Древорат

– Что, неудачный день?

Октис открыла глаза. Прямо перед ней стоял бородатый мужчина среднего возраста. Волосы у него были длинные, но он аккуратно заправлял их под небольшую шапочку. В выражении его лица было что-то ехидное, но все же он улыбался ей не без доброты и сочувствия. За его спиной виднелись затрапезная улица и отголоски скорого заката Матери. Сама Октис сидела на террасе, куда примостилась тут же с дороги, едва только дойдя.

День действительно был неудачным. И не первым таковым. Два дня и одну ночь Октис брела по камням. У нее закончилась вода, и она не встретила ни одного источника по пути. В его поисках она умудрилась сойти с дороги и вдоволь поплутать пока не вышла обратно. К тому же дала о себе знать ушибленная нога. Чем дальше вперед, тем труднее становилось идти. Однако Октис не бросила тяжелую ношу – просто не могла выбрать, что оставить.

Подвиг торговки… – Укоряла она себя, когда в очередной раз отказывалась принять необходимое решение.

– Я потеряла в пути седлонога. – Призналась она.

– Потеряли? Сбежал? Знаком я с этой скотиной: характер у них бывает тот еще.

– Нет, на меня напали по пути. И седлонога забили.

– Дорога всегда опасна для одинокой женщины.

– Эй! – Октис чуть оживилась. – А в чем прелесть быть одиноким мужиком в дороге?!

– Виноват. Слишком конкретно выразился. Дорога всегда опасна для одинокого. Каждому удальцу на дороге…

– …припасен свой камень. – Закончила она. – Я знаю. Но до того проносило как-то. Да и сейчас пронесло. Только от Светлотрава… вот что осталось. – Октис устало пнула ногой свою поклажу. – Породистый был. Красавец. Сколько раз на меня нападали только, чтобы его увести. А теперь так вышло.

Мужчина с интересом осмотрел ее сумки.

– Слушай, – продолжила она, – а у тебя здесь, значит, постоялый двор? Раз твой помост открытый, и ты меня с нее не гонишь?

– Как сказать. Двор-то у меня и в правду постоялый. Как и вы, тут порой и сидят, и лежат всю ночь – куда ни посмотри. Но лавка у меня по другим делам.

– Харчевня?

– И еды могу найти. Но в основном я по напиткам вожусь.

– Пьянчуг местных развлекаешь? – Угадала Октис.

– Ага.

– Сойдет. Принеси мне сюда что-нибудь не крепкое. Чем слабее, тем лучше. Я со вчера воды не видела.

– Медовое пиво подойдет? Я его, кстати, все равно разбавляю… для всяких ценителей.

– Неси.

Октис было проще заставить хозяина принести ей заказанное, чем подняться и сразу самой идти внутрь заведения. Ей было проще убедить его пустить ее под крышу, где удачно расположилась лежанка, чем идти вглубь города и искать там настоящий постоялый дом. И проще заставить помощника хозяина зажарить предоставленное мясо седлонога, чем разыскивать другую еду под вечерним небом.

***

Проснулась ведущая ночью. Наверное, с дороги она бы проспала до самого заката Отца, но шум и гам, царившие внизу, мешали спокойному сну. В какой-то момент она поняла, что уже долго валяется вот так и не скоро заснет вновь. Единственная местная постоялица собралась спуститься вниз – в эту толпу подпитых гремящих мужиков. Теперь решение остановиться на ночлег в питейной не казалось ей таким уж правильным.

Она не получила порцию ожидаемого внимания, когда сошла с лестницы. Женщин здесь было предостаточно и без нее. Помимо всяких дешевок, без которых не могло обойтись подобное заведение, хватало и других весьма сомнительных особ. Они были явно своими в темных кругах местного общества. Заводилами компании, которые умудрялись горланить и буянить больше мужиков. Как и у остальных, их кожа не обходилась без татуировок. Встретилась бы им Октис по дороге – они бы предстали перед ней во всей своей разбойничьей красе, но сейчас обстановка к тому не располагала.

Была здесь и семья хуторян вдали от дома – мужчины и женщины. От остальных они отличались лишь печатью угрюмой сдержанности на лице. Расслабиться в чужой обстановке им не позволял их замкнутый образ жизни.

В такой компании Октис казалось своей: не то бандиткой, не то хуторянкой, не то просто вольным ведущим, готовым ради наживы на всякие крайности. Вместо привычного ритуала приветствия, ей просто швырнули под ноги какого-то парня в балахоне. Парень был тщедушный, лицо его выдавало возраст в тридцать слияний, но телом он казался только на двадцать, а то и меньше. Октис поймала его на руки, чтобы тот не врезался в нее.

– Помогите… – Простонал он.

– Это что? – Спросила она подвыпившую компанию, из жарких объятий которой он и прилетел.

– Это чучело хотело нам тут про Богов и Творцов рассказать. Нашел время.

– Иносказатель? – Уточнила вольная ведущая.

– Ага, он самый.

Октис толкнула его обратно, и тщедушный вновь исчез среди массивных тел – вдвое больших, чем он сам.

Питейщик Паха сидел в стороне от клиентов на хозяйском топчане, покуривая трубку и наблюдая за посетителями с долей умиротворения и безразличия. Октис без спроса подсела к нему.

– Хорошо пошла ваша трава. – Сказал он. – Уже четверть пустил на мясо. Даже мясо закончилось. У меня столько не едят, как сегодня. В основном вон те хуторяне – как впрок харчуются. Продайте мне тогда большой мешок. И мясо бы сейчас ваше не помешало.

– Мешок – хорошо. – Согласилась она. – Цена моя – тебе удачная. А вот мясо не продам. Не для того я его тащила – сама все съем.

– Тогда не к спеху. К утру сторгуемся.

– Что-нибудь про Кулон известно? Нет вестей?

– Вон ваши вести. – Хозяин указал на худое тело, которое пинала из стороны в сторону веселая компания.

Ведущая вздохнула.

– Это и вправду богомол?

– Ага. И пришел он в Древорат чуть ли не с Колонны.

Она представила по памяти свою карту. В отличие от Ростки, между Кулоном и Древоратом действительно была прямая дорога. И чахлый вполне мог пешком добраться до города быстрее нее.

– Ты знаешь, есть ли тут проход на запад?

– К югу – по Колонне.

– Этот сейчас слишком опасен. А через лес?

– Опасен? – Удивился хозяин. – И через лес? Лес-то этот вы видели, чтоб такое говорить?

– Нет, я с Богровых гор тут же в город сошла – и сюда.

– Ну так вот, меня послушайте. Когда в город заходили, защитные сооружения вы видели? Только если пара вышек дозорных. И все. С другой стороны вся стена. Все против леса. При том, что через лес ни одна армия никогда не проберется. В Древорате мы тут живем в постоянной осаде леса. Бывает всякое оттуда выходит. Тому, чему и описания не придумаешь, и названия у людей нет.

– Уж не выпивохи твои тебе это рассказали?

– Конечно, и они. Но я по другую сторону нахожусь. И как-то с того спокойней.

Ничего не сказав в ответ, она встала и вышла наружу – из душного и прокуренного помещения на свежий ночной воздух. Как и обещал Паха, к ночи в округе – на помосте и дальше – то там, то здесь уже устроились на ночлег любители выпить. Кто сидел, кто лежал, кто еще бодрствовал – это был сад пьяных тел, через который Октис прошла без особого труда.

Чем дальше она отходила, тем больше улицы Древората казались ей вымершими. Нет, попадались на глаза редкие случайные прохожие, светили огни в незакрытых до конца окнах, но все же окружение будоражило – пустые городские улицы под светом Отца в зените. Иной раз ей казалось, что она все еще спит.

Гостья города словно прогуливалась без смысла и цели. Она шла лично убедиться в словах питейщика, но, возможно, ей просто не хотелось останавливаться, возвращаться обратно и сидеть на одном месте – это только усугубляло зреющее ощущение безысходности. – Совсем уж не вовремя случилась эта разборка в Кулоне. Но было бы куда хуже, если бы это произошло чуть позднее – сейчас. Одно дело – сидеть здесь, а другое – ненароком попасть в круговорот там. Но если бы не это все, я бы не потеряла Светлотрава…

Шаг за шагом, дом за домом, квартал за кварталом Октис дошла до западной стороны поселения. Впрочем, Древорат был небольшим пограничным городком – не так уж много кварталов было пройдено, прежде чем показались упомянутые заслоны против сил Тверди. Ведущая дошла до самого частокола, посмотрела через щель полуприкрытых ворот на линию виднеющегося в двухстах шагах леса и смерила взглядом местных стражников. Их было много. Посреди светлой ночи и пустынного города они казались единственными обитателями. Будто само место вымерло, а те, кто остались, собрались здесь: ходили взад-вперед, переговаривались, смеялись редким шуткам, безобидно подмигивали нежданной гостье, когда она подошла слишком близко.

Совсем небольшая часть стражи прогуливалась по мостикам и полусонными глазами взирала за частокол. Они были при исполнении, но явно не настороже. И в этом не было ничего неправильного и необычного. Бывшей перволинейной даже не захотела про себя корить стражу за привычную безалаберность. Сказывались навеянные этим местом тишь и уныние. – Да и что от них требовать? Чтоб они встали разом на стены и внимательно вглядывались в округу с оружием наготове? Как при войне? При осаде? И сколько бы они так простояли? Сколько бы так простоял кто угодно, прежде чем вернуться к подобной службе, а то даже и так перестать ее выполнять?

Октис повернулась и пошла вдоль западной стены, будто инспектируя ее готовность перед битвой. Когда однообразный непримечательный частокол окончательно ей надоел, она свернула и вышла на скромную площадь. Площадь могла быть и больше, но кто-то когда-то додумался построить здесь трехэтажное здание с высокой каланчой в центре. Грандиозное крыльцо со ступенями теперь выпирало вперед и делило свободное пространство на два отдельных островка. За крыльцом Октис услышала едва уловимые шорохи и заметила какую-то возню. Чем больше она обходила ступени, тем больше то место выдавало себя за открытое стойло. Те, кто обитали в этом здании, привязывали здесь своих верховых животных. Вот и сейчас тут отдыхало несколько тварей.

Октис опять вспомнила о Светлотраве. По привычке спросила себя, где его оставила и как устроила. Но в ответ только тихое уныние Древората бескровно отыграло еще один ход в свою пользу. Она вспомнила отрубленную голову седлонога, лежащую на окровавленных камнях. Ни к чему было ей смотреть на попавшееся стойло. Раздосадованная, она пошла дальше.

И все же было в этой сцене что-то такое, от чего ей пришлось оглянуться еще раз. Там стоял один невысокий седлоног. Он пригнулся, а остальные животные – по-видимому, горбоноги – устроились спать. Седлоног склонил морду к одному и толкал его в бок. Октис решила подойти ближе и все же узнать, что так привлекло ее внимание.

Чем больше она подходила, тем заметней становилось, что горбоног, по крайней мере, тот, которого не трогали, не двигался вовсе. Не вертел ушами, не дрыгал ногами, не дышал, да и лежал в какой-то уж не слишком привычной для него позе.

Он был мертв. Вполне возможно, что мертв был и второй. А седлоног, значит, решил между делом подкрепиться.

Что ж, это все-таки всеядная тварь. Дают мясо – будет есть. – Вот только Октис не помнила, чтоб седлоноги отличались такой кровожадностью. Светлотрав по памяти и вовсе никого не загрыз – кроме уж совсем мелких тварей, попадавшихся ему в зубы на временных стоянках. – Кусать – любил, покусывать ради интереса – так всех вокруг. Но забивать до смерти любого, кто рядом? Что за хозяин такой, который так свою тварь воспитывает?

Однако чуть погодя Октис заметила и другие детали. У седлонога ноги были мощнее обычного. Шире спина. Да и не пригибался он толком, а сам был просто низкого роста.

Это не седлоног, – поняла она, – к стойлу привязали настоящую травору! Хозяин и вправду был не в себе. Ездить верхом на дрессированной траворе – та еще смелость. А вот так бездумно привязывать к стойлу и оставлять в компании безобидных горбоногов – это уже чистой воды халатность! Что еще можно было ждать от такого соседства? Первобытного седлонога в подарок? Держи кашель шире!

Наблюдая за пиршеством зверя, она вспоминала, когда в последний раз так близко видела одомашненную травору. Выходило, что уже давно – еще во времена войны с Миррори. Да и сколько она всего видела травор? Дикую – наверное, одну. Прирученную – раза четыре-пять за всю жизнь. Начиная с той первой, нечаянно наступившей ей на бедро и оставившей там памятные вмятины от когтей. Впрочем, Октис зла на ту травору не держала.

С одной из улиц к стойлу уже бежало несколько стражников. Наверное, владелец одного из горбоногов увидел произошедшее с его скотиной и тут же побежал жаловаться властям. Как и положено городской страже, на взгляд перволинейной ведущей они бежали смешно и неуклюже. Грузно перепрыгивая с ноги на ногу, придерживая все свое снаряжение, разлетающееся в разные стороны.

Однако и в этом потешном зрелище было что-то настораживающее. Уж больно целеустремленно они бежали вперед. С явным напряжением на лицах, будто поспорили между собой на деньги, кто придет первым. И все проигрывали. Да и потерпевшего с ними не было – ни указывающего путь впереди, не поспешающего сзади.

Привлеченная бряцающим звуком приближающейся стражи, травора отставила трапезу, подняла голову и вывернула шею. Она оценила оказанное ей внимание со стороны городских властей, а затем уставилась на близстоящую зрительницу. По взгляду твари стало понятно – она не в восторге от незамеченной ранее компании. Травора развернулась. Кожаная перевязь, покоившаяся на толстой шее, спала в черно-красную лужу.

Очередная догадка взбудоражила Октис и окончательно избавила от дремоты, навеянной спящим городом. Она еще раз посмотрела на приближающихся стражников – на их испуганные и напряженные лица. Еще раз на морду траворы – в ее недвижимые сосредоточенные глаза.

Никто эту травору сюда не привязывал. И не была она привязана вовсе. Не было никакого хозяина. Никто ее не одомашнивал и никакой дрессировки она не знала. – Это была самая настоящая дикая травора. Из леса. Стражники, видимо, ее прозевали и теперь старались догнать, пока не случилось чего худого. А худое уже случилось – два горбонога попали под клыки и когти. За ними следом в очереди шла случайная гостья города, решившая праздно прогуляться по затихшей округе…

Октис дернулась в страхе и нервно захлопала руками по бедрам. – Что вытащить против траворы? Кистень или кинжал? Да какая разница – будто ей объяснишь, что опасней…

Выбор пал на быстрый кинжал. Травора была уже близко. Подкравшись на крепких напряженных лапах, она не устояла и бросилась на свидетеля своей трапезы. Заготовленный клинок оказался бесполезным – Октис успела только развернуться боком и закрыться рукой от ощетинившейся когтями и клыками здоровой туши. Травора сбила ее с ног, повалила в пыль и нависла сверху всей своей тяжестью. Она расцарапала ей голую руку, затем добралась до шеи и вцепилась зубами. Все что могла теперь сделать Змея – только бессильно вскрикнуть.

Тварь уже начала тянуть мягкую шею в сторону, но ее челюсти так и не сомкнулись до смертельного итога. Травора ослабила хватку, убрала зубы, полоснув клыками напоследок, и с места сорвалась в бег.

Стражники спугнули хищника, но его жертва осталась лежать в пыли.

– Эй, она жива? – Сказала тень над ней.

– Кровь у нее из шеи идет. – Заметила вторая тень.

– Жива… – Решила внести ясность сама Октис.

– Она что-то прохрипела.

– Это посмертные судороги.

– Нет же, ее только подбило. Тварь ее больше подавила, чем укусила. Может, очухается еще.

– Поднимем ее.

– Эй ты – ты меня слышишь? Ты здесь? – Не умолкал стражник, подцепивший ее под руку. Октис повалила голову ему на плечо.

– Да-а-а! – Выдавила она из себя и сама тому не поверила.

– Ну, для живой, тебе хорошо досталось. Только не висни на мне так – не пушинка.

– Эти хуторянки вообще без башки! Кинулась с ножом на травора!

– Да тише ты! Понесли, слышишь. Пока крови по правде не натекло…

***

Что-то в этом было, от чего Октис негодовала, даже пребывая в бессознательной полутьме. Слишком уж регулярно она возвращается сюда. Слишком легко отсюда уходит. Слишком много проигрышей на ее пути уготовано Творцами. И слишком уж мала, по сути, их ценность. Той же ценой, что и победа. Только совсем недавно она заглядывала сюда. После того, как проиграла и потеряла Светлотрава. И перед тем, как выиграла и сохранила жизнь себе. А теперь ее – ослабшую и истекающую кровью – тащили куда-то стражники.

Стражники меня куда-то тянут, а я даже не знаю ничего и никак не сопротивляюсь. Стражники – меня! Меня тащат… стражники… – Октис вскочила и схватилась окрепшей рукой шею первого попавшегося человека. Вокруг была темнота помещения. Горела одна свеча, бросая на глаза лишь очертания предметов и людей.

Казематы! – Тут же подумала вольная ведущая. Но не было вокруг ореола сырости, неудобства и отчаяния. Воздух был сухим от печки, в нем царила дикая смесь из ароматов трав и порошков. Не было ни стражей, ни надзирателей, ни прочих палачей. Только одна маленькая женщина, присевшая на колени перед ней. Женщина задыхалась и стонала, потому что ее душили.

Октис расслабила руку и сама выдала невольный стон. В тот момент, когда она поняла, где находится, запоздалая боль от новых ран все же настигла ее. Она повалилась обратно на твердый настил.

– Это я виновата. – Выговорила сиплым голосом женщина, едва отойдя от ее хватки. – Я подумала, что вы уже пришли в себя давно. Когда я перематывала вам шею, вы сами выпрямились, чтоб мне удобней было…

Октис потрогала целой рукой шею и нащупала там несколько слоев из смоченных тряпок и трав.

– Мне, наверное, показалось, что это нашейник. – Прохрипела она. Свой голос ей не понравился, но Октис решила во что бы то ни стало говорить дальше якобы без стеснения. – Потому и выпрямила. И я не пришла – я никуда не уходила…

– Зверь вам шею передавил, вот тогда-то вы и ослабли. Повезло вам – могли и вовсе там помереть. Не то что тут же хвататься и душить всех подряд.

– Простите меня. Мне показалось, что я в другом месте.

– Понятно. – Вздохнула женщина. – Я перевязала вам раны. Там ничего страшного. Ну как «ничего страшного» – это кому как. Заживет, значит, но ведь не каждому звериные зубы в шею впиваются…

– «Ничего страшного» – меня вполне устроит. – Заявила Змея.

– Ну да. Судя по вашей коже, вам и не такое было видать и переносить. Да вам и татуировки ваши помогут – должны помочь…

– Ты ведающая? – Раненная прищурилась.

– Нет, ха. Я – Опойка. Я просто лекарка тут. Без всякого… ведания… ха…

Октис успела рассмотреть лицо женщины перед тем, как она встала и отошла в сторону. Круглое и широкое. С большими открытыми глазами. Со слегка оттопыренными ушками. У нее были большие губы и маленький подбородок. Открытый лоб и рыжие волосы, туго зачесанные назад. Она не была красавицей, не была молодой, но голос ее звучал слегка по-детски, а внешность привлекала простотой.

– Давно я тут?

– Да как солдаты принесли. Повалили так и пошли дальше. Не знаю, – она подошла к окну, отодвинула ставню и посмотрела наружу, – Отец вроде только полпути прошел. Говорю же, вы оба быстро очухаетесь.

Она кивнула в сторону, и Октис только теперь заметила третьего по другую стенку комнаты. Он лежал на таком же деревянном настиле, уткнувшись лицом в стену. Когда его упомянули, сосед опасливо вывернул шею, посмотрел на Октис и тут же свернулся обратно.

– А с этим что? Тоже травора боднула? – Поинтересовалась она.

– Нет, его на улице побили.

– Не на улице, а в питейной на восточной границе. – Уточнила Октис.

– Она там была. – Пробубнил иносказатель. – Ты там была. Я просил тебя о помощи, а ты не помогла. И никто не помог…

– Неправда, я тебе помогла. Тем, что решила не пинать тебя сама.

– Что я тебе сделал такого? – Он осторожно привстал.

– Ты-то вроде еще ничего. А так… как сказать. Не нравитесь вы мне. Знаю, как вы любите все шиворот-навыворот переделывать. Чтоб потом позволять себе что угодно. И что с того? Если вы сами себя выговорили, это не значит, что другие вас виноватыми не считают.

– Я никому ничего не сделал.

– Да? А пришел ты откуда? С Кулона-Колонны. Натворил бед и сбежал из города, когда возмездие прибыло.

– Ты не знаешь, что там было! Тебя там не было. – Вспылил он и чуть приподнялся на руках.

– Молчи уж, Гордей! – Вмешалась лекарка. – Отдыхай лучше.

Октис не сдвинулась с места. Подождала, пока разукрашенный парень уляжется обратно на место.

– Где мой кинжал? – Спросила она женщину.

– Там, над головой – на полке.

Октис не вставая протянула руку вверх и нащупала пальцами рукоять.

– Черви, нельзя его так класть! Да еще над головой. А если б я очухалась и не шеи начала давить, а шарахаться в разные стороны? Сбила бы – себе в глаз…

Побитый иносказатель дернулся от смешка, и Октис это заметила. Но она лишь на мгновение замерла с кинжалом в руке, а затем направила его в ножны. Не стоило ему так делать, и он это понял. Не стоило ему оставаться в одном помещении с вооруженной бабой, не жалующей всех боголюбов. Но пока это было лучше, чем идти обратно в питейную или любое другое заведение, где его еще не били, но обязательно побьют. Это было лучше, чем идти тут же на пустынные улицы, где посреди светлой ночи противостояния можно встретить дикую залетную тварь. Он накрылся полой своего балахона и свернулся, будто это защитит его от соседства с той, которую и сама травора не смогла урезонить.

– Ты местная? – Вернулась к беседе Октис.

– А? Да. Почти… – Ответила лекарка.

– Ты знаешь что-нибудь о том, как попасть на запад?

– На запад? Зачем вам туда? Не ходите. Нет там ничего такого, чего здесь нет.

– Значит, там не хуже и не лучше. А потому – без разницы. – Объяснилась раненная.

– Там… по-другому. Хотя, как сказал Гордей про Кулон, так можно подумать, что здесь скоро и так же может быть.

– Ну и как туда попасть, если все одно?

– Да как все – по дороге к югу отсюда.

– А другой нет? Может, лес где расступается еще? К северу?

– К северу – там гора. Лес прямо до нее идет, а дальше – в скалы. Там совсем плохо. Никакие богоподобные там никогда не ходили. Ни при Сне Богов, ни до того. И что вам лес? Одной траворы мало?

– Мне надо на запад. Тут мне делать нечего. Выходит, что я застряла. Пока я буду эту гору обходить и возвращаться, может, больше сезона пройдет. А я вообще не знаю что там. Я и на границе никогда раньше не была.

– Ну, пока вы будете здесь отдыхать – это уж точно. – Успокаивающе улыбнулась лекарка. – День другой пройдет. Может, что хорошего случится…

– Чем вы мне руку натерли? Мертвая вода?– Октис рассмотрела зеленую краску поверх царапин от травориных когтей.

– Ага.

– Она тут дорогая должна быть. У меня как раз в сумке на такой случай колбочка припасена. Я тогда ее вам отдам – как до вещей своих доберусь.

– Не надо. Пусть она у вас останется. Раз вы травора не боитесь, зеленый яд вам еще пригодиться.

Октис хмыкнула. Дело было не в страхе или смелости. Ее преследовала череда неудач. Излишняя ли беспечность, глупость и самоуверенность стали тому виной? Так или иначе, Октис не хотела оправдывать все одной лишь волей Творцов.

– Тогда я заплачу жестью. – Решила торговка.

– Не надо. – Хозяйка помотала головой.

– Золото? Камни? – Не унывала она.

– Нет. Просто выздоравливайте и все.

– Это как это?! Где я тогда нахожусь? И кто вы?

– Я лечу людей… богоподобных. Всех. Лечу их здесь. Вот и все. А платит мне из городской казны – сам городской глава. Так еще князь приказал. И с тех пор приказ выполняют каждую Сестру.

– Бесплатно лечить всех подряд?

– Оказывать помощь всем нуждающимся. Невзирая, жилец он городской или пришлый путник.

– Звучит как-то уж… наивно. Где я только ни была – такой глупости не слышала.

– А тут без этого никак. Иначе бы все разбежались – туда, где тише будет. На этом держится Древорат. И я, значит… в его основе. Держу на своих плечах. – Заявила тонким детским голосом маленькая женщина.

