Ева вышла из покоев, оставив короля без возможности вздохнуть. Голова раскалывалась, Рейсвальд метался по комнатам ведьмы раненым зверем и вспоминал, вспоминал, вспоминал!

Нет сомнений, Эвитерра являлась девушкой, которую Рейсвальд безумно любил.

И забыл, будто той никогда не существовало, на долгие семь лет.

Ударом под дых била неутешительная правда о влиянии магии на разум. Как гнусно осознавать, что у него отобрали самое дорогое, оставили щемящее чувство потери и пустоты, с которым он жил последние годы, не понимая причины.

Мягкость ее волос, податливость губ и тонкие руки, обвивающие шею, широко распахнутые глаза, глядящие с восхищением…

Отрезать, лишние эмоции мешают разобраться. Необходимо вспомнить все с самого начала, только тогда ранящие осколки воспоминаний сложатся в ясную картину.

Вернуться к первым шагам еще мальчишки, пройтись по вязи жизненного пути. Что у него отобрали? Зачем? Кому мешала любовь будущего короля к тонкой девушке с грустными глазами?

К бездне, он не может сосредоточиться. Воспоминания о том, как распахнулись высокие ворота и он ввалился с умирающей Катрин на руках, натолкнувшись на острый взгляд восседающей на троне ведьмы. Что чувствовала Ева, когда мужчина, обещавший вечную верность, готов перевернуть мир ради другой.

Какой жуткий привкус во рту от горького зелья, голова наполнена жидким свинцом.

Вступая на престол, Рейсвальд поклялся самому себе держать данное слово. Уже тогда он был предателем.

Если бы она хоть намекнула!

Рейсвальд потер ноющие виски, осознав, что в осеннем лесу, представ в настоящем облике, Эвитерра надеялась услышать пусть хлипкое, но сожаление о трусливом вероломстве.

Руки сжались в кулаки от собственного бессилия. Рейсвальд всем существом мечтал найти виновника этого коварного трюка с его памятью, сделавшего из него отступника, и вернуть тому полную меру содеянного зла.

Из-под сапог укатилось нечто круглое, бежевого цвета. Король нагнулся, поднял с мраморной плиты костяную бусину с вязью непонятных букв. Хмыкнул и положил подле зеркала ведьмы.

А потом с силой ударил кулаком в стену, прикрытую гобеленом, не замечая разбитых в кровь костяшек. Ярость требовала выхода, Рейса корежила беспомощность.

Как он мог противостоять силам магии, если даже не подозревал, что его околдовали?

За спиной раздался шорох, Рейсвальд резко обернулся и с удивлением увидел, как часть стены отходит в сторону, открывая неведомое помещение.

Непривычно пустое, скромное. Похожее оформление жилища король видел на рисунках далекого Ниихона — и в то же время был уверен, что подобного дома нет ни у одного народа в мире.

Потому что это была комната Евы.

Она рассказывала о прежней жизни, будто словами возможно удержать канувшее в Лету призрачное прошлое. Рисовала вот этот смешной одноцветный диванчик без вышивки, колченогий стул и черную поверхность приспособления для движущихся картинок.

Рейсвальд отчаянно желал хоть на мгновение увидеть чудеса, о которых рассказывала любимая. Что ж, в этом особенность Евы — она всегда исполняла его желания.

Король провел рукой по шершавой ткани дивана. Застыл перед диковинными картинами, где были запечатлены строения другой цивилизации.

Он почувствовал себя песчинкой перед изображенной на холсте громадой чудища из металла, возвышавшегося над городом. Или вот, коробки нагроможденных друг на друга этажей, выше самой высокой башни Бретеля. После великолепия чужой культуры — что нашла Ева в его мире? В самом Рейсвальде?

Король опустился в одно из кресел и позволил себе на мгновение представить, что это жилище — его дом. На стене тикали часы без гирь, в косых лучах, проникающих сквозь тончайшую ткань занавесок, плясали пылинки. Неведомая мебель оказалась намного удобней привычной. Рейсвальд внезапно осознал, что сама Ева была в чем-то похожа на эту комнату — в ней было мало напускного, она не скрывалась под покровом лжи и в своей непохожести была абсолютно уникальной. Еще тогда, семь лет назад, Рейсвальд крепко уяснил, что второй такой девушки в мире нет. Он собирался сделать Еву королевой. Оставил лучших людей охранять ее, в то время как сам решился на невиданное — использовать помощь колдуна в борьбе за трон.

