— Вы хотите, чтобы я повесил экраны, скрыв их вашими жалюзи, или сперва их снять? — спрашивал мастер, кивая в сторону спальни Брук и Джулиана.

Вопрос был несложный, но Брук обижало, что приходится все решать самой. Джулиан был где-то в северо-западных штатах — уследить за ним стало невозможно, и помощи в домашних делах от него в последнее время, естественно, было не дождаться.

— Не знаю. А как обычно делают?

Парень пожал плечами. На его физиономии было написано: «По мне — что так, что этак. Определяйся уже, чтобы я освободился. Сегодня суббота, между прочим». Брук отлично его понимала.

— Ну, повесьте так. Наши все-таки красивее.

Хмыкнув, мастер пропал в спальне. Уолтер, забыв о верности хозяевам, потащился за ним. Брук вернулась к чтению, но тут, к ее облегчению, зазвонил телефон.

— Привет, пап, как дела?

Им уже давно не удавалось как следует поговорить, а когда они созванивалась, отец расспрашивал исключительно о Джулиане.

— Брук, это Синтия.

— Привет. А я смотрю, папин номер на определителе. Как дела? В Нью-Йорк не собираетесь?

Синтия натянуто засмеялась.

— О, не так часто. Прошлая поездка оказалась… утомительной. Но ты всегда можешь приехать к нам.

— Знаю. — Это прозвучало резче, чем надо, — все-таки унизительно получать приглашение в родной дом к собственному папе.

Синтия, спохватившись, извинилась, и Брук стало стыдно: по сути, она срывала на мачехе свое дурное настроение.

— Ты тоже меня извини, — вздохнула Брук. — Просто у меня сейчас сумасшедший дом.

— Даже представить себе не могу!.. Слушай, я снимаю, это, наверное, невозможно, но ведь спросить можно, и я для благого дела…

Брук глубоко вздохнула. Начинается. Вот она, совершенно неожиданная сторона популярности — Джулиан ведь уже звезда, правильно? — о которой никто не предупреждал.

— Знаешь, я одна из сопрезидентов женского комитета храма «Бет шалом»…

Брук ждала продолжения, но Синтия молчала.

— Ну да, кажется, я что-то слышала, — подчеркнуто безучастно произнесла Брук.

— Через несколько недель у нас ежегодный благотворительный ленч, а женщина, с которой мы доверились, не сможет выступить. Она пишет кошерные кулинарные книги, хотя, по-моему, не совсем кошерные, просто в кошерном стиле. Одна книга рецептов для песаха, другая для хануки, третья — специально для детей…

— М-м-м…

— Представляешь, заявила, что ей надо удалять какую-то шишку на ноге, после чего некоторое время нельзя ходить, а по-моему, она просто ложится на липосакцию…

Брук попыталась быть терпеливой. Синтия — хорошая женщина, она собирает средства для нуждающихся. Брук медленно, глубоко вздохнула, стараясь, чтобы мачеха не услышала.

— А может, и правда у нее шишка, или она не хочет ехать из Шейкер-Хайтс в Филадельфию, не знаю. Да и кто я такая, чтобы ее осуждать? Предложи мне кто-нибудь кожу на животе подтянуть, я бы родную мать продала! — Пауза. — Господи, что я сказала…

Брук готова была уже рвать на себе волосы, но выдавила смешок:

— Ну, ты не одна такая, но липосакция тебе не нужна. Ты отлично выглядишь.

— Нет-нет, ты просто хорошо ко мне относишься.

Брук подождала несколько секунд, пока Синтия вспомнит, зачем позвонила.

— А! В общем, представляю, как Джулиан сейчас занят, но если бы он смог появиться у нас на ленче, было бы чудесно!

— Появиться?

— Да, появиться или выступить, это как он пожелает, и исполнить ту песню, которая сделала его знаменитым. Начало в одиннадцать, небольшой аукцион и аперитивы, затем переходим в главный зал, где я и Глэдис отчитаемся о работе комитета за этот год и о членстве в «Бет шалом», назовем даты следующих…

— Я поняла, поняла. Значит, ты хочешь, чтобы он выступил на дамском ленче с песней об ушедшем брате? Ты уверена, что это всем придется по душе?

К счастью, Синтия не обиделась.

— Придется по душе? Господи, Брук, да все примут в экстаз!

