* * *

– Итак, – сказал От-А-до-Л, втянув воздух большими ноздрями, – нам лучше не задерживаться. Листопад, как вы знаете, начинается на букву Л. А Осенние Провинции очень далеко.

Сентябрь остановилась в тенистой аллее. На одной стороне улицы возвышалась вязаная коричневая стена булочной, на другой – банк из золотой парчи. Привратник на углу разминал руки, хрустя сотнями бронзовых пальцев.

– Аэл, тебе стыдно за меня? – горестно воскликнула Сентябрь. – Ты считаешь, что я поступила ужасно?

Вивернарий сморщился и быстро заговорил:

– Ты помнишь, где мы встретились? У моря! А Осенние Провинции находятся у другого моря, на другом конце Волшебной Страны. Если бы я бежал со всех ног, останавливаясь лишь на сон и еду, то я, может, и успел бы. Но не ты. Ты тут же слетишь с меня или переломаешь все кости, пока будешь трястись у меня на спине.

– Аэл, как ты не понимаешь? Я теперь работаю на Маркизу! Я даже не попыталась ей сопротивляться! Я столкнулась со злодейством – а она, несомненно, злодейка – и струсила! Позорно!

Аэл легонько ткнулся в нее гигантской головой:

– Ну, никто и не ожидал, что ты будешь храброй, малышка. Она Королева, а Королевам надо подчиняться, и даже самые смелые теряют свою смелость, когда Королева отдает им приказ. Когда львы пришли заковывать меня в цепи, я просто лежал и плакал. А ты сумела постоять за себя, хоть росточком мне по колено. А сначала ты вообще сказала ей «нет» – я на такое не способен! И ради чего – чтобы спасти меня! Глупую полуящерку-полубиблиотеку. Что я был бы за друг, если бы стал ругать тебя за свое спасение? – Из горла его вырвался странный тихий звук вроде «клуорк». – Когда я слаб, когда несчастен, то терпеть не могу, чтоб меня ругали и стыдили. Но если тебе от этого станет легче, я могу отчитать тебя прямо сейчас, хочешь?

– А еще ты сломала мою клетку, – добавил Суббота. – Хотя и не стоило. – Голос его был странно хлюпающим, как если бы волна вдруг поднялась и попросила чаю. – Маркиза больше всего любит, когда не хотят делать, как она велит, но в итоге все равно делают. Это для нее как… как большая миска взбитых сливок с вареньем.

– И к тому же так ли велика разница – принести Ложку для ведьмы или меч для Маркизы? По-моему, нет.

Сентябрь озадачилась.

– Я думаю, – произнесла она наконец, – разница в том, что я сама вызвалась принести Ложку ведьме Пока. Чтобы осчастливить ее и сделать что-то значительное, отчего я и сама стала бы кое-что значить. А Маркиза не попросила, а потребовала, и вдобавок пригрозила убить тебя, если я не выполню приказ, и меня, если выполню недостаточно быстро. Разница очень большая.

– Все равно это тоже услуга, – тихо произнес Суббота.

– Если не можешь сказать «нет», это не услуга, а рабство, – сказала Сентябрь, уверенная в своей правоте.

– А идти нам все еще очень далеко, – настаивал Вивернарий, – и времени у нас за последние пять минут не прибавилось, а только стало на пять минут меньше.

– Почему ты так говоришь, будто тоже собираешься идти со мной? Ты остаешься в Пандемониуме! Тебе пора отправляться к дедушке, так что счастливого тебе пути, учись хорошенько и осторожней выдыхай там, в библиотеке, огнедышащий!

– Не глупи, Сентябрь. Я иду с тобой. Как я посмотрю деду в лицо, если он узнает, что я позволил маленькой девочке одной отправиться в такое опасное место?

– Не одной, – прошептал Суббота.

– Куда приятнее будет войти в книгохранилище с почестями, свершив великие дела и заодно меч раздобыв, правда же? У моего дедушки наверняка сотни книг о подобных рыцарских подвигах. И мы должны стать рыцарями, все трое! И никто нас не накажет!

Сентябрь посмотрела на него с сомнением и тщательно убрала свои темные волосы за уши.

