Нола заказала машину, наказав Брук ждать в переулке позади Стэйплс-центра, и каким-то чудом — или потому, что гости обычно не уезжают в разгар праздника, — Брук удалось выбраться через запасной выход и сесть в машину, не привлекая внимания папарацци. Чемодан стоял открытый на заднем сиденье, вещи были аккуратно сложены добросовестной горничной «Беверли-Уилшир». Водитель великодушно ждал рядом с машиной, пока Брук снимала парадное платье и переодевалась в обычное.
Она быстро управилась и позвонила Ноле.
— Как ты умудрилась все организовать? — спросила она, не теряя времени на приветствия. — Из тебя выйдет отличный помощник руководителя! — Легче было шутить, чем пытаться объяснить, во что превратился сказочный вечер.
— Только не надейся легко отделаться — я хочу услышать все, однако, извини, планы меняются.
— Как — меняются? Только не говори, что мне придется остаться здесь!
— Нет, там оставаться не нужно, но и ко мне нельзя. Папарацци буквально взяли мой дом в осаду. Я насчитала на улице не то восемь, не то десять фотографов. Уже пришлось отключить городской телефон. Если у моего дома так, представляю, что творится у вашего. Не нужно тебе сегодня вечером подобных впечатлений.
— Нола, прости, ради Бога…
— Ты что! Это самое интересное, что со мной происходило в жизни, так что помалкивай. Жалко, не увидимся сегодня. Я заказала тебе прямой рейс в Филадельфию и предупредила твою маму о приезде. Вылетишь в десять, на месте будешь в начале седьмого. Она встретит тебя в аэропорту. Так нормально?
— Спасибо! Не знаю, как тебя благодарить. Просто отлично!
Водитель стоял возле машины, болтая по сотовому, и Брук надеялась уехать, пока ее никто не заметил.
— Не забудь надеть красивые носочки — при досмотре придется снимать обувь. Гарантирую, кто-нибудь тебя и там щелкнет. Как можно чаще улыбайся и сразу иди в салон ожидания бизнес-класса; туда репортеры, возможно, и не проберутся.
— Поняла.
— Да, все прокатное оставь на заднем сиденье машины. Водитель вернет вещи в гостиницу, а там уж их передадут стилисту.
— Не знаю, как тебя благодарить.
— Перестань, ты бы для меня то же самое сделала, если бы мой муж в один миг стал мегазвездой и за мной охотились папарацци. Конечно, для этого пришлось бы в первую очередь завести мужа, что, как мы с тобой знаем, маловероятно, да еще гипотетическому супругу нужно обладать толикой таланта, что еще менее вероятно…
— У меня сил нет спорить, но, к твоему сведению, сейчас твои шансы на счастье и нормальный брак выше моих в десять тысяч раз, хватит прибедняться. Все, пока, обнимаю.
— И я тебя. Не забудь красивые носки и позвони мне.
Всю дорогу от Стэйплс-центра до Международного аэропорта Лос-Анджелеса Брук аккуратно складывала платье в специально прилагавшийся пакет, опускала туфли в фирменный мешочек и бережно помещала драгоценности и клатч в выложенные бархатом коробочки, горкой сложённые на сиденье. Только стянув с левого безымянного пальца огромный «булыжник», Брук спохватилась, что ее простое обручальное кольцо осталось у стилистки. Придется попросить Джулиана забрать его. Она изо всех сил гнала от себя мысль, что это дурное предзнаменование.
Две «Кровавые Мэри» в самолете и таблетка амбиена обеспечили остро необходимый пятичасовой сон, но, как свидетельствовала реакция матери на выдаче багажа, утром после полета Брук выглядела не лучшим образом. Заметив мать у эскалатора, она улыбнулась, высунулась и замахала рукой, едва не сбив с ног стоявшего перед ней мужчину.
Мать крепко обняла ее, затем отстранила на вытянутых руках, окинула взглядом махровый спортивный костюм дочери, кроссовки, конский хвост и резюмировала:
— На кого ты похожа? Ты ужасно выглядишь!
— Спасибо, мам, я и чувствую себя препаршиво.
— Едем домой. У тебя много багажа?
— Нет, только вот это, — сказала Брук, указывая на сумку на колесиках. — Когда нужно вернуть платье, туфли, сумку, украшения и белье, паковать практически нечего.
