– Но если Лазарь был мертв меньше девяти дней, то душа не отлете-ла. И его воскресение, выходит, не настоящее?

– Оставь сомнение. Умер, по потом воскрес. Чего еще желать смертному?

ХОЛМ БЫЛ МЕРЗКИЙ, ТЯЖЕЛЫЙ, ОТ НЕГО НЕСЛО БУДУ-щими смертями. Всё вокруг было выжжено, вытоптано. Витая ко-лючка в несколько рядов на склонах, протянутая прямо по гарям.

Широкие окопы, почти рвы, на вид пустые. Таблички и бслыс ленты у миппых полей. И несколько камеппых домов на вершине, со следа-ми копоти, однако целых, и наново укрепленных мешками с песком.

– Нас прошлый год жгли. До того бурые стояли, рота, ну егце полицаев прикормили. Как Буран стал на шоссе ходить, минировать те озверели совсем. Народ по лесам разбежался, так они всех, кто остался, подчистую угнали, стариков только расстреляли.

Пожилой Стоян, с сединой в недельной шстинс и грустными глазами, шепотом пересказывал младшему лейтенанту историю гибели Тулово. Всё в этой истории было обыкновенно окрестные вёски так же сожгли, и Тон-кий Лес, и Заболотье, и Пыхань. И такие, как Стоян, мастера, на лесопил-ках ужс нс работали, а старались поджечь и взорвать, что только можно.

Младший лейтенант слушал вполуха, больше старался рассмотреть дета-ли и отметить в планшетке, что увидел. Оба они не шевелясь лежали в лоз-няке, хотя Стояну уже стало жарко в старом мадьярском полуфренче.

Как сюда Корней ходить стал, и паши нормальное оружие добыли, так эти всё, закрылись, только стреляют, чтобы к шоссе отсюда прохода не бы-ло. Да раз в неделю обоз. Берегутся сильно, в разное время выступают, один раз смогли отбить, больше нс получалось.

Те лепты белые там точно мины? поджидать обоз явно пе входи-

ло в планы армейского человека.

– Которые справа? От колодца до хаты Кузьмича – точно. Дальше вро-де как пусто.

Какая хата? младший лейтенант понятия не имел, где жил Кузьмич, и на несколько минут вся разведка свелась к объяснениям партизана, от ка-кого забора до какого столба мин вроде как нст, а гдс наверняка есть.

Землю опи везде перекопали, в качестве пояснения добавил Стоян.

По ночам много светят, ракеты пускают? А собаки? Или они кого-то подняли?

Точно, подняли, и нс наших, в голосе мастера проскочила нотка гор-дости, дескать, достали мы их, что своих не пожалели, ночами оборониться поставили, – Десятка с два тухляков будет.

– Ещё свежие? – деловито уточнил собеседник. Он, кстати, тоже не выг-лядел человеком первой молодости, третий десяток уже точно разменял.

Да вроде недели не прошло. Бегают быстро.

Издалека, от шоссе, докатился низкий звук взрыва. Потом ещё.

Младший лейтенант и Стоян переглянулись, без слов начали отползать в распадок. Там уже сидели трое – сержант, рядовой и мальчишка лет че-тырнадцати, по виду родич старого партизана. Сержант и рядовой остались в секрете. Остальные ушли.

Лист с планшетки (вырванный из старой ученической тетради, с детски-ми каракулями на обороте), очень скоро попал на снарядный ящик. Вокруг ящика была вода, по щиколотку в ней стояли несколько человек и как раз решали, что делать дальше.

Мимо них, по старой гати, тянулся самый хвост батальона, несколько че-ловек и навьюченных лошадей. Мешки медикаментов и разного хлама, без которого совсем уж не жизнь.

Телеги пришлось бросить перед болотом.

– Подтвердилось? – Ермил, который командовал местными партизана-ми, переживал и уже разгрыз мундштук трубки. Правда, больше переживал он не из-за сведений, в них он не сомневался, а за внешний вид своих бой-цов. Бурые и зеленые трофейные мундиры, крестьянские рубахи, у него од-ного нормальная форма. И неприятно, и кого ненароком подстрелить мо-гут, видят-то друг друга меньше суток.

– Порядок, – комбат, молодой парень, но с совершенно седой головой, бегло сравнил наброски с картой, отпустил младшего лейтенанта, – Твои точно выведут на шоссе?

– Туда много раз ходили. Могу и сам, в лучшем виде.

– Ты с нами идешь. На охват выделишь мужиков половчее. Отход им пе-рекроем. Третья рота с тобой пойдет. Фирс, нашли, где миномёты поставить?

Артиллерист, измазанный в грязи больше всех остальных, кивнул.

– Т-так т-точно. Завершаем у-установку, – он показал время на ручных часах.

Тогда слушайте. Модестов, твоя рота по склону, как договорились, Висса, вторую роту через распадок поведешь. Накроем огнем, атакуем, те отходить начнут. Должны, раз тылы свободные. А как на дорогу к шоссе втянутся, так их Торзов культурно и снимет. Возражения и вопросы?

Камеров всегда произносил эту фразу. Хотя сейчас это был самый оче-видный план, холм в любом случае надо было брать до вечера и накрывать с него шоссе.

Если горло им перетянем, то есть дорогу к шоссе в наглую перекроем, не сдадутся? – замполита всегда интересовали экономные решения.

– Не сдадутся, – Ермил устало вздохнул, – Это ж те, которые Пыхань жгли, точно говорю. И наших они знают. Чего им сдаваться?

Если между Тулово и шоссе станем, могут с двух сторон ударить: эти на прорыв, а те им на помощь. А у нас из ПТО только одна сорокапятка, раздавят, – Камеров уже всё решил, но сомнения надо было убрать, – Воен-ный совет батальона, кто за атаку двумя ротами?

Начальник штаба, Мокей, выразительно посмотрел на замполита, дес-кать, перестраховка перестраховкой, сам такой, но сейчас не до тонкостей. Времени нет.

Все, кроме замполита, подняли руки. Арефий воздержался.

Тогда на позиции, – Камеров обернулся и прокричал обозникам, Гостак, у тебя ещё зелёные ракеты остались!?

– Так точно!