– Хорошо, когда так? Когда можешь поверить в собственную важность?

– А даже если так? Что с того? – Почти возмутилась Опойка.

– Ничего. – Октис уложила голову на настил и уставилась в деревянный потолок. – Я все понимаю. Все правильно.

– Отдохните. Вы и так уже наговорили на три дня положенного. Поспите. Потом я принесу вам еды.

– У меня мешки остались. В питейной у восточной границы. – Спохватилась торговка.

– Пусть лежат там. Я скажу Пахе, чтоб не забывал про вас.

– Нет, там мясо мое – в еду.

Хозяйка задумалась.

– Ну, хорошо. – Решила она. – Я схожу утром и возьму, сколько понадобится. Все равно я сама вас двоих мясом потчевать не смогу.

Двоих?! – Спохватилась Октис. Опойка собралась кормить этого богомола. Ее мясом. Ведущая не могла поверить, что лекарка схитрила и специально так оговорилась. – Значит, она настолько глупа, что даже не додумалась уточнить и спросить мое мнение. Будто так надо…

Октис едва промолчала, так и не найдя что сказать. В подобной возне было что-то мелочное и чужое. Однако она заметила, что куда тише звучат в ней голоса против того. Голоса, призывающие к сплоченности, великодушию, взаимопомощи. Слишком далеки было эти заветы, на зубрежку которых ушло полжизни. Слишком далеко теперь эти Змеи. Слишком далеко та Змея. И слишком близка была затерявшаяся вольная ведущая – торговка, которая всему найдет цену. Октис отвернулась и чуть ли не силой сдержала в себе настойчивые позывы собственной скупости и жадности.

***

– Эй!

Она очнулась. Уже знакомая тощая фигура богомола возвышалась над ней и загораживала дневной свет из окна. Но даже в этой полутьме были заметны синяки и опухлости на худом лице.

– Чего тебе? – Без эмоций произнесла разбуженная и нащупала рукоять кинжала.

– Эй, эй! Я только хотел поблагодарить за мясо!

За мясо? – Подумала она. – Неужели эта бабенка уже принесла мясо? Приготовила его, а этот съел? А как же я?! Ах, нет. Я же тоже ела. Ну да, ела при всех и смотрела, как и чахлый им давится от радости…

– Это был единственный добрый поступок со мной за последнее время. – Объяснил он. – То есть, эта помощь с лечением, конечно… но ведь им так закон велит, а ты вполне могла такого не делать. Да и не хотела, но ведь…

– Малыш, если тебя это успокоит, я действительно не хотела никого кормить. Тем более – тебя.

– Так почему накормила?

– Не знаю. Желания не хватило хозяйке перечить. Это она тебя кормила, а не я. А я… только не хотела…

– Показаться скупой перед тем, кто за так оказал тебе помощь?

– Ну и?! Тебе-то что? – Фыркнула Октис.

– Ничего. Ну… просто если бы я чего такого не подумал, то и говорить бы с тобой не стал. Знаешь, это просто покатилось все неправильно. Я дошел до города и надеялся, что мне здесь помогут. Но, чем больше я просил о помощи, тем больше меня били. Я… я не понимаю, что происходит в последнее время.

– Происходит то, что некоторым не нравятся ваши речи. Вот и все. Ты же не надеялся, что стоит тебе заговорить, и дары падут к твоим ногам?

– Нет. – Иносказатель помотал головой. – Боги, Кулон был таким городом! Я и представить не могу, что с ним сейчас стало. Но я это видел. Мы выходили северными кварталами, когда солдаты уже были рядом. Нас заметили, когда мы шли полем. Они не упускали никого. Они охотились. И я остался один. Я ни о ком больше не знаю.

– Вы казнили стражника, священника и ведающего – чего вы еще хотели?! – Возмутилась она.

– Да. Их казнили. А сколько они всего натворили? Что они делали, чего им хотелось? Да, так было! И, между прочим, после того в городе тише стало.

– Это беззаконие. – Прошипела Змея. – И вас за то наказали!

– Нет! Поверь мне! Это все что угодно было, только не закон. Во всей округе Кулона теперь только сила решает. Я не знаю, было ли и вправду высочайшее повеление. Но эти солдаты… они там просто… это как война. Только нет второй стороны. И нет той стороны, которая защитит простых людей. Понимаешь? Такого на западе даже нет. Вся эта толпа нагуляется потом и двинется дальше. И ближе всего – сюда.

– Здесь нет богомолов? – Уточнила она.

– Ну а я? Какая разница? Что они сделают, чтоб проверить?

– Зайдут в город и устроят проверку. – Октис отвернулась. – Да, если нет жесткого управления, может быть всякое…

– Его нет! – Подтвердил богомол. – Князь Отощ был на этих землях в последний раз с сезон назад. И то, он просто проехал, поторговал лицом и направился назад в Серд. Все княжество держалось только на чести городских глав, земельных управителей и судей. Здесь – это работает. А там… как людям повезет. Слушай, я хочу отсюда уйти.

– Иди.

– Нет, я хочу уйти на запад, а по южной дороге нельзя. Там везде солдаты. Они заняли каждую деревню. Если ты не в солдатской форме, значит, с тобой можно поступить как угодно. Пойдем вместе?

– Ха! Ты думаешь, что тебя спасет компания женщины в форме перволинейного? Навряд. Я бы сама не рискнула.

– Значит, ты и сама не сомневаешься, что делают те солдаты, дай им волю? Да, я вижу, что у тебя знаки царской армии. Представь себе, я знаю, что ты Змея. По крайней мере, когда-то была. Но я не это имел в виду. Ты ведь тоже хотела на запад? Пойдем вместе на север.

– Вокруг горы?

– Нет, через лес.

– Слушай, Гордей – ведь так? – Отрезала Октис. – Мы никуда не пойдем. Тем более, через лес. Если траворы оттуда выходят в город, я представляю, что там. Донный лес останавливает армии. Армии! А ты хочешь, чтоб два побитых дурака шли, не зная куда.

– Я знаю куда идти. Смотри.

Он протянул ей листок тонкой, почти прозрачной бумаги. Октис поднялась и оперлась на невредимую руку. Взяла лист правой – измазанной зеленой краской.

– Отойди – свет не загораживай. – Буркнула она.

У нее в руке была карта. Небольшой отрывок от Южного моря до горы Тесины. Весь Донный лес.

– Я не знаю этих знаков. – Нехотя призналась бывшая перволинейная. – Бред какой-то. Кто такое пишет на карте?

– Не обращай внимания. Это копия с очень старой карты. Там старые слова.

– Но это Язык Богов!

– Да, но просто эти слова вышли из употребления, и знаки вместе с ними. Не обращай внимания, говорю же. Ты сюда смотри.

Несостоятельность в прочтении старой карты задела Октис так, что она долго не хотела смотреть в указанное место. Но все же глаза сами отыскали дорисованные наспех знаки Древората. Чуть выше клин хребта почти надвое рассекал Донный лес – с запада на восток.

– Нет там такого. – Ей даже не пришлось доставать свою карту – она помнила, что лес согласно купленному матерому пергаменту шел сплошной стеной. – Думаешь, был бы там такой проход, его бы не протоптали все подряд и не отписали бы на каждой карте?

– Это старая карта. Копия с копии. И копия та тоже уже старая была. Старая даже для трещотки. Лес зарос. С той стороны и на острие лес давно окружил хребет. И от глаз несведущих он скрыт. Но и там, и там леса не так уж много. Остальное по голому хребту можно пройти.

– Даже если так – почему бы и хребту не зарасти за это время? – Без интереса возразила она.

– Может и зарос, да не так сильно. Там же скалы, а деревья Донного леса любят, чтоб было влажно и мягко.

– И сколько там по зарослям до камней идти?

– Я не знаю. Судя по карте… тысячи шагов. Может быть, больше. Никто же не делал замеров…

– Тысячи! – Передразнила ведущая и выпустила воздух из груди, чтоб успокоиться. – Да за это время тобой уже раз с десять полакомятся! А дальше – не лучше. Что зверю мешать будет выйти на скалы и в чистом месте нас взять? Даже заметней мы будем. Не пойду! – Она протянула карту назад и схватилась за разболевшееся горло. – Одна не пойду. С тобой – тоже. Что толку от такого свидетеля?

– Эй, – забирая бумагу, возмутился Гордей, – но я же теперь тебе рассказал. Это то, чего ты хотела. Именно! Не значит ли это, что теперь ты сама направишься, а меня с моими просьбами оставишь здесь?!

– А что? – Октис пожала плечами, как могла в своей позе. – Не этому ли учат твои богомолы? Сделал дело – не требуй награду. Кто-нибудь другой тебя подаст.

– Но… – Приуныл он.

– Ох, хорошо. Будь уверен, малыш: если я туда соберусь, то ты пойдешь вместе со мной. С тебя обязательно будет толк, когда зверь подойдет. Пнешь твое тельце ему навстречу, глядишь – и сам спасешься. – Как могла, Октис добродушно подмигнула.

***

Так прошло несколько дней. За это время Опойка перетащила часть поклажи гостьи из питейной к себе. А также успела заочно поучаствовать в торговой сделке – Паха отдал ей деньги за один из мешков. Но Октис заявила, что мало. И в следующий раз Опойке пришлось требовать полной суммы.

Ее подопечные набрались сил. Теперь они часто выходили во дворик, огороженный калиткой. Прохаживались взад-вперед, созерцая окрестности. Но в присутствии лекарки никто так и не перешагнул за границу лечебницы. Хозяйке уже казалось, что ее услугами и гостеприимством злоупотребляют. Ситуация приближалась к тому порогу, когда пришлось бы поговорить на чистоту.

Ведь и парень быстро отошел от побоев, хоть его и притащили к калитке волоком. И девка не обделена силой и здоровьем. Не ныла даже с перекушенной шеей. Но так и она не уходит! Хотя, конечно, пусть телом они вполне состоятельны, но вопрос духа не так прост. – Уговаривала она себя. – Пускай еще день-другой пройдет – тогда уж и время для разговора будет.

Лекарка шла к себе, когда в квартале от нее раздался жалобный гудок сигнального рожка.

И чего это раздуделись у солдатских квартир? Ну что – из леса какая тварь вылетела? Тоже мне событие! А если и событие какое? То уж как-то неловко дудят. Пойти что ли посмотреть? Так ведь, если ничего значимого – так и идти не стоит. А если наоборот, то уж лучше держаться подальше. Но вот народ вокруг на рожок идет, а я, значит, одна, как дура, в своей конуре буду сидеть. Вместе с этими приживалками. Они спрашивать начнут, а я и не знаю – как с горы скатилась! – Обдумав еще немного, она все же махнула рукой, развернулась и пошла со всеми к южным воротам.

– Если б война, то тройным бы сигнал подавали… – Послышалось рядом.

– А если бы ничего бы не было, то и сигнал не подали бы! – Возразил сосед Опойки.

– Ну что там, господин ведущий?! – Вопрошал к стражникам мужик на площадке перед воротами.

Ведущий стражи нервничал, но оттого не замер, как истукан, а только приобрел вид серьезный и деятельный. Мимо него по мостику шастали стражники. Он дергал рукой почти каждого, но переговаривался лишь с тем, кто стоял рядом с ним.

– Какой я тебе господин? – Обратился стражник, когда сослуживец кивнул и развернулся. К этому моменту у закрытых южных ворот уже образовалась не самая плотная толпа. – Не для вас сигнал был. Расходитесь к Богам!

– Да не посылай ты, Тихон. Говори, зачем сигналили. Нам-то прок какой у закрытых ворот стоять?

Ведущий покривился, фыркнул будто бык.

– Солдаты там. Царские линейные. Идут походным по дороге. Со знаменами. Понятно? А теперь идите отсюда по домам и там сидите. И городской главе не мешайтесь на пути.

– Что им надо?

– А я почем знаю? Что, никогда в Древорате войска проездом не были или не квартировались? Идите уже!

И вправду, не было больше никакой нужды стоять у закрытых ворот. Да еще и по другую сторону от солдат на марше. Большинство собравшихся тут же засобиралось назад, улавливая по дороге запоздавших и пересказывая им последнюю новость.

– Ты знаешь, Ягада, – забыв о приветствии, Опойка обратилась к встречной женщине, – ты, наверное, бери весь свой выводок и иди к своим на хутор. А мужа оставь сторожем.

– Да с чего?!

– Солдаты там идут. На всякий случай семью свою пожалей.

– Так ведь наши они?

– Да какие угодно! Что им тут делать? А если глава управы на них не найдет. Без князя-то?

Опойка оставила мать семейства наедине с ее размышлениями, а сама еще быстрее направилась к себе домой. Там, из-за угла лечебницы уже выглядывала ее подопечная, обозначившая свое присутствие заметной копной несобранных черных волос развивающихся на ветру.

– Опойка, к чему сигнал внимания? – Буркнула она.

– Что?

– Дудкой, говорю, чего разминались?

– Солдаты, солдаты. – Слегка запыхавшись лекарка прошла мимо нее, чтобы обогнуть заборчик и зайти в собственный двор.

– Ну?

Гордей был рядом – сидел на веранде. От вольной ведущей он старался держаться на безопасном расстоянии, однако ее общества не чурался, а то и попросту молчаливо ходил за ней.

– В общем, это солдаты. – Отдышалась лекарка. – Царские. Они у южных ворот.

– Солдаты с юга?! – Вскочил богомол. – Я же говорил. Слышишь, Змея?! Боги! Слышишь?

– Кого ты змеей назвал, недобитый? – Отвлеклась Опойка.

– Меня. – Пояснила Октис. – Дальше что? Их впустят?

– Впустят. Может, покрутят немного. Главу дождутся. Но впустят быстро. Куда им деваться? Если войска захотят, то и обойти могут. В горы по узкому обходу, а затем сюда. Полдня – с гор забора нет.

– Да. Так и есть. – Задумчиво закивала Змея.

– Не парься ты так, Гордей. – Обратилась лекарка к парню. – Даже если они тут за богомолами. Тут кроме тебя никого нет. Да и у тебя что – на лице написано?

– А книги мои?

– Кому ты их показывать будешь? Да кто читать их умеет? Спрячем.

– А другой кто сдаст? Били меня все дружно – за просто так. С любого допроса и вовсе меня сдадут.

– Ладно. – Перебила их Октис. – Что бы они тут не искали, лучше я отсюда пойду.

– Оно-то, конечно, спокойней. Но куда тебе идти? Да и тебе-то зачем?

– У Гордея на лице не написано, а у меня – да. Не хочу вот так на глаза попадаться нашей армии.

– Так тебе-то она и наша как раз. Да еще и твоя – царская. Чего тебе ее боятся?

– Бывшая перволинейная. – Пояснила она. – Вольная ведущая. Баба. Да еще и в изгнании. С такой волей, что выдал нам Царь, да с тем, что Гордей говорит… на мне отыграются за любую припасенную обиду. Чтоб потом за кружкой пива всем рассказывать, что вертел перволинейную Змею как хотел. Даже если в платье переоденусь. Даже если щеку замажу. Не хочу! Не буду ждать, пока позарятся, и все к тому же сведется. Ухожу.

– Ну, ладно. Тебе лучше знать. И куда же ты пойдешь?

– От них – на север. – Октис помедлила. – Через лес. Иначе, и в правду так гору обойду.

Октис перевесила сумку с плеча Опойки на свое и направилась в дом за остальной поклажей.

– Эй, а как же я? – Неловко перегородил ей путь богомол.

– Ну да. Ты. Ну, иди…

***

Гордей поспешал за ней, пытаясь поудобней разместить неказистую сумку на плечах. Северные ворота впереди медленно закрывались. Стражники толкали тяжелые деревянные створы. Они не торопились – ни Гордею, ни Октис не пришлось просить их повременить. Путники успели аккурат к закрытию.

Со скрипом сомкнулись створы за их спиной. Впереди был только лес, поле, дорога. Октис развернулась и посмотрела на закрытые ворота, на молчаливых стражников над частоколом.

Она оставляет Древорат. Оставляет Опойку, оставляет хозяина питейной Паху, всех тех стражников, что спасли ей жизнь. Оставляет стражников, с которыми вопреки обыкновению не было ни стычек, ни конфликтов. Оставляет горожан, за которыми наблюдала через ограду лечебницы. Оставляет наедине с армией, которую все подозревают в излишней вольности. Теперь это только проблемы Древората. Его жителей. Но не ее.

– Я думал, тебя упрашивать на этот раз придется. На коленях за тобой ползать. – Прервал молчаливую сцену Гордей.

– Что?

– Я про наш уговор. Что мы вместе пойдем. Ты быстро согласилась. Как с мясом. – Улыбнулся он.

– Богомол, я же сказала: пойду в лес – возьму тебя. Даже если бы теперь тебе не захотел – поволокла бы.

– А ты серьезно про швырнуть в зубы зверю?

Октис развернулась и пошла прочь от ворот.

– Это для образа я сказала. На самом деле, мне только и надо, что быть быстрее тебя.

Броня

Октис сидела на мелкой траве в поле за фортовой стеной. Четвертая в третьем ряду. Весь их расчет был облачен в нестерпимо привычный костюм: серая рубаха с чужого плеча, перетянутая строгим черным камзолом без рукавов. На ногах серые безразмерные шаровары, к ступням стянутые обмотками.

– Это ваша боевая форма. – Мастер указал в сторону мишени, на которой были развешаны отдельные части костюма. – Она состоит из нескольких частей, которые надеваются отдельно и не взаимодействуют между собой напрямую. Данный тип брони позволит вам использовать навыки, которые вы получили и еще получите. Она даст вам определенное количество свободы. Нет, вам не будет так же удобно, как в тренировочном платье. Вы потратите много времени, чтобы свыкнуться с настоящим обмундированием.

– Данная форма может считаться легкой броней. – Продолжал он. – Но я уверен, что после первого дня ношения вы все сочтете ее нестерпимо тяжелой. Что ж, время, которое вы потратите на привыкание к свободам костюма, потратьте и на привыкание к его весу.

– Основные детали, – за неимением указки Кудр вытащил кинжал и ткнул острием в указываемые предметы, – грудной и спинной щиток. Они выполнены из спинной кожи северных увальней. И, не смотря на то, что увальни – не хищники, поверьте: немало людей пострадало, добывая эту кожу для вас. В щитках ее несколько слоев. Она прочна и способна выдержать без следа прямой выпад клинком, который прошил бы вас насквозь. Вдобавок она усилена металлом в виде этого чудесного заплетающегося рисунка. На самом деле это просто красивая ерунда. Чтоб вы на парадах перед Царем блестели по чем зря. Изнутри у щитков есть подкладка. Это, чтобы вы свои сиськи не стерли в кровь на первом же пробеге.

– Это ремни, которыми щитки крепятся на теле. – Он продолжил орудовать кинжалом, не причиняя матовой черной коже никакого видимого ущерба. – Это застежки, которыми вы фиксируете положение. Щитки должны плотно прилегать к телу. Мужик-шаповал, у которого при марше болтыхается обмундирование – убогое позорище. А уж от вашего вида враг умрет со смеху, пока вы добежите до передовой. А враг должен сраться, когда на него идут перволинейные.

– Сначала надеваете грудной щиток. Кстати, щиток вы не сможете закрепить самостоятельно, так что вы помогаете друг другу.

По рядам сидящих курсанток волной прошло оживление.

– Ну вот, мы будем друг друга одевать! – Раздалось с задних рядов.

– Ну понятно… что тебя шнурую я. – Буркнула Зерка, склонившись к Октис.

Октис в ответ только показала язык.

– Заткнулись! Октис, Зерка, Асва – каждой взыскание.

Ну вот, Зерка – гадина. – Расстроилась Октис. – А я ведь даже ничего не сказала…

– После того, как закрепите нагрудник, надеваете задний щиток. Спинной щиток состоит из сегментов, что почти не должно мешать подвижности спины. Верхние лямки образуют защиту для плеч и крепятся к грудному щитку. Ремни спинного щитка защитят ваш живот от прямого удара, но если враг такой везучий и попадет колющим оружием в просветы между ремнями щитка и нагрудником или между основным ремнем и ремнями спинного щитка – у вас есть замечательная возможность получить вспоротое брюхо, полное ваших нежных кишок. Конечно, ремни все это сдержат внутри вас, но все же старайтесь этого не допускать.

– Сапоги. – Сапоги стояли на траве и острие кинжала до них не доставало. – Сапоги надеваются поверх обмоток. Не вздумайте надевать без них, или ваши ноги превратятся в кашу. Шнуровку затягиваете туго, но не так, чтобы не смогли ходить. Застежку для наколенника – то же.

– Это – полуюбка. – То, что их подопечные будут носить юбку или даже полуюбку, мастера не возражали. Если при движении с северо-запада на юго-восток штаны бесследно исчезали из армейской формы, то кафтаны и бахрома кожаных ремней до колен была распространена везде. – Юбка, как и голенище сапог, сделана из мягкой части кожи увальня. Она мягче, гибче и не так прочна. Юбка стеганная: эти металлические вставки именно здесь не для украшения. Юбка будет защищать ваши ноги и задницу. Она вполне выдержит и стрелу под наклоном, и рубящий удар средней силы. А другого удара ожидать не стоит, только если вы раком не встанете перед врагом. Так же юбка защитит вас от ожога внутренней стороны ног, который вы можете получить при езде верхом. Например, от пота горбонога. Полуюбка неразделима с верхним ремнем и бляхой, с помощью которых крепится на бедрах. На ремень вы крепите соответствующее оружие.

– Это тряпка – шорты. Шорты вам нужны только для одного: не светить своими укромными бабскими местами перед врагом. В бой мужик может пойти и без штанов, потому что от вида его хрена враг может прийти только в замешательство. Во что он придет, увидев вас без штанов… выясните, если их не наденете.

– Нарукавники. – Кудр повторял это описание сегодня уже третий раз подряд. Когда он переходил к новой детали, он вспоминал об этом, и его настроение падало на прежний низкий уровень. – Так же, как и с сапогами. Армирование здесь тоже не декорация. Вы вполне можете прикрыть лицо от стрелы внешней стороной или прикрыться от среднего по силе рубящего удара. Только удар сильнее может сломать вам руку.

– Шлем. – Вздохнул он. – Выполнен из металла. Обшит кожей для красоты. Как видите, он сплошной с боков, и эти щеки защитят вас от боковых ударов. Но не защитят от прямого удара в лицо. Мастера согласно своему боевому опыту просили сделать для вас шлемы конические. Но царская военная канцелярия отказала нам, руководствуясь тем, что в царской армии для пехоты принят шлем округлый. Так что рубящий удар сверху все же сломает вам шею, но не череп. – Процедил мастер. – Наконечник стрелы в большинстве случаев не пройдет. Но, если у вас нет щита, прикрыть лицо нарукавником будет не лишним при обстреле.

– Ну и то, что вы полюбите сразу. – Почти улыбнулся он. – Нашейник. Помимо того, что он обезопасит ваши хрупкие шеи, он научит вас держать голову прямо, как подобает царскому перволинейному воину. Октис, твое взыскание отработаешь сразу – выходи вперед.

Октис поднялась с колен и пошла между рядов, не предвкушая ничего хорошего.

– Повернись к строю. – Приказал мастер.

Она повернулась к остальным. Кудр взял нашейник.

– Голову выше.

Октис подняла подбородок, как смогла. Тогда мастер нацепил на нее нашейник и стянул шнуровку сзади. Шея у Октис была крепкая и вполне могла выдержать оказанное давление, но все же ей показалось, что нашейник был высоковат.

– Так подобает держать голову перволинейному. Октис, сутки проходишь не снимая.

– Он что, нужен только для наказаний?! – Броненосец был прав – она уже ненавидела этот нашейник.

Мастер стоял сзади.

– Не только. Стой смирно.

Октис услышала позади звук вынимаемого из ножен клинка. Глаза ее округлились от страха, ей захотелось сбежать, но она стояла на месте, смотря на такие же взволнованные лица курсанток. В следующий миг удар обрушился на ее шею. В глазах помутнело, она повалилась на траву. Боль пришла не сразу. Октис завыла, взялась руками за шею, но ощутила только твердый нашейник. Из глаз полились предательские слезы.

– Если бы сейчас на нашей Плаксе не было нашейника, – мастер положил клинок обратно в ножны, – то она бы не слезами вас заливала, а кровью с недорубленной шеи.

Он переждал, пока строй насмотрится на Октис.

– Вы все завтра получите полный комплект обмундирования. Нам доступно несколько размеров, но, даже если бы их было больше, это бы не решило вашу проблему. Вам будет дано время своими руками подогнать свой комплект под себя. Швейные инструменты выдадут в личное пользование. В этой форме вы будете ходить долго. Вам придется перешивать обмундирование, когда вы вырастите еще или получите боевые повреждения. В крайнем случае, вам его заменят. Или заменят вас. Теперь в форт. Разойтись. – Он повернулся к Октис. – Завтра, как снимешь нашейник, пойдешь к ведающим.

