Впустив в спальню морозный воздух, я притворила дверь и прислушалась к тишине. Тихое дыхание Рейса я узнала бы из тысячи. Король, устав ждать, заснул в кресле, Илстина нигде не было. Сердце екнуло от досады.

Я подошла к зеркалу, уселась на низкий пуфик. Вздохнув, достала расческу с крупными зубьями и острые ножницы. Не важно, что день проехался по мне тяжелым товарным составом, волосы необходимо стричь.

Распустила тяжелую косу, позволив русым прядям вольготно рассыпаться по мрамору пола. На личину сил не было, из зеркала смотрело мое круглое простецкое личико.

— Позвольте причесать вас, госпожа.

Проснувшийся Рейсвальд стоял за моею спиной. Мы встретились взглядами в зеркале, и я отвела глаза.

— Я надеялась, что мы вернулись к обращению на «ты», — отметила, показывая на расческу.

Рейс бережно взял в руки волосы, провел гребнем по голове, даря облегчение. Я закрыла глаза и откинулась назад. Прикосновения короля все так же будили бурю эмоций. Его запах, близость, осторожные касания сводили с ума.

В тишине комнаты шуршал гребень по волосам, тихо переступал с места на место Рейс. На мгновение я почувствовала его дыхание на шее, и в ответ по позвоночнику пронеслась сладостная волна.

Расческа вернулась на поверхность трюмо, король взял в руки ножницы, а я потянулась вперед за стеклянной банкой. Пальцы нащупали круглую бусину, я поднесла ее к глазам и узнала одно из костяных украшений, что Маро любила вплетать в кудри. Видимо, слетела во время визита.

Стоп. Это Илстин побывал в спальне, а вот Маро я в покои не водила, ограничившись западной башней, парадным залом и гостевой. Что тут делает ее бусина?

— Рейс, что это? — буднично спросила короля.

— Отыскалось на полу, госпожа, а что за безделица — мне неизвестно.

Я сжала бусину в кулаке и решила разузнать до конца ее происхождение, тем более что ярко вспомнилось, как выкатился из волос Рейса круглый предмет, стоило отпить зелья невосприимчивости к магии.

«Не буду об этом думать. Слишком больно».

— Рейс, отчего ты все еще зовешь меня госпожой?

— Ева, вы — госпожа моего сердца. Ваша власть надо мною простирается далеко за пределы договора.

— Прости, вся затея с исполнением прихотей была блажью. Мне стыдно за договор, — опустив голову, сказала я и шепотом добавила: — И стыдно за эту ночь.

— Не имею права судить вас, Ева. Страшусь одного — что никогда не простите нарушенных клятв.

— Ты слишком хорошо понимаешь меня, Рейс. Даже под действием заклятия мне казалось, что я говорю с родственной душой. Когда мы вместе, одиночество отступает за очерчиваемый тобой круг света.

— Даже под приворотом, увидев вас, не мог думать ни о ком другом.

Мы замолчали. Я подождала, пока Рейс аккуратно отстриг волшебные пряди и разместил по банкам. Затем встала, поправила на груди халат и твердо сказала:

— Не было в моей жизни ничего хуже расставания с тобой. Поверь, Рейс, есть с чем сравнивать. Отрывать тебя — кромсать живую плоть.

— Нет, Ева! — остановил меня король, понимая, куда ведет разговор. Он угадал, без труда читая мои намерения.

— Да, — со слезами на глазах призналась я. — Мы расстались семь лет назад, пора каждому из нас отправиться своей дорогой.

Рейсу не стоило знать, что принятое решение диктуется близким концом. Я конченый человек. Выгорание неминуемо — маховик вертится и желает заглотить не только меня, но и окружающих.

