздух тронной залы. Генерал Кассим, также присутствующий на приеме, недоверчиво покосился на принца. За пару недель, проведенную в пути, он и не заметил, что сидеримский наследник обладает таким голосом и… таким характером, что сможет настолько дерзко противостоять решению жреца.

— Принц Садар, вы считаете, что вправе… — попытался осадить сидеримца Кирит, но Садар прервал его, не дав договорить:

— Считаю, что вправе. Вам ведь необходим Разящий? — он поднял на императора глаза, в которых сверкнула такая же сталь, как и в голосе. Взгляды скрестились. Правитель Мадерека позволил себе натянуто улыбнуться.

— Отец Кирит, верните венец и скипетр законному владельцу, — произнес он, понимая, что битву проиграл. Однако впереди еще достаточно подобных сражений, и уступать император не собирался. Не уступил бы и сейчас, если бы не был предупрежден о том, что Садар стал владельцем Разящего, а с таким аргументом спорить сложно. Придется выискивать варианты того, как склонить к сотрудничеству сидеримского наследника, который оказался совсем непрост, несмотря на мнение, что составили генерал и жрец. Ошиблись оба: вовсе не сломанная игрушка стояла перед троном. Лишенный всего, но непобежденный. Настоящий государь пусть и несуществующей страны. И считаться с собой заставит, даже не имея армии за плечами. Хотя как раз армия у него есть. И возвышается за спиной рослым альбиносом, более похожим на демона из легенд, нежели на человека. Неприкасаемый прикрыл глаза, словно отстранившись от происходящего. Заметил ли кто-нибудь слабую улыбку на его губах? Скорее всего — нет. Внимание всех было приковано к двум правителям, сошедшимся в безмолвной схватке.

Две алые розы скрестили стебли на лезвии меча, пронзающего дважды обрамление: кольцо изумрудной змеи, свившейся вокруг цветов. Вышитый шелком герб Сидерима красовался на белоснежном плаще, наброшенном на плечи Садара, одетого в ослепительно-белые одежды. Священный цвет, который позволителен лишь правителям, жрецам и девушкам при вступлении в брак. Любого другого человека ждала жестокая кара, если бы на его одеянии нашлась белая вставка. Наказывали во всех странах в зависимости от законов, однако везде "закон белого цвета" был настолько строг, что желающих нарушить не находилось. По сути, принц обязан разбавить цветом флага свое облачение, ведь он — не король, и об этом свидетельствовал тонкий золотой обруч, украшающий чело. Венец наследника, так он назывался. Вот только наказывать этого самого наследника некому, не осталось никого из Сидерима, кто выше принца по статусу, чтобы покарать за дерзость.

— Что ж не примерите корону? — отпустил шпильку Кирит, увидев Садара.

— Короновать меня может лишь Верховный жрец Сидерима, а у меня такового пока нет в наличии, — спокойно ответил принц, сделав ударение на "пока". Кириту оставалось лишь проглотить новую дерзость и удалиться, поскольку за спиной Садара уже привычно замаячил альбинос.

Глава четвертая

— Как считаешь, много пользы будет от Разящего?

— Мне кажется, хлопот будет больше.

— Тогда зачем ты вообще решил его вернуть?

— Кассим, вот ты предполагал, что появится этот принц? Нет? Вот и я не предполагал. Знаешь, я жрец, а не провидец.

* * *

Узкие лоскуты кожи падали к ногам Садара. Разящий с каменным бесстрастным лицом проводил ритуал. Вторично проходя через пытку, принц не боялся так, как в первый раз: да, будет больно, но терпимо. Совсем не страшно. Он точно знал, что произойдет, а значит — достаточно собрать все свое мужество, стиснуть зубы и выдержать. Это всего лишь тело.

— Закричишь — убью. Либо научишься сражаться с болью, либо умрешь, — сказал Разящий перед первым ритуалом.

И сейчас так же, как тогда, с пальцев неприкасаемого в раны втиралась отрава, жгучей болью растекаясь по всему телу Садара. Если бы Разящий только кромсал кожу, если бы только насиловал — принц стерпел бы, не поморщившись. Не та боль, которую не в силах выдержать воин. Как самый младший наследник, которому вряд ли достанется трон, он с малых лет готовился стать полководцем. Да, наук, политики и уроков управления страной не чурался, не позволяя себе закостенеть в военщине, жадно впитывая любые знания, которые необходимы тому, кто рядом с троном. Король был строг и непреклонен в вопросах образования всех своих детей.

И все же это было невыносимо, то, как выжигало изнутри ядовитым огнем зелье, которое Разящий щедро втирал в порезы. Садар сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Закрыл глаза и видел слезы тех, кто выжил в бойне с Гидером, кто рыдал, кричал, срывая голос над мертвыми телами отцов и сыновей, над растерзанными девушками, лишившими себя жизни, не снеся позора. И не мог позволить себе вскрикнуть, не мог предать тех немногих, кто еще звались сидерианами. Понимал, что должен выжить, вынести все, что уготовано судьбой и проклятым безумцем, и… сделать его своим оружием, первой ступенькой к трону.

Тонкие руны замысловатой вязью вырисовывались на предплечьях. Когда прекратят кровоточить и зарубцуются, то останется витиеватое заклинание, которое не уничтожишь, даже содрав кожу — альбинос взрезал мышцы, делая свой след на теле принца вечным.

— Сколько еще? — устало спросил Садар, когда Разящий, завершив ритуал полностью, разлегся на постели, уложив голову на груди принца, словно слушая сердцебиение.

— Еще три, — сухо ответил он. Сердце билось ровно.

— Почему ты выбрал именно меня?

— Потому что твоя отвага звенела в воздухе.

Светлая комната завалена книгами поверх бесчисленных пуфиков и подушек, разбросанных по полу. Кирит скрипнул зубами, но не посмел отказать Садару, за что был вознагражден победной ехидной ухмылкой. И теперь принц кропотливо выписывал в толстый том необходимые сведения, составляя политическую и торговую карты. Ранее он не настолько интересовался большими государствами и общей картиной взаимоотношений: для крохотного королевства это не имело ровным счетом никакого значения, ведь если одна из империй положит глаз на такую страну как Сидерим, то той останется лишь сдаться. Но наследник Сидерима поставил себе целью построить сильное могущественное государство, и поэтому штудировал трактаты, глотая жадно строку за строкой, выписывая результаты размышлений, перечитывая, комкая страницы и вновь склоняясь над столом.

— Чем занят мой господин? — Разящий уселся на пол, обняв колени Садара. Проявившиеся щенячьи повадки альбиноса раздражали принца, особенно учитывая их отношения. В такие моменты он закрывал глаза, считал мысленно до десяти и заставлял себя вспомнить, что перед ним искалеченный ребенок, пострадало не столько тело которого, сколько разум.

— Твой господин учится быть королем, — ответил наследник Сидерима, не отрываясь от чтения очередного фолианта.

— Зачем это моему господину? — в такие моменты Разящий был больше похож на ребенка, чем на грозного воина и мучителя, сдиравшего кожу и насиловавшего "своего господина".

— Потому что я не хочу никому подчиняться. Вот скажи, неужели ты стерпишь, если твой господин станет слугой? — в хитром прищуре Садара застыла серая сталь. Она застыла, казалось, еще в момент, когда его взгляд столкнулся со взглядом императора. Именно в тот миг принц принял решение, от которого не отступит. Но, возможно, это произошло гораздо раньше.

— Если это случится, то я убью своего господина. Я — слишком хорошее оружие, чтобы принадлежать рабу, — спокойно ответил неприкасаемый. Иногда принцу хотелось услышать, как этот голос дрогнет. Вот только неизвестно, что должно произойти, чтобы альбиносу изменило самообладание.

— Вот и учусь. Хотя странно слышать подобные речи от того, кто сделал меня своим пленником, пусть и из-за данного мною слова, — не удержался принц.

— Ты ошибаешься. Когда поймешь, то перестанешь считать себя пленником, — равнодушно ответил Разящий, словно его это не касалось.

— Мальчишка, самоуверенный мальчишка. Когда я пойму, для тебя будет поздно понимать, какую совершил ошибку, — неслышно прошептал Садар, возвращаясь к учебе.

Раскаленный плац лоснился вытоптанным током. Утрамбованный сотнями, тысячами солдатских ног, он стал тверже камня и давно уже не смягчал падения воинов на тренировке. Седобородый мечник отвлекся от муштры новобранцев, приставил ладонь козырьком к бровям и нервно сплюнул себе под ноги, рассмотрев приближающуюся парочку. Приказ содействовать неприкасаемому и чужеземному принцу был отдан, едва эти двое появились во дворце. Вот только до этого момента старик полагал, что данный приказ его обойдет стороной — чего им делать на плацу-то? Ошибся.

— Чего изволите? — раздраженно спросил седобородый подошедших.

— Плац освободи. Учить господина будем, — ответил Разящий, пропустив мимо ушей сарказм в голосе старика.

— Чему ты меня учить вздумал? — поинтересовался в свою очередь Садар. Он пошел вслед за альбиносом, не спросив — куда и зачем. Ранее надобности не возникало. Завидев плац, подумал, что мальчишка решил тренироваться, чтобы не разнежиться в дворцовой роскоши. Принц и сам не прочь размяться, но, услышав, что его будут учить, — удивился.

— Да делайте, что хотите, — вояка развернулся к новобранцам и дал отмашку, мол, пошли отсюда. Те с площадки убрались, но далеко решили не идти, застолбив "зрительские места" по периметру. Уж больно интересно стало юнцам безусым, едва примерившим мундиры, посмотреть, что же такое будет здесь происходить, а далеко их вроде и не прогоняли.

— Учить буду владеть мечом, — ответил принцу Разящий, кивнув одобрительно старику, мол, пусть смотрят. Лишь бы под клинок не лезли.

— А ты не зарываешься? Я кто тебе, ребенок неразумный? — Садар был хорошим мечником и мог посрамить в поединке многих. Альбинос задел гордость воина.

— Ты не понял, я буду учить тебя владеть настоящим мечом. Вы не умеете. Никто из живущих, — неприкасаемый произнес это как-то устало. Но принц успокоился, внезапно осознав, что тот говорит не об улучшении приемов, а о чем-то совершенно ином.

— Хорошо, посмотрим, на что сгодится твоя наука, — согласился Садар, понимая также — мастерства самого Разящего ему не достичь никогда. Потому что у того какая-то непостижимо нечеловеческая сила и скорость.

Красно-белая туника вместе с бурнусом повисла на ограде площадки. Принц остался в реддеке — жесткой бинтовке, закрывающей торс воина. Обвязав голову отрезом белого шелка, Садар стал хотя бы издали похож на южан, прячущих макушки под причудливыми чалмами. Рассевшиеся по краям плаца новобранцы присвистнули от удивления, беззастенчиво разглядывая оголённые части тела принца. Рунопись на груди, спине и предплечьях уже зарубцевалась, оставив вычурные строки золотисто-голубой вязи символов. На запястьях следы ритуала все еще имели покрасневшую окантовку, зажив не до конца. Обычно лишь жрецы покрывали тело знаками, и поэтому неопытные мальчишки гадали, кто же перед ними, раз так изукрашен, прикидывая, насколько под реддек уходят символы. Сидеримец наградил зевак столь красноречивым взглядом, что любопытствовать им перехотелось, вот только смотреть на Разящего оказалось еще более боязно, чем рисковать нарваться на гнев императорского почетного гостя.

Неприкасаемый вручил свой меч принцу и попросил показать, на что способен. Садар досадливо крякнул, ибо более привычен к полуторнику. Двуручник Разящего только тому и подходил: хоть по весу, хоть по длине. Альбинос ухмыльнулся, кивнул седобородому, мол, принеси господину меч по росту, и по прибытии нового клинка забрал свою орясину, раздаривая ехидные смешки. Принц взъярился, поняв, что несносный мальчишка издевается.

— Убью!

— Давай!

Сталь зазвенела о сталь. Принц закрутился волчком, видя перед собой более массивного противника и привычно пытаясь компенсировать силу стремительностью. Однако он на миг забыл, кто перед ним — этот увалень не так прост и… не увалень вовсе: молниеносно быстр, и этой скорости Садару не достичь. Буквально пара выпадов, и принц понял — бесполезно. Остыл немного, все еще злясь, но пытаясь теперь не слепо рваться на острие меча, а выискать слабое место. Повертелся вокруг противника, с досадой понимая, что именно слабых мест и нет. Каждый удар приходился аккурат на широкое лезвие двуручника. Сам же Разящий не нападал.

— А ты хорош. Лучше, чем я думал. Что ж, приступим, — вслед за словами, ладонь альбиноса закрыла рот и нос Садара, вынуждая вдохнуть находившийся в ней порошок.

— Что… что это? — захлебнулся словами принц, узнавая запах жуткого зелья, втираемого в руны-раны, чувствуя, как не нужная в данный момент и вообще давно забытая нега сладострастия расползается по телу. Совсем не боевое возбуждение завладело Садаром, и он тщетно попытался совладать с собой, вернуться в нормальное состояние, а не плавиться в плотских желаниях. Причем настолько сильных, что голова закружилась, и плац поплыл перед глазами.

— Не сопротивляйся, глупо. Сделай это своим оружием. Сражайся, получая удовольствие. Такое удовольствие. Слейся с мечом воедино, позволь ему стать частью тебя, — Разящий был необычайно серьезен, хотя Садар почти решил, что это очередная шутка безумного альбиноса. Не шутка. Это и есть то самое обучение? И если попытаться поймать здравую мысль, то… хитро, ой как хитро придумано. Если суметь направить желание…

… слиться воедино, в танце тел, как любовники… позволить овладеть собой. Только так можно стать единым целым с мечом, впустив в себя. Даже сквозь туман желания Садар осознал эту простую мысль. То, к чему его так долго подталкивал Разящий, насилуя каждую ночь. И заскрежетал зубами:

— Придурок! Ты ласковым быть не пробовал? Я бы быстрее понял!

Выплеснув злость, принц позволил себе… расслабиться, чувствуя, как разливается по венам ядовитое наслаждение, смешиваясь с совершенно новым экстатическим ощущением единения с оружием. Не действие, не движение, но ощущение. Открыв глаза, Садар попробовал сконцентрировать туманный взгляд на альбиносе и… взбесившимся ураганом ринулся на Разящего, в долю секунды выбив из того ленивую уверенность движений. На этот раз противник оборонялся всерьез. Да, силы по-прежнему неравны, и значительный перевес оставался на стороне неприкасаемого, но все же это перестало походить на игру кошки с мышкой. Зрители взвыли и засвистели. Новобранцы откровенно болели за принца, ранее на их глазах столь поруганного в умении владеть мечом.

Поединок продолжался несколько минут, и у Разящего даже слегка сбилось дыхание — столь неистов был Садар. И все же принц выдохся слишком быстро, стоило ослабнуть действию зелья — в момент повис на руках неприкасаемого, обмякнув. Порошок имел свойство высасывать силы после того, как уходила эйфория.

— Паскудная у тебя наука, Разящий, надолго не хватает, для боя не сгодится, — прохрипел Садар, пытаясь перевести дыхание.

— Мой господин должен научиться этому без зелья, — ответил альбинос, отправив клинок в ножны и поднимая обессилевшего принца на руки.

Глава пятая

— Этот младенец должен выжить. И должен стать Разящим.

— Почему он так важен?

— Потому что он принадлежит императору Мадерека.

— Сто тысяч золотых.

— Разве вы не по доброй воле берете под опеку проклятых?

— Мы не станем растить бесплатно воина для империи.

* * *

Кассим замер в тайном наблюдательном пункте. По приказу императора с Разящего и Садара не спускали глаз. Вот только поручил правитель столь щекотливое дело тому, кто изначально замешан в истории с неприкасаемым, — генералу, чей чин достаточно высок для посвящения в подобные тайны. И теперь он выстаивал по ночам в тайных переходах, подсматривая в замаскированную щель: что же происходит между этими двумя, когда они остаются наедине. Хотя его самого уже порядочно тошнило от повторяющейся из ночи в ночь картины,

Кассим присматривал за спальней. Низкая кровать, изголовьем придвинутая к стене, легкий полог тончайшей газовой ткани прозрачным балдахином укрывал постель от москитов. Стены, обшитые богатым шелком голубого цвета с лазоревым тиснением. Убранство комнаты: немногочисленная мебель, кровать, пара сундуков и низкая тахта. Всё изготовлено из драгоценного дерева темно-орехового цвета. Даже сам воздух императорского дворца пропитывал эти покои: в тонкий аромат молодого вина вплетались нити запахов мирта и тамариска, приправленные сладковатым привкусом халвы и специй.

Сегодня все было иначе. Кассим даже потер глаза, не веря в то, что видит. Принц вовсе не вел себя покорной овечкой, в которой выдавала волка лишь ярость в глазах. Нет, он налил кубок вина, залпом осушил его и, сорвав с себя верхнюю одежду, оставшись в лёгкой сорочке, толкнул Разящего на постель, усевшись верхом, и взмахнул рукой, распыляя в воздухе мельчайший порошок. Генерал бы и не заметил крохотных пылинок, но догадался о совершенном действии, учуяв тончайший запах… мускуса и амбры, и еще чего-то незнакомого, от чего защекотало ноздри. И, кажется, этот запах был ему знаком. Только в тот раз находился на более безопасном расстоянии.

— Принять? Что ж, я научусь. Принимать, владея, — слова Садара донеслись до слуха генерала, пока он пытался сдержать чих.

Пол ушел из-под ног, и Кассим едва удержался, цепляясь за стену, чтобы не упасть. Больше он не мог расслышать слов, лишь жадно прикипел взглядом к тому, что происходило в комнате, мысленно ругая себя, пытаясь протрезветь от накатившего дурмана и… возбуждения. Последнее всерьез озадачило и обескуражило. Он злился, силился охладить собственный неуместный пыл, но получалось крайне плохо, вернее, совсем не получалось. Сладострастие лишь нарастало, постепенно выводя Кассима из равновесия, — он готов был взвыть и броситься прочь от этого места, испугавшись, что выдаст себя с головой.

И вдруг мягкая ладонь закрыла рот генерала.

— Тише, — едва слышно прошелестел шепотом знакомый голос, и Кассим впился зубами в поднесенную ко рту ладонь, давя срывающийся вскрик.

Жрецу стоило немалых усилий оттащить бьющегося в экстазе генерала в комнату, свою, потому что она ближе. Кассима еще трясло как в лихорадке, а Кирит тем временем возился с зельями, в итоге силой залив в рот пострадавшего полкубка какой-то жидкости. Помогло. Жертва порошка пришла в себя, едва не набросившись с кулаками на "спасителя".

— Да как ты посмел?!

— Успокойся, выхода не было, тем более, я жрец, и не такое делать приходилось. Если бы я не подоспел, то ты впал бы в неистовство. Увы, но противоядия с собой не ношу, пришлось действовать по ситуации, — спокойно ответил Кирит.

— Противоядия? — переспросил, немного успокоившись, генерал. Все же, здраво рассудив, он понял, что жрец прав, ситуация сложилась аховая, и даже по осколочным воспоминаниям осознавал, что был на грани помешательства.

— Да, ты надышался саккаром. Я уловил слабый запах, так что вряд ли ошибаюсь, к тому же противоядие сработало правильно. Только вот… это Разящий его развеял по комнате столь щедро, что и тебе досталось?

— Нет, принц.

— Принц?! — глаза жреца округлились в удивлении и… мгновенно сощурились в узкие опасные щелки. — Действительно, Садар не так уж прост. И если он всё же станет владельцем Разящего не номинально, то проблем не избежать.

— А разве он не стал им? — спросил в недоумении Кассим.

— Пока нет. Его можно назвать разве что носителем, но никак не владельцем. Проклятье! Если он покорит альбиноса, это будет… лишним для политики и безопасности империи.

— Может… принца убить или выслать?

— Кассим, не разочаровывай меня в своих умственных способностях. Убить — и Разящий будет крушить все, что видит перед собой, пытаясь отомстить за смерть господина. Придется его уничтожить, а мертвый он нам бесполезен. Изгнать — и он пойдет за своим хозяином. Тут другое нужно.

— Но что?

— Я думаю.

Вокруг тренировочной площадки сгрудились юнцы-новобранцы. С каждым днем их становилось все больше: слухи о двух мастерах меча быстро расползлись по казармам, и если старшие лишь головой покачивали, то молодежь ринулась смотреть на поединки, которые вот уж месяц ежедневно происходили на плацу.

— Сегодня попробуем без саккара, — произнес Садар, приблизившись к Разящему вплотную. Разочарованно-возмущенным вздохом сопроводили зрители крепкий поцелуй, которым наградил принц альбиноса. И одобрительный вопль последовал за тем, как спустя мгновение, неровно задышав, Садар ринулся смертоносным вихрем на проклятого, вынудив того попятиться, высвобождая меч из ножен.

Поединок был коротким, но весьма напряженным. Садар заставил Разящего поднять удивленно брови и особо расслабляться не позволил. Зрители делали ставки — сколько минут на этот раз продержится сидеримец до того, как неприкасаемый выбьет его меч из рук. Двенадцать минут. И принц, согнувшись пополам, тяжело задышал, проводив взглядом улетевший клинок. Однако и сам альбинос смахнул капельки пота со лба и над губой. Легкой добычей Садар уже не являлся и запросто положил бы любого другого противника, а то и двух. Если бы ими являлись обычные воины.

— Хорошо. Но для настоящего боя ты еще не готов. Слишком быстро… остываешь. Учись наслаждаться этим, — произнес Разящий, протягивая меч Садару. Поскольку порошок не использовался, то принц не упал без сил и мог дойти до комнаты самостоятельно.

Они ушли с площадки, сопровождаемые восторженными шепотками. Все же зрители были хоть и неопытными мечниками, но скорость и ловкость обоих соперников вполне могли оценить. И оценивали очень высоко. Однако никто не обратил внимания, что в последние дни пристальный взгляд генерала следит за тренировками. И этот взгляд был настороженным. Наблюдая, Кассим понял, что принц почти достиг его уровня, а значит стал более опасным. Генерал являлся одним из лучших мечников империи.

— Вы отправляетесь во главе отряда для подавления мятежа в Западный Мадерек, — почти ласково улыбнувшись, произнес Кирит.

— Для подавления? Скорей уж для уничтожения, раз император посылает Разящего. Хотя занятно, насколько помню, это свободная провинция, а не часть империи. И, как я понимаю, возможности отказаться нет? — спросил Садар. Альбинос молчал, оставляя решение за господином. Он предпочитал не вмешиваться в подобные разговоры.

— Называй это, как хочешь, сидеримец. Да, права на отказ нет. Должны же вы как-то оправдывать свое существование. К тому же демонстрация силы прихвостням Рагарда, поднявшим мятеж, не помешает, — ехидно оскалился жрец, возвращая принцу одну из "долговых" улыбочек.

— И невольно возникает вопрос, так ли хорош император, раз его союзники бунтуют, наслушавшись каких-то там северян, — меланхолично продолжил Садар, никак не реагируя на колкости Кирита. Жрец поморщился, оставив без ответа выпад принца. Тот удовлетворенно усмехнулся, разглядывая потолок.

— Весело, Садар Сидеримский? — поинтересовался жрец.

— Да, такая птичка забавная на фреске. Как называется, не знаю только, — сделав вид, что речь изначально шла о фреске, и лишь она занимает его внимание, ответил тот.

— Иволга, — неожиданно произнес Разящий.

— Что — иволга? — едва ли не хором переспросили альбиноса Кирит и Садар и почти зашипели друг на друга.

— Иволга на фреске. Птичка такая, на иве живет, — наставительно просветил их неприкасаемый с высоты своего роста. Принц прыснул в кулак, жрец побагровел.

Уходя, Кирит не заметил, что ему в спину уставились два смеющихся взгляда. Улыбок Разящего он вообще не замечал. Вернее, неприкасаемый не показывал их никому, кроме Садара. Но лучше бы жрец оглянулся еще тогда, чтобы увидеть эти две пары глаз: серые и багровые, такие разные и такие одинаковые, прячущие за веселостью сталь решительности. Намного позже Кирит будет жаловаться генералу, что упустил момент, когда эти двое стали так походить друг на друга, перенимая моменты поведения, тонкие нюансы, почти рыдать, что проглядел то, что альбинос вовсе не безумный юнец, которому лишь бы сражаться. Но это будет намного позже, а сейчас, проглотив непрозрачный намек на собственную наивность, жрец торопился покинуть комнату, радуясь в душе, что несносная парочка хоть какое-то время не будет мозолить глаза.

— Что скажешь, Разящий? — спросил Садар, усаживаясь на подушки и наливая себе вина.

— Ты не будешь сражаться, ты не готов, — ответил альбинос, пристраиваясь рядом. Похоже, за пять месяцев, проведенных вместе, оба поняли, что путь у них один, а значит, нужно сглаживать углы.

— Что же я буду делать? — поинтересовался принц.

— Наблюдать. И учиться выдержке, — Разящий разлегся на подушках, уложив голову на колени Садара. Весь день их обоих таскали по приемам, демонстрируя многочисленным иностранным гостям, ненавязчиво намекая на то, что "оружие" не миф. Кирит мог преспокойно обойтись без присутствия сидеримского наследника, но один альбинос не пошел бы. И сейчас он лежал уставший от дворцовой шумихи. Все же воину ближе грохот сражения, чем церемониальное расшаркивание.

— Разящий… Разящий… надо дать тебе имя. Нехорошо это — быть безымянным, — проворчал себе под нос принц, рассеянно перебирая белые пряди неприкасаемого.

— Разве мечу положено имя? — удивился тот.

— У хорошего меча обязательно должно быть имя, а ты — лучший.

— Тогда… назови меня, — резко поднявшись с подушек, Разящий уселся напротив сидеримца.

— Хм, не так-то просто дать имя, но мне кажется, что тебе подойдет… Азит.

— Бог войны?! Ты хочешь мне дать имя бога войны?! — впервые за все время голос альбиноса дрогнул.

— Именно, — улыбнулся Садар.

Глава шестая

— На что ты готов пойти ради своего господина?

— Не имеет значения, я всего лишь оружие.

— А если я прикажу предать императора?

— Все также не имеет значения, мне он не господин.

* * *

Мадерек, год 2566

Отряд из пятидесяти новобранцев выстроился на плацу перед тем, как покинуть императорский двор и выдвинуться в сторону Западного Мадерека. Окинув беглым взглядом тех, кого правитель соизволил выделить под его начало для карательной операции, Садар со злостью сплюнул под ноги. Перехватив взгляд седого наставника, заметно нервничающего, волнующегося за своих учеников, принц вздохнул и произнес:

— Не бойся, старик, я верну их всех живыми и невредимыми.

— Не стоит их недооценивать, поди, не моложе твоего… белобрысого, — огрызнулся уязвленный воин.

— Старик, не путай шестнадцать лет жизни своей ребятни с шестнадцатью годами становления оружием, — спокойно ответил Садар. Разящий, которого теперь звали Азит, молчал, изредка кивая.

— Мерзавец! Вот мерзавец! Уверен, что именно он так распорядился, а император его слушает, — вдохновенно ругался принц намного позже, когда маленький отряд выехал из города.

— Объясни, я не понимаю, что такого произошло, вызвавшего в тебе столько злости, — Азит ехал рядом, и гнедая лошадка принца нервно похрапывала, косясь на вороного коня неприкасаемого. Сия зверюга заслуживала отдельного внимания: черный как смоль жеребец, огромный, более схожий с тяжеловозом, чем с армейской лошадью, обладал столь диким нравом, что внушал невольный страх любому, кто смел приблизиться. И лишь альбиносу удавалось справиться с этим внушительных размеров животным, невзирая на очень не покладистый характер.

— Да Кирит, его рук дело, не иначе. Только и я не уступлю. Знаешь, Азит, мы обязаны вернуть этих юнцов живыми. Всех, — Садар заметно нервничал.

— А сложность в чем?

— Понимаешь, там сотни мятежников. И их действительно поддерживает Рагард, там опытные воины. И против них — пять десятков детей! — принц слишком повысил голос, и "дети" немедленно отозвались, возмущаясь:

— Мы не дети!

— Скольких ты убил?! — Садар едва сдерживал ярость, обернувшись с вопросом к самому ретивому. Ответа не последовало. И не могло последовать — новобранцы, этим все сказано.

— Я сохраню их жизни для тебя, — неприкасаемый произнес это настолько спокойно, что Садар заскрежетал зубами еще сильнее. Он понимал — как ни силен Азит, но в настоящем бою тоже не бывал, а уничтожение мародеров нельзя назвать сражением. Еще один юнец, возомнивший себя воином. Но этот хоть видел смерть, не дрогнет.

Садар понимал, что ехать через Гидер и Сидерим — на три недели меньше, чем по пустыне до перевалов Западного Мадерека. Но всё же выбрал длинный путь, не решившись сейчас взглянуть на развалины собственной страны. Боялся сорваться, наделать глупостей. Потому и остужал свой пыл под раскалённым небом пустыни. За перевалом барханы сменились ковыльной степью. Ушедшая с пустыней жара оставила лишь марево за спинами отряда, проведшего в пути несколько недель. Западный Мадерек, также именующийся Анаторисом, расположился на скалистом плоскогорье, покрытом редкими перелесками, спускающимися в глубокие балки, по дну которых струились узкие, но полноводные бездонные речушки. Белопенные абрикосы то там, то здесь выныривали среди бурой оголенности других деревьев. Вырваться из песков в эту раннюю весну, вдохнуть одуряюще-свежий воздух — это стало для Садара чем-то необычным, невероятным, словно за те полгода, что он провел в Мадре, остальной мир прекратил существовать, или он перестал в него верить. Тем более, что и Сидерим находился намного южнее Анаториса. Резкий контраст, из-за которого новобранцы вертели головами по сторонам, не менее принца отказываясь верить в то, что где-то нет пустыни.

Анаторис славился соляными копями, чем и представлял основной интерес для империи, являясь в тоже время полунезависимым государством в государстве — своеобразным анклавом. Потому и беспокоился император о возникшем мятеже: потерять влияние в Анаторисе — лишиться "белого золота", одного из самых важных стратегических продуктов, монопольно поставляемого империей на мировой рынок. Нерик, единственная провинция Рагарда, являвшаяся непосредственным конкурентом Анаториса по промыслу, заметно проигрывала в качестве, поскольку не владела копями, а производила соль морскую, очищая до приемлемого уровня. Она была заметно хуже, чем каменная соль, употребляемая в пищу, и соответственно — дешевле.

Стратегическую ценность западной провинции понимал не только император, но и Садар, успевший к тому времени изучить экономическое положение обеих империй, противостоящих друг другу. Деля сферу влияния на мировой арене, жадно втягивая в диктаторский ареал более мелкие государства, незаметно, но неотвратимо превращая тех в своих вассалов хотя бы номинально. Просидев несколько месяцев над книгами, вчитываясь в строки о том, как, расколов мир пополам, выросли из мелких стран два таких гиганта, принц неожиданно для себя понял, откуда возникла странная молниеносная вражда, в кратчайшие сроки вылившаяся в войну между Сидеримом и Гидером. И из-за этого понимания сидеримский наследник косился на обе империи, поскольку явственно почувствовал их руку в произошедшем. Узнать, чьими же сторонниками выступили гидериане, ему не удалось, поэтому неприятно-осадочное желание мести затаил и на Рагард и на Мадерек. Если бы новобранцы, выделенные под начало Садара, догадывались о том, какие мысли относительно империи роятся в голове назначенного их командиром, то поостереглись бы настолько проникаться восхищением к незаурядным талантам принца-мечника.

До Лигидеи, столицы Анаториса, оставались еще сутки пути. Отряд мадеран остановился биваком на ночлег рядом с трактом, расположившись прямо на обочине: все равно вокруг лишь бесконечная степь, растянувшаяся по плоскогорью. За водой и дровами отправились самые непоседливые мальчишки, которым на месте не моглось, и любопытство перехлестывало через край: не так уж часто удается покинуть родную пустыню и увидеть настолько разнящиеся от привычного пейзажа места. Если проблемы с водой и имели место в степях, то обеспечить небольшой отряд вполне могла любая балка, которые в бесчисленном количестве разрезали плоскогорье зарослями акаций и абрикосов.

Ранние сумерки окутали скалистую равнину, когда мальчишки вернулись с котелками полными воды и охапками хвороста. Садар одобрительно кивнул, и вскоре несколько костров заполыхали развеселым пламенем, жадно проглатывая сушняк. Легкий ужин, караульные по местам, и несколько сорванцов робко подбираются к палатке принца. Все еще боязливо поглядывают на альбиноса, но восхищение сильнее предрассудков, а он для них в первую очередь — непревзойденный мастер меча, и лишь потом — проклятый. Вспоминают, что проклятье несут лишь младенцы, тем себя и успокаивают. Не задумываются, что таким детям просто не судилось выжить, потому и идет молва лишь о новорожденных. К тому же, столько времени видят того, кто рядом с этим проклятым, кто прикасается к нему и остается при этом живым. Значит — только младенцы. Принц добродушно улыбается, жестом руки приглашая присесть ближе к огню. Разящий ушел проверять посты, поэтому мальчишки смелеют.

— Принц, вот вопрос меня мучает, — парнишка уселся напротив, и отблески костра спрятали его смущение.

— Так спрашивай, раз мучает, — улыбнулся в ответ Садар. Еще со времени тренировок он привык к этим мальчишкам. Все же они были слишком молоды, чтобы воспринимать их иначе. Дети, многим нет и пятнадцати. И понимание этого лишь добавляет злости на Кирита, посмевшего отправить их на резню. А бойня будет, принц нутром это чуял. Иначе не послали бы Разящего. Цель жреца прозрачна: наглядная демонстрация силы. И он готов пожертвовать этими сорванцами, которые и меч-то лишь на плацу в руки брали.

— Правда ли то, что если прикоснуться к… Азиту, то умрешь? — новое имя Разящего постепенно становилось его настоящим именем.

— Правда. Не думаю, что он простит кому-либо такую дерзость — убьет любого, кто посмеет, — принц снова улыбнулся. Этот… Зелик, кажется, так звали мальчишку, ему нравился больше всех. Самый неугомонный.

— Но вы же прикасаетесь к нему! — Зелик не собирался останавливаться, видя расположение Садара. Прочие притихли, отдав инициативу разговора своему негласному вожаку. Если и не вожаку, то главному заводиле точно. Некрупный, но ловкий в обращении с мечом и острый на язык нагловатый мальчишка выделялся на фоне более спокойных и сдержанных соратников, и неизменно привлекал внимание, как их, так и тех, кто наблюдал со стороны за подрастающими воинами.

— Мне можно, я его господин, а вот всем остальным пытаться не советую, — принц давно выделил Зелика из общей массы, и ему откровенно нравилось беседовать с ним.

— Но… принц, если вы господин, то, что поделать со слухами о том, что вы… делите с ним ложе и вовсе не в роли мужчины? Разве это достойно господина? — мальчишка попытался быть тактичным, но получилось из рук он плохо, что он и сам понимал, поэтому вжал голову в плечи, готовясь получить отпор.

— Сказав такую глупость, ты оскорбил в первую очередь свою мать, и всех женщин заодно. Можешь ли ты сказать, что бремя женщины, отдающей себя мужу — недостойно? Если да, то ты — плод этой недостойности, — голос Садара не изменился, он даже продолжал доброжелательно улыбаться.

— Но… но… но вы же не сможете из-за этого родить ребенка, — нашелся Зелик, но голову в плечи вжал сильнее.

— Даже более, я смогу возродить страну. Свою страну. Так должен ли я считать, что это недостойно? — улыбка принца стала хитрее.

— Я не думал, что это можно расценивать так, — мальчик притих и задумался.

— Достоинство, Зелик, каждый определяет сам. И если уж говорить о моем понимании, то достоинством является — держать данное слово. И видеть путь для своего народа, сколь мало бы его не осталось. Также — получать силу для того, чтобы пройти этот путь, пройти с высоко поднятой головой, сохранив честь, даже если кто-то счел иначе, не склонить головы из-за пересудов. Словами не запачкать того, кто чист душой. Запомни это, мальчик.

Анаторис, год 2566

Лигидея таяла в лучах заката, когда отряд Садара приблизился к главным воротам столицы. Древки копий стражников скрестились, преграждая путь мадеранам, несмотря на то, что небесно-золотые знамена развевались над ними. Западный Мадерек выказывал непокорность, начиная со стен города. Принц только покачал головой, требуя от постовых позвать главу солепромышленников, являющегося по совместительству и правителем Анаториса.

— Кто ты такой, чтобы требовать? — саркастично поинтересовался начальник стражи, в ответ на что Садар сдернул серый дорожный плащ, демонстрируя белоснежное облачение, разбавленное голубым палантином с золотыми кистями.

— Я, Садар Сидеримский, полномочный посол его величества Нагириеза, императора Мадерека, прибыл для переговоров. И лучше тебе не медлить, — о голос принца можно было порезаться сильней, чем о лезвие бритвы. Мальчишки из отряда недоверчиво переглянулись, словно впервые видели того, кто поставлен над ними. Им более привычен мягкий и дружелюбный тон принца, может и высокомерный иногда и насмешливый, временами — наставительный, но не настолько нетерпимый, и уж точно не угрожающий.

— Да вижу, что птичка имперская. Нагириез прислал армию на переговоры? — из-за спин стражников показался сам глава. Видать его известили о прибытии отряда, едва завидели голубые знамена.

— Да ты никак зрением слаб. Ты где армию увидел? Или в почетном эскорте из мальчишек тебе уже головорезы мерещатся? — если бы Садар мог облить презрением анаторийца больше, то сделал бы это. Шутить принц оказался не настроен.

— Надо же, таки зрением слаб, — саркастично ответил глава, — так зачем пожаловали, любезные?

— Беспокойно у вас стало, император волнуется. Вот и прислал меня поговорить, выслушать, чего шумите, — принц улыбнулся почти миролюбиво, отчего стал похожим на хорька, что настораживало еще больше, чем презрительное высокомерие.

— Отчего ж не поговорить… Открыть ворота.

Глава седьмая

— Разящий, ты поедешь со мной.

— С чего бы это?

— Ты принадлежишь императору Мадерека, пришло время возвращаться домой.

— Учитель, о чем говорит этот человек?

— Это отец Кирит, и он говорит правду, ступай. Все же ты брат нынешнего императора.

— Брат? У мечей нет братьев. Есть те, кто их создали, кузнецы-учителя, и есть владелец. Будет.

* * *

Главный зал ратуши освещался многочисленными светильниками. Стены утопали в рыжих отблесках, отчего воздух казался теплым и густым. Помещение украшалось только гобеленами, изображающими подвиги Тарида и Азита по пришествии божественных братьев в земли, что ныне зовутся Таридатом. Скромно, но сама кладка стен и пола говорила о дороговизне использованного камня и в дополнительных украшениях не нуждалась. Только окна отличались от привычных стрельчатых проемов закругленностью рам.

Глава косился и недовольно кривил губы, поскольку посол пожелал остаться в окружении своих солдат и пресек попытки расквартировать отряд, а потом приступить к переговорам. Из-за этого главный зал напоминал казарменную харчевню, потому что оставлять голодными мальчишек до окончания переговоров с управителем города Садар тоже не собирался. Ужин накрыли прямо здесь, принесенные обеденные столы находились лишь в небольшом отдалении от стола переговоров, за которым расположились глава солепромышленников, его помощники, градоправитель, воевода и собственно сам посол, который в отличие от своего эскорта от трапезы отказался.

Сияющим вызовом среди всеобщей пестроты белели одежды Садара. Из-за этого, несмотря на средний рост и никак не могучее телосложение, принц казался и выше и весомее остальных присутствующих, а орлиный хищный взгляд был полон высокомерия и превосходства. Принц держался уверенно, в серых глазах светился вызов. И все же он прибыл не сражаться, но побеждать, избрав своим оружием слово, а не меч. Азиту оставалось лишь бело-голубой тенью маячить за спиной господина. Шлем Разящий пока не снимал, то ли по своим соображениям, то ли по приказу Садара. Мальчишки из отряда, глядя на это, непонимающе пожимали плечами, поскольку привыкли видеть лицо неприкасаемого открытым.

— Ты зря приехал, наследник Сидерима. Не думаю, что разговор у нас получится, на гостеприимство можешь рассчитывать, но как только отдохнут твои детишки, так и отправишься с ними в обратный путь, — глава начал первым и ходить окольными путями не собирался, сразу давая понять, что в город их пустили… из жалости.

— На твоем месте я бы не бросался пустыми словами, а выслушал то, что будет сказано. Подумай сам, почему император в действительности не прислал армию, — Садар говорил ровным тоном, но его взгляд был красноречивее слов, и анаторийцы это видели.

— И ты считаешь, что найдешь слова, которые изменят ситуацию? — вклинился один их помощников правителя Анаториса.

— Если не будете ходить вокруг да около, а изложите прямо суть проблемы, то уверен — мне удастся пролить свет на ваши заблуждения, — принц оперся локтем о столешницу, потирая пальцами висок.

— Проблема очевидна — империя слишком мало платит, постоянно снижая цены, — последовал ответ.

— Допустим, проблема имеет место быть. Но это значит лишь то, что нужно искать пути ее решения, и мятеж — не самый лучший способ. Всегда можно договориться, если требования разумные, — Садар сцепил пальцы в замок и, уперев в них подбородок, подался лицом вперед, всем своим видом изображая внимание.

— Мы и нашли путь для себя. Союз с Рагардом принесет нам монополию, поскольку Нерик перестанет быть нашим конкурентом, — почти победно ответил глава.

— Почему в жажде наживы людям свойственно не замечать ловушки? — отстраненно произнес посланник императора, но глаза его по-прежнему внимательно смотрели на противоположную сторону стола.

— Что ты этим хочешь сказать, принц? — анаториец даже вперед подался, прямо встречая взгляд Садара.

— Лишь то, что Рагард заманивает вас в ловушку. На выбор, как считаешь, что произойдет, когда вы лишитесь покровительства Мадерека и вступите в союз с его противником? Есть два пути — либо вас обяжут снизить цены, чтобы Нерик не терпел убытки, либо вашу соль смешают с нерикской, вынудив сотрудничать. Неужели вы считаете, что из-за вас Рагард откажется от одной из своих провинций, полностью уничтожив ее промышленность, которая многие годы приносила прибыть в казну северной империи? Так чем вы поступитесь, прибылью или качеством и честью? — сидеримец сделал ударение на последних словах, значительно повысив тон. И попал в цель. Глава солепромышленников призадумался.

— Пожалуй, твои слова не лишены смысла, но каков же тогда выход, если и Мадерек значительно снижает цены, отчего наша прибыль настолько жалка, что скоро перестанет покрывать расходы?

— Это продлится недолго, поскольку всего лишь временная вынужденная мера, а не основная политика империи относительно вашего товара. Есть необходимость дожать Нерик: и либо Рагард прекратит обрушивать стоимость продуктов, либо их солепромышленность обанкротится, не выдержав конкуренции с вашей солью, более качественной, но настолько же дешевой, как и их. Терпите, это временные трудности, и когда они закончатся, император найдет возможность отблагодарить, — Садар позволил себе улыбнуться.

— Откуда тебе известно про Нерик? У нас совсем другие сведения, — правитель Анаториса насторожился.

— Вам новости поставляет Рагард, и уж он точно не станет раскрывать карты и утаит плачевное состояние Нерика. Я же получал информацию от мадерекских шпионов, которым нет смысла искажать сведения, поскольку на них император строит свои дальнейшие действия, — голос принца стал вкрадчивым, но от этого лишь яснее чувствовалось, что он говорит правду, причем ту правду, которая предназначена не для всяких ушей.

— Глава, в его словах есть резон, ведь не зря они так яростно на нас насели, — проронил один из анаторийцев и правитель на него недовольно шикнул, поскольку это тоже не для чужих ушей. Садар улыбнулся еще раз:

— Глава, выкладывайте, что здесь происходит. Мы ведь уже начали путь к пониманию, не так ли?

— Допустим, я разорву договор с Рагардом, к тому же, он пока не подписан. Допустим, я верну Анаторис под начало Мадерека. Но что мне в таком случае делать с их представителем, который в отличие от тебя, Садар Сидеримский, прискакал с тремя сотнями воинов. Они остановились лагерем в трех верстах от столицы в знак того, что захват не планируют и приехали на переговоры.

— Значит… бойня все же будет, — глухо произнес принц, прикрыв глаза ресницами, но лишь на миг, и добавил, — Этот вопрос решать буду я, как представитель империи.

— Естественно, я не пошлю своих людей против рагардцев. Но что ты будешь делать со своей полусотней против их воинов? — анаториец пристально уставился на принца.

— Оставляешь себе отходные пути, чтобы в случае моего поражения иметь возможность сказать, что не имеешь к этому отношения? — посол откинулся на спинку стула и прищурился.

— Хм, похоже, у императора Мадерека появился грамотный советник.

— Не совсем так, но не суть важно.

— Так что ты будешь делать со своими раскукленными детишками, Садар Сидеримский?

— Оставлю их у вас в городе отдыхать, пока я разбираюсь с рагардцами.

— Один справишься, голыми руками? — в голосе главы прозвучал неприкрытый сарказм, подкрепленный недвусмысленным взглядом на ножны принца… в которых нет клинка.

— Зачем же голыми, у меня есть меч, — не менее саркастично ответил Садар, кивнув в сторону Азита, который наконец-то снял шлем, отчего присутствующие если не шарахнулись, то как минимум вздрогнули.

На следующий день, едва рассвело, Садар выехал из ворот Лигидеи в том направлении, что указал правитель как местонахождение лагеря рагардцев. За принцем следовал Разящий и десяток мальчишек, которых никакими силами не удалось оставить в городе. Естественно, что во главе их оказался Зелик, чему принц нисколько не удивился. Ему оставалось лишь стребовать клятву, что мальцы ни при каких обстоятельствах в бой не ввяжутся.

— Нет, ну ежели чего… — попытался внести свои коррективы Зелик, но принц его оборвал, не дав договорить:

— Никаких "ежели чего", нет, и точка.

— Как скажете, ваше высочество, — нехотя согласился сорванец, однако покорности в голосе не было ни на грамм, и обращался он к Садару вовсе не почтительно.

— Шкуру спущу собственноручно, — наградил Зелика недвусмысленным взглядом "высочество".

Мальчишки держались поодаль, но неотступно следовали за принцем и Азитом, которые ехали вровень, изредка переговариваясь. Но как ни пытался прислушаться Зелик к разговору командира — не уловил ни слова. Утренние сумерки еще не отступили перед светом дня, как небольшой, разделенный надвое отряд выехал к лагерю.

— Ждать нас будете здесь. И чтоб ни шагу, понял, Зелик? — принц обернулся напоследок, смерив Зелика красноречивым многообещающим взглядом.

— А что я? А я ничего, — пожал плечами сорвиголова так, словно действительно был не причем, и это не его науськиваний послушались остальные и последовали вопреки приказу.

— Вот и будь… ничего, — с трудом сдержал улыбку Садар, понукая лошадь ехать дальше.

— Что будешь делать, господин? — спросил Разящий, когда их с принцем и мальчишек разделило приличное расстояние.

— Сначала вежливо их попрошу убраться, все же Анаторис до сих пор под патронатом Мадерека, а значит, присутствие рагардцев можно расценивать как вторжение.

— Но ведь война не объявлена.

— Потому и попрошу вежливо, указав, что гости они здесь нежданные и нежеланные, а значит, пора и честь знать.

— И считаешь, они тебя послушают? — Азит недоверчиво прищурился.

— Считаю, что тебе предстоит тяжелый бой. Здесь все сложней, чем тогда в Сидериме. И воины сильней и к нападению готовы. Тогда ты гидериан застал врасплох, потому и перевес изначально был на твоей стороне.

— Сам говоришь, что здесь так не получится. Я воин, а не стратег. На что рассчитываешь, признавайся? — легкая улыбка тронула губы неприкасаемого — он точно знал, что его господин не просто так решил сунуться прямо в лагерь врага.

— На то, что мы приедем к ним вдвоем. Никто ведь не воспринимает всерьез угрозы от всего лишь двоих воинов против трех сотен.

— И-и-и? — заинтересованно протянул Азит.

— И это будет неожиданностью для них, — Садар оскалился в весьма кровожадной ухмылке. Если бы сейчас его видели рагардцы, то по одному лишь выражению лица догадались бы, что стоит бояться человека, который так улыбается.

Глава восьмая

— Действуй силой, полагайся на разум.

— Как это?

— Сам пойми. Когда поймешь — сможем говорить наравне.

— И все же я не зря тебя выбрал, господин.

* * *

Мадерек, год 2566

Седые волосы, стянутые в хвост ниже лопаток, стекали по белоснежной хламиде жреца, склонившегося над бумагами. Небольшая скромно обставленная комната разительно отличалась от вычурных и дорогих покоев, коими изобиловал дворец. Здесь всё было по необходимости и без тени роскоши: письменный стол и стул, низкая тахта, стеллажи книг полностью скрывали стены. Мягкие, бежево-пастельные тона, в отличие от имперских: голубых с золотом. Даже воздух разнился, словно пах ладаном и умиротворением. Но и сюда проникал запах тамариска.

Произошедшие за последние время волнения в приграничных провинциях империи беспокоили Кирита гораздо больше чем императора. Правитель был молод и многого не понимал, унаследовав трон слишком рано. Прежний владыка Мадерека буквально сгорел в лихорадке болезни за считанные месяцы, оставив старшему сыну необъятную страну. Нагириез оказался неопытен и не готов к управлению этой громадиной, и основные тяготы ложились неподъемным бременем на плечи Верховного жреца. Как глава духовенства пустынной империи, он обязан был удержать государство у руля мировой политики, благо государь не сильно сопротивлялся его решениям, принимая как должное вмешательство Кирита в управление страной.

На нетронутом морщинами, почти юном лице молодо и с вызовом светились черные глаза истинного сына пустыни, резко контрастируя с той мудростью и недюжинным умом, что таились во взгляде. Об изворотливости и коварстве Кирита при дворе ходили не слухи, легенды — так просто не становятся Верховными жрецами столь великой империи. Тем более, в столь молодом возрасте. Многие все еще помнили, как тридцать лет назад сорокалетний Кирит подвинув конкурентов, стал правой рукой императора, возглавив духовенство Мадерека, сконцентрировав в своих руках практически большую власть, чем император. Судачили много, но в тайне. Хотя никакие тайны не могли укрыться от вездесущего жреца.

Говорили с опаской, но еще больше опасались, если Кирит собственноручно брался за какое-либо дело: это могло означать лишь важность высшей степени. Такие вещи всегда настораживали царедворцев. А с приходом на трон Нагириеза и вовсе стало туго тем, кто пытался урвать кусок послаще для себя — жрец неотступно блюл интересы империи и правитель полностью полагался на слово первого негласного советника, которым не замедлил стать Кирит. Он словно перешел в наследство от прежнего владыки сыну. Впрочем, жреца это не смущало. Он улыбался, отчего его лицо напоминало мордочку песчаной лисы, и делал свое дело, вознося Мадерек на вершину. Молниеносным взлетом на мировой арене империя была обязана именно ему.

И впервые за все годы правления Кирит был всерьез обеспокоен, столкнувшись с яростным взглядом серых глаз.

— Неужели тебя так волнует этот сидеримский мальчишка? — генерал в последнее время стал частым гостем у Кирита, и сейчас развалившись на кушетке и потягивая вино, наблюдал за жрецом.

— Представь себе, действительно волнует. Есть в нем что-то такое, что делает его опасным. Причем опасным настолько, что это отразится на империи и ее положении, — ответил тот, перечитывая очередной доклад от соглядатаев из Рагарда.

— Да что он может? Его страна не просто разорена, она уничтожена. Союзников нет, да и вряд ли появятся. Кому нужен наследник крохотного государства, тем более, если этого-то государства больше нет — пятно на карте, и не более, — Кассим недоумевал.

— Знаешь, все же ты… слишком солдат. Таким как он не нужна страна, такие — сами страна сильнейшая. Великим счастьем для государства является рождение подобного наследника. Сидериму повезло — если бы гидериане его не уничтожили, то право наследия не дошло бы до Садара, остался бы хорошим воеводой и советником при брате, — Кирит развернулся к генералу и смерил того довольно презрительным взглядом.

— Знаешь, иногда мне хочется врезать тебе, невзирая на то, что ты — Верховный жрец, — искривил в недоброй ухмылке губы генерал.

— А врежь, посмотрим, чего из этого выйдет, не девица — жаловаться не побегу, — Кирит вернул ухмылку похлеще генеральской. Кассим, видимо, решил испытать удачу и, резко подскочив, прицельно наметил быстрым кулаком в челюсть жрецу. И тут же оказался возвращен на кушетку мягким выпадом, незаметно, но, тем не менее, молниеносно утащенный собственным весом. Прикосновения Кирита он почти не почувствовал.

— Что… это было? — глаза воина округлились. Так легко от него еще никто не уходил.

— Хм, мечом ты горазд махать, Яростный Кассим, спорить не стану, в поединке на клинках я и секунды не продержусь против тебя. Но голыми руками… знай свое место, мальчик!

Императорский совет расположился на открытой веранде, за обсуждениями наслаждаясь вечерней прохладой, опустившейся на Мадру. Советники вальяжно раскинулись на многочисленных подушках, обмахиваясь веерами и осушая кубок за кубком, утоляя жажду вином. Обычно одаривающий уничижительными взглядами всех этих приспособленцев и льстецов, Кирит в этот раз не обращал внимания на аристократов, именующих себя помощниками правителя, и, сидя на низком табурете, что-то старательно выписывал в пергамент, чем нервировал присутствующих гораздо больше, нежели изящно поливая их грязью, чем частенько занимался на подобных собраниях. Заметив настороженность придворных, император решил разрядить обстановку и полюбопытствовал как бы между делом:

— А что это там пишет наш высокочтимый жрец?

— Ваш жрец, Ваше Величество, изволит не писать, а рисовать, — ответил Кирит, не отрывая взгляд от пергамента. Особой почтительности в его голосе не слышалось.

— И можно даже узнать, что рисует многоуважаемый Кирит? — император не унимался, теперь ему самому стало любопытно, что изображает жрец.

— Сон мне приснился. Вещий. Не иначе как сам Тарид подарил мне сие видение. Вот и пытаюсь изобразить увиденное. Сказано было также, что человек, привидевшийся мне, должен стать во главе личной гвардии императора, той, что под моим началом, — растягивая нараспев слова, произнес жрец.

— И что же за человек посмел тревожить ваши сны, отец Кирит? — глаза правителя загорелись неподдельным интересом. Он давно знал эту игру — если Кирит чего хотел, то говорил, мол, сон приснился. Подобные решения придворные оспорить не решатся. Жрец часто уводил правителя от возмущения дворян, играя на религиозных чувствах.

— Да вот, взгляните сами, — жрец протянул пергамент с изображением.

— О, Тарид! Да это же наш Яростный Кассим! Верховный, а не слишком ли он молод для такого чина? — император неподдельно удивился, — а потрет хорош. Не знал, что вы умеете рисовать.

— А я и не умею, это всё… Тарид. А Кассим… хм, кто мы такие, чтобы спорить с волей божьей?

— Кирит, зачем тебе Кассим понадобился, для какой нужды? — спросил Нагириез жреца, когда они остались наедине, и ломать комедию перед советниками не было нужды.

— Ох, если бы я знал, величество, если бы только знал. Считай, что тут действительно провидение вмешалось, потому что я и сам так считаю. Но генерал этот мне необходим.

Казалось, ураган ворвался в комнату Верховного жреца — генерал готов был разнести все в щепки, ругаясь последними словами, костеря налево и направо несносного Кирита и полностью оправдывая прозвище яростного.

— Это… это все твои проделки! Сознавайся, какого рожна я тебе понадобился, что уже удумал, святоша?!

— Вина хочешь? У меня есть вполне приличное, — проигнорировал вопрос Кирит, методично расставляя разбросанные генералом вещи по местам.

— Я тебя не про вино спрашиваю! — взъярился тот.

— Придет время — узнаешь. А пока я и сам толком не понимаю, зачем мне такой полудурок, — жрец все же наполнил вином кубок и протянул его Кассиму.

— Кирит! — генерал попытался схватить Кирита за грудки, но тут же был отправлен отточенным приемом на кушетку и в руки ему был всунут кубок с вином.

— Пей и успокойся, и прекрати истерить как девица перед первой брачной ночью! — тон жрец понизился до угрожающего. Воин притих и залпом осушил кубок.

Служители бога Тарида издревле почитались в странах по эту сторону Фуградского хребта. Светлейшие жрецы имели право носить белую одежду, требовать ночлега и стола в любом доме, не платили ввозные пошлины за товары и были освобождены от всех налогов в любом государстве. Где бы ни находилась обитель таридийцев — везде им выказывались почет и уважение. Сами же последователи Светлейшего бога делились на две ветви: мирян и воинов. Миряне несли свет учения в мир — воздвигали святилища, приобщая к вере и закону божьему местных жителей, поддерживая в них дух величия Тарида. Поднимаясь по ступеням жреческой иерархии, становились советниками государей различных стран. Одной из высших считалась должность Верховного жреца при императоре, и все равно о какой из двух империй шла речь. Стоящие на ней несли ответ лишь перед самим Таридом, да еще Наставником — единственным человеком, который имел право и силу приструнить Верховных. Являя собой власть духовную, жрецы всё же становились неотъемлемой частью управления страной. Они были негласными советниками при государях, помощниками, а иногда и указующим перстом. Именно из-за их влияния войны в Таридате с каждым веком становились всё более редкими. Более того, они приобрели весьма специфический характер: армии предпочитали сталкиваться с наименьшим ущербом для мирного населения, хотя в боях сражались беспощадно. Обычных жителей не убивали без особой надобности, города не разрушали, их всего лишь приобщали к новому порядку страны-завоевателя. На фоне этой политики завоеваний произошедшее с Сидеримом выглядело как минимум безрассудством. Однако сидеримский жрец, как и полагалось по обету, проиграв войну и потеряв власть, ушел в паломничество по святым местам, приняв обет безмолвия. Никто не решится нарушить этот обет, никто не спросит, по какой причине Гидер позволил в отношении соседнего государства подобный вандализм. Никто из мирян не пытался вникать в законы таридийских жрецов, даже мирских — белых — не говоря уже о красных. Им просто верили, за ними просто следовали, принимая волю Тарида. Монахи вроде как и не имели власти, но в тоже время никому не подчинялись и не отчитывались, кроме собственных сановников, держа ответ лишь перед Белой Цитаделью, что затерялась в песках мадеранской пустыни.

Воинствующие жрецы сосредоточились на охране мира, взяв на себя обязательство хранить спокойствие по эту сторону Небесных гор (как иначе называли Фуградский хребет), защищая страны от варваров, что обитали по ту сторону. Многочисленные орды, пытающиеся вторгнуться с заледенелого севера в плодородные, хоть и пустынные местами земли Таридата, неоднократно разбивались вдребезги о стальной заслон жрецов. Сложилось так, что первый удар варваров пришелся бы по Рагарду, если бы не заслон. Поэтому в северной империи больше почитали воинствующую ветвь таридийцев, тогда как пустынный Мадерек более интересовался торговлей и предпочитал использовать мудрость жрецов-мирян в своих целях, ни разу не ощутив угрозы нападения из-за гор, а островитяне с южных морей оказались слишком слабы и малочисленны, чтобы представлять угрозу Мадереку. Все же Рагард был серьезным буфером между южной империей и варварами.

В воинствующей ветви жрецов процветала армейская дисциплина и все беспрекословно подчинялись Командору, поспорить с которым в весе слова мог лишь Наставник мирян. Однако ни те, ни другие никогда не вступали в конфликт, четко распределив сферы интересов. И если "белоплащники"-миряне были всегда в струе политики и торговли, то "красноплащники"-воины не вмешивались ни во что, выходящее за рамки охраны горной границы. Так же в незапамятные времена, когда произошло разделение таридийцев, воины заключили договор с "детьми" Азита, брата-близнеца бога Тарида.

