Чармейн заснула как только голова коснулась кровати — сработала близость Ветерка, его столь родное сопение и фырканье по ночам, будто он ежик, а не ребенок. Он спал беспокойно: то и дело вскрикивал и начинал нервно плакать, но учуяв маму затихал и долго жаловался в грудь, пока не проваливался в сон.

У Чармейн разрывалось сердце, она представляла, какого было Ветерку в прошедшие дни звать ее, без возможности дозваться. Должно быть хороший знак, что он все еще продолжает пытаться, что он не лишился надежды. Но, боже, как больно видеть беззащитного ребенка, всхлипывающего всем телом. Она бы руку себе отрезала, лишь бы взять его грусть на себя.

Под утро ее разбудила Кувшинка — беззвучно протянула стеклянную бутыль и Чармейн безропотно отцедила для Кукушонка порцию, хотя глаза слипались от усталости.

— Хочешь, я возьму Ветерка, а ты поспишь? — участливо предложила Кувшинка.

— Нет, я ни за что его не отпущу.

Чармейн оценила предложение фейри, которое было сказано от чистого сердца. Но она сейчас никому не отдаст сына. Она будет с ним и днем и ночью, кожа к коже, пока воспоминание о том, что когда-то их разлучили не сотрется из его памяти.

Обычно Ветерок просыпался с первыми лучами солнца, но в клетушке окон не было. На сей раз Чармейн проснулась с чувством, что она хорошо отдохнула. Видимо, Ветерок позволил себе спать подольше под боком у мамы.

Мох светил ярким ровным светом. Чармейн наклонилась к сыну и была вознаграждена солнечной беззубой улыбкой. Она то и дело ловил ее взгляд и улыбался еще шире, показывал кончик язычка, щурил глазки, махал приветливо ручками. А Чармейн все позабыла от чистого незамутненного счастья.

В дверь постучали. Чармейн наспех заправила ворот, пригладила волосы и отозвалась. В комнату торжественно зашел Тейл с серебряным подносом в руках. На нем высились корзиночки с воздушным кремом и лесными ягодами, свежий хлеб и вазочка с вареньем, дымящийся чайник с двумя чашечками.

Чармейн смутилась. О своей любви к воздушным пирожным она упоминала давным-давно, в другой жизни. Надо же, не забыл. Можно подумать, будто она для него что либо значила.

— Как спала? Вижу, что выглядишь лучше. Когда захочешь искупаться, дай знать, я отведу к подземному источнику. Вода в нем горячая, правда пахнет тухлыми яйцами, но после нее приятно сполоснуться в чистой воде с душистым мылом.

Чармейн не удержалась и взяла ближайшую корзиночку. Тает во рту… Крем нежнейший, с легкой кислинкой, ягоды сладкие и довершает все изумительное хрусткое тесто.

Неизвестно откуда эльф достал пирожные, но даже матери такие не удаются.

Молчание затянулось, будто на повседневные темы говорить не стоило, а поднять наболевшие вопросы оба не решались. И еще, Чармейн пугал взгляд эльфа. Он смотрел без маски превосходства или легкой брезгливости, сопутствующей всем встречам с тех пор, как Чармейн вышла за другого. Тейл изучал ее взглядом мужчины, которому нравится женщина, сидящая напротив. Не стеснялся скользнуть глазами по груди, заметно округлившейся после родов.

Чармейн отвернулась к Ветерку, напряженно сосущему свои пальчики, чтобы скрыть как сильно бьется сердце и предательский румянец на щеках.

— Что со мной будет?

— Будущего знать не дано…

Чармейн возмущенно повернулась к эльфу. Она не собирается терпеть отговорки.

— Чармейн, ты сама решишь, сколько быть тут и вернуться ли к мужу. Ветерка я отпустить не могу, сама понимаешь. Он единственная надежда, когда-нибудь восстановить наш род.

— Что случилось? Фейри ушли сквозь завесу или вас поразила неведомая болезнь?

— У нас перестали рождаться дети.

— Но где все те фейри, что проезжали сквозь Вирхольм во время последней дикой охоты на Юстаса?

— Ах это? Мы мастера в наведении морока, это очень легко, особенно когда городские жаждут увидеть кавалькаду. Мы стараемся выполнять все обязанности, несмотря на то, что нас осталось всего трое.

— Но в чем причина? Раз вы любите лес и делаете для него все возможное, почему Хозяин леса не дает вам детей?

— Ты наконец задалась этим вопросом? Что-ж, не прошло и года. Подумай над ним в свободное время, может у тебя появится идея. По крайней мере ни одна из наших не подала надежд.

