1
Руководящие работники обкома в радиокомитет приезжали не часто, разве что записаться на пленку для выступления по радио. Телефонный звонок Кравчука, его обещание приехать и познакомиться с работой редакций явились для Бурова неожиданностью. Он вызвал секретаря Свету и приказал собрать всех сотрудников. Когда редакторы и корреспонденты заполнили кабинет, Буров сообщил им о возможном приезде заведующего отделом Пропаганды и предупредил, чтобы все находились на своих местах, привели в порядок столы, соблюдали дисциплину.
— Возможно, — сказал он, — Аркадий Петрович поинтересуется передачами. Порядок установим такой: тексты подобрать и сдать Хмелеву.
Отпустив редакторов, Буров снова позвонил Свете и распорядился принести все прошедшие передачи, на которых не было его подписи. Минут через двадцать
Света заполнила весь стол аккуратными стопками передач, и Буров начал подписывать их столь быстро, что даже не успевал прочитывать названия. Наконец и с этим делом было покончено, а Кравчук все не приезжал. Стараясь унять непроходившее волнение, Буров обошел редакционные комнаты, удивив этим всех работников. Заметив на столе Мальгина ворохи бумаг, он устыдил его за неряшливость и попросил навести порядок.
Кравчук приехал часа через полтора. Он крепко пожал руки Бурову и Хмелеву и извинился за опоздание. Его задержали на участке жилстроя. Там, по его мнению, был прекрасный опыт наглядной агитации.
— Кстати, кто автор передач по жилстрою?
Буров замешкался, но его выручил Хмелев:
— Широков.
— Обязательно познакомьте меня с ним. Собственно, что мы стоим? Показывайте свое хозяйство.
Буров с готовностью подался вперед и повел Кравчука по длинному коридору.
Спустя полчаса в просторном кабинете Бурова собрался редакционный аппарат.
— Ну, что же, — сказал Кравчук, — будем знакомиться. Зовут меня Аркадий Петрович. Фамилия Кравчук. Должность вам известна. Признаться, к ней я еще не привык. — Кравчук по-доброму улыбнулся и, обведя всех смеющимся, располагающим взглядом, добавил: — А пора бы привыкнуть. Потому пора, что, как и на заводе, где я работал, так и у нас с вами — вполне конкретные задачи. Там план и у всей страны план. Контрольные цифры выплавки стали и чугуна на шестьдесят пятый год известны? Известны. Так же, как добыча нефти, газа, угля, руды... Если мы их достигнем, значит, победим на решающем этапе борьбы за коммунизм. Основа ее — решение определенных экономических проблем. Истина простая, а борьба сложная. Кажется, рукой подать до того времени, когда мы построим действительное счастье всех людей, а сколько сделать надо!.. И тут нам принадлежит важная роль.
Голос Кравчука низкий и густой, никак не сочетавшийся с хрупкой, юношеской фигурой, звучал убедительно. Эту убежденность усиливали резкие взмахи правой руки. Кравчук не стоял на месте. Подходя к столу, за которым сидел Буров, он брал листок бумаги, заглядывал в него и снова мерял твердыми шагами проход, образованный стульями посреди комнаты.
Теперь он говорил о передачах, которые ему довелось услышать, советовал делать их с большей взволнованностью, чтобы они не оставляли людей безучастными и равнодушными.
— Я так понимаю, товарищи, — сказал Кравчук, обводя взглядом присутствующих, — все ваши рубрики хороши. Нужны они. Но прямо скажем — слушаешь иную передачу и хоть уши затыкай. Трещим, трещим. Что ни фраза — гром победы раздавайся. Иногда из-за пустяка трещим. Слова — казенные, наперед известные. По-моему, такими передачами мы просто вредим и сами себе, и нашему общему делу. Человека давайте, рабочего. Самого что ни на есть обыкновенного. Чтобы он верил вам, непременно верил, и потребность в вас чувствовал. Таково мое мнение о передачах, такими они должны быть, — сказал Кравчук, садясь на свободный стул у стены. — Не мнение обкома, — подчеркнул он, — потому что я всего лишь его работник, а лично мое мнение.
Аркадий Петрович улыбнулся и предложил редакторам поделиться своими планами, рассказать о трудностях в работе.
