Шел проливной дождь, тяжелые струи воды затрудняли наше передвижение. Но по сравнению с тем, что нас ожидало — это была еще развлекательная прогулка. Первые пятнадцать километров мы преодолели сравнительно быстро. Во главе нашей колонны шел пигмей Амбасадор, за ним охотник Проспер, мы были в середине, а в конце шли жены. Несколько километров мы прошли по охотничьим тропам, поэтому дорога не казалась такой длинной. Но потом мы очутились среди дикого, нетронутого леса. В этих местах ни разу не бывали научные экспедиции ни одной страны мира. Какое же это необыкновенное чувство — быть там, где еще не ступала нога белого человека, а, может быть, и вообще человека.

Ночь в тропиках наступает очень быстро, продолжительность дня почти одинаковая круглый год — после шести утра солнце восходит, после шести часов вечера — заходит. Светает и темнеет очень быстро.

Трудно сказать, сколько километров мы прошли — нас окружала дикая, фантастическая природа, а расстояние здесь измеряется временем, затраченным на ходьбу — с восхода и до захода солнца. Рассвет и вечерние сумерки здесь нужно определять с помощью часов. В тропическом лесу почти всегда царит полумрак. Если взглянуть вверх, редко можно увидеть небо, чаще всего — это непроглядная тьма из-за растений самых фантастических форм, а под тяжелым, словно свинцовым сводом — невыносимая духота и страшная влажность.

Растительность в джунглях образует трехэтажные галереи: первая — это лианы и папоротники, из гущи которых устремляются вверх, к свету, деревья редких пород — красное, ароматное, эбеновое. Наверху эти деревья, разветвляясь в кроны, образуют вторую галерею. Стволы деревьев обвивают папоротники, мхи, орхидеи, фикусы. Третья, верхняя галерея — пальмы, высотой более восьмидесяти метров. Они победно возвышаются над всем лесом и больше всех получают света. Всюду — в кронах деревьев и в густой растительности на земле — кишат звери, привыкшие жить в полумраке, а также миллионы самых невероятных насекомых. Тысячи комаров облепляют тело, которое вскоре покрывается сплошными волдырями и синяками. Но самый ужасный укус — большой, почти прозрачной мухи, которую я никогда раньше не встречал. Сначала этот укус совсем не ощущается, потом появляется жжение, а вслед за ним — нестерпимая боль.

В тропическом лесу серо, душно и влажно. По телу беспрерывно струится пот. Ни одна его капля не испаряется. Всюду вас преследует запах гниющего дерева, прелых листьев, а через несколько часов ходьбы легким перестает хватать воздуха. Ноша, которая весит всего десять килограммов, становится невыносимо тяжелой.

— Господин, у вас хорошие ботинки? — спросил меня Амбасадор, когда мы еще собирались в дорогу.

Я утвердительно кивнул головой. Хорошая обувь — ведь это залог успеха в путешествии. Я был вполне удовлетворен обувью, которую выпускает наш комбинат в Готвальдове, и вообще, я не боялся путешествия в тропический лес. Но Амбасадор еще не раз повторил свой вопрос. Африканцы любят говорить одно и то же. Я к этому привык и поэтому не обратил внимания на слова Амбасадора. Но вскоре я их вспомнил — в первый же день нашего путешествия в джунглях. Один переход в тропическом лесу обессиливает человека полностью. Порой мы двигались, как лунатики, шатаясь из стороны в сторону, цепляясь за кусты и заросли чертополоха, до крови раздирая кожу. Но мы не хотели думать ни о чем другом, кроме тех нескольких метров, которые были видны нам в этом полумраке. Когда нам на пути попадалась речка, мы переправлялись через нее вброд, по пояс в грязи, нам казалось, что мы идем по асфальту. Чаще всего дорогу в зарослях нам приходилось прорубать мачете, оставляя за собой своеобразный туннель.

В первый день мы шли восемь часов и сделали только одну остановку. На привале Амбасадор сказал мне:

— Господин, а ваши ботинки не были хорошими.

Я был так измучен, что не сразу понял слова Амбасадора.

— Господин, ваши ботинки не были хорошими, — сказал он снова.

Постепенно прихожу в себя и начинаю понимать, что он говорит. Но почему он говорит «были»?.. Почему в прошедшем времени?

Смотрю на ноги — ботинок нет.

