После того как Фэйт, отправилась спать, Мик долго не мог сомкнуть глаз. Два следующих дня были выходными, и хотя утром все равно приходилось рано вставать, чтобы накормить скотину, остальной день был в его распоряжении.

За окном по-прежнему выла вьюга, и порывы ветра то и дело сотрясали стекла. К утру все занесет, подумал Мик, наливая себе еще чашечку горячего какао. А снегоочистители, как обычно, дойдут до моего участка дороги не раньше полудня.

Тем лучше! — мелькнуло у него в голове. Если бы не гостья, то он был бы рал побыть какое-то время в снежном плену. Благодаря метели он будет избавлен от необходимости заниматься изувеченным и убитым скотом, принадлежащим Джеффу Кумберленду…

Странные происшествия творились в их округе вот уже несколько лет, но теперь народ мало-помалу смирился с ними и уже никто не говорил о причастности к убийству скота НЛО или сектантов-изуверов. Большинство владельцев ранчо по-прежнему скептически относились к версии, что во всем виноваты бешеные койоты, но и другие версии ничем не подтверждались. Хозяева стад просто смирились, как смиряются с мыслью о том, что время от времени случаются ураганы, грозы, град и прочие стихийные бедствия.

Мик, впервые столкнувшийся с таким случаем на второй день службы в полиции, не мог отделаться от ощущения смутной тревоги. В криминалистической лаборатории хирургическую безукоризненность ран объяснили рефлекторным сжатием плоти вокруг пореза. Но Мик никогда прежде не видел чего-либо подобного, а потому не верил в это. Кроме того, ему казалось невероятным, чтобы койот, да и любой хищник, убив корову, ограничился тем, что выел у жертвы язык и вымя.

А позавчера в участок позвонил Джефф Кумберленд и сообщил, что на его дальнем пастбище лежит не одна, а сразу три зарезанные коровы. Мик Пэриш заслуженно пользовался репутацией лучшего в округе специалиста по распознаванию следов, потому шериф Натан Тэйт попросил поехать и взглянуть, что там стряслось у Джеффа. Мик потратил на это дело два дня и ни черта не нашел…

Примостив на коленях чашку с какао, Мик с трудом прислушивался к мелодиям в стиле кантри, которые лились из динамика стереосистемы, а перед глазами его стояли картины этого бестолкового и безуспешного расследования.

Погода до сегодняшнего снегопада целый месяц стояла сухая и холодная, земля на месте происшествия была твердой как камень. О том, чтобы найти отпечатки лап хищника, не приходилось и мечтать, но Мик рассчитывал на следы иного рода, по которым косвенно все же можно определить, что здесь случилось, и кто — зверь или человек — виновен в гибели скота. Мик целый день таскался по пастбищу, но так и не нашел ничего существенного. То есть вообще ничего.

Единственное, в чем он был теперь уверен, так это то, что животные были убиты в каком-то другом месте, а затем их притащили назад и разбросали на приличном расстоянии друг от друга. Когда Мик слышал об этой версии раньше, он думал, что, видимо, следователи попались неопытные и упустили какие-то очевидные улики. Но сейчас он сам готов был подписаться под таким предположением, поскольку у него не было оснований сомневаться в своем умении находить и читать следы. Он-то не мог ничего упустить…

И тем не менее никакой складной картины преступления не получалось.

Теперь обо всем позаботится снегопад. Если и оставались какие-то улики, сейчас их не отыщет никто. Криминалисты же, если отвезти им туши бедных животных, наверняка представят то же самое заключение, что и в предыдущих случаях. Джефф, правда, поинтересовался, стоит ли ему тратить деньги и время на перевозку в город изувеченных коров, но Мик уклонился от прямого ответа. Дело было явно нечисто, и воспоминание о незавершенном расследовании не давало покоя Мику.

Он вспомнил, что в бардачке его автомобиля лежат несколько фотографий места происшествия, которые он не стал передавать криминалистам. У него мелькнула мысль, не сходить ли за ними, но в следующую минуту ветер завыл за окном с такой силой, что Мик поежился. Его любопытство потерпит до утра. Слишком много лет он жил, полагаясь на милость стихии, и уж сегодня вечером заслужил право беспрепятственно наслаждаться теплом и покоем собственного дома.