Комбат посмотрел на остальных.

– Как Фирс подготовку закончит, по сигналу. Я пока с ним, а потом ко втОрОй рОте пОдОйду. ВСё.

Ящик без карты сразу осиротел, но прежде чем офицеры разошлись по местам, его хозяйственно подхватил обозник.

В полчаса не уложились, и только ближе к часу дня вышли на позиции.

К каждому миномёту дотащили по два боекомплекта, а всего минометов было пять штук.

Короткий обстрел, только так, чтобы накрыть огневые точки, и вперед. Отступать поздно – если всполошатся, подбросят подкрепления, оттеснят в болото, через гать всем уйти не получится.

Здесь не имелось больших, открытых пространств, перед броском смог-ли подползти. И бежать совсем недолго, только секунды для всех растяги-ваются.

Одну «кочергу» не подавили, и откуда-то из-под угла бывшей школы упря-мо начал бить пулемёт. Бойцы падали, кто-то пытался делать перебежки, но со стороны распадка поначалу дойти не получилось. «Кочергу» попытались ос-лепить огнём – пулемётная рота смогла перетащить по болоту свои железки, и на бойнице, в которой мелькал желтый огонёк, сошлись пунктиры очередей.

Первая рота успела добежать до минных полей и колючки, там, где уже на-чинались сгоревшие избы. Те из местных, кто шел в атакующих порядках, смогли проверить свои догадки. Частью не разобрались, не досмотрели – ми-на-»лягушка» выкосила почти всё отделении Ерхи, досталось Белоглазову.

Из домов пошёл автоматный огонь, и скоро должны были развернуться орудия у шоссе, накрыть некстати возникшую угрозу.

Миномётчики добавили еще несколько зарядов, замолчала «кочерга», стало легче.

Вторая рота дошла до колючки, первая до линии широких окопов.

На их дне, в перетертой почти до состояния пыли земле, зашевелись мертвяки.

– Огнемёты! – тот самый младший лейтенант, который осматривал пози-ции, теперь срывал голос и чуть не руками толкал огнеметчиков к окопам.

Пламя не могло уничтожить поднятые трупы в мгновенья ока. Оно прос-то звало их, заставляло выбраться из пыли и попытаться затоптать себя, по-гасить. И уж тогда обычная граната укладывала ходячий кадавр обратно.

Из домов всё это было видно, как на ладони, там ситуацию понимали, и первого ротного огнеметчика убили ещё в самом начал. А второй еле успел нажать спусковую скобу, залить окоп пламенем, и его тоже умудрились подстрелить. Остальной роте пришлось залечь и отстреливаться.

Бутылки с бензином такого эффекта не давали.

Вторая рота перевалила через колючку, подходила к окопам со своей стороны. И в каменных остатках Тулова нашлись люди, которые решили, что с них хватит.

Двое на лошадях, и грузовик, старый «коробок» с матерчатым верхом. Быстрей, ещё быстрей, по дороге в сторону опушки, а за ней нет и двух ки-лометров как шоссе, и там уже есть шанс уйти надолго, не попасть оконча-тельно в мешок.

Ни партизаны, ни армейские по ним не стреляли, кто-то из собственно-го начальства выстрелил и убил одного конного.

Наконец земля в окопах перестала шевелиться, и выбравшиеся «тухля-ки» превратились в некрупные головешки. Можно было идти дальше.

– Камерова убили! Командира убили! – тревожно прошло по цепи вто-рой роты.

Огонь от домов слабел. На дорогу выбежало несколько группок пехотин-цев в серых мундирах. Первая и вторая роты почти одновременно перева-лили через линию окопов.

И тут, будто там ждали именно этого, переломного мгновения, пошёл ог-невой налет на окраины Тулова, и сквозь разрывы от дороги послышалась частая, заполошная стрельба.

Опоздали на той стороне, не успели.

Бойцы уже были у стен, забрасывали бойницы гранатами, выламывали двери. Скоро налет кончился. Там, на шоссе, были и другие проблемы. Только вот стрекотание с грунтовой дороги не прекращалось Торозов мог и обратно откатиться.

Висса и Модест у бывшего здания сельсовета дождались Мокея, кото-рый прибыл с пулеметной ротой. Здесь же был Прох, батальонный ордина-рец, он пытался водой из пожарной бочки хоть как-то умыться после окопа. Связники тащили рацию. Внутри здания искали попрятавшихся и там сто-ял кавардак. Прямо на крыльце бойцы саперными лопатками били по за-тылкам трупы – гарантированно успокаивали.

В воздухе носилось усталое веселье – самое на сегодня страшное позади, дело сделано, и сегодня смерть от них всех будет брать только малую долю. И еще была настороженность. Не столько от нового боя, который никуда денется и вот-вот начнется, сколько от вещей вокруг. Они еще не приобре-ли статус трофеев, не стали своими, законными: повсюду были надписи этим жирным, кособоким, непоймешь-что-выбито шрифтом, и только не хватало бирок с именами владельцев.

Кха… кха…..капитан, будем считать, что ты принял командование, Виссу перегибал кашель.

– Да. Принимаю. Модест, взвод Картоша пополни, кто остался, и по до-роге пусти. Раздолбают нам Торозова, весело будет. – начальник штаба прятал за напускным хладнокровием неуверенность, однако растерянности не испытывал, – Занимаем оборону, огневые ставить будем. Прох! Глаза продерешь – быстро к Фирсу, пусть поторопится.

Ординарец вытянулся по стойке смирно, но тут же снова наклонился к бочке.

Виссу перегнул новый приступ кашля и он, держась за стенку, отошел в сторону.

– Ещё! Первому фельдшеру скажешь, как обработает тела, сразу пусть в подвалы свозит.

– Так точно, – глазастый Прох, отплевываясь, углядел первого фельд-шера. Тот как раз сидел перед широким окопом, над очередным телом. Сосредоточенный, торопящийся обработать всех, кого можно в руках держал шприц, а рядом дымилась прижигалка для ран. Но ординарец по-казывать пальцем на Водина не стал – последние дни старался отучивать-ся от дурных манер.

Мокей подозвал к себе связистов, пора было доложить о ситуации и зап-росить координаты для огня – он понятия не имел как изменилась обста-новка на шоссе за последние двадцать часов.