Бриллиантовое кольцо на тумбочке подле спящего Илстина, стоило представить его, переливалось гранями и слепило, не давало покоя. Драгоценный артефакт, сотворенный учителем, стремившимся защитить меня от выгорания. Великий Илстин необходим Эйде как воздух — на нем держится ковен волшебников, в нем надежда волшебных существ. Бриллиантовое кольцо приблизило и его на одну ступень к выгоранию, чего я не могла позволить. Потерю одной незадачливой волшебницы переживут, Эйда пошлет новую взамен, умнее и способней. А равного Илстину нет и не будет.

Хватит цепляться за сильных мужчин, перевешивать на других свои проблемы. Меня тошнит от собственной слабости.

«Ах, я люблю короля, а он меня нет. Какая трагедия!»

Закуталась в несчастную любовь, как в белое пальто, позволявшее проявлять слабость.

Но я сильная, я со всем справлюсь.

Позволила магии протечь сквозь пальцы золотым потоком. Послушным щенком полилась она, складывая пространство надвое писчим листом. Посреди спальни замерцал портал, открывая окно в спальню короля, находящуюся в столице Айнура — Бретеле.

«Так и не испробовала сладости его поцелуя», — пронеслась полная сожаления мысль, но я ее прогнала.

Рейс не отреагировал на прозрачный намек на неуместность дальнейшего пребывания в замке Вейнер. Заломил бровь, словно перед ним придворный шут, показавший неудавшийся фокус.

— Это розыгрыш? — хмыкнув, спросил он.

— Я не в духе для шуток, Рейс.

— Ева, — мягко пожурил он, — ты и вправду считаешь, что сейчас я откланяюсь и уберусь с глаз долой в весьма впечатляющий портал, как ненужная вещь? Воистину, в считаные дни ты стала принимать покорность за слабость, забывая, что перед тобой мужчина и король.

— Чего ты хочешь? — устало спросила, мечтая о передышке.

— Разве мои признания не были услышаны? Я желаю разделить с тобою жизнь, Ева.

— Место короля на троне его страны.

— К черту корону!

Никогда раньше не видела Рейса взбешенным, но тут его лицо исказила гримаса ярости. Вскочив с места, пружинистой походкой он обошел портал и встал напротив меня, крепко ухватив за плечи.

— Я люблю тебя, Ева! Пусть нас разделяют семь украденных лет, ты — мое дыхание. Я ничто без тебя. Убери портал, перестань отводить глаза, смотри на меня! Забудь о сегодняшней ночи, мне все равно, кто держал тебя в объятиях, главное, чтобы с этого момента твоим единственным мужчиной стал я.

Признание выбило из меня воздух, оставив выброшенной на берег рыбой. Сколько раз мечтала услышать от Рейса заветные слова, но когда они прозвучали вслух, мучительно придумывала весомый отказ, который заставит короля покинуть мою спальню и жизнь.

— Рейсвальд, как ты повторял неоднократно, — хрипло прошептала, повиснув в его руках тряпичной куклой и глядя исподлобья, — нерушимое слово короля дано другой. У тебя есть невеста, и пока вы официально помолвлены, признания звучат по меньшей мере фальшиво, а по большей — бесчестно. Твой долг разобраться с Катрин и лишь потом требовать от меня каких бы то ни было обязательств.

Король побледнел, глядя на меня невидящим взглядом человека, не ожидавшего удара. Разжал сжимающие до боли пальцы и отступил на шаг, словно обжегшись.

Сожаления от жестоких слов во мне даже не шевельнулось — я не собиралась тянуть его в трясину, неумолимо засасывающую меня. Наглядный опыт показал, что Рейсвальд способен на счастье с другой. Эгоистично привязать его к ведьме, чей срок скоро выйдет.

Не давая Рейсвальду времени на раздумья, я обманным маневром прошмыгнула ему за спину и изо всех сил толкнула прямо в зев портала, который мгновенно сжался, сладко чавкнув. Волшебники сильнее обычных людей, в наших мышцах поет магия, и у короля не было ни малейшего шанса устоять.

