Судебное разбирательство назначено на завтра. Виктор лежал на своей шконке, смотрел в темноту зарешеченного окна. Завтра. Все решится завтра. Он настроил себя на любое, даже самое суровое наказание, но так он думал раньше, а теперь, когда всего одна ночь разделяла его от "этого наказания", он не мог заснуть. Мысли. Мысли. Мысли. Жизнь, еще такая короткая, за минуты пробежала в его памяти. Детство, школа, армия, университет - вся его жизнь вмещалась в эти четыре слова. Все пролетело как один день. А сколько планов строилось на будущее и таким безоблачным оно казалось. Вся жизнь впереди! "От тюрьмы и от сумы..." - гласит народная пословица.

  Еще год назад он мог просто не придать значения этим словам, потому что был уверен: "Это не про него", это из другой жизни, которую ему никогда не предстоит прожить. Теперь, лежа на жесткой железной шконке с решеткой и "ресничками" на окне, он еще не до конца осознавал, что это теперь его жизнь. Он и сейчас был уверен, что все станет на свои места, будет как раньше. Все разберутся, что он просто не мог убить человека, своего друга Игоря Фокина. Он, любящий жизнь и людей, мечтавший сделать много хорошего для своей страны, вырастившей, выучившей его. Сделать много хорошего для родителей, его воспитавших. Он снова вернется к той жизни, будет работать и, конечно, еще встретит свою настоящую любовь. Не может жизнь состоять только из лжи и обмана. Хорошего, честного всегда больше. Надо только научиться видеть вокруг себя, отличать ложь от правды. Верить в то, что лучшее еще все впереди в его жизни.

  Но как начинать жизнь с обмана? Он не сказал на следствии про первую драку с Фокиным, значит, солгал, струсил, чтобы не давать повод утверждать, что если была первая драка, значит в ту ночь он мог толкнуть, даже не ударить, просто толкнуть Фокина. Или просто сделать резкое движение, напугавшее Игоря, чтобы он потерял контроль в пространстве, забывшего, что всего в шаге - конец. И сделавшего этот последний шаг в своей жизни.

  Игорь Фокин тоже хотел жить. Он тоже мечтал создать семью, пусть за его словами о продажности всех женщин была бурлившая злоба. Но это после предательства его девчонки, совсем недавно им пережитого. Время лечит, боль проходит. Через два дня после той первой драки Игорь подошел к Виктору:

  - Витек, ты прости меня, я был не прав. Конечно, я сам мечтаю найти свою настоящую любовь, свою женщину. Пусть она будет и не очень красивая. Но она для меня будет самая прекрасная. Пусть только для меня. Это и есть, наверное, счастье. Жить для любимого, верного тебе человека. И хочу завести детей - двоих: мальчика и девочку.

  "Никогда ты, Игорек, уже не встретишь свою любовь и детишек, похожих на тебя, уже не будет на этой Земле". Эти слова словно железный прут, проткнувший грудь Игоря, резали сердце Виктора. Захаров любил жизнь, он ненавидел смерть, и ему становилось холодно и жутко от этих слов: НИКОГДА БОЛЬШЕ. Что изменится, если он скажет все эти слова на суде? Он не может точно утверждать, что он толкнул Игоря, а если бы он был уверен, тогда, наверное, он просто не смог промолчать. Просто после этого терялся смысл всей его жизни. Единожды солгав, лгать будешь всегда! И что он мог сказать своим детям? Как мог учить говорить только правду?

  Вика! Почему? За что она так поступила с ним? Неужели можно так притворяться? Для чего? Она сама называла подруг Лобова фаворитками. И Марина Гаврилова, с которой Лобов встречался, была ее сокурсницей, даже жили в общежитии рядом. Неужели она возомнила себя лучшей из всех "бывших фавориток", как она называла? Бред! Вика - обыкновенная "серая мышка", как называла ее мать Виктора. Лобову всегда нравились яркие высокие девушки, на которых оборачивались на улице мужчины. Наверное, это просто месть женщинам со стороны Лобова. Говорят, у него была очень красивая жена. Но он студент - аспирант, не смог удержать такую красивую "игрушку". Он даже вечерами ходил со студентами разгружать вагоны, а мать была еще просто продавщица ЦУМа. Потребности жены росли, начались ссоры. Его жена ушла к директору мебельной фабрики, который овдовел. Он был на пятнадцать лет старше ее. Счастье - понятие очень относительное. Жена Лобова видела смысл жизни в нарядах, чем их больше, тем она счастливее. Виктор прочитал недавно в журнале, принесенным Митиным, про парижского бездомного, жившего под одним из многочисленных мостов через реку Сену. Он нашел билет, по которому выиграл огромную сумму.