Миссис Грин начала проталкиваться к эскалатору через толпу ожидающих.
— Я поклялась себе не задавать ни единого вопроса, пока ты не будешь готова к разговору.
— Спасибо, ценю твой такт.
— Ну и?..
— Что — ну и? — спросила Брук. Они сошли с эскалатора. Холодный воздух Филадельфии пробирал до костей. Можно подумать, ей требовалось напоминание, что Калифорния осталась позади.
— Ну, так я готова в любой момент, если ты вдруг захочешь поговорить. О чем угодно.
— Отлично, мерси.
Мать всплеснула руками и нервно распахнула дверцу машины.
— Брук, ты меня мучаешь!
— Мучаю?! — с притворным изумлением воскликнула Брук. — Я ловлю тебя на слове, на великодушном предложении избавить меня от вопросов!
— Ты отлично знаешь, что предложение не было искренним!
Брук перевалила колесную сумку в багажник и устроилась на пассажирском сиденье.
— Мам, можно, я хоть в машине отдохну перед допросом? Учти, если ты меня разговоришь, я уже не замолчу.
Она с облегчением слушала, как мать трещала всю дорогу до своего дома в центре, выкладывая все о людях, с которыми познакомилась в новом клубе любителей бега. Стабильный, в мажорном ключе монолог не прерывался, даже когда они оставили машину в подземном гараже и поднимались на лифте на пятый этаж, в трехкомнатную квартиру миссис Грин. Только войдя домой и закрыв дверь, она повернулась к Брук, которая уже собралась с духом.
Мать нежно коснулась щеки Брук ладонью.
— Во-первых, иди в душ. Там чистые полотенца, и я выставила новый шампунь с лавандой, знаешь, он мне так понравился… Потом ты поешь. Я тебе сделаю омлет — помню, помню, только из белков, — и тосты. Затем ты пойдешь спать. Ночные перелеты большая нагрузка, наверняка ты почти не спала. Комната готова, кондиционер уже повесили. — Она отняла руку и отправилась на кухню.
Со вздохом облегчения Брук вкатила сумку в спальню и бросилась на постель. Она заснула, даже не успев снять кроссовки.
Когда она наконец проснулась, солнце уже ушло задом. Часы показывали без пятнадцати пять. Было слышно, как мать вынимает посуду из моечной машины. Секунд через десять Брук с полной ясностью вспомнила вчерашний вечер. Она схватила сотовый и со смешанным чувством печали и удовлетворения увидела двенадцать пропущенных звонков и столько же сообщений — все до единого от Джулиана. Он начал отправлять эсэмэски и звонить ей в одиннадцать вечера по калифорнийскому времени и продолжал ночью и утром.
Брук кое-как слезла с кровати, направилась в туалет, а потом на кухню, где мать стояла у посудомойки, глядя на экран маленького телевизора под подвесным шкафчиком. На экране Опра обнимала очередную гостью, о которой Брук ничего не знала. Миссис Грин недоверчиво качала головой.
— О… — сказала Брук, в тысячный раз подумав, что будет делать мать, когда шоу «Опра» в конце концов снимут с эфира. — Это кто?
Миссис Грин даже головы не повернула.
— Макензи Филипс, — сказала она. — Снова. Представляешь? Опра расспрашивает, как ей живется после первой передачи.
— И как ей живется?
— Она — героиновая наркоманка, лечится. Десять лет жила с родным отцом как жена. Я не психолог, но что-то не верю в ее долгую счастливую жизнь.
— Согласна. — Брук взяла в стенном шкафу упаковку печенья «Ореос», надорвала и бросила в рот пару штук. — Ой, как вкусно! Неужели всего сто калорий?
Мать фыркнула:
— В этих жалких крохах? Еще бы! Нужно съесть пять упаковок, чтобы хоть немного насытиться. Везде один обман…
Брук улыбнулась.
Мать выключила телевизор и повернулась к ней.
— Я все-таки сделаю тебе омлет и тосты, ты не против?
— С удовольствием. Просто умираю с голоду, — сказала Брук, высыпая остатки печенья прямо в рот.
— Помнишь, когда вы были маленькие, я готовила такой омлет на ужин пару раз в месяц? Вы оба это просто обожали. — Она вытянула сковородку из выдвижного ящика и так щедро побрызгала на нее маслом, что она заблестела как мокрая.
