Чем ближе становилось завершение моих опытов, тем с все большим нетерпением я ждала, когда моя игрушка, моя задумка, наконец, оживет. Я часами просиживала в лаборатории, в тайне ото всех прилагая дополнительные усилия для того, чтобы мое творение могло узнавать меня по запаху, могло слушаться не только голоса Атония, но и моего собственного.

А тем временем в замке уже открыто готовились к войне.

Впервые я услышала это от Иризи, которая как-то ненароком обмолвилась об этом в разговоре. Не то чтобы эта новость меня совсем не интересовала, но, видимо, отсутствие всякого интереса с моей стороны было столь явным, что вампирша отложила в сторону свои дела и поинтересовалась:

— Почему ты никогда не спрашиваешь о причинах этой войны? Тебе не интересно это?

— Ты рассказываешь мне ровно столько, сколько считаешь нужным. А остальное уже не мое дело, — кратко отозвалась я, памятуя о том, что Иризи не очень любит вмешательства в свои дела.

Но, однако, сестра Атония, которая в обычное время лишь удовлетворенно хмыкнула бы в ответ, на этот раз встала со своего места, и, подойдя к зарешеченному окну, неспешно проговорила, не глядя на меня:

— Думаю, что настало время, чтобы рассказать тебе о твоей ране, которая и явилась причиной потери памяти.

Она резко развернулась и подошла ближе, устремляя на меня немного безумный взгляд пронзительно алых глаз:

— Скажи, ты что-нибудь помнишь о клане Делагарди?

Она жадно следила за моим лицом, но я лишь отрицательно покачала головой, давая понять, что это имя не всколыхнуло никаких воспоминаний.

Тогда, слегка прищурившись, блондинка продолжила:

— Когда-то я была невестой главы тамошнего клана. Пока он не унизил меня, приведя в замок человеческую девчонку и сделав ее своей подстилкой. Тогда я ушла от него, поклявшись когда-нибудь обязательно отомстить и ему, и ей. И вот сейчас время для мести настало. Мы объявили войну этому презренному клану. И в результате их подлого удара ты была ранена. Не волнуйся — через пару дней я окончательно отомщу ему, в том числе и за твое ранение, захватив в свои руки его замок, — она рассмеялась низким зловещим смехом, заставившим меня поежиться от неприятного предчувствия.

Было странно слышать о том, что блистательная Иризи потерпела поражение, более того, ее променяли на человека! Не в силах удержаться от любопытства, я поинтересовалась:

— А что насчет той человеческой девчонки? Ей ты уже отомстила или только хочешь это сделать?

От этого вопроса лицо ее расплылось в неприятной улыбке. Пристально глядя на меня, она буквально пропела:

— О, ты даже не представляешь себе, что я для нее приготовила! С нетерпением жду момента, когда она ощутит в полной мере всю сладость моей мести.

От зловещего тона, с которым она произнесла эти слова, даже мне стало не по себе. Искренне не пожелала бы никому оказаться на месте той, что перешла когда-то дорогу моей подруге.

Быстро взяв себя в руки, Иризи вновь вернулась к обсуждению предстоящего штурма:

— Мне понадобятся несколько отрядов новых монстров для нападения под землей. Что ты можешь предложить?

— Буквально вчера были получены новые экземпляры, как раз те, что тебя интересуют. Думаю, через пару дней лаборатория сможет предоставить тебе необходимое количество.

— Отлично. В таком случае, мы выступаем через три дня, — при этих словах она развернулась, посчитав наш разговор законченным, и неторопливо двинулась по направлению к двери, громко шурша пышными юбками.

— Я ведь тоже в этом участвую? — недоуменно произнесла я, привычно ощущая, как от одной мысли о том, чтобы вырваться из плена этих холодных стен, меня переполняет чувство предвкушения чего-то нового. Но у сестры моего господина были иные планы на этот счет:

— Нет, ты должна оставаться здесь и продолжать опыты брата. К слову сказать, ты все еще не заслужила прощения. Думаю, что ты могла бы загладить вину, появившись в его покоях любой ночью. Хотя… на его месте я бы тебя так легко не простила, — мстительно улыбнувшись напоследок, она покинула гостиную.