– Пожалуйста, мой маленький друг, пойми: когда я здесь, так близко к нему, что чувствую запах клея его переплетов, я боюсь, что он не полюбит меня. Мне было бы гораздо спокойнее, если бы я мог рассказать ему какую-нибудь потрясающую историю. И если бы мог всегда быть уверен, что твоя голова останется на плечах, а не украсит собой живую изгородь в саду Маркизы. И если бы никто не смел назвать меня трусливым. Никогда не хотел быть трусом. Это очень неприятно.

Сентябрь вытянула руки, Вивернарий опустил на ее ладони свою длинную изогнутую морду, и девочка нежно поцеловала ее.

– Какое счастье, что ты со мной, Аэл.

Суббота отвернулся, чтобы не мешать. Этот марид был учтив даже тогда, когда и дышал-то через раз. Невероятно учтив и всегда готов прийти на помощь.

– Вы правы, парноколесные как раз пришли в движение, – сказал он робко, словно повторяя чьи-то слова. Он до сих пор был слишком стеснительным, чтобы предложить что-нибудь напрямую, открыто.

– Какое смешное слово – «парноколесные»! – Сентябрь взялась за Ложку, заткнутую за пояс. Так она чувствовала себя сильнее.

– Вы, конечно же, знаете, что так называют обычные велосипеды. – Суббота переступил с одной ноги на другую. «Вряд ли в мире есть менее уверенное в себе существо», – подумала Сентябрь. – Я вовсе не подразумевал, что вы можете этого не знать.

– О, – воскликнул Аэл. – Велосипеды! Наконец-то мы в моей части алфавита! Сейчас разгар лета, Сентябрь! Это сезон миграции велосипедов, а значит, появляется возможность Стремительной Транспортировки!

Сентябрь с сомнением посмотрела на свой обедневший скипетр, грустно свисавший с бронзовой цепи Аэла.

– Боюсь, не хватит рубинов, чтобы купить нам обоим велосипеды.

– Ха! Мы не будем ничего покупать, мы их поймаем! Сентябрь, стаи велосипедов… или их называют стадами, а не стаями, верно, Суббота? Стада́. Как бы то ни было, путь их миграции проходит через те Луга, что лежат к востоку от города, и если нам повезет разжиться веревкой, то на них-то мы и проделаем весь путь до Провинций. Или почти весь. Это непросто, они же дикие звери. И если я буду бежать изо всех сил, чтобы не отставать от тебя, то никому не придется ломать кости и трястись на моей костлявой спине. Полагаю, и так ясно, что на велосипеде, пусть даже на большом и крепком вожаке, я буду смотреться несколько смешно. Так не станем же медлить! Если мы упустим такой шанс, то горько пожалеем и к тому же застрянем в пути.

– Сентябрь, – жалобно сказал Суббота, и его синие глаза стали еще больше и темнее. – Мне нужно поесть. Если я не поем, то скоро упаду и никогда больше не встану.

– О, какая же я невнимательная! – В предвкушении путешествия Сентябрь забыла про свой собственный голод, теперь он вернулся с новой силой. Поэтому, даже не задумываясь, Сентябрь потратила предпоследний из рубинов в трактире «Сколопендра и Скиния», где столы, стулья и стены были того глубокого черного цвета, какой обычно носят вдовы. В мягком желтом свете шелковых канделябров кожа Субботы выглядела такой же черной, как потолок.

– Соль, – жалобно прошептал мальчик. – Мне нужна соль, и еще камень.

– Ты этим питаешься?! – Сентябрь сморщила нос.

Суббота в смущении опустил глаза.

– Этим питается море. Когда я голоден, ничем другим меня не насытить. А когда не очень голоден, запросто могу отведать с тобой пирог из лебеды с боярышниковым кремом.

– Я не хотела тебя обидеть! Пожалуйста, не поникай так сильно! К тому же я вовсе не уверена, что смогу здесь что-нибудь съесть. Это все как пить дать Волшебная Еда, и если до сих пор мне удавалось вести себя разумно и не подвергаться опасности, то сейчас точно не стоит есть в этом волшебном трактире.

Аэл усмехнулся, будто знал что-то и о волшебстве, и о еде, поскольку оба слова находились в его части алфавита. Но он промолчал. Сентябрь сидела вместе со всеми и пила чистую воду, совершенно безопасную, поскольку едой она не была ну ни капельки. Девочка практически уговорила свой желудок не урчать, пока Аэл расправлялся с тремя тарелками редиски и графином настоящей родниковой воды из источника Завтрашней Лужицы. Суббота грыз кусок голубого морского камня, изящно слизывая соль. Он нерешительно предложил Сентябрь попробовать, но она вежливо отказалась.

