Время заглушает боль. Иван Егорович Захаров после приговора суда просто был взбешен. Он даже накричал на адвоката Митина:
- Что, вы не могли этого предусмотреть?
Митин молчал, затем, вынул из кармана деньги - гонорар за ведение дела, полученный от Захарова, положил на стол:
- Возьмите, Иван Егорович. Я согласен, я плохой адвокат, не сумел достичь нужного результата. Ваше право, у вас 10 дней. Наймите другого, Резника из Москвы, например. Вы можете подать кассационную жалобу на приговор суда. Будет пересудок. Но уверен, и там Виктор скажет то же самое. Слишком честным вы его воспитали, Иван Егорович! Извините...
Митин хотел уйти. Иван Егорович взял его за руку:
- Извините, Федор Федорович, ради бога, извините. Я не знаю, что говорю. Но и меня поймите правильно: даже прокурор запрашивал условный срок. А тут! Конечно, здесь нет вашей вины. Что будем делать дальше?
- Не знаю, Иван Егорович. Я спросил у Виктора, жалобу будем писать? Он ответил: "Не стоит. Я получил минимальный срок три года за жизнь человека". Этим, пожалуй, все сказано. Ваш сын вбил себе в голову, что лишение свободы искупит его вину. Если она есть вина. Самое интересное, он сам не уверен, делал ли он движение. Куклин говорит, последнее, что он видел, Виктор с фотографиями стоит почти в двух метрах. А Фокин бутылку об бордюр разбил, "розочку" сделал. Он явно понимал, что Виктор сильнее и боялся его, приготовился защищаться. А если бы Виктор был уверен, что хотя бы движение в сторону Фокина сделал, он сам, наверное, просил бы суд наказать его по 102 статье Умышленное убийство. Да, такой у вас сын, Иван Егорович. Виктор - "Победитель".
Митин сел на стул, опустил седую голову, он очень болезненно переживал все проигранные процессы, а здесь... Он защищал воров, кравших у работяг, бандитов, насильников, убийц. Но он знал их вину. А подобных случаев в его практике не было.
- Знаете, Иван Егорович, - помолчав, добавил Митин, - я даже рад, что у вас такой сын. Значит, у России есть будущее, если есть такие люди, как Виктор. Вам есть, чем гордиться.
- Я понимаю, Федор Федорович, но для всех теперь мой сын - просто уголовник, совершивший, пусть и неосторожное, убийство. Суд признал его вину, значит, так оно и было. Немногие поймут меня, если я даже попытаюсь объяснить, как все было на суде. Вы понимаете меня, Федор Федорович?
- Да, вы правы. Судят по результату, а результат - три года усиленного режима. Я попробую еще раз с ним поговорить через несколько дней, пусть пока все взвесит. Я советовал ему остаться отбывать наказание здесь, в СИЗО, его статья и срок позволяют. У вас нет знакомых среди сотрудников, руководства СИЗО? Пусть они поговорят с ним. В зоне с его характером ему будет очень тяжело. Я ему сказал об этом. Не знаю, какое он примет решение.
Через пять дней адвокат Митин посетил СИЗО, еще раз поговорил с Виктором Захаровым и услышал тот же ответ:
- Три года за жизнь - это меньше минимума.
Но на вопрос, где он собирается отбывать наказание, Виктор уже не был так категоричен. Сказал:
- Я подумаю. Скучно очень в камере. Мысли давят, душу разрывают. Лучше быстрей работать, все забываешь, и время быстрей идет. А то с утра до вечера слушаешь всякие небылицы из блатной жизни соседей по камере. Хотя врут больше половины. Напускают на себя фарс. Послушаешь, и деньгами сорили, рестораны, юг после дел. Каких дел! Один сидит за старушку, она его пробку электрическую заменить позвала, он кошелек с пенсией стащил, двадцать восемь рублей. Она увидела, бросилась отнимать, он толкнул ее, она упала, голову рассекла, два месяца в больнице лежала. Да и простила она его, на суде за него просила, но его по новому трезвому постановлению признали алкоголиком по статье 62 и уже условно осудить не могли. Три года тоже. А вы говорите писать мне жалобу на несправедливо суровый приговор.
Митин после разговора с Виктором позвонил Ивану Егоровичу.