  - Это счастье, - говорили ему, - ты богат!

  - Нет, мое счастье свобода, просыпаться в своей будке из картонных коробок. Найти себе пропитание на день и быть счастливым.

  Воистину невозможно понять человеческую душу!

  Лобов в два раза старше Виктора, неужели Вика не понимала, что она только очередная "игрушка" или она хотела привязать его ребенком? "Серая мышка" оказалась самой коварной и хитрой. Тогда зачем ей нужен был Виктор? Хотя какая ему теперь разница?!

  Но мысли, мысли Виктора всегда невольно возвращались к Вике. Он заставлял себя не думать о ней, даже злился. Но память, его память всегда, о чем бы он не начинал думать, возвращалась к ней. "Мой котенок! За что? За что ты так подло поступила со мной? Что тебе не хватало для счастья? Моей любви хватит не на одну, на три жизни. Скоро сдается кооперативный дом, и у нас была бы своя двухкомнатная квартира. И с работой не могло быть проблем, отец или сестра всегда помогут. Что нужно женщине для счастья?" Наверное, только Вика могла дать ему на это ответ. Но не даст уже никогда, по крайней мере, не скажет честно. Почему она так поступила с ним? Он же мужчина ее мечты, только от запаха его тела у нее кружится голова.

  - Люди друг друга находят по запаху, - говорила Вика. - Не секрет, все люди потеют. И если люди друг друга находят, они не чувствуют свои запахи. Запах только притягивает их. Это лучший запах в мире - запах любимого тела, чистого, конечно, - добавляла Вика и убегала в ванную.

  Сейчас он невольно делал вывод: Вика играла с ним как с игрушкой, ее игрушкой. Но зачем? Откуда у нее это? Вся ее жизнь в общежитии, на глазах у всех. Она до него и с парнями-то серьезно не дружила. В общаге знают про всех, даже больше, чем ты знаешь о себе сам. Это тоже, наверное, талант - так играть жизнь.

  - Да, Виктория Викторовна, в вас умерла великая актриса.

  Виктор даже написал стихотворение "Театр".

  Виктор прочитал стихотворение своим пацанам. Они шумно одобрили и в один голос стали утверждать, что все девчонки продажные. Откуда такая жизненная логика в пятнадцать лет? Хотя, наверное, других девчонок его пацаны не могли видеть в своих подвалах и на чердаках, где проводили больше времени, чем в школе и дома.

  "Бог и время нас рассудит", - написал Виктор в одном письме Вике, он очень много их писал, даже несколько передал через адвоката Митина. Но не получил на свои письма ни одного ответа. Наверное, самое страшное презрение к человеку - это равнодушное молчание. Значит, этот человек для тебя ничего совсем не значил, ничего, словно и не было его совсем. Любое оправдание, любой поступок можно обсудить, даже понять. Но в ответ просто молчание. Ничего.

  - Бог и время нас рассудит, - прошептал Виктор, чувствуя, что забывается и проваливается в пустоту.

  * * *

  - Встать, суд идет!

  Виктор даже не ожидал, что в зале судебных заседаний будет столько много людей. Только первое сидение оставалось свободным, наверное, для свидетелей. Виктор не увидел Куклина, сторожей, хотя он очень смутно их помнил. Молодой был кудрявый, он стоял на свету под лучом прожектора. Отец, мать, даже Галина, он искренне обрадовался, увидев сестру, она сидела рядом с красивой, хорошо одетой женщиной постарше, о чем-то разговаривали. Галина, как обычно импульсивно жестикулировала. Знакомые по работе, по университету. Откуда все узнали? Он никому не сообщал, и как он мог сообщить? Хотя Федор Федорович спрашивал, кого он хотел бы видеть на суде из своих друзей, знакомых?

