Глава 14

Весной, после нескольких месяцев переговоров, наконец было созвано Собрание. Самым первым его постановлением было назначить Луи Руссо из Чикаго восьмым членом президиума. Вторым стала ратификация мирного договора. На Собрании присутствовали главы двадцати четырех семейств, и все искренне надеялись — на этот раз мир будет долгим и прочным.

Майкл вылетел в Нью-Йорк ночным рейсом в сопровождении трех телохранителей. Хейген участвовал в выборах на пост губернатора Невады и не мог присутствовать. Поскольку все ключевые решения были уже приняты, Майклу был нужен не блестящий стратег, а скорее друг, способный помочь советом. Кто подходит на эту должность лучше Клеменца? Назначать постоянного consigliere Майкл не собирался, все-таки эта должность требует определенного набора качеств. Это должен быть верный интриган, умеющий вести переговоры, и в то же время достаточно простодушный, одержимый интересами семьи, а не своими собственными. Идеальным consigliere для Майкла был бы отец. Директору любой фирмы помогает батальон адвокатов, президенту — кабинет министров и армия. Семье Корлеоне тоже нужны надежные помощники.

В аэропорту Майкла встречал Клеменца. Вид у старика был весьма решительный, с зубочисток он снова перешел на сигары. Словом, тот же Пит, которого Майкл знал в детстве, только с палочкой.

Из аэропорта они отправились в кондитерскую в Манхэттене, а затем на квартиру на Девяносто третьей улице, где Корлеоне держали в заложниках представителя семейства Боккикьо — совсем молодого парня, только вчера прибывшего с Сицилии. Его стерегли Фрэнки, Джо и Риччи Два Ствола — самые надежные люди из regime Клеменца. Заложнику было лет пятнадцать, не больше. Увидев Майкла, телохранители встали, а молодой Боккикьо, которого звали Кармине Марино, назвал его доном Корлеоне и дрожащим голосом поблагодарил за шанс увидеть Америку.

Единственное окно в квартире было замазано чем-то похожим на деготь.

— Вы не привезли кофе? — разочарованно спросил Риччи, посмотрев на пирожные.

— Сам свари, лентяй несчастный! — фыркнул Клеменца. — Или сгоняй в супермаркет! Хорошая выпечка сейчас редкость, а вот кофе продается на каждом углу. Я что, должен был разбиться в лепешку, испачкать машину, зато привезти маленькому Риччи хоть полстакана остывшего кофе?

Клеменца подмигнул Фрэнки, выложил пирожные, а затем, словно заправский туроператор, рассказал о сегодняшней программе.

Переговоры начинались в два. Представители всех семей брали в заложники кого-то из Боккикьо. Как ни абсурдно звучит, но именно так эта семья зарабатывала деньги. Если с Майклом или Клеменца что-то случится, мальчишку убьют, а Боккикьо не успокоятся, пока не отомстят, причем не убийцам родственника, а тем, кто поднял руку на Клеменца и Корлеоне. Клан Боккикьо издревле славился непримиримостью, их не страшили ни смерть, ни тюрьма. «Страхование жизни» от Боккикьо считалось надежнее сотни телохранителей и пользовалось огромным спросом.

Уже в машине Майкл спросил Клеменца, сколько лет заложнику.

— Кармине? — Толстяк задумался. — Не знаю. С некоторых пор я разучился определять возраст — все кажутся мне мальчишками.

— Думаю, ему всего пятнадцать!

— На свете осталось не так много Боккикьо! — отозвался Клеменца. — С другой стороны, иногда даже ты кажешься мне мальчишкой. Только не думай, что я хочу тебя обидеть!

— Все в порядке! — Так и есть, пятнадцать лет! Когда Майклу было пятнадцать, он заявил отцу, что скорее умрет, чем станет таким, как он. О том, что за этим последовало, вспоминать не хотелось. За исключением этого инцидента в пятнадцать лет Майкл был самым обычным подростком. — Не знал, что несовершеннолетним разрешается пересекать границу без сопровождающих.

— Чего не знаю, того не знаю, — проговорил Клеменца. — Впрочем, почти уверен, что он прибыл не на самолете. Наверняка третьим классом на каком-нибудь корабле. Если, конечно, третий класс еще существует! В общем, подобрали что подешевле! Они ему даже не платят! Сколько раз они посылали в Штаты тех, кто победнее, готовых на все, чтобы увидеть Америку. Выкуп мы заплатили более чем приличный, да кто знает, как эти Боккикьо распределяют деньги?

Клеменца покачал головой. Они пересекли мост и свернули на север.

— Слушай, — после долгой паузы начал Майкл, — что там болтают о Фредо?

— О чем это ты? — переспросил Пит.

Майкл устало смотрел на дорогу.

— То же самое, что всегда, — слишком много пьет, а на остальное я не обращаю внимания.

Корлеоне тяжело вздохнул:

— Ты слышал, что он гомосексуалист?

— С чего ты взял? Откуда такие мысли?

— Парень, которого он избил в Сан-Франциско, — гомосексуалист.

— Что не помешало ему быть вором. Он мог быть вором и «голубым» одновременно. Если бы все, кто убивает гомов, становились «голубыми», то нормальных парней просто бы не осталось.

По версии Фредо, после похорон Молинари он отправился на прогулку и зашел в кафе. Какой-то парень увязался с ним в отель, а потом попытался ограбить. Фредо избил нахала, а тот впоследствии скончался от побоев. Довольно странная история! Почему, например, парень не избил Фредо прямо на улице? Зачем ломиться в отель, где полно ненужных свидетелей? К тому же родители незадачливого грабителя недавно умерли и оставили ему тридцать тысяч. Не бог весть что, однако достаточно, чтобы не опускаться до грабежа. Хейген, действуя как независимый адвокат, сделал так, что дело закрыли, а информация не просочилась в газеты.

— Ты точно ничего об этом не слышал? — настаивал Майкл.

— Я не говорил, что не слышал! Слышал, но из ненадежных источников. Поэтому и не стал… Боже, Майк, это же Фредо, твой брат! Возможно, он наделал глупостей и избил гомика, так разве это означает, что он сам стал гомиком? Мы же говорим о Фредо! Помнишь, такой невысокий, с вьющимися волосами? Тратит все свое состояние на драгоценности, женат на кинозвезде… Ты ведь о нем говоришь? А знаешь, что я слышал из надежных источников? От этого доктора, как его, Сегала? Уже после того, как встретил Дину, Фредо обрюхатил одну французскую танцовщицу. Разве гомики так себя ведут?

Майкл не ответил.

Он дал Фредо шанс проявить себя, и что получилось? Беспробудное пьянство и беременные танцовщицы! Что пытается доказать Фредо, женившись на актрисе, с которой переспал весь Голливуд? Хотя, возможно, брак и пойдет ему на пользу… К тому же женитьба на кинозвезде, пусть даже не первой молодости, придает Фредо определенный статус. Может, все не так и плохо.

— Хочешь, что-то скажу? — спросил Пит. — Не думаю, что тебе это понравится, да только покойный дон Вито больше волновался из-за тебя. Естественно, пока ты не женился.

Майкл потянулся вперед, чтобы поймать что-нибудь интересное по радио. Несколько километров они с Клеменца молчали.

— Чертовы Боккикьо! — ни с того ни с сего сказал Пит.

— Что? — не понял Майкл. Они молчали слишком долго, и Корлеоне уже забыл, о чем шла речь. — Что с ними не так?

— Ну и бизнес у них, не позавидуешь! Как нечто подобное могло прийти в голову, особенно таким тупицам, как Боккикьо?

— Если судьба предрешена, то думать бесполезно, — задумчиво проговорил Майкл. — Приходится следовать зову.

— О чем это ты?

— Если кто из моих знакомых и следовал зову судьбы, то это ты, Пит.

Наморщив лоб, Клеменца попытался обдумать услышанное. Неожиданно он хитро ухмыльнулся.

— Чу! — прокричал он. — Кажется, судьба снова зовет! — Он приложил руку к уху, словно прислушиваясь к доносящемуся издалека сигналу. — Пит! — пропищал толстяк. — Тебе нужно отлить!

Ник Джерачи помнил катастрофу во всех деталях до того момента, когда он, окончательно обессилев, начал тонуть. Наверное, он мог вспомнить, и чьи цепкие пальцы сломал, выбираясь из самолета, да не очень-то хотел.

Ник был без сознания несколько дней, а когда очнулся, то увидел, что находится в лимонного цвета комнатке, такой маленькой, что почти всю ее занимала двуспальная кровать. Нога в гипсе и привязана к закрепленному на потолке блоку. Свет падает в двустворчатые до самого пола окна, за которыми виден балкон. Похоже, он не в больнице, но тогда откуда этот блок? Ник попытался вспомнить, как мог оказаться в столь странном месте.

Большинство докторов — евреи, и пожилой врач со стетоскопом, которого увидел пришедший в сознание Джерачи, обладал настолько колоритной внешностью, что его национальность вопросов не вызывала. Даже в таком состоянии Ник понимал (а впоследствии смог проверить), что, где бы он ни был, своим спасением он обязан крестному, Еврею Винсенту Форленца. Вот так каламбур!

— Эй, он проснулся! — прокричал врач кому-то в соседней комнате. Оттуда послышался скрип стульев и телефонные гудки.

— Кто вы? — чуть слышно спросил Джерачи. — Куда я попал?

— Я никто, — отозвался доктор, — и где нахожусь, не знаю, равно как и вы.

— Как долго я здесь?

Доктор вздохнул и вкратце рассказал Джерачи о его травмах. Ник догадался (и снова правильно), что в этой комнате он находится меньше недели. Сильнее всего болели ребра, но он ломал их несколько раз и знал, что особо волноваться не стоит. То же самое касается носа. Доктор осторожно снял с блока ногу и осмотрел.

— Единственное, что может иметь последствия, — сотрясение мозга. Оно ведь у вас не впервые?

— Я занимался боксом.

— Ясно, — пробормотал эскулап, — и, посмею предположить, не очень успешно.

— Вы видели меня на ринге?

— Я вижу вас первый раз в жизни и хочу предупредить, что голову нужно беречь. Еще одна травма, и станете инвалидом. Или еще хуже — идиотом.

— Отличные новости, док! Значит, я все еще не инвалид и даже не идиот!

— Определенно обещать ничего не могу! — радостно сказал доктор. — Но поправляетесь вы так быстро, что диву даешься!

— Это наследственное! — сообщил Ник. — Катаясь на катере, мой папа чуть не разбился, а через месяц уже играл в боулинг.

— Не говоря уже о том случае, когда в пятницу он получил пулевое ранение, а в понедельник спокойно вел грузовик!

— Откуда вы знаете?

— Ничего я не знаю, — попробовал отбиться доктор, а потом примирительно пожал плечами: — Врачи — люди общительные!

Доктор велел Джерачи как можно меньше шевелиться и исчез.

Внезапно Ник почувствовал, что пахнет пончиками. Пончики из «Прести»! Нет, глупости, разве по запаху можно узнать, из какой кондитерской пончик? Даже если он в Кливленде, то уж точно не в Малой Италии. Но через минуту Ник услышал на лестнице чьи-то шаги. Открылась дверь, и в лимонную комнатку, прихрамывая, вошел Смеющийся Сал Нардуччи с большим пакетом пончиков из «Прести».

— Чувствуешь, как пахнет? — спросил он. — Возьми сразу два!

Джерачи послушался.

Парни из соседней комнаты принесли стул, Нардуччи сел и объяснил все случившееся. Джерачи находился на третьем этаже небольшого дома в Малой Италии, в нескольких кварталах от того места, где родился. О его местонахождении известно только некоторым доверенным лицам дона Форленца. Из больницы его увезли по личному приказу дона, который он отдал, трезво рассудив, что в случившемся станут винить либо крестника, либо его самого.

— Не знаю, стоит ли тебе говорить, но многие считают, что если у друга инфаркт, то необходимо отомстить, пусть даже самому богу.

— Ты ведь был там, Сал. Ты видел, как Фрэнк… как дон Фалконе…

— Удар у тебя получился довольно посредственный!

«Не стоит благодарности!» — подумал Джерачи.

— Нет, я имею в виду боксерский поединок.

— Его боксер выиграл! Если бы Фрэнк не умер, то тот день был бы одним из самых счастливых в его жизни.

— Моя семья… Жена и…

— Шарлотта и девочки в порядке, — перебил Сал. — А что до твоего старика… Ну, ты же знаешь стариков… Он ведь никогда ничего не рассказывает, но нам кажется, все хорошо.

— Они знают, что я в порядке?

— В порядке, — повторил Нардуччи. — Не знаю… А разве ты в порядке, парень?

— Скоро буду, — пообещал Ник. — По авторитетному мнению доктора, я не инвалид и не идиот!

— Идиот не идиот, что они понимают, эти доктора? Послушай, что ты имел в виду, когда говорил о диверсии?

— Я никогда так не говорил!

Нардуччи поморщился:

— По-моему, все же говорил!

— Увы, я ничего подобного не помню!

— Неужели? И по рации не передавал? Диспетчерам кливлендского аэропорта? Припоминаешь?

— Нет, — соврал Джерачи.

— Постарайся вспомнить!

Ник отлично понимал, почему Нардуччи так суетится. Если диверсия все же была, то, значит, ее устроил тот, кто пробрался на остров. Даже если впоследствии выяснится, кто исполнитель и кто заказчик, дон Форленца все равно окажется виноват.

Неужели правда диверсия? Столько всего случилось в последние минуты перед катастрофой! Джерачи казалось, что он помнит все до малейших деталей, однако уяснить, почему случилось непоправимое, это не помогало. То, что он не справился с управлением, маловероятно. Понимая, что самолет вот-вот упадет, он наговорил и наделал немало глупостей. Джерачи действительно кричал, будто произошла диверсия. Диспетчер попросил повторить, а он не послушался, потому что думал о Шарлотте и дочках. На все ушло не больше пары секунд. Хотя, кто знает, может, их и не хватило? Посадочной полосы Ник не видел, и все-таки знал, что берег недалеко. Да, искусственный горизонт не работал, но тому могло быть множество причин. Приборы давали противоречивые показания, вот и пришлось положиться на интуицию. «Полагаться на интуицию ни в коем случае нельзя, — говорил обучавший Ника инструктор, бывший летчик-испытатель. — Доверяйте только реальным фактам». Хороший пилот никогда не спорит с фактами. И Ник боялся, что все произошло именно потому, что фактами он пренебрег.

— С самолетом было что-то не так, — вслух проговорил Джерачи. — Да все произошло слишком быстро…

Нардуччи пристально на него смотрел и явно ждал дальнейших объяснений.

— Если я и говорил что-то о диверсии, хотя и не могу вспомнить, то, скорее всего, просто рассуждал вслух, просчитывал возможные и невозможные варианты. — Нику казалось, что он съел оба пончика, но тут он с удивлением увидел, что остался приличный кусок. — То, что произошло, ужасно, и в этом не виноват никто.

— Не виноват никто, — повторил Нардуччи. — Ну, — задумчиво проговорил он, — это хорошо. У меня остался всего один вопрос.

— Внимательно слушаю!

— Расскажи про О'Мэлли! Кто знает, что он — это ты? Кто мог догадаться? На свете много умников, многие ребята сообразительнее, чем хотят показать! Не торопись с выводами. Попробуй восстановить ход событий, вспомни всех, кто мог участвовать… — Сал неожиданно вздрогнул.

Список подозреваемых был коротким: Нардуччи, Форленца и верхушка семьи Корлеоне. Оглашать его не было никакого смысла. Если бы Форленца хотел замести следы, Джерачи давно бы не было в живых. А вот если он хочет помочь Нику разобраться в том, что случилось, придется кое-что проверить.

На узкой проселочной дороге к северу от Нью-Йорка, облюбованной тракторами и пикапами, сегодня наблюдалось рекордное количество «Линкольнов» и «Кадиллаков». Одетые в парадную форму полицейские направили машину Клеменца к белому коттеджу за пастбищем. Судя по длинному ряду аккуратно припаркованных машин, они прибыли одними из последних. Будь на месте Пита Хейген, Майкл наверняка услышал бы, что Вито Корлеоне всегда приезжал первым. Что же, у отца был свой стиль, а у Майкла свой. Да и папа перед самой смертью часто говорил, что не стоит слепо его копировать. Клеменца насвистывал веселую мелодию и не задавал никаких вопросов, даже куда и как далеко придется идти.