Бог Азит был почитаем, но являлся отшельником, отказавшимся от престола в пользу Светлейшего, о чем Светлейший нескончаемо скорбел. Последователи бога войны, как прозвали отшельника, также предпочли удалиться от мира, переселившись в тайные убежища-обители в Небесных горах. Взяв девизом фразу "самое сильное и страшное оружие — человек", они стали известны как изготовители этого самого оружия. И делали его из младенцев, воспитывая сильнейших воинов. Нет, на детей, что родились на радость родителям, они не посягали, забирая в свои пещеры только тех, кто был с рождения отвержен. Альбиносов, которые считались проклятыми и несущими с собой беды. Не зря считались: рождение таких детей сопровождалось мором в селениях, падежом скота, неурожайными годами, засухой. Говорили, что Тариду настолько больно видеть детей, так напоминавших внешне его брата, что скорбь Светлейшего ложилась проклятьем на младенцев.

Последователи Азита именовались кузнецами, сравнивая себя с изготовителями мечей. По сути, они ими и являлись, выковывая из младенцев несокрушимых воинов. Разящих. Выездные отряды собирали детей по всем странам, горько сожалея, если не успевали и находили новорожденного неприкасаемого мертвым. Все же от альбиносов избавлялись быстро, считая, что уничтожив проклятого, избегут проклятья, словно возвращая Тариду утерянное. Кузнецы считали иначе, но в споры, или даже разговоры с жителями не вступали. Нелюдимые, они общались разве что с таридийскими жрецами, в основном — с воинами.

По заключенному обеими сторонами договору, "красноплащники" имели право на то, чтобы становиться напарниками Разящих, используя их в защите Фуградского хребта от вторжения. Кузнецы охотно соглашались отдать свое "оружие" на столь благое дело, однако по слухам, что бытовали среди таридийцев, не каждый жрец мог стать владельцем Разящего, как именовали это сами неприкасаемые. Не то чтобы не каждый мог — не всякий выживал. Часто случалось так, что Разящий убивал претендента во владельцы. "Красноплащники" не роптали на потери. Они готовы были заплатить и более высокую цену за "несокрушимое оружие Азита".

Глава девятая

— Может, поделишься хотя бы предположениями?

— Может и поделюсь.

— Но ведь не просто так ты это сделал. Ты никогда и ничего не делаешь просто так. И уж точно не из-за каких либо симпатий ко мне.

— Да, не из-за симпатий. Мне нужен противовес, и, похоже, ты вполне подойдешь на эту роль.

* * *

Анаторис, год 2566

Лагерь встретил Садара и Разящего неприятием. Разговор не сложился изначально, и предводитель отряда северян обнажил меч, предлагая южанам убраться, пока он их не укоротил на голову. Наследник Сидерима мягко, очень мягко улыбнулся в ответ на дерзость, медленно слез со своей лошади, позволил себе даже лениво потянуться, и, опираясь на протянутую руку Азита, вскочил на вороного, усевшись впереди неприкасаемого. Рагардцы только рты разинули на такую наглость.

— Азит, ты говорил мне наслаждаться? Рассчитываю на тебя, боюсь, один не справлюсь, — тихо, но все же так, чтобы услышал не только альбинос, проговорил принц, откидываясь вальяжно на грудь неприкасаемого, чья рука не замедлила нырнуть под одежду Садара ниже пояса. Тот еще раз потянулся, повел плечами и зажмурился. Когда его глаза открылись, то подернутый туманной поволокой взгляд уставился на северян. — Уничтожь их, Азит…

Обращался ли Садар к своему "оружию", к великому ли богу войны — не имело значения, хотя и могло быть истолковано двояко. Но когда в считанные мгновения сорвался с места вороной жеребец, и смертоносная тяжелая сталь двуручника снесла первые головы рагардцев, те не сомневались, что принц воззвал именно к богу. Неожиданность такого поворота событий внесла сумятицу в ряды врага — они уж точно не ожидали нападения со стороны всего лишь двоих воинов против трехсотенного отряда, особенно учитывая, что вооружен лишь один из нападавших, а второй, искривив губы в ухмылке, взирал на воинов с совсем не боевым возбуждением. Он наслаждался, действительно наслаждался начавшимся кровопролитием, похотливо облизывая пересохшие губы, чем шокировал противников: никогда раньше они не видели, чтобы кто-либо настолько экстатически воодушевлялся смертью. Это если не пугало, то настораживало.

Быстро опомнившись, северяне схватились за мечи, пытаясь скопом навалиться на Разящего, однако черная зверюга, именуемая по странному стечению обстоятельств конем, не позволила им этого. Жеребец был боевым: ни криком, ни блеском стали, ни кровью — ничем не испугать такого. Рагардцы, являвшиеся передовой кавалерией, но пешие в данный момент, вооруженные легкими палашами и саблями, оказались в заведомо проигрышной ситуации — они попросту не могли приблизиться на расстояние удара, а длинный меч Азита ломал в осколки их тонкие клинки.

Пока авангард сдерживал Разящего, неся значительные потери, те рагардцы, что изначально были в отдалении от начавшейся бойни, седлали лошадей, вскакивая на них и несясь более весомой подмогой, чем пешие соратники. Кони, использующиеся в боевой кавалерии, не отличались страхом также, как и вороной неприкасаемого, отчего приблизиться к врагу стало заметно проще. Азит, зарычав, принялся отмахиваться с удвоенной силой. Теперь началось настоящее сражение. Лагерь наполнился лошадиным ржанием, вскриками раненных и умирающих, руганью всадников и разрезающими воздух четкими приказами командира. Едва почувствовав себя в родной стихии — в седле, рагардцы взяли врагов в кольцо, сжимая все теснее круг, стремясь обездвижить хотя бы злобно фыркающего и брыкающегося жеребца, а там и до всадников будет добраться легче. И все же к этому моменту численность рагардцев сократилась на четверть.

Теперь перевес оказался на стороне северян, и они могли улыбаться, заранее празднуя победу, если бы не шарахались от все того же затуманенного взгляда принца и его жадной ухмылки, не сходившей с губ. Данное обстоятельство весьма нервировало рагардцев, также, как и то, что Садар до сих пор не взял меч в руки и не начал сражаться. Более того, добровольно лишился лошади, пересев к Азиту. Такое поведение обескураживало и настораживало — неизвестно, какие козыри таит воин, который так себя ведет на поле боя. Северяне стали осторожней, больше не лезли оголтело на острие меча неприкасаемого. Впрочем, о том, кто он такой они не догадывались — шлем скрывал лицо. И это тоже не добавляло противникам южан уверенности. Сражение переросло в прощупывание друг друга, примерки, выискивание слабых мест, вытаптывая конскими копытами площадку вокруг сидеримца и его "меча".

Наверное, сражение и вовсе затянулось, если бы вороной Разящего не взвился на дыбы с диким ржанием и не пал наземь. Во всеобщей сумятице никто не заметил шустрого ординарца командира северян, который, оставшись пешим, выждал удобный момент и всадил пику в грудь коню. Лишить наездника лошади в конном бою — победа. Выкинутый из седла принц покатился кубарем. Сгруппировавшись, он резко подскочил на ноги, оборачиваясь к Азиту. Последняя выходка жеребца ввергла северян в секундное замешательство, но Садар, несмотря на видимую расслабленность, был максимально сконцентрирован и уже мысленно корил себя за то, что проглядел шибко ретивого солдата — все же это был неожиданный и непредсказуемый ход. Принц зарычал — альбинос пал вместе с лошадью. Нога, запутавшись в стремени, уволокла за собой всадника, и теперь Разящий тщетно пытался выдернуть из-под коня эту самую ногу. Шлем слетел с головы, открывая рагардцам лицо того, кто издревле считался проклятым. На несколько мгновений повисла тишина.

— Прости, Азит, я слово не сдержу. Я подниму меч в этой битве, — Садар досадливо сплюнул и, подскочив к Разящему, забрал из его руки эфес двуручника, невольно морщась от внушительного веса оружия.

— Господин?

— Потом… Ну что, теперь будем драться по моим правилам? — принц обвел взглядом приходящих в себя от шока воинов хищным довольным взглядом, ухмыляясь еще более кровожадно, чем ранее. Резким взмахом руки над площадкой сражения развеялся порошок. Вдохнув отравы, лошади взбрыкнули, те, что были ближе к принцу, — понесли, изрядно уменьшив количество соперников сидеримца. Оставшиеся же были вынуждены спешиться, поскольку на взбесившихся животных сидеть стало невозможно, не то чтобы сражаться. Не миновала участь сладостного яда и солдат. Глядя на растерянные лица, Садар оскалился победно.

— Что? Так не умеете? Держите!

Белый шквал ворвался в смешавшиеся ряды рагардцев, если не скоростью ударов, то мощью тяжеловесной стали круша врагов. Состояние такого возбуждения стало для принца почти родным, а вот рагардцы оказались явно не готовы к смене обстановки… и собственному состоянию. То ли командир первым почувствовал накатывающуюся слабость последействия саккара, то ли додумал раньше, чем это произошло. Вложив всю силу в выпад, он становил меч сидеримца, приняв его на лезвие своего палаша, удерживая с трудом. Все же удар Садара был много легче, чем удар Азита, сталь выдержала.

— Остановись, Садар Сидеримский, мы уйдем. Победа за тобой, хоть благородством воина ты и не отличаешься, — натужно процедил сквозь зубы северянин, глядя в глаза принцу и переводя взгляд за его спину. Садар не увидел, не стал оглядываться, но догадался — там замаячили голубые плащи его мальчишек.

— Зелик, вот засранец, — прошептал тихо принц, убрал меч и произнес вслух: — Я принимаю ваше поражение, уходите.

Если бы в тот момент командир рагардцев знал, что принц едва удерживает тяжеленный двуручник в руках, то продолжил бы бой и одержал победу. Если бы знал, что показавшийся отряд мадеран — всего лишь горстка неопытных юнцов, то не отступил бы, несмотря на то, что его воины находились в довольно плачевном состоянии из-за порошка. Но он об этом даже не догадывался, и когда подъехали мадеране, отряд уже сорвался с места, бросив все и убираясь в сторону границы — фактически спасаясь бегством. Садар победно улыбаясь, подошел к Азиту, протягивая руку, помогая встать.

— Убей меня. Или брось, и я сам умру, — Разящий отвел взгляд, и руки не подал.

— О чем ты говоришь? — изумился принц.

— Я — сломанный меч. Зачем тебе такой? Сломанное оружие выбрасывают.

Садар проследил взглядом за тем, куда смотрит Азит, и понял, что нога у него сильно повреждена — слишком уж неестественно она изгибалась.

— Дурень. Если меч хорош, то его отдают в перековку, и он становится лишь сильней от этого. И пока я твой владелец — мне решать твою судьбу! — в голосе вновь прозвенела сталь, как и тогда, когда Садар говорил с императором. Резким, не терпящим возражений жестом, принц протянул руку Азиту еще раз, поймал альбиноса за кисть и дернул на себя, вынуждая подняться с земли. Если бы Разящий мог прочесть мысли своего господина, то удивился бы, сколь вычурно и многословно тот корит "самовлюбленного мальчишку, мающегося несусветными глупостями, не имеющими ничего общего с воинской честью и понятием оружия".

Разящий недоуменно посмотрел на принца, но на ноги поднялся. На одну ногу, вторую поджал, оперся на плечо Садара и попрыгал навстречу мадеранам, увлекаемый своим господином.

— Осмотрите лошадь Азита и поймайте мою. А с тобой, Зелик, я отдельно поговорю, — хоть принц и пытался выглядеть строгим, но лучился как ребенок, празднуя победу. Все же ему удалось задуманное, хоть именно такого разворота событий он и не планировал. Мальчишки же и вовсе восхищенно пялились на своего командира — пусть и не весь бой, но его финал они видели. Не зная подробностей, они закономерно сочли Садара героем. Зелик светился улыбкой так, словно это он поверг рагардцев в бегство. Никто не стал считать потерь врага: так ли важно, что убиты всего лишь полтора десятка, если всё войско убежало?

— Жеребец жив… и все так же страшен, — произнес один из мальчишек, осматривающий вороного, — Рана глубокая, но не смертельная, на ноги встал, а значит — до города дойдет. Но вот везти точно пока никого не сможет.

— Потому и сказал, чтобы поймали мою лошадь. Или повторить? — однако повторения не потребовалось: животное уж вели к принцу.

— Садись, — скомандовал Садар, помогая Азиту забраться в седло.

— Она не выдержит нас двоих, — попробовал протестовать Разящий.

— А двоих и не надо, — ответил принц, взял лошадь под уздцы и зашагал в сторону Лигидеи, всем своим видом показывая остальным, что здесь им больше делать нечего.

Столица Анаториса встретила Садара и отряд раскрытыми воротами. Не вызывало сомнений то, что соглядатаи правителя Западного Мадерека уже успели донести о результатах сражения. Глава лично встречал победителей, окинув удивленным взглядом мальчишек, которые, судя по чистым мундирам, в сражении действительно не участвовали. Принц и Разящий же всем своим видом говорили об обратном.

— Похоже, вы умеете держать слово, Садар Сидеримский, — глава почтительно склонил голову, чествуя победителей.

— Надеюсь, то же самое можно сказать и о вас, — не менее почтительно ответил принц и добавил: — Лекаря Азиту. Да и его коню уход не помешает.

Глава десятая

— Считаешь, поступил достойно?

— Вопрос достоинства и чести весьма скользкий и неоднозначный, когда речь о власти.

— Разве эти понятия отличаются, и это оправдывает тебя?

— Ты рассуждаешь как воин, и как воин я был бесчестен. Но я смотрю на это как государь. И если мне для своей страны придется поступиться честью и достоинством, прибегнуть ко лжи и коварству — я это сделаю.

— Это и значит — быть государем?

— Именно. Радеть о своей стране, о своем народе — превыше всяческих личных добродетелей. Важно не средство, важен результат.

* * *

Лекарь. С ним возникла проблема. Никакие приказы, никакой страх перед империей не могли заставить лекарей Лигидеи прикоснуться к альбиносу. К тому же Азит вовсе не отрицал того, что в живых такой смельчак не останется. Садар злился, ругал всех и вся, но в итоге смирился.

— Послушай, лекарь, я сам все сделаю, только говори — что.

Так и был решен вопрос об излечении Разящего: под руководством и присмотром врачевателя, принц вправил вывих, порадовавшись, что не перелом, туго перевязал, обещая присмотреть за Азитом, чтобы тот пару недель не напрягал ногу. На том лечение и завершилось.

Неделя промелькнула незаметно. Мятежные настроения с уходом рагардцев постепенно успокаивались. В общем-то миролюбивые солепромышленники быстро возвращались к ремеслу, позабыв о возмущениях, словно их и не было вовсе. В это время Садар засел в ратуше, заняв кабинет градоправителя. Тому лишь оставалось возмущенно пожимать плечами — оспорить приказ он не решался. Принц же щепетильностью в подобных вопросах не страдал и чувствовал себя вполне вольготно. Все же он не развлекался, а засел с бумагами, просматривая счета, проводя тщательную проверку движения товара и расчетов с империей и другими странами. Как полномочный посланник императора к вассалу, он имел на это полное право, чем и не преминул воспользоваться.

— Кто отвечает за поставку на империю? — Садар поднял взгляд от бумаг, которыми был завален стол, на Фрама — правителя Анаториса, стоявшего во главе всех солепромышленников.

— Основными поставками ведает Натан, — ответил тот.

— Не помешает дыба вашему Натану, — принц протянул копии подписанных платежей, которые захватил из Мадры. Глава пробежал глазами по цифрам, сравнил их с теми, что в документах предоставленных Натаном и заскрежетал зубами — не сходилось.

— Проклятье! Неужели вор?

— Может и не он. Я тайно взял эти копии из казначейства Мадры. И это должно остаться секретом. Мне самому пока не хочется на дыбу, — Садар очаровательно улыбнулся, давая понять, что секретом останется так же и то, каким именно образом эти копии ему достались.

— В таком случае мы не сможем их обнародовать и притянуть к ответу вора, — Фрам улыбнулся, поняв, что посол прибыл во всеоружии и намерен не только подавить мятеж, но и дотошно разобраться в причинах оного, и так ли виновна империя в недовольстве анаторийцев.

— Хм, но ведь мы можем попробовать сказать, что я как посол его императорского величества засомневался в подлинности подписи казначея. Я ведь могу засомневаться? — улыбка принца стала шире.

— А ты хитер, Садар Сидеримский, ох, хитер, — глава выглядел довольным.

Дыба — хорошее средство для извлечения правды. Немного усердия со стороны пыточных дел мастера, и Натан сознался не только в подделке счетов и воровстве, но и в сговоре с казначейским служкой, который ставил печать казначейства на сфабрикованные документы. Судебный процесс был публичным, и после него многие жители Лигидеи стыдливо отводили взгляд при встрече с принцем или его сопровождением. Осознание того, что подняли шум, ложно обвинив империю в снижении цен, не добавляло анаторийцам радужности в настроениях. Бунт окончательно исчерпал себя за неимением причины недовольства. Письмо казначею с обвинениями в адрес одного из его помощников полетело с первым же голубем в Мадру.

Весна вступала в свои права, расцветив сады степного Анаториса всеми оттенками бело-кремового. Вслед за абрикосами раскрыли свои бутоны сливы и яблони, за ними торопились груши. Лигидея утопала в пьянящих ароматах буйноцветья. Азит уже поправился и мог самостоятельно передвигаться. Вернее, он мог и раньше, но принц ему не позволял, едва не приковав к постели. Теперь же альбинос везде следовал по пятам своего господина, пугая взглядом багрово-алых глаз случайных прохожих. Садар прогуливался по соляной столице, отдыхая после почти двухнедельного сидения в ратуше за бумагами.

Забредя на южную окраину города, где садов больше, чем в центре, принц наткнулся на удивительный по красоте своей храм. Прозрачная беседка витыми колоннами окружала небольшую часовню: выглядело это так, словно одно здание находится в другом. Открытый всем ветрам храм: шесть стен, разделенные арочными проходами, стремящимися к куполу беседки. Он возведен в честь бога Тарида, судя по бело-красным штандартам, украшавшим вход в каменно-кружевное чудо. Садар невольно улыбнулся. Красный — цвет его страны, и белый — цвет монарха. Оба божественных колора присутствовали в одежде принца, словно знамение или благословение.

— Ты Азит? — внезапно появившаяся девочка лет одиннадцати-двенадцати бесстрашно и с любопытством уставилась на альбиноса.

— Да, он Азит, — ответил Садар вместо Разящего.

— А ты — Тарид? — темно-вишневый взгляд перекочевал на принца.

— Нет, я — Садар, — в удивлении вскинул брови тот.

— Неправильно, так не должно быть, — пробормотала себе под нос девочка и обернулась к стене.

Садар проследил за ее взглядом. И едва сдержал восклицание: на фреске были нарисованы Тарид и Азит, но не так, как обычно в храмах. Если изображения бога войны были редки, то лик Светлейшего часто украшал стены святилищ и дворцов. Вот только был на них он благостным старцем, а здесь — юношей. Со светлыми слегка вьющимися волосами и пронзительным взглядом темно-серых глаз. Девучка вновь обернулась к принцу.

— Ты точно не Тарид?

— А ты у нас кто будешь? — только и нашелся, что ответить Садар. Азит же, как уставился на фреску, так и молчал, не сводя с нее взгляд.

— Раника, дочь Фрама Мираса, — ответила официально девочка.

— Что ж, Раника, я не смогу стать Таридом для всех, но для тебя — попробую, — принц опустился на колено, поймав девичью руку в свои ладони.

— Юная госпожа, где вы? — в святилище, подобрав пышные юбки, вбежала нянька.

— И как попробуешь? — Раника даже не повернула головы в сторону женщины — все ее внимание было обращено на принца.

— Как хорошо, что вы пришли, — Садар повернул голову к няньке и улыбнулся. Та охнула, завидев у ног воспитанницы коленопреклоненного мужчину в белых одеждах.

— Я жду, — девочка стала нетерпеливой, ее голос стал требовательным. Азит повернулся к ним и продолжал молча наблюдать, видимо решив, что здесь происходит нечто более занимательное, чем фреска.

— Я, Садар Сидеримский, прошу вашей руки, моя госпожа, — голос Садара был необычайно проникновенен и вдохновенен.

— И если я соглашусь, ты станешь для меня Таридом? — недоверчиво прищурилась Раника.

— Клянусь перед ликом Светлейшего, — принц почтительно склонил голову.

— Нет, госпожа, только не это! Вы же единственная дочь своего отца! — попыталась вмешаться нянька, но… до нее ли было девочке, когда опустившись на колени, её руки просил настоящий принц?

— Я согласна, Садар Сидеримский, — ответила она. Он легонько коснулся губами ее руки, поднялся и, сняв свой гербовый медальон, надел его на шею девушки.

— Ты специально пошел в тот храм? Не зря ведь выведывал о единственной наследнице главы солепромышленников, — спросил Азит по возвращению. В уголки его губ закралась хитрая улыбка, словно скопированная с улыбок принца.

— Конечно. Не буду же я первую встречную делать своей королевой. Правда, появилась она весьма внезапно и поведением своим весьма озадачила, — ответил принц.

— Зачем тебе? Она ведь не королевской крови, так разве может стать твоей женой?

— Иногда нужно поломать закон, если того требует время.

— Но ты же… что, если правда выйдет наружу?

— Не выйдет. Мне очень нужна эта девочка.

Сказать, что разразился скандал — не сказать ничего. Если бы не Азит, заслонивший Садара от взбесившегося Фрама, то не миновать принцу самого обычного мордобоя. Когда глава немного успокоился и перешел с нечленораздельных воплей на обычный крик, принц показался из-за спины своего защитника.

— Не будет! Никогда! Моя дочь не будет наложницей даже императора! — надрывал голосовые связки глава.

— Поумерь пыл, речь идет о том, что она станет королевой Сидерима, а вовсе не наложницей, — как можно спокойнее ответил Садар.

— С каких пор венценосные берут в жены и коронуют дочерей промышленников и купцов, пусть даже я и глава и правитель Анаториса? Не королевской крови, а у вас спеси в этом вопросе ой сколько! — не унимался Фрам.

— Все иногда происходит впервые. Более того, я упраздню гарем, она будет единственной женой, — еще спокойней и ровней продолжил принц, и пробормотал уж вовсе неслышно: — Можно подумать, у меня есть гарем, который распускать придется.

— С чего бы это? Ради Раники? — возмущенный отец немного остыл и обессилено рухнул кресло, наливая себе вина.

— По многим причинам, но и ради нее тоже, — Садар уселся напротив и тоже решил промочить горло после криков.

— Почему я должен тебе верить?

— Потому что я держу слово. А еще потому, что больше никто и никогда из королей не предложит твоей дочери стать королевой.

Они еще долго говорили, но уже спокойно. В итоге Фрам смирился и дал свое согласие на брак, который состоится, как только Раника достигнет совершеннолетия. Садар посеял семена и ему оставалось лишь ждать всходов. Он и не предполагал скольким претендентам в будущем откажет эта девчушка, бросая неудачникам в лицо жестокое — "Ты не принц".

* * *

Мадерек, год 2566

— Вот крысеныш! Ну, хитер! — Кирит выглядел настороженным, получив очередное донесение из Западного Мадерека. Вести о помолвке Садара и единственной наследницы главы солепромышленников совсем не радовали жреца.

— Скажи, Кирит, какое тебе дело до того, на ком вздумал жениться этот сидеримец? — генерал привычно раскинулся на кушетке, потягивая вино.

— Потому что этот крысеныш вздумал заключить весьма удачный политический брак, и едва он начнет поднимать свою страну — Анаторис станет его союзником. Брачные узы — крепкая связь. В этом случае — самая крепкая. Он палец о палец не ударил, а соляную провинцию уже себе оттяпал, оставив с носом и Рагард, и Мадерек.

Глава одиннадцатая

— Есть ли хоть что-то, что ты поставишь выше меня?

— Есть. Гордость.

— В чем заключатся твоя гордость?

— В том, чтобы мой господин не предал моих надежд.

— Тогда на что ты надеешься, чего ждешь?

— Что ты покроешь славой свое имя.

— Зачем тебе моя слава?

— Я достоин быть оружием великого.

* * *

Мадерек, год 2566

По возвращению из Анаториса Садара ждали благодарность императора и пристальный взгляд жреца. Кирит словно собрался просверлить им дыру в принце, на что тот ответил не самой доброй из ухмылок. Зато наставник новобранцев, получив своих учеников, как и было обещано, целыми и невредимыми, лучился признательностью стократ больше правителя, хоть и заметил, что некоторые из мальчишек вернулись совершенно другими. Что-то новое и непривычное затаилось в блеске юных глаз.

— Что ты с ними сделал, король без трона? — спросил старик, удивляясь неожиданной перемене учеников.

— Обратил в свою веру, — ухмыльнулся в ответ Садар.

Жизнь постепенно возвращалась в привычное русло: бесчисленные тома книг, штудируемых принцем от корки до корки, тренировки на плацу. И в первом, и во втором Садар делал успехи, о чем можно было судить по довольной улыбке, не сходившей с губ. Азит всегда маячил непоколебимой глыбой за спиной принца. Дворцовая челядь давно привыкла к присутствию неприкасаемого, и хоть сторонилась, но откровенно в сторону не шарахалась.

— Зелик, тебе нужно вернуться в Анаторис и передать послание главе, — сказал Садар после очередной тренировки, отозвав юношу в сторону от остальных зевак, что приходили поглазеть на поединки в надежде высмотреть и выучить пару приемов.

— Я воин, а не курьер. — Зелик распетушился.

— А это боевое задание. Ехать придется тайно. Знаешь, как важна разведка для армии? — хитро прищурился принц.

— А-та-та, так назревает авантюра? — мальчишка навострил уши.

— Можно сказать и так, — Садар улыбнулся многообещающе.

— Принц… это пахнет чем-то нехорошим. Не стану спрашивать, что вы задумали, не скажете все равно. Но спрошу другое — почему я?

— Потому что я решил, что ты вполне подходишь, и завербовать тебя — удачная идея. Видишь ли, я — государь. И у меня есть армия — Азит. Но нет тайного сыска. А ты достаточно мозговит.

— Вы предлагаете… — Зелик не успел закончить, Садар его прервал, продолжая фразу:

— …присягнуть мне, признав своим сувереном.

— Но?..

— Да.

В глазах Зелика засветился нездоровый блеск.

— Я не ошибся в вас… мой принц.

* * *

Мускусно-пряный вечер окутал сумерками Мадру. Расплавленный за день пустынным солнцем город остывал, но воздух был все еще наполнен томным жаром, заставляя жителей имперской столицы предаваться лени, валяясь на подушках в ажурно-каменном плетении распахнутых всем ветрам веранд, и потягивать кальян. Июльский зной вынудил Садара отвлечься от книгочейства и позволить себе на час расслабиться, растянувшись на бесчисленных подушках, которыми выстелен балкон комнаты. Разящий все еще не вернулся с плаца, где по приказу своего господина присматривал за тренировкой юнцов, побывавших в Анаторисе, на которых указал Садар. Отчаянные сорванцы, достойные последователи Зелика, едва не лучились счастьем, выслушивая указания неприкасаемого, под его чутким руководством оттачивая прием за приемом. Старик-наставник поворчал сначала, но его недовольство пресеклось генералом Кассимом, который с особенным интересом наблюдал за обучением мальчишек.

— Господин скучает? — мягкий женский голос прошелестел так же воздушно, как и тончайший шелк одежд, в которые была облачена девушка, внезапно появившаяся на балконе.

— Господин отдыхает, — ответил принц, рассматривая пристально прелестницу, откровенность прозрачной одежды которой заставляла не сомневаться в том, за какой надобностью явилась сия особа.

— Могу я скрасить отдых господина и угостить его вином? — девушка опустилась на подушки, подобрав под себя ноги. Черные волосы расплескались по точеным хрупким плечам дурманно-сладостно пахнущей волной. Карие глаза лучились задорной улыбкой, обещая многое. Принц вздохнул. Прогонять девушку без видимой причины слишком жестоко: наверняка кто-то из чиновников прислал в подарок, чтобы подольститься к тому, кто в фаворе после Анаториса, и император всячески привечает столь удачливого переговорщика, унявшего мятеж, не пролив ни единой капли крови мадеран.

— Угости, — неохотно согласился Садар, пытаясь выдумать повод, по которому девушку можно отправить прочь, но так, чтобы ее не наказал пославший.

— Господину понравится, — с жаром прошептала девушка над самым ухом принца, вручая наполненный хмельным рубиново-красным напитком кубок. Садар попытался отстраниться, сделав вид, что она ему мешает пить, отхлебнул вина и… пожалел, но было поздно. С единственного глотка тело обволокло такой истомой, что пошевелиться не представлялось возможным, руки не слушались, обвиснув и выронив кубок.

— Что… чем… ты… — слова давались Садару с трудом.

— Это не яд, не бойтесь, это всего лишь поможет господину расслабиться, — девушка улыбалась, похоже, говорила правду. И принялась развязывать тесемки на рубашке принца. Видимо, она любой ценой решила исполнить приказ того, кто ее послал. И на подарок это не похоже, скорей… понятно, что задумали провокацию, но быть раздетым при постороннем человеке принцу никак нельзя.

— Гадство! — прошипел Садар, непослушной рукой все же нашарив напоясный кинжал и всаживая его в горло не ожидавшей подобного сопротивления соблазнительнице. Алая кровь брызнула на белые одежды принца, словно подчеркивая его статус наследника. Принц бессильно откинулся на подушки, в надежде переждать, когда действие зелья закончится.

Тронный зал императора шумел по-утреннему воодушевленными царедворцами, истово показывающими свою занятость и заинтересованность делами государства. Разодетая в шелка и драгоценности толпа откровенно пресмыкалась перед правителем, наглядно демонстрируя, как низко можно пасть в жажде привилегий и наживы. Кирит брезгливо морщился, глядя на происходящее. Он так и не смог привыкнуть к лизоблюдству бездельников, заполонивших императорский дворец. Восседая на низком табурете у ступеней трона, он обливал презрением во взгляде всех аристократов, иногда приправляя это едким словцом. Император откровенно скучал, выслушивая повседневные доклады, перемежающиеся нижайшими просьбами сановников о том или ином снисхождении или участии в судьбе их многочисленных отпрысков.

Шаги, перед которыми неожиданно расступилась пресмыкающаяся толпа. Послышался возмущенный ропот. Прокладывая путь сквозь собравшихся царедворцев, Садар шел к трону императора. Достигнув ступеней, он остановился и швырнул отрубленную женскую голову под ноги жрецу.

— Это была большая глупость, — глухо, с угрозой в голосе, произнес принц.

— Что ты себе позволяешь?! — взвился с табурета Кирит, метая взглядом такие молнии, что перешептывающаяся толпа затихла и отступила на несколько шагов назад.

— Повторяю, это была большая глупость — пытаться скомпрометировать меня, после того, как я дал клятву, присягнув на верность, — Садар был мрачнее грозовой тучи. Воздух раскалился от невидимых разрядов.

— Ты понимаешь, что творишь?! — жрец был вне себя от злости, наверное, впервые за все время позволив придворным увидеть себя в гневе.

— Да. Я разрываю сделку, — ровно, и, тем не менее, твердо произнес наследник Сидерима.

— Стража! — похоже, в ярости Кирит решил указать зарвавшемуся принцу его место, и это место, по мнению жреца, было в темнице.

— Это еще одна глупость. Будет резня. Я просто уйду. Еще не враг, но больше не союзник, — совсем спокойно произнес Садар, смерив Кирита взглядом победителя. И оказался прав, что невозможно отрицать: Азит стоял в проходе, одним своим присутствием давая понять, что зальет тронный зал кровью аристократов Мадры, если с его господина упадет хоть волос. Жрец заскрежетал зубами. В бессилии.

— Пусть уходит. Приоритеты, да, отец Кирит? — неожиданно в образовавшейся тишине прозвучал голос императора. По всей видимости, он тоже понимал, что пленение Садара не стоит тех жертв, которые, несомненно, повлечет за собой попытка его арестовать.

К воротам, вслед за покидающим дворец принцем, подтянулся небольшой отряд мальчишек с оседланными в дорогу лошадьми. Командовал отрядом ни кто иной, как Зелик, пропадавший последние несколько недель. Зевак, желающих поглазеть на изгнание, тоже собралось великое множество: стражники, сдерживающие толпу, выжидающе посматривали на генерала Кассима, взявшего в свои руки руководство сопровождением изгнанника до границы. По приказу Кирита.

— Куда собрались? — рявкнул на мальчишек и без того раздраженный генерал. И так забот по горло, а тут еще эти дети.

— За своим сувереном, — спокойно, но все же с вызовом ответил за всех Зелик.

— Что-о-о? — глаза Кассима расширились в изумлении, — это… это… измена?!

— Мы не присягали императору, возрастом не вышли, — лучезарно улыбнулся юный командир отряда.

— Но… но… что все это значит? — генерал был обозлен и… растерян. Он не понимал, что должен сделать в этой ситуации.

— Это значит, что как у любого вольного воина у нас была свобода выбора — кому служить, — Зелик продолжил улыбаться, но в толпе началось волнение, обозначающее лишь одно, — Садар приближался. Завидев своего господина, мальчишки все как один опустились на колено, почтительно склонив головы — так воины приветствуют государя, выражая дань уважения и преданности.

— Здесь все, Зелик? — спросил принц, поравнявшись с отрядом.

— Да, мой принц. Все готовы в путь, — отрапортовал юный командир.

— Скажи, Садар, зачем тебе эти… дети? — неожиданно вклинился генерал, уставший удивляться и раздражаться на неудачный день, глупые приказы и многие непонятности, творившиеся в последнее время.

— Не мешало бы помнить, что они дети, когда их отправляли подавлять мятеж, — резко ответил принц и пришпорил коня. Отряд выстроился в колонну за Азитом, неизменно следующим за спиной своего господина на все том же жутком жеребце, и кавалькада направилась к воротам города. Кассим лишь почесал в затылке и дал отмашку своему отряду выдвигаться в путь.

Глава двенадцатая

"Любезный Фрам, обстоятельства в Мадре складываются таким образом, что вскоре буду вынужден покинуть благословенную столицу империи и отправиться в некое странствие. Местные аристократы столь благосклонны, что в слепоте своих благодеяний и заботе о моем бренном теле рискуют опорочить меня в глазах ваших. Посему дабы избежать соблазнов и остаться верным клятве, которую дал Ранике, предпочитаю удалиться в паломничество с целью просветления и очищения от грехов плотских, не совершенных, но от самой искушающей близости оных. Залогом твердости намерений отправляю вам с посыльным символ своего государства, чтобы храним он был до моего возвращения и услаждал ваш взор. Прилагаю к нему также указ о наместничестве, заверенный моей подписью и печатью. Уповая на вашу мудрость и опыт в управлении, вверяю вам вписать имя того, кто станет наместником Сидерима. Хотелось бы также, чтобы и юная госпожа последовала в страну, которой будет править, дабы поддерживать дух народа своим присутствием и вселять надежу в их сердца.

С верой и надеждой.

Садар Сидеримский"

* * *

Песчаная буря затянула горизонт, неумолимо приближаясь рыже-серой стеной к небольшому отряду, пересекавшему пустыню в стремлении покинуть земли империи. Привычные к подобным катаклизмам мадеране, из которых в основном и состоял отряд, стремительно возводили укрытие, натягивая плотную холстину словно щит. Можно укрыться и переждать ураган, спрятав заодно и лошадей. И люди Садара, и воины Кассима — все действовали слажено и четко: не тот момент, чтобы предаваться распрям, важнее не допустить ошибки с укреплением. Тогда нагрянувшая буря завалит полотно на скрывшихся за ним, образовав тем самым крышу, отделяющую людей и лошадей от вездесущего песка. Единственный правильный способ спрятаться от разбушевавшейся стихии посреди пустыни — поставить щит, который станет кровлей.

* * *

Кирит вышагивал по комнате столь порывисто, что напоминал мечущегося в клетке зверя. Дикого зверя, опасного. Хищника. Генерал сидел на углу облюбованной давно кушетки и не решался заговорить со жрецом: святошу таким он еще не видел и опасался, что в порыве бессильного гнева и ярости отец Кирит открутит голову Кассиму, не задумываясь. Не то чтобы служитель культа настолько кровожаден, но опытному солдату не хотелось проверять его миролюбивость на собственной шкуре.

— Где? Где я просчитался? Как я смог просмотреть? Вот же сукин сын! — Кирит метал громы и молнии, сжав кулаки до побеления костяшек. Иначе точно разгромил бы собственную комнату.

— Почему ты их отпустил? Разве не разумнее запереть в тюрьме или казнить? — решился подать голос генерал.

— Вот за что люблю тебя, так за простодушие! — жрец взвинтился еще сильнее. — Ты хоть представляешь, скольких бы они убили, защищаясь? Да, я ненавижу этих лизоблюдов-царедворцев и сам бы удушил их, но… начнется ропот, все их семьи ткнут пальцем в императора, назвав виновным в случившемся. Я обязан был их отпустить, понимаешь, ты, соломенная голова, — обязан! Лично проводишь их до границы.

— Так может, это, по дороге их… скрутить? — неловко предложил Кассим.

— Нет, определенно, ты такой милый, — Кирит внезапно рассмеялся и… успокоился. — Чтобы их скрутить, как ты выразился, придется отправить целый гарнизон. И потери будут значительными.

— Я не понимаю, — честно сознался воин.

— Да тебе и не надо понимать. Знаешь, если ребенок принадлежит богу, то нужно отдавать его ему, а не пытаться сделать оружие людское. Разящие должны беречь границы мира, а не служить империи. Я был слишком самоуверен, когда решил, что смогу обратить проклятие. Вот оно и рушится на мою голову, — жрец стремительно подошел и безо всяких предисловий растянулся на кушетке, уложив голову на колени Кассиму, глядя на него снизу вверх.

— Э-э-э… ты это чего? — опешил от подобного вояка.

— Это, хм, степень моего доверия. Помнится, ты спрашивал, почему я выбрал тебя. Все еще хочешь знать? — Кирит закрыл глаза, успокоившись окончательно. Разъяренного зверя как не бывало, на кушетке блаженно растянулась коварная скользкая змея.

— И почему? — генерал явно чувствовал себя неловко.

— Ты простодушный и верный. Может, не очень умный, но императора не предашь. И скажу страшное — я тебе верю. Единственному в этом дворце, — жрец говорил, не открывая глаз, но легкая улыбка тронула уголки его губ, словно он видел, как вытягивается изумленно лицо Кассима. — Грядут тяжелые времена, император слаб, аристократы погрязли в жадности и разврате. По сути, страна пока что держится на мне. Придет момент, когда мне понадобится армия. И ты ее возглавишь.

* * *

Ураган затих ближе к вечеру, и все стали выбираться из-под песчаного заноса, стараясь первыми выгрести на воздух лошадей. Запыленные солдаты долго откашливались и отряхивались, но сначала освободили морды животных от тряпиц, служивших дополнительной защитой, а потом уж разматывались сами, снимая башлыки. Уже начало смеркаться, когда отряд наконец-то смог выдвинуться в путь, стремясь хотя бы к полуночи добраться до оазиса, в котором планировали стать биваком.

Если бы кто-то с высоты птичьего полета посмотрел на землю, то увидел бы вереницу огоньков факельного шествия по чернеющей в ночи пустыне, приближающуюся к зеркальному отблеску небольшого озера, расположившегося в редких зарослях посреди барханов. Отряд достиг оазиса далеко за полночь. Разбитый на скорую руку лагерь затих мгновенно: уставшие солдаты повалились спать. И лишь Садар остался сидеть перед костром у своего шатра.

— Отдохни, господин. Устал не меньше остальных. Я сам побуду в карауле, — Азит присел на корточки рядом с принцем и пристально посмотрел в глаза. С таким Разящим Садару спорить не хотелось.

— Отдохну, не волнуйся обо мне. И тебе не мешало бы, — ответил он.

— Я днем отосплюсь в седле. Кто-то же должен караул нести, — улыбнулся Азит своему господину и, поднимаясь, кивнул на шатер, мол, не сиди долго, иначе сам уложу.

Он сильно изменился, этот юноша. Проклятый. Перестал быть нелюдимым, охотно занимался с мальчишками, ставшими отрядом принца. Не то чтобы стал словоохотлив, но и не ходил мрачнее тучи. Зато прибавилось высокомерия, пришедшего на смену угрюмости. Он словно заражался от Садара ощущением собственной значимости. К наблюдательности добавилась расчетливость, и принц уже не мог сказать, что Азит — оружие неразумное, пацан совсем. За те месяцы, что они провели вместе, неприкасаемый словно повзрослел, научившись не делить все на черное и белое, но видеть сотни градаций серого вокруг.

— Принц позволит? — генерал Кассим оказался из тех редких не спящих, которых не свалила усталость. Он подошел к костру, когда Азит ушел.

— Принц не кусается, — ответил Садар, не отрывая взгляд от карты, которую рассматривал в отблесках пламени.

— Я бы не сказал, что не кусается. Скажи, принц, зачем ты стал врагом Кирита? — Кассим присел напротив, внимательно вглядываясь в принца, словно силясь понять, что же движет этим наследником без наследства, королем без трона.

— Кассим, вот ты воин. У тебя есть цель, смысл твоего существования? — Садар поднял глаза от карты и вперил в генерала жесткий взгляд.

— Конечно, есть, я воин, я солдат. У меня есть долг. Исполнение этого долга и есть мой смысл и моя цель, — казалось, тот даже опешил от такого вопроса.

— А кем ты сочтешь того, кто попытается мешать исполнению твоего долга, станет поперек дороги и попытается тебя скрутить? Что станешь делать? — Садар прищурился.

— Как это что? Устраню помеху. Кто мешает исполнению долга, тот враг, причем не мне — моей стране, моему народу и императору, — Кассим удивлялся, что приходится объяснять такие простые вещи. Тем более — принцу.

— Видишь, ты сам ответил на свой вопрос. У меня тоже есть долг, и исполнение его — моя цель. Я тоже кое-чего задолжал своему народу и стране, — некоронованный король улыбнулся и вернулся к карте.

— Но… у тебя нет страны, — речи принца окончательно выбили уверенность из генерала. Он действительно не понимал, как можно говорить о стране, которой нет, о народе, который уничтожен. И как можно быть в долгу перед тем, чего нет.

— Ошибаешься, страна у меня есть и народ тоже. И мой долг — восстановить все, вернуть беженцев в родные земли и обеспечить им защиту, — голос принца стал резче.

— И… Кирит — помеха?

— Иди спать, генерал. Мы не враги пока, но уже точно не союзники.

* * *

Сидерим, год 2566

Вереница повозок растянулась по тракту, оглашая всю округу грохотом колес и перекрикиваниями возниц с охраной. За несколько недель в дороге все устали и обозлились друг на друга. Тем более, что по пути к каравану присоединялись небольшие группы беженцев из Сидерима, которых разыскивали глашатаи по всей округе.

Разоренная страна находилась у северных границ Мадерека. И все же дыхание пустыни проникало и сюда, отсрочив наступление осенних холодов, но уже выкрасив листву в багряно-рыжие цвета. Девочка выглянула из крытой повозки, удивленно вертя головой по сторонам.

— Даналия, почему так получается, мы столько недель в дороге, а все еще ранняя осень? — поинтересовалась она у всадницы, ехавшей рядом с повозкой. Строгая с виду, затянутая в тугой корсаж простого дорожного платья всадница казалась воплощением достоинства и гордости, натянутой струной, настолько была выпрямлена, восседая на лошади. Тонкие росчерки бровей слегка поднялись, когда женщина услышала вопрос.

— Госпожа Раника, не вылезали бы вы из повозки. А осень, хм, Сидерим гораздо южнее Анаториса, так что можно сказать, осень сюда пришла вместе с нами.

— Это страна моего принца? — продолжила задавать вопросы Раника, словно и не слышала просьбы Даналии.

— Правильнее сказать, теперь это ваша страна. И моя в какой-то степени, — вздохнула всадница.

— Почему?

— Госпожа, вы еще такое дитя. Потому что я буду править этой страной до того момента, как ваш принц вернется, — снова вздохнула Даналия.

Караван расположился лагерем в паре часов езды до разрушенной столицы Сидерима. Те немногие беженцы, которым удалось спастись в войне, произошедшей год назад, и которых отыскали глашатаи — плакали, вернувшись вновь туда, где когда-то были счастливы. Где больше нет ничего, кроме руин. Даналия ходила среди сидериан, пытаясь их как-то подбодрить, поддержать, обещая, что скоро все наладится, и страна станет прежней. И тайком вздыхала все чаще, понимая, какую тяжесть взвалил на нее Фрам.

— Здесь… все разрушено, — тихо произнесла Раника, увязавшись однажды за Даналией на осмотр города.

— Да, госпожа, как видите, ваш принц не предлагает вам дворца, — ответила наместница с горькой насмешкой в голосе.

— Дворец, хм, дворец можно построить новый. А кто построит новое сердце моему принцу, которое здесь разбили? — девочка это сказала так, что на нее удивленно посмотрела не только Даналия, но и те сидериане, что пришли разбирать руины вместе с анаторийцами.

— Вот ты и построишь, девочка, — неожиданно произнесла пожилая женщина-сидерианка и поклонилась Ранике. — Добро пожаловать в Сидерим, госпожа.

Глава тринадцатая

— Чем определяется степень враждебности?

— Различием, противоположностью интересов.

— Это настолько важно, что два человека с одинаковыми целями становятся врагами?

— Цели одинаковые, но объекты разные. И если один объект достигнет цели, то второй непременно проиграет.

* * *

Рагард, год 2566

Покинув Мадерек, отряд Садара направился на север, с каждым дневным переходом приближаясь к границам Рагарда. По мере продвижения осень чувствовалась все более явственно, поскольку надвигалась не только по календарю, но и по мере отдаления от юга.

— Принц, разве Рагард не враг нам? — спросил на одной из стоянок Зелик.

— Нет, нам — не враг. Он нам… никто. А кем станет — дальше будет видно. Иногда, чтобы найти союзника, стоит пойти к врагу своего врага, — ответил Садар, делая какие-то пометки на карте.

— Так мы враждуем с Мадереком? — не унимался малолетний командир отряда, пытаясь понять ход мыслей того, кого назвал своим правителем.

— Опять же нет, скорее это можно назвать нейтралитетом, — пояснил принц, не скрывая от подчиненного своих взглядов на ситуацию.

— Принц, зачем мы идем в Рагард? Вы ищете союзника?

— И снова, нет. Я ищу денег. В данный момент меня волнует только это. А еще ищу жреца, который станет Верховным и моей опорой в королевстве со стороны духовенства, — принц поднял взгляд от карты, пристально рассматривая юношу.

— Но разве цитадель жрецов не южнее Мадры? — искреннее удивился тот.

— Мальчик мой, чтобы выиграть в сложившийся ситуации, мне нужен жрец, который не подчиняется Верховным Рагарда или Мадерека.

— Но… но все подчиняются им, это же… закон, — Зелик и вовсе опешил от намерений Садара.

— Поэтому мне нужен красный жрец, — спокойно ответил принц и вновь вернулся к карте, оставив без внимания то, как у мальчишки медленно, но неотступно глаза поползли на лоб.

Стрельчатые своды Красной цитадели подавляли. В отличие от воздушной кружевности южных городов жреческая крепость "красноплащников" массивной монолитной глыбой высилась на небольшом холме. Окруженная защитным рвом и толстыми непробиваемыми зубчатыми стенами, цитадель служила оплотом красных жрецов и словно всегда была готова к обороне от невидимых врагов. Хотя здесь, в самом центре Рагарда, вряд ли нашлись бы желающие штурмовать твердыню: к воинам-священникам относились с глубоким уважением и даже трепетом. И все же крепость именно подавляла своей несокрушимой мощью стрельчатых гранитных сводов, скорей являясь символом, нежели чем-либо иным.

Шаги гулким эхом отскакивали от каменных стен, не прикрытых даже коврами. Привычные к южной роскоши и легкости убранства последователи Садара ежились, пожимали плечами, словно мерзли в этой застывшей гранитной глыбе. Выросший в маленькой небогатой стране принц относился более равнодушно к мрачным коридорам, шествуя впереди своего отряда. Неизменный каменноликий Азит маячил за спиной, прислушиваясь и присматриваясь ко всему вокруг.

Темные фрески на стенах большого зала контрастировали с монолитными стенами коридоров. Даже такие приглушенные тона казались яркой цветной вспышкой в сравнении со шлифованным гранитом, окружавшим отряд со всех сторон, пока они продвигались к залу для аудиенций. Героические полотна поражали воображение своим размахом, и… "новые" сидериане покосились на Азита, заприметив слишком уж частое присутствие на картинах Разящих. Спутать их с кем-либо другим не представлялось возможным: белые волосы и красные глаза вкупе с гигантским ростом могли обозначать лишь неприкасаемых, живое оружие.

Небольшой зал, пустой и мрачный. У дальней стены, словно алтарь, — небольшое возвышение, на котором огромный черный меч. Старик в красных одеяниях поднялся с колен, завершив молитву, и развернулся к посетителям. Он был высок и крепко сложен для своего возраста, глубокими морщинами избороздившего лицо. Спокойный взгляд голубых глаз. Седые жесткие волосы длиной до плеч собраны в пучок ниже затылка. И лишь золотая застежка на плаще поверх сутаны-платья говорила о наивысшем жреческом ранге.

— Зачем пожаловал, наследник без престола? — по всей видимости, Командор был хорошо осведомлен о положении Садара, но, тем не менее, принял его, как принимал тех редких государей, которые решались навестить Красную цитадель.

— Затем и пожаловал, что пора престол принять, — ответил принц после всех церемониальных приветствий.

— Каким образом это связано с неожиданным посещением оплота "красноплащников"? — глава воинствующих жрецов редко удивлялся чему-либо, но нагловатому принцу удалось вызвать поднятие бровей седого Командора.

— Ваше Святейшество, покорнейше прошу… жреца на пост Верховного священника Сидерима, — Садар почтительно поклонился.

— Юноша… вы не ошиблись крепостью? Миряне много южнее, — жрец удивился еще больше.

— Ваше Святейшество, у меня есть серьезное основание просить именно красного жреца, для того чтобы возглавить духовенство в восстанавливаемой стране, — принц повторил поклон, покорно не поднимая взгляд от пола.

— Не вижу причин. Наш орден не интересуется мирскими делами, — отрезал Командор.

— Зато интересуется Разящими, — Садар поднял голову, улыбаясь.

— О как. А я уж было думал, слухи врут. Какая польза ордену с того, кто стал оружием мирян?

— Если понадобится, я стану на защиту границы всей армией. Лишь ваше слово, — Садар оставался в поклоне, но смотрел на жреца пристально и с улыбкой.

— Тебе не говорили, что ты похож на хорька? Мельче лисицы, но так же хитер. И более опасен, потому что боятся тех, кто крупный и одним видом внушает страх, — Командор оставил вынужденную вежливость и в речах, и во взгляде, открыто изучая принца.

— И, правда, не так страшен слон, как мышь для слона, — Садар выпрямился, и их взгляды скрестились.

— Во что игру затеял, мальчик? — жрец невольно облизнул пересохшие губы. Глубокий старик, он видел немалое число правителей, но этот государь без государства заставлял настороженно повести плечами, словно в спину вперился чей-то взгляд.

— В Сидерим, Ваше Святейшество, я согласен играть только в Сидерим, — улыбка принца стала хищной, отчего он действительно стал похож на хорька.

— Интересная предстоит игра, — старик прищурился и, повысив голос, произнес куда-то за спину: — Ларминиза ко мне.

Ларминиз, красный жрец, полностью оправдывал свой сан, являясь воплощением воинской аскезы, облаченной в алые одеяния-мантию. Сухой как щепка, высокий и сутулый, священник-воин был похож на цаплю. Скуластое лицо изобиловало тонкими едва заметными морщинами. Судя по внешности, ему можно дать от сорока до пятидесяти лет, хотя на самом деле было около тридцати пяти.

— Звали, Ваше Святейшество? — поинтересовался нагловатый с виду жрец, слегка склонившись в приветственном поклоне.

— Еще как звал. Видишь этого… будущего короля? Отправишься с ним. С этого дня ты его опора в лице представителя духовенства, — Командор не стал тянуть, обозначив все и сразу.

— Эм… Командор, с каких пор мы занимаемся мирскими? — похоже, Ларминиз не так сильно испытывал почтение к главе, как стремился показать поклоном.

— Примерно с тех, как их главным оружием стали Разящие, — старик отвечал ровно, но Садару показалось, что в уголках губ Командора спряталась улыбка.

— Отец… мой, похоже, вы совсем заскучали в цитадели, — будущий Верховный Сидерима усмехнулся так, что всех присутствующих мороз продрал по коже.

— Устраивает тебя такой жрец, принц? — Командор обратился к Садару.

— Вполне, — принц щурился не хуже сытого кота. Именно такой жрец ему и нужен.

* * *

Сидерим, год 2566

На скорую руку сколоченные бараки не являлись привычным и уютным жилищем для аристократки, вдовы бывшего главного казначея Анаториса. Однако женщина не жаловалась, стойко перенося лишения и неудобства и иногда шикая на Ранику, если та начинала возмущаться отсутствием комфорта.

— Терпи, дорогая, и не ропщи. Это и есть путь королевы — быть со своим народом даже в годы тягот. Теперь это твой народ, так что не дай им усомниться в выборе своего государя, — говаривала Даналия, если девочка начинала нудить о том, что дома было все иначе. Наместница мягко напоминала, что теперь здесь и есть дом Раники и другого не предвидится.

Вдова казначея зачастую сама выполняла обязанности высокопоставленного сановника в соляной провинции, но всегда предпочитала оставаться в тени собственного мужа. Тем не менее, достопочтенный Фрам был весьма проницательным правителем, успев заметить, откуда ветер дует в семействе дяди, того самого казначея, который женился на слишком уж молодой девушке, несмотря на то, что сам приближался к весьма почтенному возрасту. На мезальянс косились многие, и лишь глава солепромышленников понимал, в какую именно сторону этот мезальянс. Даналия и умом, и положением была гораздо выше мужа, поскольку в отличие от торговцев и промышленников Анаториса являлась уроженкой пустыни и оставалась единственной наследницей княжеского рода Нешуа — вассалов Мадерека. Ей нужны были деньги, ему — красавица жена. Старик-казначей не учел, что за красотой иногда скрывается недюжинный ум, но когда заметил, то с радостью принял помощь и советы молодой жены по ведению дел. Не в самую последнюю очередь Анаторис был обязан своим процветанием этой девушке. Когда стал вопрос о наместнике Сидерима, Фрам не колебался, отправляя Даналию на восстановление крохотной страны.

За осень удалось разгрести завалы и вырыть основные котлованы под новые здания. Восстановить прежние не представлялось никакой возможности, поскольку город не просто разрушен, он был практически стерт с лица земли. Даналии предстояло все это восстановить. Вернее, построить заново. Воодушевленные поддержкой Анаториса и тем, что их некоронованный правитель, последний из кронпринцев, не забыл о них и прислал помощь, сидериане работали, не покладая рук, стремясь возвести из руин собственную страну. Они даже не задумывались над тем, что на арене мировой политики их город-государство не играет никакой роли, являясь всего лишь перевалочным торговым пунктом между двумя могущественными империями.

Даналия работала с рассвета и до поздней ночи, подписывая распоряжения, просчитывая каждую монету из выделенных Фрамом денег. Расчетливая женщина старалась экономить на всем, на чем только можно, без утраты качества и более-менее приемлемых условий существования поселенцев. Она быстро добилась расположения и уважения со стороны сидериан, а анаторийцы и так почтительно склонялись, едва завидев вдову казначея. Пусть и прошло немало лет со смерти старика, пусть даже сама Даналия давно была не юной девой, но память о том, как с её помощью Анаторис пришел к большему процветанию, жива ещё во многих. Присматриваясь к разумному и продуманному управлению стройкой, сидериане невольно вспоминали добрым словом принца, приславшего им в помощь такую наместницу.

* * *

Мадерек, год 2567

— И здесь обошел, — Кирит сидел за столом, упираясь лбом в сцепленные в замок пальцы облокотившихся на столешницу рук. Весть о том, что Садар заполучил Верховного из "красноплащников", достигла мадерекского жреца и вовсе не добавляла радости в настроение. Кассим в кои веки не пытался подтрунивать над своим "начальством" и, тихо оккупировав тахту, молча наблюдал за священником. Но он не выдержал:

— И все же, почему тебя так беспокоит этот юнец? Не может же он всерьез представлять угрозу Мадереку!

— Ошибаешься, ой как ошибаешься. Если он меня уже столько раз обставил, то я представляю, какого монстра заполучит Сидерим в правители, — Кирит вздохнул и протянул пустой кубок генералу.

— Но нам-то чем этот монстр страшен? — Кассим послушно наполнил чашу хмельным напитком.

— Неужели ты считаешь, что такой, как Садар, остановится на том, что попросту отстроит город и станет законным королем в своей крохотной стране?

— А разве нет?

— Знаешь, Кассим, я тебя точно обожаю, — жрец поймал подбородок генерала и запечатлел отеческий поцелуй у того на лбу.

Глава четырнадцатая

— Бездействие подобно смерти. Нельзя решить проблему, не вставая с места. Нельзя обрести большее, не пожертвовав малым. Путь отречения от себя ведет к познанию величия.

* * *

Анаторис, год 2566

— Госпожа Даналия, вас к себе Фрам зовёт.

Пожилая женщина словно распрямилась и сбросила десяток лет, когда предстала пред главой Анаториса. Еще большее воодушевление и вызов светились в её взгляде по возвращении домой. Не лишенная амбиций, Даналия устала тратить время попусту, занимаясь лишь управлением пусть и богатого, но небольшого поместья, оставшегося после смерти мужа. Новый казначей не нуждался в советах вдовы, а Фрам если и обращался, то крайне редко. Положившая половину жизни на служение соляной провинции, женщина чувствовала себя не у дел, отчего периодически впадала в глубокое уныние. Сейчас же она словно обрела крылья. В кои веки Фрам спросил не совета по делам финансовым, в которых Даналия знала толк больше многих казначеев. Нет, он предложил ей место наместника в далеком Сидериме. Крохотное королевство, о котором вдова даже не слышала. Но… королевство. И роль наместника вполне подходит благородной даме, лишь по злому року оказавшейся замужем за торговцем.

Когда родители Даналии погибли, императорский двор отвернулся от разорившегося рода, забыв былые заслуги семьи перед империей. Озлобленная, униженная нищенством, отвергнутая соотечественниками девочка с лёгкостью согласилась на мезальянс, продав свой незаурядный не по годам ум за возможность вернуть своему роду былую славу и величие, возможность выкупить отцовское поместье, восстановить доброе имя семьи. Долгие годы потратила Даналия на то, чтобы занять соответствующее её положению место в жизни. Она уж было отчаялась после смерти мужа, едва не опустила руки, год за годом наблюдая, как утрачивают вес её позиции в стране солепромышленников. И внезапно звезда надежды снова осветила путь для немолодой уже женщины.

— Что ж, Садар Сидеримский, если ты меня не разочаруешь, то мой род станет под знамена Сидерима с вассальной клятвой, покинув раз и навсегда списки дворян Мадерека.

Даналия лично руководила сбором обоза, первого отправляющегося в королевство, которое вскоре породнится с правителем Анаториса. Поглядывая на юную невесту принца, наместница в отличие от девочки понимала, какие чувства двигали Садаром при помолвке. Никаких иллюзий относительно наследника Сидерима Даналия не питала. За короткое время она узнала о разорённом королевстве всё, что оказалось в зоне досягаемости. Новоиспечённая наместница умела собирать информацию кропотливо, не упуская деталей. Чем больше она узнавала, тем больше ей хотелось поскорей познакомиться с Садаром лично. Мало кто из наследников разорённых малых государств решился бы на те шаги, которые уже сделал принц, поражая истинной одержимостью в восстановлении страны. Сложив в одну картину все фрагменты мозаики, Даналия поразилась не столько упорству, сколько прозорливости и тонкому расчёту будущего монарха. От её глаз не укрылось то, как он использовал заключение в имперском дворце, как обошел саму империю, бескровно заполучив одну из приближенных, но всё же независимых провинций.

— Ставка на соль, да? А ты умный мальчик, с тобой будет интересно работать, не то, что с этими снобами.

Она говорила сама с собой и незаметно улыбалась, оставаясь для окружающих вытянутой в струну, строгой, а иногда и пугающей наместницей. Тем не менее, состояние вверенного ей королевства повергло если не в ужас, то в уныние. Ни в каких записях, ни в каких отчетах не значилось, что Сидерим уничтожен в прямом смысле. Однако, подавив приступ отчаяния, Даналия взяла себя в руки и принялась за первое и самое важное — возведение временного лагеря, где смогут укрыться как рабочие, прибившие из Анаториса, так и беглецы-сидериане, тоненьким ручейком потекшие к развалинам столицы, едва заслышав о намерениях наследника и прибывшем первом обозе.