   Виктор невольно, даже без желания, повинуясь какому-то инстинкту, осторожно осматривал глазами весь зал, он искал Вику. Зачем? Просто чтобы взглянуть в ее голубые, как он называл их часто, небесные глаза. Хотя, что мог он увидеть в ее глазах? Пустоту? Нет, Вики нет. Да и, конечно, не могло быть. Многих из присутствующих в зале Виктор даже не знал. Может, родственники Фокина. Кто-то из них будет истец. Митин объяснил, что по закону кто-то из близких родственников погибшего обязан представлять сторону истца. Троих, двух мужчин и женщину средних лет, он не знал. Одеты модно, видно, это и есть родственники Фокина из Москвы.

  Утром, когда контролер пришел за Виктором, его пацаны очень тепло его провожали. По тюремному обычаю дали ему на прощание по "пендалю", несильно правда, чисто формально, чтоб он никогда назад не вернулся. Так заведено неизвестно кем и когда, наверное, тогда, когда на земле стали строить тюрьмы. Пацаны искренне желали, чтобы "Захар, тебя нагнали". Даже садясь в автозак, он слышал их звонкие голоса в утреннем морозном зимнем воздухе:

  - Удачи, Захар, не забывай, подогрей!

  - Захар, тебя нагонят, не дрейфь!

  Нормальные, в общем, ребята, но как очень часто бывает в жизни, оказались не там, где нужно, не встретили хороших друзей, и жизнь свою начинают с СИЗО. Кто-то из них вернется домой, осознав и обдумав свою жизнь, и начнет жить, строить нормальную семью, пойдут честно трудиться. Но кому-то это только первый урок, долгой школы, лагерной жизни. Каждому свое, может и действительно, судьба каждого человека предопределена заранее кем-то свыше и все, что происходит с ним, не случайность, а закономерность, которую невозможно избежать.

  - Прошу садиться. Слушается дело по обвинению Захарова Виктора Ивановича. Председательствует народный судья Андреева Лариса Сергеевна.

   "Совсем молодая, наверное, мы ровесники, - подумал Виктор, - только она за столом, а я... Ей страна доверяет решать судьбы людей". Решать его судьбу. А он, что он сделал в своей жизни?

  Народные заседатели... Секретарь суда... Продолжали знакомить с составом суда. Общественное обвинение поддерживает замоблпрокурора Субботин Сергей Глебович. Защита - член областной коллегии адвокатов Митин Федор Федорович. Сторону истца представляет Гуров Юрий Анатольевич, дядя покойного Фокина Игоря Михайловича. Секретарь произнесла "покойного", а не убитого, сердце у Виктора забилось, хотя до суда любое преступление, даже самое очевидное не может так называться. Отводы по составу суда? Нет. У потерпевшей стороны? Нет.

  Встала судья Андреева:

  - Слушается уголовное дело по обвинению Захарова Виктора Ивановича в убийстве по неосторожности. На предварительном следствии было установлено, что вечером 21 октября 1989 года гражданин Фокин Игорь Михайлович и гражданин Куклин Сергей Юрьевич, вместе работавшие на строительстве завода - Фокин ведущий архитектор, Куклин инженер геодезист - после работы решили отметить завершение строительства и сдачу в эксплуатацию спортивного комплекса. Они взяли две бутылки водки, закуску и по пожарной лестнице поднялись на крышу спортивного комплекса. Сторожа Уразов и Иванух за бутылку водки разрешили им это сделать. Предварительно из сторожевого вагончика Фокин и Куклин позвонили своему знакомому Захарову Виктору Ивановичу, работавшему с ними на стройке старшим инженером геодезистом, и пригласили его к себе отметить сдачу объекта. Захаров согласился приехать к ним и привести еще спиртного...

  Началось изучение уголовного дела. Однообразное, скрупулезное, все вопросы задавались по нескольку раз каждому свидетелю. Первые - сторожа, уже испуганные самим вызовом в суд. По логике они совершили халатность, пропустили нетрезвых людей после работы на объект, пусть и работающих на стройке.

