Глава 1

После недельной разлуки Алекса с нетерпением ждала встречи с мужем. Филипп уже сидел за столиком в «Ля Тур д'Арджент» и помахал ей.

— Ты пришел раньше, значит, скучал, — заметила Алекса, когда они поцеловались.

— Еще как скучал! — Филипп улыбнулся. В его глазах светилась любовь. — К тому же мне не терпится услышать жутко важную новость, которую ты не могла сообщить по телефону.

— Всему свое время. — Алекса шутливо погрозила пальцем. — Давай сначала выпьем и пообедаем. Моя новость особенно хорошо прозвучит за десертом.

— Ушам своим не верю! Даже президент Франции ничего от меня не утаивает, а собственная жена скрытничает. На тебя, что же, не действует шарм знаменитого Филиппа Джерома?

— Не волнуйся, это временно. Лучше расскажи, как прошла твоя встреча с Миттераном?

Филипп посмотрел на жену с мольбой:

— Ты решила промариновать меня целый час?

Но Алекса была непреклонна и с улыбкой напомнила:

— Сначала Миттеран.

— Из-за правительственного кризиса интервью чуть не сорвалось, и я даже опасался, что президент не сможет выкроить время для беседы, но, к счастью, сегодня он меня принял, и все прошло прекрасно.

Официант принес аперитив для Алексы и сообщил, что мистера Джерома просят к телефону.

— Наверное, это пресс-секретарь Миттерана. Мне понадобилось кое-что уточнить, и я просил его позвонить, — пояснил Филипп и усмехнулся. — Приятно узнать, что я еще не совсем утратил хватку. Дорогая, я ненадолго.

Муж уверенно шел между столиками. Алекса не могла не заметить, как женщины провожали его восхищенными взглядами — даже здесь, где далеко не все узнавали в нем ведущего популярного американского телевизионного ток-шоу «Беседы с Филиппом Джеромом». Интересно, что именно привлекает в нем больше всего? Мужественная красота? Дружелюбный взгляд зеленовато-карих глаз? Чувственный рот, уголки которого так часто подрагивают в обаятельной улыбке? Или многочисленных поклонниц привлекает ранняя и потому интригующая седина в волнистых темных волосах?..

Улыбаясь своим мыслям, Алекса вспомнила и другие черты, которые ей так нравились в Филиппе: чувство юмора, нежность, страстность. Как все-таки хорошо, что она вышла замуж именно за этого человека!

Порой Алексу поражало, как сильно она любит Филиппа, и казалось, с каждым годом все сильнее. Алекса спрашивала себя: может, все жены питают к своим мужьям такие же чувства, только стесняются признаться? В конце концов, она ведь тоже оберегает от посторонних глаз свою страстную любовь к Филиппу. Муж был ее лучшим другом, и Алекса очень дорожила тем, что их связывало.

Неторопливо потягивая аперитив, она любовалась видом из окна. При взгляде на Нотр-Дам ее душа архитектора всегда ликовала, а в темный ноябрьский вечер величественный готический собор, освещенный прожекторами, выглядел особенно внушительно.

В такие минуты собственные попытки оставить свой след в архитектуре казались ей жалкими, но каждый художник мечтает создать творение, которое производило бы столь же сильное впечатление. И она верила, что настанет день, когда имя Алексы Кейтс-Джером приобретет широкую известность, может, даже войдет в историю.

Какой-то француз, проходя мимо ее столика, одарил Алексу восхищенным взглядом. Она не удержалась и провела рукой по блестящим темно-золотистым волосам, убеждаясь, что прическа в порядке. Ее синий трикотажный костюм от Джеффри Бина и белоснежную шелковую блузку отличала неброская элегантность. В украшениях Алекса, как всегда, проявляла сдержанный консерватизм: жемчужное ожерелье и жемчужные серьги. Красота, элегантность и чувство меры — вот то, что она ценила, — не только в архитектуре.

«Хорошо бы Филипп не слишком задержался», — подумала Алекса, умирая с голоду. Радостное возбуждение в предвкушении встречи с мужем так переполняло ее, что на протяжении всего трансатлантического перелета она не смогла проглотить ни кусочка.

Алекса приехала в отель «Крийон», но Филиппа в номере не оказалось, так как шла запись передачи. Зато на подушке ее ждала великолепная красная роза.

Муж вернулся одновременно с официантом, который принес меню.

— Прости, любовь моя, я постарался управиться как можно быстрее.

Алекса улыбнулась:

— Прощаю, если звонил именно тот, о ком ты говорил, а не женщина-кинорежиссер, у которой ты недавно брал интервью. По телефону мне показалось, что ты слишком ею восхищался.

— Только в профессиональном плане, — с усмешкой возразил Филипп. — Как знать, может, Нанетт Делво еще станет вторым Трюффо. Очень интересная молодая женщина.

— Так-так, молодая, талантливая и, без сомнения, красавица. Продолжай.

В глазах Филиппа вспыхнули озорные огоньки.

— Все это так, но я — герой не ее романа, а твоего и очень рад, что ты приехала.

