Нет особых сомнений в том, какова будет объективистская Америка. Вероятно, собственными глазами мы с вами ее не увидим, однако первые признаки уже появляются. И, кажется, уже заметны.
Последние полвека очертания будущего объективистского мира рисовали в своих публикациях Айн Рэнд, Брандены, Алан Гринспен и прочие теоретики, распространяя свои представления через журналы. Когда Брук в ходе дебатов с Майлзом Рапопортом мимоходом высказался за отмену Закона о детском труде, он просто повторил давно выдвинутую объективистскую доктрину, сформулированную Леонардом Пейкоффом так: «Правительство отрицательно по своей сути». Мировоззрение, выраженное этой формулой, оставалось неизменным на протяжении десятилетий, а его основные положения бесконечно повторялись Рэнд и ее апостолами:
Никакого правительства, за исключением полиции, судебных институтов и армии.
Никакого правительственного регулирования в какой-либо сфере.
Никакого государственного здравоохранения.
Никакой социальной защиты.
Никаких государственных школ.
Никаких государственных больниц.
На самом деле — вообще ничего государственного. Только индивидуалисты, каждый заботится исключительно о себе, не просит ни у кого помощи и никому не помогает сам.
В объективистской Америке начнется темная эра беспрепятственного свободного предпринимательства, гораздо более примитивного и хищнического, чем все, что было до сих пор. Объективисты это знают. В чем они не всегда отдают себе отчет в полной мере, учитывая их извращенное восприятие реальности, так это в том, к чему приведет такой шаг назад. Или же это им просто безразлично.
Когда Алан Гринспен высказывался против строительных норм, он прекрасно понимал, что повлечет за собой отсутствие адекватных строительных кодексов и норм пожарной безопасности. За пятнадцать лет до его рождения 146 человек, в основном молодые женщины, заживо сгорели или погибли, выбрасываясь из окон, при пожаре на швейной фабрике Triangle Waist Factory на Манхэттене в Нью-Йорке. От хозяев никто не требовал обеспечения безопасности на рабочих местах, поэтому они ее и не обеспечивали. Владельцы Triangle загнали рабочих в тесное пространство без нормальных дверей, а отсутствие адекватных норм пожарной безопасности означало, что пожарных выходов было недостаточно. В итоге двадцать пятого марта 1911 года на тротуаре под зданием фабрики лежали десятки мертвых тел. И повсюду в мире, где нормы строительства неадекватны или вовсе отсутствуют, результат один и тот же — погибшие люди.
В объективистском мире для всех государственных систем, которые мы привыкли принимать как должное, будет нажата кнопка перезагрузки. Они будут не просто уменьшены, не сокращены — они попросту исчезнут. В объективистском мире снег с дорог не будут убирать, мосты будут рушиться, потому что правительству запретят следить за их исправностью — в лучшем случае отдельные граждане, решив, что это в их рациональных личных интересах, будут добровольно счищать с них ржавчину и заменять изношенные тросы. Общественные парки и земли, от крохотных островков зелени до огромных просторов заповедников, будут проданы только что отпущенным на свободу мегакорпорациям. Авиационное сообщение прекратится, пока ищущий прибылей капиталист не решит, что в его личных интересах финансировать систему воздушной безопасности. Если это окажется выгодным делом — отлично. Если же нет — ну не повезло. Рынок так сказал. Береговая охрана будет отсиживаться в порту, пока потрепанные штормом моряки тонут, как это было в давние времена. Огонь будет дожирать останки притихших лесов, потому что растительность и диких животных больше не будут защищать лесники и жесткие законы по охра не окружающей среды, а сами деревья будут вырублены подчистую в рациональных личных интересах наглых, лишенных воображения предпринимателей.
Когда промышленность больше не будут сдерживать нормы выброса углекислого газа, земля начнет плавиться от собственного жара, таяние ледников ускорится, погодные катаклизмы станут еще более привычным явлением, а береговая линия будет на глазах исчезать, поглощаемая волнами. Разрозненные сообщества людей, истерзанные ураганами, наводнениями и торнадо, будут предоставлены сами себе, их судьба не будет волновать эгоистичный, свободный от угрызений совести мир.
Бедняки и старики, освобожденные от гнета уничтожающей личность, субсидируемой правительством системы здравоохранения, будут храбро вымирать целыми толпами, как описано в романтических новеллах прошлых эпох.
Законы о минимальном размере заработной платы будут отменены, благодаря чему фабриканты и новые высокотехнологичные компании получат море дешевой рабочей силы, как в странах четвертого мира, где верховодят шайки воров.
Все законы, защищающие потребителя, будут вычеркнуты из законодательных сводов.
Общественный транспорт в больших городах остановится, потому что муниципальные субсидии подойдут к концу.
Корпорации больше не будут порабощены антимонопольными законами, поэтому монополии и транснациональные картели, устанавливающие свои цены, расцветут. Число открытых акционерных обществ сократится до незначительного, легко контролируемого минимума. Большая Фарма будет выпускать лекарства, не проверяя их должным образом на безопасность и эффективность, регулируемая лишь заботой о собственной репутации, как писал Гринспен в 1963 году. Более того, с конкурентоспособностью, сведенной к нулю слияниями компаний и легальными установлениями цены, рынок превратится в жалкое подобие управления по распределению продовольствия.