- Иван Егорович, так же все сказал, три года не цена за жизнь. Писать жалобу просто нет смысла, надо привыкать к тому, что он будет отбывать срок. И еще, Иван Егорович, я говорил об отбытии срока при СИЗО, Виктор уже не так категоричен. Зачем ему эти этапы, какая разница, где пройдут эти три года. У него по 1/3 стройка народного хозяйства и по 1/2 условно досрочное по его статье. Сами к нему пойдете?.. Вот и поговорите. Я бы в СИЗО его навещал. Интересный, очень интересный он парень.
Иван Егорович, услышав короткие гудки, тоже положил трубку. За пять дней он уже стал привыкать к мысли, что Виктор будет три года отбывать наказание. Иван Егорович с утра до позднего вечера был на заводе. Даже в воскресенье поехал на турбазу, взял лыжи, ушел один в лес. Дышал, любовался зимним великолепием хвойного леса. Громадные ели и елки, покрытые белой шапкой снега. День был тихий, солнечный, что даже в ушах звенело от тишины. Только редкие дроби дятлов нарушали этот величавый покой. Тук - тук - тук. С Еленой Владимировной он стал редко разговаривать. Жена еще раньше, до трагедии с Виктором, ударилась в религию. Лично ездила по деревням, собирала у старушек старые иконы. Она вместе с группой новых активистов собиралась отреставрировать старую деревянную полуразрушенную церквушку на окраине города. Читала религиозную литературу: и крестьянскую, и баптистов, и "Свидетелей Иеговы". Иван Егорович не вникал, пусть делает, что хочет. Каждый забывается в горе по-своему. Он теперь не секретарь райкома, и выговор, что его жена верующая, ему не грозит. Да и везде по стране возрождение религии стало открытым.
"Может, и правильно это, - думал Иван Егорович. - Человек не может жить без веры. Если идеалы коммунизма рассыпались, надо во что-то верить. В Бога, в совесть, в человеколюбие".
Сам он с утра на работе пытался до тонкостей вникнуть в производство в процессе работы строящегося предприятия - изучал чертежи, оборудование, технологию и очень удивился, когда во время очередного звонка из обкома Антипов его похвалил за усердие:
- Молодец, Иван Егорович, учиться никогда не поздно!
Значит, за ним здесь следят и все передают Антипову? Да, интересный завод: не только со своей службой безопасности, но и со своим КГБ. Здесь, наверное, знают все и всех, как и положено в стране социализма. Антипов сам два раза в неделю звонил Захарову. Иван Егорович начинал убеждаться в своих предположениях. Их подтвердил слух из Москвы, где заговорили об акционировании предприятий. Это первый шаг на пути к частной собственности на средства производства. Хозяевами будут люди, имеющие контрольный пакет акций. Хотя старый хозяйственник Захаров понимал, хозяин всегда один - директор. Но за его спиной будет кто-то стоять, кто это? Антипов или, может, сам Абрикосов?
Меняется все медленно, но бесповоротно, в стране происходит революция, пусть без штурма Зимнего и гражданской войны, но это революция. И все государственное, народное постепенно снова становится частным и имеющим своих хозяев. Он, Иван Егорович, только директор со своим широким кругом полномочий, он просто исполняет чью-то волю, пока это воля государства, а там... Может, он и останется директором и будет как приказчик исполнять барские распоряжения. Тогда зачем нужно было семьдесят лет идти топить страну по колено в крови, чтобы вернуться назад? Может, этот путь, избранный тогда в далеком семнадцатом, был изначально ошибочным? Или за семьдесят лет комиссары в стране превращались из красных в черных? И говоря "наше государственное" они это понимают, как "мое"?
Иван Егорович вспомнил уже ставший далеким тот зимний вечер в Охотничьем домике в январе 1985 года. Секретари обкомов и говорили тогда, как хозяева, "моя" область, "я думаю у себя в области". Да, пути неисповедимы, никогда не знаешь, где найдешь, что потеряешь.
Звонила дочь Галина, дела у нее идут в гору. Еще одно кафе себе новое купила, сделала ночной клуб, как на Западе; и ресторан у нее, и салон красоты. Сколько у нее дохода, он никогда не задавал ей этот вопрос, и вообще, дочь после окончания института жила сама. Денег никогда не просила, теперь она купила себе трехкомнатную квартиру и взятые в долг деньги назад не взяла, ответила:
- Виктор - мой брат. Это от меня.
Живет только одна и на вопрос, когда он будет нянчить внуков, только рассмеялась в ответ:
- Работай, Иван Егорович, тебе до пенсии еще далеко.
