Карета зависла в воздухе напротив резных ворот с отворенной для гостей кованой калиткой. Со стороны, наверное, странно смотрелась площадка, нависшая над крутой пропастью, ведущая в никуда, но для летающей кареты — вполне удобная пристань. На широком сверкающем балконе, выстланном алой ковровой дорожкой, меня не встречала ни единая живая душа. Этим путем прибывали лишь маги и их приближенные. Мы не нуждаемся в пышном приветствии.

Тяжелые двери с перламутровой ручкой вели в пустую крохотную комнатушку, сияющую холодной белизной, словно операционная. Тут следовало встать ровно посередине, в границах начертанного алмазами круга, развести руки, подождать, пока хлопок защелкиваемого замка отгородит от внешнего мира, и дать магии медленно потечь по пальцам, подняться ласковой волной от щиколотки до макушки. Выжечь заразу, которая, возможно, прилипла к коже или одежде.

Магия струилась полноводным потоком, послушная, как пушистый щенок. Ластилась к рукам, кружила щекоткой вокруг колен, согревала золотым сиянием. Словно говорила — не бойся, маленькая, меня еще много, черпай, сколько вздумается.

И я верила. Сердцем, где всегда ощущала послушные магические потоки, так и просящиеся на волю. Наверное, поэтому у меня было рекордное количество артефактов — не могла устоять перед просьбой полноводной реки волшебства сбросить оковы берегов, вырваться на свободу и пошалить.

Магия добралась до потолка, поплескалась солнечным сиянием и впиталась обратно. После этого двухстворчатые ворота отворились сами собой, приглашая внутрь охраняемого оплота.

Высокий потолок, расписанный под летнее небо, с воздушной ватой облаков, летящих под дуновением невидимого ветра. Стены-окна — поразительное творение магической мощи и человеческого искусства, причудливая мозаика прозрачных льдистых стекол, перетекающих в черный мрамор пола.

Ощущение полета и простора.

Если стены невидимы, можно представить, что клетки не существует.

На другом конце зала стояла, горделиво сложив руки у пояса, седовласая высокая женщина. Голубые глаза смотрели ласково, в уголках глаз собрались морщинки, на губах играла искренняя улыбка.

Я, подхватив юбки, пробежала по вспыхивающему искрами полу прямо в объятия бывшей колдуньи.

— Аривельда!

— Ты сегодня одна из первых, Эви. — Старческие руки с мягкой тонкой кожей погладили меня по щеке, по лицу наставницы скользнуло выражение грусти. — Я ждала тебя, надеясь попросить о маленькой услуге, наедине. Ты словно прочитала мои мысли, девочка, как и всегда.

— Что случилось? Постараюсь выполнить любую просьбу.

Аривельда занимала особое место в моем сердце — чуть ли не любимой бабушки. В дни, когда я обижалась на придирки учителя, наставница гладила по голове и приговаривала, что у меня все получится. Еженедельные визиты на слет, дарующие возможность передохнуть в обществе Аривельды, были светом в окошке. Конечно, я хотела стереть грусть с ее лица.

— Я беспокоюсь за сына. В последнее время Илстин сам не свой. Он будет стараться показать тебе обратное, но материнское сердце не обмануть — он потерял надежду на то, что ты образумишься и вернешься назад.

Я смутилась и тяжело вздохнула, прикусив губу. Не хотелось расстраивать ту, что всегда была добра ко мне, даже если она ошибалась. Уверена, переживания учителя не имеют ко мне ни малейшего отношения.

— Аривельда, мое влияние на Илстина ничтожно…

— Эви, — старая ведьма прижала мою ладонь к мягкой груди, — прошу одного: что бы он ни вытворял, будь с ним поласковей.

— Я не нуждаюсь в покровительстве, матушка, — произнес холодный голос за моей спиной.

Я обернулась. Илстин во всей красе — белые волосы струятся волнами за спиной, холодные лиловые глаза сверкают бешенством, губы сжаты в плотную полоску. Фиолетовый сюртук идеально сидит на мощной фигуре, руки в перчатках опираются на тонкую трость, которую Илстин использовал в качестве волшебной палочки, направляя магические потоки. Бриджи на длинных ногах и начищенные ботинки дополняли образ английского джентльмена девятнадцатого века.

