Глава 21

Перелет из Лондона в Нью-Йорк длился шесть часов, и в дьюти-фри я прикупила два романа, где под мягкой обложкой конфетно-розового цвета комически страдали британские героини, а на последней странице их ожидало счастье. Плюс еще четыре глянцевых журнала, три молочные шоколадки «Кэдберри» и маленькую бутылочку красного вина, которую намеревалась выпить в туалете. Еще в наличии имелись шотландские восковые затычки для ушей и шелковая маска на глаза. И, наконец, на случай самой крайней необходимости или непредвиденного приступа рыданий у меня с собой было несколько таблеток сильного обезболивающего средства, которое я припасла с прошлого лета, когда у меня вырвали зуб мудрости.

В самолете я сбросила туфли, натянула плед до подбородка, развернула шоколадку и открыла журнал. И в эту самую минуту рядом со мной сел высокий, сутулый мужчина с приятным узким лицом.

— Привет.

Ему было примерно столько же лет, как и мне, а голос и безупречные зубы были несомненно американскими.

Я отреагировала слабой полуулыбкой, кивнула и отвернулась к окну. Журнал все еще лежал раскрытым на коленях. Заголовок гласил: «Отвечаем на ваши самые интимные вопросы о здоровье». Из содержания явствовало, что, по мнению издателей британского «Космо», большая часть моих самых интимных вопросов о здоровье касалась ситуаций, когда чешется в тех местах, которые нельзя почесать на людях.

Молодого человека не отпугнул мой холодный прием и слово «молочница», напечатанное большими розовыми буквами вверху страницы. Он затолкал ноутбук под кресло и снял кожаный пиджак.

— Что-нибудь полезное? — осведомился он.

— Узнаю много нового.

Я перевернула страницу и подумала, не почесаться ли мне, в самом деле, чтобы он от меня отстал. Он застегнул ремень безопасности.

— Вы из Нью-Йорка?

Я пробормотала что-то неразборчивое. Ну почему? За что это мне? И осторожно извлекла из кармана болеутоляющую таблетку.

— Мне кажется, я вас где-то видел, — продолжил мой попутчик.

Я повернулась и посмотрела на него: карие глаза, близко посаженные под густыми черными бровями. Крючковатый нос на худом лице, приятная улыбка, узкие плечи и шишковатые запястья. Да уж, с поп-звездой его не спутаешь.

— Мне кажется, у меня самое обычное лицо.

Я положила в рот таблетку и запила водой из бутылки.

— Знаете, к чему я никак не мог здесь привыкнуть? Они не кладут лед в воду.

Я кивнула и отвернулась к окну. За десять дней, проведенных с мамой, я приобрела набор новых трюков примадонны — пренебрежительный зевок, отсутствующий взгляд, внезапный переход на другой язык.

— Приходится специально просить, чтобы положили лед в воду, — произнес молодой человек. — Идешь куда-нибудь поесть, а тебе приносят полстакана теплой воды. Да кто же будет это пить?

— Послушайте! — воскликнула я, решив, что, если не приму превентивные меры, то так и буду слушать рассказы этого олуха о том, какие напитки он предпочитает. И так до того времени, пока не начнет действовать лекарство.

Он ошибочно принял мой маневр за проявление дружеского внимания, улыбнулся и протянул мне руку.

— Бен Боровиц.

— У меня есть пистолет, — сообщила я.

Я открыла сумочку, чтобы продемонстрировать содержимое. Он откинулся назад и поднял руки, будто я была копом. Конечно же, как только слова вылетели изо рта, я сразу почувствовала себя виноватой. Я осторожно тронула его запястье. Он подпрыгнул в своем кресле.

— Эй!

Он проигнорировал меня, схватил бортовой журнал и раскрыл его на статье о барбекю в Мемфисе.

— На самом деле, это не пистолет, — объяснила я и открыла сумочку еще шире. — Это просто компактная пудра. Мама купила мне на Портобелло-роуд.

Мы с Рейной провели целый день, занимаясь шопингом. Моя мать, в длинной юбке по щиколотку и в бусах, где каждая жемчужина была величиной с целый леденец, с величественным видом вышагивала по улицам, ожидая, что ее узнают. Я же, в джинсах и объемном дождевике, хвостом тянулась за ней, молясь о том, что, если это произойдет, то она не будет меня представлять.

Молодой человек рискнул взглянуть на меня искоса. Я вытащила пудреницу и показала ему.

— Видите?

— Я вижу, что вы не хотите, чтобы вас беспокоили, — заявил он, уставившись в свой журнал.

— Вы правы, но я не должна была пугать вас. Извините. Просто… — Я почувствовала, что в глазах защипало, а горло перехватило. — У меня был тяжелый период.

Он вытащил из кармана носовой платок. Лоскут настоящей ткани. Когда я прижала его к глазам, то ощутила, что он накрахмаленный и пахнет чистотой.

— Извините, что я вас побеспокоил, но ваше лицо кажется мне знакомым.

Я пожала плечами и шмыгнула носом, изготовившись к игре в еврейскую географию Нью-Йорка: куда-вы-ходите-кого-вы-знаете.

— Я выросла на Верхней Уэст-Сайд и окончила Пимм.

— А вы жили на Амстердам-авеню?

Я кивнула, повернувшись к нему.

— Вы брали когда-нибудь уроки игры на саксофоне?

— Нет. Вокал.

Я снова глотнула воды, и мне почудилось, будто снотворное уже начинает действовать.

— Но в нашем доме жили и преподаватели игры на саксофоне.

— Я ходил на занятия по саксофону, — сказал он. — Наверное, я вас видел.

— Вероятно.

Я попыталась вернуть ему платок.

— Нет, оставьте себе. Он ваш, — улыбнулся Бен. — Но вам все равно придется возвращать его. Поужинаете со мной?

Я кивнула. У него приятная улыбка, подумала я. Потом я закрыла глаза, а когда я проснулась, мы уже приземлились в аэропорту Кеннеди, и моя голова была на плече Бена Боровица. Он завернул меня в плед и тихо консультировался с хорошенькой британской стюардессой, как лучше всего убрать слюни с кожаного пиджака, который он свернул и подложил мне под щеку.

— Извините, — хрипло пробормотала я.

— Ничего, ничего. Не волнуйтесь, — сказал Бен.

Его ждал автомобиль. Мог бы он подвезти меня домой? Я позволила усадить себя в машину. Неделю спустя мы ели суши.

Я задавала правильные вопросы о его жизни, работе, друзьях и увлечениях. Заставляла себя кивать и улыбаться в нужных моментах и всего-то два раза ускользнула в ванную комнату, чтобы проверить, не звонил ли мне Эван на домашний телефон. «Подходящий», — думала я, наклоняясь через стол, чтобы чокнуться чашечками с саке с мужчиной, который двумя годами позже станет моим мужем. Он подходящий человек. У нас будет подходящая совместная жизнь. Я знала, что мое чувство к Бену и близко не похоже на то, что я чувствовала к Эвану. Но посмотрите, люди добрые, куда завела меня страсть! Подходящий, решила я, очень даже мне подойдет.

Медовый месяц мы с Беном провели в Сант-Луисе, а вскоре переехали в его квартиру с двумя спальнями на углу Шестьдесят пятой и Центрального парка и были счастливы целых три года. По крайней мере я была вполне довольна жизнью.

Замужество сильно смахивало на одиночество, только с добавлением очень большого сверкающего бриллианта, ну и совсем незначительная мелочь — невозможность бегать на свидания с другими мужчинами.

Не могу сказать, что я много времени проводила с мужем. Казалось, Бен истратил весь запас свободного времени на ухаживание за мной. А теперь, когда сделка была завершена и подписана, он работал ночами, по выходным, все лето, за исключением нечастых уик-эндов, когда приезжал в субботу и навещал нас с Джейни в доме Си в Бриджхемптоне. Тогда он проводил целый день у бассейна и возвращался в воскресенье со сгоревшей на солнце физиономией, за исключением белого пятна вокруг уха, где Бен держал сотовый телефон.

А затем появилась Софи.

Бен вернулся на работу через два дня после того, как она родилась. Я не жаловалась, но трудно было не заметить, что Джейни и мой папа оба взяли отпуск длиннее, чем мой муж (Рейна прилетела ровно на столько, чтобы успеть поцеловать младенца, и тут же улетела обратно в Рим). Через десять дней папа вернулся в свой оркестр, Джейни — в «Нью-Йорк найт», а я осталась одна, измученная и озадаченная, наедине с вопящей дочерью весом почти в четыре килограмма и с суперкомпетентной няней, но она, к сожалению, говорила только по-русски.

Когда Софи исполнилось двенадцать недель, я отправилась к доктору Моррисону для послеродового осмотра, который и так пропустила уже два раза.

— Как поживаете? — добродушно поинтересовался он.

— Ну…

Честно говоря, разрываясь между капризной новорожденной, мужем, которого никогда нет дома, матерью, все время обещающей вернуться, а потом меняющей решение, и няней Светой. Та изъяснялась мычанием, жестами и сердитыми кивками.

— Раздвиньте колени, пожалуйста. Как вы собираетесь предохраняться?

— Никогда больше не заниматься сексом.

Доктор, пока шарил внутри меня, пару раз фыркнул. Затем его брови сошлись на переносице.

— Ого!

— Что «ого»?

Я понимала, что следовало бы проявить обеспокоенность, но лежать на спине, пока мой ребенок с коликами находился отсюда в тридцати кварталах, было самым спокойным ощущением с момента рождения Софи. Единственное, на что меня хватало — это не задремать.

— Полагаю, вам нужно сделать УЗИ.

— Зачем? У меня там еще что-то осталось?

— Следуйте за мной, — сказал он.

Через пять минут доктор Моррисон размазал липкий гель по моему животу, прижал к нему ультразвуковое считывающее устройство и определил не одно, а два сердцебиения.

— Поздравляем вас, мамочка! — имела наглость заявить медсестра.

Ей повезло, у нее оказалась хорошая реакция. Туфля, которую я швырнула в экран монитора УЗИ, лишь слегка задела ее плечо.

Я вылетела из офиса, пронеслась по коридору и ворвалась в лифт. Брюки натянуть я успела, но «молния» была не застегнута, и пуговицы тоже. Туфли остались не застегнутыми, и халат для осмотра, прилипший спереди к гелю, так и болтался у меня за спиной.

Муж поднял трубку на третьем звонке:

— Бен Боровиц слушает.

— Сукин сын! — заорала я с такой силой, что стайка голубей на углу взлетела, а бомж, изучавший содержимое мусорного бачка и бормотавший что-то себе под нос, поднял голову и промолвил: «Леди, ты чокнутая».

— Что?

— Я беременна! — крикнула я и заплакала. — Снова. И теперь двойня!

— Ты забеременела… Я никак не думал, что ты можешь забеременеть, пока… я имею в виду, так скоро!

— Это ты мне рассказываешь?!

Бен откашлялся.

— И что мы будем теперь делать?

Я убрала волосы с лица и потуже натянула халат на плечи.

— Заводить троих! Но ты должен будешь мне помогать!

— Обязательно, — пообещал он.

— Ты не будешь обещать прийти домой пораньше, а потом не приходить! Ты не будешь обещать заняться стиркой, а потом не делать! Я… — Я вытерла слезы со щек подолом халата. — Я иначе просто не могу…

— Я помогу тебе, Кейт. Обещаю.

В тот момент Бен так и думал. По крайней мере я старалась в это верить после рождения детей, когда снова вернулась няня, а моя мама опять пропала без вести с поля боя.

Через десять дней после моего кесарева сечения Джейни и папа вернулись на работу, а я осталась в квартире наедине с очень недовольным младенцем одиннадцати месяцев от роду и двумя новорожденными.

Сложность ситуации заключалась в том, терпеливо объяснял мне Бен, что он как раз строит свой бизнес, укрепляет репутацию, ожидая где-то в туманном будущем безмятежные дни, когда ему уже не надо будет работать каждый день, а также большинство вечеров и почти всегда в выходные. «Я делаю это для нас». А я кивала и говорила: «Понимаю».

Я полагала, что, пока у меня есть Нью-Йорк, мой папа и Джейни, я в порядке. Дети рано или поздно вырастут, пойдут в садик, а потом в школу. Когда-нибудь я доживу до того дня, когда смогу разговаривать с ними и они будут отвечать. Я могла бы работать неполный день, вернуться к своей прежней жизни и вновь обрести равновесие.

И тут у меня украли коляску.

Мы с детьми возвращались домой из Музея естественной истории, где провели двадцать образовательных минут, осматривая экспонаты подводного мира. Столько же времени мы потратили на смену памперсов и сорок пять минут уделили сувенирному магазину.

Стояла неожиданно теплая для февраля погода, небо было ясное и голубое, веял мягкий ветерок, обещавший радости весны.

Сэм и Джек, появившиеся на свет добродушными и покладистыми и сохранившие эти черты характера, крепко спали в коляске. У Софи, безутешно рыдавшей, с красным личиком, и тоже мало изменившейся с тех пор, сна не было ни в одном глазу. Она стояла на дощечке, которую я приладила сзади к коляске.

— Мама, а почему колеса круглые? — спросила она, когда мы катились по Центральному парку.

— Потому что, если бы они были квадратные, то они бы не катились!

Софи обдумала услышанное.

— Почему?

— Понимаешь, колеса крутятся потому, что они для этого и сделаны! Так они и доезжают туда, куда нам надо!

— А почему…

Но прежде чем Софи закончила фразу, мужчина в грязной бейсболке выскочил из-за мусорного контейнера, схватил коляску за ручки и быстро покатил ее в темный узкий переулочек, которого я прежде не замечала.

— Эй! — закричала я, а Софи проворно соскочила с дощечки и обхватила меня за ноги.

— Спокойно, спокойно, — сказал он, прислоняя коляску к мусорному контейнеру и роясь в кармане. Сердце у меня замерло, когда я увидела пистолет.

— Давай сумку!

Я отцепила Софи от своих ног, прижала ее к себе, наклонилась и вытащила мешок для памперсов из нижней сетки коляски.

— Нет, твою сумочку!

— У меня ее нет. Я не ношу с собой сумочку. Я просто бросаю кошелек в мешок для памперсов.

Я сунула ему мешок, чувствуя головокружение и тошноту.

— Пожалуйста, не делайте ничего плохого моим детям.

Он вывалил содержимое мешка на тротуар. Носовые платки и памперсы, пакетики с изюмом рассыпались в беспорядке. Там оказался и кошелек, который незнакомец сунул в карман.

— Драгоценности!

Я протянула часы и браслет и попыталась стащить обручальное кольцо, заставляя себя смотреть на него, на его лицо, его тело. Это был бледный белый парень с грязными светлыми волосами, ростом около метра шестидесяти и весом приблизительно семьдесят килограммов. Одет он был в полинялые джинсы и кожаную куртку.

— А теперь давай мне коляску.

— Что?

Он свирепо взглянул на меня.

— Вытаскивай оттуда своих щенков и давай мне коляску.

— Стой спокойно, — прошептала я Софи. Она снова уцепилась за мои ноги. Я резко наклонилась, трясущимися руками отстегнула мальчиков, все еще не в силах поверить, что все это происходит в действительности.

Я взяла детей на руки. Вор нажал красную кнопку под ручкой коляски. Ничего не произошло. Он уставился на инструкцию, напечатанную на ручках из пенопласта.

— Здесь сказано: «Легко складывается одной рукой».

— Ну да, в принципе…

Он снова нажал кнопку и покачал коляску. Ничего. Он пнул подвеску.

— Нет, не так, — произнесла я, стараясь распределить поудобнее килограммов тридцать живого веса у себя на руках.

— Нет, мамочка, нет, — зарыдала Софи, когда ножка Джека задела ее плечико. — Не надо детку трогать!

— Нужно нажать кнопку и одновременно поднять эту нижнюю перекладину.

— Эту? — уточнил грабитель, показывая своим пистолетом на одну из перекрестных перекладин.

— Нет, нет, вон там, внизу, — показала я подбородком. В это трудно поверить, но Сэм и Джек все еще спали, а Софи, по-моему, поняла, что происходит.

— Мамочка, а зачем дядя берет коляску?

— Она ему нужна, — ответила я, поправляя мальчишек на руках.

Софи так громко и пронзительно завопила, что бабушка могла бы ею гордиться.

— Страшила!

«Черт! Глава сорок третья! — подумала я. — В которой меня продают в рабство, и Софи остается безутешной!»

— Извините! Сэр?!

— Страшила! — орала Софи так, что оба мальчика открыли глаза, посмотрели на сестричку и начали плакать.

Грабитель наконец ухитрился сложить коляску и вскинул ее на плечо.

— Могу я достать из корзины игрушку моей дочери?

— Купи ей другую, богатая сука!

— Страшила особенный! — прорыдала Софи.

— Страшила особенный, — повторила я. — Второго такого не купишь.

Он вздохнул и остановился. Я шагнула к нему, причем Софи все еще висела у меня на ноге, высвободила руку и порылась в корзине под сложенной коляской. Пакет сока, игрушечный спущенный баскетбольный мяч, пластиковый контейнер с сырными крекерами…

— Страшила!

Наконец я отыскала куклу и протянула ее дочери. Она сунула большой палец в рот и вцепилась в куклу, свирепо глядя на грабителя. Приподняв бровь, он посмотрел на нас четверых.

— Еще что-нибудь?

Я прислонилась к мусорному контейнеру.

— Нет, — сказала я, наблюдая, как из моей жизни навсегда исчезает моя четырехсотдолларовая коляска, сделанная в Германии. — Нет, это все.

«Богатая сука», — думала я, вздыхая. Я запихала, что смогла, в мешок для памперсов, дотащила детей до улицы, остановила такси и позвонила мужу.

В три часа Бен забрал нас из полицейского участка. Лоб его был нахмурен, губы крепко сжаты, а взгляд полон ярости.

— Хватит с меня! — воскликнул он. — Хватит с нас города. Мы уезжаем, как только я смогу вытащить нас отсюда.

Я открыла рот, чтобы запротестовать, но оказалось, что я так слаба, что не нашла ясных и доходчивых аргументов в пользу того, чтобы остаться.

В четыре часа Бен уже висел на телефоне, общаясь с агентами по продаже недвижимости. На следующей неделе он выставил на продажу нашу квартиру, а вскоре торжественно ввел меня в наш собственный дом и вручил мне ключи. Прощай, Нью-Йорк, здравствуй, тошнотворный Коннектикут!

Еще до нашего переезда я ловила себя на том, что предаюсь грезам, как могла бы сложиться моя жизнь. А если бы я понастойчивее повела себя с Эваном? А если бы ухватилась за большую любовь вместо того, чтобы довольствоваться человеком, который мне просто нравился?

Какой смысл размышлять об этом, думала я на следующее утро, силком вытаскивая себя из постели, потому что дети со скандалом требовали блинчиков, а муж со скандалом требовал чистую рубашку. Если бы не было Бена, не было бы и детей, а я не могла представить жизни без них.

И все же, раздавая тарелки и чистые рубашки, я не удержалась от мыслей, что могло бы случиться, если бы компьютер «Бритиш Эйрлайнс», который выдал мне место в самолете, посадил меня на ряд ближе или на ряд дальше, или если бы я уехала лечить свое разбитое сердце в Париж или в Майами-Бич вместо Лондона, или если бы я нацепила свою маску для сна минутой раньше, и Бен никогда бы не увидел мое лицо.

 

Глава 22

Мэрия Апчерча, согласно доске, установленной на глыбе гранита перед зданием, была построена в 1984 году. Но строители, безусловно, отнеслись к колониальной истории городка со всей серьезностью: вместо аудиторных стульев с поднимающимися мягкими сиденьями и подлокотниками в помещении с высоким потолком стояли деревянные скамьи с высокими спинками, которыми мог бы гордиться любой пуританин, ненавидящий роскошь, и которые, судя по тому, как ерзали и вертелись на них присутствующие, были узковаты для современных седалищ. Кстати, места для того, чтобы втиснуть мою задницу, уже не осталось.

Панихида по Китти должна была начаться в десять утра, но, очевидно, все жители нашего славного городка получили уведомление с указанием явиться не позже девяти сорока пяти. К тому времени, когда я вкатилась в зал в весьма респектабельные девять пятьдесят три — волосы причесаны и помада на губах, — все места во всех рядах были заняты, заняты были и все приставные места по периметру зала, а их было не менее трех дюжин. Я обошла зал и встала в углу.

Кэрол Гвиннелл помахала мне со своего места в третьем ряду от кафедры. На ней была серая юбка с голубоватым отливом, белая шелковая блузка, черные туфли-лодочки и вместо обычного множества браслетов и колокольчиков бриллиантовые серьги-гвоздики. Рядом с ней сидела Сьюки Сазерленд в бледно-бежевом костюме с двойной ниткой жемчуга. Рядом с Сьюки расположилась Лекси Хагенхольдт, волосы аккуратно заплетены и уложены, в светло-коричневом платье-тунике с длинными рукавами, обтягивавшем широкие плечи, и в колготках, обрисовывающих икры.

Я стояла в углу в черной юбке и темно-синем свитере и жалела, что никто мне не напомнил относительно приглушенных земляных тонов.

— Давайте помолимся, — провозгласил Тед Гордон, священник городской конгрегационалистской общины.

Все опустили головы. Я тоже опустила голову так резко, что услышала, как в шее что-то щелкнуло.

— О Господи, просим Тебя, прими в свои объятия сестру нашу Китти Кавано. Просим Тебя, утешь ее убитую горем семью, тех, кого она любила: мужа Филиппа, ее дочерей — Мэдлин и Эмерсон, ее родителей — Бонни и Хью…

Родителей? В некрологах не упоминались родители. Слова «ее пережили» включали только мужа и дочерей. На веб-сайте Тары Сингх назывались девичья фамилия Китти и город, где она родилась, но ничего не сообщалось об отце или матери. Бонни — имя с открытки в спальне Китти.

Я подняла голову и оглядела толпу. Около дюжины пар по возрасту подходили к тому, чтобы быть ее родителями. Я просмотрела первый ряд, но там увидела лишь Филиппа, девочек в одинаковых платьях-матросках и хорошо сохранившуюся пожилую пару, чья мужская половина была точной копией Филиппа, если бы Филипп был на тридцать лет старше и провел большую часть этого времени, наслаждаясь мраморными бифштексами и виски двенадцатилетней выдержки.

— Господи, вознеси наше братство, — продолжил преподобный Гордон.

У него были вьющиеся волосы, покатые плечи и круглое лицо. Я вдруг подумала, что он выглядит так, словно борется изо всех сил, чтобы не рассмеяться. Как тот парень, игравший Лоха в «Доме животных».

— Будем же светом друг для друга и утешением для убитой горем семьи, — произнес он, и щеки его тряслись от искренности. — Будем же терпеливы друг к другу, и будем любить друг друга в это ужасное для всех нас время, пока полиция продолжает поиск тех, кто содеял этот кошмар, чтобы передать преступников в руки правосудия.

Преподобный Гордон наклонился вперед и крепко ухватился за край кафедры. Его золотое обручальное кольцо поблескивало.

— Что мы можем сказать о Китти Кавано? — вопросил он. — Блестящий мыслитель. Любящая мать. Заботливая, преданная супруга.

Писатель-невидимка. Женщина, которая три дня в неделю проводила в Нью-Йорке, и никто не знает, чем она там занималась.

Преподобный Гордон помолчал и сердечно посмотрел на присутствующих.

— Что мы можем сказать о женщине тридцати шести лет, которая умерла?

Челюсть у меня отвисла, глаза широко открылись. Я прошептала еле слышно: «О нет, он не мог это сказать». Похороны убитой женщины, а этот Лох цитирует «Историю любви»? Неужели Китти не заслужила ничего лучше? Я поискала кого-нибудь, с кем могла бы поделиться своими наблюдениями, но услышала только приглушенные всхлипывания и деликатное сопение.

Как оказалось, у преподобного Гордона нашлось, что сказать о женщине тридцати шести лет, которая умерла. И немало.

Он похвалил материнскую теплоту Китти, ее умение вести дом, вкуснейший домашний пирог с клубникой и ревенем, который дважды занимал призовые места на ежегодной церковной весенней ярмарке выпечки и напитков. В самых общих чертах и самым нейтральным тоном он упомянул ее «статьи, которые заставляли нас думать», не сказав ни слова о том, что писала она для кого-то другого, и один раз сослался на ее книгу, «умершую вместе с ней».

Я высвободила правую ногу из туфли на высоком каблуке и подождала, скажет ли он что-нибудь о ее жизни до Апчерча — подруга по колледжу, издатель больничного вестника, соседка по квартире в Нью-Йорке. Ничего подобного. Ни слова о родителях, о друзьях детства, приятелях. Словно Китти вообще не было на свете, пока она не вышла замуж за Филиппа и не переехала в Апчерч.

— А теперь, — провозгласил преподобный Гордон, благосклонно поглядывая на присутствующих, — может, кто-нибудь из друзей Китти хочет что-нибудь сказать?

Большой зал с высоким потолком молчал, слышались лишь всхлипывания или звук, когда одна нога в чулке трется о другую. Он выжидающе смотрел на аудиторию.

Я вдруг неожиданно почувствовала, что готова разрыдаться при виде родителей мужа, стоически уставившихся перед собой — образцовых представителей общества, где сохраняют присутствие духа в любых обстоятельствах.