Тейл откланялся и Чармейн опять осталась в одиночестве. Жаль, что она отказалась от купания, в комнатушке особо чувствуется запах тела. Но Тейл смотрел на нее так, что мысль обнажится перед ним заставляла нервно вздрогнуть. Не от того, что его неприкрытое желание эльфа заставило откликнуться давно похороненную влюбленность. Чармейн давно и бесповоротно любила своего мужа и ни за что не хотела причинить ему боль. И уж точно не давать Тейлу возможность извратить купание, подать его в качестве свежей новости для Дэмиена, под пикантным соусом.

Ей стоит быть осторожной. Очень осторожной, а так же любой ценой выяснить, как убежать отсюда с Ветерком. Второй раз фейри его обменять не смогут, а отобрать у мамы будет против правил.

Значит стоит втереться в доверие к Тейлу. А как сделать это и не дать ему пищу для сплетен очень хороший вопрос.

Тейл или Саэдримон, как он себя назвал, всегда был для Чармейн загадкой. Он никогда не казался искренним, и любил и ненавидел с долей фальшивости. Раньше Чармейн считала, что влюбилась в иное существо, которое глупо мерить человеческими мерками, но теперь, узнав поближе его семью поняла, что его отец — тиран. А когда живешь под боком у чудовища, учишься скрывать свои истинные чувства. Иначе их распознают и растоптают.

Ей даже стало Тейла немного жаль. Но почему они беспрекословно слушаются сумасшедшего короля?

Когда к ней заглянула Кувшинка, Чармейн попросилась пойти искупаться. Фейри бережно держала Ветерка, а Чармейн нежилась в подземном горячем источнике. В воде от каждого движения разлетались искорки, на потолке грота блики затейливо танцевали. Со дна на поверхность поднимались пузырьки воздуха, приятно разминали мышцы.

Чармейн расслабилась и задала последний вопрос Кувшинке.

— Мы обязаны выполнять все приказы короля фейри. Истоки обычая из раздора, о котором я рассказала в прошлый раз. Тогда мы ослушались хозяина леса и впали в немилость. Теперь мы обязаны во всем подчиняться. Это клятва, которую нельзя разорвать.

— Но ты разорвала, да? Ты заговорила со мной.

— Мне нужно повиниться и понести суровое наказание. Но этого я тоже не делаю. Ужасно, правда?

— Кувшинка, я давно во всем противоречу своим родителям и до сих пор жива. Хотя лучшее в моей жизни произошло по их совету.

— О чем ты?

— О Дэмиене, конечно.

Она на минутку отвернулась, Чармейн заметила смущение в глазах фейри.

— Саэдримон до последнего надеялся, что ты одумаешься и вернешься к нему. Знаю, ты до сих пор затаила обиду. Он не по своей воле к тебе был жесток, ему отец приказал бросить деревенскую девушку. Саэ когда мог бежал к тебе обратно как на привязи. Думал, поймешь его.

У Чармейн екнуло внутри, по спине пробежали мурашки. Ах если все ужасное между ней и Тейлом можно объяснить чужой злой волей… Но потом сомнительно покачала головой.

— У предательства могут быть уважительные причины, — хмыкнула Чармейн. — Но не стоит обманываться и возлагать всю ответственность на обстоятельства, а не на человека. Стоит ветру подуть в другую сторону, как однажды предавший с легкостью повторит трюк.

Кувшинка поджала губы.

— А ты сурова, Чармейн. И дух у тебя сильный, хотя поначалу ты мне казалась избалованной пустышкой. Видимо не умеем мы фейри правильно судить людей.

— Вы к нам не относитесь как к равным, вот в чем проблема.

— Тяжело уважать тех, кто ничего не делает, живет иждивенцем на краю леса, постоянно лжет и не выполняет обещаний. Прости, — смутилась она собственной тираде. — Я не хотела тебя обидеть. Ты не такая, правда.

— Мы все не такие. Кувшинка… Прости, Нендаранель, может ты задумывалась о том, что мы сами хотели бы больше ответственности? Что когда нет любимого дела, нам живется не сладко?

— Я никогда об этом не думала. Что же вы делаете целыми днями?

— Каждый выбирает по себе занятие. Ювелирное дело, живопись, одежда, утварь. Вирхольм город мастеров. Есть те, кто уходят за черту в поисках другой жизни, но таких меньшинство. Уж слишком пугает внешний мир. А те, кто приходят из-за завесы считают Вирхольм раем и никогда не говорят о прошлой жизни.