Новый артналёт заставил их всех бежать в укрытие.

Через сутки стало и легче и тяжелее одновременно.

По гати подтащили ещё боеприпасов, пришло подкрепление – стрелко-вая рота. Миномёты раз за разом накрывали шоссе, оно перестало быть сколько-нибудь надежной коммуникацией, и теперь Волуйки из проблемы армейского масштаба превращались в частный эпизод.

Но «бурые» нажимали взяли остатки какого-то полка, кинули от шос-се вдоль грунтовки. Торозов откатился почти к самой гари. Единственное орудие разбили, расчет там же и полёг. остатки тулово были в зоне действия артиллерии, и в домах не осталось целых крыш.

Однако на той стороне войска откатывались, штабам было не до баталь-онов, и ни у кого не было времени нормально спланировать операцию по подавлению новоявленного «чиряка». Хватили первые попавшиеся ору-дия, били, убеждались, что танков со стороны Тулова не будет, глухого мешка не получится, и для артиллерии тут же находились задачи поважнее.

Мокей созвал ещё живых офицеров на военный совет. В подвале магази-на – на мешках с картошкой и мукой. Из ламп были керосинки. У стены рядком лежали собранные тела, а на груди Виссы сидел и сверкал глазами батальонный кот Трубач. Он всегда истреблял крыс и ни разу не пытался есть человечину или царапать тела. Тянуло кислым запахом консерванта.

Начштаба ощущал себя тореадором, который стоит перед раненным, умирающим зверем. И всё бы хорошо, да только в руках вилка и до смерти быку ещё минут пять. И убегать он права не имеет.

– Пора воскрешать. Ещё день, и нас будет слишком мало. Раньше ночи подкрепление просто не дойдет.

Командир первой роты молча поднял руку. Партизан тоже согласился и тут же начал прикидывать, как всё провернуть.

– Воскрешать, это правильно, это мы организуем. Вот вытащим народ попервой к болотцу, там пригорки есть хорошие, добрые, трава не мятая, земля спокойная. Всё скоренько и пройдет. А другим делом… Ермил то-ропливо стал загибать пальцы.

– Отставить. Какое болото? Мы половину живых угробим, пока до рас-падка донесём, начштаба устал и говорил тихим голосом.

– Так что, здесь? Тут земля плохая. И вообще, – партизан хотел что-то объяснить, но по наверху скрипнули дверные петли и по лесенке начал спускаться замполит. Керосиновая лампа на столе давала мало света, толь-ко дыры в спине и левом боку были видны очень хорошо.

– Арефий, ты что надумал? – Мокей привстал и прошипел эти слова та-ким тоном, какой действует посильнее иных матюгов.

– Всё одно не жилец, – замполит повернулся к остальным и весело под-мигнул. В глазах лихорадочный блеск, и лицо уже начинало худеть, Сердце не задето, так что сутки нормы имею, своими мозгами думать буду.

– По другому не мог? – Модест не упрекал его. Просто спрашивал.

Там горячо, между прочим. Чичибаев с Хорсом тоже.

– Где вы только консервант пережигать умудряетесь? – первый фельд-шер задал риторический вопрос.

Этот молодой человек всегда щеголял чисто выбритыми щеками, белозу-бой улыбкой и новой формой. И хоть приходилось ему идти практически в строю и работать с тёплыми трупами, за нагловатый форс его не любили.

– С такими темпами ещё две атаки и колоться придется всем, – Арефий привалился к стене.

– Тогда немедленно. Будем попеременно раненых и консервированных работать, – Мокей повернулся к партизану, – Сколько людей можешь дать? В пределах часа.

Годящих? Десятка три наскребём помаленьку, Елена Семёновна, Лу-кия Дмитриевна, Валерия Давыдовна, Клавдия Устиновна, – он перечис-лял ба и дальше, да только напоролся на взгляд начштаба и торопливо за-кончил, – У нас за это дело Ярина Семёновна отвечает.

– Действуй.

Тот бросился в лестнице.

Начштаба повернулся к первому фельдшеру. Медик услужливо поднял брови, дескать, чего изволите.

– Имей в виду, Водин, станешь от общего каравая отщипывать, и трибу-нала не будет.

– Так точно. Я сколько с вами вместе воюю? – улыбаясь чему-то свое-му, спросил в ответ фельдшер.

– Мало. Для таких вещей жизни мало.

Водин сделал вид, что не обиделся. Прошёл в центр подвала, достал из саквояжа – изрядно потёртого, много раз от пыли и глины чищенного, но всё-таки настоящего докторского саквояжа коробку со шприцем. Начал раскладывать инструменты.

Мокей встретился взглядом с Арефием – чего здесь завтрашнему тухля-ку сидеть, там живые под огнём. Замполит отдал честь и ушёл. С ним под-нялся наверх Захлебный, который теперь командовал второй ротой.

Редкие разрывы снарядов восьмидесятом, которыми «бурые» угощали от шоссе. Плохо слышные металлические щелчки – выстрелы ближайшего миномёта. Мокей попытался успокоиться, и по рации выбить ещё хоть ка-кие-то подкрепления.

Через какое-то время его отвлекла старуха. Бодрая женщина с прямой спиной, но сморщенным, как плохо вымешанное тесто лицом, и запавшими губами. В руках она держала немалый бутыль самогона, и было видно, что кожа на тыльной стороне ладоней вся в старческих пятнах..

– Шо, принимай, я тебе людей привела.

В подвале уже было с десяток селян. Только начштаба больше смотрел на женщину.

– Ярина СемёнОвна?

– Тошно так.

Сколько лет?

– Дак тридцать третий пошел, – она будто смеялась над собой.

Мокей посуровел.

– Дети? Из-за них?

Она тоже перестала смеяться.

– Шиновья, блишнята. Воевать подалиш. Им шас по пятнадцать было бы. Я их оболтушов два раша вытягивала. Ранеными валялись. Митька по-том шгиб, его каратели поверили. И за шо? Гебитшу тутошнему чуделошь, будто он ш него военную мысль крадет. Ну какой ш Митьки мышляк?