Аривельда попала в мир Эйды из викторианской Англии и сына воспитала соответственно законам и традициям достойной семьи барона Эстли. В нашем мире она погибла от пневмонии, тут же была одной из выдающихся колдуний, старшей волшебницей ковена. Время ее правления считалось золотым веком магии, а выгорание Аривельды привело к катастрофе, последствия которой мы разгребаем до сих пор.

Мать-волшебница, до сих пор при виде Илстина у меня все холодеет внутри. Год назад я вырвалась из-под его власти, но когда учитель рядом — кажется, будто я всегда буду неразумным ребенком, нуждающимся в надзоре.

— Убедительно прошу вас, матушка, ни сейчас, ни впредь не вмешиваться в мои отношения с ученицей. Тем более не стоит просить Эвитерру проявлять ко мне чувства, которых она не испытывает.

Ожидаемо, Илстин, являющийся сплошным куском гранита, ни в какой ласке не нуждается. Было неудобно разочаровывать Аривельду, но матери всегда стремятся в детях разглядеть хорошее. Например, сердце — там, где его нет.

Присела в самом изящном реверансе, на который была способна. Одной рукой приподняла юбку, завела одну ступню за другую и чуть присела в поклоне. Илстин, следуя традиции матери, считал этикет Англии эталоном социального поведения. Наравне с обучением магии меня терзали умением правильно вести беседу, достойно вкушать пищу, музицировать на пианино. Самое смешное, что в Айнуре не считалось зазорным есть руками, но в глазах Илстина перепутать вилку для рыбы с мясной было ужасным преступлением. Для него окружающий мир погряз в диком Средневековье. И если меня, человека современного, обучали терпимости, то учитель без терзаний совести упивался снобизмом.

Поприветствовав меня идеальным, просто до зубовного скрежета изящным поклоном, Илстин предложил руку в белой перчатке, чуть поморщившись при виде моих голых пальцев.

Я просунула ладошку под его локоть, и мы направились в главный зал.

— Милая Эвитерра, — притворно мягким тоном сказал он, — вижу, вы вернулись к образу, который считали неудачным еще года три назад, напрочь проигнорировав мой совет выбрать личину и придерживаться ее.

Как в воду глядела! Илстин не удержался от выговора, неприятного, потому что он был, как всегда, прав. Не могла же я объяснить учителю, что с момента инициации стремилась выглядеть как девушка, перед которой Рейсвальд не мог бы устоять. И как унизительно осознавать, что ни в одном из обличий король Айнура меня, увы, не хотел.

— Не собираюсь указывать вам, как выглядеть. Я молчал, даже когда вы ежемесячно превращались из рыжей в блондинку, в шатенку, затем в брюнетку и обратно. Пережил даже фазу с голубыми волосами, не сказав ни слова. Поймите, Эвитерра, выбранный волшебником образ должен стать второй натурой, чтобы по утрам возвращать себе личину, не тратя ни малейших усилий. Магии всего лишь требуется беспрепятственно течь по телу тонкой пленкой, пытаться с помощью нее выправить физические габариты. Иначе это непростительная трата потоков на личные нужды. — Илстин бросил мимолетный, но весьма выразительный взгляд на пышную грудь в вырезе моего платья.

— Мне казалось, обучение закончено и мы теперь на равных, — нервно ответила я, одергивая себя, приказывая не поддаваться влиянию учителя.

— Милая Эвитерра, — Илстин остановился, накрыл рукой мою ладонь на своем локте и чуть сжал, — вы ошибаетесь. Связь между ученицей и учителем не разрывается с окончанием учебы. Я всегда буду ответственен за ваше благосостояние так же, как Ннанди присматривает за Гету, Хасан за Хафсой, Сэм за Маросдилью. По поводу же отношения на равных — буду несказанно рад увидеть, что вы повзрослели и не совершаете больше импульсивных поступков. Как только случится это знаменательное событие, вы, несомненно, заслужите мое глубочайшее уважение.

Отвернулась, чтобы учитель не увидел удушающую волну краски, залившую лицо. Два артефакта за последнюю неделю! Король в моем плену! Да Илстин в блин меня раскатает за несдержанность. Вновь запрет в своем замке и будет опекать, как нежный зеленый росток.

И Рейс…

Ироничный взгляд черных глаз, тяжелое дыхание, горячие руки на моей спине, разминающие тело до сладкой неги в груди… В наших отношениях что-то сдвинулось, его близость — словно живительная вода для иссушенной разлукой души, я не могу от него отказаться!