– У меня желудок слишком нежный, – сказала она. – Вряд ли он справится с камнем.

Блюдо с крашеными утиными яйцами, бубликами и фондю из зефира проплыло мимо них на голове официанта, который, судя по всему, был гномом. Стараясь не смотреть на яства, Сентябрь снова энергично принялась за воду. Все такая же голодная, но довольная собой, оттого что не поддалась соблазну, она отправила последний рубин со своего скипетра в кассу парома, который был куда меньше и скромней предыдущего. Без приключений, шлепая по воде колесами, он перевез путников на другую сторону Барлибрум, унеся всех троих от сверкающих башен и шпилей Пандемониума прямо на пустынное, поросшее травой побережье.

– Так грустно уезжать, – промолвила Сентябрь, ступив на илистый берег, – мы ведь только приехали. Как бы мне хотелось получше узнать Пандемониум!

Сентябрь завязала узлом рукава зеленого пиджака и сунула его под бронзовую цепь Вивернария. Пиджак испугался и зашелся в беззвучном изумрудном крике. Увы, уши существ с ногами, носами и бровями не восприимчивы к печали существ со швами, пуговицами и лацканами. Сейчас Сентябрь слышала что-то вроде отдаленного грома. Вокруг во всю даль и ширь простирались Луга. Ровная, ухоженная трава, ни деревца, ни прохладной тени, ни крошечного одуванчика. Не будь трава такой густой и зеленой, Сентябрь назвала бы эту землю пустыней.

– Помни, они быстрые, рослые и злобные, эти дикие велосипеды! Многие из тех, кто пытался оседлать их, были тотчас же сброшены на землю и покалечены, а кое-кто даже погиб. – От-А-до-Л в волнении переминался с ноги на ногу. Гром становился все ближе.

Сентябрь покрепче затянула зеленый пояс пиджака для того, чтобы не выпала Ложка. Денег на подходящую экипировку для путешествия не осталось, но она, будучи дочерью своей матери, не сомневалась: все, к чему она прикоснется, будет работать. Однажды мама целый день чинила потрепанный «форд» мистера Альберта, чтобы Сентябрь не пришлось ходить пешком в школу за несколько миль от дома. Сентябрь была бы счастлива просто понаблюдать, как мама копается в двигателе, по локоть в машинном масле, но не тут-то было. Мама быстренько объяснила ей, как работает сцепление, что подкрутить и где подогнуть. Под конец Сентябрь здорово устала, но зато машинка жужжала и покашливала, как ей и было положено. Вот это Сентябрь любила больше всего. Она поняла это теперь, когда мамы нет рядом и можно просто думать о ней время от времени, когда захочешь. Больше всего ей нравилось учиться, узнавать новое и что мама знала столько всякого разного и никогда не говорила, что это слишком сложно, или работа слишком грязная, и ни разу не сказала ей «вырастешь – поймешь». Поэтому неудивительно, что Сентябрь умела вязать вполне достойные узлы; так что пояс, будучи ткань от ткани весьма услужливого пиджака, старательно затянулся еще туже и подготовился к грядущим неудобствам. Суббота наблюдал за этим с живым интересом, но ничего не сказал.

Прозвучал громкий протяжный гудок, и ясный день огласился ответным гиканьем.

– Идут! – восторженно закричал Аэл, подпрыгивая от нетерпения. Крылья его под цепью ходили ходуном, язык болтался, как у щенка.

На самом деле он мог бы и не предупреждать. Стадо велосипедов взметнуло ввысь удушающее облако пыли. Едва прозвучали гудки, Сентябрь и Суббота увидели велосипеды – несметное количество старомодных викторианских велосипедов с огромным передним колесом и крошечным задним, причем «крошечное» в данном случае означало чуточку больше, чем Сентябрь. Такие модели раньше называли «фартинг – пенни». Вздыбленные в небо сиденья были обтянуты потертым бархатом самых пестрых оттенков, покрышки пятнисты как гиены, спицы блестели на солнце, заливавшем луг.

– Держись за меня, Суббота! – закричала Сентябрь.

