Иной
Сказывают, есть такая история о неких разбойниках, что укрылись под деревом и, когда темнота и буря накрыли их, они собрались у костра и сказали своему главарю: «Расскажи нам сказку, так мы скоротаем ночные часы в этом безлюдном месте», и их главарь обратился к ним: «Однажды некие разбойники укрылись под деревом и, когда темнота и буря накрыли их, они собрались у костра и сказали своему главарю: „Расскажи нам сказку, так мы скоротаем ночные часы в этом безлюдном месте“, и их главарь обратился к ним: „Однажды некие разбойники укрылись под деревом…“
* * *
Темнее сгущающихся сумерек, тысячерукие ветви огромного баньяна качались и шелестели под ветрами бури. За пределами их полога ударила о голые камни дробь зачинающегося дождя, выхлестывая из хмурых туч, наплывавших на них через пустынную равнину, словно множество лучников вели пристрелочный огонь.
Кто-то разжег костер. Когда занялись сырые ветки, затрещало и зашипело желтое пламя; серый дым просачивался сквозь кровлю ветвей баньяна и развеивался ветрами. Возле костра собралось немногим больше десятка — преступники и изменники, чья грязная броня и разношерстное оружие свидетельствовали о тяжелом и кровавом ремесле.
Под баньяном, стиснутым столбовидным сплетением собственных ветвей и корней, поместилась бы еще сотня. Произрастая в течение бесстрастных веков вверх и вширь, дерево простирало ветви и зарывалось корнями. Позади, — вдоль тропы, которой шли преступники, — лежали многие мили сплошного тропического леса. Далее, — в направлении, куда лежал их путь, — тянулась совершенно пустынная равнина во много миль шириной. Под серым занавесом надвигающейся бури виднелась стена леса, окаймлявшего дальние границы равнины.
По опоясанной джунглями равнине, где веком ранее лежали тщательно возделанные поля, крался молодой лес, продирался через расплющенные камни и груды разбитой кладки там, где некогда возвышался великий город. Город, ни стен, ни башен которого не сохранилось; настолько полным было его разрушение, что едва ли хотя бы один камень остался стоять на месте. Это была панорама совершенного истребления — пустыня обрушенного камня и изуродованной огнем кладки. Прошло более века, и лишь кустарник, лоза и вторичный лес вторглись в руины. Пройдет более века, прежде чем последняя насыпь, оставшаяся от разбитой стены, исчезнет под натиском леса.
Они собрались у костра, сбросив изношенную одежду, вытащив все, что требовалось для приготовления ужина. Три, или, быть может, четыре дня пути, — и их главарь обещал им добычу большую, чем они сумели бы унести. Этой ночью приятные перспективы к привычной предвкушающей болтовне не привели. Люди беспокойно взирали на надвигающуюся бурю, хмуро разглядывали равнину с руинами, возле которой стали лагерем. Ибо то были руины Андалара Проклятого, и ни один человек не желал задерживаться в этом месте.
— Величайший город этой страны, — задумчиво пробормотал один. — Теперь тут нет ничего, кроме разбитого камня и гниющих костей. Здесь нет теперь даже объедков, способных привлечь стервятников.
— Когда-то объедки здесь были в таком изобилии, о каком вы только смели бы мечтать, — заметил другой. — Андалар был самым гордым городом в мире.
— И боги разрушили Андалар за его гордыню, — протянул третий, не так насмешливо, как сказал бы это в любом другом месте. — Я слышал что-то такое.
— Я слышал несколько сказок, — заявил первый разбойник. — Кажется, ни одной уже не помню.
— Я помню, — пробурчал их главарь.
— Ты в самом деле знаешь сказку о судьбе, постигшей этот город? Пожалуйста, расскажи нам эту сказку.
Главарь рассмеялся, будто бы в ответ на острую шутку, и начал.
* * *
Известия о смерти короля Андалара не стали неожиданными для Кейна. Луйстерену VII было немногим меньше восьмидесяти. Поначалу эта новость вовсе не явилась для Кейна трагическим ударом; ведь он сам принял определенные меры, гарантирующие, что девятый десяток правитель Андалара не разменяет никогда. Было хорошо известно, что Кейн, верховный министр Андалара, был большим любимцем дряхлого слабоумного наследника короля и, хотя это было известно не так хорошо, младшая жена короля, Хаин, была большой любимицей Кейна.
