Той ночью началась настоящая гроза, по словам Альфреда — редкость в краях красноватой пустыни с трубчатыми деревьями. Чармейн давно догадывалась, что волшебный лес подобен лоскутному одеялу — под пологом собраны красоты всего мира — от пальм и хвойных сосен до привычных дубов. Однажды, она забрела в рощу деревьев с каплеобразными сладкими плодами, за ними открылся широкий простор песчаных дюн. Чармейн ступила в теплый песок и ветер затанцевал в волосах, зашептал о запахе пенных волн, о тропах, что создаются, и тут же стираются по его воле. Чармейн сумела пару раз со счастливым визгом сбежать с крутого бархана и забраться наверх, пока новое задание не позвало ее в другую часть леса. Тогда она не задумалась об увиденном, но теперь все встало на свои места — и вечное лето между корней секвой, и жуткий ветер с градом за пределом пещеры. Может их мир не так мал как представлялось? Может они видят намного больше, оставаясь невидимыми?

Альфред предложил уступить им свою кровать, но Дэмиен твердо настоял на праве хозяина на свое место. Он с Чармейн отлично устроятся на пушистом ковре подле камина. Бывший лесничий принес им теплый плед и многочисленные вязанные одеяла, сделанные руками искусниц Ахтхольма.

Чармейн тронула Дэмиена за руку:

— Мне нужно искупаться. Срочно.

Дэм понимающе улыбнулся и крепко обнял Чармейн, невзирая на ее попытки выкрутиться и отойти на безопасное расстояние, с которого запах тины и мертвечины не так ощущается.

— Сейчас придумаем что-нибудь.

В глубине пещеры бил ледяной ключ с прозрачной водой и привкусом железа. У Альфреда в уголке спальни стояла широкая деревянная лохань, куда Дэмиен натаскал десять ведер воды. Жаркий огонь в очаге споро нагрел котел кипятка.

Дэмиен закрыл тяжелую дверь в спальню, запер на железный засов. Чармейн с наслаждением скинула с себя задубевшую одежду и оставила замачиваться в ведре.

Потом подняла волосы, тронула воду кончиком пальца ноги. Теплая!

Дэмиен как завороженный наблюдал за тем, как Чармейн высоко поднимает ноги, чтобы переступить через край лохани. За последние месяцы она стала крепче и стройней. Грудь потяжелела, а живот чуть выступил вперед.

Опустить продрогшее тело в нагретую воду было чистым удовольствие. Чармейн откинулась на край бадьи и выставила наружу ноги. Она прикрыла глаза, наслаждаясь расслаблением, но уловила движение со стороны мужа.

Дэмиен стаскивал через голову рубашку, открыв мощный торс с развитой мускулатурой и широкие плечи. Чармейн невольно залюбовалась мужем и вся зарделась, когда он принялся за ремень штанов.

— Что ты делаешь?

— Собираюсь к тебе присоединиться, — сказал он. И уже через мгновение его горячее тело опустилось подле нее.

— Аа-а-х, — сказал Дэмиен и с блаженством расслабился, расставив руки. Чармейн не удержалась и провела кончиком пальца по кадыку, по мышцам груди и вниз по полоске волос по направлению к пупку. До чего же хорошо он сложен!

Чармейн выудила со дна лохани мягкую губку и брусок мыла. В Ахтхольме варили чудесное розовое мыло с лепестками и одуряющим запахом. Она взбила пену на губке, но вместо того, чтобы заняться собой провела ею по телу мужа, уделив особое внимание натруженным плечам. Дэмиен лежал с закрытыми глазами с напускным спокойствием, но когда она совсем заигралась, подхватил за талию и посадил на себя. Вблизи по затуманившемуся взгляду, по крепким объятия и по весомому доказательству, упирающемуся в нее сзади, Чармейн ощутила, что муж вовсе не безучасен.

— Ты что? — возмутилась она. — Альфред в соседней комнате.

— Мы тихо, — прошептал он в самые губы жене. — Он ничего не услышит.

И поцеловал с открытым ртом, обдав горячим дыханием. Его руки крепко прижимали ее не давая двигаться. Дэмиен забрал у нее губку и принялся дразнить жену в ответ, проводя ею по спине Чармейн, по бедрам и между ними. А когда она вскрикивала, то зажимал ей рот поцелуем и говорил «ч-ш-ш-ш».