Если Илстин узнает о событиях последних дней, с королем можно попрощаться. Последний артефакт на горизонте, возможность выгорания — как только учитель заподозрит правду, он отправит Рейса в Бретель, и тот будет отбывать тридцать дней, служа мне издалека в объятиях Катрин…

От одной мысли об этом меня скрутила дикая боль.

Не отдам!

Главный зал поражал пышно цветущим летом, раскинувшимся в застекленной оранжерее, буйством красок посреди заснеженных пиков гор, окружающих дворец. По стенам вились лианы, цвели влажные яркие орхидеи, гроздьями выглядывая из-за широких мясистых листьев. Обросшие зеленым мхом деревья тянулись к теряющимся в высоте потолкам. Большекрылые бабочки порхали в воздухе — голубые, черные, пестрые, норовившие сесть на плечо каждому вошедшему. Одна из них — красавица с черным глазом на алом крыле устроилась на отвороте камзола учителя, раскрывая и закрывая крылья. Илстин бережно протянул ей палец, позволил перебраться на него и отпустил.

Я спрятала улыбку — все же у ледяного волшебника свои слабости. Илстин любил животных. Его замок давно можно назвать больницей для покалеченного зверья — от слепого орла до трехлапой лисы. Учитель трогательно заботился о тех, кого был не в силах излечить. Не считая нашего общего секрета — волшебных существ, которых мы с Илстином выхаживали в тайне от ковена магов. Наверное, и я для него была раненой зверушкой, нуждающейся в опеке.

Среди великолепия красок болтали, смакуя вино, остальные двенадцать чародеев. Маро первая обернулась, заметила меня и закричала:

— Эви пришла!

— Маросдиль!

Бросилась в объятия, пахнущие финиками и солнцем, зарылась в черные кудри, прижалась к пышной груди подруги.

— Опять блондинка? — поморщилась она. Маро предпочитала восточную красоту. Потом наклонилась к уху и прошептала: — Как твой Ваня поживает? Вы уже того?

— У тебя только одно на уме, Маро!

— Признайся, и у тебя тоже! — рассмеялась подруга, и я густо покраснела. Что поделать, если великолепная ведьма была совершенно права?

Ннанди уже переминалась сзади с ноги на ногу, дожидаясь своей очереди.

Я обернулась и повисла на более высокой волшебнице, обняв ее особенно крепко.

— Ннанди! — сказала, одним словом выражая радость и поддержку.

Она расцвела, улыбнулась широченной белозубой улыбкой, прозвенела золотыми сережками в мочках.

— Приезжай к нам, Эви, подальше от противной зимы. У нас к волшебникам относятся как следует, отдохнешь хорошенько.

Ннанди и Гету считались божествами окружающих племен. Для них выстроили дворец и ежедневно приносили к алтарю лучшие фрукты и дичь. Сильнейшие воины считали за честь обучаться у Гету, девушки же стремились стать избранными Ннанди в прядильщицы.

Я навещала их год назад и уже через неделю почувствовала себя растекшейся негой амебой, у которой даже желаний не осталось, так как расторопные слуги усердно занимались их предугадыванием. Наверное, нужно обладать железным характером, чтобы выдержать проверку подобным обожанием.

Улыбчивая Хафса с подведенными сурьмой глазами и алыми губами перехватила меня у Ннанди для приветствия.

— Почему мне кажется, что Маросдиль слышала новость, которой со мной еще не поделились? — ревниво спросила она.

Хафса прибыла из страны специй, ярких тканей и философов — Радистана. Даже став волшебницей, она не позабыла многочисленной семьи, теть, дядьев, двоюродных братьев и сестер. Теперь они проживают вместе с Хафсой и Хасаном, вполне успешно сводя с ума последнего. Впрочем, он терпит ради Хафсы, потому что она — золото. Другой такой доброй и участливой ведьмы на всем свете не найдешь.

— Нечего рассказывать, — попыталась я увильнуть, но, увидев в черных выразительных глазах немой укор, сдалась. — После слета рассыплю зерна, обещаю.

Рассыпать зерна значило делиться сплетнями.

— Хе-э-эй! — прошептала Хафса, подмигивая. В большой семье не без подводных течений, Хафса плавала в них, как рыба в воде. Может, подскажет, кто из моего замка сливает информацию в столицу?