Кравчук, о котором Андрей впервые услышал от Федора Митрофановича, понравился ему с первой встречи. «Это не Бессонова», — думал он, вспоминая телефонный разговор с ней, который состоялся вскоре после столкновения с Буровым. «Вы ведете себя неправильно!» — с нервным упрямством кричала она. «Я о вас уже много наслышана. Делайте выводы!..»
После небольшой паузы слово попросила Роза Ивановна.
— Аркадий Петрович Кравчук, — сказала она, — поставил перед нами задачи исключительной важности. В этом плане мы уже организовали несколько передач и будем делать их впредь. Но уж коли разговор зашел о трудностях, я должна сказать, что сельскохозяйственная редакция не получает никакой поддержки со стороны других отделов. Взять «Последние известия».
Иван Васильевич Плотников каждую неделю посылает своих корреспондентов в район. Но разве хоть один из них привез материалы для нашей редакции? Тоже самое может сказать Лидия Константиновна Ткаченко. Неужели трудно сделать попутно выступление для литературной редакции? Здесь, по-моему, Тихон Александрович, — обратилась она к Бурову, — нужно сделать организационные выводы. Вы нам помогаете и машиной, и в других вопросах, но подготовку материалов для сельхозредакции нужно вменить в обязанность всем, кто бывает в командировках.
— Остается выяснить, — не сдержался Широков, — почему сама Роза Ивановна вот уже полгода сидит на месте.
— Правильно! — поддержало сразу несколько голосов.
— Между тем, — продолжал Андрей, — без выезда в колхозы сельскохозяйственная редакция никогда не сможет показать жизнь такой, какая она есть. И вообще, выехать в район стало у нас проблемой. Завхоз за линолеумом в другую область едет, председатель в Москву — чуть ли не каждый квартал, а для корреспондентов нет средств.
— И еще — о человеке. Ведь человек, воспитание в нем лучших качеств должны быть главным в наших передачах. Почему же наше руководство глушит всякую попытку сколько-нибудь остро ставить эти вопросы? На одних процентах и технологии далеко не уедешь. Просто нас не будут слушать. И очень жаль, что это никак не волнует наше руководство.
Буров сидел, сдвинув брови и собрав в складки кожу на землистом лице. Стараясь сохранять независимый вид, он записывал в тетрадь критические замечания, а когда взял слово, признал критику правильной и обещал учесть ее в дальнейшей работе. Затем он надел очки и, произнеся внушительным басом «Товарищи», обратился к цифрам. Он перечислил количество радиоузлов, приемников и радиоточек, имевшихся в области, не преминув при этом заметить, что эта цифра значительно превосходит тираж областной газеты, и, сняв очки, заявил об огромном значении радиовещания во всей пропагандистской, агитационной и воспитательной работе.
— Куда направлены усилия нашего творческого коллектива? — спросил Буров и, снова надев очки, начал перечислять виды и формы радиопередач, циклы, рубрики, темы и разделы.
— Все это, конечно, очень интересно и важно, Тихон Александрович, — согласился Кравчук. — Но я думаю, что товарищи имеют представление об областном радиовещании. Вы лучше расскажите о планах на предстоящий период и о том, что делается для улучшения работы районных редакций. Вы же председатель областного комитета, вот и расскажите о его деятельности.
— Понятно, — кивнул круглой лобастой головой Буров.
— Вот скажите, Тихон Александрович, в каких редакциях вы побывали в этом году?
Беспомощно перебирая бумаги, Буров ответил, что к этому вопросу он не готов.
— Ну, а какие редакции вы слушали у себя на комитете?
Буров снова не смог ответить ничего вразумительного, и Кравчук сказал:
— Следовательно, районные редакции у нас работают сами по себе, а областной комитет сам по себе. Так?
Реплики Кравчука нарушили стройность выступления Бурова, и он быстро закончил его общими заверениями о том, что вверенный ему коллектив с честью выполнит поставленные перед ним задачи.
2
После отъезда Кравчука Буров предложил заново пересмотреть весь план передач. Хмелев согласился — ряд замечаний Кравчука надо действительно учесть.
— Не ряд замечаний, а коренным образом пересмотреть весь план. В субботу я лично буду у Аркадия Петровича и доложу ему, как мы реагировали на его выступление.
Хмелев все-таки не был убежден в необходимости переделывать план. По его мнению, наметки редакций не расходились с тем, о чем говорил Кравчук, но спорить не стал.
— План планом, — сказал он, — а как его выполнять?