Филипп до сих пор не полностью избавился от акцента, выдававшего в нем уроженца Теннесси. Алексе нравилась эта южная манера слегка растягивать слова. Вероятно, он заметил промелькнувшее в ее глазах восхищение, потому что наклонился через стол и провокационно прошептал:

— Как ты смотришь на быстрячок под столом? Никто ничего не заметит.

Алекса лукаво улыбнулась:

— Звучит заманчиво. Даже если кто и заметит, какая разница? В конце концов, мы ведь в Париже.

— Значит, ты согласна? — Филипп небрежно приподнял край скатерти со своей стороны.

— Mais certainement. — Алекса приподняла скатерть со своей стороны и заглянула под стол.

Перед ними тотчас вырос официант и спросил, все ли в порядке со скатертью.

— Все в порядке, — заверил Филипп с самым серьезным видом, а Алекса, скрывая улыбку, быстро поднесла к губам бокал с минеральной водой.

— Продолжение следует, — прошептал Филипп, делая вид, что внимательно изучает меню, хотя держал его вверх ногами.

Алекса обожала вот так дурачиться с мужем. Она любила и короткие периоды разлуки, когда Филипп выезжал куда-нибудь на съемки очередной передачи, потому что после этого их воссоединение бывало особенно сладким. В том, чтобы назначить друг другу свидание где-то за границей, было нечто удивительно возбуждающее, и каждый раз они как бы заново переживали медовый месяц.

— Ну-с, что будем есть: утку, утку или утку? Ресторан специализировался на блюдах из утки, приготовленных десятками разных способов.

— Пусть будет утка, — в тон ему ответила Алекса. — Вот только не могу решить какая… — Она закрыла глаза и наугад ткнула пальцем в меню. — Вот! Утка в горшочке.

Филипп заказал шампанское.

— Чтобы отпраздновать твою хорошую новость — когда я наконец ее услышу. Попробую отгадать: это связано с животным, растением или камнем?

— Ни с тем, ни с другим, ни с третьим.

Расправляясь с уткой, Филипп еще не раз пытался выведать у Алексы ее секрет, но она не поддавалась. Наконец официант поставил перед ними десерт — сердце из крема для Алексы и шоколадный саварен для Филиппа.

— Ну, любовь моя, начинай, я больше не выдержу, — поторопил он, когда Алекса стала разглядывать шедевры кондитерского искусства.

Алекса отложила серебряную ложечку и подалась вперед.

— Филипп, кажется, я на пути к тому, о чем мы не раз говорили, о чем я так мечтала. — Голос ее немного дрожал от возбуждения.

Филипп просиял и взял жену за руку.

— Неужели? Дорогая, это же прекрасно!

— Погоди, ты же еще не знаешь, в чем состоит моя новость.

— Знаю. То есть я хотел сказать, я знаю, что не знаю. Так что говори скорее, не томи.

Счастливая улыбка озарила лицо Алексы.

— Ты, наверное, слышал о «Нью уорлд инвесторс». Это одна из наиболее быстро растущих инвестиционных компаний в стране…

Филипп не сводил глаз с лица жены, но улыбка на его лице застыла. Алекса вдруг засомневалась, не слишком ли большое значение придала своему сюрпризу.

— Филипп, это потрясающая компания, их клиентура — в основном молодые профессионалы, не боящиеся риска. Они подумывают перестроить головной офис на Манхэттене, на Южной Парк-авеню, где приобрели угловое здание и прилегающий земельный участок. Старое здание будет снесено и построено новое, проектирование которого поручено нашей фирме. И это еще не все, они не просто выбрали нашу фирму. Главный администратор попросил, чтобы этим занялась лично я. Карл Линдстром сам мне сказал.

Пока Алекса рассказывала все это мужу, ее снова охватило радостное возбуждение. Быть выбранной персонально — большая честь, тем более что с главным администратором Раймондом ди Лоренцо-Брауном она не была знакома лично.

Это то, о чем Алекса давно мечтала, — конкретное подтверждение ее профессиональных достижений, настоящее признание, которое уравнивает ее с мужчинами, так как среди семи партнеров фирмы «Карл Линдстром ассошиэйтс» не было ни одной женщины.

Увлеченно рассказывая о новых перспективах, открывающихся перед ней, она вдруг заметила, как Филипп внимательно изучает свой десерт.

— В чем дело, дорогой? Думаешь, я не справлюсь?

Он вздохнул и посмотрел на жену:

— Конечно, справишься! Ни минуты в этом не сомневаюсь. И я очень рад за тебя, дорогая, это действительно отличная новость.

— Но не то, что ты ожидал, верно? Ты разочарован? Филипп покачал головой и сделал официанту знак подать к кофе два коньяка.

— За твой успех, Алекса. — Он поднял рюмку. — Je t'aime.

Ощущение неловкости у Алексы прошло.

— Moi, je t'aime aussi. И давай выпьем за успех твоей французской ночи. Я хочу узнать о ней побольше.

Сколько бы Алекса ни смотрела его передачи, всякий раз она не могла оторваться от экрана. Филипп с удивительной легкостью мог заставить разговориться любого гостя, даже тех знаменитостей, которые обычно отказывались давать интервью, потому что не доверяли всем, имеющим хоть какое-то отношение к средствам массовой информации. Филипп обладал редкой способностью выуживать у собеседников именно то, что больше всего интересовало зрителей. Случалось, он задавал вопросы дерзкие, но никогда — оскорбительные. Его ток-шоу занимало верхние строчки в рейтинге и завоевало множество наград.