Мэрибет и Сьюки тихонько переговаривались друг с другом, но никто не делал ни единого движения по направлению к кафедре. Неужели никто не желал сказать хоть что-нибудь? Неужели у Китти не было друзей? Если бы я сыграла в ящик, Джейни наверняка закатила бы офигительную речугу в мою честь, в которой представила бы меня смешной, любящей и компетентной, и не сказала бы ни слова о том дне, когда Сэм скатился с кровати, а Джек выпал из автомобильного сиденья, и мне пришлось мотаться в травмпункт дважды на протяжении восьми часов.

В отличие от меня, Китти было за что петь хвалебные речи. Здесь сидели женщины, которые собственными глазами видели, какой преданной матерью она являлась. Почему же все молчали?

Наконец к сцене подошел Кевин Долан и прошептал что-то на ухо преподобному Теду. Я выдохнула, решив, что кто-то все-таки собрался сказать что-нибудь о Китти. Но тут Кевин, продолжая шептать, показал. На толпу. На дальний конец зала. На меня.

— Кейт Кляйн? — произнес преподобный.

Головы повернулись. Шепот волной прокатился вдоль проходов. Кровь отлила от моего лица. Я покачала головой. Преподобный Тед, казалось, этого не заметил.

— Кейт Кляйн! — воскликнул он и впервые за все утро попробовал осторожно пошутить: — Прошу, пройдите!

Я потрясла головой и губами обозначила слово «нет», стараясь сохранить на лице выражение должной сдержанности. Мое «нет» не приняли во внимание. Меня взяли за руки и подтолкнули к проходу, по которому я двинулась в тесных туфлях. Потом каким-то образом Кевин Долан деликатно направил меня к кафедре.

— Извините, — пробормотал он. — Может, я вас неправильно понял, но разве вы не сказали мне, что работаете над речью для панихиды?

«Попалась… — подумала я. — Ох, Кейт, ты крепко влипла!» Я мертвой хваткой вцепилась в края кафедры и посмотрела на присутствующих — триста моих современников из Коннектикута — без единой мысли в голове, что же я им скажу.

— Китти Кавано была… — с усилием сглотнув, начала я.

— Громче! — крикнули в задних рядах.

— Не слышно, — поддержал еще кто-то.

Я прочистила горло, поправила микрофон, сморщившись, когда он взвизгнул, и попыталась снова начать.

— Китти Кавано была хорошей матерью и хорошей женой. Как мы все уже слышали, — слабым голосом добавила я. — И она делала важную работу — она…

Проводила таинственные дни в Нью-Йорке, вероятно, обманывая мужа, который, возможно, обманывал ее.

Господи, помоги. Я проглотила комок в горле.

— …она пыталась разобраться, что значит быть хорошей матерью, хорошей женой, хорошим человеком в наше время. Очевидно, мы не все согласны с тем, что она говорила…

Я вытерла лоб, пока в последних рядах кто-то возмущенно втянул воздух.

— Но все мы согласимся с тем, что быть родителем нелегко. Действительно, очень и очень нелегко. Труднее, чем мы читаем во всех этих книгах, труднее, чем нам показывают в кино. Думаю, Китти будут помнить потому, что она не боялась задавать эти трудные вопросы, пыталась найти свои ответы, и плевать ей было на то, что иногда ее мысли шли вразрез с нашими привычными представлениями.

Я снова провела рукавом по лбу и почувствовала, что пот ручейком бежит по спине, и лифчик сзади промок насквозь. Наверное, я выглядела как Альберт Брукс в фильме «Теленовости». В памяти пронеслись те немногие разы, когда я видела Китти — действительно видела ее. Китти в платье розового льна улыбается своим дочерям; Китти, мертвая, распростертая на полу собственной кухни, и кровь на шелковой блузке цвета старого бордо.

«Петь, — подумала я. — Пропеть ей хвалу».

— И вот… может, мы все споем песню. В память о ней.

Я незаметно провела указательным пальцем над верхней губой и поняла, что, несмотря на годы занятий вокалом, несмотря на знакомство с каждой джазовой композицией, несмотря на то, что я выросла в семье одной из выдающихся сопрано мира и одного из лучших гобоистов страны, я не могла вспомнить мелодию ни одной песни. Ни одного куплета, ни единой ноты. Ничего. В голове было пусто. За исключением… Я глубоко вздохнула.

— Если весело живется, делай так — хлоп-хлоп.

Мой голос сорвался на последнем слове. Аудитория ошеломленно смотрела на меня. Преподобный Тед наморщил широкий лоб. У Кевина Долана отвисла челюсть.

Наконец Лекси Хагенхольдт и Кэрол Гвиннелл вместе хлопнули в ладоши и запели:

— Если весело живется, делай так — хлоп-хлоп.

Еще несколько человек несмело хлопнули в ладоши в такт, их лица хранили выражение вежливой незаинтересованности, а голоса были деликатно тихими.

— Если весело живется, мы друг другу улыбнемся, — вступил преподобный Тед своим приятным баритоном.

— Если весело живется, делай так — хлоп-хлоп, — пел Кевин Долан.

Последние хлопки прозвучали в пространстве зала, как камни, падающие в пустой колодец.

— Спасибо, — пробормотала я и захромала обратно по проходу, заполненному людьми, которые расступались передо мной — нет, отшатывались от меня.

Я вернулась к стене. Одежда на мне была насквозь мокрой от пота. Какая-то женщина рядом со мной наклонилась и тронула мою руку.

— Это было… Это было что-то.

Я слабо кивнула. Да уж, действительно что-то. Не сомневаюсь.

— И в завершение, — произнес преподобный Тед, — предоставляю слово семье Китти.

О нет, подумала я. И у меня перехватило дыхание.

Неуверенными шагами Филипп Кавано пробирался через толпу вместе с дочерьми. Одна девочка шла слева, а вторая справа, и они вели его, как крошечные темно-синие буксиры, тянущие грузовое судно в порт. О нет. Только не это. Я порылась в сумочке в поисках носового платка и удовлетворилась скомканной, заляпанной шоколадом салфеткой из кафешки.

Я никогда не любила леди Диану, однако хорошо помню ее похороны — венок и надпись на ленте: «Мамочке». Я рыдала так, будто потеряла собственную мать (которая в это время выступала в Денвере и была в полной безопасности). А если бы это я умерла, а Софи и Сэм с Джеком остались бы с отцом? Я вспомнила о записке на своей машине прошлой ночью, и меня затрясло.

Филипп Кавано остановился и вытер глаза. Губы его посерели и дрожали. Щеки впали, кожа под подбородком отвисла и дрожала в такт шагам. Он взошел на одну ступеньку, потом еще на одну. На третьей ступеньке каблук зацепился, и он споткнулся, чуть не упал, но все-таки добрался до кафедры.

Я услышала, как ахнула Лекси Хагенхольдт, и увидела, как Кэрол Гвиннелл гладит ее по плечам. Темноволосая женщина в первом ряду рядом с Кевином Доланом — Дельфина, предположила я — тихо плакала в платок. Филипп пальцем потрогал микрофон, словно хотел убедиться, что тот все еще на месте.

— Китти была… — Голос его звучал, как низкий монотонный скрежет. Он откашлялся: — Китти была…

Послышалось гулкое эхо, а потом глухой удар. Филипп Кавано наклонился вперед и закрыл лицо руками.

— Это уже слишком, — тихо произнесла женщина слева от меня.

И вот уже преподобный Тед оказался рядом с Филиппом и бережно повел его обратно. Две девочки остались стоять перед микрофоном, миниатюрные Китти с безукоризненной осанкой и блестящими каштановыми волосами, аккуратно зачесанными назад над их бледными личиками. Они посмотрели друг на друга, и, наконец, одна из них выступила вперед.

— Мы очень любили свою маму, — сказала она.

Часы тикали. Лекси Хагенхольдт плакала. Дыхание Филиппа Кавано со скрежетом вырывалось из груди, пока он пытался совладать с собой, а преподобный Тед похлопывал его по спине. Вторая маленькая девочка сделала шаг вперед и встала рядом с сестрой.

— Она была самая лучшая мама в мире.

Народ толпился в проходе. Филиппа подпирали родители с одной стороны и преподобный Тед с другой. Филипп стоял как восковая фигура, положив руки на плечи дочерей.

Стараясь не слышать, что говорили обо мне («кто эта… эта большая женщина, и что она вообще себе думала?»), и учитывая взрывной характер ситуации, я проскочила мимо как можно быстрее.

Пока я наблюдала за происходящим, к Филиппу подошли Кевин Долан и Дельфина. Кевин обнял Филиппа за плечи. Тот закрыл глаза, а Дельфина Долан с заплаканным лицом стояла рядом, вытирая слезы. Когда Филипп потянулся к ее руке, мне показалось, что она отшатнулась.

Я протолкалась к выходу и обогнала почти всех на короткой дистанции к парковке. Я игнорировала лица и сосредоточилась на номерных знаках машин.

В некрологах писали: «Истхем», «Массачусетс». Именно в Истхем была адресована неотправленная открытка, которую я нашла. Номерные знаки Коннектикута — бело-голубые; номерные знаки Массачусетса — бело-голубые с красным.

Я нашла три автомобиля с номерными знаками Массачусетса: зеленый ромбовидный «Сааб», «Кадиллак» с детским сиденьем сзади и — я затаила дыхание — четырехдверная «Хонда». Похоже, ей уже лет пять, и она — самая старая машина на стоянке. Серого цвета, дверца со стороны водителя погнута, и на бампере стикер: «Дайте миру шанс».

Я встала в сторонке, стараясь соблюсти вежливую дистанцию между «Хондой» и «Саабом», и замерла, когда одна пожилая пара подошла к серому автомобилю. Мужчина выглядел болезненным, у него были седые волосы, бледная кожа и слезящиеся голубые глаза за слишком большими очками. Женщина была небольшого роста, стройная, вьющиеся седые волосы были очень коротко пострижены, на ней было свободное зеленое платье мешковатого покроя, ожерелье из больших стеклянных бусин и кожаные сандалии, надетые на черные колготки. На лице ни следа макияжа, даже небрежного мазка помады цвета осенних кленовых листьев, обычного для женщин Апчерча. Явно не из нашего городка.

Осторожно ступая по гравийному покрытию, я приблизилась к их машине.

— Извините, вы родители Китти?

Я посмотрела на женщину, стараясь припомнить девичью фамилию Китти.

— Бонни Верри?

— Да, я Бонни Верри. Китти была моей дочерью.

— Меня зовут Кейт Кляйн, — произнесла я, протягивая ей руку.

— Мы слышали, как вы говорили, — сказала она.

Она взяла мою ладонь в свои маленькие и теплые руки. У нее были такие же голубые глаза, как у Китти, но на этом сходство заканчивалось. Я не находила изящных черт ее дочери в дружелюбном круглом лице Бонни… и Китти была как минимум сантиметров на двадцать выше матери.

— Вы художница? — спросила я.

Она с любопытством посмотрела на меня.

— Я была в доме Китти… видела красивые морские пейзажи.

— Ах, — вздохнула Бонни.

Муж сжал ей плечо рукой с голубыми венами.

— Нам нужно ехать. Движение на девяносто первом шоссе сейчас очень интенсивное.

Я кивнула и воскликнула:

— Я хотела сказать, как глубоко я сочувствую вашему горю!

— Спасибо, милая.

— Я нашла ее… — начала я и захлопнула рот, внезапно осознав, что мои слова звучали почти как хвастовство. Вот какой я молодец, обнаружила труп вашей дочери!

— Видимо, это было ужасным потрясением для вас, — заметила Бонни.

Я скромно кивнула, как бы намекая на то, что столь умудренная опытом натура, как я, натыкается на обескровленные тела соседей с завидной регулярностью.

— Как жаль, что я не так близко знала Китти, — произнесла я, стараясь придумать, как бы мне спросить о той открытке. — Я хочу сказать, что мы часто встречались на игровой площадке и, конечно же, я читала «Контент», видела статьи, что она писала…

Слова «статьи, что она писала» произвели на пару сильное впечатление. Бледное, изборожденное морщинами лицо Хью покраснело. Бонни беспомощно посмотрела на меня. Ее муж с неприступным видом прошествовал к машине и сунул ключ в замок зажигания с такой силой, что я удивилась, не увидев, как он выскочил из дверцы с противоположной стороны.

— Сожалею о вашей потере, — промолвила я.

Бонни покачала головой, пока ее муж перегнулся через рычаг передач и открыл ей дверцу.

— Вы не понимаете, — сказала она так тихо, что мне пришлось наклониться, чтобы расслышать, — мы с Хью потеряли Кейти уже очень давно.

Я была так ошарашена тем, что услышала, и тем, как она назвала Китти, что стояла, как замороженная, пока Бонни захлопнула дверцу, а Хью выжал сцепление. Колеса «Хонды» прокатились сантиметрах в пятнадцати от меня, чуть не наехав мне на ноги.

Хью газанул, машина, визжа шинами, вырвалась с парковки и вылетела на Мэйн-стрит. Я отшатнулась. Каблук за что-то зацепился, и я едва не шарахнулась о землю, но кто-то подхватил меня сзади за локти и поддержал.

— С вами все в порядке? — раздался мужской голос.

Каблуки подо мной подогнулись, и я все-таки рухнула на гравий.

— Ой!

Когда я с усилием поднялась, в лодыжке пульсировала боль, а на ладонях крошечными точками выступила кровь.

— Извините, спасибо, — пробормотала я.

Мужчине, который пытался поймать меня, было за пятьдесят. Он был небольшого роста, крепкий и абсолютно лысый, с карими глазами и узким загорелым лицом. Он слегка напомнил мне выдру, зверька небольшого, гладкого и лучше приспособленного к жизни в воде, чем на земле.

— Господи! — воскликнула я, надеясь, что несколько глубоких вдохов избавят меня от дрожи в коленках. — Вот тебе и привет от родителей.

Мужчина озадаченно пожал плечами и протянул руку.

— Джоэл Эш, — представился он.

Имя было мне знакомо, но только через пару секунд я вспомнила, что мне рассказала Лора Линн Бэйд. Главный редактор «Контента», который, возможно, спал с усопшей.

— Вы были другом Китти, — утвердительно сказала я.

Он кивнул.

— Я старался быть ей другом, — уточнил Эш, наблюдая, как я смахивала гравий с ладоней.

— Вы давно знали друг друга?

Он повернулся к входу в мэрию, откуда тянулся ручеек тихо переговаривающихся скорбящих, облаченных в серое и темно-серое.

— Не хотите ли выпить чашечку кофе? — предложил Эш. — У меня есть немного времени, прежде чем нужно будет возвращаться в город.

 

Глава 23

Через десять минут Джоэл Эш и я сидели за столиком в кафе — домике под серой черепицей с тентами в желтую и белую полоску и полудюжиной круглых деревянных столиков на двоих, где за шесть баксов можно было получить чашку жидкого кофе и теплый, пухлый багель, рецепт которого в точности воспроизводил спрессованный «Чудо-Хлеб».

Джоэл Эш откусил кусочек, скривился и отложил багель в сторону.

— Да, — кивнула я, понизив голос. — Они в самом деле ужасны.

— Не очень вкусно, — признался он.

Эш выглядел так, словно принимал решение — то ли заставить себя проглотить тот кусочек багеля, что уже был у него во рту, то ли выплюнуть его в салфетку. В итоге он решил дожевать.

— Так объясните же мне, — произнесла я, — как могла мамочка из Апчерча, сидя дома, оказаться в числе авторов одного из самых влиятельных журналов Америки?

Мой комплимент, преисполненный грубой лести, все еще висел в теплом воздухе, пахнущем дрожжами, а я уже полезла в сумку за блокнотом. Джоэл Эш снисходительно улыбнулся:

— Вы не закидываете сейчас удочку насчет ее работы?

— Нет. У меня и тут хватает дел.

— Ну что ж, — сказал он. — Я был профессором у Китти в колледже, и все эти годы мы поддерживали связь. Ведь это Китти обратила мое внимание на Лору Линн Бэйд. Я посмотрел ее несколько раз по Си-эн-эн. Ее идеи меня заинтриговали. Битва между матерями, сидящими дома, и работающими матерями. Спорная основа самого понятия материнства в Америке.

Я кивнула и записала: «спорная основа».

— Поскольку я сама мать, должна сказать, что это интереснейшая тема.

Поскольку я сама мать, то весьма сомнительно, могла ли я найти время, чтобы почитать об этом. Но лести никогда не бывает много.

— И я позвонил Лоре Линн Бэйд, а она просто жаждала, чтобы ее имя ассоциировалось с «Контентом».

— Разумеется, — произнесла я тоном, подразумевающим, что нужно быть педерастом или космическим пришельцем, чтобы не хотеть этого.

— Но она была занята. Спрос на ее время был велик, и скоро стало ясно, что ей понадобится… — Он покрутил золотое обручальное кольцо вокруг тонкого пальца. — Некая помощь. А я читал много работ Китти в колледже.

Я записала: «Читал ее работы». Интрига усиливалась. По крайней мере я на это надеялась.

— А какой предмет вы вели в Хэнфилде? — спросила я.

— Меня приглашали на семестр читать лекции по политике и прессе.

Он аккуратно свернул пустой пакетик из-под сливочного сыра.

— Китти произвела на меня впечатление: ее ум, ясность стиля, самобытность точки зрения.

— Да, — кивнула я, соображая, не является ли профессорское выражение «самобытность точки зрения» синонимом для «классные сиськи».

Китти-студентка наверняка была лакомым кусочком — волосы цвета горького шоколада, убранные назад под обруч, свежее личико и безупречное тело в джинсах и футболке с эмблемой Хэнфилда.

— Она была большой умницей, много трудилась и вовремя сдавала работы. Я помог ей найти первую работу, писать для больничного вестника в больнице Святого Франциска в Нью-Йорке. Когда выяснилось, что Лоре Линн Бэйд нужна помощь, я позвонил Китти и спросил, заинтересует ли ее это предложение. Потом пригласил их обеих на ленч, чтобы они встретились.

Сердце у меня колотилось. Эш встретил Китти в колледже, восхищался ее умом, не терял связи с ней все эти годы, нашел для нее не одну, а две работы в Нью-Йорке, с его очень жесткой конкуренцией. Если все это не означало, что речь идет о любовных отношениях, то я уж и не знаю, что еще для этого нужно… В общем, Лора Линн Бэйд попала в точку.

— Я был весьма удивлен, что она находила время для сочинительства. Дети занимают время целиком и полностью. — Он снисходительно улыбнулся. — Так утверждает моя жена.

Я посмеялась вместе с ним, думая, что у меня с его женой много общего — влиятельные мужья, они редко бывают дома, им идея жены и детей нравится больше, чем реальные дети, начинающие плакать, если их обидеть или если они ударятся. Дети могут с воплями требовать фастфуд или дрянные пластмассовые игрушки. А уж если день не задался, станут беспрерывно хныкать, когда пора спать или купаться…

— А как они вместе работали? — спросила я.

— Многое решалось по электронной почте или по телефону. Лора Линн Бэйд звонила Китти. Они обсуждали тему, вырабатывали общую линию, потом Китти писала черновой вариант, Лора Линн Бэйд одобряла его, и Китти посылала мне текст.

— Она сама не приезжала в офис?

Эш покачал головой, вид у него был страдальческий и немного подозрительный. Он достал из кармана аспирин, взял две таблетки, посмотрел на них и добавил третью.

Авторы «Контента» скорее всего не подозревали, что Лора Линн Бэйд не сама пишет колонку «Хорошая мать», поэтому появление Китти в офисе могло оказаться неприятным сюрпризом.

— А что вы думаете о ее политических взглядах?

Эш проглотил таблетки и пожал плечами.

— У Лоры Линн Бэйд было твердое мнение относительно работающих матерей, — пояснила я. — Она считала, что матери не должны работать вне дома.

— Я бы не сказал, что это глубокий анализ ее взглядов, — запротестовал он.

Я перла вперед, как бульдозер, решив, что время для нюансов придет позднее, после того как я вычислю, кто убил Китти.

— Я полагаю, сама Китти придерживалась такого же мнения по поводу работающих матерей.

Джоэл Эш развернул бумажный пакетик и разгладил его на столе.

— Вы ведь были знакомы с ней? Разве нет?

— Ну, вы же знаете, как это бывает. Чаще всего наше общение сводилось к обсуждению того, какой сорт арахисового масла нравится нашим детям.

— Ха-ха-ха.

— А в колледже? В Хэнфилде ведь много консерваторов?

Я знала, что так оно и есть. Из Интернета и со времен учебы в колледже, когда Хэнфилд славился тем, что был плодоносной почвой для произрастания типов вроде Филлис Шляфли и Пэта Буханана.

— Китти во всем этом участвовала?

— Я уже плохо помню.

— Тогда почему она согласилась писать за женщину…

— Помогать, — поправил Джоэл Эш.

— Помогать женщине сочинять статьи, в которые она сама не верила?

Джоэл Эш яростно откусил от своего багеля.

— Это дало ей возможность entrée, — произнес он, с каждым словом откусывая от своего багеля. — Работа для «Контента» давала ей определенный cachet, определенный éclat…

— Будьте так любезны, говорите по-английски, — попросила я.

Эш нахмурился, глядя на меня. Потом его лицо разгладилось. Он вздернул подбородок и уставился на потолок.

— Прекрасно, прекрасно. По-английски. — На лице его появилось задумчивое выражение. — Китти тоже была забавной. Знаете, как она называла это место?

— Какое?

— Апчерч. Она называла его «Затерянный мир».

Значит, за маской безупречной мамочки Китти скрывала ту же обескураженность нашим городком, что и я.

— Так почему же она переехала сюда?

Я ожидала еще одно недоуменное пожатие плечами, непонимающий взгляд или некую вариацию моей собственной истории: она здесь, потому что так захотел ее муж. Но Джоэл Эш удивил меня.

— Полагаю, она оказалась тут по той же причине, по которой согласилась работать для «Контента».

— Cachet, — процитировала я, — éclat.

Легкая улыбка тронула его тонкие губы.

— Статус. И возможность вращаться в определенных кругах, — добавил он. — Не уверен, что для этого есть подходящее французское слово. Доступ, вероятно. Она хотела иметь доступ к людям, занимающим высокое положение, посещать соответствующие благотворительные организации, участвовать в кампаниях по сбору средств. Если Китти поднимала трубку и говорила: «Я пишу для „Контента“, я собираю информацию для Лоры Линн Бэйд», ее могли соединить с сенаторами. Даже с президентами.

— И ей было безразлично, что ее имя не появлялось в печати?

Со страдальческим видом Эш снова откусил от багеля и покачал головой. Я чувствовала отчаяние, а он стал нервничать.

— Послушайте, — сказала я. — Я не пытаюсь совать нос в чужие дела, но я напугана. Мы все напуганы. Полиция пока никого не арестовала. Все матери шарахаются от каждой тени. Все, что вы вспомните, любая мелочь…

— Сожалею, — произнес Джоэл и посмотрел на часы. — Хотел бы я ответить на все ваши вопросы, но мне действительно пора идти.

Он отодвинул стул от стола, и мы вместе вышли из кафе.

— Как вы думаете, мог кто-нибудь из читателей Лоры Линн Бэйд быть замешанным в этом деле? — спросила я, пока мы двигались к парковке.

Джоэл шагал быстро, и мне было тяжело поспевать за ним. Лодыжка болела, и нога наверняка распухла, пока мы сидели за столом. Ощущение было такое, будто я ступала по острым ножам.

— Мне известно, что она получала письма с угрозами.

— Письма с угрозами получала Лора Линн Бэйд, — поправил он. — Я пересылал ей. Она хотела видеть их, невзирая на то, как грубо звучали угрозы или каким корявым был их язык.

Я хромала за ним, думая, что для Джоэла Эша угрозы и орфографические ошибки были, вероятно, одинаково ужасными.

— А Китти видела эти письма? Знала о них? — спросила я.

Он потер макушку, глубоко засунул руки в карманы и вытащил ключи.

— А вот этого я не знаю.

Я дотронулась до его плеча, и Эш резко обернулся, нетерпеливо выдохнув. Солнце вытянуло наши с ним тени по парковке Брукфилд-Багельс. Наступил полдень, что было вполне естественно и в то же время огорчительно. Я опять опаздывала забрать детей.

— Послушайте! — воскликнула я. — Извините, если я вас неправильно поняла. Может, сидение дома с детьми слегка затуманило мне мозги, но то, что вы говорите, странно. Вы помогли Китти Кавано получить две работы, одна из которых действительно крутая. А теперь ее убили. Эту красивую, умнейшую, работящую, забавную женщину. Она мертва. Разве вы не хотите узнать, кто это совершил?

— Разумеется, хочу, — тихо ответил Эш.

— Вы спали с ней? Вы поэтому взяли ее на работу?

Плечи его напряглись, когда он свирепо уставился на меня. Я услышала монотонный шум уличного движения на Мэйн-стрит, слабое журчание ручейка. Прохладный ветерок шевелил мои волосы.

Я приготовилась к тому, что он рассмеется, бросится прочь или прыгнет в машину и уедет.

— Нет, — произнес Эш. — Я не спал с ней. Она годилась мне в дочери. — Он глубоко вздохнул и перебросил ключи из левой руки в правую. — Я признателен за ваше внимание к деталям ее смерти. Жаль, что я не сумел вам помочь. — Эш помолчал и добавил: — Сожалею, что вы потеряли подругу.

Он протянул мне руку, и я пожала ее.

 

Глава 24

Было уже десять минут первого, когда я добралась до «Красной тачки». Сэм и Джек сидели рядышком на красной деревянной скамеечке у входа в кабинет директрисы. Софи стояла перед ними, нахмурившись и подперев бока маленькими ручками.