Я осталась сидеть на роскошной кушетке, бездумно рассматривая знакомые узоры тяжелой занавески. Понимая, что оттягиваю неизбежное, я, тем не менее, все же не могла сделать тот последний шаг, что оставался мне до возвращения к своему прежнему образу жизни.

И дело было даже не в отталкивающей внешности Атония, хищном выражении его лица, взгляде маленьких глаз. Нет, причина крылась во мне самой. Что-то внутри отчаянно протестовало против одной лишь мысли о том, чтобы, к примеру, сегодняшней ночью тенью проскользнуть в просторные покои господина, облачившись лишь в одну тонкую сорочку.

Казалось, что во мне одновременно сосуществуют две абсолютно разные личности. Одна — та, что я знаю по чужим рассказам и которую никак не могу полностью воскресить, — и вторая, та, что пробудилась во мне после ранения.

Несмотря на все отчаянные попытки стать прежней, новая «я» временами прорывалась сквозь плотные стены безразличия и сводила с ума бесконечными душевными терзаниями, ощущением того, что все, что меня окружает — чуждо и незнакомо.

Но раз за разом я вновь загоняла эту часть себя глубоко внутрь, и продолжала жить по установленным правилам, жить, каждую минуту ощущая ненависть и страх окружающих.

Но больше всех в этом замке меня ненавидела она: дочь одного из предводителей соседних кланов вампиров, которую Атоний держал в темнице, тем самым, сдерживая ее отца от помощи клану Делагарди.

Об этом мне собственнолично поведал сам Атоний одним ранним утром, повелев отныне изредка навещать пленницу. Держали ее в одной из самых отдаленных темниц, все убранство которой составляли одинокий стол и грязная подстилка, служащая кроватью. Единственное, что здесь было в изобилии — это крысы. Они бегали под ногами, прятались в каждом пыльном углу, с громким писком пытались набрасываться на любое живое существо. Очень скоро пленница начала ими питаться, восполняя нехватку еды единственным доступным источником крови.

Невысокого роста, хорошо сложенная утонченная брюнетка, глядя на которую я лениво размышляла всегда: наверняка в брачных предложениях недостатка не было, однако красавица до сих пор оставалась завидной невестой. Интересно, почему? Обычно отцы спешат скорее сбыть с рук подобный товар, стремясь обзавестись могущественным зятем взамен. Подобные мысли частенько посещали меня в момент, когда, шипя угрозы, девушка прожигала меня пламенем ненависти, пляшущим в огромных глазах, выделявшихся на исхудавшем лице.

И я не могла ее за это винить. Поскольку в мои визиты входило не только кормление девушки, но и небольшими пытками, которые я привнесла в этот процесс просто для того, чтобы увидеть, как ее надменное лицо искривляется в гримасе боли, как громко она кричит, как в редкие промежутки между накатывающими волнами боли умоляет пощадить…

Как правило, в эти моменты я прекращала пытки, довольствуясь видом того, как судорожно она забивается в самый дальний угол ледяного помещения, стараясь заглушить стоны боли. Порой она напоминала мне саму себя, точнее, ту свою версию, что день за днем я методично изживала из своей души.

Через три дня, как и ожидалось, войска под руководством Иризи отбыли куда-то на восток; Атоний же остался в замке.

В глубине души я не могла не согласиться с выбором командующего: в самом деле, никто из вампиров не мог сравниться с сестрой господина в хитрости, изворотливости и жестокости. Не было сомнений в том, что противник будет повержен. И меня тихо грела мысль, что немалая заслуга в этом будет принадлежать и мне: все эти три дня я дневала и ночевала в лаборатории, целенаправленно создавая неуязвимых тварей, способных преодолеть любые препятствия, повинуясь приказу. Это были те самые мои собственные творения, которые я так хотела закончить к назначенному сроку.