Оба вышли из машины. За коттеджем стояла полевая кухня, а рядом на вертеле жарился поросенок, по размерам весьма похожий на молодого гиппопотама.

Ни Майкл, ни Клеменца никогда раньше не были на Собраниях, но к коттеджу шли с таким видом, будто знали, чего ждать. Майкл держался очень уверенно. Впрочем, он всегда старался держаться уверенно, даже в танке-амфибии перед высадкой на Пелелиу.

Нет, сегодня все будет иначе! Война давно закончилась, семьи подпишут мирный договор.

— Каждые десять лет, помяни мое слово! — Клеменца похлопал по часам, используя этот шанс, чтобы перевести дыхание. — Как часы.

— Вообще-то восемь, — заметил Майкл. Несмотря на страхование жизни от Боккикьо, он внимательно осматривал крышу коттеджа, разыскивая снайперов. Привычка.

— Значит, в следующий раз будет двенадцать, так что в среднем все равно получается десять! Ты только глянь на этого поросенка!

— Кажется, вечный мир тебя не привлекает! — рассмеялся Майкл.

Клеменца покачал головой и пошел к коттеджу.

— A chi consiglia non vuole il capo, — проговорил он. — Тот, кто дает советы, никогда не станет первым. Ничего не имею против Хейгена или Дженко, но советы давать не стану. Лучше буду просто помогать.

Задняя дверь открылась, и их встретил веселый гул голосов. С грустью взглянув на поросенка, Клеменца потрепал Майкла по плечу и шагнул вслед за ним.

Ник Джерачи провел в лимонной комнатке несколько недель, каждый день просыпаясь под запах пончиков и негромкие голоса женщин, говорящих по-итальянски. У Шарлотты и девочек было все в порядке, они знали, что он быстро выздоравливает. Ника уверяли, что Винсент Форленца и Майкл Корлеоне каждый день обсуждают, как безопаснее и быстрее вернуть его домой. Джерачи то и дело напоминали, что ему повезло: у него целых два крестных отца, которые его любят.

За все это время Ник так и не узнал имени доктора и чем тот обязан дону Форленца. Наверное, чем-то серьезным. Во время подготовки тела доктор стоял возле сточной канавы с блокнотом в руках и подсказывал людям дона Винсента, какие раны следует наносить, чтобы они совпадали с теми, что получил Джерачи. Свеженанесенные раны были тут же зашиты, причем шов оказался идентичным тому, который наложили врачи «Скорой помощи». Откуда взялся труп, Ник так и не узнал. Единственный вопрос, который он задал в день, когда его повезли на встречу с семьей в Аризону, касался роли крыс во всем этом мероприятии. Как удачно получилось, что крысы объели лицо и внутренности загнивающего трупа. Неужели такое случается со всеми телами, попадающими в канализацию? Или крысам кто-то помогал?

— Какая разница? — спросил Смеющийся Сал, когда они устроились в катафалке, который вез их к поезду.

— Лишние знания никогда не повредят, — пожал плечами Ник.

— Ты в своем амплуа! — кивнул Нардуччи. — Милый мальчик из колледжа!

— Я стараюсь!

— К сожалению, это не всем нравится!

— Очень жаль! — вздохнул Джерачи.

Он давно научился справляться с язвительными замечаниями Нардуччи и сам их успешно использовал.

Люди очень редко узнают в других себя. Хотя даже на боксерском ринге чемпиона легче всего побить его же оружием.

— Скорее всего, крысы бы и сами справились, да разве можно им доверять?

От Кливленда до Аризоны очень далеко, но лететь Джерачи отказался, даже на новехоньком самолете в компании симпатичной медсестры. Хватит с него самолетов! Поэтому путешествие проходило в гробу, погруженном в товарный вагон, а получателем ценного груза было похоронное бюро, то самое, которое использовал Ник, когда хоронил мать.

Хотя в гробу Джерачи сидел только в момент загрузки и выгрузки. После того как вагон тронулся, Ник мог открыть крышку, спать, читать, играть в карты с охранниками, выиграв у них все до последнего доллара. Охранников Джерачи жалел. У него было где спать, а у них нет! Проявляя добрую волю, Ник предложил вытащить мертвецов из других гробов, чтобы можно было переночевать, однако они отказались. Он хотел вернуть проигранное, но охранники боялись! Настоящие мальчики из Кливленда!

Поезд прибыл в Таскон, и, поблагодарив своих «сторожей», Ник влез в гроб и закрыл крышку. Боже, как мерзко пахнет бархатная подушка! Следующим, кого он увидит, будет либо Шарлотта, либо его убийца.

Ник лежал тихо, стараясь не шевелиться. Вот кто-то заговорил по-испански, гроб подняли и понесли. Носильщики попались нерадивые — гроб сильно качало, стукало о стены, а потом кто-то закричал: «Осторожно!», и гроб уронили на землю. Нику казалось, что он никогда не сможет нормально дышать. Мексиканцы грубо смеялись, а Джерачи зажал рукой рот, чтобы сдержать хрипы, сопровождавшие каждый вдох. Если он не дотерпит, то следующим, кого увидит, будет немытый мексиканец.

Носильщики продолжали смеяться и потчевать друг друга ругательствами на чудовищном английском. К счастью, дыхание быстро пришло в норму. Джерачи ударился головой, но обратил внимание на это только сейчас. Тем временем гроб погрузили в катафалк.

Майкл Корлеоне просил передать, что не винит Ника в случившемся и что после всего того, что он сделал для семьи, Джерачи заслужил несколько месяцев отдыха. Все хорошо, никто его не ищет, а беспрецедентные меры предосторожности приняты для того, чтобы сбить с толку копов и особо опасных умников.

Наверное, так и было, хотя то же самое говорят потенциальным жертвам.

Джерачи никогда не любил Майкла Корлеоне, но искренне им восхищался и доверял. Майкл спасет Ника по той простой причине, что он ему нужен. Корлеоне нужны его верность, умение делать деньги, блестящий ум. Майкл ведь мечтает превратить семью, в основном состоящую из туповатых сицилийских крестьян, в корпорацию, которая займет подобающее место на нью-йоркской фондовой бирже, крупнейшем и самом совершенном из мошеннических предприятий. Если он хочет добиться успеха, ему понадобятся такие люди, как Джерачи. Возможно, для кого-то он был серой посредственностью, выскочкой из Кливленда, который лез из кожи вон, работал, учился в вечерней школе, самостоятельно пробивая себе путь. Однако по сравнению с большинством парней из клана Корлеоне Ник просто Альберт Эйнштейн.

При всем при этом Джерачи допустил немало ошибок. Нельзя было идти на поводу у Фалконе и лететь в такую погоду. Нельзя было говорить о диверсии, не имея никаких доказательств. Да и после катастрофы он повел себя не лучшим образом — зачем так далеко уплывать от самолета, будто он в чем-то виноват. Многочисленные ошибки лишили его возможности выбирать, придется действовать исходя из ситуации.

Если его хотят убить, то способ выбрали довольно странный. Хотя что это доказывает? Он сам участвовал в гораздо более изощренных убийствах.

Когда его заставили прикончить Тессио, Джерачи страшно злился на Майкла Корлеоне. Однако с того страшного дня до сегодняшнего путешествия в гробу у Ника не было возможности обдумать случившееся.

Катафалк остановился, выгружавшие гроб люди не произнесли ни слова. Зловещий сигнал!

Голова раскалывалась, каждый вдох давался с огромным трудом. Естественно, в гробу имелись отверстия для воздуха, хотя за все время в пути Джерачи провел с закрытой крышкой не больше часа. Он задохнется! Киллер поднимет крышку и увидит, что жертва едва шевелится! Нет, нужно делать, как сказали! Он не поднимет крышку первым!

Носильщики положили гроб на пол, цементный, вне всякого сомнения. Скорее всего, это похоронное бюро братьев Ди Нардо. В ночь, когда Ник убил Тессио, они принесли головы в крематорий. Какой там был пол, тоже цементный?

С таким же успехом это может быть склад, кухня ресторана, чей-то гараж… Что угодно!

Отворилась дверь, к гробу подошел кто-то в туфлях на резиновой подошве. Ник затаил дыхание, вернее, то, что от него осталось.

Крышка поднялась… Шарлотта!

Ник медленно сел, ощущая, как кровь наполняется кислородом и онемевшее тело оживает. Боже, какое счастье дышать свежим воздухом! Как глупы люди, которые этого не понимают! Шарлотта загорела и выглядела очень довольной.

— Прекрасно выглядишь! — воскликнула она. Что ж, звучит вполне убедительно. Неужели она не видит, как жадно глотает воздух ее муж?

Когда дыхание пришло в норму, Ник увидел Барб и Бев, испуганно жавшихся к стене, держа костыли наготове, Шарлотта чмокнула Ника в губы. Как-то странно она себя ведет, но запаха алкоголя Джерачи не почувствовал.

— Добро пожаловать домой!

— Спасибо! — отозвался Ник. Судя по звукам, этажом выше шли похороны. На дом не очень похоже, хотя понятно, что она имеет в виду. — Я рад, что вернулся… Как вы?

Джерачи протянул руку в сторону дочерей. Они испуганно кивнули, но с места не сдвинулись.

— Много дел, — ответила Шарлотта, осторожно касаясь повязки на руке мужа. — А так все нормально.

Барб было одиннадцать, а Бев недавно исполнилось девять. Барб — белокурая копия Шарлотты, такая же загорелая, а Бев — бледная, темноволосая, нескладная и очень высокая.

Младшая дочь Ника переросла всех мальчишек и девчонок в классе, а старшую сестру — на целых пять сантиметров.

— Они побывали на съемочной площадке. Здесь недалеко, в пустыне. С тех пор только об этом и говорят! — Шарлотта кивнула дочерям. — Ну, девочки, расскажите папе!

Бев взяла костыль в одну руку и показала на отца.

— Видишь? — сказала она сестре. — Я же говорила, папа не умер!

— Пока не умер, — уточнила Барб.

Ник жестом велел Шарлотте подать костыли, но она не обратила внимания.

— Папочка никогда не умрет, — убежденно проговорила Бев.

— Ты дура! — обозвала сестру Барб. — Рано или поздно все умирают.

— Девочки, — вмешалась Шарлотта, — как вы себя ведете?

Кажется, она не находила ничего странного в том, что пришлось проехать две тысячи миль, чтобы вытащить из гроба живого мужа. Наверху орган заиграл что-то заунывное.

— Он тоже умрет, как и все люди! — не желала уступать Барб.

— Только не папочка, — упрямилась Бев. — Он обещал! Правда, папа?

Джерачи и в самом деле обещал. Его отец часто говорил, что обещание — это всегда долг. Ogni promesa е un debito. Только став отцом, Ник понял, насколько прав Джерачи-старший.

— Теперь понимаешь, как я живу? — спросила Шарлотта. Голос звучал достаточно бодро, не похоже, чтобы она притворялась. Улыбнувшись, она коснулась изуродованного лица мужа и поцеловала в губы. Никакой африканской страсти — обычный поцелуй, который жена дарит мужу за завтраком. Почему-то Джерачи, сидящему в гробу со сломанными ребрами, такой мимолетный поцелуй показался неуместным, особенно под аккомпанемент заунывной мелодии, доносящейся сверху. Хотя в защиту Шарлотты можно сказать, что в такой обстановке подходящее лобзание подобрать крайне сложно.

— Поможешь мне вылезти?

— Твой отец ждет в машине, — объявила Шарлотта. — Хочешь, позову?

— Нет. — Естественно, подняться отец не потрудился. — Просто дай мне руку, я сам справлюсь.

Шарлотта помогла мужу подняться, а девочки принесли костыли. Они двигались совершенно синхронно, будто репетировали эту сцену сотни раз. Больше всего они походили на крестьянок, подносящих скромные дары королю.

Ник прижал дочек к себе, и они робко улыбнулись.

— Ты ведь обещал, — прошептала Бев.

— Я держу слово, — чуть слышно ответил ее отец.

— Как хорошо, что ты вернулся, — проговорила Шарлотта.

Автостоянка перед похоронным бюро была размером с футбольное поле. На ней стояло машин пятьдесят, но отец Ника, Фаусто, занял самое лучшее место, поближе к входу. Наверняка он разведал обстановку еще вчера, а сегодня приехал на несколько часов раньше, чтобы никто не встал на облюбованное место. Фаусто сидел за рулем видавшего виды автомобиля и слушал мексиканское радио. Кондиционер работал на полную мощность, и, наверное, поэтому Джерачи-старший надел потрепанную стеганую куртку с эмблемой профсоюза на груди. Он внимательно смотрел, как Ник, путаясь в костылях, спустился по лестнице и уселся на пассажирское сиденье.

— Привет, сынок! — радостно прокричал он. — Ты похож на оживший бифштекс!

Кленовые столы для мирных переговоров были специально заказаны у местных умельцев. Их поставили четырехугольником в зале, где когда-то была конюшня. Краска на столах успела подсохнуть и все же пахла довольно сильно. Вообще-то запах казался терпимым, пока не смешался с дымом сигарет. Пришлось открыть окна, так что больной эмфиземой consigliere из Филадельфии и страдающий всеми известными недугами дон Форленца были вынуждены слушать из соседней комнаты. На улице было довольно прохладно, и все, кроме Луи Руссо, по всей вероятности желавшего что-то доказать, сидели в пальто и шарфах.

Во имя мира представители всех семей сошлись на следующем: в авиакатастрофе над озером Эри не виноват никто. Фрэнк Фалконе поставил сто тысяч долларов на боксерский матч в Кливленде и настоял на полете, невзирая на погодные условия. Когда самолет шел на снижение, один из диспетчеров услышал, как пилот говорил о диверсии. На самом деле в критической ситуации Джерачи просто думал вслух и старался исключить наименее вероятные причины аварии, например диверсию. Гром и молния мешали прохождению радиосигнала. Самолет упал в озеро, в результате чего погибли все, кроме Джерачи, который получил тяжелейшие травмы. Узнав об ужасной трагедии, дон Форленца убедился, что, если и произошла диверсия, как утверждает полиция, члены его семьи в ней не замешаны. Первым делом он вытащил своего крестника из ужасной больницы для бедных. А что ему оставалось? Если дон Фалконе и дон Молинари действительно погибли в результате диверсии, ответственность может быть возложена на кливлендскую семью, а что еще вероятнее — на его крестника, который лежит без сознания и не может себя защитить. Кто из присутствующих не попытался бы спасти своего крестника? К тому же Джерачи — член клана Корлеоне, и дон Форленца подумал, что Ник стал объектом возмездия одной из нью-йоркских семей. К тому времени, как Джерачи пришел в сознание, полиция уже исключила вероятность диверсии. Катастрофа произошла по воле божьей. Дон Корлеоне сообщил Собранию, что пропавшим пилотом был Фаусто Джерачи, и заявил, что вымышленное имя на правах пилота было призвано ввести в заблуждение правоохранительные органы, как и фальшивые водительские права в карманах большинства присутствующих. На этот раз игра с именами удалась — все давно догадывались, что Джеральд О'Мэлли на самом деле Фаусто Джерачи-младший, хотя полиция уверена, что О'Мэлли — обглоданный крысами труп.

Словно отдавая должное памяти четверых погибших, доны проявили здравый смысл и от обсуждения катастрофы плавно перешли к другим темам. Довольно скоро заключили договор о длительном перемирии, ради чего Собрание и созывалось.

В официальной версии произошедшего было много правды, но в нее не верил ни один из сидящих за свежевыкрашенными столами.

Не нашлось никаких доказательств, да только все твердо считали, что люди Луи Руссо проникли на маленький остров Винсента Форленца и устроили диверсию. К тому же четверо погибших представляли четырех главных противников расширения власти Чикаго на запад. В результате старый дон Форленца подвергся всеобщему осмеянию. Противостояние в Нью-Йорке предоставило Руссо великолепный шанс, которым тот не преминул воспользоваться. Многие доны вступили с ним в союз: Карло Трамонти из Нового Орлеана, Банни Конилио из Милуоки, Сэмми Драго из Тампы и новый хозяин Лос-Анджелеса — Джеки Пинг-Понг.