— Мама, ты опять опоздала, — сказала она.

— Знаю, — вздохнула я и принялась искать в сумке кошелек, готовясь к очередному раунду с миссис Дитль.

Я нашла ее сидящей за столом из серого металла. На левом углу стола располагалось раскрашенное керамическое яблоко, на правом — серебряный нож для открывания писем с монограммой на рукоятке, между ними стоял кофейник.

— Надеюсь, вы понимаете, что это уже ваше пятое опоздание, — заявила она после того, как я, слабо улыбаясь, пробормотала, как я сожалею. — Если так будет продолжаться, нам придется серьезно поговорить о ваших планах на будущее.

— Извините, — произнесла я, засовывая штрафные тридцать долларов в банку из-под кофе, и отправилась забрать детей.

— Пожалуйста, постарайтесь, чтобы подобное больше не повторялось! — крикнула она мне вслед.

— Не играй с моей киской, — промурлыкала я.

Софи хихикнула, но миссис Дитль, которая меня услышала, было не до смеха. Она поспешила за нами по коридору, цепочка от очков, украшенная бусинками, билась о ее бюст, габардиновая юбка свистела, практичные туфли скрипели по линолеуму.

— Если вам кажется, что вы здесь несчастны, или что мы в «Красной тачке» не соответствуем требованиям вашей семьи к воспитательному заведению, то есть и иные садики, и, уж конечно, найдутся другие дети, которые будут счастливы занять ваши места.

— Я знаю. Извините.

Черт побери, она права. Были другие родители, которые затоптали бы друг друга в битве за привилегию заплатить девять тысяч баксов в семестр некоему супервоспитанному и сверхобразованному педагогу за то, чтобы он присматривал за тем, как их дети рисуют, макая пальцы в краску.

Я нацепила улыбочку, поклялась, что этого никогда больше не повторится, и наконец выбралась с детьми из красного дощатого здания с ярко-белой отделкой.

Мы сели в машину.

— Мы есть хотим, — захныкала Софи, когда автомобиль поехал по улице.

Клены по обеим сторонам дороги соединялись кронами, образуя мерцающий полог алого и золотого. Это напоминало яркую поздравительную открытку, которую я никогда бы не купила. Для меня этот вид был таким же чуждым, как лунный пейзаж.

В Нью-Йорке я знала каждый сантиметр своего района: газетные киоски и салатные бары, захудалые кафешки, молодых парней из химчистки и девушек из маленького бакалейного магазинчика, много раз спасавших мою задницу, извлекая со склада нужные памперсы после того, как Сэм решил, что будет носить только памперсы с Элмо. Я даже знала бомжа, называвшего меня «симпатичной мамашей», когда я катила коляску с детишками мимо.

— Сиди тихо, — велела я дочери.

Софи застонала и схватилась за живот.

— Кушать, — сказал Сэм, а может, Джек.

— Подождите минутку!

И затем, жестом полного отрицания всего того, что олицетворял собой Апчерч в целом и детский садик «Красная тачка» в частности, я завернула в «Макдоналдс», заказала три «Хэппи мил», раздала еду прямо на парковке и направилась домой.

— Позвали играть, — пробормотала Софи. Голос у нее уже был сонный от смеси нитратов и соды, и что там еще они в «Макдоналдсе» добавляют в молочные коктейли.

— Что?

— Нас позвали поиграть к Тристану и Изи, — пояснила она.

Я позвонила Сьюки Сазерленд.

— Мы опаздываем, но я покормила детей ленчем!

— Нет проблем, — весело прочирикала Сьюки бодрым тоном «хорошей мамочки». — Мы собираемся делать украшения ко Дню благодарения и печь булочки с льняным семенем.

— Прекрасно.

Подъехав к дому Сазерлендов, я стерла предательские пятна кетчупа с детских рук и физиономий, велела им вести себя хорошо и выгрузила их у чистейшего входа.

Я двинулась домой мимо дома Чемберлейнов и Лэнгдонов. Когда минивэн завернул за угол, я увидела, что перед моим домом стоит человек, держа руки в карманах, с изумленным выражением на лице. Выцветшие голубые джинсы. Широкие плечи. Черные волосы курчавятся за мочками ушей.

Эван Маккейн.

Моим первым желанием было ударить по газам и промчаться мимо. Вторым — вдавить педаль газа и сбить его. Представила, как он взлетит в воздух, будто кукла Софи, а я отстегну детские ремни безопасности, опущу стекла, заору: «Вот тебе за то, что разбил мне сердце!» — и умчусь. Ну прямо как Тельма и Луиза, только вместо «Сандерберда» будет минивэн. Но я с визгом затормозила у поворота. Доля секунды ушла на то, чтобы испытать радость, что я причесалась с утра и удалила волоски с верхней губы. Я распахнула дверцу со стороны пассажирского сиденья и скомандовала:

— В машину!

Эван лениво улыбнулся.

— Это что? Драматическая инсценировка «Молчания ягнят»?

— Садись!

Он пожал плечами, снял бейсболку, засунул ее в задний карман и сел в кресло рядом со мной. Как только он захлопнул дверь, машина с визгом рванула с поворота так быстро, что осталась двойная дорожка следов резины, которую мой муж наверняка заметит, когда вернется домой. Сердце у меня колотилось, а руки тряслись, когда я ударила по тормозам и остановилась в конце улицы.

— Привет, — произнес Эван.

Я отважилась взглянуть направо и увидела, что он смотрит на меня все с тем же непринужденным обаянием, как и прежде. Его щеки покраснели от холода, а губы сжались.

— Что ты делаешь около моего дома?

Эван пожал плечами.

— Мне нужно было поговорить с полицейскими, и я решил, что раз уж я здесь, по соседству…

Я схватилась за руль, чтобы руки не дрожали.

— Ты не можешь просто так появиться у моего дома и околачиваться тут. Что подумают соседи?

— Кейти. — Эван снял солнцезащитные очки и улыбнулся. — Это всего лишь невинный визит старого друга. Ведь непохоже, чтобы мы собрались заняться любовью посреди дороги.

Я вспыхнула. И вдруг осознала, что мои бедра прижимаются друг к другу. Под юбкой они были голые, потому что я не смогла найти ни легинсы, ни колготки. Мне показалось, что я слышу, как шелковая подкладка юбки шуршит и трется о кожу. И, судя по улыбке Эвана, он тоже это слышал.

— У меня есть информация о нашем общем друге, — произнес он.

— Расскажи!

Ладно. Это могло сработать. Эван выложит мне все сведения, и я высажу его на железнодорожной станции. Дело займет пятнадцать минут. Этого времени мне не хватит, чтобы снова влюбиться.

— Эй, подруга, наверное, ты думаешь, что со мной легко справиться?

— Эван…

— Ты уже перекусила? Я бы съел чего-нибудь. — Он понюхал воздух в салоне. — По-моему, здесь пахнет жареной картошкой.

— Это мои духи, — сказала я, не глядя на него. Если я только посмотрю на него, случится что-нибудь ужасное.

— Ну что же ты, Кейт? Я не видел тебя целую вечность. — Он тронул меня за плечо. — Я скучал по тебе, — тихо добавил он.

Я молча свернула на Мейпл-стрит. Эван пожал плечами и отвернулся к окну, разглядывая мой новый город: белая дощатая церковь, шпиль которой пронизывал голубое безоблачное небо; пышно разукрашенные старые викторианские дома, переделанные под банки и юридические конторы; мэрия из кирпича и стекла; старая аптека на Мэйн-стрит, где почти глухой аптекарь заставит вас проорать свое имя и рецепт, пока весь город не будет знать, что вы покупали там ханакс, рогейн или виагру.

— Ух ты! — воскликнул Эван. — Да, это не Атлантик-Сити.

Я заставляла себя держаться независимо и молчать. А мысленно сказала: «Я бы убежала с тобой, если бы ты меня попросил».

Эван продолжал оценивать то, что видел.

— Два Талбота?

Я задрала подбородок.

— Один из них Талбот-Малыш.

Он потер голову. А я уловила запах шампуня и мыла.

— Тебе здесь нравится?

— Нормально.

— Как Джейни?

— Великолепно. Она теперь большая шишка — редактор «Нью-Йорк найт».

Я проехала на мигающий желтый свет светофора.

— А как Мишель?

Я украдкой посмотрела на него. Эван отвернулся к окну.

— Она вышла за тебя замуж?

Он передернул плечами.

— Мы поженились. Ненадолго.

Руки лежали у него на коленях ладонями кверху. Лицо было серьезным.

— Сожалею, — произнесла я.

— Я пытался позвонить тебе…

— И что же у тебя не работало — телефон или пальцы отказали?

— Но сначала ты находилась в Лондоне, а потом…

— А потом ты переехал! К тому времени, как я распаковалась, тебя уже не было.

— Мы не переехали, — возразил Эван. — Нас вышибли оттуда. Ты не знала?

— О чем?

— Джейни купила дом и выгнала нас.

Я ударила по тормозам на светофоре перед супермаркетом и изумленно уставилась на Эвана.

— Что она сделала?

— Купила дом. А потом заявила нам, что собирается переделать его в кооператив, и дала нам десять дней на то, чтобы очистили помещение.

— Господи! Разве это законно?

— Она сказала, что если когда-нибудь увидит меня снова или услышит, что я попытался связаться с тобой, то сделает так, что мне переломают ноги. А вскоре вышлют из страны.

Машина позади меня вежливо бибикнула. Я тронулась с места.

— Шутишь? Ты же гражданин США!

— Да. Ты это знаешь, и я это знаю. Но парни из иммиграционной службы запутались в данном вопросе. Джейни нашла какого-то другого Эвана Маккейна, который нелегально жил в Бруклине… В общем, долгая история. В итоге все разъяснилось. — Он усмехнулся. — За исключением другого Эвана Маккейна. Его таки вышвырнули обратно в графство Корк.

— Надеюсь, ты не ждешь, что я тебя пожалею? — Голос у меня был стервозный, но веки внезапно защипало от слез. — Ты не позвонил мне даже после теракта. Все звонили друг другу.

Я вытерла глаза, пока «Роллс-Ройс» позади меня давил на гудок.

— Я хотел, — сказал Эван. — Я хотел позвонить.

Он оттянул ремень безопасности и отпустил его. Ремень мягко шлепнулся о грудь.

— Но я видел тебя тем летом. В Центральном парке, в зоопарке. С другим. Ты выглядела счастливой. Я подумал, зачем доставлять тебе неприятности.

Я кивнула и повернула показатель поворота с такой силой, что рычажок чуть не сломался у меня в руке.

Я вспомнила тот день, прелестный августовский день. Я встретила Бена во время ленча, мы купили пиццу и отправились гулять, чтобы поесть и посмотреть, как будут кормить морских львов. Каждый раз, когда мы с Беном гуляли по Нью-Йорку, я машинально разглядывала людей, в ожидании, что в любую минуту появится Эван и скажет мне: «Я ошибся, Кейт. Мы созданы друг для друга».

— Какого рода? — Голос у меня задрожал. — Какого рода неприятности ты собирался причинить?

Он промолчал. Я свернула на шоссе, в поток автомобилей, направлявшихся на север к Хартфорду. Когда Эван заговорил снова, голос звучал так тихо, что мне пришлось напрячься, чтобы услышать его:

— Я много думал о тебе после той ночи. И продолжаю думать.

Я взглянула на него: не издевается ли он? Может, Эван так шутит над озабоченной матерью, застрявшей в пригороде, который она презирает?

Но он серьезно смотрел на меня.

— А ты думала обо мне?

Всего лишь каждый день.

— Иногда. Какое это сейчас имеет значение?

Эван вздохнул.

— Если бы я мог повернуть время вспять, — пропел он.

— Цитируешь Шер?

— Если бы я мог найти путь… — продолжил он.

— Давай ты просто купишь мне ленч?

Эван откинулся на сиденье и выглядел вполне довольным.

— Обязательно, — сказал он.

 

Глава 25

Я привезла Эвана в наименее располагающий к игривым мыслям ресторан неподалеку от Апчерча. Вряд ли мы могли встретить там кого-либо из моих знакомых. Но даже если бы это и случилось, то кто бы мог заподозрить преступный сговор при ярком свете дня в ресторане, куда приводят шестилетних?

— Мило, — кивнул Эван, открывая передо мной дверь, а затем слегка поддерживая меня за локоть, пока мы направлялись к столику. — Местечко с настроением. Может, поиграем в «Трахни крота»?

— Я замужем, — сухо промолвила я. — Единственный, кто имеет право трахнуть моего крота, — это мой муж.

— Тогда, может, в скибол?

Я покосилась на Эвана. В уголках глаз у него собрались морщинки, несколько седых волос появились в темных кудрях на висках. Все это делало его еще более привлекательным, что было несправедливо, по моему мнению. Бог знает почему, но мои морщинки и седые пряди отнюдь не улучшали мой внешний вид.

— Добро пожаловать! — воскликнула сияющая девушка с «хвостиком», стоявшая за желто-оранжевой пластиковой стойкой.

В одной руке у нее были бумажные колпаки, а в другой — пластиковые гирлянды.

— Вы на день рождения Трэвора?

Эван кивнул.

— Да-да, — пробормотала я и надела бумажный колпак на голову.

Эван пожал плечами и тоже надел колпак. Теперь я могла смотреть на него, не испытывая желания зачеркнуть последние семь лет своей жизни или затащить его в туалет, чтобы трахнуться по-быстрому.

Мы сели на два пластиковых пенька за пластиковый стол детского размера и заказали пиццу и кувшин содовой.

— Неплохо, — усмехнулся Эван, окинув меня взглядом.

Я швырнула ему пластиковую гирлянду и подумала, не попросить ли официантку принести мне клоунский нос. Может, хоть это поможет?

— А как же ты оказалась в Коннектикуте? — вдруг спросил Эван.

— Это все мой муж, — ответила я. — Он считал, здесь безопасно.

Брови Эвана взлетели. Его кудри нависали надо лбом почти до бровей, и, как всегда, я больше всего на свете хотела протянуть руку и убрать их со лба.

— Ты просто последовала за ним? Оставила работу? Джейни? — Он покачал головой. — Удивляюсь, почему она не купила весь Коннектикут, чтобы заставить тебя переехать обратно.

— У меня появились дети. Здесь.

Я вытащила маленький кожаный альбом с монограммой, где держала фотографии Сэма, Джека и Софи.

— Вот посмотри, это мои близнецы. Ну конечно, на этой фотографии они новорожденные, сейчас им уже три года, а это Софи…

Я перелистнула все фотографии, а потом положила альбомчик под левую руку, как Библию. Чтобы он придал мне силы.

— Прелестные дети, — улыбнулся Эван. — Тебе здесь нравится?

Официантка принесла содовую и две чашки. Он налил себе и мне.

Я подняла свою пластиковую чашку, выпила и вздохнула:

— Я скучаю…

— По городу?

— По его стремительности. Энергии. По возможности просто выйти утром из своей квартиры и оказаться в другом месте. И для этого не надо садиться в машину или договариваться по телефону, что дети пойдут куда-то поиграть. Я скучаю по кинопремьерам — то есть сейчас у меня на это вообще нет времени. Скучаю по своей работе. Скучаю по Марку и по тому, как он бросал стул каждый четверг. Скучаю по еде с доставкой на дом, по такси, по распродажам образцов, по «Каугерл» и по «Магнолии». Хочу снова глазеть на витрины на Пятой авеню. И еще по теннису в Риверсайд-парке…

«И по тебе». Я захлопнула рот и закрыла глаза.

— Здесь все чужое, — вздохнула я.

Когда я открыла глаза, Эван внимательно смотрел на меня.

— Знаешь, после того, как ты уехала, все изменилось, — произнес он.

Официантка подала горячую пиццу. Я откусила большой кусок и поморщилась, когда расплавленный сыр обжег нёбо.

— Это ты уехал, — заметила я.

— Я хотел сказать, — он поерзал на стуле и протянул мне салфетки, — когда ты жила в том же коридоре и я тусовался с тобой и Джейни. Иногда я думаю, что это было самое счастливое время в моей жизни.

— Наверное. — Я тряхнула волосами, вытянула губы трубочкой и подула на пиццу. — У тебя было все. Нас двое, чтобы тебя кормить и развлекать, да еще Мишель, к которой ты шел домой каждый вечер. Какой мужчина отказался бы от такого?

Эван подцепил кусок пиццы.

— Ты несправедлива.

— К кому? К Мишель?

— Нет, к себе. Откуда ты знаешь, может, я бы предпочел возвращаться домой каждый вечер именно к тебе?

— Да потому, что я бросилась к тебе на шею! Просто потеряла голову… Единственное, чего я не сделала, так это не повесила вывеску на свои интимные места с надписью: «Добро пожаловать».

Эван расхохотался.

— Интимные места?

Лицо у меня вспыхнуло.

— Это Софи так называет. Ее интимные места, — пробормотала я.

— Она — прелесть! Похожа на тебя.

В сотый раз за день глаза у меня наполнились слезами. Я вспомнила Мэдлин и Эмерсон Кавано, стоявших на сцене мэрии Апчерча. Китти была самой лучшей мамой в мире.

— Да, — кивнула я. — Моя маленькая девочка.

Я вытерла руки и глаза. Все, хватит. Эти тропинки остались нехожеными, и нечего травить себе душу.

— Ты знал Китти?

Эван скомкал салфетку и ответил:

— По Нью-Йорку. Она была моей клиенткой. Иногда называла имя человека и просила собрать о нем сведения: где жил, когда женился, есть ли дети.

— Какие имена? Это было нужно для «Контента»? Что она искала?

— Тише. — Он улыбнулся и вытащил из заднего кармана записную книжку. — Начиная с 1998 года я проверил для нее человек шесть.

— Мужчины?

— Да. Часть из них жили в Нью-Йорке, один был офтальмолог, еще один из округа Колумбия.

— Что Китти хотела узнать?

— Я же сказал: сведения об их личной жизни. Сейчас все это можно найти в Интернете. А вот зачем? Я знаю, что она писала об известных людях — политиках, университетских профессорах — но ведь не только о таких. Да и потом, в нашем деле, с нашими клиентами, не всегда спрашиваешь их о подробностях, а они не горят желанием поделиться с тобой. Китти не горела.

— А затем она позвонила тебе снова?

— Две недели назад. Мы поговорили пару минут, и она сообщила, что ее расследование подходит к завершению.

— Какое расследование?

— Китти сказала, что нашла кое-что. Но вопросы остались. Поинтересовалась, занимаюсь ли я все еще расследованиями? Я ответил, что да. Она пообещала связаться со мной. У нее было одно имя, но Китти не хотела упоминать его. Ну, я и ждал.

Он вздохнул и скомкал еще одну салфетку.

— Следующий звонок я получил из полиции, с сообщением, что ее убили.

— Ты знал, что я переехала в Апчерч?

Эван усмехнулся:

— Я стараюсь быть в курсе всех событий.

— Каким образом? Джейни с тобой не общается.

— Уважай меня хоть немного как профессионала. Это моя работа. А объявление о твоей свадьбе было в «Таймс», так что я знал твою новую фамилию.

Я глубоко вздохнула. Значит, я была ему небезразлична, он узнал мою новую фамилию и новое место жительства.

— Что Китти говорила обо мне?

— Она знала тебя только по детской площадке, но что ты казалась ей умницей. Забавной. И ты хорошо общалась со своими детьми.

Я с трудом сглотнула.

— Она так сказала?

Я могла ожидать чего угодно от Китти. Слова «умница, забавная и хорошо общалась со своими детьми» никак не могли стоять во главе списка. Скорее, там могли быть высказывания типа «некомпетентная, безмозглая и отчаянно нуждается в услугах психолога».

— Она так и не назвала тебе имени?

Эван покачал головой.

— А кем ты занимался по ее просьбе раньше?

Он вырвал страницу из записной книжки и протянул мне листок с четырьмя именами. Одно из них я знала — Эммет Джеймс, литературный критик и поэт, преподавал в Йеле.

— Я не смог найти все записи. Здесь все, что осталось. Этот — доктор в Мэйне, — сказал Эван, постукивая по странице. — Этот делает инструменты, — пояснил он, указывая на имя Дэвида Линде.

— А тот…

Я наклонилась, чтобы увидеть два последних слова на странице, и ощутила, что мир вокруг меня снова стал сумрачным.

— Бо Бэйд?

— Она просила проверить его десять лет назад, — произнес Эван. — До того, как она начала работать с Лорой. И если вдуматься, еще до того, как Лора стала Лорой Линн Бэйд.

Я уставилась на страницу.

— И какая тут может быть связь?

— Не знаю. Но уверен, что Бо Бэйд этого не совершал…

— А может, это была Лора Линн Бэйд? — предположила я, вытирая потные ладони о юбку. — Или убийство как-то связано с деньгами, потому что Лора Линн Бэйд получила солидный аванс за книгу?

Мы замолчали, чтобы перевести дыхание, и посмотрели друг на друга. Я вытащила свой блокнот из сумочки.

— А с кем ты говорила? — спросил Эван.

— С чего ты взял, что я с кем-то говорила?

Он улыбнулся.

— Потому, что я знаю тебя, Кейти. Ты никак не могла удержаться.

— Да уж, — проворчала я. — Я такая же, как всегда. Просто меньше сплю.

Эван постукал ручкой по пустой странице и посмотрел на меня, весело улыбаясь.

— Выкладывай!

Я открыла самую первую страничку и рассказала ему все.

Как я заподозрила, что Филипп Кавано, вероятно, спал с няней и еще со многими дамочками по соседству. Как выяснилось, что Дельфина Долан была подругой Китти еще до ее переезда в Апчерч и как мне показалось, будто Кевин Долан был безответно влюблен в Китти.

Я рассказала ему, как Лора Линн Бэйд сообщила мне, что Джоэл Эш нашел работу для Китти потому, что, вероятно, они спали вместе, и как мое интервью с Джоэлом заставило меня считать, что так оно и было.

Я сообщила о встрече с Тарой Сингх и о вопросе Филиппа Кавано: «Была ли она счастлива?» А потом, после минутного колебания, рассказала Эвану о записке на моей машине. Его глаза широко распахнулись, что не могло не произвести на меня впечатления.

— Ничего себе! Итак, каков план дальнейших действий?

Я поиграла локоном и постучала своей авторучкой по пустой странице.

— Разоблачить измены. С кем спал Филипп? С кем спала Китти?

— Хорошо, — кивнул он. — Нам нужно будет снова взглянуть на джентльменов из моего списка.

«Нам». Мое сердце воспарило, а потом так же быстро упало. Я замужем. Замужем с тремя детьми и домом в пригороде. Никаких «нам».

— Давай я займусь мужчинами, — произнесла я. — Привлеку Джейни на помощь. Ты займешься соседями. Доланами в особенности, и Филиппом Кавано, и Джоэлом Эшем.

Он кивнул.

— А у тебя какой план?

Пока думала, я рисовала сердечки на полях страницы. Минута ушла у меня на то, чтобы осознать, что у меня уже была великолепная возможность попотчевать соседей выпивкой и задать им вопросы о жизни и времяпрепровождении Китти Кавано.

— В субботу мы с Беном приглашаем людей, с которыми он работает. Я могу позвать и соседей тоже.

— Отлично, — сказал Эван.

В его глазах я видела — или вообразила, что видела, — восхищение. Я приподняла волосы над шеей, встряхнула локонами и позволила им рассыпаться по плечам, отмечая, как Эван наблюдает за моими движениями.

— Что мне надеть? — спросил он.

Я стащила с головы бумажный колпак и посмотрела на него своим самым лучшим взглядом из серии «пошел к черту».

— А вас, мой старый друг, не приглашали.

 

Глава 26

До неудачи с празднованием дня рождения мальчиков я считала себя вполне сносной хозяйкой дома. Когда мы жили с Джейни, я устраивала вечеринки — незамысловатые события, включающие покупку десятифунтовых коробок мороженого, ящиков пива и вина из тех, что не продавалось ящиками, но которые можно было прикупить на распродаже.

Когда я вышла замуж, это стало редким явлением.

Конечно, мы праздновали нашу свадьбу, но это было скорее шоу мамы Бена, а не мое. Лорна Боровиц была счастлива доверить моему отцу приглашение струнного квартета для церемонии, и мы провели шесть уик-эндов подряд, болтая и шляясь из одного салона для новобрачных в другой.

Но предложение Рейны спеть «Аве Мария» во время моего церемониального прохода, повергло ее в ужас и молчание. «Тогда я могу спеть что-нибудь еврейское», — предложила Рейна, слегка заторможенная после перелета из Сиднея. «Хава Нагила»? «Кол Нидр»? Что-нибудь из «Скрипача на крыше»?

— Спасибо, нет, спасибо, — наконец выдавила Лорна.

Рейне пришлось удовольствоваться тем, что она громко подпевала «Свадебному маршу» в интерпретации струнного квартета, пока я не глянула на нее свирепо из-под хупы, и тогда она заткнулась.

После свадьбы все вечеринки в нашей квартире происходили спокойно, особенно когда появились дети. Воскресными вечерами мы приглашали партнеров Бена и их подружек на еду из тайского ресторана. Или покупали копченую лососину и багели и приглашали Лорну, Марка — брата Бена — и его подружку на бранч.

Та единственная вечеринка после рождения детей, когда я пригласила своих друзей из «Нью-Йорк найт», не удалась.

Репортеры и редакторы явились после полуночи, ожидая застать веселье в самом разгаре. Вместо этого они услышали Дана Занеса на стерео, меня с двумя двухлетками на руках, причем сна у них не было ни в одном глазу, и Джейни, бешено рыскающую среди бутылок вина и шампанского в поисках молочного рожка. Гостям было не до веселья; детям было не до сна; а проснулась я на следующее утро от диких воплей, которые издавала Софи, обнаружив в своем горшке какашку большого размера.