* * *

Рагард, год 2567

Арена вскипела напряжением, зрители на трибунах взвыли. Третий день выходили мечники на потеху публике, три дня песок арены окрашивался красным, наполняя воздух удушающим запахом крови. Единственное правило для участников: убить соперника, имея из оружия лишь меч. В смертельных поединках сходились желающие испытать удачу и крепость своих клинков мечники из всех краев и стран. Здесь были представители как самого Рагарда, так и Мадерека, и малых королевств и княжеств. И лишь над небольшой группой развевалось знамя Сидерима.

Сегодня решающий день. Последний поединок между победителями предыдущих схваток должен определить того, кто останется на политой кровью арене навсегда, и кто унесет приз в двести тысяч золотых с собой, увенчав чело венком лучшего мечника. Турнир организовывали ежегодно в честь Тарида, хотя в народе все же предпочитали называть это кровавое зрелище "пиром Азита". Высокие ставки с лихвой окупались тем, что зрители валили на жестокое представление в неисчислимых количествах, неся свои кровно заработанные в уплату за возможность посмотреть на смерть.

Садар стоял в своем углу арены, ожидая отмашки от судьи — когда обнажить клинок и вступить в бой. Принцу не нужна слава и воинская доблесть. Когда он ввязался в это предприятие, выставив себя мечником на потеху зрителям, то преследовал одну единственную цель — деньги. Двести тысяч золотых, конечно же, не решали проблему восстановления королевства, но могли послужить началом прекращения роста долгов. Предложение Азита принять участие, было отвергнуто изначально, поскольку кодекс Разящих не допускал подобных боев, и принц запретил неприкасаемому нарушать этот самый кодекс даже ради него. По правилам последнего поединка соперники обязаны обнажиться по пояс, оставшись лишь в реддеке. Когда Садар стащил с себя рубашку, по рядам публики прошел тихий ропот: все тело принца оказалось испещрено символами рунической вязи, имеющими слишком явственную ритуальную окраску. Это понимали даже непосвященные. Когда же показался соперник, то ропот пролетел уже и в рядах последователей Садара: на том конце арены громадиной возвышался беловолосый воин с красными глазами.

— Мой принц, ты уверен?! Правилами не запрещается менять воина в команде, они же поменяли… — неуверенно протянул Азит, внимательно разглядывая противника, который представлял небольшое северное княжество. На прежних поединках этого воина не было, но по закону арены можно заменить представителя, если победитель предыдущей схватки сильно ранен.

— Я не ранен, на меня эти правила не распространяются. К тому же, ты зря волнуешься, Азит. Смотри внимательнее — он не такой как ты. Да, он высок и могуч, но… слишком уж могуч, слишком мускулист и неповоротлив, чтобы быть Разящим. Да, он хороший мечник, не зря его оставили напоследок, сделав "неожиданной" заменой. Да, кого другого испугал бы неприкасаемый, но не меня. Только не меня, — принц улыбался, и улыбался он настолько опасно и кровожадно, что еще более походил на хорька, забравшегося в курятник. Только вместо привычных клуш увидел боевого петуха, отчего лишь азарта стало больше в прищуренных глазах.

По знаку судьи соперники вышли на середину поля, смерив друг друга оценивающим взглядом. В лице неприкасаемого не было насмешки или пренебрежения: он понимал, что перед ним достойный враг, раз смог дойти до решающей схватки, причем дойти без замен и ран. Садар же откровенно изучал противника, тоже догадываясь, что бой не будет легким — так просто не приберегают подобные козыри к финалу: в сопернике чувствовалась мощь, сила и небывалый опыт. И все же принц улыбался, зная, что и сам он козырей еще не демонстрировал. Прежние поединки оказались хоть и тяжелыми, но все же вполне по силам принцу, который стал отличным мечником еще до встречи с Азитом. Командование армией даже такого малого королевства как Сидерим требовало воинского мастерства высокого уровня. Не только управлять, но и являться примером для других воинов.

Взмах клинка сразу же пришелся на сталь соперника. Еще взмах. Снова звон металла. Они примеривались, прощупывая друг друга, пробуя на вкус силу соперника, прицениваясь… начиная смертельный танец на потеху зрителям. Танец, после которого в живых останется лишь один. Правила не предполагали никакой пощады побежденному, только смерть. Садар двигался осторожно, не демонстрируя сразу всей своей скорости низкорослого верткого поединщика, который берет не силой, но стремительностью. Мощные удары неприкасаемого не достигали цели, сталкиваясь каждый раз с клинком принца. У столь грузного могучего воина мог быть только путь силы, брать измором быстрого противника, обрушивая на него удар за ударом, не подпуская близко, изматывая силовыми приемами. Устанет — потеряет скорость, тогда можно и всерьез начать сражаться. На уничтожение. Однако принц не торопился уставать, продолжая мелкими вкраплениями молниеносных выпадов дразнить врага. Своего рода тоже работа на износ противника. А еще неслабая игра на нервах.

И все же неприкасаемый сдался первым, обрушив на Садара удар такой силы, что тот едва удержался на ногах. Время игр и оценок закончилось. Отскочив на пару шагов назад, принц попытался отдышаться, словно концентрируясь, вдохнул глубоко, прикрыл глаза, понимая, что для второго взмаха врагу потребуется время, а вот сдержать его может оказаться не по силам. И… по притихшим с начала поединка трибунам проскользил затуманенный расфокусированный взгляд. Словно принц опьянел. Мягкая ленивость движений стала настолько заметна, что зрители неодобрительно зароптали, предполагая, что сила одного из поединщиков иссякла, и бой закончится слишком быстро, не принеся должного удовольствия публике. Однако Садар улыбался, и улыбался так, что проигравшим не выглядел. И уставшим тоже. Вяло перетекая в неуверенную новую стойку, он вдруг сорвался с места и понесся взбесившимся вихрем на противника. Тот опешил, торопливо отмахиваясь от града ударов, настолько частых, что уследить за ними не всегда удавалось, отчего на теле неприкасаемого заалели мелкие порезы от пропущенных выпадов.

Удар за ударом, порез за порезом. В считанные секунды неприкасаемый весь окрасился кровью, не имея возможности перейти от защиты к нападению. Да, раны несерьезные, но их такое множество, что это начинало создавать проблемы. И так медлительный из-за огромной массы тела, воин еще более замедлился. И все так же ошеломленно пытался понять, как эта опьяненная кукла может двигаться настолько быстро и настолько точно, раз за разом попадая в цель.

"Отпустить себя, расслабиться. Почувствовать единение с оружием, слиться с ним, принимая в себя, как часть собственного тела. Позволить крови побежать быстрее, подхлестывая возбуждение от схватки. Всё так знакомо, столько раз я это проходил. Да, он силен, проклятье, как же он силен. С другими было проще, но этот. И все же не имею права отступить, а значит… не слушать ропот на трибунах. Отстраниться, разжигая в себе огонь желания. Скорость, вот в чем моя настоящая сила. Всю разбушевавшуюся кровь бросить на скорость. Для того чтобы одолеть не нужно мощи, кости легко ломаются клинком", — мыслил Садар еще быстрей, чем двигался, окучивая противника россыпью ударов, жаля постоянно. Неприкасаемый не успевал, уже совсем не успевал за игольными уколами сидеримского клинка. Ему бы сконцентрироваться, собраться, прекратить думать о туманном пьяном взгляде, о расслабленности движений противника, которые уж никак не вязались с той скоростью и точностью, с которой действовал Садар. Ему бы, но… очередной взмах достиг цели — голова неприкасаемого покатилась по песку арены, обдав фонтаном крови сидеримца, мягко приземлившегося на ноги после удачного прыжка.

На какое-то мгновение над ареной зависла тишина. Зрители не могли понять, как и когда все успело закончиться. Да, они и прежде видели маленького юркого сидеримца, но прежние бои никак не походили на этот, все было ясно и понятно, и прослеживалось все течение сражения между соперниками. А тут сидеримец словно поиздевался над своим противником, словно играл с ним, как с ребенком, и, словно походя, снес ему голову очередным ударом. И все же зрители взвыли, приветствуя победителя, чествуя воина, который оказался лучшим. И лишь Азит с Зеликом мгновенно кинулись к своему принцу, подхватывая того на руки уже в падении. Обоим известно, чего стоят Садару подобные выходки на поле боя, сколько это отнимает сил, и какова плата за подобные победы. И все же в отличие от встревоженного взгляда Разящего, глаза Зелика светились гордостью и восхищением своим правителем.

— Зелик, отправь кого пошустрей к Фраму, пусть передаст письмо и деньги. Вторую половину раздели надвое: оставлю нам на прожитье пока, а то совсем кошель пустой, и отправлю в Сидерим, — распорядился принц, когда достаточно отдохнул после поединков, чтобы мыслить ясно. А если точнее, то отсыпался и отъедался принц три дня, прежде чем взялся снова за дела.

— Будет сделано. Еще распоряжения? — Зелик вытянулся в струнку перед своим господином, украдкой разглядывая принца восхищенным взглядом. Да, такой правитель мальчишке по душе. Намного лучше, чем погрязший в шелках и лени император.

— Да, пришли ко мне Ларминиза, — принц растянулся на подстилке в своем шатре, все еще не решаясь на резкие движения и перемещения по лагерю, разбитому за границей города. Все равно на гостиницу денег не было, когда отряд сидериан прибыл в столицу Рагарда, а значит лучше оставаться в полевых условиях. Да оно и привычным стало за последние месяцы. Все в небольшом отряде принца слишком молоды, чтобы заметить неудобства или же не принимать их воодушевленно. Пока что многими мальчишками все происходящее расценивалось как увлекательное приключение. Еще не пахло кровью, еще не было настоящих битв, которые непременно выпадают на долю королевской гвардии.

— Звали, ваше величество? — поинтересовался красный жрец, просовывая скуластое лицо за ширму.

— Звал, проходи, есть дело, — ответил принц, усаживаясь на подстилке.

— Да-да, наш господин всегда в делах, не развлекаться зовет, — вставил свое веское Азит, незримой, но иногда весьма ощутимой тенью присутствующий рядом с принцем круглосуточно. Разящий разместился в углу шатра и со всей тщательностью предался заточке своего необозримого по размерам клинка. Тяжеловесное оружие внушало страх, и все равно окружающим оставалось непонятным, как можно размахивать этой громадиной, держа ее в одной руке. Левой. И это притом, что неприкасаемый был правшой. Даже Садар не хотел думать о том, какую мощь обрушит на врагов Азит, если возьмет меч в правую руку. Или в две. Сам же проклятый воспринимал свое оружие, как и обычный воин, и искреннее недоумевал, когда мальчишки пытались спрашивать его, мол, как управляется с таким весом и размером. Особенно когда верхом на лошади. Так же и животине голову недолго отрубить.

— И что за дело, мой король? — Ларминиз присел на корточки напротив принца. За те несколько недель, что он провели вместе, жрец привык величать Садара королем, да тот и не протестовал особо. По сути, он им и являлся, осталось дело за формальностью.

— Ты у нас шустрый малый, как я понял. И раз уж твоя идея с участием в поединках мечников увенчалась успехом, то и правильно пристроить деньги сможешь так, чтобы они работать начали, а то пока лишь тратятся, — Садар вперил колючий изучающий взгляд в Ларминиза. Тот ухмыльнулся.

— Король из меня решил сделать казначея? — поинтересовался жрец.

— Пока на эту должность подходишь только ты. Мальчишки вовсе зелены и в деньгах не смыслят, все же их в воины готовили, а не в торговцы, — Садар наполнил кубки вином и протянул один жрецу. Тот взял сосуд, но пить не торопился.

— А я, значит, похож на торгаша?

— А ты уж точно выгоды не упустишь. Хватка есть, разум присутствует. Раз уж я совмещаю должности правителя и нескольких министров, то почему бы моему советнику и духовнику их не совмещать? — принц прищурился. Ларминиз отпил вина, одобрительно улыбаясь, — понимая, какую нишу он займет в новоявленном дворе одиозного правителя несуществующей страны.

* * *

Сидерим, год 2567

Первый караван от Садара прибыл одновременно с известиями о том, что принц выплатил первый взнос по кредиту, который взял в Анаторисе. Даналия перебирала бумаги, сверяя счета, перечитывала письмо от Фрама, в котором тот всячески превозносил сидеримца, возлагая на него большие надежды как на зятя и как на возможного приемника главенства солепромышленников. Женщина сопоставляла новости, оценивала товар, привезенный караваном, и жадно всматривалась в строки второго письма, переданного караванщиком. Письмо написано самим правителем, но к нему еще прилагались распоряжения насчет установления торговли, изложенные неким отцом Ларминизом.

— А шустрый малый. Два года прошло с разорения Сидерима, а он уж вот как развернулся. Похоже, и жреца себе нашел. Интересно, как же Мадерек допустил, чтобы опальный принц после скандала и разрыва союза смог обзавестись жрецом? Куда смотрел отец Кирит? — рассуждала вслух Даналия, не заметив, как в комнату барака, построенного для наместницы, вошла Раника.

— О ком вы, Даналия? — мгновенно поинтересовалась девочка, с любопытством заглядывая через плечо в бумаги. Женщина не стала прятать письма, никаких секретов от будущей королевы Сидерима в них не было.

— О женихе твоем, госпожа будущая королева, все о нем. Прямо все мысли только о нем. Хоть посмотреть бы одним глазком на этого пройдоху, — Даналия неожиданно улыбнулась.

— Неправда, мой принц не пройдоха. Я верю, он станет великим королем и покроет свое имя славой, — девочка резко встала на защиту нареченного.

— Милая моя, я тоже верю — станет. Именно такие как твой Садар и становятся великими. У него, по всей видимости, все предпосылки есть к тому, чтобы стать грандиозным государем, который в состоянии написать новую историю не только для своей страны, — поспешила объясниться наместница, пока Раника от обиды за жениха не ударилась в слезы. И все же ранимая, хрупкая и в чем-то избалованная девочка в последнее время все реже плакала и жаловалась, все чаще помогая как самой Даналии, так и другим женщинам, налаживающим новую жизнь в постепенно отстраиваемом Сидериме. Наместница лишь одобрительно кивнула Ранике, подписывая указ о срочном обустройстве рынка и налаживании торговли соответственно указаниям отца Ларминиза.

Глава пятнадцатая

— Каким путем ты пойдешь дальше?

— У меня один путь и сворачивать с него не намерен.

— Так что же это за путь такой, что в нем придет к тебе?

— Это дорога слез, это дорога крови и смертей, это пути обмана и коварства, высоких ставок и потерь.

— Зачем же тебе столь тяжкий груз, зачем столько страданий ты возлагаешь на свои плечи?

— Это и есть путь короля. И у меня нет другой дороги.

* * *

Рагард, год 2567

— Снова пусто, — Зелик раздраженно осматривал содержимое схрона: несколько сотен золотых, пять тысяч серебром, недорогие украшения

Последние три месяца "отряд Садара" занимался тем, что находил тайные убежища грабителей, уничтожал шайку, а награбленное присваивал себе.

— Интересные у вас методы обогащения казны, Ваше Величество, — как-то отпустил колкость отец Ларминиз.

— Увы мне, отче. Но для того, чтобы честным путем заработать денег, сначала нужно вложить в дело… деньги. А у меня их нет. Опять же, я не граблю, а избавляю торговые пути от грабителей и беру законную плату за проделанную работу, — пожал плечами принц, но ни раскаяния, ни смущения в голосе не наблюдалось.

— Вам не кажется, что из-за подобного промысла ваши воины становятся отпетыми головорезами?

— И вновь, увы мне. Но государству и такие воины нужны.

Прежние мальчики перестали быть детьми. Глядя на предводителя, они и сами решили принимать более активное участие в восстановлении Сидерима. Идея принадлежала Зелику, что, впрочем, предсказуемо. Этот пострел уж точно не мог усидеть на месте после ристалища, в котором поучаствовал Садар. Подобные бои проводились редко, так что при всем желании постоянно зарабатывать на них не получалось, вот и пришлось Зелику поскрипеть мозгами, послушать там и здесь, разговорить купцов, путешественников и выработать план неожиданного заработка. Шустрый малый настолько вошел в роль руководителя разведки, что находил убежища грабителей так быстро, если сравнивать с другими малолетними шпионами, чьи поиски не всегда увенчивались успехом.

Зелик времени зря не терял, постоянно отлучаясь на день-два. Где и как он набирал новобранцев, оставалось загадкой как для товарищей мальчишки, так и для короля. Однако отряд рос как на дрожжах. Садар не протестовал, лично беседуя с каждым новичком, оценивая, одобряя.

В карательный отряд вошли не все. Большая часть мальчишек так и не смогли поднять оружие на человека. Они были оставлены в резерве. Более лояльные к кровопролитию, те, кто с обостренным чувством справедливости и соблюдения закона государства, встали под знамя новоиспеченных стражей правопорядка. Принц постепенно разделял своё и так маленькое войско на подразделения, выделяя тех, кто может быть лишь воином, и тех, кто для защиты государства не побоится руки замарать в резне. Как бы ни сложилось будущее Сидерима, но в защитниках закона нужда будет: кто-то должен и грабителей с ворами держать в узде. Продвигаясь от Рагарда на юг, отряд постепенно приближался к границам Сидерима: еще две недели пути и прибудут на место.

— Мой принц, в трех днях пути отсюда к югу разграблен караван. Большой и богатый, если верить слухам. В тех местах орудует шайка грабителей, на коих давно объявлена охота. Они многочисленны и хорошо вооружены. Поскольку местность глухая, вдали от больших городов, то стража так и не взялась за их поимку, хотя жалоб от путешественников много.

Садар внимательно выслушал отчет Зелика

— Удачная находка. Собери всю информацию, которую сумеешь. Чем ближе подберешься к их убежищу, тем лучше. Найди его, во что бы то ни стало.

— Ваше Величество учуяло серьезную добычу? — произнес Ларминиз, стоило разведчику покинуть шатер принца.

— Тут дело даже не в добыче. Во-первых, они находятся на основном торговом тракте, идущим с севера через Сидерим. Во-вторых, неплохо бы заполучить расположение купцов, избавив их от такой угрозы. И только в-третьих, возможный большой куш.

— Пытаешься объять необъятное?

— Почему бы и нет?

Зелик пропадал неделю. Садар уже начинал нервничать, поскольку так надолго глава разведчиков ещё не отлучался. Но тот успел явиться, когда нервы принца оказались на пределе, и уже собирался отряд на поиски Зелика. Вернулся не один.

— Простите, Ваше Высочество, но нести на себе эту тушу не так просто, потому и припозднился, — оправдывался Зелик, сваливая к ногам принца связанного по рукам и ногам мужика.

— И кто это?

— Он говорить не очень хочет. Но мы ведь методы найдём? — разведчик недвусмысленно улыбнулся в сторону Разящего, который откровенно бездельничал в последнее время.

— Развязать язык? — немедленно вызвался Азит. Пленник перевёл взгляд и бешено завращал глазами, мыча что-то неразборчивое через кляп.

Страх. Оружие, которое Азит вручил Садару собственным появлением в его жизни. Оружие куда более серьезное и опасное, нежели меч. Проклятый внушал страх одним своим существованием. Принц научился этим пользоваться. Пленник разговорился. Не потребовалось ни угроз, ни пыток, всего лишь обещание, что Азит к нему не прикоснется, более того, ему сохранят жизнь и отпустят, когда с грабителями будет покончено. Страх, более сильный, нежели боязнь того, что сделают с предателем выжившие товарищи. Сильнее страха смерти. Садар остался доволен полученной информацией, Азит разминал плечи, предвкушая бойню.

Их было чуть менее сотни. Они не выглядели мужиками, бросившими плуг и подавшимися в леса за легким заработком. Во многих чувствовалась армейская выправка, да и вооружение разительно отличалось от того, которым обладали обычные грабители. Из донесений Зелика Садар понял, что придется иметь дело с дезертирами, которых кто-то сумел собрать в шайку. Это обстоятельство во многом усложняло задачу принца. Таких нахрапом не возьмешь и не очень испугаешь. Оставалось ждать подходящего случая, наблюдая издали за расположением разбойников, облюбовавших пещеру в предгорьях. Укрытые лесом и частично болотом они оказались хорошо спрятаны как от дорожных патрулей, так и от случайных охотников за головами. Если бы не предательство попавшего в плен товарища, то логово так бы и оставалось тайным.

— Они вернулись с добычей. Видимо, еще один обоз разграблен. Много поклажи, много лошадей. Насколько я успел понять, их сразу продают, не держат долго при себе, — отчитался Зелик.

— Удача любит наглых.

— Да вы, мой король, никак ими восхищаетесь?

— Это я про нас. Я ждал такого шанса, и удача меня любит. Они отпразднуют добычу и ослабят бдительность, к тому же многие будут пьяны. Очень хороший расклад для нападения. Атака на рассвете. Не щадить никого. На сей раз участвуют все, ведь речь не об обнаглевших селянах и ремесленниках, взявших в руки оружие, а о предателях. Каждый из них предал своего государя и народ, и наказание подобных — дело армии. Так что, барышни, готовьтесь.

Мальчишки не роптали. Слова Садара задели за живое каждого. Они были юны, безусы, и каждый лелеял мечты о собственной доблести и чести. Их уже предал император. Они со всем юношеским максимализмом не могли простить дезертиров.

Часовых снимали тихо. Несмотря на общую расслабленность грабителей, уверовавших в собственную безнаказанность, видимость дисциплины соблюдалась и патрули были расставлены по округе. Каждого нашел нож Зелика и его подчиненных. Вышколенные Азитом солдаты Сидерима действовали слажено и молча, безжалостно вырезая спящих, прокладывая путь вглубь пещеры, пока враги не подняли тревогу. Принц не рассчитывал на то, что им удастся всё сделать тихо. Вероятность того, что их обнаружат быстро, велика и со счетов её сбрасывать не стоит. Так и случилось. Заслышав крик товарища, полусонные пьяные грабители срывались с мест, хватаясь за мечи, трезвея на ходу. В полутьме пещеры разразилась бойня, никто уже не прятался и не молчал. Вопли десятков глоток сотрясли каменные своды, обрушиваясь многозвучным эхом на сцепившихся противников. Среди криков и лязга, Садар, казалось, успевал приглядывать за всеми подданными. И резким выпадом заслонил собой одного из мальчишек, приняв летящий клинок на себя…

— Займись солдатами! — рыкнул Азит на Ларминиза, отталкивая плечом, прокладывая путь через трупы к выходу. Бой завершился победой сидериан, но на руках неприкасаемого безвольно обвисло окровавленное тело Садара.

— Он…

— Жив. Клинок прошел под ключицей, потерял много крови, но опасности для жизни нет, — произнес Азит, не оглядываясь на спрашивающих. Он был в ярости, скрипел зубами, но нес Садара в лагерь, вместо того, чтобы заняться раной сразу. Взбесившийся пёс никого не подпускал к своему хозяину. Даже жреца, хотя тот знал толк в лекарских науках.

— Раненых в лагерь. Те, кто не пострадал, займутся перегоном лошадей и чисткой схрона, — распорядился жрец, взяв на себя командование и не обращая внимания на обозленного Азита.

К вечеру всё было завершено: раненые осмотрены жрецом, перевязаны, отправлены спать; награбленное перемещено из пещеры в лагерь.

— Отец Ларминиз, здесь девушка. Похоже, за неё хотели выкуп. В общем, не знаю, в чем там дело, но никуда идти она не собирается.

— Ладно, придёт в себя король — разберется, как с ней поступить. А пока накормите и успокойте, объясните, что вы солдаты короля, а не новая шайка оборванцев.

Ближе к ночи Садар вышел из шатра, несмотря на громкие протесты Азита. Принц был бледен, с трудом держался на ногах, но всё же занял место у костра рядом с Ларминизом и Зеликом. Вслед за ним показался неприкасаемый. Последовавшая сцена заставила вытянуться в удивлении лица присутствующих.

— Сколько ты еще намерен носиться с ними как с детьми и закрывать собственным телом каждого от ран?! Ты хоть понимаешь, что бесценен, что тебя никем не заменить?!

— И каждый из них бесценен, и менять мне их не на кого. Так что, не ори на меня при подданных. И вообще, не ори на меня, — Садар говорил тихо, но это еще больше злило проклятого, который впервые за всё время позволил выплеснуться эмоциям… да каким!

— Да, я незавершенное оружие, я совершенен, но не завершен, во мне осталось сердце, живое, настоящее. Я знаю, что ты никогда не ответишь мне, что единственной твоей страстью будет Сидерим. Но я не позволю тебе убивать себя, становясь живым щитом для этих детей. Открой глаза, они уже не дети, ты собственными руками утопил их в крови! Из имперских щенков ты вырастил волчью стаю. Очнись! Или убей меня, — он кричал долго, вдохновенно, словно впервые в жизни осознал, что его кровь такая же горячая, как и у других. Он тряс принца за плечи, словно пытался вколотить слова настолько глубоко, чтобы Садар запомнил.

— Я ранен. Мне вообще-то больно, — прошипел принц, даже не пытаясь высвободиться из стальной хватки Азита. Но тот отпустил и преклонил колено.

— Лучше убей, если так не дорожишь своей жизнью.

— Я буду осторожнее. Все живы? — спросил Садар, обращаясь уже к жрецу и вновь присаживаясь у огня. Ларминиз с Зеликом переглянулись, пожимая плечами, и лишь потом вспомнили, что их спросили.

— Да, живы все. Жизнь раненых вне опасности.

Заливая боль вином, принц выслушал отчеты, одобрительно кивая и отмахиваясь от предложений перенести разговор на завтра. Потом приказал привести девушку. Немного освоившись и поняв, что её жизни ничего не угрожает, бывшая пленница украдкой рассматривала принца, тихо повествуя о случившемся. Она так и не поняла до конца, кто её спасители. Этот мужчина, которого назвали королём… но разве короли занимаются подобным, разве у них нет для этого карательных отрядов? Совладав с робостью, девушка рассказала, что направлялась с караваном к жениху. Сопровождал её отец, который и являлся владельцем каравана. Было это более месяца назад. Отца убили сразу, а вот за девушку хотели выкуп, но ни дядя, ни семья жениха не захотели заплатить. В скором времени пленницу собирались отправить к работорговцам.

— Богат ли был твой отец? — неожиданно спросил Садар.

— Весьма, он был одним из крупнейших купцов Рагарда. Думаю, сейчас дядя наложил лапу на имущество. Мне некуда идти.

— Думаю, это поправимо. Если станешь моей подданной. В Сидериме нужны хорошие купцы.

— Мой король, что вы задумали? — вмешался Ларминиз. Он вообще любил вмешиваться в разговоры принца.

— Задумал то, что ты займешься вопросом возвращения имущества отца законной наследнице.

— А как же дядя?

— А дядя нас не интересует, милое дитя. Впрочем, как и твой жених. Мы тебе найдем такого, что в беде не бросит, — Садар улыбнулся настолько тепло и по-отечески, что девушка слегка оттаяла и даже зарделась.

— Я вот пытаюсь оценить степень вашей опасности и коварства, мой король…

— Потом будешь оценивать, — прервал жреца Азит, поднимая принца на руки.

— Куда ты меня тащишь, изверг? — слабо попытался возмутиться Садар.

— Хватит, завтра договорите. Не зли меня, Величество, — неприкасаемый не слушал принца, утаскивая в шатер. Спорить с решением телохранителя никто не стал: принц ранен, должен отдыхать.

— Хотел бы я понять, кто из них больше нянька: король, бросающийся на мечи, спасая жизнь солдата, или Азит, трясущийся над королем, как над ребенком?

— Не, отче, нам этого точно не понять.

* * *

Сидерим, год 2567

К середине весны Сидерим стоял весь в строительных лесах. Стройка кипела, под началом Даналии восстанавливался город. Наместница не сосредотачивалась на королевском дворце, но стремилась охватить как можно больше зданий. Зимовать еще раз в бараках не хотелось, а значит, надо было выложится по полной, чтобы к осенним холодам возвести хотя бы четверть города. Разбитый у границ палаточный рынок кипел жизнью, с каждым днем торговля шла бойчее, благодаря снижению пошлин на ввозимый товар. Когда наместница впервые прочла в письме от принца о вводимых льготах, то удивилась: тут бы казну наполнить, а он жеманничать с купцами вздумал. Однако она быстро поняла, что именно за счет этих льгот казна наполнится быстрее, привлекая торговцев.

Город постепенно оживал, наполнялся вернувшимися беженцами. Небольшой гарнизон охранял призрачные границы Сидерима, являясь скорее символом, чем реальной защитой, сохраняя видимость порядка, присматривая за прибывающими купцами.

Даналии доложили, что к городу приближается неизвестный караван. Странный. Под стягом Сидерима вроде, а ведь своих купцов-то нет, только чужеземные, откуда взяться такому? Даналия заинтересовалась и решила встретить прибывших лично, пока они не пересекли границу города. Но не успела достичь ворот, как мигом образовавшаяся толпа грянула восторженным рёвом: наследник вернулся.

— Добро пожаловать домой, Ваше… Высочество, — вовремя поправилась наместница, увидев венец наследника на голове Садара вместо предполагаемой короны короля.

"Наверное, только такая маленькая девочка как Раника может считать его прекрасным принцем", — подумалось Даналии при первом же взгляде, брошенном украдкой на Садара. Не сказать, чтобы мужественный, скорее то ли юный, то ли просто смазливый, невысокий, но особо низким не назвать, худой, но жилистый, что заметно по кистям рук и размаху плеч. Будь выше ростом — выглядел бы воином, а так… да и не красив вовсе, нечто приторное в излишне мягких чертах лица, хитрое, неприятное. Но есть в нём что-то, что заставляет пристальней смотреть, буквально прикипать взглядом, невольно проникаясь тем восхищением, что плещет через край в подданных этого странного государя. И все же — мороз по спине от изучающих тёмных глаз. Он выглядел уставшим мальчиком, что рано постарел: даже светловолосость не скрывала седины, да и ранние морщины залегли в уголках глаз. И на благородного зверя не больно-то похож, разве что на… хорька. Мелкий, коварный, и оттого более опасный, чем тигр.

— Госпожа Даналия, надо полагать? Расквартируете блудного наследника? — принц улыбнулся, чем снискал еще больший восторг у встречающих.

Наместница беглым взглядом окинула караван. Весьма богатый караван.

— Простите моё любопытство, но… что это?

— Казну привез. Не вечно же сидеть в долгах.

Глава шестнадцатая

На скорую руку возведенная часовенка увита живыми цветами. Главная площадь города расчищена от строительного хлама, прибрана, празднично украшена. Под радостный шепот ликующей толпы, наследник взойдет на трон и станет королем. И станет мужем своей избраннице. Народ правильно понял, зачем Садар совместил коронацию и свадьбу: не те времена, чтобы растрачивать казну на оба праздника. Народ порадовался бережливости монарха. И не роптал, завидев алые одежды на жреце. Сложные времена диктуют новые условия, и если уж король решил Верховным выбрать красного жреца, то, видимо, на это есть причины. На робкие попытки Фрама, приехавшего на церемонию, возмутиться тем, что Раника еще слишком юна для брака, Садар одарил правителя Анаториса таким красноречивым взглядом, что тот понял: не о наследнике монарх печется, старается быстрее укрепить статус королевы. Что ж, отцу такая позиция понятна и приятна, ведь только Сидерим отстроится, так сразу же найдутся и невесты с королевской кровью. Но место занято, король держит слово, данное год назад. Всего лишь год прошел, а стены города уже стали возрождаться и ожила страна. Крохотная столица наполнилась купцами и послами. Весть о женитьбе сидеримского наследника на соляной провинции мгновенно облетела мир. Пусть никому нет дела до маленького государства, но к "белому золоту" никто не оставался равнодушен. Конечно же, всем интересно, какую политику теперь поведет Анаторис и как в дальнейшем сложатся его отношения с империей, и это не праздный интерес. В пруд бросили камень, и пошли круги. Не породят ли эти волны бурю? Но это всё потом. Сейчас же коронация и свадьба.

Площадь пестрела людом. Откуда только взяли праздничные нарядные одежды в такие времена-то? Но в Сидериме праздник. Спустя два года плача и стенаний, скорби и разобщенности, безнадёги, затерянности среди чужих народов, престол разрушенной страны займёт наследник. Люди ликовали. И все притихли как один, когда на белую дорожку, ведущую к часовенке, ступил Садар. Слепяще-белая хламида-мантия, красный плащ, как символ. Его снимут, сменив на белый. И увенчают голову короной, вернувшейся из Анаториса, отправив венец наследника ждать преемника. И слышен каждый шаг по белому ковру и каждый вдох того, кто примет трон и скипетр. В натянутой как тетива тишине звенят слова присяги. Монарх клянется своему народу. Коленопреклонённо, не опуская головы. И, кажется, он смотрит каждому в глаза и к каждому обращается словами клятвы. Сухие узловатые пальцы жреца с особым трепетом опускают венец правителя на голову Садара. Он поднимается с колен и благодарственным поклоном приветствует народ. Площадь взрывается здравицей королю и ликованием.

По белому ковру дорожки идёт Раника. Она бледна, бела как снег, лицо сливается с белизной свадебного платья. Она ещё не знает, что стала жертвой на алтаре монархии. Она всего лишь верит своему Садару. В её словах столько робости и веры в короля, что сидеримцы не сдерживают слёз умиления. И маленькая девочка ещё не знает, что уже получила всю любовь народа своей новой страны. Она всего лишь помнит слова о том, что именно ей предстоит врачевать душу неспокойного монарха, что именно она обязана стать той опорой, что подарит умиротворение дерзкому сердцу короля Садара.

— Вы не пойдёте к королеве? — Даналия вошла неслышно, хотя сначала постучала в дверь и получила позволение. Она ступала словно кошка, хотя дощатый пол временной резиденции короля не приглушал звуков. За стенами вовсю шло празднование. Три дня народ будет гулять, потом вернется к возрождению страны. В былые времена на коронацию уходила неделя. Но люди понимают, понимает и король.

— Помилуйте, девочке всего тринадцать лет. Пусть отдыхает, она и так еле жива от волнений, — отмахнулся король.

— Теперь вы не наследник, не нуждаетесь в наместнике… — Даналия замялась, не решаясь продолжить. Конечно же, она понимала, что этот день настанет, но рассчитывала на больший промежуток времени, на то, что успеет занять достойное место рядом с королем.

— Об этом я тоже подумал. Вы умная и исполнительная, мне нужны такие. Понимаю, вы дочь другой страны и есть условия, без которых я не смогу дать вам достойный пост.

— Если я принесу присягу Сидериму?

— Тогда я попытаюсь предложить вам пост главного казначея и министра торговли. Кажется, в этих вопросах вы наиболее сведущи.

Из кабинета короля Даналия не вышла, выпорхнула. Она нашла свою страну и своё место. Её оценили, невзирая на то, что она женщина. Никто и никогда не предложил бы подобный пост, и никакой ум, никакие заслуги не помогли бы. Стечение обстоятельств, разрушенное государство и король, одержимый восстановлением страны. Ему плевать на ранги и регалии. Он военачальником ставит мальчика лишь потому, что этот мальчик показал себя отличным предводителем и символом отваги, он назначает другого мальчика главой правопорядка и разведки, лишь потому, что тот смекалист и умён, и женится на дочери купца, не думая о том, что кровь разбавит неаристократичностью жены. Пусть это не империя, но этот монарх стоит больше императора, и как знать, к чему придёт лет этак через десять.

— Госпожа Даналия, вы всю ночь писали, может, отдохнёте? — Ниидар принесла чай. Она не присоединилась к народному празднованию. Чужая, никого не знает. Ниидар, купеческая дочь, спасённая от разбойников Садаром. По прибытии в Сидерим заботу о девушке поручили Даналии, и та до нынешнего дня не знала, что с ней делать, оставив пока на ролях прислуги. Но обстоятельства изменились.

— Ниидар, ты ведь купеческому делу обучалась, отец изначально планировал передать тебе дела?

— Да, госпожа.

— Отлично. С сегодняшнего дня будешь мне помощницей. А чай найдется, кому разносить.

Отец Ларминиз долго и внимательно слушал Даналию. Вздыхал, тёр переносицу, то и дело впадая в рассеянную задумчивость.

— Да уж, милая, задали вы задачку. Отчуждение владений даже малого вассального сеньората от империи, это не то же самое, что переселить рагардский купеческий дом.

— Это большая территория. Она неплодородная, скалистая пустыня. А еще она приграничная. Северо-восток, кордон с Гидером.

— Ага, а наш король ретивый, Гидер он точно завоюет, таких обид он не прощает. И так расширятся границы Сидерима?

— Думаем одинаково. Да, мой сеньорат — не бог весь какая ценность, но территориально больше Сидерима и Гидера вместе взятых.

— И как вы мне предлагаете оттяпать этот кусок земли у Мадерека?

— Полагаю, вместе мы найдем способ вырвать зубы у отца Кирита. И тут только на руку, что вы из красных, сверху не надавят.

— Но к чему это? Не проще ли продать землю и деньги положить в казну?

— Отче, позвольте, я сделаю королю подарок, которого он заслуживает. Сидерим нуждается в земле.

— Вас так покорил Садар?

— Он оценил меня настолько высоко, как никто и никогда до этого.

Они еще долго сидели в апрельских сумерках и обсуждали варианты дальнейших действий. Высокий и сухой как цапля, с хищным профилем и тонкими губами зрелый мужчина в жреческой рясе и давно уже немолодая, тонкая, как струна, высокородная дворянка. Глаза обоих светились азартом. Вино в кувшине заканчивалось слишком быстро. Но нужно ли вино, когда вокруг бушуют цветом абрикосы, наполнив воздух пьяным ароматом? Первая весна нового Сидерима.

* * *

Мадерек, год 2567

Отца Кирита раздражало, когда его не слушались. Особенно, если дело касалось императора. Даже не нынешнего, а предыдущего. Тогда новый Верховный только занял место при дворе и словом веским еще не обладал. Тогда, в тот злополучный год, случилось весьма засушливое лето, многие провинции пострадали. Тогда погиб князь Нешуа, оставив без копейки дочь Даналию. И девочка взывала к императору, просила помощи. Тогда монарх решил, что с гибелью княжеского рода приграничная территория из вассальной превратится в полноценную имперскую землю. Но княжна оказалась с норовом, поступившись честью, вышла замуж за представителя купечества Анаториса, закрыв долги перед империей и более не прося помощи и поддержки двора. Конфликт затих на долгие годы. Нынешний император, как и прежний, считал, что после смерти опальной княгини территория отойдет к Мадереку, купцы соляной провинции не посмеют посягнуть, а детей у Даналии нет. На княжество Нешуа закрыли глаза. А теперь перед жрецом лежала бумага о наследии. Даналия всё имущество завещала Сидериму. Как движимое и недвижимое, так и саму территорию со всеми подданными княжества. Бесплодные скалистые земли занимали ни много, ни мало, десятую часть империи. И теперь их требовалось отдать. К передаче прав на княжество прилагалась претензия о невыполнении обязательств сюзерена перед вассалом с последующим расторжением отношений. Нешуа разводился с Мадереком. Громко, скандально, с неопровержимыми обвинениями. Попытки Кирита уладить давний конфликт полюбовно, обойдясь компенсациями и льготами, наткнулись на глухую стену. Даналия не жаждала примирения. Княгиня не простила императора.

— Вот же щенок, дай палец, так руку по плечо отхватит!

— Отец Кирит, неужто и здесь Садар вам насолил?

— Конечно, нет, он здесь не причем, Даналия же монастырям отписывает земли, Богу. Кассим, я очень дорожу тобой, но иногда ты непроходимо туп! Понятия не имею, чем он купил княгиню, но то, что это не просто блажь, понятно даже дураку!

Он еще долго и пространно объяснял генералу о его умственных способностях. И злился. Но не на Кассима. Злился на собственную непрозорливость, на то, что вовремя не обаял Садара и не заставил танцевать под свою дудку. Более того, умудрился обозлить одиозного монарха. А теперь оказалось, что рычагов давления на Сидерим не существует. Попытки нажать через верхушку духовенства наткнулись на глухую стену. "Мирские вопросы нас не интересуют, отец Ларминиз волен поступать по своему разумению", — только и ответил Командор красноплащников. Кириту оставалось скрежетать зубами в ожидании приезда княгини Нешуа. При этом хитрая бабёнка состряпала бумагу, в которой говорилось, что княжество отходит Сидериму не только в случае её смерти, но и при аресте имперскими властями, и при всех остальных случаях исчезновения её персоны. Она перестраховалась со всех сторон, и Кирит ломал голову, кто надоумил женщину именно на такую бумагу, сам ли Садар, или больше постарался этот проныра Ларминиз. Обо всех белых жрецах имелась информация, а вот кто этот красноплащник, поди, узнай, никто не скажет.

Сидерим, год 2567

— Она не выстоит против Кирита.

— А мы окажем ей поддержку. Как думаешь, что сделает Рагард, если прознает, что Мадерек собирается повысить пошлину на ввоз металла?

— Но Мадерек не собирается!

— Уверен? Позови Зелика.

Потом отец Ларминиз долго и проникновенно вещал о том, что король Сидерима играет в опасные игры, на что монарх отмахивался и говорил, что пока две империи грызутся, его крохотное королевство оставят без внимания. Естественно, Зелик сумеет распространить нужные слухи. Естественно, Рагард ответит действиями, приняв превентивные меры против Мадерека. Отец Кирит молчать не станет, в итоге обе империи погрязнут в длительном противостоянии. Простые истины, понятные любому, Садар брал на вооружение и воплощал в жизнь. К прибытию Даналии в Мадру и император, и Кирит настолько углубятся в проблемы раздора между империями, что не предпримут должного рвения в возвращении княжества к вассальной клятве. Кирит наверняка сыграет в малую жертву, чтобы все силы бросить на Рагард. Да, он здесь выиграет. Но Нешуа потеряет. Пока Садару дела нет до обоих монстров, и ему на руку подобная уступка. И всё же король Сидерима сознался своему Верховному, что единственный человек, который заслуживает внимания, — это отец Кирит. В отличие от императоров как Мадерека, так и Рагарда, Верховный Мадры представлял опасность. За последние два года Садар научился оценивать врагов по достоинству. Он понимал, Кирит попробует отыграться. Можно перед кем угодно ломать комедию, строя из себя мелкопоместного монарха, но от этого песчаного лиса своих амбиций не скроешь.

— Эх, был бы он моим…

— Ваше Величество, я вас не устраиваю?

— Что ты, Ларминиз, ты лучший. Он просто другой. И вы бы замечательно дополнили друг друга. Хотел бы я увидеть ваши споры, когда цель общая.

— Иногда мне кажется, что ваша цель — править миром.

— Увы, но для подобного мне не хватит жизни. Я не сторонник завоеваний силой, у меня другие методы.

— Тем страшнее.

На исходе лета торжественный кортеж въехал в ворота сидеримского королевского двора. Бледно-зеленые знамена развевались над кортежем, то тут, то там мелькая гербом княжества. Даналия вернулась. Впервые за несколько десятилетий опальная княгиня позволила себе поднять свой стяг.

— Мой король, отныне и навеки род Нешуа клянется Сидериму в преданности. Являясь последним законным представителем рода, я, Даналия Нешуа, приношу клятву подданного, слагая с себя полномочия и привилегии вассала, господина сеньората. Отныне земли Нешуа принадлежат королевству Сидерим. За собой нижайше прошу оставить титул и право передачи его по наследству. Своим правопреемником назначаю Ангольда Биссерменского, дальнего племянника. Если на то будет воля Вашего Величества.

Он нашел слова, чтобы поприветствовать княгиню. Нашел силы не удивиться, хотя рассчитывал заполучить вассала, а не полноценного подданного Сидерима. В мгновение ока Сидерим территориально увеличился в четыре раза, перестав быть городом-государством, став полноценным королевством. Между столицей и новыми землями лежал лишь Гидер, и Садар скрипнул зубами, помня неудовлетворенное желание мести.

Глава семнадцатая

— Стяжая славу, забываешь основное.

— Что же?

— Долг.

* * *

Войско Сидерима от нескольких десятков человек быстро увеличился до нескольких сотен. Откуда вербовал Зелик новобранцев — Садар не интересовался. Не были они ни наёмниками, ни желторотыми мальчишками. Вполне взрослые юноши вытаптывали ток на маленьком плацу, всецело отдаваясь муштре под руководством Азита, назначенного воеводой королевства. Не спорили, не возражали. Оставалось лишь догадываться, чего наговорил им глава отдела тайных операций, он же глава стражей порядка, вихрастый неспокойный Зелик. Он заметно повзрослел за полтора года, проведённых рядом с принцем, а теперь уже королем. Мальчишеское озорство в глазах сменилось расчётом и коварством, придавая сходства с мелким, но очень ядовитым змеёнышем. Сколько человек насчитывала шпионская сеть, знал только сам основатель оной. Взяв на вооружение принципы монарха, новоявленный секретарь и сам не всегда пользовался чистыми и праведными средствами для достижения желаемого, едва ли не вытесняя Ларминиза. Но красный жрец не торопился остригать мальчишке крылья, терпеливо наблюдая и высчитывая, сколько пользы государству от такого рвения. Встретившись в другой ситуации и под другим началом, эти двое давно бы перегрызли друг другу глотки, но… доставшийся обоим суверен держал в железной хватке как ретивого Зелика, так и ортодоксального жреца. В итоге притершись, присмотревшись, они научились работать вместе, практически уйдя от споров в продуктивные дискуссии.

— Время платить долги. Да и не дело это, что королевство разделено надвое землями Гидера.

— Ваше Величество, армия не готова, их слишком мало. По моим сведениям Гидер поднимет тысячи три солдат и ополченцев, способный встать на защиту государства.

— Не торопитесь, отче. Помимо отсутствия армии, играет роль еще и отсутствие денег. Война — дело дорогое.

— Зелик, тебе не кажется, что ты противоречишь желаниям короля?

— Мне есть, что предложить. Более дешево и менее кровопролитно. Если Его Величество позволит, то я ему выиграю эту войну за одни сутки.

Его Величество позволил высказать идею. Услышав предложение Зелика, жрец схватился за голову, не находя ни единого оправдания грядущим событиям. За что и удостоился ответа главы тайной службы, что судить их некому, а королевский дом Гидера сам подписал себе приговор, вероломно напав на соседей, с которыми на тот момент был в дружеском союзе. Садар не вмешивался, выслушивая обе стороны, Азит привычно играл роль статуи, не поддерживая ни словом, ни жестом ни одну из сторон. Он всегда соблюдал молчаливый нейтралитет, покуда эти двое рвали друг друга в клочья, доказывая правомочность именно своей точки зрения, не уступая ни на пядь. Тем не менее, спор к утру утих сам собой, и Зелик с Ларминизом принялись обсуждать, как лучше воплотить задуманное в жизнь. Мальчишка взял на себя реализацию задуманного, жрец же решал, как поступить в последствии с побежденными, чтобы не поднялся шум среди соседних государств, и дело не дошло до вмешательства империй. Садар довольно улыбался, отпуская отдыхать советников.

Гидер, год 2567

Проснувшись поутру, жители Гидера успели отметить, что слишком тихо на улицах города, привычные звуки исчезли: нет скрипа колес повозок утренних торговцев, не слышен топот лошадей стражей порядка, с плаца не доносится сигнальная труба военных, и главное — стих главный колокол на королевской башне, ежеутренне возвещавший час рассвета. Обеспокоенные горожане заторопились к королевскому дворцу. И замерли в непонимании, сбиваясь в постоянно увеличивающуюся толпу. Флаг Гидера отсутствовал на воротах. На ступенях парадного входа во дворец, перед небольшой площадью, на которой скапливался люд, сидел король… Сидерима: герб на белых одеждах был более чем красноречив. Последний выживший в событиях двухгодичной давности. Окинув взглядом собирающихся, он поднялся в полный рост и заговорил:

— Жители Гидера! Случилось так, что ваш король задолжал мне целый народ, уничтожив мой собственный. Мы всегда жили в мире с соседями, и я не держу зла на гидериан. Так же я знаю, что ваш король прибегнул к помощи империи, выдав впоследствии имперских наёмников за своих солдат, что и дало возможность напасть вероломно на братскую страну. Не вам расплачиваться за грехи правителя, поэтому я не пошел войной. Но и простить уничтожение своей страны я не могу. К этому часу мои подданные уничтожили все королевское семейство Гидера. Даже косвенных наследников не осталось. Вас некому возглавить. Однако, по праву долга, я принимаю народ за народ. Отныне вы все принадлежите Сидериму.

Он еще долго говорил о том, что ни один из мирных жителей не пострадал и не пострадает, и в его стране закон равен для всех, будь ты урожденный сидеримец или инородец. Никто у жителей Гидера не станет отнимать имущество и угонять в плен, все остаются вольными, как и были. У них теперь всего лишь новый король. И новый стяг. Толпа молчала. Потом приглушенно гудела. Слышались даже угрозы. Но король Сидерима стоял перед ними один и безоружный. Ропот стих сам собой. Гидериане призадумались над словами Садара о том, что принесла война с соседями обычным жителям. Ответить им было нечего. И кто-то первый преклонил колено, приветствуя нового монарха. За ним последовали остальные. Сторонний наблюдатель мог понять, жители Гидера столь шокированы произошедшим, что до конца не отдают себе отчета в собственных поступках. Но необходимый Сидериму шаг уже сделан, вместо войны дворцовый переворот, и в умах каждого из жителей простая мысль: короли сами разберутся, а нам нет дела, пока нас не трогают. Намного позже они узнают, что тайный отряд Зелика в количестве тридцати человек вырезал всю королевскую семью, предварительно усыпив и заперев солдат и городскую стражу. Никто не мог предполагать и ожидать столь хорошо организованного тайного нападения на дворец. Гидер готов был выдержать войну, но перед ночными татями оказался бессилен. Тихие убийцы сделали своё дело.

* * *

Мадерек, год 2567

— Кирит, ты не считаешь, что мы должны вмешаться?

— Увы, но не имеем права. Народ не ропщет, наше вмешательство во внутренние дела Гидера без просьбы о поддержке будет расценено как узурпация. Рагард немедля станет на защиту Сидерима, и это уже будет не холодная война.

— Ты прав как никогда. Но как же вышло, что мы упустили из вида этот Гидер?

— Ваше Величество, вы много знаете примеров, когда вот так захватывали государство? Вот и я не знаю, поэтому не смог предугадать.

— И что ты теперь намерен делать?

— Вырву этой гадюке жало, пока не окрепла, — жрец зло сплюнул и покинул покои императора, по пути успев захватить с собой Кассима.

— Чего задумал, старый лис? — поинтересовался генерал, едва расположился на излюбленной тахте в комнате жреца.

— А вот что. Найди-ка мне три сотни верных солдат.

— Зачем тебе?

— А ты найди, я расскажу. Есть мысль небезынтересная.

— Когда в твоих мыслях присутствуют солдаты, мне становится как-то не по себе.

* * *

Сидерим, год 2567

Это был удачный союз, и король лично выступил в роли свата. Хотя, сказать по чести, оглядываясь на участь Гидера, князь Лидрисса, северный сосед Сидерима, прозрачно намекнул новому монарху, что вовсе не прочь породниться с княжеским родом Нешуа, выдав дочь за наследника Ангольда Биссерменского. Король имел короткую беседу с Даналией, после чего торжественный кортеж отправился в Лидрисс — сватать княжну Нелиз. Надо заметить, что и Ангольд и Нелиз всё еще были детьми, так что обе стороны обошлись быстрой помолвкой, а ближе к зиме сыграли свадьбу, не интересуясь мнением отпрысков. Родители жениха, дальние родственники княгини Нешуа, не смели протестовать, смирившись с решением властной женщины. Так бескровно и даже радостно к Сидериму присоединилось княжество Лидрисс, породнившись с подданным короля, тем самым, признавая суверена посредством вассальной клятвы.

В самый разгар празднования свадьбы Зелик покинул залу, сославшись на неотложное дело. Прибыл гонец. Позже глава разведки вернулся к королю и, сделав знак, пригласил монарха удалиться для срочной беседы.

— Мы потеряли Анаторис.

— Он пока и не был наш.

— Ваше Величество, мы совсем потеряли Анаторис. Он оккупирован войсками Мадерека, причем в столицу проследовал один отряд для сопровождения Фрама к императору, но внезапно оказалось, что город наводнён имперскими солдатами.

— Дальше…

— По моим сведениям имперцы прибывали с караванами, выдавая себя за наёмную охрану. Когда же в город прибыл генерал Кассим, все эти якобы наёмники облачились в мундиры Мадерека. Захвата силой не последовало, Фрам "гостит" в Мадре, сами же анаторийцы не смеют сопротивляться. Одно дело — выдерживать осаду, другое — когда захватчики уже в столице.

Ценой за Гидер и Лидрисс оказалась соляная провинция. Садар впал в глубокие раздумья, закрывшись у себя. Празднующим объявили, что король устал и удалился отдыхать. Настроение во дворце не изменилось, лишь Азит с Ларминизом осторожно переглядывались, оставаясь среди гостей как вышестоящие чины королевства, тем самым обеспечивая гостям внимание.

Король оказался в тупике. Он не мог принять решение, не видел, как поступить в сложившейся ситуации. Оставалось лишь предугадывать, какие санкции последуют от Мадерека, ведь Сидерим всё еще должен Анаторису круглую сумму. Если империя взяла провинцию под свой контроль, то не станет, как Фрам, жеманничать с прямым родством в расчете на дальние перспективы. К тому же, король отчетливо понимал, что прежних привилегий на поставку и торговлю "белым золотом" не осталось. Это удар оказался неожиданным и сильным, поскольку бил по казне всё еще строящегося государства. Кирит знал, как ударить, в том, что это его рук дело, Садар не сомневался. Сам император ни за что не додумался бы до "бархатного" захвата Анаториса. Да и незачем это, отношения с Западным Мадереком и так устраивали империю, сжимать тиски нет смысла. Как бы ни выглядело произошедшее в глазах других держав, удар оказался направленным исключительно на Сидерим. Хорошая попытка обескровить государство, пока оно не набрало силу.

* * *

Мадерек, год 2568

— Многоуважаемый Фрам, зимою воздух Мадры мягок и приятен. Для вашего здоровья пойдет на пользу погостить подольше. Говорят, зимы в Лигидее суровы, — отец Кирит сверлил глазами правителя Анаториса, примериваясь и прицениваясь, силясь понять, что же за птица на самом деле этот Фрам. Не так уж прост, как кажется на первый взгляд, иначе не сумел бы возглавить солепромышленников, должность-то выборная. Да и замужество дочурки оценил в перспективе, не оглядываясь на то, что у наследника Сидерима на тот момент не было ничего. Умом и хитростью не очень получилось, поэтому жрец и прибегнул к грубой силе, тайно введя войска в столицу Анаториса. А дальше "приглашение" правителя ко двору императора было лишь делом времени. Фрам не посмел противиться. От подобных приглашений не отказываются, даже если понимают, что добровольно становятся заложниками.

Понимал и Фрам. Но Кирит умел давить. Правитель соляной провинции оказался в невыгодном положении со всех сторон. Противопоставить давлению империи оказалось нечего. Не обращаться же, в самом деле, за помощью к Сидериму, в котором количество жителей от стариков и до младенцев не сравнится даже с половиной численности мадерекской армии. Оставалось лишь ждать удобного случая для разрешения сложившейся ситуации. Фрам уже не думал о собственной безопасности, он лихорадочно соображал, как избежать слияния с империей и не оставить Ранику без наследства. К тому же старейшины вовсе не стремились стать подданными Мадерека, желая сохранить суверенитет хоть частично. С другой стороны, небезынтересно, что сделает Садар, чтобы вернуть себе расположение Лигидеи. Иначе долги Сидерима отойдут Мадре, а это чревато для нового королевства минимум тем, что империя введет войска под предлогом возвращения долга. Остается лишь прятать вексель, пока это возможно. Чем Фрам и занимался, сквозь зубы улыбаясь императору и Кириту. Пока бумажка не попала в эти руки, Садар может придумать выход, но едва жрец заполучит вексель — Сидерим сотрут с лица земли.

Понимал это и новоиспеченный король. Но выхода из ситуации пока не видел. Мадерек не Гидер, тайными головорезами весь дворец не вырежешь, да и не доберешься так просто до Нагириеза, а тем более, до Кирита. Садар слишком хорошо помнил, что именно жрец сумел остановить клинок Разящего. Такого ночью не зарежешь без шума, даже если доберешься. Нужны другие методы, но ни одна стоящая мысль не посещала голову монарха, а советники и вовсе притихли, понимая, с чем им пришлось столкнуться на этот раз. Война с империей всегда равнялась самоубийству, даже в лучшие времена Сидерима, когда тот обладал полноценной армией. Сейчас же выставить несколько сотен бойцов против десятков тысяч имперских вышколенных солдат… об этом даже думать не хотелось. Силой Анаторис не вернуть, даже если сами анаторийцы станут на сторону Садара. Оставалось лишь хитростью, но раз Кирит это затеял, то глаз не спустит с провинции, пресекая любую провокацию. С умом старого лиса придется считаться.

— Зелик! Мне нужно, чтобы Фраму доставили послание. И твоя задача в том, чтобы про это не прознал Кирит. Отправишься лично. Потребуется убедить моего тестя, а ты иногда красноречив.

Пепел пергамента пальцами переминался в курильнице. Фрам методично крошил сгоревшую бумагу, раз за разом прокручивая в памяти слова Садара, которые передал уже знакомый посыльный Зелик. Правитель Анаториса поверил в короля, исполнив его просьбу.

— И что это было, уважаемый Фрам? — поинтересовался жрец, наблюдая за анаторийцем.

— Вексель Садара.

— И вы так просто об этом говорите?

— Да, мне нечего скрывать. Поскольку я всё еще правитель Анаториса, то волен прощать долги кому угодно. Сидерим мне больше ничего не должен.

— И вы так запросто распрощались со столь крупной суммой?

— Почему нет? Сочту это за свадебный подарок дочери.

Кирит смотрел на Фрама в полном недоумении. Он не мог понять, что же такого сделал Садар, что истинный купец простил подобный долг, понеся тем самым огромные невосполнимые убытки.

Глава восемнадцатая

— Что выиграешь ты в этой войне?

— Буферную зону.

— Метишь на расширение территорий?

— Уверен, это выгорит. Когда сцепляются такие монстры, мелкие хищники набирают силу, сбиваясь в стаи.

— Это…

— … удар на опережение. Прощать я так и не научился.

* * *

Сидерим, год 2568

Густой апрельский воздух разливался по комнате, принося ароматы разноцветья. Еще не жарко, но уже душно, сказывалась близость пустыни. Если с погодой повезет, то к осени удастся снять два урожая, избавив королевство от потребности в закупке провианта. Однако в этот вечер все мысли о проблемах молодого государства покинули беспокойную голову Садара. Редкий момент, когда из закоулков воспалённого сознания позволила себе выглянуть Сейдар. Она не плакала и никогда не злилась, словно замёрзла навсегда, отказав себе в любом проявлении чувств и эмоций. Король был более живой, смеялся и шутил, отпускал колкости, шипел от злости, впадал в неистовую ярость. Сейдар всегда молчала, словно наблюдая из склепа собственного тела за происходящим, за тем монархом, которого ей удалось создать. Разящий этого не понимал, но никогда не спрашивал. В нём юность переплелась со зрелостью ещё тогда, когда мальчишкой занимались кузнецы Азита. Неприкасаемый потерялся в самоощущениях, не принимая мир таким, каков тот есть. И постоянно намекал на то, что незакончен. Не вытравили из юноши то живое, что отличает человека от оружия. Он был влюблён. Безумно влюблён в свою Сейдар, в яростную воительницу, которую встретил на развалинах дворца. В её глаза, полыхающие жарче подземного огня в кузницах Бога войны, багровее, чем глаза самого неприкасаемого, чем капли крови, стекающие по клинку.

"Твоя отвага звенела в воздухе", — сказал он ей тогда. И готов повторить сейчас. Смешанные чувства долга и восхищения породили то, что выжигало Азита изнутри, заставляло терять рассудок, едва коснется плеч возлюбленной.