  - Они инженеры, все начальники, попросились на город вечерний с крыши посмотреть. Да и трезвые они были... вроде, - испуганно бормотал Иванух.

  Но потом оба признались, что пропустили друзей за бутылку водки. Виктор не знал, что оба сторожа сразу утром были уволены со стройки. Сторожа никакой ясности не внесли, они видели только, как сначала поднялись Фокин и Куклин, потом приехал Захаров с сумкой. Они указали, где его приятели, он тоже полез по пожарной лестнице вверх. Сидели они в вагончике, выходили, обходили объект. Ни шума, ни криков на крыше не слышали, драки не видели. Потом молодой Иванух увидел в свете прожектора падающего вниз человека. Подбежали. Фокин был еще жив, он дергался в конвульсиях. Прут арматуры, торчавший из земли, пробил его грудь насквозь. Первым подбежал Захаров, он подскочил к лежавшему Фокину. Кричал: " Игорек! Игорек! Ты что?! Это я, я виноват, не усмотрел". Захаров был хорошо выпивши. Сел на землю и заплакал. Куклин пришел позже, когда сторож Уразов уже позвонил в милицию и скорую помощь. Первой приехала милиция. Старший майор пощупал у Фокина пульс и сказал:

  - Скорую зачем беспокоили, труповоз надо.

  Больше вопросов у обеих сторон к сторожам не было, они сели на пустую первую скамью в зале. Потом вызвали главного и единственного свидетеля Куклина. Куклин вошел, он явно сильно нервничал, сразу сослался на плохое самочувствие. Но отвечать на вопросы судьи согласился. Уже при виде Куклина сердце у Виктора сжалось. Он понял, когда Куклин даже не посмотрел в его сторону, что Сергей сказал что-то кому-то, чего не было в материалах дела. Адвокат Митин говорил, что дядя Фокина Гуров, который и представляет сторону истца, следователь в Генпрокуратуре. "Ах, Серега, Серега, с отца денег наверняка срубил за молчание. Хотя что он мог сказать? Что?"

  Куклин повторил то же, что и в показаниях. Больше упирал на то, что боится высоты и был в десяти метрах от края крыши, где сидели Захаров и Фокин, походил даже не вставая на корточках, чтобы выпить.

  - Когда Виктор и Игорь заспорили, предложил им прекратить или спуститься вниз.

  Сразу возник вопрос у прокурора:

  - Почему вы, Куклин, так волновались? Виктор и Игорь были друзьями, ну возбудились после выпитого, говорят громко?

  Куклин начал мяться. Было видно, его загоняют в угол специально, в ходе судебного разбирательства. Это козырная карта следователя Генпрокуратуры Гурова? Скрыл первую драку на следствие, отсюда можно было развивать гипотезу о возникшей драке на крыше. Куклин подтвердил, что примерно за месяц до этого они даже ссорились и снова из-за женщин.

  - Так ссора или драка? - вопрос задал уже Гуров. Он брал процесс в свои руки.

  Митин попросил слово.

  - Товарищ народный судья, товарищ Гуров Юрий Анатольевич - должностное лицо, но он представляет потерпевшую сторону. В деле есть показания, где Куклин ранее говорил, что за месяц до трагедии Фокин и Захаров ссорились уже в одной из комнат строящегося объекта. Фокин стал обзывать всех без исключения женщин неверными и т.д. Захаров стал утверждать, что большинство женщин - честные и порядочные жены, матери, сестры. Выходит, Куклин солгал, были еще и драки. Так была драка или нет, Куклин? - Митин говорил ровным звучным голосом негромко, но четко произнося каждое слово. Он специально взял эту паузу, чтобы Куклин пришел в себя. Сила и уверенность чувствовалась в каждом слове Митина.

  - Я отвечу, - поднялся Гуров, - разрешите, товарищ народный судья. Да, я работаю в Генеральной прокуратуре, но с 8 января в отпуске и здесь представляю только потерпевшую сторону, но никак сторону обвинения. Я хочу, как и мы все, знать истину. Куклин, ответьте честно суду, вы давали присягу, была драка или ссора за месяц до дня трагедии между Фокиным и Захаровым. Поверьте, я знаю, что Виктор и Игорь были друзьями и совсем не хочу сурового наказания для Захарова, мне нужна истина.

