Русский живописец и реставратор, иконописец, мастер портретной живописи. Народный художник РСФСР, действительный член Академии художеств СССР (1958 г.), народный художник СССР (1962 г.). Лауреат Сталинской (1952 г.) и Ленинской премий (1963 г), на Всемирной выставке в Брюсселе был удостоен золотой медали (1958 г.).

«Я художник не только по призванию, но и по рождению», – говорил о себе Павел Дмитриевич Корин, и в словах этих нет ни грамма преувеличения. Родился он 8 июля 1892 г. во всемирно известном селе Палех и принадлежал к династии потомственных иконописцев, чья история прослеживается по документам и иконам с XVII в. Семья, несмотря на то что имела собственную мастерскую, была небогата, и мальчик с детства познал все тяготы крестьянского труда: ухаживал за скотом, помогал в поле и на огороде. Но вместе с тем Корины были людьми образованными: отец выписывал произведения Тургенева и Гейне, журналы «Нива» и «Живописное обозрение», мать всем развлечениям предпочитала чтение; старшие братья, помогавшие отцу в иконописи, хотели выучиться на художников. Сам Павел в 11 лет окончил сельскую школу и по традиции продолжил учебу в палехской иконописной школе под руководством Е. Стягова. Познавал Корин семейное мастерство с удовольствием – растирал краски, писал фоны для икон и образов, – и считался одним из лучших учеников, а через пять лет получил звание мастера-иконописца. Однако чувствовал он себя, словно со связанными руками, все больше задавался вопросом, мучившим с детства: почему художники, чьи репродукции и литографии видел в журналах, пишут совершенно иначе, нежели в Палехе. Вскоре Павел понял, что искусство иконописи просто не позволяет ему выразить все то, что он чувствовал и видел. Так юный художник в 1908 г. принял решение уехать на учебу в Москву.

Первое посещение Москвы оказалось для Корина неплодотворным, и он вернулся в Палех, а единственное, что запомнилось из поездки, – Третьяковская галерея, где иконописец впервые ощутил подлинный трепет от встречи с искусством. Но судьба его словно была предрешена: вскоре случай свел Павла с московским художником К. Степановым, который, разглядев в юноше неограненный талант и жажду работы, пригласил его в иконописную палату Донского монастыря, а уже в 1911 г. на ее выставке Корин представил свое произведение. Там молодого живописца приметил Михаил Васильевич Нестеров, ставший его добрым гением. Вместе с ним Павел принимал участие в росписи церкви Покрова Богородицы Марфо-Мариинской обители, переняв у живописца строгую технику, сдержанность колорита и, одновременно, экспрессию рисунка. В Марфо-Мариинской обители Корин встретил и свою будущую жену Пашеньку Петрову, бывшую там воспитанницей. Впоследствии Прасковья Тихоновна стала реставратором, принимала участие в работе мужа, а после смерти Павла Дмитриевича сохранила его произведения для потомков.

С подачи Нестерова художник А.Е. Архипов начал готовить Павла к поступлению в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, и в 1912 г., пройдя огромный конкурс – 30 человек на место, – он был принят. Молодой человек был жадным до знаний и весьма усердным учеником крупнейших мастеров К. Коровина и С. Малютина. Последний как-то заметил о стиле Корина: «Рисуй, рисуй, Рафаэлем будешь…» И действительно, сравнивая работы двух художников, можно найти немало общего: одинаковое спокойствие фигур, одухотворенность лиц, которые в портретах зрелого Корина похожи скорее на иконописные лики. Но несмотря на то что, по словам Коровина, Павлу был дан «дивный дар рисования», его первая самостоятельная, дипломная работа «Франческа да Римини. Данте в аду» не сохранилась: Корин сам уничтожил картину, потому что наставник назвал ее крайне неудачной. Через два года по окончании училища Корин был удостоен звания классного живописца, а вскоре после этого Малютин пригласил бывшего ученика ассистировать ему в Свободных художественных мастерских. Через полгода Павел стал там преподавателем рисунка и живописи.