Черт возьми, я даже не заметил, когда потерял их. Так я оказался среди тропического леса босым. Такая же участь постигла моих сыновей. Что же делать? Выручили наши африканские проводники. Они пожертвовали нам свою запасную обувь. Правда, обувь была нам немного маловата, так как строение ноги у африканцев несколько иное, чем у нас: немного ниже подъем, шире пальцы, расстояние между подъемом и пяткой — тоже другое. С помощью охотничьего ножа пришлось их немного «перешить». Не лучше обстояло дело и с нашей одеждой. От рубашек остались одни клочья, джинсы от бесконечных переходов по горячей грязи сели до колен. Одежда быстро изнашивалась, а вокруг были мириады мух и комаров, готовых накинуться на оголенную часть тела.

Однако пожертвованные мне ботинки через два дня я тоже потерял, а одежда превратилась в грязные лохмотья… Можете себе представить мой вид. Поэтому я был крайне удивлен, когда Джером сделал мне глубокий поклон и учтиво спросил:

— Господин, есть хочешь?

Я уже рассказывал вам, что мой слуга Джером был той неизбежностью, которой я должен был подчиниться, чтобы не потерять уважение африканцев. Когда в первый раз я сказал ему, что в джунглях буду готовить себе сам, он закивал головой, заулыбался, но продолжал делать по-своему. Джером ведал моим меню, но все обычно заканчивалось тем, что я тайком за деревом съедал свои консервы. Мне не хотелось обижать Джерома.

— Господин, есть хочешь?

— Хочу, — сказал я и в душе тяжело вздохнул.

Джером поплелся за едой. Он был невероятно ленив, и, наверное, это путешествие в джунгли будет вспоминать до конца жизни. Спустя довольно длительное время он появился снова. Тарелку с едой он нес осторожно, держа ее на расстоянии.

— Что это? — спросил я с ужасом. На тарелке была горка чего-то кудрявого и зеленого. И вдобавок ужасно пахло.

— Что это? — повторил я вопрос. Я уже знал, что никакая сила не заставит меня съесть этот деликатес. Я думал, что Джером принес мне на завтрак свое очередное «фирменное блюдо», приготовленное из неизвестного лесного зверя. Оно напоминало ежа с аккуратно уложенными иголками.

— Джером, как это называется?

— Хлеб.

Действительно, это был хлеб. Все двадцать пять буханок белого камерунского хлеба через два дня превратились вот в такое зеленое чудо. С тяжелым сердцем мы его выбросили.

— Ну, ничего, — утешал меня Джером. — Вечером я тебе приготовлю что-нибудь вкусное.

Джером был возбужден, из чего я мог заключить, что вечером меня ожидает что-то необычное.

То, что произошло с нашим хлебом, повторилось и с нашими фотоаппаратами и кинокамерами. Мы взяли с собой несколько фотоаппаратов, японскую кинокамеру «Ясика» и целый набор телеобъективов. Но линзы покрылись плесенью, а фотоматериал отсырел. Счастье, что в первый день нашей экспедиции мы делали снимки почти на каждом шагу. Сейчас же я себя чувствовал глубоко несчастным человеком. Мы находились среди удивительной, фантастической природы, там, где еще не ступала нога человека, а я мог только смотреть на нее. Тогда я взял альбом и начал рисовать. Я рисовал этот прекрасный, удивительный мир, полный тайн, и это меня немного утешало. К сожалению, я никогда хорошо не рисовал, вдобавок, несмотря на все мои старания уберечь альбом от сырости, бумага намокла.

Сырость была страшная. Каждое утро, а то и до половины дня, шел дождь. Неба не видно, а сами вы находитесь в замкнутом пространстве, где нет движения воздуха, ветерка…

Ветер шевелил только кроны деревьев. Как нам хотелось глотнуть хоть немного этого свежего воздуха! Но это была несбыточная мечта.

Запасная одежда быстро износилась — разорвалась, когда мы продирались через джунгли, или отсырела, покрылась плесенью. Каждый вечер мы ее развешивали у костра и сушили. Но стоило её снять — через несколько минут она снова становилась такой же влажной.

Однако вернемся к «фирменному блюду», которое Джером обещал на ужин. Наш переход закончился примерно к пяти часам, и мы начали разбивать лагерь на ночь. Вечера в джунглях были для меня самыми томительными. Наблюдать природу я не мог — даже днем было видно всего лишь на несколько шагов, не говоря уже о вечере. Писать нельзя, читать тоже нельзя — свет был для нас таким же дорогим, как и еда. Но в тот вечер я совсем не скучал.