Факт. Настоящих телепатов во всем фронте по пальцам одной руки пе-ресчитать можно было. Да и кто их пустит на фронт? начштаба ещё хотел спросить Ярину, не хватит ли с неё, только понял, что для себя она уже всё решила. Он кивнул и пригласил рассаживаться.

Остальные женщины тоже от старости не сгибались, только вот лица их молодыми назвать было невозможно.

В подвал протиснулось четверо бойцов. Тоже расселись по мешкам.

Бутыль поставили неподалеку от фельдшера.

– Ну что, этого, думаю, хватит, – фельдшер с еле уловимой насмешкой в голосе распаковал коробку со шприцем.

Мокей вопросительно посмотрел на медицину – что колоть будешь? Во-дин вытащил плоскую нагрудную металлическую флягу, с которой по уста-ву не должен был расставаться и во сне, а из неё вытряхнул на ладонь по-лупрозрачный шарик, похожий на белужью икринку. Шарик взял в левую руку, пустой шприц в правую. Скорчил вопросительную физиономию.

Тянуть дальше не имело смысла.

Мокей снял трубку – от «бурых» остались отличные телефоны, в прида-чу аккумуляторы ещё дышали и позвонил в подвал бывшей школы, вто-рому фельдшеру. Из госпиталя должны были притащить раненого.

Его подвели меньше чем через минуту. Дергенько, из второй роты. Пор-ванные осколком мышцы плеча, перевязка. Ни кости, ни важные органы не задеты.

Боец сел в центре круга.

Первый фельдшер невозмутимо вложил икринку обратно во фляжку. Вы-тащил ножницы и быстро срезал повязку. Плохо зашитая рана кровоточила.

– Приготовились, – он сделал пару пассов, подражая движениям фокус-ников. Чувство юмора не покидало его даже сейчас.

Все подняли руки, показывая отрытыми ладонями на бойца. Начштаба увидел на груди и двух селян ладанки спасителя пылающего, но решил, что если те не начнут вслух молиться, то он этих амулетов не заметит.

Снова появилась икринка, фельдшер вытянул шприцем её содержимое, а потом уколол бойца с тем расчетом, чтобы «живая вода» сразу попала к порезам.

Мокей почувствовал, как теплеет раскрытая ладонь. Чаще забилось сердце, по спине и ногам забегали мурашки. Пришло спокойствие, отре-шенное, безучастное довольство судьбой. Какой-то голос из детства зашеп-тал на ухо, что надо просто стоять вот так, ничего не делать и скоро насту-пит счастье.

Боец зашипел, задергался от боли. Люди вокруг напряглись – это всё сейчас отдавалось в них. Рана стала закрывать прямо на глазах.

– Терпи, – первый фельдшер взял лопаточку, похожую на плоскую ложку, и этой лопаточкой стал прижимать формирующийся рубец, чтобы наружу не поперло дикое мясо.

Дергенько шипел, кусал губы. Участилось дыхание, было простым гла-зом видно, что и сердце у него колотится на пределе. Фельдшер продолжал давить, изредка помогая себе пальцами.

Людям в кругу тоже было несладко пришли страх и ощущение безна-дежности. Сладковатое наваждение первых секунд отпускало, а вот силы на выздоровление раненное тело брало, как хотело.

Минута, другая, и напряжение стало спадать. Рубец сформировался, да-вить уже больше ничего не надо было, а когда Дергенько поднял руку, по-казывая, что с ней полный прядок, все как по команде, сложили ладони.

– В распоряжение второго комроты, шагом марш! – Мокей, который со всеми сейчас разминал болевшие пальцы, выкрикнул команду, будто изле-ченный боец вышагивал на плацу.

Дергенько, хоть и был сейчас дьявольски голодным, не стал волынить, тут же вскочил, подобрал у лестницы автомат и ушёл в бой. лечение почти не укоротило его жизнь.

– Командира точно потянем? – спросил у первого фельдшера Мокей.

Всё-таки не выходит из меня нормального комбата, с застарелой досадой подумалось ему.

Должны. Он не тяжелый, Водин как раз подтаскивал тело команди-ра к центру подавала, – В том смысле, что весь свинец навылет, сердце це-ло, разве только легкие… Да и ребра. Он от болевого шока, скорее всего. Я ему консервант почти сразу вколол, крови много не вылилось.

Гимнастёрка сошла за простыню.

Раны на мертвом теле первый фельдшер прижёг ещё в бою.

Несколько глубоких вздохов и люди в подвале снова показали свои ла-дони.

– Товарищи, – Водин, стоя на коленях перед телом, как раз набирал в шприц содержимое второй икринки, и тон его голоса стал добродушно-примирительным, – Па-апрошу не напрягаться. Когда почувствуете сла-бость, не старайтесь её перебороть. Просто засыпайте.

Укол «живой водой» в сердце дело хорошее, но препарат требовалось ра-зогнать по сосудам. Фельдшер начал массаж миокарда – по науке, упира-ясь руками в грудную клетку.

Эники беники ели вареники, эники беники ели вареники, эники беники…

Тело начало подёргиваться. Резкий вздох, похожий на всхлип. Движе-ния стали сильнее, и фельдшер, не дожидаясь, пока командир забьётся в су-дорогах и сломает себе что-нибудь важное, просто сел ему на живот.

– Эники беники… – массаж нельзя было прекращать.

– С… Су-у-ука, – сознание начало возвращаться к Камерову, во всяком случае, дрыгать ногами он перестал.

Водин давно не обращал внимания на остаточные воспоминания паци-ентов.

– Как себя чувствуешь?!!! – фельдшер закричал во весь голос, будто контуженому, Мешаете! Давить!

– Здесь, – Камеров, шипя от боли, показал себе куда-то в район селезенки.

Фельдшер слез с командира, прощупал указанное место и побыстрей воткнул туда длинную иглу из набора. Брызнула лимфа, кровь.

Тут снаряд из «восьмидесяти» попал в одну из стен бывшего сельсове-та. Ухнуло порядочно. В подвале с потолка посыпались щепки и труха. Всё затряслось, но кроме пыли неприятностей не было.

– Сейчас полегче станет!! Не дергайся, лежи!!

– Уху, – Камеров часто дышал, сердце билось как бешенное.