Два месяца назад Брук не поверила бы в саму возможность подобных разговоров, но к ней уже подходили бывшая одноклассница Брук, бывшая коллега, две двоюродные сестры и директриса Хантли с просьбой, чтобы Джулиан что-нибудь спел, подписал или прислал. Брук думала, ее уже ничем не удивить, но Синтия побила все рекорды. Брук представила, как Джулиан, наилучшим образом отрекомендованный раввином и президентом женского комитета, а капелла исполняет «Ушедшему» в «Бет шалом» перед пятью сотнями еврейских мам и бабушек, которые, дослушав песню, повернутся друг к другу и сокрушенно скажут: «М-да, врачом не стал и вот чем зарабатывает» или: «Я слышала, он ходил на подготовительные курсы в медицинском, но учиться не стал. Ай, какой стыд!..» Затем они обступят его плотным кольцом и, заметив обручальное кольцо, начнут расспрашивать о супруге: «Она тоже хорошая еврейская девушка? А дети есть? Нет? А почему нет? А когда заведете?» И примутся кудахтать, что ему куда больше подойдет их дочь, или племянница, или дочка подруги. Хотя они всю жизнь прожили на Мейн-лейн в Филадельфии, а Джулиан вырос на Манхэттене, по меньшей мере десяток дам выкопают родственные связи с его родителями и дедушками-бабушками. Джулиан вернется домой сам не свой, как солдат с войны, которую поймают немногие, и Брук не будет знать, куда кинуться, чтобы муж пришел в себя.

— Я у него спрошу. Ему будет очень приятно, что ты о нем вспомнила. Он бы с удовольствием приехал, но в ближайшие недели у него нет и минуты свободной.

— О, если ты считаешь, что он в принципе сможет приехать, я поговорю с другими членами комитета, и мы перенесем дату…

— Нет, этого делать не стоит, — поспешно возразила Брук. Она прежде не предполагала, что у нее не мачеха, а настоящая липучка, и не знала, как поступить. — Его график совершенно непредсказуем. Можно наобещать, а потом придется отменять. Нравится это Джулиану или нет, но он уже не принадлежит себе.

— Ну понятно, — пробормотала Синтия.

Брук отогнала мысль о злой иронии судьбы — она отбивалась от Синтии теми же аргументами, которые Джулиан приводил ей самой.

Было слышно, как Синтии позвонили в дверь. Она с извинениями положила трубку. Мысленно поблагодарив того, кто прервал их разговор, Брук прочитала еще две главы непридуманного отчета о похищении Итана Пэтца, совершенно уверившись, что каждый зловещий тип на улице — потенциальный педофил, и ушла, когда установщик жалюзи — еще одна попытка защиты от папарацци — закончил работу.

Брук постепенно привыкала быть одна. Теперь, когда Джулиан постоянно был в разъездах, она шутила, что вернула себе свободу. Правда, и общения стало куда меньше. На извилистой Девятой авеню, проходя мимо итальянской булочной с намалеванной от руки вывеской «Кондитерская» и самодельными шторами, Брук не устояла и зашла. Это был маленький уютный магазин с кофе-баром в европейском стиле, где по утрам посетители заказывали капуччино, а днем — эспрессо, который выпивали стоя.

Брук осмотрела витрину с выпечкой, чувствуя на языке вкус масляного печенья, круассанов с джемом и тартинок с творогом и ягодами. Если бы ее заставили выбрать что-то одно, она взяла бы канноли, эту вкуснейшую, но губительную для фигуры поджаристую трубочку, щедро начиненную творогом. Прежде всего она слизала бы крем, а затем, освежив вкусовые ощущения большим глотком кофе, откусила побольше с того или другого конца, замерев, чтобы посмаковать…

— Dimmi! — сказала итальянка, прервав поток гастрономических фантазий.

— Большое латте без кофеина с обезжиренным молоком, — со вздохом попросила Брук и ткнула пальцем в бискотти без глазури, начинки и прочих излишеств, горкой лежавшие на подносе у кассы. Она знала, что миндальное бискотти будет свежим, вкусным и в меру хрустящим, однако с канноли его не сравнить. Но выбора не было: после уик-энда в Остине она набрала четыре фунта, и при одной мысли об этом ей захотелось завизжать. Пара лишних фунтов на обычной женщине сошли бы незамеченный, но для Брук — диетолога, а теперь еще и жены знаменитости — это было совершенно неприемлемо. Вернувшись из Остина, она немедленно начала вести дневник приема пищи и села на жесткую диету — не больше тысячи трехсот калорий в день. Эффекта пока не дало ни то ни другое, но Брук была настроена решительно.