Со стороны костра африканцев доносился ужасный запах, напоминающий запах жженой шерсти или кости. Я не мог предполагать, что этот запах имеет прямое отношение к моему ужину и поэтому отправился посмотреть, что там делается. Амбасадор убил обезьяну, и Джером как раз опаливал шерсть. Я удивился, почему он ее не снимает, но вскоре узнал почему…

— Как ты будешь ее варить?

Я сделал вид, что меня очень интересует этот таинственный рецепт, которым я потом смог бы похвастаться у себя дома. Джером разрубил обезьяну на четыре части и бросил в горшок. Потом жены Амбасадора вынули из подолов рыбу и крабов, которых они только что наловили в ближайшем ручье. Джером их немного потер, что должно было означать, что он их помыл, и бросил в горшок к четвертованной обезьяне.

— А потрошить рыбу ты не будешь?

Джером меня не понял. Когда я ему жестами растолковал, о чем идет речь, он мне сказал, что этого делать нельзя, потому что самое лучшее — это внутренности, что они придают супу вкус и навар, и что в этом я смогу убедиться сам. Джером начал варить суп, скупо посолив его, потому что соль у нас расходовалась экономно. Вскоре по лесу поплыл одуряющий запах.

Я лихорадочно соображал, что мне делать. За время моих африканских экспедиций всякое мне приходилось есть. Каждое племя выражает свои дружеские чувства, стараясь, прежде всего вас накормить. Вы не можете отговориться диетой. Что бы ни было, съесть надо все, иначе будет страшная обида. Для таких случаев у меня существовал проверенный способ. Когда мне предстояло съесть что-то особенно отвратительное или необычное, я силой воли старался себе внушить обратное. Я себе говорил: «Йозеф, это блюдо изумительное, твоя жена кудесница, и ты сейчас ешь ее самое лучшее блюдо, которое ты так любишь, ну, возьми еще добавку»…

Я представлял себе, что сижу в кругу своей семьи и ем свое самое любимое блюдо. До сих пор это у меня получалось, и, оставляя после себя пустые тарелки, я видел восторженные лица хозяев.

— Господин, суп готов, — объявил Джером два часа спустя.

Лицо его светилось от радости.

— Хорошо, давай его сюда! — сказал я храбро и тоже старался выразить радость на своем лице. Не знаю, получилось ли это у меня.

Ленивый Джером на сей раз отправился на «кухню» необыкновенно резво. Минуту спустя он уже возвращался с двумя тарелками. Содержимое одной из них мне было известно. Это была смесь из листьев, кореньев и плодов леса. Африканцам она заменяет хлеб. Они берут горсть этой каши и делают из нее катышки, которыми заедают мясо. Мои африканские проводники мало взяли из дому еды. Немного соли, сахару и чаю — остальное им должен дать лес. Моим консервам они не доверяли.

— Ешь, господин, — угощал меня Джером, протягивая вторую тарелку. На всякий случай я перестал дышать носом и смело потянулся к тарелке с вареной обезьяной.

Джером стоял надо мной и улыбался от удовольствия.

— Господин, ты это съешь, это очень вкусно, — говорил Джером, показывая пальцем на кусок вареной обезьяньей кожи, из которой торчали золотисто-коричневые волосы.

Остальные африканцы собрались вокруг меня и с интересом наблюдали. По тому, как быстро будет опустошена тарелка, определяется степень удовлетворенности гостя. Африканцы за этим очень следят, откровенно смотрят в рот, наблюдают за выражением лица гостя и ждут, когда у них попросят еще и добавку.

Я попытался применить свой проверенный способ и начал говорить себе: «Йозеф, это изумительно, это прелесть… Действительно, прелесть, ты сейчас ешь свое самое любимое блюдо»…

Но договорить я не успел. Я тут же помчался за ближайшее дерево, а когда вернулся, Джером грустно подал мне мои консервы с тушеным мясом. Правда, есть я их не мог. И на следующий день тоже. Только на третий день я кое-как начал приходить в себя.