   Хитрец Гуров, значит, есть еще у него козырные карты.

  - Нет, - неуверенно пробормотал Куклин, - драки не было, так - ссора, даже за грудки друг друга потрепали. Виктор утверждал, его Вика не такая.

  Снова встал Гуров, попросил слово.

  - После этой драки, - он уже уверенно говорил "драки", - свидетель Куклин пошел ночевать к своей знакомой Михайловой, он рассказал ей, что его друзья Игорь и Виктор подрались. Игорь обозвал всех женщин продажными. Виктор вступился. Виктор ударил Игоря, он упал. Свидетель Михайлова в коридоре, я прошу суд допросить ее в качестве дополнительного свидетеля. И еще одну минуту, в деле есть справки, что Захаров Виктор Иванович, 1963 года рождения, кандидат в мастера спорта по боксу, призер всесоюзных спартакиад и универсиад по восточным единоборствам. Нет? Я прошу суд приобщить данную справку к делу.

  Вот и козырные карты Гурова. Он хочет доказать суду, что тренированный Виктор способен за секунду совершить резкий удар или даже толчок, которого хватило бы для летального исхода. Вызвали дополнительного свидетеля Михайлову Валентину Николаевну, она подтвердила все слова Гурова о драке Игоря и Виктора и добавила:

  - Виктор и Серегу Куклина по лицу ударил. Серега ей говорил: "Какой Витек резкий пацан, я даже не сообразил, как на полу оказался", - и Михайлова добавила: - Серега, правда, сильно пьяный был, он еще мне говорил: "Валюшка, я тебя хочу сейчас свалить, но как - не могу сообразить".

  Зал захохотал. Снова вызвали свидетеля Куклина:

  - Да, точно, пьяные мы все были. Игорь с Серегой за грудки схватили друг друга, я полез разнимать, ну Витек мне нечаянно локтем. Так что драки не было. Он вообще справедливый, Виктор, когда мы приехали, ваши местные стали приставать. Виктор с нами был, подошел, старшего в сторону отозвал, даже не дрались, просто поговорили и все, мы друзья с местными стали. Витек говорил, он с этим, их старшим, на боксе занимается вместе. Ходил Витек постарше, но запомнил его. А тогда драки не было, - повторил Куклин, - пьяные мы сильно были, от любого толчка могли упасть. После этого мы еще долго мирились, пели песни и даже целовались.

   Слова о поцелуях снова вызвали смех у всего зала. Судье Андреевой даже пришлось позвонить в колокольчик, успокоить зал.

  - Витек, он крепкий на ногах, конечно, да и пил он мало, - добавил Куклин.

  * * *

  Объявили перерыв, Виктора почти сразу увели в отдельную комнату. Когда его уводили, Митин догнал, толкнул пальцем в бок.

  - Все под контролем в танковых войсках. Я ожидал этот шаг от Гурова. Михайлову правда не учел, но она особенно своей последней фразой о пьяном Куклине сыграла даже на их стороне, - Федор Федорович улыбнулся. Даже конвойные сержанты тоже заулыбались, они видимо хорошо знали старого адвоката.

  Виктору принесли обед. Его принесла, и Виктор даже встал от неожиданности, Евгения Ивановна, заведующая столовой СИЗО.

  - Привет, - поздоровалась она с Виктором как со старым знакомым. - Я думала ты давно уже дома.

  - Да нет. Как же я уйду, не попробовав вашего борща напоследок, - пошутил Виктор и добавил: Если напоследок только.

  - Что, дела неважные? - Евгения Ивановна налила борщ в алюминиевую чашку, достала хлеб, ложку. - Кушайте, как вас...

  - Виктор Иванович, - ответил он.

  - Для Ивановича молодой еще, но как прикажете, а я Евгения Ивановна, не от одного мы Ивана случайно?

  Сержанты из конвоя засмеялись над шуткой завстоловой. Конвойные хорошо ее знали. Один из них, полный, даже сделал ей комплимент.