К девяти тридцати следующего утра при помощи тяжелого совка, прикрепленного к бамперу «блейзера», Мик очистил подъездной путь вплоть до самой дороги. Каждый год в середине октября такие снегоочистители монтировались на бамперы машин, принадлежащих шерифу и его помощникам. Спокойствие и безопасность жителей во многом зависят от способности полиции добираться до места происшествия, невзирая ни на какие погодные условия. В прошлом году, правда, Натан, или, как его все называли, Нэйт, исхитрился и купил для своего отделения вертолет, но способность проложить себе путь сквозь снежные заносы по-прежнему оставалась одной из главных проблем оперативной работы полиции.

Метель продолжала бесноваться, когда Мик наконец достиг дороги и обнаружил, что та завалена снегом. На появление снегоочистителей в ближайшее время едва ли стоит надеяться. С легкой досадой он направил «блейзер» обратно в сторону дома: он-то рассчитывал, что сможет пораньше отвезти Фэйт Уильямс в город и устроить в каком-нибудь мотеле.

Не то чтобы Фэйт причиняла ему много хлопот — скорее наоборот. Этим утром он ее так и не увидел, хотя по шорохам в ее комнате можно было догадаться, что Фэйт уже проснулась. Проблема заключалась в нем самом: присутствие этой женщины заставило его остро ощутить пустоту собственной жизни.

Пробормотав любимое крепкое словечко, Мик развернул машину у дома и принялся расчищать от сугробов двор между крыльцом кухни и конюшней.

Это все похоть, сказал он самому себе. Ты просто давно не спал с женщиной. Два года… Да, два года минуло с тех пор, как он ездил в отпуск к Биллу Грифу в Чикаго. Билли, старый армейский кореш, свел его со школьной учительницей, питавшей особую слабость к индейцам. Боже, как он ненавидел таких женщин, хотя и не брезговал возможностью попользоваться преимуществами своего положения.

С тех пор, однако, он не выезжал из округа, а поскольку еще раньше поклялся не осквернять свой дом присутствием женщины, то и жизнь его в эти годы вполне можно было назвать аскетической. В конце концов, для мужчины время от времени воздержание полезно, напоминал он себе.

И все же этот голод настиг его, чтобы он там ни говорил. Этот жар соблазна кипит в его крови и чреслах, делая его таким чувствительным к вещам, на которые он обычно не обращал внимания; например, что джинсы очень уж тесно сидят на нем или что от Фэйт исходит чудесный аромат — тонкий, нежный и поистине женственный. Запах чистоты, смешанный с соблазном.

А раз она вызывает в нем такие реакции, она должна отсюда уехать, и чем скорее, тем лучше!

Все еще чертыхаясь про себя, Мик Пэриш остановил «блейзер» возле двери и выбрался наружу. Ему хотелось кофе, а кроме того, уже не оставалось никакого повода для того, чтобы не заходить в дом: животные накормлены, снег расчищен.

Едва он вошел внутрь, как почувствовал аромат свежезаваренного кофе. Бегло окинув кухню взглядом, Мик обнаружил, что гостья позаботилась не об одном только кофе: кухня и коридор сверкали небывалой для холостяцкого дома чистотой. А из гостиной доносилось ровное гудение пылесоса. Позабыв о своем желании первым делом выпить чашечку кофе, Мик двинулся в сторону гостиной, на чем свет кроя беспечность женщины, не думающей о здоровье будущего ребенка.

Этим утром на Фэйт Уильямс были черные брючки и розовая блуза-трапеция, вид которой заставил Мика застыть в дверях. Казалось, что-то неуловимо женственное проскользнуло вместе с этой розовой блузой в его суровый холостяцкий мир. Фэйт, обернувшись, робко улыбнулась ему, и Мик понял, что оказался лицом к лицу с реальностью, от которой бежал всю жизнь, и эта реальность предстала перед ним неотразимо женственной и нежно благоухающей, с голубыми глазами и белокурыми волосами.

Много раз ему доводилось видеть женщин, подобных Фэйт, но всякий раз он смотрел на них как бы сквозь бинокль. Они были не про него, эти нежные, хрупкие создания, олицетворявшие в себе то, от чего он стремился отгородиться всю жизнь. В такой отстраненности заключалось определенное преимущество: не придется разочаровываться, когда грязная изнанка вылезет наружу. Тяготы одиночества лучше грязи.

Но в глубине души он продолжал лелеять некий образ женщины, которая не была бы дешевой эгоисткой и расчетливой хищницей, которая умеет любить и бескорыстно отдается этой любви, женщины, своей мягкостью и чуткостью помогающей сгладить жестокость окружающего мира.

— Мик! — Улыбка на лице Фэйт угасла, когда она увидела, как он молча стоит на пороге и сосредоточенно глазеет на нее. Сердце испуганно заколотилось, и она начала лихорадочно перебирать, чем именно могла вызвать его недовольство.

