Я бежала, не разбирая дороги, до тех пор, пока мое собственное тело не взмолилось об отдыхе: окончательно обессилив, я остановилась посреди незнакомой, утонувшей в густой зелени поляны и внезапно для себя громко расхохоталась низким смехом.

Я смеялась и смеялась, не в силах остановиться, а дождь все усиливался, стекая по лицу холодными каплями, заставляя верить в то, что мокрые дорожки на щеках, — это мои слезы.

Когда же истерический смех затих, сменившись глухими рыданиями, я не выдержала и без сил опустилась прямо в мокрую траву, пряча лицо в ладонях.

Я поступила, как велела мне совесть, но отчего же тогда каждый вдох разрывает легкие? Почему яркие картинки недавних воспоминаний обжигают душу глухой тоской?

И почему при одном звуке его имени все внутри сжимается в тугую спираль, грозящую превратить в руины и то немногое, что чудом осталось от сердца?

«Аларис» — шептала густая листва, раскачиваясь в такт ветру.

«Аларис» — звало едва слышное журчание ручейка неподалеку.

«Аларис» — плакал дождь, и в его слезах мне вновь слышалось до боли знакомое имя.

«Аларис» — не в силах справиться с наваждением, беззвучно прошептала я, устремляясь отчаянным взглядом в густую зелень позади себя. Вдруг произойдет чудо, и неожиданно разойдутся ветви, пропуская знакомый силуэт?

Не произошло.

Спустя несколько долгих часов, наконец, закончился дождь, и вместе с ним я очнулась от странного полузабытья. Тишина вокруг сводила с ума, но, странным образом, осколки души перестали кровоточить, словно отмеренная мне чаша боли переполнилась до краев.

Удивительно, но эти часы стали для меня долгожданным глотком воздуха, словно только что я осознала тщетность своих надежд. Я даже смогла криво улыбнуться собственной глупости, прежде чем дремлющее сознание внезапно очнулось ото сна и забило тревогу: местность вокруг была мне знакома!

Я настороженно огляделась, словно впервые замечая, где именно нахожусь.

Капли дождя, блестевшие на гладких зеленых листьях, робкие солнечные лучи, запутавшиеся в густых ветвях — этот лес как две капли воды походил на всех своих предшественников. Но я определенно была здесь раньше.

Я осторожно встала с сырой травы, с наслаждением разминая затекшее тело. Мокрая одежда висела тяжким грузом, поэтому я, не задумываясь, стянула с себя тяжелую юбку, оставшись в тонкой полупрозрачной сорочке, которую благонравным молодым леди надлежало носить под строгим платьем.

На секунду устыдившись того, как мокрая ткань подчеркнула плавные изгибы тела, я хотела было вновь облачиться в мокрое платье, бесформенной массой лежащее рядом. Спустя мгновение, когда рассудок осознал нелепость рассуждений, я даже хрипло рассмеялась: леди во мне погибла давным-давно, поэтому более не было смысла заботиться о соблюдении иллюзорных правил приличия.

Мелодичное журчание радостно бегущего ручейка вывело меня к небольшому овражку, на дне которого таинственно мерцал небольшой пруд, маня прохладой и свежестью.

Я медленно приблизилась к идеально ровной, почти зеркальной глади и замерла на краю: на меня в упор смотрела темноволосая обманчиво хрупкая девушка. Но ее нечеловеческая красота терялась в том океане грусти, что таил в себе взгляд темных глаз.

Я грустно улыбнулась собственному отражению, невольно вспоминая, как порой мечтала в детстве стать хотя бы отдаленно похожей на себя нынешнюю. И вот, детские мечты воплотились в жизнь — вот только принесло ли мне это счастье?

Я опечаленно покачала головой, резко хлопнув ладонью по водной глади, рассеивая отражение: если бы только я могла знать, что притягательная внешность не принесет ничего, кроме страданий и боли, быть может, тогда бы я мечтала о чем-нибудь другом. Например, о простом человеческом счастье, заключенном в тихом семейном очаге или объятии маленьких теплых ручек…

Ребенок.

Дитя любви, плод жарких ночей, частица двух душ, когда-то слившихся в едином порыве под покровом ночи… Как жаль, что сжигая мосты позади себя, я не унесла под сердцем то единственное, что могло наполнить мою разбитую жизнь новым смыслом, дать сил и желание двигаться дальше.