Расплатившись, она взяла свой заказ и пошла вдоль стойки, когда ее кто-то окликнул:

— Брук! Сюда!

Обернувшись, она увидела Хизер, консультанта из Хантли. Их кабинеты были рядом по коридору, и хотя они встречались редко, разве что поговорить об ученице, которую вели обе, с недавних пор они виделись чаще — из-за Кайли. Именно Хизер первой заметила зацикленность пациентки на воображаемом ожирении и заставила ту обратиться к Брук; теперь о девочке пеклись обе докторши. Однако подругами они не были, и Брук ощутила неловкость при встрече с коллегой в кафе, да еще в субботу.

— Привет. — Брук присела за столик к Хизер. — Я тебя тут раньше не видела. Как дела?

Хизер улыбнулась:

— Я так рада, что сегодня выходной! Ты веришь, что нам осталось только две недели, а потом нас ждет трехмесячный отпуск?

— С трудом. — Брук решила не говорить, что на ее работу в больнице школьные каникулы не распространяются.

Но Хизер и сама вспомнила.

— Летом у меня тоже частные консультации, но по крайней мере я сама буду назначать время. То ли зима меня доконала, то ли выгораю как консультант, но я уже считаю дни.

— Да, я тебя понимаю. — Брук мучилась от неловкости, сознавая, что больше им говорить, по сути, не о чем.

Коллега словно прочла ее мысли:

— Странно встретиться не в Хантли, правда?

— Да уж. Я постоянно боюсь увидеть кого-то из девочек на улице или в кафе. Помнишь, в детстве наткнешься в супермаркете на свою учительницу и, опешив, понимаешь, что учителя, оказывается, выходят и за стены школы!

Хизер засмеялась:

— Как это верно! К счастью, мы далеко живем.

— Но это же паранойя! Знаешь, с Кайли мы очень хорошо поговорили на той неделе. Мне по-прежнему не хочется позволять ей худеть, но я согласилась, чтобы она вела дневник приема пищи. Посмотрю, можно ли подобрать ей более здоровый рацион. Ее это вроде бы устроило.

— Ну, слава Богу. Мы-то с тобой понимаем, что ее проблема не в лишнем весе. У нее всем знакомое ощущение своей чужеродности среди представительниц другой социоэкономической вселенной, обычное дело для стипендиаток. К счастью, такие подростки почти всегда находят свою нишу.

Брук не могла согласиться — она уже достаточно давно работала со школьниками и считала, что Кайли все-таки слишком много думает о своем весе, но спорить не стала. Улыбнувшись, она заметила:

— Слушай, мы с тобой даже в субботу о работе говорим.

Хизер отпила кофе.

— А я уже разучилась говорить на другие мы. Я всерьез думаю вернуться в школы попроще на годик-другой. Там легче. А ты? Ты еще долго будешь работать?

Брук вглядывалась в лицо Хизер, уловив намек на карьеру Джулиана. Неужели коллега хочет сказать, что Брук может увольняться, потому что ее муж начал прилично зарабатывать? А Хизер известно, почему Брук вообще выбрала свою специальность? К счастью, она вовремя одернула себя: если она сама не в состоянии нормально говорить о Джулиане, как ожидать этого от других?

— Не знаю, еще ничего не решено.

Хизер сочувственно посмотрела на нее, но тактично удержалась от расспросов. Брук подумала, что это первый разговор за месяц, когда собеседник первым делом не спросил о Джулиане. Она с благодарностью посмотрела на Хизер и поспешила сменить предмет беседы:

— Какие у тебя планы на сегодня?

Затем она быстро откусила кусочек бискотти, чтобы обеспечить себе несколько секунд молчания.

— В принципе никаких. Мой друг уехал с семьей на выходные, так что я одна. Просто похожу, погуляю.

— Прелестно. Люблю такие выходные, — солгала Брук, с трудом удержавшись от признания, что научилась виртуозно убивать время в выходные, когда спутника жизни носит неизвестно где. — А что ты читаешь?

— Ты об этом? — Хизер показала на журнал, лежавший обложкой вниз возле ее локтя. — Так, ерунда. Глупые светские сплетни, ничего интересного.

Брук сразу догадалась, что это тот самый выпуск «Ласт найт» с сенсацией двухнедельной давности.

— Ха-ха, — выдавила она, сознавая, что смех и отдаленно не напоминает естественный. — Та ужасная фотография.