— Немедленно оставьте пылесос, миссис Уильямс. Почему кто-то другой должен печься о вашем здоровье?

— А что страшного в том, что я немного приберусь?

— Черт возьми, вы же беременны и не должны напрягать себя тяжелой работой.

Сколько жизнь ни трепала Фэйт, полностью сломать ее она все же не успела. Стремление к самоутверждению все еще жило в ее душе, и сейчас глаза Фэйт невольно сверкнули, а мягкие, нежные губы сложились в твердую линию. Наружу рвались слова о том, что пылесосить пол вовсе не означает подвергать себя риску, что беременность не инвалидность, и все такое в том же роде. Но Фэйт ничего не сказала: она слишком хорошо знала, что возражать мужчине небезопасно.

Однако Мик уловил искры в ее глазах, увидел, как дернулся вверх подбородок, и ему неудержимо захотелось ухмыльнуться.

— Давайте, давайте, — бросил он, за грубоватостью тона скрывая улыбку, — сворачивайте работу, леди.

Фэйт очень не понравилось словечко «леди». Таилась в нем какая-то насмешка.

Его равнодушие задело ее больше, чем грубоватые словечки. Слишком долго ее мешали с грязью, заставляли ощущать себя ничтожеством и били только потому, что она не успевала вовремя погладить рубашку или разогреть ужин.

Правда, в последние месяцы она начала освобождаться от прежнего страха. Впервые в жизни она стала подозревать, что ее чувства и переживания значат не меньше, чем чувства и переживания других, а если так, то никто не имеет права измываться над ней!

Плохо понимая, что делает, Фэйт рванулась вслед за Миком и появилась на пороге кухни в ту секунду, когда он наливал себе кофе.

— Минуточку, мистер Пэриш! — звенящим от волнения голосом сказала она, чувствуя, как пересыхает от страха горло. Боже, она совсем сошла с ума!

Мик, уловив неуверенность и даже страх в ее интонации, неторопливо обернулся и прислонился к стойке, стараясь держаться как можно более мирно.

— Да, мэм? — отозвался он, размешивая кофе в чашке.

— Мне… не нравится, в каком тоне вы со мной разговариваете!

Сбивчивость слов, бледность лица дали понять Мику, чего стоило этой маленькой женщине сделать подобное заявление, и в душе его невольно мелькнуло восхищение.

— Что ж, наверное, вы правы, и впредь я постараюсь быть более вежливым, — сказал он мягко.

Фэйт, ожидавшая, что сейчас на ее голову обрушатся все громы и молнии, замерла на пороге кухни с открытым ртом.

— Не желаете травяного чаю? Я держу его на случай визита соседки, которая тоже ждет ребенка.

Фэйт почувствовала себя оглушенной. Она ждала землетрясения, а получила в ответ спокойное понимание.

— Что за соседка?

— Наша с вами соседка, Мэнди Лэйерд. Она и ее муж живут сразу за вами.

— A-а!.. И когда она должна родить?

— Кажется, в мае. Чаю?

— Э-э… Да, пожалуйста. Мик! Вы на меня не сердитесь?

Мик, наливавший чай, повернул голову.

— А какого, простите, черта, я должен на вас сердиться?

— Ну как же!.. — А действительно, почему он должен сердиться? Из-за того, что ей не понравился его тон, и она об этом сказала вслух? — Мне не нравится, когда меня называют леди. Вы… Вы говорите со мной так снисходительно, будто я ребенок. А я давно не ребенок.

Мик водрузил чайничек на плитку и зажег горелку:

— Все зависит от того, с какой стороны посмотреть, — медленно проговорил он. — Мне уже сорок лет, если вам интересно. Я видел такое, от чего иные седеют на глазах, и после этого ощущаю себя ровесником Мафусаила. Сколько бы вам ни было, в любом случае вы намного моложе меня.

Возразить было нечего, разве только то, что после нескольких лет совместной жизни с Фрэнком Уильямсом она чувствовала себя старухой.

Принимая от него чашку с чаем, Фэйт заглянула в черные, как обсидиан, глаза, и что-то в ней дрогнуло, по телу растеклось тепло, колени задрожали.

— Осторожнее. — Заметив, как трясутся ее руки, Мик отставил свою чашку в сторону. — Фэйт, что-то не так?

Что-то не так? Да, конечно. Она стоит недопустимо близко к мужчине, и, что самое страшное, происходит это по ее воле. И ее очень волнует, что произойдет, если он ее коснется, более того, ей хочется, чтобы он ее коснулся. Боже, неужели она снова даст себя провести? Да ни за что!