И эта вынужденная тишина, и плеск воды, и откат эмоций от напряженного дня, все соединилось в тугой комок удовольствия, который появился внизу живота и с каждый движением все рос и рос. Чармейн потерлась лицом о щетинистую щеку мужа, словила прошептанное одними губами слово «люблю» и тут ее накрыло. Она изогнулась, а он сумел закрыть ей рот ладонью, не дав выдать тонким криком-стоном происходящее.

Потом, он насухо вытер ее, всю разомлевшую, почти спящую. Помог одеться в один из чистых балахонов Альфреда — роскошное одеяние, которое не опозорило бы и короля, бирюзового цвета с серебряным шитьем и россыпью топазов.

— Ты красавица, — шепнул Дэмиен ей на ухо, сам похожий на принца в синем бархатном плаще, одолженном у старого лесничего.

Чармейн в полусне невольно задумалась о муже. Его потянуло к ней не просто так. Глаза Дэмиена зажглись страстью, когда он рассказывал о ее успехах и достижениях старому лесничему. Чем сильнее она, тем больше притягивает его. Эта замечательная черта мужа растопила еще одну льдинку в ее сердце.

И невольно вспомнился Тейл, как незажившая рана. Он любил когда она лежа в беззащитной позе, смотрела на него с восхищением, принимая его полное превосходство.

По тому, что заводит мужчину можно о нем самом многое понять.

Чармейн уложили на ковер у тлеющих уголков камина, обняли сзади и укутали плотным пледом. Она заснула и ей всю ночь снилось как они с Демиеном ищут кого-то в темном лесу и никак не могут найти.

 

На следующее утро они помогли Альфреду собрать пожитки и отправились в Ахтхольм нагруженные как муравьи. Бывший лесничий собрал за долгую жизнь не мало безделушек, к которым как и все старые люди был сердечно привязан. Дэмиен взял самую тяжелую ношу — книги в переплетах с золотым тиснением и цветными картинкой на форзаце. Чармейн шла почти налегке, узнав о ее положении Альфред не позволил взять лишнее. Она несла ларец с драгоценными камнями и парадные робы. Все остальное тащил старый лесничий в заплечном мешке, тяжело согнувшись.

Идти было легко — в этой части на красноватой почве кустарник не рос. В вышине летели перистые облака, гонимые быстрым колющим ветром. Чармейн приноровилась идти в ногу с Демиеном. Сегодня он почти не хромал. Удивительно, всего месяц от перелома, после которого встают на ноги пол года.

За трубчатым лесом начинались пожелтевшие холмы. Летом тут зелено и привольно, а теперь жухлая трава наводила тоску. Ахтхольмская часть теплее Вирхольмской, но Чармейн решила про себя, что голый пейзаж уж больно уныл. Все таки покров снега смотрится величественно и нарядно.

Ахтхольм показался на горизонте и с первого взгляда изломанной линией крыш напомнил родной город, только позолоченного шпиля церкви было не видать.

Чармейн еще не успела рассмотреть Ахтхольм во всех подробностях, как увидела на тропинке впереди троих крупных мужчин, бегущих по направлению к ним. Она замерла на месте, но Альфред успокаивающе махнул рукой.

— Они вышли встречать нас. В Ахтхольме дежурят день и ночь на вышке, на случай, если лесничий решит вернуться в город.

Мужчины подбежали и склонились в почтительном поклоне, тяжело дыша. Чармейн бросила ироничный взгляд на мужа, посмотреть, по душе ли тому подобная почтительность. Дэмиен вернул ей взгляд со скрытой усмешкой.

«Учись как следует относиться к лесничему, женушка».

Она фыркнула и тут же смутилась под строгим взглядом Альфреда. Тот милостиво передал свою ношу, подставившему руки крайнему мужчине.

Тот, что посередине встал, прижимая к груди руку в жесте верности и подчиненности. Его каштановая борода до пояса была завязана в косицу. Взгляд, черный, колючий совсем не вязался со внешней покорностью. Он был одет в пурпурную робу с золоченными листьями на плечах. На простого жителя города похож не был, но так же как и первый без слов принял тяжелый мешок у Дэмиена.

— Рад видеть вас, Вирхольмский лесничий. Какими путями?

Дэмиен бросил быстрый взгляда на Альфреда и ограничился общей фразой.

— Взаимно рад видеть вас в здравии. Все разъясним на месте. Чармейн, познакомься с мэром Ахтхольма, Ричардом Смелым.