Принесли счет. Филипп под столом потерся коленом о колено Алексы, в его глазах вспыхнул хорошо знакомый огонек желания. В ее ответном взгляде читалась та же страсть. Филипп прошептал Алексе на ухо что-то провокационное, и она поежилась от нарастающего возбуждения.

— Все смотрят и ужасаются, какие мы порочные, — хрипло зашептала Алекса в ответ. — Никому и в голову не придет, что мы с тобой муж и жена.

— Но мы-то знаем правду. — Несколько мгновений его язык быстро скользил по ее губам.

Ощущение было восхитительным, но Алекса отпрянула со смущенной улыбкой.

— Прекрати, ты шокируешь официанта!

Филипп взглянул на счет и усмехнулся:

— При здешних ценах он того заслуживает!

— Наверное, за возмутительное поведение сумму в нашем счете увеличили.

Они вышли из-за стола, и Филипп окинул жену восхищенным взглядом:

— Мне нравится, как ты одеваешься, любовь моя.

— Merci. — Алекса подождала, пока муж накинул ей на плечи норковое манто.

— Но еще больше — как ты раздеваешься.

В номере Филипп снял плащ, посмотрел на кровать и рассмеялся. В его отсутствие Алекса откинула одеяло и разложила на простыне свою бледно-голубую ночную сорочку, повторяя контуры тела и вызывающе отвернув подол. Оставленная Филиппом красная роза лежала там, где должны были находиться бедра.

Он привлек Алексу к себе.

— Ах ты, распутница! Но если ты хочешь того же, что и я, мы отлично поладим.

Алекса обвила шею мужа и подставила губы для поцелуя. Господи, как же она соскучилась! И душой, и телом.

От этих свиданий в отеле веяло чем-то восхитительно запретным. В безличной обстановке номера тело Филиппа казалось одновременно и знакомым, и чужим, и это было удивительно эротично.

Его теплые нежные губы, его дыхание, смешивающееся с ее собственным, неповторимый аромат его кожи и волос — все это пробуждало в ней страстное желание. Алекса легонько погладила кончиками пальцев его шею сзади, там, где кончались волосы. Филипп втянул воздух и опустил руки ниже, поглаживая ее бедра.

Их поцелуи становились все более страстными. Прижимая Алексу к себе, Филипп гладил ее плечи, талию, грудь. Когда его пальцы коснулись верхней пуговицы на ее блузке, Алекса затрепетала от желания.

Она нежно очертила кончиком языка контуры его губ и провела пальцами вниз по его позвоночнику. Филипп выгнул спину и через мгновение ловко расправился с застежкой бюстгальтера. Под его ладонями соски Алексы налились и отвердели, она тихо застонала от удовольствия.

— Любовь моя, как же я по тебе соскучился! — прошептал он, стягивая с ее плеч блузку и припадая горячими губами к нежной коже.

— О, Филипп… я тоже по тебе скучала.

Он опустился на колени, не отрывая рук от ее грудей и продолжая нежно перекатывать соски между большими и указательными пальцами, и прижался губами к молочно-белой коже живота. Алекса покачнулась, дрожащие пальцы запутались в его шелковистых волосах. Почувствовав юбку и трусики у себя на щиколотках, она переступила через них и прошептала:

— Теперь твоя очередь.

Они вместе занялись одеждой Филиппа, каждые несколько секунд прерываясь, чтобы слиться в поцелуе. Алекса поглаживала его грудь, затем, наслаждаясь гибкостью сильного мускулистого тела, руки заскользили вверх и вниз по его сильным бедрам, усиливая возбуждение.

Потом они снова с жадностью целовали друг друга. Не отрываясь от ее рта, Филипп стал мягко подталкивать Алексу к кровати.

— Ой, подожди, там же роза, — прошептала Алекса. — Я не хочу, чтобы в меня воткнулись шипы.

— В моих розах нет шипов, — прошептал Филипп, опуская ее на кровать.

И Алекса забыла обо всем на свете. Губы Филиппа поглотили ее губы, его язык исследовал глубины ее рта, зубы нежно покусывали; настойчивые и нежные руки дарили чувственные ласки, искусные пальцы экспериментировали с каждой чувствительной точкой ее тела.

Язык Филиппа стал описывать концентрические окружности вокруг одного набухшего соска, затем вокруг другого, потом двинулся вниз и задержался у ее лона, лаская и дразня, заставляя Алексу метаться и извиваться под ним, сгорая от желания. Однако Филипп не торопился, сдерживая себя. В его глазах плясали насмешливые огоньки. Алекса протянула к нему руки, вцепилась в его плечи и взмолилась:

— Иди ко мне! Сейчас!

И она настойчиво потянула его на себя. Филипп попытался ее остановить, но Алекса не могла больше ждать.

— Сейчас, дорогой, прошу тебя, сейчас, сейчас…

Она инстинктивно подалась навстречу Филиппу, и его решимость рухнула. Он мощным толчком вошел в нее, и Алекса растворилась в ощущении полного слияния с любимым. Все ближе, ближе… пока на обоих не обрушился водопад разноцветных искр.

