в которой все становится явным

Они спускались по ступенькам в недра Клевера, оставив наверху Принца, его мать и все Ветры. Сентябрь тащила на себе папину тень. Помимо раны в плече, у него еще была неестественно вывернута нога.

– Папа, ну почему? Как ты мог здесь оказаться? Зачем ты причинял боль всем этим людям? Я не понимаю, просто не понимаю!

Но он не мог говорить. Теневая кровь сочилась из-под стрелы Черного Ветра. Когда Сентябрь толкнула огромную темную дверь и прислонила тень отца к колонне, ее вопросы внезапно прервал резкий крик.

– Папа! – закричала Хэллоуин, спрыгивая с трона, яркого сооружения из тыквенной кожуры и зеленых самоцветов. Трон покоился под люстрой, которая висела над залом, как фальшивое солнце; на изогнутых костяных рожках покоились чаши из простой тыквы, и из тыквы-горлянки, и из гигантских яиц, и все они были наполнены жидким огнем. Тут же, рядом с троном, на плюшевых подушках развалились тени Субботы и Аэла (для Аэла подушек потребовалось довольно много). Баклажанчик стояла в стороне, выглядела очень несчастной и хранила молчание. – Кто это с тобой сделал?!

Королева Пустоты возложила руки на его раны и закрыла глаза. Стрела переломилась надвое, и кровь исчезла. Фриц слабо улыбнулся и откинул назад теневые волосы Хэллоуин. Тут он увидел Сентябрь и застонал.

– У меня получилось? – прошептал он. – Я дома?

– О чем ты? – спросила Сентябрь в ужасе.

– Не смей с ним говорить! – возмутилась Хэллоуин. – Это мой папа, это я забрала его сюда, у тебя нет никакого права!

– Что значит забрала?

Хэллоуин ухмыльнулась. Ее темное лицо победоносно сияло.

– У власть имущих есть свои привилегии. Эта глупая коровища наверняка показала тебе свою драгоценную стену – так вот, дыра далеко не сразу оказалась там, внизу; задолго до этого она открылась в Тайне. Прямо в реке, в Рыжей Туманке. И сквозь эту дыру было видно все. Я это сразу поняла – куда быстрее, чем ты! И начала толкать, искать проход, то там, то тут. Я надеялась: а вдруг… – Тень Сентябрь прервалась и крепко обняла отца. – Я просто хотела, чтобы все были вместе, и были счастливы, и увидели, как прекрасно мое королевство. Я хотела, чтобы он гордился мной. Я хотела, чтобы он увидел Субботу, и моего Вивернария, и как я выросла, и какой хорошей умею быть. Ты ведь тоже этого хочешь. Но ты говоришь себе: потерпи, все наладится. Ну, а я знала, что ничего не наладится! Я видела его сквозь воду. Он сражался, и его нога была сломана – так же, как мы с тобой сломали ногу, помнишь? Я набрала побольше воздуха и схватила его. Просто потянулась через дыру, зацепила его тень и втащила сюда. Поначалу он был совершенно сбит с толку и все кричал: Фриц идет! Фриц идет! Половина города это слышала. Они стали звать его Фриц, потому что он повторял это без конца. Несколько недель он не понимал, где находится.

– Фриц идет, – еле слышно прошептал папа Сентябрь. – Немцы наступают.

– Успокойся, папа, теперь все хорошо. Ты в безопасности. Так вот, Сентябрь, первое время он вообще не понимал, где он. Я его выходила, пока он не выздоровел полностью. Я, и только я!

– Я знаю, где я, – сказал папа Сентябрь. Голос его слегка окреп и стал уже немного похож на обычный. – Я читал книги, которые мы нашли в доме одной старушки под Страсбургом. Волшебные сказки и старинные легенды. Одна из них была про лютина, невидимого духа в красной шляпе с двумя перьями. Это был домовой, он защищал и оберегал дом. Когда она меня затащила сюда, я все думал: как бы стать невидимкой, чтобы незаметно переходить через линию фронта. И вдруг – раз! – так и вышло, я стал невидимым и получил красную шляпу. Все изменилось. И моя дочь тоже была здесь, как по волшебству; вернее, нечто похожее на мою дочь. Тень, как и я. Как все мы здесь. Но я хотя бы мог обнимать ее и разговаривать с ней. Она сказала, что это произошло, потому что я этого очень сильно хотел, и мое Хотение произвело магию. Когда она произносила слово «хотел», оно казалось огромным, куда больше, чем я мог себе представить. И она велела мне забирать все тени, все подряд. Я подумал, что она сошла с ума. Это было так жестоко; как я мог воспитать такую жестокую дочь? Но она сказала, что если я заберу все тени, то миры тут же объединятся – этот мир и Небраска. И я подумал: может быть, тогда я смогу вернуться домой? Домой, к моей настоящей дочери и к моей жене. И никто не пострадает, они просто буду жить в другом месте, а дома так красиво… Очень, очень красиво… – Он опять впал в забытье, прислонившись к колонне, теневые веки его сомкнулись.