Чармейн вылезла из горячего источника, теплый воздух грота показался морозным, а тут еще Кувшинка велела окунуться в рукотворный бассейн с ледяной водой и дала флакон для мытья волос. Чармейн пришлось изрядно потрудится, чтобы избавится от навязчивого запаха. Между тем Ветерок замечательно себя чувствовал у Кувшинки и ни разу не жаловался.

Она обтерлась пушистым полотенцем, одела свободное платье из необычной ткани, отливающей серебром, и почувствовала себя намного лучше.

В комнатушке ее ждал Тейл с обедом. Он смиренно попросил подержать Ветерка, с разрешения Чармейн, естественно. Она согласилась, да в ее положении просьба не больше, чем видимость, на самом деле отказать она не имеет права.

Подземелье давило на нее и нестерпимо хотелось увидеть Дэмиена, упасть в его объятия.

Чармейн была голодна, но после купания следовало причесать волосы, иначе они собьются в колтун. Она взяла гребень, принялась водить им по волосам, напевая незамысловатую мелодию под нос.

Тейл внимательно смотрел на нее, качая Ветерка на руках.

— Скажи, Чармейн, — наконец спросил он с надрывом, будто вопрос давно волновал его. — Тебе совсем не стыдно?

Чармейн тут же залилась румянцем и принялась вспоминать свои проступки.

— Я должна была взять Кукушонка…

— Не о том речь. Я думал это такая игра — ты делаешь вид оскорбленной невинности. Все ждал, когда скинешь маску, поймешь, что уловки мимо цели.

Наконец настал тот час, когда они смогут в открытую поговорить о том, что ранило обоих год назад. Чармейн вздохнула и решила ничего не скрывать.

— Не понимаю о чем ты. Это я до сих пор теряюсь в догадках, в чем причина ужасного отношения в ту пору, когда была по девичьи влюблена. Я перед тобой ни в чем не виновата, это естественное стремление живого существа — уйти прочь от боли. Ты относился ко мне как в вещи.

— Прекрати ныть и жаловаться на одно и тоже. Вот, что раздражает меня в людях больше всего — вы не готовы взять на себя ответственность.

— Боже, за что?!

— За преступление Юстаса!

— Ты судишь его за проступок, который совершил сам! Вспомни, как ты ворвался в хижину, когда я кричала — нет.

— Опять говоришь лишь о себе! Не делай вид, что не знаешь. Во время охоты он вытащил трубку из кармана и убил дротиком мою невесту.

Тейл отвернулся, покачивая ребенка, хвост хлестал по бедрам из стороны в сторону.

Чармейн опешила. Невеста? Оказывается у него была нареченная… И Юстас, о боже, Юстас… Убийство! Главный грех, первая страница договора между городом и лесом. Убить фейри, несчастных вымирающих фейри… Неудивительно, что Тейл ненавидел всех людей, и в частности, Чармейн…

— И даже, если не знала, — продолжил он хриплым голосом. — На тебе ответственность за его поступок.

— Тейл, — прошептала Чармейн. — Мне очень жаль. Поверь, Юстаса защищать не буду и убийство отвратительно. Но почему именно мне отвечать за него? Разве я сделала тебе плохое?

— Ты украла моего сына. Разве это благородный поступок?

— Ты украл моего, не хуже чем твой.

— Сколько желания оправдаться, и никакого отработать несправедливость.

— Так вот в чем дело! На мне лежал грех брата и ты желал возмездия за обиду. Ты выбрал сестру Юстаса, чтобы она сделала тебе наследника, вместо убитой невесты. Теперь я понимаю, в чем причина того, что выбор лесного эльфа пал именно на меня, и почему после того, как удалось заманить в свои сети ты превратился в чудовище. Наказывал меня за обиду, нанесенную Юстасом. Ох, Тейл, в тебе больше человеческого, чем ты предпочитаешь думать.

— Мы ничего не забываем. Такова черта фейри.

— Ты ошибаешься. Мой сын тоже из вашего народа, но он самое доброе существо на свете, и уж точно не помнит зла.

Чармейн подошла к Тейлу и протянула руки забрать Ветерка. Он положил ребенка в сгиб ее локтя. А затем заправил прядь медовых волос за рыжее ухо, притянул ее к себе и поцеловал в губы, неистово, с желанием подчинить и заставить забыть обо всем на свете.

Чармейн на миг забылась под водопадом воспоминаний, вызванных сладостью этих губ. Она замерла и тут же отпрянула назад, коря себя за колебание.

Да, было волнительно. Да, сердце билось в бешенном темпе. Да, в его взгляде читалась любовь, а вовсе не желание мстить.