Умиротворенные, они остывали в объятиях друг друга.

Алекса дремала, лежа на животе, когда ее разбудило восхитительное ощущение: Филипп покрывал легкими, как перышко, поцелуями ее шею, талию, ягодицы. Постепенно его нежный ищущий язык и властные руки разожгли маленькие костры в каждой клеточке ее тела. Губы, шея, груди, живот, бедра, колени, икры, щиколотки, ступни, пальцы ног — ничто не осталось без его внимания, и вскоре Алекса уже металась, изнывая от изысканной пытки, и сдавленно стонала, умоляя его остановиться.

В конце концов Алекса вывернулась, изогнулась и ответила на любовную пытку мужа тем же. Она игриво прикусила зубами его шею, провела губами по груди, по животу и стала спускаться ниже. Ее язык ласкал Филиппа где угодно, только не там, где ему больше всего хотелось. Наконец, когда Алекса поняла, что любимый больше не выдержит, она сдалась и дала ему то, чего он жаждал…

Дыхание Филиппа стало прерывистым, он оторвал Алексу от себя и овладел ею, шепча страстные слова…

Алекса проснулась через несколько часов. Филипп смотрел на нее с улыбкой. Она медленно потянулась, как кошка.

— У нас тут такой плотный запах греха и секса, что я удивляюсь, как не сработала дымовая сигнализация и не подняла на ноги весь персонал, — пробормотала она.

— Для чего еще нужен Париж, если не для греха и секса?

Алекса с веселым кличем вскочила с постели и побежала в ванную.

— Ага, если мы в Париже, значит, это — биде.

Она открыла кран и стала наполнять теплой водой низкую раковину изогнутой формы, одновременно снимая шуршащую бумагу с куска душистого французского мыла, потом оседлала биде и опустилась в теплую воду.

— Эх, жаль, я не взял с собой фотоаппарат, — заметил Филипп, наблюдавший за ней. — Но раз уж нет фотоаппарата, может, стоит к тебе присоединиться?

Алекса рассмеялась.

— Не думаю. Ты не поместишься. Эй, стой, что ты делаешь, сумасшедший? Прекрати, я сейчас упаду…

— Не бойся, места хватит.

Филипп сел к ней лицом, привлекая к себе и целуя.

— Я потеряла мыло…

Филипп нащупал кусок мыла, забрызгав и себя, и Алексу, и сделал движение, от которого она чуть не подпрыгнула.

— Так нечестно! — закричала Алекса. — Ты дотрагиваешься до запрещенных мест!

— Что-то не припомню, чтобы ты раньше жаловалась.

— Тогда было другое дело… Ох, Филипп, ты неисправим!

— Надеюсь. Перестань дергаться. Если ты позволишь мне, я позволю тебе. Оп… прощай, мыло.

— Оно мне больше не понадобится, — заявила Алекса, потянувшись за полотенцем. — Я готова. Ой, дорогой, посмотри, что мы натворили. Кругом вода и…

— Ничего страшного, это дело поправимое. — Филипп вытерся, затем бросил полотенце на пол и отвесил галантный поклон.

— Après vous, madame!

Алекса встала на полотенце, как на ковровую дорожку, и рассмеялась:

— Сударь, почему вы обращаетесь ко мне на вы после того, как мы были так близки?!

Филипп пожал плечами:

— Я знаю, что мы были близки, но не знаю, как сказать по-французски «ты». Tu?

— В данном случае toi. Après toi.

* * *

Алекса сидела на кровати и расчесывала волосы, когда Филипп вышел из ванной, поигрывая мускулами, как культурист на конкурсе. Она не смогла сдержать улыбки.

— Красавец ты мой, — прошептала Алекса.

Филипп двинулся к ней и, порочно улыбаясь, сделал несколько особенно сексуальных движений. Алекса рассмеялась, откинулась назад, опираясь на руки, и раздвинула ноги, с вызовом улыбаясь Филиппу. Он опустился на колени возле кровати и начал медленно поглаживать ее ноги, двигаясь снизу вверх. Алекса наклонилась и поцеловала его в макушку, при этом волосы Филиппа щекотали ей грудь. В следующее мгновение она почувствовала, как его влажный теплый язык касается самой чувствительной точки ее тела, и затрепетала. Ноги ее раздвинулись еще шире, и она выгнула спину.

Их руки и ноги переплелись, они перекатывались по кровати — сверху находился то Филипп, то Алекса, потом снова Филипп. Наконец они легли на бок лицом к лицу, целуя и покусывая друг друга, раскачиваясь в едином ритме. Наступившая разрядка была не такой бурной, как прежние, но не менее сладостной.

Через несколько минут Филипп растянулся на спине, беспомощно раскинув руки и ноги.

— Что, совсем обессилел?

— Нет, — пробормотал он с закрытыми глазами. — Просто жду, когда откроется второе дыхание. Как-никак сейчас пять утра.

Алекса положила голову на плечо Филиппа и взяла его за руку.

— Интересно, это правда, что двадцать минут секса освежают так же, как четыре часа сна?

— Кто сказал?