Я прижала руки к плоскому животу, почти физически ощущая, каково это могло быть: чувствовать, как в твоем чреве растет и развивается дитя, держать его в руках, гладить по нежным щекам, любоваться такими знакомыми кудряшками цвета песчаного берега — в точности, как у его отца, только на тон светлее.

Очнуться от несбыточных мечтаний мне помог негромкий всплеск, а следом за ним — еще один. Недоуменно оглядевшись, я заметила нескольких зеленых лягушек, бодрой стайкой ныряющих в густые заросли, окаймляющие пруд.

Мимолетно улыбнувшись очередному подтверждению того, что, несмотря на оглушающее чувство пустоты и горечи в душе, жизнь вокруг меня все же продолжается, я наклонилась и зачерпнула холодной чистой воды, наслаждаясь ее свежестью.

Вдоволь наплескавшись и почувствовав себя посвежевшей и набравшейся сил, я продолжила путь, вновь и вновь находя многочисленные подтверждения тому, что местность вокруг была мне знакома и раньше.

Обрывки смутных воспоминаний тревожили разум, но, как ни пыталась, я не могла воскресить в памяти четкие образы.

Но когда спустя еще несколько часов быстрого бега деревья вокруг расступились, являя моему взору небольшую поляну, в середине которой одиноко лежали обломки когда-то могучего и раскидистого дерева, я резко остановилась, оглушенная потоком нахлынувших воспоминаний.

Я даже не подозревала, насколько близка была сейчас к дому.

Точнее, к месту, в котором прошло мое детство. Я поправила саму себя, поймав на мысли, что при слове «дом» в памяти всплывают картинки, до боли напоминающие собой совершенно другой замок, замок, в котором я обрела и потеряла свое счастье.

Сколько раз я была на этой поляне в детстве; сколько раз мы с Дэйкасом сидели на этом самом стволе, скрываясь от настырных нянюшек и слуг.

Сколько раз, повзрослев, я приходила сюда одна, отдыхая после визита в небольшую деревеньку, расположенную неподалеку, где я частенько подменяла чванливого лекаря, не желавшего помогать тем, кто не мог заплатить за прием звонкой монетой.

Удивительно, но именно там, вдалеке от напыщенных придворных и королевских прихвостней я чувствовала себя по-настоящему нужной, и местные жители платили мне искренней любовью в ответ. Сердце привычно сжалось от острой тоски и сожаления по чему-то уже такому несбыточному и невозвратимому, но я не обратила на это внимание: едва уловимый звук хрустнувшей ветки неподалеку заставил меня резко напрячься. Не стоило забывать, что совсем рядом находится поселение людей, которые предпочитали охотиться именно в этих лесах.

Звук повторился, но уже с другой стороны. Я медленно привстала с места, обводя настороженным взглядом густую листву, неприятное ощущение, что за мной наблюдают, не покидало, усиливаясь с каждой минутой.

Тишина вокруг наполнилась тревогой, и в этот момент я не могла сказать, что же в ней преобладало: моя собственная настороженность, смешанная со страхом или же странное чувство обреченности, разлившееся в воздухе горячей волной?

Так и не определившись, я решила покончить с этим, и резким движением бросилась в сторону, противоположную той, откуда доносились те самые подозрительные звуки.

К сожалению, реакция вампира меня подвела.

Впервые.

Раздвинув руками упругие зеленые ветви я скорее почувствовала, нежели увидела, как мне в лицо нацелилось что-то блестящее, холодное и, несомненно, острое и смертельно опасное.

Разом похолодев от непривычного липкого, тянущего чувства страха, что мгновенно поселилось в желудке, я попыталась попятиться, но ощутила, как мне в затылок упирается холодный наконечник родной сестрицы той самой стрелы, что сейчас грозно смотрела мне в лицо.

Я робко подняла взгляд на того, кто так уверенно направлял на меня оружие. Но образ молодого черноволосого мужчины, которого я отчего-то никак не ожидала встретить здесь, заставил удивленно вздохнуть, разом утрачивая способность связно мыслить.

