Часом позже Линда все еще сидела за письменным столом, уставясь на листок бумаги в руке. Она даже не сняла теплую куртку, в которой ходила к адвокату, а в кулаке был зажат ключ от входной двери.

Линда могла, конечно, раздеться, прежде чем вскрыть конверт. Могла налить чайник и поставить его на плиту или хотя бы включить электрокамин. Но стоило ей закрыть за собой дверь, как она почувствовала непреодолимое желание прочесть дополнение к завещанию Алана и понять, почему он счел необходимым указать, что она должна читать его в одиночестве.

Дополнение не было длинным. Простыми и ясными словами Алан давал понять, что с самого начала знал, что Тони не его сын, так как несколько лет назад выяснил, что ему не суждено иметь детей. Но Алан хотел, чтобы Линда не сомневалась: он простил ее и всегда считал Тони своим сыном.

В этом месте Линда остановилась, чтобы взять себя в руки. Было нелегко признать, что она напрасно не поверила Дейвиду. Видимо, он лучше знал своего брата. Ей стало очень грустно и очень стыдно.

Оставалось узнать, как Алан распорядился будущей судьбой Тони и его настоящего отца. Что говорить, это было тяжело, и от дрожи в руках печатные строчки запрыгали у нее перед глазами.

Но в письме не содержалось никакого упоминания о визите Дейвида в Йемен — вообще ни слова о нем! Если бы Линда не знала, как было дело, она могла бы подумать, что Алану было неизвестно, кто же в действительности отец Тони.

Но она знала, и Алан знал, хотя все-таки предпочел не открывать ей всю правду. Он использовал Дейвида в своих целях, а затем отбросил его, как ненужную вещь…

Далее в письме подробно излагалось, что Алан предпринял, чтобы обеспечить их будущее. Денег им должно было хватить на комфортабельную жизнь, что бы ни случилось. И на образование Тони тоже было отложено достаточно. Создавалось впечатление, что Алан был не так уж неподготовлен к своей внезапной смерти.

Но в конце документа стояло еще одно условие, опустошившее душу Линды. На первый взгляд вполне невинные рекомендации относительно выбора ею места жительства. Алан четко указал, что если он умрет раньше своих родителей, то она не должна переезжать жить в «Эбби-Грэйндж». Что ж, все ясно. Он слышал, что брат купил дом неподалеку, и не хотел, чтобы Дейвид вмешивался в жизнь сына.

А ведь я бы, наверное, именно так и поступила, подумала Линда, складывая листок и засовывая его обратно в конверт, если бы пришла к адвокату сразу по прибытии в Англию, как, очевидно, и следовало сделать. Конечно, Алан не мог предполагать, что родители настоят, чтобы его похоронили в Грэнджфилде. Кроме того, он полагался на антипатию Линды к Дейвиду, которая должна была заставить ее держаться от него подальше.

Похоже, он все предусмотрел. Если бы Тони стал взрослым при его жизни, Алан бы просто ликвидировал дополнение к завещанию, и она бы никогда не узнала о нем. В случае же своей смерти он предпочитал, чтобы Тони рос совсем без отца.

Похоже, что, несмотря на всю свою любовь к Тони, Алан беспокоился прежде всего о собственной репутации. Он хотел, чтобы она знала: он не заблуждается насчет ее измены. И в то же время при жизни не желал слышать правду — ни от нее, ни от Дейвида. Их чувства никогда ничего не значили для него.

Линда встала, чувствуя себя совершенно разбитой. Она раздумывала над тем, что узнала, и пыталась сообразить, как оградить себя от хитроумных замыслов мужа. Теперь было очевидно, что Алан точно знал, что делал. Однако судьба, не спросив его, распорядилась по-своему.

Она наполнила чайник, поставила его на плиту и уныло уставилась в окно. Вид был не вдохновляющий. Крыши домов загораживали перспективу, а снизу доносился постоянный шум уличного движения. Нет, сюда бы она не привезла своего сына. Хотя именно сейчас ей очень хотелось, чтобы он был рядом.

Линда не позволила себе думать о Дейвиде. В конец концов, он ведь добился своего. Что бы ни говорил Дейвид тогда в гостиной «Эбби-Грэйндж», ясно, что он хотел Тони, а не ее! И он его получил. Или, по крайней мере, получил возможность вдоволь видеться с ним.

Что до нее, то она не предвидела никаких перемен в своем нынешнем положении. Приобретет ли условие, которое Алан поставил в своем письме, силу закона или нет — неважно. Ее с ним связывали теперь только деньги, а если говорить честно, то и на них ей было наплевать.

Линда обещала мистеру Картрайту зайти еще раз, поэтому на следующей неделе позвонила ему и сообщила, что прочла документ. Рассказав об условии, которое содержалось в письме, Линда обрадовалась, узнав, что может не выполнять его, если откажется от своей доли наследства. Она объявила мистеру Картрайту, что у нее нет никаких оснований забирать Тони из дома бабушки с дедушкой. Ему там очень хорошо, и пока она не сможет позволить себе иметь дом, который подойдет им обоим, ее сын будет жить там, где живет сейчас.