Остатки консерванта распадались под действием «живой воды», орга-низм восстанавливался и одновременно пожирал сам себя. Несколько ми-нут фельдшер смотрел, как всё более отчетливо выпирают рёбра, но до кри-зиса дело не дошло.

Круг ладоней распался.

– Обс.. обстановка, – выдохнул командир.

Полчаса абсолютного покоя, Водин едко улыбнулся, хотя пыльная и грязная физиономия не отражала всего сарказма, – Тут есть хорошая компания из парочки трупов и куля с мукой, они тебя не побеспокоят. Так что расслабься. И выпей.

Фельдшер влил пациенту в глотку несколько кружек самогона для разжижения крови и общей подпитки сил.

Радист и один из селян бережно отнесли командира за картошку.

Люди, образовавшие круг, явно устали. Одна скоростарка в белой ко-сынке без сознания лежала на мешке, из носа у неё текла кровь.

Водин тяжело поднялся.

– меняем состав, – фельдшер обернулся к начштаба, – Ещё сеанс и у вас закружится голова. Если хотите командовать, то на сегодня с вас хватит.

Мокей был не против, только напрягся. Если он перестанет отдавать жизнь, то останется только одно местно, где ему положено находиться-передний окоп. Такая перспектива не слишком вдохновляла Мокея, но фельдшер говорил правду голова должна быть ясной, батальон без ко-манды сейчас оставлять нельзя. Начштаба переговорил с радистом. Черк-нул на бумаге несколько имен, отдал листок Водину. А потом вызвал по те-лефону Проха, и ушел в бой.

В подвал заносили следующего раненого, с распоротой голенью и тяну-лись новые селяне. Первый фельдшер не интересовался людьми вокруг, лишь бы они не забывали держать отрытыми ладони. Однако и он улыбнул-ся, когда Ярина Семёновна углядела среди добровольцев шестнадцатилетне-го паренька, и взашей прогнала его, честя, как последнего сопляка и неумёху.

Это было правильно.

Только вот фельдшеру ещё надо было «вспомоществовать воскрешени-ям», как говорили во времена его деда, и ставить на ноги раненых.

По идее вторым надо было вытаскивать с того света Виссу, но сейчас нужны были хорошие пулеметчики, и начштаба в приказе написал фами-лию Купылло, чьё долговязое тело пылилось в самом дальнем углу.

К вечеру следующего дня окончательно стало ясно, что батальон уцеле-ет. В сводке передали – Волуйки взяты. Со стороны шоссе «бурые» уже не атаковали, а только поставили заслон. Сразу после рассвета в нескольких километрах западнее была большая бомбежка, и «восьмидесяти» уже не беспокоили.

Настроение у всех, понятно, поправилось.

Мокей в полдень собрал полтораста человек, ещё здоровых или подле-ченных, и попытался в обход заслона выйти к шоссе и перерезать его. Пол-ностью осуществить замысел не вышло – нормальных, серьезных аргумен-тов против брони не имелось. Любой танк с минимальной поддержкой пе-хоты мог смети самопальную «пробку», да и заслон с грунтовки, наверняка, ударил бы в спину.

Однако поставили нормальных корректировщиков, и теперь миномета-ми накрывали редкие колонны, которые еще пытались уходить по шоссе. Да и снайперов рассадили по кустарнику.

Дорога в результате оказалась наполовину забита сгоревшими, разбиты-ми грузовиками, телегами, разбросанным грузом. Так что пробка, пусть и дырявая, организовалась.

Надо было просто ждать подхода основных частей.

Воскрешенные смогли своими ногами выйти наружу и теперь, как огур-цы в теплице, под солнышком лежали рядком у стены бывшей школы. На истощавшие тела было больно смотреть. Рядом с каждым на рушниках выс-тавили хлеб, сколько нашли сыра, и даже варёное мясо – забили послед-нюю корову.

Командир, прихватив для устойчивости палку, уже ходил по расположе-нию батальона, решал вопросы с Ермилом – сколько тот сможет ещё дать продовольствия и, главное, добровольцев.

– От нас, почитай, ничего и не осталось. А план спустят? Если мы его ма-ленько выполнить не сможем, что будет?

– Ты, колхозник, в селе собираешься дальше быть, или в армии? – Ка-мерой агитировал прямолинейно, грубо, открыто, – Так вот, все мужики дальше с нами пойдут. И лучше, если одной командой, а не повесток по уг-лам дожидаются. Их тогда по всей армии разбросает или ещё шире. Так и думай. С шамовкой сейчас везде плохо, сам знаешь.

– Но ведь пропадет село, без людей, без огня тут все бурьяном зарастет, когда спохватятся, не вспомнят где и было?

– Люди останутся. Стенки потом отстроить можно будет, – когда ко-мандир улыбался, становилось заметно, как он пострел, – Да и крупное здесь село, вас в области не обидят, подселение организуют.

Они спорили еще долго, даже когда подошёл начштаба. Только когда партизану доложили, что дала о себе знать группа, которую месяц назад послали в город, он бросил всё и побежал на какую-то там тропинку встре-чать своих.

– Не избавились от местничества. Дальше своего района думать не же-лают, – Камеров спиной привалился к покосившемуся телеграфному стол-бу, подставил лицо солнцу и даже попытался проглотить очередной кусок провизии.

– Командир, тут предложение есть, – нейтральным голосом начал Мокей.

– И?

– Тел у нас достаточно. «Бурых», «серых», полный набор этих чертей,- он выжидающе примолк.

Камеров дожевал свой хлеб с маслом.

Дай угадаю, хочешь заслон сбить? Тухляков наделать, этой ночью пус-тить их в работу, и выйти на шоссе всем кулаком? – командир поудобней устроился у столба, но глаза так и не открывал.

– Ночью сюда наши подойдут, – начштаба как раз поговорил с ра-дистами.

– М… Это меняет дело. Ты хочешь раздолбать сам заслон?

– Да. Их там не больше трёхсот человек. Сниматься они будут сегод-ня, скорее всего с темнотой. Зачем отпускать? – деловым тоном ответил Мокей.

Обманчивая тишина, состоящая из далёких выстрелов и неторопливых разговоров воскресших. И ещё ветер, шуршащий листьями.