Есть разные сведения, с какими настроениями Корин встретил революцию 1917 г. Ни в те бурные, изменчивые 1920-е гг., ни в дальнейшем он не создал ни единой картины, прославляющей новый строй, власть перемен, мощь великой социалистической державы, как делали это многие его коллеги. Однако и в эмиграцию Павел Дмитриевич не уехал. Его выбор казался золотой серединой – не отрекаясь от своих прежних идеалов, выжить среди начавшихся гонений на старый мир. Корин работал с «Окнами РОСТА», создавая агитплакаты по эскизам своих друзей по училищу Маяковского и Бурлюка, рисовал коммунистические транспаранты и лозунги, но одновременно в мастерской на Арбате в атеистических Советах появлялись на свет прекраснейшие, словно светящиеся изнутри иконы, портреты частных лиц и милые сердцу художника палехские и московские пейзажи («Палех», «Москва с Ленинских гор», панорамная «Моя Родина»). Павел Дмитриевич не только учил талантливую молодежь рисунку в Музее изящных искусств (1926-1931 гг.), но продолжал сам усердно и много учиться: в течение двух лет работал в анатомическом театра 1-го Московского университета, чтобы видеть будущие полотна взглядом не только живописца, но и врача; в Музее изящных искусств делал копии с классических образцов, занимался обмерами слепков скульптур Древней Греции, Рима и эпохи Возрождения. Он путешествовал по северу России, посетил Вологду, старую Ладогу, Ферапонтов монастырь, Новгород, где изучал росписи в соборах и церквах, делал зарисовки церковной утвари, фресок старых мастеров Андрея Рублева, Феофана Грека, Дионисия…

Еще в 1920 г. в записной книжке Корина появилось упоминание о задуманной, но так и не осуществленной картине на религиозную тему «Благослови, душе моя, Господа». Возник этот замысел, скорее всего, под влиянием картины А. Иванова «Явление Христа народу». Вообще, Иванов был, пожалуй, единственным подлинным кумиром Корина из отечественных живописцев. Он говорил об Александре Андреевиче: «Вот что значит быть художником! Иванов – самоотверженность и благородство, стремление к истине. Светоч жизни – Иванов. Картина его – школа мастерства, школа великого духа». Кропотливая работа по копированию «Явления…» в размер подлинника продолжалась пять лет, и все это время не отпускали душу Павла Дмитриевича тяжкие думы о судьбе исчезающего в чекистских застенках, гонимого русского духовенства – «За всю Церковь нашу переживал, за Русь, за русскую душу…» Так он шаг за шагом приближался к созданию первой из трех самых известных своих картин.

1925 год стал переломным: скончался патриарх Московский и Всея Руси Тихон, и Корин делал зарисовки на похоронах в Донском монастыре, которые легли в основу нового полотна. Он и название дал ему заранее – «Русь уходящая», объясняя это так: «Для меня заключено нечто невероятно русское в понятии "уходящее": когда все пройдет, то самое хорошее и главное – оно все останется». (Однако имеются сведения, что название это дал картине Горький, а сам художник назвал ее куда более жестко и неумолимо – «Реквием».) Восемь лет ожесточенной, изнуряющей душу и тело работы, и вот они все, исполненные в небогатой контрастной, черно-коричнево-серо-белой гамме: «Схимница из Вознесенского Кремлевского монастыря в Москве», «Отец Сергий Успенский-старший», «Схиигумен Митрофан и иеромонах Гермоген», «Отец и сын Чураковы» – резчик по дереву и реставратор, непреклонность духа и мечтательность, две русские судьбы, о которых Павел Дмитриевич скажет: «В этих двух я верю». Далее шли «Архимандрит», «Митрополит Ленинградский Пимен» и «Митрополит Трифон», замученные молоденькие монахи и монашки, слепые и калики, сирые и убогие… Это была Русь Корина, Русь уходящая… Все портреты и наброски должны были превратиться в великое, поистине пророческое произведение искусства, да так и остались разобщенными, с лишь наметившимися связками, чудом сохраненными «Этюдами», потому что не посмел художник воплотить в картине неоконченную, недовыстраданную мысль…