— А как же насчет денег, миссис Бакстер? — адвокат не мог поверить, что она решила проигнорировать такую огромную сумму.

— Если их нельзя перевести на счет Тони до его совершеннолетия, отдайте эти деньги на благотворительные цели, — отрезала Линда. — Это относится и к страховке Алана. Я предпочитаю сама себя содержать!

Мистер Картрайт что-то промямлил, но в конце концов был вынужден признать, что Линда имеет право распорядиться деньгами по своему усмотрению. Он обещал, что проверит законность требований Алана и сообщит ей. Но Линда попросила его не торопиться. У нее есть все, что ей нужно.

Она решила не ездить на Пасху к Бакстерам. После драматических событий последней недели Линда не находила в себе сил встретиться лицом к лицу с Дейвидом. Она боялась, что потеряет голову, увидев его. Он оказался не тем человеком, каким она его представляла, и ей нужно было время, чтобы восстановить самоуважение.

И самообладание тоже, мысленно добавила она, сообразив, что все барьеры, которые упорно воздвигала между ними последние пять лет, теперь разрушены, и она совершенно беззащитна.

Линда ужасно тосковала по Тони, поэтому праздничный уик-энд провела, занимаясь генеральной уборкой квартиры, и только утром в воскресенье сходила в ближайшую церковь. Линда любила церковь в Пасху, когда она вся разукрашена весенними цветами. А служба такая радостная, что после нее нельзя не почувствовать себя лучше.

А на следующий день ей неожиданно позвонил Патрик Мэрфи.

Когда квартирная хозяйка поднялась по лестнице, чтобы пригласить Линду к телефону, та сразу подумала, что с Тони что-то стряслось. Она уже несколько дней не говорила с ним, а Сибилла не ответила на ее последнее письмо. Господи, не допусти, чтобы с ним что-нибудь случилось! — молилась Линда про себя, торопясь вниз. Сын был единственным человеком на свете, который бескорыстно любил ее.

Услышав голос Патрика, она немного успокоилась, сообразив, что, если бы Тони заболел, Дейвид, наверное, сообщил бы ей об этом сам. Они, правда, почти не общались, но у него не было причин скрывать от нее подобную информацию.

Патрик заверил ее, что и Тони и его бабушка с дедушкой в добром здравии.

— Грейс недавно приглашала Тони поплавать в нашем бассейне, — сообщил он, и Линда невольно стиснула зубы. — Он замечательный парень. У вас есть все основания им гордиться.

— В самом деле? О, благодарю вас.

Необходимо было соблюдать светские приличия, но мысль о том, что Грейс Мэрфи видит ее сына чаще, чем она сама, была непереносима для Линды. И Дейвид тоже там был? — с горечью подумала она. Но задавать этот вопрос не стала.

— Вы знаете, — продолжал Патрик, ничего не заметив, — я сейчас приехал в Лондон на пару дней, и вот подумал — а может быть, мы пообедаем вместе? Завтра вам удобно? Я остановился в «Кенсингтон-Хилтоне», и здесь недалеко довольно приятный итальянский ресторан.

— О, я…

Линда хотела отказаться, но не знала, как это сделать. Меньше всего ей нужен был вечер с Патриком и Грейс Мэрфи.

Можно было вообразить, как эта женщина начнет прохаживаться насчет того, что она бросила собственного ребенка.

— Буду очень рад, если вы придете, — настаивал Патрик, очевидно почувствовав, что она собирается отказаться. — Видите ли, жены здесь нет, а я ненавижу обедать в одиночестве. Можно встретиться пораньше — в половине восьмого или в восемь, если вам угодно. Я знаю, что вы работаете, и вам не захочется сидеть допоздна.

Линда облегченно вздохнула. Мэрфи здесь один! Это совсем другое дело. Хотя ей тут же полезли в голову другие опасения. В конце концов, зачем она ему понадобилась? Ведь их едва ли можно было назвать друзьями.

Но, как ни прискорбно, мысль услышать что-нибудь о Дейвиде, пусть из вторых рук, непреодолимо притягивала ее. В разговорах с Тони и в письмах к нему она старалась избегать открыто спрашивать его о дяде. Тони, конечно, говорил о нем, но только то, что касалось его самого. А Патрик хорошо знал Дейвида, и его можно будет подробно расспросить обо всем.

На следующий вечер Линда явилась в ресторан немного раньше назначенного срока. Но Патрик заранее заказал столик, и ее немедленно проводили на место. Она приятно провела время, наблюдая за другими посетителями и подмечая, кто во что одет. По крайней мере, ее длинное открытое платье было не хуже, чем у других.

Подошедший официант спросил, не хочет ли она выпить, и Линда заказала мартини. Она хотела сначала ограничиться вином, но вдруг почувствовала потребность в небольшом допинге. Хотя она и уверяла себя, что ей нечего бояться Патрика Мэрфи, но все же почему-то нервничала.

Потягивая мартини, Линда изучала меню, которое ей вручил официант, когда на столик упала тень. Наконец-то! — подумала она с облегчением, поднимая голову. Но это был не муж Грейс. Перед ней стоял не кто иной, как Дейвид, и бокал выскользнул из ее внезапно обессилевших пальцев.