Люди были убиты или предали. Память о Еве ушла водою сквозь песок, и лишь трон достался как насмешка над прежней мечтою.

Смутные подозрения сложились в единую картину.

Не ты ли, великий волшебник Илстин, украл воспоминания о Еве, чтобы убрать лишнего соперника?

Ева сама сказала, что волшебники слишком корыстны для безвозмездных даров. Король заплатил за артефакт, подаривший трон, и теперь подозревал чем.

Был ли обмен добровольным?

От Евы Рейсвальд не отказался бы никогда.

Власть, богатство, наследство предков ничего не стоят без Евы.

Это единственное, что осталось у Рейсвальда от матери, — воспоминание о том, каково быть безусловно любимым.

Король поднялся с кресла, прошел дальше к грубому секретеру, сделанному руками ленивого столяра, без единой завитушки. Выдвинул верхний ящик и увидел любовно завязанную кожаную папку, синюю с серебром, толстую, с выглядывающими листами. С интересом вытащил ее на свет, развязал тесемки.

Золотой огонек магии появился среди страниц, змейкой обвился вокруг запястья, и уже через мгновение Рейсвальд лежал бревном на деревянном полу, таращась в белый потолок. Листы из папки разлетелись веером по комнате, опустились на пол вокруг обездвиженного короля.

Опять магия!

Ева же сделала его неуязвимым, чары спали, ушло любовное проклятие… Или все-таки артефакт оказался с подвохом?

Король не мог пошевелить и мизинцем, лишь неглубоко дышал, чувствуя, как немеет неудобно подвернувшаяся рука. Он ощущал магию как инородный предмет, охвативший тело, и в то же время путы казались знакомыми, на них словно был родной отпечаток той, которую Рейсвальд любил.

Невосприимчивость к чарам подарила Ева, может, у ее подарка свое условие? Он защищает от чего угодно, кроме магии хозяйки. Магия Евы все так же имеет власть над королем.

Рейсвальд закрыл глаза. Теперь у него есть время подумать над следующим шагом. Ярость требовала выхода, хотелось схватить за грудки нежданного гостя, чтобы вытрясти из него всю правду о пропавших семи годах и «подаренном» артефакте.

Только последние слова Евы не давали покоя.

«Слушай внимательно: ни при каких обстоятельствах не попадайся на глаза Илстину, это мой прямой приказ, Рейс».

Нарушить приказ значило убить Катрин. К невесте король более не испытывал никаких чувств, кроме легкой брезгливости. Ей тоже следовало предъявить счет за покушение, но в действиях Катрин угадывались следы более мудрого и взрослого противника, который надеялся через рыжеволосую красавицу избавиться от короля.

Какая по счету попытка?

Не сходится… Если неизвестный приворожил Рейсвальда к Катрин, зачем ее смертельно ранить? Была ли стрела в груди невесты короля частью другого заговора?

Слишком много вопросов, но теперь на его стороне невосприимчивость к туманящим разум чарам. Рейсвальд на долю секунды отчаянно возжелал видеть Еву по правую руку от трона. Все заговоры разбивались бы об ее силу, как брызги воды о камень. Она стала бы его островком спокойствия среди бурлящей лавы дворцовых интриг.

Невозможность двигаться сводила с ума. Солнце медленно клонилось к горизонту, а король не был способен даже моргнуть. Он слышал, как Мик зовет его. Пронзительный голос мальчишки раздавался из спальни Евы за стеной, тот голосил, как глашатай на площади, орал имя короля на разные лады и никак не успокаивался, не услышав ответа. Рейсвальд подивился упорству Мика, но тот наконец принял поражение и утих. Ответить король не мог.

Сердце отчаянно стучало, мышцы бессильно вздувались в жажде действовать.

Рейсвальд бесился от осознания того, что его Ева ныне предстает радушной хозяйкой перед беловолосым подлецом. Она даже имя учителя говорила с особой интонацией, с придыханием, выдававшим сильное чувство.

«…ни при каких обстоятельствах не попадайся на глаза Илстину…»

Если бы Рейсвальд мог, то зарычал бы от досады. Отобранные семь лет Ева провела подле другого, прилежной ученицей. Король дико, до бешенства, ревновал. Украденные семь лет! Илстин наслаждался обществом Евы, в то время как Рейсвальда непрестанно мучило глухое одиночество, которое не перекрыли ни развлечения, ни власть, ни невеста.