И они действительно получились совершенными: не чувствуя ни боли, ни страха, ни каких-то других чувств, монстры могли без устали преодолевать огромные расстояния, сражаться с несколькими врагами сразу, одновременно пуская в ход и клыки, и когти, и ядовитую слюну, от одной капли которой даже самый крепкий вампир становился беспомощней младенца.

Но тусклый ход моего существования был нарушен, когда в один из обычных серых вечеров я медленно раздевалась в своих покоях, оттягивая сладостный миг, когда горьковатые капли любимого напитка медленно смягчат напряженное горло, мгновенно затмевая разум и расслабляя усталое тело, внезапно раздался тихий стук в дверь. Мгновенно насторожившись, я запахнулась в плотную накидку, а затем, поколебавшись, двинулась открывать. В холодном коридоре меня дожидался невысокий слуга, который, как только я отворила двери, торопливо проговорил, стремясь исполнить приказ, прежде чем я обрушу на него свое недовольство.

— Господин изволит видеть вас в своих покоях. Немедленно.

Я бесстрастно кивнула ему в ответ, медленно затворяя двери и тут же бессильно опускаясь прямо на холодный пол от охватившего меня страха. Я с легкостью могла одолеть любого противника на поле брани, выдержать долгие мучительные часы тренировок, но вот оказаться в постели господина я боялась. Боялась собственного панического ужаса, что охватывал меня от одной только мысли об этом, боялась пугающего взгляда Атония, боялась еще чего-то, чему не могла дать названия. Словно где-то там, глубоко внутри меня, что-то подсказывало, что я не должна этого делать, что это будет предательством. Но вот по отношении к кому?..

Спустя минуту терзаний я резко выпрямилась, наконец, полностью осознавая, что миг, которого я так боялась, настал, и я не желаю встречать его с поникшей головой! Пришло время окончательно вернуть прежнюю Катрину; ту, которую я так желала, и в то же время, отчаянно боялась возвращать.

Облачившись в тонкое, почти невесомое кружевное платье, я глубоко вдохнула и отправилась в бесшумное путешествие по мрачным извилистым коридорам. В это время уже все обитатели замка разбрелись по своим покоям, поэтому вокруг царила напряженная безмолвная тишина. Дойдя до массивной богатой двери, я еле слышно постучалась, и, дождавшись разрешения войти, плавно нажала на металлическую ручку, медленно входя в помещение.

Первое впечатление о покоях Атония было пугающим, слишком уж комната походила на своего хозяина. Огромная тяжелая кровать, стоящая прямо посреди помещения невольно притягивала взгляд тяжелым черным, как самая темная ночь, балдахином и такого же цвета покрывалом. Длинные темные шторы погружали комнату в полумрак, непроглядную темень которого не в силах были разогнать две одинокие свечи, медленно таявшие на массивном столе.

Сам хозяин прожигал меня взглядом, утопая в недрах большого кресла, стоящего у погашенного камина. Удостоверившись, что мое внимание вплотную сосредоточилось на нем, Атоний неторопливо поднялся и медленными вкрадчивыми шагами двинулся ко мне. Остановившись прямо передо мной, так близко, что я могла ощущать кожей окружающий его ореол власти и самодовольства, он медленно оглядел меня с ног до головы и прошептал:

— Наконец, этот миг настал. Наверное, нужно было послать за тобой раньше, но я очень хотел дождаться момента, когда к тебе вернулась бы память. Уверен, что тогда ты бы не стояла сейчас так спокойно, — загадочно проговорив последние слова, он поднял руку и неторопливо провел подушечкой большого пальца по моей щеке, уверенно ведя к линии губ. Я задрожала от охватившего меня иррационального чувства страха. Оно было настолько всеобъемлюще, что, если бы я не понимала бесплотность самой попытки убежать, непременно попыталась бы.