Шло время, а командир всё стоял, смотрел сквозь опущенные веки на ав-густовское солнце. В воздухе носился странный, дымно-болотно-смоляной запах. Осколками посекло и надломило много деревьев, смолой пахло вез-де, ветер принёс аромат тины.

– Что с Арефием? – переменил тему Камеров.

– Скоро сжигать будем. Ночью застрелился. Всё честь по чести – из об-реза двустволки голову снёс. чичибабин тоже. хорс только затянул со вре-менем. Пришлось помогать. Ну, и Евгеньев.

У тебя есть ещё добровольцы на управление тухляками? Которые раз-веденную мертвую воду примут. Кроме замполита-покойника? Дело ведь паршивое, от него поленьями становятся, мозги дубеют.

– Найдутся и добровольцы, – начштаба упорствовал в своей идее, она казалась ему слишком перспективной, – Что приказ шестнадцать нару-шим, так его часто нарушают. Лишь бы подчистить следы до прибытия…

Он показал пальцем вверх.

А если просто сделать крюк по лесу и взять их, когда снимутся с позиции?

– Дальше на запад вдоль шоссе мины и колючка.

Начштаба с таким выразительным, показным недоумением смотрел на командира, что тот, даже сквозь веки, даже под прямым солнцем ощутил негодование подчиненного.

Те ведь не стесняются. И только редкий человек в тухлом состоянии мо-жет не починиться приказу. И хоть не играет ходячий мертвец ни против пулемета, ни тем более против брони, всё равно он полезен – минное поле можно снять, огневые точки раскрыть, да мало ли.

Просто давить силой приказа на подчиненного, который организовал воскрешение, Камеров не мог. И дело было не в силе воли или благодарнос-ти, просто в здравом смысле – заставить, значит сохранить проблему.

В споре тут требовались какие-то другие, не чисто тактические доводы.

– Сколько у нас, Мокей, сейчас активных штыков? Без партизан.

– Сто двадцать три.

– Уже до усиленной роты не дотягиваем. А когда батальон кончится, по-думал? Нас пока не пополнят, пока к новичкам не притрёмся, нормальной частью не будем. И своих лечить трудней станет. Или ты рассчитываешь, что остальных раненых мы по медсанбатам отпускать должны? Всех, кроме покалеченных, до кондиции довести надо. Для нас сейчас каждый человек на счету, еще больше чем вчера.

Начштаба молчал. Аргументы были сильные, но всё еще его не убеж-дали.

– Если по уму их огнём при отходе угостим, то тела им не на чем будет вывозить. Они завязнут в бою, а тут и наши подоспеют. До своих голов тридцать дойдет. А если начнем возиться с тухляками, можем просто не ус-петь. Так что потрудитесь выполнять приказание.

– Так точно, – согласился начштаба. И в официальных интонациях его голоса не было фальши, хотя и свою идею он всё ещё считал лучше. Прос-то сейчас надо было разработать план на вечер.

Командира всегда удивляла странная храбрость Мокея. В бою он пере-силивал себя, через «не могу» шёл под пули, и при том совершенно спокой-но предлагал вещи, от которых могло стать зябко в любую жару. Будто уже знал, что делать с человеком, у которого мозги начнут деревенеть от коман-дования тухляками. Батальонный юродивый с собачьими глазами, да на це-пи перед строем – это шутка не из лучших.

От болота к холму шла цепочка селян. В залатанной одежде, грязные, почти выбившиеся из сил, они тянули тюки, несли мешки. Местные пере-тягивали домашний скарб, который до того прятали на болотах – решили, что в Тулово бои закончились.

Вечером заслон снялся много раньше, чем рассчитывали – то ли пришёл приказ бросать все, то ли у командира с той стороны хватило ума и реши-тельности сделать ход первым. Особыми маневрами при отходе себя не ут-руждали – прикрылись двумя «кочергами», был еще один «змей», так пог-рузились, во что могли, а то и пешком, и дали ходу.

Конечно, эти сборы углядели, сообщили миномётчикам, те накрыли ко-лонну залпом. Но времени нормально развернуться, не выпустить «бурых» с позиций, не оказалось. Так что до половины их ушло.

По этому поводу не особенно огорчались – слишком хорошо чувствова-ли предел своих сил.

Уже в темноте прибыли разведчики сороковой танковой. За ними шли саперы, как обычно на своих грузовиках с деревянными кабинами. Они без особых церемоний спихивали с дороги всё, что мешало проезду. Где-то в третьем часу началось нормальное движение. Для батальона это означа-ло – быть по свою сторону фронта.

Вал подразделений, групп и частей становился всё гуще. Закончилась и «беспризорность» – Камерова с рассветом вызвали в штаб их подходивше-го полка.

С рассветом дело дошло до обозных и медицинских частей.

Разбитое, сгоревшее Тулово оказалось надлежащим местом для медсан-бата. Всё равно в округе ничего лучшего не имелось. А новый оборонитель-ный рубеж, который придется брать войскам – он уже скоро, и часа хоро-шей езды не будет.

Начштаба, как только прибыли первые грузовики и начали разбивать па-латки, пошёл к военврачу. Мимоходом для себя отметил, что теперь даже если какая-то окруженная «бурая» часть будет прорываться через Тулово – за оборону можно не беспокоиться. Медсанбаты всегда оснащались по первому классу. в этом были пулемёты и бронебойки – одновременно с па-латками ставили несколько огневых точек.

Энергичный длиннорукий очкарик, чем-то походил на седоватого гиббо-на, которого Мокей однажды видел в зоопарке. Только обезьяна лениво раскачивалась на ветке, а военврач, казалось, раскачивал всё округ себя.

Баллон с кислородом, осторожней Шострик, осторожней. Подняли, поставили. Раз, два, – взмах длинных рук, поднятых вверх, потом второй, и вот тяжеленная стальная бочка, подхваченная двумя санитарами, уже пере-местилась на своё место. А врач такими же плавными, размеренными дви-жениями, уже показывал, куда тянуть столы.

Скрип дверцы грузовика.

– …военврач Толбаник? – обратился начштаба.

Капитан, вы по какому вопросу?