Чашка выпала из рук Фэйт и со звоном разбилась, чай разлился по полу. Фэйт стремглав выбежала из кухни.

Мик бросился было за ней, но тут же остановился. A-а, черт! К чему? Суть ее проблем ты в общих чертах знаешь, а влезать в них еще глубже просто глупо. Возьмите себя в руки, сэр, и займитесь своими делами. Вот так-то!

Внезапно зазвонил телефон. Появился подходящий предлог не догонять Фэйт и не мучить себя обвинениями в бесчувственности и мягкотелости одновременно.

— Доброе утро, Мик! — раздался в трубке голос Натана Тэйта. — Я только что получил из Сан-Антонио досье на того парня. Ты наверняка в курсе. Расскажи-ка мне, с чего это вдруг ты заинтересовался человеком по имени Фрэнсис Уильямс? И что это за птица такая важная, если вместе с досье к нам изволил пожаловать полицейский из Техаса, ведущий его дело?..

От стука в дверь спальни Фэйт вздрогнула. Она уселась в постели, инстинктивно прикрыв живот подушкой. Она не была готова видеть Мика, но он, кажется, не оставлял ей выбора. Сейчас он ворвется и потребует объяснений. А то и просто накричит на нее за разбитую чашку и залитый чаем пол. Фрэнк поступил бы именно так. А затем влепил бы ей такую затрещину, что она упала бы на пол, а он, сложив руки на груди, спокойно наблюдал, как эта растеряха и неумеха подбирает перед ним на коленях черепки; глядишь, еще и пнул бы ее ногой. Пару раз именно так все и было, и с тех пор Фэйт больше всего на свете боялась что-нибудь уронить или разбить.

— Фэйт, мне нужно поговорить с вами, — крикнул Мик через дверь.

— Извините за чашку, — с дрожью в голосе проговорила она.

— Чашку? — Мик ошеломленно уставился на дверь. Он уже успел забыть про эту дурацкую чашку, хотя черепки еще валялись на кухонном полу. — К черту чашку! — сказал он. — Не в этом дело. Фэйт, нам нужно поговорить. Могу я войти?

До нее, наконец, дошло, что у нее просят разрешения. Это было поразительно: Фрэнк давным-давно вломился бы в дверь, вдвойне разъяренный тем, что от него смеют закрываться.

— Заходите, — робко сказала она, но на всякий случай все же забилась в угол кровати, еще крепче прижав подушку к животу.

Мик с порога заметил это, но сейчас его занимали совсем другие вещи.

— Мне только что позвонил шеф. Вы, случаем, не знаете техасского полицейского по имени Гэррет Хэнкок?

Фэйт облегченно вздохнула.

— Да, конечно! Он… он помог мне. С ним что-то случилось? Он ранен?

— Нет, нет, успокойтесь, — поспешно заверил ее Мик. — Просто он хотел бы увидеть вас. Он сейчас в Вайоминге.

— Здесь? Но зачем? — Глаза Фэйт округлились. И вдруг до нее дошло. — Хэнкок был одним из тех, кто арестовывал Фрэнка. О, Боже, так Гэррет идет по следу, и значит…

— Нет, нет. — Мик машинально шагнул к кровати, чтобы успокоить ее, но, увидев, как она вся сжалась, остановился. — Вчера вечером я попросил прислать информацию о вашем муже. Полагаю, Хэнкок решил, что я наткнулся на след Фрэнка.

Фэйт уже не пыталась взять себя в руки. Боже, до чего же она устала бояться, всегда и всего бояться!

Медленно, очень медленно Мик приблизился и сел на край кровати. Фэйт, раскрыв глаза, следила за его движениями. Сердце ее отчаянно стучало в груди. Одно неосторожное движение, и она вцепилась бы ему в волосы.

Но Мик Пэриш не сделал такого движения. Он сам не понимал, почему, но сейчас он считал своим долгом помочь этой женщине преодолеть страх, тем более что других добровольцев все равно рядом не было. Осознавая, что совершает очередную ошибку, Мик протянул руку и ласково дотронулся до плеча Фэйт. Затем, не обращая внимания на ее всхлипывания и протесты, он привлек ее к своей могучей груди.

— Тихо. Все в порядке, — пробормотал он себе под нос. — Просто надо успокоиться и прийти в себя.