Никого, за исключением союзников Руссо, возвращение Чикаго к власти не радовало. Однако, по общему мнению, за столом переговоров Нос гораздо менее опасен, чем в роли воинственного чужака. Доказательства вины Носа не интересовали никого из присутствующих. Собственные дела гораздо важнее. Даже Мясник Молинари (под влиянием Майкла Корлеоне) согласился с официальной версией случившегося и поклялся, что не будет мстить.

Вслух обвинения никто не высказывал, так что Луи Руссо и его consigliere не могли на них ответить, даже зная, насколько они необоснованны. Диверсия произошла вовсе не по приказу Носа, хотя если у него и были какие-то соображения на этот счет, он не спешил ими делиться.

Естественно, Руссо было кое-что известно, так же, как и Джеки Пинг-Понгу. Что-то знал Сал Нардуччи, который из-за плохого самочувствия Форленца сидел за общим столом, будто уже захватил власть в Кливленде.

Парень, которого Нардуччи нанял, чтобы устроить диверсию, поехал в отпуск в Лас-Вегас и исчез. (Точнее, его не видели с тех самых пор, как не гнушавшийся дополнительными заработками Аль Нери застрелил его и закопал в пустыне.)

Многое, но далеко не все знал Питер Клеменца.

Майкл Корлеоне был почти уверен, что замел следы так искусно, что ни друг, ни враг, коп или capo не смогут восстановить реальный ход событий.

Кто мог предположить, что Майкл приказал убить Барзини и Татталья, собственного caporegime Тессио и мужа своей сестры, не говоря о второстепенных убийствах, связанных с названными выше, потом смог договориться о прекращении огня, а воспользовавшись хрупким перемирием, инсценировал авиакатастрофу, подставив под удар Ника Джерачи, недавно произведенного в capo , и Тони Молинари, давнего и надежного союзника? О том, что Джерачи или Тони Молинари предавали Майкла, не было известно в основном потому, что они его никогда не предавали.

Кто знал, для чего предназначались деньги, которые привез в кожаной сумочке Фонтейн? Все, даже Хейген, поверили, что это инвестиции в казино на озере Тахо.

Майкл сидел, постукивая по старым швейцарским часам, подаренным капралом Хэнком Вогельсоном. Кто мог предположить, что человек, видевший, как японские самолеты, управляемые камикадзе, взрывались, уничтожая целые казармы, сам хладнокровно спланирует авиакатастрофу?

Каждое утро Фаусто Джерачи-старший вставал раньше всех, варил кофе, в одних боксерках выходил на задний дворик и устраивался на раскладном стуле, читая свежие газеты и покуривая «Честерфилд». Покончив с чтением, он смотрел на пустой плавательный бассейн. Даже присутствие внучек не могло выбить его из привычной колеи.

Горькие мысли разъедали сердце Фаусто сильнее, чем серная кислота. Жизнь не удалась, и он винил в этом всех окружающих. Сколько лет подряд он поднимался в несусветную рань, залезал в замерзший грузовик, перевозил всевозможные грузы, бывало и такие, что представить невозможно! Какие только машины не водил! Угнанные, обгоревшие, напичканные трупами! Зачастую приходилось работать грузчиком и носильщиком, но Фаусто не роптал. Он искренне верил, что итальянцев все ненавидят, и был душой и сердцем предан Винни Форленца и его семье. Даже в тюрьме отсидел! Разве он жаловался? Никогда! Для всех он был скромным водителем Фаусто — невозмутимым, как вол, безропотно выполняющим приказы. Он столько сделал для семьи, что жена давно перестала молиться о спасении его души. А разве его считали равным? Нет! Естественно, ему платили, так даже неграм и евреям платят больше, чем Фаусто Джерачи. Наверное, он должен был быть благодарным за должность в профсоюзе грузоперевозчиков. Ха! Он так и остался марионеткой! Платили неплохо — а как иначе? — ведь приходилось целыми днями сидеть в душном кабинете, выслушивая мелкие жалобы разных лентяев. Тем не менее он делал свою работу. Несколько лет он провел, решая проблемы других людей. А кого волновали проблемы Фаусто Джерачи? И вот однажды, после стольких лет безупречной службы — бац! — и его просто выбросили. Должность отдали другому. Джерачи даже не стал интересоваться почему. Хватит с него унижений! Естественно, он получил щедрые откупные, поблагодарил дона Форленца и ушел. Старый верный Фаусто!

Господи, ну что у него за дети?! Дочь — высохшая старая дева, учительница, переехала в Таскон специально для того, чтобы испортить ему жизнь. Каждый вечер после уроков она навещает отца и начинает зудеть: «Съешь то, не ешь это! Сколько сигарет ты сегодня выкурил?» И так без конца! А мальчишка, названный в его честь? Всю жизнь считал себя лучше других, а мать его поощряла! И надо же, преуспел во всем: женился на блондинке с огромной грудью, поступил и окончил не только колледж, но и юридическую школу! А что за игра в пилотов? Сплошной фарс, чтобы доказать, что он не какой-то водитель грузовика, а пилот, самолеты водит! Да он из кожи вон лезет, чтобы оскорбить отца! А что за имя он выбрал для бокса? Эйс Джерачи! Тьфу, стыд один! Неужели этот заморыш не понимает, кому обязан всем, что имеет? Наверное, Винни Форленца или молодой выскочка Майкл Корлеоне для него дороже, чем родной отец!

Прежде чем остальные просыпались и начинали его донимать, Фаусто убирал стул и шел одеваться в гараж. Облачившись в халат и тапочки, он убирался во дворе. Барб и Бев по дороге в школу всегда останавливались, чтобы поцеловать дедушку. Как ему хотелось объяснить дурочкам, что этот страшный мир скоро проглотит их с потрохами, но вместо этого он только улыбался и желал внучкам доброго утра.

Затем Фаусто переодевался, брился и отправлялся на трейлерную стоянку, где жила Кончита Круз. Она едва говорила по-английски, но, встретившись в баре вскоре после приезда Фаусто, они быстро нашли общий язык. Кончита произносила его фамилию как «Хейраси», хотя даже это было лучше, чем то, как представлялся его собственный сын. Иногда они занимались сексом, однако чаще просто проводили вместе час-другой, почти не разговаривая. Смотрели телевизор, играли в карты и домино, делали друг другу массаж, а потом обедали. После обеда Фаусто целовал Кончиту в лоб, и она отправлялась на консервный завод, где работала по вечерам. Они никогда не клялись друг другу в любви и ничего не обещали. Каждый день, кроме воскресенья, проводив Кончиту, Фаусто ездил кататься в пустыню. Там на определенном участке дороги он изо всех сил жал на газ, с замиранием сердца наблюдая, как стрелка спидометра заходит за отметку 120 миль в час. В тот момент ему казалось, что бензин в баке закипает так же, как кровь в его жилах. Достигнув максимальной скорости, он отпускал педаль и как ни в чем не бывало возвращался домой. Знавшие о его пристрастии сын и невестка начинали причитать. Первое время Шарлотта вела себя примерно, да и Ник был слишком слаб, чтобы выступать. А вот как только сыну сняли гипс, у Фаусто начались проблемы. Стоило включить телевизор, тут же начинались пререкания. С каждым днем мальчишка все больше походил на покойную мать и издевался над отцом.

Похоже, сыну и невестке нечего делать. Фаусто просто бесило, сколько времени они тратят впустую. Шарлотта ездила в город, где транжирила деньги Ника, покупая совершенно ненужные вещи. Сам Ник либо брал напрокат машину и уезжал неизвестно куда, либо отправлялся в ближайший бар. Но чаще всего он оставался дома, целыми днями читал книжки и иногда принимал гостей.

Однажды, вернувшись домой, Фаусто застал сына наполняющим бассейн. Увидев, как нахмурился отец, Ник принялся рассуждать о том, что покойная мама всегда хотела, чтобы в бассейне была вода. Да, она умерла в бассейне, потому что ослабленное раком сердце не выдержало нагрузок. Зато она умерла не в муках, а получая удовольствие от любимого плавания. Да что этот щенок знает о смерти матери? Разве он вытаскивал из бассейна ее неподвижное тело? Эгоист несчастный! Да, конечно, он выполняет волю матери! Черта с два! Он наполняет бассейн ради себя самого! Несмотря на все доводы Фаусто, на следующий день, вернувшись домой, он увидел Ника в бассейне на надувном матрасе, читающего книгу о героях-летчиках. Каков жлоб! Всю жизнь его привлекали книги о героях: летчиках, капитанах, спортсменах, гонщиках. Спору нет, люди достойные, только зачем выставлять свой интерес напоказ?

К дочерям Ник относился словно к мальчишкам, особенно к бедняжке Бев, которая его обожала. Что же, судя по внешности, она останется старой девой, совсем как ее тетушка! Родители таскали девчонок повсюду: в зоопарк, цирк, кино и ресторан. Будто те в чем-то перед ними виноваты!

Даже слепому видно, что девочки прекрасно перенесли переезд — завели подруг, отлично успевали в школе. Они довольны всем, да вот родители этого не замечают.

Когда ни с того ни с сего сын с невесткой решили вернуться на Лонг-Бич, Фаусто узнал об этом именно от Шарлотты. Похоже, сын возгордился настолько, что на чувства отца не обращает никакого внимания. Произошла ссора. Нельзя сказать, что Фаусто Джерачи вел себя идеально, зато наконец высказал сыну все, что думает. Внучек сорвали с места в середине учебного года, они только успели привыкнуть, и что теперь? Родители везут их обратно за два месяца до окончания учебы. Махровый эгоизм! Неужели так трудно посчитаться с интересами детей? Нет, он не позволит! Пусть Ник возвращается в Нью-Йорк и увозит с собой Шарлотту. Естественно, в Нью-Йорке можно спустить гораздо больше денег, чем в Тасконе. А девочки остаются! Неужели Шарлотта думает, что Фаусто Джерачи, несколько лет проработавший в профсоюзе, не в состоянии пару месяцев позаботиться о собственных внучках? Неужели считает, что справится лучше его?

Ругая Шарлотту на все корки, он устроил небольшой погром и кое-что сломал. Но ведь это его дом и его собственность! Фаусто рыдал от боли и гнева, а сын с невесткой посоветовали обратиться к врачу.

Вот что получаешь взамен на откровенность — сплошные оскорбления. В жизни Фаусто Джерачи были две радости: внучки и мексиканка с трейлерной стоянки, которая ничего о нем не знала. И вот теперь внучек забирают… Фаусто отвез их на вокзал и долго махал вслед отходящему поезду. Сын, невестка и Барб даже не обернулись. Зато Бев расправила плечики, улыбнулась и послала деду воздушный поцелуй. Боже, она же просто красавица, когда улыбается!

На обед к Кончите Фаусто не успел, да ему и не хотелось. Он вернулся в опустевший дом и вынес из гаража складной стульчик. Скоро, совсем скоро Кончита исчезнет из его жизни. Фаусто посмотрел на бассейн. Еще пара-тройка сигарет, и он сольет воду из бассейна. Навсегда.

Историки и биографы семьи Корлеоне часто отмечали, что в юношеские годы все ответственные решения Майкл принимал в пику отцу. Ушел служить на флот, женился на Кей Адамс, возглавил семейный бизнес, когда Вито был в коме и не мог ему воспрепятствовать. Занялся торговлей наркотиками. Некоторые даже утверждали, что Майкл воспользовался смертью отца, чтобы развязать войну с Барзини и Татталья раньше, чем хотелось Вито.

Решение оставить Ника Джерачи в живых было одним из первых, что не вписывались в схему. Что бы ни говорили о возможных последствиях, Майкл поступил так же, как отец, по четырем причинам.

Во-первых, поставив Джерачи во главе бывшего regime Тессио, Майкл успокоил людей, взбудораженных убийством своего capo . Рядовые члены семьи очень любили Ника, не подозревая, что он и есть пилот О'Мэлли. Многие искренне верили, что Джерачи уехал в Таскон по делам, что вполне могло оказаться правдой. На Корлеоне работали несколько местных дельцов и даже капитан полиции, успешно занимавшийся контрабандой марихуаны.

Во-вторых, причин опасаться Джерачи заметно поубавилось. Даже если семьи Чикаго, Лос-Анджелеса и Сан-Франциско не станут подсылать киллеров, Ник все равно будет настороже, а значит, не станет плести интриги сам. Судя по всему, Джерачи искренне благодарен Майклу за то, что тот вытащил его из Кливленда и помог вернуться в Нью-Йорк. Теперь, когда власть постепенно переходит к Нардуччи, отношения Ника с Форленца становятся неопасными.

В-третьих, Джерачи приносил отличный доход. Все, чем он занимался, становилось прибыльным.

В-четвертых, Майкл Корлеоне хотел мира. Его семья не армия США: людей не так много, чтобы вести войну постоянно. Оставив Джерачи в живых, Майкл только укрепил всеобщую уверенность, что авиакатастрофу подстроил Луи Руссо. А это, в свою очередь, помогло заключить мирный договор на первом же Собрании с участием Чикаго.

Да и кому нужно второе Собрание? Зачем встречаться каждый год в одном и том же месте?

Присутствовавшие в белом коттедже не имели особых причин встречаться на следующий год. (Собрание 1957 года действительно оказалось формальностью, подведением итогов 1956 года и прелюдией к роковой весне 1958). Все проблемы решены, мирное соглашение подписано, да и в текущем году не было вооруженных конфликтов, сопоставимых с прошлогодними. Назначать дату следующего Собрания не было необходимости, тем более что предыдущие созывались для решения конкретных проблем.

Собираться каждый год решили не во время встречи, а сразу после нее. Возможно, этого бы не произошло, если бы не изменение погоды и не поросенок-гигант.

Майкл собирался уехать, как только закончится официальная часть. Однако в открытые окна несколько часов проникал соблазнительный аромат жареной поросятины. Клеменца, как и большинство собравшихся, не хотел отбывать, не попробовав даже кусочка. Чесночный хлеб оказался мягким и ароматным, совсем как на Сицилии. А пирог! Словом, угощение не бог весть какое, но весеннее солнышко пригревало все сильнее, и доны с удовольствием задержались.

На плечо Майкла Корлеоне легла ледяная рука.

— Мне нельзя свинину, — проговорил Руссо. По тональности его голос можно было сравнить с голосом трехлетней дочери Майкла. — Очень жаль, — покачал головой Нос, — да если я не сдержусь, то будет еще хуже. Поговорим, пока не уехали?

Они шли по лужайке, в то время как остальные наслаждались поросятиной. Consigliere Руссо побежал готовить машину.

— При всех болтать не хотелось. Я ведь впервые на Собрании и должен скорее слушать, чем говорить.

Майкл кивнул. Если честно, Руссо говорил гораздо больше, чем любой из донов.

— Я не так образован, как ты, — неприятным высоким голосом продолжал Нос, — и кое-что меня смущает. Когда ты говорил о переменах, то забыл про меня.

— Я не собираюсь никого поучать, и все-таки уверен, что придет время, когда во главе организованной преступности встанут другие. До итальянцев на улицах правили ирландцы, а еще раньше — евреи. Посмотрите, в некоторых городах к власти рвутся негры.

— Только не в Чикаго.

— Так или иначе, я уверен, что бессмысленно добиваться большей власти, если мы не собираемся выйти из тени. По крайней мере, именно так намерен поступить я.

Сгущающиеся сумерки огласились громким смехом. Пит Клеменца и Джо Залукки, новоиспеченные родственники, были явно в ударе и веселили остальных.

— Свет или тень, но ты опять про меня забываешь.

Майкл начал оправдываться.

— Нет-нет, не надо говорить со мной, как с недоумком! — завизжал Руссо.

На этот раз Корлеоне не стал извиняться или указывать Носу на неподобающее дону поведение.

— Попробую объяснить, — не унимался Руссо, — ты говорил, что когда-нибудь наши дети смогут стать конгрессменами, сенаторами, даже президентами, хотя и сейчас большинство этих парней у нас в кармане.

— Президент — нет, — возразил Майкл, но, вспомнив посла, подумал: «Пока нет».

— Пока нет, — прочитал его мысли Руссо. — Не смотри на меня так. Я знаю, что ты встречался с Микки Ши. Думаешь, он договорился только с тобой?