Сейдар родилась и выросла совершенно некрасивой. Природа поступила жестоко, словно из полевого шпата грубым тесаком выточив лицо Сейдар. Широкие плечи, с малых лет приученные к размаху и весу меча, узкие бедра, словно в насмешку — намёком, что материнство не судилось ей, едва заметная крохотная грудь, скорей похожая на рельеф мужской груди, чем на женские округлости. Высокая, ростом не ниже среднего мужчины, она и походила на такового, не особо прячась. Давно смирившись с тем, что менестрели не воспоют эту принцессу в песнях, слагая гимны красоте. Уже и не принцесса. Взрослая женщина, расчетливая, прагматичная, по-женски беспринципная, а оттого — беспощадная. Она не таяла, не снимала лат с души даже тогда, когда Азит снимал одежду, обнажая плечи, роняя в хрустящие свежестью простыни, распаляя тело нетерпеливыми ласками и поцелуями. Она словно жила отдельно от тела, позволяя мальчишке делать что угодно. Это её часть сделки, чего нельзя сказать об этом самом мальчике, который видел в некрасивой женщине, старше его на девять лет, едва ли не богиню. Сейдар иногда удивлялась, как ему удаётся сдерживаться на людях, раскрывая свои чувства лишь тогда, когда останутся наедине. Догадывалась ли она, насколько любит её Азит? Нет, не догадывалась — знала. Вот и сейчас прикрыла глаза, опустив ресницы, чтобы не показать, насколько безразлично происходящее.

Постель, раскаленная горячим телом и душным воздухом апреля. Сбившееся дыхание, жесткие ладони, за плечи вдавливающие в постель. Жгучие властные поцелуи. От них больно, как от укусов бешеной собаки, когда помимо клыков в плоть проникает яд. Он злится, всегда злится, пытаясь достучаться до замороженного сердца своей Сейдар. И успокаивается, в очередной раз понимая, что хоть и такая, но принадлежит только ему. Нет, никто и никогда не получит больше, чем Азит. И всё же юность хочет большего, вспышки страсти в глазах, надрывного стона. Гореть не одному. Так происходит каждый раз. Он любит и ненавидит, жаждет нежности, но всякий раз насилует её, оставляя ощутимые следы на теле. И ненавидит себя за эту боль. Принцесса ничего не скажет. Король наденет мантию и вновь пощечиной отрезвит зарвавшегося пса. Но снова будет ночь, и снова будет молчание в ответ на сорванный хриплый стон, скорей похожий на вой отчаяния. Она никогда не сопротивляется, но всякий раз наказывает, указывая место, которого Азит достоин. И тогда молчать обязан он, похоронив в себе ту боль, которая взрывает грудь всякий раз, когда король очередным поступком кладет себя на алтарь королевства.

— Ваше Величество, я имела неприятный разговор с королевой Раникой. И не только с ней, — Даналия пристроила свою лошадь рядом с королевской, объезжая столицу. Второй год стройки продвигался намного продуктивнее благодаря присоединенным территориям. Отчуждение Анаториса сказалось на казне болезненно, но не фатально. Восстановление Сидерима не останавливалось ни на минуту. Садар торопился, справедливо полагая, что у него есть время ровно до того момента, пока империи не обратят внимание на разрастающееся королевство, отвлекшись от извечного противостояния. Столь же стремительно под началом Зелика и Азита разрасталась армия, проходя муштру круглосуточно. Медленно, но неотвратимо королевство набирало силу. Размах Садара впечатлял княгиню, воочию увидевшую, что стало за три года с момента разрушения столицы Сидерима и гибели королевской семьи.

— Что же вас так взволновало в их словах, княгиня?

— Королева, да и подданные тоже… все волнуются о том, что наследник пока не намечается. А ведь Ранике уже почти шестнадцать.

— Угу, я помню, мне почти тридцать.

— Ваше Величество, неужели вас это останавливает? Девочка уже вошла в тот возраст, когда пора подумать о наследнике, никто вас не осудит за разницу в возрасте. Она юна, но больше не ребенок.

— Княгиня, я подумал. Пойду сегодня же к ней в спальню и обещаю быть на высоте, поселив надежду на кронпринца в сердцах народа и… конечно же, в вашем сердце.

— Вам бы всё шутить, Ваше Величество. Я же серьезно, подданные волнуются.

— Я тоже не шучу, вот увидите, король держит слово, наследник будет!

Садар настолько двусмысленно ухмылялся, что Даналия растерялась: то ли зло шутит, то ли всерьез думает, что раз он так решил, то королева понесет с первой же ночи. То ли чудак, то ли дурак. А вроде не похож ни на первого, ни на второго. А может, просто так храбрится? Ведь правду поговаривают, не замечен правитель в интрижках, нет ни одной красавицы, которая могла бы похвастать, что побывала в спальне короля. Можно сослаться, что держит слово, данное когда-то Фраму… но многие ли мужчины не давали этих слов? И многие ли сдержали? Похоже, действительно дорожит тем, что сказал. Не потому что праведный, а потому что государь, а значит, воздух не сотрясает, раздавая обещания. Вот и наследника пообещал в ближайшем времени. Никак высшие силы подчинил, и в его власти сказать… и сделать, поправ закон деторождения.

— Не слишком ли опрометчивое обещание ты дал Даналии? — Азит перекрыл путь к двери, оттесняя короля вглубь комнаты.

— Отойди. Она мне подсказала выход. Если я не проведу эту ночь с королевой, то поползут ненужные слухи, — Садар отстранил Разящего с прохода, направляясь прочь.

— Не делай глупостей. Да, ты можешь провести с ней ночь, и, судя по тому зелью, что прихватил, девочка останется в уверенности, что всё произошло, как надо. Но как ты ей наследника подаришь?

— А это не твоя головная боль… уже, — едва не зарычал король, покидая спальню и оставляя воеводу в полном недоумении и ярости.

— Уже?! Что ты этим хотел сказать?!

Но за королем и след простыл. Не бежать же за ним по коридорам, перехватив на подходе к опочивальне королевы? И всё же Азит двинулся следом. Неторопливо, сдержанно. Пришел к покоям Раники и, словно заняв пост, уселся перед дверью.

Поутру король покинул спальню королевы, велев позвать горничную. Азит поднялся с места и последовал за Садаром, опустив голову пониже, скрывая следы бессонной ночи под глазами. Слух летел впереди идущих. Еще не достигнув покоев короля, Разящий уловил среди прислуги шепотки о том, что, оказывается, король ого какой мужчина и бедная девочка никак в себя прийти не может, пылает щеками и многозначительно молчит, как-то странно улыбаясь. Однако следы бурной ночи налицо, никто не скажет, что монарх читал там книги.

— И как ты это объяснишь?! — Азит впервые за всё время рванул короля к себе, едва закрылась дверь в опочивальню. Воротник мантии затрещал в крепких пальцах.

— Дурное дело — не хитрое. Ты же видел, что я за зелье взял, так к чему вопросы? Пришлось немного опоить девочку, к тому же, откуда ей знать, как оно происходит? На словах-то, может, дамы и поделились, но ощущений этим не заменишь. Ночь завершилась ко всеобщему удовольствию, — Садар даже не пытался вырваться из хватки, обмякнув, но тем не менее, ехидно ухмыляясь. Азиту показалось, что король издевается над ним и получает неимоверное удовольствие.

— Оно того стоило?! Скажи, неужели стоило?!

— Сидериму нужен наследник, с этим ничего не поделать.

— И как ты его зачнешь с девушкой? Или кого попросишь? Не меня ли? — уже ядом плевался Разящий. Он был в бешенстве, он ревновал, хоть и понимал всю глупость своей ревности.

— Мальчишка! — король с размаху залепил кулаком в челюсть воеводе. — Считаешь, я позволю чужому бастарду стать наследником? Как мог подумать?!

— Но… зачем тогда несешь такую чушь? Совсем стал королем, на женщин потянуло?

Повторная пощечина достигла цели. Разящий не сопротивлялся, но хватку не ослабил.

— У меня будет ребенок. Естественно, мне нужна женщина, которую выдам за мать младенца.

Азит проморгался… и медленно сполз на пол.

— Ты хочешь сказать, что…

— Надо же, догадался!

— Но как?

— Ну да, действительно, мы же ромашки собираем по ночам вот уж три года как. Скорее удивительно, что это случилось лишь сейчас, а не намного раньше!

Садар попытался успокоиться и взглянул в глаза Азиту. И едва сдержался, чтобы не влепить еще одну затрещину, столь глупо улыбался воевода.

— Но…

— Месяц уже как. По глазам вижу, что спросить хочешь, почему именно сейчас устроил это представление с походом в спальню королевы.

— Но как ты это подстроишь?

— Есть мысли. Но потом. Устал я.

— Знаешь, Азит, я бы тоже на него молилась. Надо же, сказал — сделал, — Даналия не прекращала восхищаться королем, когда спустя недели три после памятного посещения спальни королевы, по Сидериму разнеслась весть о том, что Раника в тяжести, король ждет наследника.

Разящий рассеянно улыбнулся в ответ, с сожалением поглядывая на Ранику. Он-то знал, что Садар регулярно поит девочку каким-то женским отваром, дабы не проявлялись признаки, противоречащие беременности. Вслед за этими действиями поползли слухи, что королева слаба здоровьем, и Азит знал, кто эти слухи распустил. Зато теперь она была постоянно рядом с королем, тот глаз не спускал с супруги, зачастую отвечая вместо неё. Конечно же, девочка смотрела с благодарностью и трепетным восхищением на своего супруга, столь он оказался внимателен. Еще и огорчался тем, что она столь юна, а время не терпит. Окружил заботой и бережностью, словно восторженный влюблённый. Подданные не могли нарадоваться на королевскую чету, мгновенно позабыв, что раньше понимали выгодность политического брака и искренне жалели Ранику.

— Возможно, даже его сердце дрогнуло и вовсе оно не изо льда, — щебетали придворные дамы, давно наводнившие недостроенный дворец, сбежавшись из присоединённых княжеств. Благодаря им, королевский двор стал именно тем, чем являлся, и если новые вельможи всячески искали внимания монарха, то женщины мгновенно влились в свиту Раники, пользуясь наивностью юной королевы. Даналии стоило многих трудов отвлекаться от дел государственных и держать в узде этот многоголосый птичник.

— Ах, она так трогательно мила! Конечно же, король не мог остаться равнодушен к этой чистой непорочной красоте!

И лучше бы этим дамам не видеть выражение лица Азита, когда его ушей достигали подобные шепотки. И всё же воевода тоже изменился, и эти изменения не скрылись от глаз придворных, порождая новую волну слухов и сплетен. Это в степи, в пустыне можно скрыться и остаться незамеченным, но никак не во дворце, где каждый следит за каждым. И каждый знает, что Разящий проводит ночи чаще в королевской спальне, чем в своей. Знать-то знали, вот только знакомиться ближе с Зеликом на предмет пресечения сплетен не хотели, а тот впадал в неистовство, едва заслышав хоть намёк, падающий тенью на честь Садара. Второй пёс короля пугал иногда больше, чем неприкасаемый, оттого, что знал всё и обо всех и вел тайный счет прегрешениям придворных. Тем не менее, сам давал повод слухам. Высокородные дворяне, пусть и мелкопоместные в сравнении с имперскими, но не менее чванливые, не могли понять, откуда их король набрал таких головорезов. Один страшней другого. И где благостный жрец, вместо которого этот зловещий Ларминиз, от оценивающих взглядов которого мороз по коже? И как это первая дама королевства занимает министерский пост? И пусть княгиня, но женщина же! Однако задавать вопросы королю смелых не находилось. Новоприбывшие придворные предпочитали делать вид, что не замечают всей "неправильности" верхушки власти, которую создал Садар.

Глава девятнадцатая

— Какую цену ты готов платить?

— Я же говорил тебе, любую. Меня не остановят те жертвы, которые приношу.

— Порой ты меня пугаешь.

* * *

Мадерек, год 2568

Рагард отмалчивался долго, словно выжидая, что Мадерек опомнится и уберет воска с границ северной империи. Однако южная империя не торопилась, все больше утверждаясь в своем праве на Анаторис, доселе являвшийся свободной торговой провинцией, предпочитающей патронат Мадры, но не более. Теперь же выходило так, что мадеране практически вторглись в границы рагардцев, расположившись лагерем в Лигидее, от которой рукой подать до Смирниса — самого южного из оплотов Рагарда, вассальных земель, обширных по территории и известных земледелием и скотоводством. Основная житница северян оказалась под угрозой вторжения. Конечно же, Ратимирк, нынешний правитель Рагарда, не мог оставить на самотёк подобные события и к осени выдвинул в Смирнис армию, возглавляемую главнокомандующим Тарадимом.

— Вот же шакал! — взвинтился Кассим, едва заслышал имя полководца. Естественное соперничество великих полководцев не менее великих государств являлось закономерным. Если Кирит мог тягаться со всеми вместе взятыми советниками и политиками Рагарда, то генерал мог волноваться только о Тарадиме. Тот был и опытней, и старше, и пост при государе занимал повыше, чем "яростный" Кассим, преуспевший в деле ратном, но возрастом не вышедший до главнокомандующего. И без него на эту должность очередь.

— Ты пойдешь щитом в Анаторис, — отрезал Кирит, морща лоб на доклад. Это уже не домыслы и сплетни, это не доносы шпионов, а официальное объявление войны. Весть разнеслась молниеносно: Рагард вторгся в Западный Мадерек под предлогом освобождения Анаториса от захватчиков. Понятно, что им безразличен по большому счету сам Анаторис, но воинов Мадры у собственных границ северяне не потерпят.

— Почему я? Разве туда не отправится основная армия?

— Нет, отправится. Но под твоим командованием. Там мне нужен верный человек.

— А как же главнокомандующий?

— Пускай и дальше греет пуфик императору. Его определим в защиту Мадры, резерв и подготовку новых пополнений.

— Но как же…

— Пусть попытается поспорить, вояка. От него толку больше здесь, ты же боевой генерал, тебе и возглавлять отпор вторжения. И помни, любой ценой мне нужен Анаторис. Это не завоевательная кампания, а оборонительная, их столица же под эгидой Мадерека, и упускать её не собираюсь.

— Мне всегда казалось, что Нагириез у нас картинка, а правишь ты.

— Ты шибко умный стал. Ступай.

* * *

Анаторис, год 2568

Наконец покинув расположение дворца и выехав за ворота Мадры, Кассим почувствовал себя в своей стихии. Он путался и пугался дворцовых стен, сановников, чиновников, советников. Любого из них покрошил бы в мелкую стружку, но ведь нельзя: придворные, благородные все, мечом не воспитаешь. Сам генерал происходил из дворян, но мелких, пышным титулом и богатыми поместьями не обладал. Всё, что смог дать отец Кассиму, — доброе имя, владение мечом и понятие чести воина. Оттого и не понимал он, и не принимал всех этих павлинов, наводнивших Мадру столь густо, что простому люду места не оставалось в стенах столицы. С каждым годом всё больше и больше лачуг, перерастающих в небольшие поселения, ютилось за границей города, оставаясь без защиты стен. Не понимал такого генерал, ведь с малых лет приучен защищать народ. Конечно, императора в первую очередь, но и простых людей, крестьян, мастеровых, купцов на худой случай. Но… зачем за стенами прятать высокородных? У каждого из них и собственный дворец, и собственная армия, да и поместья внутри страны, враг не грозит с границ. За подобные мысли Кассима считали недалеким, а иногда и глуповатым. Однако когда дело доходило до меча, то моментально вспоминали, что прозвище "яростный" он получил не в застольных перепалках, а на полях сражений. Высокий, жилистый, сам словно крепкий закалённый клинок, генерал являл собой образчик жителя пустыни: чернее ночи узкие слегка раскосые глаза, чуть посеребренные ранней сединой жесткие смоляные кудри. Весь вытянут и выправлен, и выглядит несколько старше своих лет, с хищным орлиным взглядом из-под кустистых бровей, вечно обветренным лицом, словно вытесанным из грубого камня неумелым мастером.

"Суров наш генерал, убьет, как не мечом, так взглядом", — поговаривали солдаты. И все же любили своего грозного командира. За простоту, за справедливость, за правильность решений и отвагу. Им, простым воинам, было непонятно, за что так недолюбливают генерала при дворе, почему посмеиваются, называя глупым. Да, не научен он интригам, но любое сражение проведет с минимальными потерями, все высчитает и проверит, и заглянет далеко вперед, опережая противника на несколько ходов. Так это ли не ум? Но не умеет шепнуть там и выслужиться здесь. Прямой как в стати, так и в поступках. Наверное, слишком простодушен для вычурных законов царедворцев и челядников.

После знойной пустыни, горного перевала, где снег — густыми хлопьями, мягким покрывалом спустилась степная осень, свежестью осенних туманов оживляя армию Мадерека. Кассим не ограничился выделенными под его командование войсками, собирая по пути отряды добровольцев. Легко убеждать кочевников стать под копье, коль враг грозит границам, по крупице, но неотвратимо вторгаясь на территорию империи. К прибытию на земли Анаториса войско генерала насчитывало без малого десять тысяч солдат, включая ополченцев. За считанные недели, проведенные в пути, кочевники приобщились к железной дисциплине и постоянным тренировкам, как то проповедовал под своим командованием генерал. Никому в голову не взбредало спорить, наткнувшись на колючий строгий взгляд. Пустынный лев вышел на охоту, жаждая наказать тех, кто позарился на его угодья, а для солдат нет важнее начальства, нежели полевой командир. В такие моменты забываются и император, и жрецы, лишь вера в полководца, в его дальновидность и прозорливость помогает выжить, вернуться с победой.

Как водится, за армией тянулись интендантские обозы, растягиваясь шумными караванами в хвосте. Будь воля генерала, он бы с огромным удовольствием разогнал всех этих купцов и купчишек, людоловов и людопродавцев, но воины нуждаются и в отдыхе, и в провианте, а значит, придётся вновь терпеть всю эту гнилостную накипь, стервятниками шествующую по путям войны.

При продвижении к Лигидее отряд разведки доложил, что рагардцы заняли Шуланк, северный оплот Анаториса. Небольшая приграничная твердыня не относилась к Мадереку, однако, владеющий этой крепостью, размещенной в ущелье, через которое пролегал основной торговый путь, мог диктовать условия не только соляной провинции, но и самой южной империи. Кассим болезненно поморщился, на ходу перенаправляя войска в обход столицы прямиком на север, к пресловутому Шуланскому перевалу. Генерал понимал и без приказов, что эту стратегическую точку надо занять в первую очередь, и даже если император против, даже если Кирит пришлет иной приказ, Кассим займет твердыню. Иначе проиграет войну, так и не начав. Оставив пехоту продвигаться впереди обозов арьергардом, он направил конницу вперед, возглавив нападение в преддверии осады. Несмотря на загнанность коней, полководец успел вовремя, отрезав Шуланк от возможной подмоги со стороны основных войск рагардцев. Оставалось лишь атаковать крепость, но её так с наскока не возьмешь, хотя осаду лучше не затягивать.

Отрезанный от обеспечения извне, попав под обстрел осадных башен, гарнизон крепости сражался до последнего, надеясь на то, что армия Рагарда подоспеет. Кассим не разделял их надежды, напротив, он торопился со штурмом, справедливо полагая, что времени в обрез. И все же противникам Мадерека не удалось достаточно закрепиться в недавно завоеванной позиции: оставшиеся местные жители внезапно перешли на сторону мадеран, открыв ворота и опустив мост среди ночи, после того, как перерезали охрану. Такого скорого предательства от ропщущих на южан анаторийцев комендант крепости не ожидал. Он даже не успел осознать, что произошло, когда конница Кассима ворвалась на подворье. Генерал успел принять решение, не колеблясь, как только встретился с гонцом анаторийцев. Он даже не задумался, почему те предали северян после того, как сами же впустили их в твердыню. Осада завершилась слишком быстро, окончившись вторжением имперцев, перешедшим в ожесточенные короткие схватки в стенах Шуланка. Спешившиеся мечники врывались в помещения, снося всех на своем пути. Лишь потом генерал заметил, что среди солдат не обнаружили ни одного анаторийца, словно местные прятались до того момента, как бой закончится. Впрочем, так оно и было. Гарнизон оказался слишком мал, чтобы в открытом сражении противостоять Яростному Кассиму, который даже в одиночку стоил армии. К следующей ночи над Шуланком взвилось знамя Мадерека, что приветствовалось восторженными криками подоспевших пехотинцев и обозных. Солдаты праздновали победу, квартируясь в стенах крепости, и только генерал не разделял всеобщего ликования, в спешном порядке отписывая доклад Кириту. В своем послании он ссылался на сомнения относительно анаторийцев, внезапно принявших позицию Мадры. Что-то не складывалось в ясную картину, врагам не сдают крепость, чтобы потом предать. Изначально положение Шуланка выглядело союзом с Рагардом. Так почему же всё столь резко поменялось? Это не могло не беспокоить полководца, чем он и спешил поделиться с патроном.

* * *

Сидерим, год 2568

— Ну и зачем ты в это ввязываешься?

— Понимаешь, Азит, я обещал Фраму вернуть свободу Лигидее, даже если самого главу не удастся освободить из лап Мадерека.

— Но что тебе даёт двойное предательство анаторийцев?

— Войну. Настоящую войну. И пусть теперь грызутся не на шутку. А я понаблюдаю издали.

— И?

— И нанесу удар, когда сочту удобным.

— Ты решил сокрушить обе империи?

— Нет, я слишком слаб для этого пока. Но я верну себе и Анаторис, и… если повезет, то отхвачу кусок Смирниса.

Разящий еще долго спорил, доказывая, что такое невозможно, но в итоге плюнул, решив, что ему не сладить в этот раз, и пусть другие думают, что это продуманные решения монарха, а не капризы беременной женщины. Удобно было думать, что эта блажь пройдет и Садар вернется к восстановлению королевства, оставив без внимания то, что происходит между севером и югом. Однако не сбрасывал со счетов, что король может упереться в принятом решении, перевернув всё с ног на голову, как это иногда любил.

* * *

Мадерек, год 2568

Отцу Кириту так и не удалось сомкнуть глаз последние трое суток. Доклады следовали один за другим, и Верховный жрец лично раздавал приказы, исписывая пергамент за пергаментом. На его веку не случалось столь масштабной войны, в которую грозила перерасти начавшаяся. Здесь нужны другие методы и расчеты, это не покорение малых народов, силой не возьмешь. С другой стороны тоже сила, и хорошо, если не превосходящая, и Ратимирк не так прост, как Нагириез, не просчитаешь сразу. Еще и странное поведение анаторийцев, не поймешь, на чьей они стороне, а Фрам лишь разводит руками, мол, пока он здесь, то ни за что не отвечает, поскольку не может полноценно управлять провинцией. Тем не менее, Кирит не сильно волновался, он знал, что может положиться на Кассима, а тот уж сумеет сориентироваться по обстановке и держать ухо востро, не поддаваясь на провокации извне. Несмотря на видимое простодушие, обмануть генерала не так уж просто. Он никому не верит. Вообще. И это именно то качество, которое ценил в вояке жрец. Генерал всё сделает правильно, а Кирит ему поможет, оказав всю возможную поддержку. Если не появится новых неожиданностей, то к весне вполне может получиться выдворить рагардцев с границ Мадерека, а уж потом с северянами можно и говорить иначе.

* * *

Шуланк, год 2568

Кассим лично проверял расположение постов, предварительно выслав из крепости всех анаторийцев. Генерал сослался на то, что в столице им будет безопаснее, а его, полководца, задача — не пустить врага вглубь страны. Те вроде и помялись, но в итоге согласились. Только в путь собирались долго, едва ли не неделю. И всё же отбыли с очередным обозом снабженцев. Теперь Шуланк оказался полностью во власти мадеран. Тем не менее, беспокойство не покидало генерала. И он всё больше сожалел, что рядом нет назойливого жреца, уж тот бы точно усмотрел, что происходит с соляной провинцией. Кассиму же не переставало казаться, что он упустил нечто важное, сконцентрировавшись на завоевании крепости. Так ли нужна она, чтобы остановить врага? Ощущение захлопнувшейся ловушки усиливалось с каждым днем. Доверившись внутреннему чутью, полководец приказал оставить в Шуланке укрепленный гарнизон, а основные силы выдвинуть к границе. Воины роптали, не желая к зимовке отправляться в степь, но генерал был непреклонен, все больше поддаваясь беспокойству. Он торопился покинуть крепость так же, как и завоевать её, словно стая голодных львов гналась за ним. К началу последнего месяца осени Шуланский перевал был оставлен под присмотром усиленного гарнизона, а основная армия переместилась по ту сторону предгорий, словно закрывая перевал лагерем перед зимой.

Лагерь мадеран растянулся на много верст по линии горизонта, оставив за спиной скалистые горы, словно крепостные стены. Удачное расположение, не позволяющее взять в кольцо, оставив небольшой проход для караванов, прибывающих со стороны Анаториса. Генерал воспользовался временной заминкой рагардцев, заняв приграничную зону Смирниса.

* * *

Сидерим, год 2568

— Вот ты и сделал шаг, после которого нет возврата, — довольно прошептал Садар, читая донесение от разведчиков Зелика. Король Сидерима прекрасно понимал, что если генерал останется на территории Анаториса, то, вполне возможно, обе стороны будут искать перемирия, расшаркиваясь, ссылаясь на недоразумение, закрывая глаза на то, что Рагард всё же вторгся в земли вассалов Мадерека. Тогда еще был возможен шаг назад для обоих. Также Садар понимал, что будь на месте Кассима Кирит, то не поддался бы на провокацию мнимого предательства и не переместил войска, оставшись в крепости. Хотя и на этот случай у сидеримца оставались козыри. Теперь же он прибережет их на дальнейшее, продолжая наблюдать издалека за разгорающейся войной. При всём желании вмешаться и нанести неожиданный удар, Садар не был готов к атаке ни военной силой… ни собственным здоровьем. Подходил срок рождения наследника, и король не хотел рисковать. Не так много шансов на то, что изможденное тело еще раз позволит зародиться жизни. Да и Раника повзрослеет, не проведешь так, как в этот раз. К тому же еще раз травить девочку Садар не хотел. Все же крохотная доля человечности в отношении юной королевы еще жила в сердце короля.

Глава двадцатая

— Есть ли в тебе хоть что-то сильнее силы разума?

— Есть. Сила привычки.

* * *

Садар привык. Привык в последние месяцы прятать выпирающий живот и налившуюся грудь под реддеком, привык не показывать слабости и плохого самочувствия, привык травить Ранику зельями, оставляя в болезненном состоянии, привык ловить укоризненные взгляды Разящего и подозрительно — Ларминиза. От последнего не укрылось изменение поведения монарха. Только причины он не находил, списывая на переутомление и чрезмерно активную деятельность. Король мало кому доверял, поэтому большинство обязанностей оставалось на нём без перспективы быть переданными министрам и советникам. Из всех розданных чинов и санов, оказались действительно задействованными только должности Ларминиза, Зелика, Разящего и Даналии. Отдав жрецу обязанности дипломата, разделив между Зеликом и Азитом оборону страны, тайную и явную, возложив на Даналию ответственность за торговлю и казну, всё остальные вопросы по обустройству государства Садар взвалил на себя. Дворцовая челядь не рисковала входить в покои короля ни днём, ни ночью, поскольку тот неусыпно сидел за бумагами и пребывал в весьма дурном расположении духа. Что творилось с государем, какие мысли его терзали в последнее время — никому неведомо. Возможно, обо всём догадывался воевода, всё своё свободное время проводящий с королем, но от устрашающего воина сложней добиться чего-либо, чем от самого правителя, настолько замкнут и угрюм стал Азит в последние недели. Тем не менее, такое положение вещей вовсе не устраивало жреца. Умом он понимал, что король торопится укрепить страну, догадываясь, что разразившаяся между империями война коснется и такой маленькой страны как Сидерим. Но в тоже время жрец волновался за самочувствие монарха и, надо сказать, небезосновательно, ибо выглядел тот не просто усталым, а измождённым и разбитым. Чудо еще, как не свалился до сих пор.

— Ваше Величество, простите мою дерзость, но вам необходимо отдохнуть. Я понимаю, что дела не терпят, но есть и те, которые возможно отложить или перекинуть на советников, не зря же они хлеб с вашего стола едят. Беру на себя смелость и ответственность отобрать наиболее толковых и займусь этим сразу, едва выйду от вас. Но это не всё. Вам жизненно необходима смена обстановки, хотя бы… съездите в княжество Нешуа, осмотрите новые владения. Это благоприятно скажется на отношении новых подданных к вам, а заодно и отдохнёте. Нельзя же так… — Ларминиз говорил быстро, слово боялся, что король не дослушает, отмахнётся, как обычно это делал при попытках отвлечь его и намекнуть на отдых.

— А знаешь, жрец, ты прав. И с Нешуа ты хорошо придумал. Вовремя, скажем так. И как я сам забыл о возможности покинуть дворец на время? — Садар вздохнул с таким явным облегчением, словно гора свалилась с плеч. Ларминиз даже удивился, глядя, как повеселел король, вызвал к себе Разящего и сразу же отправил собирать небольшой поход. При этом распорядился взять в небольшое путешествие и королеву, чем еще больше изумил жреца.

— Ваше Величество, но королева Раника в тяжести…

— И ей полезно будет. Вон как нездоровится в стенах дворца.

При этом Азит одарил короля таким взглядом, что тот поёжился, словно сжался весь, пытаясь зрительно уменьшиться, что ему, впрочем, удалось. Ларминиз пожал плечами на возникшую неловкость, откланялся и вышел, отправившись заниматься поиском новых советников.

— Чего удумал, Величество? — Азит подошел к королю вплотную, едва отдал распоряжения адъютанту, следовавшему по пятам за воеводой в последние дни.

— Не важно, чего король удумал, но наш святой долг — охранять его в этом путешествии, — внезапно вмешался Зелик, словно материализовавшийся из воздуха — так тихо и незаметно проник в комнату. Садар поморщился. Он давно подозревал, что новый адъютант Азита скорей соглядатай тайной службы на посылках у Зелика, нежели помощник воеводы. Похоже, последний тоже это понимал, но не беспокоился на этот счет.

— Зелик, у тебя мало дел в столице?

— Увы, Ваше Величество, дел по горло. Но управлять процессом я могу и из поездки. Поймите меня правильно, Азит стал слишком беспокоен, да и обстановка напряженная. Конечно, хорошо быть охраняемым Разящим, но, сдаётся мне, что и моё присутствие не лишне в этот раз.

Королю и воеводе оставалось лишь пожать плечами и согласиться. Когда Зелик так хмурил бровь и становился необычайно серьезен, спорить с ним не представлялось возможным.

Приданное Раники оказалось как нельзя кстати. Два десятка степных рысаков выглядели вполне достойно королевского кортежа. Холёные породистые лошади, словно пронизанные благородством от холки и до крупа, смотрелись надеждой на лучшие времена. Тонконогие, норовистые, горячие, как степной ветер в летний зной, они были немного крупнее, и оттого сильнее и выносливее пустынных скакунов. Запряженные в карету, лошади вытанцовывали, готовые сорваться с места по первому порыву, первому знаку от возницы. Садар одобрительно похлопал по холке подведенного коня, но, перехватив взгляд Азита, покорно сел в карету вместе с Раникой. Конечно же, Разящий не позволит трястись в седле, он хуже няньки стал, везде успеет, за всем присмотрит, упрекнет лишний раз в неосторожности, следит, чтобы король вовремя ел и хоть иногда спал. И всякий раз ворчал, когда Садар засиживался за работой, а после выл, распрямляя затекшую спину.

Покидать столицу, спустя столько времени, оказалось действительно ново. Осенние балки пестрели пожаром, переливаясь от багрового до солнечно-желтого, создавая видимость тепла. Последний месяц осени шел к исходу, всё больше удивляя Ранику, привыкшую к тому, что в это время в Анаторисе деревья облетели и по утрам заморозки покрывают инеем пожухлую траву, оседая колючей бахромой на ковыльной степи. Не покидавшая дворца юная королева не заметила, как пролетело лето. Да и как тут заметишь, когда едва встаёшь с постели, и даже забота короля, собственноручно готовящего лекарства, не радует? Девушке думалось о нелегкой доле женщин, вынужденных переносить все тяготы беременности. Придворные дамы успокаивали, говорили, что не всегда так плохо, видимо, королева слишком юна, оттого оказалась слабой, не готовой принять бремя материнства, что всё не у всех гладко, да и живот не всякий раз должен выпирать. Раника верила, послушно принимая зелье и советы, стараясь не задумываться над тем, почему лекарь пожимает плечами, не находя причин недомогания, в итоге списывая всё на слишком раннюю беременность. Оставалось лишь терпеть и ждать, изредка выныривая из горячечного бреда, который случался всё чаще и чаще. Приходя в себя после очередного приступа, Раника всё больше времени старалась проводить с Садаром, который хоть не выказывал серьезного беспокойства, в отличие от остальных посетителей опочивальни. Казалось, король столь уверен в своей силе, что может справиться даже с болезнью молодой супруги. Вот и сейчас спокойно взял с собой в поездку, хотя лекарь поднял панику, а жрец весь побледнел и попытался уговорить монарха оставить супругу под присмотром королевского двора. Однако Садар был непреклонен, споры пресек на корню, в очередной раз продемонстрировав, кто здесь правитель, а кто подданные. И если Ларминиз давно смирился, что раз монарху под мантию вожжа попала, значит, так и будет, то остальные высокородные придворные никак не могли понять, почему Садар с дворянством и знатью холоден.

— Народ, он глупый и беспомощный, нуждается в опоре и защите, в управлении. Они ж как дети, наивные, и оттого сами себе беду придумают и сгинут, — пытался как-то объяснить Садар своё поведение очередному царедворцу, — а вы, дворяне, как дети старшие, ума вроде как поднабрались, так с вас и спрос другой, более строгий.

Народ любил Садара. Король отвечал народу если не взаимностью, то родительской снисходительностью. Но и наказывал, если провинятся дети, за что снискал славу строгого, но справедливого монарха. И незачем им знать, что понимание той самой справедливости у государя весьма своеобразное, что он заботиться о стране в целом, но ни о ком в отдельности. Возможно, в этом и заключалась его мудрость, позволившая смотреть широко и восстанавливать страну невероятными темпами. Ко времени срока появления наследника маленькая столица была полностью отстроена и расширялась всё больше, незаметно увеличивая территорию города вдвое в сравнении с прежним Сидеримом. Народ не знал, в каких долгах находится король, чего ему стоило уговорить купцов на заём, чем пришлось поступиться, как прогнуться, снижая пошлины, чтобы медленно, но уверенно переместить основной торговый путь через своё королевство, тем самым обретая силу и казну. Не имеющий ни больших земель с развитым сельским хозяйством, ни месторождений руд или угля, Сидерим оказался вынужден жить за счет торговли, выступая посредником, поскольку сам ничего не производил в тех масштабах, чтобы основать собственное направление в купечестве. Тем не менее, продуманная политика Садара привела к тому, что всё больше количество торговцев предпочитали реализовывать свои товары именно через Сидерим, избегая как высоких пошлин обеих империй, так и опасностей длительного пути с севера на юг и обратно.

Нешуа, год 2568

До княжества Нешуа добрались через две недели. Азит сдерживал движение, аргументируя тем, что королеву растрясет в дороге, и весь отряд вроде бы ему верил. Поэтому продвигались медленно и, что самое примечательное, Садар не торопил, словно его устраивало длительное отсутствие в столице. Король весьма воодушевленно воспринимал происходящее, и, похоже, действительно отдыхал. По крайней мере, тени под глазами стали бледнее, хоть и не исчезли вовсе. И всё же он выглядел значительно свежее, что радовало Разящего, гораздо больше уделяющего времени монарху, нежели Ранике, хотя на словах он сильно беспокоился о королеве… и наследнике. Беспокойство выглядело искренним, отчего удивляло подопечных, которые привыкли ко всему, но только не к тому, что их стальной Азит волнуется. Однако даже он вздохнул с облегчением, когда кортеж въехал в ворота замка Нешуа.

— Прикажешь послать за лекарем? — осведомился он у короля, видя, как тот присел, неловко крякнув.

— Увы, но лекаря нельзя. Так что… придется тебе сработать повитухой. Я продержусь до ночи, а после спишем на позднее время, что не успели лекаря позвать. Прости, но нет иного выхода…

— В своём ли ты уме? Я — повитуха?!

— Переживешь. На страже постоишь, сам справлюсь. Не все так страшно. Беременность протекала гладко, так что и с рождением проблем быть не должно.

Беспокойство короля передалось Ранике. Сделав вид, что хочет успокоить девушку, Садар дал ей новое лекарство, которое та послушно выпила и вроде как уснула.

— Что на этот раз?

— Я слишком долго сдерживал её естество, так что отвар материнки сработает как надо. Правда, пришлось немного подмешать дурмана, пусть немного побредит. В последний раз.

— Ты не волнуешься, что вовсе затравил девчонку? Все эти месяцы… уверен, что она поправится?

— Не сразу, но поправится. А тебе сейчас не об этом надо беспокоиться.

На крики Раники среди ночи сбежались жители замка, однако Азит, стоявший у двери нерушимым стражем никого не пропустил, мрачно пояснив, что королева тяжело перенесла дорогу, отчего роды начались преждевременно и с ней сейчас король, поскольку лекаря сыскать не удалось. Никто не ожидал такого поворота событий, не предусмотрели. Это оправдание выглядело весьма нелепо, ведь Садар слыл весьма расчетливым и дальновидным, и недосмотр в связи с лекарем выглядел неестественно. Но говорить об этом воеводе никто не решился. Тем более, после того, как он весьма грубо указал прибежавшей из селения повитухе на дверь, в весьма резкой форме объяснив, что простолюдины не коснутся королевы. Что происходило за дверями спальни так и осталось тайной для жителей замка Нешуа. Поутру же допущенная в спальню горничная обнаружила Ранику весьма болезненной и бледной, но спящей. Рядом с ней на краю кровати примостился король, и тоже спал, осторожно обнимая сверток. Сверток зашевелился и разразился детским плачем. За ночь найденная кормилица приняла младенца и удалилась в выделенную комнату. Король проснулся и усталым надтреснутым голосом произнёс:

— Сын, хвала небесам.

И улыбнулся.

Замок наполнился слухами. Говорили много, но в основном о том, что король боится покушения, потому и взял на себя принятие родов, отказавшись как от лекаря, так и от повитухи. А еще говорили, что его отравили, ибо выглядит еще хуже роженицы, совсем осунулся и похудел, на погребальный костер кладут краше.

— Что сам-то думаешь? Неужели мы таки не досмотрели, и кто-то подлил Садару яд? — решился спросить Разящего Зелик.

— Не беспокойся, я знаю, что это за недуг, но говорить не стану. И тебе советую язык попридержать, пускай болтают, что угодно, — ответил Разящий, хотя сам выглядел намного беспокойнее Зелика. Король не поднимался с постели третьи сутки, пребывал в горячке, бредил. Азит сидел под дверью короля, словно озлобленный пёс, и никого не впускал. Что-то пошло не так, как планировал Садар, где-то он допустил ошибку. Благо, хоть Раника шла на поправку, смирившись с мыслью, что подобное состояние после родов, как и обильное кровотечение — неизбежны. Да и прибывший лекарь это подтверждал, сетуя всё же, что девочка слишком молода, чтобы становиться матерью. Тем не менее, на фоне занемогшего правителя, королева выглядела весьма свежо, из-за чего привлекала меньше внимания, чем монарх.

— Скажи, Зелик, почему ты ему так предан? — поинтересовался в свою очередь Азит, когда глава тайной службы уселся рядом, изображая второго пса.

— Я не ты, не императорский сынок, вообще не из благородных. Мой отец был ремесленником, а после стал вором. Мы бедствовали, семья большая, всех надо кормить. Мать не выдержала, заболела. Умерла. Нас осталось пятеро на шее у отца. Я самый маленький. Отец отчаялся, украл корову. Его поймали, отрубили руку. Закон у нас такой, чтоб ворам руки отрубать. А мы умирали с голоду. Нас осталось двое, я и самая старшая сестра. Ей было четырнадцать, и она оказалась вынуждена продавать себя. Знаешь, Азит, как короток век продажных девок? Как-то её избили. Она долго болела, но так и не смогла подняться. А потом пришел ростовщик. Он выгнал нас из дома, хотел отправить сестру в долговую яму. Только она уже не дышала. Тогда меня решили продать в рабство, чтобы покрыть долги. А я сбежал. Прибился к каравану и приехал в Мадру. Ребенок такой, наивный, глупый. Подумал, что если стану солдатом, то смогу отомстить ростовщику.

— Но ты не ответил на вопрос.

— Так я к тому всё и веду. Когда я встретил принца, то в первую очередь увидел такого же сироту, как и я сам. Только повзрослевшего. Я стал присматриваться. И не зря. Садар мне показал, что все воруют, все врут и убивают, и продают себя. Всё как в той моей жизни, но, тем не менее, иначе. Вообще жизнь становится другой, когда есть цель. Она дал мне эту цель, дал смысл, наглядно показав, что я могу делать что угодно, то самое, за что убили моего отца, за что презирали мою сестру. Только выглядеть теперь всё будет по-другому. Я вор. И я убийца. Но за моим грехом стоят сотни жизней жителей Сидерима, мой грех позволяет им не продавать себя, не воровать, не умирать от голода. Знаешь, это очень тонкая грань, между преступником и стражем закона. И мне нравится быть тем, кем я стал. Поэтому я никогда не предам того, кто указал мне этот путь, дал мне столь необъятную семью, смысл и цель.

Глава двадцать первая

"Милостью Светлейшего Тарида, отец наш, Командор,

В преддверии праздника спешу поделиться радостью: в Сидериме родился наследник. Королевская чета находится всё еще в княжестве Нешуа, и, к глубочайшему сожалению, не могу сказать, что в добром здравии. Однако верю в жизненную силу короля и в то, что к празднованию он успеет вернуться в столицу и принять участие в Благодарственной молитве и жертвоприношении.

Хотел поблагодарить вас лично, но дела складываются так, что в ближайшее время не смогу покинуть Сидерим. Опять же, война между империями добавляет сложностей в восстановлении страны, поскольку перекрыты многие торговые пути. Засим прошу простить поддавшегося мирским искушениям, за кои безмерно признателен. Вы оказались правы, Садар — интереснейший образчик правителя. Думаю, многое смогу у него почерпнуть, в том числе и для летописи королей. Одно дело — писать историю, совсем другое — в ней участвовать. Отдельная благодарность за снисходительность к моей слабости. Понимаю, сколь паршивой овцой среди воителей является такой историк-летописец, как я. Каюсь. Но не исправляюсь. На будущее обещаю писать чаще, хотя свободного времени совсем немного.

С уважением и смирением,

Отец Ларминиз".

Сидерим, год 2568

Жрец запечатал письмо и привесил на шею ястреба. "Красноплащники" давно удостоверились, сколь ненадежна почта голубиная, поэтому обучили птиц более выносливых, хищных, на которых в пути не нападут другие. Ларминиз закончил писать и отправился присматривать за приготовлениями к великому празднованию.

Таридат. Земли по эту сторону Фуградского хребта, всецело поклоняющиеся богам Тариду и Азиту. Первому явно, второму же — тайно. В начале зимы все страны Таридата готовились к Белым неделям, самому важному и большому празднику детей Тарида. Легенда гласила, что когда Светлейший бог наделил землю своей милостью, открыв эти земли, привёл из тьмы людей, сказав, что здесь их дом отныне и навеки. Люди радовались и ликовали, глядя на богатые земли, доставшиеся им в подарок. Но стали как-то замечать, что солнца стало меньше. И испугались, что бог разгневался на них и скоро свет погаснет, и они останутся во тьме, из которой пришли когда-то. Тогда они построили огромный жертвенник и принесли на него плоды трудов своих. И стали на колени перед жертвенным огнем, воспевая в гимнах Господа и вознося ему молитвы. Три недели они просили бога не забирать солнце. И он смилостивился. День стал длинней. С тех давних пор три зимние недели, когда солнце идет на убыль, зовутся Белыми неделями, являясь началом нового года. В эти дни поются гимны и возносятся молитвы, везде пылают жертвенники даров Господу. Дни, когда даже простому люду разрешается украшать одеяния белыми лентами, становясь чище за время праздника, избавляясь от грехов.

Спустя неделю лихорадки Садар пришел в себя и сразу же приказал собираться в путь. Он торопился поспеть к празднику в столицу, несмотря на все еще болезненное состояние. Но ум его был ясен, жар отступил. Осталась только слабость, а на неё король внимания никогда не обращал. Поедет в карете, за дорогу отдохнет и отоспится. Глядишь, недуг и сам пройдет. Конечно же, подобное скорое решение вызвало недовольство воеводы, и молчать тот не собирался, в довольно резкой форме высказав Садару всё, что он думает о поведении монарха. Но откладывать поездку не стал, словно и сам спешил вернуться домой.

— А снега не бывает здесь? — поинтересовалась Раника, усаживаясь рядом с королем. Наследник и кормилица ехали отдельно. Всё же королевская чета пребывала не совсем в добром здравии, а значит, им нужен покой.

— Нет, здесь не бывает. В Сидериме иногда выпадает снег, но быстро тает. А здесь, в Нешуа, совсем ведь юг, пустыня рядом, какой уж снег? — пояснил Садар, устало растягиваясь на подушках, в неимоверном количестве наваленных на пол кареты. За здоровенького младенца пришлось расплачиваться собственным здоровьем, да и возраст не тот у Сейдар, чтобы первенцев рожать. И всё же обошлось, чему король и радовался, не скрывая довольства и улыбок. Радовалась и Раника, но, глядя на состояние супруга, не могла не переживать. Она расположилась рядом, непринужденно переместив голову Садара на свои колени.

— Ты отдохни, поспи. Мне мама так делала, — тоном заботливой няньки произнесла девушка, массируя виски Садара. Тот благодарно что-то проворчал, проваливаясь в полудрёму сразу же.

Раника не хотела верить слухам о том, что их брак с королем только политический. Девочка искренне любила своего супруга. А еще помнила слова незнакомой женщины о том, что именно ей, Ранике, предстоит лечить это одинокое сердце. Вот только как? К нему ж не подступиться. А еще он словно чувствует вину, словно извиняется за то, что беременность оказалась столь тяжелой, а роды — преждевременными. Королева не помнила, как родила наследника. Всю ночь она провалялась в бреду, так и не поняв до конца, что было, а что померещилось. А еще в бреду ей снилось, словно сам Садар корчится от боли, валяясь на полу. Но было утро. И ребенок. И облегчение, словно тело избавилось от груза. Возможно, груза новой жизни. Конечно же, Ранике, как и любой другой женщине хотелось помнить, как родился сын, хотелось запечатлеть в себе этот миг навсегда. Всё получилось не так, как предполагалось. Но королева не роптала, ни с кем не обсуждала случившееся, отмалчиваясь и робко улыбаясь. Она видела улыбку короля и понимала, что готова на любые жертвы, лишь бы он стал хоть немного счастливее, лишь бы в его жизни стало хоть не намного, но больше радости. А сейчас он и сам, как беззащитный ребенок, спал на её коленях. Раника гладила вечно растрепанные беспокойные кудри Садара, едва касаясь, проводила кончиками пальцев по лицу, словно пытаясь разгладить ранние морщины. Она уже не была той маленькой девочкой, которую поразил свет белых одежд, создававших иллюзию неземной красоты. Её Садар не был красив. И всё же девушка понимала, что всё так же восхищена им, как и тогда при первой встрече. В нём было то, что называют силой духа, а это намного важнее красоты. Раника чувствовала себя защищенной. И всячески пыталась защитить его, своего короля. Возлюбленного. Девушка сама не заметила, как скатившаяся слеза упала на щеку Садара.

— Что случилось, милая? — король проснулся мгновенно. И пристально посмотрел на королеву.

— Просто… мне кажется, что тебе наследник дался намного дороже, чем мне. Глупо, наверное, но я за тебя волнуюсь. Нет, правда, глупо. Такая маленькая и глупая. Волнуюсь за тебя, — она пытался улыбаться, размазывая слёзы, когда внезапно ощутила горячее дыхание на своих губах.

— Такой и оставайся. Должен же быть кто-то рядом со мной таким живым. Спасибо…

Он накрыл её губы поцелуем, а пальцы сами по себе уже расстегивали корсет белого шелкового платья, перемещаясь на расшнуровку нижней рубашки.

— Что ты… что ты… — Раника обомлела.

— Всё хорошо, мы в пути, никто не посмеет тревожить, — с каким-то неведомым ранее азартом улыбнулся король.

— Но… ты же болен…

— Да, прости, я не смогу как надо… наверное, вообще больше не смогу, но должен же я как-то отблагодарить твои слёзы?

Она ответить не успела. Настойчивая рука уже забралась под нижние юбки, заставив Ранику сдавленно застонать. Король был слишком нежен, спускаясь поцелуями по шее…

Зелик заглянул в остановившуюся карету предупредить о привале. И мгновенно захлопнул дверь, не проронив ни слова. Зрелище, представшее его глазам, оказалось не из тех, о которых оповещают окружающих. Королевская чета предавалась сну. При этом корсаж королевы расстегнут, обнажая левую грудь, прикрытую ладонью короля. Садар обнимал девушку, покоившуюся на его груди, и крепко спал. Румянец на щеках Раники выглядел столь красноречиво, что Зелик сразу догадался, после чего так сладко спиться.

— Чему улыбаешься? — поинтересовался Азит, глядя на довольную мину Зелика.

— Да так. Шустёр наш король. Не успел из болезни выбраться, как осчастливил королеву вниманием, — ответил тот. В голосе тихой нотой выделялась гордость. И не заметил, сколько неприкрытого удивления отразилось на лице Азита.

— Я и не знал, что тебя женщины интересуют. Думал, всё это маскарад ради наследника, — не сдержался воевода, как только удалось остаться с королем наедине.

— Иногда даже я способен чувствовать вину. Такая вот малая благодарность за причинённые мной страдания, — отмахнулся Садар.

— И ты со всеми будешь спать, перед кем чувствуешь вину? — Азит вспылил и едва успел остановиться, чтобы не сгрести монарха за воротник.

— Нет, только с ней. Больше ни перед кем вины не чувствую, — по-прежнему спокойно ответил король. И добавил:

— Нет для женщины ничего хуже, чем чувствовать себя ненужной и отвергнутой.

— И это говоришь ты?! — Разящий отказывался понимать сказанное, сжав плечи Садара, он всматривался в стальные, словно мертвые глаза. На краткий миг в этих глазах мелькнула искра.

— Да, я. Я ведь желанна. Или ошибаюсь? — редкий момент, когда Сейдар позволила себе говорить, как женщина.

— Желанна… — Азит уже не говорил, шептал, сжимая плечи возлюбленной, впиваясь жадным поцелуем в тонкие капризные губы. И неожиданно получив ответ на поцелуй. Словно она сдалась. Или смирилась. Разящий задрожал, столь велико оказалось желание сорвать одежду с Сейдар прямо сейчас. Но это стало бы убийством, насколько она ещё слаба. Он подождёт. Теперь он знает, что не отвергнут. Хоть и не любим.

Сидерим, год 2569

К началу первой из Белых недель королевский кортеж въехал в ворота Сидерима под восторженное ликование горожан. Весть о наследнике давно достигла столицы, но одно дело слышать, и совсем другое — встречать королевскую чету с кронпринцем на руках. Воодушевленные возгласы и здравицы неслись со всех сторон, пока Садар, приветствуя подданных, продвигался по улицам к дворцу. Король прекрасно знал, что к ночи в столице не останется никого, кого хотя бы издали можно назвать трезвым. Народ искренне радовался прибавлению в монаршем семействе, а значит, до рассвета будут отмечать, забыв про воздержанность накануне Белых недель.

Три недели тишины, молитв, жертвоприношений, празднований. Три недели без войн во всем мире Таридата. Время, когда можно отдохнуть, собраться с силами и решить, как действовать дальше.

— Хвала небесам, теперь не связан ожиданием наследника, — вздохнул Садар, просматривая бумаги, представленные Ларминизом.

— Вы очень ответственный супруг, раз ни на день не оставляли королеву во время тяжести, — прокомментировал собственные умозаключения жрец.

— Ты ошибаешься, но разубеждать не стану. А хорошо потрудились эти твои министры. Где только и сыскал таких? — король пробегал взглядом по бумагам и выглядел довольным.

— Если позволите, то буду ими руководить и далее. Вам есть, чем заняться, — ушел от ответа Ларминиз.

— Хорошо. Ты хорошо делаешь свою работу, Верховный. Так чем же мне заняться? — Садар прищурился, изучающе рассматривая жреца.

— Полагаю, в свете разгорающейся войны, монарх обязан печься о народе, а не заниматься строительными сметами, — Ларминиз выглядел почти торжественно.

— О как. А строить город — это не забота?

— Я говорю о безопасности, Ваше Величество, — жрец не отступал.

— И полагаешь, что война империй нас коснётся? — казалось, король решил сыграть глупца.

— Полно дурачиться, мой король. Вы без меня прекрасно понимаете, что участие Сидерима в войне — вопрос времени. И разница лишь в том, втянут ли нас силой, или мы сами втянемся, чем выиграем время и позицию.

— А ты кровожаден, как я погляжу, — всё же на лицо Садара вернулась довольная улыбка.

— Всего лишь думаю о минимальных потерях в этой войне. Превентивные меры в большинстве случаев спасают, — не менее довольно улыбнулся Ларминиз. Разговор хоть и выглядел путано, но пребывал в удобном и нужном обоим русле.

— А чем меня порадует Зелик на этот счет? — куда-то вглубь комнаты спросил король, но тот, кому адресовался вопрос, не замедлил появиться.

— Порадую. Мне удалось под начало Азита собрать три тысячи бойцов, — отрапортовал Зелик.

— Наёмники? — уточнил Садар.

— Ни в коей мере. Ополченцы. Как наши, так и анаторийские. Но прошли хорошую подготовку, пока вы пребывали в Нешуа, так что вполне организованные солдаты, а не всякий сброд.

— Да уж, у Азита не расшалятся. Еще новости? — теперь Садар внимательно рассматривал Зелика. Если жрецом движет желание сократить неизбежные потери, то что этот малец желает от вступления в войну?

— Мне удалось узнать, что по весне готовится масштабное наступление рагардцев. Зимой они не сунутся в Смирнис, дороги развезло. Если планы не изменятся, то Кассима собираются зажать в ущелье, оттесняя обратно к Шуланку.

— Это хорошо. Пусть пока развлекаются. Тоже надеюсь, что планы не изменятся. Но хватит о делах, пора на праздник, — произнес король, и первым направился к выходу из кабинета. Зелик с Ларминизом послушно последовали за ним.

Шуланкское ущелье, год 2569

Зима шла к завершению, и генерал Кассим ожидал со дня на день, когда начнётся наступление со стороны Рагарда. Это было вполне предсказуемо: враг не сунется до весны, не те дороги в Смирнисе, чтобы по ним зимой прошли войска. Слякоть. А севернее и снега. Непривычные к холодам мадеране жались у костров, коротая долгие ночи. Скоро должно прийти подкрепление, Мадра не оставит Кассима. О положении друг друга знали обе стороны, ситуация сложилась так, что действовать можно только прозрачно, и перевес окажется на стороне того, кто первым нанесет удар. Если рагардцы предполагали, что загонят мадеран в ущелье, то генерал рассчитывал держать там оборону с точки зрения выгодной позиции, когда прикрыты тыл и фланги. Так что еще вопрос, кто кого в ущелье затянет. Пока силовой перевес виделся на стороне Рагарда, но сам Кассим являлся силой, которая малым числом солдат умеет побеждать.

— Генерал, беда! — денщик ворвался без предварительного разрешения войти.

— Докладывай! — гаркнул Кассим, понимая, что не до нравоучений.

— Три отряда, посланные нам в подкрепление, оказались погребены под развалинами Шуланкской крепости.

— Как так?!

— Крепость взорвали. Подкопали стены, поставили подпорки и после подожгли. Всё рухнуло. Кто-то говорит, что ополченцы. А кто-то, что и рагардцы, вроде видели там чужеземцев-северян. Есть выжившие, все ранены, многие не переживут путь до лагеря. Ущелье перекрыто с той стороны, — затараторил денщик.

— Вот значит, как. Хороший ход, не спорю. Но… теперь моя очередь, — генерал развернулся к помощнику: — Труби общий сбор! Поутру выдвигаемся. Не имея за спиной Шуланка, здесь не выиграть.

Глава двадцать вторая

— Скажи мне, жрец, почему вы не боитесь прикасаться к проклятым? Ведь говорят, можно умереть.

— Но ты же не умер. Не знаешь, почему?

— Потому и спрашиваю.

— Всё просто. Нет никаких проклятых. Как звери, чувствуя землетрясение или другое бедствие, убегают, так и мать в предчувствии беды дарит ребенку, что под сердцем, силу выжить в тяжелые времена. Правда, расплатой за это идут краски, что дают цвет волосам и коже, делая младенцев альбиносами. Но никаких проклятий, всего лишь сильные инстинкты матери в предчувствии беды.

— Так почему не скажете об этом людям?

— А смысл? Они всё равно не поймут. С другой стороны, это укрепляет веру в Тарида и Азита.

— Но разве это честно?

— А разве ты такой уж честный, а, король Садар?

* * *

Они спали в седле, не останавливаясь даже на короткий привал. Они не шли, летели стремительно вперед, оставив фуражирские обозы позади. Они торопились нанести удар, первыми атаковать противника. И верили в своего генерала, знали — не просто так сорвал он войско с места, стремясь за сутки доскакать до лагеря рагардцев.

Едва утренняя труба пропела подъем, пробуждая лагерь Рагарда, едва забрезжил рассвет, раздался голос еще одной трубы. Нападение. Не ожидавшие столь скоро прибытия мадеран, рагардские полководцы в спешном порядке строили солдат в надежде сдержать первую атаку.

Два часа до рассвета — ровно столько спали мадерекские солдаты, прежде чем взвиться на стременах с боевым кличем. Если вообще кто-то смог уснуть во всеобщем возбуждении предстоящей битвы. Кровь бурлила в венах, снимая всю усталость суточного перехода. Пустынники, закаленные воины, привыкшие на скаку менять коней, двух оставляя в поводу. Всадники с пелёнок, умеющие спать в седле. Два часа перед рассветом Кассим дал лошадям, но никак не солдатам. И теперь посвежевшая конница летела в утро, разворачивая строй веерообразным клином. Во главе атакующих несся сам генерал. Он не решился доверить никому из командиров нападение.

Пеший строй едва проснувшихся рагардцев ломался жестко и нещадно. Пока кавалеристы спешно седлали лошадей, мадеране успели смять авангард пехоты, врываясь в лагерь. Если бы северяне имели право на страх, то сбежали бы без оглядки, только завидев лицо Яростного Кассима. О да, он полностью оправдывал прозвище. Не всадник, сама смерть на гнедом коне. Две сабли взблескивали столь быстро, что взглядом не уследить. Мечник-генерал на сей раз применил сокрушительнейшую из техник, имеющихся в арсенале. Вместо привычного палаша, он вооружился двумя саблями, наглядно демонстрируя, что в совершенстве владеет обеими руками. И оттого вдвойне опасен.

Стоило мадеранам прорвать оборону лагеря, как вслед за первой волной кавалерии пришла вторая. Факелы замелькали по всей линии конницы. В один момент заполыхали все палатки и шатры, расположенные по первой линии. Рагард лишился кавалерии, так и не успев ввести её в бой: лошади понесли, испугавшись пламени, что погрузило лагерь в хаос. Южане ликовали. Кони пустынников не боятся огня, не шарахаются в сторону. Глаза закрыты шорами, а жар привычен.

— Ты бесчестен, Кассим! — воскликнул генерал рагардцев, обороняясь от молниеносных выпадов мадеранина.

— В войне вообще нет чести, Врожеслав. Лишь победа, — ответил ему Кассим, атакуя. Одна из сабель достигла цели, срубая голову рагардца.

Возглавленная Врожеславом контратака захлебнулась, потеряв полководца. Последовавшие попытки преломить ситуацию потерпели крах, разбившись о неистовство южан. Начав с рассветом, к полудню генерал Кассим зачехлил сабли в ножны, осматривая поле битвы.

— Потери? — спросил он подъехавшего адъютанта.

— Полторы тысячи примерно, но большинство из них тяжело ранены, а не убиты, — отрапортовал тот.

— Со стороны врага?

— Три тысячи убиты, пять сотен пленных.

— Пленных в расход. Нам не нужна обуза.

— Но генерал? Мы ведь победили!