Она уже не отталкивала его, и Мик не смог определить, от ужаса она затихла, или от внезапного доверия к нему. Да это и не имело значения. Он просто баюкал ее, как в бытность солдатом в невероятно далекой азиатской стране однажды баюкал, утешая, маленькую девочку, потерявшую родителей. Дар доверительного прикосновения и человеческого тепла — величайшая ценность этой жизни и самая редкая вещь, которую ему когда-либо приходилось видеть. Пока у мужчины есть сила в руках, его долг — защищать слабых, в этом Мик был твердо убежден. И понимал он это не столько умом, сколько сердцем. Он поступал так всегда, не задумываясь над тем, хорошо это или плохо.

Страх Фэйт мало-помалу отступил, сменившись на нелогичное доверие к мужчине со столь пугающей внешностью, но такими нежными руками. Прижавшись к его груди и чувствуя его крепкие объятия, она ощущала себя отгороженной от всех бед и невзгод большого мира, и это было чудесное чувство, которое она не испытывала за все годы взрослой жизни.

— Вы советовались с врачом по поводу этих приступов страха? — спросил Мик как можно тактичнее.

— Врач прописал мне транквилизаторы.

— Но вы же в положении!

— Именно поэтому я и не воспользовалась его советом. — Фэйт с трудом могла поверить, что говорит с мужчиной, более того, с мужчиной-полицейским, говорит откровенно, не боясь за каждое последующее слово.

Мик прокашлялся.

— Иногда… когда попадаешь в серьезную передрягу, помощь профессионала может быть полезна.

Фэйт кивнула, не замечая, что трется щекой о грудь помощника шерифа. Зато это заметил Мик и необычайно остро ощутил, как много ночей и дней он жил в воздержании. Тело его мгновенно отозвалось на близость женщины, и ему пришлось стиснуть зубы. Она же совершенно не в твоем вкусе, напомнил он себе. Она явно не ищет случайных, ни к чему не обязывающих связей. Черт побери, она, кажется, вообще не ищет никаких связей, поставив на отношениях с мужчинами крест.

— Я была на приеме у психолога, — немного помолчав, сказала Фэйт и прижалась к нему еще крепче, хотя и не отдавала себе в этом отчета.

— Ну и как, помогло?

— Немножко, — она вздохнула и с удивлением услышала спокойный и твердый стук его сердца. Рука ее как будто сама собой опустилась чуть ниже к его талии, — совсем чуть-чуть, чтобы он не заметил.

Но он сразу отреагировал на это движение, и, судорожно сглотнув, пробормотал:

— Боюсь, рядом нет никого, кто мог бы каждый день присматривать за вами, Фэйт.

— И не нужно. Все будет нормально, это лишь вопрос времени.

— Надеюсь. Скажите все же, что заставило вас бежать сюда? Почему вы думаете, что Фрэнк снова попытается что-нибудь выкинуть? — По разумению Мика, бросаться в погоню за женой, если ты только что бежал из тюрьмы, последнее дело. Ведь именно возле жены тебя будут караулить в первую очередь.

— Три месяца назад его выпустили под залог, и он сразу же объявился дома. Он ужасно разозлился, узнав, что я подала на развод, но еще больше его взбесила моя беременность. Почему, не знаю, ведь он сам всякий раз брал меня силой… Он попытался поступить так и на этот раз, и я, испугавшись, что он причинит вред ребенку, сказала, что уже три месяца в положении. Я надеялась, что это удержит его, но… — Голос Фэйт зазвучал прерывисто, переходя на всхлипы. — Он взломал дверь. Я попыталась убежать, но не смогла. Он ведь сильнее меня…

Проговорив все это, она зарыдала, и Мик стал нежно гладить ее по голове.

— Успокойтесь, Фэйт, — сказал он глухо. — Здесь вы в полной безопасности.

Фэйт всхлипнула.

— Меня спас Гэррет Хэнкок, — продолжила она, — в тот самый момент, когда Фрэнк уже готов был убить меня. Мужа выпустили на свободу под залог в расчете выведать, есть ли у него сообщники, и Гэррет вел за ним слежку. Может быть, он рассчитывал, что я в курсе дел Фрэнка… Но, так или иначе, Гэррет оказался рядом… Фрэнка снова засадили в тюрьму, где он должен был ждать суда. Потом он сбежал. Вы понимаете, что я не могла спокойно сидеть и ждать, что он в любую минуту нагрянет ко мне. Не могла, и все тут!

— Да, конечно, — его пальцы непроизвольно гладили белокурые шелковистые волосы Фэйт. — А ваши родственники, друзья… Почему они не могли вам помочь?

— У меня нет друзей, только друзья Фрэнка, — с горечью вымолвила Фэйт. — Что касается родственников, то они все умерли. Все, кроме сводной сестры, но она давным-давно вышла замуж и уехала в Европу. Естественно, она не могла мне помочь.