Несколько донов смотрели в их сторону, а подозрения нужны Майклу меньше всего.

— Нам пора возвращаться, — заметил Корлеоне.

— Я не собираюсь возвращаться, — напомнил Нос. — Мне пора домой. Послушай, хочу сказать, что в Чикаго мы выбираем кого удобно, а потом выжимаем все соки. Тех, кого не можем купить, покупают другие.

«Не надо говорить со мной, как с недоумком!» — подумал Корлеоне, но сдержался.

— Тогда зачем, — продолжал Руссо, — такая жизнь нашим детям? Зачем им становиться марионетками? Никого из нас нельзя назвать наивным, однако некоторые продолжают лелеять странные иллюзии. Не понимаю, ничего не понимаю!

Собравшиеся возле поросенка доны начали их окликать.

Майкл снисходительно улыбнулся:

— Купить можно кого угодно, дон Руссо. Даже одного из нас.

— Ладно, с этим ясно. Еще кое-что…

— Эй, Майк! — позвал Пит — Когда закончишь, подойди сюда, тебе нужно это услышать!

— Да? — обратился Майкл к Руссо.

— Я быстро, — пообещал Нос. — Хочу прояснить кое-что раз и навсегда. Уверен, ты знаешь, что на помощь Маранцано Капоне посылал моего брата Вилли и еще одного парня. Помнишь, когда Сальваторе Маранцано хотел разобраться с твоим отцом?

Так вот для чего Майкла позвали на прогулку!

— Мне рассказывали, — уклончиво ответил Корлеоне. Два молодчика прибыли в Нью-Йорк, чтобы убить Вито. Единственным, что вернулось в Чикаго, была голова Вилли Руссо.

— Хочу, чтобы ты знал, я считаю виновным Капоне. Нам не следовало вмешиваться в дела нью-йоркских семей. — Нос протянул тонкую руку. — Твой отец поступил правильно.

Майкл пожал ладонь Руссо. Они обнялись, поцеловались, а потом Нос сел в машину и уехал.

— Куда поехал дон Руссо? — спросил Клеменца, когда Майкл присоединился к пирующим. Не назвать чикагского дона Членоносом стоило Питу огромных волевых усилий.

— У него аллергия на свинину, — отозвался Майкл.

— Я думал, что единственный еврей среди нас — Винни Форленца, — сострил Залукки.

— Хватит! — прокричал со своего кресла Форленца. — Если бы я в свое время не послал евреев в Лас-Вегас, большинство из вас так и сидело бы с голыми задницами.

— Мы бы заработали еще больше, если бы получали по десять центов каждый раз, когда ты нам об этом напоминаешь! — нашелся Сэмми Драго, дон Тампы.

Форленца замахал руками:

— Эй, Джо, мы же собирались голосовать! Давайте проголосуем!

Разомлев от поросятины и хорошей компании, Пит предложил созывать Собрание каждый год. Джо Залукки горячо поддержал предложение родственника и поставил вопрос на голосование. Предложение Клеменца и Залукки было единогласно принято.

Незадолго до возвращения в Нью-Йорк Ник Джерачи встретился с Фредо Корлеоне в баре на съемочной площадке «Засады в Дуранго». Бар казался бы самым обычным, если бы не обилие проводов и осветительных приборов. Фредо был занят в фильме «Шулер-2», но еще не успел надеть костюм. Единственные посетители, они заняли столик у самого входа. Где-то рядом режиссер, толстый немец с моноклем, кричал, потому что ему не нравился цвет воды в луже.

— Читал эту дрянь? — спросил Фредо, швыряя на стол утреннюю газету. На первой странице красовалось: «Медовый месяц гангстера и кинозвезды». Первые два абзаца казались вполне невинными и целиком состояли из рассказа Дины Данн. В третьем упоминалось, что Фредо тоже получил роль и «дебютирует на экране в амплуа негодяя». Далее приводились цитаты из нью-йоркских газет, пестрящие словом «якобы». Судя по всему, Фредо взбесили фотографии, особенно та, где он сидит на тротуаре и рыдает в три ручья, вместо того чтобы спасать отца.

— Я покажу этим писакам! — кипятился Фредо.

— Зачем? Если позвонишь или явишься в редакцию, то сделаешь себе только хуже, у них появится прекрасный материал! — возразил Джерачи. — Кстати, отличный костюм! Поздравляю!

— Ты сказал «хуже»? Значит, ты согласен, что они сволочи! Ведь хорошая ситуация не может стать «хуже»!

— Да какая тебе разница? — недоумевал Джерачи. — Чертова тасконская газетенка!

— Но зачем столько врать?

Да уж, Дина Данн кинозвездой давно не считается! Как ни странно, пышные формы только мешали ее карьере. Скорее всего, она вышла за Фредо, чтобы жить, ни в чем себе не отказывая, после того, как большие роли иссякли окончательно.

Немецкий режиссер оглушительно заорал: «Снимаем!», по пыльной улице покатилась повозка, а Дина Данн закричала.

— Это по сценарию, — объяснил Фредо. — Фонтейн умирает, а Ди-Ди кричит.

Данн досталась роль безутешной вдовы шерифа, а Фонтейну — священника, погибшего от пуль.

— Неужели тебе больше некуда пойти, кроме как в редакцию паршивой газетенки?

— Ну зачем так писать? Мы ведь ничего не скрываем: поженились месяц назад и уже побывали в свадебном путешествии. Ездили на выходные в Акапулько, катались на розовых джипах, гуляли по пляжу…

— Что-то вы совсем недолго отдыхали…

— Мы люди занятые!

— Эй, не злись, ладно?

— Ты знаешь хоть одного человека, которому не хотелось бы отдохнуть подольше?

Джерачи знал такого человека — себя. Он не задержался бы и лишнего часа в компании такой эгоистки, как Дина Данн. Разве что если закрыть ее в темной комнате и заставить орать? Режиссер перевел съемки в другой павильон. Дина Данн закричала еще громче.

— Я никогда не был в Акапулько, — проговорил Джерачи. — Как там, здорово?

— Не знаю, наверное. Как и везде. — Фредо забарабанил по злополучной газете кулаком. — Слушай, может объяснишь? Дина приехала сюда три недели назад, я тоже появляюсь регулярно, а статью напечатали только сегодня. Почему?

— Ты женился на кинозвезде, Фредо. Чего ты ждал?

— Я женился на кинозвезде месяц назад!

— Ради бога, да ты и сам сейчас кинозвезда!

— К черту всю эту славу, если взамен получаешь такое… Две строчки, и столько грязи! Почему бы им не написать обо мне как о талантливом бизнесмене, пробующем себя на сцене?

Фредо говорил словами младшего брата. Майкл смирился с новым увлечением Фредо лишь потому, что оно помогало создавать новый образ семьи Корлеоне — не уличных бандитов, а вполне законопослушных бизнесменов и даже людей искусства.

— Слушай, — проговорил Джерачи, — я покупал эту газету несколько месяцев подряд. Думаю, ее почти никто не читает!

Фредо рассмеялся, но через секунду улыбка сползла с его лица.

— Ты наверняка шутишь! Ты вот читаешь, а все остальные — нет?

Джерачи пожал плечами и улыбнулся.

— Эх ты, умник, — усмехнулся Фредо и потрепал Ника по плечу.

Удивительно, однако еще три недели назад, когда съемки только начинались, Джерачи едва разговаривал с Фредо. А ведь sotto capo оказался неплохим парнем.

— Думаешь, это виски настоящее? — спросил Фредо, показывая на бутылки без опознавательных знаков, стоящие за грубой барной стойкой.

— Откуда мне знать? Пойди спроси!

Фредо только отмахнулся:

— Делать мне больше нечего!

— Хочешь аспирин? — предложил Джерачи.

— Уже выпил!

— Ночь была бурная!

— Знаешь что? — удрученно покачал головой Фредо. — У меня теперь все ночи бурные!

Прошлой ночью они оба вместе с женами решили выбраться из города и, поддавшись порыву, поехали в Мексику. Дина Данн потащила их на какое-то ужасное шоу с участием ослов. Все откровенно скучали, а Шарлотта вообще перестала разговаривать с мужем. Неудивительно, ведь болтали только о мисс Данн и ее неземной красоте. Джерачи пытался сменить тему, но выходило, будто он подыгрывает Дине. Когда они вернулись домой, Шарлотта заявила, что Ник строил актрисе глазки. Скандалить не хотелось. Совершенно ясно, жена разочарована тем, что кинозвезда, с которой она так хотела познакомиться, оказалась пустоголовой болтушкой. Не обращая на мужа никакого внимания, Дина рассказывала, как тот боится минетов, и смеялась, когда дрессированный осел прижимался к молодой индианке. Вернувшись в Нью-Йорк, Шарлотта наверняка разболтает об ужасной поездке всем подругам, чтобы прослыть светской львицей.

С улицы донесся страшный треск и грохот. Повозка развалилась.

— Не беспокойся! Это тоже по сценарию.

— Ясно, — протянул Джерачи. — Прости, но с некоторых пор подобные звуки меня пугают.

— Меня ты можешь не бояться, — усмехнулся Фредо. — Запугивание — это по части Майка.

Джерачи постарался скрыть изумление. Никогда раньше Фредо не говорил о брате с таким пренебрежением.

— Итак, Фонтейн здесь?

Фредо покачал головой.

— Он улетел с каким-то писателем, представляешь? Сейчас на площадке его дублер.

Наплевательское отношение Фонтейна к собственной киностудии становилось все более вопиющим. Никогда раньше он не уезжал до окончания съемок.

— И что? Это сойдет ему с рук?

— Не хочу об этом даже думать! — воскликнул Фредо. — В одно ухо мне зудит Дина, в другое — братец, а в третье — чертов Хейген.

— У тебя три уха? — насмешливо спросил Джерачи.

— По крайней мере, мне так кажется! Ощущение не из приятных, доложу тебе.

Затем заговорили о делах. Джерачи ожидал, что, как и в предыдущие встречи, Фредо станет рассказывать о том, что происходит в Нью-Йорке. На этот раз его ждала хорошая новость — мирные переговоры состоялись, Ник может вернуться домой.

Хотя это ничего не меняет. Может, его просто пытаются успокоить, а палачом назначен Фредо?

— Эй, ты меня слышал? Думал, ты обрадуешься, услышав эту новость…

Вошедшие в бар осветители начали готовить очередной кадр, реквизиторы посыпали пол опилками и разбросали карты, фишки для покера, грязные стаканы, а затем включили заунывную музыку — в следующем эпизоде пианист-неудачник должен был покончить жизнь самоубийством.

— Слушай, как у тебя дела со Страччи? — заговорщицким шепотом спросил Фредо. — Я имею в виду не сейчас, а то, что было до катастрофы. Поверь, это не пустой интерес.

— В Нью-Джерси у меня много друзей. — Если бы не щедрые проценты, которые Ник платил Черному Тони, наркотики семьи Корлеоне оседали бы в порту Нью-Джерси, вместо того чтобы плавно течь в Нью-Йорк. — А почему ты спрашиваешь?

— У меня есть идея, как заработать кучу бабок. С Майком я уже говорил, и он сказал, что ничего не выйдет. Может, тебе понравится? Чем дольше с тобой общаюсь, тем все больше склоняюсь к тому, что мы должны работать вместе.

— Не знаю, Фредо, — Джерачи старался не показать, как сильно удивлен: они далеко не друзья, a sottocapo пытается привлечь его на свою сторону в борьбе против брата. — Если дон отверг этот план…

— Не беспокойся, я об этом позабочусь! Я знаю Майкла, как никто другой!

— Уверен, что это так, — осторожно проговорил Джерачи. Такое вероломство считается возмутительным даже со стороны рядового члена семьи, а тут брат дона! — Буду с тобой откровенен, Фредо. Я не намерен…

— Ценю твою искренность, но хотя бы выслушай меня, ладно? Ты ведь юрист? Ты знаешь, что в Сан-Франциско запрещено хоронить людей?

Никакой он не юрист, однако объяснять это Фредо совершенно необязательно. Тем более что в этот миг в бар влетела Дина Данн.

— Бармен! — прорычала она. — Налейте мне лучшего виски в вашем заведении!

— Ого, это было великолепно! — искренне похвалил Джерачи. Дина отлично изобразила антигероя — неотесанного мужика, пытающегося пробиться в боксеры-профессионалы.

— В этом баре все виски паленое! — заметил Фредо.

— А ты всю жизнь пьешь только настоящее? Может, хватит выставляться, дорогой?

— Кстати, — игнорируя жену, Фредо обратился к Джерачи, — чуть не забыл! У меня есть знакомый модельер. — Корлеоне горделиво поправил лацканы пиджака. — Он из Беверли-Хиллз, и я пригласил его в Вегас на примерку. Он обшивает Фонтейна, который, собственно, мне его порекомендовал.

— В отличие от тебя, — вставила Дина Данн, — Джонни приходится шить брюки на заказ. Обычные ему просто не подходят, потому что его член…

— Да, это так, — выдавил улыбку Фредо.

— Что, правда большой? — поддел Дину Джерачи. Невероятно, Корлеоне позволяет жене разговаривать в таком тоне при посторонних!

— По крайней мере, так говорят, — как ни в чем не бывало ответил Фредо.

— Кто именно?

— Ну, милый, — Дина повернула стул спинкой к себе и уселась, вытянув роскошные ноги, — ты лучше спроси, кто так не говорит! — Она хитро подмигнула Джерачи.

Ник видел, что Фредо бесится, но на лице первого помощника дона застыла страшная улыбка.

— Однажды я снималась в одном фильме с Марго Эштон, когда она была замужем за Джонни. Режиссером был Флинн, этакий жирный ирландец. Так вот, он постоянно дразнил Марго, что она живет с худосочным Фонтейном. Марго терпела-терпела и наконец при всех заявила: «Джонни, может, и худой, но на его семьдесят пять килограммов приходится пять килограммов Джонни и семьдесят — прекрасного члена!»

Смех Фредо прозвучал резко и пронзительно.

— Какая милая женщина эта Марго Эштон! — воскликнул Джерачи, а про себя подумал: «А ты на пять процентов бездарная актриса, а на девяносто пять — непроходимая дура».

— Естественно, — с жаром продолжала Дина, — после ее слов я решила проверить, врет она или нет.

Лицо Фредо исказила гримаса отчаяния и боли. Всего раз в жизни Джерачи видел, чтобы выражение лица менялось так стремительно — у Бев, его младшенькой, когда та была совсем малышкой.

— Хочу признаться вам, джентльмены, в том, что хранила в тайне много лет…

— Извините, мне пора, — поспешил сбежать Джерачи — постельные приключения Дины и мертвецы Сан-Франциско подождут до следующего раза.

Питу Клеменца не давала покоя одна мысль.

Той ночью в «Замке на песке», когда они слушали Фонтейна, База Фрателло и Дотти Эймз, Хейген позвонил по телефону и сообщил, что произошла катастрофа. Так почему Майкл потрепал его по плечу, прежде чем переговорил с Томом? Откуда он знал, что досмотреть концерт не удастся?

Нет, делиться своими соображениями Клеменца не собирался. Но и не думать не мог. Мысль не давала спать, и в два часа ночи Пит, одетый в шелковую пижаму, тайком выбрался из дома и погнал «Кадиллак» с предельной скоростью по ночному шоссе.

 

Глава 15

Представитель Невады в Конгрессе США, в прошлом генеральный прокурор штата, был явным противником усиления власти Cosa Nostra в любимой Неваде. Однако в последнее время его занимали проблемы совсем другого характера — в отделении онкологии местной клиники ему поставили страшный диагноз. Перепугавшись, конгрессмен поехал в Вашингтон, где, пройдя анонимное исследование, получил аналогичное заключение — рак четвертой степени, давший метастазы, неоперабельный. По прогнозам врачей, жить ему осталось не больше шести месяцев. Никому ни о чем не рассказывая, он стал бороться с раком в одиночку. Умер конгрессмен через год, потеряв почти тридцать килограммов живого веса. По иронии судьбы, человек, которому предстояло назначить его преемника, был политическим оппонентом покойного. Губернатор предложил Томасу Ф. Хейгену, видному адвокату и финансисту из Лас-Вегаса, оставить притязания на пост губернатора и стать членом Конгресса. Как благородно поступил мистер Хейген, отказавшись от собственных амбиций ради чаяний народа Невады!