— М-м… помню, конечно. Только ты жарила омлет два-три вечера в неделю, а не в месяц, и любила его только я одна. Рэнди с папой всегда заказывали пиццу.
— Перестань, не может быть, чтобы так часто. Я вообще от плиты не отходила, только и делала, что готовила!
— Ну да, конечно.
— Я каждую неделю делала большую кастрюлю чили с индейкой. Уж это блюдо вы любили. — Миссис Грин выпустила в миску полдюжины яиц и принялась взбивать веничком. Брук открыла было рот возразить, что мать добавляла в смесь свой, как она называла, фирменный соус — соевое молоко с ванильным вкусом, придававшее омлету тошнотворный сладковатый вкус, но вспомнила, что проблемы из этого не делала, просто заливала все кетчупом и глотала не пережевывая.
— Чили был готовым! — сказала Брук, разрывая вторую пачку «Ореос». — Ты только добавляла индейку и банку томатного соуса.
— Было вкусно, и ты это знаешь.
Брук улыбнулась. Мать понимала, что повар из нее никудышный и ни одно ее блюдо не вызывало иной реакции, кроме «фу, гадость», но они с Брук всегда с азартом спорили на эту тему.
Острой вилкой миссис Грин отскребла омлет от сковородки с антипригарным покрытием и положила на две тарелки. Вынув из тостера четыре ломтика хлеба, она разделила их поровну, упустив из виду, что тостер так и не включила. Вручив Брук тарелку, она кивнула на маленький стол, не поместившийся на кухне и поэтому поставленный на выходе.
С тарелками в руках они пошли к столу и заняли обычные места. Миссис Грин тут же бросилась в кухню и вернулась с двумя банками диетической колы, двумя вилками, одним ножом, старой банкой виноградного джема и бутылкой масла со спреем. Все это она без церемоний плюхнула на стол.
— Приятного аппетита.
— Ух, вкуснятина, — сказала Брук, гоняя пахнущий ванилью омлет по тарелке. Побрызгав на хлеб маслом, она подняла свою колу: — Чин-чин!
— Да, выпьем за… — Брук видела, что мать остановилась, удержавшись от фразы типа «за то, чтобы вы были вместе» или «за новые начинания» или от какого-нибудь прозрачного намека на поведение Джулиана. Вместо всего этого миссис Грин сказала: — За изысканную еду и хорошую компанию!
Поели быстро. Брук была приятно удивлена, что мать по-прежнему не задает вопросов. Разумеется, это возымело желаемый эффект — Брук самой остро захотелось все рассказать и задать вопросы, ответы на которые всякая мать просто обязана знать. Однако она замешкалась, никак не попадая вилкой электрочайника в розетку. Когда они сели на диван с кружками чаю, собираясь посмотреть последние три серии «Братьев и сестер» на DVD, Брук (едва не лопалась от распиравших ее эмоций.
— Ну, ты, наверное, сгораешь от желания узнать, что вчера случилось, — сказала она, отпив
Миссис Грин вытащила пакетик «Липтона», подержала секунду над чашкой, давая стечь, и выложила на стол, на салфетку. Брук видела, что мать упорно отводит взгляд. Должно быть, дела совсем плохи, испугалась она.
— Когда захочешь, тогда и расскажешь, — неопределенно ответила она с удивившим Брук жестом «мне без разницы».
— Что ж… Боже, я не знаю, с чего начать. Все так запуталось…
— Ну так начни сначала. В последний раз мы с тобой говорили в полдень по вашему времени, ты собиралась надеть платье. Тогда у тебя все было нормально. Так что случилось?
Откинувшись на спинку дивана, Брук положила ногу на край стеклянного кофейного столика.
— Да, примерно с того момента все и пошло не так. Я надела платье, украшения, все-все, и тут позвонила Маргарет.
— Так…
— Произошло недоразумение, меня мерзко подставили, а в результате — увольнение.
— Что?! — Миссис Грин вдруг стала само внимание. С таким выражением лица она выслушивала Брук, когда та приходила из начальной школы и рассказывала, как плохие девочки дразнили ее на перемене.
— Да, меня уволили. Маргарет сказала, что я их подвожу, что в больнице уже не уверены в моем желании делать карьеру…
— ЧТО?!
Брук вздохнула и улыбнулась:
— Ей-богу.