Ну и передряга, подумал Мик. И самое главное, теперь он не сможет отправить ее в мотель. Он же будет постоянно думать, не достал ли ее Фрэнк в таком незащищенном месте.

Ребенок во чреве Фэйт шевельнулся, и на мгновение уперся ножкой в твердую стену мужского пресса.

— Господи, я кажется… — выдохнул Мик.

Фэйт подняла глаза и обмерла: лицо мужчины будто просветлело и на нем застыло выражение благоговения и испуга.

— Я ничего не натворил?.. — резко спросил он.

— Нет. Он просто немножко поворочался. Вот, послушайте.

И она в порыве необъяснимого доверия положила ладонь мужчины на свой круглый живот, и Мик ощутил слабое шевеление внутри.

— A-а, черт! — Это было его любимое выражение, хотя именно сейчас оно было неуместно. Мик взглянул на Фэйт, и его словно вырубленное из гранита лицо озарилось мгновенной, но искренней улыбкой. — A-а, черт! — пробормотал он снова, почувствовав новый толчок.

Фэйт невольно улыбнулась в ответ, и тут же оба испугались собственной искренности. Оба потупили взгляд, каждый сам себя ругая за телячье простодушие, и секундой позже Фэйт уже сидела на кровати одна, а он стоял у двери.

— Дорогу через пару часов расчистят, — бросил ей Мик через плечо. — После ланча съездим в город и переговорим с этим вашим техасским полицейским.

Сапоги, подумал Мик, выводя «блейзер» на только что расчищенную дорогу. Ей нужны теплые сапоги. Сейчас на ней были синие сапоги из его кладовой, но они определенно были ей велики. Ей нужны сапоги, теплые варежки, меховая шапка и брюки по погоде… Ей нужен миллион всяких вещей, но самые необходимые он должен купить ей еще до того, как они вернутся домой. Наклонившись, Мик переключил систему обогрева в салоне, чтобы Фэйт чувствовала себя как можно комфортнее.

Фэйт, однако, была явно не в своей тарелке. Она старалась не глядеть на него, но он, как магнит, притягивал ее, и всякий раз при взгляде на Мика ее словно бы обдавало каким-то теплом.

Без сомнения, он был образцом мужественности, и седина, подступающая к длинным черным прядям, лишь усиливала это впечатление. Ему удивительно шли зеркальные очки: их черная блестящая поверхность, казалось, образовывала еще одну плоскость его величественно-сурового лица, такого же сурового, как заснеженный пустынный пейзаж за окном.

Интересно, что сделало его таким замкнутым? По крайней мере — внешне, ибо Фэйт имела возможность разглядеть под этой непроницаемой броней другого человека, без колебаний открывшего перед ней двери своего дома, согревшего и успокоившего ее в своих объятиях в минуту душевной слабости.

Фэйт хотелось набраться мужества и задать один-единственный вопрос: как он жил все эти годы, с тех пор, когда они виделись в последний раз, и каким образом тихий, нежный юноша превратился в твердого, как кремень, мужчину.

Мик повернул голову, и ее смущенное лицо отразилось в зеркале темных очков.

— У вас сейчас вид любопытного котенка, — сообщил он низким раскатистым голосом. — Что именно вас интересует?..

И вдруг Фэйт поняла, что ей хочется знать о нем все, но при этом ни один из ее вопросов не имеет отношения к прошлому. Ей показалось, что в тоне Мика проскользнуло что-то чувственное. Нет, подумала она. Скорее всего, это ошибка. Не может мужчина находить ее сексуально привлекательной, тем более, сейчас, когда она на шестом месяце.

Мик снова переключил свое внимание на дорогу, а потому Фэйт оставалось лишь гадать о верности или неверности своего предположения. Он почему-то казался ей таким надежным, что ее так и тянуло прислониться к его могучей, как скала, груди.

Боже, как хотелось ей после стольких лет одиночества и ужаса почувствовать хоть какую-то опору в жизни. Жгучее желание тепла и защиты захлестнуло ее. Нет, было бы нечестно воспользоваться отзывчивостью Мика, а кроме того, она не имеет права расслабляться. Ей скоро предстоит заботиться о ребенке, а ему нужна будет сильная и уверенная в себе мать.

За оставшиеся до рождения ребенка месяцы ей предстоит окончательно стать хозяйкой своей судьбы. Фэйт Монроуз-Уильямс, пора, в конце концов, повзрослеть!