— Прости, — кашлянула она. — Я беру ответственность. Прости за боль, которую я тебе причинила. Прости за то, что оказалась недостаточно сильна для твоей любви. Я отказалась от нее, потому что ты все делаешь через край. С лихвой любишь и с лихвой ненавидишь. Я всего лишь человек, мне нужен тот, кто никогда не оттолкнет. Примет любой, даст веру в себя. Я не смогу предать его доверие.

Чармейн договаривала со слезами на глазах. Внезапно все, что было между ними предстало совсем в другом свете. Чармейн видела перед собой не самовлюбленного эльфа, а человека, раздираемого страстями, на котором ответственность за жизнь целого рода, на душе шрамы, а сердце мучает ненависть к убийце невесты, и любовь к его сестре.

Она простила его. Внезапно будто черное покрывало сорвалось с плеч и растворилось в сумраке комнаты. Как же тяжело нести на себе обиду. Насколько легче жить, отпустив прошлое.

Тейл поднял кулак к лицу, чтобы скрыть улыбку.

— Это очень трогательно, желание сохранить верность мужу после поцелуя с другим, но боюсь твой выбор не имеет значения. Придется притерпеться ко мне, уж к какому есть. Надеюсь со временем устанешь от маски равнодушия, не думай, что я не вижу, как ты на меня реагируешь. Чармейн, я тебя ни за что не отпущу. Ты предназначена мне. Смирись и наслаждайся своей судьбой.

Чармейн отвернулась от Тейла, пытаясь отдышаться и не выдать ярости. Эльф с шутливым тоном дал понять, что ее мнение ничего не стоит, а она сама лишь пленница его желаний. Закрыть рот и наслаждаться его присутствием? Смешно!

Она никогда не сдастся и не даст собой повелевать.

Удивительно, как минуту назад этот самовлюбленный тиран, казался ей милым юношей. Нужно бежать отсюда, и как можно скорее.

— Саэдримон, ты красив и талантлив. Неужели тебе нужна пленница, которая не ценит эти качества? Уверена в городах прячется твоя истинная избранница. Она будет рада остаться с тобой навсегда.

Тейл скрестил руки на груди, движением головы отбросил белоснежную прядь волос за плечо. Он действительно был неотразим. Глаза цвета неба, правильные черты лица с острыми скулами и прямым носом. Высокий, статный, широкий в плечах, узкий в талии, с длинными ногами — им невозможно не любоваться. Как произведением искусства, как образцом идеального человека.

— Да, Чармейн, с другой было бы легче. Но мне нужна именно ты. Даже не потому что подарила мне самого чудесного малыша на свете. Я люблю тебя и не могу с этим ничего поделать. Отвергая, ты режешь по живому, и даже, кажется, получаешь от этого удовольствие.

Чармейн сглотнула, закрыла глаза, села на кровать, поглаживая Ветерка по пушистой голове. Тейл воспользовался передышкой, подошел совсем близко, сел перед ней на корточки.

— Чего тебе стоит, немного перетерпеть и быть ко мне помягче. Позволить радость прикоснуться к твоей щеке, ощутить мягкость твоих губ. Будь ко мне милой и, поверь, буду ласковым в ответ.

Она судорожно вздохнула. В голове не осталось никаких мыслей. Она совсем запуталась, что правильно, а что нет.

— Саэдримон — раздался звучный, как звон колокола, голос. — Прошу выйди на минутку.

В проеме стоял король фейри. Золотая корона сверкала и переливалась в золотистом свете мха под потолком, расшитый золотом плащ ниспадал по пола. В руках он держал посох, сделанный из обросшей лишайником коряги. Спокойное лицо человека молодого, но крайне уставшего и недовольного, седые волосы до середины лопаток и седая длинная борода, как у волшебника из сказки.

Чармейн постаралась сжаться в незаметный комочек и задвинула Ветерка за спину.

Тейл тотчас же вышел, даже не обернувшись на Чармейн. Дверь захлопнулась и она тут же подбежала поближе, чтобы разобрать разговор.

Слышимость оказалась неплохая, она прижимала к себе заснувшего Ветерка и старалась как можно тише дышать.

— Сын мой, я просил тебя держаться от человеческой девушки подальше. Мы должны отделиться от людей. Я пошел тебе навстречу, разрешив ей оставаться под холмом, но твое поведение недопустимо.

— Отец, прости меня. Я зашел посмотреть на ребенка и проверить, что он получает достаточный уход.