Мальчик обхватил руками ее талию, и она снова удивилась, насколько он тяжелый, хотя кажется маленьким. Снова раздался гудок, и, когда огромный, вздымающийся ввысь велосипед с ревом проносился мимо них, Сентябрь что было сил бросила в него Ложку – прицельно и метко. Она крепко вцепилась в конец пояса, который растянулся куда больше, чем можно было ожидать, так сильно он хотел угодить своей хозяйке. Ложка застряла в спицах большого колеса, и, увлекаемые его вращением, они взлетели в воздух. Суббота зажмурился, а Сентябрь нет. Она хохотала не переставая, пока в полете не настигла широкое, пестрое, черно-оранжевое сиденье. Она потянулась, чтобы схватиться за него, но пальцы попали ниже, в медные пружины под сиденьем. Колени бились о колеса и обдирались до крови, но она упорно карабкалась.

– Сентябрь, я не могу! – крикнул Суббота. Его синее лицо исказилось от страха и напряжения, он старался удержаться, но соскальзывал все ниже, пока не повис, цепляясь только за ее лодыжку. – Я падаю!

Сентябрь попыталась поднять ногу и втащить его наверх, но велосипед слишком сильно трясся и гудел, яростно стряхивая непрошеных пассажиров. Наконец она уцепилась локтем за сиденье, пахнувшее мускусом, и спустилась как можно ниже, чтобы поймать марида, но этого оказалось недостаточно. Он не мог больше держаться сам и был ужасно, невыносимо тяжелым. Сентябрь закричала от страха, когда велосипед встал на дыбы, с явным намерением расплющить ее о землю.

Суббота падал.

Он не издал ни звука. Он просто смотрел на Сентябрь, которая спешила забраться повыше, все дальше от него, и глаза его были полны вины и печали.

Сентябрь все звала его, а велосипеды дико гудели, будто радуясь своей победе – хоть одного ребенка удастся раздавить! Но тут их нагнал Аэл, громко топая и пинками убирая с дороги велосипеды помладше и послабее. Он поймал Субботу за волосы, прежде чем тот успел коснуться земли, подбросил его так легко, будто марид совсем ничего не весил, и в полете еще подтолкнул кончиком носа, чтобы Сентябрь смогла ухватить его за локоть и втащить на пятнистое сиденье.

Суббота вцепился в нее, мелко дрожа. Сентябрь не могла заставить себя отпустить длинный медный руль. Она стискивала пальцы все сильнее, пока почти не перестала их чувствовать, и все-таки она наклонила голову и потерлась щекой о лоб Субботы, как всегда делал Аэл, когда она чего-то боялась. Мальчик вроде бы немного успокоился. Шум тем временем не стихал, и пыль окутывала их со всех сторон. Аэл бежал рядом. Он ликовал, скакал и смеялся, когда маленькие велосипеды принимали его за вожака и пытались въехать на его плечи, чтобы прокатиться.

– Отличный улов, птичка моя! – раздался над топочущим стадом звучный голос. Сентябрь огляделась и увидела на соседнем велосипеде красивую женщину с темно-коричневой кожей и гривой растрепанных кудрей. На женщине были летчицкая кожаная куртка с меховым воротником, шлем с большими хлопающими отворотами и огромные мотоциклетные очки, защищающие от пыли, а в тяжелые ботинки с дюжинами пряжек были заправлены смешные бриджи, какие Сентябрь видела только в кино, – они оттопыривались по бокам, будто в карманы натолкали арбузов. За спиной у всадницы было нечто совершенно прекрасное: маленькая девочка, одетая точно так же, и переливчатые черные крылья, стянутые тонкой цепью.

Женщина лихо управляла велосипедом, то ныряя внутрь стада, то выныривая обратно, чтобы поравняться с ними.

– Кальпурния Фартинг! – попыталась она перекричать шум. – А это моя подопечная, Пенни!

Девочка радостно помахала. Она была намного младше Сентябрь, лет четырех-пяти, не больше. Иссиня-черные волосы торчали растрепанными косичками, на шее красовалось ожерелье из велосипедных цепей, которое оставляло на коже грязные следы. На ногах были туфли с ремешком, такие же, как прежние туфельки Сентябрь, но только золотые – пусть заляпанные грязью, но все же золотые.

– П-привет! – сказала Сентябрь, с трудом удерживаясь на сиденье.

– Ты привыкнешь! Еще чуть-чуть, и все станет как родное – и шум, и весь этот бедлам! Ты заарканила здоровущую корову, она здесь главная, без шуток! Я-то начинала с телочек.