– Слушаюсь. – Не поворачивая головы, ответила Октис и осталась лежать на траве.

Курсантки встали и пошли к форту.

– Хоть бы у меня грудь не выросла больше – не хочу перешивать каждый раз. – Вздохнула одна из мимо идущих.

Над Октис остановилось трое.

– Ну и долго ты будешь валяться?

– Тебя поднять?

– Нет, я еще немного – и встану сама.

Ее потянули за руки и подняли. Шея заныла с новой силой.

– Великие Творцы! Не делайте так! – Проскулила Октис.

– Не ной, пошли.

Она оперлась на плечо Зерки и поплелась в форт.

Загори

Октис ожидала, что женский походный костюм будет сравни той бесполезной и неудобной парадной форме, которую их заставили носить, будучи внешней стражей царского дворца. В ней было неудобно передвигаться, при активных действиях она стесняла движения, и никак не защищала тело от ударов. Чем больше Змеи на ежедневных тренировках пытались выработать тактику, найти удобные движения, тем больше приходили к выводу, что их костюмы служат только приличию и красоте стен, которые они охраняют. Их согревало лишь то, что они держали настоящую форму подле себя.

Однако же походный костюм оказался весьма удобным и практичным. Октис он напомнил о тренировочном платье Змей, и о тех далеких временах, когда она впервые вместо него надела боевую броню. Она вспомнила, как ей было тяжело и неудобно в ней, а весь полученный до того опыт и навыки, казались тогда бесполезными. Одна только увесистая юбка чего стоила, не говоря уже о стягивающих тело щитках и ремнях. Только после продолжительных тренировок она договорилась с собственной юбкой двигаться по обоюдным правилам, не мешаясь друг другу и не сбивая общий такт. Теперь же боевая форма лежала в сумках, связанных и переброшенных через горбонога. Октис при езде иногда поглаживала рельеф крепкой черной кожи, будто успокаивая ее, объясняясь в причинах и необходимости того, как она поступила и еще поступит.

Они были уже у подножья горного хребта, разделявшего царство Эдры и княжества Загори. Дальше с формой верноподданного перволинейного, даже снятой и уложенной в сумки, идти опасно. Совершенно невозможно предсказать поведение загорийцев при виде отличительных признаков царской армии.

Вороней поставил ее перед фактом: ей придется схоронить по дороге все, что могло вызвать ассоциации – весь комплект формы и кинжал отрядного ведущего. Бесхитростное и безликое гасило в список не вошло. Вороней посоветовал обезопасить и ее вознаграждение – кошель с золотыми монетами. Ведь ее содержание и все расходы он уже давно полностью взял на себя.

– Рисковать золотом, которое не будет пущено в ход – нет никакой необходимости. – Заявил он.

***

Они остановились на привал в редком лесочке, заваленном камнями и прорезающимися сквозь почву скалами. Вороней долго и с пристрастием, будто посвящая Октис в серьезную науку, рассказывал о премудростях и устройстве схронов.

Куда чужие люди не зайдут просто так.

Какое место не подтопит, куда не затечет и не скопится вода от дождей.

Как загородить схрон подручными средствами так, чтобы их не снесло сильным порывом ветра.

И главное – как самому не забыть место клада.

Темнело, Октис решила до заката разделаться с этим. После инструктажа, она провела инвентаризацию и выложила весь комплект формы на камни. Вороней впервые увидел части костюма, которые при нем она не надевала и не вынимала из торбы.

– А это что? – Указал он.

– Шлем и нашейник.

– Эффектно!

– Угум. – Согласилась она.

– А надень-ка нашейник.

– Что? Зачем?

– Просто так. Я хочу посмотреть.

Она немного помедлила, но не нашла в предложении подводных камней. Протиснула голову в расслабленный нашейник. Слегка подтянула шнуровку сзади – он стянулся под подбородком. Октис, вытянув шею и приподняв голову, приняла вид невольно гордый.

– Эх, вот теперь я вижу в тебе настоящего перволинейного. – Усмехнулся Вороней.

– Слышал бы тебя Кудр, он бы прослезился от счастья… – Она начала расслаблять сплетение сзади, чтобы освободиться.

– Хочу тебя в нашейнике. – Твердо сказал он.

– Что?! – Возмутилась она.

– Хочу взять тебя, когда на тебе будет только нашейник. Ну и, может, сапоги. Но нашейник – точно.

– Хмм, вот это бы Кудра раздосадовало. Ты ведь понимаешь: это – нашейник, он защищает шею от колющих и режущих ударов.

– Ага. Ты не хочешь?

Октис задумалась. Она точно не была против того, чтобы Вороней опять ее взял. Ее даже посещала мысль о повторении случившегося в Старосиле, но ускорить события или как-либо намекнуть о своем желании, она не решалась. В то же время в нашейнике было что-то такое, что не поддавалось определению. Он был полезен в бою. Змеи, благодаря ему, действительно приобретали гордый, опасный и слегка зловещий вид. При этом он доставлял им очевидный дискомфорт. Для Октис нашейник и вовсе был сродни живому. Их отношения, как и все отношения в ее жизни, были сложными и противоречивыми. Сейчас, на время, она была готова принять его условия, но в будущем это уже грозило новыми конфликтами.

– Хорошо. Только прямо сейчас!

– Тис, – прошептал он, – я тебе уже говорил: ты смелеешь на глазах.

***

До захода Матери они не успели. Оставили погребение змеиной кожидо утра. Еще до захода Отца стало прохладно, как будто речь и вовсе не шла о межсезонье. Исполнив свою роль, мужчина, как ему и подобает, тут же уснул. Он пристроился к ней сзади и обнял. Так, поленившись одеваться, они вместе умудрялись спасаться от холода, компактно разместившись между их плащами. Ее – они постелили на твердь, а его небольшой камзол использовали в качестве покрывала.

Отыграв противоречивую роль по желанию Воронея, Октис решила прервать эту порочную связь на троих и избавиться от лишнего. Не освобождаясь от мужских объятий, она, наконец, развязала узел, расслабила шнуровку и осторожно стянула с себя нашейник ведущего. Положила подальше – на расстояние вытянутой руки. Подперла поплотнее мужское тело, потянула на себя камзол, дабы обезопаситься от игл холода.

Наутро Октис отправилась за скалы с вещами одна. Вороней показательно не стал ее сопровождать, чтобы «не нарушить их доверие и тайну схрона». Хотя она и не настаивала. Наоборот, когда Октис выбрала место над деревом с корнями, обваленными камнепадом, у нее было ощущение, что Вороней уже об этом месте знает. Но, оглядываясь периодически, свидетеля своему тайнику она не находила.

Октис запомнила все, как учил наставник: и то дерево, и путь к нему, и место их привала у дороги. Они двинулись дальше.

***

На краю безжизненного плоскогорья, как и обещал Вороней, Октис второй раз в жизни встретила солдатов Загори. Небольшой аванпост человек из десяти вел вполне обыденную мирскую жизнь. Между жилым домом и сигнальной башенкой, смотрящей на загорийскую долину внизу, сновала домашняя птица. Ходила по делам толстая и старая хозяйка. Один из загорийцев, надев простую рубаху, сгружал с телеги привезенные дрова.

– Ну так… откуда путь держим? – К ним подошел дозорный. Как положено он был при параде. Одетый в поношенную кирасу со свежим неровным слоем защитной краски. В одной руке он держал копье, в другой – маленький бесполезный щит с гербом в виде сторожевой вышки. Загорелое от свежего воздуха и царящего в горах света Старших лицо его было красивое и молодое. Но обязательные лень и глупость однообразной жизни стражника брали с мужской красоты свой налог. Он вроде и рад был такому событию, как появление путников из Эдры, но оживление от того лишь слегка побурлило в нем и утонуло в море скуки, из которого выплывать ему уже было лень.

– Так с Эдры же, со славного города Старосила. – На распев сообщил Вороней.

За дозорным, выполняя пограничный долг, подтянулось еще двое таких же. Но вместо того, чтобы встать рядом, они уселись на дощатую площадку у дороги и зорко взирали на происходящее.

– Да не такой уж он и славный. – Фыркнул страж границы. – Люди там злые…

Октис молчала. Наконец-то, спустя сорок сезонов, она видит перед собой настоящего загорийца. Да еще и солдата.

И что же происходит? – Думала она. – Я просто сижу на горбоноге и смотрю на него. Он не кидается на меня – я не кидаюсь на него. И вид он имеет не злой собаки, а вполне человеческий. Намеренно не озлобленный, даже отягощенный некой красотой. И он говорит о том, что в Старосиле люди злые. А загорийцы – добрые?! – Она пыталась вызвать у себя необходимую ненависть к вражескому солдату, но та, видимо, заразилась от него ленью и ушла отдыхать. Все, что у нее получилось – только отнестись к нему пренебрежительно, как к городскому стражнику.

– Ну так, а чего в Загори-то забыли? – Продолжал он.

– Так хотим попасть в легендарный Вид.

– Ну да, многие хотят, чтобы их занесло туда на одну-две Сестры. Ну и только развлечения ради? – Страж границ начал переходить к сути своих интересов.

– Да, везем мы миррорское масло на продажу. Немного. Но ведь в Загори это редкость?

На лице дозорного отразилась вся тяжесть редкой мыслительной деятельности. Беда была в том, что он не знал ничего об этом масле. И главное – сколько оно стоит. А это было в его работе просто непростительно. Он даже взглянул на коллег, но те как стервятники, ждали только «мертвого мяса», а не случая помочь в столь сложном деле.

– Ладно, слезайте со скотины. Досматривать надо. Мало ли? Может вы шпионы Еро… Седимирские. Разведки ради претесь, а может – и покушение на Руку устроить…

Октис заволновалась. Рукой княжеского совета Загори в ее детстве был именно Стокамен, но теперь выборная должность не осталась за родом Каменных и не перешла по наследству к его сыну.

Она начала переживать, что в отношении нее осмотр дойдет до личного.

Вороней сгрузил все сумки. Показал их внутренности любопытному дозорному. Тот запускал в сумки руки, бесцеремонно расталкивал содержимое и приговаривал: «А это что? А вот это?»Потом он облокотил копье на горбонога и стал проверять не оказывающего сопротивления Воронея.

– Это моя жена. Только учти: она злая, как дикая травора. Я ее с хутора на свою голову взял. – Прошептал он на ухо пограничнику, когда тот направился к Октис.

Она окаменела от страха разоблачения. Неловко раскрыла сумки для осмотра. Пограничник лишь слегка пошерудил там рукой. Потом подошел вплотную к ней. Октис уже имела вполне привычный для загорийки вид. На голове на манер свободного капюшона был перевязан один из купленных больших платков. Татуировка под глазом была скрыта незаметным слоем мази. Она смотрела на дозорного так, что тот тут же поверил в ранее данное описание. Он лишь осторожно похлопал ее по талии, животу и бокам бедер.

Когда пограничник отвернулся, она вздохнула с небывалым облегчением. Вороней не знал, иначе не был бы так спокоен, – она ослушалась и не схоронила кинжал и золото. Октис слишком боялась Загори, чтобы отправиться туда без своего кинжала. Заодно решив, что и золото будет не лишней страховкой от непредвиденных трудностей в чужой стране. Пятнадцать маленьких золотых монеток, она туго обвернула и спрятала в подкладке верхней походной накидки. Ножны кинжала она разместила на внутренней стороне бедра, перевязав старыми обмотками – с новыми сапогами ей выдали широкие и удобные. Дутые штаны хорошо скрывали очертание кинжала даже от Воронея.

– А кистень-то вам нахера? – Буркнул стражник.

– Так в Эдре-то неспокойно… – Не объясняясь, Вороней отдал вернувшемуся к нему стражнику полный кошель с жестью.

– Ну, это-то – да. В княжествах тоже всякое случается. – Пограничник взвесил рукой кошель. Цыкнул. – Все нормально. Скатертью дорога. Добро пожаловать в княжества Загори!

Он ушел к коллегам, уже сосредоточившим внимание на его руках. Путники собрали вещи, сели на горбоногов и поехали тем же намеренно неторопливым темпом дальше.

***

Все богоподобные говорили на языке Богов, что только лишний раз подтверждало правоту Прямого Писания. Но чем дальше они жили друг от друга и чем больше различались, тем сильнее были заметны и различия в их речи. То ли было так изначально, то ли народы во Сне Богов утрачивали связи между собой и обосабливались – Октис этим вопросом не задавалась.

Насколько отличался язык людей от языка других богоподобных, она тоже не знала. До того Змея встречала лишь сазов во время битвы. Беседы, конечно, не получалось. Но сазовы иногда рычали в сторону противника весьма развернутые и объемные ругательства. Она разбирала лишь часть слов, а все остальное, видимо, – были неизвестные ей термины из жизни кочевников.

Сама Октис обладала слегка западным говором. Он достался ей вместе с боевыми навыками от мастеров Железной Гвардии. Говор Воронея – человека, обитавшего всю жизнь в тех же местах, был ему вполне созвучен. Они хорошо понимали друг друга, и не считали, что коверкают привычные слова. Жители центральной и северной частей Эдры говорили уже иначе. С другими интонациями. Часто ставя ударения в совсем неожиданных и непривычных местах. Дальше к югу – в землях, где воевали Змеи, говор менялся еще сильнее. По мнению Октис, люди там иногда просто мямлили, съедали часть слова, ленясь произносить его полностью. А вот жители Миррори – миряне и военные – и вовсе возводили это в правило речи. Человек с западным акцентом мог понять сказанное ему, но на то требовалось некоторое временя. Иной раз, Змея понимала, что сказал ей миррорянин, только после его смерти.

Теперь же, когда они оказались в Загори, Октис смогла оценить и загорийскую речь. Она была какой-то смешной и текучей, но при том удивительно знакомой. Девушка могла в шутку притворно повторить их интонации. В отличие от Воронея, испытывающего некоторые проблемы с адаптацией, она отлично понимала каждую загорийскую фразу. Хотя и не могла точно переиначить на их привычный язык каждое слово.

Причина оказалась проста – это был язык ее детства. Именно так говорили в Змеевой долине. Именно так говорила она, пока мастера своим влиянием не выдавили из юных Змей все, что казалось им неправильным.

Как и от ушей, от ее глаз также не ушло одно наблюдение. Уроженки Змеевой долины внешне не особо выделялись на фоне жителей Эдры. Между собой они были абсолютно разные: высокие или низкие, с разной комплекцией, с разной формой головы. По-женски красивые или наоборот – непривлекательные. Но были в них всегда общие черты, отличные от других. Раскос глаз, брови, скулы, узкие плечи, которые даже после усердных тренировок, к разочарованию мастеров, не росли вширь, а лишь набирали крепость в своих рамках. А теперь, когда у нее отросли волосы – они вились и были пепельно-черными. Тогда как в Эдре, хоть и встречались черноволосые, но большинство жителей ходило со своим естественным мышиным цветом волос.

Октис смотрела на загориек и видела привычные черты. Ее и ее боевых подруг. – Разве что не Сейдин. – Думала она. Октис ничем не выделялась на фоне жителей Загори.

Сопоставив эти два наблюдения, она пришла к закономерному выводу. Ее руки, держащие поводья, задрожали. Октис поняла: жители Змеевой долины, ее народ, ее Змеи, и она сама – были настоящими и обычными загорийцами. Теми, кого она училась ненавидеть за сам факт существования.

***

За четыре дня пути по землям Загори, они миновали несколько деревень и проездом посетили окрестности одного из небольших городов. Октис старалась теперь не смотреть лишний раз по сторонам и нарочито не интересовалась видами «чужой» страны.

Да и что я увижу еще? Да, Твердь здесь не горит, у людей в темноте не светятся глаза. Но и всерьез на это рассчитывать тоже не приходилось. А в остальном тут также, как и везде. Разве что дерево для домов хитро обтесывают. И крыши устраивают, словно высокие шапки: круглые тупые или наоборот – острые, покрывая крепкими рядами досок. Так ведь видела я уже такие дома. Понятно где. Ну и деревья тут, как и рассказывал Вороней, всех цветов – не только зеленые: синеватые, желтые, красные. Некоторые – вообще временно голые, словно умершие. Так у них здесь заведено – менять цвет в зависимости от времени сезона. И у каждого дерева свои планы…

Необычная красота этих мест словно вражеский лазутчик пыталась пробраться в ее душу, но лишь упиралась в холодную и неприступную стену ее удрученности. Тоска завладела Октис. С перевала близости с Воронеем больше не случалось. Но девушка и не особо о том переживала. Рассказать о кинжале она так и не решилась. Его требовалось снять и перепрятать, но перепрятывать было некуда. Она оправдывала перемену своих желаний именно этим. Ну и, конечно, всей этой историей с ее народом и загори. Она ушла в себя, и на все подыгрывания Воронея отвечала лишь холодом или сворой мелких придирок.

– Да что с тобой, Тис? Просто объясни мне… – Получив на привале очередной отказ, не выдержал Вороней.

– А ты не видишь? Посмотри на людей вокруг и на меня!

– Ты похожа на загорийку. Что с того? Для нашего плана это даже лучше…

– Я не просто похожа. Это не совпадение. Понимаешь, когда существовали Змеи, когда мы еще были простыми курсантками, к нам уже шел добор из беспризорниц со всей Эдры. Ведь это нормальный процесс – Змеи не должны были закончиться на нас. Перволинейный полк – это надолго. Да. Надолго. Змеи должны были быть… на нас… хмм. – Так некстати исподтишка ее ударили собственные оговорки. Она медленно вздохнула, чуть успокоившись. – В общем, часть Змей уже в начале войны с Миррори были на самом деле не Змеи. Ненастоящие. Не из Змеевой долины. Не то что бы это было так важно. Среди наших-то много отказниц было, а беспризорниц брали уже специально по характеру. Но мы были первые – мы были настоящие! Нам достаточно взглянуть друг на друга – и сразу видно: кто из долины, а кто сам не знает, с какой дыры взялся. А теперь я смотрю на загориек, в этих своих дурацких цветастых платках. И под каждым платком сидит Змея. Настоящая. Такая же, как мы друг друга отличали. Я смотрю на очередную, и у меня в голове звучит все время голос: Настоящая! – с одной и той же наигранной гордостью. И я не могу отхлыстать обладателя этого голоса за эту… неуместность…

– Слушай, ну вы же жили здесь рядом. Люди соседних земель похожи друг на друга. Различия – они с расстоянием идут.

– Нет. Мы с тобой земли пограничные проехали и видели все. Там есть различия, а тут нет.

– Ладно. Соглашусь с тобой. Ты – настоящая загорийка…

– Боги, Вороней, не зови меня так!!! – Взорвалась Октис, то ли готовая броситься на него с кулаками, то ли пуститься в болезненные конвульсии от неспособности заплакать.

– Хорошо. Хорошо! Извини. Ладно? Но твой народ – те же самые загори. Ты говоришь об этом сама. Я не виноват. Так в чем проблема?

– В том, что загори истребили мой народ, лишили меня той жизни. Нет, ну я как бы и не жалуюсь на участь перволинейного. По крайней мере, я им была совсем недавно. Но ведь они-то не этого хотели. Они убили наших родителей, наших братьев и сестер, и нам уготовили схожий путь. Если не хуже. Они просто так взяли и распорядились нашими жизнями. Как же так? При том, что мы, оказывается, сами были загори?

– Ничего не вижу в этом такого. – Отмахнулся Вороней. – В Загори, наверное, еще с Великой Охоты, с первого дня Сна Богов идет внутренняя война между княжествами. Это привычное для них дело. Привычная борьба князей за иерархию в княжеском совете. Они могут сидеть за одним столом и спорить, а в это время их войска будут погибать, сражаясь между собой. И что в этом такого? Ничего. Ровно столько же, сколько ты рассказывала о княжестве Эйш. Кто кого там? Миряне Эдры против армии? Или эдрийцы, как оказывается теперь, против загориек?

Октис показалось, что Вороней опять намеренно обозвал ее загорийкой. Она взглянула на него исподлобья, но кое-как совладала с новым порывами гнева и обиды. Их истоки прятались не в разуме, переживающем новые откровения. Они были словно вписаны глубже в тело – вместе с заученными движениями и приемами борьбы. Они были записаны Творцами в ее путь. – Выцарапаны кровью в моей книге.

Словно маленькая девочка, она села в стороне и сложилась, обняв колени руками. Сейчас ей не хватало ее толстой кожи – боевой формы, которая могла защитить от всех нападок извне. Ей оставалось только закрыться от внешнего мира. Будто не сдаваясь, не открывая своего живота на милость врагу – только защищаясь из последних сил.

Октис отстранилась и спрятала лицо, когда Вороней подошел и хотел дотронуться до нее. Само собой он догадался, что и сегодня не стоит ждать перемены в ее затяжном настроении.

***

Виде не был княжеским городом. То есть князь этих земель не жил в нем. Служившая ему домом крепость располагалась от города на расстоянии четверти дня пути пешком. Виде стал очередным откровением для Октис, все еще не пришедшей в прежнее расположение духа. Ей показалась, что это был город-праздник. В центральной части повсюду царил праздничный гомон. Звучал нескладный хор дудок, доносящийся со всех сторон. Барабаны, цимбалы, колокольчики. Конечно же, слышны были и отрывки речей со стилем и тоном не применимым к повседневной жизни. То старались уличные артисты, окруженные толпой городских и приезжих. Улицы, по которым ехали верхом непримечательные торговец смертью и его компаньонка, были перетянуты цветными лентами вдоль и поперек. Даже мусор на мостовой здесь был праздничный – разноцветный.

– Ты должна понять кое-что из характера этих людей. – Вороней начал инструктировать ее еще на подъездах к городу. – Ты знаешь ведь, что загори – не очень религиозный народ. Сказывается отдаление от Миррори. Но церкви ты сама видела, и Прямое Писание они чтят. Есть там строки: Относись к богоподобному, как относится он к тебе. Если же видишь первый раз, сам ответь за него миром.

– Ты же знаешь, мне тяжело в это поверить… – Процедила она.

– То была война, Октис. Научись разделять войну и мирскую жизнь. Ты сама видела, что никто, даже пограничник, не кидается на тебя и не пытается продать кочевникам. Запомни, в обычной ситуации эти люди отнесутся к тебе с дружелюбием и любезностью. И лучше будет, если ты ответишь им взаимностью. Иначе, с твоим обычным поведением, ты можешь спровоцировать такое, с чем нам не совладать. И еще кое-что. Не говори загорийцам, что слово «загори» образовано от словосочетания «за горой» на наречии Эдры. Я слышал, что они этого не любят.

– Ты пытаешься научить загорийку загорийской речи! – Буркнула она и опустила голову, скрывшись за зелено-желтым платком.

Октис знала, что слово «за» имело другой смысл: как «на»или «управляющий» – владеющий чем-то. В данном случае – горой, а гора – символ власти и могущества. Получалось, что название этих земель и этого народа, буквально совпадало с названием игры «Царь Горы». И в эту детскую, но вполне жестокую игру местные князья не прекращали играть на протяжении долгих сотен и тысяч сезонов.

На краю центральной части Виде Вороней нашел их очередное пристанище. Постоялый двор, с деревянным домом, будто построенным нарочито крепко. Даже веранда и перила были сделаны не из тонких досок, а из рубленных и обтесанных бревен.

Договаривался с хозяевами опять Вороней. Хотя он и испытывал некоторые языковые проблемы, Октис ему не помогала. Она только стояла сзади, само собой, отыгрывая роль послушной и молчаливой жены. Только раздавала вымученные поклоны и улыбки загорийцам.

Следующие дни она и вовсе провела в их комнате, редко выходя из нее, и никогда – за пределы постоялого двора. Только признав за загорийцами право быть людьми, она все еще не могла поверить в их любовь к окружающей дребедени. Вокруг действительно гремел праздник, много вещей, на которые она с радостью бы пошла посмотреть даже будучи действующей ведущей. Но она знала, что сейчас одним своим взглядом испоганит для себя любые трюки уличных артистов. Когда же Вороней сообщил, что, наконец, нашел нужное им заведение, и ей необходимо пойти с ним и посмотреть на работу танцовщиц, Октис и вовсе сослалась на приход «кровавой Сестры». Только бы мужчина не трогал ее и не мешал сложившемуся порядку вещей.