Чармейн вежливо поклонилась, а про себя отметила, что сам мэр города вышел встречать их, ему не показалось позорным взвалить на себя ношу Дэмиена. Отец тоже всегда говорил с лесничим вежливо, но считал себя на ступень выше. К тому же отец ничтоже сумняшеся вручил свою дочь как порченный товар, в надежде вернуть блудного сына. Отец, словно лиса из сказок говорил медом, но прятал змею за пазухой. Этот же, Ричард, казался матерым волком, голодным, и от того злым, который в присутствии охотника прятал зубы.

Кстати, тут вновь проявилась магия имен. Ричард значило «могучий воин», кем мэр города и являлся. Это еще одно совпадение? Нужно проверить, что означает имя Дэмиен.

— Буду рад предоставить мой кров вам и вашей спутнице.

— Чармейн моя жена. Мы будем весьма благодарны.

Их ждали у изящной арки. Целая толпа почтительно молчащая со склоненными головами. Альфред вышагивал первый, держа голову высоко и гордо. Невозможно поверить, что он с позором возвращается в родной город, ведя за собой победителя. Когда они подошли по толпе пронесся рокот и люди опустились на колени, давая Чармейн возможность рассмотреть жителей Ахтхольма как следует.

Мужчины носили бороды, одевались кто в балахоны, кто в лосины и куртки с пышными рукавами. Женщины носили волосы распущенными, закрепленные косами лишь сверху, чтобы не лезли в глаза. Платья сплошь спокойного цвета, приталенные у груди. Чармейн видела подобные одеяния в иллюстрациях к старым сказкам. Мода Вирхольма ушла далеко вперед в соответствии с картинками в журналах, передаваемых через завесу.

Чармейн держалась позади мужа и старалась не быть слишком приветливой. Невозможно предугадать, какова будет реакция толпы на сообщение Альфреда. Скорее всего к ним отнесутся с опасением, без особой надежды на лучшее будущее. У Ахтхольма отобрали лесничего, город решит, что лес отобрал свою милость и скоро наступит конец.

Как будет на самом деле?

Чармейн бросила взгляд на Дэмиена. Тот тоже шел с непроницаемым выражением лица, по выработанной годами привычке визитов в Вирхольм. Дэмиен справится. Она бы доверила ему собственную жизнь. Он не умеет работать спустя рукава. И она не даст ему сломаться, возьмет на себя все, что сможет. Их ожидает трудный период.

Они шли по главной улице города, напоминающей Вирхольмскую, но вместе с тем другую. По каменной кладке вился плющ, дома утопали в цветах и зелени. Чармейн, привычная видеть ряд лавочек и череду прохожих, вальяжно перебиравших крупные овощи или неспешно прогуливающихся, тут, с удивлением, обнаружила лишь одного зеленщика, продающего репу с вялой ботвой.

Сами люди были непривычно молчаливы и унылы. Их лица обретали оживленность лишь когда они смиренно подходили к Альфреду, тянули того за рукав и спрашивали о насущных вопросах. Каждого он выслушивал с превеликим вниманием, выносил короткое, но веское суждение «можно сорвать яблоко с опушки для утоления голода, но зерна сохранить и закопать рядом с деревом». «Раз сломал следует ветвь положить в кувшин с чистой водой и прождать неделю. Выпустит корни — посадить, а если нет, принести подаяние в храм.»

— О каком храме они говорят, — спросила Чармейн шепотом мужа.

— Хозяина леса, естественно. Ты все увидишь сама.

Храм посреди города, на том месте, где в Вирхольме стояла церковь поражал воображение. Само здание было построено в форме восьмиугольника. В просторном зале между рядами скамей были посажены белые лилии, одуряюще пахнущие. В высоком потолке вделаны прозрачные оконца и витражи, через которые видно небо. Солнечный свет, окрашенный во все цвета радуги разноцветными стеклышками падал на цветник, и создавалось ощущение, что лилии не белые, а изумительных голубых, алых, фиолетовых оттенков.

Альфред вышел на служивший постаментом старинный камень, обросший цветущим. Из него бил ключ, вода стекала по граниту в озерцо, отделяющее трибуну от скамей. Дэмиен и Чармейн заняли места в первом ряду, мэр города сел рядом с ними. Остальные жители города занимали места по старшинству. Храм не мог вместить всех, место у входа занял глашатай, который будет передавать главное из речи Альфреда оставшимся снаружи.