На сей раз я намеревалась все сделать правильно.

Никаких настольных игр, еда и цветы — все только самое лучшее. Единственное, что меня беспокоило всю неделю — список гостей разрастался со скоростью снежной лавины и выходил из-под контроля.

Бен пригласил пару дюжин своих коллег, чтобы уже начать предварительное планирование работы на период после выборов. Я добавила Доланов и Сазерлендов, Коэ и Гвиннеллов. А потом информация долетела до каждой мамочки на детской площадке, плюс их мужья, плюс кое-кто попросил разрешения привести гостей, которые жили в их доме.

Когда я мимоходом упомянула о грядущем событии в разговоре с отцом, он выразил горячее желание присутствовать вместе с Рейной. Она, по закону подлости, как раз находилась в городе. Я пригласила Джейни, ее отца и его новую жену. Даже протянула оливковую ветвь мира миссис Дитль из детского садика, позвав ее тоже.

Множество деталей — аренда столового белья и дополнительных стульев, заказ цветов, удаление из гостиной трех мешков для строительного мусора, набитых игрушками — все это оставило мне мало времени на размышление об убийстве Китти Кавано и о явлении Эвана Маккейна.

Единственный наш контакт после встречи за пиццей был через e-mail. Эван написал, что занимается Доланами, Джоэлем Эшем и Филиппом Кавано. Я протерла хороший фарфор, взяла электрокофейник на пятьдесят чашек и на пятьсот долларов закупила вина и крепких напитков в оптовом магазине на Олд-Пост-роуд.

К субботнему вечеру дом просто сверкал (благодаря бригаде уборщиков, которую я наняла), кухня благоухала ароматами деликатесов — от порций грибного супа со сливками, сдобренного шерри, до миниатюрных слоек (все это доставила прямо с Манхэттена компания «Глориос фуд»).

Мои дети разодеты в свежеотглаженные наряды (глажка — любезность Грейси, няни, а наряды из «Барниз» — благодаря личному байеру Джейни).

Моя лучшая подруга прибыла точно в шесть часов и выглядела потрясающе в меховом манто в пол, накинутом на топ синего цвета со стальным отливом и черную юбку с разрезом. И все это, безусловно, было сделано каким-то дизайнером, о котором я никогда не слышала, а уж сколько стоило, я не могла не то что позволить купить, но и попросту натянуть на себя.

— Моя лучшая подруга, — сказала она, обнимая меня, а потом вкатывая в холл чемодан из телячьей кожи на колесиках.

Джейни щеголяла парой черных туфель на чрезвычайно высоких каблуках, черные атласные ленты обвивались вокруг икр, и еще очень много подводки на глазах и духов.

Волосы выглядели недавно выкрашенными, зубы сияли белизной, а в ушах сверкали бриллианты размером с таблетку жевательной резинки, оправленные в платину, на случай, если эффект всех ранее перечисленных признаков холеного блеска оказался бы недостаточно ослепительным.

— Что за багаж?

— Да так, кое-что для деток. Ну и я ведь могу у тебя задержаться на время.

Я подхватила чемодан и повела Джейни вверх по лестнице. Дети с грохотом скатились вниз по ступеням и бросились к ней обниматься.

— Кто любит вас больше всего на свете?

— Тетя Джейни!

— А кто привез вам потрясающие подарки?

— А кто бросил парня с накладкой на лысине, найдя лекарство от мандавошек в его ванной?

— Тетя Джейни! — завизжали Сэм и Джек.

Софи, разнаряженная в красное бархатное платье с ободком в тон, выскальзывающим из ее тонких каштановых волос, наморщила носик.

— А его мандавошки были больные? — поинтересовалась она.

— Да! — бодренько ответила я, бросив убийственный взгляд на Джейни. — Но я уверена, что им уже лучше.

Я передала детей с рук на руки Грейси, провела Джейни в свою спальню и закрыла дверь.

— Извини, извини, извини, — пробормотала она и плюхнулась на мою кровать, раскинув руки на бежевом стеганом одеяле.

Я умирала от желания спросить, действительно ли она купила целый дом с единственной целью выкинуть Эвана и Мишель на улицу. Но, если бы я подняла эту тему, Джейни догадалась бы, что мы с Эваном встречались, и лишь один Господь Бог знает, что бы она сделала. С ним. Или со мной. Или с нами обоими.

— Ничего, если я поживу у тебя какое-то время? — спросила Джейни.

— Как будто я могла бы тебя остановить, даже если бы попыталась.

— Прекрасно. Потому что фактически я на задании.

Извиваясь, я влезла в черную юбку и начала шарить в гуще разнопарных туфель на полке шкафа в поисках черных бархатных балеток, которые я там видела.

— Чего?

Она ухмыльнулась, села и начала выстреливать в меня заголовками: «Страх и ужас в пригородах!», «Убийство и безумие на Земле обетованной!» Она остановилась перевести дух, глаза распахнуты и сверкают. «Мамоубийство!»

— Самый дрянной заголовок, который я когда-либо слышала. Ты пишешь это для «Нью-Йорк найт»? — спросила я, зная, что журнал редко выходил за рамки интереса к знаменитостям и тому, какие наркотики они нюхают.

— Они сейчас тоже собираются заняться жареными новостями.

— Им нужно получить статью о людях, которые переехали в пригород в поисках безопасности и не нашли ее там.

Джейни скрестила ноги, полюбовалась на свои туфли, прежде чем покоситься на мои.

— Ты собираешься надеть вот это?

Я посмотрела на себя: черная юбка до середины икры, серый кашемировый свитер, черные туфли-балетки.

— А что не так?

Она окинула меня изучающим взглядом.

— У тебя есть шарф? Или ожерелье? Или другой прикид?

Я пожала плечами. Джейни начала перебирать вешалки в шкафу.

— Я скучаю без тебя, — пробурчала она. — Ты же знаешь, я не выношу это время года. Слишком много туристов.

Я надела черный шелковый топик, который Джейни мне протянула, надеясь, что она найдет еще что-то, чтобы накинуть на него сверху — и пошла в ванную сушить волосы.

— Твой отец приедет?

Джейни не ответила.

— Ты ведь пригласила его?

Она наклонилась, чтобы завязать ленты своих туфель.

— Возникла небольшая проблема.

Я сдула пыль со своих щипцов для завивки.

— Что на сей раз?

— Ты ведь знаешь, что он снова женился?

Я кивнула. Джейни вздохнула.

— Ну, он и его новая женушка со мной вроде как не разговаривают.

— Что ты натворила?

Она поковыряла пол мыском туфли.

— Когда они летели домой после медового месяца в воскресенье, я позвонила в таможню и сказала, что она везет марихуану в чемодане.

— Джейни Элизабет Сигал!

— Ну, это был мой день рождения, и отец всегда приглашает меня на обед в день рождения, только мы вдвоем, и я подумала, что если полиция станет ее допрашивать, то он будет вроде как свободен!

— Ее арестовали?

Я накрутила прядь щипцами и скривилась от шипящего звука, когда не до конца просушенные волосы попадают на горячие щипцы.

— Не-а, они ее просто задержали, — хмуро произнесла Джейни и закатила глаза. — На восемь часов. Но Си все равно отменил обед. Мол, это нехорошо, если он будет есть, когда его новобрачная томится в камере.

— Итак, рыцарство существует!

Я раскрутила прядь со щипцов и полюбовалась на результат. Недурно.

— Ну да. Но они оба все равно в дикой злобе. На самом деле, у нее в чемодане не было наркотиков, но зато лежало кое-что, купленное, но не задекларированное.

— Ясно.

— Она шопоголик. Это сильная зависимость. — Джейни бросила мне черную шаль, расшитую бисером.

Не помню, чтобы я ее покупала, значит, это ее шаль.

— Вот что я тебе скажу, — небрежно проговорила я, снова беря щипцы для завивки. — Я извинюсь перед Си от твоего имени, если ты проверишь для меня несколько имен в «Лексис-Нексис».

— Договорились. — В голосе ее прозвучало облегчение. — Только не сообщай Си, что я была пьяна.

— А ты была?

— Нет, но если он подумает, что выпила, то постарается засадить меня в этот исправительный лагерь на Ямайке, о котором рассказывали в «60 минутах».

— Вряд ли взрослого человека можно отправить туда против его воли.

Джейни нахмурилась.

— У Си есть свои приемчики. Ладно, а что это за люди, которых я должна проверить?

Протягивая ей листочек, который дал Эван, я старалась избегать ее взгляда.

— Просто люди. Похоже, ими интересовалась Китти Кавано.

— И откуда конкретно у тебя эти имена?

Я уставилась на щипцы.

— У меня тоже есть свои приемчики.

Джейни покачала головой.

— Чудненько. Однако позволь заметить, что от Эвана Маккейна нельзя было ждать ничего хорошего тогда, и от него нечего ждать ничего хорошего сейчас.

Она моргнула, глядя на мое отражение в зеркале.

— Только не паникуй, но, по-моему, твои кудри горят.

Когда дети влетели в комнату и принялись прыгать на кровати, я уже отдала щетку и щипцы Джейни и расчесывала волосы мокрой расческой.

Я накинула шаль и внимательно осмотрела свое отражение в зеркале, размышляя о том, что наступает момент, когда лишний вес, приобретенный после рождения ребенка, превращается просто в лишний вес. И, похоже, я прошла через этот момент, когда близнецам исполнилось три года.

— Софи, что нам делать с твоей мамой? — спросила Джейни.

— Не знаю, — прощебетала та, подпрыгивая как мячик. Ее красный бархатный ободок соскользнул с головы и приземлился на подушку Бена. — Она безнадежна.

— Ну ладно, — произнесла Джейни, указывая на Софи щеткой для волос. — Перестань скакать. Вы двое, — обратилась она к Сэму и Джеку, — марш сюда. Будете моими помощниками. А ты, — Джейни указала на меня, — сядь здесь.

Софи перестала прыгать и попыталась пристроить свой ободок на уши Страшилы. Мальчики встали рядом около кровати. Я уселась перед зеркалом в ванной комнате.

— Твою бы мощь, да в мирных целях. На благо мира, а не для каждодневного употребления, — сказала я Джейни, когда она начала укладывать мне волосы. — Только представь, что бы ты могла сделать на Ближнем Востоке.

— Ты когда-нибудь была на Ближнем Востоке? — усмехнулась подруга, цепко взяв меня за подбородок и поворачивая мое лицо влево и вправо.

— Очень плохой климат. Нехорошо для моего цвета лица. Салфетки! — скомандовала она, указывая щеткой для волос на мальчиков.

Я закрыла глаза, а когда рискнула бросить быстрый взгляд в зеркало, чтобы удостовериться, что я не выгляжу нелепо, то увидела, что волосы обрамляют лицо мягкими завитками.

Это было так красиво, что я даже обеспокоилась, а смогу ли я повторить это самостоятельно. Но быстро сообразила, что мои шансы на двадцать свободных минут каждое утро настолько же ничтожны, как и вероятность того, что пришельцы из космоса приземлятся на мою лужайку перед домом.

Звякнул дверной колокольчик.

— Ого! Почему бы вам, ребятки, не посмотреть, кто пришел?

Подруга сунула детям по пакету в подарочной упаковке и выставила их за дверь. Те с грохотом понеслись вниз по лестнице. Джейни положила щетку для волос и потянулась за своей сумочкой.

— Ну, и каков план игры на сегодня? — поинтересовалась она.

— Собираюсь поговорить с Дельфиной Долан. Она знала Китти. У тебя несколько заданий, — добавила я, убирая косметику в туалетный столик. — Прежде всего, выясни, крутил ли Филипп Кавано шашни с няней. И мог ли он убить жену. Или нанять кого-нибудь.

— Понятно, — отрапортовала Джейни.

— Постарайся нарыть какие-нибудь сплетни о том, спала ли Китти Кавано с типом по имени Джоэл Эш. Он был редактором Китти в «Контенте».

— Джоэл Эш, — повторила Джейни. — Что еще?

Я нанесла блеск на губы, сжала их, проверила результат и стерла большую часть полотенцем для рук.

— Следи за туалетом внизу. Иногда он забивается, — велела я.

— Няня, золотарь и редактор! — воскликнула Джейни. — Кстати, посмотри. Я привезла нам подарок.

— Что?

Заговорщически улыбаясь, она сунула руку в расшитую стеклярусом сумочку.

— Угадай!

— Понятия не имею. Мятную жвачку?

Джейни закатила глаза и ухмыльнулась, разжав кулачок. В центре ладони лежали две маленькие белые таблетки.

— Что это?

— Экстази! — Ее ореховые глаза сияли. Она выглядела гордой, как ребенок, который принес домой первую отличную оценку.

— Джейни, зачем ты принесла экстази на мою вечеринку?

Она скорчила гримаску.

— На случай, если станет скучно.

Я протянула руку.

— Отдай мне.

Подруга спрятала руки за спину.

— Это как сыворотка правды. Я суну одну в питье Филиппа Кавано и…

— Он убьет тебя?

Джейни прикусила губу.

— Скорее начнет ко мне приставать.

— Джейни, именно этим он и занимается, когда его природные склонности не подавлены. Вряд ли нам интересно, что он сделает под влиянием таблетки.

— Ну и ладно.

Джейни надула губы, положила таблетки в сумочку, схватила меня за руку и потащила вниз по лестнице.

 

Глава 27

Мэрибет Коэ с мужем принесли шампанское. Кэрол и Роб Гвиннелл пришли с бутылкой вина и видео «Доры-путешественницы» для детей.

Джереми и Эл, партнеры Бена, явились с женами, большой коробкой швейцарского шоколада и сплетнями об удручающих результатах работы демократов в день выборов.

Тед Фитч, главный прокурор штата Нью-Йорк и клиент моего мужа за номером первым на следующий предвыборный цикл, прибыл с носом, покрасневшим то ли от простуды, то ли, судя по запаху, от кофе по-ирландски, выпитого на предыдущей вечеринке.

— Привет, Кейт, — сказал он, обнимая Джейни.

Она деликатно высвободилась и указала на меня.

— Ах да, конечно же, Кейт, — улыбнулся он и профессионально чмокнул меня в щеку, прежде чем отойти, чтобы обменяться рукопожатиями и найти бар.

Кевин Долан представил меня своей жене, Дельфине, которая пробормотала «Bonsoir» гортанным голосом и высвободилась из пальто. Под ним обнаружилось маленькое черное платье, открывавшее как верхнюю ложбинку спереди, так и нижнюю ложбинку сзади.

Я с изумлением наблюдала за тем, как глаза всех мужчин в комнате повернулись к ней, будто это были не глаза, а шарикоподшипники, а ложбинка на заднице была намагничена.

«Ничего себе!» — подумала я, и в этот момент в проеме двери возникла моя мать.

— Кейт, дорогая! — воскликнула Рейна, машинально поправляя мою шаль. — Ты прелестно выглядишь.

— Спасибо, мам, — ответила я, зная, что должна испытывать благодарность. По крайней мере она не полезла с объятиями к Джейни.

— Привет, пап!

— Здравствуй, птичка, — сказал он, поцеловал меня в щеку и вручил букет красных гвоздик.

Рейна прошла из холла в гостиную, где зажженные свечи мерцали на каминной полке. Свой плащ она бросила в кресло.

— А где же дети? — требовательным тоном произнесла она, словно я держала их взаперти специально, чтобы спрятать от нее. — Я привезла им подарки!

— Прекрасно! Я только…

Мы с мамой ненадолго схватились врукопашную над завернутым пакетом, который она держала в руках.

Рейна хотела как лучше — по крайней мере, так говорила я себе, — но ее представление о том, какие подарки подходят детям определенного возраста, было, мягко говоря, странным. Обычно она покупала моим детям дорогие подарки, которыми они могли или подавиться, или убить друг друга. На сей раз все было не так уж плохо. Рейна купила фарфоровые французские куклы с нарумяненными щеками и крашеными волосами. Сэм получил хозяина цирка, Джек — укротителя львов, а кукла Софи была одета в розовое шелковое трико и балансировала на проволоке.

— Какие красивые! — воскликнула я, передавая их обратно Рейне.

Ее брови негодующе взлетели, еще минуту она здоровалась с другими мамашами и наконец обнаружила лестницу. Тогда она крикнула, подзывая внуков, с такой силой, что все замолчали, а местные собаки завыли.

Когда я повесила на вешалку ее плащ и другие вещи гостей, поставила цветы отца в вазу, разобралась с кризисом места в холодильнике, холл снова наполнился гостями.

Щеки Лекси Хагенхольдт румянились над свободным черным бархатным платьем мешковатого фасона, а ее муж Денни с собственническим видом держал ее за локоть. Денни был здоровенный мужчина с рыжевато-блондинистыми волосами и рукопожатием сокрушительной силы. Он владел фирмой по продаже машин в Дариене и Дэнбери, продавая «Рейнджроверы» людям, чей реальный опыт езды по бездорожью сводился к излишней выпивке за обедом и после этого к промашке мимо подъезда к домам за четыре миллиона долларов.

— Тебе следует быть осторожнее с этими светильниками, — прошептала Сьюки Сазерленд, хватая меня за руку. — Я слышала, из-за них может начаться пожар.

За окнами, покрытыми морозными узорами, окаймляя нашу подъездную дорожку изогнутой линией света, сияли теплым оранжевым золотом светильники с бумажными абажурами. Мы с детьми расставили их днем.

Синоптики обещали холод и снежные шквалы совсем не по сезону. Я выглянула из окна и увидела несколько больших жирных снежинок, лениво опускавшихся на землю.

— Все выглядит просто замечательно, — сказал Бен, сжимая мои плечи.

Он очень обрадовался, когда я согласилась устроить вечеринку. Помимо возможности списать налоги, он, как мне показалось, видел в этом возможность обелить себя перед местным обществом после провала праздника по случаю дня рождения мальчиков.

Дверной колокольчик звенел, двери открывались и закрывались. И вот, наконец, держа в руках шляпу, появился не такой уж и веселый вдовец, закутанный в шарф, с которого капал таявший снег.

— Филипп! — воскликнула я. — Рада, что вы пришли!

— Спасибо за приглашение.

Его светлые волосы были зачесаны от висков на затылок, и от него пахло сандаловым деревом и лаймом. Я протянула руки, чтобы взять у него темно-синее шерстяное пальто, а его взгляд опустился от лица к груди — в этом топике, я поняла, вырез был устрашающе глубоким — и остался там.

— Как поживаете? — улыбнулась я.

Он пожал плечами и произнес:

— Отправляю девочек на время во Флориду. У моих родителей там дом, и я думаю, что смена впечатлений…

Я кивнула, взяла его пальто и объяснила, где найти бар.

— Я бы хотела представить вам мою маму, — сказала я, поскольку у моего левого локтя возникла Рейна. — Филипп Кавано, Рейна Данхаузер.

Филипп развернулся так, что теперь уставился на ее грудь вместо моей и слегка поклонился.

— Та самая Рейна? — уточнил он.

Мать похлопала фальшивыми ресницами и протяжно пропела: «Хэл-лоу…»

— Польщен, — ответствовал Филипп, склоняясь над ее рукой, словно собирался поцеловать ее. — Для меня быть представленным вам большая честь.

Моя мать жеманно улыбнулась и, казалось, не замечала, что поклон Филиппа обеспечил ему великолепный обзор ее декольте, и он этой возможностью пользовался.

Надо отдать Рейне должное: даже в пятьдесят семь лет на лбу у нее не было морщин (благодаря регулярным инъекциям овечьих эмбрионов, плюс ботокс или коллаген), губы полные, кожа цвета слоновой кости безукоризненная и туго натянута на широких скулах и высоком лбу. Волосы, выкрашенные в черный цвет, казались лакированными.

Она выглядела на сорок пять, и ни днем больше. Вероятно, так же она будет выглядеть, пока не умрет — очень может быть, что на сцене.

— Что принести вам выпить? — улыбнулся ей Филипп и повернулся к бару.

Как только он удалился за пределы слышимости, Рейна схватила меня за плечи.

— Ты видела этого мужчину? — требовательно спросила она. — Ты его видела?

Я высвободилась.

— Он муж Китти Кавано.

— Погибшей женщины? — выдохнула Рейна, рука ее с алыми ногтями порхала над бархатистым обширным пространством декольте.

Я не могла угадать, информация о том, что Филипп — вдовец жертвы преступления, усилила его привлекательность или оттолкнула от него.

— Погибшей женщины, — подтвердила я. — И не очень-то увлекайся. Он источает очарование, как слизень…

Мать поджала губы.

— А мне показалось, он приятный человек.

Я кивнула, извинилась и удалилась, думая, что моя мать сочла бы очаровательным и Джеффри Дамера. Если бы он купил ее последний CD.

Джейни стояла в гостиной, прислонившись к камину, и болтала с Филиппом. Одна рука небрежно покоилась на каминной полке. Когда я посмотрела в ту сторону, он приподнял ее локон, держа его между пальцами, и они оба рассмеялись.

Я заметила, как мускулы на икрах Лекси Хагенхольдт напряглись и сократились. Наша Лекси найдет как потренировать мускулы, даже сидя на месте.

В восемь тридцать я была готова поздравить себя с хорошо выполненной работой. Дом был полон, оба бармена заняты, официанты сновали в толпе с подносами, полными закусок.

И соседи, и политики вроде бы нашли общий язык, невзирая на то что все политики были демократами, а наши соседи, по моему мнению, таковыми не являлись.

В восемь пятнадцать торжественно вошли дети. Бен подхватил Сэма на левую руку, Джека — на правую и обходил гостей, уделяя мальчикам больше внимания, чем те видели от него за целый месяц. Софи попросила, чтобы ей налили газированную воду в бокал для шампанского, и отказалась возвращаться наверх.

— Здесь так весело! — заявила она, сидя на коленях у дедушки. Затем дочь откинула голову назад и хихикнула, явно подражая тете Джейни. Она даже обвязала ленты для волос вокруг щиколоток.

— Я знаю, милая, и все так рады видеть тебя, но уже поздно…

Софи отмахнулась от меня величественным жестом.

— Рейна говорит, что все самое интересное всегда происходит после десяти часов вечера.

— Ну, что ж, это интересная точка зрения, но твоя мамочка полагает, что половина девятого очень хорошее время для чистки зубов и подготовки ко сну.

— Ах, Кейт, ну пусть она останется еще немного, — вмешался мой папа.

Рядом с его стулом была лампа, и в ее свете я заметила, как поредели его волосы.

— Я подержу ее, а вы спокойно веселитесь, — сказал он, держа Софи на коленях.

Я вздохнула, проинформировала Грейси об изменениях в программе и отправилась общаться с гостями, прихлебывая красное вино из бокала, пробуя закуски с подносов, которые проносили мимо, наблюдая краем глаза за Дельфиной Долан и поджидая, когда она окажется в одиночестве. Правда, принимая во внимание ее наряд и то мужское внимание, которое он ей обеспечил, я не была уверена, что Дельфина окажется в одиночестве хотя бы на минуту.

Еда была вкусная, правда, немного тяжеловата. После того как я съела кусочек копченой лососины, немного паштета, несколько крошечных оладушек и три порции грибного супа с шерри, меня затошнило.

Но у меня было свое боевое задание. Когда Кевин поцеловал жену в щечку и направился к бару, я начала действовать.

Дельфина сидела у огня в кресле с мягкими подлокотниками, скрестив статные ноги. Ее темные волосы были начесаны, глаза сильно подведены, и она выглядела слишком изысканной для нашего консервативного, чистенького пригорода. Я понаблюдала, как она играет с ломтиком лимона в своем напитке, потом оперлась на руку заостренным подбородком.

— Привет, — сказала я.

— Привет, — ответила она.

— Могу я принести вам что-нибудь?

— Нет, спасибо, — произнесла Дельфина, покачав головой и вежливо улыбаясь. — Все замечательно.

Я облизала губы, надеясь, что на них осталось хотя бы немного блеска, который я почти весь стерла, и наклонилась к ней:

— Я знаю, что вы с мужем дружили с Китти.

Она кивнула. Ее лицо в форме сердечка было симпатичным, даже когда она хмурилась, но взгляд был встревоженным.

— Вы с Китти много времени проводили вместе?

Она с любопытством посмотрела на меня.

— Я хочу сказать, что мы с Джейни, моей лучшей подругой, каждое лето стараемся съездить куда-нибудь вместе.

Вру. Каждое лето мы планируем совместную поездку, но всегда что-нибудь случается — или кто-то из детей заболевает, или Бен занят на работе, — и в конце концов ничего у меня не получается.

— Пусть даже у меня уже дети, а у нее нет, мы стараемся поехать вместе. Отправляемся в горы или на пляж… Но я знаю, что Китти не любила оставлять своих девочек.

Дельфина постучала бокалом для вина по безукоризненно белоснежным маленьким передним зубам. Этот звук, этот еле слышный звон, прозвучал во внезапно затихшей гостиной чистым звуком колокольчика. Глаза ее наполнились слезами.

— Все говорят, что Китти была очень хорошей матерью. Но она была еще лучше, — произнесла Дельфина.

Но я так и не узнала, что Дельфина думала о Китти, поскольку одна из официанток, хорошенькая девушка с рыжими волосами, затянутыми в «хвостик», тронула меня за плечо.

— Миссис Боровиц, ваш телефон звонил.

Я извинилась и подоткнула телефон под ухо.

— Алло?