– Можно просто Мокей, – с пересчетом ранга врача они были в одина-ковых званиях, – Когда сможете выделить мне минуту?

– Лучше сейчас, в одиннадцатом часу мы должны первую партию при-нять, он был хирургом.

– Пройдёмся, закурим, не возражаете?

Они остановились у столбиков, на которых ещё сутки назад висела ко-лючка селяне посрезали её. Начштаба предложил пачку неплохих тро-фейных сигарет.

– У меня четыре десятка воскрешенных и до сотни раненых. Люди на-дежные, для дела необходимые. Я хотел бы их оставить в батальоне, – без обиняков начал Мокей.

– Ха! – врач хохотнул так резко и коротко, будто получил удар под дых и от боли резко выдохнул, – Думаете, у вас одних такие проблемы?

Видно было, что его допекли подобными просьбами.

– А все мои уже здесь. Практически стоят в очереди. Или лежат. Я же не требую от вас руки-ноги людям отращивать.

– Да? Потребуете через полчаса?

От полевого госпиталя подобного требовать глупо. Я прошу вполне доступных действий, которые при оборудовании может организовать лю-бой нормальный врач. Фельдшера с собой просто препаратов не носят,- начштаба изображал разбитного колхозника, который за полчаса и чет-верть первака уломает председателя на любую комбинацию.

– Мы вот быстро солдатиков обколем, и они все розовыми бодрячками промаршируют дальше?

Очень может быть, что к вечеру нас здесь не будет. Эти люди либо уй-дут со мной, либо останутся с вами. Зачем с первого часа себе палаты загро-мождать?

– И словеса-то у вас к такому случаю подходящие, – врач уже остывал.

Приходится заготавливать, – компромиссным тоном ответил начштаба.

– Знаете, насколько иначе всё в ту войну было? Никаких тебе полевых воскрешений, мертвой воды еще не знали. Раненого в госпиталь везли, по-нимали, что больной. А теперь? Каждый норовит на одних медикаментах бессмертие себе сварганить. Что через пять лет будет, думают? Полстраны в старики угодит. Или куда потом вот таких девать?

Он длинным пальцем указал на первого фельдшера. Тот сидел на вы-вороченном из здания школы куске кирпичной кладки, маникюрными ножницами вычищал грязь из-под ногтей. А рядом с ним сидел баталь-онный кот, и умывался. Они были так похожи в своих жестах, что не-вольно закрадывалась мысль не прикидывается ли Водин. Но нет, просто чем дальше, тем больше он отстранялся от крови и грязи. Как умел, аристократа изображал.

– Товарищ военврач, – глухим голосом вдруг начал Мокей, – вы всё правильно говорите, но бой ждать не будет. У меня пятнадцать человек с неправильно сросшимися рёбрами. Или с несросшимися. Нужен каль-ций, и в таких инъекциях, чтобы они живы были. Есть снайпер контуже-ный, вроде отпустило, но кто его знает. А дистрофикам витамины нуж-ны. И много.

Врач несколько удивленно посмотрел на Мокея – тот уж больно резко переменил тон.

Бойцы нашли сейф. Там семнадцать самоспасателей. Бухен…, черт не могу выговорить, – начштаба в раздражении отбросил недокуренную сигарету.

– Всё цело,не разбито? – врач буквально расцвёл,и казалось, что сей-час броситься целовать Мокея.

– А то.

– Как здесь оказались такие вещи? – Толбаник не верил своему счастью.

– Мало ли? Думаете, они там, друг у друга не воруют? «Бурые» у «чер-ных», небось, увели, и на партизан спихнули. А мы вот нашли. Факт.

– Батенька, поздравляю, – военврач затряс ему руку.

Но мы ведь не будем говорить о товарно-денежных отношениях? несколько заговорщицким тоном продолжил Мокей.

– Что за мерзость приходит вам в голову? – подыграл ему Толбаник.

В «европах» уже лет пятьсот воскрешение считалось делом почти что индивидуальным. Личным разговором со смертью. Оно конечно, взаимо-выручка окончательно не исчезла, особенно в семейном кругу. Но солид-ный человек свои проблемы должен решать сам. На чёрный день запасы откладывать.

Тот самый мелкий палевый гриб, из которого «живую воду» получали, он силы впитывал. И отдавать мог. Надо было только по груди и лицу по-койника рассыпать – вместо открытых ладоней работал. А если ещё пере-ливание собственной крови, так вообще радость. Донора своего гриб пом-нил, и чужому человеку был бесполезен. Только его требовалось в термосках держать. И режим соблюдать, чтобы не протух, не испортился, силы на самого себя не потратил.

Эти самоспасатели-термоски ювелирной точности изделиями должны были быть – чтобы и температуру, и влажность неделями держать. Рабо-та потоньше любой панорамы орудийной или прицела танкового. А даже с прицелами пока у своих заводов не очень получалось… Так что за тро-фейными самоспасателями охота серьезная шла, вплоть до анонимок в особые отделы.

Перед серьезной операцией пациент мог за неделю хороший запас сил накопить. Даже тыловые госпитали, в которых можно было глаз или паль-цы наново отрастить, и где большие ванны с палевой грибницей стояли-тоже за термосками следили и собирали их, где могли.

Мокей и Толбаник, почти сразу ушли от темы «бухенов…», но в голове каждый прикидывал, достаточные ли козыри пошли в дело.

– А из фельдшеров я ни одного нормального за последний год не ви-дел, – неторопливо рассуждал начштаба, – Которые хамы, которые не-доумки, а кто и вот так, под чуждый элемент маскируется. И считаю это правильным. Только неприязнь остальных людей спасает их от косвен-ных прибытков…

– Косвенные прибытки? – удивился врач, – Никогда не понимал бух-галтерии. Мы зовём это утечками.

– Наш знает, что если он будет чужие крохи для себя брать, хоть через утечки, хоть как – убьют. Потому выкаблучивается. Одно время даже ден-щика себе пытался завести, приспособить батальонного денщика. Только нельзя, перебор выходит.

– Они все это знают. Кстати, в курсе, какой у первых фельдшеров самый распространенный кошмар?

?