— Всего лишь выиграли малую битву. Это авангард, а не основная армия. Это не Тарадим.

* * *

Сидерим, год 2569

— Ваше Величество, вы мне напоминаете разбойника, — проронил Ларминиз, осматривая раненых. Очередной обоз мадеран разгромлен. Кассим снова не дождется помощи: ни силовой, ни фуражирской.

— В моём положении можно вести лишь партизанскую войну, — ответил король, усаживаясь рядом. С ворохом донесений от разведки.

— Но это не ваши земли, чтобы воевать, — не успокаивался жрец.

— Кто сказал? Мои. Если совсем честно, то моей жены. Большая разница? — ухмыльнулся Садар, не отрываясь от бумаг.

— Позиция понятна. Ладно. Но против кого воюем-то? Рагард или Мадерек? Вроде пока Рагарду помогаете.

— Против обоих. Кассим хороший генерал, он общиплет северян.

— И?

— Не забегай вперед монарха, — король всё же рассмеялся. Он был доволен успехами, да еще и донесение Зелика добавляло радости. Перевал, единственный удобный для обозов путь из Мадерека в Анаторис, завален камнями — стараниями самого Зелика и его подручных. По всему выходило, что южанам придется искать новые пути, чтобы снабдить подмогой генерала. А значит, им придётся пройти намного восточнее, через все мелкие княжества, лежащие в буферной зоне по пути на север. Несомненно, недовольство их возрастет. Чем не причина для новых союзов в противостоянии с империей? На это и рассчитывал Садар, перекрывая путь через Анаторис, номинально являющийся вассалом Мадры. И теперь вопрос времени — когда анаторийцы расторгнут договор, объявив о полной независимости от пустынников. И даже пленение Фрама не поможет. Узнав о рождении наследника, старый хитрюга сложил с себя обязанности правителя, передав их внуку — сыну Раники. Вопрос лишь в том, кто станет регентом. Но пока правление в Лигидее возглавило собрание солепромышленников, как того и требовал Фрам. Садара Сидеримского временно устраивала подобная картина. С причислением Западного Мадерека к своим землям король не торопился.

Мадерек, год 2569

Кирит заметно нервничал, читая донесения с северо-запада. Безусловно, Кассим одержал победу, тем самым подпалив хвосты рагардцам. Всё же война идет на их территории, так что земли Мадерека не страдают. Если так и дальше пойдет, то, возможно, северяне капитулируют, откупившись Смирнисом. Лакомый кусок для безземельного юга, лишенного развитого сельского хозяйства. И всё бы ничего, но Анаторис временно потерян. Как путь на север. Значит, обозы придется пускать восточнее. Нельзя оставить генерала без поддержки, верная гибель. Нельзя проложить путь западнее Лигидеи — слишком далеко, обозы не поспеют вовремя. Остаётся лишь буферная зона между Анаторисом с запада и… Сидеримом с востока. Жрец призадумался, рассматривая карту. Нет, опальный Сидерим много южнее, а значит, его не коснется перегон обозов и отрядов. Стало быть, Садару незачем вмешиваться. Путь, не используемый торговцами, но армия — не купцы, им татей нечего бояться.

— Только кто знает, что в мыслях у мальчишки? — задумчиво проронил Кирит, привычно оглядываясь на тахту. Нет генерала. На войне. В груди неприятно кольнуло. Жрец позвал помощника-монаха, велев готовиться к отбытию с первым же отрядом. В момент Кирит принял решение прибыть на место военных действий и свежим взглядом приглядеться к ситуации. Не нравилось ему происходящее в Анаторисе, очень не нравилось. Понять бы, рагардцы отрезают пути, заманивая мадеран вглубь Смирниса, или же кто другой. Не похоже, чтобы трусливые купцы развернули столь масштабное партизанское противостояние. Жрецу вновь померещился Садар.

— Ну… мальчик! Если ты мутишь воду, то я тебя поймаю, хорь поганый!

Кирит настолько распалился, что монах вжал голову в плечи и унёсся передавать распоряжения Верховного.

Смирнис, год 2569

Обоз подоспел в срок. Аккурат перед приближающейся армией Рагарда. Есть сутки, чтобы отдохнуть и усилить лагерь. А еще можно вздохнуть с облегчением, увидев во главе обоза до боли знакомые белые одеяния жреца. Понятно, что дело приняло очень серьезный оборот, раз сам отец Кирит прибыл на фронт. Но легче тем, что теперь можно писать лишь донесения императору о ходе действий, Верховный же здесь, так что его совет всегда вовремя, без ожиданий. Это воодушевило генерала. Он даже удивился, что рад снова видеть несносного святошу, вечно гоняющего Кассима, как мальца нерадивого.

Было что-то в этом старике… вселяющее спокойствие и уверенность в себе. При всей мерзости и нетерпимости характера Кирита, при всей экзальтированности и странности его поведения, Кассим не мог не признавать его мудрость и дальновидность. Однако больше всего нравилось генералу в святом отце невероятное потрясающее бескорыстие. Служитель Тарида ничего не хотел себе. Всегда был скромен, сдержан, практически аскет. Разве что иногда позволял себе вино. И то в очень умеренном количестве. Он не стяжал ни славы, ни богатства. В определенной степени он казался одержимым служением империи. И богу. Полководцу пришлось повидать многих жрецов, и все они разнились. Многие часто поддавались искушением, возводили дворцы вместо храмов, искали расположения сильных мира сего. Кирит же был другим. Поговаривали, что ему светит пост Наставника, если переживет прежнего. Единственным соперником являлся нынешний Верховный Рагарда. Но, видимо, не такой уж соперник, раз слухи не противопоставляли его Верховному южан. А еще генерала подкупало то, что жрец позволял ему некую фамильярность, которую не спустил бы даже императору.

Сидерим, год 2569

Сидерим утопал в пенно-пьянящем цветении абрикосов. Откуда взялось столько деревьев в сожженной дотла четыре года назад столице — сложный вопрос. Поговаривали, это анаторийцы прислали саженцы, но также говорили, что по распоряжению Садара доставили деревья с балок Анаториса. Как бы там ни было, но Сидерим благоухал весенним цветом, встречая вернувшихся из тайной экспедиции. Так вышло, что отряды Садара и Зелика пришли одновременно, чем удвоили радость жителей столицы, получивших живыми мужей и сыновей. Король лучился довольством, что отражалось и на подданных. Вылазка в Анаторис принесла свои плоды. Садар издали проследил новый путь обозов Мадерека, потирая руки. Его все устраивало. Скоро, очень скоро начнутся возмущения князей. И он будет готов принять их под своё крыло. Все же Сидерим больше не город-государство, а полноценное королевство. Пускай не противовес империй, но и не мелкая сошка. Особенно с таким воеводой, что не идет, бежит навстречу, всем своим видом выражая плохо скрываемую злость и обиду. Вот как ребенок: его не взяли поиграть в партизан, так он надулся. А ведь остался муштровать новобранцев, что не менее важно, чем перерезать путь Мадереку. И всё же от Садара не скрылась обида. Король улыбнулся, встречая Разящего. И улыбнулся немного виновато. Еще один ребенок. Нашкодивший. Но довольный. И не кается.

— Не злись, Азит. Так было нужно. Успеешь еще мечиками помахать да головы порубить с плеч, — снисходительно роняет король, словно стремясь еще сильней обидеть неприкасаемого. Но тот лишь хмыкает, подавая руку, помогая Садару спрыгнуть с лошади. И лишь сжав его ладонь в своей, тихонько шепчет:

— Я сам убью тебя, если еще хоть раз посмеешь оставить спину беззащитной. Не забывай, я — твой меч. И мне решать, когда, где и как я тебя защищаю.

— Как поживала королева без меня? Как принц? — вместо приветствия произнёс Садар, входя в покои Раники. Девушка едва не завизжала от радости, мгновенно повесившись на шею королю. И рассыпалась в щебете, рассказывая новости. Все больше об Эрдаре, наследнике, названном в четь деда.

— Ты всегда будешь караулить дверь, когда король ночует у королевы? — поинтересовался Зелик, присаживаясь рядом с Азитом. Это уже становилось привычкой у обоих. Один просиживал всю ночь в ожидании Садара, второй охотно составлял компанию воеводе в ночных бдениях. Иногда приходил с вином и легкими закусками. Казалось, юноша принимал наличие ревности Разящего, хотя и не понимал причин. А еще казалось, что Зелику нравится вот так проводить время. Всё же он не прижился среди знати, а от бывших сослуживцев-мальчишек отдалился, заняв высокий пост при короле. Главе отдела тайных операций и разведки было скучно. Не всё же по девицам таскаться.

— Хочу просить титул у короля, — продолжил Зелик, не дождавшись ответа.

— Зачем тебе? Вроде не честолюбив настолько, — удивился Разящий. Разведчик был идейным, уж никак не за чины старался. Не тот характер.

— Хочу жениться. По пути домой мы проезжали княжество Киртес. Так вот, княжна там, должен сказать…

— Тебе никакой титул не поможет. Знаешь же, сколь чванливы аристократы, — Разящий хмыкнул. Вроде Зелик и не глупый, чтобы такое возомнить, так нет же, в облаках витает.

— Не всё так просто в Киртесе. Княжна осиротела, а её дядя, живущий по соседству, решил присоединить княжество к себе. Девочка защиты ищет, ей не до гербов. Но бедна, что жрец-послушник. Так что очереди женихов не наблюдается. Замок крошечный, скоро развалится, селение пустеет: подданные снимаются с места, переезжают, не желая жить при разорившейся госпоже, — подался в объяснения разведчик.

— А ты значит, весь такой спаситель на белом коне? — прервал словесный поток Азит.

— Могу и на гнедом. Я не гордый, — отшутился Зелик, откупоривая баклагу с вином.

— А не молод ты еще жениться? — спросил Садар, выслушав просьбы главного разведчика.

— Раз воевать не молод, то и жениться в самый раз, — заулыбался тот в ответ.

— Ладно, быть посему. Будет тебе титул. Засылай сватов, — улыбнулся и король.

— Эк вы быстро решаете, Ваше величество, — неодобрительно изогнул бровь Ларминиз.

— А чего тут решать? Пусть женится. Мы не гордецы, присоединениями столь мелких княжеств не брезгуем. Нам-то что? Надо помочь девочке, — Садар едва сдерживал смех.

— Зелик! И ты туда же? — праведно возмутился жрец.

— Не то чтобы совсем. Но хороша она, очень хороша. Я бы на ней и без всего женился, взял бы голую-босую, так не пойдет же. Так что придется мне титуловаться. Ну и… королю тоже польза, — без капли раскаяния в голове протараторил Зелик.

— Может, ты еще и Разящего женишь ради расширения земель? — не унимался жрец, однако Азит посмотрел на него столь красноречиво, что Ларминиз решил заткнуться.

Свадьба была скоропалительной и скромной. Дядя юной княжны только зубами щелкнул, не посмев заявлять о каких-то там правах. Садар — не девочка-сиротка, жеманничать не станет. Попасть в немилость к набирающему силу королевству князь не захотел. Даже выступил посаженным отцом, ведь ближе родственников не сыскалось. Королева любезно представила новенькую дамам, осторожно и тактично, как могла только вышколенная Даналией Раника, вводя княжну в круг придворных.

Глава двадцать третья

— Ты не волнуешься, что Раника тебя разоблачит?

— Она уже королева не по титулу, а по разумению. И любит своего супруга. Не станет говорить о том, что он лишился мужской силы.

— Иногда мне хочется, чтобы в её жизни случился мужчина.

— Не сглазь. Она хорошая. Мне будет бесконечно жаль казнить её за измену.

* * *

Буферная зона никогда не являлась лакомым куском. Гористая местность, ни земель плодородных, ни лесов, да еще и на рудные породы бедна. Не за что сражаться с мелкими королевствами и княжествами. Оттого и оставили их в покое обе империи, решив, что лучшей защиты собственных границ, чем независимые мелкие государства — не придумаешь. Сама же буферная зона оказалась защищена с севера озером Илтыр, а с юга не самым высоким, но сложно проходимым хребтом скалистых гор Кинжика. Конечно, горы эти не сравнятся ни с Зальмекским кряжем, ни тем более с Фуградским, но являются значительным препятствием для завоевателей. К тому же с востока возвышался вовсе не проходимый Фуградский хребет, берущий начало у восточных отрогов Кинжикских скал, и, минуя мелкие княжества, тянулся по восточной стороне на север, полумесяцем опоясывая Рагард, защищая тот от вторжения варваров с севера. Именно на этом стыке двух горных массивов и расположился Сидерим, после того как светловолосые горцы спустились в долину, потеряв большинство селений при очередном землетрясении. Три века они обживались, ловя косые взгляды таких же горцев, но более похожих на сынов пустыни, — мадеран. Черноволосые и черноглазые жители долины долго привыкали к новым соседям. Да и империи тогда еще не были столь сильны. Время шло, Сидерим развивал торговлю, оказавшись на пути к перевалу, ведущему в Мадерек. Теперь же перевал принадлежал Сидериму, подмявшему под себя Гидер, тем самым соприкоснувшись границей с княжеством Нешуа, в прошлом — подданных Мадры. За три с половиной года восстановления королевства Садар где подкупом, где посулами и нужным браками, а где и запугиванием присоединил четыре ближних княжества, основательно продвинувшись на северо-запад. Между набирающим силу королевством и Анаторисом простиралась дикая степь, расчерченная балками и перелесками, да еще пять мелких государств пока соблюдали нейтралитет, не поддаваясь ни запугиваниям, ни уговорам. Именно через эти территории пришлось прокладывать новый путь войску Мадерека. Они старались обойти стороной насёленные полудикими племенами земли степняков. Садар же обратил внимание именно на кочевников, отправившись к ним в стан с посольством в начале лета.

Тариетские степи, год 2569

Вождь тариетов встретил посольство Сидерима сдержанно, и хорошо хоть не копьями. Чужаков кочевники не любили. Немного знакомый с их обычаями, Садар уселся у костра напротив предводителя, сцепил пальцы в замок и уткнулся в них подбородком. Сидеть на коленях, поджав под себя пятки, оказалось неудобно. Это несколько отличалось от привычного складывания ног перед собой. Однако, упираясь локтями в колени, король сидел, не двигаясь, демонстрируя недюжинную выдержку и терпение. Он знал, что первым должен заговорить вождь и лишь тогда гость имеет право на слово. Его терпение вознаградилось хриплым низким голосом кочевника.

— Зачем пожаловал, горец?

— Прознал, что мимо вашей степи мадеране ходят. Мне они не нравятся, вам они не нравятся, — начал Садар.

— Тебе-то что за интерес до наших границ и мадеран? — тариет посмотрел исподлобья, нахмурился. Не понимал он этих оседлых.

— Мне интерес прямой. Они таким образом и к моим границам подходят, — пояснил король.

— Сдается мне, сидеримец, что между вашими и нашими границами есть несколько государств, — вождь продолжал хмуриться, пытаясь понять, куда клонит этот горец.

— Надолго ли? — коротко ответил вопросом Садар и в свою очередь уставился на тариета изучающе.

— Мне без нужды, насколько ты расширишь свои земли. На мой ломоть не зарься. Уничтожу, — угрозы в голосе оказалось больше, чем в словах.

— Мне тоже без нужды твои степи. Я о союзе говорить пришел, — не отступал Садар.

— Мне что за интерес? Коней и копий хватит, а не хватит, так Рагард под боком, там завсегда можно поживиться, — скривился в недоброй ухмылке вождь.

— А давай так: устроим поединок. Если твой воин победит — я убираюсь восвояси. Если же мой, то ты вступишь в союз.

— Чего ты от союза хочешь?

— Немного. Свободный проезд в Анаторис. И три тысячи копейщиков под моё начало.

— Что дашь взамен?

— Металл на копья и подковы.

— Ставь бойца.

Садар знал, что простодушные с виду степняки настолько недоверчивы, что не поддадутся ни на какие уловки. Зато, если действовать прямо и выпросить поединок, то есть шанс склонить кочевников на свою сторону. Они азартны и уважают силу. Отказаться от поединка — признать собственную слабость. Еще по пути сюда король размышлял над тем, почему с ними до сих пор никто не договорился. И пришел к выводу, что всего-навсего это никому не было нужно. Дикая степь никому не интересна, караваны идут другими путями, кто западней, а кто восточней. Держать в узде лихих тариетов накладно для казны, а прибыли с них никакой. Год по степи гоняться будешь, чтобы собрать налоги. Одни убытки от этих степняков. Потому и не трогал их никто, не стремился завоевать и подчинить. Даже жрец сильно удивился тому, что король решил заключить с ними союз. Расширить ареал власти? Бессмысленно. Не тот случай. Тогда зачем? Садар лишь улыбался, уходя от ответа.

Азит вышел на вытоптанный сотнями борцов ток. Разящий был по пояс обнажен и безоружен. Бой предполагался рукопашный и простой. Одно из двух: либо противника уложить спиной на землю, либо вытолкать за ограждения. Смерть противника засчитывалась победой оставшемуся в живых — гласило третье правило. Но степняки редко прибегали к столь жесткой борьбе, предпочитая больше развлекаться, меряясь силой, нежели убивать друг друга. Против сидеримского бойца вождь выставил здорового детину, едва ли не выше самого Азита ростом, значительно шире в плечах и крепче.

— Чем они кормят их, что такие вырастают? — поинтересовался Садар вроде и тихо, но был услышан воеводой:

— Не переживай, меня кормили лучше.

Король успел отметить, что степняк и глазом не повел, увидев неприкасаемого. Похоже, верования таридян так и не распространились среди кочевников. Это немного облегчало задачу, поскольку паники не будет, и вождь не станет требовать замены, испугавшись проклятого.

Бой начался по звуку гонга. Первым на противника бросился тариетский боец. Азит мастерски поднырнул под летящий кулак, сразу же нанеся ответный удар в живот. Кочевник ухмыльнулся, мол, ему такие тычки как мертвому припарки. Однако он не видел, как улыбается Садар. Бой уже был выигран. Разящий значительно быстрее и ловчее, и если бы борьба шла силовая, то мог и проиграть. Но нужно вытолкать за ограждение… нет, при таких условиях у неприкасаемого значительный перевес. Град сокрушительных ударов посыпался на степняка, но тот не считал нужным даже закрываться или уходить, всё чаще награждая сидеримского бойца кривой ухмылкой. Он стоял нерушимо, как скала. Азиту оставалось лишь атаковать и вовремя уходить от контратаки. Тариеты ликовали, заранее провозглашая победу их ставленника. Единый миг, и выражение лица Разящего сменилось. Кочевник не успел понять, что же произошло, как его противник оказался за спиной, и, схватив обеими руками голову противника, резко присел, перекидывая кочевника через себя. Тот попытался сопротивляться, налечь всей массой тела, но… лишь усилил бросок соперника. Случилось то, что и должно было случиться: под весом собственного тела, которому придали ускорение и направление, степняк вылетел за пределы тока. Толпа удивлённо притихла.

— Как такое могло произойти? — не выдержав, спросил вождь Садара.

— Так и могло. У тебя очень сильный воин. Но мой намного лучше обучен, — как смог, так и пояснил король.

— И много у тебя таких? — не унимался кочевник, которому стало интересно.

— А тебе сколько надо?

— Твоих не надо. Научи моих. Это лучше, чем металл, мы его и так у северян отнимем, а вот таких бойцов нам не украсть, — с сожалением произнес степняк.

— Договорились.

Домой Садар возвращался воодушевленным, едва не окрыленным. Сделка выгорела намного выгодней, чем предполагалась изначально. На вопрос вождя, когда бойцов прислать, король ответил, что загодя предупредит, а пока без нужды. А еще, словно невзначай, присоветовал обратить внимание на обозы южан. Как-никак военное снаряжение и провиант. Разве не это ценится у степняков? Правитель Сидерима знал, что этот удар достигнет цели. И кочевникам всё равно, что обозы охраняются целыми военными подразделениями, торопящимися на подмогу генералу в разгоревшейся войне.

— Зачем тебе уничтожать обозы? — поинтересовался Ларминиз, никогда не упускающий случая понять стратегию Садара.

— Мне необходимо, чтобы Мадерек перебросил большую часть армии в Рагард, — ответил тот.

— Планируешь захватить Мадру, пока ослаблена оборона? — предположил жрец.

— Ни в коем случае. Зачем мне эти пески? Завоевать империю не так-то просто, даже захватив столицу. Мне нужно совсем иное. В Мадерек я вообще не собираюсь.

— Так что же ты задумал?

— Со временем узнаешь, — ушел от ответа король, прикрывшись уже привычной ухмылочкой, в которой сквозили и высокомерие, и коварство.

* * *

Смирнис, год 2569

Когда пришло очередное донесение о нападении на обоз, Кирит не выдержал и едва не размозжил кулаком голову гонцу. Благо, более спокойный в данной ситуации генерал сдержал порыв ярости жреца, перехватив руку. Гонец ушел. Верховный долго и неистово ругался, поминая всех предков Садара до первого колена. На вопрос Кассима, причем здесь сидеримец, Кирит красноречиво, а значит, не выбирая выражений, пояснил. И сделал это настолько доходчиво, что даже генерал проникся мыслями о том, что сами кочевники не могли предпринять подобных действий, им всегда было всё равно, что там в империях творится и куда какие обозы ходят. Теперь везде мерещилась рука Садара. И, возможно, на взгляд Кассима, Кирит не так уж ошибался, решив повесить на правителя Сидерима всех собак.

— Вот ты скажи, он в сговоре с Рагардом? — никак не успокаивался жрец.

— Да мне откуда знать? И что ему с Рагарда, даже если пошел в союзники? — опешил генерал.

— Вот и мне кажется, что ему не выгодно под северян ложиться. Но что же на самом деле задумал этот хорь?

Кирит не унимался, продолжая торжественно вещать насчет всех предков по материнской линии Садара. И непременно называл хорьком. Уж так сложилось, что по прежним впечатлениям прозвище само собой прилипло.

Однако, несмотря на проблемы с пополнением и фуражом, армия мадеран успешно продвигалась вглубь Смирниса, захватывая один город за другим. Юго-западная провинция Рагарда — не пустынный Мадерек. Густонаселенная территория подверглась вторжению врага, и мадеране оказались не склонны к дипломатии, восполняя потерю фуража за счет местного населения. Они стали настоящими захватчиками, хотя изначально война планировалась как оборонительная. Когда случился тот момент, когда цели поменялись, не заметили ни Кирит, ни Кассим. Император радовался завоеваниям, приказывая продвигаться всё дальше. Захваченный азартом скорых побед, он жаждал показать Рагарду, что им не стоило соваться в Анаторис. А если учесть, что Смирнис — житница северной империи, то в Мадре были очень не против заполучить столь богатые земли. Верховный возмущался, предлагал прекратить вторжение, даже настаивал на том, чтобы вернуть войска домой. Приструнили, и хватит. Ведь Рагард долго терпеть не станет, не ровен час со дня на день придет основная армия северян, и тогда мадеранам легкие победы не светят. Но император в кои веки решил не слушать жреца, опьяненный столь стремительным завоеванием. Ослушаться Кирит не мог. Мог только переубеждать. Но делать это на расстоянии оказалось сложно, поскольку лишенная присмотра Верховного свора придворных обсела правителя, нашептывая, что старик струсил, потерял хватку, оттого и собирается свернуть фронт, вернувшись в Мадру. Казалось, донесения Кирита не доходят до дворца. Но обозы высылались постоянно, подкрепление приходило. Если умудрялось преодолеть границу с дикой степью. Вся ситуация раздражала Верховного всё сильнее и сильнее. От перепадов настроения жреца страдал в основном Кассим. Тем не менее, следуя указаниям императора, наступление на Рагард продолжалось.

— Вот здесь и будем держать оборону. Разведка доложила, что рагардцы на подходе. Но скоро зима, — распорядился жрец, когда южане захватили очередной город. Тадаск. Когда-то он являлся приграничной крепостью, отделявшей Смирнис от Рагарда. От былой славы остались крепостные стены, да жители, сурово поглядывающие из-под бровей. Не решаясь оставаться с местными за спиной, Кирит приказал выслать всех в ближайшие поселения, которые смирились с властью Мадерека хоть частично. В считанные дни город опустел. Осталась только армия южан, готовящаяся выдерживать длительную осаду. В том, что осада будет, едва придут рагардцы, жрец не сомневался, и генерал разделял его уверенность. Слаженные действия привели к тому, что старенькая крепость превратилась в настоящую твердыню с запасом провианта месяцев на пять.

— Тадаск, значит? Хорошо. Потерпим до весны. Все равно ситуация раньше не изменится, — вслух размышлял Садар, читая донесения разведки.

— А что весной? — поинтересовался Зелик, который, собственно, и доставил донесение.

— Весной мы их поставим на колени, — довольно потер руки король.

— Кого из них?

— И Мадру, и Рагард.

— И когда наш король соизволит посвятить всех в свои планы?

— Не торопись. К концу зимы узнаете. А пока ступай к кочевникам. Скажи, что жду в последний месяц зимы.

— Кажется, я начинаю понимать, — довольно улыбнулся разведчик.

— Ты понимай, как верным мужем быть. Еще раз прознаю — порицанием не отделаешься, — посуровел король.

— Слушаюсь, Ваше Величество, — мгновенно сник Зелик.

Глава двадцать четвертая

— Когда Тарид пришел в дикие земли и привёл за собой людей из тьмы, их встретили полчища чудовищ. Тогда Азит, брат-близнец Бога, обнажил свой меч, низвергнув чудищ в пропасть. Но не успел он заслонить собой Светлейшего Тарида, отравленная стрела пронзила его грудь. Долго скорбел Азит по брату, а потом собрал погребальный костер и взошел на него с братом на руках. "Ты будешь править без меня", — произнес Бог-меченосец и зажег костёр. Истово молились люди за воскрешение Богов, но к ним вернулся лишь Тарид, которому брат отдал всё пламя сердца своего. В отчаянии спасённый Бог заломил руки, призывая брата вернуться, но ответом ему была лишь искра в небе. С тех самых пор ищет Тарид потерянного брата, безмерна скорбь его, неисчислимы слёзы, ставшие озером Илтыр.

— Мама, но няня рассказала мне иначе. Тарид изгнал Азита за жестокость, и скорбь его неизмерима, ибо брат так и не исправился.

— Все так считают. Но в Лигидее, откуда я родом, есть храм старинный, который хранит память об обоих братьях, и о том, как образовался Таридат.

* * *

Тадаск, год 2570

Вслед за передовыми отрядами, к началу весны, подтянулась и основная армия Рагарда, переместившись от северных гор на юго-запад империи, к границам Смирниса. Выдержавший зимнюю осаду авангарда Тадаск ждал подкрепления из Мадерека. Император Нагириез отдал распоряжение направить к генералу в помощь всё ядро армии, оставив в Мадре нескольких отрядов. Особенного риска в этом не было. Столица южан находилась в первую очередь под защитой пустыни и кочевых племен, которые в войне участия не принимали, но никого не пропускали к городу, оставляя навсегда в раскаленных песках. Да и единственная армия, могущая представлять опасность для Мадерека застряла под Тадаском, пытаясь выкурить Яростного Кассима из крепости. С первых же попыток взять твердыню осада захлебнулась — стены оказались неприступны, а воины за стенами — во всеоружии. Так что рагардцев встретили потоки горящей смолы и непроглядные тучи стрел и копий. У генерала было время подготовиться. Обозы доходили в сохранности всё чаще и чаще, словно кто отменил приказ нападать на них. Противостояние затянулось, но не могло длиться вечно — враг мог оставить несколько отрядов и двинуться на Мадерек. В любом случае, Кассиму предстояло выйти из стен твердыни и принять бой, пытаясь опрокинуть рагардские войска в Таду, реку, что разделяла Рагард и Смирнис. Ведь если этого не сделать, то войну можно считать проигранной. У мадеран не получится сидеть вечность в Тадаске. Пока город в осаде, караваны не приходят. Но генерал с Киритом верно рассчитали, запросив подмогу к началу весны. По холодам и слякоти даже северяне воевать не станут, ограничиваясь перекрытием подходов к крепости. В планах жреца прослеживалось желание зажать рагардцев в клещи, начав атаку, когда подойдёт многочисленный резерв. В любом случае явившиеся мадеране окажутся за спиной врагов. Тогда и грянет настоящий бой. Исход его неоднозначен. Конечно же, Кассим — стратег, да и Кирит хитёр, только рагардцы тоже не простые, их полководцы своё вино недаром пьют. Вполне может оказаться, что вместо предполагаемого окружения врага, попадут в полное разделение, а перебить их по частям — дело тактики. Немаловажную роль играла численность обеих армий, и если рагардцы смогли собрать почти десятитысячное войско, то мадеранам придётся обойтись лишь восьмью тысячами. Как ни крути, но численный перевес на стороне Рагарда. Однако у мадеран тоже есть козырь. Им есть куда отступить: за спинами как Тадаск, так и открытая местность. А вот противники упрутся в реку. При массовом отступлении ни одна переправа не поможет. Все эти минусы и плюсы знали обе стороны. Потому понимали: бой будет ожесточённый и решающий. Кто выиграет под Тадаском, тот победит в войне.

* * *

Сидерим, год 2570

— Да-да, кто выиграет под Тадаском, тот победит в войне, — бормотал себе под нос Садар, вычерчивая по карте варианты развития событий. Синие стрелки означали передвижение мадеранских войск, зеленые — рагардцев. Однако на карте присутствовали в обоих вариантах развития событий стрелки оранжевого цвета и идущие вслед за ними — красные. Азит внимательно рассматривал карту, что-то прикидывал в уме, сдержанно хмыкал. Ему, воину-одиночке, казались невероятной сложностью подобные расчеты, которые Садар называл стратегией и тактикой. Однако правитель доходчиво пояснял воеводе, что и как, и тот согласно кивал, одобряя подобный план и считая его едва ли не безупречным. И с опаской поглядывал на монарха, у которого настолько вывернуты мозги, что он может предвидеть ход событий и, соответственно, знать прямо сейчас, кто именно победит и при каком раскладе. Опасения разделял и жрец, не менее внимательно рассматривая карты.

* * *

Тадаск, год 2570

— Сигналом к атаке послужит огненная стрела с вашей стороны. Это будет означать, что ты добрался с донесением до командира, и что они готовы выступить с рассветом. Если сигнала не последует, то сражение откладывается на сутки, но ты этого уже не увидишь, — давал распоряжения лазутчику Кирит, передавая сверток. — Твоя задача не только доставить послание, но и сделать так, чтобы оно не попало к противнику.

— Будет сделано, Ваше Святейшество, я лучший под командованием генерала. Всецело положитесь на меня, — без лишней скромности отрапортовал лазутчик, скрывая лицо маской и прячась в тень.

— Если на то воля Тарида, утром выступаем, — повернулся к генералу жрец. — Всё готово?

— Вот снова ты меня обижаешь. Здесь не дворец Мадры, здесь у меня всегда и всё готово, — почти зарычал Кассим.

— Не ершись. Стар я стал, волнуюсь обо многом. Да и не тот правитель Нагириез, чтобы всё получалось так, как надо. Не могу сказать, что зря сюда добрался. Но, думается, останься я в Мадре, так удалось бы прекратить войну. Так нет же, император, как дитя, не понимает, что лучше обходиться без войны. Его отец был много мудрее, — в голосе Кирита всё яснее чувствовались усталость и раздражение.

— А то твой "любимчик" Садар не воюет, — незнамо зачем, вставил генерал.

— Только в отличие от Нагириеза, он с умом воюет, у него цели другие. А нашему-то что? Доказать северянам, как он силен? Они и так не сомневаются, раз столько лет не суются, — отмахнулся жрец, пропустив шпильку про "любимчика".

— Но на границы Анаториса же вышли?

— Так Анаторис спорный, вроде как не Мадерек, свободная провинция. С ними всегда так было.

— Всё же дошёл, — довольно прошептал Кассим, увидев в рассветном небе огненную стрелу. Даже если бы перехватили послание, то о сигнальном знаке в ней не говорилось. Значит, лазутчик сделал своё дело, и та сторона мадеран готова к бою. — Выступаем!

Тадаск зажег сигнальные огни — ответная готовность. В считанные минуты легкая конница выстроилась клином, готовясь вылететь в ворота на врага. За ними следовали лучники-кавалеристы — поддержкой первой волны атаки. И лишь потом следовали пехотинцы, которым предстояло по следам кавалерии разить врагов, смятых лошадьми. Но первыми начали метательные орудия на стенах и башнях, оттесняя рагардцев, расчищая путь прорывающим осаду. Под медные звуки трубы отворились ворота, опуская подъемный мост и выпуская войско мадеран на просыпающееся войско. Однако вражеские генералы не дремали, мгновенно перестроив строй полумесяцем, словно заманивая мадеран вглубь лагеря, готовясь ежесекундно сомкнуть кольцо, отрезав кавалерию от пехоты. Первая атака была своеобразным экзаменом на скорость и реакцию. Вот только…

— Рассредоточиться! Удар по флангам! — взревел Кассим, возглавив атакующих. Клин мгновенно перестроился в выгнутый полукруг, ударив не по центру, а по всей ширине расположения рагардцев. Они не успели правильно отреагировать, а сомкнуть кольцо уже не представлялось возможным, поскольку фланги взяты под контроль стрелками. Кассим довольно и азартно скалился. Его головной отряд оказался более организованным, а сам генерал сметливее рагардцев. Конечно, те предвидели и такой поворот событий, но отреагировать не успели.

Лязг оружия наполнил небо, приправленный предсмертными криками и воплями раненных. Сражение с первых секунд вошло в раж, не оставляя ни мгновения на лишние раздумья. Со всех сторон слышались крики полководцев, словно их оказалось слишком много на бранном поле. Подоспевшая армия мадеран ударила с тыла, вынуждая рагардцев перестроиться и действовать на два фронта. Тем не менее, первые оказались готовы, мгновенно принимая вражеский авангард на пики. С каждой минутой сражение становилось всё более похожим на бессмысленную резню. На поле битвы все смешались: генералы не успевали отдавать приказы. И лишь отец Кирит, наблюдая с крепостной башни, видел картину ясно: битва разыгрывалась как по писаному. Исчерченная карта генерала в точности повторяла действия обеих армий. Именно Кассим изначально предположил ближний бой, понимая, что перестрелка затянет время и вымотает обе стороны. Только вот рагардцев значительно больше, чем мадеран. А значит, надо действовать нахрапом, навязав удобное именно им ведение сражения в сложившейся ситуации.

Битва, после которой больше некому будет сражаться. Она должна закончиться за один день. Подобного накала долго не выдержит ни одна из армий. Самое быстрое — к полудню обозначится перевес, а то и исход сражения. Самое позднее — к началу заката. Это же не осада, когда можно уйти на ночной отдых, меняя дозоры.

Кирит уж пятый час наблюдал за битвой. Казалось, ни у одной из армий силы не иссякают. С одной стороны, человек не может так долго сражаться, с другой же — азарт и сам воздух боя придают воинам нечеловеческие силы. Но и они не бесконечны. Из увиденного на этот момент жрец заключил, что рагардцам так и не удалось полностью разделить противников, окружая превосходящими силами. Однако и мадеранам не получилось взять в кольцо рагардцев. Тем не менее, рагардцы, вынужденные сражаться на два фронта, несли значительно большие потери, нежели армия Мадерека. Такой вариант развития событий Кассим тоже предполагал. Считал его едва ли не худшим, поскольку он несёт большие потери, но просчитал на всякий случай. Когда он говорил с Киритом, то ссылался на то, что даже если их разделят — будет легче. Всегда есть возможность прорвать кольцо врагов. В данном же случае северяне оставались монолитом, успешно пресекая любые попытки генерала зайти с флангов. Тем самым, они оказались в более выгодном положении, нежели мадеране.

Никто не торопился сдаться или отступить. Рагардцы понимали, что путей к отходу у них нет, все-таки войскам Кассима удалось прижать их к реке. Поэтому сражались, словно бешеные львы. Мадеране наседали всё сильнее, но так и не сомкнули рядов, сражаясь двумя небольшими армиями против одной большой. Поле брани всё гуще и гуще усеивалось трупами, затрудняя передвижение на лошадях. Кассим давно спешился, доказывая врагам, что без коня он сражается ничуть не хуже. Он так же яростно выкашивал ряды Рагарда молниеносными саблями. Ему всё больше и больше удавалось теснить врагов к реке. Несмотря на то, что воины обеих армий измотаны, азарт не остывал. Близился закат. Битва затянулась. Многие падали от усталости, мгновенно становясь жертвами противников. Сражение не знает пощады, не принимает слабости, не даёт передышки. Но лишь Кирит отчетливо видел, насколько замедлились оба войска, с каким трудом даётся каждый взмах клинком. И всё же мадеране начали побеждать. Неутомимый дух Кассима гнал воинов вперед. Еще немного и либо мадеране обратят противников в бегство, заставив прыгать в реку и тонуть, либо Рагард капитулирует. И всё же жрец не мог не замечать, что от общего количества сражающихся не осталось и трети. Число погибших стало чудовищно неоправданным.

* * *

Они выходили из города поодиночке или небольшими компаниями. Были веселы и беззаботны, отправляясь, кто на охоту, кто за каким-то интересом в ближайшие селения, а кто и просто прогуляться. Любой случайный наблюдатель мог бы предположить, что некоторые вернутся ближе к ночи, а кто-то и через пару дней.

Они не возвращались. На тайной заставе их ждало оружие и провиант в дорогу. Там они облачались в серые неприметные одежды, опуская глубокие капюшоны плащей на глаза. Прятались копья и мечи, заворачиваясь в тряпицы и приторачиваясь к сёдлам. Копыта лошадей обвязывались ветошью, чтобы не оставлять следов. Они выдвигались в ночь, держась поодаль от дорог. Днём прятались в балках и оврагах, избегая быть замеченными даже случайными путниками, не говоря уже о вездесущих разведчиках. Или охотились, стараясь не привлекать внимания, выбирая места, отдалённые от селений и дорог. И, тем не менее, они продвигались достаточно быстро, меняя лошадей на ходу. Трёхконники. Две в поводу, на третьей едут. И так без остановок, пока на горизонте не затеплится рассвет. Они были похожи на ночных татей, только слишком многочисленны для конокрадов и хорошо организованы. Скрытая армия неотвратимо двигалась к цели.

Добравшись до означенного места, серые всадники расположились тайным лагерем. Костров не жгли, прятались. Лошади отдыхали после затяжного перегона. Наездники чего-то выжидали, стараясь ничем не выдать своего присутствия. И вот однажды утром вожак серой ватаги дал отмашку, мол, началось. И послал разведчиков к месту, которое его интересовало.

Доклады от разведки последовали один за другим. В приглушенном башлыком голосе вожака чувствовалось довольство. Очевидно, его радовали донесения, которые в точности соответствовали планам.

Ближе к вечеру разведка доложила, что событие, из-за которого сюда прибыли серые всадники, близится к завершению. Более того, уже почти определился победитель.

— Кассим, значит, побеждает? Что ж, хороший генерал у Мадерека, головитый, — произнёс Садар, снимая капюшон. — Теперь пора и нам вмешаться.

— Но… Ваше Величество, их там не менее пяти тысяч, нас же всего лишь три, — робко попытался оспорить решение властителя разведчик. И голос, безусловно, принадлежал Зелику.

— Может, хоть теперь скажешь, чью сторону поддержим? — вмешался воевода, став в полный рост и снимая маскировку.

— Да, нас лишь три тысячи. Только мы хорошо отдохнули, пока они сражались. Зелик, разве не ты сказал, что обе армии с ног валятся? — вместо ответа поинтересовался король, оставив вопрос Азита без внимания.

— Да, по всей видимости, силы и рагардцев, и мадеран уже на исходе. Поле битвы представляет плачевное зрелище, словно калеки или старцы решили помахать мечами, — согласился разведчик.

— А еще они спешились… — подвёл итог Садар. — Наш выход. Седлайте лошадей, снимайте маскировку, поднимайте знамя!

Глава двадцать пятая

— Это как высечь твоё имя на камне сердца моего. Болезненно и ненужно, и камень станет разрушаться. Но невозможно хочется стать хаосом обломков сердца.

* * *

Кассим дожимал остатки армии рагардцев к кромке воды, словно показывая пример своим измождённым войскам — усталости не бывает, пока враг не опустит меч. Яростный сейчас скорее напоминал неистового, уверовавшего в собственное бессмертие. Его не брали стрелы и клинки, хотя кираса помята в нескольких местах, а кое-где и прорублена. Но каждому солдату-южанину верится, что кровь на стали лат вражеская, ведь генерал неуязвим. Ведь он несет победу двойным взмахом сабель-крыльев. От его взгляда застывает пульс, вынуждая срывать глотку воинственным кличем Мадерека, бросаться на врагов с удвоенной силой, отбросив усталость и сомнения. Это их день, их победа. Рагард вот-вот поднимет белый стяг, спасая генералов и остатки войска. Но стоит отдать им должное — они дрались достойно и всё еще продолжали сдерживать бешеный напор. Но отступали. Шаг за шагом.

Закат окрасил небо оранжево-багровым, роняя солнце в горизонт. Сумерки. Последние лучи всё еще освещали битву, казалось, делая ее ещё более кровавой и жестокой. Кирит устало вытирал лоб, ожидая, когда же всё закончится. Он не предполагал, что схватка выйдет столь богатой на павших. Смерть собрала щедрую жатву в этот день. Но… конец, что ли? Генерал южан вздымает руку в небо. Но нет, не стяг. Он словно призывает всех к чему-то. Жрец проследил за резкой отмашкой и… оцепенел.

Топот нескольких сотен лошадей заглушил даже гул битвы. Когда же многотысячный клич разразился над полем битвы, бой остановился. Противоборствующие стороны обратились к приближающемуся отряду, не понимая, что происходит, к кому пришла подмога, в чью сторону сейчас сломается исход сражения.

— Садар и Сидерим! — более отчетливо проревело приближающееся войско.

Кирит прикипел взглядом к всаднику, возглавившему дерзкую атаку. Алеющее в лучах заката серебро кирасы, плюмаж на шишаке белее снега, в высоко поднятой руке древко стяга. Две алые розы скрестили стебли на лезвии меча, кольцо змеи обвило герб. Жрец отказывался верить собственным глазам — знаменосцем выступал сам Садар. Но если так, то где тогда Азит? Что-то не видать его за спиной монарха. Вопрос не остался без ответа надолго. С противоположной стороны донёсся клич сидериан. Второй отряд возглавлял Разящий. Без шлема и кирасы, лишь в тоненькой кольчуге. Кроваво-красный плащ с гербом удачно завершал картину, делая вид неприкасаемого еще более пугающим, чем печать альбиноса. Верховный Мадры взвыл, забыв про сан, и схватился за голову. Он понял, бой проигран. Жрец был уверен, что Садар не примкнёт ни к одной из сторон. Не остановится, пока не победит. Этого они с Кассимом не учли. Да и как было учесть, если разведка не докладывала, что поблизости есть войско, и уж точно не было вестей о том, что армия Сидерима покинула страну? Хорёк подкрался незаметно.

Степные кони не боятся трупов, полудикие, злые жеребцы летели по телам, сминая кости, когда оба отряда приблизились к сражающимся сторонам вплотную. Кассим опытным взглядом успел прикинуть количество воинов — чуть более трёх тысяч. Ни выправкой, ни оснащением не представляют ничего серьёзного. Где сидеримец этот сброд только нанял? Но не успел генерал решить, что это лишь досадная помеха, которая и времени-то много не займёт, как понял собственную ошибку. Лихие степняки-копейщики определенно представляли собой опасность. Они верхом, так просто не достанешь, да и вооруженные копьями не подпустят близко ни к себе, ни к лошади. С ними невозможно сражаться, будучи пешим и с клинком. Длины меча не хватит, чтобы сразить кочевника с копьем. Кассим взревел и бросился вперед, стараясь как можно быстрей достичь Садара. Возможно, обезглавленное войско прекратит сражаться и уберется восвояси. Или же просто растеряет боевой дух, и тогда появится шанс избавиться от этой малой орды. Но они уже врезались в смешанные ряды южан и северян, кроша всё на своём пути. Еще рывок, и генерал достигнет короля.

— Нет, я твой противник, — вместе с голосом, на миг остановившим генерала, явился и красноглазый обладатель оного, преграждая путь двухметровым мечом. Против лёгких сабель Кассима.

— Не льсти себе, щенок! — огрызнулся Яростный, бросая сабли и вынимая меч, который за весь день так и не покидал ножен.

Три армии смешались в свалку в мгновение ока. Конечно же, воины обеих империй были лучше обучены и вооружены, при других условиях они бы быстро раскидали степняков, несмотря на лошадей и длину копий. Только воины севера и юга изрядно вымотались за весь день сражения и едва держались на ногах, становясь легкими жертвами для полных сил кочевников, которые где не могли достать пикой, так сминали конём. И так густой от крови воздух превратился в кисельное месиво, которым и дышать-то невозможно. Имперцы не успевали защищаться, блокировать удары и падали один за другим под дерзкой атакой степняков.

Садар собирал кровавую жатву, снимая головы противников клинком, не выпуская знамя из левой руки. Оставив Кассима Азиту, король врубился в гущу сражения и выглядел стократ опасней степняков. Опытный воин, не юнец, хорошо обучен и вооружен, он пожинал победу, заливая воды Тады кровью севера и юга.

Как-то само собой вышло, что генерал с Азитом отделились от общей свалки, сойдясь в поединке. Словно и не существовало битвы рядом с ними. Два воина, ревнивые к мастерству меча, решили раз и навсегда выяснить, кто же сильнее.

— Я не боюсь тебя, мальчишка, не рассчитывай на это, — криво усмехнулся Кассим, поднимая клинок в знак готовности.

Сталь зазвенела о сталь, перекрывая остальные звуки. Генерал вращал пудовым полуторником без видимого напряжения, словно насмехаясь над Разящим. Да, у того меч длинней и тяжелей, вот только и Кассим не так уж прост. Это показал первый же выпад Азита, когда его удар был с лёгкостью блокирован. Воевода Сидерима даже бровью не повел, лишь отметил про себя, что с этим противником придётся не просто повозиться, а драться всерьез. Он ниже неприкасаемого, но быстр и ловок, и полностью владеет телом, делая его лишь продолжением оружия. А вот само оружие, которое клинок-Кассим, — совершенно. Ни одного лишнего движения, скупые выпады, словно жало. Точно в цель. И нужно сосредоточиться максимально, чтобы не пропустить удар. Их поединок стал похож на танец, одновременно сдержанный и страстный. Выверенные движения, несущие такую мощь, что очевидно — все чувства все желания, весь пульс вложили в них. Казалось, они дышат в одном ритме, если вообще дышат, а не сменили воздух на звенящий отзвук скрещивающихся мечей. Для них больше не существовало боя, лишь их сражение, их поединок. Они не видели и не слышали ничего вокруг себя, упиваясь танцем. Шаг. Выпад. Звон, как музыка, что приглашает не останавливаться, переплетаясь невидимыми нитями противостояния. Взмах. Блок. Отмеряя новый ритм сердца, не замечая, что всё вокруг давно замерло, сражение утихло, остановленное Киритом, поднявшим белый стяг. Пульс. Вдох. Мгновение. Всего лишь мгновение, пропущенный удар сердечной мышцы. Алая струйка потекла через висок Азита. Кассиму удалось достать. Пусть ссадина, не рана даже. Но достал. И стал отчаянно пятиться назад, с трудом выдерживая шквал ударов, посыпавшихся с такой скоростью, что вынудили генерала уйти в глухую оборону. Остриё прошлось по самой кромке ворота кирасы, глубоко оцарапав челюсть Кассима. Разящий ответил достойно. Он улыбнулся, вернув удар, входя в еще больший азарт смертельного танца.

— Остановитесь! — резкий вскрик. Оба клинка всей мощью обоюдной контратаки опускаются на древко посоха. Тяжело дыша, Кирит успел остановить обоих воинов, вклинившись между них с разбегу. Никто не посмеет поднять меч на жреца. Он прервал поединок, несмотря на рычащее возмущение Кассима и неистовый огонь в глазах Азита.

— Я сказал, хватит! — настоял Кирит, пытаясь своим присутствием охладить пыл обоих поединщиков, огромным усилием сдерживая мечи посохом.

— Уйди, Кирит! — не выдержал Кассим.

— Да ты мне целым нужен! Вы же сейчас порубите друг друга! — жрец злился настолько открыто, что это было непохоже на него совсем.

— Это бой, знаешь ли, — съязвил генерал, но поневоле начал остывать, хотя всё еще поглядывал на противника с яростью.

— Бой завершился. Победил Садар, — понизив голос, произнёс Кирит.

После этих слов Азит переменился на глазах. Он успокоился мгновенно и, словно забыв о существовании Кассима, развернулся и направился к своему королю.

Капитулировавшие остатки армий обеих империй выглядели жалко. Разбредшись на две кучки под присмотром степняков, они перевязывали раны. Молчали. Не слышалось даже стонов или жалоб. Их раздавили, вынудили сдаться, обезоружили. За невероятно-короткий срок какой-то выскочка из горцев с горсткой степняков обескровил обе империи, лишив их основного войска. Конечно же, они и сами сильно к тому моменту потрепали и изничтожили друг друга. Но то, что никто из них не вышел победителем, не укладывалось в головах простых солдат. Завтра им разрешат похоронить погибших. И отправят домой. Садар не берет пленных, но и казнь поверженных устраивать не собирается.

— Кто мог предполагать, что ты воспользуешься случаем? — Кирит пришел в шатер Садара. Всё же он жрец, не пленник.

— Я не предполагал, всего лишь просчитал, что при встрече две такие армии изрядно проредят ряды друг друга. Грех не воспользоваться, — ответил король, жестом приглашая гостя сесть и угоститься вином и ужином.

— Откуда тебе знать, что к этому времени подтянутся именно основные армии, а не передовые отряды? — жрец не отказался от приглашения, располагаясь на подушках.

— Мне знать не надо, сам приложил усилия к тому, чтобы выманить их, — Садар не торжествовал. Он внимательно всматривался в жреца. Словно они и не были врагами.

— Ты как всегда бесчестен, — ухмыльнулся жрец, отвечая таким же взглядом.

— В войне нет чести, лишь победа, — правитель Сидерима не подозревал, что повторил слова Кассима.

— Чего ты этим добиваешься? — продолжил Кирит, про себя отмечая, что Садар сильно изменился за те годы, что они не виделись. Ранние, слишком ранние морщины залегли меж бровей, разошлись тонкими лучами от уголков глаз. Хотя и ведет себя как мальчишка, словно другого поведения ему не предложили по мере взросления. Было в этом короле что-то противоречивое, неестественное.

"Слишком часто хмурится. И улыбается", — подумалось жрецу.

— Добиваюсь освобождения Анаториса от мадеран. Да и Смирнис мне не помешает, не самая бедная провинция, — король прикрыл смеющиеся глаза ресницами, наполняя кубки вином.

— Не круто ли ты замахнулся? Ладно Анаторис, он свободен, ты муж наследницы, тут можно и смириться. Но кто сказал, что Рагард уступит тебе Смирнис? — изумился подобной наглости Кирит.

— Эй, там, приведите… — вместо ответа распорядился Садар, обращаясь к часовому у входа в шатёр. Вслед за приказом полог поднялся едва ли не сразу, и Зелик собственноручно втащил связанного пленника.

— Что ж, можешь отчитаться Верховному, передать донесение, с которым спешил, — обратился к пленнику Садар, не отводя взгляда от жреца.

— Ваше Святейшество… — растерялся пленник.

— Докладывай. Всё это уже не имеет значения, мне просто любопытно, — махнул рукой Кирит.

— Войска Сидерима покинули страну две недели назад и двинулись на Анаторис.

— А сейчас они уже приближаются к югу Смирниса, пройдя перевал Шуланка, — дополнил речь гонца Садар.

— Вот как. Пусть уведут несчастного, — распорядился жрец. Король одобрительно кивнул.

— У меня скромная армия, пять тысяч бойцов, не в пример имперским. Но… что осталось от имперских? Что выставит Рагард против моих пяти тысяч? — словно невзначай поинтересовался он.

— Плюс небольшая армия наемников-степняков. Что ж, ты стал по-настоящему опасен, принц Садар, — с улыбкой, словно старому приятелю, ответил жрец.

— Жаль, что столь светлый ум служит столь недалекому правителю. Ты гробишь свой талант, Кирит. Нагириезу не стоило начинать войну с Рагардом.

— Действительно, жаль. Всегда обидно, когда единомышленник находится во вражеском лагере, — жрец искренне вздохнул. Он сожалел. Предупреждал ведь императора, что нужно остановиться. Но тому хотелось славы, хотелось показать Рагарду, насколько он могуч. И что теперь? Конечно, можно собрать армию и наказать нахала. Только при подобном раскладе придётся вывести войска со всех границ империи, опустошить все гарнизоны. Никто так не поступит. Мадре осталось только проглотить это поражение, откладывая отмщение на необозримое "потом". В том, что Нагириез захочет отыграться, Кирит не сомневался. Вот только не хотел в этом участвовать. Ему на миг показалось, что именно Садар сможет приблизить исполнение мечты самого жреца. Мечты, о которой он даже думать не хотел, и уж точно никого не посвящал в подобные желания. Значит, остаётся лишь наблюдать. Но это потом, а сейчас можно развалиться на подушках и в кои веки позволить себе отдохнуть по-настоящему.

Вино было приторным и сладким, яства тонкими, не отяжеляющими живот. Словно рассчитанные на длительную беседу, когда кубки наполняются незаметно, утопая в словах. Король разбавлял вино водой, чего и жрецу советовал, но тот отмахивался и отшучивался, ссылаясь на желание впервые в жизни напиться допьяна. Однако оставался трезв. Не потому, что рядом враг и нужно оставаться начеку. Именно потому, что врагом Кирит не воспринимал сидеримца. Или не хотел. Ближе к рассвету даже позволил себе безмятежно уснуть, оставив свой покой в руках Садара.

Утром третьего дня смешанный лагерь снялся с места, разделяясь на три части, каждая из которых отправилась в свою сторону. Рагардцы спешили на север, мадеране на юг. Оставив большую часть кочевников под управлением Зелика охранять Тадаск, Садар с небольшим отрядом отправился на запад. Его путь лежал в Десив, столицу Смирниса. Король Сидерима собирался избавить город от присутствия южан, став одновременно и освободителем, и захватчиком. К тому же, там он должен встретиться с собственной армией, которую возглавила Даналия. Садар верил, что этой женщине хватит характера справиться с воинами, тем более что сражений не предполагалось. Они всего лишь занимали города, свергая временных наместников Мадерека, направленных в Смирнис после захвата оного Кассимом. Позже король сам назначит аристократов и чиновников, разделив власть над новой провинцией между подданными Сидерима.

Жители Смирниса не знали, как реагировать на вторичное вторжение. Тем более, оно было бескровным. Ставленников Мадры не казнили, позволив вернуться на родину. Однако всё их имущество изымалось в пользу Сидерима. Даналия предпочитала мирный путь и переговоры, чем располагала к себе мирных жителей. Однако внушительная армия за спиной княгини настораживала многих. Пережив полугодичную оккупацию мадеран, смирнянам хотелось покоя. Исходя из этого, они даже не пытались сопротивляться, принимая новую власть. Возможно, в глубине души они все еще надеялись, что придет армия Рагарда и освободит их, вернув жизнь в привычное русло. Однако весть о разгроме обеих имперских войск достигла Десива быстрей, чем Садар приблизился к нему. К прибытию короля Даналия успела занять и подчинить столицу, вынудив уцелевшую аристократию подписаться под клятвой.

Глава двадцать шестая

— И чем вы занимались с генералом по ночам?

— Тем же, чем и вы с Киритом. Напивались.

* * *

Смирнис, год 2570

Миролюбивые предложения звучат более заманчиво, когда за твоей спиной пятитысячная армия — так для себя решила Даналия, приглашая к переговорам аристократию Десива. Пережившие мадеранскую оккупацию дворяне помялись, но пришли, понимая, что выбора у них нет. Либо подпишут соглашение, постаравшись выгадать для себя более приемлемые условия, либо сидериане и без них придут к власти в Смирнисе, но тогда местным придется весьма туго. На помощь Рагарда больше не рассчитывали: плохие вести летят быстро. Потому и потянулись реденьким ручейком в бывший дворец наместника все — от князей и до мелкопоместных владетелей.

Десив разительно отличался как от южных Мадры и Сидерима, так и от соседней Лигидеи. Казалось бы, совсем рядом с Анаторисом, а словно другой мир. Самая богатая провинция пышной и властной империи северян.

Кованая решетка дворцовых врат возвышалась в четыре человеческих роста, венчая острыми пиками причудливое переплетение виноградных лоз, усеянных листьями и гроздьями. Короткая аллея, выходящая на площадь, вымощена не камнем — обожженным кирпичом темно-оранжевого цвета. Произведением кузнечного искусства, выплеснувшегося в кружева буйноцветья вьюнков, — низкий бордюр по краю площади. Облицованный барельефным мрамором фонтан, взлетающий освежающими струями едва не выше ворот. Говорят, во время пышных празднеств в нём плещется вино. Так ли это — Даналия не знала. Она с нескрываемым восхищением рассматривала дворец. Изящное утонченное строение, многочисленными острыми шпилями стремящееся в небо. Ажурные решетки стрельчатых оконных рам оправляют не стёкла, нет — горный хрусталь, искусно обработанный и отшлифованный до зеркального блеска. Высокая двустворчатая дверь морёного дуба в стальной оковке. Но всё как-то легковесно, воздушно. Дворец словно парит над землей, утопая основанием в роскошных аллеях ухоженного сада. И так же всё прозрачно и светло внутри. Широкие галереи, украшенные шелковыми гобеленами, гербами знатных родов Смирниса, расчерченные зевами проходов и всё той же ажурной ковкой ясеневых дверей. Более светлое и лёгкое дерево царит внутри, тогда как дуб остался лишь снаружи. Окна, так много больших и светлых окон, что создаётся впечатление, будто сам дворец является оправой для них. Узорчатая плитка по полу. Скорее даже смальта, заботливой рукой разложенная в вычурную мозаику. Зал делегаций, так они называют это помещение. Хотя скорей бы подошло другое слово. Тронный. Пушистая ковровая дорожка тончайшей невесомой шерсти, такая густая, что полностью глушит звук шагов, хитросплетениями узоров простирается от входной двери до возвышения у противоположной стороны. Там расположен трон наместника — правителя Смирниса. Сейчас он пуст. Даналия не позволила себе разместиться в нём, предпочтя небольшую оттоманку на ступенях. Она не правитель, лишь представляет его здесь. Зал пуст, ни стульев, ни скамеек. Пришедшим предлагается стоять. Лишь трон, дорожка, три ступеньки возвышения, увешанные дорогими клинками гобелены по фронтальным стенам. И бесконечные, бесчисленные окна по стенам боковым. Высокий потолок от оконных рам уходит в бесконечность расписного купола. Единственная фреска во дворце изображает солнечное небо, безбрежное и безмятежное.

Королевская кавалькада въехала в ворота Десива, стараясь ничему не удивляться. За две недели спокойного пути по Смирнису Садар немного попривык к тому, что здесь всё иное, нежели то, к чему привыкли жители юга. Селения здесь странные. Дома вроде и глинобитные, так же как и в Сидериме и Мадереке, только оштукатуренные, беленые, не светящие стыками саманной кладки. Аккуратные четырехскатные крыши, крытые не тростником, а соломой. Край земледельцев, хлебосеев. Они могли себе позволить и такие крыши, тогда как южные страны не понимали подобного расточительства, используя скудные урожаи до последнего стебля, до соломинки, скармливая их домашнему скоту. Другое дело — хлебосольный северо-запад. Сельские домики, тонущие в щедрых пышных садах, черноземные поля, зеленеющие к концу весны всеми овощами, какие только можно представить. И бесконечные пшеничные нивы, стремящиеся к горизонту. Стада коров, овец и коз столь многочисленны, что не поддаются даже приблизительному подсчету. Воистину говорят, богат Смирнис, самый богатый хлебодарный край из всех, что есть в пределах Таридата. Редкие городки иногда выглядят меньше, чем сёла, ютятся за древесными стенами, тонут в таких же бесконечных садах. И лишь Десив, столица, отличается высокой крепостной стеной, защитным рвом, массивными воротами. Бойницы в стенах и на башнях, но что больше поразило Садара, так это… крыша. Если крепости южан открыты сверху, то здесь с крышами — двускатным тесовым навесом по всему периметру, и лишь на башнях возвышаются уже ставшие привычными для взгляда четырехскатные пирамидки крыш. Сам город словно вымыт. Здесь нет горячих суховеев, несущих пыль и песок, и сейчас не сезон дождей, поэтому нет слякоти. Мощенные булыжником широкие улицы, невысокие аккуратные строения к центру набирают всё больше этажей. Дома не каменные, а кирпичные. Странные люди, эти смирняне. На обжиг кирпича уходит много дров или древесного угля, каменным не обожжешь. То ли расточительные настолько, то ли лесов так много, что могут себе позволять строить целые города из кирпича. На юге больше камень, или саман, но это совсем для бедняков. С другой стороны, здесь нельзя саман: частые дожди, дома долго не выстоят. Выходит, не так уж и расточительны, скорее понимают, что при кирпичной постройке выиграют на долгожительстве построек.