  - Жень, сто лет тебя знаю, а ты с каждым годом все хорошеешь.

  - Я же в СИЗО работаю, при Сталине год в тюрьме за три шел. Так что ты меня сто лет знаешь, а выгляжу я на тридцать три.

  Все и Виктор снова засмеялись. Женя вышла, оставив мужчин одних.

  - Хороша курва! - снова заговорил полный сержант. - Повезло Сереге, дураку, такая баба. А он, я слышал, запил по-большому, из ментовки погнали, грузчиком где-то на овощной базе.

  - Да, такую надо за руку всегда водить, иначе уведут, - сделал свое заключение второй сержант.

  - Это гонор один. Попробуй подклиниться, - полный сержант лукаво улыбнулся; видимо, он уже такую попытку делал. - Да что мы, мелкие менты, я слышал, сам хозяин Молодцов по ней вздыхает. Но Женя непреступна, как скала.

  - Что, любовь к мужу такая?

  - Не знаю. Может, любовь к мужу, может, еще к кому. Никто об этом не знает. Пошутить, похохмить - это Женя пожалуйста, а чтоб большее что... История умалчивает. Ее и зеки уважают, все мамой зовут, даже в глаза, а ей действительно тридцать три года.

  - Да, ну! - удивился молодой конвоир. - Я думал лет двадцать шесть максимум.

  Виктор жевал тюремный борщ без аппетита, есть ему совсем не хотелось. Но надо, до ужина еще далеко, и где он будет, этот ужин?

  * * *

  Перерыв закончился. Конвой привел подсудимого в зал судебных заседаний. Повторно дал показания Куклин, но повторил все слово в слово. Начались прения сторон. Выступил прокурор, он говорил в основном о том, что причиной преступления стали пьянки, в то время как вся страна борется за трезвый образ жизни. Трое молодых руководителей - инженеров с высшим образованием. Дежурный набор, как всегда теперь состояние алкогольного опьянения стало отягчающим вину обстоятельством. Действия Захарова квалифицированы правильно - как убийство по неосторожности. Он мог предвидеть, отвести Фокина от края крыши, но не сделал этого. Прокурор запросил два года исправительных работ. В зале зашептались. Значит рука Москвы, был звонок из Генпрокуратуры. Митин тихонько показал Виктору большой палец руки: "Это очень хорошо!"

  Следующим выступал адвокат Митин Федор Федорович, он категорически не согласен ни с одним пунктом обвинения своего подзащитного. Просто Виктор мог отвести Фокина, но не сделал этого, и значит это всего лишь непринятие мер, какое здесь убийство по неосторожности? Митин просил суд оправдать своего подзащитного, ограничившись отсиженным в СИЗО до суда сроком.

  Следующим выступил Гуров. Всего, что угодно ожидал услышать от него Виктор, но не этих слов. Гуров встал, прошел за кафедру:

  - Уважаемый суд! Я сам работник правоохранительных органов. Я сам раскрывал много преступлений. Я не знаю, какое решение вы примете для подсудимого Захарова. Ясно одно, вина в смерти моего племянника Игоря Фокина на совести Захарова. Я знаю, Игорь не просто завел разговор о предательстве женщин на крыше в тот трагический вечер. Вот записная книжка моего племянника, - Гуров показал обычную зеленую записную книжку, в ней слова "Мечта", даты: вторник 12.30 - 15.30 час., пятница 13.15, 15.40 и еще всего шесть таких записей. - Я понял, что это за записи и цифры. После первой драки, а она была несомненно, Игорь решил доказать Виктору неверность его невесты. Да она кстати и в суд не пришла. Невеста!

  В зале зашумели, затопали. Судья Андреева снова позвонила в колокольчик.

  - Прошу тишину!

  - Игорь выследил невесту Виктора и сказал ему об этом на крыше. Свидетель Куклин все отрицает: и первую драку, и вторую, а она тоже была. Он предал своего друга, утаил правду, а может, и продал правду. Извините меня, если я грубо, но погиб мой племянник.

  В зале снова зашумели.

  - Но, Виктор, как ты собираешься жить с этой ложью? Думаешь, солгал раз, прошло и пройдет всегда? Нет! Всегда не получится! Я закончил, - Гуров сел на свое место.