— Никто. Я только что сама это придумала.

Филипп усмехнулся:

— Ну, что до меня, то сон нужен не затем, чтобы освежиться, а затем, чтобы восстановиться. Я только что исчерпал ноябрьскую квоту, а если так пойдет и дальше, то еще до конца уик-энда я потрачу изрядную долю декабрьской…

Алекса легонько ткнула его в бок.

— Эй, кажется, меня обвиняют? Разве не ты был таким ненасытным? Такое впечатление, будто ты вознамерился наесться досыта и даже про запас.

— О-о-ох, — простонал Филипп. — По-моему, каламбуры — моя специализация, твое дело — кирпичи и бетон. Черт, как я устал! Спроектируй мне комнату отдыха с холодильником, битком набитым сырыми яйцами и устрицами. Одна хорошая девочка… — Он не договорил. Заглянув ему в лицо, Алекса увидела, что муж спит.

Она пристроилась рядом, чувствуя себя самой счастливой женщиной на свете.

Филипп сладко потянулся и посмотрел на спящую рядом Алексу. Она лежала на спине, повернув к нему голову, волосы разметались по постели. Жена спала безмятежно, как ребенок. И во всем ее облике было что-то детское, даже безупречной формы грудь казалась маленькой и юной.

Филипп поцеловал жену в щеку, встал и раздвинул шторы. Из окна открывался прекрасный вид на площадь Согласия. Сейчас было трудно поверить, что именно на этой, такой мирной на вид площади были обезглавлены Людовик XVI и Мария Антуанетта.

Иногда Филиппу искренне хотелось верить в переселение душ: все-таки немного грустно сознавать, что тебе дается одна-единственная жизнь. Может, поэтому его всегда так интересовали судьбы других людей, нравилось брать у них интервью, пытаясь разобраться, что ими движет. Отчасти по той же причине Филиппу хотелось иметь детей: дети в некотором роде обеспечили бы ему бессмертие.

Филипп вздохнул. Когда Алекса впервые упомянула про хорошую новость, он решил, что жена скажет о своей беременности. Филипп почти убедил себя, будто это и есть сюрприз, который приготовила ему Алекса. О чем еще нельзя рассказать по телефону? Как выяснилось, он принял желаемое за действительное.

Конечно, Филипп постарался не выдать своего разочарования, не желая портить ей праздник. К тому же он действительно был рад за жену и искренне поддерживал ее стремление сделать карьеру. То, что Алекса была не домохозяйкой, а независимой работающей женщиной, превращало ее в еще более интересную личность, не говоря уже о том, что снимало с него самого часть нагрузки по содержанию семьи.

И все же Филиппа очень волновало, как честолюбивые замыслы Алексы скажутся на их планах иметь детей. Ей недавно исполнилось тридцать шесть лет, дальше откладывать некуда. Если не сейчас, то когда же?

— Доброе утро, — услышал Филипп за спиной; нежные руки обняли его за талию, губы прижались к его плечу. — Дорогой, я чувствую себя просто восхитительно. Правду говорят, что секс прекрасно заменяет сон, к тому же он гораздо интереснее.

Филипп повернулся, поцеловал жену и прижал к себе. Ему всегда нравилось обнимать ее гибкую, узкую фигурку, а запах Алексы он всякий раз открывал для себя как бы заново — запах свежести, исходящий от волос, смешанный со слабым ароматом духов и едва ощутимым запахом секса, пьянил, как в первый раз.

Алекса с неохотой отстранилась.

— Мне нужно принять душ, да и тебе тоже.

Но Филипп не отпускал ее руку.

— Жаль смывать запах нашей любви. Знаешь, некоторые «ночные бабочки», чтобы привлечь клиентов, нарочно наносят на мочки ушей свою природную эссенцию.

— Клиентов они, может, и привлекут, но заодно сбегутся все окрестные коты и псы. Нет, правда, перед тем как идти на завтрак, мне нужно принять душ.

— Мы остаемся, завтрак сам к нам придет. Вчера я заказал завтрак в номер.

— Ты прелесть, но мне все равно нужно в душ.

— Не понимаю почему. — Филипп прошел за ней в отделанную мрамором ванную. — Разве ты не вымылась на этой штуке? — Он указал на биде.

— Только частично.

Алекса включила воду.

— Можно к тебе присоединиться?

— Только если будешь вести себя прилично.

— Можешь не сомневаться, не буру.

Он встал под теплые струи и поцеловал ее мокрое лицо. Филипп очень любил Алексу, но мысль о детях, которых у них пока не было, вызывала неприятное ощущение, и сколько он ни вздыхал, легче не становилось.

Алекса откусила свежий круассан, намазанный маслом, запила его кофе с молоком и замурлыкала от удовольствия.

— Все великолепно, если не считать дождя.

Филипп намазал свой круассан джемом.

— Что нам дождь? Может, к тому времени когда мы выйдем из номера, на небе уже будет полно звезд.

Алекса усмехнулась:

— Ты, конечно, ешь медленно, но не настолько же.

— Зато я медленно занимаюсь любовью.

— Да, в этом я убедилась.

Алекса вдруг вспомнила о красивой режиссерше, и в ее душу закралось сомнение, нет ли за мужем грешков, которые он теперь пытается искупить.