— Работать, — пробасил Буров.
— Я имею в виду замечания Кравчука. Он говорил о глубоком изучении жизни, а с командировками у нас действительно проблема. Роза Ивановна вообще не выезжает на места, Ткаченко — тоже. И с этим все свыклись. А те, кто ездит — бывают в командировке два-три дня. Широков об этом говорил правильно.
— Широков много говорит, становится в позу египетского императора, а между тем, своим поведением позорит звание советского журналиста.
— То есть?
Буров встал, бросил на стол карандаш и прогремел.
— Не знаю, известно ли тебе, но у меня имеются неопровержимые данные о том, что он сожительствует с Жизнёвой.
— И придумают же люди!
Буров в недоумении посмотрел на Леонида Петровича.
— Почёму ты решил, что это придумано?
— И придумает же изощренный человеческий ум этакое словечко «сожительствует».
— Гм, да, — замялся Буров, — но дело не в слове, а в его содержании.
— Думать о содержании куда сложнее...
— Что ты хочешь всем этим сказать? — перебил Буров. — Связь Широкова с Жизнёвой ты подвергаешь сомнению?
— Я просто об этом ничего не знаю.
3
На другой день, как только Андрей переступил порог радиокомитета, его остановила секретарь Света.
— Вас вызывает председатель. Несколько раз спрашивал. Злющий-презлющий!..
— Какая его еще муха укусила? — спросил Андрей, вытирая ноги о половик. — Передай — сейчас приду.
В самых дверях кабинета Бурова он столкнулся с Розой Ивановной и Ткаченко. Обе едва кивнули, не глядя на Андрея.
Буров сидел за столом, сбычив шею, и рассматривал лежащее перед ним заявление. Желтые мешки под глазами еще больше набрякли, рыжая бородавка на щеке погрузилась в глубокую землистую складку. Он как будто не замечал Андрея, который стоял посреди кабинета. Только мясистая нижняя губа чуть пошевеливалась, и это означало, что он вот-вот заговорит.
— Скажите, Широков, какие у вас отношения с бывшим диктором Жизнёвой?
— Самые хорошие, но почему это должно вас интересовать?
— Потрудитесь набраться терпения и не отвечать вопросом на вопрос. Дело обстоит самым серьезным образом.
— Как прикажете понимать?
Буров выпрямился и, перекосив рот, выпалил почти крича:
— А так и понимать! Идеология должна делаться чистыми руками, и ваша неприглядная связь с замужней женщиной несовместима с работой в нашем учреждении!
— Почему неприглядная?
— Слушайте, Широков, вот этот документ о вашем неправильном поведении в быту, — он потряс заявлением, — исключает всякие «почему». А подписан он, между прочим, не кем-нибудь, а двумя членами партийного бюро.
— Любопытно!
— Неужели вы собираетесь отрицать свою связь с Жизнёвой? Почему в таком случае она до сих пор не уезжает?.. Почему вы молчите?
— А потому, — спокойно ответил Андрей, — что вам до всего этого нет никакого дела.
— Ну уж извините, — вскипел Буров, — пока я председатель, аморального поведения в моем учреждении не потерплю! Сегодня вы разбиваете семью, завтра вы рассиживаете в сквере с девицами легкого поведения, а послезавтра меня пригласят в обком давать объяснения. Не выйдет! Сегодня же появится приказ о вашем увольнении.
— В таком случае непонятно, зачем вы меня приглашали. Ваше решение уже готово!
Андрей поднялся и, не слушая, что кричал ему вслед Буров, вышел из кабинета.
В редакции он столкнулся с Хмелевым. Леонид Петрович пристально посмотрел на Андрея черными колючими глазами и многозначительно протянул:
— Ну и ну, отчудил. Не ожидал от тебя такой прыти. А я, наивная душа, так бы ничего и не знал, если бы не Буров.
Хмелев перебросил папиросу в угол рта, выпустил клуб дыма и, щуря глаза, сказал:
— Приказы начальства не обсуждают, но я все-таки настоял, чтобы прежде собрали бюро. Готовься к бою. И не робей. В святцах сказано: Андрей — мужественный. А насчет сердечных дел поговорим позже. Тут что-то надо решать.
...Состоявшееся в этот день заседание бюро не согласилось с решением Бурова об увольнении Широкова, но постановило объявить ему выговор с занесением в учетную карточку.