Но все эти годы, несмотря на безусловный талант, сквозивший в любом из полотен, Корин оставался бедным безвестным художником, ютящимся с Прасковьей Тихоновной и братом Александром на чердаке-мастерской под самым небом. Жил он уединенно, но коллеги-художники, знающие о мастерстве Павла Дмитриевича, рассказали о нем А.М. Горькому, защитнику и опекуну талантливой интеллигенции. Их судьбоносная встреча состоялась 3 сентября 1931 г., и писатель, пораженный увиденным, предложил Корину поехать с ним в Европу для знакомства с лучшими образцами эпохи Возрождения. Италия, позже, в 1935 г., Франция… Художник ни на секунду не расставался с альбомом для зарисовок. Когда-то он говорил жене: «Мне хотя бы на мгновение увидеть Микеланджело, хотя бы пройти мимо фресок Рафаэля», – а теперь его мечта была осуществлена, и Корин писал из Рима: «Хожу здесь… и все вспоминаю Иванова…, как он любил Рафаэля, как его изучал! Иванов жил в "высокой тишине Рима" (это его выражение) 28 лет!» Сам художник с 1933 г. и до конца жизни жил в отведенном для него стараниями Горького огромном доме-мастерской (ныне дом-музей Корина) на Девичьем поле в «высокой тишине Москвы».

На даче у Алексея Максимовича в Сорренто в 1932 г. был написан первый «официальный» портрет Корина – портрет писателя. Он очень боялся браться за эту работу, потому что многие художники писали Горького – и все неудачно. Долго присматривался Павел Дмитриевич к Горькому, создавая образ из мельчайших деталей, потом так же долго длились натурные сеансы – и вот вырисовалась неестественно высокая фигура писателя на фоне прекрасно прописанного волнующегося моря и неба, волосы чуть подняты ветром, рука крепко сжимает палку, взгляд то ли серьезен, то ли грустен, то ли просто задумчив: «Всем нравится. Сам Алексей Максимович доволен. Вот его слова: "Много с меня писали, и все неудачно, ваш портрет удачный…"»

После смерти Горького Павел Дмитриевич три года не мог прийти в себя. Силы и желание творить вернулись к нему лишь в 1939 г., когда Комитет по делам искусств дал ему заказ на написание целой галереи портретов выдающихся деятелей советского искусства. Так раскрылась еще одна грань дарования художника, казалось, он проникал в самую душу своих моделей, видел их сильные и слабые стороны, и поэтому для каждого портрета характерны индивидуальная цветовая палитра и акцентирование какого-либо признака, наиболее точно характеризующего личность. Учитель и друг художника М.В. Нестеров написан в момент жаркого спора, изо всей его фигуры, стремительно подавшейся вперед из кресла, изливается неукротимая жизненная энергия, и нет никакого намека на старческую немощь. Строго и непреклонно смотрится на холодном сером фоне театрального занавеса В.И. Качалов. Артист запечатлен в полный рост, и даже застывшая поза не может скрыть вдохновенного порыва. Колоритный, динамичный, прорисованный яркими красками, глубоко задумавшийся скульптор С.Т. Коненков выглядит необычайно ярко и мощно, даже дико – столько чувств самого Корина вложено в этот портрет.

Кисти художника также принадлежат портреты Н. Пешковой, А. Толстого, Н. Гамалеи, Ф. Толбухина, Л. Говорова, К. Игумнова. Последний является одним из самых замечательных и тяжелых по исполнению среди образов, созданных Павлом Дмитриевичем: профиль пианиста писался в одном месте, рояль, на котором он играл, – в другом. И руки, тщательно, любовно выписанные в движении по клавишам руки, которые, по словам Корина, являются таким же зеркалом человеческой души, как и лицо. Вообще, нелегко приходилось моделям, позировавшим художнику. Он, считавший рисование по памяти «болезнью живописи», предпочитал натурные сеансы, и количество их порой доходило до 50. Но «мучение» того стоило, и не было недовольных результатом. Один из самых страшных людей того времени Г.Г. Ягода отблагодарил Павла Дмитриевича деньгами, фотографией с портрета и личной защитой. Драматический актер Л.М. Леонидов сказал Корину: «Вот когда через много лет будут писать об актере Леонидове, пусть поглядят на этот портрет. Спасибо вам». Маршал Г.К. Жуков сделал официальное заявление о своем портрете: «Председателю Комитета по делам искусств М.Б. Храпченко. Мой портрет, написанный тов. Кориным П. Д., я считаю, выполнен хорошо. Он правдиво отражает действительность. Г. Жуков».