Когда по дворцу пронеслись первые пронзительные слухи о надвигающейся смерти Луйстерена, а над темными улицами города завыли набатом траурные трубы жрецов Ингларна, Кейн улыбнулся, наполнил золотую чашу и молча осушил в память о покойном. Смерть короля наступила на несколько месяцев раньше, чем требовали его планы. Может быть, ему следовало назначать порошки более умеренно или, возможно, сердце престарелого деспота просто задохнулось своей пыльной кровью. Как бы то ни было, Луйстерен VII умер. Положение
Кейна было надежным. Когда любимый сын короля взойдет на трон под именем Миддосрон III, новый король будет весьма доволен тем, что дела Андалара ведет Кейн, чего тот и желал.
Кейн допил бренди, откинул массивное тело на спинку кресла и погрузился в размышления о прошедшем годе. То был стремительный, даже по меркам Кейна, взлет к власти, но тогда Андалар представлял из себя плод, созревший для сбора, и Кейна мало волновало, что его путь оказался настолько шаблонным, что получился скучным.
Почти год назад Кейн пришел в Андалар на службу в качестве капитана отряда наемников. Успех в битвах привлек к нему внимание короля, и взлет до должности командующего армиями города-государства последовал быстро. Пограничные войны Андалара завершились победоносно, и Кейн воспользовался благосклонностью короля, поднявшись до высшей должности при королевском дворе. Правильное назначение неких тайных эликсиров, известных Кейну, вернуло престарелому королю энергию и мужскую силу, обеспечив Кейну влияние на Луйстерена. Случившееся затем было делом искусного государственного ума: после того, как главных соперников Кейна уличили (стараниями Кейна) в организации заговора против короля, его взлет до должности верховного министра стал так же неотвратим, как и скорая смерть короля.
Хотя такое положение едва ли было Кейну в новинку, он испытывал определенную гордость за свое достижение, ведь никогда прежде в андаларской структуре власти чужеземец не взлетал так быстро и так высоко. Так как Андалар был древнейшим и величайшим из разрозненных городов-государств, обладавших властью сюзеренов над этим опоясанным джунглями регионом, — пускай сему гордому наследию и сопутствовали выраженное помешательство на традициях и непримиримая ксенофобия, — он владел несметным богатством, накопленным в королевской казне за века. Кейн лениво тешил себя планами в отношении пользы, кою он мог бы извлечь из щедрости Андалара, когда в его покои влетела Хаин.
Младшей жене Луйстерена не исполнилось и четверти тех лет, что прожил ее царственный супруг. Хаин была стройной, ростом чуть ниже шести футов Кейна, но тело ее не было ни мальчишеским, ни подростковым. Ее фигура имела пропорции точь-в-точь как мраморная богиня, при этом она двигалась с грацией танцовщицы, — ибо прежде она была танцовщицей в храме Ингларна. Она обладала редкой комбинацией ярких зеленых глаз и блестящих черных волос. В данный момент ее длинные волосы растрепались, эльфийские черты полнились унынием и отчаянием. Кейн удивился ее слезам, ведь во время их тайных свиданий Хаин не проявляла ни малейших признаков привязанности к мужу.
— Ты знаешь? — спросила она, в вихре шелка попадая в его объятья.
Кейн поразился безжизненности ее тона. В его личных покоях подобное поведение было ни к чему. — Мне сообщили, что на рассвете он еще глубже впал в беспамятство. Когда жрецы минуту назад начали свой проклятый кошачий концерт, я выпил за твое вдовство.
Хаин издала под бородой Кейна сдавленный звук, обхватила руками его бочкообразный торс. — Если бы только он смог выдержать этот последний приступ жара. У нас бы оставалось еще много ночей, у которых мы урвали бы часик экстаза.
Кейн понимающе засмеялся. — Нет, конечно, приличия требуют благоразумного периода траура, но потом…
Она прервала его смех поцелуем. — Одно, последнее объятье, любимый! Они придут за нами через минуту.