Хизер стиснула руки и опустила глаза, словно позорно пойманная на лжи. Открыв рот, она осеклась и сказала явно не то, что собиралась:

— Да, странный снимок.

— Странный? Что ты имеешь в виду?

— Ничего такого. Джулиан получился замечательно!

— Нет, я тебя прекрасно поняла — тут что-то нечисто. — Брук не знала, почему она так наседает на собеседницу, которую знала только по работе, но отчего-то ей остро захотелось узнать ее мнение.

— Не в этом дело, просто снимок сделан в тот момент, когда он… э-э… смотрит на нее таким взглядом…

Ах вот оно что… Многие отпускал и похожие замечания. Эпитеты вроде «экстатический» и «обожающий» сыпались как из рога изобилия, что, между прочим, было совершенно нелепо и лишено оснований.

— Да, мой муж считает Лайлу Лоусон сексуальной. Как и все остальное мужское население Америки, — засмеялась Брук, изо всех сил изображая непринужденность.

— Безусловно, — энергично закивала Хизер, немного пережав с энтузиазмом. — Ему это просто нужно для карьеры, для повышения статуса.

Брук улыбнулась:

— Это точно. За одну ночь эта фотография изменила… ну, в общем, все.

Хизер словно опечалило это признание.

Она подняла глаза на Брук.

— Успех — это, конечно, здорово, но я и представить не могу, каково сейчас тебе. Наверное, все только о Джулиане и говорят.

Реплика застала Брук врасплох. Никому — ни Рэнди, ни ее родителям, ни даже Ноле — не пришло в голову, что свалившаяся на Джулиана слава — это не один сплошной восторг. Она с признательностью посмотрела на Хизер.

— Да, но ажиотаж скоро сойдет на нет. Пару недель в новостях подержится и уляжется.

— Тебе нужно беспощадно пресекать все поползновения папарацци сунуть нос в твою личную жизнь. У меня подруга была в колледже, Эмбер, так она вышла замуж за свою школьную любовь, с венчанием в церкви и свадьбой, все как полагается, а меньше чем через год ее муженек победил в «Американском идоле». Вот тут-то в их жизни и произошел… полный переворот.

— Так твоя подруга замужем за тем самым Томми, из первых сезонов?

Хизер молча кивнула.

Брук присвистнула:

— Надо же, а я и не знала, что он женат!

— И не могла знать. С того самого дня, когда он победил, у него буквально каждую неделю новая девица. Бедняжка Эмбер была так молода, всего двадцать два года, и так наивна, что не бросила его, хотя он без конца ей изменял. Она думала, нужно дать ему время, он остепенится и все станет как прежде.

— И что в итоге?

— Ну… это был сущий кошмар. Он путался с кем хотел и все откровеннее рассказывал об этом ей. Помнишь снимки, где он занимается петтингом с моделью? Тот, где гениталии размыты, но е остальное видно?

Брук кивнула. Те фотографии выделялись даже неиссякаемом потоке «шедевров» папарацци.

— Так продолжалось больше года без всяких признаков улучшения. У отца Эмбер лопнуло терпение, вылетел туда, где гастролировал Томми, пришел в номер и дал зятю двадцать четыре часа, чтобы подписать бумаги на развод, зная, что Эмбер на это не решится, — чрезвычайно порядочная, она не желала видеть реального положения дел. И Томми подчинился. Не знаю, часто ли он кидал людей до того, как прославился, но сейчас он просто законченный козел.

Брук пыталась сохранять спокойствие, сдерживая желание отвесить Хизер оплеуху.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? — спросила она ровным тоном. — Джулиан же не такой.

Хизер испуганно приложила ладошку ко рту.

— Я и не говорю, что Джулиан похож на Томми. Конечно, он совершенно другой! Просто вскоре после развода Эмбер разослала е-мейл всем друзьям и родственникам, потребовав, чтобы они прекратили присылать ей фотографии, ссылки, журнальные вырезки и звонить с новостями о Томми. Я тогда даже удивилась — можно подумать, все подряд только и слали, что присылали ей интервью с ее бывшим мужем. Но потом она показала мне список входящих писем, и до меня дошло. Никто не пытался ее оскорбить, просто все были на редкость бесчувственными. Им отчего-то казалось, что ей будет интересно. К счастью, Эмбер полностью оправилась, совершенно изменила свою жизнь и, пожалуй, лучше всех знает… э-э… что влечет за собой эта известность.