— Меллан, — против воли выдохнули мои губы, и я увидела, как резко потемнели глаза стоящего передо мной человека, узнавая давно забытые черты в странной незнакомке, случайно встреченной в лесу.

На миг его черты приняли удивленно-разочарованное выражение, которое, к моему огромному удивлению, затем сменилось на… искреннюю радость?

Я смотрела на мужчину, стоящего передо мной и чувствовала, как возвращается былая горечь, просачиваясь тонкими струйками обратно в душу.

Казалось, как давно это было: наши с ним еще такие детские беседы, робкие прогулки, когда он провожал меня до кареты, шутливые перепалки, словно я была не принцессой, а обычной девушкой. Но теперь он мало напоминал прежнего веселого паренька — Меллан резко возмужал, словно и на его долю разом выпало немало тяжких испытаний. Впрочем, вспоминая последний год, для всех нас оказавшийся переломным, я могла предположить, что так оно и было.

В его взгляде промелькнул отголосок детских воспоминаний, не было сомнений, что в эту минуту он тоже заново проживал те счастливые мгновения, что скрашивали мое серое существование в королевском замке.

В этот момент наконечник стрелы, упирающейся мне в затылок, ощутимо дрогнул, возвращая меня из царства воспоминаний обратно в суровую действительность. Товарищ Меллана, очевидно, не на шутку испугался внезапной перемены в настроении товарища и решил напомнить ему об опасности, от меня исходящей.

Я с надеждой взглянула на мужчину, взглядом моля поверить.

Он что-то коротко проговорил, и в тот же миг обе стрелы опустились остриями вниз, тем не менее, продолжая тревожно подрагивать в крепких загорелых руках, словно предупреждая, что одно неловкое движение, и они тотчас вернутся на свои места.

…Спустя час я вновь сидела на том самом поваленном стволе, но вот только уже не одна: рядом со мной, нахмурившись, сидел Меллан, лихорадочно сжимающий сильными пальцами хрупкие ветки растущего рядом кустарника.

В его присутствии мне было необычайно спокойно, от него странным образом веяло надежностью и безопасностью. Сама не знаю, почему, но я доверилась ему настолько, что рассказала почти обо всем, что так стремительно перевернуло мою жизнь, начиная с той самой встречи в парке, что стала для меня роковой.

Он терпеливо слушал, не перебивая и не задавая ненужных вопросов, и чем больше я изливала ему душу, тем сильнее крепло внутри меня чувство неизъяснимой благодарности к этому человеку.

Конечно же, он увидел, кем я стала, еще тогда, тайно наблюдая за мной под защитой густой зелени. Но это открытие не помешало ему поверить мне, поверить моему взгляду и даже уговорить своего напарника, отчаянно не желавшего оставлять нас наедине, вернуться обратно в деревню, убедив, что я не причиню опасности никому в округе.

Но я до сих пор не знала о причинах, побудивших его поверить вампиру.

Когда последние звуки моей безрадостной истории затихли в воздухе, и я тревожно замерла, боясь, и одновременно страстно желая услышать его приговор, Меллан заговорил:

— Я до сих пор помню то утро… К нам примчался страшно напуганный, белый как мел паренек из соседней деревни, чья сестра работала в замке. О том, что он увидел, придя утром за сестрой, шепотом передавалось по всей деревне, пока новости не дошли до старосты. Тогда он снарядил отряд из добровольцев, которые отправились туда. Я вызвался одним из первых, — он замолчал, очевидно, мыслями пребывая в том страшном дне. — Когда мы вошли в замок, — в его голосе явственно звучала боль, до сих пор грызшая сердце. — Все было в крови. Взрослые, дети, господа и слуги — все были мертвы.

Я хотела остановить его, прервать, чтобы из его голоса исчезла боль, но когда Меллан поднял свой взгляд на меня, в нем плескалась странная решимость: он твердо хотел закончить, хотел поделиться этим со мной. И я медленно кивнула ему головой, в знак того, что он может продолжить.

Я только что поделилась с ним своей болью, неужели он не может ожидать от меня подобного? И пусть каждое его слово вызывает в моей памяти образы, от которых тело пробирает мелкая дрожь, я твердо вознамерилась дослушать его до конца.

