Художник крестьянской России. Жанровый живописец, пейзажист, график, иллюстратор книг, работавший в стиле «русского импрессионизма». Народный художник СССР. Лауреат Сталинской (1946 г.), Ленинской (1966 г.) премий и Государственной премии им. И.Е. Репина (1972 г.). Награжден двумя орденами Ленина.

Неизбывное счастье бытия, неизъяснимое чувство Родины изливается с картин Пластова. Художник был частью той России, которая на его глазах уходила в прошлое. Одна из его последних крупных работ так и называлась «Из прошлого» (1969 г., Государственная премия им. И.Е. Репина). Все просто, естественно и так значимо, что картинка короткого отдыха крестьянской семьи превращается в изображение святого семейства. Художник словно перенес на холст частицу рая на земле. Хотя, конечно, трудно признать, что жизнь крестьян может быть похожа на райскую, но на картинах Пластова нет диссонанса между изображением тяжелого труда и благодатью окружающего мира. Все проникнуто гармонией извечного единения человека с природой. Повсюду любовь к земле и человеку, на ней рожденному, ее обихаживающему и в нее уходящему в свой срок.

Знаменитый художник имел мастерскую и дом в столице, но так и не стал москвичом. Его постоянно тянуло в родное село Прислониха Симбирского уезда (ныне Ульяновская обл.). Именно здесь 30 января 1893 г. он родился и навеки полюбил эти земли, пашни и луга, холмы, к которым прислонилось село, за что и получило свое название. С детства Аркадий принимал мир как чудо, как дарованную свыше красоту, а главное – умел видеть ее. Этот дар перешел к нему по наследству: семейство Пластовых было богато художественными традициями. Его дед и прадед были известными в своих местах живописцами. По проекту Григория Гавриловича были построены Богоявленский храм (входит в комплекс пластовского музея) в Прислонихе и церкви в окрестных селах. Он вместе с сыном Александром расписал прислонищенскую церковь, и некоторые из этих икон сохранились и поныне. Впоследствии Пластов писал в своей «Автобиографии»: «Как зачарованный, я во все глаза смотрел, как среди розовых облаков зарождался какой-нибудь крылатый красавец-гигант в хламиде цвета огня, и мое потрясенное сердце сжали спазмы неизъяснимого восторга, сладостного ужаса. Тут же я тогда взял с отца слово, что он купит, как перейду в семинарию, вот таких же порошков, и я натру себе этих красных, синих, золотых, огненных красок, а дальше буду живописцем и никем больше».

Именно в этом храме был псаломщиком отец Аркадия, Александр Григорьевич. Он мечтал видеть сына священником и поэтому отдал его в девять лет в Симбирское духовное училище, а по его окончании – в семинарию. Однако рано пробившийся художнический дар Аркадия был отмечен учителем рисования и замечательным художником-акварелистом Д.И. Архангельским. Он разгадал в подростке будущего мастера. До конца своих дней Пластов был благодарен этому человеку и чтил его.

Получив благословение духовных наставников, Аркадий избрал то, что ему было предназначено судьбой. Он отправился в Москву, где вначале учился в Строгановском училище (1912-1914 гг.), а затем окончил скульптурный курс в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, параллельно изучая живопись. В эти годы начинающий художник испытал большое влияние «русского импрессионизма», и не потому, что это было в моде – просто ему был близок этот пронизанный светом и воздухом стиль.

Сразу выбиться в «известные художники» Пластову было не суждено. Революционный авангард он не признал и с 1917 по 1925 г. практически безвыездно жил в родном селе. Как «грамотный» он занимался различными общественными делами, а как художник главным образом работал над политическим плакатом. Из всего, что Аркадий Александрович писал для души, к сожалению, сохранились только великолепные иллюстрации акварелью, карандашом и тушью к рассказам А.П. Чехова (1920-1927 гг.). Все остальное было уничтожено пожаром.

