Завод выдал первую продукцию. Событие, о котором показали по первому каналу Центрального телевидения. Иван Егорович даже осунулся за эти дни, накануне пуска он три ночи провел в своем директорском кабинете. Завод дал продукцию на три месяца и шесть дней раньше срока, это учитывая до предела сжатые сроки строительства, которые вначале даже нереально выглядели. Но успели, справились, даже быстрее этого "нереального" планового.
Поздравлять с вводом в эксплуатацию приезжал сам председатель Правительства РФ Абрикосов, он разрезал символическую красную ленточку. С ним приехала вся партноменклатура обкома, облисполкома, директора всех крупных заводов всей области. Банкетный зал не смог всех вместить, для своих руководителей столы накрыли в буфете одного из цехов. Современный завод, современное, в основном, иностранное оборудование, сияющие чистотой и даже роскошью раздевалки, душевые для рабочих, свой спортивный комплекс. "Все для блага человека" - гласили лозунги по всему заводу. На подобных заводских мощностях в нашей промышленности трудилось, наверное, раз в пять больше рабочих, но почти все процессы были механизированы, отсюда и высокая прибыль, которую планировали получать. Завод-концерн с замкнутым циклом производства, где почти все от сырья до пластиковых бутылок для разлива производилось на самом концерне. Даже железнодорожную ветку для дешевой доставки сырья и вывоза продукции проложили за шесть месяцев.
- Наверно, и Павка Корчагин был бы доволен вашей работой, - пошутил Абрикосов своим громовым басом, когда с трибуны поздравлял строителей и заводчан.
Отгремели фанфары, ушли в Москву отчеты и списки передовиков, начались будни. Рабочие будни с десятками проблем и вопросов. Требовалось жилье рабочим и инженерам, приехавшим после вузов из других городов. Нужны квартиры, все общежития переполнены. Но на проживание в общежитии ИТР соглашались на несколько месяцев. Им при переезде было обещано жилье, своя квартира, и для многих это был решающий фактор при переезде. Задерживалась сдача стоквартирного дома, причина: нехватка стройматериалов, в первую очередь кирпича. Зарубин сдержал обещание и выдал больше, чем предусматривали планом, но не смог обеспечить полностью запросы для строительства.
Иван Егорович любил такой ритм работы, когда он постоянно решал какие-то новые проблемы, искал, где необходимо, просил или требовал, добивался. Антипов, как и раньше, два раза в неделю звонил директору завода. Даже сейчас, когда завод уже начал функционировать, а в городе и области десятки других заводов в более плачевном состоянии, которые просто доживали свое существование. Но преимущество нового завода-концерна оставалось по-прежнему. Все в первую очередь от стройматериалов до сырья шло к ним.
- Вас на всю страну показали, и спрос будет другой. Если какие возникнут проблемы неожиданно или сбои в работе, Иван Егорович, звони мне днем и ночью, - говорил Антипов.
Зная характер, высокомерность Антипова, эти слова придавали Захарову еще больше уверенности в том, что в будущем и, может, совсем недалеком, завод перейдет в частные руки. В стране начинался негласный, еще не заметный простому труженику, но уже неизбежный раздел. Кто будет хозяин, Антипов? А может, сам Абрикосов? Под теми же лозунгами о несокрушимости рабочей партии коммунистов, незыблемости социалистического строя, те же красные комиссары говорили народу, рапортовали ЦК об успехах и планах: посеять, собрать, выпустить, построить. Только комиссары давно перестали быть красными, и все слова и лозунги были только ширмой, скрывающей истинный цвет.
* * *
Елена Владимировна после суда стала еще более замкнутой. Иван Егорович приезжал с работы часто после полуночи и видел свет в окне ее спальни. Дверь она закрывала на ключ и, наверное, читала свои книги. Какую истину хочет узнать Лена Петрова, прожив пятьдесят лет? Иван Егорович пробовал, но безрезультатно отвлечь жену, предлагал съездить в санаторий отдохнуть, подлечиться.
- У меня ничего не болит. Я здорова, - отвечала супруга.
- Нервы у нас с возрастом расшатались, - пробовал вывести ее на откровенный разговор Иван Егорович.
- И нервы у меня в порядке. Или ты думаешь, я сошла с ума?- сухо отвечала Елена Владимировна и уходила в свою комнату, запиралась на ключ.