— Все мужчины кинулись обыскивать замок, надеясь найти кого-нибудь выжившего, а я сразу бросился к вашим покоям: среди погибших вас не было, поэтому у меня все еще оставалась робкая надежда, что вы прячетесь в спальне. Но она почти умерла, когда я увидел разгром, царящий в комнате. И все равно я искал вас еще много месяцев, день за днем обыскивая лес, каждую пещеру, каждый овраг, почти не надеясь, но не в силах прекратить верить. И вот теперь, когда я уже отчаялся и похоронил все мысли о том, чтобы увидеть вас живой, небеса словно услышали мои старые молитвы.

Я сидела, слушая его неторопливый, словно лишенный всех чувств голос, и ощущала, как к тому безразмерному океану грусти, что плескался в моей душе, прибавилась еще одна капля: горечь за сидящего рядом мужчину, горечь от осознания того, что, возможно, в какой-то другой жизни мы могли бы стать друг для друга кем-то большим…

— Триана, — он в первый раз назвал меня так, но от звучания своего имени, произнесенного его голосом, я не испытала ничего, кроме легкой грусти. — Что вы теперь намереваетесь делать?

— Даже не знаю, — задумчиво протянула я, впервые задумываясь о своем будущем. — Мне некуда идти, меня никто не ждет. Наверное, мой удел — просто идти, куда глаза глядят, и возможно, однажды они приведут меня в место, где я смогу остаться навсегда.

Он промолчал, и, когда я уже решила, что он не собирается мне отвечать, внезапно произнес:

— А может, и не нужно никуда уходить? Двери моего дома всегда открыты для вас. И пусть вы уже не человек, для меня вы навсегда останетесь моей Принцессой…

Я поражено смотрела на него, а разум отказывался принимать его слова. Неужели он пропустил мимо ушей мой рассказ о том, каким монстром я стала? Верно расценив мой взгляд, Меллан принялся торопливо говорить:

— Знаю, что не могу рассчитывать на вашу симпатию, но мне этого и не нужно, поверьте! Достаточно будет лишь того, что вы будете рядом, и для этого я даже готов пойти против жителей, если они откажутся вас принять.

Я мягко покачала головой в ответ, и он продолжил упавшим голосом: — Если вы не хотите воспользоваться моим гостеприимством, то ваш старый замок все еще ждет вас.

Я удивленно спросила, гоня прочь из памяти страшные образы окровавленных тел:

— Разве в нем не должны сейчас проживать наследники Киарана?

Я с трудом заставила себя произнести имя отца, чей образ почти стерся из памяти, вытесненный событиями, превратившими мою когда-то серую и однообразную жизнь в средоточие скорби и тоски.

— Нет. На следующий день после того, как мы похоронили всех погибших, прибыли разряженные кареты наследников и их свиты, которые, впрочем, не пробыли в замке и часа. Единодушно решив, что атмосфера смерти, якобы витавшая в воздухе, вредит здоровью, они перенесли резиденцию в северные земли. Так что замок пустует до сих пор, никто не решается там жить, даже бродяги, боясь, что духи убитых все еще населяют его.

Я безмолвно выслушала его, пытаясь разобраться в том ворохе противоречивых эмоций, что всколыхнули в моей душе его слова. Прежде я даже не позволяла себе помыслить о том, чтобы вернуться туда, где все началось.

«На круги своя» — я усмехнулась собственным мыслям, в глубине души уже зная, что должна, обязана там побывать, словно слова Меллана стали тем самым знаком, что так отчаянно я ждала все это время.

Я неохотно поднялась, чувствуя, как не хочется покидать эту уютную поляну, с которой меня связывает столько теплых воспоминаний, но пришло время двигаться дальше. Я не могла понять, откуда в душе крепнет странная уверенность в правильности этого поступка, но все внутри словно подталкивало, подгоняло меня к тому, чтобы лицом к лицу столкнуться с ожившими воспоминаниями.

Мягко улыбнувшись Меллану, я покачала головой, вновь ощущая легкую печаль от того, что, к сожалению, наши пути, давно разошедшиеся, уже никогда не сойдутся вновь. А быть может, они никогда и не проходили рядом, и то чувство теплоты и доверия, что я чувствую к мужчине, стоящему рядом, просто очередная иллюзия, которых в моей жизни и без того накопилось предостаточно.