Кандидатура Хейгена вызвала огромный резонанс в обществе. Дело было даже не в деловых партнерах мистера Хейгена — едва ли он был единственным политиком, пользующимся поддержкой мафии, а в том, что в Неваде будущий конгрессмен поселился совсем недавно. Да и в политике он новичок. Что полезного он успел сделать? Пресса штата критиковала Хейгена на все корки. Центральные газеты предлагали читателям детальный анализ ситуации — у бывшего конгрессмена не было конкурентов, а вот ноябрьские выборы обещали стать состязанием между Томом Хейгеном и его предшественником — вернее, сторонниками покойного.

Чтобы добиться успеха, нужно научиться контролировать тех, кто на первый взгляд властью не обладает. Именно так семье Корлеоне удавалось управлять судьями. Коррупция и продажность процветают во всех слоях общества, но, к счастью обывателей, среднестатистического судью подкупить гораздо труднее, чем представителя другой профессии. На деле благосклонность судей — весьма дорогое удовольствие. Однако везде есть свои хитрости. Дела между судьями распределяют «совершенно произвольно» секретари, которым платят не больше, чем школьным учителям. Выходит, что тот, кто контролирует судей, имеет куда меньше власти, чем тот, кто сумеет договориться с секретарями.

Вот с прессой дела обстоят совершенно иначе. Любого журналиста можно купить, простив ему карточный долг, угостив ленчем или стаканом холодного пива, но у всех них есть одна пренеприятная черта — когда им кажется, что пахнет сенсацией, они забывают обо всем, в том числе и о верности. К счастью, они падки на новое и доверчивы, как дети. Нет, прессу следует контролировать «сверху». У обывателей очень короткая память. Если какая-то статья публикуется несколько дней, а потом заменяется новой, то читатели ждут не окончания старой статьи, а иных подробностей или совершенно нового материала. Чтобы контролировать прессу, нужно купить тех, кто умеет управлять общественным мнением и правильно подать новость.

Через несколько дней весьма привлекательный чернявый паренек в кожаной куртке — поп-звезда из штата Миссисипи, белый, но горланящий негритянские песенки, — приехал покорять Лас-Вегас. Конгрессмен Хейген был окончательно вытеснен с первых полос газет и из памяти обывателей откровенно провальным выступлением гнусавого Карузо. Все только и думали: означает ли это конец всеобщего увлечения рок-н-роллом, который наверняка насаждали коммунисты? В день, когда Хейген принес присягу, о нем написал лишь один дремучий репортер из Карсон-Сити, пытавшийся достучаться до читателей из дебрей последней страницы захудалой газеты. Партию покойного конгрессмена раздирали внутренние разборки, и оппоненты Тома, естественно, не успели выдвинуть кандидата и собрать для него нужное число подписей. Дела конгрессмена Хейгена шли куда лучше. Хотя его кандидатура была выдвинута значительно позже назначенного срока, он успел подготовить все необходимые документы, ходатайства и прошения всего за неделю. Секретарь избирательной комиссии заявил, что «в данных обстоятельствах мистер Хейген может участвовать в выборах на общих основаниях».

Структура любой криминальной семьи ничем не отличается от крупной корпорации или правительства. Хейген знал, чего добивается Майкл — легализовать собственный бизнес в рекордно короткие сроки. Корлеоне шел к цели, не спрашивая совета ни у кого, а у Тома было достаточно благоразумия, чтобы держать свое мнение при себе.

В отличие от Тома, Майкл никогда не работал в крупной корпорации. В криминальном бизнесе люди гибнут, только когда сами этого заслуживают, за очень редким исключением. А в легальном? Прежде чем Хейген перешел на службу к Вито Корлеоне, он несколько месяцев проработал юристом, выводя «максимально допустимый коэффициент смертности». Сколько людей должны погибнуть в производимых фирмой автомобилях, прежде чем возможные судебные иски окупят установку новых, более надежных и безопасных деталей? Число погибших детей, беременных женщин, менеджеров высшего звена — все фигурировало в отчете, который Том представил за день до увольнения.

С правительством дела обстоят еще хуже. Хейген знал это задолго до того, как начал собственную избирательную кампанию. Помните броненосец «Мэйн»? Страшная ложь, сфабрикованная ради того, чтобы втянуть страну в войну под притянутым за уши предлогом, а все для того, чтобы угодить и сделать еще богаче своих состоятельных друзей. В этой развязанной правительством войне погибло больше людей, чем во всех мафиозных разборках, вместе взятых. Как умело «сверху» используют стереотипы, укрепляя обывателей во мнении, что «итальянцы угрожают американскому обществу». Именно за счет обывателей правительство наживается, в то время как они, воображая, что живут «в самом демократичном государстве на свете», не в состоянии понять очевидного: власть подчиняется прихотям небольшой группы богатых. На выборах, как правило, богатый кандидат легко побеждает бедного. Обратное может произойти только по одной причине: кандидат победнее согласился стать марионеткой тех, кто поддерживал его богатого оппонента.

Вперед, американцы, выкурим проходимцев из правительства! Увидите, что случится, точнее, чего не случится. Может, сделать это лозунгом? «Голосуй за Хейгена — и увидишь, чего не произойдет!»

Том не сомневался, что правительство — не что иное, как криминальная семья с самой совершенной организацией. Иск против правительства выиграть почти невозможно. Даже если и выиграешь — пожалуйста, получи миллион долларов, а правительство тут же поднимет налог и соберет два дополнительно. Что могут сделать простые граждане? Ничего! Каждая страна имеет такое правительство, какое заслуживает.

Годами Хейген помогал политикам плести интриги во благо семьи Корлеоне, но, глядя в их потухшие глаза, понимал, в каких бездушных оппортунистов они превратились. Как ни странно, глаза казались безжизненными даже на фотографиях. Как правило, мужчины и женщины благодарили Тома, жали руку и приглашали заходить еще. Хейген поклялся, что если, заглянув в зеркало, увидит такой же остекленевший взор, то тут же пустит себе пулю в лоб.

Тому не хотелось работать за пределами Невады, да ему бы и не пришлось, если бы не непредвиденная кончина его предшественника. Пребывание Хейгена в Конгрессе беспокоило народ штата Невада, но куда меньше, чем самого Тома и его жену Терезу.

Тереза очень тяжело переживала критику в адрес мужа, даже когда страсти улеглись. Больше всего ее волновало, как это отразится на детях. А предстоящий переезд в Вашингтон пугал Терезу еще больше.

— Ты всегда добивался, чего хотел, — повторяла она, — а я точно знаю, что этого ты не хочешь.

Том пытался возражать, однако жена слишком хорошо его знала. Попросив немного времени, чтобы все обдумать, Тереза взяла детей и уехала на море к родственникам.

Возможно, именно из-за собственного нежелания, но переезд в Вашингтон дался Хейгену с огромным трудом. Лишь переехав реку Потомак, он осознал, кем был и кем стал. Он не питал ни малейших иллюзий относительно того, что происходит в столице, и все же, увидев Мемориал Линкольна, неожиданно оробел.

В первую ночь в отеле Том никак не мог заснуть. Сначала он подумал, что это из-за разницы во времени и большого количества кофе. Да только он летал постоянно, кофе пил литрами и после этого спокойно спал. Том раздвинул шторы, увидел яркие огни ночного города и почувствовал, как по коже бегут мурашки.

Он миллионер и член Конгресса США! Хейген истерически засмеялся.

Порыв был внезапным и стремительным — Том оделся и прежде, чем успел понять, какой сентиментальный поступок собирается совершить, вышел из отеля.

Хейген знал, что о том, что сейчас случится, никому рассказывать не стоит. Он пересек проспект Конституции и остановился у западной оконечности Зеркального пруда, пахнущего тухлыми яйцами. По воде плыли яркие блики света. Неподалеку на лавочке сидели подростки и целовались. Боже, как здесь красиво!

Сирота! Вот кем чувствовал себя Том, вот кем он и был на самом деле. Когда ему исполнилось десять, мама ослепла и умерла, а отец стал пить так, что потерял человеческий облик. Естественно, мальчика отправили в приют, откуда он сбежал и жил на улице, пока не встретил Санни Корлеоне, который потребовал, чтобы Тома приняли в семью. Как ни странно, Вито согласился. В то время Том не испытывал ничего, кроме благодарности, вопросы появились потом. В самом деле, зачем Корлеоне это сделал? Ведь мать мальчика умерла от венерической болезни, а отец был буйным алкоголиком. Том рос маленьким дипломатом, умел не задавать лишних вопросов и выбрасывать из головы ненужные мысли раньше, чем Вито отполировал эти умения до блеска и начал использовать.

И только в эту ночь, первую одинокую ночь в Вашингтоне, Хейген все понял. Вито сам был сиротой, которого семья Аббандандо приютила примерно в том же возрасте, что и он Тома. Выходит, Вито вырос в одном доме со своим будущим consigliere , а повзрослев, принял маленького оборвыша, который стал советником сначала ему самому, затем Санни и, наконец, Майклу.

Том стоял, раскинув руки, словно крылья, а потом начал медленно кружиться, пытаясь вобрать в себя как можно больше, запомнить этот миг навсегда. Мемориал Линкольна, Мемориал Джефферсона, памятник Вашингтону, Капитолийский холм, звездное небо над столицей его страны. Том так и стоял у западной оконечности Зеркального пруда, наблюдая за собственным отражением на его поверхности. Реалист и рационалист до мозга костей, Том не верил в бога и загробную жизнь, но в этот момент все обстояло совсем иначе. Ему казалось, что со дна пруда и с высоты звездного неба за ним наблюдают мертвые: Вашингтон, Джефферсон, Линкольн, умерший от рака конгрессмен, Санни и Вито Корлеоне, Бриджит и Марти Хейген, его родители. Тысячи неизвестных ему людей, которые погибли, защищая честь своей страны. Все они погибли и ради него, ради того, чтобы он выполнил свой долг и из голодного оборвыша превратился в конгрессмена Томаса Ф. Хейгена.

Позднее, во время заседаний Конгресса, Том часто вспоминал первый вечер и охватившую его эйфорию, особенно когда видел огонь в глазах своих новых коллег, искренне заинтересованных в том, чтобы всем американцам жилось лучше. В отличие от тех, кто, попав в Вашингтон, испытывает горькое разочарование, Хейген ничего подобного не чувствовал. Его искренне забавляло, что конгрессмены, которым он не раз давал взятки, притворяются, будто видят его впервые, когда Тома представляли им в новом амплуа. С другой стороны, за долгие годы работы у Корлеоне перед ним прошло огромное число просителей, и их лиц он тоже не помнил. Куда важнее другое — заседающим на Капитолийском холме зачастую не хватает добродетели и альтруизма, а у человека, умеющего быть самим собой, такого дефицита не возникнет.

В памятную ночь не обошлось без приключений — почувствовав, как в ребра упирается дуло пистолета, Том быстро вернулся с небес на землю. Перед ним стоял негр в ковбойской шляпе, надвинутой низко на глаза. Налетчик носил туфли на каучуковой подошве и подошел совсем неслышно.

— Надеюсь, часы тебе не слишком дороги! — нагло проговорил грабитель.

— Вовсе нет, — соврал Том. Их подарила Тереза на день свадьбы, — самые обычные часы.

— Часы просто отличные!

— Спасибо, расскажи об этом в ломбарде, куда их будешь сдавать! Кстати, мне нравится твоя шляпа.

— Мне тоже! Слушай, да ты богач! — радостно проговорил негр, возвращая Тому пустой бумажник.

— Теперь уже нет! — отозвался Том, у которого с собой было двести долларов.

— Знаешь, мне очень жаль, — сказал на прощание негр. — Но ничего не поделаешь, бизнес!

— Прекрасно тебя понимаю, — прокричал ему вслед Том. Наверное, это было самое необычное ограбление за всю историю Вашингтона. — Удачи тебе, парень!

Со свойственной ему пунктуальностью Том, направляясь на съезд партии в Атлантик-Сити, выехал от родителей Терезы в Эшбери-парк с большим запасом. Лишь в самом Атлантик-Сити с его бесконечными пробками Хейген решил взглянуть на часы. После ограбления в тот памятный вечер пришлось купить новые, точно такие же, чтобы не расстраивать жену. Черт, он забыл их на ночном столике! Вместе с удостоверением участника съезда! От досады Том сильно хлопнул ладонью по рулю.

Наверняка стоило приехать заранее и забронировать отель, но Хейген хотел привезти с собой Терезу и провести как можно больше времени с детьми. Даже мальчики очень ему обрадовались и без умолку трещали о машинах, подружках и жуткой музыке, которую оба слушали часами. Все прошло отлично! Тереза собиралась вернуться домой в конце лета (Том страшно боялся, что она откажется) и даже пообещала посещать с ним политические мероприятия при условии, что муж устроит ее в вашингтонскую галерею современного искусства.

Однако десять часов пути не проходят бесследно, и по закону подлости именно в этот день на дорогах были пробки. И вот теперь оказалось, что в спешке он забыл удостоверение! Если бы Том, как и планировалось, поехал вместе с председателем своего штаба, довольно неприятным, но очень старательным выпускником Гарварда, то Ральф (так звали умника) точно проследил бы, чтобы шеф ничего не забыл. Даже если бы в самый последний момент побежал купаться с дочерью!

Как долго он в раздражении лупил руль, Том не знал. Случайно увидев в зеркале заднего обзора свое разгоряченное лицо, он понял, что так и до инфаркта недалеко. Сделав глубокий вдох, Хейген приказал себе успокоиться.

Без удостоверения участника съезда припарковаться возле штаб-квартиры партии ему не разрешат. Машину пришлось оставить на соседней улице, и пока Том добирался к месту проведения съезда, успел вспотеть и запыхаться. Уговорить охранников не удалось, и приветственную речь губернатора Джеймса Кавано Ши он пропустил. Судя по бурным и продолжительным аплодисментам, она имела огромный успех.

Только тогда Хейген заметил, что на белом фасаде здания выгравированы слова: «Consiglio et prudential», что в переводе с латинского означало «благоразумие и мудрость».

Consiglio. Prudenza.

Если так пойдет и дальше, то Хейген не удивится, если подобное здание станет местом сбора криминальных семей. Возможно, он будет шокирован, но нисколько не удивлен. Если бы Том по-прежнему был consigliere , он предупредил бы Майка, что собрания семей — свадьбы, похороны, боксерские поединки, презентации ночных клубов — стали чересчур частыми, открытыми и помпезными. Хейген слышал, что Собрание в Нью-Йорке ратифицировало мирный договор. Что будет дальше? Доны выпустят собственные акции? На Собрания будут пускать телерепортеров?

Тем временем аплодисменты в зале перешли в овации.

Хейген тяжело вздохнул и, войдя в зал через общий вход, занял место в последнем ряду.

Совсем рядом рабочие сооружали сцену для концерта Джонни Фонтейна, который должен был состояться вечером. Вокруг будущей сцены суетились операторы с камерами в руках. Похоже, концерт будут снимать, но неизвестно, покажут ли где-нибудь, кроме киностудии Фонтейна. А оборудование для концерта, судя по всему, взято напрокат у семьи Страччи.

Какая разница, что Том пропустил речь губернатора? Разве кто-то об этом узнает? Какая разница, что, если бы не старания Тома, съезд состоялся бы в Чикаго? Пусть эту заслугу припишут кому-нибудь другому. Такое положение вещей вполне устраивало Хейгена. Он не любил привлекать внимание к своей персоне. Лучше быть «серым кардиналом» и играть тонко, чтобы убеждать в своей правоте олухов, которые верят, что в Америке царит демократия.

Том промокнул лоб. Переговоры вел он, а план разработал Майкл Корлеоне. Проведение съезда в Атлантик-Сити было ловким завершающим штрихом, от которого выигрывали все. В Нью-Джерси политика контролировалась кланом Страччи, но за пределами штата Черный Тони (с десяти лет красивший волосы в черный цвет) не обладал достаточным влиянием и был благодарен Корлеоне за поддержку купленных ими политиков. К тому же Страччи принадлежали швейная и перерабатывающая фабрика непосредственно в Атлантик-Сити и сеть подпольных казино на побережье. Все это укрепило дружественные отношения между кланами Корлеоне и Страччи, а заодно открыло порты Джерси для контрабандных операций Эйса Джерачи.