Пластову было уже 38 лет, когда он оказался в положении начинающего: ни крыши над головой, ни картин. «Я прожил долгую жизнь, и жизнь всяческую. И чем дольше живу, тем все более и более убеждаюсь, что если бы на заре моей юности… я предался какой-то расслабленности, чувству бесперспективности, естественному в иные моменты, по мнению иных, чувству усталости, скуки, вялому раздумью, я был бы давным-давно смят и раздавлен неисчислимым количеством всяких обстоятельств и преград жизни, без следа, мутной тенью растаял бы в сутолоке этой жизни». К тому же, кроме творчества, он нес ответственность за семью. Его жена, Наталья Александровна, была из дворянской семьи. Но после революции у фон Виков конфисковали все имущество и заставили покинуть дом. Лишенные всех гражданских прав, они приютились у родственников в Симбирске, торговали спичками, газетами, но все равно голодали. Наталья Александровна прислуживала в церкви и уже собиралась уйти в монастырь, когда ее повстречал Аркадий Александрович. В 1925 г. они поженились, и Пластов перевез всех в Прислониху, оградив тем самым от репрессий. Его супруга своих дворянских корней не демонстрировала, и ее происхождение выдавала только великолепная эрудиция и французский язык. В их доме царил православный, полудворянский-полукрестьянский уклад, который и стал необходимым условием для спокойной и успешной работы художника.

Но Пластову всегда приходилось остерегаться властей. В 1929 г. он все же попал в руки НКВД, и спасло его только заступничество крестьян. С тех пор Аркадий Александрович вел себя осторожно, опасаясь за жену и сына Николая. Он вынужденно делал заказные работы, считая, что настоящая живопись ничто не может прославлять. Картины, воспевающие радость колхозного труда, по искренности ничем не отличаются от труда крестьянского, разве что «кусочек» настоящей жизни вставлялся в рамку соцреалистической схемы: «Колхозный праздник» (др. название «Праздник урожая», 1937 г.) шумел под портретом Сталина и обилием транспарантов. А когда начались нешуточные гонения на людей искусства и под удар попали такие мастера, как М. Зощенко, А. Ахматова, Д. Шостакович, С. Прокофьев и другие, кто-то посоветовал Пластову написать картину о вожде революции. Так появилось полотно «Ленин в Разливе». Произведение получилось поэтичнейшее: удивительно прописан пейзаж, тонкий утренний туман, стога. Нелогичным на холсте был только человек в галстуке.

В большинстве же своих работ Пластов остался продолжателем национальной художественной традиции. В колорите русской природы он видел чарующие краски старинных икон. Эти краски царят в его картинах: в золоте хлебных полей, в зелени травы, в красном, розовом, голубом цвете крестьянских одежд. Место святых в произведениях заступают русские крестьяне, чей труд, тяжелый и святой, художник изображал с особой нежностью и предельной искренностью («Колхозное стадо», 1937 г.; «Сенокос» и «Жатва», обе в 1945 г., Сталинская премия; «Ужин трактористов», 1951 г.; «Сбор картофеля», 1956 г.). Мир Пластова – мир вечной крестьянской России. Его пастухи и доярки, косцы и дровосеки реалистичны до мельчайших деталей. Работам мастера свойственны непринужденная простота композиции и мажорная яркость пронизанных светом теплых красок. Художника сейчас обвиняют, что будто он не заметил и не отразил ужасов тоталитарной системы. Но внимательно, сочувственно вглядитесь в пластовских женщин, косящих в одном ряду с мужиками и пашущих на тракторах, и великий трагизм социалистического преобразования деревни пронзит вас.

Пластов много и плодотворно работал в 1930-е гг., но первыми его шедеврами стали картины военных лет. И этот невероятный взлет, когда никому не известный художник из далекой провинции стал в один ряд с признанными мастерами, был безусловно подготовлен колоссальной внутренней работой всей предыдущей жизни. «Я сейчас с особой силой ощущаю в себе брожение вот этой дикой стихийной силы, потребность как-то физически это выразить. Ну, неистовой техникой, сюжетом, где плоть человеческая была бы показана со всем своим угаром, в предельной напряженности и правде. Мне мерещатся формы и краски, насыщенные страстью и яростью, чтобы рядом со всей слащавой благопристойностью они ревели и вопили бы истошными голосами».

В Тегеране на знаменитой встрече Сталина, Рузвельта и Черчилля картина Пластова «Фашист пролетел» (1942 г.) была выставлена как произведение, символизирующее бессмысленную жестокость войны. На ней изображен расстрелянный с самолета мальчонка-пастушок. Картина трагична своей обыденностью, сиротской беззащитностью. Она о той единственной «слезиночке» («кровиночке»), которой мучился Достоевский. Грустная правда военного времени проступает и в картине «Жатва». Дряхлый старик сидит в поле за скудным обедом в окружении детей. Три серпа воткнуты в стожок пшеницы. Двум русоволосым мальчишкам и девчушке еще не по силам управляться с косами, а урожай надо убрать самим. Отцы и старшие братья не помогут – они на фронте. На картине даже золотистые колосья выглядят как-то не по-пластовски тускло, подчеркивая горечь лихолетья, не то что на пронизанной солнцем и заполненном радостными лицами людей картине «На колхозном току» (1949 г.).

