– Лизетт?

Даниэль заперла за собой переднюю дверь и повесила совершенно не спасающий от дождя зонтик в прихожей. Посмотрев на себя в зеркало, она скорчила рожу при виде того, что творилось у нее на голове.

– Лизетт? Ты здесь?

Нет ответа, и нет ее плаща на крючке. Либо подруга припозднилась на сеансе с доктором Магнусом, либо благоразумно укрылась где-нибудь, дожидаясь, когда кончится этот треклятый дождь. После того как Даниэль пришлось везти Лизетт домой в такси с вечеринки, на которой она лишилась чувств, Даниэль начала по-настоящему беспокоиться о состоянии здоровья своей подруги.

Даниэль сбросила промокшие туфли и вошла в гостиную. Занавески задернуты, отгораживая комнату от серости снаружи, и девушка включила лампу, чтобы немного осветить квартиру. Платье прилипло к телу, точно холодный и влажный презерватив; передернувшись, она подумала о чашечке кофе. Если Лизетт еще не вернулась, значит, он еще не сварен. Придется вместо кофе принять горячий душ, а уже после позаботиться о кофе – если Лизетт к тому времени не вернется и не поставит чайник.

– Лизетт?

Их спальня пуста. Даниэль включила верхний свет. Господи, ну и темень! Это слишком даже для долгих английских летних вечеров – ох уж этот чертов дождь, она даже не помнит, когда в последний раз видела солнце. Девушка стянула с себя мокрое платье, разложила его на кровати, смутно надеясь, что, возможно, так оно не слишком помнется, затем кинула на кресло бюстгальтер и трусики.

Скользнув в пижаму, Даниэль босиком пошлепала обратно в гостиную. Лизетт по-прежнему нет, а уже десятый час. Возможно, она задержалась в пабе. Подойдя к стерео, Даниэль поставила новый диск «Блонди» и прибавила громкость. Пусть соседи жалуются, – по крайней мере, это поможет развеять вечернее сумрачное уныние.

Ругая на чем свет стоит проволочки, она дождалась, когда температура воды в душе станет подходящей, и влезла в ванну. Наслаждаясь горячими струями, девушка несколько минут простояла под ними просто так – душ воскрешал, неся приятную расслабленность. Сквозь убаюкивающий шум воды она слышала приглушенный ритм стерео и, потянувшись к шампуню, начала приплясывать под него.

Душевая занавеска колыхнулась от сквозняка – это открылась дверь ванной. Намыленная Даниэль приоткрыла глаза и выглянула из-за пленки – она знала, что квартира надежно заперта, но после «Психо»… Это была всего лишь Лизетт, уже раздетая, с распущенными светлыми волосами, падающими на грудь.

– Из-за музыки я не слышала, как ты вошла, – поприветствовала подругу Даниэль. – Залезай, пока не простыла.

Даниэль продолжила намыливать волосы. Занавеска раздвинулась, и в ванну шагнула вторая девушка. Даниэль, снова зажмурившаяся, чтобы мыло не попало в глаза, чувствовала, как соски Лизетт трутся о ее спину, а плоский живот прижимается к ягодицам. Ладони Лизетт нежно легли на груди подруги.

Наконец-то Лизетт забыла их глупую размолвку из-за Эдди Зубастика. Она же объяснила, что бросила грязного грубияна, когда он безрезультатно попытался трахнуть ее прямо на танцполе, но как можно разумно растолковать что-то дурехе, которая падает в обморок при виде змеи?

– Боже, ты промерзла до костей! – воскликнула Даниэль, поежившись. – Становись-ка лучше под душ, погрейся. Ты попала под дождь?

Пальцы второй девушки продолжали ласкать ее груди, а вместо ответа губы Лизетт припали к шее застонавшей от наслаждения Даниэль. Вода смывала пену с ее волос и лилась на их соединенные тела. Слабеющая Даниэль медленно повернулась лицом к своей любовнице и обвила руками плечи Лизетт.

Поцелуи Лизетт скользнули к напряженным соскам, дразня их почти болезненно. Даниэль прижала лицо подруги к своей груди и вздохнула, когда быстрые, клюющие поцелуи взлетели обратно к горлу. Возбуждение делало ее вялой, и только Лизетт не позволяла ей сползти на дно. Губы любовницы невыносимо мучили ее; Даниэль задохнулась и притянула лицо Лизетт к своему.

Ее рот приоткрылся, чтобы принять поцелуй ярко-красных губ, и распахнулся еще шире, когда Даниэль заглянула в глаза своей подруги. В первый момент она просто удивилась:

– Ты не Лизетт!

Около полуночи Лизетт открыла своим ключом дверь их квартиры и тихонько вошла. Кое-где горел свет, но Даниэль видно не было – либо она вышла, либо, что более вероятно, отправилась спать.

Лизетт повесила плащ и устало сбросила туфли. Девушка едва успела на последний поезд в метро. Она, должно быть, свихнулась, раз позволила доктору Магнусу уговорить ее вернуться в его кабинет для еще одного сеанса так поздно, но он все-таки прав: ее проблемы серьезны и она действительно нуждается в любой помощи, которую он может оказать ей. Она чувствовала теплую благодарность к доктору Магнусу, который был рядом, когда ей так нужна его поддержка.

Вертушка проигрывателя не крутилась, но огонек на усилителе говорил о том, что стерео включено. Значит, Даниэль не в постели. Наверное, надо все-таки извиниться перед ней за то, что поверила вракам этой дряни Мидж. В конце концов, она испортила Даниэль веселье: бедняжке Даниэль пришлось уложить ее в кровать, покинув вечеринку, даже не встретившись с Бет Гаррингтон, а ведь именно ее в первую очередь пригласила Бет.

– Даниэль? Я вернулась, – позвала Лизетт, не открывая двери в ванную. – Хочешь чего-нибудь?

Ответа не последовало. Лизетт заглянула в спальню, просто на всякий случай – вдруг Даниэль пригласила какого-нибудь дружка. Нет, кровати не разобраны; на одной разложена одежда Даниэль.

– Даниэль? – Лизетт крикнула погромче. Возможно, она просто не слышит из-за шума душа. – Даниэль? – Наверняка с ней все в порядке.

А почему ноги как будто мокрые? Лизетт опустила взгляд. Из-под двери сочилась вода, натекла уже целая лужа. Должно быть, Даниэль плохо задернула занавеску.

– Даниэль! Ты нас затопишь!

Лизетт приоткрыла дверь и осторожно заглянула в ванную. Занавеска висит как положено. Из щели тянется тонкая струйка, но душ, вероятно, работал достаточно долго, чтобы разлилась лужа. Но тут Лизетт сообразила, что за полупрозрачной пленкой она должна видеть силуэт Даниэль.

– Даниэль! – Тревога росла. – Даниэль! С тобой все в порядке?

Она прошлепала по мокрым плиткам и отдернула занавеску. Даниэль лежала на дне, капли падали на ее обращенное вверх улыбающееся лицо с кожей белее фарфора ванной.