Его лицо неотвратимо приближалось к моему, руки сомкнулись тяжелой хваткой на тонком стане, когда внезапно прозвучал неожиданный стук в дверь. Неохотно размыкая объятия, Атоний со свирепым видом распахнул дверь, очевидно, крайне недовольный тем, что нас прервали.

Но едва в проеме показалось непривычно сияющее лицо его личного военного советника, с выражением крайней радости неслышно проговорившего что-то Атонию, как тот расплылся в неприятной улыбке, не сулящей ничего хорошего. Коротко кивнув, мой господин закрыл дверь и повернулся ко мне. Однако вместо того, чтобы продолжить с того момента, на котором нас прервали, он внезапно произнес, повергая меня в легкий ступор:

— Моя дорогая, очень сожалею, что нам не удастся продолжить наше общение друг с другом сегодня, но повод для этого весьма существенен. Мой давний противник, враг, которого я очень давно хотел увидеть поверженным, пожаловал к нам в качестве долгожданного пленника, — не прекращая своей речи, Атоний торопливо облачался в нечто весьма помпезное, украшенное богатой вышивкой и каменьями. Уже устремившись к двери, он резко развернулся, словно вспоминая обо мне, и произнес торжествующим голосом:

— И я настаиваю, чтобы ты, Катрина, также спустилась сейчас в тронный зал. Думаю, тебе будет интересно посмотреть на нашего неожиданного гостя, пока он еще в сознании.

Захлопнув за собой тяжелые двери, Атоний оставил меня растерянно стоять посреди его личных покоев, все еще не пришедшую в себя от столь неожиданного спасения тогда, когда, казалось, ничто на свете уже не в силах вырвать меня из стальной хватки главы вампиров.

Спустя несколько минут, стряхнув с себя оцепенение, я медленно вышла из комнаты и двинулась в сторону тронного зала. Ослушаться приказа Атония было нельзя; а в том, что это был именно приказ, сомнений не было. Но, в глубине души мне самой было очень любопытно посмотреть на вампира, что столь долго являлся мишенью для мстительных планов господина.

В тот момент, когда я осторожно вошла в большую полутемную залу, там уже кипела активная работа: суетливо копошащиеся слуги торопливо устанавливали в самом углу помещения большую клетку. Сам Атоний, удобно устроившись на троне, с удовольствием наблюдал за приготовлениями. Заметив меня, он еще больше оживился и поманил меня к себе, указывая на ступеньки у основания трона. Послушно заняв указанное место, я приготовилась ждать.

Спустя несколько минут со стороны коридора, ведущего к подвалам, наконец, послышались долгожданные звуки: звон цепи, приглушенные ругательства, едва различимые в гулком топоте множества ног по пыльным плитам.

Распахивая высокие двери в зал, нашим глазам предстала толпа воинов, закованных в тяжелые доспехи. Они стояли полукругом, надежно закрывая от любопытных глаз кого-то, стоящего прямо посередине. Как только Атоний дозволительно качнул головой, воины расступились, открывая нашему взору закованное в прочные цепи израненное тело незнакомого вампира, стоящего с опущенной вниз головой. При виде него весь зал словно замер: исчезли все звуки, и в наступившей тишине я слышала как начинает все неистовей колотиться мое сердце.

Медленно-медленно, словно каждое движение причиняет ему боль, пленник поднял голову, устремляя на Атония ненавидящий взор. Но тот словно и не замечал этого, продолжая торжествующе улыбаться, точно предвкушая очередное развлечение.

Я вновь перевела растерянный взгляд на пленника, не понимая, отчего так сильно бьется мое хладнокровное сердце при виде бледного лица, на которое тонкой струйкой со лба стекали капли густой алой крови. И в этот момент скованный вампир перевел взор в мою сторону.

Меня словно вспышкой обжег его взгляд, полный чистой неподдельной радости, затем сменившейся изумлением, на смену которому спустя долгую секунду пришло недоверие, смешанное с острой горечью.