— Да, у славы тоже есть издержки. — Допив латте, Брук вытерла губы. — Несколько недель назад я бы тебе, пожалуй, не поверила, но сегодняшнее утро ушло на установку плотных экранов на окна. Недавно вечером я прошла из ванной к холодильнику, завернувшись в полотенце, и вдруг откуда-то фотовспышки, одна за другой. Оказалось, под нашим окном на крыше машины сидел фотограф в надежде заснять Джулиана! Ничего гнуснее не представить!

— Господи, ужас какой! И что ты сделала?

— Ну что, набрала номер местного полицейского участка и сказала, что у моего дома мужчина пытается заснять меня раздетую. Мне сказали что-то вроде «добро пожаловать в Нью-Йорк» и посоветовали опускать жалюзи. — Брук опустила первую часть, когда первым делом она позвонила Джулиану и услышала, что нечего так бурно реагировать, а надо научиться самой справляться с такой ерундой и не названивать ему «каждый раз» в панике по «всяким пустякам».

Хизер содрогнулась.

— Гадость какая… У тебя хоть есть сигнализация?

— Она у меня на очереди. — Брук втайне надеялась, что они переедут прежде, чем понадобится установить сигнализацию: вчера по телефону Джулиан туманно намекнул на улучшение жилищных условий, «квартирный апгрейд», как он выразился. Правда, ей мало в это верилось.

— Извини, я на минутку. Мне надо в туалет, — сказала Хизер, сняв сумочку со спинки стула.

Брук смотрела, как коллега прошла за узкую дверь, и едва щелкнул замок, схватила журнал.

Последний раз она «любовалась» фотографией примерно час назад, но не удержалась от искушения открыть журнал на четырнадцатой странице.

Разложив журнал на столе, Брук склонилась пониже, чтобы лучше рассмотреть. За шестьдесят минут снимок приятнее не стал. На первый взгляд, не будь это собственный муж Брук и старлетка с мировым именем, она не нашла бы в фотографии ничего особенного. Снизу в кадр попали поднятые руки зрителей первого ряда. Правую руку Джулиан триумфально выбросил высоко вверх, сжимая микрофон, словно волшебный меч. Брук всякий раз охватывала дрожь, когда она видела Джулиана в этой позе, — просто не верилось, насколько же он похож на настоящую рок-звезду.

Лайла была в скандально коротком платье с цветочным рисунком, которое с тем же успехом могло оказаться и комбинезончиком, и в белых кожаных ковбойских сапогах со стразами. Она была загорелой, с профессиональным макияжем, со вкусом одета и снята в максимальном увеличении; она смотрела снизу вверх на Джулиана с откровенным упоением. От всего этого уже тошнило, но подлинное беспокойство у Брук вызывало выражение лица Джулиана. Смесь обожания с преклонением типа о-Господи-ты-самая-потрясающая-из-всех-кого-мне-доводклось-видеть, запечатленную в ярчайших красках (спасибо профессиональному «Никону»), отрицать было нельзя, такой взгляд жена надеется поймать на себе пару за целую жизнь — на свадьбе, ну в день рождения первенца. И ни одна жена не захочет, чтобы с таким выражением ее муж смотрел на другую, да еще странице национального издания.

Услышав, как за деревянной дверкой полилась вода, Брук быстро закрыла «Ласт найт» и положила лицом вниз напротив стула Хизер. Вернувшись, коллега взглянула на нее и на журнал с выражением «не надо мне было это здесь оставлять». Брук хотелось заверить Хизер, что она сильная, а человек ко всему привыкает, но, естественно, ничего такого не сказала. Она ляпнула первое, что пришло на ум, лишь бы сгладить неловкость:

— Очень, очень приятно было с тобой посидеть. Как все-таки досадно, что мы с тобой проводим по многу часов в одних стенах и ни разу не встречались в городе! Нужно это исправить. Может, встретимся в воскресенье за ленчем, а то и поужинаем где-нибудь?

— Договорились. Хорошего выходного! — Хизер помахала рукой, прощаясь. — Увидимся на неделе.

Брук помахала в ответ, но Хизер уже вышла на улицу. Брук тоже начала собираться, соображая, не обидела ли она коллегу нежеланием откровенничать, или, напротив, излишней откровенностью, или чем-то еще, когда зазвонил мобильный. На экране высветился номер Ней, старой знакомой по аспирантуре.

— Привет! — сказала Брук, положив на стойку два доллара и выходя на улицу. — Как ты, где ты?