— О чем ты говоришь? — начал Кейн, вдруг осознав, что ее отчаяние слишком непритворно.
Но они уже пришли за ними.
В личные покои Кейна в кричащих мантиях оттенка пламени, друг за другом вошли жрецы Ингларна. Их лица под черной, как сажа, ритуальной траурной раскраской были бледны; по их выражениям, когда они уставились на пару, трудно было что-либо прочесть.
— Ступай, Возлюбленная Короля, — протянул их глава. — Твой господин призывает тебя, чтобы жить с ним во дворце Ингларна, в Раю для Избранных.
— Я дал приказ, чтобы меня не беспокоили, — проворчал Кейн, теряясь в попытках что-то понять. Его личная охрана — люди, все отобранные им самим, — должна была вышвырнуть этих дураков с порога, но на сигнал тревоги, поданный посредством секретных устройств Кейна, ответа не последовало. Но взгляда, брошенного за дверь, хватило, чтобы увидеть, как солдаты Кейна спокойно покидают свой пост.
В тоне звучных слов верховного жреца сквозило презрение. — Вы чужеземец, повелитель Кейн. Вы занимаете высшую должность, которой прежде не удостаивался ни один чужестранец. Однако, хоть вы и чужеземец, остается еще один, последний и наивысший долг, который вы должны отдать своему господину.
Кейн явился в эту страну недавно и имел весьма поверхностное представление о ее бессчетных законах и обычаях. Если отравление заподозрили, почему вместо вооруженной стражи явились жрецы?
— Что это, Хаин?
— Ты не знаешь? — вяло ответила ему Хаин. — Это закон Ингларна. Когда короля Андалара призывают в рай, его двор и старшие советники обязаны его сопровождать. Таким образом, они продолжат служить своему господину во Дворце Ингларна, а новый король начнет свое священное царствование свободным от обязательств, наложенных покойным королем.
— Разумеется, — любезно согласился Кейн, тогда как мысли его под маской бесстрастного лица пребывали в смятении. Его познания об этой подневольной традициям стране не были глубоки. Ингларн был сугубо местным божеством, и Кейн не потрудился изучить тайны его культа. Луйстерен VII взошел на трон ребенком более семидесяти лет назад. Увлекшись дворцовыми интригами, Кейн не особо интересовался событиями, оставшимися вне памяти всех, за малым исключением, жителей города.
— Идем с нами в храм Ингларна, — пригласил верховный жрец. Двое его собратьев приготовили ритуальные золотые оковы. — Этой ночью вы заплатите последнюю земную дань уважения вашему господину на его погребальном костре. Наутро вы пройдете через огонь и присоединитесь к нему в Благословенном Дворце Ингларна.
— Разумеется, — улыбнулся Кейн. В данное время коридор за пределами его апартаментов был пуст, если не считать жрецов. В священные ритуалы не принято вмешиваться.
Шея верховного жреца хрустнула со звуком не громче его изумленного вздоха. Кейн отшвырнул его труп столь же небрежно, как бросает куклу ребенок, и его ладонь нанесла смертельный удар по шее второго жреца, в то время как тот стоял, выпучив глаза, не в силах поверить в происходящее. Третий жрец развернулся к двери, набирая воздух для крика; легким прыжком Кейн настиг его, и стальные пальцы задушили крик вместе с жизнью.
Хаин зашлась в истошном вопле ужаса.
Времени на разъяснения не было. Удар Кейна с почти убийственной силой тряхнул ее голову. Задержавшись лишь затем, чтобы приторочить за спину меч, Кейн завернул бесчувственную девушку в свой плащ, и, словно тень, выскользнул из дворца.
* * *
Кейну позволили бежать темнота и первозданный хаос, ведь смерть короля потрясла город. Это, а также то, что святотатство Кейна представлялось совершенно немыслимым, стало причиной, по которой подневольные традициям обитатели Андалара оказались не способны среагировать на такое чудовищное преступление сразу.