– Вокруг пустыня, черное небо и черный песок. Все мертвецы прошлых войн встают перед ними, рады скелетов, форма старых лет и совсем новая. Они хотят жизни, им надо идти в бой, драться. Только вот за спиной у фельдшера ни одной живой души. Это, между прочим, тоже с прошлой вой-ны. Какой-то француз-режиссер фильм снял, и оно пошло гулять.

Начштаба посмотрел на Водина немного другими глазами. Что ж, будем знать, но ведь это не причина нарушать приказы?

– Ладно, – военврач для себя уже всё решил, – Те, у кого конечнос-ти были переломаны или дефицит массы зашкаливает, здесь останутся. Другие с вами. Стоп, – он вдруг схватил начштаба за руку, – Болванчи-ков у вас нет? А то знаю я, многие надеются, что раз череп обратно срос-ся, те в разум войдут.

– Матвей Георгиевич? Вас ведь так звать? Я не стал бы просить о таком. Это не мое.

Насчет людей с повреждениями мозга, приказ был издан много более жесткий, чем шестнадцатый. Тухляк, в конечном итоге, представлял небольшую опасность. Его было видно с первого взгляда. А люди, у которых пуля стерла часть воспоминаний и усвоенных в детстве правил, могли зап-росто со свечкой на пороховой склад зайти. Или убить человека, на которо-го в полном рассудке никогда бы руку не подняли.

Таким раненым просто не давали «живой воды».

Хотя война большая, и бывало всякое.

Идём посмотрим твоих, военврач докурил сигарету до пальцев.

И пока в палатки заносили оборудование, пока все расставляли по мес-там, стерилизовали и готовили, прямо на земле, на остатках мебели, начали обрабатывать бойцов.

Это было не как раньше, когда вокруг больного вся семья собиралась и «господи помилуй» тянули. И не грубая передозировка у фельдшера. Если по науке, с расчетом массы тела, с капельницей и соматогеном, то можно было обмен веществ легонько подтолкнуть, самую малость. Этого хватало, чтобы за пару часов человек хоть немного массу тела подправил.

А соматоген дорогого стоил. Небольшие банки с янтарного цвета содер-жимым и шуточными корявыми надписями «рыбий жир» на этикетках. Местные, которые сновали здесь же, и голодными глазами смотрели на эти банки, понимали, что такой баночкой всё село пару дней может питаться. И детям соматоген давать после голодовок лесных – полезней не бывает. Да только эти баночки в бойцов, как в печки уходили.

Опивки, правда, оставались. И хмурому сержанту-медику, который го-ловой отвечал за ящики с банками, и который имел право стрелять без пре-дупреждения, ему было всё равно, кто вылизывает эти банки досуха. Распе-чатывал, выдавал, смотрел, как пьют, принимал. Лишь бы счёт сходился, и люди в погонах свои калории получали.

Многим солдатам не помогало и лечение по науке.

Семёныч до последнего врал, что с рукой порядок, но там был явный пе-релом лучевой кости, причем несросшийся. Оставили на операцию и обык-новенное, недельное лечение.

Бозучу перешибило сухожилие. Не срослось. Левая ладонь не сгибалась. Он понимал, и только мрачно ругался себе под нос.

Были и другие. Возмущались, доказывали, спорили. Некоторые только облегченно вздыхали. Но Толбаник и второй спец, Хворостов, совершенно не обращали внимания на эмоции. Мокей тоже понимал, что медицина ле-чит, как умеет, и лучше её он, начштаба, лечить не сможет.

На всякий случай позвал Модеста, и они вдвоем быстро наладили дис-циплину.

Сержант, за соматоген ответственный, советы имел, однако если тут и де-ти с голодными глазами каждый глоток провожают, и солдаты со своим го-нором медкомиссию прошибают, то до беды недалеко.

Поставили две очереди – детскую и солдатскую, отогнали лишних. Начштаба определил на работы тех, кто не понял намёка и продолжал сто-ять поблизости.

Всё споры и доказательства окончательно прекратились, когда под само-летный гул прибыли первые грузовики с ранеными. Разным они были. Слишком худыми для «живой воды», или со слишком тяжелыми ранами их просто перевязывали, жгутами останавливали кровь. Теми, кто после воскрешения превратился в живой скелет, в до предела исхудавшую чело-веческую куклу. И – хуже всего – теми, кто не вышел из тьмы, а стал прос-то куском мяса, начиненным консервантами.

Те, кто остался в строю, занялись военным хозяйством. Оружие после боев надо было чистить, перебирать, форму подшивать. При случае и тро-феем нормальным разжиться «кочерга» с запасом патронов просто так на дороге не валяется.

К полудню, в мобилизованной легковушке, прибыл командир, с ним но-вые лица.

Знакомьтесь, военный совет собрался у того же бака с водой, над-пись на котором уже умудрились закрасить, – Наш новый замполит, Рубен Флориян.

Кивнул хмурый парнишка лет двадцати. Непонятно, кто его только нап-равил на такую работу.

– И Янис Дорг, проверять.

Товарищем из особого отдела оказался быстрый в движениях, похожий на каплю ртути, коротышка. Проверка новых кадров. Но по довольному ли-цу Камерова можно было понять – в полку решено, можно собирать добро-вольцев, сколько пойдут.

До вечера надо было всё успеть.

– Командир, – Мокей поднял палец, Тут дело есть, по нашим долгам.

Это дело требовалось организовать кровь из носу. Поперёк всех очеред-ностей.

Камеров, Мокей и Ермил дождались короткого перерыва в операциях и под руки привели к военврачу Ярину Смёновну.

– Для неё можно что-то сделать? – Ермил задал вопрос от всех.

Толбаник посмотрел на лицо старушки, которое за сутки стало напоми-нать череп, на вылезавшие волосы, прикрытые косынкой. Молча стянул с лица стерильную повязку и поцеловал Ярине Семёновне руки.

В таких случаях было принято давать морфий. Только она не хотела, она всё понимала и ей просто надо было прожить ещё день, чтобы узнать – вер-нулся ли Лёшка живой из-под Майского. Стоян, как только воскрешать стали, отправил за ним своего племянника.

Под капельницей она жила еще два дня. Дотлевала. Но когда сын встал у койки, так и не пришла в сознание.

Март 2008