Спустя, примерно, неделю после начала нашего путешествия мы разбили лагерь на более длительное время. Так решил глава нашей экспедиции Амбасадор, единственный из нас, а может быть и изо всей обширной области, кто побывал в глубине тропического леса. Когда-то он ловил здесь драгоценных антилоп бонго и горилл. Мы вырубили мачете площадку, на которой африканцы удивительно быстро соорудили хижины из лиан, веток и огромных листьев. У нас были даже постели. Вернее, это были бугорки, но мы к ним уже привыкли. И когда спустя длительное время я лег спать в нормальную постель, этих бугорков мне недоставало, пришлось даже принимать снотворное, чтобы заснуть.

Нельзя сказать, чтобы эти постели были такой уж роскошью. Через тропический лес тянется многотысячный поток муравьев. И если бы мы оказались на пути у такого потока, не знаю, что было бы с нами.

Мы приступили к охоте… Нашими бесценными помощниками были маленькие камерунские собаки, которых охотники взяли с собой. Это очень закаленные и самостоятельные собаки. Африканцы о них не заботятся и не кормят их — они считают, что собаки должны сами себе добывать пищу, тогда они будут хорошими охотниками. Эти собаки стали равноправными членами нашей экспедиции. Они гнали к нам из зарослей антилоп, загоняли на деревья крупных горилл, когда нам нужно было отлучить от них детеныша. Животных мы ловили или просто руками, или при помощи сетей, или предварительно усыпив специальными пулями.

Несколько раз мне встречались редкие антилопы бонго, но «поймать» их я мог только в свой отсыревший альбом для рисования. Антилоп бонго невозможно ловить обычным способом с помощью усыпляющих инъекций. Для них нужно было на тропинках, по которым они постоянно ходят, вырыть многочисленные ямы или расставить ловушки, сделанные из синтетического материала или бамбуковых палок — такая огромная работа не входила в наши планы. Кроме того, это крупное тяжелое животное из тропического леса можно вывезти только с помощью вертолета.

За два месяца тяжелейшей работы в лесах Камеруна нам удалось отловить или откупить у местных охотников 5 антилоп ситатунга, 11 лесных антилоп дукеров трех видов, 7 горилл и 11 шимпанзе.

Меня часто спрашивают, какие есть способы охоты в тропических лесах Экваториальной Африки. На этот вопрос нельзя дать однозначный ответ. Охотятся по-разному — мы, местные жители и профессиональные охотники. Приведу пример… Однажды нам встретилось стадо из шести горилл. У одной из самок был детеныш. Крупный самец, вождь стада, загородил собою самку. Мы осторожно выстрелили в него инъекционной пулей с одурманивающим препаратом, обошли его, а затем меньшую дозу усыпляющего средства выстрелили в мать-гориллу. Через несколько минут она уснула. Вождь стада уснул еще раньше… Мы осторожно подошли, быстро забрали прекрасного малыша-самца и ушли. Затем переправили его сначала в наш лагерь, а потом к госпоже Рой, которая опекала наших животных до отправки в Чехословакию. Таким образом, мать малыша осталась живой.

Иначе это выглядит, когда охотится профессиональный охотник, правда, не в глубине девственного леса, а на его краю. Как только ему удается с помощью собак загнать обезьян на дерево, он убивает самца-вожака, потом самку, у которой есть детеныш. Это очень печально, но за каждую гориллу, которая сегодня живет в зоопарке, ее мать заплатила жизнью… Гориллы часто наведываются на маленькие плантации африканцев и лакомятся их урожаем. Однако вред, который наносят гориллы, иногда преувеличивается, что до некоторой степени дает прекрасный повод для их истребления. Африканцы любят мясо горилл. Поголовье горилл резко падает, им как и большинству животных в Африке, грозит немилосердное истребление.

Во время охоты мы покончили с остатками нашей одежды. Все незащищенные места тела были так искусаны комарами и мухами, что превратились в сплошной кровавый синяк. Меня выручила счастливая случайность. Представьте себе, что в нашем багаже вдруг обнаружилась пижама. Я даже не понимаю, как она могла там оказаться… Не могу забыть той минуты, когда я с наслаждением натягивал ее. Первым меня увидел Джером. Он держал сосуд с драгоценной водой. От страха он выпустил его из рук, а сам спрятался в кусты. Когда, наконец, выяснилось, что я не злой дух, он неохотно оттуда вышел и взволнованно спросил:

— Господин, что это у тебя?

— Пижама.

Но он не понял.

Несколько дней африканцы недоверчиво и с боязнью посматривали на меня. И я с ними вполне согласен — охотник в пижаме среди девственного тропического леса — это действительно странное зрелище…