Я осталась в белоснежной спальне совершенно одна, с ноющим от тоски сердцем. Боль манила отдаться слезам, рухнуть на колени и предаться отчаянию, но я не позволила себе подобной слабости.

Слишком много вопросов.

Выкатила на середину комнаты хрустальный шар на треноге. Села напротив него, плотно стиснув зубы и еле дыша от накатывающей волнами злости. Пальцы вертели костяную бусину, а мозг холодно продумывал серию вопросов, призванных вывести «подругу» на чистую воду.

«Маро! Хоть бы это оказалась не ты!» — подала голос неувядающая надежда.

Легко обмануть человека, желающего быть обманутым. Я хотела жить в замке-мечте, стоящем в сказочном мире, окруженная верными друзьями. Увы, предстоит разбить еще одну иллюзию.

— Маросдиль! — повелительно прошептала я и тут же увидела в хрустальном шаре кудри, увитые бубенчиками и бусинами.

Великолепная ведьма спала одна в роскошной кровати под прозрачным балдахином. Моего вызова она не ожидала, но, услышав голос, тут же расплылась в искренней улыбке.

— Эви, солнышко, — сонно прошептала она, — Ваня тебе спать не дает?

— Кое-что другое, — не своим, стальным голосом ответила я, сжимая теплую бусину. — Хотелось вернуть тебе несущественную мелочь, оставленную в волосах Рейсвальда. Узнаешь?

По тому, как встрепенулась Маросдиль, как бледность залила румяное лицо, глаза забегали, а руки судорожно сжали шерстяное покрывало, я с болью поняла: она.

В голове еще не укладывалось — зачем, но разум стремительно настроился не верить ни единому слову той, что на протяжении семи лет врала молчанием. Только подумать, Маро знала все о моей любви к Рейсвальду. Ей я жаловалась на его вероломство, на тоску. Маро утешала меня, призывала появиться перед ним в новом облике, строила со мной планы по завоеванию короля, которые я никогда не претворила в жизнь из-за гордости. Моя ближайшая подруга, надежное плечо, почти сестра.

Я не знала, что ей сказать. Не хотела выслушивать пошлые отговорки. И еще меня испугала порвавшаяся внутри струна и пошедшее рябью озеро магии глубоко внутри.

Мне нельзя нервничать из-за предательства подруги. Последует еще один выброс магии, только на сей раз Илстина не будет рядом, чтобы принять на себя потоки.

— Прощай, — прошептала я одними губами, стараясь глубоко дышать на счет «четыре».

Один-два-три-четыре, вдох, один-два-три-четыре, выдох.

— Эви, не смей уходить, ты нафантазируешь себе ужасное, хуже произошедшего! Да, я забрала воспоминания о вашей предыдущей встрече, но тебе ничто не мешало создать новые. Ты не хотела возобновить с ним отношения, хотя вам ничто не мешало.

У меня не было сил ответить. Банально раскрыть рот и сказать слово казалось непосильной задачей. Разочарование ширилось и пенилось в груди. Надеяться было не на что, но Маро удалось выбить у меня почву из-под ног. Вместо того чтобы признать свою вину, она еще смела переводить стрелки на меня? Словно я виновата в том, что мы с Рейсвальдом были разлучены?

— Пожалуйста, не уходи! — Она пригладила волосы и села ровнее перед хрусталем. Губы Маросдили дрожали, черные глаза лани полнились слезами. — Я говорю совсем не то, Эви. Все собиралась признаться, но не могла, я же трусиха, ты знаешь меня. Мне легче промолчать, чем признаться в оплошности.

Рука поднялась отключить связь, но я почему-то медлила. Сама не зная почему. Нужно было, но я не могла.