Кейн достиг городских ворот раньше, чем Хаин окончательно пришла в сознание, и раньше, чем известие о его возмутительном поступке насторожило сбитую с толку стражу на стене. Он ускакал бы за границы Андалара прежде, чем организуют преследование, но лесные тропы коварны ночью, и хотя Кейн видел в темноте, конь его этого не умел.
Кейн выругался и отослал своего спотыкающегося хромого коня в темноту. Возможно, ложный след собьет с толку погоню, дав Кейну время, достаточное для успешного побега. Похоже, Хаин все еще была в шоке, — от его кулака или святотатства, — во всяком случае, когда Кейн спешился, она последовала за ним молча.
Они шли сквозь цепкую тьму нескончаемо долго, — Кейн подстраивал свой шаг под шаг Хаин, — до тех пор, пока, наконец, беззвездный древесный кров не начал разъедать налет серости.
Где-то впереди слышался глухой шум воды, и ощущалось дыхание холодного тумана. В серости предрассветных сумерек они брели к краю ущелья. Кейн замедлил шаг, гадая, как достичь реки внизу. Он вел кампании вдоль границ владений города-государства, и имел ясное представление о своем местонахождении, хотя и не узнавал этого участка леса.
Хаин понуро съежилась на валуне, наблюдая, как Кейн рыскает по окутанному туманом эскарпу.
— Мы отыщем путь вниз, как только рассветет, — заверил он ее. — Здесь стремнина, но когда мы пройдем вниз по реке, она станет достаточно спокойной для плавания на плоту. Мы свяжем плавник и выплывем за границы Андалара раньше, чем эти дураки догадаются, где нас искать.
— Кейн, Кейн, — в отчаянии застонала Хаин. — Ты не можешь бежать. Ты даже не знаешь, какой грех собираешься совершить. Кейн, это НЕПРАВИЛЬНО!
Он с раздражением бросил на нее сердитый взгляд, который она, — в полутьме, — могла почувствовать только по его тону. — Хаин, я прожил так долго не для того, чтобы окончить свою жизнь в каком-то жреческом ритуале. Пускай эти дураки сжигают живых вместе с мертвыми, раз того требуют традиции. Мы же с тобой посмеемся в землях, где неизвестно королевство Андалар.
— Кейн. — Она встряхнула гривой цвета полуночи. — Ты не понимаешь. Ты чужой. Ты НЕ СПОСОБЕН понять.
— Я понимаю, что ваши обычаи и священные законы — фальшивый и пустой спектакль. И понимаю, что я люблю тебя. А ты любишь меня.
— О, Кейн. — Лицо Хаин исказилось. — Ты презираешь наши законы. Ты презираешь наших богов. Но ты же должен их понимать.
— Хаин, если ты действительно желаешь умереть ради вящей славы мужа, чье старческое прикосновение внушало тебе отвращение…
— КЕЙН! — Ее крик пронзил его насмешку. — Это ГРЕХ!
— Как и супружеская неверность в некоторых общественных структурах, — засмеялся Кейн, стараясь добиться перемены ее настроения.
— УСЛЫШЬ меня! То, над чем ты глумишься, — часть меня.
— Конечно.
— Андалар — древнейший город мира.
— Один из богатейших, соглашусь с тобой, — но далеко не древнейший.
— Кейн! Как мне заставить тебя понять, когда ты лишь глумишься надо мной!
— Извини. Продолжай, пожалуйста. — Кейну показалось, что он видит тропу, которая, возможно, ведет вниз, но он не был уверен, слишком густым был туман.
— Андалар построен Ингларном на заре мира. — Казалось, она декламирует катехизис.
— И Андалар почитает Ингларна по сей день, — подсказал ей Кейн. Местные боги, почитаемые высшими божествами, нередко встречаются в изолированных районах вроде этого.
— Когда Ингларн в Фонтане Пламени отбыл в Рай по Ту Сторону Солнца, — декламировала Хаин, — он оставил частицу своего священного огня во плоти королей Андалара.
Кейн слышал обрывки этой легенды. Но с тех пор он давно потерял интерес к бесчисленным вариациям мифа о солнечном божестве.