* * *
Два дня назад Захаров ездил на силикатный завод. На стройке не хватало кирпича, темпы строительства опережали поставку стройматериалов. Силикатный завод и так более половины своей продукции отгружал на новую стройку, но и этого было мало. Захарову позвонил Антипов и предложил съездить к своему, как он сказал, "бывшему шефу".
- Зарубин третий цех открыл, может, что еще сумеет отыскать для вас. Нет, на меня не ссылайся, - предупредил Антипов, - он все свои планы выполняет, я не могу его заставить. Но, может, что сверх плана сможет? Не мне тебя учить, Иван Егорович, ты тридцать лет управляющим работаешь. Можешь и приказывать, и просить. Здесь просить надо, приказать мы больше не можем. Удачи тебе, Захаров.
Иван Егорович, подумав, поехал на завод без звонка. Кто он? Только коллега, директор. Захаров приехал в 10.00 утра. Охрана даже не пустила его без пропуска на территорию завода, хотя, как помнил Захаров, раньше и территории не было. Пропуск выписали в конторе. Зарубина в кабинете не было. Секретарша сообщила, что он в третьем цехе, когда придет, она не знает. Может, позвонить, вызвать? Захаров отказался, попросил кого-то из охраны проводить его до третьего цеха к директору, чтобы не искать долго самому. Ему выписали пропуск, но извинились, проводить некому, свободных людей на заводе просто нет. Охранник объяснил, как пройти. Ночью в третьем цехе произошла авария, лопнул трос при съемке продукции, пострадал человек, чудом остался жив. Сейчас он в больнице. Зарубин, все инженеры завода были у пресса, смотрели, спорили, выдвигали свои версии несчастного случая. Инженер по технике безопасности пытался даже обвинить самого рабочего:
- Не досмотрел, не увидел, что трос расплелся, ослаб.
Зарубин был на стороне пострадавшего, тут же приказал остановить и проверить все пресса завода под личную ответственность главного инженера и инженера по технике безопасности.
- Лев Борисович, проверка займет несколько дней, нужно все детально изучить, да у нас и оборудования для тщательной проверки мех прочности нет, - пытался возразить главный инженер.
- Вот видишь, а говорите, рабочий не усмотрел, - ответил директор, - вы когда трос получали, проводили проверку? Нет оборудования. Я мог договориться проверить на мехзаводе. Поверили сертификату. Вот видите, причем здесь рабочий, - доказывал разгоряченный Зарубин. - Продолжайте проверку на других прессах, через три часа все должно работать, - приказал Лев Борисович.
Резко повернулся, чтобы уйти, и увидел Захарова. Даже после напряженных после аварии часов при виде Захарова Зарубин не сдержал улыбку:
- Иван Егорович! Какими судьбами к нам в захолустье?
- Не прибедняйся, Лев Борисович, вы в области основные, без вас нет ни заводов, ни квартир, - Захаров крепко пожал протянутую Зарубиным руку. - Я, наверно, не вовремя?
- Почему, Иван Егорович, у нас ежедневно то одно, то другое. Чаще человеческий фактор. Вот новый трос получили, должным образом не проверили, поверили документам. Мало того троса этого километр, но его успели еще на трех прессах заменить. Теперь надо проверять этот участок, или вся партия брак. Все как обычно у нас, все хорошо только на бумаге, - Зарубин выговорился. - Пойдем, Иван Егорович в курилку, покурим, там и поговорим, - и объяснил: Я сам курильщик заядлый, но на заводе теперь курят только в отведенных местах. За нарушение пять процентов премии: хочешь - кури, хочешь - деньги зарабатывай.
Зарубин явно перевозбудился, Иван Егорович это видел, ему хотелось выговориться и тут собеседник со стороны, то есть он, оказался кстати. Конечно, он прав - трос, полученный в таком количестве, необходимо тщательно проверять, но где это делают? Все работают по старинке, на авось, и только несчастный случай заставляет вспомнить слово "надо".
Зарубин и Захаров пришли в курилку - угол, отгороженный стеклянной перегородкой. Вентилятор бесшумно циркулировал воздух, дыма совсем не было. Стол посередине, две удобные лавочки, на столе разложено домино. Видимо, здесь играли рабочие в обеденный перерыв. Все, как и обычно, на предприятиях, только в цехе Иван Егорович не увидел ни одного окурка. Значит, таблички "Не курить" висели не напрасно. Зарубин сел на одну из лавок, рукой пригласил сесть Ивана Егоровича напротив. Закурили.