– Прекрати, папа, – сказала Хэллоуин. – Я твоя дочь. Я же тебе говорила. – Королева Пустоты поцеловала его в щеку и встала. – Вот теперь почти все в полном порядке, – сказала она. – Моя семья со мной, и магии у меня больше, чем у кого бы то ни было за всю историю. На этом мы и продержимся здесь, пока неблагодарные Верхние сплывут. У теней будет своя страна, и в ней все мы будем вместе. Скоро я смогу забрать и мамину тень, и тогда мне ничего больше не будет нужно. У меня будут все, о ком только можно мечтать, – Суббота, и Аэл, и мама, и папа. Мне не нужно будет выбирать, как тебе. – Хэллоуин издевательски улыбнулась. – Суббота и Аэл всегда были моими любимыми, а не твоими, Сентябрь. Честно тебе говорю. Это я велела им отправиться с тобой и подыгрывать тебе изо всех сил, сколько продержатся. Я велела Аэлу поджидать тебя у подножия лестницы. Я велела всей стране притаиться в темноте, а потом выскочить, чтобы сделать тебе сюрприз. Но ты же должна была видеть, что они – тени, они ни за что не стали бы помогать тебе превращать их обратно в ничто. Они хотят жить. Я хочу жить.

– Прости нас, Сентябрь, – сказал Суббота с несчастным видом. – Мы любим тебя, но ты хочешь вернуть нас обратно, а мы не можем вернуться. Вот если бы ты все забыла, как и планировалось, мы могли бы жить все вместе долго и счастливо.

– Так не получится, – сказала Сентябрь. – Вы все тоже сплывете, а мы окажемся дома, только Волшебной Страны уже не будет – будет только Небраска, и на этом все закончится. Вы снова станете просто светом и тенью.

– Ты лжешь, – усмехнулась Хэллоуин.

– Нет, не лгу. Но это неважно. Мы с тобой забираем папу домой, прямо сейчас.

– Ну, хватит, – рассмеялась Хэллоуин. – Ты мне ничего не сделаешь. У меня есть все, а у тебя ничего. И скоро снова начнется Развеселье. Ты же слышишь трубы и арфы. – И действительно, далеко внизу заиграла приятная бодрая музыка.

– Тень, возьми меня за руку, – сказала она.

– Нет, девочка, – прошептала Хэллоуин.

Сентябрь наставила на нее Заклепочник.

Суббота и Аэл в отчаянии закричали.

– Сентябрь, пожалуйста! – взмолился Аэл, чье огромное сердце разрывалось между двумя девочками, которых он так любил. – Оставь нас, – прошептал он. – Мы просто хотим жить своей собственной жизнью. Хотим оставаться живыми.

– Где ты взяла это оружие? – испуганно спросила Хэллоуин.

– Мне его дала Белинда Капуста.

Лицо Хэллоуин исказилось. Это было собственное лицо Сентябрь, и оно разваливалось на части, слезы текли по щекам, голос дрожал.

– Ты не можешь этого сделать со мной. Я – это ты. Я – твоя сестра. Я была с тобой всю жизнь. Я делала только то, что и ты: пыталась смотреть на все под другим углом, и быть храброй, своенравной и несдержанной, старалась радовать мою семью, не упускала случая ввязаться в приключение и прихватить немного магии, когда она попадалась под руку. Пожалуйста, Сентябрь! Умоляю! Позволь мне жить. Ты ведь хочешь жить, что бы ни случилось. Что же ужасного в том, что я тоже хочу жить?

Сентябрь не стушевалась. Она попыталась схватить тень за руку, но Хэллоуин увернулась. Она бросилась к Субботе и Аэлу, и все трое в ужасе отпрянули от Сентябрь. Прежде им никогда не приходилось бояться за себя – они боялись только тогда, когда боялись их солнечные сущности. Теперь же они зарылись лицом друг в друга, готовясь испытать чудовищную боль. Хэллоуин поцеловала Субботу, потом Аэла, пытаясь им улыбнуться и прижимая их теснее к себе.

Не дрогнула только Баклажанчик. Она стояла очень тихо. Так тихо, как могут стоять только Тихие Пфизики. Но не исчезла из виду; вместо этого ее фиолетовые перья замигали холодным тусклым светом. Свет озарил Королеву и ее друзей, и они замерли, пригвожденные к месту.

– Я не знала, что они замышляют, Сентябрь, – прошептала Баклажанчик таким тихим, неслышным шепотом, что его едва ли можно было назвать звуком. – Поверь, не знала. Видишь, я обездвижила их для тебя, потому что ты мой друг. Смотри, у меня получилось! Тишина вышла из меня и сделала то, что я ей приказала. – Ночная Додо не удержалась, и перья на груди у нее слегка раздулись от гордости.