***

В конце концов, спустя еще несколько дней отлежки, она взяла себя в руки. Их план все еще оставался в силе и должен был свершиться. Она привела себя в порядок, хоть и не врала на счет Сестры, и пошла с Воронеем в искомое заведение. Оно располагалось почти в центре города. Это была весьма масштабная постройка, в основном из камня – дерево служило скорее украшением и не несло никакой силовой нагрузки. Внутри царила камерная атмосфера таинства. Сплошь небольшие помещения и коридоры, искусно отделанные тканью тягучих темных цветов. Неяркий приглушенный свет, расположившийся островками, только усиливал атмосферу. Заведение было явно дорогим – для людей с достатком, который они предпочитали тратить со вкусом.

В прихожей Воронея и Октис встретил служащий и повел за собой по коридору. Вместе они вошли в просторный круглый зал с невысоким куполом. Это было основное помещение постройки, а все остальные объемы заняли мелкие служебные комнатки и коридоры. По другую сторону от входа стояла сцена, от нее шел небольшой мостик на круглое плоское возвышение в центре. Остальной зал был поделен складками ткани на неравные сектора, в них сидели или полулежали посетители. Слуга довел пару в одно из таких свободных отделений. Они уселись на свору раскиданных подушек. Слуга раскланялся и ушел обратно. Всю вверенную ему часть обслуживания клиентов, он провел на высоком уровне этикета.

В скудных знаниях Октис о мирской жизни не существовало нужного определения для этого места. Горожане с достатком, возможно дворяне, возможно приезжие, мужчины и женщины, здесь пили, ели, негромко и лениво общались между собой. Они заказывали и жгли на металлической посуде всевозможные пахучие травы и прочие специи. В воздухе висел их тугой аромат, но ни один из присутствующих островков жизни не останавливался на достигнутом.

Из-за ширмы на сцену вышла девушка, прошла по мостику. Тихо заиграл устроившийся рядом небольшой оркестр. Девушка в круге затанцевала. В ее ненавязчивых движениях Октис с привычной уже досадой отыскала знакомые элементы. – Танец со змеей, только без змеи. Просто танец.

Подошел новый слуга – парень, одетый в объемные штаны – почти такие же, как были на танцовщице, и одинаково похожие на походные штаны самой Октис. Слуга был голый по пояс, вернее, сверху на нем сидела не застегивающаяся жилетка – совсем необязательная. Теперь уже Октис осмелилась взять на себя их контакты с местными. Словно играясь, но без всякого удовольствия, она старательно заговорила на загорийском наречии. И у нее, судя по слуге, хоть и с мелкими помарками, но получалось. Она заказала благовония, самые слабые – такие, чтоб только отогнали от них чужой смог, а не смешались вместе с ним. И много хорошего пива. Ей хотелось выпить по случаю ее самоосвобождения, но не так, чтобы перечеркнуть едва наметившийся перелом в настроении. Она разлеглась, удобно устроившись на подушках. Все же здесь было гораздо приятней переживать ее затянувшуюся невольную дань женской природе.

Девушки танцевали и уходили обратно за сцену. После небольшой паузы, когда зрители уже начинали скучать по женским изгибами, из-за ширмы появлялась новая. Одевались танцовщицы словно пародируя дворянок. Дорогие украшения, оплетающие дворянское тело под тонкой одеждой, заменили редкие побрякушки. Иногда танцовщицы были в штанах уже привычной для глаз формы. Иногда, благодаря разрезам, от штанов на танцовщице оставалось только название. Иной раз девушки выходили на сцену в юбках, опять же похожих на ту походную, которую носила сама Октис. Но при этом всегда были открыты живот и плечи, верхняя часть груди. Остальную часть скрывал и поддерживал лиф. Также, по всему выходило, что и какое-то количество тряпок ниже пояса считалось обязательным.

Увесистые украшения на девушках работали словно маятники, и качались от девичьих движений в такт музыке. Посетители в сумерках зала, не отрывались от своих дел, они смотрели на девушек, но не пристально, не протирая их сухие тренированные тела насквозь. Иногда они хлопали, раздавались возгласы одобрения. Иной раз оживлялась большая часть неполного зала, видимо, когда танцовщица выполняла какой-нибудь из профессиональных трюков. Люди пили, ели, отдыхали, болтали, смотрели на гибких девушек, но не лезли и не хватали их за оголенные места. Выходило так, что посетители занимались всем и ничем одновременно. От того Октис и не могла определить и отнести это место хоть к одному из известных ей понятий: притон, питейное заведение, харчевня, сборище тайного общества, публичный дом и так далее.

Между собой Октис и Вороней почти не общались. Только чокались и пили пиво. Когда каждый выпили уже по несколько кружек, а безымянная трава с намерено безыдейным запахом догорела в бронзовой тарелке, Вороней подозвал слугу, расплатился и нашептал ему на ухо, что хотел. Слуга поклонился и убежал. Вскоре он вернулся и пригласил Воронея следовать за ним. Вороней потащил за собой свою разленившуюся спутницу.

Они вышли в коридор, опоясывающий зал по кругу, и направились в сторону закулисья. Слуга привел их в зал поменьше, без отделки, секторов и прочего. Просто рабочее помещение, служившее местом тренировок и репетиций. На поношенной деревянной сцене сидел, свесив ноги, мужчина готовый вот-вот встретить старость. На голове сияла отполированная лысина, седые волосы опоясывали виски и затылок. Худой, жилистый, невысокого роста. Одет почти так же, как и остальные слуги, но наряд смотрелся на нем как-то иначе. Он ему шел, или старик просто умел носить подобную одежду. Тело под жилеткой не казалось дряхлым.

Мужчина отвесил гостям едва заметный поклон. Продолжать тенденцию и кормить посетителей высоким этикетом он был явно не намерен.

– Значит, это вы – тот торговец с запада, что привез в город масло миррорской яблони?

– Да. – Ответил Вороней. – Рад познакомиться.

– Это хорошо. Я скажу нашим танцовщикам об этом. Они сами прибегут к вам. Танцовщики – мальчики и девочки – обмазываются маслом, и рельеф их тела становится заметней, а кожа привлекательней. Не для таких выступлений, как вы сегодня видели, конечно. Это будет растратой. Но для значимых и важных… где вы остановились?

– У Роши на постоялом дворе.

– Понятно. Это близко отсюда. Много у вас масла?

– Двумя горбоногами тащили. Но помимо масла меня интересует еще кое-что. Я хочу, чтобы вы взяли эту девушку в ученицы.

Старик устало посмотрел на Октис.

– Она уже старовата, чтоб быть ученицей. Иной раз девочкам вдвое моложе уже поздно учиться танцам.

– Она гибкая и тренированная, и танцевать она умеет.

– Так чему и для чего я должен ее готовить? Чтоб танцевала вам – пожалуйста. Научить можно хоть самую неуклюжую корову из деревни. А если хотите выучить девушку на достойный уровень, и ездить с ней по городам и княжьим местам – мой вам совет: езжайте в любую деревню, найдите там бедняцкую семью и выкупите у них девочку возрастом так двенадцати слияний. Какая посимпатичней будет. Поучите ее несколько сезонов, и она принесет вам деньги. А ваша, – он зябко поежился, – даже если окажется вдруг хорошей танцовщицей, что вряд ли – насколько ее хватит? Еще десяток противостояний, и никто уже не назовет ее «девушкой». Никогда. Танцующий должен быть молод. – Закончил он.

– И все же я хочу, чтобы вы взяли эту девушку в ученицы. – Настоял Вороней. – Более того, чтобы выучили ее танцу с ножом. На самом высоком уровне. И в завершении всего – сделали это в кратчайшие сроки. Желательно, за один оборот Брата или еще меньше.

Старик рассмеялся.

– Это невозможно. Танец с Ножом! Вы представляете хоть какой это верх нашего искусства? Да только пара девочек и парней с этого места осмелятся дойти до четвертого подхода. И то – постараются завершить досрочно. Это нереально. Да еще и за один оборот, да еще и с взрослой оформившейся женщиной. Да у нее грация как у коровы, должно быть!

– Она натренированная, сильная и гибкая. Готов поспорить, что она может много чего, на что неспособна большая часть ваших подопечных. И главное, она умеет обращаться с загорским ножом.

– И где же такие бабы водятся? – Удивился старый учитель.

– Есть места…

– Хорошо, тогда пусть станцует нам и посмотрим, на что она способна.

Они оба уставились на девушку. Октис, до того никак не принимавшая участия в споре о собственных навыках, телосложении и грации, только одернулась и нерешительно помялась на месте.

– Но я не м-м-могу так. Вот сейчас! – Промычала она. – Я же устала. Ночь на дворе. И-и-и напилась пива. И ты же знаешь… Сестра еще не закончила.

– Ну, вот видите! Ваша женщина нашла уже целую стопку отговорок, лишь бы не показывать себя. Как выполнить ваши требования с человеком, который даже не хочет и не стремиться танцевать?

– Боги, Октис Слеза! Какого хрена ты делаешь?! – Зарычал Вороней.

Какого хрена?! Я покажу тебе какого хрена!!! – До боли прогремело в женской голове. Ее нежелание совершать сейчас какие-либо действия, а тем более, вновь танцевать, да еще и перед придирчивым незнакомцем, мгновенно переродилось в гнев, который придал ей сил. Она ведь переборола себя и пошла сюда, а Вороней потребовал от нее еще большего! За тонкой стеной зазвучала музыка – очередная девушка вышла на помост. И вместо того, чтобы вспылить на Воронея или вовсе кинуться в драку, она использовала порыв и резко сдвинулась с места. Начала танцевать.

Она танцевала, но не искренне. Оставив только тень той непринужденности, какой ее наделяла змея. Она танцевала, пародируя местных танцовщиц, с издевкой, силой и излишней твердостью в повторе их движений. Она даже выполнила под конец пару трюков, привлекавших внимание публики в соседнем зале. Напоследок танцовщица изогнулась и картинно похлопала сама себе, изображая овации благодарных зрителей.

– Так ты еще и издеваешься, да? – Фыркнул учитель. – Ну так вот, что я тебе скажу: ты пьяна и танцуешь на уровне деревенщины. И этот стиль виден, как бы ты не старалась изобразить наших. Хватит, угомонись. – Он повернулся к Воронею. – Хорошо. Я могу, по крайней мере, довести навыки твоей селянки до уровня моих не самых лучших учениц, что все же нашли работу здесь. Это будет стоить тебе… – Старик призадумался. Он хотел назвать цену в два золотых. Но при пересчете на разменную монету, не учитывая спрос и несоответствие реального курса с официальным, выходила вполне обычная цена. А ему все еще хотелось отказаться от столь странного предложения и от сопутствующих трудностей.

– Я могу заплатить вам маслом… – Перебил его размышления Вороней.

– О, нет. Вы не поняли. – Махнул старик. – Масло нужно не мне, а молодым девочкам и мальчикам. На меня никто уже не посмотрит. Даже если я вылью на себя целое ведро. – Он помедлил, возвращаясь к придуманной цене. – Три золотых. Сразу. Без обещаний о результате. Ведь тут я ничего не могу гарантировать. – Ляпнул он.

– Я дам вам пять. Только приложите все усилия, что есть. – Вороней тут же вложил в руки старика готовые монеты.

Учитель танцев сжал ладонь и посмотрел на молчаливую и обозленную девушку.

И на что именно я так быстро согласился? – Одумался он, хотя было уже поздно.

Книжник

– Она чопа – Опойка. Полукровка. Может, на четверть. Может, на восьмую, но чужая кровь у нее есть. – Чуть прищурившись сообщил Гордей. Он шел по проторенному пути, и свет Матери раздражал глаза, мелькая сквозь прорехи в кроне придорожных деревьев.

Октис шла впереди, задавая темп и всегда опережая иносказателя на несколько шагов. Стоило ему собраться с силами и сократить разрыв, как ведущая тут же прибавляла шаг, наверстывая дистанцию.

– Я не знала. – Не оборачиваясь, пробубнила она. – Даже не думала об этом. О них вообще мало говорят. О цахари и сазовы больше.

– И о малари. Я родился в портовом городе. И первым делом узнал о малари. И увидел. А чопа – про них никто не любит говорить. Даже сама Опойка. Я спросил ее тогда, когда сам очухался, а тебя только притащили. Она промолчала и отвернулась. Может быть, даже обиделась и разозлилась.

– Почему?

– Она с запада. Понятно, да? Беглая, скорее всего. Ушла в Эдру. Здесь на ее породу никто не посмотрит. Разницу не увидят. Вот она и лекаркой городской стала. И гордится этим.

– Кто эти чопа? Я слышала только, что они живут в норах.

– Нет. – Усмехнулся Гордей. – Они богоподобные землекопы, но жили не в норах. В пещерах. Шахтах. Только там, где твердо. Где Твердь. Грязь они не любят. Когда-то, когда люди преподносили Богам хлеб, чопа добывали камни и металлы. В северных горах, у Тесины – где угодно на западе. Потом... Боги ушли. Люди ели свой хлеб. Сазовы пили молоко горбоногов и ели их мясо. Малари рыбачили. Цахари продолжали охотиться...

– Цахари на людей пошли охотиться. – Перебила Октис. – А люди вместо того, чтобы хлеб есть, за оружие взялись.

– Ну да. – Покривился рассказчик. – Но все при еде были, а чопа – нет. Так получалось, что остальные работали на чопа. Чопа получали нашу еду через Богов. А потом Боги оставили их. Говорят... сами чопа говорят, что их народ был самым многочисленным на Тведи. Во время Первой войны они погибали тысячами от голода. Цахари на них охотились и загоняли в шахты – как зверей по норам выкуривали. Когда люди пришли на запад... может, они и вели себя лучше охотников, но землекопы были для них уже не богоподобными, а только недолюдьми – кучкой низкорослых попрошаек и оборванцев. За сезоны Сна Богов от их прошлой жизни ничего не осталось. Они были зависимы от нас и за еду делали что угодно.

– Выходит только, что Боги ушли, а люди стали давать хлеб им напрямую. Не рассчитывали же они на почести за былые заслуги перед Богами?

– Так, да не совсем. Сделки никакой не было. Люди не торговались. Бежать чопа было некуда – только обратно в норы. Они были в тупике и покорились. Понимаешь? За всю тысячесезонную историю Сна Богов в письменных источниках было отмечено только три восстания чопа. И то – человек по тридцать-пятьдесят. Они просто рабы. Потому никто из западных людей не любит говорить на эту тему. Все предпочитают делать вид, будто такая низость, как чопа, не заслуживает отдельного разговора.

– Но ты говорил, что Опойка только полукровка. И она – беглая рабыня?

– И довольно таки ценная. – Согласился он. – Чопа давно уже делают разную работу. Не только в камнях копаются. Даже работают в поле и готовят еду. Хотя, казалось бы, они к этому никак не приспособлены. Говорят, что чопа – это звук, который издает лопата, углубляясь в твердь или груду камней. А вот Опойка – хорошая лекарка и знахарка. Во всех травах местных и чужих разбиралась.

– Мне всегда казалось, что на Тверди землепашцев нет рабства – только за ее пределами. – Сказала чуть погодя Октис.

– Как же нет? Да повсюду. А договора, что пишут без согласия договорника?

– Но то же договора. Закон. Все так делается.

– А чем такой принудительный договор от рабства отличается? Чопа тоже по всем писаным законам подчиняются.

На миг Октис соизволила повернуться лицом к собеседнику, наградить его своим мимолетным задумчивым взглядом и продолжить путь дальше.

За все время с самих ворот Древората они не повстречали ни одного путника. Дорога была пустой и тихой. Только щебетание птиц разбавляло звуки шагов, завывание редкого ветра и шелест листвы.

– Тракт не слишком популярный, – объяснил Гордей, – лес близко.

– Тракт? – Повторила Октис.

– Ну, дорога. Это больше западное слово. Ты вроде должна понимать – у тебя почти что местный акцент.

– Тогда бы она заросла – твоя дорога. – У Октис не было никакого желания беседовать на тему происхождения своего акцента. – А тут все основательно протоптано.

– Нет. Ну, конечно, ей пользуются. Но не ходят, как мы. Собираются большим обозом и едут. Чем больше народу, тем спокойней.

– Угум. – Согласилась она. – Всегда есть надежда, что хищник отобьет от стада кого-нибудь другого…

От внимания Гордея не ушло, с какой настойчивостью спутница сохраняла дистанцию между ними – буквально и в словах. Каждый раз он пытался разговорить ее. С непонятным самому себе упорством стремился ей что-то доказать. Уговорить перестать так старательно возводить между ними стену. Убедить в абсолютной ее ненадобности. Казалось, иногда незримая преграда поддавалась. Сквозь установленный заслон проникали неловкие и неуверенные усталые интонации. Что-то женское – что должен был удерживать этот барьер. Но, в конце концов, вольная ведущая или надолго замолкала прямо посреди беседы, или заканчивала ее любой доступной колкостью. Тем самым, кидая еще один камешек к своей оберегаемой стене.

Октис шла быстро. Тяжелые складки кожаной юбки разлетались в такт с каждым ее волевым шагом. Может быть, Гордею такой темп был по плечу, но не полдня подряд и не с его грузом. Поначалу ведущая останавливалась, чтобы подождать отстающего и дать ему мимолетную передышку, но вскоре ей это надоело.

– Эй! Октис! Эй! – Завопил он, в очередной раз одернув на плечо сумку. – Дай, дай передохнуть. Постой! Пожалуйста. Я не могу выдержать такой шаг.

– Ты не можешь идти по дороге? – Усмехнулась она и остановилась. – Как ты собрался идти через лес?

– Я не говорю, что не могу идти. Но мы могли бы двигаться чуть помедленней. А то ты как будто сбежать от меня пытаешься.

– Может, это ты пытаешься от меня отстать? Передумал?

– Нет. – Встав рядом и чуть сгорбившись, ответил он.

– Избавься от своей поклажи, – в ее голосе проявился четкий командный тон, – раз она тебя к Тверди тянет.

– Ты не понимаешь. – Помотал головой иносказатель. – Это все мне нужно.

– Что там? Резные портреты баб, которых ты не взял и никогда не возьмешь? Выкидывай все лишнее. Тебе не понадобится миррорская пудреница, чтобы перебраться через Донный лес.

– Нет у меня ничего лишнего! – Он испугался. – Это все важно!

– Важно? Что там такого важного, ради чего ты тут пасть готов? Показывай.

– Нет.

– Дай сумку. – Ведущая протянула руку, но в ее позе не было ничего просящего. – Отдай по-хорошему – я не отстану. Хуже будет.

– Нет! Брось. Зачем?!

– Отдай сюда. – Она вырвала силой сумку из его рук, не обращая внимания на слабые попытки сопротивления. – Что это? Книги?! Еще книги. Ты тащишь с собой столько книг? Зачем они тебе? Продать?

– Нет! – Просипел Гордей, глядя на то, как Октис бесцеремонно выкидывает из мешка его кладези знаний. – Почему я должен их продавать?!

– Книга – нормальный товар. На вес бывает ценней черных семян. – Настало время и для Октис между делом поделиться своими житейскими знаниями.

– Черных семян? На вес?!

– Да. Примерно столько и выходит. – Доверительно сообщила торговка, продолжая рыться в вещах богомола. – Ну, кроме старых деревянных трещоток – не знаю, почему их до сих пор хранят и не бросят в топку, когда есть новые бумажные. А вообще, я предпочитаю не связываться лишний раз с книгами. Не разбираюсь, какая ценней. Всегда такое ощущение, что тебя дурят, когда пытаются книги подсунуть вместо товара или денег. Ты тоже любишь дурить людей? Ах, ну да, ты же иносказатель! Куда же тебе без этого.

– Люди книги читают, а не перепродают! Я спас их. Унес из книгарни Кулона.

– Украл под шумок…

– Нет. Это все написано моей рукой. Мной сплетено.

– Хочешь сказать, что ты написал все это? – Удивилась она и на миг замерла.

– Переписал. – Объяснился Гордей. – Эти книги – все переписаны мной. Так делается. Создаются копии. Я – книгарь. Книжник. Должен буду стать, когда принесу их на новое место. Это мой труд. Я пытаюсь спасти его, унеся на запад.

– Ты пытаешься спасти свою шкуру.

– А ты? Если я только за себя стараюсь, почему несу с собой книги? Уж мне-то их нести труднее, чем тебе – свою ношу.

– Да уж, такого тощего хмыря, как ты, еще поискать надо. Ты и Твердь несовместимы. Удивляюсь, как ты так долго продержался в живых? Наверное, не вылезаешь за стены своих книгарень и боишься света Матери? Книжник! – Фыркнула она. – Ты же иносказатель, а не книжник!

– А что мешает? Вера в Богов не лишает тебя того, чем ты являешься. Наоборот, из людей начитанных таких большинство. А для всякой черни и тупиц, есть богобоязнь и Церковь Страха!

– Ты кого тупицей обозвал? – Ведущая бросила сумку и схватила оратора за грудки, чуть приподняв над дорогой. – Кого – чернью?! Меня, например?! Я – перволинейный царский ведущий. Я обучена чтению и письму. Я обучена этикету и не раз была при дворе. – Последнее утверждение прозвучало для самой Октис не так, как ей хотелось. Это была правда, но всякое воспоминание о присутствии в высшем обществе не приносило ей никакого удовольствия. Она оттолкнула и отпустила перепуганного спутника. Тот повалился на спину в дорожную пыль. – Если бы ты был прав, князья и прочая власть молились бы Богам. А пока им молятся только такие, как ты – лежащие на спине.

– А ты сама? – Выдохнул он.

– А что я?! – Октис подивилась нахальной смелости чахлого богомола. – Я жива – что еще надо?

– Ты довольна этой жизнью? Твердь тебе как любящая мать?! Ты – покусанная зверем. Исполосованная всем, чем угодно...

– Мелкий гаденыш! Ты подсматривал, когда я снимала щиток? – Она угрожающе надвинулась на него.

– Щиток?! Нет! Я клянусь, что не видел тебя без твоих щитков! Клянусь! Я про твои порезы, шрамы от ран. Я же три дня с тобой был. Как я мог их не рассмотреть?

– Слишком внимательно ты меня рассматривал. – Она пнула его носком сапога в бедро, хотя до того собиралась ударить в другое место заметно сильнее.

– Я же не заглядывал тебе под юбку. Тем более, юбка твоя открыта. Что показали – на то и смотрел. Это же не преступление – смотреть на тебя?

– К сожалению, нет. – Октис развернулась и пошла дальше по дороге.

– Я только хотел сказать, что наблюдал за тобой. По-хорошему – не специально. И ты не тот человек, каким стараешься быть. Что ты делаешь с людьми, которые пытаются тебя убить?

– Пытаюсь убить их. – Не оборачиваясь сказала она.

– Ты поступаешь так, как поступают с тобой. Так? А с людьми, которые тебе помогают бескорыстно? – Октис ничего не ответила. – Видишь? Ты не знаешь, что с ними делать. Потому ты и мясом меня кормила, не зная, как поступить после помощи тебе. Я не пошел бы с незнакомым человеком, если бы всего этого не видел.

– Поднимайся и заткнись. – Приказала она, развернувшись на ходу. – А то я тебя и вправду обваляю в грязи, как следует, а тот незнакомый человек, с которым ты пошел, постоит в сторонке и потом тебе посочувствует.

Гордей сложил в сумку книги, которые вольная ведущая успела раскидать в пыль. Дернул груз на плечо и заковылял вслед.

Теперь он старался не заговаривать с ней первым и не тревожить лишний раз. Условился с самим собой лишь отвечать на вопросы и поддакивать. Но Октис и дальше предпочитала молчать и делать вид, будто путешествует одна. Хотя иносказатель со временем удостоверился, что ведущая следит за ним краем глаза и всегда учитывает его местоположение. Будто Гордей вот-вот собирался напасть на нее или сбежать, а она в любом случае обязана была тому воспрепятствовать.

Так, сохраняя негласный договор о ненападении, они встретили первые намеки на закат Матери.

– Все. – Октис остановилась, чтобы еще раз свериться со старинным документом, отобранным по пути у Гордея. – Будем ориентироваться по той скале. Она есть на твоей карте. Завтра с утра войдем в Донный лес. А сейчас лучше уйти подальше.

– Надо собрать хвороста для костра. – Хозяйски поддакнул Гордей.

– Хвороста! – Усмехнулась она. – Никакого хвороста. И никакого костра.

– А как же без костра ночевать?

– Зачем тебе костер? Ты когда с Кулона сбегал, костер устраивал?

– Нет. Я же от солдат уходил. Я и ночевок толком не делал.

– Потому что людей боялся. А теперь чем лучше?

– Навряд солдаты идут за нами. А костер нужен от зверей. Разогнать тьму.