Пока Альфред готовился, совершая ритуальное омовения и говоря молитву Хозяин леса, Чармейн отвлеклась разглядывая фрески на стенах. От влажного воздуха краски казались яркими, а лица живыми.

Изображалась молодая девушка, склонившаяся над воином со стрелой под ребрами. Раненый, приподнялся на локте и выглядит не страдающим от боли, а заинтересованным красавицей напротив. Его рука соприкасается с ее и вокруг их прикосновения по стене расходится золотое сияние.

На следующей фреске девушка сияет вся с головы до ног. Она благодарственно смотрит на небо. За ее спиной стоит старец, чем-то напоминающий Альфреда, обнимающий ее за плечи. Золотое сияние перетекает в его руки. Следующий рисунок — старец очерчивает золотую линию вокруг трех деревьев и города. Еще один — перед старцем преклоняют голову фейри, узнаваемые по нечеловеческой красоте и звериным изъянам. Кто с ветвистым рогам на головах, у кого вместо ступней копыта.

История возникновения леса, о которой Чармейн до сих пор не задумывалась. Вирхольмцы переиначили ее на свой лад, уделив больший вес праведности предков и божественной благодати. Тут показывался творец, и если Чармейн не ошиблась, творец плоти и крови, сотворивший волшебную завесу. Хозяин леса на рисунках показан человеком. Так ли это или допущение художника?

Нужно спросить Дэмиена. Он явно в храме не в первый раз, ведь не глазеет по сторонам, а сосредоточено наблюдает за Альфредом. Чармейн выучила как проявляются настроения мужа, сейчас он был напряжен, словно ждал подставы.

Он взял ее руку крепко в свою и шепнул:

— В случае опасности перекинемся в птиц и вылетим вон в то окошко над фреской с золотой леди. Оно открыто ты видишь?

— Перекинемся? Но как?

— Положись на меня. Сильно испугаешься, захочешь вырваться, тело само тебе подскажет как поступить. Вспомни ощущение во сне, когда взлетаешь над землей.

Чармейн до сих пор летала во снах. Подруги выросли давно из детских видений, а она до сих пор могла вспорхнуть в небеса и, расправив крылья, оставить злодея далеко позади. Да, она помнила это чувство особой легкости в сердце, когда понимаешь, что привычные правила не имеют над тобой власти. Вот и сейчас у нее закололо в кончиках пальцев, стоило вспомнить то чувство восторга.

— Чшшш, бельчонок успокойся. Перьями обрастаешь.

Чармейн с удивлением обнаружила, что мелкие волоски у запястья превратились в белый пух. Она часто задышала, страшась невозможности контролировать собственное тело. Перышки задрожали и втянулись обратно в кожу, бесследно растворившись. Чармейн прислонилась к мужу, его запах сосновых шишек и мускуса всегда действовал на нее успокаивающе, отгораживал от всего белого света.

Тем временем Альфред закончил благодарить лес и раздавать поклоны четырем концам света. Он встал во весь рост на вершине скалы, протянул обе руки вперед и замер. Перешептывания и шорохи тут же прекратились, в храме воцарилась напряженная тишина. Слышно было журчание воды на камне и тяжелое дыхание соседей. Стало жарко и от затхлого воздуха запах лилий еще больше дурманил голову.

— Дети мои, — сказал Альфред неожиданно проникновенным ласковым голосом. — Сегодня я пришел передать вам важные и радостные вести. Лес услышал ваши молитвы.

Чармейн наклонилась к самому уху Дэмиена и прошептала:

— О чем это он?

На нее шикнул мэр города со звериной яростью во взгляде, Чармейн мигом смутилась и замолчала. Дэмиен все так же сосредоточено смотрел на Альфреда.

— Отныне все мое время я буду посвящать вам. Лес благословил Ахтхольм за верность и подношения, снял с нас обязанность лесничества. Ваше усердие замечено, просьбы услышаны. Ахтхольм ждет великое будущее. Возрадуемся, дети мои.

Дэмиен вздохнул с облегчением и заметно расслабился. Теперь в его взгляде читалась ирония… и жалость?

А Чармейн кипела от возмущения. Ни слова покаяния, ни намека на благодарность. Альфред солгал, дабы сохранить свое положение в городе.