— Не иначе, эта Маргарет с ума сошла! — воскликнула миссис Грин, ударив кулаком по столу.
— Спасибо за поддержку, мам, но я должна признаться, что они по-своему правы. Последние месяцы моя работа не тянула на пятерку с плюсом.
С минуту миссис Грин хранила молчание, словно решая, что сказать. Когда она заговорила, ее голос был ровным и размеренным:
— Ты знаешь, я всегда хорошо относилась к Джулиану. Но не хочу лгать: когда я увидела те фотографии, мне захотелось придушить его собственными руками.
— Что ты сказала? — задохнулась Брук, чувствуя, что попала в ловушку. Она не то чтобы забыла о злосчастных снимках, которые ее муж сравнил со скандальными фотографиями Сиенны и Балтазара, но быстро отогнала мысли о них.
— Прости, дочка, это, конечно, не мое дело, и я дала себе слово помалкивать, но нельзя же делать вид, что ничего не случилось! Тебе необходимо добиться правды!
Брук охватило раздражение.
— Да и так понятно, что у нас с ним множество проблем. Я его в последнее время не узнаю, и дело не только в каких-то снимках папарацци.
Брук взглянула на мать в ожидании ответа, но та молчала.
— В чем дело? — не выдержала Брук. — О чем ты думаешь?
— Значит, ты их еще не видела?
Брук замялась на мгновение.
— Я хочу посмотреть, но не могу себя заставить. Понимаешь, когда я их увижу, все для меня изменится…
Миссис Грин забралась на диван с ногами.
— Детка, я понимаю, о чем ты говоришь, — начала она, взяв дочь за руку. — Поверь, еще как понимаю. Это как стоять на бортике крыши небоскреба, Да? Мне очень тяжело это говорить, но… По-моему, ты должна посмотреть.
Брук повернулась и округлившимися глазами уставилась на мать:
— Мам, да ты что? Ты сама советовала мне не обращать внимания на сплетни и клевету! Ты напоминала всякий раз, когда я расстраивалась из-за прочитанного, что девяносто девять процентов того, что пишут в таблоидах, — ложь и передернутые факты!
— Журнал лежит на моей прикроватной тумбочке.
— Где?! — заорала Брук, передернувшись от противного звука собственного голоса, в котором смешивались шок и паника. — И давно ты подписалась на «Ласт найт»? Мне казалось, тебе приносят только журналы по домоводству!
— Подписалась, когда вы с Джулианом стали регулярно появляться на его страницах, — тихо ответила мать. — Было интересно, и мне хотелось знать, о чем идет речь, когда все вокруг что-то обсуждают.
Брук невесело рассмеялась:
— Ну и разве ты теперь не рада? Это же настоящий кладезь полезной информации!
— Мне тебя очень жалко, но лучше тебе посмотреть снимки. Я подожду здесь. Иди.
Увидев гримасу боли на лице матери, Брук вскочила с дивана, стараясь не обращать внимания на охвативший ее страх и опасения, и пошла в спальню. Из столовой в комнату матери она шла, казалось, целую вечность. Наконец Брук опустилась на краешек кровати. С обложки журнала на нее смотрели смеющиеся лица Джастина Тимберлейка и Джессики Бигл, разделенные длинной зигзагообразной трещиной. Сверху красовалось «Вот и все!», выведенное ярко-красной краской.
Немного успокоившись, что сенсация семьи Олтер не потянула на обложку, Брук открыла содержание, чтобы просмотреть заголовки, но в этом не было необходимости. Чуть ли не всю страницу занимало фото Джулиана, сидевшего за столиком во дворе «Шато Мармон». Находившуюся рядом с ним девицу почти скрывали листья огромной пальмы в горшке, виден был только профиль — она тянулась к Джулиану, наклонив голову и приоткрыв рот, как для поцелуя. Джулиан с пивом в руке сверкал улыбкой, демонстрируя девице свои ямочки. Брук ощутила приступ дурноты, но тут ее как холодной водой окатило: подобные журналы никогда не печатают самые пикантные снимки на странице с содержанием, стало быть, худшее впереди.