— Брук, я просто так звоню. Мы ужасно давно не общались…

— Да, сто лет тебя не видела. Как там Бостон, как тебе твоя клиника, когда ты, нехорошая девочка, приедешь повидаться?

Прошло полгода с тех пор, когда Нея с мужем Роаном приезжали в Нью-Йорк на Рождество. В аспирантуре Брук и Нея сдружились, в Бруклине жили всего через пару домов друг от друга, но общение сильно затруднилось, когда два года назад Нея и Роан переехали в Бостон.

— Клиника отличная, даже лучше, чем ожидалось, но я уже созрела для возвращения. В Бостоне хорошо, но Нью-Йорк — это все-таки Нью-Йорк.

— Серьезно, ты хочешь вернуться? Когда? О, расскажи мне все!

Нея засмеялась:

— Да, мы планируем вернуться, и надолго, но надо сначала найти работу. Мне это проще, чем Роану. Приедем на День благодарения, у нас обоих выходной. Вы с Джулианом будете в городе?

— Мы обычно ездим к отцу в Пенсильванию, но папа говорил, в этом году они с Синтией поедут ее родне, так что есть шанс, что мы останемся в Нью-Йорке. Вы же зайдете в гости? А? Пожалуйста! — Брук знала, что Нея и Роан с родителями долго жили в Индии и не отмечают День благодарения, но ей ужасно хотелось желанной передышки после всех обрушившихся на нее перемен.

— Конечно, зайдем! Только послушай, отмотай на пару тактов. Значит, все-таки стала сказка былью? Ты там себя каждый день не щипаешь? С ума сойти! Ну, каково это — иметь знаменитого мужа?

Брук глубоко вздохнула, собираясь с силами откровенно выложить Нее, как один-единственный снимок в журнале перевернул все вверх дном, рассказать, что она живет с ощущением неприятной раздвоенности, но ей вдруг совершенно расхотелось что-либо об этом говорить. Не зная, как поступить, на рассмеялась и легко бросила:

— Нея, это что-то. Круче этого ничего в мире нет!

Нет ничего хуже, чем работать по воскресеньям. Будучи одним из старших диетологов отделения, Брук несколько лет прожила без воскресных дежурств и почти забыла, как это противно. Был конец июня, все ее знакомые с наслаждением перекусывали в уличных кафе, устраивали пикники в Центральном парке или занимались джоггингом. Стайка девочек-подростков в джинсовых шортах и шлепанцах потягивала фруктовые коктейли в кафе всего через дом от больницы, и Брук приходилось сделать над собой усилие, чтобы не сбросить белый халат и ужасные сабо и не подсесть к ним с порцией блинчиков. У самого входа в больницу зазвонил ее сотовый.

Глядя на экран, Брук колебалась, принимать ли звонок с незнакомым кодом 718, означавшим какой-то пригород, но думала слишком долго, потому что включился автоответчик. Но звонивший не оставил сообщения, а тут же перезвонил снова, и Брук забеспокоилась.

— Алло, Брук Олтер, — сказала она, сразу пожалев, что представилась, — наверняка таинственный абонент окажется репортером.

— Миссис Олтер? — прозвучал в трубке тоненький сдавленный голосок. — Это Кайли Дуглас. Из Хантли.

— Кайли! Как дела? Что случилось?

Всего пару недель назад на последней перед летними каникулами консультации Кайли, забросившая дневник приема пищи, который раньше прилежно вела, объявила о своем твердом решении провести лето в изнурительной работе над собой, сидя на разнообразных диетах, позволяющих быстро потерять вес. Попытки отговорить ее эффекта не возымели, разговор кончился тем, что Кайли расплакалась, повторяя: «Вам не понять, что означает быть бедной и толстой среди богатых и красивых». Брук даже испугалась и на всякий случай дала девочке номер своего сотового, взяв с нее обещание регулярно звонить летом даже при отсутствии новостей. Брук просила об этом вполне серьезно, но все же удивилась, услышав голос юной пациентки.

— Да нет, все нормально…

— Что происходит? Как ты провела три недели каникул?

Девочка зарыдала. Глубокие судорожные вздохи прерывались жалобным всхлипыванием.

— Простите меня, простите!

— Кайли, ты не плачь, просто скажи, что случилось?