— Я послал тебе подарок.

Я заспешила вдоль по коридору, мимо ванной комнаты, к двери в подвал, которую плотно закрыла за собой, и в темноте со свистом пронеслась вниз по ступенькам.

— Ты не должен звонить мне сюда, — прошипела я.

— Я попытался связаться с тобой телепатическим способом, но он не сработал. Как вечеринка? — спросил Эван Маккейн.

Я пошарила по стене в поисках выключателя и услышала хлопок — две из трех лампочек перегорели.

— Нормально.

Его голос был низким и интимным.

— Жаль, что меня там нет.

— Да, тебе бы понравилось. Просто самая крутая гулянка века. И мне пора возвращаться к гостям.

Я потуже обернулась шалью.

— Прекрасно, — произнес он. — Твой подарок прибудет завтра.

Я втянула воздух, воображая, что же такое Эван Маккейн пришлет мне.

— Ежегодные альбомы выпускников Хэнфилда. Два для тебя и два для меня. Я подумал, что мы можем посмотреть, не встретим ли там знакомых.

— Ну что ж.

«Здорово!» — хотела воскликнуть я, но решила не поощрять Эвана.

— Можешь сделать мне одолжение?

— Проси что хочешь, — отозвался он.

— Дельфина Долан, — проговорила я.

— Жена юриста? — уточнил Эван. — Та самая, с фотографии в спальне Китти?

— Дельфина здесь, и она… — Я помолчала, смакуя словечко, которое собиралась произнести, одно из моих любимых в те дни, когда я была помощником детектива Эвана. — Подозрительна.

— Подозрительна, — повторил он.

Судя по голосу, я его позабавила.

— Я займусь твоим делом. А ты иди, развлекайся.

Я отключила телефон и попыталась собраться с мыслями.

Подвал был забит старыми детскими вещами, автомобильными сиденьями, зимними комбинезонами, мешками для мусора, заполненными детской одеждой и одеяльцами, которые я все собиралась отдать на благотворительность. В слабом свете единственной работающей лампочки высокие стульчики и надувные сиденья отбрасывали на стены бесформенные тени.

Я взбила волосы и поднялась по ступеням. Сердце громко стучало, и дверная ручка на ощупь показалась холодной. Я повернула ручку, но она не поворачивалась. Я попыталась снова. Безуспешно. Кто-то закрыл за мной дверь? Я постучала, сначала тихо, потом громче.

— Эй!

Я покрутила ручку туда-сюда и бабахнула кулаком по двери.

— Джейни? Бен?! Эй!

Что-то пробежало по полу подвала на маленьких скребущихся лапках и исчезло под стеной. Я подавила вопль и снова забарабанила в дверь.

— Бен?!

Наконец дверная ручка повернулась, и я вылетела в коридор.

— Что случилось? — спросила рыжеволосая официантка.

— Не знаю.

Сердце глухо стучало в груди, и я чувствовала, что близка к обмороку.

— Похоже, кто-то случайно запер меня.

Я заверила ее, что все в порядке, положила телефонную трубку на место, проглотила полстакана вина и вернулась в гостиную с намерением отловить мужа и сказать ему, что нам нужно найти крысолова, желательно работающего по выходным.

Джейни затащила меня в угол и прошептала на ухо:

— Не падай в обморок, но у нас маленькая проблема.

— Что? С туалетом?

Она мрачно покачала головой.

— Дети в порядке?

— С детьми все прекрасно, — заверила она, взяла меня за руку и потащила в кухню, где официанты снимали пластиковую упаковку с подносов с крошечными эклерами, птифурами и ломтиками засахаренных фруктов.

Кончик розового язычка Джейни высунулся и быстрым движением облизал губы. Она крутила свои сережки.

— Ну вот, — сказала подруга. — Ты велела мне не пользоваться экстази, но Филипп попросил номер моего телефона, а потом попросил меня показать ему остальную часть дома, и тут я подумала…

— Ты дала Филиппу экстази.

Джейни принялась заламывать руки.

— Я раскрошила одну таблетку и бросила ее в бокал, который стоял на каминной полке, и не успела я опомниться…

— Ты дала Филиппу экстази. — Мне казалось, что повторение этой фразы сделает ее более реальной и даст мне хоть какое-то представление о том, что же делать дальше. Но ничего подобного.

Плечи Джейни тряслись, и почти минута прошла, прежде чем я догадалась, что она не плачет, а смеется.

— Джейни, что произошло?

— Твоя… твоя мама… — выдохнула она.

Меня охватила ледяная дрожь.

— О нет! Нет, нет, нет, нет…

— Она схватила стакан, прежде чем я могла остановить ее. И я сказала, что, по-моему, это стакан Филиппа, а она посмотрела на меня так, будто я пыталась украсть его, и произнесла что-то по-итальянски, а ты знаешь, что по-итальянски я ни бум-бум… — Тут Джейни подняла руки и жестом изобразила, что сдается.

— О боже!

Я с трудом сглотнула и понеслась обратно по коридору.

В панике я как при вспышке фотокамеры замечала отдельные моменты — серебряный поднос, заваленный скомканными салфетками и заставленный полупустыми бокалами из-под вина, черная полоса на стене, где Софи врезалась на самокате, Сьюки Сазерленд и Мэрибет Коэ, уютно устроившиеся перед дамской туалетной комнатой и перешептывающиеся с довольным видом.

В гостиной стоял Денни, заложив руки за спину и изучая гостей Бена — политиков и консультантов, — столпившихся перед телевизором. Гвиннеллы сидели на диване перед камином вместе с моим отцом и Софи. Лекси, обхватив бокал с вином, явно стремилась снова начать двигаться. А в середине комнаты…

— Что это за ткань? — спрашивала Рейна. Красные губы сложены, как для поцелуя, один алый ноготок трогает глубокое декольте.

Пальцами другой руки она защемила пиджак Филиппа, и я с ужасом увидела, как она прижала ладонь к его груди и погладила, будто приласкала большую и смирную собаку.

— Полагаю, это просто шерсть, — сказал Филипп. — Может, шерсть с чем-нибудь еще…

— Восхитительно, — мечтательно протянула Рейна.

«Спокойствие, Кейт. Только спокойствие».

— Мама, поможешь мне в кухне?

— Я? — удивилась она.

— Нужно вытащить ее отсюда, — прошептала Джейни мне на ухо.

— Пошли наверх, уложим детей.

Я схватила маму под локоть и попыталась сдвинуть с места. Безуспешно. Все равно что стараться передвинуть глыбу гранита. Будто в замедленной съемке я наблюдала, как свободная рука Рейны плывет по воздуху и опускается на щеку Филиппа.

— Вы красивый мужчина, — объявила она.

— Вы очень любезны, — кивнул Филипп, отступая.

Лацкан пиджака все еще был зажат ее цепкими пальчиками, и когда он отступил, Рейна двинулась за ним, улыбаясь ему рассеянной улыбкой.

— Мама! — воскликнула я.

— Миссис Кляйн, — произнесла Джейни.

— Вы напоминаете мне одного тенора, которого я когда-то знала в Барселоне.

Папа поднялся с дивана, нахмурившись.

— Рейна!

— Он был красивым молодым человеком. Пел как ангел. После спектаклей провожал меня до отеля…

Пальцы Рейны скользнули по кремовой коже ее декольте.

Мой отец побледнел.

— Мама, — прошипела я.

Она проигнорировала меня, глядя только на Филиппа.

— Вы хотите послушать, как я пою? — спросила она, хлопая ресницами.

— Я… эээ…

Этого поощрения было достаточно для того, чтобы Рейна разразилась одной из своих любимых арий. Она глубоко задышала, при этом грудь вздымалась так сильно, что угрожала вывалиться из декольте.

— Боже, — выдохнула я и съежилась у стены.

Все гости уставились на мою мать. Голос Рейны звучал, как всегда, прекрасно. Хрустальная безупречность. И так громко, что я боялась за свои люстры.

Я поймала взгляд отца и отчаянным жестом указала наверх. Он кивнул, подхватил близнецов на руки и направился к лестнице.

Тем временем Рейна продолжала петь и цепляться за пиджак Филиппа. Я с ужасом увидела, как ее рука поблуждала по лацкану и остановилась на его груди.

Я промаршировала через всю гостиную, схватила мать за другую руку, оборвав пение на полуслове, и вывела ее оттуда под жидкие нестройные аплодисменты и просьбу Софи спеть на бис «O Mio Babbino Caro».

— Выпей это! — скомандовала я, наполняя стакан над кухонной раковиной.

Рейна растерянно уставилась на меня.

— Пойди, сделай что-нибудь, — прошептала я Джейни.

— Что? — спросила подруга, вытирая слезы. — Сплясать под техномузыку в шляпе кота?

— Кейт, — прощебетала Рейна, — ты зачем притащила меня сюда?

— Пей воду, мама, — сказала я и небрежно поинтересовалась: — А ты принимаешь какие-нибудь лекарства?

Она моргнула.

— А что такое?

— Да так, просто спрашиваю.

— Рейна!

Я обернулась и увидела, что в кухню вошли Бен и мой отец. Роджер выглядел озабоченным. Бен был просто в ярости.

— Все в порядке? — спросил мой муж.

В идеальном мире наверняка существует какой-то легкий способ объяснить мужу и отцу, что твоя лучшая подружка случайно дала твоей матери нелегальный модный наркотик. В реальной жизни я просто не знала, как начать, поэтому попыталась отделаться самой общей фразой: «Рейна плохо себя почувствовала».

— Я прекрасно себя чувствую, — возразила мама. — Я разговаривала с этим красивым мужчиной, Филиппом.

Мы с отцом посмотрели друг на друга. Одними губами отец спросил меня:

— Она пьяная?

Рейна швырнула стакан с водой в раковину, и он разбился. Она, казалось, этого не заметила, лишь поправила золотой бархатный шарф с бахромой вокруг обнаженных плеч.

— Я не хочу пить! — заявила Рейна.

— Рейна… — сказал Бен.

— У меня такое ощущение, будто я наелась болеутоляющих таблеток! — объявила она.

Я передала мать с рук на руки ошарашенному отцу и затащила Бена в кладовку.

— Слушай, — прошептала я, — ты только не волнуйся, но, похоже, Рейна приняла экстази.

— Что?! — прогремел мой муж. — Где она могла достать экстази?

— Долгая история, но…

Гневный взгляд Бена жег меня, как кислота, а я сгорала от стыда, понимая, что, помимо всего прочего, загубила еще одну вечеринку. Запрещенные наркотики хуже, чем пунш с сахаром и игра в «пришпиль хвост ослику».

А тем временем Рейна распахнула дверь в кладовку и крикнула:

— Я приняла экстази?

Губы Бена поджались.

— Наверное, нужно отвезти ее в больницу!

Он схватил Рейну за руку, кивнул отцу, и они вдвоем повели ее к выходу.

Остальные гости, высовываясь из гостиной, со стаканами в руках, провожали их удивленными взглядами.

— Все в порядке? — спросила Кэрол Гвиннелл.

— Нормально, — ответил Бен, просовывая руки в рукава пальто и проверяя ключи в кармане. — Кейт, я позвоню, когда смогу. Всем желаю приятно провести остаток вечера! — крикнул мой муж, и все в комнате снова затихли, прислушиваясь к визгу шин, когда машина пронеслась по подъездной дорожке, освещенной фонариками, и выехала на улицу.

Если ваш муж и родители исчезают в середине праздничного веселья и мчатся в ближайшее отделение «Скорой помощи», это гасит веселье и кладет конец всем вашим планам провести расследование.

Гости торопливо поставили бокалы и принялись искать пальто, шляпы и шарфы, пожимать руки, целоваться и вылетать из моего дома к своим безопасным автомобилям. Где, предположительно, тут же включили мобильники и начали обсуждать все произошедшее.

Пока официанты собирали со столов полупустые бокалы и скомканные салфетки, я рухнула на диван, скинула туфли и пожалела, что не умерла.

Когда я подняла голову, Джейни подвела ко мне Сьюки Сазерленд и Мэрибет Коэ.

— Между нами девочками! — сказала она. — Кейт, прекрати переживать. — Джейни повернулась к Сьюки и Мэрибет. — Девочки, расскажите Кейт то, что вы рассказали мне.

Они обменялись виноватыми взглядами. Мэрибет покачивалась на каблуках, Сьюки крутила пуговицу на пальто.

— Это просто сплетня, — произнесла она. — Я не думаю, что вправе…

— Обещаю, все, что вы здесь скажете, будет сугубо конфиденциально, — торжественно проговорила Джейни, и ее слова заставили Сьюки и Мэрибет занервничать еще больше.

— Это не для публикации, — напомнила Сьюки, глядя на Джейни, и та кивнула.

— Этот человек… Тот, на которого работает твой муж…

Мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, о ком она говорит.

— Тед Фитч?

Сьюки кивнула.

— Он сразу показался мне знакомым, но я не могла сообразить, откуда его знаю.

Я наклонилась вперед, ловя каждое слово.

— Я видела его в городе, — продолжила Сьюки. — С Китти Кавано. Днем, в ресторане в Нью-Йорке. — Она с несчастным видом потерла руки о пальто. — И Китти плакала.

 

Глава 28

В понедельник утром Бен ушел до того, как я проснулась.

На кофейнике была прилеплена записка — мой отец звонил, с мамой все в порядке, оба они уже отдыхают дома, и к обеду его не ждать.

— Ну, в общем-то, все было не так уж и плохо, — сказала Джейни, накладывая детям кашу, а мне наливая вторую чашку кофе.

Она вопросительно подняла брови и помахала над моей чашкой бутылкой с «Бейлисом». Я застонала и затрясла головой, зная, что даже неиссякающие алкогольные реки не зальют жгучего стыда за субботний вечер. А как я посмотрю в глаза другим мамочкам, когда привезу детей в «Красную тачку»? А не оставить ли их на углу? Они сами найдут дорогу в садик.

Хорошей новостью было то, что Джейни смогла разрешить загадку отношений Фила с няней. Другие мамаши заполнили бреши в наших рассуждениях. У Фила и Лайзы действительно был романчик, но он закончился год назад, после того как Лайза обрела спасение на каком-то сборище в университетском городке и обратила свою жизнь к Иисусу. А он, как принято думать, неодобрительно относится как к внебрачным связям, так и к убийствам.

— Что мы будем делать с Тедом Фитчем? — поинтересовалась Джейни.

— У меня есть план.

Я начала делиться соображениями, но тут звякнул дверной колокольчик. Я открыла дверь и увидела рассыльного, свирепо уставившегося на меня.

— Пакет, — пробурчал он с выражением, предполагавшим, что лично я испортила ему утро.

Посыльный швырнул мне электронный планшет, и, пока я расписывалась, дергал себя за волоски, растущие из бородавки на носу.

Я занесла пакет в дом, размышляя о типичном для Апчерча отсутствии обязательного страстного рассыльного для услаждения домашних хозяек, и вскрыла послание. Внутри я нашла альбомы, о которых говорил Эван. Я как раз перелистывала страницы, когда Джейни увидела имя на обратном адресе.

— Вот те на! — воскликнула она. — Снова он?

— Кстати, ты действительно намеревалась депортировать Эвана?

Джейни суетливо повозилась со своими волосами и поправила воротник мужской полосатой пижамы, в которой щеголяла.

— Я сделала несколько телефонных звонков.

— И купила весь дом лишь для того, чтобы выкинуть его и Мишель на улицу?

Она поставила на стол миску с нарезанными ягодами.

— Недвижимость всегда в цене.

— Полезная информация.

Я насыпала себе в мисочку хлопьевидные отруби и стала внимательно просматривать один из альбомов. На сто тридцать девятой странице я нашла юную Китти, обнимающую за плечи другую девушку. Обе держали на плечах клюшки для хоккея на траве и радостно улыбались, демонстрируя ярко-оранжевые каппы. Подпись гласила: «Китти Верри и Дори Стивенсон празднуют еще одну победу».

Джейни заглянула мне через плечо.

— А это кто?

Я проглотила густую замазку из отрубей, думая, что Дори похожа на ту крупную блондинку в розовом костюме, что присутствовала на заупокойной службе Китти.

— Мне нужно сегодня проведать Рейну.

— Я тебя умоляю! Немного экстази никому не вредило, — воскликнула Джейни и добавила: — Метамфетамин — возможно. Но экстази…

— Что такое метамфетамин? — осведомился Сэм.

— Пошли, пошли, — сказала Джейни детям. — Пошли наверх одеваться в детский садик. Тете Джейни сегодня нужно поработать. Ну-ка, кто может сказать Пулитцер?

Я убрала со стола, загрузила посудомойку, налила себе еще немного кофе и включила компьютер.

Мне повезло. На сайте выпускников Хэнфилда Дори Стивенсон фигурировала как финансовый аналитик в Принстоне. Судя по тому, со сколькими людьми мне пришлось переговорить, прежде чем меня соединили с самой Дори, она являлась очень важной персоной.

— Мы с Китти уже много лет не общались, — сообщила Дори. — Я была в шоке, узнав, что с ней случилось.

— У вас не найдется времени, чтобы увидеться со мной?

Она не ответила.

— Вероятно, вам это покажется странным. Я из многих матерей по соседству. Но полиция пока никого не арестовала, и я пытаюсь побольше узнать о ней просто для того, чтобы не сидеть сложа руки.

— Понимаю, но не уверена, что смогу вам помочь.

— И все-таки я бы очень хотела поговорить с вами.

Мы назначили встречу на одиннадцать часов. Я надеялась, что уломаю Джейни пойти с детьми на урок катания на коньках. А днем приглашу няню.

Я положила трубку и направилась наверх, раздумывая над тем, что же мне такое надеть, чтобы финансовый аналитик приняла меня всерьез.

— Первое, что бы я хотела сказать о Китти, — она была необыкновенно привлекательна, — начала свой рассказ Дори Стивенсон. — Второе — она даже не представляла, насколько была хороша.

Дори облизала ненатурально пухлые губы, встряхнула платиновыми кудряшками и впилась в шоколадный круассан, который схватила с серебряного подноса, внесенного секретаршей. Ее глаза закатились.

— Вот ведь гадство! — вынесла она приговор.

Я кивнула и записала: «необыкновенно привлекательна». Я уехала из дома в шесть часов утра, сказав Бену, будто у меня осмотр у доктора Моррисона.

— Ясно. — Муж не оторвал взгляда от странички с редакционным комментарием.

— Хорошего тебе анализа! — пропела Джейни, когда я пулей вылетела из дома.

Я кивнула и улыбнулась, думая, что хотя бы раз в жизни правильно выбрала одежду. В синем костюме и коричневых мокасинах из крокодиловой кожи я выглядела так, будто сама там работала, а средство для выпрямления волос подействовало.

Дори Стивенсон работала в офисе, оформленном в кремовых и персиковых тонах. Ее стол, наши кресла и поднос с выпечкой выглядели настоящим антиквариатом. Дори сказала, что она сама из Мемфиса, и я могла различить слабый намек на южный акцент, который все еще смягчал ее речь с придыханием.

Я взяла миндальный рожок, добавила сливки в кофе и произнесла:

— Вам бы посмотреть на нее в Апчерче. Она была безупречной матерью с безупречным домом и всегда выглядела…

Дори улыбнулась, проглотив еще кусочек круассана.

— Сейчас догадаюсь. Безупречно?

Я кивнула.

— А в колледже она была такой же?

— Не сразу.

Дори отщипывала от круассана и поигрывала камеей на воротнике.

— Я вам уже сказала, что мы жили в одной комнате. Какое-то время дружили, но после второго курса… ну, мы как-то начали вращаться в разных кругах. Я виделась с Китти, но…

Она передернула плечами и запила полный рот пирожных и шоколада глотком капучино.

— Голодаю, — пояснила Дори и посмотрела на золотые часы, украшавшие ее бледное пухлое запястье. — На сей раз я продержалась целых восемнадцать часов на диете «Южного пляжа».

— Ясно.

— Девятнадцать часов — мой личный рекорд. Запас прочности, как у русского крестьянина.

Она покачала головой и снова откусила от пирожного.

— Если случится атомная война, я выживу. А все эти худенькие, маленькие модели? Никогда.

Я кивнула и откусила от миндального рожка.

Шестьдесят лет назад мужчины сходили бы с ума от тела Дори Стивенсон — пышные бедра, роскошная грудь, полные руки и ноги. В наш просвещенный век каждую минуту своего осознанного существования она проводила либо в отчаянии, либо на диете. На диете, подумала я, глядя, как Дори мурлыкала и вздыхала над последним кусочком круассана. Затем она облизнула палец и подобрала им все крошки с тарелки.

— Господи, до чего же хорошо, — выдохнула Дори.

Ее веки трепетали. Она облизала губы и выпрямилась в изящном изогнутом кресле.

— Итак, Китти…

— Она была красивая, — подсказала я.

— Она была красивая и очень хорошо подготовлена. Мы начали учиться на неделю раньше. В Хэнфилде была специальная программа для… дай бог памяти, как они нас там называли? — Она прикрыла глаза. — Ага, для абитуриентов с различными экономическими возможностями. — Глаза у нее распахнулись, и она улыбнулась. — Это означало, что мы были бедными, но боже упаси произнести это вслух. Поэтому нас пригласили приехать пораньше — всех ребят на стипендии из бедных семей, плюс все этнические меньшинства, даже тех, кто учился в Экзетере и чьи родители были профессорами в Йеле, — и всех нас отправили в лагерь.

Я кивнула.

— Так они собирались — сейчас, минуточку, это я помню — «способствовать нашему вхождению в университетскую среду». А возможно, и удостовериться, что мы умеем пользоваться столовыми приборами и прочим.

Она раскатисто захохотала, но мне показалось, что в ее голосе прозвучала боль.

— Значит, вы с Китти жили в одной комнате?

— Для начала — в одной палатке. Фактически нас поселили на заднем дворе у одного профессора. У Китти были с собой топографические карты региона и коробочка с кремнем для высекания огня. Она сказала мне, что провела лето за чтением пособий по выживанию и теперь знает, какие грибы ядовитые и как определить север по моху на деревьях.

Дори покачала головой.

— У нее и еда была с собой в рюкзаке. Я этого никогда не забуду. Похоже, она думала, что нас и кормить-то не станут. Какая-то лапша быстрого приготовления и банки с фасолевым супом… — Ее большие голубые глаза налились слезами. — Чтобы быть готовой. Готовой ко всему.

«Готовой ко всему», — записала я, пока Дори смотрела на потолок, моргая и помахивая рукой перед глазами.

— Хэнфилд не нравился Китти, — произнесла она.

— Что вы имеете в виду?

Дори вздохнула, тряхнула кудряшками и деликатно отщипнула от слоеного пирожного с малиной.

— Вы там когда-нибудь бывали?

— Я училась в Колумбийском университете.

— Тогда, полагаю, у вас есть общее представление. В кампусе жили девушки, которые приехали туда на собственных машинах. У них были свои лошади. Девушки, у которых было все — одежда от лучших дизайнеров, стрижки за двести долларов, бриллиантовые сережки, жемчужные ожерелья. После окончания учебы их ожидала прекрасная жизнь. — Дори наморщила носик. — Ну, или, по крайней мере, их ожидали трастовые фонды.

Я кивнула, вспоминая свои старшие классы и всех этих хорошеньких девиц из своей школы, источавших уверенность в том, что любые трудности, возникшие на их жизненном пути, вполне можно разрешить с помощью нужных связей. Или большого количества наличных денег.

— А у Китти ничего этого не было?

Я вспомнила потрепанную «Хонду», которую видела на парковке у мэрии.

— Как я уже сказала, Китти была красивая, — проговорила Дори. — Но у нее была… — Она помахала рукой над головой. — Слишком пышная шевелюра. Перманент с начесом, обилие косметики. В общем, дешево и кричаще для Хэнфилда. Она это все поняла уже через неделю и сделала короткую стрижку, сняла с себя все золото, но… Первое впечатление, и все такое.

Я кивнула, пытаясь представить безупречную, элегантную Китти с плохим перманентом и яркими голубыми тенями.

— А она ревновала к другим девушкам?

— Нет, — протянула Дори. — Я бы сказала, она очень четко осознавала, что есть у них и чего нет у нее. Ну а как можно было этого не замечать? Мы же слышали разговоры девиц, обсуждавших, что хорошо бы слетать в Нью-Йорк на выходные за покупками или смотаться в Швейцарию на весенние каникулы. Трудно не заметить, в каком мире ты живешь. Просто дело в том… — Она опять замолчала и смахнула крошки с груди. — Не каждый предпринимает конкретные шаги, чтобы изменить ситуацию.

Я наклонилась вперед, забыв об остатках пирожного на коленях.

— И что сделала Китти?

Дори резко опустила голову, словно уворачиваясь от удара.

— Об этом мне не совсем удобно распространяться. — Она наклонилась вперед, серьезно глядя на меня. — Она была хорошая девочка с добрым сердцем. И все мы совершаем глупые поступки в колледже. Ведь для этого колледж и существует, правда же?

Я прижала руку к сердцу.

— Все, что вы мне скажете, не выйдет за пределы этой комнаты.

Дори снова вздохнула и покачала головой.

— Взрослые мужчины, — тихо промолвила она.

Я записала ее слова.

— Вы должны понимать, какой она была красивой, какой умницей. Она была милая, она была полна надежд, и она была… — Дори снова провела пальцем по краю своей тарелки, как бы пытаясь найти там подходящее слово. — Если кто-нибудь заболевал, именно Китти заботилась о нем. Она могла накормить куриным бульоном в подогретой тарелке, умела шить. Если что-то оторвалось, Китти могла пришить это. — Она снова помахала рукой перед глазами, шмыгнув носом.