— Я понимаю, но если увижу тебя или Нендаранель еще раз, то ноги ее тут не будет. Пойми, я знаю больше вашего и хочу как лучше для всех нас. Тебе стоит попробовать еще раз зачать ребенка чистых кровей.

— Пожалуйста, отец, понимаю твою мудрость, но прошу отсрочки. Нендаранель еще очень слаба, ей нужно окрепнуть…

Голоса удалились по коридору, а Чармейн стало страшно. Она теперь понимала, что Тейл пытается защитить ее, оттягивая внимание короля фейри от нее. Он действительно мастер сокрытия истины. Но что будет, когда последует прямой приказ держаться от нее подальше? Жить в закрытой клетушке, никуда не отлучаясь целыми днями, лишенная общения, наедине с младенцем… Не существование, а кошмар.

Как же выбраться отсюда? Дверь тяжелая, закрывается засовом с той стороны. Может ждать случая когда забудут запереть? Или искать другой выход? Пол земляной, можно и подкоп устроить под кроватью, там где не видно. Знать бы еще как глубоко под землей она находится.

Чармейн уложила спящего Ветерка, поправила на нем одеяльце, выданное Кувшинкой. Тщательно проверила все стенки. Толстые, стук получался равномерно глухой. Потом попробовала заколкой понять засов изнутри. Не получилось, щель слишком узкая, нужно попробовать заточить заколку.

Вдруг в коридоре послышались шаги. Чармейн сполоснула руки в кувшине. Поправила волосы и прилегла подле Ветерка.

Заскрипел, отодвигаемый засов. Дверь открылась, через нее зашел король фейри без сопровождения Тейла. Встал напротив Чармейн.

Она присела, стараясь телом закрыть сына. Смотрела кротко, пытаясь понять, зачем пришел посетитель. Король фейри пытливо всматривался в ее лицо, Чармейн сразу опустила глаза, решив не подставляться.

— Я не причиню тебе зла. Мой сын считает, что он умней меня. Но я все вижу и понимаю. Завтра же я заберу тебя за черту, вместе с твоим отродьем.

— Пожалуйста, отпустите меня домой к мужу. Я сама не хочу тут находиться…

— Собери то, что можно нести в руках, не подготовишься — не мое дело.

С этими словами король развернулся, исчез за дверью, и вновь послышался звук скрипящего засова.

Чармейн не выдержала и заплакала. До сих пор удавалось хоть как-то держать присутствие духа ради сына, а теперь захлестнула безнадежность. Она до дрожжи в коленках боялась короля фейри, потому что в его движениях и словах сквозила безуминка, а люди одержимые доводят свои начинания до конца.

Чармейн хотела домой к Дэмиену. Она устала быть сильной, пытаться выведать информацию, думать о побеге. Ей хотелось в сильные объятия мужа, чтобы он решил все ее проблемы. Где сейчас Дэмиен? Как он справляется один? Нашел ли оставленный ею путь из зеленых нитей?

В дверь опять постучали. Чармейн вытерла слезы, встала так, чтобы входящий не видел Ветерка.

На пороге стоял Тейл.

— Не бойся, Чармейн, я все слышал. Буду караулить подле двери и днем и ночью, не дам ему увести тебя.

— Саэдримон, тебе нельзя ему противоречить. Что ты сможешь сделать, когда он прикажет уйти с дороги?

— Он не захочет прямого противостояния. Отец боится меня потерять, он уже лишился влияния на Нендаранель.

— Так почему же и тебе не начать поступать, как считаешь нужным?

— Чармейн, ты родом из Вирхольма, где не помнят прошлого и живут сегодняшним днем. Мы же чтим традиции, главная из них служение лесу, вторая — подчинение королю. Умение превозмочь собственные желания и порывы, вот жизнь фейри.

— Я вымотана, Тейл, прости, Саэдримон. И боюсь за свою судьбу. Отведи меня обратно к мужу, там я буду в безопасности. Выращу Ветерка, а потом он сам решит, кем ему стать.

— Он должен вырасти под холмом, чтобы стать фейри. Я никогда тебя не отпущу, перестань твердить одно и тоже! Я зашел успокоить тебя, но, видимо, не стоило!

Чармейн потерла ноющие виски.

— Ты упомянул обязанности перед лесом. Разве они не потребуют твоего внимания?

— Сейчас лето, урожай обильный. Ничего не случится, если завеса однажды не передвинется. А отец пока привыкнет к тебе или забудет о вашем существовании.

Чармейн поджала губы и хмыкнула. Не верилось в забывчивость эльфийского короля. Он найдет способ до нее добраться, но пока Тейл тут за дверью и правда спокойней. А пока она придумает, что делать дальше.