Не в силах разорвать безмолвный обмен взглядами, я внезапно ощутила все чувства этого вампира, как свои собственные, словно невидимые нити протянулись между нами через весь зал. Все внутри меня во весь голос кричало о том, что есть что важное, чего я не помню. Но, как ни пыталась я вспомнить, память все так же пораженно молчала.

Наконец, тишину прервал тягучий голос моего господина, сочащийся триумфом:

— Как видишь, Аларис, я предупреждал тебя, что когда-нибудь наступит день, когда ты окажешься в моей власти. Этот миг настал. Могу также добавить к твоей и не без того печальной участи тот маленький факт, что всего через пару дней твой замок падет. И падет он от руки брошенной тобой невесты. Какая удивительная насмешка судьбы, ты не находишь?

Но пленник словно не слышал злобных слов Атония, не сводя с меня потерянного, ничего не понимающего взгляда. Наконец, с огромным трудом, он выдавил из себя охрипшим от криков голосом:

— Триана? Это ты? Что они с тобой сделали? Триана!

Я стояла в полнейшей растерянности, не понимая, почему он обращается ко мне так, словно хорошо знает. Отчего зовет этим странным незнакомым именем?

Не зная, что можно ответить на эти безнадежные оклики, я продолжала неподвижно оставаться на своем месте, опустив голову вниз. Ни один мускул на моем лице не дрогнул, когда пленник, отчаявшись, попытался рвануться сквозь эти цепи в мою сторону: слишком уж внимательным и изучающим взглядом смотрел на меня Атоний, словно устраивая некое испытание, правил которого я не знала.

Наконец, вампиру, восседающему на троне, надоело это представление. Громко хлопнув в ладоши, он провозгласил, обращаясь к связанному мужчине перед ним:

— Сегодняшнюю ночь ты проведешь в этой клетке, а завтра тебя переведут в самые нижние ярусы темницы. И, поверь мне, там ты в полной мере ощутишь все прелести плена.

Еще раз мстительно улыбнувшись, Атоний поднялся с трона и в сопровождении нескольких советников удалился из зала. Я же осталась безмолвно наблюдать, как несколько воинов небрежно втолкнули пленника в железную клетку, не скупясь на болезненные удары и издевательские насмешки. Но тот словно не чувствуя их, не сводил с меня пронзительного взгляда, в котором теперь плескалась только боль. А я могла лишь пожалеть его: один-единственный раз мне довелось побывать в самых отдаленных темницах, и даже мой привычный к пыткам разум не смог не содрогнуться при виде пленников, прибитых к стенам огромными металлическими крюками. Каждый день к ним приходил вампир, которого за глаза все небеспричинно называли «живоглот». Воистину, его фантазия на пытки была неисчерпаема.

Порой даже Атоний не выдерживал демонстрации очередного нового приспособления для «забав». Поэтому не было сомнений в том, что через несколько дней этого вампира уже не будет в живых.

Подарив напоследок равнодушный взгляд, я развернулась и медленно пошла к выходу, спиной ощущая, что пленник продолжает смотреть мне вслед. Уже в самых дверях я, не выдержав, украдкой обернулась — и застыла, пригвожденная к месту тем выражением тоски и нежности, что успело промелькнуть в глазах вампира, прежде чем его грубо отбросили в самый дальний край клетки.

Стряхнув оцепенение, я продолжила свой путь, не в силах выбросить из памяти тот первый взгляд, с которым смотрел на меня Аларис Делагарди.

Еще никто и никогда не смотрел на меня так, ни разу ни в чьих глазах я не видела столько радости, облегчения, любви?..

Но я не понимала, как может незнакомый вампир чувствовать ко мне что-то. И еще Атоний… Он явно знал больше, чем было мне известно. Но бесполезно пытаться у него что-то спрашивать, это я успела твердо запомнить за недели, проведенные в замке.