— Поэтому, — продолжала Хаин, — личный двор каждого короля Андалара посвящается огню Ингларна. И когда Огонь, Сотворивший Плоть короля, исходит из Плоти, чтобы вернуться в Огонь Ингларна, все, кто есть часть королевского Великолепия, также обязаны войти в Огонь вместе со своим королем, чтобы возродиться в Раю для Избранных.
— Должно быть, путь вниз, к реке, недалеко отсюда, — Кейн размышлял вслух. — Пожалуй, будет лучше, если я разыщу его сам, потом вернусь за тобой.
— Кейн, послушай! То, что ты натворил, — грех! Ты нарушил Священный Закон Ингларна. Ты попытался избежать участи, которую уготовил тебе Ингларн. А Закон гласит, что, если кто-либо из членов королевского двора оскорбит Ингларна тем, что уклонится от своего священного долга перед королем и перед богом, Ингларн возвратится из огня, — вернется и полностью уничтожит Андалар и весь его народ!
Кейн почувствовал ее муку, прислушался к ее исполненным болью словам, постарался заставить себя понять. Но Кейн был человеком, презиравшим любых богов, не знающим почтения ни к какому-либо богу, ни к закону. И он знал, что они должны довести свой побег до успешного завершения в течение ближайших часов, иначе окажутся окружены безумными преследователями.
— Подобные легенды я слышал в сотне стран, — настойчиво уверял он ее. Но теперь он понимал, что жители Андалара отдадут все силы на их поимку для погребального костра.
— Но это МОЯ страна.
— Уже нет. Мыс тобой посетим еще тысячу.
— Просто обними меня прямо сейчас.
И тогда Кейн овладел Хаин на покрытых мхом валунах ущелья, — в то время как внизу гремела река, а вверху над ними разрывались серым цветом небеса. И Хаин кричала в восторге умирающим звездам, и Кейн на мгновение позабыл одиночество бессмертия.
А потом Кейн расплел объятья, дав свободу их опустошенным телам, и поцеловал ее. — Жди здесь, когда я вернусь. Ты в безопасности, — чтобы отыскать наш след, им потребуется дневной свет. Я отыщу тропу вниз, к реке, раньше. До следующего рассвета мы навсегда попрощаемся с границами Андалара и его безумными обычаями.
* * *
Когда Кейн, наконец, обнаружил ту тропу в ущелье, относительно которой был точно уверен, что Хаин сумеет спуститься, наступило позднее утро. Они могли бы какое-то время двигаться вдоль реки, — сбивая с толку погоню, — прежде чем он смастерит плот, что унесет их за пределы земли Андалара. Несмотря на то, что в сравнении с тем, чем Кейн поделился с Хаин, путь к спасению яснее ничуть не стал, Кейн знал, что их шансы хороши, как никогда. Аккуратно Кейн пошел по своим следам к валунам, где укрыл ее.
Сначала Кейн попытался убедить себя, что сбился со своих ориентиров, но затем он обнаружил послание, которое Хаин нацарапала на камне.
„Я не могу допустить, чтобы из-за моего греха мой город оказался разрушен. Иди своей собственной дорогой, Кейн. Ты чужак, Ингларн простит“. Кейн исторг бессвязный рык боли, и уставился в сторону Андалара зловещим взглядом.
Сломя голову Кейн устремился по ее следу, моля об оседланной лошади, надеясь, что какой-нибудь глупец вдруг преградит ему путь. Он обнаружил место, где Хаин повстречала их преследователей, и кони развернулись и помчались галопом назад в Андалар.
Но к тому времени, как он доковылял до места, откуда стали видны стены Андалара, небо очернил погребальный костер короля Луйстерена VII со всем его двором.
* * *
Небо почернело от ночи и угрюмой бури, когда главарь окончил свою сказку. Сквозь спутанные ветви баньяна их настигал дождь, шипел в костре. Они разглядывали руины Андалара Проклятого и дрожали, не только из-за дождя.
— Так значит, легенда оказалась права? — спросил главаря один из разбойников. — В результате святотатства, совершенного чужеземцем, Ингларн разрушил город?
— Нет. Их бог пощадил город, — резко ответил ему Кейн. — Но я вернулся со стотысячной армией. И во всем Андаларе я не оставил камня на камне, не пощадил ни единой души.