— Да, Азит, это тебе не Мадра. Там роскошно, но всё иначе. Если честно, то столица Мадерека намного богаче и пышней. И больше. А здесь… даже не знаю, как сказать. Не город, а игрушка какая-то, — пожал плечами Садар, рассматривая Десив.

— Ваше Величество, я не понимаю этих людей. Ни как они живут, ни их уклада, ни их мышления. Такое ощущение, что им лениво думать, лениво бороться. Они такие странные. Впечатление, что их не трогай особо, так им плевать, кто правит Смирнисом. И не сказать же, чтобы глупые или действительно ленивые. Трудятся словно пчелы. А потом гуляют. Много едят и пьют… и столько пьют! Я тут такого насмотрелась. Всегда какие-то веселые и добродушные. Но так торгуются, что их базары куда шумнее мадерекских, — делилась впечатлениями княгиня Нешуа, когда со всеми приветственными церемониями было покончено. Король молчал. Смотрел по сторонам, немного нервно пил вино и молчал. А потом словно взорвался, обращаясь к Азиту, будто забыв о присутствии Даналии.

— Это смешно, нет, это правда, смешно. Это не Мадра и не императорский дворец, тот больше раз в пять, величественней, выше. Но почему именно это кукольно-кружевное сооружение… красивее, что ли?! Слов не подберу. Зачем они так строят?!

Азит пожал плечами, не находя ответа. Король тут же повернулся к Даналии. Та вздохнула:

— Понимаете, я успела заметить, что… просто они такие есть, эти смирняне. Рубят леса, сеют поля, пасут скот, ткут, плотничают, куют свои кружева из меди и железа, гуляют, пляшут и поют, строят такие дворцы и пьянствуют несусветно. И вовсе не хотят воевать. Кажется, у них понятие отчизны отличается от нашего. Похоже, им действительно всё равно, кто ими правит. Потому у Рагарда никогда не было проблем с Десивом.

Проблем с Десивом не появилось и у Садара. Без особой помпы и лизоблюдства, без лишнего воодушевления, но, тем не менее, без отрицания, отчуждённости или неприятия дворяне Смирниса принесли клятву Сидериму. Словно их не волновало, что совсем недавно они служили северной империи. Не сказать чтобы приняли новую власть с распростертыми объятьями, но… скорее присматривались, нежели иное. Мол, пришёл нами править, так покажи, что ты за птица. Глядишь, и почести будут. Но потом, а пока мы посмотрим. Правитель Сидерима это чувствовал. И сам присматривался к аристократии. А потом неожиданно назначил Даналию наместницей, условием поставив, что двор и управление она соберет из местных. Та забилась в истерике впервые за всё время знакомства с королём:

— Ваше Величество! За что такая немилость?! Они меня живьем съедят! Мне действительно страшно, они такие странные!

— Княгиня, вам ли пугаться? Просто научитесь пить, — ухмыльнулся Садар, не без воодушевления опрокидывая очередную рюмку местного напитка. Его варили из перебродившей пшеницы с хмелем. Даже не варили — выпаривали на огне, собирая по капле в ёмкости, а после разливая по бутылям. И было питьё это варварски крепким. С таким не посидишь за беседой всю ночь. Да и смакуя пить не получается, только резко, одним глотком, маленькими стопками. Короля научил один из аристократов, мелкий князёк, оказавшийся компанейским и словоохотливым, когда Садар учинил пир по случаю своего прибытия в Десив и принятию клятв от дворян. И про пир тоже подсказал этот князёк, дескать, раз уж хочешь править Смирнисом, то и приезд свой обставляй по местному обычаю. И словно незаметно, но всё же потеплели взгляды смирнян.

— Понимаете, княгиня, мне тут сказали, что кто не пьёт, тот либо болен, либо большая сволочь, — продолжил Садар, посвящая Даналию в тонкости этикета Десива. Ей оставалось лишь смириться. И попробовать это проклятое пойло, один запах которого сводил с ума, вышибая слезы. Княгиня зажмурилась, выслушала лекцию о том, как это делается, и отчаянным жестом опрокинула содержимое рюмки в рот, глотнула… и истошный визг содрогнул стены комнаты:

— Горит!!!

— А вы закусывайте, закусывайте, — в полный голос рассмеялся Садар, подсовывая Даналии тарелочку с малосольными огурчиками.

— Злой вы, Ваше Величество, так потешаться над пожилой женщиной, — всхлипнула княгиня, лихорадочно похрустывая огурцом.

Становление Даналии наместницей жители Десива приняли спокойно. А после застолья с местными аристократами и вовсе хорошо пошло. Двумя днями позже княгиня удостоила личной аудиенции каждого, изначально заведя разговор о том, чем заведует тот или иной дворянин. Спустя неделю она заново перезнакомилась со всеми представителями больших домов, вырисовав картину, какой род чему покровительствует. Разобравшись в распределении ролей по ориентировке производств и торговых гильдий, Даналия, не долго думая, выбрала главенствующих лиц каждого из доходно-производственных ветвлений, создав из них собственный кабинет министров, где каждый занимался и так привычным делом, но уже под началом княгини Нешуа. Да и налоги теперь отчислялись Сидериму, а не Рагарду. И тут была применена политика, которую Садар опробовал в начала восстановления страны. Даналия снизила подати и пошлины, чем мгновенно снискала расположение народа и купцов. Вот только…

— Ваше Величество, смилуйтесь! Ну не могу я столь пить! Они же все с "гостинцами" приходят, располагаются в моём кабинете едва ли не по-хозяйски, накрывают стол, наливают, говорят — отметить надо. И новое назначение отметить, и снижение налогов, и то отметить, и сё отметить… я не выдерживаю!

— Крепитесь, княгиня, они уже вас любят. А мне домой пора, заждался Сидерим, да и Ларминиз без меня скучает. Бездельничает, небось, — в очередной раз рассмеялся король и отдал распоряжение собираться в путь.

Три тысячи солдат из армии, приведённой в Десив Даналией, отправились к границам в Тадаск. Им полагалось сменить степняков, укорениться в крепости и стеречь переправы, пресекая попытки северян вернуться в Смирнис. Кочевникам следовало отправиться обратно в степи, поскольку их договор отработан. Однако Садар очень удивился, увидев по возвращению в Сидерим всё тех же степняков. А главное, они опередили короля, хотя его путь был значительно короче. Из быстрого разговора с вожаком отряда, Садар выяснил, что вождь их всех отправил в обучение к Азиту, как и было обещано королём по договору. Ему оставалось лишь пожать плечами и распорядиться разместить всадников по казармам, благо в тех освободилось место в связи с отбытием большей части войск на защиту Смирниса.

Сидерим, год 2570

— С победой вас, король Садар, — поприветствовал вернувшегося монарха жрец. Всё время отсутствия короля именно Ларминиз отвечал за государство, став невольным временным наместником.

— Если не считать битвы при Тадаске, то это самая лёгкая победа. Знаешь, Смирнис оправдывает своё название. Они действительно смиренные. Не будь там северян, так воевать и вовсе не пришлось бы. Но до чего ж богатый край… — Садар всё еще находился под впечатлением от пребывания в Десиве.

— Зато Тадаск вам дал еще несколько бескровных побед. Свободные князья явились на поклон. Жаждут присоединения. На самом деле опасаются того, что теперь со всех сторон окружены Сидеримом. Наверное, правильно опасаются, зная вашу категоричность, мой король, — жрец передал прошения об аудиенции.

— Завтра всех и приму, — отмахнулся король, разваливаясь в кресле. Он прибыл на рассвете, но только к вечеру смог присесть хоть ненадолго.

— Молниеносно расширяешь владения, Садар. Сколько лет прошло с разгрома Сидерима?

— Шесть.

Шесть лет, которые мелькнули одним мигом. И вырос город. Выросла страна. И маленький наследник скоро отпразднует первую годовщину. Садар иногда думал, что же он оставит после себя принцу Эрдару. Хотелось оставить Сидерим — большое сильное государство, богатое и крепкое. Сейчас территория почти равнялась Рагарду, но уступала Мадереку. И всё же Мадерек — пустыня. А у Садара теперь и соляная провинция Анаторис, и богатейшие земли Смирниса. Стоит ли желать большего?

— Как знать, как знать. Будет ли мне по зубам твоя мечта, Кирит? — прошептал едва слышно король, откидываясь на спинку кресла. Он заложил руки за голову и принялся рассматривать потолок. Из головы не шел разговор с Верховным Мадерека. Они оба хотели жить без войн, хотели видеть свои земли процветающими. Как жаль, что у них настолько разные земли. Впервые за всё время знакомства с Киритом Садар всерьез пожалел, что они по разные стороны границы. Будь они вместе…

— А что бы было, будь мы вместе? Эх, Кирит, мне страшно даже думать о таком…

— Шел бы ты спать, Величество. Устал ведь, вон уже бредишь, говоришь с жрецом, — неумолимый Азит не просто прервал размышления короля, он вынул монарха из кресла и бережно, словно ребенка, понес по коридорам в спальню.

— Азит, мне поработать еще надо, — попытался воспротивиться такому способу перемещения Садар. Но слабо.

— Завтра наработаешься. Только из седла. Спать. И не спорить.

Спорить действительно не получалось. Особенно когда теплая вода купальни коснулась обнаженной кожи. Разящий был похож на няньку, купающую больного, но капризного ребёнка. И свежие простыни, пахнущие лавандой. И где-то в полусне ощущение крепкой руки. Обнимающее, защищающее беспокойный сон монарха.

Глава двадцать седьмая

— Скажи мне, Ларминиз, если знаешь… Если взять весь Таридат, то сколько места он займёт, если считать весь мир, тот, который за Фуградским хребтом на севере и востоке, и за морем Ширамес на западе и юге?

— Весь Таридат? Я бы сказал, не более восьмой части от всего мира.

— Мир так огромен?

— Да. И неизведан. С севера к нам приходят варвары, но Разящие сдерживают их орды. Они бесчисленны. С южного моря приплывают островитяне. Они не почитают Тарида, но миролюбивы, ведут торговлю с Мадереком.

— А мы вот так бездарно раздираем этот кусок земли в междоусобных войнах.

— Тебе ли говорить, государь?

— В силах ли я хоть что-то изменить?

* * *

Сидерим, год 2580

Десять лет относительного спокойствия поселили в сердце Садара надежду на то, что войн больше не будет. Несмотря на дух воина, король предпочитал мирную жизнь, наблюдения за тем, как развивается страна, набирает силу. За десять лет после битвы при Тадаске Сидерим накопил силы, рос уже не территориально, но внутренне, укрепляя свои позиции в присоединённых землях. Не стояли на месте и Рагард с Мадереком, зализывая раны, заполняя бреши в разгромленных армиях. Северная империя некоторое время пыталась вернуть Смирнис под свой контроль, однако натыкалась на жесткое сопротивление со стороны приграничных гарнизонов сидериан. В последние годы Рагард снизил натиск, видимо, смирившись с тем, что пока Садар правит этими землями — их не вернуть. "Третий император", как прозвали одиозного монарха, был изворотлив и хитер. Но самое важное — был дальновиден и расчетлив, не боялся принимать противоречивые решения, даже если они шли в разрез с общепринятой моралью. Эту мораль он прозвал ханжеством, выведя тем самым новый закон выживания для правителей. Нет чести более высокой, чем служить своему народу, ведя его к величию и процветанию. И на этом пути Садар давно уже попрал честь собственную, сочтя, что государю это только лишний груз. И его средства оправдывали себя. За мирное десятилетие Сидерим если не территориально, то по могуществу точно сравнялся с империями, став полноценным и достойным соперником как северянам, так и южанам.

Мадерек, год 2580

Мадерек переживал сложные времена. Вскоре после поражения при Тадаске, не успела страна оправиться от потери армии, новая печальная весть разлетелась по империи: от обострения давней болезни скончался император Нагириез. Вопрос престолонаследия обозначился режущими углами: у императора не было сына, да и младший брат Сузермек умер еще в детстве. О третьем брате никто не говорил. Так было принято, раз уж родился проклятым, то всё равно, что умер. Мадру лихорадило. Все знатные кланы едва не ювелирными весами мерили, в ком больше императорских кровей. Естественно, последовали многие "случайные" скоропостижные кончины. Дворянство Мадерека оказалось под угрозой уничтожения в закулисных боях за трон. Вот только не всё было так просто, поскольку ни Нагириез, ни его отец бастардов не оставили, а значит, всё родство по деду, если не прадеду. Хотя там тоже не бастарды: некоторым высокородным удалось породниться с императорской семьей посредством брака на дочерях владык. Теперь же эти правнуки и внуки вели кровавый спор, кому достанется имперская корона. Верховный жрец долго молчаливо наблюдал за грызней, в итоге махнул рукой, собрал всех побочных отпрысков, кто оказался равен в праве, выбирая по родословным, чей род древнее.

— В своём ли ты уме, Святейшество?

— Уж точно в уме не вашем. И бесконечно этим счастлив, — спокойно ответил Кирит.

Когда Кирит короновал Максура, то едва локти не кусал: более неуправляемого и взбалмошного гордеца нарочно не найдёшь. Но сделанного не воротишь, не переиграешь выбор, иначе потеряет силу слово Верховного жреца. Ехидство и высокомерие сквозили в каждом жесте нового императора. Кирит качал головой, понимая, что бестолковый слабый Нагириез был неплохим правителем, он хоть советов слушался. А этот точно наворотит дел. Понять бы, с какого края примется уничтожать империю, ведя её к упадку. Знать бы, успеть подхватить, не позволив разрушить долгий тяжкий труд прежних императоров, заботившихся о благе Мадерека. Как ни был глуп и самодоволен Нагириез, как ни науськивали его аристократы, но не стал идти войной на Сидерим. Ему хватило урока проигранной войны с Рагардом. Хватит ли ума у Максура не соваться к горному хищнику? Тот уже не хорёк, заматерел, возмужал, вошел в полную силу. Как бы то ни было, но Садар — правитель по крови, потомок старинного рода королей Сидерима. А Максур? Выскочка. Его с младых ногтей не приучали любить народ и править государством. Совсем иного поля ягода.

Сидерим, год 2581

К середине весны Рагард предпринял очередную попытку взять штурмом Тадаск. Когда-то крохотная крепость давно перестроилась в каменную неприступную твердыню. Враг был отброшен от границ. Сидериане почти не понесли потерь, надежно защищенные укреплениями Тадаска, чего нельзя сказать о воинах Рагарда, попавших под шквальный обстрел со стен и башен.

— Скажи мне, жрец, ему не надоело? — Садар поднял взгляд от просматриваемых бумаг.

— Кому и что? — живенько поинтересовался Ларминиз.

— Ратимирку. Соваться в Смирнис не надоело?

— Государь, он император, ему ой как хочется вернуть богатейшую из своих провинций. Он же не виноват, что вы не хотите делиться, — едва не рассмеялся жрец.

— А вот мне надоело. Поэтому отправишься в Рагард с посольством.

— Это еще зачем?

— Подписать мирный договор. И, знаешь ли, сын у меня есть.

Жрец округлил глаза, слушая дальнейшие распоряжения Садара.

Рагард, год 2581

Когда Верховный Сидерима достиг столицы северной империи, стояла середина лета. Жрец ехал в одиночестве, сан гарантировал безопасность на любых дорогах. Давно так повелось, что посольство в противостоящую страну состояло лишь из Верховных жрецов, представляющих сторону переговорщика. Даже разбойники не рискнут напасть на служителя Тарида, тем более на "красноплащника". Добравшись, наконец, Ларминиз стрелой пронёсся улицами, стремясь скорей попасть во дворец императора Ратимирка. Жрецу было не до рассматривания улиц и строений: он бывал здесь неоднократно. Мрачное гранитное строение, скорее крепостной замок, а не дворец. Узкие темные коридоры в отсветах масляных светильников, стены завешены оружием и доспехами, галерея портретов прежних императоров. Все просто и знакомо. Если не считать, во сколько обошлось Рагарду воздвигнуть подобную твердыню из самого крепкого камня, да еще и полы красным мрамором выстелить. Всё это мало интересовало Ларминиза, хотя он и покачивал головой на подобное расточительство. Ладно, еще красиво было бы, так нет. Крепость она и есть крепость. Проследовав в сводчатый тронный зал, жрец слегка склонил голову в знак приветствия и приблизился к трону Ратимирка.

— Зачем пожаловал, посланец Сидерима? — стареющий император смотрел устало, отчуждённо. Ларминизу даже показалось, что это не государь стремится вернуть Смирнис, а некие ретивые вассалы, которым Ратимирк уже не может противостоять.

— За миром, государь Рагарда. Достаточно уже войны и крови, — спокойно ответил жрец, присаживаясь на предложенный стул.

— Надоело за десять лет? Экие вы терпеливые. Неужто ваш король решил вернуть мою провинцию? — Ратимирк даже не оживился.

— Не совсем так. Мой король предлагает записать Смирнис приданым Эльгии, вашей внучки, — начал издалека Верховный.

— Вот только просто так подобное не предлагают. У моего сына единственная дочь, других наследников пока нет, но мы в надежде. Если мне не изменяет память, король Садар женат, в гарем же Эльгию я не отдам. Ты зря приехал, жрец, — в тоне правителя появились новые нотки. Ларминиз понял, что задел за живое.

— Вы плохо думаете о моём государе. Взять пятилетнюю малышку в гарем? К тому же Садар упразднил гарем как таковой задолго до вступления в брак с королевой Раникой.

— И что тогда?

— Но у него есть сын. Не кажется ли вам, что они будут хорошей парой?

— Да ты никак совсем сбрендил, жрец?! — Император начал закипать.

— Император, не горячитесь, рассудите здраво. Дворян у вас, конечно, много, но кто из них сравнится по благородству крови с кронпринцем такого государства, как Сидерим? — в кои веки тон Ларминиза перестал быть вкрадчивым, в нём даже послышались открытое давление.

— Ты понимаешь, что предлагаешь мне полную капитуляцию? И это называешь мирным договором?!

— А есть ли у вас выбор? Либо аристократия сожрет, постоянно вынуждая воевать с Садаром, либо Садар устанет окончательно от бесконечных стычек и нанесёт такой удар, после которого Рагард уж не поднимется. И это не угроза, это голос разума. Он предлагает мир. Никто не посмеет сказать и слова, когда узнают, что Смирнис отошел Сидериму приданым вашей единственной на этот момент внучки. У вас ведь нет других детей, кроме наследника, отца Эльгии, — более спокойно продолжил жрец.

Они еще долго спорили, иногда из тронной залы доносились крики. Наступил вечер. Ужинали. Спорили. Ратимирк пытался вытолкать жреца взашей, но тот так ловко уворачивался, что император понял, насколько смешно выглядит.

Сидерим, год 2581

— Ну, здравствуй, маленькая принцесса, — Садар присел на корточки перед девчушкой, рассматривая её и улыбаясь.

— Здравствуй, дяденька-король, — пролепетала девочка, не менее любопытственно глядя на короля. — Так где же мой жених?

— Ух ты, какая скорая. Вон он, за шторой прячется. Стесняется. Ты ж у него первая невеста, — король едва сдержался, чтобы не рассмеяться.

— Вот первая, и хватит. Вторых не будет, — шестилетняя принцесса капризно топнула ножкой.

По настоянию Садара принцесса Эльгия прибыла сразу же, как только император согласился на помолвку. Дамой при ней была младшая сестра жены наследника, достаточно молодая, чтобы быть незамужней. Звали её Лаина. Девица всем видом демонстрировала, как ей неприятен этот вынужденный союз. В отличие от малышки, она прекрасно понимала, что они стали фактически заложниками. И ладно Эльгия, она хоть женой наследника, а что здесь делать ей, Лаине? Даже радушный приём, устроенный королевой Раникой, не смог растопить сердце девушки. Садар лишь головой качал, надеялся, что смирится, привыкнет, а раз так беспокоится о статусе, то князя ей хорошего найдут. А хоть бы и из Смирниса, там выбор большой. Маленькая Эльгия же не задумывалась о вещах подобных и собственную помолвку воспринимала весьма воодушевлённо. Она буквально прикипела к Ранике, а та и рада отвечать взаимностью: сын-то есть, а дочку королеве очень хотелось. Теперь вот появилась. Да шустрая какая. Веселая и дружелюбная. Может, хоть ей удастся немного расшевелить Эрдара, которому милее всех — Азит. Вот днями ночами пропадал бы с воеводой: то на плацу, то в комнате его сидит, читает, а то и вовсе умудряется уснуть в азитовой постели. А что Разящий? Он не протестует, охотно возится с наследником, души не чает в принце. И почему-то это веселит Садара. Благо хоть сам король угомонился, не жаждет никаких завоеваний, из воина превратился в торговца и строителя. Всё рассчитывает, планирует. В работе с утра до ночи, словно и не правитель, а клерк какой особо расторопный и трудолюбивый. Заглядывает часто, но больше не топит в нежности и страсти, хотя и этого хватает, судя по загадочным улыбкам королевы, однако отдаёт предпочтение тому, чтобы обнять Ранику за бёдра, прильнуть щекой к её животу и спать так до утра. В такие ночи королева понимает: совсем устал. И робко охраняет его сон, поглаживая кончиками пальцев непослушные вихры. А теперь вот Эльгия. Тоже радость. И пусть брак политический, но Ранике хотелось надеяться, что девочка вырастет и поймет принца, как сама она когда-то поняла Садара, став тем, кто лечит его душу от тревог. Нежной и преданной женой великого монарха, прекрасно знающей цену, которую приходится платить правителям.

В середине Белых недель неожиданно в столицу прибыл Фрам. Садар глазам своим не верил, увидев тестя. Правителя Анаториса приняли пышно и почетно. Отдохнув с дороги, успокоившись, старик рассказал, что Кирит настоял на его освобождении, однако император Мадерека сопротивлялся столь рьяно, что Верховному жрецу пришлось отдать Фраму собственную лошадь и проводить до границы, чтобы имперские солдаты не вернули его в Мадру.

— Выходит, Максур Кирита ни во что не ставит, не понимает, сколь бессмысленно твоё заключение, раз столько лет прошло, и Анаторис полностью под моим контролем? — искренне недоумевал Садар. Он отказывался понимать, как можно не прислушиваться к советам умнейшего в Таридате человека. Безусловно, таковым он считал Кирита.

— Жрец мне не говорил, но, по всей видимости, он в опале. Ходили слухи промеж слуг, что император Максур никак простить не может, что жрец прохлопал Анаторис. Да и Тадаск частенько вспоминает, хоть это всё и было при Нагириезе. Плохой правитель, раз так ведет себя с главным советником, неразумный, от такого только и ждать беды, — качал головой Фрам, рассказывая о том, что на него начались покушения. Кириту это не понравилось. Сначала он разместил старика у себя, а, как известно, к Верховному так просто не суются. А потом и вовсе отпустить решил. Он ведь давно хотел, да всё не получалось. Понимал, что толку от подобного заложника не будет, а вот обида в Сидериме будет копиться.

— Похоже, плохо дело в Мадереке. Неужели так и падают империи? — размышлял вслух Садар.

— Ты вот чего. Неси бумагу и перо. Слаб я стал, сюда с трудом добрался, а путь до Лигидеи вовсе не перенесу. Буду писать Совету, пусть приезжают. Раз уж я жив пока, то отдам тебе Анаторис как есть, ты их уж не обижай потом, — неловко улыбнулся Фрам.

— Шутки шутить надумал? Твоя земля — тебе и править. Да и Ранике ты завещал, — отмахнулся король.

— Говорю же, стар я стал. Нет, помирать не собираюсь, но хочу хоть немного пожить спокойно. Не до правления мне теперь. А Раника… она ведь счастлива с тобой, я вижу. Переживает сильно, но это женская душа такая, переживательная. Все ж не сапожник ей достался, король, — слегка лукаво улыбнулся старик.

— И что же делать будешь на покое? — Садар не мог понять, как так, взять и добровольно отказаться от провинции.

— Отдыхать буду. Надеюсь, не прогонишь старика. Сады у тебя во дворце хорошие. И детки славные. Когда успели дочку-то? Кирит не говорил…

— Невеста это нашего Эрдара, рагардская принцесса.

— Так вы ж с ними того…

— Уже нет. Подписали мирный договор.

— И принцессу в договор. Ох ты шустёр, зятёк.

Садар лишь улыбался. Старый Фрам был одним из тех немногих, кому король позволял подобное панибратство. Когда-то он поверил в безземельного принца, а это дорогого стоит.

Глава двадцать восьмая

— Ты вроде как остепенился. Но кто смоет кровь с рук твоих за годы прошедшие?

— Не суди раньше времени, кровь не закончилась еще.

— Планируешь войну?!

— Нет, предчувствую. Не здесь и не сейчас, но будет. Такая, что Таридат не продохнёт.

* * *

Сидерим, год 2582

Весенние дожди пришли слишком рано. Прошли быстро и скудно, сменившись зноем до конца весны. Хоть для короля, хоть для любого земледельца стало ясно — грядёт засуха. Не такая уж редкая она гостья, но не такая уж и частая. Более трех десятков лет не приходила настолько рано. Сидерим замер в ожидании сложного года, надеясь лишь на Смирнис как на единственное спасение от голода, неизменно грядущего за капризом природы. Горячие суховеи понеслись с раскалённой пустыни, минуя горные кряжи, не остужаясь. Обезвоженная почва пошла трещинами, высушивая всё, что на ней проросло по весенним ливням. Лишь перекати-поле разгулялось по опустевшим полям. Город, как кузнечная печь. И камней не коснуться — обожжешься. Столица королевства зависла в мареве знойной дымки, подрагивая миражом всё ещё зеленеющих садов. Бесконечные караваны от озера Илтыр потянулись к Сидериму, привозя бесценное богатство — воду.

— Даналия пишет, что и их затронула засуха, но не так глобально. Справляются. Урожай будет, но не такой богатый, как прежде. Но есть запасы. Выдержим, — Садар откинулся на спинку кресла, устало потирая переносицу. Зной выматывал. А к нему добавлялись бесчисленные жалобы и просьбы. Быть государем большого королевства — отвечать за всех. Даже за последнего земледельца с безымянного поселения в забытых небом отрогах гор.

Садар изъял лошадей и волов у всех князей и знати. Наплевав на дороговизну породистых скакунов, приказывал впрягать в подводы и отправлять к озеру. Вельможи возмущались, сопротивлялись повелению владыки. Скрипя зубами, король приказал выпороть на городской площади самых недовольных. Ему плевать на возмущения. Без воды люди мрут, как мухи. Король спасал людей. Аристократия утихла, не горя желанием на себе опробовать площадные плети.

— Ты наживешь себе врагов такими методами, государь, — покачал головой жрец.

— У тебя есть идеи? Излагай. Или мне пойти и сказать умирающим от жажды, что кони слишком дороги, чтобы возить им воду?! — Садар свирепел. Не находил способов борьбы с засухой и потому впадал в неконтролируемую ярость.

— Уймись, Садар. Коней ты правильно забрал. Но плети — это слишком. Мой тебе совет, когда закончится всё, найди возможность подсластить пилюлю возмущенным.

— И каким образом ты предлагаешь это сделать? — король немного успокоился. Отодвинул бумаги и уставился на Ларминиза. Тот даже поёжился под колючим взглядом монарха.

— У тебя отличная конюшня, приданное Раники. Раздари им.

— Они ведь тоже воду возят. Думаешь, останутся такими же благородными скакунами после столь тяжелого труда?

— Не надо недооценивать степных лошадок Анаториса, они и не такое выдержат, — жрец даже позволил себе усмехнуться.

— Что ж, на них многие князья облизывались, знатные коняшки. Отдам молодняк, благо приплод хороший в этом году был.

К концу второго летнего месяца в столицу королевства прибыл странный караван. Не торговцы, не водовозы, не послы. Степняки-кочевники подошли к стенам города и стали лагерем. В тот же день к воротам дворца пожаловала небольшая делегация, возглавляемая молодым вождем.

В такую засуху пожар в степи — не редкость. Кочевники привыкли справляться с этой напастью собственными силами, хотя и гибли многочисленно. Каждый такой пожар приводил к потерям настолько большим, что степняки на много лет затихали, прекращая набеги на приграничные поселения до тех пор, пока не наберут необходимую боевую мощь. Было бы так и в этот раз. Вот только когда охваченная огнем степь начала окольцовывать поселение, молодой вождь приказал не возводить земляные укрепления, не бороться со стихией, а сниматься с места, прорывать кольцо огня и уходить к востоку. В земли Сидерима. Между кочевниками разгорелся спор, мол, как же так, нарушить саму суть традиций кочевых племен. На что вождь ответил, что грош — цена традициям, из-за которых постоянно умирают люди.

— Но сколько погибнет при прорыве через пламя, ты подумал?!

— Намного меньше, чем если здесь останемся и будем задыхаться дымом. Решайтесь. Кто хочет жить — идет со мной на Сидерим. Кто ставит традиции превыше жизни, пусть остается.

Мнения разделились. Старейшины племени цеплялись за былое, поминали вольный дух степняков и ветер, и свободу. Молодые же спешно собирали в повозки нехитрый скарб, готовясь следовать за предводителем. Из трех тысяч всадников, прошедших обучение у Азита, все как один собрали семьи и посадили в кибитки. Почти двести семей осталось. Своих родных старейшины не отпустили, застращали проклятиями, погнали на возведение валов. Вождь покачал головой, окинул взглядом караван, махнул рукой вперед, дав знак к движению.

— И вы вот так оставили старейшин? — поинтересовался Садар, выслушав рассказ.

— Нам удалось забрать детей. Но эти старые ослы настолько упрямы, что готовы похоронить себя и свои семьи, лишь бы цепляться за убогие традиции, — ответил вождь.

— А ты, значит, не ценишь многовековые традиции своего народа? — король пристально рассматривал степняка.

— Скажи, горец, станешь ли ты следовать законам предков, если они ведут к уничтожению твоего племени? — кочевник смотрел на короля не менее изучающе.

— Так чего же ты хочешь для своего народа?

— Осесть. Накочевались. Многие из нас хотят стать земледельцами, скотоводами. Не так уж мил вольный ветер, когда мрут дети. Старейшины не позволяли. А племя давно устало. Мы просто хотим жить, растить детей, любить наших жен, — пожал плечами вождь.

— А не боишься, что потеряешь свой народ, утратишь то, что делало вас племенем, единым родом?

— Нет, не боюсь. Наша кровь не даст разъединиться. Только уж и ты нас не разделяй.

— Значит, готов пойти на клятву королю, лишь бы спасти народ? — Садар посерьезнел.

— Значит, готов.

— Так тому и быть. По осени отправитесь обратно в степи. Князем над вами поставлен будет Зелик. Он уже имеет опыт управления поместьем. Научит вас жить на земле, а не кочевать. Так что будешь правой рукой при князе. Ты можешь управлять своими людьми, только понятия не имеешь, как жить оседло.

— Что ж, согласен.

Тариетские степи, год 2582

— Вот и мне земли к титулу пожаловали, — кисло усмехнулся Зелик, осматривая выгоревшую степь. Караван с возвращающимися кочевниками прибыл поутру к месту былой стоянки племени. Развернувшаяся перед глазами картина повергла в ужас даже такого головореза как новоиспеченный князь. Из оставшихся степняков выжило не более сотни. Трупы погибших свалены в кучу за границами селения. Смрад гниющей плоти отравлял воздух. Как они спаслись в этом аду, чем теперь жили, чем питались — всё это не укладывалось в голове Зелика. За годы службы Садару он слишком привык к тому, что правитель печется о своих подданных, заботится, оберегает. А тут такое…

— Как так?! Как вы вообще до сих пор выживали, если так?! — Зелик вцепился в ворот Шрада — вождя, приведшего племя в Сидерим.

— Вот как-то так и жили. Только я так не захотел, — ответил вождь, с трудом сдерживая слезы при взгляде на пожарище.

Сидерим оказался щедр, высылая из каменоломен строительные материалы, доставив с первым караваном и мастеров-зодчих. Временное поселение выросло на глазах.

— Куда замок? Какой замок? Сначала город стройте, людей к зиме укройте, а я и так переживу! — рыкнул Зелик на зодчего, когда тот принес план замка на одобрение. Князь помнил, как действовал Садар и следовал его примеру. Не до роскошеств сейчас, есть поважней дела.

К началу холодов княжий град начал обретать очертания. Конечно же, домов на всех не хватало, многие ютились по баракам, другие же селились в возведенных домах несколькими семьями, спали вповалку на полу, налаживали нехитрый быт. Никто не роптал на скудную еду, понимали — от засухи пострадал весь Сидерим, король, как мог, распределял припасы, доставленные из Смирниса, чтобы хватило всем до следующего урожая.

— Да что ты, князь, не кручинься, мы и скромнее жить привыкли, — панибратски трепал по плечу Зелика Шрад. Не понимал вождь, что на сорвиголову-князя столь неожиданно свалилось сомнительное счастье заботиться о тридцати тысячах степняков. Что с ними делать, кроме как расселить в дома и разделить наделы земли, — Зелик не знал. И мысленно сочинял оду возмущений, которую преподнесет при случае Садару. Он уж было совсем отчаялся, всё же не привык управлять поместьем, как неожиданно с новым караваном прибыла княгиня. Жена Зелика выросла в поместье, родители учили вести обширное хозяйство, готовя в наследницы.

— Вижу, мой бравый муженек совсем зачах, все бы ему в ассасинов играть, — посмеялась она, выслушав жалобы Зелика. И взяла управление в свои женские хрупкие руки. К полному изумлению князя дело заспорилось с приездом княгини. Вроде и незаметно, но и строительство пошло быстрее, и земли распределялись сразу.

— А это зачем сейчас? Разве нивы не весною пашут? — недоумевал Зелик, когда княгиня распорядилась всех свободных лошадей ставить в плуг.

— Эх ты, одно слово — пустынник. Да весной же через поросль не пробьешься. Это же целина, глупый. А земля жирная, хорошая, глядишь, еще и со Смирнисом поспорим, — рассмеялась она в ответ.

Сидерим, год 2582

— Толковая девочка досталась нашему Зелику, — Садар читал донесения со степей улыбаясь. Новые земли обещали стать хорошим подспорьем в продовольственном вопросе. Пусть не сейчас, пусть лет через пять-десять, но степь непременно окупит все затраты на её освоение. Сторицей окупит. Кто ж мог предполагать, что там такой чернозем? Никто. Только теперь не остановить Садара в освоении степей. Переговорив с Зеликом и Шрадом, король решил, что раз уж никто не кочует, то можно заселить всю территорию. Расчерченная карта, наделы новым вельможам. Да и про старых не забыл Садар. Вместо предполагаемых королевских скакунов обиженная аристократия получила земли намного большие и плодородные, нежели крохотные княжества, которыми владели до этого. Волнения утихли, никто больше не смел сказать кривого слова, получив такой подарок.

— Хорошую ты кость бросил своим псам, прикармливаешь знатно, — не удержался Ларминиз после того, как был подписан последний указ по заселению степи.

— Пускай грызут. Мне только польза от того. Тяжелый год был. Следующий тоже сложный. У нас с тобой одна задача — удержать равновесие до урожая. Запасов и так мало, а ведь еще добавились кочевники. Они, конечно, не с пустыми руками пришли, вон сколько пахотной земли у нас теперь, только кормить всех чем-то надо, пока эта земля начнет родить, — отмахнулся от колкости король.

— А что купцы?

— Пф, рагардские купцы такие цены заломили на зерно, что мне впору штаны последние продать, — Садар потер устало переносицу. Похоже, это уже становилось привычкой.

— Что думаешь делать?

— Пока не знаю. Соль им не продашь, они уперлись, мол, есть нерикская, так зачем анаторийскую покупать. Получается игра в одни ворота.

— А Мадерек?

— А что Мадерек? Они лучше с Рагардом дело иметь будут, чем со мной. На продажу товар везут, но ничего не покупают, — король отодвинул бумаги и принялся вычерчивать неясные фигуры по столу.

Торговая ловушка не сулила ничего хорошего. Казна пустела, таяла на глазах, а наполнять её оказалось нечем. В такое время повышать налоги Садар не решался. Народ и так обнищал из-за засухи, а аристократы еще помнят загнанных на водовозах скакунов. Не сунешься к ним за деньгами. Оставалось лишь затянуть потуже пояс и надеяться, что ропот не поднимется, и голод не настанет.

Помощь пришла из Смирниса. Казалось, король и так опустошил все тамошние зернохранилища, но… вышло, что вельможи хлебосольных земель немного запасливее, чем казались. Как их Даналия уговорила открыть свои хранилища — осталось тайной, но в Сидерим пошли новые караваны, когда исчерпались все запасы, и приближающаяся весна грозила голодом всем южным княжествам, включая Анаторис. С одним из обозов прибыла сама княгиня Нешуа, оставив Десив на попечение своего помощника.

— Ваше Величество, князья смирнянские, конечно, щедрые, но… соль и лошади. Платить придется Анаторису. Уж больно приглянулась ваша лошадка моей аристократии. Хотят по парочке таких же каждому, а то и по три, — объяснила княгиня невиданную щедрость Десива.

— А что соль? Лошадей дам своих, молодняк благо есть, — король смотрел перед собой. И ничего не видел. Этот год ему обошелся в наполовину поседевшую голову. Русые кудри были столь щедро присыпаны серебром волнений, что впору дорисовать красные глаза, и станет двойником Азита. Разве что ростом не вышел.

— Снизь цену для Смирниса. Это такая завуалированная просьба-требование, — вмешался в разговор жрец.

— Они меня по миру пустят с протянутой рукой! — возопил Садар, не в силах больше сдерживать раздражение и усталость.

И всё же он пошел на это. Анаторийцы возмутились, но стерпели, понимая, что выхода другого нет. Фрам позволил Ранике опустошить свои конюшни в Лигидее, отправляя скакунов подарком в Смирнис. Когда от Зелика пришло послание, что на распаханной степи густо взошла пшеница и быстро идёт в рост, король едва сдержал слёзы. Осталось продержаться совсем немного. Он не злопамятный, но Смирнису запомнит и соль, и лошадей. И спрятанные припасы, когда страна стояла на краю голодной смерти.

Глава двадцать девятая

— Иногда снится мне, что руки отнимаются, опускаются, бездействуют. Гнетущая тишина окружает меня, а всё обретенное песком сочится между пальцев парализованных рук.

— Похоже, ты устал, Кирит.

— Нет, скорее, разозлился. Причем настолько, что могу порушить всё, что создавал долгие годы.

* * *

Мадерек, год 2583

Кирит всё больше походил на загнанного зверя. Метался по кабинету, там же и падал, сморенный сном, не находя успокоения и не дойдя до спальни. Кассим неодобрительно качал головой, всё чаще оставаясь на ночь у жреца. Состояние Верховного беспокоило генерала. Он переживал, что тот состарился, потерял хватку, раз позволяет с собой так обходиться.

— Ты ошибаешься, Кассим, моё время еще не истекло. Я жрец, а нам отмерен долгий век, — отмахнулся Кирит, когда вояка в очередной раз проявил беспокойство.

— Вам Тарид отмеряет не как прочим? — поинтересовался тот.

— Мы просто живем иначе, нежели вы. Едим другую пищу, содержим тело в нужной строгости, снимаем усталость и тревоги медитациями и молитвами. Это укрепляет и дух, и тело, потому служители Тарида — долгожители. Мы не подвержены мирским страстям, не тратим силы на продолжение рода, на женщин и ненужные эмоции. Нерастраченные силы дают возможность продлевать жизнь, — объяснил жрец, чем удивил Кассима.

— Неужели аскеза и воздержание — путь к долголетию?

— Так сам попробуй, тебе еще не поздно, — усмехнулся Кирит, отмахнувшись от невеселых мыслей.

— В жрецы меня готовишь? — ехидно поинтересовался генерал.

— Это было бы хорошим решением проблемы.

— Так что тебя так беспокоит?

— Максур собирает армию в поход. На сей раз ты её не возглавляешь, я выбрал тебя посыльным к Наставнику, и этого император не смог оспорить. Но что будет в следующий раз? — жрец вновь принялся мерить комнату шагами, но не успел ступить и пары раз, как оказался сграбастан за ворот озверевшим генералом.

— Ты что это, святоша, меня от дела ратного припрятал, к бумажкам приставляешь?!

— Вот дурья голова. Не кипятись. Не та эта война, где ты себя покроешь честью, а на твой век еще хватит битв, — спокойно произнес Кирит, высвобождая воротник из хватки.

Император Мадерека возлежал на подушках, принимая посетителей. Придворная знать ютилась вблизи, разделяя с Максуром послеобеденную трапезу и вино. Правитель нарушил традицию, велев перенести приём во внутренние покои, хотя должен давать аудиенции в тронном зале, восседая в полном облачении государя. Многочисленные жалобщики и просители тянулись бесконечной вереницей, лелея мечту снискать расположение монарха. Они опасливо косились на дорогие ковры, которыми так густо устлан пол, на захмелевший верх аристократии, с небрежением поглядывающий на приходящих. Когда Кирит вошел в покои императора, ему почудился тлетворный запах разложения. Основа рушилась. Правитель должен подавать пример. Он и подавал. Только от происходящего жреца покоробило.

— Оставьте нас с владыкой, — приглушил голос Кирит. Просители спешно направились к выходу, аристократы нервно заворочались, но не поторопились покинуть свои места.

— У меня нет секретов от подданных, говори, с чем пришел, — расплылся в приторной улыбке император. Кирита вновь передернуло.

— Отмени поход на Нешуа. Ничего хорошего из этого не выйдет, — почти прорычал Кирит.

— Отчего же? Это ведь были наши земли, да некий жрец прохлопал, — добавил в мёд ехидства Максур.

— Это не были наши земли, князья Нешуа — свободные вассалы, империя нарушила свою часть договора, они имели право разорвать его, — жрец играл желваками на скулах, но сдерживался.

— А мне вот больше нравиться думать, что это наши земли. И я их верну.

— Очнись, безумец, Садар тебе не по зубам! — Кирит стремительной походкой приближался к императору.

— Это тебе он не по зубам оказался. Что он сейчас сделает, а? Он после засухи едва живой, страна обнищала. Он даже не сумеет дать отпор, — злорадно прошипел в лицо жрецу император, когда тот подошел вплотную и склонился над правителем.

— Одумайся, пока не поздно. Мадереку не выдержать войны с Сидеримом. Да, он отдаст сейчас княжество, но не думай, что он его не вернёт. Я как никто другой знаю этого хорька. Он затаится, выждет, а после нанесет такой удар, что Мадре не оправиться вовек. Разве ты не видишь, как он приручил Рагард? Сколько было королевств и княжеств, пока в Сидериме не появился этот правитель? Ты хоть что-то дальше кубка с вином видишь? Побед и славы захотелось?! — выпалил жрец едва не скороговоркой, после чего резко развернулся и также быстро удалился прочь, показательно сплюнув под ноги.

Сидерим, год 2583

Захват Нешуа произошел молниеносно. Имперцы оккупировали княжество, практически не встретив сопротивления. Местные жители бежали, узнав о наступлении вражеского войска, ища спасения в землях Сидерима. Они прибывали в столицу, выстраиваясь в очереди на приём к Садару. Они ждали помощи, армии, которая защитит их дома, прогонит непрошенных вторженцев и вновь вернет покой на земли княжества. Король безмолвствовал. Выслушивал беженцев, кивал. Не отвечал. Армия Сидерима не вышла из казарм и не отправилась на битву. Земли Нешуа остались под пятой империи.

— Ваше Величество, но почему?! — не выдержал управляющий княжеским поместьем.

— Сидерим обескровлен засухой. Еще не собран урожай, казна пуста. Разве это не достаточные причины, чтобы отступить? — король поднял тяжелый взгляд на управляющего.

— Но там ведь тоже земли, и там остались ваши подданные!

— Если я подниму армию, на это уйдут остатки казны и припасов. Я обреку всю страну на голодную смерть, если пойду войной в Нешуа! Что непонятного, о, недальновидные мои?! Или вам невдомёк, что император специально выбрал это время для нападения? Если я отвечу, то потеряю всю страну! — король поднялся с кресла, окидывая свирепым взглядом всех присутствующих.

Малая кровь — потерять княжество. Это понимал не только Садар. И жрец, и воевода одобряли принятое решение, понимая, что иногда приходит время отступать. Даналия прислала гневное письмо, в котором настолько вычурно и витиевато костерила императора, что при прочтении король задумался — сколько стопочек опрокинула княгиня, когда взялась за перо. Решение Садара одобряла. Умная проницательная женщина умела хорошо считать и понимала, что освободительная кампания Сидериму сейчас не по карману. Волнения в народе с трудом, но удалось успокоить. Беженцев расселили, найдя приют всякому, кто о нём просил.

— Считаешь, он ограничится княжеством? — Ларминиз поймал мечущегося короля за плечи и силой усадил в кресло. Не побоялся даже Разящего, привычно подпирающего дверной косяк.

— Считаю, что следующий удар придется по Анаторису. И путь один — через ущелье. Если мы их там не остановим, то мне придётся снять корону, ибо из Анаториса откроется путь, как в Смирнис, так и в степи. И там мы их уже не остановим, — выдохнул Садар, больше не предпринимая попыток вырваться из цепких рук жреца.

— Когда они туда направятся?

— Не раньше осени. Они так быстро не переформируют армию, чтобы оставить под контролем Нешуа и границы, да и гарнизон Мадры никто не станет трогать, — монарх наконец-то взял себя в руки и принялся рассуждать здраво, пытаясь просчитать последующие шаги врага.

— Что ж, к осени я подниму под боевое знамя шесть тысяч воинов. Мне этого достаточно, чтобы остановить любую армию в ущелье, — обозначил своё присутствие Азит.

Совет затянулся далеко за полночь. Подоспевший Зелик отчитался о наблюдениях разведчиков, от которых получил подробные доклады. За армией империи следили денно и нощно, как за боевым станом в Нешуа, так и за малейшими передвижениями в окрестностях столицы и по гарнизонам. Мадерек стягивал войска с дальних границ, собираясь напасть на Анаторис многотысячной армией. У Сидерима не было возможности собрать равноценное войско, поскольку пришлось бы созвать всех воинов, но это помешает уборке урожая, куда направлено большинство солдат. На силу полагаться не приходилось, оставалась лишь хитрая стратегия и неожиданная тактика, способная склонить перевес в сторону малочисленного войска. Король выслушивал идеи, записывал, чертил, высчитывал. Ближе к рассвету Разящий прекратил собрание, бесцеремонно отнеся Садара в спальню. Так продолжалось две недели, пока монарх, удовлетворенный результатом расчетов буквально приполз в опочивальню королевы. И уснул в кресле, едва туда присел. Раника покачала головой, стащила обувь со спящего супруга и, как могла, тихонечко переместила на кровать. Наверное, это уже была привычка, от которой королю не избавиться даже во сне. Он обнял Ранику за бёдра, уткнулся носом ей в живот и тихо засопел, проваливаясь в глубокий и впервые за последние недели спокойный сон.

За неполный год степи обжились, зашевелились зачатками поместий и городов. Высокородные аристократы воротили носы от Зелика, назначенного наместником провинции, но от земель не отказывались. Пришлось им мириться и с безродным выскочкой, всячески обласканным монархом. А тот им спуску не давал, голодным коршуном летая по поместьям, следя за урожаем не хуже, чем за границами. Опытный разведчик, от глаз которого не скрыться, не припрятать собранное зерно. Осень подходила всё ближе. Закрома Сидерима наполнились провизией. Садар смог вздохнуть с облегчением. Теперь уже он диктовал цены на пшеницу, в один момент задвинув рагардских купцов. Те горько пожалели о том, что не пожелали пойти на уступки, когда Сидерим нуждался в хлебе. У короля оказалась хорошая память. И запасы в два раза больше прежних, когда урожаем баловал лишь Смирнис. Распаханная степь оказалась щедрой, нетронутая жирная земля порадовала короля, дав возможность не только восполнить опустошенную житницу страны, но и вовсю развернуть торговлю, обрушивая цены, с которыми не мог соперничать Рагард. Более того, на ввозимое зерно повысил пошлину, в прямом смысле перекрывая доступ к югу. Теперь уже Мадерек готовился пожать плоды жадности купцов, оставшись без зерна. Садар не умел прощать. Возможно, не лучшее из качеств для монарха, но в данный момент его тешила мысль, что наступающая зима не будет столь спокойной и сытой для обеих империй. Это должно остудить пыл как рагардских купцов, так и мадеран. Не до войны, когда в желудке пусто.

Мадерек, год 2583

— И чего ты добился? Нешуа? Тебе так нужно это княжество, что ты готов оставить свой народ без хлеба? Я говорил, предупреждал, Садар тебя зарежет без ножа. Если не придет зерно от северных купцов, ты чем кормить народ собрался? Песком пустыни? — Кирит торжествовал. Конечно, он не мог предположить, что в Сидериме будет столь богатый урожай, но степи удивили всех. Нетронутые черноземы оказались серьезным ударом по Мадереку. И Садар это грамотно использовал. Не будь Мадра с состоянии войны с Сидеримом, вопрос бы не стоял о хлебе. Безусловно, король бы наказал северных купцов, но юг остался бы в выигрыше, заполнив закрома более дешевым зерном. Да и более качественным. Все же нивы северян не могли сравниться со Смирнисом, не говоря уже про степь.

— Зря потешаешься. Из Анаториса мне откроется путь в обе житницы Садара. Так что еще посмотрим, кто будет голодать, — похоже, император сдаваться не собирался.

— Будь умней, государь, верни Садару княжество, подпиши мирный договор. И я приложу все усилия, чтобы он согласился нам продать пшеницу. Своей жаждой славы и недальновидностью ты поставил империю на грань голодной смерти. Ты хоть понимаешь, что произойдет, если не завоюешь Анаторис? — жрец снова начал закипать. Он никак не мог понять, как этому напыщенному павлину не доступны столь простые вещи. Сидерим давно уже не жалкий город-государство на отшибе мира. Это большая сильная страна, способная диктовать условия на международном рынке. Более того, она имеет две позиции, в которых соперничать с ней не смогут ни Мадерек, ни Рагард. Соль и хлеб. Рудой и лесом их не придавишь. Пусть на большой рынок Сидериму не выйти со сталью и древесиной, но для внутригосударственных нужд вполне хватит, если потуже пояски затянут. Как показала практика, они как раз умеют их затягивать.

— Я не проиграю. Что выставит Садар против моих пятнадцати тысяч? Он не наберет такого войска. А ополченцы не противники моим солдатам, — Максур продолжал упорствовать, не слушая жреца.

— Ты кое-что забыл. У него есть Разящий.

— Что сделает один Разящий против моего войска?

— Увидишь. Потому что помимо Разящего у короля Садара есть мозги.

— Так что же твой мозговитый себе не вернул княжество?

— А ты так ничего и не понял? Он вернет. И тебе это не понравится. Садар умеет кусаться очень больно. Видишь ли, он король по крови, его с младенчества приучили думать государственными мерками, — жрец не отказал себе в удовольствии съязвить насчет происхождения Максура.

— Раз так уж страшен твой Садар, то пусть армию возглавляет генерал Кассим. Ты же его считаешь самым лучшим полководцем, — не остался в долгу правитель, злорадно наблюдая, как побледнел Кирит.

— Ты не сделаешь этого, не обезглавишь армию, послав лучшего на верную смерть, — жрец едва не вцепился императору в горло, так резво двинулся к нему.

— Почему на смерть, раз он лучший? Лучшие побеждают, а не умирают.

— Ему не одолеть Разящего.

— Разве они не дрались при Тадаске? Выжил твой генерал, даже серьезной раны не получил.

— Ты что, не понимаешь? Он постарел, а Азит вошел в силу. То была схватка пусть и сильного, но неопытного мальчишки и бывалого бойца! Теперь же роли поменялись, — Кирит шипел от злости, с трудом сдерживаясь, чтобы не прибить правителя прямо сейчас.

— Щадить твоего любимчика я больше не намерен, теперь не отправишь его к Наставнику. Он уже получил приказ и на рассвете выдвинется с войском.

Кирит взвыл и дернулся к Максуру, но ему преградили путь два мордоворота, неожиданно вынырнувших из-за трона.

— Уберите руки, мрази! Забыли, кто я?! — рассвирепел жрец, мастерски обиходив посохом обоих.

— О, какая неожиданность. Так наш святоша и драться умеет? — ухмыльнулся император.

— Не тебе чета, — жрец презрительно сплюнул и вышел.

Глава тридцатая

— Мечом и мудростью благословенен край наш. Так вот сейчас не время для меча.

— О чем ты, государь?

— О том, что нам сейчас поможет лишь непоколебимый рассудок и холодный расчет. Так что не пощадим врагов, порушивших границы наши.

— Это и значит девиз, начертанный на гербе?

— Именно.

* * *

Кирит гнал лошадь в ночь. Лишь к вечеру удалось выбраться из дворца, в прямом смысле прорываясь сквозь стражу. Колючие злые слёзы стояли комом в горле, когда он настиг уходящую армию, ставшую биваком на ночлег.

— Кассим!!! — не окрик, вопль. Как только сил хватило уставшему старцу прокричать имя генерала… и упасть на руки Кассима, вывалившись из седла.

— И стоило так гнать? — пожал плечами генерал, отнеся жреца в свой шатёр.

— Боялся опоздать. Я попрощаться, — впервые глухим голосом заговорил Кирит. Куда и делся колокольчиковый тембр жрецов.

— Да брось, мало ли сражений я прошёл, — Кассим пытался отшутиться, хотя и сам прекрасно понимал: сойдётся он с Разящим — верная смерть. Вырос Азит, набрался опыта и силы, а вот у генерала остался только опыт. Возраст неумолимо брал своё. Еще при первой схватке он понимал, что не соперник альбиносу, долго не выстоит против его сокрушающей мощи. Тем более, сейчас. Шанс на то, что Садар пошлёт другого полководца, ничтожно мал. Тут король Сидерима вцепится зубами, а значит, только воевода может возглавить сопротивление вторжению. Понимал Кассим и то, что эту битву проиграет. Конечно, он хороший стратег, только и Садар давно не мальчик, хотя и юношей он был головитым, одно сражение с рагардцами под Лигидеей чего стоило. Нет, генерал здраво оценивал соперников, а еще понимал, что он один, а этих — двое. Сила и разум. Таких не победить, особенно, если их дело правое. Понимал. Конечно же, храбрился перед воинами, поднимал их боевой дух, вселяя веру если не в лёгкую, то точно неотвратимую победу. Воодушевленное войско ликовало, едва не молясь на лучшего генерала империи, недоумевая, почему он всё еще не стал главнокомандующим.

— Ты ведь не повернёшь назад… — рассеянно проронил жрец. Даже и не спрашивал, знал ответ заранее. Не тот Кассим человек, чтобы нарушить приказ императора. Он пойдёт до конца.

— Только не говори, что мчался уговаривать меня.

— Нет, я просто попрощаться.

— Я вернусь.

— Возможно, меня к этому времени не будет в Мадре.

— В отшельники собрался?

— В Наставники, — не к месту пошутил Кирит.

Кирит шел с армией до самой границы. Коротал ночи в шатре генерала. Не спал. Не мог наговориться. Сам удивлялся, что может бесконечно говорить с суровым воякой, во многом ограниченном и необразованном, но бесконечно мудром в своём ремесле полководца. Они намеренно не поднимали тему нападения. Одно из двух — либо успеют перевал пройти, и тогда шанс появится, либо, что более вероятно, если верить разведке, Азит их встретит в ущелье. Зачем же говорить о том, что и так ясно им обоим? Кирит отечески пенял Кассиму, что тот так и не женился, не наплодил маленьких генеральчиков. Некому будет плакать у погребального костра, когда настанет срок. Генерал отшучивался, мол, жрец и поплачет, раз так печется. Тот грустно улыбнулся, соглашаясь. На рассвете, когда бивак снимался с места, Кирит обнял Кассима, прощаясь молча, заставил наклониться, поцеловал в макушку и так же молча благословил, осенив охранным знамением. Не как священник. Как отец.

Анаторис, год 2583

Разъезды доложили о приближении врага вовремя. Следуя плану короля, Азит расставил лучников с копейщиками по верхам ущелья. Завалил проход камнями, перерезая путь кавалерии южан. Захотят пройти — спешатся, попробуют разобрать завал. Только так можно попытаться сразить армию, превосходящую по численности втрое. Простая тактика. Казалось, понятная любому солдату, не то что полководцу. Так почему армия мадеран подобно стаду баранов идёт в столь очевидную ловушку? Решили, успеют проскочить? Не стоит так недооценивать разведку Сидерима. Решение явно принимал не Кирит. То, что песчаный лис не допустил бы подобной оплошности, Азит понимал. И всё сильнее проникался ненавистью к императору Максуру, искренне сожалея, что Мадереку достался такой правитель. Зов крови впервые зашевелился в мадерекском принце. Да, он предан и душой и телом Сидериму и Садару, но никогда не хотел видеть свою родину униженной. Пусть побежденной, но такое…

— Нет доблести в победе, когда противник столь недальновиден, что посылает собственных солдат на гибель.

— Что говорите, воевода? — поинтересовался подоспевший адъютант.

— Так, ничего. Докладывай.

— Все на местах, завал устроен. Врага ждем на рассвете. Ночью не сунутся в ущелье, пожалеют лошадей. Там Кассим во главе, он не сглупит настолько, — отчитался офицер.

— Кассим, да? Может, и в этой бойне будет смысл. Хоть один достойный поединок, — только в голосе Разящего не слышалось ни азарта, ни предвкушения.

Осенний рассвет окрасил горы багрово-красным, словно из солнечных лучей убрали золотые блики. Ущелье затихло, будто вымерло. Однако за каждым камнем и кустом по обоим склонам над ущельем засели лучники и пращники, чуть выше — копейщики. Командующие отрядами обменивались знаками, готовясь получить приказ о нападении. Перестук копыт по дну ущелья рассыпался многоголосым эхом, разбиваясь о скалы, сигналя о приближении врага лучше любых разведчиков. На гребне каменного завала посреди проезжего пути непроходимой глыбой возвышался альбинос. Тяжелая кольчуга простой, но крепкой ковки отблескивала алым, ловя преломленные лучи с горных вершин. Разящий стоял, широко расставив ноги, опираясь обеими руками на расчехлённый меч. Создавалось ощущение, что воевода Сидерима собрался в одиночку охранять проход. На миг мелькнувший адъютант успел доложить, что разведчики врага, направленные на обезвреживание стрелков на скалах, бесшумно сняты ассасинами Зелика. Азит одобрительно кивнул, мысленно порадовавшись, что прихватил шустрых мальцов с собой. Зеликовские головорезы давно из слухов перешли в легенды, как тренировал их "степной князь" — только одному ему и ведомо. Адъютант испарился так же быстро, как появился. Разящий вновь остался в видимом одиночестве. Ждать врага.

Авангард мадеран застопорился на подъездах к завалу. Понятное дело, чтобы разобрать камнепад, необходимо спешиться. Только вот главным нерушимым валуном стоит живая глыба с двухметровым мечом. И её может оказаться весьма сложно сдвинуть с места.

— Значит здесь, Азит, да? — громко поинтересовался генерал южан, выезжая вперед солдат.