– Ты темноты боишься? – Расчет Гордея угодить словом спутнице не оправдался. Казалось, что она объявит черное белым, если вдруг он ляпнет обратное. – Да, ночные охотники видят во тьме лучше тебя. Но при свете они видят еще лучше. Огонь нам не нужен. Поесть можно и без него. Ночь теплая. До самого запада – никакого костра. Понял?

Гордей хотел возразить, но спутница не спорила – она угрожала. Он неловко и сдержанно кивнул. Октис прищурилась. Выждала время, чтобы закрепить результат своих слов. Затем развернулась и сошла с дороги – прочь от виднеющейся границы Донного леса.

– Я не видела у тебя еды в сумке. – Не поворачиваясь, заявила она. – Если в той фляге не похлебка какая, то что ты будешь есть?

– Я думал…

– Что я тебе скормлю опять мясо? – Опередила она.

– Но раньше…

– Раньше было с Опойкой. А без нее – и подачек никаких! Ладно. – Она остановилась и развела руками. – Видят Творцы, я не хотела продавать мясо Светлотрава. И уж тем более – кормить за так. Но ведь ты не протянешь. По доброте моей будешь платить. Кошель с жестью я у тебя слышала, когда трясла. Согласен?

***

Проснувшись ранним утром, Гордей застал вольную ведущую за выполнением упражнений. Октис уже заканчивала свой утренний распорядок. Она не делала ничего подобного с тех пор, как потеряла Светлотрава. После свидания с траворой привычные движения само собой выходили медленней и осторожней. Напоминали о себе свежие раны. И собирались напоминать еще долго.

С места их ночлега – невысокой плоской скалы – виднелись дорога, поле и черный край Донного леса. Гордей нащупал флягу в сумке. Выпил, умылся, размазав влагу по лицу. Стал тихо наблюдать за представлением. Таинственный ритуал, исполняемый таинственной женщиной на фоне таинственного леса. – Таинство. – Подумал книжник. Гордея манило что-то, чего он объяснить сам себе не мог. Какая-то сложная загадка, которая требовала одновременного решения на множестве уровней, с множества сторон.

– Ты как танцовщица. – Наконец заявил он, презрев всякое приветствие.

Октис развернулась к спутнику, о присутствии которого успела позабыть за время тренировки.

– Что? – Переспросила она, останавливая вращение гасила.

– Я говорю, что ты словно танцуешь. Ты гибче, чем я думал.

Она покривилась – сравнение ей не польстило.

– Извини, малыш, но это не для тебя. – Проговорила она, едва отдышавшись.

– А для кого? Для леса?

Октис уткнула руки в бока. Ничего не сказала в ответ, только повертелась туда-сюда, будто через силу стараясь не смотреть на близкую границу.

– Так что это за штука у тебя? – Гордей кивнул в сторону ее снаряда.

– Какая?

– Маятник твой.

– Это гасило. Кистень – для простоты. – Объяснила она, покачав немного груз на весу.

– Твоя игрушка – для тренировки?

– Что?! – Возмутилась ведущая. – Это оружие. Смертоносное.

– Неужели таким маленьким камешком можно кого-то убить?

– Хочешь попробовать на себе?! – Груз снова начал раскачиваться. – Я тебе устрою. Хочешь, раздроблю тебе кисть? Или вгоню тебе челюсть поглубже в голову. В тебя когда-нибудь кидались камнем? А куском железа? Этого хватит, чтобы убить. У неопытного и плохо вооруженного противника почти нет шансов. Хорошая броня спасет ненадолго. Ну, или острый клинок и умение с ним обращаться.

– Почему? – Не унимался Гордей.

– Перехитрить может, такт поймать. Шнур перерубить или запутать как.

– Почему тогда цепь железную не взять?

– Цепь? Вот ты с ней и ходи – с цепью. Греми ею по всему Донному лесу. Гасило – его и спрятать можно. Не заметишь. А цепь что? На шею себе повесь. Книжек тебе мало...

С упражнениями было покончено. Все, что планировалось изначально, было сделано. А продолжать дальше «танцевать» перед этим городским мальчиком или спорить с ним она не собиралась.

– Тебе не нравятся танцовщицы – ведь так? – Гордей вернулся к прежней теме – иначе ему пришлось бы просто замолчать, а этого уже он никак не мог допустить.

– Те же проститутки. – Буркнула Октис.

– Ну… знаешь, они ведь разные бывают. Есть много танцовщиц, которые вошли в легенды. И не все – из-за самих танцев. Кто-то придумывал новую моду. Кто-то – определял обычаи. Есть те, кто добивался власти, устраивали бунты или поджигали города. Должно же тебе понравиться что-то подобное? Не могу только…

– Поднимайся. – Потребовала ведущая. Ореол таинства исчез, оставив после себя только отголосок, привкус так и не высказанной загадки. – Я хочу войти в лес с восходом Матери, чтоб пройти по свету как можно больше. Надеюсь, это у тебя утреннее. Или это вскочил твой интерес к танцам, когда ты за мной подглядывал? Иди помочись и трогаемся.

Гордей неловко одернул полу балахона на штаны и тут же сорвался с места в ближайшие кусты.

***

Этот лес не встречал первыми редкими деревцами тех, кто осмелился вступить в его пределы. Границы были четкими и осязаемыми. Донный лес располагался в низине, за что и получил свое название. Едва Октис и Гордей спустились по пологому дикому полю, путь им преградила стена из сгорбившихся деревьев. Их стволы и ветки переплетались между собой. Врастали друг в друга, протыкали насквозь, как стальной клинок живую плоть. Но от таких ранений, нанесенных собратьями, деревья не умирали. Они жили дальше – привыкая к боли, храня в себе следы чужого присутствия, мстя и проникая в противника чуть выше по росту ствола, прорастая взаимно, породняясь, становясь одним целым.

Октис вступила на порог из толстых переплетенных корней, миновав хлюпкое и влажное подножие. Гордей направился в след. Какое-то время они шли только по живому настилу, но вскоре низкие и кривые деревья стали равняться, стремиться вверх. Стволы их к низу оголились от веток и листвы, а корни деревьев из сплошного нароста превратились в хитросплетение, вновь уступив место рыхлому покрову.

– Это болото. Весь лес – сплошное болото. – Процедила Октис, вступив ногой по щиколотку в кашу из воды, грязи, водорослей и опавшей листвы.

– А что еще ожидать от места под названием Донный лес? – Как можно деликатней заявил Гордей, стараясь не задеть словом нрав спутницы.

– Молись Творцам, чтоб мы вот так не попались траворе. Ей такой лес не замедлит движения. – Сказала она, в очередной раз соскочив с корня в лужу, чтобы тут же забраться на следующий живой выступ.

С первыми деревьями свет Матери утратил власть, и, чем дальше уходили путники, тем непроницаемей становилась преграда из листвы. Деревья тянулись вверх, борясь между собой за свет, одновременно лишая любой слабый росток надежды прорасти в этом жестоком месте. Тьма и сырость окутывали каждое существо в подножии крепких и стойких болотных гигантов.

По пояс и выше стволы деревьев обрастали наростами из влажной и скользкой зеленой массы. Она спутывала ноги, когда путники брели по воде. Когда же они выбирались на корни, тонкий живой слой под стопой норовил сорваться с места. То и дело позади Октис книжник ухал, совершая очередной неверный шаг и пытаясь не свалиться со своим драгоценным скарбом в воду.

Донный лес не был похож на леса Тверди землепашцев, в которых довелось бывать вольной ведущей. Самая их темная чаща не могла сравниться с любым уже пройденным участком пути. Тьма угнетала. Толстые страшные деревья стояли стеной. Вели в западню, тупик. Путники протискивались в случайные щели, рискуя застрять, либо возвращались назад.

Ей не нравился это место. С каждым шагом, с каждым новым болотцем, огороженным корнями, оно не нравилось ей еще больше. До нестерпения, до отвращения. Но повернуть назад Октис не могла. Может быть, дело было в тщедушном Гордее все еще следовавшим за ней. Но сколько ведущая не думала об этом, приходила к выводу, что и без него оставался другой свидетель ее слабовольности и переменчивости – она сама. Словно перволинейная Октис Слеза – все та же лысая девка в полном комплекте обмундирования шла за ней по пятам. Молча, уделяя ей все внимание, не сводя глаз, не выказывая усталости и тяжести неудобств.

В конце концов, Гордей изрядно промочил ноги и начал чихать, привлекая к себе внимание.

– Да заткнись ты! – Вспылила ведущая.

– Не могу. Если б мог, молчал бы. – Просипел он. – Думаешь, мне самому охота? Думаешь, мне это в радость? Похоже, я заболел...

– Заболел? С мокрых ног? Люди иногда всю жизнь с ногами в воде проводят, а ты полдня прохлюпал и уже заболел! Если ты знал, какое здесь болото, почему поперся сюда в своих дрянных тапках?

– Я ведь и не собирался никуда идти. И не знал, что пойду в такое... место. И не было у меня времени выбирать обувь.

– А когда мне предложил, не подумал, как сам пойдешь?

– Так ты ведь и не согласилась. Не ожидал я... не ожидал, что лес вот такой. Думал, что островками да лужами все будет.

– Угум. И тропинками протоптанными. Что – сдался? Назад хочешь повернуть? А мы ведь даже еще ни одну тварь не встретили.

– Но ты ведь идешь?

– Иду. – Хмыкнула она. – Ну так вот: если не хочешь в самое ближайшее время встретить кого из местных, заткни нос, рот и уши. Иначе я тебя в болотце головой притоплю.

Они шли долго. Весь день. Останавливаясь иногда, влезая на корень, прислоняясь к стволу очередного молчаливого гиганта. С опаской осматриваясь по сторонам. Лес казалась живым. Сложным существом наделенным разумом. Он притворился безжизненным, уводя все живое из-под взгляда гостей. А значит, все живое наблюдало за ними там – за кругом их отчуждения. Путники были с этим согласны – они не знали и не хотели знать, что будет, если границы этого воображаемого круга исчезнут.

Редкие просветы в потолке из кроны начали гаснуть. Постепенно затихли невидимые птицы – единственные дававшие о себе знать обитатели леса. Обстановка стала напряженной и пугающей – чуть более, чем обычно. Октис остановилась. Она не могла понять: только ли былое охотничье чутье давало о себе знать, или же в дело вступила банальная усталость?

– Стоять. – Тихо и быстро скомандовала она.

Гордей остановился.

– Что – зверь?!

– Может быть и зверь. Что-то слишком тихо стало. Мне все это не нравится. Залезем на дерево и заночуем.

– Но Мать еще не села. Нам надо поскорее выбраться из леса на хребет.

– Не успеем.

– Но мы должны были выйти уже.

– Ничего мы не должны. Сам сказал, что никто не знает. Может быть, мы даже ушли мимо, если вообще не плутаем кругами. Тем более нам надо забраться на дерево повыше и посмотреть что там за кронами. Лезь первым. – Она подтолкнула книжника к стволу самого близкого дерева.

– А что толку-то? – Гордей нерешительно ухватился за кору и подгнивший выступ. – Если травора по деревьям лазает лучше нас.

– Хочешь заночевать в этой луже? Траворе так сложнее тебя достать. Она побольше нас будет, и весит тоже не мало. Пусть попотеет да поизводит себя, прежде чем свое получит. Лезь живее. Вот так. Будешь плохо лезть – я тебе кинжалом в задницу подсоблю для скорости.

– Знаешь, – заявил Гордей, когда они оба забрались на вполне удобную толстую ветвь, – любишь ты угрожать каждый раз. Прямо я уже все переслушал, что со мной будет, если что-то я сделаю не так, как тебе хочется.

– Еще не все. – Улыбнулась ведущая. – Что с тобой делать, можно придумывать бесконечно. Надо только меру знать, а то вдруг перестараешься, как твои дружки в питейной.

Она прислонилась спиной к стволу и свесила ноги по обе стороны толстой ветки. Гордей невольно уставился на эту, может быть, и не самую вульгарную, но точно перечащую всякому этикету позу. Спутница мужской взгляд уловила.

– Ой, да ладно тебе! – Она поставила вперед себя торбу, которую до того безрезультатно пыталась примостить на небольшом выступе. – Лезь сам на ветку рядом. Или ты всю ночь собрался балансировать туда-сюда? – Она похлопала рукой по ветви – чуть выше той, на которой устроилась сама. – Эта тоньше, но тебя выдержать должна. А книжки свои здесь прямо повесь.

От каждого случайного взгляда вниз у Гордея ломило в стопах. Движения были неловкими, несмелыми. В такой ситуации он не нашел ни сил, ни времени перечить своей самопровозглашенной хозяйке.

– Что-то не очень удобно. – Прокряхтел он, когда устроился на соседней ветке и прислонился плечом к вольной ведущей. – Мне уже в зад впивается эта деревяшка.

Октис чуть расслабилась и улыбнулась.

– Ты, главное, не накренись в сторону и не свались за просто так вниз. – Она пнула его слегка локтем, но именно тогда неловкий богомол чуть и не потерял равновесие. Он замер над высотой, по телу пробежала судорога страха.

– А-ха-х, я не хотела. – Оправдалась Октис, ухватив его за балахон. – Но смешно бы было, если бы ты тут же грохнулся вниз.

– Я мог бы убиться!

– Ну и что? Это тоже было бы смешно. Да не убился бы ты: в лужу бы попал – только соплей бы в ней твоих добавилось. И все.

Круг

У нее кружилась голова, она задыхалась, но отдышаться не получалось: ее губы под напором чужих губ вновь сдавались, и все начиналось сначала. Она забыла, как дышать через нос, лишь успевала сделать один два громких вдоха и выдоха ртом.

Здесь было темно и сыро. Каменная кладка, к которой она была прижата спиной, оставалась холодной и влажной. Это чувствовалось через рубаху с камзолом. Они уже были мокрыми, и каменный холод без препятствий гулял по взмокшей спине.

Ее штаны были спущены на пол. Полы рубахи скрывали бедра, но чужая рука, тонкая в пальцах и грубая в действии, пробиралась под них. От движения руки у нее перехватывало дыхание, она неосознанно сжимала ноги. Затем чужие руки, забравшись под рубаху, силой от талии до груди по ребрам двигались вверх. От этого хотелось вдохнуть как можно глубже, но чужие губы вновь находили ее в темноте, и головокружение все больше вытесняло разум.

Они не заметили, как сюда – во тьму – спустился тусклый огонек от масляной лампы, а вместе с ним силуэт человека с ведром.

– Ну надо же! Кто у нас здесь? Зерка и... – перепуганная Зерка развернулась к свидетельнице, открыв смущенное лицо Октис, – и, конечно, Октис – кто бы еще?

– Что тебе здесь надо, Назара?! – Прошипела Зерка.

– Ей, ты! Я, между прочим, теперь ведущая! Больше уважения прояви! Да, ладно, успокойтесь. Я просто воды набрать на ночь. – Назара указала ведром на колодец. – Здесь обычно люди воду набирают. – Она хмыкнула, поставила ведро и лампу, начала тянуть веревку из колодца. – Да бросьте вы, не наказываются никак ваши пережимы здесь. Если, конечно, добровольно. Добровольно?

Зерка недоверчиво шмыгнула, отошла и заправила рубаху в штаны. Назара смотрела на оставшуюся у стены Октис. Та успокаивалась и глубоко дышала. Со спущенными штанами, она натянула края рубахи руками и зажала между голых ног.

Только не вздумай, дура, сказать, что по принуждению. – Думала ведущая.

– Да, конечно, добровольно. – Сказал Октис и слегка улыбнулась.

– И как же нет наказания? – Не успокаивалась Зерка. – А устав, запрещающий связи?

– То если с мужиком. Неподобающее поведение для царского солдата. – Объяснила Назара.

– А женщин, значит, можно?

– Ну, а, думаешь, мастера не ходят по бабам, когда до города добираются? Тут и в деревнях поблизости, говорят, у них есть изведанные потаскушки. Не знаю, как там мораль в Железной Гвардии. Но я слышала от мастеров, что в западных царствах есть отряды, которые друг другу, – Назара вытащила, наконец, кадку с плескающейся водой, перевалила через стенку колодца и начала сливать в ведро, – ну, понимаете... очень дружат между собой. Это вроде как поднимает их сплоченность в бою. Так мастер сказал. Похохотали они, правда, после того. Понимаете? Они же не тупицы, какими хотят выглядеть. Они знают, что мы тут взаперти на стены полезем, сами на синих кинемся. Никто не запрещает – все знают.

– И много про нас знают?

– Про вас двоих вообще? Да все, включая последнего флажка на стене. А про то, что вы здесь: ну, может, я и еще парочка острых ушей. – Назара перевела взгляд на Октис. – Поберегла бы силы, тебе завтра еще последний безоружный бой держать.

– Говоришь «держать», а не «побеждать», – цыкнула Октис, – ты в меня сама не веришь. Тебе-то что с того?

– Не верю. Удивляюсь, как ты в конец протянула. У тебя каждый бой был, как последний. Вот теперь действительно последний, а дальше ты – либо чемпион нынешний, либо проигравший. – Назара подняла ведро. – Ладно, развлекайтесь. Но только не вздумайте там наверху при свете показать что-то подобное. Тогда уж вас точно накажут, а то и вздернут – рядышком висеть.

Ведущая направилась на выход, унося с собой свет. Октис подняла штаны, заправив рубаху, и занялась шнуровкой.

– Мягкотельная она все равно. – Сказала Зерка.

– Куда уж? По маршам она всех гоняет до усмерти – никому спуску не дает. Я ей, видите ли, не боец! А о нас с тобой каждая собака гарнизонная знает...

– Мягкотелая. Все равно. Могла бы нас наказать просто, чтоб неповадно было, чтоб прятались лучше. Да и какого... она ночью поперлась сама брать? У нее целый расчет в распоряжении, а она сама воду тягает?

– Тебе прямо неймется кого-нибудь наказать или быть наказанной. Вечная ты злюка. – Ответила Октис и отстранилась. – Все! Не будем больше. Назара – зараза, все сбила.

– Сама меня сюда затащила...

– Ты же знаешь: не могу я после состязаний. Вся тело в синяках, а кожа в ожогах от захватов. Какие уж тут пережимы?

– Еще раз: зачем тебе это надо, если ты это дело не любишь, и тело у тебя даже не привыкает к борьбе?

– А что? У меня последний бой, между прочим. Я такая же, как и ты, Змея! Ничем не хуже.

– Не хуже, – устало вздохнула Зерка, – вот именно. К чему ты стремишься так?

– Время поджимает! Без позывного в бой не пустят. Представляешь: первое задание, все в бой, а я тут как отказница! Подумают еще, что трушу…

– Ну, так сделай же его. Иди к ведающим – пусть колют. И вперед! За Царя!

– Что делать? – Покривилась Октис, будто этот разговор в точности повторялся уже много раз. – Мне на лице на всю жизнь расписаться, что я Плакса? Октис Плакса – замечательно! А борьба... меня уже знают. Я иду к этому. Узнают те, кто раньше со стеной на фоне не мог различить. На меня пальцем показывают. Пусть меня все знают, пусть прозовут чем-нибудь другим! Я что – этого не заслуживаю?

Зерка обняла ее. Октис чуть обвисла и положила голову на ее плечо.

***

Следующий день Октис провела в подготовке перед последним боем, который должен был пройти тем же вечером.

Безоружные бои не длятся долго: три подхода, два успешных подхода – победа. В этих сомнительных правилах таилась простая истина, к которым Змей готовили мастера: не всегда побеждает тот, кто сильнее, кто хитрее или умней – не тот, кто был достоин победы. Победитель – тот, кто победил. Проигравший – тот, кому уже не суждено оправдаться или потребовать реванша. Победа не достанется тебе просто по праву, но если ты победишь – этого уже не изменить.

Турнир шел с перерывами в два дня в течение почти одного оборота Брата. Каждый день турнира проводилось множество боев. Но к концу оставалось только двое борцов и один бой. И ради них – ради этой быстрой схватки, которая могла быть ослепительно интересной, а могла быть и раздражающе разочаровывающей, все обитатели Белого форта ждали два томительных дня.

Октис не была самой сильной, не была самой старшей и опытной, самой смелой, самой умной. Но и сетовать на полное отсутствие одного из этих качеств не могла. Как и на отсутствие хорошего везения. С соперницами в кругу ей везло. То это была большая и сильная, но не самая расторопная и умная. То слишком мнительная, терявшаяся в собственных далеко идущих тактиках и планах. То ловкая и быстрая, но совсем не крепкая, как Октис. Ни один бой, впрочем, не давался ей легко: чистых побед не было, а выигранные подходы длились дольше обычного, и никак не могли похвастаться безошибочно красивым исполнением.

Октис тренировалась с Зеркой и Крик. Зерке, в отличие от Октис, не повезло с соперницей: она выбыла после пары боев. А Крик не повезло с Зеркой: она проиграла ей еще на отборочных и в сам турнир не попала.

Тренировались не в полную силу, иногда скорее обговаривая и медленно проигрывая приемы, чем реально состязаясь. Сначала в тренировочных костюмах, потом в форме. Безоружная борьба, по мнению мастеров, была частью боевой подготовки, и все полученные навыки следовало применять при случае в бою. Конечно, были и отличия. Запрещены приемы, выводящие соперника из строя: переломы рук, ног, шеи, выдавливание глаз и прочее. В форме отсутствовало несколько деталей: щитки и нарукавники. Не для своего удобства, а для удобства соперника. Хороший удар кулаком в грудь давал вполне верные представления о боли от попадания тяжелым оружием в нагрудный щиток. Вместо щитка грудь туго перематывали обмотками.

– Закат Круглая – сильный противник. Крепкая и глупостей почти не делает. – Заявила Крик.

– Но не без недостатков. Она любит ближний бой. Любит хватать и давить. При подходе она тут же ринется на тебя максимально сокращать расстояние.

– Да, Зерка, это действительно отличный недостаток! – Фыркнула Октис.

– То, что она все сводит к захватам, пренебрегая ударами на расстоянии – это недостаток. Сама к ней не иди – бей, как будет идти на тебя. Только бей осторожно: руки ноги она тоже может ухватить.

– Интересно, а Круглая мою тактику тоже изучает?

– В этом нет никакой проблемы – ответила Крик, – у тебя вообще нет тактики. Каждый твой бой... пляска дикого зверя, загнанного в ловушку.

***

Темнело. Мастер Белогор Наконечник сидел на деревянной мансарде и наблюдал за приготовлениями. Во внутреннем дворе рядом с кругом собирались курсантки, устанавливались факелы. Круг представлял собой возвышение из утрамбованной тверди, высотой по пояс. Четкие границы кругу придавал плетеный забор.

Сзади подошел Кудр и уселся рядом, поставив бутыль и два деревянных стакана.

– Думаю, можно начинать прямо сейчас, мастер Белогор. Один бой не будет длиться долго, даже если Октис вздумает тянуть до восхода Отца.

Белогор согласился. Кудр откупорил бутылку и стал разливать жидкость цвета крови по стаканам.

– Болеете за свою?

Кудр хмыкнул. Он искал, что сказать, но ни один из вариантов не подходил. Время шло, а момент достойно ответить все удалялся.

– Да ладно, Кудр, все знают, что Октис – ваша любимица и фаворитка.

– Это не так.

– Но ваше внимание к ней... несколько преувеличено.

– Глядя на Октис, я все еще считаю, что сделать перволинейный полк из женщин было не из самых лучших решений Царя. Это просто наш обман. Самообман всех и вся.

– Вы предпочли бы видеть ее в другом качестве?

Кудр опять замолчал, но на этот раз нашел ответ вовремя.

– Я бы предпочел ее не видеть совсем.

Они выпили и замолчали.

Белогор осматривал собирающихся. Второлинейный гарнизон вывалил на стены, их синяя форма выглядела, как праздничное украшение на фоне темнеющего неба. На одной из деревянных мансард появились ведающие. Одна тонкая женщина и двое мужчин. В свободных белых мантиях. В золотистых лентах, опутывающих тело. В бесчисленных татуировках.

– А ведь это зрелище. – Вздохнул Кудр. – Мало этого второсортного сброда. Даже ведающие пришли посмотреть. Многие бы заплатили хорошие деньги за возможность увидеть девичью борьбу. На таком уровне.

– А нам достается она бесплатно. Не забывайте, мастер Кудр, что борьба является подготовкой. И все, что с ней связано.

– Я не забываю. Но я жду другого. Я жду настоящего боя, чтобы узнать: на что мы потратили все эти сезоны…

Все было готово. Факелы зажжены. Курсантки уселись кругами, оставив не занятыми две дорожки. По одной прошла Октис, по другой – напротив – Закат Круглая. Они встали молча перед возвышением.

На круг запрыгнул мастер.