— Можно, я сяду? — спросил он, в то время как официант кинулся убирать осколки, и Линда едва сумела кивнуть. — Пожалуйста, еще пару таких, — добавил он, обращаясь к молодому итальянцу, а затем, подвинув стул, сел радом с ней.

Дейвид был очень бледен — словно все естественные краски сбежали с его лица. Под глазами залегли тени, и вообще он выглядел довольно потрепанным — как будто только что явился с грандиозной попойки.

— Ты?! А где же Патрик?

— Он не придет, — спокойно сказал Дейвид, поднял принесенный официантом бокал и отхлебнул сразу не меньше половины. — Мне очень жаль. Надеюсь, ты простишь эту маленькую хитрость? Я боялся, что если приглашу тебя от своего имени, ты откажешься.

Линда совершенно растерялась.

— А что, Патрик действительно в Лондоне? — спросила она, словно это имело для нее значение.

— Да, — сухо ответил Дейвид. — Но сегодня он обедает у себя в клубе, так что не сможет к нам присоединиться. — Его губы скривились в усмешке. — Я слышал, как он говорил тебе вчера, что ненавидит одиночество. Он проявил незаурядную изобретательность! Я сам бы не смог проделать это лучше.

Линда поглядывала на бокал, который ей принесли взамен разбитого, и размышляла, сможет ли поднести его ко рту без происшествий. Все ее тело странно ослабло, и ей не хотелось бы снова оскандалиться.

Решившись рискнуть, она обхватила бокал обеими руками и благополучно сделала глоток. Мартини чудесным образом подкрепил ее. Вскоре она уже почти смогла глядеть на Дейвида, не выдавая своих чувств.

— Ты не хочешь узнать, зачем я здесь? — поинтересовался он наконец, когда стало очевидно, что Линда не собирается ни о чем его спрашивать. — Или ты считаешь, что мое появление — это галлюцинация? Прости, но нам, по-моему, надо поговорить.

— Здесь? — слабо отозвалась Линда, не вполне уверенная, что хочет слышать то, о чем он собирается сообщить.

Она слишком хорошо помнила боль их последней встречи. Трудно было поверить, что он может сказать что-то хорошее.

— А что? Это, кажется, достаточно нейтральное место. — Дейвид осушил свой бокал, и откинулся на спинку стула. — Я не хочу, чтобы на этот раз ты от меня убегала.

— Я от тебя не убегаю.

— В самом деле? — Дейвид саркастически поднял бровь. — Насколько я помню, последнее время ты ждешь не дождешься, как бы только удрать от меня. А мне что прикажешь делать? Неужели тебе совсем не интересно, что я чувствую?

— Просто мне кажется, я это знаю…

Линда упорно смотрела на свой бокал, используя его как щит. Такой разговор был для нее неожиданным.

— Откуда тебе знать? Ведь ты даже ни разу не захотела выслушать меня!

Линда понимала, что ведет себя не лучшим образом. Достаточно того, что она была несправедлива к Дейвиду все эти пять лет. Достаточно того, что Алан когда-то пренебрег его чувствами. И все-таки она боялась этого разговора. Боялась не Дейвида — себя.

— Кстати, ты ничего не рассказал о Тони, — попробовала Линда сменить тему. — Он, наверное, подрос с тех пор, как я его видела в последний раз.

Дейвид снова пригубил мартини. Это уже третий, беспокойно подумала Линда, а ведь мы еще даже не решили, что будем есть. Не хватает только, чтобы Дейвид напился! С ним и с трезвым нелегко.

— Да, Тони подрос, — согласился он и, к ее облегчению, поставил бокал на стол. — Он ждал, что ты приедешь на Пасху. Мы все ждали. Но ты предпочитаешь не показываться.

— В этом не было смысла, — торопливо сказала Линда, обводя ресторан невидящим взглядом.

— Почему?

— Ну… потому что не было. Слишком долгий путь, чтобы приезжать только на уик-энд.

— А тебе не пришло в голову, что нам необходимо объясниться? Раз уж ты, похоже, признала, что я отец Тони.

— Возможно. — Линда глубоко вздохнула. — Но мне это нелегко.

— А мне, думаешь, легко?! — перебил он, повысив голос. — Можешь мне не рассказывать, как это тяжело! Это чертовски тяжело, особенно если с тобой не желают даже разговаривать! Ради бога, Линда, неужели ты не можешь дать мне передышку?

— Говори потише! — опасливо воскликнула Линда, заметив, что они привлекают внимание. — Не знаю, что тебе еще от меня надо. Я практически отдала тебе своего сына! Ну да, он и твой сын тоже — я это признаю. Но как объяснить ему, что ты — его отец? — Она сокрушенно покачала головой.

— Речь идет не о Тони, — устало возразил Дейвид, снова отхлебывая мартини. — Хочешь — верь, хочешь — не верь, но я очень благодарен тебе за то, что ты сделала. Однако Тони — это только одна часть уравнения. — Он тяжело вздохнул. — Мне нужна ты!