— Ты просто не понимаешь, что мы пережили семь лет назад. Потеря Аривельды, Чи-Линга — катастрофа следовала за катастрофой. Илстин зафиксировал появление новой, неинициированной ведьмы, но мы искали тебя месяц без всякого успеха. Рианнис чуть с ума не сошла, Фуэртес метался в ярости, все без толку. Мы бились над картой, стараясь отыскать место выхода, теряя надежду, и тут Илстин заявляет о появлении айнурского принца, затем выходит прочь из зала советов, как будто мы не судьбу Эйды обсуждаем. Естественно, я последовала за ним послушать разговор. Не могла понять, что такого важного в обыденной просьбе принца заполучить власть.

Маро потерла лоб, покрутила один из черных локонов на пальце, прикусив губу. Даже сейчас, бледная и сонная, ведьма была прекрасна. Ночная рубашка обрисовывала пышную грудь, волосы непослушной гривой спускались на белоснежное плечо.

— Илстин щелкнул пальцами, снимая защиту со шкатулки, где хранился артефакт правды, оставленный Аривельдой. Представь мое удивление, когда принц заявил, что видел похожее золотое сияние вокруг рук возлюбленной. Я вся задрожала от облегчения, поняв, что наконец мы нашли тебя, но принц заявил, что собирается сделать тебя королевой.

Маро заплакала, закрыв лицо ладонями.

— Стыдно, мне стыдно за то, что я сотворила, но, Эви, пойми, если бы Рейсвальд забрал тебя, ты бы никогда не освоила дар. Магия бы разорвала тебя изнутри, и пришлось бы в любом случае расстаться с королем. Я всего лишь хотела дать шанс закончить обучение и лишь потом выбрать собственную судьбу. Я умоляла Илстина остановить Рейсвальда, но он отказался влиять на брата. Бусина забвения всегда со мною, мой первый артефакт, ты ведь знаешь, как я стыдилась своего прошлого. В тот момент мне показалось наилучшим решением заставить принца забыть о вашей встрече. Кто же знал, что тебя уже похитил сарнирский ублюдок. Эви… Эви, ну скажи же хоть что-нибудь…

Я знала Маросдиль всего семь лет, но за это время она стала мне ближе сестры. Казалось, она делилась со мною горем и радостью, ставила мои интересы впереди своих, служила надежной опорой. Внезапно меня озарила мысль, что таким образом Маро заглаживала свою вину. Она чувствовала долг передо мной и выплачивала как могла.

Дрожащий купол готовой пролиться силы покрылся рябью и опал. Я могла понять мотивы великолепной ведьмы. По-своему она не желала зла, старалась по мере сил уменьшить причиненное горе.

Осадок остался, и он не рассосется, так как Маросдиль оказалась недостаточно отважна, чтобы признаться самой.

— У каждого человека свои слабости, — онемевшими губами ответила я бывшей подруге. — Я не могу простить, когда кто-либо навязывает свою волю, не испросив моего согласия! Я одна должна была решать, жить ли с Рейсвальдом либо стать ведьмой, и никак не ты!

— Я понимаю, — ответила Маро, удивленно хлопая глазами, похожая на сдувшуюся резиновую куклу. Она не ожидала ярости.

Собственно, чего она хотела? Чтобы правда никогда не вышла наружу? Чтобы я не узнала, кем на самом деле является драгоценная подруга?

— Эви, как доказать, что я не желала тебе зла? Артефакт должен был пасть с первым же поцелуем. Помнишь, сколько раз мы говорили об этом? Планировали пробраться в Айнур и соблазнить Ваню. Когда ты рассказала о вашем договоре, я посчитала, что конец заклятия — дело решенное, и, не поверишь, боялась разоблачения, но также ждала его. Не могу больше с этим жить. Милая, кричи на меня, наказывай, как пожелаешь, только прошу, дай шанс…

— Нет! Не смей звать меня милой!

Руки задрожали, я с удивлением посмотрела на них. Истощение последних дней ударило по нервам, шаткий контроль над магией грозил дать сбой в любую минуту. Разговор пора было прекращать и устроить сеанс медитации. Если бы Ги был тут, позвала бы его для глубокого основательного массажа.