Горожане внимательно слушали обещания прочившие обильные урожаи, хорошую погоду и светлое будущее. Альфред распинался о том, что теперь сможет услышать просьбу каждого, оказать посильную помощь. И никто, никто не догадался спросить кто теперь будет ухаживать за лесом.

«Город дураков. Поклоняются лесу, но думают лишь о себе».

Хотя Вирхольм можно обвинить в том же самом. Следовательно, это человеческая черта.

«Неправда. Дэмиен всегда думает о других. Поэтому он лесничий».

И что Хозяин ему за это подарил? Неверную жену, беременную от другого?

«Дэмиен смотрит за лесом на за награду, а по внутреннему призванию».

А вот призвание Альфреда помогать горожанам. Лесничим он был не слишком удачным, но может роль духовного наставника и тайного правителя подойдет тому намного лучше.

Если раньше седина Альфреда вызывала у Чармейн уважение, то явная ложь с трибуны заставила взглянуть на него по иному. У каждого в сердце живет маленький мальчик. Можно вложить ему в ручки бразды правления, следовать на поводу у обид и амбиций. Но умение сдержать порывы отличает настоящих взрослых. Не смотря на возраст, из-за невозможности принять вероятность того, что будет осмеян, Альфред предпочел поступить вопреки совести.

Ярость схлынула, теперь Чармейн смотрела на простирающего руки духовника совсем как Дэмиен — с жалостью и сожалением.

— Мы лишние на этом празднике, — прошептал муж. — Когда начнут поздравлять Альфреда мы тихонько выйдем.

Когда началась суета, жители города ринулись к спустившемуся Альфреду за благословением, они взялись за руки и тихонько вышли. Широкая площать перед храмом была безлюдна. Солнце светило с ясного морозного неба, после спертого храма ветерок чистым потоком лился в грудь.

— Свой долг мы выполнили, Альфреда проводили до самого дома. Он не будет в обиде, что ушли не попрощавшись, а если будет, то и пес с ним. Лес заждался нас. Готова летать, женушка?

— Летать? Ты еще спрашиваешь, я об этом с детства мечтала.

— Так дерзай!

Держащие ее руку пальцы стали шершавыми, а потом, мазнув пером выскользнули, и вот, перед ней не человек, а бьет крыльями крупный сокол со снежной грудью с россыпью угольно черных перьев. Он пронзительно вскрикнул, моргнул человеческим глазом напротив лица и сделал круг над головой.

Чармейн вздохнула, закрыла глаза и канула как в глубокую яму в реальность сна. Мир поплыл и она почувствовала, будто падает с кровати. Крепко зажмурилась, а когда открыла глаза обнаружила себя в воздухе, напряженно работающей крыльями.

Реальность так и не обрела яркость. Чармейн была легкой и всесильной. Воздух не холодил и не гудел в ушах, она болталась в нем как в теплой ванне, совсем ошалевшая от новых ощущений.

Рядом раздался резкий окрик сокола, тут же за ним последовало нежное чириканье. Чармейн с удивлением увидела, как рядом с нею машет крылышками золотой птенец. Ее ребенок! Он промелькнул напротив носа и унесся куда-то вверх. Чармейн последовала за ним то и дело заваливаясь на бок. Она пыталась плыть, отталкиваться ногами и грести руками, но это было неправильно, следовало делать совсем другие движения, знакомые новому обличию. Чармейн своими попытками лететь правильно только мешала себе самой.

Она плохо понимала, где верх, где низ, куда ей следует направляться. Она видела один лишь золотой хвост и понимала, что ей ни в коем случае нельзя его выпустить из виду. Ей хотелось посмотреть на своего птенчика еще немного, запомнить все детали, чтобы потом на земле перебирать и гадать кто у нее — мальчик или девочка.

Хотя гадать не надо. В полусонном состоянии все чувства обострились. Чармейн как давно известную истину приняла то, что у нее будет мальчик. Златовласый и голубоглазый совсем как отец.

Чармейн посмотрела вниз на бесконечную гладь деревьев, простирающихся серо-зеленой мозаикой. Новое зрение играло с ней в непонятные игры — все казалось то размытым, как детский рисунок акварелью, то ясным, будто с гравюрный рисунок. расстояния вытянутой руки. Она разглядела крошечного единорога далеко внизу, смотревшего на нее с полянки. Вдруг оказалось, будто он совсем близко и еще чуть-чуть сверкающий рог дотронется до плеча. Через мгновение единорог пропал, а с ним и чувство неловкости в полете. Чармейн ринулась вперед и за два длинных взмаха крыльев догнала своего малыша, весело пищащего подле крупного сокола, ее мужа. По крайней мере она была твердо уверена, что рассекающая крыльями воздух птица это Дэмиен. Так иногда бывает во сне, вещи выглядят как что-то одно а на самом деле — совсем другое. Встретишь на дорогах сна волосатого незнакомца и будешь уверен, что это мама.