Китти могла получить любого после того, как разобралась с прической, любого парня своего возраста, а вместо этого встречалась с мужчинами… старше пятидесяти лет.

«Вот тебе на!» — подумала я, записывая откровения Дори в блокнот.

— А Китти встречалась когда-нибудь с профессором? — спросила я. — С человеком по имени Джоэл Эш?

Дори резко выпрямилась в кресле.

— Так вы знаете об этом?

Я кивнула. Дори крутила салфетку.

— Это было нелепо. Он посылал розы в нашу комнату в общежитии, писал стихи — просто жуткие стихи. Китти и я потешались над ними. Мистер Важная Шишка, редактор из самого Нью-Йорка, и все, на что он был способен — это «твои глаза, как васильки». И я, бывало, спрашивала ее: «Ну почему, Китти? Почему именно он?» Я бы поняла, если бы он был кем-то вроде Харрисона Форда, ну такой, изысканный, с привлекательной внешностью, ну, чтобы он ей все покупал и делился бы с ней жизненным опытом.

— А Джоэл Эш этого не делал?

Дори засмеялась — коротким, злым смехом.

— Ну, кое-что он ей купил. Пару жемчужных сережек. Она так ими гордилась, носила каждый день. А еще он дал ей работу. По крайней мере я так слышала. Но, как я уже сказала, мы больше не дружили. Китти знала, что я не одобряю ее поступков.

Дори поставила тарелку на кофейный столик.

— Мой отец бросил мою мать — ушел к другой женщине, помоложе. Представляете, как мне не нравилось, что она предпочитала компанию чужих мужей. В то время я была женщиной очень высоких идеалов, — закончила она со вздохом.

— Вы не помните имен этих других мужчин?

— Нет. Китти знала, что я это не одобряю, поэтому со мной не делилась. Когда они звонили, она уходила с телефоном в коридор, и они заезжали за ней в библиотеку. Не хотели появляться в общежитии.

Дори промокнула губы розовой льняной салфеткой и посмотрела на часы, стоявшие на рабочем столе. Часы украшала эмаль персикового и бледно-зеленого цветов.

— Когда вы спросили ее, зачем ей это нужно, что она вам ответила?

— Заявила, что у нее были свои причины. Я ей сказала, что чего бы она ни добивалась, чего бы ни искала, при ее уме у нее всегда найдутся другие способы получить то, чего хочет. Китти была такая хорошая…

Глаза ее снова наполнились слезами. Она моргнула, промокнула глаза и помахала ладонью над ресницами.

— Бедная Китти. Бедные маленькие девочки.

 

Глава 29

— Привет, Кейт!

Ассистентка Бена была юным стройным созданием, с каштановыми локонами до плеч, четырьмя дырками в каждом ухе и степенью магистра по государственной политике из Джорджтауна.

— Мелисса! Рада тебя видеть!

Юная Мелисса прекрасно выглядела в коротком замшевом травянисто-зеленого цвета пиджачке, мини-юбочке в складку с черными леггинсами и в туфлях лодочках на кокетливо-скромных каблучках.

— Я просто ездила за покупками и решила заглянуть к Бену — вдруг он свободен и выпьет со мной чашечку кофе.

— Сожалею, — сказала Мелисса, не заметив отсутствия у меня пакетов с покупками или же не сообразив, что офис находится в шестидесяти кварталах от магазинов и бутиков Пятой авеню.

Мелисса в кресле отъехала назад и постучала по сенсорной панели компьютера.

— Он на ленче в «Союзе гражданских свобод». Вернется к четырем.

— О нет! — Я прикинулась разочарованной, зная, конечно же, что Бена не будет. — Я заглянула в его расписание, прежде чем уехать из дома. Не говорите Бену, но я думала… я думала…

Мелисса наклонилась вперед.

— О том, чтобы сменить здесь обстановку! — выпалила я. — Этот ковер лежит тут уже целую вечность!

Гладкий лобик Мелиссы наморщился.

— Вообще-то, мне кажется, его меняли в прошлом году.

— А, ну да, конечно. Не ковер. Письменный стол! — воскликнула я, стараясь припомнить, что там у Бена была за обстановка в офисе. — Эту старую штуковину!

Мелисса выглядела озадаченной.

— По-моему, он антикварный.

Господи, ну дай же мне, пожалуйста, хоть какую-нибудь передышку!

— Вот именно! Именно поэтому он будет лучше смотреться у нас дома, в Коннектикуте, а не здесь, — произнесла я, бочком подбираясь к кабинету Бена. — Я просто взгляну и, может, кое-что померяю…

Я начала рыться в сумке от Марка Джейкобса, цвета сливочного масла, которую мне одолжила Джейни, словно искала там рулетку или образцы тканей.

— Да, мне нужно заглянуть в туалет для начальства. — Я застенчиво улыбнулась. — Боюсь, суши не пошло мне на пользу.

«Господи, прости!» — подумала я, влетев в кабинет Бена и заперев за собой дверь. Ну почему мне казалось, что ни в одном из своих расследований мисс Марпл не пришлось притворяться, будто у нее понос, чтобы раздобыть важные улики?

— Позовите, если вам что-то понадобится, — нежно сказала Мелисса.

— Обязательно! — ответствовала я, усаживаясь в эргономическое кресло Бена и подстраивая подлокотники так, чтобы они не впивались мне в бока. Я подвигала «мышкой», молясь богу, чтобы Бен не завершил работу, уходя на ленч.

Сначала я поискала файлы, содержащие слова «Тед Фитч». Потом затаила дыхание, когда замигал огонек на телефоне, и Мелисса ответила на вызов. Звонок моего мобильного с мелодией диско напугал меня так, что я чуть не упала с кресла.

— Алло!

— Кейт? — Голос Джейни звучал взволнованно. — Слушай. Один вопрос. Твои дети умеют пользоваться туалетом?

— Да, — ответила я. — По большей части. Почти всегда. А в чем дело?

— Да так просто! Все прекрасно. Я побежала.

Наконец услужливая скрепочка «Майкрософта» показала: «Найдено десять файлов».

— Джейни, подожди. Если ты не дома, а мальчикам нужно в туалет, можешь взять их с собой. Ничего страшного!

— Чудесно! Не беспокойся! Скоро увидимся!

Я положила телефон и щелкнула по первому файлу. «Фитч, биография». Я нажала на печать.

«Меморандум с изложением позиции Фитча». Это я распечатала тоже. «Программа на сент.», «Прогр. на окт.», «Прогр. на нояб. — дек.». Почему бы и нет? И, наконец, то, что надо. «Компромат на Фитча».

Я знала из просмотра «Командного пункта» (конечно, у Бена была пиратская копия, дополненная еле слышным комментарием Джеймса Карвилла), что такой компромат замещал информацию, которую могла иметь оппозиция — все, что команда Бена могла нарыть на своего кандидата, чтобы быть готовыми на случай, если другая сторона раскопала бы то же самое. Тридцать семь страниц. Супер. В печать.

— Кейт? — произнесла Мелисса. — У вас все в порядке?

— Распечатываю то, что я тут намеряла! — весело отозвалась я.

Я увидела, что дверная ручка поворачивается.

— Дверь заперта, — заметила Мелисса.

Ну, надо же, подумала я, выхватывая страницы из лазерного принтера. Удивительно, что степень из Джорджтауна может сотворить со способностями девушки к наблюдению!

— Да, да, сейчас… Мне не по себе.

Голос Мелиссы зазвучал встревоженно:

— Пожалуйста, ничего там не трогайте. Бен очень не любит, когда передвигают вещи на его столе.

— Не волнуйтесь! — откликнулась я. — У меня есть полное право пользоваться принтером!

Право пользоваться принтером. Во что я превратилась?

Мелисса трясла ручку двери с такой силой, что я удивлялась, как она еще не оторвалась.

— Позвольте мне закончить!

Я распахнула дверь в туалетную комнату Бена, спустила воду и яростно разбрызгала освежитель воздуха с ароматом корицы.

«Печать закончена», — сообщил компьютер. Как только он выплюнул последнюю страницу, я стремглав бросилась к столу Бена, закрыла все файлы, запихала распечатки в сумку, настежь распахнула дверь и столкнулась с Мелиссой.

— Извините!

Она уставилась на меня, сморщив нос. Я не могла ее обвинять. В кабинете воняло так, будто там взорвалась бомба, начиненная ароматической смесью.

— Все в порядке?

— Просто чудесно, — ответила я, прижимая сумку к груди и быстро-быстро, как краб, страдающий запором, продвигаясь бочком к лифту. — Боюсь только, какое-то время вам не захочется туда заходить.

— Вы все сделали, что хотели?

О боже, подумала я, чувствуя, как кровь отхлынула от лица и устремилась в конечности. Вот и конец мисс Марпл. Она в курсе. Она знает.

— Что? — воскликнула я.

— Измерения. — Мелисса смотрела на меня так, будто я закурила сигарету с крэком или освежитель воздуха повлиял на мои умственные способности.

— Да. Я подберу что-нибудь подходящее для этого помещения, — сказала я, улыбаясь как идиотка. — Окажите мне любезность, не говорите ничего Бену. Хочу сделать ему сюрприз.

Она кивнула, и я, боясь искушать судьбу, рванула по коридору в корпоративных серо-кремовых тонах, вниз на лифте, и вылетела из вращающейся двери наружу. Где остановила такси и поехала на станцию «Гранд-Сентрал», чтобы успеть на поезд домой в четыре пятнадцать.

Купив билет и забившись в уголке грохочущего поезда, я вытащила бумаги по Фитчу. Первый абзац был сух, как пыль. Следующие две страницы могли вылечить от бессонницы. Штрафы за превышение скорости. Штраф в пятьдесят долларов за то, что после Рождества оставил елку на обочине. Успокойся, сердце.

Но на странице четвертой я нашла то, что нужно. И это было лучше — и хуже, — чем я могла вообразить.

 

Глава 30

Когда в семь часов вечера подъехала машина Бена, в доме было тихо.

Я отправила Джейни с детьми поужинать и в кино, а сама устроилась в гостиной, ожидая его возвращения. Я все еще была в аккуратном синем костюме, оставшемся со времени моей работы репортером. Волосы убраны с лица, а на коленях стопка проклятущих бумаг о Теде Фитче.

— Могу я поговорить с тобой? — вежливо обратилась я к мужу, пока он вешал пальто.

Когда я хорошенько разглядела то, что он держал в руках, мое сердце упало. «Друзья вспоминают женщину из Апчерча» — гласил заголовок «Газеты». И моя фотография — рот открыт, волосы торчат вокруг головы, и сама голова размером со спутник Юпитера.

— На заправке я встретил Стэна Берджерона, — сообщил Бен.

Я замерла.

— Он интересовался, отошла ли ты от недавних ночных волнений. Естественно, я поинтересовался, о каких волнениях идет речь…

Я с трудом сглотнула.

— Я собиралась тебе рассказать…

— И таким образом мне довелось узнать о том, что кто-то угрожает твоей жизни.

— Но ты фактически не бываешь дома! И я никак не могла сообразить, как бы это сделать.

Мы замолчали, чтобы перевести дыхание, и злобно посмотрели друг на друга. Бен ущипнул себя за переносицу и начал тереть покрасневшую там кожу. После переезда он отпустил небольшой животик и теперь, когда дышал, этот животик толкался в черный кожаный ремень.

— Хорошо, начнем сначала. — Бен махнул газетой перед моим носом. — Ты была на поминальной службе Китти Кавано — ах, нет, прошу прощения. Ты произнесла речь на поминальной службе Китти Кавано.

— Это получилось не нарочно, — промямлила я.

Его черные брови сошлись на переносице.

— Что, кто-то приставил пистолет тебе к голове и сказал: «Будешь говорить, или я стреляю»?

— В некотором роде, да. Только без пистолета.

— Ты ходишь и задаешь вопросы?

У меня напряглись мышцы шеи, когда я яростно уставилась на него.

— Я была репортером, припоминаешь? Я этим зарабатывала себе на жизнь!

— Чем? Задавая вопросы рок-звездам — есть ли у них генитальные бородавки?

Я вздернула подбородок.

— Никогда не писала о генитальных бородавках, — ответила я со всем чувством собственного достоинства. — Иногда упоминала герпес! Но и это к делу не относится. Что бы ты ни думал о содержании моих публикаций, я все равно была репортером.

— Но ты больше не репортер! — крикнул Бен. — Во имя всего святого, Кейт, ты не журналист, не следователь, не частный детектив, ты просто домохозяйка!

Я швырнула бумаги на стол и гордой поступью направилась в кухню, где начала вытаскивать еду из холодильника: упаковку с яйцами, банку бобов, гроздь винограда. Бен двинулся за мной.

— Я не то хотел сказать.

Я проигнорировала его.

— Хочешь пообедать? — спросила я, вытаскивая горчицу, майонез, индейку и сыр. И только в этот момент вспомнила, что в доме нет хлеба, значит, мечтам о бутерброде не суждено сбыться.

— Я просто хочу, чтобы ты была в безопасности. Поэтому мы сюда и переехали! Помнишь? Ты не можешь подвергать себя опасности.

Я круто повернулась к нему, пылая от негодования и умирая со стыда, понимая, что Бен прав и я не могу в этом признаться. Потому что как только я это сделаю, мое расследование закончится. Придет конец и ощущению полноты жизни — после семи лет и троих детей — как и тогда, когда я все еще надеялась, что Эван Маккейн когда-нибудь полюбит меня.

И я снова вернусь к своей жизни, скучной жизни, в которую никак не вписывалась, в которой у меня не было друзей, где время от дня сегодняшнего и до дня, когда дети пойду в школу, казалось бесконечным. Нет, я не могла с этим смириться.

— Как, по-твоему, я способна сделать что-нибудь такое, что могло бы повредить детям?

— Что ж, давай подумаем, — сказал Бен. — У тебя есть подружка, которая подбрасывает наркотики в напитки нашим гостям…

— Но это несправедливо! — взвилась я.

Бен загнул два пальца. Прямо прокурор, зачитывающий обвинительное заключение.

— Ты носишься по городу и задаешь людям вопросы по делу, которое их вовсе не касается.

— Мою подругу убили, — напомнила я, указывая на место перед своим холодильником. — Зарезали насмерть, в ее собственной кухне, в нашем городке. Разве это не мое дело?

— Она не была твоей подругой! — возразил Бен. — Вы были едва знакомы. Почему бы тебе не держаться от этого всего подальше? Заботиться о детях. О себе самой. Найди себе хобби, если нечем занять время.

В глазах у меня сгустился красный туман.

— Нечем занять время? — повторила я. — У тебя есть хоть малейшее представление о том, чем я занимаюсь весь день? У тебя есть хоть малейшее представление о том, чем занимаются дети весь день?

Бен свирепо уставился на меня. Я обогнула его, схватила сковороду с плиты, кинула на нее кусок масла и включила плиту на максимум.

— А пока ты обдумываешь то, что я сказала, вот тебе еще один вопрос, — произнесла я, разбивая два яйца и выливая их на сковороду. — Почему ты работаешь на насильника?

Лицо у Бена задергалось.

— О чем ты?

— Сам знаешь о чем. А если нет, то посмотри эти страницы, что я распечатала. — Я потянулась за лопаткой. — Они освежат твою память.

Бен отправился в гостиную, а я положила яичницу на тарелку и шлепнула ее на стол.

Он сел напротив меня, просмотрел бумаги, потом пристально уставился на меня, качая головой. Я не видела мужа в ярости с той самой четвертой ночи нашего медового месяца, когда выпила шесть порций водки с клюквенным соком, а потом согласилась на его предложение попробовать что-нибудь новенькое в постели. Я поняла предложение, как приглашение засунуть мизинчик ему в анус, он же, как выяснилось, думал о том, что я могла бы занять позицию сверху.

— Это конфиденциальная информация, — пробормотал Бен, теребя себя за переносицу большим и указательным пальцами.

— Я всегда верила в твою добропорядочность. Верила в тебя.

— Он сказал, что это было с согласия потерпевшего лица, — устало произнес Бен.

Когда он закрыл глаза, стали заметны синяки под глазами.

— Он душил ее! — возразила я. — О каком согласии может идти речь?

— Это она так говорила. Свидетельских показаний не было. Полицейского расследования не было. Медицинского освидетельствования не было.

— И ты считаешь, что эта женщина… эта Сандра Уиллис все придумала? Врала?

Бен задрал голову и посмотрел на потолок, словно лепной карниз вдруг обрел способность говорить.

— Я думаю, что бы ни случилось тогда, все это было давно. Существует такое понятие, как ошибки молодости.

Я удивленно уставилась на него.

— Ты шутишь? Ошибка молодости — это когда Сэм забудет убрать «Лего»! Ошибка молодости не означает, что, когда тебе двадцать лет, можно изнасиловать сокурсницу в Вассаре, а потом твоему отцу придется всем заплатить, чтобы история не попала в газеты.

— Остановись! — загремел Бен. — Замолчи сейчас же, Кейт! Ты не все знаешь.

— Что же я не знаю? Что там еще может быть? Продолжение?

Его губы так побелели, что стали практически невидимы, а голос зазвучал сдержанно:

— Эдвард Фитч — герой войны. Его работа в качестве генерального прокурора безупречна, и когда его выберут сенатором, он будет служить населению Нью-Йорка с честью.

— Еще бы, — усмехнулась я, тыкая вилкой в яичницу. — Только держите его подальше от Покипси. А жена его об этом знает?

— Понятия не имею. Хочешь позвонить и просветить ее?

Бен поднял трубку переносного телефона и швырнул мне на колени.

— Почему бы и нет?

Он заговорил писклявым хамским сюсюкающим голосом, произнося фразы с вопросительной интонацией:

— Привет, вы меня не знаете? Меня зовут Кейт Кляйн, мой муж работает на вашего мужа. Неважно, я была в городе, ходила по магазинам. И случайно оказалась неподалеку от офиса моего мужа. — Он понизил голос. — Кстати, я удивлен, что ты смогла отыскать его.

— Что ты хочешь этим сказать?

— То, что ты не самая внимательная супруга, когда дело касается моей профессиональной жизни.

— Мы сейчас говорим не об этом.

— Другие жены заглядывают к мужьям на работу. Они интересуются. Жена Эла даже приносит ему ужин, когда он задерживается допоздна.

— Эл живет в Трайбеке. А у его жены было столько подтяжек, что глаза уже на затылок переехали.

— Это к делу не относится! — рявкнул Бен. — Она приносит ему ужин.

— Ах, прости, пожалуйста, что я не мчусь, как молния, на Манхэттен, чтобы принести тебе проклятый пирог с мясом!

Я встала из-за стола, грохнула тарелку в раковину и включила воду.

— Итак, допустим, что ты явилась ко мне в офис не для того, чтобы принести мясной пирог. А что ты там делала? Откуда этот внезапный интерес к Теду Фитчу?

Я поставила грязную сковородку на сушилку.

— Тед Фитч и Китти Кавано были знакомы.

Бен оттолкнул свой стул от стола.

— Великолепно, — усмехнулся он. — Просто великолепно. Тебе недостаточно того, что ты носишься по городу, наводя справки у наших соседей, так теперь ты собираешься преследовать и моих клиентов?

— Сьюки Сазерленд видела, что они разговаривали в баре перед тем, как ее убили. Китти плакала.

Я помахала пачкой листов перед его носом.

— Спорим, я знаю почему?

Его костяшки пальцев побелели, когда он ухватился за край кухонного стола.

— Кейт, ты серьезно?

— У него есть алиби?

Бен поднял подбородок.

— Я не собираюсь даже удостаивать это заявление ответом.

— Прекрасно, — сказала я и пинком закрыла посудомойку. — Я сама это выясню.

Я схватила телефон и запищала фальцетом, передразнивая голос, который он использовал так эффективно:

— Привет, это Кейт Кляйн! Принимая во внимание вашу привычку душить женщин, которые не хотят заниматься с вами сексом, я подумала, а где же вы были в тот самый день, когда убили Китти Кавано?

Пальцы Бена впились мне в руку повыше локтя.

— Если ты скажешь хотя бы одно слово моему клиенту, — прорычал он, — хотя бы одно слово, кроме «Здравствуйте», «До свидания» и «Поздравляю, сенатор»…

— То что? — Я высвободила руку. — Изнасилуешь меня?

— Кейт!

Я собрала бумаги и сунула в сумку.

— Ложись спать в комнате для гостей, — произнесла я.

Наверху я захлопнула дверь спальни, сбросила одежду, натянула ночную рубашку и нырнула под одеяло со своими распечатками, посвященными увлекательному жизнеописанию Эдварда Фитча, пятидесяти семи лет, выпускника Йеля и юридического факультета Гарварда, награжденного «Бронзовой звездой» во Вьетнаме, помощника окружного прокурора, окружного прокурора, главного прокурора штата и, если мой муж добьется своего, будущего сенатора от демократов штата Нью-Йорк.

«Он сделал это?» — подумала я, глядя на лицо, подготовленное к съемке, рядом со статьей в «Таймс», сообщавшей, что он выставил свою кандидатуру. Он воткнул нож в спину Китти Кавано? Неужели Бен постарается выяснить это для меня? Да ему безразлично, какой будет ответ, до тех пор, пока это не влияет на его шансы быть избранным.

Я укрылась одеялом до самых ушей и слушала, как сначала хлопнула дверца машины, потом боковая дверь в дом, и как мой муж и лучшая подруга укладывали детей спать.

— Мамочка, — хныкала Софи. — Хочу к маме.

В девять часов Джейни тихо постучала в мою дверь.

— Все в порядке? — прошептала она.

Я открыла дверь и рухнула на постель, лицом в подушки.

— Да. Нет. Не знаю.

— Ну ладно, — вздохнула подруга и плюхнулась рядом со мной.

Ее мелированные волосы были затянуты в «хвостик», она позаимствовала мои брюки, свободно висевшие у нее на талии.

— Хорошо, что хоть это ясно.

Я протянула ей папку с бумагами Фитча и изложила пятнадцатисекундный синопсис. Глаза Джейни открывались все шире и шире.

— Ого! — воскликнула она. — Ничего себе! И что теперь?

— Мы выясним, есть ли алиби у Теда Финча.

Я перевернулась на спину, думая: «А потом я попытаюсь понять, как же это я оказалась замужем за человеком, который работает на такого типа».

 

Глава 31

Когда на следующее утро я встала, Бена нигде не было.

Его пальто исчезло с вешалки, кейс пропал с пола в кладовке, место в гараже было пусто. Однако на холодильнике под магнитом с надписью: «Мамочка номер один» нашлась записка: «Кейт, ничего не предпринимай. Никому не звони. Я постараюсь дать ответы на твои вопросы в течение следующей недели». Без подписи. Без слова «люблю».

«Нет, спасибо», — подумала я, скомкав записку и сунув в карман халата, вспоминая сюсюкающий голос маленькой девочки, которым он говорил вчера вечером. Все, что мне нужно, я раздобуду сама.

Затем я позвонила в «Красную тачку», предупредила, что дети не придут, и сообщила Джейни, что мы отправляемся в местную командировку.

Просто удивительно, что происходит с боковым зрением людей, когда в переполненном вагоне появляются две женщины с тремя детьми. Вдруг получается так, что все эти деловые люди с их кейсами и ноутбуками теряют возможность видеть что-либо за пределами страниц «Уолл-стрит джорнал» и не в состоянии уступить место детям.

Прошлым летом я ехала с детьми в Бостон на встречу с мамой. Мы собирались отправиться в Танглвуд. Софи уже ходила, мальчики были в двойной коляске, и мы не могли найти два свободных места рядом. Меня бросало из стороны в сторону, пока я пробиралась через три вагона и наконец пристроилась с тремя детьми и их портативным плеером на полу у багажного закутка. И когда я уже вытащила мальчиков из коляски и на экране возник «Мир Элмо», женщина, чей плащ и кейс лежали на свободном месте рядом с ней, подарила нам бодрую улыбку.

— Какие сладкие! — захлебнулась она от восторга.

Я улыбнулась в ответ, придушив слова, которые так и рвались в ответ: «А знаете, что сделало бы их еще слаще? Место, чтобы присесть!»

Но век живи, век учись. В то утро мы с Джейни сели в поезд и узрели привычную картину — множество деловых людей, каждый занимал два места.

— Да, — усмехнулась Джейни, обозревая ряды занятых мест, держа в руках бумажный стаканчик с кофе и балансируя при этом на восьмисантиметровых каблуках.

Волосы у нее были подняты в шиньон, и за собой она тащила маленький чемоданчик на колесах.

— Простите! — обратилась она к сидевшему слева от прохода бизнесмену, уставившемуся в свой карманный компьютер, и женщине, болтавшей по телефону справа от прохода. — Мы едем с тремя маленькими детьми, и у меня очень высокие каблуки. Не могли бы вы подвинуться, чтобы и мы могли сесть?

Они посмотрели на нее, потом друг на друга. Мужчина вернулся к своему компьютеру, а женщина продолжила разговор.

— Эй! — воскликнула Джейни. — Вы не говорите по-английски? Женщины! Дети! Очень высокие каблуки!

— Не волнуйся, — прошептала я ей через плечо. — Слушай меня и подыгрывай.

Я был одета так, чтобы выглядеть внушительно или, по крайней мере, насколько для меня это возможно. Джейни выпрямила мне волосы, на мне были мои лучшие шерстяные черные брюки и черный свитер размера XL.