Чиаки, чинно сложив руки, терпеливо дожидалась своей очереди. Она единственная из ведьм и колдунов придерживалась образа, не отличавшегося красотой. На лбу и щеках Чиаки краснело акне, черты лица строгие, плечи, слишком широкие для женщины, выделялись под кимоно. Она не признавала ничего, кроме естественного. Стремление волшебников выглядеть лучше для нее было пустым тщеславием. Магии требуется течь по телу и создавать облик, отличный от истинного? Пусть создает образ обычного человека.

— Рада приветствовать тебя, Эвитерра.

Я поклонилась, не делая попытки обнять. Чиаки не выносила чужих прикосновений. Лишь однажды она обняла меня, неожиданно сжав до хруста, выбивая воздух из легких, когда один за другим произвела три артефакта, сорвавшись к бездне после смерти возлюбленного. К слову, кажется, тот чиновник даже не подозревал о существовании ведьмы, не говоря уж о столь пламенной любви.

С тех пор Чиаки оказывала мне особое расположение, держа остальных волшебников на расстоянии. Ее считали тронутой на голову, но своей и, уважая, не трогали.

За Чиаки подошли и остальные — Хасан, Чинг, Рианнис, Фуэртес, Сэм, Хиро и Эмили.

Илстин стоял поодаль, скрестив руки на груди, со скрытой улыбкой наблюдая за собравшейся вокруг меня толпой. Безмолвно поддерживал. Его уважали, но фамильярничать с Илстином никто не смел, даже великолепная Маро.

Под сень деревьев безмолвные служанки в белом, с закрытыми масками лицами вынесли длинный стол и стулья с изогнутыми спинками. На скатерть, украшенную яркими цветами, поставили корзинки с выпечкой, графины со свежевыжатым абрикосовым соком, блюдечки с желтым мягким маслом.

Аривельда заняла почетное место во главе стола. С другой стороны расположились Чи-Линг и другие выгоревшие старики. Волшебники заняли оставшиеся места. Илстин опустился справа от меня, слева уселась Маро, намереваясь подслушивать перепалку между мной и учителем.

В гуще листвы чирикали мелкие юркие птички, бабочки порхали между стеклянных бокалов. Воздух полнился запахом влажного мха и цветов. От сидящего рядом Илстина веяло прохладой.

Он встал, и тут же замолкли разговоры, волшебники отложили столовые приборы, подняв взгляд на главу ковена.

— Братья и сестры, рад приветствовать вас в двенадцатый день месяца кисвель. Приятно видеть волшебников Эйды в здравии за одним столом.

Гету поднялся, подал руку Ннанди, та застенчиво повела плечом, встала вся раскрасневшаяся, до неприличия счастливая.

— Илстин, позволь поделиться важной новостью, которую негоже откладывать. Скажу просто, как подобает: мы ждем ребенка.

Затихшие волшебники второй волной зашумели, поздравили, зашептались, и даже учитель крепко пожал руку Гету, обнял Ннанди. Я услышала, как он прошептал:

— Сделаю все возможное и невозможное, чтобы ты выносила здорового ребенка.

Ох, Илстин, если бы ты знал, сколько в твоем обещании зависит от меня… Становится дурно от мысли, что пленением Рейса я поставила под удар Ннанди и Гету. Выбросы магии не всегда зависят от эмоций, иногда колебания энергии внутри ядра провоцируют появление артефактов. Кто знает, способна была ли я остановиться? Смогу ли предотвратить такое в следующий раз?

Волшебники не всегда решаются на потомство — слишком тяжело наблюдать за старением и смертью родных детей, не имея возможности помочь. Относительно просто зашить магией рану, но предотвратить дряхление тела никто из нас не в силах. Аривельде повезло, ее сын — волшебник, но это первый в истории случай.

Гету и Ннанди потеряли ребенка во время катастрофы семь лет назад. Сильные колебания магического фона привели к выкидышу. Они долго горевали, еще дольше набирались смелости и ждали подходящего момента.

Смогу ли я посмотреть в глаза друзьям, боль которых я наблюдала все это время, и признаться, что они в той же опасности, которую старались избежать?

Поможет ли им знание о том, что я на грани выгорания, раз никто не в силах ничего изменить?