- Иван Егорович, конечно, не навестить старого товарища по работе приехал? - улыбнулся Зарубин.
- Да, Лев Борисович. Завал. К марту не пустим последний цех, кирпич нужен позарез, строители простаивают, - Захаров затянулся, посмотрел на Зарубина. - Выручай, Лев Борисович, чем сможешь.
- Кто прислал ко мне, Антипов? - спросил Зарубин и хитро глянул на Ивана Егоровича.
- Нет, что ты! Он говорит, все выжал из вас, больше не может. Я слышал, поднял ты завод с колен. Об этом все, даже моя Елена Владимировна, говорят. Хотя она у меня сейчас говорит только о религии.
- Религии? - удивился Зарубин.
- Представь себе. Завалила свою комнату старыми иконами, библиями всякими и современной литературой по религии - и советской обличительной, и сегодняшней, ставшей модной, о возрождении религии. С утра до ночи что-то пишет, цитирует. Я даже пошутил с ней: "Что, говорю, мать, много нагрешила?". Она обиделась, представь себе. Мы с ней и так по десять слов в сутки говорили друг другу, теперь молчим совсем, - Иван Егорович сделал глубокую затяжку.
- Странно. Я почему-то всегда думал, что вы счастливая семейная пара, любите друг друга, - Зарубин затушил сигарету и, секунду подумав, достал еще одну.
- Как тебе сказать, Лев Борисович? Мы и не ругались вроде никогда крепко. Теперь, после трагедии с Виктором, замкнулась она совсем. Конечно, она переживает как мать, но мы как соседи живем, каждый своей жизнью. Хотя, знаешь, и любви, наверно, большой никогда у нас не было. Так все, как надо, как семейный кодекс строителя коммунизма предписывает, - грустно пошутил Иван Егорович.
Он посмотрел в сторону, через стекло. Суетились слесаря, ловко и быстро менявшие трос на стоявшем рядом с курилкой прессе. Двое мужчин в костюмах с галстуками о чем-то горячо спорили рядом с прессом.
- Да, Лев Борисович, честно, не узнал я завод. Правду говорят: "хозяин, он везде хозяин": и на заводе, и в районе, и в области.
- Не хозяин я, Иван Егорович, слуга. Слуга народа. Но этот народ поставил меня здесь, и я должен делать свое дело, как это требуется. Хотя все понимают, что надо делать, но не все хотят, а может, просто не могут сделать. В общем, так, Иван Егорович, извини, времени у меня в обрез, сейчас комиссия из стройтреста должна подъехать. Сам директор, знаешь, сколько теперь отписывается, - пошутил, - может, теперь в сменные мастера переведут. Если погоду мне в вину вменили из райкома, перевели, здесь я виноват, не досмотрел. Дам я вам сверх плана кирпич. Сколько, не знаю, позднее скажу точно. Позвоню, скажу. Тебе для пуска сколько не хватает?
Захаров назвал цифру.
- Многовато! Ладно, я скажу тебе точно, только вечером позвоню, часов в 10 вечера. Ты еще не спишь в это время?
- Какой сон! Я часто в 22.00 только с работы приезжаю, - ответил Захаров.
- Молодец, Иван Егорович, по моему графику работаешь.
Они попрощались за руку.
- Антипов, хозяин ваш, не сильно прижимает? - уходя, поинтересовался Зарубин.
- Почему хозяин ваш? - словно, не поняв, спросил Иван Егорович. - Он у нас общий хозяин.
- Нет, Иван Егорович, нашим хозяином он не станет. Только через мой труп. А после нас хоть потоп. Все, прощай. Извини, что не договорили. Может, в другой раз.
Зарубин вышел, закрыл за собой стеклянную дверь. Своей быстрой походкой пошел к группе собравшихся людей у пресса, на котором произошла авария. Ждали инженеров из треста.
"Теперь будут искать виноватых, и каждый будет отводить ответственность от себя. Да, не повезло Зарубину, новая волокита", - с грустью подумал Иван Егорович и увидел, что по цеху шли два высоких полнолицых мужчины в пальто и дорогих норковых шапках. Видимо, это и есть инженеры из треста. Подошли к Зарубину, поздоровались, стали что-то жестикулировать, объяснять. Иван Егорович не слышал, о чем они говорили, но понимал, во всем обвиняют его, Зарубина. Не уследил. Не принял меры. Не предусмотрел. "Иуда Искариот нужен всегда", - почему-то вспомнил Захаров слова Сергея Сергеевича.