Внезапно послышался цокот маленьких лапок по мраморному полу, шоколадная тень прыгнула на колени. Вислоухий морской свин понюхал воздух, затем принялся старательно вылизывать пальцы, смешно привставая на задних лапках, с наслаждением прикрыв черные глаза-бусинки.

Я по привычке погладила мягкую шерстку, отмечая, как красиво она блестит в отсвете голубого мерцания кристалла. Свинка хорошо питалась, лезла во все щели и явно чувствовала себя комфортно.

Граф Вейнер был бесчувственным садистом, а свинка из него получилась весьма ласковая. Не только ко мне он приходил, шестым чувством унюхав грусть. Говорят, особенно свинтус жаловал Сиенну, приносил засахаренные ягоды из кладовки, словно умоляя ту о прощении.

Толстенькое тельце вольготно развалилось в складках моего халата, передние когтистые лапки осторожно цеплялись за запястья, мягкий язычок сосредоточенно вылизывал мизинец.

Меня отпустило. Ярость опала, пролившись теплыми слезами, оставив после себя щемящую пустоту.

— Маросдиль, давай оставим эту историю в прошлом, — предложила я, разглядывая шоколадную морскую свинку. — Нам встречаться каждую неделю на слетах, прикрывать спину друг друга при нападениях магических существ. Я не желаю видеть в тебе врага. На мгновение подняла глаза и с изумлением увидела в кристальном шаре настоящую Маро — смуглую южанку со скорбными складками в уголках губ, уныло повисшими сосульками волос, сгорбленную и постаревшую. Я почему-то вспомнила, что она ни с кем из других волшебников не сблизилась, всегда оставалась чужачкой, иронично заламывающей бровь в стороне. Маро старалась отгородиться от своего прошлого дикарки, поющей у кочевой палатки, но прошлое незримой тенью следовало за ней, отгораживая от мира. Я была единственной, с кем Маро удалось наладить ниточку дружбы, может, потому, что она встретила во мне похожее одиночество дочери иного мира. Наш разлад тяжело ударит по великолепной ведьме. Тяжелее, чем по мне.

— Я каждый день стану доказывать, что мне можно доверять, пока не простишь меня, — еле дыша, скрипучим голосом уверила ведьма.

— Не стоит утруждаться, Маросдиль, лучше примени энергию в других направлениях, более продуктивных. Буду очень благодарна, если, наоборот, оставишь меня и окружающих в покое.

Я провела рукою над хрустальным шаром, убирая изображение. Свинка притихла у меня на коленях, подставила шею под ленивые почесывания. Маленькая тушка успокаивала, пока слезы стекали по щекам безобидным дождем. Мое сердце было спокойно от принятого решения. Я гордилась тем, что не дала обиде вбить кол раздора в ковен. Через пять дней я отправлюсь на слет и смогу посмотреть Маро в глаза без напускного равнодушия или злости. Слова о примирении дались тяжело, но чувство того, что принятое решение наиболее правильное, дарило глубокое удовлетворение.

Ноша на коленях заметно потяжелела, раздалась ввысь и вширь. Морская свинка вытянулась, покрылась человеческой кожей, и уже через мгновение я держала на руках заметно поправившегося и невероятно заросшего графа Вейнера. Каштановые волосы нечесаной копной свисали вокруг бородатого лица, круглый живот выдавался вперед, но самым страшным были руки и ноги с длиннющими ногтями, не стриженными целый год.

Граф ошалело смотрел на меня, по привычке двигая носом — пробовал воздух, приоткрывая желтые зубы. Я отшатнулась назад, он рухнул на четвереньки, задрав обнаженную задницу. Оглянувшись, стянула с кровати сбившуюся простыню и накинула на голого мужчину в своей спальне.

— Оденьтесь!

