1

Ирина и Сперанский жили в богато обставленном номере центральной гостиницы. Было здесь и пианино. Это радовало Ирину.

Город казался ей неприветливым и мрачным. За окном не переставая моросил дождь.

Ирина неторопливо прикасалась к клавишам, которые, мягко опускаясь, рождали печальную мелодию.

Вошел Сперанский. Он прикрыл за собой дверь, стряхнул с плаща капли дождя.

— Вот тебе и времена года! Настоящий октябрь, который в этой дыре именуется июнем.

Ирина, не переставая играть, повернула голову.

— И чего ты наводишь грусть? — раздраженно спросил Сперанский. — Нельзя ли что-либо аджитато? —Он пригнулся к клавиатуре, и в комнате бравурно зазвучал моцартовский «Турецкий марш».

— Наши дела не так уж плохи! Я просто не ожидал, что будут так принимать. Вчерашний концерт прошел великолепно. Здесь удивительно музыкальная публика. А цветы! Преподнесли корзину цветов! Очень мило! Сперанский ходил по комнате, восторгаясь своим успехом, а Ирина безучастно смотрела в окно.

— Ты знаешь, оказывается, концерт записывали на пленку, и сегодня мне еще предстоит побывать в радиостудии. Никак не мог отговориться — уж очень просили сказать несколько слов о гастрольной поездке... Ну что ж, я готов! О ней я могу говорить до греческих календ. Ну чего ты молчишь, Ириша? Разве тебе все это не интересно?

— Нет, почему же?.. Мне просто немного странно слышать твои восторги. Ведь ты же большой музыкант...

— А разве не должно быть приятно, когда твое искусство ценят?

— Все это так, но все же...

— Что все же?

— Главное — музыка.

— Музыка, музыка! — закипятился профессор. — Не забывай, дорогая, что она дает нам и хлеб с маслом, и это, и это, и это!.. — Он нервно замахал руками, указывая на золотой браслет Ирины, на ее клипсы, на богатое убранство номера. — Без всего этого музыка звучала бы похоронным маршем! Ты помнишь: Лист говорил бьен у рьен — хорошо или никак. Так я предпочитаю — хорошо!

Не желая продолжать разговор и как бы подчеркивая это, Ирина достала с крышки пианино листок бумаги и передала его Сперанскому.

— Тебя спрашивала какая-то девушка. Просила позвонить по этому номеру.

— Какая девушка?

— Она назвалась Зоей.

— Это имя мне ни о чем не говорит. Наверное, студентка. Будущие музыканты всегда тянутся к нам, людям искусства. Это понятно. — Сперанский прошелся по комнате, развязывая галстук и делая вид, что с этим разговором покончено.

— Мне показалось, что эта девушка знает тебя хорошо или... даже родственница.

— Ну это уж чепуха, — вновь раздражаясь возразил профессор. — Какие у меня могут быть родственники здесь, в этом провинциальном...

Договорить Сперанскому не дали настойчивые трели телефонного звонка.

— Какая Зоя? — небрежно спросил он. — Ах вот как! Какими судьбами? Да, еще побуду. Нет, ко мне неудобно. Давай лучше встретимся где-нибудь в сквере или в кафе...

Профессор опустился в кресло и некоторое время сидел мрачный и задумчивый. Только что ему позвонила дочь, родная дочь, о существовании которой он знал, но никогда не видел ее. С тех пор, когда она родилась, прошло двадцать лет. Ровно столько, сколько он не был в этих краях. И вот теперь ему звонила дочь, взрослая дочь, о жизни которой ему ничего не было известно. Скорее всего она такая же недалекая, как ее мать. Если бы он не уехал тогда в Москву, он никогда не достиг бы того положения, которое имел теперь. Но как сказать обо всем этом Ирине? Хорошо, что она молчала, ни о чем не спрашивала. Это была, пожалуй, самая хорошая ее черта. Ирина никогда не проявляла любопытства.

Он смотрел пустым взглядом на прямую спину Ирины, на ее девичью талию, на золотисто—пепельный узел волос и старался представить себе Зою, так неожиданно заявившую о себе. Ведь она совсем немного младше Ирины. Разница между ними была всего в каких-нибудь пять-шесть лет.

Мягко подымались локти Ирины, она играла прерванную его приходом пьесу; к забрызганному дождем окну снова плыли нескончаемые звуки.

— И дался тебе этот «октябрь»!

Но сказать о дочери все-таки надо. Впрочем, он не скрывал этого и раньше, но теперь ее существование стало реальным фактом. Его дочь, совсем взрослая, — не где-то в неизвестности, далеко, а здесь рядом, в этом городе.

Сперанский медленно поднялся и бесшумно подошел к Ирине. Он опустил руки на ее узкие плечи, постоял так некоторое время, потом сказал:

— Ма шер, ты знаешь... это звонила моя дочь.. Зоя...

Руки Ирины остановились на клавишах, мелодия оборвалась, и в комнате стало тихо. Она повернула голову и внимательно посмотрела в глаза Сперанскому.

— Почему же ты не пригласил ее? Ведь она твоя дочь. Или, может быть, ты стесняешься меня?

— Какая дочь?

— Я тебя не понимаю...

— Здесь нет ничего неясного.

— Но ведь ты только что сказал и говорил раньше.

— Ошибка! Ошибка молодости. Вот и все!

 

2

Зоя все-таки пришла. Шумная, неестественно восторженная, она бросила на стул прозрачный дождевик и, одергивая короткий жакет, прошлась по комнате.

— Будем знакомиться, — сказала она, улыбаясь и протягивая руку Ирине. — Даже не знаю, как вас называть.

— Зовите Ириной.

— Но это как-то неудобно, — засмеялась Зоя и оглянулась на Сперанского.

— Зови Ириной, — бесстрастно отозвался он. — И вообще, давайте без лишних церемоний. Выпьем лучше кофе!

Ирина поставила на стол коробку печенья, конфеты, потом взяла термос и пошла в буфет.

— У тебя очаровательная жена! — заговорила Зоя, как только они остались вдвоем. — Молодая, красивая и с именем, которое известно даже Западу. — А какие у нее клипсы! Самые модные.

— Пустяки.

— И браслет! Их тоже теперь носят.

— Видишь ли, — замялся Сперанский, — все это — мишура. В следующий раз я могу тебе подарить точно такой же браслет и точно такие клипсы. Расскажи лучше, как ты живешь?

— Но когда он будет этот следующий раз? Вообще, ты меня не балуешь.

— Но ты теперь взрослая. До твоего совершеннолетия я аккуратно посылал деньги.

— И все же дочь профессора Сперанского должна выглядеть эффектно.

— Собственно, кто об этом знает! — начиная раздражаться, спросил Сперанский.

— Весь город. Ведь и мое имя бывает на афишах: «концертмейстер Зоя Сперанская». Эта фамилия меня устраивает куда больше, нежели Яснова. К сожалению, не приходится рассчитывать на то, что мой муж принесет мне когда-нибудь славу.

Вошла Ирина, и Сперанский не успел выразить свое неудовольствие тем, что его фамилия появлялась на афишах концертов, в которых не участвовал он сам. Но его, человека себялюбивого, эгоистичного, все больше раздражала развязность Зои. И он не сдержался.

— Мой успех не пришел сам по себе! Я работал как вол. Пусть теперь потрудятся другие. Пусть сделают столько же. А с меня хватит. Дайте мне пожить в свое удовольствие.

Ирина удивленно посмотрела на раскрасневшегося, почти кричавшего профессора и тихо вышла из комнаты.