Бежим под деревьями, топчем ровные ряды каких-то высохших растений и упираемся в сетчатое ограждение. Похоже, это заброшенный огород. Все шарят вдоль сетки в поисках выхода; наконец Умник обнаруживает незапертую решетчатую дверь из стальных трубок.

Вокруг высятся деревья, их переплетенные ветки загораживают нас от темнеющих сзади домов. Дорогостоящая недвижимость и одновременно отличная позиция для обстрела.

В детстве я очень любил тот волшебный миг, когда природа побеждала созданное человеком. Несколько шагов в глубь парка – и город будто исчезал. Нужно было только чуть наклонить голову и прищуриться, чтобы превратить окружающие дома в горы. В этот предрассветный час эффект погружения в природу полный; не слышно рева машин, только птичий щебет да топот наших ног, быстро мелькающих между стволами. Мы с Вашингом часто удирали в парк: вырвавшись из маминых-папиных рук, ломали линейные ограничения запруженных улиц, благополучно переправлялись через опасные дороги и с ликующими воплями летели в бутафорскую чащу.

Выскакиваем на тропинку; дальше на север идет дорога через парк. Замираем в кустах у обочины, тревожно осматриваемся – нет ли где конфедератов. Неожиданно Кэт выходит из укрытия и становится посреди дороги на всеобщее обозрение.

– Говорю вам, никого здесь нет! – кричит она.

Легкой пружинистой походкой пересекает улицу и скрывается в кустах на другой стороне. Ведет себя как хозяйка.

Мы тоже ступаем на дорогу. Та лениво вьется с юга на север. Где-то воркует горлица. Кажется, все спокойно.

Задеваю что-то носком ботинка. Наклоняюсь. В фиолетовом свете зарождающегося утра на земле лежит косточка с остатками мяса.

* * *

Подходим к пруду с каменным мостом. Я пробую воссоздать в голове карту, но эта часть парка вспоминаться не хочет. Где-то неподалеку точно должен быть каток, а к востоку от него, ближе к Пятой авеню, – зоопарк и планетарий.

Всплеск на противоположном берегу, мы дружно вскидываем оружие. Что-то скользнуло в воду, в нашу сторону медленно катятся небольшие волны.

Еще один всплеск, и еще. Ага! Группа юрких птиц – болтают друг с другом и ныряют под воду.

Пингвинов не волнует наше присутствие, они чувствуют себя как дома.

В зоопарке был миниатюрный дождевой лес, окруженный вьющимися дорожками. Там жили попугаи, змеи и кайманы с карикатурными зубищами и узкой пастью. От высокой температуры и влажности кожа посетителей покрывалась липким потом, и после такой прогулки они с радостью возвращались в прохладу настоящего мира.

Рядом с джунглями обитали полярные медведи; кружили по загону, били мощными лапами по толстому стеклу. Мы идем вдоль пруда на север как раз в ту сторону, и перспектива встречи с мишками не очень-то радует. Непонятно, как они могли выжить, но постапокалиптические городские легенды гласят, что белые медведи процветают и охотятся на людей – если те по неосторожности забредут в парк. Говорят, мишек во время эпидемии выпустил какой-то мягкосердечный смотритель. То ли боялся, что они умрут с голоду, то ли решил сделать символический жест в духе катастрофы – мол, пусть природа довершит начатое.

Еще говорят, будто благодарные медведи убили смотрителя и съели его мягкое сердце.

Справа видны приземистые очертания зоопарка на фоне далеких коробок жилых зданий. Вот бы сейчас подойти к музыкальным часам у входа в зверинец, полюбоваться бронзовыми животными. Слон с гармошкой, бегемот со скрипкой, кенгуру и кенгуренок с изогнутым горном. Послушать веселый мелодичный перезвон…

Животные стоят на задних лапах и играют на музыкальных инструментах. Их заставили подражать людям – откуда взялось такое желание? Мало того, что мы лишили зверей дома, поработили их, уничтожили – нам еще понадобилось сделать из них себе подобных; так могучая империя насаждает свои порядки на покоренных территориях.

Когда зоопарк остается позади, напряжение немного спадает. Я догоняю Донну.

– Она убила того парня, – тихо говорит Донна. – Взяла и искромсала.

– За что?

– За что? Спроси у нее. Вы же вроде поладили, а?

Я краснею. Надеюсь, в тусклом свете этого не видно. Убывающая луна заканчивает ночную смену и скоро уступит место солнцу.

– Ты о чем? – спрашиваю.

– Не важно, – отвечает Донна и отворачивается. – Я… Не важно.

Неужели ревнует? Не может быть. Я ведь ей не нужен.

– Ты поосторожней, Джефф. Она та еще штучка.

Проходим каток размером с футбольное поле. Мы бывали здесь семьей. Этот каток больше, чем в Рокфеллер-центре; к тому же папа, относившийся к таким вещам очень по-японски, предпочитал окружение деревьев, а не золотых статуй и архитектуры в стиле ар-деко. Вашинг скользил на коньках с неизменной легкостью: первое время плавно и аккуратно; позже, в недолгий период своих дорогостоящих занятий хоккеем, – быстро, как молния. Я же ползал по льду, запинаясь, точно недоделанная марионетка, и меня объезжали стороной.