От звука моего голоса граф вскинулся, впился взглядом в собственные руки с искривленными ногтями. Морские свинки от неожиданности частенько прыгают в воздух, поджимая задние лапки и вихляя задом, граф попытался проделать схожий маневр, но запутался в простыне и покатился по полу.

Я бросилась подхватить его, прежде чем несчастный вовсе потеряет разум. Сжала плечи, зашептала что-то успокаивающее:

— День такой, заклятия падают одно за другим, видимо пертурбации в ядре Эйды. Все закончилось, дышите глубоко, господин граф.

Черные глаза в обрамлении густых ресниц застыли, глядя на меня. Граф Вейнер бухнулся на колени, старательно уткнувшись носом в белый мрамор.

— Гс-спжа, — пропищал он неестественно высоким голосом.

Кустистые брови застыли домиком над черными угольками глаз. В прошлую встречу в глубине зрачков Вейнера я увидела зев голодной бездны, требующей человеческих эмоций, чтобы закрыть пустующую полость на том месте, где у других людей горел огонь любви.

Тогда граф был красив, холоден, обаятелен и казался идеально владеющим собой, несмотря на беснующихся демонов в голове. Я превратила его в свинку, действуя наобум. Илстин не обучил меня, как обуздывать человеческие страсти.

Графу в какой-то мере повезло. Если память не подводит, я закляла его следующими словами: «Принести столько радости, сколько причинил горя».

Забраться на колени ведьме, обуреваемой сильными эмоциями, стало для Вейнера счастливой звездой. Видимо, последствия моего выгорания для Эйды обернутся жуткой катастрофой, раз небольшое участие пушистого зверька засчитывается как великое деяние на благо мира. Граф оказался в нужном месте в нужное время, впрочем, его случай не единичен.

Вейнер стоял на коленях, беспомощно моргая черными глазами, полностью дезориентированный. Наклонившись, я заглянула в некогда красивое лицо. Пребывание в животной шкуре стерло все наносное: мнимую уверенность в собственных силах, внешнюю мужественность, самомнение — все те ширмы, за которыми люди привыкли прятать душевные раны. Вейнер смотрел открыто, голая глубина человеческого страдания врезалась в меня, как грузовик в сугроб.

Я стала частью страха, преследовавшего мелкого волосатого Вейнера: он боялся, что бывшие слуги, не заметив, наступят, забудут, отшвырнут. Всю жизнь граф пытался выглядеть сильным и безразличным, создавать иллюзию цельности. Заклятием я невольно бросила его в самую сердцевину страха. Вейнер познал слабость, отверженность, хрупкость, без возможности сбежать. Попытка карать и миловать сгоряча обожгла сердце стыдом.

Наличие силы детского кулачка не дает права крушить любовно построенный песочный замок. Мы часто забываем, что признак истинного могущества — умение сдержаться.

Вернись я сейчас в тот памятный момент расправы над графом, я бы поступила иначе. Дала бы ему шанс оправдаться, выслушала бы свидетелей и лишь потом, взвесив возможные решения, перешла бы к действиям.

Мне было жаль мужчину, пребывавшего год в шкуре зверька. Он совершал жуткие поступки, но разве Эйда стала лучше от моего жестокого решения? Если плодить черствость, кому станет легче?

— Чшш, все хорошо, вы в безопасности, — сказала я трясущемуся от страха графу.

В замке пустовало немало комнат, но граф нуждался в присмотре, поэтому я проводила его в крыло стражников.

Дежурный Эдгар вскочил при виде госпожи, идущей по коридору под руку с осторожно ступающим графом, цокающим длиннющими когтями по полу. Тем не менее выдержка сбоя не дала. Эдгар вытянулся по струнке, отдал честь. В углу дежурного на тяжелом дощатом столе горела свеча, толстый том из библиотеки был открыт на середине, придавленный для удобства металлическим яблоком. За столом притулилась собака с рваным ухом.

Мне повезло: Эдгар был предан, желал выслужиться, и я могла быть уверена, что за графом присмотрят до утра, а там уже что-нибудь придумаем.