— О, миссис Олтер, это просто катастрофа! Я работаю в «Тако Белл», нам каждую смену полагается бесплатный обед, и папа сказал — конечно, ешь, раз бесплатно, я и ела. А потом я вернулась домой, и бабушки наготовили массу всякой калорийной еды, а потом я пошла проведывать подруг по прежней школе, и у всех дома просто горы жареной курятины, и бурритос, и печенья, и я все это ела — я так изголодалась, миссис Олтер! И вот, лето только началось, а я уже набрала восемь фунтов!

Восемь фунтов за три недели — это и вправду много, но Брук заговорила мягко и спокойно:

— Детка, ты наверняка преувеличиваешь. Ты просто помни, о чем мы с тобой говорили: бифштексы и стейки должны быть размером не больше твоей ладони, зеленый листовой салат и овощи — без ограничений, но не налегай на заправки и поосторожнее с печеньем. Я сейчас не дома, но я посмотрю меню «Тако Белл» и подберу тебе более оптимальный вариант, если хочешь. Главное — не паникуй. Ты молодая и здоровая — ходи на прогулки с подругами, играй в футбол в парке. Это еще не конец света, Кайли, клянусь тебе.

— Я не вернусь в Хантли на будущий год, если не похудею! Я уже разожралась сверх всякой меры! Я и так была на грани допустимого, а теперь любой скажет, что у меня ожирение! — Кайли была почти в истерике.

— Кайли, никакого ожирения у тебя нет и быть не может, — сказала Брук. — Осенью ты отлично начнешь новый учебный год. Давай я вечером посмотрю и подумаю, а потом перезвоню, хорошо? И не волнуйся ты так, пожалуйста!

— Простите, что побеспокоила. — Она тихо всхлипнула.

— Никакого беспокойства, я тебе телефон дала, чтобы ты мне звонила. Я очень рада тебя слышать. Начинаю чувствовать себя популярной, — пошутила Брук.

После этого разговора Брук послала себе е-мейл с напоминанием поискать информацию о питании в ресторанах фаст-фуд и передать ее Кайли. На несколько минут позже положенного она поднялась в больничную рекреацию, где в одиночестве скучала Ребекка.

— А ты почему здесь? — удивилась она.

— Отрабатываю пропущенные смены. Я меняла три дежурства на два воскресных.

— Ого, жестоко. Пригодилось хоть?

Брук невесело засмеялась:

— Сдохну я с таким графиком. Зато посмотрела, как Джулиан выступает в Боннару. — Положив сумку и пакет с ленчем в шкаф, Брук вышла с Ребеккой в коридор. — Не знаешь, где сегодня Маргарет?

— Я здесь! — прозвучал голос сзади. Обернувшись, Брук увидела начальницу — в черных брюках со стрелкой, легкой голубой блузке и черных мокасинах. А сверху был накинут безукоризненно отглаженный накрахмаленный халат с вышитыми на кармане именем и ученой степенью.

— Здравствуйте, Маргарет! — одновременно сказали Ребекка и Брук, после чего Ребекка моментально испарилась якобы из страха опоздать к пациенту.

— Пойдем в мой кабинет, Брук, и поговорим.

Кошмар. Нельзя было забывать, что по воскресеньям Маргарет почти всегда заходит на работу — проверить, все ли в порядке.

— Да я, — заикаясь произнесла Брук, — просто интересовалась, увидим мы вас сегодня или нет.

Но начальница уже решительно шла по длинному коридору к своему кабинету.

— Идем, — повторила она, и у Брук не осталось выбора. Наверняка Маргарет догадалась, что Брук собирается вновь просить отгулы.

Кабинет начальницы располагался в глухом конце коридора рядом с комнатой, где хранились запасы лекарств, на этаже родильного отделения, поэтому были шансы, что разговор пойдет под аккомпанемент криков и стонов. Единственным плюсом была возможность заглянуть потом в отделение для новорожденных: может, удастся улучить минуту и поддержать на руках младенца…

— Заходи. — Маргарет распахнула дверь и включила свет. — Ты меня удачно застала.

Брук нерешительно вошла следом за начальницей, подождала, пока та снимет со второго ша кипу бумаг, и присела.

— Итак, чему обязана такой честью? — Маргарет улыбалась, однако Брук читала между строк. Отношения с руководством у нее всегда были хорошие, но в последнее время в них появилась напряженность.

Брук заставила себя улыбнуться в надежде, что слова Маргарет не означают заведомого отказа в ее просьбе.