И потянулись долгие дни, наполненные тревогой. Как ни старалась, я не могла забыть того странного вампира. По ночам, когда из темницы доносились заглушаемые толстыми стенами крики, полные боли, я лежала, не в силах уснуть; не помогало даже проверенное зелье. Я совсем забросила лабораторию, перепоручив все дела своим помощникам. Изредка встречая Атония, который все это время проводил в безудержном праздновании пленения главного врага, я с замиранием сердца всякий раз ожидала, что он с довольной улыбкой сообщит о смерти пленника.

Но внешне я никак не показывала своих чувств: за мной неусыпно день и ночь следили люди Атония, словно каждую минуту тот ожидал, что я сорвусь и кинусь помогать этому несчастному вампиру, которого, я все же так и не смогла вспомнить.

Но однажды миг, которого я так страшилась, все же наступил.

За окном уходящее солнце прощально раскрашивало небо в багровые тона; легкий ветер раскачивал высокие макушки могучих деревьев, редкие птицы негромко переговаривались на только им одним понятном языке.

Я стояла у окна, с необъяснимой тоской наблюдая эту картину. В памяти на секунду шевельнулось забытое воспоминание, словно я уже когда-то видела подобный закат. Но как только я попыталась покрепче ухватиться за мелькнувшее видение, оно мелькнуло и растаяло призрачной дымкой. Тяжело вздохнув, я уже было хотела начать приготовления ко сну, как внезапно резкий шум из коридора заставил насторожиться.

Крадучись подойдя к двери, я прислушалась. Услышав хихиканье и глухое бормотание, разом успокоилась: это были гости на безудержных пирах Атония. Он и мне неоднократно предлагал принять в них участие, на что я неизменно отвечала отказом, ссылаясь на неотложные дела в лаборатории.

Слегка приоткрыв двери, я наблюдала за этой парочкой: они оба были облачены в просторные плащи, лица скрывали резные маски, из чего я сделала вывод, что сегодня в замке проходил давно запланированный маскарад.

Я только было собралась незаметно прикрыть дверь, дабы не обнаруживать свое присутствие, как вдруг острый слух уловил знакомое имя в невнятном бормотании мужчины. Изо всех сил прислушавшись, я смогла разобрать сквозь непрекращающийся смех, что, несмотря на непрекращающиеся пытки пленник все еще жив, но это только лишь до завтрашнего вечера — Атоний решил самолично обезглавить несчастного.

Вампиры удалились, не прекращая злобных смешков, а я так и застыла на месте от услышанного. Неожиданно я осознала, что не желаю подобной смерти этому вампиру. Что сердце тянет странной болью от одной только мысли, что завтра его уже не станет.

Я еще не успела полностью прийти в себя, как в голове уже сформировался план, как проникнуть в темницы и в последний раз увидеть пленника. Возможно, я смогла бы получить от него ответ, знали ли мы друг друга прежде?

Благодаря сегодняшнему веселью я могла неузнанной проскользнуть по коридорам и вернуться в покои еще до наступления рассвета. Стараясь не думать, для чего я так рискую, я быстро накинула на плечи широкий плащ. Покопавшись в дальних углах сундука с одеждой, я, наконец, нашла то, что искала: резную маску, которую, несмотря на возражения, изготовили специально для меня пару дней назад.

Аккуратно надев ее и убедившись, что та надежно скрывает лицо от посторонних взглядов, я сделала глубокий вдох и незаметной тенью выскользнула из комнаты.

Как и предполагала, никто из празднующих не обратил ни малейшего внимания на тонкую фигурку, мелькнувшую на лестнице и устремившуюся куда-то вниз. Повсюду раздавались громкие голоса, звучала музыка, изредка раздавались пронзительные человеческие крики, которые, впрочем, быстро обрывались.