— Подними напарника, и не спускайте с него глаз. Хорошо бы графа покормить, но Массиро не будите, у него был тяжелый день. Холодных закусок достаточно. Относитесь к графу бережно, но будьте осторожны.

— Будет сделано, госпожа, — скупо ответил Эдгар, впрочем, за время его службы я научилась доверять светловолосому молчаливому мужчине. Чутьем вышколенного служаки он устранял трудности, прежде чем те разрастались до проблем.

До спальни я добиралась с распухшей головой, совершенно разбитая прошедшим днем. При взгляде на разобранную кровать со скомканными простынями щеки заалели. Вспомнилось нависшее лицо растрепанного Ила с расширенными зрачками и то, как резко он потянулся к моим губам и пил их с жаждой человека обделенного, добравшегося до вожделенного предмета и не могущего насытиться.

Потребность поговорить с ним заставила потянуться к оставленному посреди комнаты кристаллу. Ил исчез слишком внезапно, заперев произошедшее между нами в сферу молчания.

По привычке я привела себя и комнату в порядок, прежде чем показываться учителю. Накинула личину, спрятала красные заплаканные глаза за небесной голубизной чуть удивленного взгляда Мэрилин Монро. Надела свободное лиловое платье с золотой окантовкой в греческом стиле.

Осторожно призвала магию и направила в круглый шар, призывая учителя. В голубоватой глубине показалась комната, освещенная только огнем в очаге. Учитель сидел в большом синем кресле, обитом бархатом, тоскливо смотрел на языки пламени.

Илстин резко обернулся к хрустальному шару, и я с ужасом отметила, что он все еще пребывает в истинном облике, обнаженный по пояс, одетый в мятые бриджи. Создавалось впечатление, что, вернувшись домой, Илстин не сдвинулся с кресла. Светлые волосы все еще были растрепаны моей рукой, на шее красовалось бордовое пятно. Учитель мимолетно прикоснулся к следу, оставленному моими зубами, и бросил:

— Я не нуждаюсь в жалости, Эви. Впредь прошу: получше заботься о своих нуждах, чтобы мне не приходилось решать твои проблемы. А теперь вон.

Кристалл потемнел, оставив меня в одиночестве спальни медленно дышать на счет. Вновь он был строг и резок, только на сей раз грубые слова не сумели обмануть — внезапно я увидела за фасадом суровости мужественного человека, решившего не перекладывать на меня свои трудности. Ремарка, в другое время разозлившая бы меня, на этот раз звучала совсем по-другому. Словно удалось услышать истинный смысл его слов: «Не переживай обо мне. Считай произошедшее между нами обязанностью ответственного за тебя мужчины. Будь счастлива».

Словно в ответ моим мыслям кристалл загорелся вновь, и я разглядела в нем разгневанное лицо учителя с привычными белоснежными волосами и лиловыми глазами. Миг слабости прошел, будто уставший Ил, безнадежно глядящий в огонь, мне привиделся.

— Желаю устранить малейшее недопонимание между нами, — с нажимом сказал он в привычной холодной манере. — Зови меня при первых же признаках нестабильности, и даже раньше, если требует интуиция. Хоть каждые пять минут, я полностью к твоим услугам, Эвитерра.

Хотел этого Илстин или нет, но последние слова напомнили о жаре его поцелуев, и мне стало душно в лиловом платье. Жалость к учителю боролась с чувством самосохранения, которое настойчиво требовало отгородиться от мужчины, настолько влекущего, насколько пугающего. Словно в приоткрытую щель я увидела на мгновение жизнь с Илстином, вернее, под его крылом, под прессом его представлений о лучших решениях моей судьбы — и рефлексивно захлопнула дверь, заперев на замок.

Как бы ни хотелось попробовать сладкий плен объятий Илстина, но с ним я не буду партнером, лишь девчонкой, чьим капризам время от времени угождают.