– Я верю тебе, Баклажанчик, правда, – тихо ответила Сентябрь.

Она взглянула на свою замершую тень, на замершего марида, на замершего Вивернария. Сейчас они беспомощны. Она могла бы взять Заклепочник и приклепать их друг к другу, и Хэллоуин не сумела бы ей помешать. Она могла бы сделать с ними все, что вздумается. Могла бы, но… но почему-то не могла. Она не могла быть хладнокровной и безжалостной, когда папа лежит здесь же, прямо у нее за спиной. Она не могла, потому что так поступила бы Маркиза, да и Хэллоуин, в этом и заключалась их сила. Делай что тебе вздумается и ни о ком не заботься.

Сентябрь было жаль Маркизу, но, когда понадобилось, она без колебаний причинила ей боль. И все же ее новенькое, незрелое сердце забилось сильнее, и, пока она смотрела на тени тех, кого так сильно любила, оно вдруг распахнулось. Она не могла думать о них плохо, не могла видеть в них только себялюбие и жестокость, – а ведь именно это нужно видеть в злодее, если хочешь биться с ним не на жизнь, а на смерть, и победить. Хэллоуин была ею. Она отправилась за папой, разламывая миры пополам, лишь бы только его вернуть. Разве Сентябрь не поступила бы так же? Но, с другой стороны, ей бы, скорее всего, и в голову не пришло нечто столь же отчаянное, странное и дикое. Вот та темная недвижная девочка, что замерла сейчас, крепко обняв своих друзей, совершила сотни поступков, каких сама Сентябрь не совершала. Хэллоуин была ее сестрой, но не ею самой.

Сентябрь опустила Заклепочник. Нет, она не станет этого делать. Хотя оружие изнывало от желания побывать в Деле, ради которого его изобрели, хотя его маленькое механическое сердце билось ради этого дня, – она все же не сделает этого. Она сделает что-нибудь другое. Поступит наперекосяк.

– Баклажанчик, – сказала Сентябрь. – Давай обнимемся и поздороваемся. Я скучала по тебе.

– Если я шевельнусь, они отомрут! – предупредила Ночная Додо.

– Все хорошо. Не беспокойся.

Баклажанчик распушила перья и в несколько прыжков пересекла тронный зал. Она прижала свою мягкую голову к груди Сентябрь и с облегчением вспыхнула серебряным светом.

Хэллоуин пошевелилась. Суббота и Аэл вздрогнули и изумленно открыли рты.

– Иди к нам, Хэллоуин, – сказала Сентябрь. – Иди, не плачь.

Хэллоуин замерла. На лице ее ясно читалось: она все еще думает, что перед нею палач, и ждет казни. За несколько мгновений неподвижности это не исправить.

Сентябрь протянула руки к своей тени.

– Мы наверняка придумаем что-нибудь еще, – продолжала Сентябрь.

Хэллоуин медлила.

– Мы же умные, у нас получится, – шепотом уверяла Сентябрь. – Нас же две, в конце концов.

И девочка-тень со своими заботами, и любовью, и ужасным Хотением вплыла в раскрытые объятия Сентябрь. Они крепко прижались друг к другу, а потом и Суббота с Аэлом обхватили их за плечи, а хвост Аэла обвился вокруг них всех. Баклажанчик тоже угнездилась рядом, и Сентябрь оказалась полностью укрыта тенями.

И улыбнулась в темноте.

• • •

Дверь рывком распахнулась, и в тронный зал ввалилось зеленовато-серебристое существо, похожее на печатный станок с когтями и зубами. Оно проскакало вокруг комнаты, разметав по сторонам испуганные тени. Вслед за ним, изрыгая проклятия и оскорбления, ворвалась женщина.

Это была Белинда Капуста.

– Будь ты проклят! Тормози! – вопила фея.

– Что ты здесь делаешь? – строго спросила Хэллоуин, поправляя корону и утирая слезы.

– Генератор Сходства ночью сбежал, мерзкая тварь! Учуял запах Дела и сорвался, теперь не остановишь. К ноге, Генератор! – Генератор Сходства заскулил и врезался в темную стену. – Вряд ли этот глупый хищник вам пригодится.

Генератор Сходства завертелся волчком и бросился к Сентябрь. Он щелкнул когтями, и его движущиеся части завертелись. Генератор подпрыгнул, еще раз подпрыгнул и одним ловким движением отхватил зубами клок ее волос.

Через мгновение из его лицевой панели к ногам Сентябрь выползла зеленая дымчатая тень. Дымок коснулся девочкиных пяток, и внутри у нее вдруг оказалась крошечная горячая искорка, которая разожгла костер – вроде того, что ей так и не удалось развести в стеклянном лесу. Пламя в ней все разгоралось – пламя буйства и благородства, жестокости и волшебства. Настойчивый странный голос внутри ее переплелся с темными цветами, которые расцвели у нее в сердце, и Сентябрь наконец поняла, что ей нужно сделать.