Пришло и признание. В 1958 г. за портрет художника М.С. Сарьяна Корин получил золотую медаль на Всемирной выставке в Брюсселе, а в Советском Союзе ему было присвоено звание народного художника РСФСР и действительного члена Академии художеств СССР (народный художник СССР – 1962 г.). Пятью годами позже за портреты М. Сарьяна, Р. Симонова, Кукрыниксов и художника Р. Гуттузо (написан во время второго путешествия по Италии) Павлу Дмитриевичу была присуждена Ленинская премия. В 1965 г. по личному приглашению А. Хаммера в Художественной галерее Нью-Йорка была организована персональная выставка 50 работ Корина, прошедшая с огромным успехом.

В нелегкие годы войны Павел Дмитриевич, конечно же, не смог остаться в стороне от людского горя и надежд. Так появился триптих «Александр Невский», представленный в 1943 г. на Всесоюзной художественной выставке «Героический фронт и тыл». Из трех частей – «Северная баллада», «Александр Невский» и «Старинный сказ» – наиболее известна центральная. Мощная высокая фигура, опирающаяся на двуручный меч, спрятанный в ножны, пронизана «непокорным духом нашего народа» и словно бы предсказывает будущую победу, дарованную Нерукотворным Спасом, чей лик изображен на хоругви за спиной Александра.

В 1941-1947 гг. художник по заказу правительства выполнял эскизы и картоны фриза «Марш в будущее» для Большого зала Дворца Советов. Однако это аллегорическое, неведомое «светлое будущее» не вызывало у Корина никаких ассоциаций с реальными образами, и работа так и не была завершена. Может, именно благодаря тяге к родной земле и людям нашли прекрасное воплощение работы Павла Дмитриевича в декоративном искусстве. Исполненные им монументальные мозаичные панно, изображающие воинские подвиги русского народа со времен Александра Невского и Дмитрия Донского до Парада Победы 1945 г. по сей день украшают станции «Московской кольцевой линии» метро. За эти работы в 1952 г. художник был удостоен Сталинской премии. Ему принадлежит также исполнение эскизов витражей и мозаик для станций «Новослободская» и «Арбатская», мраморный фриз на «Смоленской», оформление актового зала Московского государственного университета.

Проявил себя Корин и как прекрасный педагог (Московский государственный художественный институт им. Сурикова, 1949 – 1950 гг.), но всемирную известность принесла ему не живопись даже, а скорее долгие годы, отданные кропотливому искусству реставрации. В течение 27 лет он возглавлял реставрационную мастерскую Государственного музея изобразительных искусств им. Пушкина, а с 1960 по 1964 г. – Государственную центральную художественно-реставрационную мастерскую им. Грабаря. Павел Дмитриевич участвовал в реставрационной промывке культовой для себя картины «Явление Христа народу» и реставрации панорамы Ф.А. Рубо «Бородинская битва». Через его бережные, любящие руки прошли сотни полотен Государственной Третьяковской галереи и Государственного музея изобразительных искусств им. Пушкина. Десять лет жизни было посвящено трудоемкой реставрации испорченных водой бесценных картин западно-европейских мастеров живописи из собрания Дрезденской галереи… Это был поистине титанический труд!

В 1966 г. Корин приступил к работе над своим последним произведением – грандиозным триптихом «Сполохи», посвященным героям-защитникам древнерусской земли, но успел написать только центральную часть – раненого князя Даниила Галицкого. Весной следующего года он ездил в родной Палех, словно предчувствуя близкую кончину. 22 ноября 1967 г. великий художник умер.

В одной из его записных книжек времен поездки в Париж и работы над эскизами к «Руси уходящей» есть такие слова: «Боже мой! Неужели и мне закрыт путь к Великому Искусству? Понимая всю пошлость и низость падения, неужели и я должен свалиться туда? Боже! Как же, как же подняться к высотам чистого искусства? Слышите ли Вы меня, Великие? Кричу Вам, зову Вас, помогите, помогите, помогите!!! …Как я остро ощущаю Гений у других и преклоняюсь перед ним. Боже, неужели у меня нет этого пламени? Тогда не стоит жить…» Кажется, что в них и заключена вся душа Корина, сгоревшего в благородном пламени духа и любви к своему народу, по совести причислившему его к сонму гениев русской живописи XX столетия.