Я смогла выдохнуть лишь тогда, когда крыло с гостями оказалось далеко позади. Остановившись в небольшом темном закутке, я призадумалась: в какую сторону теперь нужно было двигаться? Если следовать к темницам, то необходимо сворачивать прямо за углом. Но обычно пленники, дожидающиеся казни, до приведения наказания в силу содержались в небольших грязных помещениях, находящихся прямо подо мной.

Можно ли было рассчитывать, что с пленным главой враждебного клана поступили как с обычным вампиром?

Так и не придя к единому мнению, я все же свернула на лестницу, ведущую вниз. В глубине души я надеялась, что мне не придется вновь видеть те страшные темницы, стены которых, казалось, насквозь пропитаны болью и страхом тех несчастных, что имели несчастье настолько сильно провиниться.

Спускаясь по грязным ступенькам, я не могла унять бешеный стук сердца, которое, чем ниже я спускалась, билось все громче и громче.

Наконец, ноги ощутили холодный камень, это значило, что я достигла цели.

Медленно двигаясь по направлению к нужным помещениям, я напрягала слух, в надежде услышать подтверждение, что пленный находится действительно здесь.

И когда я уже потеряла на это всякую надежду, в самой отдаленной комнате на несколько мгновений раздались медленные удары сердца, которые заглушал шум и музыка, идущая с верхних этажей. Ускорив шаг, я приблизилась к дверям, с тревогой замечая, что снова не слышу никаких звуков оттуда.

Не в силах более оттягивать этот миг, я осторожно потянула на себя тяжелую дверь, чувствуя, как из открывающегося проема на меня тянет сильным холодом.

Быстро пробежавшись цепким взглядом и убедившись, что в комнате нет никого, кроме одинокой фигуры, цепями прикованной к стене, я скользнула внутрь и бесшумно затворила за собой дверь.

Медленно-медленно, стараясь не смотреть на вампира, я приблизилась к нему, и только тогда, наконец, подняла голову.

Увиденное заставило меня, закаленную множеством часов, проведенных в пыточной, издать судорожный всхлип, который я попыталась приглушить поднесенной ко рту рукой.

Тело пленника выглядело так, словно не осталось ни одного кусочка кожи, который бы палач обошел своим вниманием. Некоторые раны все еще кровоточили, другие уже покрылись багровой корочкой, свидетельствуя о давности ранения. На руках и ногах виднелись отметины от знаменитых на весь замок крюков: приспособлений, с помощью которых жертв прибивали прямо к стене. Все кости были перебиты; в некоторых местах виднелась оголенная плоть — словно с мужчины медленно и с наслаждением сдирали кожу.

Все ладони его были насквозь пронизаны множеством шипов, некоторые из которых так и остались в мягкой плоти.

Лицо вампира было настолько покрыто засохшей кровью, что невозможно было понять, пострадали ли глаза. Единственное, чего я не могла понять, глядя на него, — как с такими ранами он все еще оставался жив?

Не в силах противостоять внезапно нахлынувшему безотчетному желанию я осторожно коснулась ладонью его щеки.

Это простое прикосновение вдруг разбудило во мне множество незнакомых ранее чувств: желание нежными поцелуями заглушить ту боль, что и сейчас раздирала его на куски, обнять и никогда больше не отпускать.

Потревоженный моим касанием, вампир медленно распахнул глаза. На секунду его мутный взгляд озарился радостью узнавания, скоро сменившейся отголоском испытываемой им боли. А я все стояла рядом и не могла заставить себя перестать смотреть. Мой обычно послушный разум вдруг отказался подчиняться приказам, и просто безмолвствовал, наслаждаясь присутствием этого пленника.

А через минуту мужчина медленно заговорил охрипшим от долгих криков и стонов голосом:

— Ты пришла… Я так ждал тебя все это время… Ждал, что ты придешь, и этот долгий кошмар наконец-то закончится… Моя Триана…

— Ты путаешь меня с кем-то, пленник. Я не знаю никого с таким именем, — после непродолжительного молчания все же произнесла я, не в силах противиться соблазну вступить в диалог с этим вампиром.