Проведение съезда в Нью-Джерси и все сопутствующие экономические привилегии для штата губернатор Джимми Ши искренне считал своей заслугой. Его речь транслировалась по всем каналам телевидения в прямом эфире, что позволило донести политическую программу до рекордного числа телезрителей. В качестве ответной услуги Дэнни Ши (не подозревавший, чьи интересы выражает отец) помог закрыть дела, связанные с недавним кровопролитием в Нью-Йорке. К тому же Джимми Ши (опять по ходатайству отца) обещал легализовать игорный бизнес в Атлантик-Сити. Таким образом, блистательная речь Джимми, знал он это или нет, давала ему отличные шансы стать первым президентом США, который обязан своим успехом итальянской мафии.

Естественно, со временем он все узнает.

Участники съезда снова разразились аплодисментами, а оркестр заиграл бравурный марш.

В тот вечер было произнесено много красивых и напыщенных фраз. Том Хейген, один из творцов этого съезда, просидел в заднем ряду, вытягивая шею, чтобы увидеть губернатора Ши. Он так и не сумел осмотреть великолепный зал, где проводился съезд. Ему говорили, что там находится один из самых больших органов на свете и ежегодно проводится конкурс «Мисс Алабама». Но ведь единственное различие между программой и приветственной речью мисс Алабама и губернатора Ши — семейные ценности, образование в массы, мир во всем мире — заключалось в том, что длинноногая красавица была в бикини и на высоких каблуках.

Ну и цирк! Хотя какая Тому разница?

Хейген решил отправиться в отель, в главном зале которого стараниями посла был организован торжественный прием. Скорее всего, еще рано, зато он придет первым и успеет выпить коктейль. Делегатов съезда приветствовало голубое знамя партии, хотя прием проводился целиком на средства посла. К удивлению Тома, в зале было уже довольно много народа. Прослушав зажигательную речь Джимми Ши, делегаты плавно переходили к следующему номеру программы. Они радостно приветствовали друг друга, выражая бурный восторг от красноречия губернатора, и жалели лишь о том, что Джимми Ши — умница, красавец, герой войны, не может представлять партию уже на ближайших выборах вместо старого хрыча из Огайо, не имеющего ни малейших шансов на успех.

Том понимал, что в зале немало подставных лиц, которым заплатили за то, чтобы они хвалили речь губернатора, какой бы она ни была. Он знал, что во время войны Джимми Ши действительно проявил себя с лучшей стороны, но его героизм был многократно преувеличен в глазах общества стараниями самого Тома и семьи Корлеоне. В Конгрессе он встречался со «старым хрычом из Огайо», который оказался весьма достойным и уважаемым человеком. А как красота и молодость могут помочь стать президентом США, Хейген не понимал. Он выпил двойной виски со льдом и стал внимательно разглядывать собравшихся, чтобы решить, кого стоит поприветствовать лично. Делегаты шумно встречали очередного гостя, а на плечо Тома легла рука.

— Господин конгрессмен! — закричал Фредо Корлеоне, одетый в белый смокинг безупречного покроя. — Обещаю голосовать только за тебя! Можно автограф?

Том приложил палец к губам.

— Что ты здесь делаешь? Как мама?

Сильно пьяный Фредо показал в сторону двери.

Пришел вовсе не Ши, как предполагал Хейген, а Джонни Фонтейн с многочисленной свитой.

— Я приехал с Джонни!

— А как мама?

Две недели назад Кармела Корлеоне попала в больницу с кровоизлиянием в мозг. Все предполагали худшее, но она выкарабкалась. Когда Том навещал ее в последний раз, то взял с Фредо слово, что тот останется в Нью-Йорке и позаботится о маме, однако он все-таки приехал.

— С ней все в порядке, — бодро сказал Корлеоне. — Мать дома.

— Знаю, что она дома. А ты почему не с ней?

— Не беспокойся, о ней есть кому Позаботиться!

Чистой воды ложь! Конни Корлеоне бросила Эда Федеричи и улетела в Европу с каким-то пьяным плейбоем. В последний раз телеграмма и цветы прибыли из Парижа. Бабушка Ангелина умерла весной. Майк и Кей были рядом с мамой в самое тяжелое время, но потом вернулись в Неваду. Естественно, возле Кармелы были профессиональные сиделки, и все же из родных людей — только Кэтти, дочка Санни, студентка медицинской школы Барнарда.

Том кивнул в сторону свиты Фонтейна. К своему удивлению, он заметил Гасси Чичеро, владельца лос-анджелесского клуба, и еще двоих из клана Руссо.

— А эти что здесь забыли?

— Их привез Джонни!

— С какой радости?

— Гасси был первым мужем Марго Эштон, а Джонни — вторым, помнишь? Они мои друзья. Да расслабься ты, Томми! Это же прием, ничего официального! Лучше скажи, ты слышал речь Джимми?

Фредо — делегат съезда? Ничего себе!

— Ты был в зале?

— Нет, смотрел по телевизору в пентхаусе, где остановились Джонни и Гасси. Вчера мы устраивали вечеринку, Джимми и Дэнни тоже приходили. Боже, как мы напились! Жаль, что тебя не было!

Тома, собственно, никто и не звал.

— Джимми и Дэнни Ши?

— Конечно, они самые!

Хейген понимал, что беседа несколько затянулась. После назначения конгрессменом в его жизни стало слишком много светских приемов, встреч и коктейлей! Тратить время на пустую болтовню с Фредо явно не стоит.

— Слушай, где ты остановился?

— Это самые большие буфера на свете! — Фредо кивнул в сторону Энни Магауан и ее легендарного бюста. Пышногрудая блондинка выступала в шоу Фонтейна вместо комика Недотепы, который, однако, не исчез из свиты Джонни. Прекрасная Энни постепенно вытесняла стареющую Мей Уэст в шутках о женщинах с большой грудью.

— Мне пора, Фредо.

— Ты с ней знаком?

— Мы встречались, но она, скорее всего, меня не помнит.

Наконец в зал вошел Джимми Ши в сопровождении отца и брата. Из стереоколонок полился гимн США.

— Ши и Хейген на выборы 1960 года! — заорал Фредо.

Боже, он не понимает, что говорит!

Воспользовавшись всеобщим замешательством, Хейген ускользнул от пьяного Фредо. Но народ все прибывал, и пожимать руки нужным людям с каждой минутой становилось труднее. Том старался вовсю, и все-таки несколько раз, когда ему казалось, что он узнал сенатора или конгрессмена, это оказывался совершенно незнакомый человек. Он попытался найти делегатов из Невады, они-то наверняка заметили, что конгрессмен Хейген отсутствовал на официальной части съезда. Единственной, кого он нашел, была учительница из Битти, крошечного городка в провинциальной глуши.

— Наш город называют «Воротами в Долину Смерти», — пыталась перекричать шум учительница.

— Да, я слышал, — отозвался Том. «Захолустью хоть есть чем похвастаться».

— У нас ведь шахтерский город, хотя почти все шахты уже закрыты или закрываются.

— Поэтому нам нужно выкурить подонков из правительства! — ни с того ни с сего ляпнул Хейген.

Учительница нахмурилась. Возможно, ей не понравилось слово «подонки», возможно, она считала подонком самого Хейгена и мечтала выкурить его из Конгресса. Том собирался извиниться, но тут лицо учительницы просветлело.

— Вы просто чудо! — восторженно воскликнула она.

В следующую секунду Хейген понял, что к нему приближается губернатор Ши, используя широкую улыбку наподобие плуга, расчищающего толпу. Вот он направил улыбку на учительницу и поднял вверх большой палец.

— Спасибо, что приехали, мне понадобится ваш голос! — проговорил Ши и похлопал учительницу по плечу. Затем настала очередь Хейгена, с которым Ши никогда не встречался. Он пожимал руку Тома, а улыбался уже следующему. Ну и ну, просто конвейерное производство, а не человек! Довольная улыбка на лице учительницы позволила Тому усвоить очень важный урок: красота и молодость — далеко не самые важные качества для кандидата в президенты, зато очень помогают в предвыборной гонке.

— Вы видели, как выступал губернатор Ши? — шепотом спросил он.

— Речь обычно слушают, а не смотрят! — снова нахмурилась учительница.

— Совершенно верно! — поспешно сказал Хейген.

— Хочу кое в чем признаться, — доверительно зашептала учительница. — Никогда в жизни не поступала вразрез с интересами партии, но в ноябре собираюсь голосовать против вас.

Учительница отстранилась и заговорщицки подмигнула Хейгену.

Что он мог ответить? «Леди, мой оппонент скончался от рака»?

— Отлично! — сказал Том, бессознательно копируя Ши. — Спасибо, что приехали!

Хейген ловко пробирался сквозь толпу, ухитряясь никого не задеть. Странно, в зале столько народа, а в баре — никого. Значит, все глазеют на знаменитостей.

Фонтейн, Ши и Энни Магауан взобрались на столик — Фонтейн и Ши стояли обнявшись, а Энни — чуть в стороне, целомудренно сложив руки на груди. Посол, стоявший рядом с ними, но на полу, громко свистнул. Глядя на него, Том не мог не вспомнить, как он, нагой и загорелый, приглашал искупаться в бассейне. Фонтейн объявил, что сейчас споет песню «Земля отцов», и пригласил всех подпевать. Несколько лет назад Том брал младшего сына Эндрю в кукольный театр на одно из первых представлений с участием Энни Магауан. В прошлом году Энни рассталась с Дэнни Ши (давно и счастливо женатым), оставила телевизионное шоу и занялась сольной карьерой.

Губернатор слез со стола и помахал рукой собравшимся. Фонтейн и Энни остались, упиваясь вниманием публики, они запели песню, которая первоначально посвящалась другому штату, но сегодня в их вольной интерпретации восхваляла достоинства Нью-Джерси.

Хейген вытащил из кармана небольшую карточку, на которой бисерным почерком его помощника были написаны фамилии и имена людей, с которыми следует встретиться, их слабые и сильные стороны и даже примерные темы для разговора. Ну, уж нет! С него хватит! Он возвращается в Эшбери-парк, к семье.

В коридоре Том заметил Фредо в компании двух парней из Чикаго и типа в клетчатой куртке из Майами.

— Том, уже уходишь? — спросил Фредо.

Хейген махнул рукой:

— Поговорим позже.

— Нет, подожди! — прокричал Корлеоне и бросил приятелям: — Ребята, я сейчас!

Том шел так быстро, что Фредо едва за ним поспевал.

— Хочу кое о чем спросить, — начал Корлеоне.

— Все давно улажено, — быстро ответил Хейген, предполагая, что речь пойдет о прошлогоднем инциденте в Сан-Франциско. — Не будем об этом, ладно?

— Слушай, Майкл тебе не говорил о моей идее? Что, если принять закон, запрещающий хоронить людей во всех пяти районах Нью-Йорка, включая Лонг-Айленд?

— На полтона тише, Фредо! — попросил Том, испуганно озираясь по сторонам.

— Я имею в виду не разборки, а обычные похороны, — пояснил Фредо. — Можно ввести ограничение, чтобы…

— Нет, — отрезал Хейген, — это не в моей компетенции. Слушай, мне действительно пора. Передай Дине привет!

В глазах Фредо читалось искреннее недоумение.

— Дина, твоя жена, припоминаешь?

Фредо кивнул:

— Скажи Терезе и детям, что я их люблю. Не забудешь?

Развязный тон Хейгену определенно не понравился. Схватив Фредо за шкирку, он поволок его на улицу.

— Слушай, Фредо, ты что, последние мозги пропил?

Корлеоне смотрел на него с вызовом, совсем как сыновья Тома, когда нашкодят.

— Хочешь поговорить о том, что случилось в Сан-Франциско?

Фредо демонстративно вытащил из кармана темные очки и надел, хотя никакого солнца не было.

— Слушай, Томми, иди к черту, ладно? Я не обязан перед тобой отчитываться!

— В какое дерьмо ты на этот раз вляпался? Голливудское?

— Ты что, не слышал? Я не обязан перед тобой отчитываться!

— Хороший друг Фонтейн, правда? У вас даже женщины общие!

— А ну повтори!

Хейген повторил.

— Это уже низко, Томми!

А он прав, действительно низко!

— Ладно, замяли! — пробормотал Хейген.

— Ну уж нет! — Фредо прижал Тома к кирпичной стене. — Ты-то ничего не забываешь! Если возникает проблема, ты мусолишь ее до тех пор, пока не найдешь решение. Даже когда решения не существует! — Фредо ударил Хейгена по легкому. — Ты мусолишь, — снова ударил, — мусолишь, — снова ударил, — и мусолишь!

Спина Тома билась о грязную кирпичную стену. Все, пиджаку конец! В детстве Фредо частенько дрался, но все успели об этом забыть, пока он не избил того парня из Сан-Франциско.

— Мне пора, — прохрипел Хейген. — Слышишь? Мне пора.

— Думаешь, ты самый умный? — Фредо с силой швырнул Тома на стену. — Ведь так?

— Хватит, Фредо, перестань!

— Отвечай!

— Может, у тебя и пушка есть?

— Ты что, меня боишься?

— Всю жизнь боялся!

Фредо рассмеялся, хрипло и невесело, а затем грубо потрепал Тома по щеке.

— Слушай, все ведь очень просто!

Что просто? Хейген поджал губы:

— Да, конечно!

— Все просто, — повторил Фредо. От него пахло луком и вином. На щеках пробивалась щетина. — Знаешь, что случается с такими кобелями, как Джонни? На свете много телок, их слишком много, поэтому они и попадают в постель к одному и тому же парню. Понял?

— Теоретически да, — кивнул Хейген.

Корлеоне отступил на шаг и снял очки.

— Когда увидишь Майка, передай, что я работаю над своим проектом, ладно?

— Я же сказал, что не…

— Слушай, тебе же надо идти. — Фредо нетерпеливо махнул рукой. — Вот и иди!

В Эшбери-парк Том вернулся поздно вечером. Первым, что он увидел, были сыновья, нещадно тузившие друг друга на заднем дворе.

Том выскочил из машины. Так, похоже, драка из-за девчонки, которая давно нравилась Эндрю и целовалась с Фрэнком. Некоторое время Хейген молча наблюдал за происходящим, но, увидев, что во двор выходит Тереза, тут же свистнул и растащил мальчишек. Строго посмотрев на обоих, он велел им дожидаться в машине, а сам пошел в спальню за часами. Джина вместе с бабушкой и дедушкой смотрела вестерн. Взяв дочку на руки, он пригласил Терезу в кафе-мороженое.

— У мамы с папой есть мороженое! — пробовала возражать Тереза, но муж многозначительно на нее посмотрел, и она села в машину.

В кафе-мороженое они добрались прямо к закрытию. Том, постучавшись в заднюю дверь, вручил владельцу пятьдесят долларов, и через минуту семья уже сидела за липким пластиковым столиком в неярком свете ламп. Джина, маленькая копия отца, ела рожок так аккуратно, что не проронила ни капли. Ореховый десерт Терезы таял в вазочке, в то время как она прикладывала влажные салфетки к разбитому лбу сына. Эндрю заказал пломбир с шоколадной крошкой, Фрэнк — банановый десерт, а сам Том — только кофе.

Когда все доели, Том поднялся и сообщил, что остаток лета они проведут в Вашингтоне. Всей семьей, вместе. К началу учебного года они вернутся в Неваду. А в ноябре, когда он проиграет выборы покойному конгрессмену, как они с этим справятся?

— Всей семьей, вместе, — неожиданно по-взрослому ответила Джина.

— Умница! — похвалил Том, чмокнув рыжеватую макушку дочки. — Знаю, сейчас не самое легкое время для нас. В газетах печатают отвратительные вещи, а кое-кто даже пытается оскорбить нашу семью. Но мы с этим справимся. Я член Конгресса США, это большая честь и огромная ответственность. Хочу, чтобы вы запомнили это время на всю жизнь.

Дети посмотрели на мать. Тяжело вздохнув, Тереза кивнула.

— Ты прав, — проговорила она. — Прости, что меня не было рядом!

— Не стоит, — мягко сказал Том, — я же все понимаю!

Привет Фредо он семье так и не передал — не хотелось портить себе настроение.