– Сейчас состоится последний безоружный бой в этом сезоне. Его победитель будет победителем сезона. Закат Круглая – Красный отряд второй расчет, – Закат запрыгнула на круг и встала на краю, – Октис без позывного – Черный отряд первый расчет. – Октис повторила за соперницей. – Два победных подхода и вы – победитель.

Мастер спрыгнул. Повернулся обратно к кругу. Поднял руки на уровне груди, громко, как мог, хлопнул в ладони. Бой начался.

Закат тут же рванула на соперницу. Октис только успела увернуться, попытавшись сделать подножку. Неудачно. Тогда, поднявшись, она решила спихнуть оказавшегося на краю противника, пнув ногой, но та уже успела развернуться. Удар вышел по касательной. Закат схватила ногу, рывком дернула на себя и уцепилась ближе. Октис оставалось только прыгать на второй ноге. Соперница, крепкая и сильная, намеревалась поднять ее, развернуть и вышвырнуть из круга, но даже ей это было выполнить трудно. Октис била кулаками в голову, желая попасть в прикрываемую челюсть. Правой рукой получалось хуже, она стала напирать на левую. Пара хороших ударов в висок, в челюсть: что-то хрустнуло, хватка ослабла. Октис постаралась освободиться, отойти от зоны захватов и опасного края круга. В этот момент ей казалось, что остается только несколько ударов. Она замахнулась еще раз левой, но ударила в воздух: Закат увернулась, одним шагом оказалась вновь в опасной близости, выполнила захват, обхватив руку и шею. Октис опрокинулась назад, лицом в небо. Закат сделала несколько шагов к краю, чтобы захваченная повисла еще больше, затем развернулась рывком. Ноги Октис, и без того уже не выполнявшие роль опоры, протащились по тверди. Она полетела за круг в первые ряды.

Подход был проигран. Зрители, на которых она упала, бесцеремонно сталкивали ее с себя пинками. Она поднималась, занятая совсем другими мыслями, успела не глядя наотмашь выдать оплеуху одной из недовольных Змей.

Еще один такой вылет – и все закончено.

Она запрыгнула на круг и встала на краю. Закат стояла с помятым лицом, харкающая кровью. Можно было подумать, что она заметно пострадала, если бы не смотрелась словно разъяренный дикий зверь.

Хлопок. Круглая опять решительно двинула вперед. Октис успела сделать несколько шагов, отойти от края и ударить правой ногой прямо в голову. В этот момент проскользнула запоздалая мысль о глупости такого решения, ведь Закат могла успеть уклонится. Тогда ей оставалось бы только обхватить Октис и, не снижая хода, вынести ее с круга. – Самый быстрый подход. – Но этого не произошло, удар оправдался. Круглая отклонилась. Октис тут же ударила в челюсть. Потерявшаяся соперница смогла только махнуть правой рукой в пустоту. Октис заступила ногой, намереваясь выполнить захват, но в место этого ударила ладонью в челюсть. Закат наклонилась назад, Октис ударом колена в спину выкинула ее из круга.

Она осталась в круге одна. Возвышаясь над всеми, Октис ощутила вкус триумфа. Ее соперница: сильная, мощная, опытная, – была там – внизу. Со всеми остальными. Приходила в себя, поднималась, ощущала первые волны боли.

Закат поднялась на круг. Чувство триумфа прошло. Еще один подход, в котором противник постарается ничего ей не прощать.

Хлопок. Круглая больше не повторялась, только сделала два шага вперед, отойдя от края. Октис пошла на сближение. Закат нанесла несколько ударов в блок. Затем то же повторила Октис. Схватить ее руки противнице не удалось. Октис постаралась ударить ногой по выставленной голени, но этот удар редко получался с подготовленным противником. Закат в ответ, забыв о защите, стала беспорядочно колотить руками блок Октис. Неточные смазанные удары, но под напором она стала отходить к краю. Поняв к чему это ведет, Октис сама прижалась к противнику – в ту зону захватов, которую раньше пыталась избегать. Она стала толкать Закат к другому краю. Но Круглая обхватила ее руками и повалила вместе с собой. Октис удалось немного вырваться из объятий, но полностью Закат ее не отпустила, зажав ногу. Октис начала бить кулаками в лицо противника, занятого лишь удержанием и выворачиванием ее ноги. – Да когда же твоя толстая башка треснет?! – Рычала она.

Закат вывернула ногу Октис, и та издала невольно громкий крик боли. Скребясь пальцами по утрамбованной тверди круга, она старалась уползти и освободиться от захвата. Закат отпустила ее, но тут же оказалась сверху. Октис сложилась, чтобы ее труднее было поднять. Круглая обхватывала ее и колотила рукой по голове. Попытки подняться ни к чему не приводили.

Провалявшись так слишком долго, сделав кучу неудачных попыток, получив сполна все свои оплеухи назад, Октис собрала оставшиеся силы, не обращая внимания на боль в висках, начала подниматься вместе с весом буйствующей Закат. Та постаралась использовать это, начала удобнее ее обхватывать, не забывая бить в открывшиеся зоны. Октис, еще принимая на себя вес и давление соперницы, ощущала больше не удары и захваты, а боль во всем теле, которая быстро настигала своего пика. – А ведь я еще не поднялась. – От перенапряжения она издала вой. Из глаз полились слезы. В следующий момент она столкнула с себя противника. Круглая тут же пошла обратно. Но Октис почти от бессилия упала вниз и сделал подножку. Закат повалилась спиной на пол в шаге от края. Октис, не без помощи рук, подползла и принялась бить ногой в бок, выталкивая ее из круга. Несколько ударов. Вот уже совсем немного: Круглая на краю, но перевернулась на бок и держится руками. Удар по руке, в корпус, еще. Она вывалилась, одна рука осталась держаться за край круга.

Октис сидела с открытым ртом. Ее лицо онемело от ударов, но она чувствовала, как по нему течет горячая смесь из крови и слез. Она огляделась по сторонам. Все смотрели на нее. Как положено Змеям – тихо, без оваций, ликований и поздравлений. Бурлила лишь темная масса синего гарнизона на стенах. Закат поднялась и смотрела в никуда.

Октис встала.

Мастер вскочил на круг.

– Октис без позывного Черный отряд первый расчет – победитель безоружного боя в две тысячи двести двадцать шестом сезоне противостояния.

Все поднялись, даже мастера на мансарде.

А потом была команда разойтись. Мастер соскочил с круга. Курсантки – кто расходились, кто сбивался в кучки, кто продолжал смотреть на победителя. Октис по команде повалилась без сил обратно на круг, вытирая грязной рукой кашу с лица. Никакого призрачного триумфа, что царил в ней после второго подхода.

Подошел ее расчет. Зерка, Крик, Сейдин, Назара, Юа...

– Ты победитель, Октис! Ты лучшая!

Октис посмотрела на Сейдин и слегка улыбнулось. Улыбнулась только потому, что улыбалась она.

– Да, Октис. – Сказала Крик. – Ты добилась своего. Теперь все тебя видели и знают – каждый отряд, каждый расчет. Все знают, что победитель безоружного боя в этом сезоне – именно Октис Плакса. И никто тебя не назовет теперь иначе.

В Угоду Танцу

Октис немного удивляло, что танцам ее обучал мужчина. Но в этом было и что-то привычное. Все люди, чему-нибудь учившие ее, были мужчинами: мастера, ведающие, Вороней…

Оказалось, что танцоров мужчин ценят здесь наравне с танцовщицами. Возможно, даже больше. Но характер и смысл мужского танца был несколько иным. Иногда они танцевали в паре с женщиной, что подчеркивало эротический смысл, в тоже время, придавая танцу черты романтической истории. Иногда танцевало несколько мужчин – такой танец имел военный подтекст. Когда же танцевал один мужчина, то к этому прибавлялся и некий религиозный жертвенный смысл.

Ее учитель – Ила – вскользь с привычным нетерпением объяснил ей, чем он занимался всю жизнь. И Октис не стала уточнять подробностей, чтоб лишний раз не злить и не раздражать старика.

– Слезь с круга – он для настоящих танцовщиц, а не для тебя. – Сказал Ила.

И эта фраза, с которой началось обучение, задала весь его последующий тон.

Октис в очередной раз примерила новую для себя одежду. Танцевальное тренировочное платье. Такое же, как было у танцовщиц на сцене, но из самого дешевого материала, лишенное украшений и прочих излишеств.

– О, крепкий круглый живот – живот настоящей загорийки! – Воскликнул Ила, впервые увидев ее оголенный торс.

Он имел в виду проступающий рельеф пресса, закругляющийся к низу.

Октис стоически перенесла этот комплимент. Она уже твердо решила преодолеть себя и смириться со своим загорийским происхождением.

– Но куда же тебя занесло, и чем ты занималась? Тебя не иначе лупили полжизни. А это плечо?

– Не все ли равно? – Возразила она. – Мне не стать танцовщицей, если мое тело «нечисто»? Может быть, я сама училась обращаться с ножом и у меня не всегда получалось…

– Упорная ты. Что еще сказать? – Он усмехнулся. – А про нечистое тело: так иной раз я замечал, что люди охотней смотрят на увечья прекрасного тела, чем просто на чистую красоту, у которой нет ничего, за что можно было бы зацепиться. А тело твое все же прекрасно – дышит силой и волей самой Тверди. Нет, не подумай, что старик раздает комплименты. Ты все еще молода, но это быстро пройдет. – Он вздохнул с облегчением от того, что смог подбавить в свою хвальбу немного негативного смысла. – Что ж, не будем выяснять твою прошлую жизнь. Зачем? В конце концов, ты – еще одна девочка-загори с цветочным именем – хоть и редким. Но вас тут все равно полно.

– Актися – не цветок. – Она поправила старика.

– От чего же? Актися цветет, только недолго, цветки ее мелкие и не особо примечательны. Как мне тебя звать? Так или по-западному, как звал тебя этот твой Ороней?

Она призадумалась, но больше о том, почему Вороней открыл учителю ее настоящее имя, а свое – изменил.

– Зовите меня, как хотите…

– Ага. – Согласился Ила. – Так даже удобней: что подвернется первым на язык – так и назову…

***

Свои тренировки они начали не с танцев. Учитель не мог упустить случая, чтобы еще раз не подколоть слишком зрелую ученицу.

– Ты не готова даже руками махать правильно! Считай, что когда ты только научилась ходить – ты уже совершила ошибку и до сих пор ее никак не исправила.

Целый оборот Сестры они потратили только на упражнения. Старик от восхода до заката Матери показывал и заставлял повторять всевозможные позы. Чаще нелепые и смешные. Но ни один из работников этого заведения, оказавшийся по делам в тренировочном зале, не смеялся при виде Октис застывшей в очередном каверзном положении. Смысл этих упражнений ей не пришлось улавливать из череды учительских бредней. В своем привычном тренированном теле она с удивлением обнаружила мышцы доселе неизвестные и неиспользуемые. Конечно, для воина такой недочет не имел особого значения, но каждое утро вольная ведущая просыпалась с новой острой болью в очередной части тела. Последний раз с ней случалось подобное задолго до того, как она впервые примерила боевую форму.

И все же ученица смогла удивить старика. Тот ожидал, что времени на обязательную подготовку уйдет гораздо больше. А по истечению срока в один оборот Брата он просто сдаст заказчику что есть и объявит результат профнепригодным. Но Октис оказалась достаточно гибкой, чтобы выполнить большую часть упражнений. Проблем со связками у нее почти не возникало.

– Пять золотых! – Сокрушался Ила. – Сразу! Представляешь?! Это очень хорошая сумма. Ради нее могут подождать все другие – менее богатые ученики. Заодно и прочие дела. Да с такой суммой можно даже смыться из города. И бросить это дело с твоим обучением как безнадежное. Да, я думал об этом. Но куда мне бежать? Виде и этот клуб – лучшее место, куда может попасть танцор. Тем более такой опытный… и старый, как я.

– Я не совсем понимаю, что происходит в этом Виде. – Выдавила из себя Октис, застыв в очередной сложной позе. Мышцы ее тела уже воспламенялись от продолжительной статической нагрузки. – Ведь князья все время воюют. Откуда силы и желания на весь этот непрерывный вертеп?

– Войны тут не было уже… сезона четыре. – Возразил старик. – Да и то, Виде – не военный город. Если сюда заходит армия – чем, по-твоему, они тут занимаются? Ну да, пограбить-то могут, поубивать кого, если какой дурак найдется, но в остальном – такие же приезжие, только платят меньше. – Он сделал паузу. – Война была, война будет. Так почему между ними простые люди не могут получить удовольствия от мирной жизни? А если бы мы грустить стали, да после очередной войны – сами бы к новой готовились, тогда и пришла бы за нами она быстрей. – Ила привычно пофилософствовал и жестом велел ей сменить позу на следующую.

***

К смятению учителя, ко второй Сестре они перешли к самому танцу. Ила начал с того, что показал ей сразу несколько приемов и заставил их повторить по очереди. Но только, чтобы еще раз уличить ученицу в деревенском происхождении ее самой и ее представлений о танце.

– Ты движешься просто немыслимо неправильно! – Бурчал он. – Вот объясни мне, что ты делаешь? Как? Ты представляешь свою позу в начале и позу в конце движения? Приказываешь телу двигаться, и оно кое-как пытается выполнить твой приказ? Да, результат есть – тело передвинулось, хоть и промазало, но стоит на новом месте. И что с того? Танец – это движение, красота, завершенность каждого мига, а ты просто выбрасываешь все это в выгребную яму и хочешь сразу прийти к итогу. Это как не жить жизнь, а сразу желать себе смерти.

Ила продолжал философствовать. Октис молчала и злилась. Это все, что и требовалось от нее в данный момент.

– Мы потратили с тобой… – продолжал он, – много времени на то, чтобы ты почувствовала все мышцы в своем теле. Каждую мышцу. И ты должна совершать движение не бездумно используя сразу все, что есть. Ты должна держать под контролем каждую мышцу, отдельную мышцу – под отдельным контролем. Сжимаешь одну, потом другую, и собираешь из них движение – четкое и правильное. Если ты не чувствуешь их по отдельности, мы вернемся к нашим упражнениям, пока ты не перестанешь врать.

Октис восприняла учения Илы, как невыполнимый бред придирчивого старика. Она постаралась придать движениям осторожность, и для вида перенапрягать хотя бы одну две важные мышцы. Но учитель ловил ее каждый раз, когда она пыталась схалтурить. В конце концов, они отставили сами приемы и вернулись к работе с мышцами по отдельности. Старик сам показывал, что он понимает под «контролем», и попросил Октис повторить. Под пристальным вниманием она честно, послушно и правильно изгибалась, ведь опытный учитель мгновенно отличал каждое наигранное движение от требуемого, взрываясь очередной уничижающей тирадой.

К концу третьего дня она все же научилась собирать действие отдельных мышц в общее сложное движение. Она приступила к одному из показанных в начале приемов. Хоть и медленно, но верно. Чувствуя совершенно новое ощущение полного контроля над телом, она двигалась дальше… и теряла все. Ей нужно было брать в работу новую группу мышц. Она уже предвосхищала момент, как возьмет контроль над сильной спиной, но у нее то ли не хватало уверенности, то ли она просто еще не успела осознать те мышцы по-новому. Движения теряли точность, не только к привычной досаде учителя, но теперь и к досаде самой ученицы. Через всю неугомонную критику Илы, Октис открыла в себе нечто новое. Она стала для самой себя сродни трофейному орудию, которое требовалось досконально изучить, вычистить и овладеть, как не сумел овладеть им прежний хозяин.

***

К третьей Сестре Октис уже уверенно освоила профессиональный стиль танца. Ворчание Илы становилось все больше дежурным. Внутренне он уже начинал восхищаться ученицей, словно скульптор, восхищающийся качественным материалом, из которого он собрался сделать что-то еще более прекрасное. Но не то что признаться ей, он не хотел признаваться даже самому себе. Ведь перед ним был не кусок глины или камня, а одушевленный человек. Сильный, нахальный, строптивый и самовлюбленный. И что самое неприятное – полжизни занимавшийся не пойми чем. Вместо того чтобы сразу, еще в детстве взяться за ум, посеять семена танца на почву своего таланта и стать уже к нынешнему времени одним из выдающихся танцоров во всех княжествах Загори… а то и по всей Тверди землепашцев.

Ила оторвался от величественных видов и несбыточных мечтаний, в которые его часто уносило буйное воображение. Все же ученица не укладывалась в придуманный заказчиком безумный срок. Пришло время в очередной раз поумерить ее пыл, отточить неровности в проступающем рельефе объемной скульптуры.

Он надел ей на шею, на руки и на бедра ремни с увесистой бахромой. На конце каждой кисточки висел маленький колокольчик.

– Ну вот. Ты вроде как танцуешь. – Начал он очередную учебную придирку. – Можно подумать, что тебе ничего не стоит выйти сейчас наравне с другими и станцевать что-нибудь непримечательное. Но нет. Ты-то как раз привлечешь слишком много внимания. Все те побрякушки, что надеты на танцовщице, конечно же, для красоты. Но ты будешь двигаться в такт музыке, а они – нет. И это – одна из грубейших ошибок. Чем больше ты будешь контролировать движение этих висюлек, тем меньше тебя будут сравнивать с коровой. Искушенные знатоки танца пристально следят за движением всех украшений. Если что-то будет идти вразнобой, то никакие виляния жопой тебя уже не спасут. Ну-ка, вот теперь выполни разворот двумя шагами с быстрой остановкой и повернись лицом ко мне. Давай.

Октис немного повертелась на месте, осматривая бахрому: то, как она колеблется от ее движений. Она собралась и выполнила требуемое от нее. Лишь в самом начале хор колокольчиков выдал что-то неопределенное. А затем он затих, зазвенев лишь несколько раз: слаженно, будто хор в такт неслышимой музыке. Ученица остановилась, как ее просил учитель. Бахрома заплелась, продолжая движение. Октис, понимая, что, возвращаясь обратно, обвес наделает много шума, ловко поддернула себя. Колокольчики успокоились и повисли почти без лишнего звона.

– Вот это… что это было?! – Промямлил ошарашенный учитель. Его ученица выполнила почти идеальное движение.

Сразу! – Возмутился он. – Хоть и вовсе ей не объясняй правила! Будто это не высокое искусство, которое иные постигают всю жизнь, а так – врожденное знание сродни дыханию!

– А ну ка, обратно! – Потребовал он.

Ила понадеялся на случайность и девичье везение, но Октис выполнила обратное движение еще чище. Развернулась, гордо и надменно уставилась на озадаченного учителя.

Что это было? – Говорил довольный женский взгляд. – Это, Ила, юбка Змей. С которой мне примириться было уж куда сложнее, чем твоим телкам с колокольчиками. И на кону тогда стояло вовсе не удовольствие десятка придирчивых ханжей, а моя сохранность. Моя жизнь и жизнь моих подруг…

***

Загорский нож был одной из архаичных крайностей в перечне клинков, применяемых землепашцами для убийства друг друга и остальных богоподобных. Вкус и представление о ручном оружии менялось у людей с движением с запада на восток.

На западе были распространены клинки легкие в управлении. Их баланс был смещен ближе к рукояти. Такой клинок терял в силе удара, но выигрывал в скорости и подвижности. Рука воина, держащая западный клинок, почти не меняла положение захвата рукояти. Ее защищала крытая гарда, которая выполнялась в виде кованой корзинки, и часто изображала плетение лозы.

Далее, с движением на восток оружие приобретало универсальные черты. Меч с симметричным обоюдоострым клинком считался стандартом в деле ведения войны. Его баланс располагался ближе к центру, от чего меч приобретал весомую силу удара, но при том оставался вполне управляемым. Такой клинок не был уделом одной лишь Эдры, ее западных земель и пограничных западных царств. Он распространился одинаково везде. Но, в основном, лишь Эдра взяла на вооружение такое оружие не только для второй, но и для первой линии. Бесхитростные в балансе, но искусно выполненные мечи, вместо изящных аналогов с запада, предпочитала и местная знать – князья и их менее удачливые безземельные братья.

Дрейф центра тяжести клинка с движением с запада на восток оканчивался загорским ножом. Это был древний однолезвийный клинок, выживший и дошедший из глубины Сна Богов. Его форму создали еще тогда, когда кузнецам были неведомы божественные секреты металлов. Клинки их выходили всегда слишком мягкими для ведения долгого боя. Не было надежды на сохранность заточки. От того древние бойцы применяли тупую сторону клинка для защиты, в расчете не повредить свое лезвие и затупить лезвие противника. Баланс же, смещенный в центр, а то и за него, позволял компенсировать ослабшую заточку силой удара. Такой клинок был плохо управляем, и, после открытия изготовления твердых металлов, «нож» почти исчез из воинского обихода. Он остался лишь на востоке и приобрел законченный нынешний вид. Теперь клинок выполнялся по тем же современным технологиям. Нож стал чуть меньше в размерах. Рукоятку удлинили и загнули в кольцо на манер гарды. Это привело к развитию большого количества новых хитрых приемов, а заодно и подарило новую жизнь старому клинку. Лишь обмотка рукояти, даже на самых дорогих клинках, выполнялась по-прежнему из травяной бечевки, намекая тем на старинное происхождение загорского ножа.

***

– Существует несколько уровней танца. – Ила держал уложенный на предплечья загорский нож.

Лезвие ножа было намеренно не заточено. Учитель прекрасно понимал, что трепета в глазах ученицы нет, но душа требовала обязательного ритуала в объяснении необходимой теории.

– Самый низкий – это народный танец. Танец, который танцуют непрофессионалы. То, что происходит за нашей стенкой – в основном, следующий уровень. Чуть выше. Так танцуют уже опытные обученные люди. Подобно простому работнику или крестьянину в поле, таким танцем они совершают ежедневную однообразную работу. По сути – это рутина, нечто не обременительное, не выходящее из ряда вон. А за ним – новый уровень. Сольное выступление. И этот танец должен стать хотя бы событием дня в сознании людей, а еще лучше – одним из самых важных событий в их скудной и скучной жизни. К такому танцу человек не должен подходить с небрежностью. Конечно, великий танцор может импровизировать, но даже его танец будет подготовлен и отрепетирован по всем законам повествования. Это словно рассказать движением тела целую историю. И сделать это должен человек увлеченный, а не относящийся к танцу, как к привычной работе. Он должен гореть изнутри и дарить людям свет словно Старшие. Иначе одному человеку на сцене никак не завладеть умами тех, кто на него смотрит. Но если есть в нем огонь, то даже те, кто безмерно далек от любого искусства, увидев этот свет, поймут и признают. Есть внутри тебя то, что можно поджечь в угоду другим? В угоду танцу?

Октис задумалась. За утомительной бравадой старика было что-то неуловимо важное. – Гореть ради других? Да я их всех ненавижу! – Вернее, все теперь смешалось в ее жизни. Словно яркие песочные краски кто-то ссыпал в одну кучу и перемешал в серую массу. Только недавно она рассталась со своим призванием, с которым до того была неразлучна. Жизнь стала формально бессмысленной. Но лишь формально. Ей хотелось жить. Увидеть, что будет дальше. – Ради мести, ради… Воронея. – И ведь было чему гореть, раз она все еще стояла на ногах. То, что и сейчас разгоняло и жгло кровь в теле. Ее мертвый народ. Мертвые родственники. Неминуемо строгий военный быт. Война. Потери. Служение старому Царю, которое не оценил новый. Новый Царь. Его надменные жены – одного их взгляда хватило, чтобы поставить их на очередь в топку. Начальник стражи. Вся стража Серда. Весь Серд. Ушедшая в никуда Сейдин, в самый сложный момент оставившая ее совершенно одну. Ее Змеи. Те, за которых она бы отдала жизнь, не задумываясь. Теперь и они были подвержены горению. Множество страниц ее книги, которые не жаль было использовать ради нынешней задачи.

– Да, я найду чему гореть. – Ответила Октис.

– Хорошо. Ибо Танец с Ножом – это уровень еще выше. Ты понимаешь, что твой мужчина хочет поставить тебя на кон в очень опасной игре?

О, да. – Подумала Октис, понимая это даже лучше старика.

– Одно дело, когда ты будешь танцевать в городе, перед толпой неизвестных тебе зрителей. Твоя оплошность может тебе легко обойтись. Но если ты будешь выступать по приглашению важного человека, например князя, ты можешь отдать ему на суд свою жизнь. Танец с Ножом – это поединок. Танцора против себя. Музыкантов против танцора. Нет, у них не стоит задача подставить тебя. Неожиданных подводных камней в их музыке тоже не должно быть. Ведь они, прежде всего, должны договариваться между собой. Но они будут задавать ритм и характер танца, менять их, как им вздумается, а ты должна будешь танцевать, словно знаешь все заранее. Словно уже отрепетировала с ними этот танец. Правда, иногда так случается, что танцор может взять инициативу в свои руки, и ансамбль поддержит его. Но этот момент надо угадать и не попасть в глупое положение.