— Ну вот, Софи! — бодро сказала я, плюхая свою дочь на место, задрапированное плащом краснолицего пассажира в темно-синем костюме. — Посиди здесь. — Я широко улыбнулась. — А мамочка пойдет поищет место для Сэма и Джека!

Мистер Синий Костюм настолько испугался, что даже перестал разговаривать по телефону.

— Мадам, — произнес он со страхом в глазах. — Вы же не оставите ее здесь одну?

— О нет, не совсем одну! — ответила я, доставая из мешка с памперсами пакет сока. — Держи, Софи, это тебе. И постарайся не пролить сок на пассажиров, как в прошлый раз.

Издав странный звук, Синий Костюм собрал свои газеты, кейс, плащ, телефон и сел рядом с кем-то из попутчиков. Джейни сообразила, в чем дело.

— Хорошо, хорошо, Сэм, — проворковала она, паркуя коляску рядом с парнем в серой фланели.

Она протянула Сэму маркеры, книжку-раскраску и радостно подмигнула ему.

— Я знаю, что тебе очень нравятся твои новенькие трусики, совсем как у большого мальчика, так что не забудь позвать меня, когда тебе захочется. Я буду сидеть где-нибудь там… сзади…

— Иисусе, — пробормотал парень в серой фланели и сбежал в вагон-ресторан.

Джейни улыбнулась мне, и уже через минуту у нас были два ряда свободных мест.

— Не могу поверить, — произнесла она, качая головой. — Что случилось с этими людьми? — Она поднялась. — Люди! Женщины и дети! Женщины и дети занимаю места первыми!

— Джейни!

— Вы что, «Титаник» не смотрели?

Она села, глубоко вздохнула, отпила свой двойной эспрессо и снова вскочила.

— Как вам не стыдно! — крикнула Джейни.

Пассажиры заерзали и еще глубже погрузили свои носы в утренние газеты. Я потянула Джейни за полу и усадила рядом.

— Да ладно! Спасибо, конечно, но сейчас нам нужно сосредоточиться.

Я дала Софи свою пудру, румяна, айпод и вытащила из сумки файл Фитча.

— Итак, — проговорила Джейни, отхлебывая кофе. — Мы можем опустить весь тот список имен потому, что мы думаем — это сделал Тед Фитч.

— Очевидный вариант. У него был мотив. По крайней мере известно, что Китти и Тед были знакомы, а это означает, что она могла открыть дверь и впустить его. У Фитча была возможность, — продолжила я. — Я проверила его расписание. В день смерти Китти у него был только ужин. Сто долларов за место, сбор средств для Киванис в Уэстчестере.

— Прыг-скок, и он в двух шагах от Апчерча, — сказала Джейни.

— В его биографии уже было насилие. Та самая Сандра Уиллис, которую он…

Я посмотрела на своих детей. Мальчики склонили кудрявые головы над раскраской. Софи сидела в наушниках и мазала щеки пудрой с блестками.

— Покушался.

— Да, — кивнула Джейни и сжала губы. — Голосовать за него не стану.

Поезд грохотал по рельсам.

— Мотив, — проговорила она. — Например, его огорчило нечто, что опубликовала Лора Линн Бэйд, а написала Китти. Неважно, насколько сильно он был расстроен… — Джейни полюбовалась на свое отражение в поцарапанном пластиковом окне. — Я хочу сказать, он бы покусился на нее или просто написал статью?

— Наверное, кто-то из его сотрудников написал бы такую статью. Может, это было не связано с ее сочинениями.

— Убийство в состоянии аффекта? — Глаза у Джейни загорелись. — Вот это классно!

Она достала из сумки блокнот — официальный блокнот репортера, заметила я с болью — и начала писать.

— У них был роман!

Я понизила голос, надеясь, что Джейни последует моему примеру.

— Давай не будем забегать вперед.

— Мы знаем, что ей нравились мужчины постарше. Значит, у них был роман! И он обещал ей, что уйдет от жены, а потом передумал. Китти расстроилась, плакала в ресторане, а Тед заявил: «Давай подождем до конца выборов». Китти ответила: «Нет, не хочу ждать, не могу больше лгать, у меня твой ребенок, Тед…»

— Джейни, тут дети, — прошептала я.

— Маленький Фитч! Фитчелюшечка!

— Спорим, аутопсия показала бы это?

Бесполезно. Джейни понесло.

— «Я не позволю себя игнорировать, Тед, — сказала она ему. — У нашего ребенка должно быть имя». И когда он понял, что Китти не шутит, что отдаст историю в таблоиды…

— Или в «Контент», — добавила я, подхватывая ее фантастическую историю. — Ей не нужно было идти в таблоиды. Она могла написать свой собственный материал для «Контента».

— Или, — произнесла Джейни после паузы, — Китти хотела рассказать все тебе. Вот почему она тогда тебе позвонила! Хотела встретиться с тобой. Знала, что ты пишешь и дружишь со мной.

— Откуда она могла это знать?

Джейни наморщила носик.

— А разве ты обо мне не говоришь постоянно?

— Я говорю, — пропищала Софи.

Я уставилась на дочь, внезапно осознав, что она, вероятно, слышала каждое слово. Я посмотрела на Джейни и прижала палец к губам. Она кивнула и продолжила строчить в блокноте.

— Он убил ее, — прошептала Джейни, когда Софи снова занялась своим макияжем. — И их нерожденный сын…

— Или дочь.

— И он решил, что тайна умерла вместе с ней…

— И тут появляется Кейт Кляйн, первоклассный детектив, раскрывает дело и посылает Фитча на электрический стул!

Мы с Джейни хлопнули в ладоши, но потом она наморщила носик.

— Разумеется, если он отправится в тюрьму, Бен потеряет своего самого крупного клиента. Но зато я получу потрясающий материал.

Публичное зализывание ран после выборов, известное как «Митинг в поддержку Америки», состоялось на площади напротив мэрии. Оно было проспонсировано двумя крупнейшими профсоюзами Нью-Йорка и демократическим комитетом штата Нью-Йорк.

Такси-минивэн доставило нас пятерых в гущу истинных сплоченных сторонников, многие из них держали красные, белые и голубые плакаты с лозунгом «Голосуем за перемены» и были, видимо, готовы с энтузиазмом провести следующие одиннадцать месяцев, делая все, чтобы демократов снова не схватили за задницу.

День был холодным, но ясным. Небо было бледно-голубого цвета, улицы заполнены рабочим людом, вышедшим перекусить, и просто свободным народом, отправившимся за покупками на предрождественские распродажи. Воздух пах жареным арахисом в меду и хот-догами. Джейни вдохнула с наслаждением, и дети последовали ее примеру.

Я взглянула на платформу и сразу заметила там Теда Фитча. Он смотрелся очень даже неплохо в цветовой гамме значков и патриотических знамен: нос — красный, шевелюра — белая, а пальто — хорошего, солидного синего цвета, наверняка отобранное и одобренное моим мужем с помощью фокус-группы избирательниц в возрасте от тридцати четырех до пятидесяти четырех лет.

Тед был третьим в списке выступающих, после вице-мэра Микаэля Суареса и финансового инспектора штата.

Вице-мэр, по моему мнению, был слишком красив для того, чтобы тратить себя на проблемы других людей. Ему следовало пойти в актеры. Финансистке было шестьдесят с хвостиком, профессиональный политик, сорок лет жизни провела в Олбани и в результате выглядела и говорила как полуживая.

Мы с Джейни поставили детей на бетонную плиту, а дружелюбный руководитель одного из избирательных участков вручил им по воздушному шарику. Джейни привязала шарики к детским запястьям, я вытащила свой блокнот и ручку, а Тед Фитч начал стандартную агитационную речь.

— Меня зовут Тед Фитч, и я буду следующим сенатором от великого штата Нью-Йорк! — прогремел он под непродолжительные аплодисменты.

Пока Тед легко расправлялся с основными тезисами своей речи: разнообразие нашей нации, гнетущий характер нынешнего режима, заря занимается над Америкой, ему нужна поддержка истинных сторонников — истинных американцев, по всей стране — чтобы воплотить мечту в реальность, — я изучала его длинное, костлявое лицо, орлиный нос и тонкие губы.

В заключение он произнес: «Спасибо вам всем за поддержку, и, Боже, храни Америку!» Снова прозвучали аплодисменты, на сей раз более оживленные, он собрал дань рукопожатий и поцелуев в щеку от других официальных лиц, по-отцовски потрепал десятилетнего юнца, которого привели, чтобы спел национальный гимн, и спустился с трибуны.

— Оставайся здесь, — скомандовала я Джейни.

Я сунула блокнот в карман своей черной шерстяной куртки и продралась через толпу к ряду лимузинов позади трибуны. Шоферы курили и разговаривали, прислонившись к дверям. Первые трое опрошенных лишь покачали головами. Но нужную информацию я нарыла у четвертого. Когда Фитч, пожимая руки, спустился со ступенек, и команда повела его к машине, я уже поджидала его там.

— Надо же, какой приятный сюрприз! — воскликнул он, обнимая меня за плечи и целуя в щеку бесстрастным холодным поцелуем.

Вблизи Тед выглядел не так хорошо, как на предвыборных плакатах, и не таким отдохнувшим, как на нашей вечеринке. Под глазами набрякли мешки, а в уголках губ скопился белый налет.

— Могу я похитить вас на минутку? — спросила я.

— Разумеется! — откликнулся он грубовато-добродушным, сердечным тоном человека, готовящегося провести следующий год, пожимая руки, целуя младенцев и делая вид, будто чрезвычайно заинтересован в каждом, кого встречает.

— Что я могу для вас сделать?

Я приблизилась к нему и тихо произнесла, чтобы его сотрудники со свежими лицами не слышали:

— Можем мы поговорить где-нибудь наедине?

Тед Фитч кивнул, на лице его отразилось удивление.

— В машине?

У меня не было времени пожалеть о том, что я согласилась, до того момента, когда я неловко уселась на длинное заднее сиденье, и дверца, тяжело лязгнув, закрылась за мной. Я хотела конфиденциальности, но затемненные стекла и черный кожаный салон создали впечатление, что я оказалась в запертом склепе.

— Воды? — спросил Тед.

Я покачала головой, тогда он открыл бутылку для себя и проглотил пригоршню таблеток.

— Эхинацея, цинк, витамин С, гингко билоба, — пояснил он. — Приходится быть сильным!

Я кивнула. Он запил водой и добавил еще таблеток.

— Итак, Кейт! Все в порядке? Вы по поводу Бена?

Я расправила брюки на коленях, внезапно пожелав, чтобы мы были на улице, на свежем холодном воздухе.

— Я хотела спросить вас о Китти Кавано.

Я внимательно наблюдала за ним, может, он моргнет, или вздрогнет, или почешет нос, или выкрикнет: «Да! Я убил ее!» На его лице не отразилось ничего.

— Писательница. Такая трагедия, — вздохнул Фитч. — Она была вашей соседкой?

— Да. А еще — вашим другом.

Он опустил веки движением, усредненным между затянувшимся морганием и коротким вздрагиванием.

— Бывает, что мы знакомы с одними и теми же людьми, — осторожно заметил он.

Я подвинулась на сиденье, чувствуя, как капля пота пробирается вниз и вот-вот намочит пояс. Кондиционер гнал мне в лицо затхлый теплый воздух, его шум создавал впечатление, что я кричу.

— Я знаю, как вы заняты…

— Да уж, этот ваш муженек, — сказал Тед Фитч с грубоватой финальной шуткой наготове. — Он заставляет меня прыгать!

— Китти убили, — быстро произнесла я, чувствуя, что вся вспотела, зная, что должна выговориться, прежде чем потеряю присутствие духа. — Полиция никого не арестовала. Я знаю, что вы с Китти были в ресторане перед тем, как ее убили. Я просто хочу знать…

Держись, Кейт. Спокойно!

— Я хочу знать, в каких вы находились отношениях.

Тед Фитч резко выдохнул, запахло мятой.

— Вы полагаете, я каким-то образом связан с ее гибелью? — Он свирепо уставился на меня.

Все следы хорошего-отношения-к-мамочкам стерлись с его лица, а вместо этого появилась почти карикатура на раздражение.

— По какому праву? Вы что, стали детективом?

Я покачала головой.

— Просто домохозяйка.

Тед Фитч издал недовольное рычание и потянулся к ручке дверцы со своей стороны.

— У меня нет времени для подобной чепухи.

Я вытерла руки о колени.

— Сандра Уиллис, — сказала я.

Фитч отпустил ручку и осел на сиденье. Кровь окрасила кончики его ушей в ярко-красный цвет, а щеки и нос — в воспаленный темно-бордовый.

— Черт возьми! Вы с Беном мои дела в постели обсуждаете?

— Информация не от Бена, — возразила я, что было правдой. — Я ведь работала репортером.

Что тоже было правдой.

Он вздохнул:

— Значит, все это уже в газетах. Этот случай с мисс…

— Сандрой Уиллис. Вряд ли прессе что-либо известно. Это не моя забота. Я просто хочу знать о Китти.

Фитч отвинтил крышечку бутылки с водой и завинтил ее.

— Не думаю, что нам следует обсуждать это, — сказал он.

— Ну да, Сандра Уиллис не хотела заниматься с вами сексом, однако вас это не остановило.

Как только слова вылетели изо рта, я поняла, что совершила ошибку. Его лицо снова искривилось.

— Сейчас же убирайтесь из моей машины!

Он перегнулся через меня, твердым и неподатливым предплечьем уперся в мою грудь и ухватился за ручку дверцы с моей стороны. Распахнул ее, но я захлопнула.

— Вы были вместе перед ее гибелью. О чем вы говорили? Почему Китти плакала? У вас был роман? Она…

Я уже собиралась спросить, не была ли Китти беременна. Вопреки моим лучшим намерениям, история Джейни засела у меня в памяти.

Тед Фитч, тяжело дыша и с багровой физиономией, снова сел на место.

— Вы желаете знать? — спросил он придушенным голосом. — Желаете знать, чего она хотела? — Он сунул руку в карман брюк.

Я ухватилась за дверцу.

— Может, мы продолжим как-нибудь в другой раз…

Фитч схватил меня за руку и дернул обратно на сиденье.

— Вы этого хотели? — прошипел он.

Его лицо исказилось, когда он швырнул мне бумажку.

— Вот. Получите. А теперь убирайтесь.

И только после того, как я наконец открыла дверцу и вышла из автомобиля, я поняла, что он швырнул мне на колени. Деньги. Трясущимися руками я развернула скомканную двадцатку. В этот момент дверца захлопнулась, и лимузин отъехал.

— Эй!

Джейни хлопотала над детьми и их воздушными шариками.

— Ну что, дружеские связи оправдали себя? — осведомилась она и, заметив выражение моего лица, спросила: — Что случилось? Ты в порядке?

Я потрясла головой, и Джейни заговорила тише, положив руку мне на плечо:

— Ну, что теперь?

— А теперь, — я глубоко вдохнула и обняла троих детей, — мы отправляемся обедать и за покупками.

Мы провели день, гуляя по нашим любимым местам в Нью-Йорке, притворяясь, будто все в полном порядке — я никогда не переезжала в Коннектикут, никого не убили, меня не вышвырнули из машины после того, как политик швырнул мне на колени двадцать баксов.

Мы съели мороженое ассорти с горячим сиропом в кафе, где Джейни и я решили жить вместе, и позволили детям потратить двадцатку, полученную от Теда Фитча. После похода в Музей естественной истории — поглазеть на кита — и остановки в Рокфеллер-центре — посмотреть на конькобежцев — дети устали и захотели спать.

Джейни оставила нас на железнодорожной станции.

— Я займусь списком, — пообещала она, передавая мне липкого Сэма и спящего Джека. — Позвони, когда доберетесь до Плезантвилла.

Четырехчасовой поезд до Апчерча был практически пуст. Я устроила мальчиков поспать в гнездышке из наших пальто и приткнула Софи, закутанную в мой шарф, на сиденье у окна с моей шапкой вместо подушки. Она все еще сжимала в липкой ручонке конфету на палочке. Я отобрала у нее конфету так нежно, как только могла, и поцеловала в сладкую, как конфета, щечку.

— Отвали, — пробормотала Софи, тяжело навалившись на меня.

Я вытащила блокнот, пытаясь привести в порядок впечатления от этого дня.

«Желаете знать, чего она хотела?» — спросил он и швырнул мне деньги. «Китти хотела денег» — записала я и добавила вопросительный знак. Я вспомнила мягкий южный носовой выговор Дори Стивенсон. «Пара жемчужных сережек. Она носила их каждый день…»

Я бешено строчила, все версии казались в равной степени и привлекательными, и несостоятельными. Может, Китти занималась сексом за деньги? Это было то, чего не могли ей дать мальчики из колледжа? И если Филипп работал с ленцой, как говорил мне Бен, наверное, ей нужны были деньги.

Я почувствовала, как пульс участился, когда я представила: Китти складывает плату за частную школу и ипотеку из шести цифр, прибавляет машины, одежду, отпуска на море и в горах, множество всех тех вещей, что необходимы для выживания в Апчерче…

И понимает при этом, что единственный способ получить это — писать под чужим именем, плюс случайные таинственные дневные свидания, заканчивающиеся парой сотен долларов на столике.

Интересно, знала ли Дори, или, может, подозревала, чем занимается ее старая соседка по комнате? Что подумает Тара Сингх, узнав, что писатель-невидимка для ее смертельного врага была колоссом на глиняных ногах и сдавала различные части своего тела во временное пользование.

В Апчерче гараж пустовал, и света в доме не было.

На ужин я приготовила детям куриные наггетсы, выкупала их, прочитала сказку о Красной Шапочке и уложила спать. Я сидела на диване со своим блокнотом и наггетсами, когда зазвонил телефон.

— Алло!

— Кейт?

Я не сразу узнала низкий голос Денни Хагенхольдта.

— Извините, что беспокою, но хотел бы спросить, когда вы в последний раз видели Лекси?

— На вечеринке. А ранее — на уроках фигурного катания.

Пока Хадли практиковал катание задом наперед, Брирли был привязан у Лекси на груди гватемальской шалью с ярким узором. На Лекси и на малыше были красные с золотом шерстяные шапочки, с ушками, опущенными на их светлые волосы.

Она отказалась глотнуть из моего стаканчика горячий шоколад из автомата, достала из кармана ярко-зеленое кислое яблоко и съела его.

— Да вот, — буркнул Денни, — вчера вечером она не вернулась домой.

Я вспомнила, как Стэн в полицейском участке сказал мне, что Лекси думала, будто за ней следят.

— С детьми все в порядке? А малыш?

— Да, да, дети находились с няней. Брирли сейчас у меня. А Хадли… Хадли, прекрати!

Раздался вопль, потом что-то с грохотом упало. Когда Дэнни снова взял трубку, он тяжело дышал.

— Извините, он постоянно лезет на балкон.

— Лекси оставила записку, сообщение?

— Нет. Я вернулся домой в восемь часов, дети уже спали. Няня сказала, что не знает, куда пошла Лекси и когда вернется. Ничего не тронуто, ничего не взято. Чемоданы, одежда и вообще все на месте. Нет ее сумочки и машины, но драгоценности здесь и… Хадли, я что тебе сказал?

Еще один удар, визг и громкие рыдания. На сей раз прошло больше времени, прежде чем Денни вернулся к телефону.

— Извините.

— Вам нужно звонить в полицию, — посоветовала я.

— Уже позвонил. Там заявили, что ничего не могут сделать, пока не пройдет сорок восемь часов с момента исчезновения… даже принимая во внимание все, что тут у нас происходит.

— Куда же она могла направиться?

— Матери Лекси не звонила. Сестре тоже. Мобильный у нее не отвечает, вот я и звоню всем ее друзьям. Хадли, прекрати сейчас же!

Снова звук падения, снова рыдания.

Я вспомнила Лекси на моей вечеринке: плечи напряжены, она смотрит, как Филипп трогает волосы Джейни, и ее икроножные мышцы подергиваются.

— Извините, если я вас кое о чем спрошу.

— Пожалуйста, любые вопросы. Если это поможет найти ее…

— У вас с Лекси были проблемы?

Возникла пауза.

— У нас все было в порядке, — наконец ответил он.

— Хорошо. Послушайте, я могу чем-нибудь помочь? Позвонить кому-нибудь?

— Нет. Вы у меня последняя в списке. — И он положил трубку, не попрощавшись.

Я вздохнула и набрала номер телефона Кавано. Филипп ответил на четвертом гудке.

— Это Кейт Кляйн. Я только что говорила с Денни Хагенхольдтом.

— Денни сообщил мне, — отозвался Филипп. — Это ужасно.

Его голос звучал взволнованно. Искренне обеспокоенный сосед, так не говорил бы человек, который разрубил Лекси на кусочки и спрятал останки в пластиковых мешочках в морозилке. Хотя, откуда мне знать, как должен звучать голос серийного убийцы?

— Как поживаете? — произнесла я.

— Как всегда, занят, — ответил Филипп. — Взял отгулы на работе, завтра встречаю девочек во Флориде.

— Они там с вашими родителями? — уточнила я.

— С моей матерью. Отец собирается пожить здесь, помочь держать оборону.

Пожелав ему счастливого пути, я передала наилучшие пожелания дочерям от меня и моих детей. Потом положила трубку и записала в блокноте: «Филипп во Флориде», думая, что не была бы шокирована, узнав, что он путешествует не один.

Наверху Софи, раскинув руки и ноги по простыне, сбросила одеяло и спала в пижамке в розовую и белую полоску, миниатюрной копии пижамы тети Джейни. Страшила лежал в изгибе руки, наряженный идентично.

Сэм спал на левом боку, Джек на правом, уместившись оба на нижней кровати двухъярусной палаты. В позе, в которой, наверное, они лежали еще во мне. На цыпочках переступая через машинки и кубики, я подошла к ним, наклонилась и поцеловала их в щечки.

Затем я прокралась вниз, взяла телефон и позвонила Кэрол Гвиннелл, наименее устрашающей из быстро тающего пула супермамочек Апчерча, чтобы спросить, слышала ли она новости о Лекси.

 

Глава 32

— Я слышал, — начал Бен сорок пять минут спустя, — ты сегодня встречалась с моим клиентом?

Я оторвалась от компьютера, где просматривала колонки Лоры Линн Бэйд, и подняла брови.

— Что?

— На митинге, Кейт, — нетерпеливо произнес он.

— Ах да. — Не глядя на мужа, я застучала по клавиатуре. — У нас состоялся разговор.

— Ну, так вот, у меня с ним тоже был разговор. — Бен шлепнул на стол тонкую папку манильской бумаги. — Большая часть нашего разговора была посвящена тому, чтобы убедить его не отказываться от моих услуг.

— Ты все еще хочешь на него работать? Хотя, думаю, это не должно меня удивлять.

— Откуда ты все знаешь? — проворчал Бен.

— Мне о многом известно. У него есть алиби?

Муж указал на папку.

— Во время убийства Китти Кавано он обедал.

— И тому есть свидетели?

Бен помолчал.

— Его любовница.

— Молодчага Тед! — воскликнула я.

Я закрыла компьютер и посмотрела на бумаги. Там была фотография дома, фотокопия водительских прав некоей Барбары Даунинг, блондинки с голубыми глазами, рост метр семьдесят, возраст 36 лет. Наверное, в интимные моменты он зовет ее Барби, подумала я.

В поисках других снимков я пролистала странички, но нашла лишь несколько крупнозернистых фото, снятых издалека, на которых видно было, как кандидат появляется из своего лимузина и заходит в дом.

— И что, никакой обнаженки?

Бен скривился.

— У него есть любовница, она подтвердит под присягой все, что он попросит подтвердить. Но это не означает, что он не мог этого сделать.

Бен раздул ноздри.

— Полагаешь, он ухитрился съездить в Апчерч, убить женщину, почиститься и вернуться в город на брифинг в три часа перед обедом в Уэстчестере?

— Бывают такие дни, — произнесла я умильным голосом, — когда утром я отвожу детей в «Красную тачку», три раза загружаю стиральную машину, забираю твои вещи из химчистки, меняю масло, заскакиваю в продуктовый магазин, снова забираю детей и кормлю их полдником в машине, чтобы успеть на кружок «Умелые руки» к половине второго. Тут все дело в планировании. Если бы ты сказал, что я должна еще успеть укокошить кого-нибудь, уверена, я бы нашла минуточку. — Я подарила ему широкую сладкую улыбку и вернулась к компьютеру.

— Ты все-таки думаешь, что это он убийца? — Голос Бена прозвучал требовательно.

— Я не убеждена, что он не совершал этого. И между ними было нечто сомнительное. Если, конечно, швыряться деньгами не его причуда.

По озадаченной физиономии Бена я сообразила: что бы Тед Фитч ни рассказал Бену о моей засаде на митинге, этот рассказ не включал швыряние двадцати долларов мне на колени.

— Кейт… — Бен устало покачал головой и сложил бумаги в папку.

— Ну и конечно, — продолжила я, — новость, что у него есть любовница, не проливает бальзама мне на душу.

Для женщины, которой случалось выковыривать детский пластилин из самых интимных мест, это было возвышенное и высокоморальное заявление. Но это было правдой.

Я ушла в гостиную, принялась разбирать подушечную крепость, выстроенную детьми накануне, и возвращать подушки на место.

— Напомни мне, почему ты работаешь на него?

— Потому что он лучший кандидат из того, что есть, — ответил Бен.

Я уставилась на него. Он пожал плечами и запустил пальцы в волосы.