На следующий день они уехали в Вашингтон. К моменту их приезда Ральф перевез вещи Тома в апартаменты попросторнее и прислал молодого коллегу, чтобы тот показал семье город. Экскурсия получилась отличной! Хейгены увидели все памятники, побывали в Верховном суде и Библиотеке Конгресса. Тереза, получившая диплом по истории искусства, пришла в восторг от музеев и картинных галерей. Том с мальчиками играли в баскетбол в закрытом спорткомплексе Конгресса и постриглись в лучшем салоне города.

Проворный Ральф организовал встречу с самим президентом в Овальном кабинете. На счастье детей, Принцесса, президентская колли, сыгравшая Лэсси в знаменитом фильме, накануне ощенилась, и Хейгенам обещали щенка. По дороге в Белый дом они неожиданно попали под ливень. На снимке, сделанном личным фотографом президента, промокшие и продрогшие, они стояли вокруг натужно улыбающегося президента. Маленькая Джина прижимала к груди Элвиса (так решили назвать щенка) и лукаво смотрела на бело-рыжие волоски, прилипшие к элегантному костюму президента.

Том заказал максимально возможный формат снимка, который очень понравился всей семье. Когда Хейгены вернулись в Лас-Вегас, снимок повесили над каминной полкой взамен дорогущей литографии Пикассо, которая гораздо лучше смотрелась в гостиной.

Поражение Хейгена стало одним из самых разгромных за всю историю штата Невада. Какая убедительная победа мертвого кандидата над живым!

Снова и снова на собраниях клуба «Ротари», профсоюза шахтеров, скотоводов и учителей Невады обсуждалось, каким инертным, лишенным обаяния и красноречия оказался Хейген. Убежденный католик-ирландец в стане баптистов! Сам Том впервые увидел штат во время избирательной кампании. Да любой из сезонных рабочих прожил в Неваде дольше, чем конгрессмен Хейген! Самой большой ошибкой стали теледебаты с надменной сухонькой вдовой его предшественника. Это было последней отчаянной попыткой спасти ситуацию, которая к этому времени стала безнадежной. Том Хейген, адвокат от бога, умеющий хладнокровно отстаивать свои убеждения, на экранах телевизоров был похож на ящерицу. В Неваде обитает самое большое количество ящериц в стране. Если своих ящериц полно, зачем еще одна, к тому же чужая?!

За день до выборов в центральной газете Лас-Вегаса вышла статья, в которой Тома называли не только адвокатом покойного Вито Корлеоне, крестного отца нью-йоркской мафии, но и его незаконнорожденным сыном. Автор статьи, молодая и подающая надежды журналистка, утверждала, что Майкл и Фредо Корлеоне называют Тома «братом». Хейген не собирался ничего отрицать. Для него Вито был не только отцом, а еще и образцом добродетели, под патронатом которого была построена крупнейшая в Неваде клиника и галерея современного искусства. Том показал журналистке газетную статью, в которой фонд Корлеоне был назван одной из лучших благотворительных организаций в стране, и разворот журнала «Лайф», где рассказывалось о военных подвигах Майкла Корлеоне. Хейген заметил, что Корлеоне, названные в статье преступниками, никогда не были осуждены, даже мелких правонарушений не совершали. «Но их же не раз арестовывали, особенно покойного Сантино», — заметила настырная журналистка. В ответ на это Хейген вручил ей Конституцию США и посоветовал прочесть о презумпции невиновности. Судя по всему, к такому повороту событий журналистка готова не была.

Интересно, известна ли журналистке или ее редактору правда о Томе и его роли в клане Корлеоне? Если да, то сведения могли поступить из нескольких источников. Бывшие соседи и друзья Тома, Фонтейн, который его никогда не любил, чикагская семья, пристально следившая за каждым его шагом. Учитывая последние события, это мог быть даже Фредо. Вполне вероятно и то, что прыткая журналисточка раскопала сведения сама. В любом случае ни Том, ни Майкл не собирались тратить время на разгадывание загадки, по крайней мере сейчас. Да и зачем? Очевидно, что и без этой статьи Том все равно проиграл бы на выборах.

Некоторое время спустя в Вашингтоне решилась задачка попроще, и справедливость восторжествовала. Несколько недель кропотливой работы, и вот у невзрачного дома на берегу реки Анакостия остановился красно-черный «Кадиллак» с нью-йоркскими номерами. Шел сильный снег, но невысокий крепыш в блестящем костюме и дюжий здоровяк в темном плаще, казалось, ничего не замечают. Они подошли к одному из подъездов и, даже не сбавив шагу, выбили дверь. Через секунду прогремел выстрел. Соседей это не удивило. Выстрелы в этом районе звучали куда чаще, чем детский смех. Крепыш вынес из подъезда белую ковбойскую шляпу, а здоровяк в плаще — старые часы Хейгена. В квартире на втором этаже лежал без сознания молодой негр. Часы ему так понравились, что он решил оставить их себе. Его нокаутировал одним-единственным ударом Элвуд Кьюсик, боксер-тяжеловес. Совсем недавно беременную подружку Кьюсика помог устроить на аборт не кто иной, как Эйс Джерачи. Невысокого крепыша, племянника Тессио, звали Косимо Бароне, для друзей — Таракан Момо.

В качестве назидания Момо прострелил правую руку негра. Ворюга даже не пошевелился. Кьюсик, выполнявший подобное поручение впервые, поднял здоровую руку негра и проверил пульс. Кажется, в порядке, и дыхание тоже. Сам виноват, никто не заставлял его воровать! На рояле парень, конечно, играть не сможет, но если не умрет от потери крови, то все будет в полном порядке.

— А чьи это часы? — поинтересовался Кьюсик, примеряя их в машине.

Таракан Момо не ответил. Опустив солнцезащитный щиток, он пригладил жесткие густо напомаженные волосы. Через секунду они уже были за окраиной Вашингтона.

— Часы и шляпа принадлежат одному и тому же парню? — не унимался боксер.

— Почему бы тебе не примерить шляпу?

Кьюсик пожал плечами и послушался.

— Ну, что скажешь?

— Замечательно! Она твоя. Послушай, ковбой, давай немного помолчим, ладно?

Кьюсик снова пожал плечами и послушался.

Незадачливый вор, скрючившийся на полу грязной комнатки, принадлежал миру, где полицию звать не спешат, а если и вызывают, то помощь прибывает не скоро. Случилось так, что негр все-таки скончался от потери крови. Назовите это несправедливостью или силой непредвиденных обстоятельств, как хотите! Разве это должно было волновать Тома Хейгена? Разве он виноват в том, что случилось? Мертвый грабитель никому ничего не расскажет. Мертвые молчат.

 

Глава 16

Увидев в иллюминаторе очертания Сицилии, Кей Корлеоне задохнулась от восторга.

Майкл оторвал глаза от книги, которую читал. «Пейтон-Плейс» Грейс Майтелиус расхваливали мама Кей, Дина Данн и еще несколько знакомых. Сама Кей закончила ее несколько часов назад и была сильно разочарована.

— Что-то не так?

— Все в порядке, — отозвалась женщина. — Боже, ты никогда не говорил, как красива Сицилия!

Палермо защищали крепостные стены, а вокруг — гряда высоких с заснеженными вершинами гор. С высоты пейзаж представлял собой череду острых каменных шпилей и складок. Стоял февраль, но Средиземное море казалось нестерпимо синим, ярко переливающимся в солнечных лучах. Лишь легкая рябь нарушала его безмятежность. Приземляться предстояло к северо-востоку от города. Пытаясь отговорить жену от поездки, Майкл упоминал, что аэропорт Палермо — один из самых опасных на свете. Сам он чаще всего прилетал в Рим, а оттуда добирался поездом и паромом. Сделав вираж, самолет опустился к воде так низко, что пассажиры смогли разглядеть утлую серую лодчонку и небритые лица рыбаков. Кей, до этого добиравшаяся в Европу морем, была на седьмом небе от счастья и сказала, что отныне будет путешествовать только на самолете.

Лишь когда тень самолета упала на острые прибрежные скалы, женщина на секунду испугалась. Но вот пассажиров встряхнуло, и самолет коснулся земли. Да, на этот раз все обошлось.

— Наконец-то я увижу Сицилию! — восклицала Кей.

— Родину богини Венеры, — прошептал Майкл, поглаживая ягодицы жены.

Сколько раз Кей выслушивала рассуждения о сицилийском национальном характере! Сколько раз Майкл ездил в Палермо по делам, а три года фактически здесь прожил! Мог ведь он хоть раз взять ее с собой! Неделю на осмотр достопримечательностей, а вторую для себя, чтобы наконец-то побыть вдвоем. Неужели она этого не заслужила?

Самолет подкатил к терминалу, и Кей заметила зеленую лужайку, а рядом с ней — аккуратные ряды маленьких итальянских автомобилей. В огороженной веревками зоне стояли встречающие, улыбаясь и приветственно махая самолету. За пределами зоны расположились четверо карабинеров, вооруженных автоматами.

— Знакомые? — поинтересовалась Кей.

Она шутила, но Майкл неожиданно кивнул.

— Друзья. Вернее, друзья друзей. Нас ждет сюрприз — вечеринка на пляже в Монделло.

Кей многозначительно посмотрела на мужа.

— Я помню, — быстро ответил Корлеоне.

— Мы ведь договорились?

— Да, с моей стороны никаких сюрпризов не будет. За остальных поручиться не могу, на все воля божья!

— О чем это ты?

Неужели муж насмехается над тем, что она так часто ходит на мессу?

— Да так! — пробормотал он. — Послушай, я не знал, будут нас ждать или нет, и сообщил тебе о вечеринке, только когда увидел, что все получилось. Иначе было бы еще хуже!

Кей покачала головой и погладила мужа по плечу. Им обоим нужно отдохнуть.

— А нельзя сначала заехать в отель и принять душ?

— Ну, если тебе хочется… — проговорил он, подразумевая отказ. — Постарайся хоть изобразить удивление. Они ведь так старались!

Самолет остановился, и трое карабинеров бросились к люку с автоматами наголо. Стюардесса велела пассажирам оставаться на своих местах.

— Что происходит? — шепотом спросила Кей.

— Понятия не имею, — ответил Майкл и, повернув голову, посмотрел на Альберта Нери, сидящего через два ряда. Мирное соглашение соблюдалось, и Корлеоне взял с собой лишь одного телохранителя, хотя самого верного и надежного. Кей и Майкл были в пути уже почти двое суток и присутствия Нери почти не замечали.

Люк открылся, по трапу поднялись карабинеры и начали что-то обсуждать со стюардессой. Кей утешала себя тем, что достаточно хорошо говорит по-итальянски, и все же смысла беседы она не поняла.

Стюардесса обернулась к пассажирам.

— Прошу внимания! — на идеальном английском проговорила она. — Кто здесь мистер и миссис Майкл Корлеоне?

По-английски она говорила лучше, чем большинство людей Майкла. Даже «Корлеоне» она произнесла на американский манер: «Корлеон».

Нери поднялся и прошел к кабине пилота. Стюардесса спросила, зовут ли его Майкл Корлеоне, но он ничего не ответил.

Когда телохранитель прошел мимо их кресел, Майкл поднял руку, и Кей последовала его примеру.

— Сюрприз! — сорвалось с ее помертвевших губ.

— Уверен, ничего серьезного! — твердо сказал ее муж. — Небольшое недоразумение, только и всего!

Нери принялся объяснять стюардессе по-итальянски, какой важный человек Майкл Корлеоне и как необходимо оказать ему радушный прием. Он говорил очень быстро и тихо, и Кей так и не поняла, что происходит. Телохранитель показал на поднятые руки Майкла и Кей — «господин, госпожа», и Майкл кивнул. Стюардесса попросила супругов Корлеоне оставаться на своих местах, пока другие пассажиры покидают самолет. Нери тяжело опустился на свободное место в первом ряду.

— Что происходит? — спросила Кей.

— Все будет в порядке, — отозвался Корлеоне.

— Вообще-то я не тебя спрашиваю.

Когда все пассажиры вышли, карабинеры прошли в салон. Нери бросился им навстречу и прошептал несколько слов. Затем стражи порядка прошли к Майклу и Кей.

Корлеоне поприветствовал их по-итальянски. Один из карабинеров оказался старым знакомым. Майкл предложил им сесть, но стражи порядка остались стоять. Выяснилось, что из надежных источников им стало известно, что вечеринка в Монделло, скорее всего, окажется ловушкой. В данный момент господину Корлеоне и его жене небезопасно находиться на Сицилии.

— Из надежных источников? — переспросил Майкл по-итальянски.

Лица карабинеров остались непроницаемыми.

— Да, — по-английски сказал знакомый Корлеоне.

Майкл взглянул на Нери, который одними губами произнес:

«Чикаго». Что он имеет в виду? Может, что-то другое? Чье-то имя?

Корлеоне поднялся и показал в сторону кабины пилотов. Карабинеры прошли за ним, а потом снова послышался взволнованный шепот. Интересно, о чем они говорят? Кей не знала, что и думать. За окном счастливые пассажиры улыбались, обнимали родственников, а некоторые многозначительно показывали на самолет. Самые расторопные уже садились в машины… Женщина раздраженно опустила защитный экран. Наконец Майкл похлопал одного из карабинеров по спине.

— A che ora е ilprossimo volo per Roma? — спросил он.

Знакомый карабинер расплылся в улыбке:

— Вам повезло, вы уже сидите в нужном самолете.

Коротко кивнув Кей, стражи порядка ушли.

Итак, Майкл с женой уже находились в самолете, который должен был вылететь в Рим, причем рейс являлся частным. Стюардессы заявили, что никаких недоразумений не возникнет, хотя объяснить, почему, затруднялись.

— Бесплатный пассажир, — подсказал Майкл, — это выражение вы пытаетесь вспомнить?

— Простите? — переспросила старшая стюардесса, владевшая английским гораздо лучше других.

— Nell'inglese le parole е deadhead.

— Бесплатный пассажир, — повторила стюардесса. — Большое спасибо!

Кажется, она обиделась, что Майкл нашел недостаток в ее английском.

— Опять вышло по-твоему, — раздраженно проговорила Кей. — Ты ведь не хотел на Сицилию, так и получилось!

— Кей, — с укоризной сказал Майкл, — ты ведь не серьезно?

— Подумай о маме! — воскликнула она, вспоминая о целом чемодане сувениров, любовно собранных Кармелой. Синьора Корлеоне так обрадовалась, узнав о предстоящей поездке, составила для них целую программу! Энтузиазм придал ей новых сил, которые помогли победить в схватке со смертью. Она поправлялась так быстро, что доктора только руками разводили.

— Я что-нибудь придумаю, — пообещал Майкл. — Все подарки найдут своих адресатов.

— Конечно, кто бы сомневался!

— Кей!

— Просто чувствую себя дурой! Бросить детей, потратить на перелеты два дня… Ради чего? Кажется, впустую!

Майкл не ответил, потому что не знал, что сказать. Сам он хотел поехать в отпуск вместе с детьми, чтобы, как и мечтал, целыми днями сидеть, зарывшись в горячий песок. Но в таком случае Кей пришлось бы присматривать за Энтони и Мэри, а это отдыхом не назовешь. Вот уже два года она растила детей практически без мужа. Сколько раз она рыдала вместе с ними! А на Рождество, которое Майкл провел на Кубе, Энтони и Мэри ревели так, что пришлось вызвать врача! Она так и не вернулась в школу и боялась, что уже никогда не вернется. Переезжать в Лас-Вегас Кей помогали только родители. А теперь появились новые заботы — она фактически руководила стройкой на озере Тахо. Планы были наполеоновские — их собственный дом, развлекательный центр, а также предварительный проект будущих домов Хейгенов, Конни и Эда Федеричи, Фредо и Дины Данн, плюс маленькие бунгало для гостей. Как ни странно, женщине нравилось строить собственный дом — принимать решения, решать проблемы, закупать образцы отделочных материалов. Она старается для семьи, для детей, для Майкла! И все же это была работа. Отдохнуть ей хотелось наедине с мужем, о чем она его и попросила.

— Что будем делать? — спросила Кей. — Вернемся домой?

— Необязательно. Если помнишь, я не хотел ехать на Сицилию, потому что опасался чего-то подобного.

— Ради бога, Майкл! Мы ведь удираем от убийц!