Глубоко вздохнув, она открыла восемнадцатую страницу. Те, кто утверждает, что ужасные новости требуют некоторого времени для осознания, явно никогда не сталкивались с фоторепортажами на журнальных разворотах о собственных мужьях, соблазняющих других женщин. Брук все поняла сразу. Она мгновенно догадалась, что перед ней другая версия первого снимка: Джулиан слушает, как девица что-то шепчет ему на ухо. На снимке указывалось время 23.38. Следующая фотография с неоново-красным 00.22 показывала, как он хохочет, запрокинув голову, а девица упирается ладонью ему в грудь. Неужели она игриво отталкивает его или просто нашла предлог к нему прикоснуться? Последняя фотография на левой странице была еще хуже: девица прильнула к Джулиану, допивая розовое шампанское, а рука Джулиана находилась уже у нее под платьем (пиво он, кстати, так на столик и не поста вил). По изгибу запястья можно было с уверенностью сказать, что он всего-навсего держит ее за зад, но нельзя было отрицать, что руку он просунул далеко — половина предплечья совершенно скрылась под платьем. Лукаво улыбаясь — как Брук любила эту улыбку! — Джулиан подмигивал девице, а та с обожанием таращила на него большие карие глаза. Этот снимок был сделан в 01.03.
А затем шел гвоздь программы — предмет особой гордости «Ласт найт». На правой странице редакция разместила снимок без полей, размером с биллборд, сделанный, согласно надписи, в 06.18. Девица все в том же дешевом синем платье выходила из бунгало у бассейна «Шато Мармон» с растрепанными, сбившимися волосами — обычно так выглядят по утрам после бурной ночи. Клатч она прижимала к груди, словно защищаясь от фотовспышек, но, помимо шока, на ее лице проступало что-то еще. Гордость? Сознание достигнутой цели? В любом случае на стыд это ничуть не походило.
Против воли Брук рассматривала каждый снимок с тщательностью исследователя, изучающего препарат в поисках подсказки, намека, признаков какой-то закономерности. Это доставило ей несколько неприятных минут, но, вглядевшись в последнее фото, Брук поняла, что вызывает у нее особый протест. Девица точно не была знаменитой актрисой, супермоделью или звездой сцены. Она выглядела совершенно заурядно: жидковатые рыжевато-каштановые волосы, невзрачное синее платье и ничем не примечательная — на редкость ординарная — фигура. У Брук перехватило дыхание, насколько девица напоминала ее самое, начиная с лишних пяти фунтов и неумело накрашенных глаз и заканчивая не совсем подходящими босоножками со слишком толстыми каблуками. А самое противное заключалось в том, что она, Брук, была красивее этой девицы.
В голове не укладывалось, отчего муж решил изменить ей с безвестной серой мышью, встреченной в голливудском отеле. Не мог, что ли, получше выбрать? Хотя бы с силиконом и смазливой мордашкой? Где огромные фальшивые сиськи и теснейшие узенькие джинсы, загар из пульверизатора и мелирование за пять сотен долларов? Как такую вообще пустили в «Шато Мармон»? Допустим, знаменитый музыкант не всегда может позволить себе появляться в злачных местах в сопровождении очередной Жизель Бундхен, но неужели нельзя найти девушку красивее собственной жены?! Брук с отвращением отшвырнула журнал. Ей легче было думать об абсурдности измены мужа с подобной особой, чем признать, что измена действительно имела место.
— Дочка, ну ты как? — Голос матери удивил Брук. На лице миссис Грин, прислонившейся к дверному косяку, по-прежнему отражалась боль.
— Ты была права, — сказала Брук. — Хорошо, что я увидела это сегодня и здесь, а не завтра в поезде.
— Мне так жаль, детка… Сейчас это покажется тебе невозможным, но я считаю, надо обязательно выслушать Джулиана.
— То есть слушать фигню вроде: «Дорогая, строго говоря, я мог прилететь домой и провести ночь с тобой, но случайно напился и трахнул какую-то мымру, малость похожую на тебя. Да, и меня случайно сфотографировали за этим делом». — С удивлением слыша сарказм в своем голосе, Брук удивилась, что ей вовсе не хочется плакать.
Вздохнув, мать присела к ней на кровать.
— Не знаю, Ру. Конечно, он мог бы найти кого-то получше, но давай договоримся сразу: она ничуть не похожа на тебя. Это какая-то отчаявшаяся девица, буквально набросившаяся на твоего мужа. Ты превосходишь ее по всем параметрам и качествам.
Из соседней комнаты послышалась песня «Ушедшему». Миссис Грин вопросительно взглянула на дочь.