В этом странном полете, когда реальность то накатывает резкостью красок, от опадает, выбивая почву из под ног, Чармейн напряглась всем своим естеством разглядеть маленького золотого птенчика. Отметила, как задорно он машет крыльями, как пищит во все горло в ответ свисту ветра и пляске солнечных лучей. И он нравился ей во все своей залихватской жажде жизни.

Птенец летел подле Дэмиена и старался изо всех силенок к нему приластиться. К появлению Чармейн златокрылый отнесся как к само собой разумеющемуся явлению, а вот вокруг Дэмиена чуть ли не круги описывал. Сокол невозмутимо летел рядом, наблюдал за виражами мальца со скрытой готовностью ринутся на помощь, если такова потребуется.

Чармейн летела позади, вроде позабытая, но на самом деле жизненно нужная для существования двух крылатых мальчишек. Ее чувства обострились, теперь она задыхалась от щемящей любви, от благодарности к Дэмиену за чувство защищенности и принятия. Ей тоже захотелось отдарить добром. Не для того, чтобы он к ней привязался покрепче, как она делала раньше. А потому, что он такой как он есть.

 

Очнулась Чармейн от полусна перед родной хижиной. Обнаружила себя, стоящей на четвереньках с привкусом железа во рту и ломотой в костях. Малыш в животе бесновался, брыкался так, что живот ходил ходуном, не смотря на ранний срок. Рядом пытался отдышаться Дэмиен.

Она подползла к нему, уткнулась в плечо, пережидая слабость. Дэмиен погладил ее по волосам и прижал по крепче к себе. Чармейн чувствовала себя, будто проснулась наутро после пьянки. Голова раскалывалась, кровь стала вязкой словно мед и еле-еле текла в сосудах.

Они помогли друг-другу подняться. Дэмиен провел ее в хижину, усадил за лавкой и дал выпить воды из озера. С каждым глотком недомогание уходило. Малыш успокоился и замер, наверное заснул, голова стала легкой, мышцы напоились силой.

— Это было чудесно, — сказала она, прислонившись к стене. Теперь, все в ней пело, вспоминая восторг полета.

— Вот и хорошо. Мне придется частенько перекидываться, до лесов Ахтхольма пешком вовремя не добраться.

— Тебе? Дэмиен, я ведь тоже могу помогать!

— Конечно, бельчонок, — он сел напротив нее и с тревогой заглянул в лицо. — Без тебя лесу не справиться, ты настоящий самородок. Но уже пятый месяц беременности пошел. Сколько можно гонять тебя по трясинам?

— Но сейчас я полна сил и желания, а тебе нужна помощь. Хозяин леса присмотрит за мной.

— Ты ведь знаешь, что он не может предупредить все…

— Знаю. Но я почувствую, когда хватит и сама скажу. Кстати, о Хозяине леса. Я представляла его бесплотным духом, а выясняется, что это человек плоти и крови. Дэмиен, ты ведь знаешь историю возникновения леса, почему ничего не рассказывал?

— Ты говоришь о фресках в Ахтхольмском храме? Бельчонок, прошли сотни лет с сотворения завесы, все это легенды сродни Вирхольмским преданиям об избранности предков и их излишней добродетели. Может в Ахтхольме лучше помнят прошлое, а может придумали историю покрасивее, чтобы добавить величественности.

— И все же, расскажи, как создался волшебный лес. Там была нарисована девушка с раненым юношей, а потом старец. Что их связывает?

— Хорошо, садись, я разожгу камин и поставлю греться воду, а ты пока слушай.

Дэмиен встал во весь рост и потянулся. Чармейн отметила его мощные плечи, подтянутый живот и стройные ноги.

— В Ахтхольме рассказывают так. Мы жили в мире жестоком и голодном, без волшебства. Леса вырубали, животных убивали для еды.

— Я знаю, так говорят и в Вирхольме. Да и сейчас за пологом ничего не изменилось.