— Да, Кассим. Наши с тобой отношения перешли в стадию последнего свидания. Хоть я и не прочь еще с десяток лет обхаживать тебя, — горечь чувствовалась в голосе Азита, когда он начал спускаться с каменной насыпи на сторону мадеран. Он поднял меч, тем самым отдавая приказ о начале атаки. По мановению руки воеводы с близлежащих скал на врага посыпался град камней и стрел, перемежаясь с копьями. За спиной Кассима образовалась свалка, раненные лошади и люди смешались в один общий клубок, калеча друг друга в общей неразберихе. Генерал словно не замечал происходящего, не обращал внимания на то, что сзади. Он спешился, обнажил меч и пошел навстречу своему сопернику. Два клинка разрезали воздух, столкнувшись с гулким стоном. Для двоих воинов мир больше не существовал. Лишь звон мечей, лишь двое, сошедшиеся в смертельном поединке.

Пристальнее коршуна следил Мидел, адъютант Азита, за происходящим. Град камней и стрел вынуждала отступать южан всё больше, освобождая место полководцам, что сосредоточенными хищниками кружили вокруг друг друга. Сидеримцы не отрезали путь мадеранам, оставляя возможность отступить, покинув ущелье. Они понимали, что уничтожить армию врага им не удастся, главное — удержать позицию, не дать пройти. Благословленные Садаром, воины решительно теснили мадеран, готовые любой ценой выстоять в этом месте, не пропустить врага, не отдать и пяди земли Сидерима Мадереку. Поэтому не ослабевал смертоносный град, летящий на врагов, сминая некогда упорядоченные ряды всадников. Ущелье наполнилось предсмертными вскриками, воем раненных, испуганным ржанием лошадей. Переполошившиеся животные пришли в неистовство, затаптывая сброшенных всадников, когда вслед за стрелами и камнями полетели огненные копья. Король предвидел, что подобная атака внесет настоящую сумятицу и хаос в армию врага. Взбесившиеся кони неожиданно стали дополнительным оружием в руках сидериан.

Кассим не слышал воплей собственных солдат. Полевые командиры южан пытались вернуть войскам строй, но без команды отступить не смели. Более храбрые пытались лезть на скалы, снимать стрелков, но те надежно укрывались за камнями, огнем отрезая всяческую возможность подобраться ближе. Фланговые подходы охранялись постами из членов отряда Зелика, прикрывая тылы стрелков. Садар продумал каждый шаг, пытаясь сохранить как можно больше жизней собственных солдат. И тактика срабатывала столь хорошо, словно сам король сейчас стоял во главе войска. Но не было его. И не было Кирита, чтобы опять остановить безумный поединок двух величайших воинов, живущих ныне на землях Таридата.

Генерал не сдавал позиций, обрушивая удар за ударом на Азита, не позволяя контратаковать. Разящий почти полностью ушел в глухую защиту, удивленно вскидывая брови на пожилого полководца. Тот поразил сидеримского воеводу невиданным напором. Улучил миг, выгадал позицию. Клинок прошел по старому шраму, словно Кассим вспомнил слабую сторону соперника. Только теперь сильней и глубже, прочертив борозду через бровь до середины щеки. Азит мгновенно ослеп на один глаз, поскольку половину лица залило кровью. Взревел, перебросил меч из левой руки в правую. На генерала посыпалась такая череда ударов, что он с трудом выдерживал защиту, где уклоняясь, где блокируя клинок, мелькавший слишком близко. И… пропустил. Широкое лезвие прошло сквозь грудь, ломая ребра, разбивая позвоночник. Генерал упал. Разящий резко выдернул клинок. Миг, и под телом рухнувшего Кассима образовалась лужа ярко-алой крови, ключом струящейся из перерубленных артерий.

Азит немного постоял над генералом. Казалось, он склонил голову в почтении. Отер запекшуюся кровь, освобождая глаз. Багрово-сталистая молния ворвалась в и так порушенные ряды южан. Разящий полностью оправдывал название таких, как он. Огромный меч крушил, ломал кости людям, лошадям, всем без разбора. Разящий выл, словно вымещал всю злость, всю свою ярость за то, что ему пришлось убить Кассима, единственного воина, которого считал соперником. Азит олицетворял собой не просто бога войны — саму смерть. Неотвратимую и беспощадную. Обезглавленное войско попятилось, путаясь, сминаясь, пытаясь обратиться в бегство от этого неистового воина. Однако узкое ущелье не позволяло развернуться. В момент сориентировавшись, Мидел приказал стрелкам переформироваться и двигаться по скалам впереди Азита, сопровождая отступающее войско непрекращающимся огнем. Они передвигались на десяток шагов раньше воеводы, стараясь, чтобы он не попал в зону обстрела. Все выжившие в перестрелке становились жертвами безумного берсерка, которым стал Разящий.

Сидериане теснили мадеран до самого конца ущелья. Как только армия мадеран оказалась на открытой местности, то ударилась в бегство. Несмотря на превосходящие силы, полевые командиры не решились принять бой с разъяренным врагом Тем более, их возглавлял столь несокрушимый неистовый полководец, что о победе над ним не могли помыслить даже самые дерзкие.

Сидерим, год 2583

— Отправить тело генерала в Мадру. Он был достойным воином, пусть отдадут последние почести, — распорядился Садар, когда прибыл гонец с вестями о победе. Переняв привычку у жрецов, король давно использовал ястребиную почту, так что гонцам полагалось бежать до птичника, а не седлать коня.

Распоряжения следовали одно за другим. Азиту надлежало укрепиться на позиции, в помощь ему направлен тысячный отряд. Освободившиеся от сбора урожая солдаты возвращались в казармамы, возобновляли тренировки, готовясь выступить в поход по первому приказу государя. Садар не тешил себя мыслью, что Максур молча стерпит поражение. Естественно, последуют еще попытки. Наверняка император вынесет урок из столь недальновидного плана и больше не сунется в ущелье Анаториса, но это не означает, что там стоит ослабить бдительность. Скорей всего массированное нападение планируется через земли Нешуа, а это уже прямой удар по столице королевства. Значит, границу необходимо закрыть на замок. Не время пока возвращать княжество, пока стоит побеспокоиться о безопасности страны. Король мобилизовал всех, кого мог. Направил запрос и в Смирнис, словно мимоходом поминая, что они — тоже Сидерим, а раз угроза государству, то будьте добры предоставить воинов. Садар запросил не менее пяти тысяч в копье для защиты приграничной зоны. И понимал, что уж теперь Даналия все шкуры спустит со своих поданных, но армию пришлет. Не отвертеться больше хлебосеям.

Мадерек, год 2583

Кирит стоял над телом генерала и молчал. Слезы катились по старческим щекам. Жрец не прятал скорбь по ушедшему. Вопреки воле императора, он приказал возвести погребальный костер на главной площади, как и полагалось выдающимся полководцам. Возмутившемуся Максуру пригрозил проклятьем и лишением места в небесном Таридате. Кирит был столь убедителен, что император впрямь поверил, что этот сможет оставить Мадерек без божьего благословения, объявив отступниками и еретиками. Пришлось уступить.

Пока горел костёр, Кирит молчал. Смотрел в огонь, на притихших воинов, пришедших почтить память генерала. Солдаты. Никого из высших чинов, никого из знати. Император свёл на нет все достижения величайшего полководца Мадры. Жрец горько усмехнулся — не простит. По окончанию церемонии он собрал еще горячий прах Кассима в небольшую ладанку, которую увязал шнурком и повесил себе на шею.

— Теперь ты навсегда со мной, мой мальчик.

Глава тридцать первая

— Государь, что не печется о своём народе, что безрассудно ввергает всю страну в войну в погоне за дешевой славой, не достоин зваться государем.

— Не тебе меня судить, жрец.

— Мне.

* * *

Смирнис, год 2583

— А вы как думали? Выкрутите руки королю в тяжкие времена, так он вас по головке гладить будет? — Даналия смерила оценивающим взглядом собравшихся дворян. Пожилая женщина давно застыла в возрасте, о котором говорят "около пятидесяти". Конечно же, ей было больше, но ясный ум и решительность, светящиеся в глазах словно уменьшали количество морщин и седины. Тонкая, натянутая струной горделивого стана, княгиня одним своим величественным видом внушала если не трепет, то глубокое уважение. Не успел Смирнис порадоваться, что им в наместники назначили женщину, как в скорости почувствовал столь твердую уверенную руку, что впору захотеть мужчину — с ними зачастую договориться проще. Даналия же оказалась принципиальной, жесткой, неподкупной. Она позволила провернуть спекуляцию с зерном, но аристократия Десива не поняла, что тем самым княгиня всех их поймала на крючок и теперь скрутит в бараний рог любого, кто посмеет ослушаться.

— Но если мы отправим гарнизоны, то кто весною выйдет на поля? Княгиня, вы же знаете, у нас все солдаты всё равно землепашцы. Мы мирная провинция, у нас и войска-то нет, чтоб королю сгодилось, — решился опротестовать решение князь Григон.

— Вот будут хорошо сражаться, стяжают честь и славу государю и по весне вернутся к пашням. Или я непонятно выражаюсь? — Даналия прищурила глаза, отчего присутствующим захотелось раствориться в воздухе, столь опасно выглядела наместница.

— Но княгиня, пять тысяч! — не унимался Григон, видимо, решив, что он здесь самый смелый.

— У тебя сколько в личном гарнизоне? — Даналия обратила всё внимание на князя. — Молчишь? Вот и отправишь гарнизон. Небось, обучен он неплохо.

— Но я ж останусь без охраны!

— А кого тебе опасаться здесь?

Ответа не нашлось ни у кого. Не обращая внимания на неодобрительный гул дворян, Даналия отправила Садару вполне пригодные войска численностью в восемь тысяч. А потом закатила пир во дворце, умасливая "обиженных" страшилками о том, что будет с ними, если Мадерек дойдет сюда. Нагнетала атмосферу она мастерски, к концу пирушки аристократы едва не рыдали, трясясь от страха и уповая на Садара в надежде, что он-то не допустит разграбления Десива.

Мадерек, год 2583

Мадру лихорадило. Император стягивал войска к столице, ожидая возвращения разгромленной армии, что задержалась в пустыне из-за осенних суховеев, несущих песчаные бури. Траурный кортеж с телом генерала достиг столицы Мадерека недели на три раньше, нежели могла вернуться армия. Все же пятерка всадников-жрецов, передвигалась значительно быстрей, чем многотысячное войско. Приграничные крепости по юго-востоку опустели. Похоже, правитель уповал на то, что вторжения с моря и восточных гор не будет, раз его не было доселе никогда. Максур вытрясал личные отряды из каждого аристократа, готовясь к крупномасштабному нападению на Сидерим. Конечно же, теперь он понимал, что Анаторийское ущелье полностью перекрыто. И время на стороне Азита. Наверняка, сейчас там возводятся укрепления, о которые расшибет лоб и самая многочисленная армия. Оставался путь только через Нешуа. И император потирал руки, злорадствуя, что княжество под его контролем, и там расположился довольно крупный гарнизон, способный стать в авангарде нападения. Едва подумав об этом, император отписал приказ перенаправить армию покойного Кассима сразу в Нешуа, без захода в столицу. Таким образом, предполагалось, что те прибудут в княжество намного быстрее, так что авангард усилится. Возможно, даже перейдет от охраны границ в наступление, расчищая путь армии, последующей из Мадры. Для реорганизации и отдыха предполагалось на две недели остановиться в ближайшем оазисе, куда последует караван с припасами и новой амуницией. Также на место генерала прибудет полководец Зул. Пока в расчетах Максура всё складывалось как нельзя лучше. Перевалы Нешуа не те, что в Анаторисе, там не устроишь подобную засаду, не перекроешь путь, возможно лишь открытое столкновение. И, как ни крути, силовой перевес на стороне империи, причем значительный. Воодушевленные новым планом вельможи оживились, грозясь намять бока "этому выскочке Садару" и его жуткому воеводе. Однако не торопились стать во главе своих отрядов, что не преминул едко заметить жрец. Его не слушали. Беря пример с правителя, знать Мадры вдруг решила, что чин Верховного жреца не так уж важен, что, наверняка, зря он занимает должность главного советника. Всеобщего мнения не разделял визирь, чья должность передавалась по наследству, и потому Максур не смог сменить его на одного из фаворитов. Чтобы его место опустело, пришлось бы вырезать весь род визиря, а он оказался весьма многочисленным и щедрым на мужчин. Ныне зрелый мужчина, визирь был еще мальчиком, когда Кирит пришел на службу к императору. И хорошо помнил, как жила империя, пока правители слушались мудрого советника. Безусловно, и они тоже ошибались, да и жрец не всегда был точен в своих расчетах, но Мадерек ни разу не приблизился к той границе падения империи, к которой так стремительно толкал страну Максур.

Кирит иногда выслушивал визиря, но больше отмалчивался, словно не доверяя больше никому. Но порой пускался в рассуждения о том, что Максур проиграет эту войну. Лишь по одной причине — он недооценивает врага. Визирь было подумал, что жрец решил переметнуться на сторону Садара.

— Окстись, Верховные ни по каким причинам не могут поменять страну. Если я нарушу клятву престолу Мадерека, то Наставник сошлет меня в такие дали, что пешком за всю жизнь не дойдешь, запрет в пещере, посадит на сухой хлеб и отравленную воду. Натравит скорпионов, сколопендр, и буду я в муках страшных коротать последние деньки, — ответил жрец на подозрение.

— У вас всё так сурово? — визирь едва не поперхнулся чаем, которым его любезно угостил Кирит.

— Нет, шутки у меня такие. Попросту казнят. Да и противно моему разумению чести менять одну страну на другую. Предательство чуждо жрецам в принципе. Однако это не мешает восхищаться великими людьми и признавать их ум и заслуги.

Визирь вздохнул с облегчением. Иногда шуточки жреца его пугали. Хотя он начал понимать Кассима, который так прикипел к Кириту, что, казалось, жил у него, а не у себя в покоях. Этот человек завораживал, околдовывал, невиданная, непознанная и необъяснимая мощь таилась в тщедушном старческом теле, обозначаясь лишь пристальным острым взглядом всё еще по-юношески ясных карих глаз. Иногда он казались черными, словно пустынные колодцы, в которых дна не разглядеть, лишь непроглядная тьма. Седой как лунь Кирит выглядел пугающе. Впрочем, много десятков лет назад он был так же седоволос и черноглаз. Время словно застыло в этом человеке, практически не изменяя его черт с возрастом. Сухие жилистые руки, быстрая резкая походка, насмешливо-изучающий взгляд, в котором нет высокомерия, но есть презрение. Неизменное белое одеяние жреца — довольно узкая сутана, покрытая плащом-накидкой, длиной до колена, застегивающаяся у горла серебряным амулетом — символом Тарида. Да еще волосы, ниже лопаток перехваченные лентой. Белые таридийцы в отличие от красных не стригут волос с того момента, как принимают сан жреца. Вот если глаза закроет, так вовсе ничем не примечательный старик, обычный. Но этот взгляд, от которого мороз по спине визиря… Он теперь знал наверняка, как именно выглядит мудрость. Нет, она не добрая, не благая, она как острие кинжала. Пугающа и ядовита.

Сидерим, год 2583

Сидерим стягивал войска к границе. Садар прекрасно понимал, в каком именно месте нанесут удар. Тут ошибиться сложно: враг не полезет в горы, пройдет по долине, разделяющей Гидер и Нешуа. Максур попытается задавить мощью и числом, королю же оставалось полагаться лишь на собственный ум и отвагу воинов. Разделение армии на восточный и западный фронты совсем не радовало государя Сидерима. Однако оставить Анаторис без защиты он не мог. Разведка Мадерека немедленно доложит, что там открылась брешь, враг ринется туда, и захват Лигидеи можно считать захватом королевства. Не выстоять сидерианам против имперской мощи. Это не Рагард, который блюдет северные кордоны, поэтому кусал помалу, пытаясь вернуть Смирнис. Тут все иначе. Разведка докладывала, что император сворачивает приграничные гарнизоны, опустошает казармы вельмож, собирая столь могущественную армию, которой история еще не видела. И эту армию предстояло остановить Садару. Он спешно строил укрепления, стремясь любыми способами преградить путь к столице. Если выстоит здесь, то сможет и дальше сохранять королевство в безопасности. А там, может, постепенно и Нешуа вернет. Однако это только планы, всего лишь приблизительные расчеты, не имеющие ничего общего с реальностью подошедшей вплотную войны.

— Как думаешь выстоять, государь? — Ларминиз принес чай, сдобренный хорошей порцией вина. Он давно принялся подпаивать Садара целебными чаями, примешивая виноградный хмель. Благодаря этому король спал хоть иногда и не валился с ног от усталости. За что был благодарен заботливому советнику, временами напоминавшего больше няньку, чем жреца.

— С божьей помощью и такой-то матерью. Хорошо, хоть смирняне на подходе, прибудут через неделю. Мне эти восемь тысяч совсем не лишние. Только при всём желании более двадцати тысяч на этом фронте не собрать, а то число солдат, что двигает на нас Максур, не хочет укладываться в голове. Это не армия, это орда, — Садар отхлебнул чай, поморщился от привкуса вина, и вновь склонился над расчетами укреплений. У него слишком мало времени. Недели три, может, четыре, если повезет. Но на везение король рассчитывал менее всего, предпочитая быть готовым к худшему.

— Не хочешь попросить помощи у Рагарда? — жрец пододвинул чашку, окинув государя таким взглядом, что тот послушно выпил чай одним глотком.

— Во-первых, они не успеют, даже если согласятся. Во-вторых, если пустить их в пределы Сидерима, то всё равно не успеют, зато вполне могут нарушить договор, решив выхватить мою страну прямо под носом у Максура. И при таком раскладе уже неважно, чем закончится война — Сидерим будет стерт с лица земли. Нет, Ларминиз, нельзя пускать Рагард. Не доверяю я им.

Мадерек, год 2583

Кирит сидел на привычном месте главного советника — небольшом раскладном стуле рядом с троном. И что-то сосредоточенно черкал на пергаменте. Он не отвлекался на бахвалящихся вельмож, весьма воодушевленных тем, что императору удалось собрать армию без малого в тридцать тысяч. Они уже праздновали победу, предрекая быструю сдачу Сидерима. Не устоять королевству перед такой ордой.

— Рано радуетесь, этот хорёк обязательно что-нибудь придумает и одурачит вас, разбив на корню, — равнодушно прокомментировал Кирит очередную здравицу Максуру.

— А ты никак в пророки записался, жрец? — захмелевший император смягчился, прекратив оскорблять жреца, как взял в привычку в последнее время. Хотя многие из аристократов не одобряли подобного поведения правителя, но помалкивали. А еще радовались тому, что опальный жрец пусть и сохранил место, но реальной власти больше не имеет, а значит, можно не бояться.

— Нет, не в пророки. Просто с головой дружу, чего о вас не скажешь, государь, — Кирит так лучезарно улыбнулся, что многим из присутствующих мгновенно вспомнились времена Нагириеза и его отца, когда вслед за такой улыбкой Верховного кто-то непременно отправлялся на плаху.

— Наверное, пишешь здравицу своему фавориту сидеримскому, — предположил Максур, пытаясь заглянуть в пергамент.

— Нет, сочиняю проклятье на вашу голову, Величество, — едко ответил жрец, не препятствуя отбиранию пергамента.

— Ба, да ты Наставнику оды строчишь. Надо же, прошение уйти в отшельничество. На кого же покидаешь нас, святоша? — император начал заводиться и заметно злиться.

— Пусть вам шакалы служат, а мне и в отшельниках хорошо будет, — Кирит не менялся в лице, продолжая улыбаться.

— Значит, я для тебя не так хорош, даже служить не хочешь?!

— Зачем тебе советник, чьих советов ты не слушаешь? Проси другого у Наставника, может, он больше по душе придется, станет закрывать глаза на твою придурь, — жрец был спокоен, чем еще больше злил Максура.

— А если я тебя в темницу, а то и на плаху?

— Мне всё равно, но с Наставником будет у тебя столь неприятный разговор, что сразу станет не до войны с Садаром. Тоже вариант, может так Мадерек сохранится, — складывалось впечатление, что главный советник веселится от души.

— Да что тебе так дался этот крысёныш сидеримский?!

— Мне он без надобности, мне за империю душа болит. Или ты не заметил, как с прибрежных городов бегут, перебираются на острова? Для оснащения армии ты вычистил казну, задавил народ налогами. Уж осень, а пшеницы нет. Народ не хочет с голоду подохнуть, потому и оставляет Мадерек, а ты, слепец, не видишь ничего. Вбил себе в голову, что я пекусь о Сидериме. Очнись, пойми, что меня на самом деле беспокоит. Еще не поздно мировую подписать.

— О, завел старую песню. Посмотрим, что ты скажешь, когда мои войска придут с победой, — усмехнулся император, подставляя кубок виночерпию.

— Глупца могила не исправит, — вздохнул Кирит, забрал пергамент и продолжил писать.

По залу побежали шепотки. Такого не бывало, чтобы жрец отказался от должности советника, предпочтя отшельничество. Это попахивало скандалом с орденом. Только никто не решится объяснить императору, что необходимо всеми силами держать жреца, иначе проблем будет гораздо больше, чем он предполагает. Наставник не девица, на замену жреца не уговоришь посулами. А если докопается до причины, то может властью, ему данной, даже низложить правителя. Всем как-то разом стало не до веселья, не до празднований побед грядущих. Как-то в единый миг уверенность аристократии пошатнулась. Многие вельможи были гораздо старше императора, оттого более отчетливо понимали, что надумал жрец.

— Не горячись, отец Кирит, правитель у нас — дитя малое, неразумное. Глядишь, получит от Садара отпор, одумается, образумится, — прозвучал тихий, но уверенный голос. Все обернулись на говорившего. Визирь посмел. Он обращался к опальному жрецу так, словно в зале не было императора.

— Только пол-Мадерека вымрет или разбежится, пока у него голова работать начнет, — отмахнулся жрец, продолжая выводить витиеватые руны письма.

— Я вам случайно не мешаю? — вкрадчиво-пьяно поинтересовался император, немного опешив от наглости этих двоих.

— Нет, не мешаешь, пей своё вино, — пожал плечами Кирит, словно ребенка отпускал гулять по парку, мол, не беспокоишь, иди себе.

Глава тридцать вторая

— Нет, я не мстительный, но есть поступки, которых не прощаю.

— Но неужели сам всегда поступаешь так, что никто не захочет мстить?

— Отчего же? Пускай хотят, пускай приходят. Пускай попробуют.

* * *

Степи, год 2583

Зелик обвел затуманенным взглядом спальню. Хозяин замка, князь Схалит определил высокопоставленного гостя на отдых после пьяного застолья. Как ни старался рассыпаться в любезностях Схалит, но от внимательного взгляда опытного разведчика, прожженного шпиона, прибывшего с ревизией, не ускользнуло, что от государя укрывают и урожай, и воинов. Зелик привычно улыбался, делал вид, что ничего не замечает, что всё в порядке, дивился радушию хозяина и слушал жалобы о том, как скудны оказались новые земли, то ли дело прежние. Пусть меньше, но родней, и баловали урожаем.

— Ага, конечно, пшеница, она лучше растет на горных склонах, на камнях, а уж никак не на жирном черноземе, — ворчал под нос властелин степей, неодобрительно кивая на то, что от амбаров его уводили мастерски. А если и показывали, то полупустые. Впору подумать, что засуха была этим летом, а не прошлым. Вот только Зелик не был бы собой, если б не развязал несколько языков, поведавших о том, что есть у Схалита и амбары тайные, и гарнизон он прячет. Выходит, обманывает не только наместника провинции, но и государя. А ведь война, каждый воин на счету. А наливает знатно, надеется, что мозг Зелика затуманится, тот не заметит, что и как. Давно уже не мальчик, глава разведки не любил, когда его недооценивали. Сейчас-то свару не развяжет, вот только не уйти Схалиту от ответа. И древний род со всеми регалиями не спасет.

Ранним утром, когда еще сумерки не отступили, уступив место солнечным лучам, Зелик отправился с разъездом по указанному доносчиками пути, в надежде арестовать и конфисковать спрятанное зерно. Насчет гарнизона он позже разберется. Глядишь, напугает князька, тот и смирится, сам воинов отправит в помощь королю. Невелик и проступок, но безнаказанным оставлять нельзя. Не первый уж такой попался. Именно из-за этих князей и оставался Зелик в степях, хотя душа горела, рвалась туда, где фронт, где государь не спит над картами, ежесекундно выверяя каждый шаг. И победит ведь, пусть столь невозможно велика армия империи. Князь верил в своего правителя. Знал — Садар не отдаст Сидерим Максуру.

Небольшой разъезд приблизился к балке, через которую пролегал путь к особому амбару. Лошадь князя нервно запрядала ушами, Зелик насторожился, прислушиваясь. Первая стрела просвистела, разрезая воздух, и верная охрана мгновенно окружила господина, обнажив мечи, готовясь защищать князя. Вслед за первой стрелой последовал целый град оных, горящих, смертоносных. Лошади испугались, понесли, но оказались сразу остановлены твердой рукой всадников. Вскрик. Первый воин упал, схватившись за горло. Стреляли метко, целились в незащищенные места. Шестеро, нет, уже пятеро против… скольких? Зелик вертел головой по сторонам, пытаясь понять, откуда идет нападение. Казалось, со всех сторон сразу. Попытка сдвинуться, пустить лошадь в галоп, мгновенно откроет спину. Остается лишь пытаться блокировать стрелы, что не так уж и просто.

Упал третий. На троих оставшихся вышли тени. Серые, едва заметные в туманных сумерках осенней балки.

— Мадерек, ну надо же, — сплюнул Зелик, срываясь с места на врага. Конечно же, он узнал ассасинов Мадры. Ведь и сам готовился стать воином империи когда-то и хорошо помнил, как выглядят эти элитные войска, подчиняющиеся только императору. — Краим! Беги! Не жди нас, скажи Садару, Мадерек пошел на покушения, пусть усилит охрану, — выкрикнул князь, бросаясь на убийц, расчищая путь подчинённому. Он убежит, обязан убежать, жизнь короля превыше всего. Уже неважно, предал ли сам Схалит или же наушники, "присоветовавшие" поискать амбар здесь. Теперь значение имеет только то, получит ли правитель сообщение. Зелик отлично понимал, что ему не справиться с этими десятью убийцами. Но спешился, стал спиной к спине с оставшимся охранником и пошел тараном, расчищая путь Краиму, готовясь продать собственную жизнь как можно дороже.

Схватка вышла короткой и ожесточенной. Слишком неравны силы. И всё же Зелику удалось помочь Краиму скрыться. Пешим ассасинам не угнаться за всадником. Сколь бы быстры они ни были, сколь бы хитры и хороши в бою. Князь бился как безумный, он положил троих, когда его напарник пал. Зелик был ранен, уставшим и с похмелья. Этого оказалось достаточно, чтобы навалившиеся скопом убийцы достигли цели.

Мадерек, год 2583

— Если верить донесениям, то Садар собрал немаленькое войско. Что будешь делать? — Кирит прочно оккупировал свой стул в последние недели. Казалось, он получает особенное удовольствие, критикуя каждый шаг императора. Однако тот в кои веки не отреагировал, продолжая самодовольно улыбаться.

— И что с того? Они теперь слепы как котята, оставшись без своей разведки, — парировал выпад жреца Максур.

— Что значит, остались без разведки? Насколько мне известно, всех птенцов Зелика невозможно уничтожить одним ударом. Что ты натворил? — Кирит даже приподнялся, сверля правителя колючим взглядом.

— Да мне и незачем выискивать всех. Я обезглавил их. Сегодня пришло донесение, что некий князь Зелик убит. И что же они теперь делать будут без своего главы? — ситуация явно забавляла императора. Он даже не понял, почему Кирит внезапно взвился, в миг оказался рядом и совсем не старческою хваткой сгрёб правителя за грудки.

— Что ты наделал, глупец?! Что ты наделал?! Ты понимаешь, что сейчас начнется?! Нельзя посылать убийц и уничтожать первых лиц правителя державы!

— Но разве твой любимчик не вырезал всю королевскую семью Гидера? — Максур безуспешно пытался высвободиться из цепких пальцев.

— Да, вырезал. Всю! И не осталось мстителей! — Кирит кричал, впервые сорвавшись по-настоящему.

— И кто мне станет мстить? Что они смогут? — попробовал оправдаться император, опешивший от подобного напора.

— Глупец! Тебе за Зелика будет мстить весь Сидерим с Садаром во главе! Разведка? Ха! Она осталась. Неужели ты действительно так недалек мозгами, что не догадываешься — Зелик построил устойчивую систему, создал нерушимую сеть? У него есть преемник. И ты их разозлил!

— Да что он сможет, это хорёк-Садар?

— Хорёк? Ну нет, ты совершил самую непоправимую глупость — ты его разбудил. Попомни моё слово, больше нет хорька. Проснулся горный лев. Он меньше чем пустынный, но оттого быстрей и злее. И потому — опасней и сильней. Ты обрёк Мадерек на гибель!

— Остынь, святоша, ему не справиться с моей армией, — император всё же высвободился из рук жреца. Вернее, тот сам отпустил, рухнув на стул и уставившись невидящим взглядом перед собой.

— Сожрет и не подавится, — обреченно произнес Кирит. Он слишком долго наблюдал, как рос король, видел его ходы, решения. И понимал — Садар теперь сотрет империю с лица земли. Теперь он не станет думать, как уберечь границы. Он сам их нарушит и погонит армию к Мадре. И жрец это знал. А еще знал то, что говорить Максуру об этом бесполезно. Слишком самоуверен. Слишком глуп. Не понимает, что нельзя убивать приближенных правителя. Иначе гнев государя станет необузданным. А если этот гнев сочетается с головой такого как Садар, то Мадерек обречен.

Сидерим, год 2583

Король молча слушал донесение. Он недоуменно моргал, пытаясь понять, что его верного Зелика, мальчика, который из подростка стал мужчиной на его глазах — больше нет. Он не успел понять и переосмыслить, когда последовал доклад о том, что прибыли степняки. Пять тысяч всадников стояли как один. В глазах читалось негодование и жажда мести. Те, кто остались по домам, освобожденные пока от службы, бросили всё, прилетев в стан государя. Им хватило мертвого тела князя, который был с ними милостив и дружелюбен, хватило крика его жены, слез маленьких княжичей, не понимающих, почему отец не двигается. Кочевники запомнили Зелика смеющегося и панибратствующего, не понимающего, как строить быт своих подданных, оттого неловкого и извиняющегося. А еще помнили, как добра и заботлива княгиня, не оставившая без доброго слова ни одного кочевника. А теперь она истошно кричала, обнимая мертвое тело своего мужа. Степняки — гордый народ. Они помнят добро. А еще не оставляют безнаказанными тех, кто убивает дорогих им людей. Они любили князя. Снявшись с места, бросив всё на жен и стариков, мужчины, мальчики, все как один стояли перед королем, готовые в огонь и в воду, лишь бы не оставить безнаказанным того, кто столь низко убил "господина степей". Они не знали, что ястреб уже несет послание к Азиту. Они не знали, что Разящий полетит, следуя приказу, покинет ущелье и бросится в погоню, настигая армию империи, движущуюся от границ Анаториса на соединение в Нешуа. Садар молча посмотрел на собравшееся войско. Так же молча выслушал Санола, ставшего во главе разведки вместо Зелика. Прокусил губу, сдерживая навернувшиеся слёзы, и коротко отдал приказ:

— С рассветом на Мадру.

Нешуа, год 2583

Наверняка Кирит предполагал подобное развитие событий: правитель Сидерима бросил возведение укреплений, внезапно пересёк границу и напал на гарнизон в Нешуа. Не ожидавшие столь молниеносной атаки, имперцы потерпели поражение, отступая к границам в надежде на скорое подкрепление. И оно пришло. Всё же выдвинувшись от Анаторийского ущелья на три недели раньше, армия пустынников значительно опережала бросившегося в погоню Азита. Мадеране даже успели порадоваться, на протяжении недели тесня Садара вновь к границам Сидерима. Но им ударила в тыл армия Разящего. Пятитысячная кавалерия влетела в разгар боя столь сокрушительно, словно её возглавил сам бог войны. Воевода был схож с ураганом, взрезая войско мадеран столь жестко и кроваво, что сражение превратилось в убийство. Какие мысли гнездились в голове Азита, когда он читал послание от короля? Как принял то, что единственный, кто не побоялся стать другом неприкасаемого, больше не присядет рядом у дверей опочивальни короля и не разделит флягу, жалуясь на многочисленных любовниц и хвастаясь тем, как горяча княгиня — вот уж третьего родила, а всё никак не успокоится. Всё так же желанна и любима. Что, впрочем, не мешает Зелику иметь тайный гарем любовниц. Кто же теперь потреплет по плечу, без слов понимая, что мучает Разящего? Никто не узнал, что думал воевода обо всём этом. Воины видели лишь то, как быстро он свернул лагерь, как стремительно гнал армию по следам имперцев. В отличие от них степняки Анаториса не останавливались на недельный отдых. Они летели, догоняли. И когда настигли врага, мир превратился в ад. Захваченные в кольцо, не выдержав сокрушительной двусторонней атаки, пустынники капитулировали.

— Мы не берем пленных, — только и произнес король, встретившись взглядом с воеводой.

Покончив с авангардным подразделением, объединенная армия Сидерима выдвинулась к столице Мадерека, идя навстречу войску Максура, движущегося в Нешуа. И всё же им не суждено было столкнуться. Испугавшийся донесений, Максур приказал армии возвращаться и усилить оборону Мадры. Похоже, он начал слушать жреца после того, как авангард оказался уничтожен с минимальными потерями для врага. Император не понимал, как такое вообще возможно. До него не доходил смысл того, что сам король возглавил нападение, летя убийственной сокрушающей молнией впереди своих воинов. Правитель должен сидеть во дворце и руководить издали, находясь в безопасности. Что это за государь такой, что оставляет страну на попечение советника, какого-то жреца, и несется сломя голову возглавлять атаку? Что это за король такой, воины которого, беря его в пример, бросаются на превосходящие силы противника? И побеждают. И не умирают. Что же за сила в этих горцах и степняках, что за вера в своего короля? Максур не мог понять, как такое вообще возможно. Авангардный гарнизон, засевший в Нешуа, соединившийся с бывшей армией Кассима был чуть не в два раза больше сидеримских войск, даже когда к ним присоединился Азит со своим подразделением. Так почему же они победили, практически не понеся потерь? Нет, они, конечно, были, потери, только несоизмеримые с числом жертв со стороны Мадерека. Сколь жесток Садар, приказавший казнить всех сдавшихся мадеран?

— И чего ты добился, "великий император"? — Кирит был зол, язвил, сплевывал презрительно.

— Но как такое могло случиться? — недоумевал Максур. Не успели ворота закрыться за вошедшими войсками, как к стенам Мадры подошла армия сидериан.

— А я предупреждал, говорил — не связывайся с Садаром. Нагириез был не так глуп, он проглотил поражение под Тадаском, вовремя понял, что нельзя дразнить Сидерим. Тебе же славы захотелось, — жрец перестал сдерживаться совсем, тыкая носом императора во всё просчеты.

— Но как так могло выйти, объясни?

— Тебе не кажется, что слишком поздно обратился за советом? Никогда не думал о том, зачем нужен советник и почему твои предшественники меня слушали? О, да, я проиграл Тадаск, но это была единственная битва, которую я не смог просчитать. Которую не смог просчитать Кассим. И где теперь твой лучший генерал, а, государь? — жрец злился всё сильнее. Он понимал, что император поставил страну на грань уничтожения. И ничего, совершенно ничего не мог с этим сделать. Даже его ума не хватит, чтобы предотвратить грядущее уничтожение империи.

— Но он не нападает, не идет на штурм, — попытался оправдаться Максур, надеясь, что не все еще так плохо, раз враг не вторгся в Мадру.

— А ты не догадываешься, почему? — поинтересовался Кирит, в который раз раздраженно сплевывая.

— Так стены Мадры неприступны, — воодушевился император.

— Вот именно! И Садар это понимает. Он не станет уничтожать собственную армию, бросаясь на несокрушимую твердыню.

— Выходит, нам и бояться нечего особо? Постоит и уйдет. Ему не взять столицу! — вконец развеселился Максур. Жрец посмотрел на императора ошалевшим взглядом, сорвался с места и принялся нарезать круги по залу близ трона.

— Боги! Святые боги, Тарид с Азитом, за что вы так возненавидели Мадерек, что ниспослали ему в правители глупца?! Тарид мудрейший, всемогущий, за что прогневался ты на империю, лишив её правителя даже зачатков рассудка?! — восклицал Кирит, словно помешанный, меряя шагами пространство перед императором.

— Но разве я не прав? — искреннее недоумевал Максур.

— На сколько хватит твоих хранилищ, за сколько времени жители столицы опустошат амбары? Ты что, не понимаешь — Садар блокировал все входы в Мадру! Мы с голоду все сдохнем. И вот тогда он преспокойно возьмет город! Неужели надо быть шибко умным, чтобы понять такое? Это же очевидно! Ему не надо лезть на стены, ему достаточно не пропускать караваны с зерном. И вообще — не пропускать обозы. Всё равно какие. Мы здесь в ловушке из-за твоей глупости! Ха, главу разведки он убил! Чем это помогло? Только беду накликал…

азящегоРазящего.

Глава тридцать третья

— Ваше Величество, разве не было бы разумным войти в Сидерим, пока его армия застряла под Мадрой? Вернули бы и Смирнис, и Эльгию.

— Как думаешь, с какой скоростью Садар развернет войско и сравняет Рагард с землей, если я послушаюсь твоего глупого совета?

— Неужели, он так силен?

— А то ты не помнишь, чем кончились все наши попытки вернуть провинцию. Силен умом, а с такими опасно воевать.

— Но Мадерек же рискнул…

— Вот именно. И где теперь Мадерек?

* * *

Мадерек, год 2584

Армия Сидерима расположилась лагерем у самых стен столицы южной империи. Прижатая к горам Мадра оказалась в абсолютном окружении, полностью оставшись без связи с внешним миром. Первые дерзкие попытки имперцев прорвать осаду потерпели крах, столкнувшись с невероятным упрямством и стойкостью сидериан. Садар надежно окопался у стен города, перехватывая все караваны с провизией. Беспокоясь о потере товара, купцы прекратили направляться к Мадре, предпочитая переждать лихие времена. Снабжение же армии Садара наладилось быстро, словно всё войско решило переселиться из страны в пустыню. Впрочем, так оно и было. Король отправил по домам раненых и ослабших. На смену им пришли свежие пополнения. Если уменьшить масштаб происходящего, то складывалось впечатление, что сидериане стояли здесь в сменном карауле. Правитель караулил Мадру неусыпно, следил за солдатами, вовремя отправлял по отпускам, считая, что войско постоянно должно сменяться свежими силами, пусть и частично. Это давало возможность воинам не закиснуть в длительной осаде. Они не шли на стены, не брали штурмом, всего лишь сторожили, как псы вора. Всего лишь выжидали, когда город падет сам, опустошив все амбары и хранилища. И так стояли третий месяц. Бесконечные обозы постоянно тянулись из Сидерима и обратно, поддерживая армию Садара в нужной готовности.

— И долго так будет продолжаться? Может, всё же штурм? — Азит слегка недоумевал, считая, что столицу можно захватить. Он не привык к тактике выжидания.

— Не горячись, нам не взять этих стен, только войско сгубим. Максур именно этого и ждет, — ответил король, разбирая письма от Ларминиза. Жрец в который раз взял на себя обязанности наместника страны, пока правитель удалился от столицы.

— Но так сидеть тоже не дело, — Разящий присел на пол у ног короля.

— Осталось совсем немного. Они ввели армию в столицу, а солдат тоже кормить надо. Вот только от щедрот этого урожая им не досталось ни мешка пшеницы. А прошлогодние запасы они скоро прикончат. Сколь бы велики ни были хранилища, они не рассчитаны на такое количество народа в городе, — улыбнулся Садар, словно с наслаждением вспоминая, как конфисковал караваны без малейших угрызений совести. На войне свои законы.

— Государь, здесь… — караульный недоговорил, оказавшись отодвинутым с прохода в шатер властной рукой.

— Ваше Величество, Садар Сидеримский, надо полагать? — вошедший жрец был незнаком Садару. Скрепляющий полы плаща амулет отлит из серебра — высокий ранг, не ниже самого Кирита, а тот и вовсе близок к Наставнику. От понимания этого король поёжился. Ничего хорошего не сулит государю визит священника такого ранга. Уж точно не победы пожелать пришли.

— Чем обязан, Ваше Святейшество? — монарх слегка наклонил голову в приветствии.

— Соблаговолите приказать своим ретивым молодцам пропустить делегацию в столицу Мадерека, — потребовал жрец.

— Никак не могу, отче, военное положение, знаете ли. Если мне не изменяет память, то святые отцы не вмешиваются в ход событий, когда одна страна затеяла войну с другой, — Садар вновь внутренне поежился, но не отступил.

— Вы правы, нам дела нет, сотрете вы Мадру с лица земли, или она вас. У нас приказ Наставника относительно отца Кирита. Чинить препятствия не советую, — голос священника стал жестче.

— В таком случае по возвращении из города я буду обязан обыскать вас. Но приказ отдам, вас пропустят, — король искривил губы так, словно глотнул прокисшего вина.

— Это еще почему? — возмутился жрец.

— Мало ли, вдруг вы императора тайно вывезти собрались, а мне ой как хочется с ним повидаться.

— Вы не доверяете Ордену?!

— Я никому не доверяю. Поэтому жив до сих пор и стою во главе государства, которое сам создал, — теперь уже в голосе правителя зазвенела сталь.

Процессия всадников в белом прошествовала через лагерь, приблизившись к Мадре. После коротких переговоров с заверениями, что сидериане не попытаются взять ворота под контроль, мост опустился, впуская жрецов.

— Как думаешь, зачем они пожаловали все же? — спросил Азит у короля.

— Считаю, что полетит чья-то голова. Так просто высшие чины ордена по гостям не ездят.

Улицы Мадры были пустынны. Жителям не до веселья, не до общения. Лавки закрыты, таверны на замке. Горожане закрылись в своих домах, пытаясь растянуть скудные запасы как можно дольше. Оживленно лишь у императорских хранилищ, где охраняемый солдатами амбарщик скупо отмеряет порции зерна. Он понимает лучше всех, что провизии осталось максимум на два месяца, и то если раздавать очень экономно, держать народ буквально впроголодь. Подобной ситуации никто не предполагал: простые горожане привыкли к богатым пышным рынкам, забыли, что такое голод, знать же и вовсе полагалась на частые поставки из поместий и основательных запасов в столице не держала. Оставалась надежда лишь на амбары государя, но и они ведь не бездонны, тем более, без нового урожая. Пора бы что-то изменить, и это понимал каждый. Только дворец молчит, Максур закрылся за стенами, словно выжидая, что всё само собой решится. Некогда шумная многолюдная столица словно вымерла, оставив лишь жалкие очаги жизни у хранилищ. Враг там, за стенами. Но каждый считает, что за собственными дверями надежнее. Только император не слышит ропота, поднимающегося среди народа, не видит недовольства. Не понимает — не простят ему мадеране этих месяцев затворничества и страха. Никто не хочет умирать, и нет разницы от вражеских ли мечей или от голода.

— Что теперь будешь делать? — буднично поинтересовался жрец, не поднимая взгляд на императора. Служитель Тарида писал очередное письмо Наставнику. Он не мог понять, почему нет ответа. Это была личная тайная переписка, которую не в силах перехватить ни обложившие город сидериане, ни прочие жрецы, состоящие на службе при Наставнике. Однако ответа нет вот уже месяц. Неужели и там попал в опалу? Точно сошлют в отшельники, думалось жрецу. И всё же он настойчиво терзал пергамент, выводя руны тайнописи жрецов.

— А что бы ты сделал на моем месте? — Максур уныло взирал на притихшую свиту. Аристократы более не веселились и не воспевали своего правителя, лишь перепугано переглядывались. Не страшно проиграть сражение, там лишь солдаты гибнут, судьба у них такая. Но оказавшись на грани сидеримского вторжения, знать поумерила свои амбиции насчет захвата королевства, лихорадочно размышляя, как спасти собственные жизни.

— На твоем месте я отрубил бы голову виновнику и бросил под ноги Садару, слёзно умоляя при капитуляции оставить Мадерек свободным государством, а не провинцией Сидерима, — отстранённо произнес жрец, отложил готовое письмо и так же равнодушно уставился в книгу. Он не устал, он просто игнорировал правителя, всем своим видом демонстрируя презрение.

— Так значит, мне казнить убийц Зелика, тогда Садар успокоится? — немного оживился император.

— Вообще-то я имел в виду тебя. Тебя надо казнить, Максур. Быть может, тогда сидеримец снимет осаду, — Кирит впервые за весь день взглянул на императора. Тот побледнел, окинув взглядом свиту: похоже, все они были согласны со жрецом.

— Но есть же и другие способы! Мы не можем так просто сдаться, — Максур вжался в кресло глубже, словно становясь меньше.

— Если есть, то ищи их, применяй. Может, чего и выйдет. Я же вижу лишь капитуляцию. Через месяц тебе нечем будет кормить не только горожан и войско, но и всех этих прихлебателей, — Кирит по примеру государя осмотрел присутствующих. Тем захотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не попасть в поле зрения этих колючих черных глаз. Они-то понимали, жрец не забыл и не простил насмешек, которыми они поторопились наградить Верховного, когда тот впал в немилость.

Бессмысленный разговор мог продолжаться еще долго, если бы не доложили, что прибыли жрецы. Пока священники добрались до дворца, Кирит успел передумать всякое, в том числе и наихудший вариант: прибыли по его душу. Нет, они, конечно, в любом случае прибыли к нему, только вот с какими вестями высочайшее посольство? Не иначе, как голову снимать. Вот и ответ, почему Наставник не отвечал на письма. Пока процессия шла по галерее к залу, каждый их шаг отзывался в сердце жреца тревогой. Он не боялся наказания, да и не особо верил, что для взятия его под стражу отправили бы семь высших сановников Ордена.

— Славится имя твое в Таридовых скрижалях, благочестивый Кирит, — произнес посланник Наставника, едва вошел в зал. Он молча прошел мимо царедворцев, не почтил даже кивком правителя. Следовавшие следом за ним жрецы безмолвствовали, опустив взгляд к полу. Сердце Кирита дрогнуло. Он уже точно знал причину, по которой Наставник замолчал. И опасался предположить, по какому вопросу пожаловало столь высокое посольство. Знал, но отказывался верить. Ленты на волосах пришедших отсутствовали. Седые пряди свободно спадали по спинам старцев. Единственный знак траура, позволенный священникам.

— Светлого дня, отец. Я не ошибусь, если предположу, что Наставник нас покинул? — Кирит едва справлялся с голосом, чтобы тот не дрожал. Новый Наставник, значит, новая должность. Как ни крути, но место Верховного Мадерека — большой куш и больше доверие. Наверняка на эту должность придет новый ставленник.

— Не ошибетесь, отец. И мы к вам с последним посланием от него. Простите великодушно, но с завещанием уже ознакомились, но раз вы в нем упоминаетесь, то прочтите сами, — жрец протянул свиток Кириту. Тот пробежал взглядом по строкам. По мере прочтения его брови недоуменно ползли вверх.

"… преемником же своим назначаю благочестивого отца Кирита, поскольку ум сей должен быть на службе Бога, а не мирских правителей…"

Кирит оторвал взгляд от пергамента. Жрецы склонились в низком поклоне. Словно по мановению руки, перед наследником поста Наставника Ордена оказалась шкатулка, единственным содержимым которой была застежка-амулет. Золотая. Знак главы Ордена. Тихий шепот пробежал по рядам присутствующих в зале. Символ узнали все.

— Отче, вы примите власть или же назначите преемника вместо себя? — осторожно поинтересовался посол.

— Приму, от такого не отказываются, — Кирит расправил плечи. Беззвучный гром сотряс стены дворца, когда новый Наставник оглянулся на императора, молчавшего доселе.

— Церемония рукоположения состоится по вашему прибытию в Храм. Но с этого момента ваши приказы исполняются неукоснительно, Наставник, — жрец еще раз поклонился, отстегнул серебряный амулет Верховного с плаща Кирита, сменив на золотой.

— Это хорошо, что мои приказы исполняются с этой минуты. У Мадерека появился шанс выжить, — Кирит не сводил взгляда с императора.

— Ты… ты не посмеешь! — внезапно завизжал тот.

— Посмею. Низложен!

— Наставник? — конечно же, посол понял, что новый Наставник только что одним словом обезглавил Мадерек, отказав императору в праве быть и именоваться таковым.

— Наместником назначается визирь. И так будет до тех пор, пока я не решу вопрос с настоящим наследником, не только близким по крови покойному Нагириезу, но и пекущимся о благе государства, — произнес Кирит.

— Но вы уверены? Использовать право низложения сейчас? — жрец не унимался. Конечно же, Наставники имели право низлагать правителей. Но единственный раз за всю жизнь.

— Более чем. С остальными я разберусь без столь радикальных мер, — ответил Кирит и каждый из присутствующих понял — во главе Ордена оказался не только умный, но и весьма жесткий человек. А ведь считалось, что он больше дипломат.

Ворота Мадры открылись, мост опустился. В полуденном свете пустынного солнца к лагерю сидериан приближался один-единственный человек, одетый в белое. Золотой амулет взблескивал в лучах, заставляя воинов расступаться, пропуская священника к королю. Никто не двинулся в сторону столицы — само присутствие Наставника означало перемирие в любой битве.

— Это твой выигрыш в этой войне, Садар, — Кирит бросил небольшой мешок под ноги вышедшему королю.

— И что там? — поинтересовался Садар, однако особого рвения не проявил. Его более занимал сам Кирит, возвысившийся до недостижимого.

— Голова Максура. Он низложен и казнен. За причиненный империи вред. Надеюсь, ты удовлетворишься и отступишь, — продолжил жрец.

— Почему должен отступить?

— Это просьба Ордена. Я не отдам тебе Мадерек в такой войне, — Кирит смотрел прямо. Ни одна черточка на лице не дрогнула.

— Я не согласен, — отчеканил Садар.

— Мадерек станет твоим данником, вернет Нешуа. На большее не рассчитывай. Не стоит ссориться со мной сейчас, я слишком зол, — жрец понизил голос едва ли не до шепота.

— Ладно. Приезжай в гости, когда станешь добрым, — вздохнул король. Не тот случай, чтобы спорить. Он развернулся к Азиту и скомандовал: — Свернуть лагерь. Отправляемся домой.

Глава тридцать четвертая

— Шутник ты, Садар, насчет своего сына.

— Так мой же, тут уж не подкопаешься.

* * *

Сидерим, год 2587

По возвращении из Мадерека Садар распустил войско по домам на побывку, оставив только приграничные гарнизоны. Рагард сидел притихший, южная же империя зализывала последствия недолгого правления Максура, оправляясь от страха голодной смерти. Вновь потекли караваны с зерном в пустынные города, беспрепятственно пересекая возвращенное Сидериму княжество Нешуа. Столь долго ожидаемое спокойствие снизошло на земли Таридата, позволяя войти в мирное русло. Годы потекли медленно, но тем самым — незаметно. Не успел король оглянуться, как сын уже со свадьбой поторапливает, мол, взрослый совсем стал.

— Молчал бы, взрослый, всего-то восемнадцать. А о невесте ты подумал? Совсем дитя еще, — вмешалась королева.

— Уж кто бы говорил, — недовольно фыркнул Эрдар, намекая на возраст матушки, когда та под венец пошла.

— А и правда, чего оттягивать? — неожиданно стал на сторону сына Садар. — Время спокойное. Пусть будет праздник.

Он вошел в город в самый разгар свадьбы наследника и рагардской принцессы. По этому случаю прибыл даже престарелый Ратимирк. Всё же единственная внучка, не ровен час, если наследник так и не сподобится на сына, то отойдёт империя принцессе Эльгии. И это понимал не только северный император, но и Садар… и тот, кто вошел в распахнутые по случаю торжества врата столицы Сидерима. Он был пеш, лошадь держал в поводу, спокойно отмеряя путь до королевского дворца. Веселящиеся горожане, едва завидев гостя, расступались, почтительно кланялись. Белые, как снег, волосы сливались с одеянием, лишь сильнее подчеркивая черноту глаз и золото застежки на плаще.

— Ваше Величество… — начал глашатай, но осёкся, остановленный сухой старческой рукой.

— Ну здравствуй, Садар Сидеримский, — Кирит подошел так быстро, что король не успел опомниться. И едва сдержал неосознанный порыв ринуться навстречу старику. Ох, нет, Наставнику. Высшему жрецу Белого Ордена.

— И ты здравствуй, отец Кирит, — Садар слегка склонил голову, пряча неловкую улыбку. Не забыл, значит, пустынный лис, что обещал приехать.

— Да вот всё думал, по какому поводу визит нанести тебе. Так ты сам его придумал, повод-то, — в черных глазах искрился смех. Никто не рискнул бы спросить Наставника, сколько ему на самом деле лет, но принято считать, что к этому моменту хорошо за девяносто. И несмотря на это, Кирит мог бы дать фору молодым по живости взгляда и движений. Словно время пометило жреца лишь внешне, оставив силу юности в таком сухом тщедушном теле.

Жреца усадили на почетное место. Празднование продолжилось после того, как Кирит благословил молодоженов. И всё бы ничего, но очень пристально смотрел священник на Эрдара. Изучающе, колко, будто не доверял тому, что видит.

— Садар, я ничего не хочу сказать про королеву, не подумай, но… тебя в детстве я не видел, Азита тоже, но на моих руках взрослел Нагириез. Так вот, Эрдар — почти копия его. Только светловолос и светлоглаз. И я не понимаю, как такое вообще возможно, — тихо, чтобы произнесенное достигло лишь ушей Садара, проговорил Кирит.

— Отче, я точно знаю, кто отец Эрдара. Ведь он мой сын, не сомневайся даже, кровь от крови и плоть от плоти, — усмехнулся король на недоумение жреца.

— Я уж было подумал, что у тебя с наследием проблемы, так ты Разящего приставил к делу вместо себя, — поцокал языком Кирит.

— С чего бы это интерес такой? — не отмолчался и Садар. Не похоже, чтобы праздное любопытство вело жреца.

— Видишь ли, Азит — брат Нагириеза. Законный, кровный. Но императором ему не стать, народ не примет неприкасаемого, хоть в твоей стране и привыкли к такому воеводе, — словно нехотя заговорил Наставник.

— И что? Я не стремлюсь Азита в императоры продвинуть, он меня вполне устаивает тем, кем есть, — пожал плечами король, не понимая, к чему клонит жрец.

— Эх, Садар, я за наследником приехал. Даже девицу нужную сыскал. Происхождение подходящее, да и согласна на такую сделку, — Кирит говорил медленно, словно пытаясь отсрочить неизбежное.

— В своём ли ты уме, старик? — голос Садара стал мягким, вкрадчивым… как у змеи, что приготовилась к броску.

— А то тебе на пальцах надо объяснять! — не выдержал Кирит, едва не вспылив.

— Так вот, мой воевода — не племенной жеребец для мадерекского престола. Меня проблемы Мадры не волнуют, — король показал, что не намерен больше эту тему продолжать.

— Тогда я поселюсь у тебя и буду ждать, пока ты сменишь решение, — неожиданно развеселился жрец.

— Селись, живи хоть до последнего, мне всё равно. Сказал же, не отдам Азита, — отмахнулся король, переключая внимание на танцоров, кружащихся в задорных хороводах посредине зала.

Кирит много ходил по дворцу, по городу, осматривал окрестности. Люди, встречающиеся на пути, приветливо расступались, кланялись. Столица Сидерима пребывала в полном достатке и благодушии. Мирные годы залечили раны длительных военных противостояний. И все же Садар оказался больше строителем, нежели воином. Мощенные крупным шлифованным щебнем широкие дороги, по обочинам обрамленные невысокими бордюрами, побеленными известью. Высокие, не менее трех этажей дома с большими окнами, арками, ведущими во внутренние дворы в ремесленнических кварталах. Гул, шум мастерских, перестуки кузнечных молотков то тут, то там. Веселые крики зазывал в торговых рядах. Небольшие, но изящные дворцы — зимние резиденции аристократов, не желающих прозябать в скуке по степям. Но больше всего Кирита поразили храмы. Так много он не видел даже в Мадре. Бесчисленные прозрачные часовенки утопали в зелени, свежестью и прохладой заманивая путников в святое место. И щедрые подношения на алтарях. А ведь не Белые Недели. Отдельного внимания заслуживал сам королевский дворец. Рассматривая его, жрец пытался понять, что же за диво-зодчий родил такое чудо, откуда мысли у строителя о том, что дом монарха должен выглядеть вот так? Тонкие шпили множества башен бесконечными иглами вонзались в небо. Высокие стрельчатые окна расчерчивали стены, делая прозрачными. Крытые галереи зеленели зимними садами, соединяя разрозненные части дворца. Мрамор казался даже не белым, скорее, нежно-розовым, алея пурпуром в лучах заката. И всё это непонятное великолепие растворялось в благоухающей пьянящим ароматом кипени абрикосов. Весь город словно плыл в облаке цветов. Никто не знал, за что король так полюбил эти деревья, но все помнили, что не менее цветов монарх любит настойку из плодов. Говорили, даже готовит её сам по какому-то старинному рецепту.

Не менее дивило Наставника и внутреннее убранство. Мощенный розовым мрамором пол, пушистые ковровые дорожки работы мадерекских ткачей. Стены испещрены резными плитками, мягким орнаментом лоз винограда, вересковых зарослей. Стрельчатые проемы проходов без дверей. Такое ощущение, что везде проход открыт. Так оно и было в официальных покоях. И лишь в палатах королевской семьи имелись двери. Говорят, казна тоже на запорах и засовах, но на то она и казна. Вышколенные гвардейцы в красных мундирах у каждой арки-входа. Суетливые незаметные горничные, снующие так быстро, что не успеваешь углядеть. Немало жрец видал дворцов, но этот был особым. Слишком неправильный, слишком живой и шумный. Словно здесь не король живет, а вся столица государства. Отчасти так и было. Жрец это заметил, когда по окончанию свадьбы Садар вернулся к обычной жизни. Обычной для него. Кириту начало казаться, что этот монарх не отдыхает вовсе. Не покидает кабинета, весь в бумагах. И нет обычая возлежать на подушках в окружении аристократов. Если министров созывает, то собрания коротки, после все чиновники уходят озадаченными, кивают головами, мол, спуску не дает, и отдохнуть-то некогда. Но не роптали сильно, отправлялись по делам, наткнувшись на подозрительно-дружелюбный взгляд отца Ларминиза. Высокий и худой, похожий на цаплю, Верховный Сидерима смотрел на чиновников едва ли не как на лягушек, того и гляди — проглотит. И не поперхнется. Вот и спешат "лягушки", чтоб не стать обедом.

— Муравейник, — покачал головой Кирит. Но покачал одобрительно.

— Не завидуйте, отче, — послышался голос Ларминиза, незаметно подкравшегося.

— Отче, вы всегда так тихо ходите? — Наставник отшатнулся.

— Приходится. У короля слишком чуткий сон, а если разбудить — бежит работать. Вот так и бережем его покой — неслышными шагами, — усмехнулся красный жрец.

Сидерим, год 2588

День выдался дождливым, тем самым оставив Кирита без прогулок. Наставнику оставалось лишь засесть за бумаги, писать распоряжения и письма, которых накопилось изрядно за время, пока жрец отдыхал. Паства роптала, призывая Наставника вернуться в Цитадель, на что Кирит отмахивался, мол, его и здесь неплохо кормят, а посвятить себя служению Тариду можно в любом уголке мира, не обязательно в стенах Твердыни. Однако оставались еще вопросы управления Орденом, так что приходилось садиться за бумаги, брать перо.

— А я вот думал, что Наставник решил остаток жизни посвятить прогулкам, — Садар незаметно появился в дверях кабинета, отведенного в распоряжение жреца.

— Наставник бы и рад, но выбирать не приходится. А ты никак пришел с согласием? — прищурился Кирит.

— Не угадал. С наливкой, — отшутился король, делая вид, что совершенно не понимает, чего от него ждут.

— Что ж, в такой ненастный день наливка даже лучше, — ничуть не расстроился жрец. Со временем начинало казаться, что он нашел лишь повод оставаться во дворце.

— А день действительно ненастный. Помер Фрам, — Садар умолк, разливая наливку по крохотным серебряным рюмкам, выуженным из потайных карманов королевской мантии.

— А я уж думал, он меня обогнать собрался. Не печалься, время ему пришло, — Кирит пригубил рюмку, не рискуя так сразу опробовать зелье, сготовленное королем. Если верить слухам.