— Не удираем.

— Согласна, улетаем!

— Я не об этом! То, что мы не остались на Сицилии, — скорее проявление осторожности, чем страха или паники. Послушай, Кей, единственное, в чем я… как это… непоколебим, — защита моей семьи.

Женщина ничего не ответила и посмотрела в сторону. Майкл был непоколебим абсолютно во всем. В этом и состояло его главное достоинство и недостаток, его сила и слабость.

— Один из карабинеров — сын папиного старого друга, так что я могу ему доверять. Скорее всего, опасность не так велика, но они решили перестраховаться. Постарайся понять. В любом случае ты бы не пострадала, потому что…

— …поднимать руку на жен и детей запрещено кодексом чести, — закатив глаза, закончила Кей. — Наверняка на Сицилии все правила соблюдаются с двойной тщательностью. Хотя разве мне дано это понять? Я же не итальянка!

Майкл не ответил. Выглядел он ужасно, видимо, сказывалась усталость. Если бы Кей знала, каким испытанием обернется перелет из Лас-Вегаса в Палермо, то согласилась бы поехать хоть на Гавайи, хоть в Акапулько.

На борт поднялись пилоты, и Нери пошел к ним в кабину обсудить какие-то детали. Через несколько минут он вернулся в салон и занял место подальше от босса и его жены. Около взлетного поля не осталось ни машин, ни людей. Самолет оторвался от земли.

— Ты ничего не поймешь, пока сама не захочешь, — наконец сказал Майкл.

— О боже! — воскликнула Кей, вскочила и пересела на последний ряд. За несколько минут Майкл дважды заставил ее упомянуть имя господа всуе.

Корлеоне за ней не пошел.

Кей прекрасно знала, что со временем молчание и тишина принесут свои плоды. То, что сам Майкл часто прибегал к их помощи, вовсе не означало, что он неуязвим. Женщина сидела в последнем ряду справа, спокойно наблюдая, как Сицилия постепенно исчезает из виду.

Примерно через час к ней подошел муж.

— Здесь свободно? — спросил он.

— Ты дочитал книгу?

— Угу, кстати, она мне понравилась. Особенно конец.

— Это хорошо, — сказала Кей. В отпуск муж взял «Последнее ура» Эдвина О'Коннора, которую она подарила на Рождество. Очевидно, начало оказалось не самым захватывающим, потому что Майкла от чтения явно клонило в сон. Кей быстро дочитала свою книгу и взялась за «Последнее ура». Странно, что мужу не понравилось! Это была самая захватывающая книга о политике из тех, что она когда-то читала. — К сожалению, место занято.

— Кей, наверное, ты не понимаешь, потому что я… — Корлеоне закрыл глаза. Он так устал, что даже разговаривал с трудом, хотя вид у него был скорее подавленный. — Я так никогда и… Ну, ты понимаешь…. — Он не договорил. Лишь тяжело и почти обреченно вздохнул.

— Майкл…

— Хочу кое-что тебе рассказать. Я должен тебе рассказать.

Кей смотрела на него и не узнавала мужчину, в которого когда-то влюбилась. Лицо разбили, а потом сделали пластическую операцию. В волосах пробивалась седина, и — хотя Кей говорила себе, что ей просто кажется, — Майкл стал копией своего отца. Не изменился только взгляд. Он остался таким же, как и далекой теплой ночью в Нью-Гэмпшире, когда Майкл рассказал о том, что пережил в войну, а потом рыдал в ее объятиях.

Злость Кей словно улетучилась.

— Я рада, очень рада. Спасибо… — дрожащим голосом проговорила женщина и похлопала по соседнему сиденью.

— Прости меня, — проговорил Майкл, присаживаясь рядом.

— Не стоит. — Кей взяла его за руку. — Не надо извиняться. Просто поговори со мной.

В Риме они пробыли совсем недолго — успели только выспаться и поужинать в крошечном ресторанчике. На следующее утро, когда Майкл еще спал, его жена с помощью консьержа забронировала номер в Швейцарских Альпах и частный самолет, чтобы Корлеоне сам доставил их туда. Мужу наверняка понравятся Альпы. Сама Кей там никогда не была, но вчера, пролетая над горами, дала себе слово, что когда-нибудь они туда съездят. Похоже, что «когда-нибудь» наступит завтра!

Все было готово, однако, обернувшись, Кей увидела Альберта Нери в кожаном кресле. Телохранитель пил ароматный кофе с булочкой. Женщина покачала головой, и Нери одобрительно кивнул. Пришлось сказать консьержу, что ей нужна не одна комната, а две, причем не соседние. Обреченно кивнув, служитель стал крутить диск телефона.

Кей решила зайти в бар и выпить чашечку кофе. Бар плавно переходил в застекленное патио, и, пока женщина выбирала столик, парень ее возраста восторженно присвистнул. Его сосед назвал ее красавицей. Кей не ответила, но комплиментам явно обрадовалась. Ей ведь всего тридцать два, и приятно, когда на тебя обращают внимание!

Она выбрала столик у окна, залитый розоватым светом римского утра.

В день, когда Майкл сделал ей предложение, он сразу предупредил, что не сможет рассказывать ей о делах. Кей взбунтовалась: ведь Вито же доверяет своей жене! Майкл согласился, заметив, что мать верна отцу уже больше сорока лет. Если они поладят, то со временем Кей, возможно, услышит кое-что не совсем приятное. «Со временем» наступило вчера.

Наверное, ей следовало чувствовать испуг, ярость или хотя бы недоумение. Ничего подобного. Напротив, Кей давно не была такой счастливой. Абсурд? Но ведь счастье всегда абсурдно.

Муж оказался бандитом и скрывался на Сицилии вовсе не потому, что его несправедливо обвинили в убийстве. Майкл действительно прикончил полицейского и крупного наркодилера. Одному прострелил голову, второму — сердце и горло. Через три года он вернулся в Америку и, встретившись с Кей, признался, что не был ей верен, но лишь вчера рассказал, что юная пастушка Аполлония была его женой, которую за полгода до возвращения Майкла взорвали в начиненном взрывчаткой «Альфа-Ромео».

Старший брат, Санни, не погиб в аварии, его изрешетили из пулемета, когда он платил пошлину на Джоунз-Бич.

Все, что два года назад рассказал Хейген, оказалось правдой. Карло Рицци, Тессио, Барзини и Татталья убиты по приказу ее мужа. Том объяснил, что Майкл сделал это во благо семьи, а если Кей проговорится, ему не жить. Тот день стал одним из самых страшных в ее жизни.

Вчерашний, когда Майкл наконец смог ей довериться, тоже был не самым легким. Непросто слышать такие страшные вещи, тем не менее Кей была рада, что отношения с мужем потеплели. Как ни странно, она не удивилась. С самого начала их роман развивался необычно. Свое отчаянное веселье на свадьбе Конни она приписывала большому количеству выпитого, но на самом деле это был шок от хладнокровного рассказа Майкла о том, чем занимается семья. Когда он затащил ее на семейный снимок — за шесть лет до свадьбы, — она почувствовала, что попала в водоворот шекспировской пьесы. Волей-неволей приходилось играть. Со временем Кей даже понравилось.

Если честно, то у нее были собственные секреты, раскрывать которые совершенно не хотелось. Пока Корлеоне прятался на Сицилии, у нее был бурный роман с профессором истории. Но ведь она думала, что больше не увидит Майкла! Дина Данн говорила о Фредо такие вещи, о которых страшно даже заикнуться. Тома Хейгена тоже выдавать не стоит.

Кей влюбилась в Майкла в ночь, когда он рассказывал об ужасе, пережитом на островах Тихого океана. Обезглавленные трупы друзей, превращающиеся в пепел приятели, погребенные в горячей грязи однополчане. Он признался, что убивал, и в голосе слышалась ненависть. Грубая мужская жестокость и сила возбуждали Кей. Этот человек не только выжил, у него хватает мужества рассказывать о пережитом! Если она полюбила мужчину, который уничтожал врагов страны, то разве станет любить его меньше за то, что он истреблял кровных врагов семьи?

С тех пор прошли годы. Кей повзрослела и стала матерью. Изменилось многое, почти все, кроме эмоций, заставляющих кровь кипеть. Женщина торопливо допила кофе. Сердце бешено билось.

Кей быстро поднялась по лестнице. Нери ступал следом, но она даже не оглянулась. Она зашла в номер, закрыла дверь на замок и раздвинула шторы, чтобы в комнате было побольше света. Майкл пошевелился, но так и не проснулся. Кей разделась и юркнула под одеяло.

— Мы летим в Альпы! — прошептала она, и сердце забилось еще быстрее.

— Я не катаюсь на лыжах.

— При чем тут лыжи! Мы из комнаты выходить не будем.

— Только на мессу!

Не похоже, что он издевается.

— Даже на мессу! Я не должна ходить каждый день! — Удивительно, но, произнеся эти слова, Кей сама почувствовала, что необязательно бывать в храме ежедневно.

Пришло время сообщить Майклу подробности. Они полетят на маленьком самолете, пробудут в Швейцарии неделю, а потом — домой. Оставшиеся дни можно провести с детьми в Диснейленде. Кей уже отправила факс туроператору в Калифорнию и забронировала номер.

Майкл был поражен.

— Ты меня недооцениваешь! Хоть знаешь, с каким опережением идет строительство на озере Тахо?

— Мы правда полетим над Альпами?

— Думаю, тебе понравится, — улыбнулась Кей. — Если только ты не боишься…

— Конечно, понравится, люблю риск. — Майкл коснулся бедра жены, а она нежно поцеловала его в губы.

В постели у них редко возникали проблемы. Кей знала, что сегодня она вполне может забеременеть. Как ни странно, ей самой захотелось зачать ребенка именно в Риме. В последнее время они редко занимались любовью. Все происходило по накатанному сценарию: миссионерская поза, Майкл сверху — рутина, совсем как мытье посуды после ужина. На этот раз все произошло иначе. Быстрая смена позиций, что очень нравилось Кей: сначала сверху муж, потом она, потом сбоку, и вот она блаженно закрыла глаза, насаживаясь на мужа. Как ни странно, но Майкл держался дольше обычного. Неожиданно он отстранился, поднял жену на руки и усадил на мраморную раковину. Мрамор оказался холодным, Кей содрогнулась и обвила руками шею мужа. Тонкие пальцы Майкла заскользили по ее груди, выпуклому животу, белым бедрам, и Кей снова задрожала, на этот раз от возбуждения. Чувствуя, что конец близок, она бросилась в кровать и встала на четвереньки. Когда Майкл овладел ею, из горла женщины вырвался низкий стон. Теплые лучи солнца нежно касались кожи, согревая и обжигая. Простыня сбилась, обнажив полосатый матрас. Кей бессильно опустила руки и зарылась в мятую простынку лицом. Через несколько секунд она снова оказалась сверху, а Майкл вбирал ее в себя. В его лице читались беззащитность, страсть и любовь. Ее собственный оргазм был похож на электрошок — стремительный, болезненный, сладостный. Растворившись в розоватых солнечных лучах, она почувствовала, как Майкл взорвался где-то глубоко в ней. Десять секунд, показавшихся годами блаженства, и Кей без сил опустилась на промокший матрас.

Майкл нежно провел по ее спине, покрытой бусинками пота, и мизинцем вывел: «Я тебя люблю». Кей понемногу успокаивалась, сердце забилось ровнее, а потом слова полились стремительным потоком. Слова признательности и любви. Далеко не сразу она поняла, что говорит по-итальянски.

— Где ты это выучила? — изумился Майкл.

— Понятия не имею, — перешла на английский Кей. — Хотела сказать, как я тебя…

Майкл приложил палец к ее губам.

Что же, он прав, в такой момент слова не нужны.

Уши Микки-Мауса, а также платье и туфельки Золушки Мэри носила, не снимая. Девочке было всего три года, и она верила, что все сказочные герои в парке — настоящие. Энтони распевал песни, которые слышал на разных аттракционах. Ему было достаточно один раз услышать песню, и он запоминал мелодию и слова. Он рос очень серьезным и замкнутым, но Кей казалось, что с возрастом все придет в норму. Лучше всего мальчик ладил с дедушкой. Торнтон Адамс, страстный любитель оперы, уже приготовил подарок на очередной день рождения Тони — два раза в неделю к мальчику будет приходить преподаватель вокала.

Интересно, понимает ли Майкл, как много пропускает, не бывая дома? Тем не менее он изо всех сил старался наверстать упущенное. Дочку он просто обожал, с Энтони было посложнее, мальчишка рос маленькой копией Торнтона Адамса. Через несколько дней после возвращения из Калифорнии Майкл решил съездить в Нью-Йорк. Нужно было решить кое-какие проблемы и навестить маму, которая, хотя и шла на поправку, была еще очень слаба. Он собирал вещи и неожиданно позвал Кей. Выглянув в окно спальни, они увидели Энтони. Мальчик вырыл небольшую яму за качелями и, преклонив колени, молился.

— Он хоронит енотовую шапку! — объяснила Кей.

— Ты шутишь!

— Не злись, ладно?

— Я не злюсь, просто… — Корлеоне не мог подобрать слов, чтобы описать свои чувства.

— По-моему, это очень мило.

— Шапка стоила четыре доллара.

— Если ты чего-то не скрываешь, то, думаю, шапка за четыре доллара — небольшая потеря для семьи!

Майкл замялся. Естественно, все было не так просто, но рассказывать Кей совсем не хотелось. Хотя она сама все знала.

— Конечно же, дело не в деньгах!

— Правда? Тогда в чем же?

Кей прекрасно знала, что Энтони хоронит шапку не из скорби по убитому еноту. Несколько месяцев назад мальчик увидел по телевизору сенатора из Теннесси точно в такой же шапке, выступавшего с предвыборной программой. Кандидат в президенты обещал искоренить преступность и усадить за решетку «Корлеоне и ему подобных». Мальчик долго переживал, но с отцом так и не поделился. Он вообще старательно его избегал. А потом отец купил шапку… Кей показалось, что сейчас не лучшее время, чтобы Майкл общался с собственным сыном.

Корлеоне обреченно вздохнул.

— Наверное, он думает, что хоронит настоящего енота или кролика.

Кей чмокнула мужа в щеку, он нервно хихикнул и вышел в сад к Энтони. Увидев отца, мальчик низко опустил голову, а затем разразился громким «Аве Мария». Вид у Майкла был такой, будто он только что узнал: его сын — зеленый человечек с Марса.

Пока Майкл был в Нью-Йорке, выяснилось, что недостроенный дом на озере Тахо сгорел дотла. Новость сообщил Том Хейген, снова работавший семейным адвокатом. Возгорание произошло из-за попадания молнии. Естественно, страховка покроет все убытки. Фундамент не пострадал, так что под чутким руководством Кей дом можно восстановить в рекордно короткие сроки, особенно если нанять дополнительную бригаду строителей. К тому же в Рино сносят особняк, принадлежавший железнодорожному магнату, чтобы на его месте построить отель. Кей может забрать все, что понравится. Так что ничего страшного не случилось. Хейген знал, что она мечтает переехать этим летом, и поговорил с прорабом. Если работать сверхурочно, то ко Дню труда дом будет готов.

— Ты говорил с прорабом? От моего имени?

— Ну, его бригада занимается и нашим будущим домом!

— Майкл в курсе?

— Конечно!

Кей нахмурилась. Она держала Тома в дверях, не приглашая войти. Сегодня она поняла, что не беременна. Что же, в свете последних событий это даже к лучшему.

— С ним лично я не разговаривал, — уточнил Том. — Просто оставил сообщение.

— Кому? Кармеле?

— Нет, конечно! — уточнять Хейген не стал. — Знаю, о чем ты думаешь!

— Да что ты!

— Слушай, мы все выясним! — пообещал Том. — Но, знаешь, устроить грозу с молнией, да так, чтобы попало в дом, — это уже высший пилотаж!

— Ты уверен, что все дело в молнии?

— Уверен.

— Откуда ты знаешь? Кто-нибудь видел, как все произошло?

— Понимаю, Кей, ты расстроена. Я и сам расстроен, так же как и рабочие.

— Кто-нибудь видел, как это случилось?

За спиной Кей раздался плач Мэри, а Энтони, опустившись на колени, спел самую грустную песню из репертуара Гуффи.