— Ну что вы, какая там честь, я только хотела поговорить о…

Маргарет улыбалась:

— Еще какая честь — в последнее время мы тебя совсем не видим. Я рада, что ты здесь, мне надо кое о чем с тобой побеседовать.

Брук глубоко вздохнула, пытаясь сохранять спокойствие.

— Брук, ты знаешь, как хорошо я к тебе отношусь. Я всегда была очень довольна твоей работой — с тех пор как ты к нам впервые пришла. Пациенты тоже высоко тебя ценят, как видно из оценочных анкет, обработанных несколько месяцев назад.

— Спасибо, — сказала Брук, чувствуя, что похвалами дело не ограничится.

— Вот почему меня огорчает, что по пропускам ты поднялась с предпоследнего места на второе. Хуже было только у Перри.

Можно было не продолжать. Все уже знали, что случилось с Перри, и все с облегчением вздохнули, что хоть так закончилось. Перри переживала из-за выкидыша на позднем сроке, случившегося полгода назад, и этим объяснялось ее частое отсутствие. Теперь она снова была беременна, и врач прописал ей строгий постельный режим на весь второй триместр. Оставшимся пяти специалистам на полной ставке приходилось вкалывать дополнительные часы как бы за Перри, но, учитывая обстоятельства, никто не жаловался. Брук добросовестно отрабатывала лишний день каждую неделю и добавочный выходной на вызовах, который раньше выпадал ей каждые шесть недель, а теперь — каждые пять, но старалась не отставать и от гастрольного графика Джулиана, деля с ним радость и триумф, и все это делало расписание дежурств почти непосильным.

«Не объясняйся, не извиняйся, не оправдывайся, просто скажи, что исправишься», — велела себе Брук. Знакомый психолог как-то сказала ей, что женщины, выслушав порицание, часто пускаются в пространные объяснения, а между тем гораздо большего можно достичь, удержавшись от извинений и оправданий. Брук над этим упорно работала, но успехов пока не достигла.

— Извините! — вырвалось у нее. — У меня в последнее время… семейные проблемы, я изо всех сил постараюсь их решить. Клянусь, скоро все уляжется.

Маргарет приподняла бровь и пристально посмотрела на Брук.

— Неужели ты думаешь, я не в курсе происходящего?

— Как же, нет, конечно, просто на меня так много всего свалилось…

— С милым рай и в шалаше, — улыбнулась начальница, и Брук стало чуть легче. — Но работать кому-то надо, а ситуация вызывает у меня озабоченность. Ты за последние полтора месяца брала семь отгулов, не считая больничного в начале года, а сейчас, вижу, собираешься просить еще. Я права?

Брук просчитала варианты, что совсем не заняло времени из-за отсутствия таковых, и кивнула.

— Когда и на сколько?

— На субботу, через три недели. Я по графику работаю в выходные, но Ребекка со мной поменяется, а я отработаю выходные за нее через три недели. Поэтому фактически это только один день.

— Один день?

— Да. Это важное э-э… семейное событие, иначе я бы не просила. — Она мысленно поставила галочку прятаться от фотографов на дне рождения Кристин Стюарт в Майами, куда Джулиана пригласили исполнить четыре песни. Сначала он упирался, не желая быть свадебным генералом у старлетки, но Лео чуть не на колени встал. Брук эта поездка почему-то не нравилась, но единственное, что она могла сделать, — поехать туда и поддержать мужа.

Маргарет открыла рот, желая что-то сказать, но вдруг передумала. Постучав карандашом по потрескавшейся нижней губе, она сказала, глядя на Брук:

— Ты понимаешь, что уже выбрала весь отпуск за этот год, а ведь еще только июнь?

Брук молча кивнула.

Маргарет вновь постучала карандашом, на этот раз по столу. «Тук-тук-тук» прозвучало в унисон с ударами сердца Брук.

— И тебе не нужно объяснять, что посещение вечеринок под предлогом болезни больше не пройдет? Извини, Брук, но я не могу относиться к тебе иначе, чем к остальным.

Ого! Брук поступила так только однажды и была уверена, что Маргарет не в курсе. Она втайне планировала взять остальные десять дней больничного после отпуска; теперь об этом следовало забыть. Брук старалась сохранять невозмутимость.

— Значит, договорились: суббота твоя. Еще что-нибудь?

— Нет, ничего. Спасибо за понимание. — Под столом Брук сунула ноги в сабо и встала. Сделав прощальный жест, она скрылась за дверью, прежде чем Маргарет успела добавить хоть слово.