Он понял все с полувзгляда. Грустно улыбнувшись одними уголками губ, Меллан прошептал: «я все равно буду вас ждать» и, бросив на меня прощальный взгляд, словно зеркало, отражающий мою собственную тоску, неслышно растворился в густой зелени.

Я с трудом заставила себя не оборачиваться, когда бежала по узкой тропинке, что вела к королевскому замку.

Встреча со старым другом невольно всколыхнула мои детские воспоминания, и на несколько часов они заглушили глухую боль, терзающую сердце. Но разъедающая изнутри пустота и не думала покидать излюбленное место, она только свернулась клубочком в глубине души, терпеливо ожидая возможности вернуться.

И как только вдалеке замаячили стершиеся из памяти очертания старого замка, она вернулась на свое законное место, затопляя душу с новой силой.

Нерешительно остановившись перед массивными воротами, я неожиданно для себя начала сомневаться в правильности моего поступка: неужели мне недостаточно той боли, что сейчас наполняет все мое существо? Визит туда, где проходило и разом закончилось в один страшный вечер мое детство, не пройдет бесследно. Но и уйти отсюда я тоже не могла, словно невидимые нити тянули меня сюда, не давая свернуть или повернуть назад.

Сделав глубокий вдох, я толкнула тяжелые створки, беззвучно молясь, чтобы они оказались закрыты. Но с тоскливым скрипом ворота медленно разъехались, знаменуя тем самым крушение моих надежд.

Пустой двор встретил меня оглушающей тишиной. Я медленно прошлась по заросшей земле, с тоской отмечая, как сильно все изменилось: каменная кладка защитной стены местами обвалилась, прорастая дикой травой, теперь опутывающей почти всю внутреннюю сторону стены; толстый слой пыли покрывал старые ступени крыльца, витые перила которого были сплошь увиты махровыми паутинами.

Я только хотела было подняться по крыльцу, как взор зацепился за что-то странное и незнакомое: в моей памяти не было места для больших земляных насыпей, что занимали собой почти всю заднюю часть двора. Осторожно приблизившись, я увидела кусты цветов, покрывающих холм, и сразу все поняла.

Именно здесь покоился мой отец и все те, кто погибли от рук вампиров в тот злополучный вечер. Не знаю, сколько времени я стояла у подножья, без слез оплакивая всех тех, кто принял страшную смерть по моей вине. Они умерли в страшных мучениях, и никакие мои молитвы не могли этого изменить.

Тяжелый ком в горле, который никогда уже не сможет превратиться в глухие рыдания, не собирался растворяться и тогда, когда я медленно отошла от могил, направляясь к замку.

Что я ожидала там найти? Я не знала сама.

Когда-то полный жизни замок встретил меня оглушительной тишиной.

Эхо моих шагов неслось впереди меня, летело пустынными коридорами, взмывало к заросшим паутиной потолкам, билось в разбитые витражи грязных окон.

Повсюду царила разруха, этот год не пощадил остатки былой роскоши моего замка: остовы сломанной мебели гнездились по углам, под ногами шныряли серые пищащие комочки — единственные живые существа, не побоявшиеся духа смерти, поселившегося в этих стенах.

Многие комнаты несли на себе след разорения: очевидно, здесь побывали мародеры, не побоявшиеся вынести из замка все, что представляло какую-то ценность. Но я упрямо шла сквозь призраки прошлого, гоня от себя воспоминания, отчего-то твердо зная, что я должна пройти через это испытание, должна увидеть, что осталось от моей старой жизни.

Единственным местом, сумевшим избежать участи быть разграбленным, оказался старый отцовский кабинет, вход в который искусно скрывался за нагромождением полок. Попасть сюда было возможно лишь тому, кто знал, что искать.

Я мягко прошлась по грязному ворсу когда-то нежно-персикового ковра, провела пальцем по густому слою пыли, покрывавшей отцовский стол, опустилась в глубокое кресло, по привычке задержав дыхание при виде взметнувшегося облака пыли, потревоженной моим движением.

Перевязанные лентами свитки, так и не прочтенные королем, грамоты и тайная переписка с королевскими дворами многих человеческих империй, гравюры с изображением наследников и просто портреты наследных семейств — я перебирала документы на столе Киарана и словно встречалась с давними знакомыми: каждое из этих имен хранилось в моей памяти и отзывалось в душе затаившейся болью.