Глупо, конечно. Подавив вздох, Алекса попыталась напомнить себе, что она никогда не отличалась ревностью, а главное, Филипп никогда не давал ей повода ревновать. Муж ее любит, и она чувствует себя любимой. Разве не нелепо беспокоиться из-за того, что он хочет ее слишком часто? Конечно, нелепо.

Ее размышления были прерваны словами Филиппа:

— Так, посмотрим, дорогая Джером — это у нас уже есть, это ты. А как тебе Дэвид Джером? Даниель Джером? Дениза Джером? Дитци…

Алекса уже знала, что так Филипп всегда начинает разговор о детях, и, как всегда, у нее возникло чувство, будто в животе запорхали бабочки.

— Думаю, Дитци придется немного подождать. В следующие три месяца у меня будет страшно много работы, и…

— Знаю, любовь моя, — мягко перебил ее Филипп, — я говорю только о том, чтобы начать заниматься этой проблемой. Совсем не обязательно, что ты забеременеешь с первого же раза, на это могут уйти месяцы, даже годы, но у нас в запасе не так уж много времени, правда?

Алекса сделала глоток кофе и поставила чашку на стол.

— Да, не много, но именно сейчас, когда мои мысли должны быть заняты новым проектом…

— Я не против, пусть мысли будут заняты. Мне нужно только твое тело.

Алекса почувствовала себя слишком неуютно, чтобы оценить шутку.

— Серьезно, Филипп, если пытаться… стараться… Это же все меняет, может пострадать моя работа. Я даже уверена, что пострадает, особенно на ранней стадии. Мне нужно полностью сосредоточиться, ты же знаешь, как бывает, когда я начинаю новый проект…

— Дорогая, я ничего особенного не прошу тебя делать, просто перестань пользоваться диафрагмой. Только и всего, больше ничего не изменится. Мы не можем вечно дожидаться идеального момента. Сколько я помню, у тебя всегда происходит что-то важное.

— Это потому, что я хочу достичь определенного уровня в карьере прежде, чем я… то есть мы…

Она вдруг поняла, что ей трудно вслух назвать вещи своими именами. Алекса заняла оборонительную позицию, но сама толком не понимала, от чего обороняется. Она же любила детей, даже очень, и с самого начала хотела их иметь, но только не сейчас.

— Я хочу дождаться, когда меня сделают компаньоном в фирме.

— Послушай, Алекса, сначала мы ждали, пока тебя переведут из младших архитекторов в старшие, потом — пока ты выполнишь первый самостоятельный крупный проект… А сколько было проектов, которые так и остались на бумаге! Когда тебя сделали ассоциированным компаньоном, ты обещала подумать о ребенке.

— Да, я знаю, — тихо согласилась Алекса. — Что же делать, если в архитектуре все происходит так медленно. Архитектор — не дантист, которому достаточно получить лицензию и открыть свой кабинет, архитектору приходится долго карабкаться к вершине, а сколько его ждет разочарований…

— Дорогая! — Филипп погладил ее по голове. — Я тебе верю, но, по-моему, я и так уже слишком долго проявлял образцовое терпение, а годы уходят. Ты хочешь стать компаньоном? Не сомневаюсь, ты этого добьешься. Но где сказано, что это нужно сделать непременно до того, как завести ребенка?

— Но это так! — с жаром воскликнула Алекса. — Женщине-архитектору почти невозможно стать полноправным компаньоном, если только она не выйдет замуж за архитектора и не образует фирму с ним. Я этого не сделала и пошла самым трудным путем. Если хочешь знать, дети — как раз главный аргумент против того, чтобы назначать женщин на высшие должности. У меня очень выгодное положение, потому что пока мне удавалось…

Филипп вздохнул. Алекса продолжала:

— Если я справлюсь с проектом для «Нью уорлд инвесторс», меня наверняка сделают компаньоном. Карл сказал об этом почти открытым текстом, и это как раз то, о чем я больше всего мечтала. Конечно, когда я забеременею, он поворчит, но потом поймет, что я не собираюсь бросать работу, и успокоится. Потерпи еще немного, это вопрос нескольких месяцев. — Алекса замолчала, чтобы перевести дух, с тревогой глядя, как Филипп медленно качает головой.

— Эти твои несколько месяцев уже давно превратились в годы. Я хочу стать отцом в достаточно молодом возрасте, чтобы успеть вырастить своего ребенка и получить от этого удовольствие, а ты разве нет?

— Конечно, хочу, Филипп, но…

Он решительно взял ее за руки.

— Алекса, ты сказала, что больше всего на свете мечтаешь стать компаньоном. А я больше всего на свете хочу стать отцом.

Алекса сглотнула ком в горле. Значит, муж все-таки был разочарован ее новостью. Надеялся услышать, что она беременна. «Филипп хочет ребенка, потому что любит меня. Как я могла так поступить с ним?»

Филипп встал и отошел к окну.