Он горько усмехнулся уголками разбитых губ. Медленно приподняв переломанную руку, мужчина с бесконечной нежностью коснулся пробитой ладонью моей щеки, наверняка оставляя кровавый след.

— Что они сделали с тобой, с нами? Почему ты меня забыла, забыла наш замок, забыла Антию, Дэйкаса? Триана, неужели ты не помнишь ничего?

Он смотрел на меня с отчаянием во взгляде! Но я лишь медленно покачала головой, всеми силами желая вспомнить, о чем он говорит. Но память молчала.

Мужчина медленно закрыл глаза. Голова его бессильно поникла, на лбу появилась испарина. Стало заметно, скольких усилий ему стоил этот разговор.

Проходили секунды, а мы так же стояли друг напротив друга, и в напряженной тишине раздавалось лишь его тяжелое дыхание. Наконец, собравшись с силами, он горько и страшно зашептал, не открывая глаз:

— Я никогда не думал, что моя упорядоченная жизнь может так перемениться всего за несколько месяцев. Сколько раз прежде я сам убивал, брал в плен, пытал — и даже не задумывался о том, насколько переменчива судьба. С тех пор, как появилась ты, моя жизнь вышла из-под контроля. Но я ни о чем не жалею. Единственное — мы так мало с тобой были вместе, и это только моя вина. Но воспоминания об этих днях останутся со мной до последнего вздоха.

Я словно завороженная слушала его хриплый шепот. В голове не укладывалась мысль о том, что когда-то я жила с этим вампиром, видела его каждый день, слушала его речь, вдыхала терпкий аромат…

Любила ли я его? Саму себя внезапно спросила я, и сама же ответила.

Наверняка. Не любить этого сильного мужчину было бы преступлением.

Но если все действительно так, как он сказал, почему тогда я оказалась в этом месте, почему прошлое для меня скрыто за черной пеленой? Если он любил меня, как говорит, то почему позволил этому произойти с нами?..

Понимая, что уже ничего не исправить и не вернуть, я внезапно подумала, что, может, это и к лучшему, что я ничего не помню. Иначе что бы я сейчас чувствовала, стоя здесь совсем рядом с тем, кого любила, зная, что завтрашний день станет для него последним?

Он вновь скривился в приступе боли. По лбу заструилась кровь из открывшейся от переживаний раны. Не в силах превозмочь её, он еле слышно застонал сквозь плотно сжатые губы.

— Судьба жестоко играла с нами. Не думал, что когда-то мне доведется просить о подобном. Я не хочу принять смерть от руки злейшего врага, поэтому я прошу тебя сделать это самой.

Я непонимающе смотрела на него, замечая, как горькая усмешка искажает залитое кровью, но все равно такое прекрасное лицо. Вампир медленно вдохнул холодного воздуха и тихо прошептал, глядя прямо мне в глаза:

— Убей. Меня. Нежно, Триана.

Я широко распахнула глаза, чувствуя, как от его слов по телу прокатилась жаркая волна, сметающая на своем пути все прежние мысли, чувства, догадки, идеи, опаляя своим жаром все потаенные уголки души, о которых я даже не подозревала.

Словно в стремительном сне я вдруг увидела себя маленькой девочкой, обнимающей высокого мальчика. Увидела молодой девушкой, бегущей по ухоженной тропинке; увидела себя в отражении зеркала — невыразимо прекрасную с пронзительно алым взглядом.

И наконец, я увидела его, такого разного: то с усмешкой говорящего что-то мне в пещере, яростно кричащего в большом просторном зале, страстно целующего на глазах у всех в большом саду…

Все воспоминания, что все это время я отчаянно пыталась воскресить, разом вынырнули откуда-то из глубин подсознания, причиняя невыносимую боль осознанием того, что я имела и что потеряла.

Не в силах справиться с нахлынувшим потоком чувств, я без сил опустилась на ледяной пол и спрятала лицо в ладонях…