– Новичкам везет…

– Это уж точно. Короче, прими мои поздравления, она красавица!

– Гм-м… понимаете ли, мисс Фартинг, в этих обстоятельствах трудно поддерживать беседу…

– Да ладно, привыкнешь! – Кальпурния Фартинг протянула руку, Пенни выплюнула в ее ладонь кусочек жвачки из смолы бука. Кальпурния наклонилась и закрепила жвачкой поломанную спицу. Ее велосипед заскрипел – возможно, от облегчения, а может, и от возмущения такой полевой хирургией. – Слушай, – закричала она, – они останавливаются ночью на водопой! Сильная жажда, знаешь ли. Пьют часами, пока не напьются!

– Тогда до ночи? – вежливо спросила Сентябрь.

– Точно! – Кальпурния резко крутанула руль в сторону под веселый смех Пенни.

Костер трещал и искрился, дым поднимался в звездное небо. Сентябрь никогда не видела столько звезд, а ведь Небраска не могла пожаловаться на их недостаток. Здесь было множество незнакомых созвездий вперемешку с млечными галактиками и заблудшими кометами.

– Это созвездие Фонарик, – прошептал Суббота, ковыряя в костре длинной палкой. Он явно чувствовал себя уютнее, когда говорил шепотом. – Вон там, повыше, звезды в форме петли, – это его ручка.

– Ничего подобного, – пробурчал Аэл. – Это Волчье Яйцо.

– Волки не откладывают яиц, – сказал Суббота, глядя в огонь.

Сентябрь подняла голову в удивлении – до этого Суббота ни с кем не вступал в пререкания.

– Есть такая легенда. Я читал ее, когда был еще маленькой ящеркой. Встретились однажды волк, банши и птица-предсказатель и заключили пари…

– А волк и говорит: побеждает не сильный, а терпеливый. – Кальпурния подбросила в огонь пальмовый лист, а Пенни – пучок травы.

– Нет, он говорит: ну-ка, отдай мне яйцо, не то я съем твою мать, – сердито возразил Аэл.

– В разных краях рассказывают по-разному, – махнула рукой Кальпурния. – Региональные фольклорные различия.

Велосипедистка расстегнула куртку, вынула несколько длинных полосок темного мяса и передала их по кругу с дубовой флягой. Пенни охотно принялась жевать.

– Что это? – спросила Сентябрь с подозрением.

– А ты как думаешь? Вяленые покрышки. Я всегда делюсь с другими велосипедистами. Иначе нельзя, жизнь сложная штука. Да ты не вороти нос! Оно ничуть не хуже любого другого мяса. Конечно, слегка отдает дичью, но они же и есть дикие. Их на откорм не разводят, как говядину. Давай ешь. И пей – это хорошая смазка для втулок. Не хуже крови яка.

Аэл быстро проглотил свою долю. Сентябрь жевала медленно. Это мало походило на еду, тем паче на Волшебную, но на вкус оказалось не так ужасно, как на вид, и даже неплохо жевалось. Будто кто-то отыскал ужасно тощую, старую индейку и хорошенько запек ее в духовке. Фляга испускала густой солоноватый запах. Сентябрь отпила и чуть не поперхнулась: на вкус жидкость действительно напоминала кровь. Зато сразу стало тепло, прибавилось силы и бодрости. Суббота осмелился откусить маленький кусочек мяса и отхлебнул крошечный глоток, но проглотить не сумел. Тогда он положил в рот камешек, который выкопал из земли. Пенни скривилась и высунула язык.

– Нехорошо так делать, милая, – сделала ей замечание Кальпурния. – Ох уж эти подменыши! Никакого воспитания.

– Правда? Она – подменыш?

Пенни теребила свои золотые туфли. «Все подменыши должны носить обувь для подменышей», – всплыло в памяти у Сентябрь, будто она слышала это сотню лет назад.

– Дурацкий оркестр, – пробурчала Пенни. – Ни на чем не умеют играть.

– Это верно. Я ходила на концерт, и бедняжка играла на груммельфоне, держа его вверх ногами. К счастью, у меня в карманах всегда полно масляных конфет, для приманки. Я ей протянула горсточку, и она сразу прыг в мои объятия! С велосипедом она управляется куда лучше, чем с груммельфоном – можно сказать, прирожденная наездница!