Так легко было представить, словно я нахожусь в далеком детстве, когда еще могла позволить себе без спросу заходить в отцовский кабинет и безнаказанно трогать вещи короля, часами играя здесь. Тогда еще мама была рядом, и мимолетные вспышки гнева Киарана всегда были сглажены её надежной защитой.

Я изучила почти все ящики стола, когда последний из них отказался открываться. Я вспомнила, что часто видела на груди отца изящный ключ, висевший на длинной цепочке, — вот и нашлось объяснение еще одной маленькой тайне прошлого.

Но вампиру ни к чему были никакие ключи: я с легкостью сломала запирающий механизм, просто потянув на себя ручку. Не знаю, что я ожидала там найти, но в пыльном ящике находилась лишь стопка пожелтевших от времени конвертов.

С легким любопытством я потянула на себя один из них, и мне на руки вывалился продолговатый сложенный пополам лист, по цвету которого становилось ясно, что послание находилось запечатанным здесь долгие годы.

Но стоило мне развернуть истончившийся лист и вглядеться в него, как разом задрожали пальцы, а сердце, облаченное в броню и хладнокровие вампира, судорожно забилось от волнения.

Ибо этот почерк я никогда бы не перепутала ни с каким другим, неважно, что видеть его мне в последний раз мне довелось лишь в глубоком детстве.

«Мои дорогие Триана и Дэйкас! Я пишу вам в надежде, что однажды получу от вас ответ. Да, я бесконечно виновата перед вами, но все же я — ваша мама, та, кто подарил вам жизнь когда-то, и ничто в мире не сможет изменить этого факта. Ваш отец наверняка не простил меня даже сейчас, спустя пять лет после моего ухода, но вы ведь должны знать, что я по-прежнему люблю вас и желаю видеть. Каждое отправленное вам письмо заставляет мое сердце обливаться кровью от боли, ведь до сих пор ни одного ответа так и не было получено. Но я не унываю, зная, что вы должны меня простить, может, не сейчас, но когда-нибудь однажды это время настанет. Как вы живете? Хорошо ли кушаете? Триана сейчас, должно быть, стала совершеннейшей красавицей! Не сомневаюсь, что моя девочка выросла такой же разумной и послушной принцессой, какой была в детстве. Как бы я хотела видеть тебя, дочка! Дэйкас, ты ведь бережешь свою сестренку, правда? Ты всегда был необычайно заботливым старшим братом, я знала, что ты никогда не оставишь ее и станешь ей надежным другом и защитником. Как ты, сынок? Твои мечты по-прежнему устремлены в воинственные дали, ты все еще грезишь о воинской славе? Надеюсь, что эти детские стремления уже покинули твою рассудительную голову, и ты больше времени уделяешь урокам, готовясь однажды унаследовать отцовский престол.

Я живу, как прежде, мой розовый сад разросся настолько, что мне одной давно уже не управиться со всеми цветами. Какое это счастье — выходить поутру в сад и видеть дело рук своих, вдыхать сладкий аромат и чувствовать, как он кружит голову! Я так жду момента, когда смогу привести вас сюда и показать вам свое детище! Верю, что ваш отец однажды отринет все свои обиды и отпустит вас погостить ко мне. Он написал мне в самом начале, что вы не желаете иметь ничего общего со мной и не хотите отвечать на письма, но время идет, чувства меняются, и я хочу надеяться, что в ваших сердца больше нет боли.

Мне пора идти, скоро вернется Брайлесс, он не любит видеть меня грустной, а такой я бываю всегда, когда пишу вам письма, ведь до сих пор ответа не было ни на одно из них. Но несмотря на это все я люблю вас по-прежнему! И даже сильнее, чем раньше, ведь я сумела вырваться из своего страшного сна, а вот вас взять с собой не смогла. Пожалуйста, напишите мне хотя бы строчку! Я знаю, что вы живы, слуги Брайлесса постоянно докладывают обо всех новостях, но никакие рассказы не могут заменить для меня одно слово, написанное вашей рукой. С любовью и надеждой на прощение, ваша мама».