   Зал молчал. Гуров своей речью, своей спокойной интонацией голоса ошарашил всех. Весь зал. Митин заерзал на своем месте, попытался внести реплику. Судья Андреева отклонила. Митин боялся, боялся за Виктора. Он видел, что Виктор - честный парень, и слова Гурова могли заставить его сказать даже то, что он не делал совсем.

  - Последнее слово подсудимого Захарова Виктора Ивановича.

  - Уважаемый суд! Я, конечно, виноват. Я пришел, пил. Я, наверное, мог все предотвратить, отвести Игоря от края крыши, связать его, наконец, чтобы успокоить. Но я очень любил эту девушку. И может... - Виктор колебался, он говорил то, в чем сам не был уверен...

  - Подсудимый Захаров, ответьте суду, - задала вопрос судья Андреева, - вы толкали Фокина Игоря Михайловича с крыши? Только честно.

  - Я не помню, гражданин судья. Уважаемый суд, я честное слово не помню. Но я мог, наверное, просто сделать резкое движение и напугать Игоря. Я прошу суд, если я виноват, наказать меня, так как я этого заслужил.

  В зале загудели. Митин обхватил руками низко опущенную седую голову.

  - Это конец, - прошептал он Ивану Егоровичу, сидевшему за его спиной. - Витек губит себя, свою молодость. Но другого я от него и не ожидал. Слишком честного человека вы вырастили, Иван Егорович. Слишком честного, который не смог солгать даже один раз. Даже теперь, когда эта честность уже ничего никому не дает, даже прокурору. Он удивлен не меньше моего.

  - Встать, суд идет!

  Все в зале встали.

  - Суд удаляется на совещание для вынесения приговора.

  Хотя теперь это чистая формальность. Приговор Виктор Захаров подписал себе сам, пять минут назад.

  * * *

  Андреева Лариса Сергеевна - молодой судья, но ей приходилось уже вести громкие судебные процессы почти за три года работы в облсуде и раньше, когда работала народным судьей в Центральном районе города. Но с таким случаем она столкнулась впервые. Все: показания свидетелей, результаты медицинских экспертиз, обстоятельства - все было на стороне Виктора Захарова. Да, Гуров привел неизвестные, вернее известные, но затем измененные и дополненные доказательства о первой драке за месяц до преступления. Но что они меняют? Практически ничего. Ни Куклин, ни данные медэкспертизы не подтвердили драку в ночь трагедии. Максимум два года исправительных работ. Даже прокурор запрашивал этот приговор. А учитывая чистосердечность в показаниях Захарова, его положительные характеристики с учебы, армии, работы, возможно и два года условно.

  Но это заявление Захарова в последнем слове: "Я мог сделать резкое движение" ставит его виновным, пусть и в убийстве по неосторожности. Это уже полностью подтверждает правильность выбранной статьи на предварительном следствии. Значит, условный срок сразу отпадает. Гуров не остановится и будет писать протест. Да и сама судья Андреева всегда придерживается букве закона, то есть уголовного кодекса. Значит, более суровый приговор, связанный с лишением свободы, морально даже сам Виктор Захаров считает для себя более правильным. Он молодой, вся жизнь впереди и груз ответственности за содеянное, пусть невольно, неумышленно, но это содеянное - убийство. Значит, Гуров прав, Игорь выследил Вику Нестерову. По-человечески жаль Виктора Захарова. Хороший, честный парень, совсем не папин сынок и в армию сам пошел служить, хотя, конечно, мог этого не делать. Что ж, каждый человек сам себе выбирает судьбу, и, конечно, не приди на крышу Виктор или сохрани самообладание после слов Фокина, можно было самому проверить, проследить, все могло быть по-другому. Но наверное, он слишком любил и верил своей Вике. Конечно, она не достойна такой любви, даже на суд не пришла. Но закон есть закон, и у Фокина мать после трагедии даже на процесс не приехала, из больниц не выходит. Жизнь идет, а приговор должен открыть содеянное, невзирая на симпатии или антипатии.