— Дело дошло до того, что я становлюсь мрачным всякий раз, когда вижу чужого ребенка. Я все время представляю, как бы выглядел наш малыш, — были бы у него светлые волосы и прекрасные серые глаза, как у тебя, или он пошел бы в меня, родился темноволосым? Я представляю, как беру на руки его, ухаживаю за ним, день за днем вижу, как он растет… О женских биологических часах и материнском инстинкте сказано много, но все, кажется, забывают, что существуют и отцовские инстинкты, и у мужчин тоже есть биологические часы…

— Это потому, что отцом можно стать в любом возрасте.

— Благодарю покорно. Я не хочу играть со своим сыном в мяч старческой клюкой вместо биты.

Его слова задели Алексу за живое, хотя картина, нарисованная Филиппом, была довольно комичной. Муж никогда не выражал свои чувства в такой резкой форме, и Алекса почувствовала себя преступницей, отнимающей у любимого то, на что он имеет полное право.

Филипп вернулся к столу и подлил себе кофе. В комнате повисло неловкое молчание. Алекса пыталась представить себе их будущего ребенка и… не могла. Голова была занята планами нового проекта.

Может, зря она этим занимается? Ведь для того, чтобы завести ребенка, не обязательно его представлять. Многие женщины делают карьеру, и не похоже, чтобы это мешало им иметь детей. Филипп хорошо зарабатывает, она тоже неплохо; у них есть большая квартира на Манхэттене; и им вполне по средствам нанять лучшую няню…

А если бы роли вдруг поменялись, если бы во власти Филиппа было дать ей то, о чем она мечтала, но муж бы отказывался? Разве это ее не раздражало бы? Конечно, раздражало бы, и в конце концов неизбежно повлияло бы на ее чувства к нему.

Алекса украдкой взглянула на мужа. Он мрачно уставился в тарелку, катая в пальцах шарик из хлебного мякиша, и ее вдруг захлестнула волна нежности…

Филипп поднял глаза и, вздохнув, печально улыбнулся.

Сердце Алексы на мгновение замерло. Она вдруг с небывалой остротой поняла, что безумно любит Филиппа и хочет, чтобы он был счастлив.

— Дай мне всего несколько дней на то, чтобы привыкнуть к этой мысли, — прошептала Алекса.

Рука об руку они бродили по берегам Сены, не обращая внимания на моросящий дождик. День выдался холодный, мрачный, но, гуляя с любимым по Парижу, Алекса чувствовала себя настоящей француженкой и в который раз думала о том, как ей повезло с мужем. Она с грустью вспомнила Пейдж. В прошлом году старшая сестра овдовела в возрасте сорока одного года, и последний раз они виделись как раз в такую же ненастную погоду.

Муж Пейдж, Тим Барнс, служил в Брюсселе в Штабе верховного главнокомандующего НАТО. Их сыну Брайану было тогда девять лет. Однако когда Алекса пришла в гости к сестре, Брайан был в школе, Тим на службе, и встреча с сестрой получилась какой-то натянутой и неловкой. Будучи младше Пейдж на шесть лет, она в детстве преклонялась перед старшей сестрой, но между ними постоянно ощущалось какое-то отчуждение, причину которого Алекса не понимала — она всегда хотела быть ближе со своей единственной сестрой.

Год назад, когда Тим умер в Лондоне от сердечного приступа, она позвонила Пейдж и пригласила ее и Брайана к себе в Нью-Йорк, но сестра вежливо отказалась.

Алексе было неловко, что она так счастлива с Филиппом, в то время как сестра потеряла любимого мужа. Перед этой поездкой она несколько раз звонила из Нью-Йорка, все еще надеясь встретиться с Пейдж в Париже, но к телефону никто не подходил.

Сейчас они с Филиппом отправились за покупками, и Алекса решила в дополнение к обычным рождественским подаркам купить сестре и племяннику какие-нибудь сувениры.

Для Пейдж она выбрала шелковый шарф от Гермеса, а двенадцатилетнему Брайану купила кожаный бумажник. Послав подарки по адресу сестры, приложила две записки с добрыми пожеланиями и повторила приглашение приехать в Нью-Йорк.

Алексе удалось убедить мужа, что ему нужны новые лайковые перчатки. Филиппа никогда особенно не волновала одежда, но он, конечно, постарался угодить своей моднице, зная, что Алексе нравится, когда ее муж одет безукоризненно.

— Ну, что дальше? — спросила довольная Алекса.

— Следующим пунктом в нашей программе — обед. Как насчет того, чтобы отправиться в «Ле Алле» и подкрепиться свиными ножками? По-моему, погода как раз подходящая. Помнишь нашу первую поездку в Париж? Тогда нам захотелось во что бы то ни стало отведать там луковый суп и свиные ножки, хотя было всего три часа дня.

Алекса улыбнулась:

— Конечно, помню, и еще я помню, что свиные ножки ел ты, а я — только луковый суп.

Филипп кивнул:

— Точно. Тебе показалось, что название «свиные ножки» звучит ужасно неаппетитно, но, поверь, это было очень вкусно.

Алекса комично округлила глаза.

— Мне и сейчас кажется, что это звучит отвратительно, но от лукового супа я бы не отказалась, если, конечно, тот ресторанчик еще существует.

Ресторанчик нашли. В дождливый зимний день почти все столики были заняты и зал выглядел вполне заурядно, но дымящийся луковый суп с корочкой расплавленного сыра был великолепен.