– Танец с ножом делится на четыре подхода. – Продолжал Ила. – Первый подход – это обычный танец. Такой, который тебе уже известен. Если ты провалишься на первом подходе – тебя освистают, а то и сразу с позором погонят из города. Нечего князю и знатным людям было морочить голову. Если ты пройдешь первый подход, князь даст тебе свой нож. Это будет настоящий дорогой загорский нож искусной работы. Ты начнешь второй подход. По сути тот же танец, но в твоих руках будет нож, и ты обязательно должна будешь выполнить с ним несколько трюков. Эти трюки опасны, прежде всего, для тебя. Этот нож будет самой лучшей заточки. В том-то вся и интрига. Любое твое неверное движение, и публика получит свое зрелище в виде крови танцовщицы на сцене. Многие осторожные девочки пытаются на этом закончить. Они не прибегают к опасным приемам. И если владелец ножа благосклонен к ним – а так чаще и бывает – он понимает посыл и заканчивает на этом выступление. Они выполнили необходимый минимум, и не получат вознаграждения кроме благосклонности зрителей. А это, кстати, тоже можно перевести в денежную сумму. Но если ты захочешь быть смелой, выполнишь несколько опасных трюков и по окончанию подхода не отдашь нож его владельцу, наступит третий подход. В нем танцовщица должна показать все свое умение владения ножом. Ритм танца ускорится. Все выступление станет одним большим трюком. Нож надо будет крутить и вертеть подле себя на опасной близости. Перебрасывать из руки в руку. Да еще при всем при этом, не забывать двигать телом. И ты ведь рискуешь не только своей сохранностью! Если ты выпустишь клинок из рук, и тот улетит в зрителей, ты можешь кого-то убить. Даже если он никого не повредит, это будет провал. А за провал на таком уровне не избежать наказания. Князь может и казнить, как за попытку покушения на его жизнь. Но если все будет хорошо, музыка стихнет, и ты закончишь танец, склонившись перед князем и держа на вытянутых руках – вот так – его клинок. Если ты не рисковала особенно, осторожно держала лезвие на безопасном расстоянии от себя и не задела ни тел, ни души зрителей, он заберет клинок. Результат будет таким же, как и при успешном окончании предыдущего подхода. Может, чуть больше. Но если заденешь страстью не их тела, но души, он не возьмет клинок, а, значит, подарит тебе. Это действительно большое вознаграждение. Но если он будет впечатлен и захочет продолжения, он положит на твои руки второй нож. И ты начнешь четвертый подход, такой же, как третий, но уже с двумя клинками. И в вознаграждение за него ты получишь уже два ножа. Тебе отдадут их прямо там и позволят держать подле себя даже в присутствии их бывшего владельца.

Лекция Илы закончилась.

Вот то, что и было нужно Воронею и Октис. По плану торговца смертью достаточно того, что князь подарит ей один клинок. Тогда она передаст нож Воронею. Ведь по договору он, а не компаньон, должен нанести их цели роковой удар. Но лучше будет, если князь соизволит подарить и второй клинок. Тогда и у нее будет свой загорский нож. И Октис надежней обезопасит их отступление.

***

После очередного дня обучения она распрощалась с учителем и привычно побрела в одну из комнаток служивших раздевалкой. На время, пока Ила взялся за нее, количество молодых учеников уменьшилось, а те, что все же посещали заведение, приходили позже и уходили раньше нее. Работницы же в основном использовали другую комнату – ближе к сцене. Потому в раздевалке было пусто, ничто ее не стесняло. Она полностью разделась, смочила заготовленную тряпку в бочке с водой и протерла тело от пота. Оделась в уже привычный женский походный костюм. Не смотря на возражения Воронея, ей не хотелось изображать из себя городскую даму, и тем более ради этого надевать городское платье. В нем ей было неуютно и все еще откровенно не по себе.

Она вышла через служебный выход на темный нежилой переулок. Мать уже была на закате. Правда она светила под таким углом, что на узких улочках царила полноправная тьма.

Вороней уже второй оборот Сестры не встречал и не провожал Октис. Скорее всего, сейчас он просто валялся в их комнате, а то и прохлаждался в питейных заведениях после занятий своими торговыми штучками.

Дело с миррорским маслом оказалось весьма прибыльным. Все, кому в Виде оно требовалось для поддержания царящего здесь балагана, выстроились в очередь. Вороней поднял цену в несколько раз, но ажиотаж так и не утих. Наоборот, долгое время их осаждала одна местная знатная проститутка. Той высокой категории, что жили не в борделе и даже не красили волосы в зеленый цвет. Она, видимо, была занята своими богатыми клиентами и узнала о масле слишком поздно. Последнюю бутыль Вороней не собирался отдавать никому, ведь он требовался для Октис и их плана. Прежде всего – для татуировок. Но теперь, оценив всю важность масла для танцоров, он намеревался перед всеми выступлениями натирать им кожу своего пропуска к князю. Проститутка ушла ни с чем, напоследок с досады проклиная Воронея на предмет слабости его детородного органа.

Октис шла вдоль здания клуба, но уже заметила темные силуэты на фоне освещенных стен соседней улицы. Это было так некстати. Она устала после тренировок. Все, что ей хотелось – только идти спокойно по улочкам уже привычного ей города и ничем не выдавать в себе сильного человека.

– Стой.

Она заранее предсказывала все события этой сцены. Все движения, все фразы, сводящиеся к одному смыслу. – Негодяи остаются негодяями по любую сторону горы.

– Не хочешь ли ты нам чего-нибудь станцевать?

– Тут темно, вы ничего не увидите. – Она перебила заводилу компании, перекрывшего ей проход на освещенную улицу.

– Так пойдем на свет. Найдутся светлые места, где мы все тебя хорошенько рассмотрим. Или ты ублажаешь только тех, кто хорошо за это платит? Может, мы скинемся? Мы не богачи, в отличие от твоих любимых клиентов. Но одного-то танца нам точно хватит…

– Я бы не стала танцевать перед вами даже за деньги. – Устало фыркнула она. – Хватит. Меня раздражают ваши самооправдания и подходы издали. Никогда не можете подойти молча и взять, что надо!

Она достала из-за пазухи спасительное гасило и быстро раскидала в темноте несостоявшихся обидчиков. Сработал эффект неожиданности. Никто не увидел в темноте, как она готовила свое орудие. В момент, когда оно уже вовсю действовало, некоторые из их компании еще не понимали, что начавшаяся суматоха вовсе не сулит им ничего хорошего.

Октис пошла дальше на свет, подгоняя себя и скручивая шнуровку. Ей не хотелось закреплять свою очередную победу. Пускай эти люди не получили свое в полной мере. Они вполне могут погнаться за ней, но, скорее всего, еще какое-то время будут обдумывать историю, произошедшую с ними в этой темноте.

Она вышла на светлую улицу, обычную для Виде в это время. Еще сновали туда-сюда люди. Собирались небольшие группки в освещенных островках вокруг вышедших на вечернюю смену уличных артистов. Октис шла в безопасности, но продолжала думать о случившемся. Она уже смирилась, что подобное однообразие встреч с ней будет случаться и дальше. Но Октис, прежде всего, думала о самой себе. О том, что в ней что-то изменилось.

Удары стали чуть слабее. – Этот факт неприятно поразил ее. Но в то же время она выигрывала в скорости, точности и изящности движений. Не иначе как замена редких силовых тренировок на изнуряющее обучение танцам давало о себе знать. Она успокоилась. Вспомнила про усталость от сегодняшних нагрузок. – Сила еще вернется, а вот точность уже никуда не уйдет.

Октис зашла в прихожую, привычно раскланялась с семейной парой – хозяевами постоялого двора – и пошла к себе. Вороней, держа перед собой небольшую книгу, предсказуемо полулежал на их низкой кровати. Не жалея масла в лампе, он в очередной раз перечитывал любимую поэму «Об Одиноком Волке». Поэма эта была написана в стиле столь высоком, что Октис, при попытке прочтения, не смогла узнать или интерпретировать по месту применения до четверти знаков, призванных открыть неявный контекст искушенной публике.

Вороней слегка отставил книгу, смерил вошедшую взглядом и вернулся к чтению.

– У тебя штукатурка смазалась. – Послышалось за твердым переплетом.

– На меня напали. – Объяснила она.

– А ты уверена, что Ила не видел? А наши добродушные хозяева? Люди на улице?

– Я думаю, что Ила увидел все, что не надо еще в первый день. Его это просто не интересует. У него мое прошлое вызывает только… досаду. – Она посмотрела на себя в отражении блестящей металлической тарелки. – Хозяева, наверное, подумали, что это грязь на лице. Теперь понятно, почему мне хозяйка на щеку указывала. А на улице было темно… да и вообще, ты понял, что я сказала? На меня напали…

– И кто победил?

– Ты относишься к этому так просто? – Удивилась она. – Я же – это весь твой план! А ты меня не встречаешь, не провожаешь…

Вороней вновь отвлекся от книги и взглянул на нее. Если убрать с ее лица все возможные градации ненависти, силы, надменности, пренебрежения, злорадства, довольства и редкой спокойной радости – все варианты смесей этих чувств, то за ними всегда оставался один лишь взгляд собаки, молящей хозяина впустить ее в дом с ненастной погоды. И именно в этот момент ее черные глаза представали во всей своей красе.

– Тис, – насладившись видом начал Вороней, – ты – перволинейная ведущая, да еще и отрядная. Я бы предпочел, если бы ты растила свою женственность только на сцене и в постели, но не в быту и в сложных ситуациях.

Она сняла сапоги, ей захотелось кинуть одним из них в своего любовника. Так, чтобы грязная подошва пришлась ему прямо в лицо.

– Но ведь ты сам знаешь, что случай бывает разный! А если бы меня кто треснул исподтишка?

– Хорошо, кто это был? – Посерьезнел Вороней.

– Я не знаю, не разглядела в темноте.

– Чего они хотели?

– … что бы я им станцевала… – Октис недоуменно развела руками.

– И ты достала кистень и тут же всех уложила? – Угадал он.

– Да… но ты же понимаешь, что им не танцы были нужны…

– Конечно. – Он закрыл книжку и положил ее на пол. Уставился острым взглядом прямо в ее уставшие глаза. – Итак. Какие-то ребята вечером решили поразвлечься, и их компании не хватило женского внимания. Они оказались теми еще эстетами, потому пошли не в бордель. И даже не к зеленоволосым, что, конечно, надежней. Или на левые улицы, где могли бы снять бабу даже без денег. Они направились прямиком к твоему клубу. И там они тут же встретили перволинейную вольную ведущую – в образе танцовщицы, у которой все житейские проблемы приводят либо к ее славной победе, либо к бесславному поражению и разграблению ее сокровища. Скажи мне, был ли у них хоть один шанс? Они напали первыми? Хоть один тебя ударил? Не осквернена ли сокровищница? Ну, за исключением того, что некто тамуже бывал…

– Не-а. – Она будто с досадой покачала головой.

Октис смотрела на Воронея, а видела того парня, которому загнала кинжал в живот почти сезон назад. Она только сейчас поняла, что ее любовник был схож с ним, только вместо круглых онемевших от страха глаз, на нее твердо смотрели слегка прищуренные бойницы.

– Ты – перволинейный солдат. – Продолжал он. – Нельзя тебе бояться за то, чего не случилось. Солдат должен быть материалистом! Пути Творцов не знают слов «если бы»!

Вольная ведущая прислонилась плечом к стене.

– Пойми, – вздохнула она, – трудно быть и танцовщицей, и перволинейной одновременно. Занятие мое мне кажется просто смешным, если я вспоминаю прошлое. Ты не даешь мне право быть женщиной – как мне при этом изображать из себя танцовщицу?

– Быть женщиной, значит, быть слабой? Значит, не быть воином? – Уточнил Вороней.

– Нет. – Октис пожала плечами. – Честно, я понятия не имею, что значит быть женщиной.

– Ты устала.

– Очень. – Закивала она.

Вороней похлопал по свободному месту их лежбища, пригласив ее лечь рядом. Будто ожидая лишь его разрешения, она сняла накидку с упокоенным за складками гасилом и улеглась рядом.

– Если хочешь, я буду провожать тебя туда и обратно. – Решил он. – Нам все равно вскоре придется приступить к созданию соответствующего образа вокруг тебя.

– Нет, не провожай. Я сама справлюсь. Подождет твой образ…

Он сполз вниз на ее уровень.

– Будешь бить всех встречных?

– Угум. – Промычала Октис, прекрасно зная, что уже не успеет что-либо сказать.

Вороней навис над ней, приобнял и добрался до ее губ. Она была не против, подумав лишь на миг о кинжале и золоте, уже давно хитро спрятанным в ученической раздевалке клуба.

Донный Лес

Октис сидела на простой плетеной циновке посреди небольшой невзрачной комнатушки. Привычно зашуршала раздвижная дверь, вошел торговец смертью. Она не знала, как очутилась здесь, и почему его появление было воспринято ей столь спокойно и ожидаемо.

– Она умерла. – Без эмоций заявил он. – Сейдин нет. Ты не успела. Если бы ты понимала, то могла бы дойти до нее. Когда угодно. И все изменить. Но ты не понимаешь. И ничего не можешь.

– Нет! Нет-нет-нет! – Заревела девушка. Руки ее задрожали. Опустив голову, она поднесла их к своим длинным зеленым волосам. – Пусть все вернется назад! Пусть! Время! Совсем немного! Пожалуйста!

Время казалось материалом, податливым в умелых руках. Но оттого Октис чувствовала лишь бессилие. Ее руки не умели работать со столь деликатной материей. Они были грубы, забиты. Они причиняли боль, но не чинили время.

Она заплакала. Навзрыд. Не имея никакого контроля над собой.

Слезы? – Вдруг подумала Октис и убрала ладони, чтобы посмотреть на них. – Мои слезы. Нет у меня слез. Я сплю.

***

Она всегда считала свой сон чутким. Будто спит каждый раз в пол глаза. Но и сейчас ей понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить, где она находится. Только в одном Октис была права: она оставалась ровно там же, где и уснула, ровно в той же позе – верхом на ветви посреди Донного леса. Дурной сон отступил, тоскливое наваждение растворилось во мгле и боли от затекших чресел. Однако давило не только в костях таза и в спине – Октис почувствовала несвободу в груди. Попыталась расправиться, но что-то ей мешало. Тогда-то она, чуть привыкнув к неловкому свету Отца, рассмотрела своего спутника. Гордей, в отличие от нее, на месте не удержался. Он сполз в сторону, но не повалился в пустоту, а ухитрился попасть прямиком на нее. На ее нагрудник.

Ведущая не оценила подобную перестановку. Она не была готова предоставить свою грудь в качестве подушки кому угодно. Никому – хотя бы без предварительного согласия. Октис постаралась тут же нащупать мужскую голову и ухватиться за нее. Но в ее поисках провела ладонью по щитку и угодила во что-то влажное и липкое.

– Ну, Боги! – Прошипела она.

Ее сосед залил кожу грудного щитка своими соплями. – Эта простуженная ошибка Творцов умудрилась сначала заболеть, затем съехать с собственного ночлега носом прямиком на мою грудь и беззастенчиво напустить поверх слюней и соплей. Не отрываясь ото сна!

Она вытерла ладонь об его волосы, но те и без того были жирными. В конец разозлившись, женщина выдала ощутимую оплеуху своему нахальному неудобству.

– А-а-а-а! – Сначала прохрипело, затем застонало оно.

Ведущая не шелохнулась. Все еще неотомщенная и недовольная, она выбирала что предпринять дальше. Но именно в этот момент снизу донеся звук – заплескалась вода. Что-то погрузилось и всплыло обратно. Это мог быть мелкий лесной зверь. Ветка, невесть как опавшая в гниющий суп. Но Октис живо представила лапу здоровой твари, ступающую из жижи на корень соседнего дерева. Последовавший низкий рык только подтвердил ее опасения.

Они выдали себя. Случайно, по оплошности. Октис крепко схватила Гордея и зажала ладонью его рот. Невзирая на сопли, быстро затихшее сопротивление и неудобное положение обоих. Лишь бы он не двигался, не чихал, не сопел. Если понадобится, она будет держать Гордея до того момента, пока он не задохнется и не потеряет сознание. Зверь выдал себя, а, значит, не заметил их сразу. Они застали его врасплох – в ответ хищник может предпочесть ретироваться и тем избежать непонятной ситуации. Октис надеялась на это. Другого шанса не было.

Богомол уже начал вырываться из рук, а внизу по-прежнему раздавались чавканье болота и гулкий тик звериной утробы. Может быть, ум книгаря быстро и верно оценил ситуацию, смирившись с принятыми мерами, но его тело сопротивлялось удушению уже без всякой оглядки на разум. Октис не винила своего пленника. Она знала, что чувствовал он. Будто все его ощущения передавались ей через ее окаменевшие руки. Но, помимо четкой уверенности в своих действиях, придававшей ей лишние силы продолжать начатое, перволинейная ощущала и некоторое злорадство. Больше над собой, чем над слабым иносказателем. Она вспоминала себя – будто со стороны. Та лысая девочка, что так безоговорочно гнала Октис по темному болоту, сейчас, наконец, страдала и давилась жалостью к самой себе.

А зверь тем временем уходил все дальше. Затих нервный повторяющийся звук, утихла болотная каша. Октис подержала еще немного свою жертву и отпустила. Гордей в полуобморочном состоянии повалился обратно ей на грудь – она тому уже не мешала. Его первый вдох слегка запоздал, но все же он неловко взглотнул порцию воздуха, чтоб затем повторять это действие снова и снова – каждый раз чуть уверенней, чем раньше. Глядя на то, Октис вдруг почувствовала в себе отчетливую зависть. И только тогда она осознала, что все это время не дышала сама. Она силой заставила легкие вновь расправиться, но так, чтобы книгарь не услышал от нее тех же конвульсий, что все еще выдавал сам.

– Кто... это... был? – Простонал он.

– Понятия не имею. – Выдохнула она. – Я... никого не увидела в темноте. А ты сам-то? Сам можешь сказать, что за зверь так стрекочет низко? Есть такое в твоих книжках?

– Нет. Понятия не имею. А что это? Фу. В чем ты?..

– В. Твоих. Соплях. – Как можно сдержанней пояснила Октис.

– О-у-у. Я все... понимаю. Прости меня. Я... я не хотел. Боги! Я сейчас все исправлю. Я...

– Тише! – Приказала она. – Зверь может вернуться. Хочешь, чтобы он побыстрее освоился с такой диковинкой, как мы? Вот и молчи.

– Да, да. Вот. – Он затих и достал тряпицу из широкого кармана балахона. – Я сейчас все вытру...

– Что?! Ты сдурел?! Не смей ко мне прикасаться. С чего ты решил, что я тебе позволю еще и сопли свои растирать мне по груди? Немедленно отвались обратно, пока я тебя не выпихнула вниз – зверю на закормку.

Гордей вернулся в прежнее положение и прислонился спиной к стволу. Повертев какое-то время тряпку в руке, он молча протянул ее рассерженной спутнице. Издав тихий утробный рык – ничуть не хуже звериного – она все же взяла материю и приступила к чистке доспехов.

В этом было что-то знакомое. Очередное мимолетное воспоминание промелькнуло в сознании. Быстрая вспышка, но из-за нее Октис чуть не решилась тут же воплотить в жизнь последнюю из угроз и скинуть сопляка вниз. В конце концов, она опять сдержалась, нервно дотерла щиток и незамедлительно впечатала грязную тряпку аккурат в щеку соседа.

***

– Знаешь что? – Доверительно сообщила она. – Лезь-ка ты наверх.

– А почему я?

– Ты легче. Боюсь, что когда я залезу на верхушку дерева, оно наклонится вместе со мной обратно. Лазаешь ты вроде неплохо – справишься.

– Ты сразу решила, что лезть буду я – не так ли? – Нерешительно осмотрев путь вверх, переспросил Гордей.

– Да я и сейчас сомневаюсь, стоит ли тебе лезть. Ты же и без того труслив выше всякой нормы. В ориентировании тоже не понимаешь, скорее всего. Но лезть тебе придется. Давай, докажи, что ты не так бесполезен, как я о тебе думаю с самого начала.

– А что мне за это будет?

– Я не буду бить тебя! – Заявила она, пытаясь пресечь наметившийся игривый тон спутника.

– Эй, ну нельзя же вот так все держать на постоянных угрозах! Пригрози уже чем-нибудь хорошим.

– Я хорошо тебя побью. Чего ты хочешь? Еще раз пристроить слюнявые щеки у меня на груди?

– Да хотя бы. – Оживился молодой человек.

– Ах ты! Я же несерьезно! Хорошо. Позволю тебе в следующий раз наблюдать за мной во время тренировки. Если она, конечно, еще будет. Но за стояк свой получишь, если еще раз увижу. Ты сегодня за сопли не отхватил только из-за зверя.

– Договорились. – Выпалил Гордей и смело полез вверх.

Договорились. – Подумала Октис. Больше тренироваться она не собиралась. Ей было уже не до того. Да и обстановка в Донном лесу не располагала ни подходящим пространством, ни соответствующей атмосферой.

– Перелезай по этой ветке на соседнее дерево – оно выше всех здесь.

– Ты же сказала, что надо лезть по этому! – Простонал книгарь, потеряв разом половину прежней прыти.

– Ну и что ты на этом дереве осмотришь? Пышность кроны? А это дерево высокое, но лысое снизу. Все равно пришлось бы на него переходить через наше.

Гордей посмотрел на Октис и на макушку высокого дерева. После долгой ночевки на ветке в теле отдавало тупой болью. Но что-то незримое хлестало его по щекам. От чего-то ему и вправду хотелось доказать этой женщине, что он немного лучше, чем считает она. Справедливо считает, но… хоть в чем-то, хоть ненадолго – на один короткий миг – ему хотелось почувствовать себя мужчиной рядом с ней. Все же осторожно, но не собираясь отступать, Гордей полез с ветки на ветку.

Когда он перебрался на другое дерево, Октис поднялась и полезла в след.

– Эй, зачем ты? Не надо меня подталкивать! Всеми Богами прошу, всеми Творцами! Я все сделаю как надо. – Процедил сквозь зубы иносказатель.

– Не буду я тебя толкать. – Успокоила она. – Я ниже сяду. Иначе я тебя уже не увижу.

Вскоре, переборов себя несколько раз, пропустив мимо ушей все подтрунивания, доносившиеся снизу, Гордей все-таки забрался на самый неустойчивый и тонкий верх дерева. Его осветил яркий свет Матери.

– Ну, Боги! Боги! – Осмотревшись, громко выдал он. И Октис не поняла, то ли выругался богомол, как любой другой землепашец, то ли просто восхитился увиденным.

– Что там? – Прокричала она снизу.

– Сплошной лес. Лес кругом! Но видно, правда, много.

– Так. – Октис посмотрела вниз, на место их пристанища. После чего указала рукой в выбранную сторону. – Смотри туда. Туда! Есть что там?

– Там? Э-м-м. Нет, не особо что меняется. Но вот правее – там кроны идут в гору. Да, похоже, что там возвышение.

– Возвышение? А ты уверен, что это не деревья просто стали выше?

Гордей затих и покачался на верхушке, всматриваясь вдаль.

– Нет. – Раздосадовано сообщил он. – Не уверен. По правде говоря, это те же болотные деревья. Не стали бы они на возвышение сами расти.

Октис сложила руки на груди. Тревога взяла свое. Она ушла в лес – самый страшный на всей Тверди землепашцев. Где и всякое знание карты и ориентирование не помогут. Где легко заплутать и невозможно отследить собственный путь. Теперь, казалось, ушла и самая слабая надежда на опыт и знания настоящего перволинейного.

– Знаешь, ведущая, – Гордей вернул ее из омута печальных размышлений, – а вот левее того места, что ты сказала – гораздо левее – там деревья наоборот вниз идут. Я вижу макушки некоторых, а дальше вообще ничего.

– И что с того? Вдруг там болото такое, что высокое дерево вовсе не растет? Зайдем в большую лужу и там потонем.

– Ты в направлениях, может, и разбираешься, но в деревьях Тверди – нет.

– Я разбираюсь во множестве других полезных для жизни вещей. – Сообщила она и помяла кулаки для наглядности.

– Да, это ты можешь. – Закивал книгарь. – Но я-то все эти деревья знаю.

– Откуда? Ты же по книжным всю жизнь просидел. Ты не то что таких лесов – ты жизни не видел!

– Я читал!

– Читал он! – Вдруг взревела женщина. – Книголюб! Лучше сам спрыгни с того места, иначе я тебя свалю, когда вниз полезешь!