"Время - лучший доктор" гласит народная мудрость, но это не относилось к Елене Владимировна, она все уходила и уходила в себя. Как-то позвонила Галина, спросила о матери. Иван Егорович рассказал дочери о странностях в поведении матери и даже добавил, будто в шутку:
- Ты б ей внука что ли родила. Может, заговорит в ней материнский инстинкт.
Галина рассмеялась:
- Я с удовольствием, отец. Но где женихи?
- Ты все принца ждешь на белом коне, - огрызнулся отец, - двадцать девять тебе скоро.
- Я помню, отец, свой возраст, - снова пошутила Галина. - И на белом коне уже не ждут принцев. На белом "Мерседесе", еще куда ни шло.
- Все шутишь, - ворчал отец, - Сашка Воробьев, чем тебе был плох? Тихий и любил тебя.
- Я не люблю таких, отец. В тихом омуте черти водятся. Я слышала, Сашка уже до чертей допился. На скорой в неврологический диспансер возили. Начались у него кошмарные видения от чрезмерного количества употребляемого алкоголя. Ладно, отец, проедем эту тему. Конечно, если честно, ты прав во всем. Но что ты предлагаешь? Выйти на площадь и кричать: "Возьмите меня! Я ребенка хочу!" Так?
- Нет, конечно, Галюш. Но что, у тебя и мужика нет нормального?
- Нет, отец. Нормального нет. Мне нормального, не принца и не бизнесмена. Просто нормального мужика, чтобы опереться на его плечо.
Пришла настоящая весна. Погода установилась теплая, солнечная. Иван Егорович наконец вырвался на дачу. Елена Владимировна сославшись на занятость: надо писать статью в газету о музее - поехать с ним на дачу отказалась. Иван Егорович поехал на своей "шестерке" один. Поставил машину в тень под деревья. Переоделся в спортивный костюм. Да, прекрасное время года - весна. Природа оживает, воздух наполняется неповторимым весенним запахом. Птицы радуются, что зима и холод позади. Наверное, весь день можно быть на улице, просто дышать, наслаждаться запахами весны. Иван Егорович достал садовые вилы, грабли, секатор, необходимо обрезать почерневшие ветки, вскопать, внести удобрение на цветник. Влаги еще хватало, но сверху земля подсохла, стала коркой и даже потрескалась от жаркого весеннего солнца. "Вот так, наверное, и душа человека с возрастом черная и потресканная, как эта земля, - думал Иван Егорович, глядя на цветник, - тоже от жары и холода, от хорошего и плохого. Что больше в жизни человека? Где границы? Что такое счастье? Для каждого человека оно, наверное, свое". Как жена ему недавно читала слова из Библии.
Иван Егорович увлекся работой. Солнце поднялось из-за деревьев, стало по-летнему жарко. Иван Егорович снял легкий свитер, остался в футболке с короткими рукавами.
- Не продует?
Иван Егорович даже вздрогнул от неожиданности. У забора, улыбаясь во весь беззубый рот, стоял Тулуп в теплой безрукавке нараспашку.
- Здравствуй, Алексей Степанович. Как жизнь, как служба?
- Все в ажуре, Иван Егорович. Зиму вдвоем откуковали. Когда кто выберется к нам на лыжах покататься. Зима в этом году снежная, не успевали дорожки очищать. День чистим, ночью снова завалило.
- Это хорошо, Алексей Степанович. Влаги в земле много. Снег выпал на талую землю. И вся влага осталась в земле. Этой влаги на два месяца хватит, если заборонить вовремя, закрыть вот эти... - Иван Егорович ловко загребал граблями трещины на лопнувшей земле, - вот эти трещины. Что нового за зиму произошло?
- Вроде ничего. Все живы, здоровы. Воробьев уже неделю живет и ночует здесь. Пока один, без супруги. Любит Сергей Павлович землю, а всю жизнь в городе, в асфальте прожил, - Тулуп достал сигарету, закурил. - Может, помочь что, Иван Егорович? Это я мигом.
Иван Егорович понял, что Тулуп, увидев одного из первых дачников, просто хочет подработать, и он навряд ли отстанет, не получив поощрение.
- Знаешь что, Алексей Степанович, работа у меня нетяжелая, помощи пока не нужно, но у меня где-то пол-литра завалялось. Давай мы отметим приход весны по сотке, а когда-нибудь ты мне поможешь, если понадобится. Договорились?