Губы Фэйт горько сжались. Все детство и юность ее готовили к тому, что она должна стать женой, хранительницей очага для мужчины, который все отношения с внешним миром будет выяснять сам. Никто не сказал ей, что может наступить такой момент, когда ей придется рассчитывать только на себя. Никто ее не предупреждал, что брак может превратиться в кошмар, что муж, опора в жизни, будет бить ее смертным боем, а затем и вовсе попытается прикончить. Никто не предостерег, что мужчина может так свихнуться в своей ревности, что приревнует ее к своему собственному семени, проросшему в ней и…

Какой же обманутой она себя чувствовала! В ушах не смолкал голос матери: ни при каких обстоятельствах нельзя выказывать мужчинам свой ум. Им не нравятся женщины с мозгами, а нравятся похотливые и безмозглые курицы. Нужно уметь возвеличивать мужчину даже ценой собственного унижения. Хорошая жена — та, что делает мужчину счастливым, чего бы это ей ни стоило… И вот результат: за годы замужества ее ни разу не спросили, чего хочет она и что нравится ей. Она была просто ничтожеством, а потому с ней нечего и считаться.

Если муж бил ее, то виновата в этом была Фэйт: она не сумела сделать его счастливым. Если бы она приготовила на ужин цыпленка, а не бифштекс, если бы не заснула, когда он должен был вернуться с работы, если бы не обратилась слишком любезно к продавцу в магазине — тогда бы он не стал ее бить. Она была виновата во всем. Каждый удар, каждое ругательство Фрэнка лишь подтверждали ее неспособность быть женщиной и заставляли ее острее чувствовать вину за свою неполноценность.

— Но я же была не виновата!

Погруженная в переживания, она не сразу поняла, что крик души вырвался наружу.

— Фэйт! — Мик, остановив машину на обочине, внимательно поглядел на нее.

Фэйт, не осмеливаясь поднять глаза, вжалась в кресло.

— Извините, — прошептала она. — С тех пор, как я беременна, я часто размышляю вслух и плачу.

— Раз так, поплачьте всласть, — ворчливо-добродушно сказал Мик. — Вот, возьмите!

Он протянул ей носовой платок и снова вырулил на дорогу. Меньше слов — меньше проблем. Пусть поплачет вволю, говорят, помогает.

Благодарная Мику за молчание, Фэйт промокнула глаза. Господи, как же она устала всего бояться…

Когда Мик остановил машину перед полицейским участком, Фэйт была спокойна — по крайней мере, внешне.

Здание, в котором размещался участок, сочетало в себе черты готического и викторианского стилей и заметно выделялось на фоне домов новой постройки. Мик провел Фэйт через комнату дежурного, где его широкой улыбкой приветствовал Чарли Хаскинс. Чарли только что заново приступил к своим обязанностям. Два месяца он провалялся в больнице после ранения, полученного в перестрелке при предотвращении попытки похищения ребенка. История эта здорово переполошила весь округ Конард, никогда не знавший преступлений такого рода.

— Как себя чувствуешь, Чарли? — спросил Мик.

— Отлично, — с готовностью ухмыльнулся Чарли. Он считал, что обязан Мику жизнью: тот подобрал его, истекающего кровью в овраге за городом. — Шеф и этот техасец ждут вас.

Мик кивнул и подтолкнул Фэйт в сторону двери, ведущей в кабинет Нэйта.

— Сюда.

Фэйт напряглась. Больше всего ей хотелось бы сейчас убежать. Конечно, страх был абсолютно беспочвенным, но она не могла отделаться от ощущения, что Фрэнк, пока жив, подстерегает ее за каждым углом. Это был какой-то кошмар, который хотелось стряхнуть с себя, но никак не удавалось.

Способность разбираться в людях помогала Мику и в прежней и в нынешней профессии, а потому с первого взгляда он вынес самое положительное впечатление о Гэррете: тот, судя по всему, подумал о помощнике конардского шерифа то же самое.

Шериф Натан Тэйт был старинным армейским приятелем Мика. Они вместе служили во Вьетнаме, да и потом поддерживали дружеские отношения. Четыре года назад Мик, уволившись из армии, заехал в Конард, чтобы увидеться с другом, да так и осел здесь в качестве помощника шерифа. О своем выборе он не пожалел ни разу.

Если, конечно, не считать сегодняшнего дня, мрачно подумал Миках, усаживаясь вместе с Фэйт возле письменного стола Нэйта.

— Как настроение, Фэйт? — поинтересовался Гэррет. В своем щегольском сером костюме, сшитом явно на заказ, и ковбойских сапогах из крокодиловой кожи, он выглядел, как преуспевающий нефтяной магнат из Техаса. — Вы не пострадали, когда машина въехала в кювет?