В 1954 г. художник создал одно из лучших своих произведений «Весна». В нем скудная зимняя природа, топящаяся по-черному баня необычно трогательно оттеняют материнскую заботу и женскую красоту. Тициановское золото волос, белизна обнаженного тела, еще парящего на морозе. Нет ни ложной стыдливости, ни эротизма. Художник воспевает единственную минуту из жизни матери, которая нежно укутывает в старушечий клетчатый платок уже выкупанную дочку, не задумываясь, как она сама выглядит со стороны. Просто, буднично, но краше любой Венеры.

Если смотреть на картины Пластова (а их почти 10 тысяч), создается впечатление, что он успел запечатлеть все моменты из жизни родной Прислонихи. Неизмеримо и число созданных им этюдов, рисунков, эскизов. Бывало, пройдет мимо старик или пробежит ребенок, а художник уже прикидывает, сможет ли он «такое!» лицо перенести на холст. Внук художника, Николай Николаевич, рассказывал, как дед учил его своему методу работы (кстати, сын, невестка и внук Пластова стали известными мастерами): «С натуры нужно сделать много-много этюдов, чтобы понять ее суть. Тогда можно рисовать и с закрытыми глазами».

Цикл «Люди колхозной деревни» (1951-1965 гг., Ленинская премия 1966 г.) – это дань своим землякам. Какие достойные лица! У стариков и старух они похожи на древние лики. У молодых – задорные, ершистые, мечтательные, энергичные, веселые, решительные – разные. Самые яркие – портреты ребятишек. К огромному полотну «Дети» Пластов создал десятки эскизов, каждый из которых – законченная картина. Здесь художник особенно поиграл со светом, не боясь ослепить глазенки солнечными бликами или перекрыть резкой тенью нежные щечки. Современные специалисты говорят, что этим он нарушал «технику», но именно это делало его картины живыми и динамичными.

Пластов был мастером темпераментной световой стихии, он не знал трудностей в передаче, казалось бы, неизобразимых моментов. Присмотритесь, как сверкает и переливается струя воды, как плещется она в полном ведре в картине «У родника». Все полотно лучится светом, и только под мостками у ног девочки с коромыслом окруженное высокой травой озерцо воды – темно-синее, маслянистое. Пластов как никто другой умел передать дрожание воды, и почти на любой из его жанровых картин можно увидеть наполненное до краев ведро. А еще он любил (если «в тему») на периферии холста написать натюрморт, который ничуть не уступит по мастерству работам прославленных фламандских и голландских живописцев. Пластов настолько умело изображал образы предметов, что очень трудно после него писать краюху хлеба, огурец на белом полотне или кувшин с молоком. Ему была дана редкая способность обыденные события или предметы превращать в идеальный образ, открывать их сокровенный подлинный смысл.

Поэтому удивляет, что мастер такой силы при жизни не устроил ни одной персональной выставки. Валентин Сидоров, председатель Союза художников России, который учился и дружил с внуком Пластова, вспоминал, как уговаривал художника показать свои работы, разбросанные по всем союзным республикам. Но Аркадий Александрович твердил: «Вам, молодым, славы хочется, только все выставки, выставки… А мне выставку некогда делать, работать надо», – и при первой же возможности сбегал из Москвы в село. Только там ему работалось легко. Он много успел, но многое так и осталось в проекте. Еще в 1920-е гг. Пластов задумал написать историческую картину о пугачевском восстании. Осталось множество эскизов, этюдов 1930, 1940, 1950, 1960-х годов именно для этой картины. Была написана целая подготовительная галерея известных портретов мужиков. Художник, на глазах которого совершались события куда более грандиозные и беспощадные, так и не создал эту, возможно, главную свою картину, и пятиметровый холст остался стоять нетронутым в его мастерской.

Умер Пластов в своей родной Прислонихе 12 мая 1972 г., но он успел вписать в историю мирового искусства образ навсегда уходящего русского крестьянства. Мастер говорил: «Надо, чтобы человек непреходящую, невероятную красоту мира чувствовал ежечасно, ежеминутно. И когда он поймет эту удивительность, громоподобность бытия, – на все его тогда хватит: и на подвиг в работе, и на защиту Отечества, на любовь к детям, к человечеству всему. Вот для этого и существует живопись».