- О чем разговор, Иван Егорович. Да я вам всегда, только скажите одно слово, и я здесь, - Тулуп открыл калитку, зашел, сел на лавку возле круглого стола.
Иван Егорович зашел в дом, вынес бутылку водки, закуску на тарелке: нарезанные колбасу, сыр, хлеб и два стакана. Тулуп мастерски открыл закрученную бутылку, хотя и поворчал больше по привычке:
- Придумают закручивать, и в какую сторону ее крутить? Хорошо раньше с язычком пробки были.
Налили по полстакана. Иван Егорович выпил половину. Тулуп двумя глотками осушил свой стакан, взял кусочек хлеба, занюхал.
- Хороша стерва! Я, Иван Егорович, прости меня, пожалуйста, не верю, чтоб Виктор мог этого москвича толкнуть. У него дядя, я слышал, большой начальник. Засадили нашего Витюшку. Золотой парень, - Тулуп даже смахнул набежавшую слезу.
Иван Егорович налил еще Тулупу почти полный, себе добавил несколько грамм.
- Давай, Алексей Степанович, за сына, за Витю выпьем, чтоб все у него было хорошо. От сумы да от тюрьмы не зарекайся, так говорят у нас в России, - Захаров выпил уже до дна.
Тулуп посмотрел на пустой стакан Захарова, выдохнул воздух и мастерски в три больших глотка осушил свой. Крякнул от удовольствия, взял кусочек колбасы, стал жевать своим беззубым ртом. Помолчали. Первым нарушил тишину Тулуп.
- Мне его подружка сразу не понравилась. Виктор - душа-человек, что останется, всегда от души ешьте, пожалуйста. Сам в будку заносил, что добру пропадать. А она - нате, плебеи, остатки с барского плеча. Барыня московская, сама только вчера булку городскую покушала, а фарсу как у графини, - Тулуп презрительно махнул рукой. - И после, когда уже Витюшку посадили, приезжал на "Волге" холеный, в галстуке, мужик, про нее спрашивал и фотографию показывал. "Сюда, на дачу Захаровых, - спрашивал, - никогда ни с кем не приезжала?". Нет, - отвечаем. Потому что невозможно, дача закрыта. "Ну, - говорит, - если увидите ее, позвоните, есть телефон у вас?" Есть, - говорю ему, - в сторожке городской. Он вынул бумажку: "Вот вам моя визитка, звоните". Правда, достал, дал на поллитру, врать не буду, - признался Тулуп. - Где эта бумажка? - Тулуп стал рыться в карманах. Достал замусоленный загнутый клочок плотной бумаги: "Лобов Олег Николаевич, профессор химии университета", - прочитал Тулуп, - и телефон рабочий и домашний.
"Вот оно что, - подумал Иван Егорович. - И Лобов этой "серой мышке" не доверял. Или искал зацепку, чтобы отгородиться от отцовства? Хотя ребенок родится, и все станет на свои места. Отец как внешне, так и генетически при необходимости при современной медицине будет определен".
Тулупу, видно, захорошело. Он даже снял свою неизменную теплую жилетку, остался в иностранном темно-синем легком свитере, явно подаренном кем-то из дачников. Из-под свитера была видна давно нестиранная тельняшка.
- Я вот что хотел спросить, Иван Егорович, - Тулуп достал пачку "Примы", закурил, - ты человек грамотный, столько лет в райкоме работал. Но вот сейчас бились мы, бились с буржуями, а смотрю - снова к тому пришли. Уже и магазины свои, и скоро, наверное, заводы хозяйские будут. К этому идет.
- Нет, заводы будут акционироваться, то есть все рабочие будут акционерами, и у кого есть акции - будут хозяевами, - подоходчивее пытался объяснить Иван Егорович.
- А чьи они тогда были? Если не тех же рабочих, - спросил Тулуп. И вопрос поставил в тупик Ивана Егоровича.
- Я слышал, выкупаться будут за деньги, - продолжал Тулуп. - У кого выкупаться? Всю жизнь мы думали - все наше, народное и теперь у себя выкупать будем?
Егор Иванович молчал. Вопрос малограмотного Тулупа его, много лет проработавшего в райкомах и теперь директора крупнейшего в стране завода, загнал в тупик. У кого будут выкупать рабочие, сами у себя? Все было государственное, значит общее, народное. А нефть, газ, железные дороги осваивала и разрабатывала вся страна. Кто будет выкупать у кого, кто строил или кто работает сейчас, а кто строил и уже на заслуженном отдыхе?