– Я думала, что подменыши – это те, кого феи оставляют в колыбели вместо ребенка, – сказала Сентябрь.

– Это скорее похоже на… на программу культурного обмена, – ответила Кальпурния, выковыривая из зубов кусок покрышки. Глаза ее были золотыми, в крыльях отражался звездный свет. Сентябрь старалась не пялиться. – Правда, иногда они оставляют куклу. Это просто шутка. Обычно мы их возвращаем обратно, когда они подрастают и набираются ума для нормального общения между мирами. Это мило. Хотя нет, не мило, зато весело. Но я не хочу отдавать мою Пенни! Принцессу велосипедов, вот кого я из нее выращу!

– Я разговариваю с велосипедиками, – прошептала девочка. – Они говорят: Пенни, Пенни, где твое сиденье?

– Я вообще не одобряю этот оркестр подменышей. Что за неприятная затея, просто зверинец какой-то. Балаган для богатеньких фей, которые ладят с Мисс Футы-Нуты-с-Кудряшками. Я не могу позволить так измываться над бедняжкой Пенни. Были времена, когда подменыши считались главными любимчиками в городе. Их кормили свежайшими пирожными с кремом, они танцевали весной на балах, пока туфли не стопчут, а потом еще и еще…

– Это тоже не слишком приятно, – растерянно сказала Сентябрь.

– Ну, все лучше, чем быть пристегнутым к груммельфону, пока позвоночник не станет совсем кривым!

– Этими груммельфонами только коров пугать, – проворчала Пенни.

– Это точно, птичка моя. И ты больше ни один в руки не возьмешь. Я вообще не люблю камерную музыку. Она слишком напыщенная. Велосипедный звонок куда приятнее.

– А как ее раньше звали? – спросила Сентябрь.

– Это личное, никто кроме нее не должен знать.

– Молли! – отрывисто сказала Пенни. – Меня звали Молли! Еще у меня были брат и сестра, Сара и Дональд. И еще – мой велосипед! Только он был не дикий и не умел говорить. Он был розовый, трехколесный и с маленьким звоночком. Но со мной не было Кальпурнии, поэтому мне наверняка было скучно. Я точно не помню.

Они помолчали, глядя на огонь, как испокон веков любят делать все, у кого нет спиц и покрышек. Виверн уснул сидя, и его тихое сопение походило на шуршание страниц. Кальпурния почесала волосы под шляпой.

– Куда путь держите? Уж простите, но на кочевников вы не похожи. Велосипеды для вас лишь временный транспорт, верно?

– Мы едем в Осенние Провинции, – ответил Суббота. Его голос эхом отозвался среди велосипедов, которые все пили, и фыркали, и сопели, и сплетали свои спицы в древнем брачном танце.

Сентябрь обнаружила, что ей не хочется говорить о цели путешествия. Она бережно обернула Ложку поясом от пиджака. Кальпурния присвистнула.

– Ого, это неблизкий путь! Займет неделю-другую. Надеюсь, у вас хватит провизии.

– Неделю-другую! – воскликнула Сентябрь. – Но это слишком медленно! Нам нужно вернуться через семь дней.

Пенни залилась смехом.

– Так не выйдет! – сказала она, хихикая.

Но Кальпурния задумалась. Она почесала подбородок тремя темными пальцами, затем лизнула их и подставила ветру.

– Да, но… вот если бы ты смогла обуздать вожака… Я от этой идеи не в восторге, но не так тупа, чтобы не понимать: если кто-то так быстро бежит, это почти всегда означает, что за ним гонится зверь.

Сентябрь печально кивнула.

– Понимаешь, велосипед все-таки тварь ленивая. Они не любят постоянно ехать на предельной скорости. Им нравится неспешно катиться в свое удовольствие. Это Великая Миграция – все стремятся домой, к своим гнездам из спиц, чтобы найти себе пару и умереть. Одних больше притягивает любовь, другие ощущают призыв смерти, из-за этого они так медленно плетутся. Но если мы с тобой их подстегнем, то они понесутся так, будто к обеду опаздывают. Говоря «подстегнем», я имею в виду в прямом смысле, хлыстом. Я знаю, что это не цивилизованный метод, и меня коробит от одной этой мысли, но с такими скакунами порой нельзя по-другому.

– Не хочу бить мои велосипедики, – заныла Пенни.

– Они забудут, птичка. Они все забудут.