— Раз попросила рассказ не перебивай, потому что с этой части в Ахтхольме рассказывают небывалое. Будто в наш мир пришло древнее божество, обладающее безграничной силой. Помнишь девушку с фрески? Склонившуюся над раненым рыцарем? Ангелина, она была благочестивой и послушной монахиней, хотя ее матерью была деревенская знахарка, которая привила дочери любовь к живой природе. В монастырь ина попала после смерти родителей, оставшись сиротой. Там тоже занималась врачеванием, поэтому ее часто посылали в лес за лечебными травами.

Однажды она встретила на полянке раненого юношу. Им было то самое божество, о котором я говорил, принявшее облик человека. Юноша назвался Сигурдом и попросил о помощи. После того как она вытащила стрелу и, как умела, перевязала рану, юноша попытался ее соблазнить, на что монахиня, естественно, ответила отказом. Тут он обернулся золотым туманом и умчался прочь, навсегда забрав с собой ее сердце.

Но прошел месяц и юноша вернулся назад. Он рассказал ей, что встретил за это время и принцессу, и светскую красотку, но монахиню по имени Ангелина позабыть не смог. Девичью честь божеству украсть таки удалось, да и, как говорит легенда, принцесса и светская красотка тоже не устояли. Всех троих Сигурд оделил в награду невиданной силой, затем исчез в поисках дальнейших развлечений.

Что сделали две девушки с щедрым даром мы не знаем. Но Ангелина свой отдала отцу настоятелю монастыря, тому самому почтенному мужу с фрески, как епитимью за свой грех. Он и придумал оградить два города и лес от всего мира, построить на маленьком клочке суши рай на земле. Он и стал Хозяином леса, — закончил Дэмиен, увлекшись рассказом.

Как раз вскипел котел. Дэмиен разлил по чашкам кипяток, добавил душистую мяту и лимонницу, растущие в кадке на подоконнике. Чармейн рассеяно приняла чашку с отваром, все еще раздумывая над услышанной историей. На самый главный вопрос она все еще ответ не получила.

— Но откуда появились фейри?

— Нынешние фейри потомки приближенных Хозяина. Монахинь и монахов, готовых служить на благо леса.

— Простые люди? Но откуда у них звериные хвосты и чешуя?

Дэмиен усмехнулся и отпил из своей чашки.

— Посмотри вокруг Чармейн. Этот лес мало походит на тот, что рисуют в книжках-учебниках. Волшебство, подаренное хозяину леса, растеклось вокруг, породило причудливых существ доселе невиданных. Оно дало тебе возможность летать птицей, слышать чужую боль на расстоянии. А те, кто ближе всех стали сами источниками волшебства. Вместе с рогами, шерстью, клыками и хвостами.

— Дэмиен, почему ты улыбаешься?

— Я не верю в эту историю. В ней что-то не сходится, хоть и не могу точно сказать что. Может я предвзято отношусь к Ахтхольму, как истинный Вирхольмец. — Дэмиен пожал плечами. — Я вижу, как одна ложь громоздиться на другую, чтобы не дать лавиной обрушится тщательно выстроенной иллюзии. Я первый готов поклоняться лесу, Чармейн, так как давно и глубоко влюблен в него. Но ему этого не нужно.

— А что ему нужно?

— Любовь. Ее не показать иначе, чем добротой.

Чармейн тоже улыбнулась в ответ, по детски доверчиво. Ей захотелось прижаться к Демиену, обнять и никогда не отпускать, нежась в лучах той самой доброты, как пожелтевший от темноты росток, выставленный на солнце.

Ей хотелось закричать «Мне тоже нужна любовь!», и стало так радостно, что они одни в этом лесу, муж в полном ее распоряжении. Вся его любовь для нее одной.

Вечером, когда оба укладывались спать в одной кровати, Дэмиен в первый раз гладил живот и что-то нашептывал ему. Он быстро заснул, а Чармейн еще долго как четки перебирала историю о создании волшебного леса.

Может быть она тоже создала бы свой укромный уголок и попыталась бы сделать его полным любви и гармонии. Может быть единственный способ добиться от людей приличного поведения это связать их договором. Может быть близких она бы наградила по особенному, оделив частичкой собственной магии. Но она бы точно, ни за что бы на свете не отказалась бы от волшебного дара, передав его кому-то другому, даже самому доверенному и мудрому.

Вот что Чармейн вытянула за ниточку из древнего предания, отчего оно распустилось, как вязаная салфетка.