  - Встать, суд идет! Провозглашается приговор. Именем РСФСР, рассмотрев уголовное дело по обвинению Захарова Виктора Ивановича в обвинении в убийстве по неосторожности, суд в составе председателя народной судьи Андреевой и народных заседателей Сидоренко и Аверьяновой в открытом судебном процессе постановил: признать виновным Захарова Виктора Ивановича по данной статье и назначить ему наказание в виде трех лет лишения свободы с отбытием наказания в ИТК усиленного режима.

  Виктор принял приговор как должное. Он еще не до конца осознал, что еще долгих три года он будет ложиться и вставать по команде, под контролем. Делать, что скажут, работать, куда поставят и всегда делать, что скажут, а не то, что хочется.

  Подошел адвокат Митин, посмотрел в глаза:

  - Что, Виктор Иванович, будем писать кассационную жалобу?

  - Нет, Федор Федорович, не стоит. Я получил три года за жизнь человека, это минимальный срок. Спасибо вам за все, Федор Федорович. Я думаю, мы еще встретимся. Мне хочется с вами встретиться, когда... - Виктор сделал паузу, - когда все закончится.

  - Хорошо, Витя. Я все попытаюсь объяснить отцу. Не уверен, что он поймет меня... Статья твоя льготная, все виды условно-досрочного освобождения к ней применяются. Теперь твоя свобода в твоих руках. И еще, Витек, я, конечно, не советчик, дело твое, но думаю тебе лучше остаться отбывать наказание при СИЗО.

  - В хозобслугу? И что делать? Баланду по камерам развозить? - Виктор даже немного обиделся на старого адвоката.

  - Почему только развозить. Заключенные хозобслуги и варят, как ты говоришь баланду, и строят, и отапливают СИЗО, а здесь газовое оборудование. Да и баланду разносить кому-то нужно. Ты сам как решил, гражданин Захаров? В общем, смотри сам, ты человек самостоятельный. Но в хозобслуге собирался народ больше сродни тебе. Здесь нет уголовников по убеждению, хотя, конечно, о зоне никто не мечтает и не рвется туда, - Митин похлопал Виктора по плечу.

  - А в колонии все звери по-вашему, Федор Федорович?

  - Ну, что ты, Вить. Я не говорил тебе этого слова. Я всегда вижу сначала человека, потом преступника. Но лишенные человеческого облика в колонии есть.

  Подошел отец. Конвоир-сержант хотел преградить ему дорогу, но старший наряда капитан, видимо знавший, кто отец, разрешил.

  - Пять минут попрощаться.

  Отец очень волновался. Губы его побелели и как-то вздрагивали, не дрожали, а вздрагивали.

  - Что ты натворил, сынок?! Ты о нас с матерью подумал? Одно твое слово: "Я не мог, просто не мог толкнуть Фокина", и условное наказание. Теперь мой сын - уголовник!

  Иван Егорович, волнуясь, не заметил, как побледнел Виктор:

  - Отец, ты хочешь сказать, я погубил твою партийную карьеру? Прости, а если хочешь, можешь от меня отказаться.

  - Виктор, что ты несешь?! - Митин не смог удержаться. - Отец он твой, отец. Будут свои дети, поймешь, что самому пережить в десять раз легче, чем переживать за детей.

  - Прости, отец, - Виктор понял, что обидел отца.

   За что, в чем виноват отец перед ним в той ночной трагедии? Он даже к Вике относился очень хорошо и мать всегда останавливал, когда она начинала утверждать, что она ему не пара.

  Подошли Галина с матерью. Мать не плакала, только взгляд у нее был испуганно-рассеянный, наверное, впервые в жизни Елена Владимировна, "железная леди", не знала, что делать, что говорить. И морщины, он никогда раньше не видел у матери на лице морщинки. Быстрее бы все это закончилось!

  - Все, извините. Попрощались, теперь на свидание в СИЗО, - капитан вежливо отвел Виктора в сторону.

  Виктора везли в том же автозаке, что и утром из СИЗО. За окном темнота. Короток январский день. Теперь десять дней ждать утверждения приговора и три года, три года - стучало в голове Виктора. Виктор только теперь отчетливо понял, что это не сон. Это его жизнь, она становится его реальной жизнью на долгие три года.