- Вот я и думаю, Иван Егорович, это очередное надувательство простого народа. Запудрить мне, Лехе Тулупу, мозги. Что я буду выкупать? Свою сторожку и кобеля Кузю, приблудившегося к нам? Что я еще могу? Я двадцать лет дорожным рабочим работал. Сотни километров дороги проложил. Где мои метры дороги? Два метра земли дадут за это? А может, и эти два метра тоже выкупать придется?
Народ, простой народ думает, задает вопросы и тут же отвечает на такие вопросы, над которыми работает правительство, множество комиссий, специалистов не один год. Или это только кажется просто? Но куда яснее: лес, газ, нефть - все природные ресурсы и дороги неделимы, это общенародное. Все остальное: заводы, фабрики, магазины - акционируется. Но так ли это будет? Отнюдь нет. Наоборот - все, что называют неделимым, общенародным, это и есть наиболее лакомые кусочки, от них идут баснословные прибыли. Все остальное, почти все заводы в стране из-за нарушений нитей поставок работают в убыток.
Когда-то из стратегических соображений заводы одной отрасли разбрасывали по стране. И теперь, когда обрывалась одна ниточка, она парализовывала работу всего производства. Недоработки или умысел - трудно с уверенностью говорить. Все, конечно, нормализуется. Но недовольство народа растет, и к чему это приведет? Кто поведет Россию? Сохранится ли СССР хотя бы в этих границах или будет союз славянских народов России, Белоруссии и Украины? Ясно одно: идет продуманная тихая революция. Люди с повседневными заботами о хлебе и тепле даже не замечают этого. Они просто привыкли за семьдесят лет выполнять все, что им говорят. Безропотно, беспрекословно. Слова "враг народа" или "диссидент", как это звучит теперь, всегда внушали страх. Во все времена, все семьдесят лет искали и находили Иуду Искариота. Он здесь, он среди нас, он один из нас. Одно слово против - неважно даже, может, это единственно правильное слово - и ты враг, ты думаешь не так, как все, ты идешь против воли всех.
Иван Егорович вспомнил всю свою жизнь. Он мог с уверенностью сказать: он всегда - в школе, институте, в армии и в партаппарате - выполнял беспрекословно, что ему говорили старшие, секретари. Он не помнил случая со своей стороны критики или даже замечания вышестоящему начальнику. Даже выгоняли из партии всегда по моральным мотивам, а не по идеологическим. Так жила семьдесят лет могучая империя СССР. Но так не могло быть. Люди не роботы, они не могут жить, говорить и даже думать одинаково. И только страх, страх не стать одним из тех, кого назовут Иуда Искариот, заставлял людей молчать. Хотя встречались в стране, но очень редко, единичные случаи, как правило, их объявляли сумасшедшими или высылали за пределы СССР.
- Вот, наверно, и весь ответ тебе, Леха Тулуп. Общество, народ устал думать и говорить одинаково. Но как и всегда в России, перестройка - это сначала худшее и только потом, в далеком светлом будущем, будет хорошо. Снова далекое будущее - для большинства, и светлое настоящее - для единиц избранных. Не всегда самых умных и достойных, именно избранных. Неясно только, по каким критериям они будут избираться. Сейчас об этом не знал никто. Ум, талант, честность, порядочность - думали, это будет основное звено, но не могли не сыграть свою роль и положение, и совсем напрасно сбрасывали со счетов и наглость, и даже преступную вседозволенность. Так думали в девяностые, когда процесс акционирования предприятий только бурлил и зарождался.
Леха Тулуп, допив остаток, явно захмелел, он даже задремал сидя, разморившись под жарким весенним солнцем. Иван Егорович позвал его громко. Леха испуганно открыл глаза.
- Задремал я, Иван Егорович. Стареем. Мы о чем говорили?
- Мы говорили о том, что ты сейчас пойдешь в свою сторожку и до вечера отоспишься. У тебя работа. Ты понял, Алексей Степанович?
- Так точно. Служба - это святое, - Тулуп встал, надел свою жилетку и, неуверенно ступая, пошатываясь из стороны в сторону, пошел к выходу, где была его сторожка. "Перехватил Степаныч, - глядя в след уходящему Тулупу, подумал Захаров, - мужик крепкий, моряк, дойдет". В молодости Леха Тулуп служил на Балтийском флоте.