Посмотрим, удастся ли стереть с лица великого волшебника прилипшее выражение высокомерия. С превеликим удовольствием Рейсвальд опробует удар правой прямо в челюсть нежданного гостя.

Сколько стоит жизнь предательницы, приворожившей короля?

Нарушив приказ, Рейсвальд обречет Катрин на смерть. Заслужила ли она? Бесспорно. И все же король не мог вынести приговор бывшей невесте.

Должен найтись выход.

Отыскать способ быть рядом, оставаясь невидимым. Развеять сомнения и докопаться до правды.

Если Ева все еще любит его, если существует хоть малейший шанс освободить ее от учителя, нужно его отыскать.

Рейс с облегчением закрыл глаза. Обездвиживающее колдовство слабело, а в голове короля созрел план.

Стертые каменные ступеньки западной башни сами ложились под ноги королю. Сквозь узкие глазницы бойниц проникали закатные лучи. Рейсвальд не замедлил шаг, даже когда сверху раздался резкий писк, на грани слышимости, царапающий и неприятный.

«Этого не трогать ни в коем случае».

Остается надеяться, что ручной монстр Евы запомнил запах короля и наказ ведьмы.

Король рисковал, намереваясь попасть в западную башню в отсутствие хозяйки. Как Рейсвальд успел почувствовать на собственном опыте — магия Евы все еще имела над ним власть, а охранные чары на артефакте могут быть похлеще наведенных на папку с портретами.

Если Милаха решит, что король представляет опасность, то от похитителя артефактов останутся лишь обглоданные кости.

Все это не имело значения, потому что Рейсвальда вело вперед воспоминание об увиденных в папке портретах.

«Она приходит в секретную комнату иного мира смотреть на самое дорогое — потерянных родных… И на меня».

Портрет Рейсвальда лежал в папке последним. Молодой король был изображен стоящим на балконе собственных покоев и смотрящим на расстилающийся внизу город. Неизвестный художник не приукрасил черты по столичной моде — на портрете была изображена горькая складка в уголке губ и нахмуренные брови. Платой Рейсвальда за корону стали бессонные ночи, и он не мог понять, откуда внутри постоянно гложущая необъяснимая тоска. Знал бы он тогда, что Ева следит за ним… Если есть хоть малейший шанс уговорить ее последовать за ним в столицу, Рейсвальд готов на все.

Не попадаться Илстину на глаза… Что ж, эту игру тоже можно выиграть, если не бояться встретиться лицом к лицу с гигантской летучей мышью с ласковым прозвищем.

Окованная железом дверь была чуть приоткрыта, словно башню навещали сегодня во второй раз. По крайней мере, Рейсвальд отчетливо помнил, что Ева тщательно закрыла дверь после раздачи артефактов. Значит, не одному королю пришла в голову гениальная идея вернуться за артефактами. И, возможно, неведомые посетители находятся там в эту самую минуту.

Стараясь двигаться бесшумно, король прислушался. Кроме ужасного визга-скрипа, ни голосов, ни шума шагов. Рейсвальд осторожно потянул дверь на себя и был сбит с ног урчащим существом, пытающимся шарить щекотным пятачком по карманам и складкам.

— Туда не лезь! — прикрикнул король, отодвигая ушастую голову от бедер.

Милаха послушно слез с Рейсвальда и, ковыляя, уто пал к насесту, где взмахнул кожистыми крыльями, мгновенно наполнившими все пространство комнаты на верхнем этаже западной башни. Через мгновение монстр посапывал, свесившись с перекладины вниз головой, похрюкивая и поблескивая острыми клыками.

Посреди ковра восточной работы все так же переливалось радугой перо под стеклянным колпаком на постаменте, притягивая взгляд. Решительным шагом Рейсвальд подошел к заветному артефакту, поднял стекло, не оборачиваясь на стража за спиной. Если Милаха признает в Рейсвальде вора, короля ничто не спасет.

Прозрачное перо чуть трепетало от невидимого ветра, осыпая кожу на запястье радужными всполохами. Рейсвальд осторожно взял очин двумя пальцами, на ощупь тот был прохладен, как хрусталь. Король закрыл глаза и с невероятным чувством в груди представил себя незаметной легкой птахой.

Милаха приоткрыл красный глаз, наблюдая за метанием по комнате неуклюжего воробья. Тот припадал на одно крыло, судорожно вспархивал, чтобы врезаться в корешки книг, смешно ковылял по ковру, чтобы тут же попытаться взлететь вновь.