— Да я чего? Я понимаю. Но королева плачет, — вовсе пригорюнился король, присаживаясь на тахту, стоящую близ стола.

— Так что же ты не с ней?

— Просила оставить её с отцом. Потом пойду, — собрался вздохнуть Садар, как опешил: жрец преспокойно расположился на тахте, умостив голову на коленях короля.

— Да ты не того, не обращай внимания, привычка вот осталась от Кассима. Меня такое успокаивает. Отдыхаю, — поторопился объяснить Кирит. Ему почудилось, что король перестал дышать.

— Чего уж там, лежи, — неловко подхихикнул Садар. И тут же одернул себя. Ведь вроде траур, не положено смеяться.

— Был бы ты женщиной, так я бы бросил сан, — вернул в веселье жрец.

— Шутки у тебя, Кирит, не смешные. Был бы я женщиной — не стало б Сидерима, — отмахнулся король, повторно наполняя рюмку.

— Отчего же? Жених бы мигом нашелся, земля-то никуда не делась, — не унимался жрец.

— Угу, и присоединили бы эти земли, и кончилось бы королевство. Провинция чья-то там появилась бы, — с горечью произнес Садар, залпом опрокидывая рюмку.

— Много ты понимаешь, — жрец словно подтрунивал над королем.

— Не меньше твоего. Чего вообще пристал? — Садар нервно заерзал.

— Так говорю же, от сана бы отрекся. Ты же мне спать не даешь уж столько лет. Думал, малец какой шустрый да наглый, интересный, но и только, а ты вон как всё обернул. Третий император, — Кирит внезапно стал серьезным.

— Прости, иначе не умею, не так воспитан, — огрызнулся Садар.

— Жаль, отца твоего не знал. Хотелось бы понять, какие они, короли, воспитывающие таких наследников. А что бы ты делал, не пади Сидерим тогда?

— Понятно что, стал бы воеводой сначала при отце, потом при старшем брате, — пожал плечами монарх, немного успокаиваясь. Наличие Кирита на его коленях заметно нервировало. И только сердце пропускало удар за ударом, отказываясь вернуться в обычный ритм.

— С твоими-то амбициями — воеводой? — жрец недоверчиво прищурился.

— И никак иначе. Не знаю, как там принято у мадеран, а у нас слово отца — закон, будь ты хоть король, хоть ремесленник. Мне бы и в голову не пришло пойти другим путем. Раз брат на троне, то моя задача беречь его как зеницу ока. Он ведь мой правитель, — казалось, Садар искренне недоумевал, что могут быть другие пути.

— Так что ж детишек не настрогал, раз так семья в почете? Братцев бы Эрдару да сестер, династия бы основалась…

— Мне и одного за глаза хватило. Вот он и настарается над остальным, — король внезапно помрачнел. Беседа как-то не заладилась, всё время скользя по острому краю неприятных тем.

— Видимо, Азит тебя всё же покорил, а вовсе не ритуалами баловался, — понизив голос, произнес Кирит.

— Азит? Сказать, как оно на самом деле было тогда, когда мы встретились?

— Скажи.

— Не покорил меня Азит. Да, спас. Летел как вихрь, сметая всех и вся на своем пути. А потом один старец с легкостью остановил смертоносный клинок. Не помнишь такого старца? Хотя тогда он был моложе, — король внезапно успокоился, говорил ровно, без запинок.

— Ты хочешь сказать…

Но Садар не дал договорить, продолжая:

— Все эти годы. Знаешь, иногда мне казалось, всё, что я делаю — для того, чтобы ты меня заметил. Могу ли я сказать, как счастлив, что сейчас ты в Сидериме, что больше я не вынужден сражаться против тебя? Мне же всегда хотелось быть рядом.

— Все эти годы… что ж не остался в Мадре? Был бы рядом.

— Кем? Пленником? Неужели тебе был бы интересен пленник?!

— Ради моего внимания? Но разве… о боги! — Кирит осекся, посмотрев в глаза Садару. Единственный раз за всё время в глазах застыла боль. В глазах Сейдар.

— Вот оно как… — прошептал жрец, понимая.

— Вот так…

— Смешна и нелепа любовь старика, подошедшего к исходу.

Он всего лишь легонько сжимал её пальцы с какой-то запоздавшей нежностью. Для него всё стало на свои места. Только от этого не легче.

Глава тридцать пятая

— Будет ли тебе покой когда-нибудь?

— Наверное, не в этой жизни.

* * *

Сидерим, год 2589

Кирит тихо ушел августовским утром. Оставил неподвижное тело на постели, словно напоминание о том, что не вернется. Последние перед смертью дни он много писал, торопил посыльных с почтой, не доверяя птицам. Но во многом вел себя так, словно ничего не происходит. И, тем не менее, он предвидел, что его время вышло. Потому и спешил завершить все дела в срок. И улыбался, радуясь теплым летним дням в Сидериме вместо пустынного зноя Твердыни. Вроде и отдыхал, вот только прекратил прогулки, всё больше времени посвящая разговорам с королем. Тот отвечал взаимностью, отодвигая бумаги в сторону, чем радовал как Азита, так и Ларминиза. Оба едва ли не молились на священника, надеясь, что хоть ему удастся вывести монарха из изнурительного темпа работы. А теперь тело Кирита пеленали жрецы, готовясь доставить в Цитадель.

Садар молчал, прощаясь с Наставником. Лицо правителя было спокойно, ни одна черточка не дрогнула, будто и скорбь не могла коснуться его.

— Мне думалось, о нем скорбеть ты больше будешь, — рука Ларминиза опустилась на плечо короля.

— Я и скорблю, но мысли мои светлые, — спокойно ответил Садар.

— Кем был он для тебя? Нельзя же не заметить, как странно ты к нему относился.

— Учителем, наставником. Он был примером, я восхищался им. Сначала злился, как ребёнок. Старался делать все наперекор. Да иначе и не получилось бы, столкнулись интересы, — пожал плечами правитель. Он говорил ровно, и всё же с легкой грустью.

— А что теперь?

— Теперь он мне оставил свою мечту. Не знаю только, удастся ли такое.

— Но если ты, хм, прости, государь… если ты предпочитаешь мужчин, то почему Азит остался без внимания? — продолжил Ларминиз, оставшись с королем наедине.

— Ты ошибаешься, Кирит не был мужчиной для меня. Это другое. Он символ, восхищение.

— Но что тогда Азит?

— Этот… верный пес, который иногда кусает руку. Наверное, мне не дано прощать, — Садар повернулся спиной к жрецу, дав понять, что разговор закончен.

Ему осталась память. А еще неожиданный каприз Кирита, решившего тайно венчать Азита и Садара, — серьга в левом ухе. Заметил ли кто, что у короля теперь их две? Одна за Ранику. Одна — Азиту. То ли блажь на жреца нашла, то ли задумал чего опять, но правителю Сидерима ничего не оставалось, как согласиться на морганатический брак с воеводой. Кирит выглядел очень довольным, проведя церемонию. В чем тайный смысл подобного желания, Садар не спрашивал. Он молча покорился. И много вечеров еще провел с Киритом, выслушивая мечты и мысли старца. Королю нравились беседы со жрецом, казалось, это единственное, ради чего он охотно отодвигал бумаги, покидая кабинет. Кирит предпочитал беседки в саду, прогулки по аллеям. Он словно пытался надышаться воздухом столицы, предчувствуя, что путь его завершится скоро. И щедро дарил внимание ученику, которого не выбирал, но признал.

После отбытия жрецов с телом Наставника жизнь во дворце стала постепенно возвращаться в прежнее русло. Словно и не произошло ничего. Тишина. И в сердце Садара такая же тишина. Хотя, скорее, сосредоточенность. Короля беспокоили вести с севера. Рагард собирал войско, стягивал к северным границам, оставаясь практически беззащитным перед Сидеримом. И не похоже, что такое доверие проснулось в императоре, что открывает южные границы. Скорее, вынужден, поставлен перед необходимостью опасностью гораздо большей, нежели страх перед вероломством Садара. Однако вестей, говорящих толком, что же случилось с северной империей не приходило. Правитель Сидерима занял выжидательную позицию, не торопясь предвосхищать события. Однако где-то фоном в мысли закралась тревога.

Тем временем жизнь приносила с собой обычный распорядок дней. Садару всё так же нехотя приходилось отвлекаться от работы для участия в пирах, которые чем ближе к зиме, тем чаще следовали. Аристократы зачастили с визитами в королевский дворец, да и посланники провинций не проходили мимо. Пусть не банкет, но большой обед приходилось устраивать всё чаще. Не отвертеться, не открутиться. Да и Раника ворчит, мол, вообще нелюдимым стал Садар. И не сказать ей, как беспокоит короля происходящее на севере. Приходится терпеть, надевать приветливую улыбку и встречать послов.

— Вам нужно обязательно попробовать, государь, — Лаина пододвинула кубок к королю. Садар принюхался к напитку. Пахло дивно. Старинное тонкое вино, наверняка из запасников самого императора Рагарда. Грех не попробовать такой нектар. И всё равно, что Раника ругаться будет. И чего только взъелась за пьянство в последние дни? Хотя, может, так лишь кажется? Не склонна королева к подобному поведению. А вот сейчас орлицей смотрит, взглядом корит, как ребенка малого. Не успел Садар опомниться — уже сменила кубок. И что с ней сделаешь? Еще и выпьет, чтобы супругу не досталось.

Король не заметил, как обмерла Лаина, увидев кубок в руке Раники. Заметил Ларминиз, рванулся:

— Королева!

И не успел. Она отпила глоток, улыбнулась, собираясь похвалить вино. Внезапно побледнела, судорожно схватилась за горло, рухнув со стула. Присутствующие в зале на мгновение замерли. Ни от кого не укрылась замена кубка. Раньше все тайно посмеивались над монархом, которому жена не дает выпить. Только сейчас всем стало не до смеха. Не надо быть большого ума, чтобы понять, — напиток, предназначенный королю, отравлен.

— Схинин, не иначе. Парализует, едва попадет в рот, — тихо произнес жрец, склонившись над Раникой, осматривая мертвое тело. Тишина стала звенящей, натянулась тетивой… выстрелив криком Лаины:

— Нет!!! Почему она?! Почему ты не умер?! Почему та, что так добра была со мной?!

Женщина билась в истерике. Схватив нож со стола, бросилась к Садару. Все замерли, не шевелясь. Рука Лаины оказалась остановлена стальной хваткой Разящего. Женщина продолжала кричать, осыпая короля проклятьями, не видя, как сквозь слезы что-то шепчет юная Эльгия, племянница, воспитанница убийцы. И лишь когда та перешла на всхлипы, послышался голос, твердивший раз за разом:

— Казнить… казнить… казнить!

Ей не было жаль кузину отца. Она сорвалась, бросилась к королеве, разразившись рыданиями. Много лет назад, когда принцессу Эльгию привезли едва ли не заложницей в Сидерим, Раника стала матерью для девочки, окружив её добротой и заботой так, что та не чувствовала себя здесь чужой. И сейчас девушка помнила, как радовалась королева ей, как баловала, улыбалась. Как приучила к мысли, что Эрдар — её суженый, незаметно заставив полюбить наследника. Эльгия, как никто другой, понимала, что именно Раника являет собой то средоточие добра и света, которое царит в столице Сидерима. И сейчас принцесса кричала, обнимая мертвое тело. Всё ещё тёплое, но бездыханное.

Садар замер, глядя перед собой. Застыл, словно скован, не может шелохнуться. Казалось, он не видит, как забегали придворные, как убийцу вывели из зала, отправив в казематы до решения суда. Не слышал проклятий Лаины, обвиняющей во всех бедах, в своей загубленной жизни вдалеке от родины, о том, что знала, на что идет, и была к этому готова, лишь бы его уничтожить. Не слышал, как истошно кричит Эльгия, причитая над мертвой королевой. Мир Садара остановился. И даже воздух обездвижился, более не вздымая грудь. Если бы кто-то заглянул вовнутрь, то ужаснулся бы тому, как кровоточит вырванное сердце короля.

Азит сидел под дверью спальни королевы и никого не пропускал. Никто и не стремился войти в опочивальню, помня, с каким лицом туда вошел король. В его глазах стояли слёзы. Верный пес знал, что делает государь. Вот уж сколько ночей после похорон Раники, Садар отправлялся в её спальню и не выходил оттуда до утра. Скорчившись на постели, он плакал, захлёбываясь слезами, выл, словно раненный волк, беспрестанно повторяя имя королевы. Разящий понимал, что государя таким видеть не должны. А потом снова будет утро, король выйдет из спальни, и лишь опухшие глаза на посеревшем осунувшемся лице выдадут, что он опять не спал. Если бы мог, то казнил бы Лаину собственноручно. Конечно же, она созналась. И не такие сознавались, оказавшись в казематах под дворцом. Рассказала, как долго вынашивала план, ждала момента. Все эти годы, проведенные в Сидериме, она горела желанием мести за то, что её отправили заложницей вместе с принцессой. Но именно принцесса первой произнесла: "Казнить". Не смогла простить, понять не захотела, как можно желать смерти тем, кто был так добр. Эльгия едва не отреклась от императорской семьи, подозревая, что покушения спланировал дед-император. Садар её остановил.

— Не торопись, девочка. Она не врёт, твой дед тут не причем.

Король полностью ушел в работу. По случаю траура отменили все приемы — Садар никого не хотел видеть. Даже послов Рагарда, прибывших с заверениями в непричастности императора к случившемуся, не принял, оставив это Ларминизу. Жрец только головой качал, не зная, как помочь монарху. Загонит же себя, совсем осунулся, постарел, словно ему лет на десять больше, чем на самом деле. Однако с северным посольством прибыли и иные вести: варвары вторглись в империю, прорвав кордон Разящих. Многотысячная орда столкнулась в предгорьях с армией Рагарда, увязнув в затяжной схватке. Рагардцы успели подготовиться, прислушавшись к разведке. По всей границе гор на перевалах шли бои. Разящие сдерживали напор, но всё же войску варваров удалось преодолеть заслон на одном из перевалов, и они полноводной рекой хлынули в земли Таридата.

— Нас это не касается, моя страна устала воевать, — ответил Садар жрецу, когда тот пришел с новостями.

— Считаешь, Рагарду удастся справиться с ордой? — поинтересовался Ларминиз, подсовывая тарелку с обедом. Жрец превратился в няньку, воюющую с капризным ребенком. Король отказывался есть, ссылаясь на занятость, отмахивался, мол, потом.

— Они и раньше сдерживали их. Разве сейчас хоть что-то изменилось? Или Рагард прислал просить о помощи? — король поднял взгляд от бумаг. В глазах застыло равнодушие.

— Кажется, раньше варвары не приходили такой ордой, а сдерживать их малые отряды не представляло сложности, — жрец не знал, как расшевелить государя, но очень к этому стремился.

— Я не полезу в эту бойню сам. Попросят помощи — подумаю, — Садар вернулся к разбору писем.

— Есть еще Командор, — использовал последнее оружие Верховный, напоминая, с каким уговором собственно он стал жрецом Сидерима.

— Если Его Святейшество изволит, я пойду. Но не раньше. Иди уже, тебе наверняка есть чем заняться, — в голосе короля сквозило раздражение.

— Ну, хоть что-то, — вздохнул Ларминиз, мысленно радуясь хоть такой реакции. Надо же как-то возвращать этого мертвеца к жизни. Пускай хоть разозлится.

К Белым Неделям неожиданно приехала Даналия. Княгиня заметно постарела за эти годы, но выглядела так же гордо и невозмутимо, что многие испытывали желание почтительно поклониться, завидев сухую, как щепка, выпрямленную женщину. Осанка у Даналии всё так же оставалась королевской, да и взгляд не уступал. Даже посуровел еще больше, словно годы закалили женщину, выковав из стали. Так и следовала она по коридорам сидеримского дворца, взглядом сметая всех со своего пути. Перед ней расступались не менее почтительно, чем перед Наставником или королем. Попасть в немилость к госпоже Нешуа никто не хотел.

— Так и будешь сидеть и киснуть? — Даналия ворвалась в кабинет Садара без стука, самостоятельно распахнув створки дверей.

— Ваше Величество… — язвительно подчеркнул король, напоминая, что она забыла присовокупить титул.

— Так вот, Ваше Величество, долго собрался так сидеть?! — в голосе княгини оказалось не меньше яда. — Или считаешь, что буду трепетать перед тобой? Мне всё равно, сошли, казни, я уж пожила, могу и на покой. Но тебе не позволю хоронить себя заживо!

Незаметно, с каждым словом, произносимым Даналией, воздух в кабинете накалялся, начинал потрескивать разрядами молний. С Садаром так никто не говорил. В какой-то момент их взгляды встретились, скрестились… король уж был готов вспылить, поставить подданную на место, но… сорвался с места, вцепился в плечи княгине, и разразился глухими рыданиями на её груди.

— Вот так-то лучше. Поплачь, мальчик. Нельзя держать в себе, нельзя прятаться по углам. Считаешь, я не знаю, как ты ночуешь? — старая женщина гладила короля по волосам, успокаивая, как ребенка.

Сидерим, год 2590

Приказы разлетались с невозможной скоростью. Садар созывал большой совет, которого не было со времени суда над Лаиной. Король ожил, немного просветлел лицом. Похоже, наконец-то выспался и вошел в нормальный режим. Ларминиз всё так же носился за ним нянькой, но аппетит вернулся к государю, хотя по-прежнему предпочитал сначала думать о делах, а уж потом о теле. Но так было и прежде, до смерти Раники.

— Ох, слава Тариду, вернулся государь, — с облегчением произнес жрец, покидая кабинет Садара.

— Иногда стоит помнить, что он тоже человек, — произнесла Даналия, столкнувшись с Ларминизом в дверях.

Княгиня не торопилась вернуться в Смирнис, упрямо настаивая на своем участии в совете. Её напору оказалось невозможно противостоять. Садар сдался, согласившись первым делом рассмотреть вопрос о вторжении варваров в Рагард. По последним сводкам у северных границ империи не прекращались ожесточенные бои. И все же постепенно, неся потери, имперцы отступали, пятились к столице. И это уже должно было тревожить Сидерим, чья провинция стояла первой на пути орды.

Совет был в самом разгаре. Даналия настаивала на выдвижении войск в помощь Рагарду, ей противостояли новые князья, засевшие в степях. Они считали, что пока враг далеко, война не должна касаться Сидерима, не находили нужным отправлять солдат на бой, пока в том нет более серьезной причины. Садар отмалчивался, не встревая в перепалку, не вынося своего решения, которое никто не в состоянии оспорить. Однако взор его был заинтересован, он слушал всех внимательно, что-то записывал, обдумывал варианты решения вопроса, прислушиваясь одновременно ко всем. Совет был прерван внезапным появлением посла-жреца. Красного. Он приблизился к королю, не обращая внимания на осуждающие взгляды советников. По их мнению даже послы обязаны соблюдать установленный церемониал. Однако этому, похоже, было не до церемоний.

— А вот и ответ, — произнес король, пробежав взглядом строки.

— И каков он? — первой опомнилась княгиня.

— Командор ждет помощи. Я обещал. Трубите сбор.

Глава тридцать шестая

— Но почему ты не берешь меня с собой?

— Будущий государь обязан в первую очередь уметь править страной и лишь потом махать мечом в защиту оной. Вот и поучишься в моё отсутствие, а Ларминиз тебе поможет.

— Отец, но разве не важней сейчас стать на защиту королевства?

— Важней защитить его изнутри, в этом твоя задача, принц Эрдар.

* * *

Вести с севера настораживали уже не только короля. Варвары приблизились к столице северной империи, начав осаду. Садар забеспокоился, что не успеет вовремя, корил себя за наивность и бездеятельность, за то, что не придал значения вторжению. За всё время правления королевством государь впервые винил себя в значительном просчете. Приди он раньше на подмогу к северянам, и враг был бы отброшен. Только Рагард молчал, не смея просить того, на чью жизнь покушалась подданная императора, от чьей руки погибла королева. Ратимирк понимал, насколько зол Садар, и не решался его тревожить. Видимо, зря, раз орды варваров засели под столицей, невзирая на снега. Похоже, не пугали их морозы и метели, эти не станут ждать весны, чтобы перейти в наступление. Это понимали и император, и король, запоздало ругая себя за недальновидность и нежелание пойти на компромисс, подписав договор альянса. Садару оставалось торопиться, пока враг не взял столицу и не ринулся к южным границам, Ратимирк же уповал на то, что выдержит осаду. Однако надежда императора истончалась с каждым днем всё сильнее.

Легко сказать — трубите сбор. Армия не королевская гвардия, в столице не квартируется. Собрать солдат в войско, способное к ведению масштабных действий — дело небыстрое и непростое. Разрозненными отрядами войска Сидерима двигались к северным границам, ведомые полководцами-генералами. Слух о том, что армию возглавит сам Садар, разлетелся по гарнизонам молниеносно. Солдаты были воодушевлены, но как бы быстро ни передвигались, ранее чем за месяц границ севера Смирниса не достигнуть. И бесполезно торопить коней, вязнущих в слякотной мути зимних степей. Страну залихорадило в преддверии войны. Вернувшаяся временно на пост старшего казначея княгиня Нешуа полностью взяла в свои руки обеспечение военных, по-новому распределяя запасы. Решительной рукой Даналия распоряжалась доходами королевства, сделав ставку на то, что требуется для обеспечения армии и безопасности страны. Бесперебойно застучали кузнечные молотки, выковывая новые мечи, закалялись наконечники для стрел. В единый миг мастеровые и ремесленники превратились в оружейников. Весть о том, что с севера грозит вторжение, и это вовсе не рагардцы, которых Сидерим держит в узде, взволновала всех от мала до велика. Даже ворчливые аристократы смирились со своим участием в освободительной кампании Рагарда. Им стало понятно, что не тот враг, когда можно жеманничать и предавать, переметнувшись на сторону сильнейшего. Этого не поймут и не простят не только жители страны, но и соседних государств, и жреческие Ордена. К тому же доходили слухи, что варвары беспощадно жгут взятые города, полностью вырезая население. Из-за подобного поведения вторженцев становилось очевидным, что они пришли не покорять народы. Нет, они пришли забрать именно землю, уничтожив всех, кто с незапамятных времен на ней жил. Они не брали пленных, не вели переговоры, смертоносной саранчой разлетаясь по территории Рагарда. И вопрос времени, когда враг подойдет к Смирнису. Король это понимал и торопился, в который раз коря себя за промедление. Еще ни разу за все годы Сидерим не оказывался столь близко к гибели. Чем ближе подъезжал к границам государь, тем более тревожился, выслушивая донесения разведки.

— Что же Разящие? Как пропустили? — поинтересовался король у красного жреца-посла, прибывшего с неутешительными вестями из Рагарда.

— По нашим сведениям подобного вторжения еще ни разу не было. Граница сдерживает основную армию, в Рагард проскользнула лишь небольшая часть орды, — пояснил жрец.

— Малая часть? Войско в шестьдесят тысяч — малая часть? — Садар опешил. Такого ответа он не ожидал. Было подумал, что эта саранча смела Разящих, и так проникла в Таридат. Оказывается, стражи границы сдерживают вторжение, оставив таридийцам самим разбираться с "малой частью".

— Увы, но это так. Ожесточенные бои по всем перевалам. Но они держатся. Опять же, по нашим сведениям, последние годы за хребтом были неурожайными, зимы суровыми. Видимо, это послужило причиной, что варвары столь рьяно ринулись на юг, через Фуграду в Таридат, — поделился мыслями посол, пытаясь вывести короля из ступора.

— Боги! Если это "малая часть" орды, то сколько же их там, за Фуградой?! — впервые за всю жизнь Садару стало по-настоящему страшно. Дослушав "красноплащника", он взял бумагу и перо, принявшись писать прошения в Белую Цитадель и Мадру. Не до старых распрей, когда все земли Таридата под угрозой. Правитель Сидерима понимал это, как никто другой, в каждой строке, в каждом слове призывая к объединению. Он знал — самостоятельно сидерианам не сдержать орду. И злился на Ратимирка, не объяснившего всей устрашающей величины угрозы, не позвавшего вовремя на помощь. Злился на себя, что раньше не придал значения вестям с северных границ.

Смирнис, год 2590

Встревоженные войска стекались в Смирнис, разбивая промежуточный лагерь в окрестностях Тадаска. Если враг успеет приблизиться к границам, то ему больше негде пересечь не желающую укрываться льдом Таду, кроме как у крепости. Однако и солдаты, и полководцы понимали — это временное пристанище, король лишь собирает войско, планируя двинуться на Рагард, отбросить варваров обратно в горы. Нависшая угроза требовала радикальных решений, тут соблюдением границ не обойдешься, врага необходимо уничтожить.

Промозглая земля устало поддавалась, позволяя устанавливать шатры и коновязи. Следующие за армией интендантские караваны и вовсе оставались в кибитках, не рискуя разбивать собственный лагерь. Первая волна пришлась на Смирнис, чьи вельможи в кои веки не торговались, предоставляя войску всё необходимое, осознавая, что удар варваров придется сначала по ним, если Садар не удержит Тадаск.

— На рассвете переходим Таду. Передайте всех командирам, чтобы готовились. Да, понимаю, ночь выдастся бессонной. Но на том свете отоспитесь, — король привычно засел над картами, вычерчивая пути передвижения. Разведка доложила, что армия врага в трех днях пути. Значит, стоит поторопиться, нельзя пустить их в земли Смирниса, иначе разбегутся, и будет сложно выбить их из провинции. Необходимо действовать на опережение. Садар это понимал. А еще понимал, что его армия в три раза меньше вражеской. И тут впору вспомнить, что в войне нет чести, лишь победа. Придется действовать больше хитростью, нежели прямой силой. Жаль, нет Зелика, тот был мастером на всевозможные ловушки, западни. Что ж, есть его последователь, пусть он мозгами шевелит. Примерно так и размышлял король, читая сводки от разведки. Они были неутешительны — вражеское войско практически в полном составе смело оборону столицы Рагарда, сокрушив, казалось бы, неприступную твердыню. Наследник императора погиб в бою, обороняя город, сам же правитель принял яд, не дожидаясь, пока враг ворвется во дворец. Старый Ратимирк не мог смириться с тем, что его казнят варвары, не мог больше смотреть на страх, поселившийся в глазах домочадцев и дворцовой челяди. Его примеру последовали многие, предпочитая смерть от яда вражеским клинкам. Заняв столицу северной империи, варвары двинулись на юго-запад, к Смирнису, обходя стороной озеро Илтыр. Разделившись, они выслали треть армии к границам, оставив основную часть солдат на покорение оставшихся городов Рагарда. Получив эти сведения, правитель Сидерима принял решение выдвинуться навстречу авангарду варваров и попытаться их разбить до воссоединения с ордой. Тогда, возможно, появится шанс на победу. Если Мадерек не будет медлить и пришлет подмогу. Садар понимал, что самостоятельно ему не победить. Потому и посылал одно письмо за другим в надежде на быстрый отклик.

Рагард, год 2590

Едва забрезжили рассветные лучи по горизонту, войско сидериан снялось с лагеря, широкой колонной пересекая Таду по свежей переправе. Нужно успеть, пока есть время, пока враги не могут взять под обстрел передвижение солдат, практически беззащитных при пересечении реки по открытой местности. И каждый понимал — стоит пройти это кордон и отступления не будет. Бегство исключено при подобном тыле. Им суждено или победить, или остаться в водах Тады, будучи опрокинутыми в неё врагом. Это был отчаянный шаг, сродни сжиганию мостов. Понимал это и Садар, принимая столь нелегкое решение. С одной стороны, казалось проще засесть в Тадаске, поджидая варваров. С другой — если они придут не авангардом, а ордой, то Тадаск падет, не успев причинить врагу значимого ущерба.

— Узнаю твою прежнюю горячность, государь, — проронил Азит, одобрительно кивая планам короля. На совете генералов он промолчал, не оспаривая решения Садара, но сейчас высказал поддержку.

— Нам ничего не остается, воевода. И я еще не знаю, как победить этот авангард. Возможно, мои воины лучше оснащены и хорошо обучены, только сейчас зима, кони вязнут в снегу. Варвары же прибыли с севера, они привычны к холодам. И даже если малой кровью нам удастся разбить тех, что на подходе, то ума не приложу, как справиться с ордой. У тебя есть идеи? — он даже не поднял взгляд от карт.

— Учись молиться, господин, — тихо ответил Азит. Садар даже встрепенулся, услышав столь забытое обращение. Неприкасаемый звал его как угодно: Величеством, Садаром, государем. Но из памяти успело стереться самое первое — господин. Хозяин величайшего оружия, живого меча. Разящего. Король не стал задумываться, в чем истинный смысл сказанного Азитом. Да, он все еще считает себя оружием, но это вовсе не тот самоуверенный юнец, который молил о смерти под Лигидеей, получив ранение в первом же бою. Он давно вырос, возмужал, узнал цену побед и поражений. Максимализма поубавилось, зато появился опыт. Неоценимый опыт генерала, воеводы, который не только сам владеет клинком, но и воспитал сильное войско, образцовую армию, в которой каждый солдат — оружие. Стал тем, за кем идут беспрекословно, давно забыв о том, что он зовется "проклятым". О да, его боятся. Но это не тот страх, что был вначале. Боятся сурового военачальника, который не прощает промахов, наказывает жестко. Но и хвалит, и поощряет, если отличиться. Садар это прекрасно знал, понимая, что из Азита вырос полководец. Возможно, ему так и не удалось стать проницательным стратегом, каким был Кассим, но он из тех, за кем идут в огонь и в воду. А что касается стратегии и тактики, так сам король еще не растерял сноровку. Потому и отправился на передовую, чтобы приказы не задерживались в пути.

— Молитвой мало здесь поможешь, — отмахнулся король, устало потирая переносицу. Он не спал уже которые сутки, хотя отлично понимал, как нужен отдых именно сейчас. Не успевал, стремясь просчитать все возможные варианты и выбрать оптимальный, самый бескровный для его солдат. И горько улыбался, осознавая, что бескровных войн не бывает, не может быть сражений без погибших.

— Это смотря кому молиться, господин. Но это потом, сейчас поешь, раз уж не спишь, — видимо, Азит набрался некоторых привычек Ларминиза, буквально силой вытаскивая короля из-за бумаг и всовывая в руки миску.

Новый лагерь разбили к вечеру, отдалившись от Тады насколько это вообще возможно. Большая часть солдат еще переправлялись через реку, тогда как первые отряды принялись ставить шатры и жечь костры, грея озябшие руки. По настоянию Азита, король, прибывший на северный берег в первых рядах, все же отправился отдыхать, приняв то, что к последующему сражению он должен быть готов не только морально, но и телом. А тело требовало сна. И этот сон тщательно оберегал Разящий, пресекая любые попытки беспокоить государя до рассвета. Единственное, что могло сменить его решение, так это весть о нападении. Но таковой не приходило, лагерь продолжал обживаться, несмотря на ночь. Солдаты прибывали, их принимали те, кто успел осесть и отдохнуть, встречали горячим ужином и теплыми шатрами. Стан армии походил на муравейник. Азит просматривал донесения, сортируя — какие первыми попадут к Садару, какие отправятся в самый низ стопки, поскольку важность их не так велика. К рассвету первым письмом на стопку легло послание из Мадерека. Его Разящий распечатать не решился. Все же разведка может докладывать и воеводе, а вот переписка правителей — дело тонкое. Пусть король узнает первым, что ответила южная империя на предложение альянса.

За нагрянувшими тревогами Садару удалось забыться, уйти от выедающей изнутри скорби по погибшей королеве. Раны затягивались, уступая место волнениям за государство и исход войны. Ему ведь всё еще есть кого защищать, есть ради кого жить. Король и сам не ожидал, что так весомо ощутит потерю Раники. Она была такой незаметной. И такой незаменимой. Словно оазис мира и покоя в пустыне забот и треволнений. И как-то незаметно умела снять усталость, успокоить. Настолько прочно вошла в жизнь государя, что его мир стал пустым с её уходом. Только не время сейчас думать об этом. Рассвет. Пора вставать, слушать отчеты, как перебралось войско, успело ли за сутки реку пересечь, или еще придется ждать. Из первых же донесений выяснилось — успели. Три часа передышки — и вперед. Навстречу варварам, пока они не успели опомниться и первыми нанести удар передвигающемуся войску сидериан. Согревающей новостью письмо из Мадерека — визирь высылает воинов. Для начала десять тысяч, но постарается собрать и больше. Добрые вести, только вот как быстро успеют пустынники догнать войска Садара? И будет ли им что догонять? Но король гнал от себя мрачные мысли, веруя в правое дело защиты отчизны, веруя в то, что не оставит их Тарид, пошлет благословение мечом Азита, бога войны. Государь молился, преклонив колени, уповая на милость Всевышнего. Словно последовал словам Разящего, скрепляя верой надежду.

Отдохнувший, выспавшийся Садар вышел к войскам с приказом подниматься. Их ждал дневной переход. И только после можно разбить лагерь основной, не временный, как этот. И если будет небо на их стороне, то воинам удастся отдохнуть перед атакой. Однако это не относилось к разведке. По приказу короля двум отрядам ассасинов предстояло ночью проникнуть в лагерь варваров, внести сумятицу. По возможности, обезглавить войско. Король, не брезгуя, послал убийц в стан варваров, решив действовать всеми возможными и невозможными способами. Он понимал, что из преисподней, которую устроят "невидимые солдаты" вернутся лишь немногие. Но также знал, что они нанесут ощутимый урон, деморализуют армию врага. Варваров ждала беспокойная ночь. А поутру к ним нагрянет со здравицами армия Садара. Но это завтра. Сейчас же снова переход по заснеженному лесу, подходящему вплотную к Таде. Необходимо выйти на открытую местность, оставив сонмище деревьев охранять тылы.

Глядя на воодушевленного правителя, солдаты ободрились. Государь вселял в них веру в победу одним своим присутствием. А если еще и улыбался как сейчас, то вера становилась непоколебимой. И всё равно, что снег замедляет передвижение, захлестывая ноги лошадей, все равно, что колеса вязнут в хлипкой грязи, в которую превращается дорога под копытами коней. Им есть за кем идти. И есть что защищать.

Глава тридцать седьмая

— Затягивай надежней, а то жалеешь тогда, когда не надо.

— Сидел бы ты в шатре, государь.

— Ага, и пропустить самое веселье. Нет уж, пойду с тобой во главе армии.

* * *

Упрямство короля немало раздражало воеводу. Правитель Сидерима наотрез отказывался руководить атакой издали, вот уж который день срываясь в бой. Как он и предполагал, ассасины навели шороху в стане врага, из-за чего первое нападение принесло удачу армии Садара. Первое сражение длилось до вечерних сумерек, густо покрыв поле боя телами павших. К ночи оба войска отдалились, устроив передышку. Пусть зимние дни и коротки, но и сидериане, и варвары выдохлись, поэтому неделю стояли враждующими лагерями, не решаясь на нападение. Свой рывок Садар совершил. Дальше лобовые атаки не помогут, нужно менять тактику боя. Для этого необходимо отвлечь внимание врага, позволить отряду Азита зайти с фланга, отрезать фланг противника и уничтожить, взяв в кольцо. Дробить, сражаться с разрозненными отрядами, не теряя единства собственных рядов. Легко на карте, но на деле может оказаться не так просто. Но стоит попытаться, воспользовавшись тем, что "невидимым солдатам" удалось значительно проредить командный состав варваров. Хотя там сложно разобраться, кто во главе солдат, а кто простой вояка. Отсутствие мундиров и каких-либо опознавательных знаков легко вводило в заблуждение. Тем не менее, видя, как неорганизованно реагирует враг на нападение, король понял, что его убийцы достигли своей цели. Оставалось не дать им возможности собраться, назначить новых командиров. И вот эта задача оказалась непосильной, поскольку необходима передышка собственным солдатам.

— Возьмешь "невидимых", они отрежут фланг, зайдя им в тыл. Ты же ударишь в лобовую, пока на мне будет основной фронт. Попробуем их разделить, — король делился планами с воеводой. На совете присутствовали все генералы, получая приказы, кому к какому из командующих вступать под начало. Садар пытался ударить с двух сторон, не разделяя войско, насколько это вообще возможно. Он понимал — едва враги увидят брешь, так сразу ринутся туда, увеличивая разрыв. Но этого нельзя допустить. Значит, в "тонкое" место стоит ставить отряд наиболее свежий и опытный. Тогда появится возможность выдержать удар, если варвары все же заметят отделение отряда Разящего от армии.

Тактика сработала, позволив сидеримцам растоптать "откушенный" отряд противника. Но перевеса в силе это не дало. Обе армии погрязли в затяжных сражениях, не сдвигаясь с занятой территории ни на пядь. Неорганизованные варвары были сильны, неудержимы, а главное — им снег не стал помехой. Загорные северяне скорее привыкли к лютым зимам, чем те, что были в Рагарде. И это стало их основным преимуществом. Они не так сильно уставали и, иногда казалось, начинали теснить сидериан. Повторять схему с флангами больше не получалось. Наученные первым опытом, противники Садара тщательно оберегали свои фланги, переходя к сокрушительным контратакам при малейшей попытке их атаковать. Король злился, но ничего не мог поделать. Лишь стоять армией на месте, не пропуская варваров к Таде. Он ждал подмогу из Мадерека. И в тоже время понимал, что они могут прийти позже, чем здесь соберется вся орда вторженцев. Но стиснул зубы и стоял, подавая наглядный пример солдатам. Брал в руки меч, летел в атаку, заражая собственной яростью воинов, следовавших за королем.

— Государь, мы так долго не выстоим, — подвел черту под отчетом генерал, рапортовавший о состоянии своего отряда.

— Обязаны, нам некуда отступать. И я не о переправе Тады. Поймите, если сдадим позицию — проиграем войну. Нам нет пути назад, иначе земли Сидерима обагрятся кровью. Считаете, я зря столько лет оберегал их ото всех, не позволяя преступить границы?! — Садар злился, едва не срываясь на крик.

— Мы выстоим, Величество. Только завтра ты будешь молиться. Я пойду в бой. Кто хочет, тот со мной, лишь под руку не лезьте, — внезапно вмешался Азит, предпочитающий отмалчиваться на советах.

— Ага, герой прям, один всю армию положишь, — скептически хмыкнул государь, здраво оценивая силы воеводы. Да, силен. Если возьмет меч в правую руку, то и сотню положит, не поморщившись, тем более таких, как варвары. Ни выправки, ни тактики, сильны лишь грубой силой и упорством. Такие не соперники Азиту, лучшему мечнику Таридата. Но сотню, а не тысячи.

— Ты что-то там говорил про деморализацию врага? — воевода прищурился, словно испытывая короля.

— И что задумал?

— Стать Разящим. А то я подзабыл, похоже, зачем был создан.

Король пожал плечами, не понимая, что этим собирался сказать Азит. Разве он и так не Разящий, непревзойденный воин, коего никто не сможет победить на землях Таридата? И лишь на следующий день Садар понял, как ошибался. Он поначалу даже не узнал Азита, столь тот преобразился. Вместо стальной кольчуги, лат, воевода был облачен в черный доспех, даже внешне казавшийся настолько легким, что вряд ли мог вообще считаться броней. Но это только зрительный обман для тех, кто не имеет понятия о материале, из которого ковали тончайшую кольчугу. Драгоценность, стоящая королевств, — адамантин. Редкие мастера умеют плавить алмазы, да и где взять их столько, чтобы хватило на доспех? Тем более, на конный. Устрашающая зверюга Разящего оказалась покрыта попоной такого же материала. Плавленый алмаз приобретал сталисто-черный цвет, отчего конь и всадник выглядели мрачно. Азит стоял рядом с лошадью, отстегивая ножны от седла. Легкий ветер шевелил прозрачно-белые волосы на непокрытой голове. Бледная кожа резко контрастировала с доспехом, а Азит подчеркнул общий образ ярко-алым плащом, пришпиленным к наплечникам.

— Зачем же ножны убираешь? — поинтересовался Садар, с любопытством рассматривая воеводу.

— Разящие не зачехляют меч. Пора и мне свой расчехлить, — ответил тот.

Король не понял, что Азит говорил про расчехление клинка в прямом смысле, сочтя эти слова чем-то вроде девиза. И несколько округлил глаза, когда Разящий щелкнул рукоятью, и стальное лезвие поплыло вниз, обнажая более тонкий клинок, угольно-черный, с вкраплениями рубиново-алых рун тайнописи.

— Так ты сражался ножнами?! — не смог сдержать восклицания Садар.

— Именно. Заточенные стальные ножны. Меч Разящих не должен обнажаться в Таридате иначе как для защиты от еретиков, — Азит был столь серьезен, что король не решился расспрашивать подробнее. Но постепенно начал понимать, насколько отличается его воевода от того, кто сейчас собирается в бой. Помимо облачения изменился взгляд, движения стали текучими, змеистыми. Меч в правой руке. До этого момента Азит лишь единожды переложил клинок из левой — когда сражался с Кассимом. И начинало вериться, что этот воин действительно может если не победить, то испугать врагов — столько непримиримой ярости светилось в этот миг в глазах Азита.

Черно-кровавая молния врезалась в ряды варваров, снося всех на своем пути. Разящий был неистов. Над полем битвы, перекрывая крики умирающих, покалеченных, гулким эхом понеслась песня.

— Айдын скакши самад,

Скилим зарад байсук,

Кишим дастар мирад,

Дастука рат айдын…

— Государь, что он поёт? — робко спросил денщик, не отводя взгляда от сражения. На поле битвы происходило невероятное: варвары словно озверели, забыв о прочих воинах, они всем скопом старались повалить Азита, словно других противников не существует. Он сдержал слово, позволив сидеримским солдатам практически без сопротивления убивать варваров. Битва перестала походить на таковую, превратившись в преддверье преисподней. Садар не сводил глаз с Разящего, не успевая уследить за взмахами меча. Клинок свистел и пел, вторя словам того, кто держит его в руке.

— Поёт? Ах да… это древне-таридийский, на нем давно не говорят, лишь жрецы поют некоторые гимны. Слова же… насколько помню:

Отныне я твой меч

Разящий,

Укройся мною как щитом,

Ты жив, но я

Не настоящий,

Живи, пусть я умру

Потом…

— Вы знаете слова, государь?

— Немного, мне Раника когда-то пела. Она воспитывалась в храме, где почитали не только Тарида, но и его брата. У них совсем другая легенда о том, как ушел Азит, и почему Тарид по нему скорбит. А песня… прощальный гимн Тариду.

В этот день победа досталась Сидериму. И всё же враг не был повержен окончательно, хотя с его стороны жертв оказалось в разы больше, чем со стороны сидериан. Тем не менее, варвары были всё еще сильны и многочисленны. Единственный день, когда король не возглавил атаку и вообще не вышел на поле боя, предпочитая наблюдать за происходящим. Один лишь день. Но Садар знал, что завтра обнажит клинок, ринувшись на врага плечом к плечу с Азитом. И так будет до тех пор, пока враг стоит у границ Смирниса.

Возможно, последующие дни принесли бы результат, но не успели. Не громом среди неба, вполне ожидаемо, но орда приблизилась слишком быстро, выслав первое подкрепление отряду авангарда, противостоящему сидерианам.

— Государь, что будем делать? Дня три, и орда подойдет вплотную!

— Сражаться! — прорычал Садар, понимая, насколько безвыходное положение у его армии. Не тот враг, что подпишет капитуляцию, от которого можно откупиться данью, землями. Они пришли забрать всё, уничтожив Таридат.

— Но мы не выстоим! Их десятки тысяч!

— Обязаны! И я не потерплю подобных разговоров, — только и ответил король, надевая шлем. Уже рассвет. Необходимо бросить все силы на то, чтобы проредить ряды варваров за оставшиеся дни.

Они шли в бой обреченно, неистово сражались, понимая, как близок их конец. Уставшая, измотанная бесконечными сражениями армия Садара невольно начала отступать к Таде, ломаясь под натиском врага.

— Государь! Подмога на подходе, Мадерек в неделе пути отсюда! — Посыльный прохрипел это, падая под ноги королю. Загнанная лошадь рухнула раньше, так и не донеся седока до лагеря.

— Неделя… у нас нет недели. Но мы продержимся, — стиснув зубы, процедил Садар.

Король смотрел на вражеское войско, пытаясь осознать, где же кончаются их ряды. Нет, это было невозможно. Казалось, орда растянулась до горизонта. Лихие всадники летели с улюлюканьем, словно гоняли зайца по степи, а не готовились к сражению.

— Дикари. И тем сильны, и тем страшны. Всем спешиться, уходим в лес, там они вынуждены будут сойти с коней. Мы умеем сражаться пешими, в отличие от них, — отдал приказ король, обнажая меч.

Сидериане отходили. Раненные и тыловые уводили лошадей к лагерю на берегу Тады. Если армия придет туда, то за спиной останется река, и зимой-то не замерзающая, а в начале весны и вовсе разлившаяся. Они отступали, оставляя лес полем сражения для тех, кто мог еще передвигаться, поднять оружие и пойти в атаку. Грозная армия Сидерима представляла собой жалкое зрелище. Они проигрывали день за днем, продержавшись лишь пять суток из отведенной недели.

Засевшие в кустах ассасины осыпали приблизившихся варваров градом стрел и дротиков, вынуждая спешиваться, прикрываться щитами. Едва враги рассыпались, основной отряд, возглавляемый королем, ринулся в атаку. Наверное, Садар никогда еще не сражался столь яростно, столь неистово. Собрав волю в кулак, он вспомнил позабытые уроки и словно вдохнул саккара, опьяненный самой схваткой бросившись на противников. То ли для устрашения врагов, то ли для поддержания собственного духа, государь поймал ритм и принялся подпевать Азиту, сеющему смерть вокруг себя. Варвары давно смекнули, что если концентрироваться только на Разящем, то сидериане больно жалят, нещадно прореживая ряды врагов. С другой стороны, если оставить без должного внимания беловолосого исполина, то потери будут не меньшими, чем от остальных. Песнь замолчала лишь на миг, и воевода невольно вскинулся, потеряв голос короля. И взвыл, бросившись к Садару.

— Жить буду, сражайся! — сдавленно выкрикнул король, закрывая ладонью окровавленную грудь. И продолжая вести за собой солдат, невзирая на рану.

Было за полдень, солнце вышло из зенита, начав свой путь к закату, когда со спины сидериан послышался радостный крик дозорных:

— Мадерек!

Они прибыли вовремя, чтобы не дать погибнуть выдохшимся солдатам Сидерима, чтобы сменить их на поле боя, сдерживая врага на подступах к Тадаску. И их было ничтожно мало в сравнении с числом варваров. Понимали это и Садар, и полководец, приведший армию южан. С трудом сдерживая натиск, объеденная армия Таридата отступала к краю леса, к Таде. Им удалось всего лишь затормозить варваров, замедлить продвижение к границам, но не остановить.

Сражение на берегах реки длилось третий день. Таридийцы отчаянно хватались за оставшуюся площадку, понимая, что скоро их сметут в бушующие весенним паводком воды Тады. Они стояли насмерть, вгрызались в землю, не отступая ни на пядь. А смерть подходила все ближе, все неотвратимее казала свое безобразное лицо, грозя огнем и кровью землям Таридата.

— Нам не выстоять. И песня не поможет, прекрати, Азит, — Садар готовился к очередной атаке на рассвете. Он продолжал сражаться, несмотря на ранение, которое считал царапиной, хотя клинок вошел под ребра, и лишь невероятное везение спасло монарха, и органы остались неповрежденными.

— Да не пою я, чудится тебе, — зло огрызнулся воевода.

— Но я же слышу…

Вскоре услышали и остальные. Монотонный гул разнесся над землей, ввергая варваров в смятение. Первым опомнился Азит, закричав во весь голос:

— Отступаем! Все в Таду, вплавь, на крыльях, как хотите!

Воевода суетливо забегал по лагерю, подгоняя солдат.

— Азит, но разве Разящие не на нашей стороне? — спросил король, не понимая таких действий. И всё же торопился вслед за Азитом. Всем и без слов стало понятно, кто именно ударил в тыл врагам, которые мгновенно позабыли о существовании таридийцев.

— На нашей, но когда поймут — поздно будет. Сам знаешь, что такое — упиваться боем!

— В Тадаск! — уже скомандовал король, понимая лучше других, сколь сокрушительна мощь движется на них, попутно уничтожая все на своем пути.

К вечеру всё закончилось. Каждый из солдат на всю жизнь запомнит, как они бежали через реку, стремясь хотя бы не столкнуть друг друга с переправы. Бросали все: оружие, коней, поклажу. А на берегу собирала свое страшное пиршество смерть, к закату обозначившись тремя сотнями Разящих.

— Непостижимо. Всего три сотни человек способны за день сокрушить орду, — Садар отказывался верить в происходящее. — Скажи, Азит, а зачем Мечу нужен господин?

— Как это зачем? А кто молиться будет за него, пока Разящий убивает варваров? Убийство — зло. Они наши грехи отмаливают, — пожал плечами воевода, буднично поясняя королю, казалось, столь очевидные вещи.

— Молиться?

— Ну да. Вот ты из меня сделал грешника.

Глава тридцать восьмая

Отныне я — твой меч,

Покуда время не сомкнет нам веки,

Познав вкус яда твоего

И восхитившись им навеки…

* * *

Сидерим, год 2591

К зиме последствия ранения дали о себе знать, обострившейся болью в грудной клетке. Такое перемещение недуга лекари аргументировали тем, что задета селезенка, оттого возвратная боль сместилась выше. Садар не жаловался, молча принимая лекарства и стараясь больше времени проводить в постели и просто прогуливаясь по саду. Лоскутное государство работало как слаженный механизм, наконец-то дав монарху возможность отдохнуть. Он всё чаще усаживался на низкой скамейке у окна, всматриваясь вдаль. Словно считал потери, словно мысленно пытался дотянуться до тех, кто больше не идет с ним по одному пути. Азита это беспокоило намного больше, чем вердикты врачевателей. С недугом тела можно справиться, не так уж король слаб. Но что делать с недугом души? Какая нужна сила, чтобы справиться со скорбью по ушедшим? Их оказалось слишком много. Последняя война значительно проредила число жителей Сидерима и присоединённых территорий. И это не считая тех, кто отравленным кинжалом вошел в сердце Садара, нанеся неизлечимую рану своей гибелью. Те, кто были рядом, несмотря на вздорный нрав, жестокость, а порой и несправедливость. Кто закрывал собой во времена невзгод, становился щитом и мечом, подпитываясь всего лишь верой в короля. В такие моменты Разящий присаживался рядом на пол, и, обняв колени государя, утыкался в них лицом.

Сразу после Белых Недель прибыло посольство Рагарда. Обезглавленная империя являла собой жалкие руины. Страна нуждалась в управлении. С этим вопросом они и пришли к Садару, напоминая о том, что сын его женат на единственной законной наследнице северян. Послы были растеряны, смотрели в пол, пытаясь сказать главное. У принцессы Эльгии будет сын. Король не стал затягивать аудиенцию, дав согласие на регентство Эрдара в северной империи до совершеннолетия внука. Всем присутствующим стало понятно, что государства объединяться, когда сын наследницы взойдет на трон. Если не раньше стараниями регента.

— Как назовете новую империю, король Садар? — немного замявшись, всё же поинтересовался глава посольства.

— Когда время придёт, тогда и решу, — ответил правитель, немного склоняя голову, дав понять, что разговор окончен.

Он не спал всю ночь, ворочался и кашлял. Надрывно, раздирая горло сухими хрипами. Горячка. За две недели ослабел настолько, словно таял. Врачеватели разводили руками, не понимая, как старая рана могла настолько навредить. На утро Разящий обратил внимание на бурые пятна на подушке. Кровавый кашель.

— Это не рана, — решил наконец-то вмешаться Ларминиз, чьи познания в медицине иногда во многом превосходили придворных лекарей. — Это чахотка. Он заразился еще во время войны с варварами, но настолько сильна воля короля, что болезнь долгое время не проявлялась.

— Ты знаешь, как это лечить? — потухшим голосом спросил Азит.

— От неё нет лечения. Увы, это конец, — жрец пытался говорить спокойно, но голос выдал его, задрожав.

В опочивальне короля воцарилось молчание.

Азит больше не покидал спальню Садара. Король сгорал на глазах, а верный пёс старался насмотреться на умирающего… умирающую возлюбленную. Он молчал, ни с кем не говорил, не отвечал лекарям, приходившим справиться о самочувствии монарха. Казалось, он и сам погас, настолько стал малоподвижен. Взгляд застыл. Живыми оставались руки, тревожно сжимающие ладонь Сейдар.

Она очнулась под утро. Разящий сразу догадался, кто именно сейчас господствует в этом измождённом теле. Повернула голову, поймала воспалённый взгляд не спавшего уж несколько ночей подряд Азита.

— Ты был любим мной много больше, чем другие…

Она успела это прошептать, а он успел услышать, прежде чем уста её сомкнулись, чтобы замолчать навсегда. Сталисто-серый взгляд остекленел.

Весть о смерти короля разнеслась по столице мгновенно. Приспущенные флаги украсились белыми камелиями — цветами скорби по ушедшим.

— Король умер. Да здравствует король!

Эрдар слушал ритуальную фразу и всё ещё не мог поверить, что его отца, короля Садара, величественного владыки больше нет. Такие ведь не умирают, они бессмертны. Сколько раз правитель Сидерима стоял на краю гибели и выходил победителем из игры со смертью? Невольно вспоминалась королева Раника, так вовремя пригубившая бокал, уберегая мужа и монарха от яда. Эрдар стоял растерян, молчалив, когда прислуга доложила, что прибыли гонцы из Белой Цитадели.

— Зовите.

— Ваше Высочество, — начал жрец, увидев венец наследника на принце. Значит, успели, еще не коронован. — От нашего Наставника к вам два послания. Одно является документом, составленным прежним Наставником, его надлежит распечатать по смерти короля Садара. Второй же пергамент — личное письмо вам от отца Кирита. Его приказано отдать одновременно с документом.

— Его Величество, король Садар, скончался этим утром. Вы что, предчувствовали это? — с горечью в голосе спросил Эрдар.

— Нет, мы отправились в путь, как только узнали, что правитель болен.

"Его Величеству, Эрдару Сидеримскому в присутствии святых отцов как представителей наставника.

Данным документом, я, отец Кирит, Наставник Белого Ордена милостью отца нашего Светлейшего Тарида подтверждаю:

Эрдар Сидеримский является единственным законным наследником империи Мадерек. Он есть никто иной как сын Азита Мадерекского, сына императора Нагириеза Первого, и родной брат покойного ныне императора Нагириеза Второго. Матерью же является принцесса Сейдар, единственная наследница погибшего рода правителей Сидерима, скрывавшаяся под именем своего брата-близнеца, принца Садара. Её право на сидеримский трон неоспоримо, так, как и право её сына Эрдара. Будучи в Сидериме, я, отец Кирит, милостью Светлейшего Тарида, Наставник Белого Ордена, узаконил брак Азита и Сейдар. Исходя из этого, Эрдар Сидеримский является законным и полноправным наследником обоих государств.

Милостиво прошу Белый Орден и ныне правящего Наставника поддержать моё решение и помочь в возведении на трон Мадерека принца Эрдара. Надеюсь, посмертные прошения всё еще чтятся так же, как и ранее.

Милостью отца нашего Тарида,

Отец Кирит"

В тронной зале наступила тяжелая тишина, едва жрец закончил чтение документа. Попытавшись совладать с собой, Эрдар дрожащими руками распечатал письмо и принялся лихорадочно пожирать строки глазами.

"Милый мальчик, я понимаю, какие чувства тебя станут одолевать, едва узнаешь правду. Я стар и вряд ли доживу до того дня, когда это случится. Поэтому свои последние дни решил посвятить тебе и твоей матери, королеве Сейдар. Прежде чем обвинять её во лжи, оглянись вокруг и подумай, что оставила она тебе, что сделала ради своей отчизны, год за годом всё больше возвеличивая Сидерим. Невольно она стала тем, на кого я возлагаю большие надежды, чем на императоров, которым служил прежде. Она так близко подошла к исполнению моей мечты, что я не мог не восхищаться. Объединённый Таридат. Надеюсь, если она всё же не успеет, то ты завершишь этот путь за неё. Уверен, они были хорошими родителями, настолько, насколько это вообще возможно правителям и королям. У императора Нагириеза нет наследников. Тот, кто взошел на трон, не имел на него законного права. Визирь же противиться не станет. Прими от меня в подарок Мадерек. Верую, ты справишься и станешь правителем не худшим, чем твоя мать. Она была великой женщиной, самоотверженно положившей себя на алтарь служения Сидериму. Надеюсь, ты поймешь её и простишь.

С верой и надеждой,

Отец Кирит"

Слёзы, колючими иголками прорезали глаза, вычерчивая путь по скулам. Эрдар не смог сдержаться. С каждой строкой, с каждым словом всё больше и отчетливее понимая, через что пришлось пройти его родителям. Слова застряли комом в горле, вырываясь рыданиями. Принц пал на колени, закрывая лицо руками. Письмо выпало из непослушных пальцев, скользя по отполированной кладке мозаичного пола. Отец Ларминиз склонился и поднял пергамент, пряча его от лишних глаз. Ему не нужно заглядывать в написанное, он и так знает, что мог сказать Эрдару Кирит.

— Надень на неё платье в последний путь. Она заслужила хоть в этот миг быть той, кем не посмела быть при жизни, — сказал жрец Азиту, понимая, что тот никому не позволит прикоснуться к королеве. Разящий воспалёнными глазами туманно посмотрел на Ларминиза. Тот объяснился:

— Да, все уже знают. Никто вас не осудит.

Помост, сложенный из абрикосовых поленьев, пропитанных ароматическими маслами. Погребальный костёр для королевы. Азит прошел через площадь, следуя от дворца. На его руках покоилась Сейдар, бережно прижимаемая к груди. Разящий, облачённый в белые одежды, с перекинутым через плечо небесно-голубым плащом, поднялся на помост. Россыпи звёзд, обрамленные короной из мечей, изображали герб империи Мадерек. Неприкасаемый опустился на колени и усадил возлюбленную так, что стал для неё спинкой трона. Она была в королевском подвенечном платье, дополненном алой накидкой с гербом Сидерима. Собравшиеся проводить королеву в последний путь недоумевали, ожидая, когда главнокомандующий спустится с помоста и принц Эрдар поднесёт факел, приступив к ритуалу погребения.

— Он не уйдет. Не оставит её, — неожиданно произнёс Ларминиз, чем поверг присутствующих в еще большее недоумение, граничащее с шоком.

— Он не хочет, чтобы её похоронили? — осторожно спросил кто-то из придворных за спиной жреца.

— Нет, он хочет уйти вместе с ней.

После этих слов Эрдар побледнел. Факел задрожал в его руке. Растерянный смятенный, принц точно не мог заживо сжечь отца.

— Ваше Величество, в определённых ситуациях Верховный жрец страны имеет право схоронить правителя. Позвольте мне, — еще осторожнее, чем прежде, произнес Ларминиз.

— Но… как же так?! — в голосе наследника задрожали не слёзы, сдерживаемые рыдания.

— А тут никак иначе, — только и ответил жрец, вынимая из онемевших пальцев факел.

Он подошёл к помосту, поднося огонь. И Ларминизу показалось, что Разящий благодарно улыбнулся, прикрыв глаза.

Не было ни плача, ни стенаний. Это погребение в отличие от всех происходило в полной тишине. Жаркий огонь мгновенно обхватил промасленные поленья погребального костра. Языки пламени заплясали по белоснежному платью королевы, легкими взмахами плавя полупрозрачную вуаль. Огонь обнял Сейдар, разделяя эти объятия с Азитом, всё также прижимавшему свою возлюбленную к себе. Жар побежал по его одеяниям, мгновенно вспыхивая на прозрачных волосах, закручивая их и плавя. Разящий не проронил ни звука, лишь скорбь, смешанная с надеждой застыла не его лице. Он уходил из мира молча. Вслед за любимой.

Велик и могущественен город Сидерим, столица величественнейшей из империй. Горды и прекрасны его дворцы, шпилями башен задевающие облака. Несокрушимы, неприступны крепостные стены, хранящие покой сидериан. Пышны сады и широки дороги. Светла, величественна главная площадь столицы, среди которой одиноко возвышается хрупкий обелиск, острием меча уходящий в небо. Единственная надпись на постаменте, символизирующем рукоять клинка, начертанная некогда собственноручно красным жрецом, гласит:

"И всё же ты объединила Таридат!"