— Да нет, спасибо, Гэррет. Со мной все в порядке. — С облегчением поняв, что Мик уже дал разъяснения по поводу всего происшедшего, она поспешила добавить: — Мистер Пэриш был очень добр ко мне.

Гэррет кивнул Мику и продолжил:

— Вы неуловимы, как молния, Фэйт. Вы так стремительно сорвались с места, что никто не смог мне сказать, куда вы поехали. Я, признаться, беспокоился за вас все эти дни.

— Когда я услышала, что Фрэнк сбежал из тюрьмы, у меня не осталось времени на размышления. — Глаза Фэйт пытливо смотрели на техасского полицейского. — Так он двинулся по тому же маршруту, Гэррет? И вы здесь именно поэтому?

Гэррет криво усмехнулся.

— Я прилетел сюда после того, как вчера вечером в Сан-Антонио пришел запрос на досье Фрэнка. Мы пока еще не напали на его след, но вполне вероятно, что он может объявиться и здесь. Именно поэтому я в Конарде.

— Ну, давайте перейдем к делу, — сказал Нэйт. — У меня особый интерес к личности этого человека, коль скоро он может объявиться в моем округе.

— Итак, Фрэнсис Эйвери Уильямс, — начал Гэррет. — До последнего времени служил в полиции Сан-Антонио, офицер. Обвиняется в причастности к ряду преступлений, в том числе и тех, которые держит на контроле ФБР. Замешан в контрабанде наркотиков, в деятельности подпольных борделей, ответствен за срыв ряда операций по поимке преступников. Покушался на убийство жены. Теперь, думаю, вам понятна поспешность, с которой я прилетел к вам. — Гэррет улыбнулся, но улыбка получилась невеселой. — Этот парень отвечал за доставку наркотиков из-за границы, и мы подозреваем, что он имеет выход на целый рад преступных группировок, хотя выявить эти связи нам не удалось. Уильямс не относится к категории случайно оступившихся людей — это преступник, сознательно внедренный в сферу борьбы с правонарушениями. И он — не единственный. В самое ближайшее время следует ждать еще десять-пятнадцать арестов.

— Выходит, далеко не шуточная фигура, — отметил Нэйт.

— Именно. Когда пришел запрос из Вайоминга, у нас был небольшой переполох. Мы давно подозревали, что у парня должны быть сообщники за пределами штата, хотя бы потому, что еще в бытность полицейским он иногда отлучался из Техаса в неизвестном направлении. Но до сих пор мы не имели на этот счет информации. — Гэррет обернулся к Фэйт. — Фрэнку известно о существовании ранчо Монроуз?

Фэйт впилась ногтями в подлокотники кресла.

— Не знаю, — отозвалась она. — Я получила ранчо в наследство до замужества и никогда в присутствии Фрэнка не заговаривала о нем. Но ручаться, что он ничего не знает, не могу.

Снова начинается этот кошмар, с отчаянием подумала она. Снова бесконечные вопросы о Фрэнке, и снова никто не желает верить, что я ничего не знаю о человеке, с которым прожила четыре года.

В тот момент, когда она была уже готова разрыдаться, Фэйт почувствовала ободряющее прикосновение. Это Мик положил свою большую сильную руку ей на плечо. И Фэйт вдруг успокоилась, ощутив, что она не одна в этом страшном мире.

— А вы допускаете возможность того, что он в курсе? — настойчиво переспросил Гэррет.

Фэйт попыталась сосредоточиться, но не смогла. И по какому праву, подумала она, эти люди допрашивают меня так, словно я, а не мой муж, совершила что-то плохое? Она же не преступница, так почему же никому, кроме Мика, эта простая мысль не приходит в голову?

— Не знаю, — исхитрилась прошептать она и, не обращая более внимания ни на Гэррета, ни на шерифа, отвернулась и как маленький ребенок прижалась лицом и могучему плечу Мика.

A-а, черт, подумал он и, не в силах совладать с привычкой покровительствовать слабым, прижал женщину к себе. Затем, медленно подняв голову, он взглянул прямо в глаза Гэррету.

— Хватит, Хэнкок. Она явно не сообщница Уильямса, и я не позволю ни вам, ни кому-либо другому обращаться с ней таким образом. A-а, черт! — повторил Мик, заметив, как изумленно взлетели вверх брови Нэйта.

Хорошенький сюрприз — что для меня, что для шефа. Слабак, ты, Мик Пэриш, откровенный слабак. Хлебом не корми, только дай возможность протянуть руку утопающему. Вот теперь сам и расхлебывай эту кашу.