— Это мой мобильник, — сказала Брук, поднимаясь. — Закачала мелодию недели три назад. Теперь придется целую ночь ломать голову, как ее удалить.
Звонил Джулиан. Проигнорировать вызов Брук не смогла.
— Привет, — сказала она, снова опускаясь на кровать, но уже в гостевой комнате.
— Брук! Господи, я тут с ума схожу! Почему ты не отвечаешь на звонки? Я даже не знал, добралась ты домой или нет!
— Я не дома, а у мамы.
В трубке послышалось приглушенное ругательство, затем Джулиан спросил:
— У мамы? Ты же сказала, что возвращаешься домой!
— Я так и хотела поступить, но Нола предупредила, что наш дом осаждают папарацци.
— Брук! — В трубке послышался автомобильный сигнал. — Черт, он нам чуть в зад не въехал! Что этот придурок делает, водить разучился? — И снова ей: — Брук, прости. Я здесь чуть не умер без тебя.
Она не ответила.
— Брук…
— Да?
После паузы он попросил:
— Пожалуйста, выслушай меня до конца.
Джулиан снова замолчал. Брук понимала — он ждет, чтобы она сказала что-нибудь о фотографиях, но она не собиралась облегчать ему жизнь. Было очень обидно, как сопливой девчонке, играть в «холодно-горячо» с собственным мужем.
— Брук, Л… — Он замолчал и прокашлялся. — Я даже представить не могу, как тяжело тебе видеть эти фотографии, как ужасно, сокрушительно это, должно быть, было…
Брук так сжала трубку, что едва ее не раздавила, но так и не смогла заставить себя что-нибудь сказать. В горле возник ком, по щекам покатились слезы.
— А вчера, когда на красной ковровой дорожке бестактные журналисты задавали эти гнусные вопросы… — Он снова кашлянул. Брук даже подумала, что у него горло сжимается от эмоций или он вчера простудился. — Даже мне было трудно, но какой адской пыткой это показалось тебе…
Он опять замолчал, явно ожидая реплики, но Брук не могла выговорить ни слова сквозь тихие слезы.
Молчание затянулось на минуту или даже две, прежде чем Джулиан спросил:
— Любимая, ты что, плачешь? Ру, прости меня, я так виноват…
— Я видела снимки, — шепотом выдавила она и замолчала. Пора было задать главный вопрос, но в душе Брук по-прежнему верила — лучше ничего не уточнять.
— Брук, на снимках все гораздо хуже, чем на самом деле.
— Ты провел с той женщиной ночь? — все-таки спросила она.
— Все было не так…
Воцарившуюся тишину можно было чуть ли не рукой потрогать. Брук напряженно ждала, желая, чтобы он сказал: «Это недоразумение, подстава», — но Джулиан молчал.
— Ну что ж, — услышала она свой голос. — Это все объясняет. — Последние два слова вышли прерывистыми и невнятными.
— Нет! Брук, я… я с ней не спал, клянусь тебе!
— Она вышла из твоего номера в шесть утра.
— Говорю тебе, секса у нас не было! — умоляюще повторил он.
Тут до нее дошло.
— Секса не было, но было что-то другое, так надо понимать?
— Брук…
— Я хочу знать, что между вами произошло, Джулиан. — Брук испугалась, что ее прямо сейчас вырвет от волнения — вести такой разговор с собственным мужем, не представляя, к чему можно прийти и какие секреты узнать, на свою голову.
— Ну, факт раздевания имел место, а затем мы заснули, отключились! Ничего не было, клянусь тебе!
«Факт раздевания». Какая странная формулировка, такая отстраненная… В Брук вскипела желчь, когда она представила голого Джулиана в постели с другой.
— Брук, ты слушаешь?
Он говорил, но Брук не слушала — опустив трубку, она взглянула на заставку экрана, откуда на нее смотрел Джулиан, прижимавшийся щекой к морде Уолтера.
Она сидела на кровати еще секунд десять или двадцать, глядя на лицо мужа и слушая его взволнованный голос, потом глубоко вздохнула, поднесла панель микрофона к губам и сказала:
— Джулиан, я вешаю трубку. Пожалуйста, не звони. Я хочу побыть одна.
Боясь потерять самообладание, она торопливо выключила телефон, достала аккумулятор и бросила все это в ящик прикроватной тумбочки. Хватит с нее на сегодня разговоров.