– Что?! – Испугался он. – За что, Боги?! Я же просто хотел сказать, что там может быть выход! Что случилось?

– Ладно. – Октис помотала головой и пришла в прежнее расположение духа – так же быстро, как очутилась вне его. – Забудь. Я передумала. Ну и… почему ты считаешь, что там выход?

– Потому что вокруг нас болотные деревья. – Слегка сбивчиво затараторил книжник. – Они растут не только здесь – просто здесь им самое благодатное место. Речник, затоп, водный орех, голокорень. А там впереди что-то похожее на каменоствол. Он, наверное, сгнил бы, расти на болоте.

– А ты уверен, что это он?

– Нет. Может, и молодой орех подсох. Я отсюда не вижу и... я же все-таки читал... а не видел... своими глазами.

– Угум. И как его сюда могло занести? Ты же говорил, что вокруг болото. И что хребет не зарос.

– Ну а вдруг зарос? Что нам теперь делать? Там хоть какой-то шанс.

– Ладно. – Вздохнула она. – Покажи рукой, где твой провал по кронам пошел.

***

Они шли еще долго. Немало времени было потрачено на мимолетные страхи. Затянувшееся ожидание то и дело выплескивалось за переполненные края их терпения в виде резких нервных движений, лишней толкучки и мелочных склок. Но всей этой невысказанной тревоге настал предел, как только Гордей подал голос:

– Посмотри! Октис, посмотри, что там.

То, что виднелось впереди, не было обманом или ошибкой. Из привычной полутьмы Донного леса за преградой болотных деревьев к ним медленно выплывал силуэт чего-то громадного. Настолько нетипичного для этого места, что не оставалось сомнений – это и есть искомый хребет. Накопившиеся тревоги, сомнения и страхи, наконец, нашли себе выход. Путники, не сговариваясь, прибавили шагу. Шли вперед, не смотря себе под ноги, не осматриваясь лишний раз по сторонам. Небольшой зверь, устроившийся на корне по пути их движения, был замечен слишком поздно – когда взволнованные лесные гости уже намеревались переступить через него и пойти дальше.

Гордей отступил назад, помешав Октис. Они уставились на первого увиденного обитателя этих болот.

– Что это, книгарь?

– Да я-то почем... кот? – Запнулся он.

– Я тебя спрашиваю, читалка заумная. А на что это похоже, я и сама вижу.

Октис вспоминала, много ли она в детстве видела котов на болотах. В ее памяти между этими понятиями не было ничего общего. Жирная шерсть зверька отливала грязно-желтым цветом. В остальном он ничем не отличался от матерых амбарных котов.

Кот спокойно сидел на корне, подергивая кончиком хвоста, и смотрел на богоподобных таким осмысленным одухотворенным взглядом, что, казалось, вот-вот сам заговорит на Языке Богов. Но он лишь молчал и продолжал невозмутимо созерцать диковинных гостей.

Октис шагнула в сторону и тут же заметила другого зверька по правую руку от себя. Теперь их было двое.

– Пошли. – Коротко скомандовала она и осторожно перешагнула корень, на котором сидел наблюдатель. Тот вывернул шею и проводил ее взглядом.

Гордей следовал за ней, поглядывая назад и одновременно стараясь не отставать.

– Их стало больше... – Испуганно сообщил он.

Октис оглянулась, хотя в том уже не было никакой нужды. Кошки бесшумно появлялись со всех сторон. Еще несколько шагов и путники шли уже по коридору, составленному из этих безмолвных наблюдателей. Гордей заметил, как разом дернулись оставшиеся позади, и в пятках закололо так же, как вчера – от страха высоты. На мягких бесшумных лапах они шли по корням за ним, сужая коридор, сокращая расстояние, незаметно прибавляя в скорости. Книгарь дернул Октис за плащ, и она обернулась чуть замедлив шаг.

– Ну вот, а я уж думала, что за просто так уйдем. – Пробубнила она себе под нос.

– Они же мелкие! Чего боятся?!

– А чего ты сам тогда трясешься?

– Так ты ж волнуешься – и я, значит. Потому и спрашиваю.

– Они мелкие, голодные и их много. – Сухо прокомментировала она. – Мне и знать не надо, кто они такие – и так понятно, чего они хотят.

Первые из стаи набрались смелости и сломали незримый барьер: спонтанно, без команды бросились с места в сторону рисковых путников. Самая быстрая тварь угодила когтями в женский сапог. Октис ничего не почувствовала, отшвырнула вредителя подальше – за линию окружения из себе подобных. Тут же подоспел следующий и вцепился куда основательнее в оголенную плоть чуть выше колена. Ведущая вскрикнула и зашипела. Она пырнула кинжалом в костлявую спину животного, и того хватило, чтобы забыть о напасти. Ведь тут же подоспела новая партия клыков. Третий зверь прыгнул ей на плечи сверху и вцепился в шею.

– Ну-у-у-у! – Завопила Октис и задрала руку, чтоб ухватиться за очередную тушку. – Только не в шею! Черви! Вернусь в Эдру – откопаю нашейник! – Она ухватилась за шкирку обидчика и силой оторвала его от своей плоти. Тварь полетела обратно со свойственным ее племени шипением.

Это именно кошки. – Поняла Октис. – Болотные кошки. Такие, каких ни один восточный, а, может быть, и любой человек не знал и не представлял.

– Книгарь, бежим! Раздерут нашу плоть и душу – не видать нам Царство Дыма.

Его не требовалось упрашивать. Скрытый от основной кошачьей массы, Гордей, тем не менее, успел отмахнуться от нескольких тварей. Края балахона уже покрылись бахромой от когтей. Путники побежали вдоль скалы, спотыкаясь, нервно оборачиваясь, взмахивая не глядя кинжалом, сдирая с себя все новых и новых нападавших.

Скала приближалась. Болотный лес чуть поредел, глубина луж меж корней стала меньше.

– Черви! Мы не заберемся на нее. – Выругалась ведущая, когда, наконец, выкрала момент и рассмотрела возвышение впереди.

– Что?! – Гордей обернулся и помедлил, но их преследователи не оставляли времени на выразительные сцены – он тут же возобновил свой неровный бег, чтоб не оказаться под их когтями.

Октис обогнала его и добежала до отвесной стены первой, протянула руку к выступу и со всей силой надавила вниз. Камень незамедлительно дал трещину и вместе с песком осыпался ей под ноги.

– Вот что. Это плохой камень. Он нас не выдержит. Свалимся вниз к ним в кучу – обратно уже не поднимемся.

– Откуда ты знаешь? Ты и камнем торговала?

– Заткнись! – Отмахнулась она.

– Давай вдоль. – Предложил книгарь, но вольная ведущая и так уже начала обход вокруг скалы.

– Брось книги. – Приказала та, не оглядываясь.

– Нет. Я же сказал!

– Брось. Может, это их задержит.

– Тогда уж ты брось свое мясо! Книги-то к чему?

– Еще чего! Я-то иду, а тебя мешок тормозит.

– Н-е-е-е-т. – Выдохнул Гордей. Очередная кошка прыгнула на злополучный мешок и тут же вцепилась когтями в голову, задев ухо. Он взвыл, завертелся на месте, стараясь достать рукой тварь.

– Тогда не отставай! У меня нет желания возвращаться назад. – Донесся до него четкий женский голос.

Будто почувствовав вину, иносказатель забыл о тонкой острой боли и устремился вслед за ведущей. Он знал: торба с книгами действительно была обузой. Весь путь – еще на дороге – она причинял сплошное неудобство. А теперь и вовсе грозила стать одной из причин столь незавидной смерти. – Но ведь без них и смысла нет? – Подумал книгарь и сжал покрепче руки на перевязи.

Октис бежала без оглядки, рискуя подвернуть ногу и остаться здесь, так и не выбравшись из болота. Она искала сколько-нибудь удобный пологий подъем, и вскоре Творцы улыбнулись ей – а заодно и ее спутнику. Не задумываясь и не глядя вверх, ведущая вбежала на каскад из мелких камней. Камни крошились, срывались с места, поднимая пыль, тащили обратно, но ей было все равно. Оступаясь и падая на колени, она только поднималась, чтобы снова продолжить путь наверх.

После очередного шаткого валуна под ногами Октис обернулась назад. Слабый иносказатель не отставал. Ему хотелось жить, и он карабкался вслед за ней, пыхтя и содрогаясь от страха. Но и кошачьей стае жить и есть хотелось не меньше. Они так же не отставали, взбираясь по камням с недоступными человеку легкостью и осторожностью.

А с чего мы вдруг оба решили, что скала станет нам спасением? – Подумала она, вернувшись к подъему. – Возвышение и следы заветного хребта – то, что мы искали. Но теперь помогут ли они нам справиться и с кошками? С чего бы? Если те уже скачут по камням лучше, чем по болоту.

И все же другого пути не было. Их план состоял лишь в поиске хребта, а кошачья стая – только обстоятельство, с которым нет другого выхода, кроме как смириться.

Октис забралась наверх – на первый попавшийся пологий участок – обернулась, чтобы подтянуть за руку Гордея. Сразу после она пнула сапогом подоспевшую кошку обратно на камни. Стая поредела вдвое, что не могло не радовать, однако оставшиеся преследователи все еще были полны решимости оторвать хоть небольшой кусочек от непрошенных, но желанных гостей.

Октис двинулась вслед за спутником. Оба бежали теперь по траве, прорвавшейся через расщелины дряхлых камней. Мимо кустов и небольших тонких деревьев.

Они были правы – путники нашли потаенный первобытный хребет посреди Донного леса. Но у них не было времени на гордость и бахвальство. Еще с сотню шагов после подъема обстоятельства не позволяли им хоть отчасти насладиться собственным открытием.

– Стой. – Прокричала Октис, когда самые настырные из мелких охотников, наконец, потеряли к ней интерес и остались на скалах позади. – Стой, не двигайся.

– Что там такое?! – Послушался Гордей.

– Одна из этих тварей.

– Одна?! Убери ее!

– А я что делаю? – Ведущая медленно и осторожно протянула руку ему за спину.

Устроившись прямо на мешке, последний оставшийся зверек разразился шипением и начал неловко подниматься на дыбы. Октис цапнула его за шкирку, и все прекратилось. Подвешенный на собственной шкуре, повисший без опоры, он мгновенно принял почти домашний безобидный вид.

– Эй. – Книгарь успокоился и вернулся к отдышке. – Да это же совсем котенок.

– Котенок? – Покривилась Октис. – Скорее подросток.

Она повертела тушку в разные стороны. Затем размахнулась и отправила кошачьего по дуге с обрыва – обратно в родной лес.

– Ненавижу кошек. – Заявила она.

– Кстати, по поверью кошки и змеи друг друга не переносят. – Тут же довольно сообщил он.

– Хочешь рассказать мне об этом? Я родом из Змеевой долины. У меня все детство в этих поверьях прошло. Лучше отдышись.

Они прошли еще с сотню шагов, прежде чем решили остановиться и оценить последствия кошачьей атаки. Одежда Гордея была изорвана, как и плащ Октис. Там, где змеиный костюм оставлял кожу открытой, обязательно были укусы и царапины. Она провела пальцами по щеке и обнаружила косой порез – кожа в том месте чуть отслоилась. От такой находки в женском теле отдало новой настырной и нудящей волной боли. Октис потянулась к сумкам.

– И как это они нам глаза не выцарапали? – Сказала она, роясь в одной из сумок.

– А мне чуть и не выцарапали. Смотри. Ой, у меня кровь идет с уха! Боги, много-то что-то…

– Погоди. Сейчас я до тебя доберусь. – Она достала искомый пузырек. – Сама только протру.

– Это Зеленый Яд? – Осекся Гордей.

– Да. – Октис вздохнула, откупорив бутылек, приготовилась к очередной волне острых ощущений. – Права была Опойка. Путь такой. В моей Книге, значит, мне так написано.

– В твоей книге? Что?.. – Гордей осекся, когда собеседница съежилась и прошипела, пытаясь стерпеть действие своего средства. – Ты знаешь, что Зеленый Яд – и на самом деле яд? Он убивает и отравляет всякую жизнь – знай только дозу.

– Потому он здесь разбавлен. Я им часто пользуюсь.

– Нельзя им часто пользоваться! Ты травишь себя.

– Да ты что за меня переживаешь-то? Ссадина, порез – заживает все равно. А бывает, что и не так. Рана не закрывается. Опойка же не зря меня сразу измазала. От траворы-то порезы прошли!

– А яд остался. Ты зеленая.

– Угум. И живая.

– Мертвая вода умертвляет ту часть, куда наносится. – Не успокаивался он. – Ты убиваешь часть себя.

– Может быть и так. Но иногда лучше что-то в себе убить, пока это не убило тебя самого. Книгарь, – она подняла на уровень глаз темный пузырек и покачала его, – здесь осталась половина. Тебе хватит на твои царапины.

– Не надо мне. Кто тебе такое насоветовал?

– Ведающие. – Хитро улыбнулась она.

– А! Так я и знал! Велели тебе себя травить, а ты и рада телом пострадать.

– А твое настолько богоподобно, что никакая краска к нему не должна прикасаться? Или ты просто жжения боишься? Ведь так?! Ха! Послушай меня. Ты не понял. Я ведь ради себя стараюсь. Телом ты не крепок – это не секрет. А из-за простуды твоей, тебя половина осталась – остальная вытекла с соплями. Закроются так твои раны – особенно, посреди болота? Пожалуйста, избавь меня от общества себя – гниющего и ноющего по этому поводу.

Гордей суетно помотал головой, повертелся на месте. Царапины ныли. Так нестерпимо, что он был готов заплатить, лишь бы поменяться с кем угодно местами и не чувствовать этой напасти.

– Деньги? – Наконец, согласился книгарь.

– Деньги? Да... – Октис вдруг поняла, что сейчас опять торговалась. Хотя до того ей казалось, что она спасает их обоих от будущих проблем. Или так на самом деле и было, но Гордей видит в ней только торговку? – Сколько у тебя осталось? – Вопрос выскочил из ее уст сам собой, без ее особых раздумий и согласия на то.

– Э-м-м... – Книгарь виновато протянул руку под бахрому балахона и пощупал кошель. – Не так уж много – все на мясо ушло. Жести с двадцать монет.

– Хорошо. Отдавай кошель. Поешь оставшуюся порцию, как в старые добрые времена – за мой счет. Только скидка тебе эта за один уговор.

– Какой?

– Я тебя сама помажу.

– Ты зачем?.. – На секунду он вообразил и ощутил ее присутствие – совсем вблизи от себя. Почувствовал тепло исходящее от нее. Ее дыхание на своей шее. Прикосновение пальцев. Но ум книгаря быстро пресек этот вспыхнувший букет мужских желаний. Эта женщина рядом только смеется над ним. Презирает. Она не видит в нем мужчины. Да и он готов признаться в этом – стоит ей только захотеть и немного поднажать. – Зачем тебе это? Какой толк?

– С самой питейной хочу тебе врезать. – Призналась Октис. – Я так долго уже ни с кем наедине не была, кроме седлонога. Но Светлотрав был замечательным напарником, а от твоего кривлянья только и спасение, что руки распустить и отыграться. – Она поднялась на ноги. – А так получается, что и ты спасен, и я довольна.

С кошелем в руке Гордей сделал шаг назад.

Каменные Своды

– Что-нибудь еще? – Служанка разлила вино по глиняным стаканам и оставила бутыль на столе.

– Нет. – Седой ветеран жестом велел ей идти. – Хотя. Та, что льет вино из бочки – хозяйка?

– Да, господин. – Она обернулась на полпути и вновь взглянула на посетителя.

– Пусть подойдет, когда по времени закончится мое вино.

Служанка поклонилась второй раз и, наконец, исчезла с глаз старика.

Он сидел один перед высоким столом, лицом к единственному выходу. Над головой нависали тяжелые каменные своды. Обтесанные блоки в толстых арках держали каменный пол второго этажа. И друг друга – самих себя, спасаясь от собственного падения и разрушения всей тяжелой конструкции лишь строгостью своих рядов и обоюдным давлением, оказываемым на соседей. – Надежная твердь на самые долгие сезоны. – Скажет обыватель. – Только постоянная борьба ради отсрочки гибели. – Ответит тот, кто задумается о силах, держащих арку недвижимой над ним.

Высокий подиум перед столом был застелен шерстяным покрывалом, выкрашенным когда-то в синий цвет. Клиент устроился поближе к столу, предварительно сняв сапоги и подтолкнув под зад несколько простых подушек. Кроме снятой обуви и пыли, наметенной за день, на полу лежала пара деревянных ставней, совпадающих формой и количеством с небольшими окошками в стенах. Из окон и неприкрытой до конца двери доносились звуки харчевни, занявшей часть улицы и все комнаты первого этажа.

Старый солдат устало вздохнул, пригладил поредевшие седые волосы назад и схватил со стола кусок сыра, мяса, хлеба. Затолкал все в рот и запил большим глотком вина. Он закрыл глаза, а когда открыл, перед ним уже стоял подчиненный ему мастер-инструктор. Привилегированный клиент харчевни сделал вид, будто нисколько не взволнован неожиданным появлением гостя. И это у старшего мастера получилось отлично.

– Наслаждаетесь городскими благами, мастер Белогор? – Инструктор оставался крайне энергичным человеком. Юрким, подвижным. Он был моложе Белогора, но старый ведущий еще раз заметил, что только оптимизм и какая-то непостижимая внутренняя сила позволяла этому ветерану не превратиться в такую же, как он, старую рухлядь. Вместо того мастер оставался молодым хотя бы в своем постоянном движении.

– Я крайне рад выбраться из нашего гадюшника. – Белогор перебил зависть – лениво выползающую на первый план собственных рассуждений. – Белый форт пропах насквозь женской мочой. Стоит очутиться вовне, чтобы понять это.

– Одна проблема: мы взяли источник этого зловония с собой.

– Поэтому и держусь здесь. Но… хмм, нам ведь все равно придется вернуться к нашим Змеям? Не так ли? Есть результат?

– Результат? – Мастер извернулся, чтобы заглянуть в небольшое зарешеченное окошко-бойницу. – Да. Сейчас вы все узнаете из первых уст. – Заявил он и хитро улыбнулся.

Немедленно под массивные своды питейной ворвался солдат. Он вошел так стремительно, что перед столом Белогора ему пришлось неловко притормозить. На нем был черно-красный стеганый кафтан, грязно-алый плащ. Широкая стальная бляха ремня и щиток на груди хранили на себе следы недавней чистки от ржавчины. На голове сидел столь же чистый круглый шлем, туго притянутый подбородочным ремнем. Вершила головной убор грива из волос седлонога.

– Ведущий Мечников Ворчи второй линии! – Прогремел он, едва совладав с обстановкой.

– Старший мастер перволинейных Змей. – Ответил Белогор, предварительно подхватив деревянную кружку со стола и тем спасая свое вино от сотрясения устроенного новым гостем.

– Мастер, вы хоть знаете, что происходит?! – Южный лающий акцент ведущего сильно контрастировал с размеренной, но резкой западной манерой речи мастеров.

– Вероятно, вы будете вынуждены мне сообщить. – Белогор повел плечами и пригубил вина.

– Да, сообщите нам. – Второй мастер, ранее незамеченный мечником, тихо подкрался сзади и буркнул ему почти на ухо.

Ведущий дернулся в сторону от неожиданности.

– Ваши… ваши бабы учинили драку за городской площадью!

– Какой ужас. Женская драка. – Заявил подкравшийся. Он выпрямился, став будто выше ростом, и сложил руки за спиной.

– И кто же участвовал в… этой драке – помимо наших баб? – Продолжил старший мастер.

– Мечники Ворчи. – После недолгой паузы ответил ведущий.

– Расскажите, как это случилось. – Белогор повел бокалом, но все в его позе свидетельствовало о сдержанной заинтересованности в рассказе.

– Хмм. Сегодня до полудня группа женщин, одетых в кожаную форму черного цвета с красными плечами, атаковала моих солдат, расквартированных у постоялого двора на первой восточной улице. Как свидетельствуют очевидцы, сначала их было десять, а потом численность женщин возросла до тридцати. Они напали на безоружных. На солдат Эдры! Погибло несколько моих людей.

– Сколько? – Прервал Белогор.

– Что?

– Я спрашиваю: сколько вы потеряли?

Мечник осекся.

– То есть вас интересует только мои потери? Вот как?!

– Знаете, эти женщины – или бабы, как вы изволили выразиться – знаете, сколько им от рождения? Старшим будет под двадцать шесть. Младшим… Цибик?

– Значит, вы не отрицаете?.. – Возглас ведущего был проигнорирован.

– Двадцать один.

– Двадцать один! Женщины? С какой стороны посмотреть. – Улыбнулся мастер. – И что я слышу? Девочки побили матерых солдат. А вы пришли пожаловаться?

– Мечники Ворчи не жалуются!

– И все-таки вы пришли без меча и ножен. – Заметил Цибик.

– Вот как мне это видится. – Продолжил Белогор. – Кто этому поверит? Кто поверит, что вторую линию в городе поджидает такая опасность? Скорее уж ей стоит осторожней выбирать объекты своего внимания. Вы понимаете?

Под шлемом на лбу второлинейного проступил пот.

– Понимаю. Что вы здесь делаете, старший мастер?

– Я или Змеи? Полк Змей – его отряды – в данный момент совершают многодневные походы по Эдре. Мы показываем им земли, которые они должны защищать. Города, за которые они могут отдать свои жизни.

– И что – для выгула ваших девиц обязательно присутствие старшего мастера?

– Ну не сидеть же мне в одного? Неплохо размять старые побитые войной кости. А что делает здесь полк второй линии?

– Мы следуем княжескому приказу и идем маршем на восток к княжеству Степных Ворот для защиты Эдры от набегов кочевников.

– И квартируете в городе, – уточнил Цибик, – на постоялых дворах.

– Не в поле, – цыкнул Белогор, – хороши же солдаты…

Гость выпрямился.

– Хорошо. Все разъяснения я уже получил. О случившемся происшествии будет сообщено нашим мастерам. Местным властям. И нашему князю. С чем бы вы тут не играли – об этом все узнают. – Заявил он и направился вон.

– Как ведущий ведущему, я не советую вам поступать так. – Слова Белогора остановили гостя под низкой аркой выхода. – Вы подчиняетесь князю… Белилу. Ведь так? В любом случае, никакому князю не понравится история, в которой его быкам обломал рога расчет, сплошь состоящий из курсанток. Женщин. Девочек. Повредит ли это нам? Перволинейному полку Змей, созданному личным указом Царя? Нет. Наоборот. Я советую вам забыть обо всем. Похоронить ваших солдат со всеми почестями, положенными по смерти от девичей руки, и запрятать эту историю поглубже в ваши второлинейные души.

Мечник вышел, взмахнув длинным хвостом шлема.

Старший мастер Белогор вздохнул и осунулся, быстро потеряв половину своего и без того сдержанного настроения.

– Что, действительно пришлось напасть?

– Нет, мастер. – Ответил Цибик, продолжая смотреть в бойницу на алый плащ второлинейного ведущего. – Обошлось без наскоков. Просто поставили их напротив и ушли. Я наблюдал с балкона. Признаться, у меня не хватило выдержки, чтобы, как вы сейчас, пить вино в такой момент.

– Возможно, и у меня того бы не получилось. Напомните, сколько они потеряли?

– Пять. Пять солдат убитыми, об остальных не знаю. Он соврал. Они все были при оружии. Не могли им не побряцать. Сначала их было пятнадцать. Когда началась потасовка, со двора выскочило еще столько же – уже со щитами. Черви! Я боялся, что наш оставшийся расчет не дернется с места на подмогу! Фух! Но их все-таки прорвало…

– Что у нас с итогом?

– Мечники действовали, как стадо. Думаю, никто из них не догадался, что находится на поле боя. А наши Змеи… работает, мастер Белогор. Судя по всему, наши труды не напрасны. – Цибик подошел к столу перед старшим мастером. Несмотря на высокий помост по другую сторону, он все еще возвышался над своим начальником. – Потери – убитых нет. Пара царапин, рассечений. Одна с сотрясением. Достался на шлем знатный удар щитом. Недвижима, но будем надеяться, отойдет к ночи.

– Что ж, мастер, значит, время пришло. – Сказал Белогор. – Мы по-прежнему должны быть осторожны, но затягивать нельзя. Трусость непозволительна для перволинейного. Теперь – до первой вести. – Белогор жестом указал на второй стакан.

– Да, мастер. – Цибик охотно взялся за вино. – Позвольте сказать?

– Валяйте.

– Вы ведь понимаете суть нашего предприятия – мы ведем в смертельный бой полтыщи девственниц с детскими именами.

Оба усмехнулись и подняли стаканы.