Теперь лед растаял, каток превратился в черный вонючий водоем, поросший зеленой мутью.

В этом прямоугольном озере с четкими границами есть что-то зловещее. Вода будто недовольна, обижена. Слышны всплески, но пингвинов отсюда не видно.

– Здесь рыбу разводили? – спрашивает Пифия, идущая в ногу со мной.

Спрашивает всерьез.

– Нет, конечно, – удивляюсь я. – Ты что, никогда тут не была? Родители не водили?

– Нет! – Пифия смеется. – Они были слишком заняты.

– Заняты? В смысле, работали каждый день?

– Ну да, каждый день. – Теперь удивлена она, словно с дурачком разговаривает. – Нужно же было платить за еду, школу и остальное.

– Я думал, ты училась бесплатно. Твой отец ведь преподавал.

– Бесплатного ничего не бывает, – опять смеется Пифия. – Вы, богатенькие детки, этого не понимаете.

Никогда не считал себя богатым. Видимо, все относительно. Вот Пифия, например: ей пришлось привыкать к жизни в чужой среде, к незнакомому языку, тяжело трудиться с утра до ночи, а ее игнорировали.

– Прости, – говорю я.

– За что?

– За то, что не общался с тобой раньше.

– Заметано.

Она протягивает мне здоровую руку, я ее пожимаю.

За водой начинается небольшой подъем. Пока мы взбираемся к восьмиугольному сооружению, от усталости у меня начинают болеть икры.

За красно-белыми полосатыми стенами из кирпича, под зеленой металлической крышей темнеет старая карусель – точно сошла сюда из книжки «Над пропастью во ржи». Железные решетчатые ворота заперты на навесной замок. Мы возбужденно крутимся около здания, разглядываем лошадок, застывших в мучительном лакированном рывке.

В сплетении веток напротив, за грязными серебристыми зеркалами я вижу Кэт, она напряженно вглядывается сквозь решетку. Кэт мне подмигивает, и ее рот кривит странная улыбка.

Я отворачиваюсь, смотрю по сторонам. Вдали на фоне подлеска проступает какое-то мутное пятно. Пора уходить.

За зеленым лугом Шип-Медоу – когда-то здесь отдыхали люди, а сейчас все поросло высокими сорняками – выскакиваем на террасу Вифезды. Величественные каменные ступени спускаются к заболоченному фонтану с ангелом. Бежим дальше, между большим озером с лодочной станцией слева и прудом поменьше справа.

Мысли уносят меня в детсадовское детство: лето, я карабкаюсь на памятник Алисе из Страны Чудес, ладошки чуть ли не шипят на гигантском бронзовом грибе, раскалившемся от солнца. Как по волшебству, на площадке начинают раздавать брикеты мороженого – на пробу. Это нежданное счастье отодвигает в сторону мамин запрет на сладости. Нам с Вашингом даже добавка перепала. Облизав с пальцев тягучий шоколад, мы вприпрыжку мчимся к пруду. Там идут гонки парусных моделей. Одни корабли массивные и неповоротливые, другие – изящные, со множеством деталей. Высокий бородатый дяденька разрешает нам порулить его парусником. На радостях мы так бешено крутим переключатели на пульте, что восхитительное судно с треском врезается в берег. Дяденька смеется и говорит: «Ничего страшного». Дома мама вечером читает нам книжку «Стюарт Литтл» – про умного мышонка, который плавал на том самом пруду и сумел выбраться из бумажного пакета с помощью карманного ножика.

Я прошу подарить мне карманный нож на день рождения, но мама отказывает. Начинаю подвывать, а Вашингтон заявляет, что для ножа я еще слишком маленький. Я возмущаюсь: раз Стюарт Литтл не маленький и к тому же мышонок, я уж тем более большой!..

За прудом вновь начинается подъем. Идем по узкой каменистой дорожке. Внезапно я замираю.

– Стоп!

Впереди, на высоком камне, кто-то есть, там притаилась лоснящаяся гора напряженных мышц.

– Ты чего? – шепотом спрашивает Питер.

– Черт, зверь какой-то! Вроде пантера. Вон там.

Донна прищуривается и тоже замечает.

– Боже! – ахает она и сердито смотрит на Кэт, будто та во всем виновата.

Небо постепенно светлеет.

– Надо идти, – говорю я.

Донна вскидывает карабин, выравнивает дыхание и стреляет в огромную кошку.

Раздается гулкое «дзынь». Пантера и ухом не ведет.

Я смеюсь и иду к ней.

– Ты куда? – ужасается Донна.

Но мне не страшно. По камням подхожу ближе и стучу прикладом по бронзовому изваянию пантеры. Оно тихо гудит в ответ.

– Пошли! – зову ребят.

Веду их под мост, дальше вокруг холма к большому зданию, выдающемуся в парк. Перед нами высится стена из темно-синего стекла, разделенная на секции.

– Сюда, – говорю я.