— Потому что все замараны. Если не женщины, то алкоголь. Если не женщины и не алкоголь, значит, сын в тюрьме или лечится от наркотической зависимости. Ну, или грязный развод. И злобная экс-жена, пытающаяся продать свою историю в таблоиды.

Бен потер виски.

— Билл Клинтон многое изменил. После Никсона, чтобы попытаться быть избранным, следовало быть мальчиком из церковного хора! Пресса рассматривала всех под микроскопом. Все, что кандидат когда-либо сделал или даже просто подумал, попадало на первые страницы газет. А теперь, — Бен вздохнул, — не имеет значения, что человек совершил, до тех пор, пока у него толстая шкура и милая улыбка.

Я взбила последнюю подушку и присела, чтобы подобрать кубики с пола.

— Как думаешь, Тед Фитч убил Китти Кавано?

Он покачал головой.

— Мы не друзья, но я провожу с ним много времени. Я видел, каким мерзким он бывает. Наблюдал, как он теряет самообладание и может оскорбить.

Бен опустил голову. Он выглядел измученным. Я заметила, как голубые вены пульсируют у него на запястьях.

— Он не был в восторге от меня. Да и от тебя тоже. Он горлопан, даже хам. Но не могу представить, чтобы он зарезал кого-нибудь.

Я покидала кубики в шкафчик для игрушек.

— Ну, если он этого не совершал, то кто?

Бен снова устало провел пальцами по волосам.

— Почему ты не можешь бросить это дело?

— Не могу, — сказала я, вставая с дивана и разглаживая подушку, на которой сидела. — И не хочу.

— Но почему?

— Потому что в этом городе исчезают и погибают женщины — такие, как я.

Я собрала с кофейного столика засохшие кисти и бумагу для поделок.

— Пропала Лекси Хагенхольдт. Ее муж только что звонил.

Бен удивленно посмотрел на меня.

— И что теперь, ты и это собираешься расследовать?

Я почувствовала, как меня охватывает гнев. Но постаралась, чтобы голос звучал спокойно:

— А что такого? У тебя возникнут проблемы?

Бен покачал головой.

— Послушай… — Подыскивая слова, я перебирала вещи. — У меня это неплохо получается. А у меня никогда ничего хорошо не получалось.

Он потер глаза.

— О чем ты? Ты прекрасная мать.

«Лишь постольку, поскольку у наших детей еще целы руки и ноги», — подумала я.

— Но не по стандартам Апчерча. Тут я еле-еле дотягиваю. В этом-то все и дело. Я была хорошей, пусть не великой певицей, но не выдержала сравнения со своей матерью. Я неплохо сочиняла, но далеко не так хорошо, как Джейни. — Я поставила кисти в стеклянную бутылочку. — А вот тут у меня получается. Или я думаю, что может получиться.

Бен уставился на меня.

— Ты хочешь продолжать этим заниматься? Считаешь, ты могла бы заниматься этим профессионально?

— Ну, я не знаю! Наверное! Я хочу сказать — рано или поздно дети будут проводить целые дни в школе. Мне нужно найти себе занятие. Я не намерена ограничиться занятиями йогой и помощью на общественных началах в каком-нибудь музее!

— Почему бы и нет? По-моему, очень даже неплохо.

Он окинул меня оценивающим взглядом — особенно тыльную сторону.

— Может, тебе походить на тренажеры?

— Я не собираюсь даже удостоить тебя ответом.

Я встала перед Беном и протянула руку за фотографиями развлечений Теда Фитча. Он вздохнул и передал мне папку, бормоча:

— Сдаюсь.

И тяжелой походкой побрел мимо меня. Я услышала, как он прошел мимо нашей спальни, как открылась, а потом закрылась дверь в гостевую комнату.

Я уже почти заснула, когда зажужжал мой мобильный. Я ответила, не взглянув на экран:

— Алло!

— Кейт? — произнес Эван. — Все в порядке?

Дыхание застряло у меня в горле.

— Все прекрасно, — ответила я.

— У меня для тебя кое-что есть.

Я села в кровати.

— Я тебя слушаю.

— Дельфина Долан.

— Что?

— Думаю, будет лучше, если я расскажу тебе лично. Мы можем встретиться и выпить чего-нибудь?

Я попросила дать мне пару дней.

— Не звони мне, — прошептала я. — Я позвоню сама.

 

Глава 33

— Они потеряли твой анализ? — спросил Бен за завтраком три дня спустя. — Как это могло случиться?

— Не знаю. Бывает. Но доктор Моррисон сказал, что, если я приеду туда к девяти часам, он примет меня без очереди.

Мой муж покачал головой.

— Тебе нужно найти врача в Коннектикуте.

— Но мне нравится Моррисон!

Я попыталась изобразить простодушное воспоминание о прелестях беременности и задушить чувство вины, поднимающееся изнутри, поскольку правда заключалась в том, что очередной визит к врачу не был включен в мою повестку дня.

— Я могла бы найти врача здесь, но это будет уже не то. Ведь доктор Моррисон помог появиться на свет нашим детям.

Бен в изумлении уставился на меня.

— Ты как себя чувствуешь?

— Я буду чувствовать себя прекрасно после того, как разберусь с анализом.

Я оставила детей в садике.

Кэрол Гвиннелл сказала, что с удовольствием заберет мальчиков к себе после садика, а Грейси обещала в виде особого удовольствия прихватить Софи с собой на маникюр, а потом завезти к Кэрол.

Мы с Беном поехали в Нью-Йорк вместе, сидя рядом на потрепанных пластиковых сиденьях в оранжево-золотую полоску.

Бен всегда сворачивал свои газеты точно на три части. Прочитав первую страницу, он передал ее мне. Заголовок «Газеты» гласил: «Пропала мама в Апчерче», рядом была фотография Лекси с новорожденным Брирли на руках.

Из истории на первой странице я не узнала ничего нового по сравнению с тем, что услышала от Денни. Лекси все еще не объявилась, полиция выжидала, сообщался номер телефона для бесплатного звонка для тех, кто мог сообщить какую-нибудь информацию, анонимность гарантировалась.

Я смотрела в окно и думала о Китти и Лекси, Джоэле Эше и Теде Фитче, Филиппе Кавано и родителях Китти, которые потеряли дочь еще до того, как она умерла.

— Кофе? — спросил Бен.

— Да, пожалуйста, — ответила я и посмотрела, как он протянул мне свою чашку, потом плавно развернул свое длинное тело с сиденья и уверенно двинулся по проходу, в синем костюме и галстуке в красно-голубую полоску. Чтобы выбросить газету.

Бен добавил искусственный подсластитель. Тот, который мне нравился. И обернул картонную чашку бумажными салфетками. Но когда он снова сел на свое место и его бедро коснулось моего, он немедленно отодвинулся и извинился.

Я хотела взять его за руку и сказать: «Давай забудем это. Ты не пойдешь на работу. Я забью на свой фальшивый анализ, мы отправимся в музей, а потом в бар и пообедаем там. Снимем номер в „Плазе“ и будем заниматься любовью, пока не нужно будет спешить на поезд в шесть одиннадцать».

Слова застряли у меня в горле. Вскоре поезд приблизился к станции.

Я смотрела на профиль Бена, на копну темных волос и густые брови, на губы и подбородок.

Если он действительно думал, что я жду, когда дети пойдут в школу, чтобы с наслаждением проводить утренние часы в тренажерном зале, обедать парой листиков салата, целовать приятельниц в воздух вместо щек, а потом направляться в «Сакс» или «Нордстремс» покупать вечерние платья для официальных приемов, где я снова буду целовать воздух, тыкать вилкой в салат и страдать на высоких каблуках, то он меня плохо знал.

Что делало секс между двумя прогульщиками в отеле невозможным.

— Желаю удачи во всем, — сказал Бен, очертив на мне область ниже талии.

— Подожди! — попросила я.

Но он уже исчез в толпе пассажиров, заполнивших вокзал. Обувь у них скрипела, оставляя влажные серые отпечатки на мокром мраморном полу. Я вздохнула и спустилась в метро — добраться до первой остановки моего маршрута: завтрак с Джейни.

Джейни заказала бутерброды и багели. Когда я появилась в офисе, где когда-то работала, то увидела все это на ее столе. Вместе с завернутыми в пленку ломтиками хлеба с черничным йогуртом и бутылкой воды.

— Угощайся, — сказала она.

На ней были большие очки с прозрачными пластиковыми стеклами в роговой оправе. На каждой дужке отчетливо было написано: «Прада». У Джейни было великолепное зрение, но иногда, когда ей это было нужно, она надевала очки.

Я пощипывала бутерброд с яйцом и сыром и смотрела по сторонам. Новостная комната «Нью-Йорк найт» не сильно изменилась за пять лет моего отсутствия. Ковер серого мышиного цвета заменили другим, изысканного травянисто-зеленого оттенка. Потрепанные металлические картотеки переместили от одной стены к другой. Но, кроме этого, все осталось по-прежнему.

Я видела, как Сандра, редактор отдела художественной литературы, прихлебывая из бутылки с рекламой телевизионного шоу, волком смотрела на роман какого-то молокососа. Как наша бывшая начальница Полли, не постаревшая ни на день, покупала в автомате претцели и апельсиновую содовую.

— Эй! — Джейни пощелкала пальцами перед моими глазами. — Ты тут?

— Да. Извини.

Джейни вынула папку из верхнего ящика стола.

— Что там у тебя? — поинтересовалась я, когда Марк, наш главный редактор, проорал в свою гарнитуру что-то вроде «твою мать» и пинком отправил корзину с мусором в полет через весь офис.

— У меня было два очень занятых дня. — Джейни поправила очки и открыла папку. — Дэвид Линде. — Она вытащила фото мужчины лет шестидесяти с усталыми голубыми глазами и седыми волосами, собранными в «хвостик». — Делает струнные инструменты, живет в Юджине, Орегон. Сказал, что понятия не имеет, кто такая была Китти Верри. Не узнал ее фотографию.

— Ты посылала ему по e-mail?

— Я показала ему.

— В Орегоне?

— Си одолжил мне свой самолет. Ты была там когда-нибудь? Там классно!

Это было одно из тех качеств, которые я любила в Джейни — она могла говорить обо всем Тихоокеанском побережье, как о вечерней сумочке, которую собирается купить.

— Он никогда о ней не слышал.

Я почувствовала, как сердце падает, и моя версия о сексе-со-старшими-мужчинами-за-деньги начинает разваливаться.

— Это он так сказал. И я проверила всю его биографию, — заметила Джейни, перелистывая новую пачку бумаг. — Они даже никогда не были в одном и том же месте одновременно, насколько мне известно. Он живет в Орегоне уже лет двадцать, и в последний раз он был в Нью-Йорке до ее рождения.

— Вероятно, Китти выезжала на дом? — предположила я.

— Дальше будет лучше, — продолжила Джейни, возвращая фотографию Дэвида Линде в папку. — Вот, — сказала она, вытаскивая другой снимок. — Это Гарольд Саккио. Офтальмолог из Мэна.

У Гарольда Саккио кудрявые рыжеватые волосы торчали из-за ушей, он носил тяжелые очки, и у него был бесформенный розовый нос. Если бы он был чуть темнее, то походил бы на мистера Картофельная Голова, любимую игрушку моих детей.

— Положил трубку, когда я упомянула имя Китти.

Мои пальцы сжались на фотографии.

— Интересно.

— Не ответил на последующие восемнадцать звонков.

— Ух ты…

— Потом, когда я поздоровалась с ним на парковке его офиса, он натянул свой врачебный халат на голову и пригрозил арестовать меня за приставание.

— Ты и Мэн посетила?

— В Мэне тоже круто, — усмехнулась Джейни, поправляя очки. — В общем, он постарался от меня отделаться. В этот момент я указала ему на машину местного телевидения, припаркованную на противоположной стороне улицы, и заявила, что он может либо согласиться поговорить со мной частным образом, без протокола, либо я даю сигнал, и журналисты заснимут, как он сбегает к своему «Мерседесу».

— Машина телевидения? — удивилась я.

— Знакомый знакомого, — скромно промолвила Джейни. — Он должен был мне услугу за услугу.

— У тебя знакомые в Мэне?

— Я много с кем знакома.

— Итак, вернемся к офтальмологу. Мы едем в кафешку в Портленде, и он начинает мямлить.

Джейни скорчила гримаску.

— Этот тип говорил, как аукционист, у него акцент, он потел и снимал с себя одежду.

— Как?

— Сначала куртку, потом пиджак, галстук… — Джейни скривилась. — Я с ужасом ждала, что на этом он не остановится. Я спросила: «Что вы знаете о Китти Кавано?» — а он начал лопотать, что все это случилось давным-давно, было ошибкой молодости, он не хочет это обсуждать, это было тяжелое время в его жизни, и он сожалеет, и он счастливо женат в настоящее время…

Мои ладони и спина покрылись испариной.

— Он знал Китти!

— В Нью-Йорке.

— Когда?

Джейни вздохнула.

— Я не смогла прижать его. Не сумела даже заставить его произнести имя Китти. Он продолжал твердить, что все, что случилось, было только один раз, в Нью-Йорке, и осталось в прошлом. Я не знаю, какое прошлое он имел в виду — может, когда Китти попросила Эвана заняться им две недели назад. И когда я начала задавать уже конкретные вопросы — когда он встретился с ней, кто кого охмурил, сколько это стоило… Он набрал номер своего адвоката и заявил, что, если я хочу спросить еще что-нибудь, мне понадобится повестка. И мне пришлось заплатить за нас обоих!

— Скотина! — воскликнула я. — После того, что ты проделала весь этот путь для встречи с ним…

Джейни кивнула и сунула фотографию Гарольда в конверт.

— Бо Бэйд мертв. Это снимает с него подозрения.

— С него — да. Но не с Лоры Линн Бэйд, — возразила я. — А если она узнала, что ее отец познал ее подпольную писательницу в библейском смысле слова?

— Познал ее и платил ей. Думаю, нам следует рассказать об этом Стэнли Берджерону.

— А что Эммет Джеймс?

Джейни снова скорчила гримасу.

— Прошло не так хорошо, — ответила она и достала четвертую фотографию.

Если двое мужчин были среднего возраста, то Эммета Джеймса уже поджидал автобус с конечным маршрутом «Смерть».

Он был миниатюрным, в черных брюках с отутюженной складкой и свободной белой рубахе на пуговицах. Легкие пряди белых редких волос, голова, розовая и невинная, как яичко. Крошечные ручки, покрытые голубыми венами, сложены на коленях.

— Эммет Джеймс, — возвестила Джейни. — Профессор английской литературы. Специалист в области современной британской и американской поэзии. Девяносто два года, живет в Нью-Хейвене, в инвалидном кресле. В общем, вряд ли он убийца. И не представляю, чтобы он платил за секс. По крайней мере не в этом веке.

Я изучила фотографию.

— Ты спрашивала его о Китти?

— Да. Или лучше сказать, пыталась спросить. Но он действительно очень, очень старый. — Джейни отхлебнула из своей чашки. — Он начал читать стихотворение. Мы были в его кабинете, знаешь, такой с книжными полками от пола до потолка, практически без света. Все это смахивало на Голума и кольцо из «Властелина колец».

— Чье стихотворение?

— Шэрон Олдз, — ответила Джейни, протягивая мне последнюю страницу из пачки.

Распечатка в один интервал стихотворения «Почему моя мать сделала меня». Я прочитала:

— Девятьсот тридцать седьмой?

— Я тебе и говорю, что он не замешан, — произнесла Джейни. — Мне было не по себе, что побеспокоила его.

Я кивнула, прочитала оставшуюся часть стихотворения в поисках возможных зацепок или каких-либо намеков на проституцию. Ничего такого там не было.

— И что это все означает?

— Наверное, ничего, — ответила Джейни. — Знаешь, он был, как музыкальный автомат — нажимаешь кнопочку, и выскакивает стих.

— А тебе он что посвятил?

— Она идет во всей красе, светла, как ночь ее страны, — скромно наклонила голову и процитировала Джейни.

Я убрала фотографии и стихи в папку.

— Никогда не смогу достойно отблагодарить тебя за то, что ты сделала для меня! — воскликнула я.

— Ну, и для себя тоже. Это же теперь мой материал.

— Если он вообще будет, — пробурчала я. — А вдруг убийство совершил почтальон?

Я поднялась и убрала папку в свою сумку с логотипом радиостанции. Сумку я взяла с собой, желая доказать, что не собираюсь производить впечатление на Эвана Маккейна.

Джейни тоже встала и положила руку мне на плечо.

— Эй!

Я подняла голову.

— Что?

Она заглянула мне в лицо и торжественно провозгласила:

— У тебя не бывает ощущения, что ты не такая свежая, что ты устала?

— Чего?

Она вздохнула, толкнула меня обратно в кресло и села.

— Ты меня беспокоишь. Как ты знаешь, во мне мало материнского. Поэтому я стараюсь смотреть телевизор.

— Ты смотришь рекламу, — заметила я.

Ее глаза сверкнули.

— И фильм из «Зала славы Холлмарк», который тоже нужно засчитать. Эти два часа жизни мне уже никто не вернет.

Она схватила меня за руку и произнесла:

— Серьезно, Кейт, ты меня беспокоишь.

— У меня все в порядке.

— Как дела с Беном?

— Нормально.

— А дети? Нет, подожди, сама догадаюсь. — Она нахмурилась. — С ними тоже все в порядке.

Я посмотрела на свою лучшую подругу, накрутила прядь волос на палец и призналась:

— Бен заявил, что мне нужно хобби. Мол, я домохозяйка, а не детектив.

— Вот как?

— Ты тоже считаешь, что мне нужно хобби?

Джейни сняла очки и аккуратно уложила их в цилиндрический кожаный футляр с логотипом «Прада».

— Я хочу, чтобы ты была осторожнее. Если что-нибудь случится с тобой или с детьми…

— Джейни!

— Они ведь пока не нашли Лекси Хагенхольдт?

— С нами ничего не случится!

Но я не была в этом уверена. В моей голове застряла стихотворная строчка: «Высокая женщина, запятнанная, угрюмая, сильная…» Была ли это Китти? Была ли это я?

— Я люблю тебя, — улыбнулась Джейни, перегибаясь через стол, чтобы обнять меня.

— Я тоже, — сказала я.

Я обняла ее, поблагодарила за все, что она сделала, и украдкой посмотрела на свою сумку: фотографии и таинственное стихотворение были надежно спрятаны в ней. И я знала, что теперь уже не смогу остановиться.

Даже если бы и захотела.

 

Глава 34

Я добралась до бара «Тайм» за пятнадцать минут до полудня, когда мы договорились встретиться с Эваном. И увидела, что мы практически одни.

Там была дюжина низких круглых столов — круги из полированного камня, окруженные мягкими пуфами, в которых просто утопаешь. Все места были свободны. Свет ненавязчивый; после ветра снаружи воздух казался теплым. Два телевизора, висевшие над баром, настроены на турнир по покеру.

Я сдала пальто, сложила шапку и перчатки в сумку, рядом с папкой Джейни, зашла в туалет и внимательно осмотрела себя в зеркале.

Освещение было беспощадным. Кожа землистая, прическа — просто катастрофа. Единственная вещь в сумке, которая хоть как-то могла исправить ситуацию, — тюбик губной помады. Вероятно, он завалялся с тех времен, когда я все еще надеялась, что мы с Эваном когда-нибудь будем вместе.

Я вздохнула, намочила бумажное полотенце и поскребла над губой и под глазами. Потом открыла помаду, аккуратно оттенила губы и, взяв немного помады на кончик пальца, тщательно провела по скулам. Посмотрела на помаду жемчужно-розового цвета и подумала — а не использовать ли ее как тени для глаз?

Я рискнула бросить еще один взгляд в зеркало и пожалела, что не накрасилась поярче, когда уходила из дома. Не сделала эпиляцию на ногах. Не послушала Джейни, когда она уговаривала меня пройти японскую процедуру для выпрямления волос. Не надела что-нибудь иное, вместо штанов цвета хаки с карманами и черного свитера, которые, когда я выходила из дома, казались очень даже ничего. Плохо, что у меня не было времени купить что-нибудь. Зря я разрешила Софи переписать «Элмо в стране Ворчунов» на курс «Йога для потери веса».

«Это просто смешно, — подумала я. — Я взрослая, замужняя женщина, мать троих детей. А не какая-нибудь глупенькая четырнадцатилетняя девчонка, собирающаяся на свидание со своей первой любовью в репетиционной во время ленча». Я бросила в рот мятную жвачку, промурлыкала пару воодушевляющих тактов из «I Am Woman» и распахнула дверь туалета.

Эван стоял у бара, его зеленые глаза сияли, и выглядел он таким же, каким я его вспоминала в последнее время — чаще всего во время моих встреч с головкой душа.

Он был прежним, как много лет назад, до того, как разбил мое сердце, до рождения детей, до того как мой муж стал единолично принимать решения, где нам жить и чем мне позволять заняться в свободное время. До того, как я превратилась в невидимку. Спокойной ночи, никто.

— Не вижу посетителей, — произнесла я, пробираясь к нему между пустыми столами.

— Кейт, — улыбнулся Эван, осмотрев меня, вобрав меня всю одним взглядом.

Его рука слегка дрожала, он поднял свой стакан и двинулся к столу в дальнем конце зала. Я чувствовала, что лицо у меня разрумянилось, а сердце глухо стучит. Эван сел рядом со мной и поставил стакан на салфетку.

— Нарыл что-нибудь? — поинтересовалась я.

Он усмехнулся:

— А ты?

Я покачала головой.

— Расскажи мне о Доланах, — попросила я.

— Ну, у Кевина не было романа с Китти. Все, что мне удалось выяснить, свидетельствует о том, что он предан своей жене. С тех самых пор, как они поженились.

Я ощутила разочарование: моя версия, что Кевин приударял за Китти, лопнула. Но при этом я чувствовала себя счастливой — по крайней мере у одной супружеской пары в Апчерче было прочное основание.

— Однако Дельфины Долан не существует, — заявил Эван.

— Что?

Он вытащил из кармана фотокопию свидетельства о браке между Кевином Доланом и Дебби Фарбер.

— Дебби Фарбер?

— Родилась в Хакенсаке, Нью-Джерси. Наверное, она сменила имя или просто стала называть себя Дельфина. — Он сложил бумагу. — Выкладывай, что удалось узнать тебе.

Я покрутилась на своем пуфе и рассказала об исчезновении Лекси Хагенхольдт и о Теде Фитче — что он сказал, сделал, что я выяснила о нем (не упомянув, что разузнала я это, пробравшись в офис собственного мужа под предлогом ремонта помещения).

— Ты считаешь, Китти была шлюхой? — спросил Эван, когда официант принес нам воду, а я заказала содовую, которая, как я знала, будет стоить восемь долларов.

— Думаю, что на определенном этапе своей жизни она, вероятно, спала с мужчинами в обмен на что-то, — произнесла я, вспоминая жемчужные сережки, о которых рассказывала Дори, и не понимая, почему такая женщина, как Китти, вообще продавала себя. И почему продавала себя так дешево.

— Итак, шлюха, — сказал Эван.

— Не так официально.

— Что? Она не вступила в профсоюз?

Я застонала и закрыла глаза.

— Ладно, успокойся, — улыбнулся он и положил теплую ладонь мне на спину.

Наверное, надо было оттолкнуть его, открыть папку Джейни, и мы бы перешли к дальнейшему анализу мужчин. Вскочить, схватить сумку, поблагодарить энергичным рукопожатием и пообещать связаться с ним позже. Сесть в четырехчасовой поезд до Апчерча и успеть домой вовремя, чтобы приготовить для своей семьи здоровый ужин с низким содержанием протеина и цельнозерновым хлебом, выкупать детей, начисто отмывая ванну после каждого ребенка, почитать им на ночь сказки, раздавая объятия и поцелуи, а потом оказаться в собственной постели в десять вечера, где и возобновить супружеские отношения с собственным мужем, в смятении, в потоках извинений и обещаний немедленно исправиться.

Но я позволила Эвану отклонить мою голову назад. Я закрыла глаза и открыла рот, и, когда он прижал свои губы к моим и поцеловал меня, сначала нежно, а затем настойчиво, я ответила на его поцелуй и прижалась к Эвану, чувствуя тепло его кожи, слушая биение его сердца.

И это было так же, как в самый первый раз, когда он меня поцеловал.

Слабо освещенный бар, убийство Китти Кавано и, вероятно, нелегальная двойная жизнь, весь город, весь мир отхлынули, как волна, оставив нас двоих в объятиях друг друга.

Эван подался назад, тяжело дыша.

— Мы можем снять номер, — произнес он.

Я высвободилась из его объятий. Мои губы вспухли, щеки пылали, тело дрожало от желания, и я знала, что, если мы задержимся здесь хотя бы на минуту и он будет целовать меня, я потеряю способность соображать.

— Нет. — Я неуверенно поднялась. — Я не могу.

— Можешь, — сказал Эван, удерживая меня. — Ты можешь делать все, что пожелаешь. Я бы так хотел…

Его голос затих, пока я вытирала губы салфеткой, смоченной в воде со льдом.

— Я бы так хотел, чтобы все у нас произошло иначе.

«Если бы желания были лошадьми, все нищие стали бы наездниками». Я плотно натянула красную шерстяную шапочку на волосы и надела красные шерстяные митенки. Левая зацепилась об обручальное кольцо.

— Я должна ехать домой.

Он кивнул.

— Ты мне позвонишь?

— Я…

Он встал, поправил мою шапочку и поцеловал в кончик носа.

— Я буду думать о тебе, — сказал он.

— До свидания, Эван, — произнесла я, зная, что я тоже буду думать о нем.