– Нет, не забудут! Они будут шептаться: вот она, эта Пенни, эта вредная противная Пенни!

– Пенни, тебе не придется никого бить, – нежно сказал Суббота, который знал кое-что о битье.

– Но, Суббота, у нас так мало времени…

Суббота глянул на Сентябрь – лицо его, как всегда, оставалось непроницаемым, – наклонился и потерся щекой о ее лоб, как до этого делала она. Потом встал и отошел от огня в темноту, где колыхалась трава и фыркали велосипеды.

– Так он твой? – спросила Кальпурния, с удовольствием осушив свою деревянную флягу. Она плюнула на свои очки и стала протирать их пальцами.

– Мой? Нет, он свой собственный.

Кальпурния фыркнула с сомнением и посмотрела в темноту.

– Мисс Фартинг, могу я задать вам вопрос?

– Как я могу отказать, когда ты так вежливо спросила?

– Вы помогаете нам по собственной воле? Потому что мы вам понравились и вы дружелюбная и добросердечная? Или это Маркиза хочет, чтобы вы так себя вели, а иначе она занесет вас в Зеленый Список?

Кальпурния Фартинг долго и пристально смотрела Сентябрь в глаза. Девочка снова почувствовала себя голой, как в банном домике. Взгляд золотых глаз был тяжелым и жарким.

– А почему ты решила, что меня еще нет в Зеленом Списке, а? Неужели ты думаешь, что похищение подменыша из оркестра не влечет за собой никаких последствий? – Она потянула за отвороты шлема. – Если тебе от этого станет легче, я могу завести тебя в чащу леса и бросить там, или украсть твое дыхание, или натворить еще что-нибудь из репертуара моей бурной молодости. Сейчас мне не до того: у меня есть мои велосипеды и моя девочка. Вряд ли стоит растрачивать мои таланты впустую. Может, когда выйду на пенсию, возьмусь за старое. Но если Маркизе приятно думать, что это ее дурацкий список удерживает меня, пусть думает. В основном я вам помогаю потому, что потерявшиеся человеческие девочки – это моя слабость.

Пенни прижалась к Кальпурнии и положила голову ей на колени. Эльфина погладила спутанные волосы подкидыша. Сентябрь улыбнулась. Они ей нравились. Рядом с ними она чувствовала себя в безопасности.

Из темноты вернулся Суббота, ведя за собой два больших велосипеда. Они послушно катились, стараясь касаться друг друга рулями.

– Они отвезут нас на самой большой скорости и даже быстрее, – твердо сказал Суббота. – Они готовы вернуться домой и не желают ждать. Можем отправляться прямо сейчас, они уже напились.

– Эй! Только я умею с ними говорить! – возмутилась Пенни, уперев руки в бока.

Суббота покачал головой и присел рядом с ней. Его спутанные синие волосы в свете огня отливали оранжевым.

– У каждого существа есть желания, Пенни, а я всегда слышу желания, даже самые тихие. – Марид встал. – Не надо хлыста, – сказал он тихо, почти смущенно. – Ни в коем случае. Даже если вам покажется, что от порки они будут нестись быстрее молнии.

Кальпурния Фартинг протянула ему руку. Суббота пожал ее, еще немного подумал и галантно поцеловал.

– Я ведь сказала, что мне бы не хотелось их стегать. Но они бы меня простили. Тебя, может, и нет, а меня они могли бы снова полюбить.

– Я знаю.

– Тогда в путь. Я провожу вас до края равноденствия. Это все, что я могу сделать для таких неопытных всадников.

В сверкающей серебром ночи два огромных велосипеда молча несли своих всадников во тьму на такой скорости, какой луна прежде у них не видала. От-А-до-Л мчал следом, высунув язык, страдая оттого, что не может бежать еще быстрее.

– Кальпурния, – сказала Сентябрь, когда последний огонек костра исчез за их спинами, – я думала, что эльфы все больше водят хороводы и живут большими семьями.

– Ага, так и есть.

– Тогда почему ты одна? И Чарли Хрустикраб тоже? Куда подевались все ваши?

Кальпурния отвернулась. Ее крылья слабо затрепетали под железной цепью, и Сентябрь увидела красные пятна там, где их касался металл. «Это железо, – подумала она, – у эльфов на него аллергия».

Когда Кальпурния Фартинг, королева велосипедов, снова посмотрела вперед на равнину, по ее лицу текли тихие, злые слезы.