Законы, гарантирующие социальную защиту и регулирование фондового рынка, будут уничтожены. Корпорации станут проворачивать свои дела в тайне, если только пожелают, или же будут выборочно и вскользь делиться информацией со своими инвесторами и клиентами. Только настоящие мошенники будут защищены, прочая же публика, которую перестанут принимать в расчет, будет оставлена на произвол судьбы.
Инсайдерские сделки, уже законные, станут привычным явлением. Уолл¬стрит превратится в игру для дураков. Лозунг «Пусть покупатель остерегается» заменит пятьдесят государственных законов и комиссию по ценным бумагам и биржам.
Подоходный налог отменят, поэтому заводские рабочие с самой низкой заработной платой, получающие по десять центов в час, у которых больше не будет Федерального агентства по охране труда и здоровья, смогут радоваться, что их налог на зарплату составляет столько же, сколько у их боссов-миллиардеров из далеких городов и чужих земель: ноль. Богатые американские семейства будут богатеть все больше, поскольку их состояния будут передаваться из поколения в поколение, не облагаемые налогом.
Некоммерческие организации, за исключением тех, которыми будут тешить свое самолюбие богачи, блюдущие личные интересы, скоро увидят, как их финансы иссякают, потому что правительственной поддержки больше не станет. Сверхбогачи, освобожденные от обязанности «делиться привилегиями», будут наслаждаться своими богатствами без малейших угрызений совести, поскольку у них не останется ни единой причины отдавать часть своих миллиардов беднякам. Благотворительность превратится в полузабытый пережиток давно отмененных моральных кодексов и канувшей в Лету истории.
Таким представляется рай Айн Рэнд: Америка, напоминающая те земли, из которых эмигрировали наши предки, где альтруизм задвинут в дальний угол, а ужасающая нищета и голодная смерть живут бок о бок с несметными богатствами. Лос-Анджелес, Чикаго и Нью-Йорк превратятся в подобие Каира и Калькутты, в которых богачи будут спасаться от изможденных необразованных масс в особых анклавах, обнесенных высокими стенами.
Ярон Брук был прав. На кону сейчас не политическая проблема, а нравственная, философская. Огромное число американцев, отчасти неосознанно, отказалось от моральных кодексов, на которых воспитывалось. Они поступили так из-за одного мастера художественного слова.
Благородные сталелитейные магнаты Айн Рэнд, неистовые владельцы железных дорог и хнычущие бюрократы из правительства составили основу ее идеологии. Ее повествование вызывает у читателя зависимость, и выборочный подход Оливера Стоуна к «Источнику» предлагает лекарство от текста Рэнд — «негатив» ее романа, где прославляется творец с совестью, а правительство — не советское орудие, а строитель и благодетель. Это оптимистическое видение, рожденное в полной надежды Америке, анев России, охваченной отчаянием и нуждой. В этом «негативном» повествовании признается ценность индивидуальности и личного интереса, однако отрицаются прославляемые Рэнд темные качества: алчность и эгоистичность.
Такой подход необходим для того, чтобы ответить на вызов, брошенный Рэнд и ее идеями, потому что они распространились из либертарианских и объективистских исследовательских центров на «Движение чаепития», на Конгресс и, вероятно, на Белый дом.
Тем из нас, кто отвергает рэндианские представления о радикальном капитализме, необходимо читать Рэнд и видеть изъяны в ее исходных посылках и нелогичность ее концепции — точно так во времена «холодной войны» люди изучали коммунизм, чтобы дать ему достойный отпор. Прочитав и осмыслив ее книги и эссе, человек научится узнавать идеи правого экстремизма и отвечать им, замечать в жизни общества проявления рэндианской идеологии.
Нам необходимо понимать, на чем базируется ее мораль; понимать, не только то, откуда она проистекает, но и где она никак не может пустить корни: это три главных монотеических религии, Декларация независимости, Конституция и другие работы и деяния отцов-основателей. Слова «капитализм», «рынки» и «свободное предпринимательство» ни разу не упоминаются в главных документах, связанных с основанием Америки. Природными врагами Айн Рэнд являются не только Ленин и Рузвельт, но еще и Джефферсон, и Руссо, и Пейн. Отцы-основатели не защищали олигархию и эгоизм. Они жертвовали собой. Они были альтруистами и гордились этим.
Мои друзья из числа объективистов правы в том, что вопрос нравственности должен стать частью национального диалога. Какие бы чувства мы ни испытывали по поводу Рэнд, нам необходимо осмыслить ее взгляды и рассуждать шире, философически. Мы должны определиться с собственными основополагающими ценностями, понять нравственное обоснование социальных программ и государственных учреждений, на которые нападают правые. Почему мы платим за медицинское обслуживание неимущих и престарелых? Почему мы регулируем бизнес? Почему мы мостим дороги, содержим парки и строим государственные школы? Почему мы субсидируем общественное радио, городской транспорт, центры планирования семьи и многие другие программы, которые не всегда приносят пользу нам лично?
Мы можем прийти к выводу, что не должны делать ничего подобного. Или же мы решим, что дорожим этими институтами и поддерживаем их не под влиянием особо заинтересованных групп или из-за выбора большинства, не потому что демократы контролируют обе палаты Конгресса, а потому что так правильно. Это правильно, если наши взгляды на то, что хорошо и что плохо, отличаются от взглядов объективистов и их союзников из правого крыла. Вопрос в том, что именно определяет наши главные моральные ценности: наш народ и религиозные традиции или же «Атлант», «Источник», «Добродетель эгоизма» и «Капитализм. Незнакомый идеал».
Нам надо выбирать — наше наследие или Айн Рэнд.