Хищнические инстинкты заставляли Милаху пристально следить за тщедушным пернатым тельцем. Фрикс даже подумал перекусить, но он сегодня переел магии, тело было тяжелым, и монстра клонило в долгий сон. Хозяйка расстроится, если фрикс ослушается, не погладит и не назовет хорошим мальчиком. Людей есть нельзя, даже когда они прибегают в обличье аппетитной морской свинки с лоснящейся ореховой шерстью.

Наконец пичуга вылетела в окно, и Милаха с облегчением позволил себе заснуть, более ничем не тревожимый.

Мир глазами птицы оказался огромным, полным незнакомых запахов и звуков. Новое тело плохо слушалось Рейса, или, может, разум человека сопротивлялся заточению в тщедушном тельце с судорожно бьющимся сердечком.

В темной громаде замка весело светилось всего несколько окон. С невероятным усилием, наперекор потокам ветра, король спикировал туда, где скопление огней было наиболее ярким, рассудив, что Ева должна присутствовать на ужине.

В тронном зале царил беспорядок. Вместо привычных танцев люди разделились на группы и то шептались, то вскрикивали. Остывали нетронутые блюда, маленькие дети пронзительно ревели, забытые матерями, но самое главное, Рейсвальд усмотрел пустующий алый трон и похолодел.

Воробей залетел внутрь через открытую форточку, притаился среди толстых незажженных свечей канделябра в углу.

— Конец нашей благодетельнице-э-э… — ревела младшая повариха.

— Тише, глюпый невежда! — рыкнул, подкручивая усы, Массиро. — Великий волшебник унес госпожа в руниклю, он знает, что делать!

Массиро от волнения позабыл айнурский язык, вставлял слова на ахтском и говорил с жутким акцентом, что указывало на крайнюю степень тревоги. Начиная догадываться, что таится за неведомым «руниклю», Рейсвальд взмыл к потолку и направился к форточке, надеясь, что любимая все еще в замке.

Неужели, пока он валялся обездвиженный, Илстин успел умыкнуть Еву — на день раньше, чем собирался?

Рейсвальд порхнул в ночь, пахнущую прелой травой и морозом. Поднялся в бархат темноты, судорожно работая крыльями. Он летал вокруг замка, заглядывал в окна, стремясь отыскать ту единственную, что занимала все его мысли. Пустые комнаты, спящие между вахтами стражи, лихорадочно собирающие пожитки слуги постарше, умудренные опытом, понимающие, что, когда в днище корабля разверзлась щель, пора бежать. Рейсвальд работал крыльями, отыскивая приметный балкончик на северной стороне. Спальню ведьмы.

Знакомые белые с золотом покои были ярко освещены, и взору Рейсвальда предстала Ева, его Ева на кровати, объятая золотым пламенем. Над нею навис колдун, ухвативший любимую за запястья. Король видел, как она отрицательно покачала головой и закрыла глаза, но Илстин поймал ее уста для поцелуя.

Рейсвальд вспомнил ночной кошмар, в котором неведомый враг нагоняет его с мечом наперевес, а тело отказывается слушаться, хлипкое и беспомощное. Душу заполняет страх, но пошевелиться невозможно, и остается лишь смотреть до конца, как занесенный клинок впивается в плоть, как льется алая кровь. Пробуждение выдергивает из мутного марева с тяжелой головой, потом на висках, колотящимся сердцем и сбитым дыханием.

Теперь этот кошмар настиг Рейсвальда наяву, давя ощущением неизбежной катастрофы. И увиденное было хуже, чем меч… Словно зачарованный смотрел он, застыв каменной статуей, не в силах избавиться от липкого ощущения краха всех надежд. Лютая ревность жгучим огнем прокатилась по легким косточкам птичьего тела. Король бы хотел отвернуться, но не мог, впился коготками в подоконник и смотрел на любимую в объятиях другого. Смотрел, как беловолосый колдун неистово берет на постели Еву, как потом обнимает ее, гладит нежную кожу, шепчет на ухо признания в любви. Слова перемежает поцелуями, нежными и легкими, как пух.

Сильные эмоции отрезали от птичьего тела человеческий разум. Воробей бился клювом, раз за разом таранил непреодолимую преграду.

Стук-стук клювом и коготками, шелест сминаемых крыльев, еле слышный писк бьющейся о стекло птахи.