Я отложила письмо дрожащими руками, с трудом удерживаясь от гневного крика. Во мне кипела ярость, и неизвестно, на кого больше: на мать, которая оставила нас ради счастливого будущего, а потом, опомнившись, принялась строчить письма, или же отца, который так и не дал нам с братом прочесть хотя бы одно.

Я принялась жадно вчитываться в остальные письма из пачки, борясь с по-человечески глупым желанием разреветься от обиды и застарелой боли. Так долго я привыкла жить с мыслью, что мать отказалась от меня, а сейчас выяснилось, что она пыталась по-своему исправить совершенную ошибку.

Когда же я дочитала последнее послание, мне потребовалась вся недюжинная выдержка, чтобы не разгромить кабинет отца, подобно загнанному в ловушку зверю: с рычанием, криками и исступленной яростью, вымещая разрывавшие меня чувства на окружающих вещах.

Но зато теперь я могла понять причину лютой ненависти Киарана к вампирам. После того, как его жена сбежала от него отнюдь не домой, как она когда-то сказала своей маленькой дочери, а к одному из глав вампирских кланов, король воспылал жаждой мести, что и запустило в конечном итоге трагическую цепочку событий.

Она отказалась быть обращенной, и доживала отмеренный ей век, оставаясь человеком. Пусть она так и не стала для вампира законной женой, но, кажется, была вполне счастлива. Я читала ее рассказы о своей жизни и не могла сопоставить эту умиротворенную женщину, занимавшуюся садом и управлением небольшого хозяйства из двадцати слуг, и блистательную королеву, бывшую первой красавицей даже после рождения двоих детей.

Последнее из писем было написано пару лет назад, и в нем уже отсутствовала всякая надежда на ответ. Она писала по старой памяти или привычке, изливая бумаге свои мысли и страхи, кажется, совсем не ожидая, что оно когда-то будет прочтено.

Встреча с прошлым оказалась совсем иной, чем я ждала. Если бы я нашла эти письма раньше, то новость о матери была бы подобна сокрушительному разряду молнии, цунами, обрушившемуся на тихий берег моей прежней жизни. Но сейчас, после долгой череды потрясений, эти письма не стали шоком: просто еще одна грустная весточка, свидетельствующая, как много безвозвратно потерянных шансов и попыток на счастье может хранить в себе прошлое.

Но оставалось еще одно место, где я должна была побывать, прежде чем навсегда покинуть родные края, чтобы никогда не возвращаться.

Место, с которого все началось.

Дорога по заброшенному королевскому парку показалась мне до неприличия короткой — словно прошло всего пара мгновений, и вот я стою перед укрытым зарослями входом в потайную пещеру, о существовании которой знали немногие.

Воспоминания захлестнули меня с головой, стоило шагнуть в темную обволакивающую прохладу каменного свода, в тишине которой все так же негромко раздавался робкий звон капель воды, упрямо прокладывающих свой путь сквозь твердый камень.

Я медленно опустилась на холодный пол, устало закрыв глаза и позволяя себе дать волю чувствам, что терзали меня все это время. Пронзительная тоска и острая грусть резко пронзили сердце, в полной мере позволяя осознать, насколько же я устала.

Бесконечно устала от уже привычного чувства обреченности, ставшего моим постоянным спутником, устала от неизвестности, сжимающей сердце железными когтями, устала всегда чувствовать свою вину за все, происходящее вокруг.

Сколько еще испытаний предстоит мне, через сколько боли я должна пройти, чтобы, в конце концов, обрести даже не счастье, нет — хотя бы призрачную надежду на то, что в конце пути я все-таки смогу отыскать тот тихий уголок, мое прибежище, где смогу спрятаться от всего мира?

Грустные мысли, наводнившие сознание и повторяющиеся и днем и ночью, вконец обессилили меня, оставив взамен безграничную усталость и безразличие.

И именно благодаря глухому равнодушию, притупившему все остальные чувства, я не умерла в ту же самую минуту, когда услышала едва различимые звуки вкрадчивых шагов, приближавшихся с каждой секундой. Кто бы это ни шел, он определенно знал, что под покровом густых веток скрывается вход, и был полон решительности войти сюда.

Разом позабыв, как нужно дышать, я до крови сжала пальцы в кулак, боясь позволить себе хотя бы на минуту поверить в невозможное…