— Восхитительно! — заявила Алекса.

— На вкус, на цвет товарища нет. Или, как говорят у нас на Юге, «подай-ка мне, мама, свиную ногу и бутылочку пива», — тихо пропел Филипп, как всегда фальшивя.

— Это было здорово — мы не ложились всю ночь, — вспомнила Алекса.

— Еще бы, после такой-то еды. И потом, тогда мы были моложе.

В голосе Филиппа послышались грустные нотки, которые появлялись всякий раз, когда он думал о ребенке.

— Мы и сейчас молоды! — с наигранным оптимизмом возразила Алекса. — Мы пока не можем позволить себе стареть, силы нам еще понадобятся. Когда появится ребенок, придется провести немало бессонных ночей.

— Это совсем другое дело.

Его улыбка тронула Алексу до глубины души, и она промолчала, потягивая вино. Филипп тоже не стал развивать эту тему.

К тому времени когда с обедом было покончено, дождь усилился. Они взяли такси до Центра Помпиду, который за пересекающиеся разноцветные трубы называют «фабрикой игрушек».

Алекса весьма критически оценивала архитектуру Центра, но не могла не согласиться с Филиппом, что все это довольно забавно. Поднимаясь и опускаясь по эскалатору внутри труб, проложенных с наружной стороны здания, она чувствовала себя как ребенок в чреве огромной гусеницы на детской площадке.

Даже в пасмурный день здесь хватало естественного освещения. Алекса и Филипп бродили, взявшись за руки, по залам, наслаждаясь картинами Пикассо, Матисса и Клее. Муж то и дело шептал что-нибудь на своем ужасном французском, и Алекса с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

Потом они заехали переодеться к обеду и отправились в ресторанчик на левом берегу, где когда-то, в начале своего супружества, провели один очень романтический вечер. Стоило им вновь войти в этот ресторанчик с его открытыми потолочными балками и приглушенным освещением, как Алекса будто перенеслась в прошлое. Ей вспомнилось, что она испытывала совершенно новые, волнующие ощущения, бывая в разных романтических местах не просто с мужчиной, с которым жила вместе, а с молодым мужем. Брак — это нечто постоянное, узаконенное. Алекса помнила, как в первое время часто трогала пальцем свое золотое обручальное кольцо и кольцо Филиппа.

Тогда она была очень счастлива. Она и сейчас счастлива.

Разомлев от воспоминаний, она положила руку на колено Филиппа. Он накрыл ее своей, глаза засветились радостным предвкушением. От желания у Алексы немного кружилась голова. Дожидаясь, пока Филипп возьмет у портье ключи от номера и записку с сообщениями о телефонных звонках, она мечтала только о том, чтобы поскорее остаться с мужем наедине и сорвать с него одежду. А все Париж, это он во всем виноват…

— Кто звонил? — спросила Алекса, когда Филипп прочитал записку, оставленную портье.

— Мадемуазель режиссер. Приглашает меня завтра на ленч. — Он лукаво улыбнулся. — Как думаешь, принять приглашение?

— Только попробуй!

Как только они закрыли за собой дверь, руки Алексы стали неистово ласкать его. Филипп стоял неподвижно.

— Бери меня, я весь в твоем распоряжении.

— Надеюсь, — пробормотала Алекса; почему-то мысль о том, что прекрасная Нанетт Делво гоняется за ее мужем, невероятно возбуждала.

Сдерживая себя, Алекса раздевалась — медленно, чувственно. Наконец на ней осталась только розовая, с белым французским кружевом атласная комбинация на тоненьких бретельках. Филипп попятился, дразня ее. Алекса приближалась, а он все отступал и отступал назад, пока не уперся в кровать. Алекса толкнула его на спину.

— Помогите! Насилуют! — со смехом закричал довольный Филипп.

— Помощь уже в пути.

Алекса прыгнула на мужа сверху и мгновенно убедилась в том, что его не нужно уговаривать. Она села верхом, дрожа и постанывая, когда пальцы Филиппа скользнули по ее плечам и спустили с них бретельки.

Поддразнивая ее, Филипп сделал вид, будто отстраняется, но Алекса, задыхаясь от желания, стала двигаться медленными волнообразными движениями. Она больше не могла сдерживаться, и мощный оргазм настиг ее почти сразу же.

Филипп положил жену на кровать и лег сверху. Страсть затуманила его глаза. Он накрыл ее губы своими и одновременно с тем, как его язык ворвался в ее рот, мощным толчком вошел в нее…

Теперь уже Алекса его дразнила, то отворачивая лицо, то отстраняясь, то прикасаясь кончиками пальцев к его соскам и заставляя Филиппа хрипло стонать. Но когда его рот снова полностью завладел ее ртом и он еще крепче прижал ее к себе, Алекса инстинктивно приподняла бедра ему навстречу и задвигалась вместе с ним в едином ритме.

— О, Филипп… Еще немного, уже близко…

Наслаждение, потрясшее ее, настигло и Филиппа. Уже успокаиваясь, он прошептал:

— Мне нравится, когда ты так сильно меня хочешь. Алекса была немного смущена собственным пылом.

— Наверное, они добавляют в еду что-то возбуждающее.

— Вполне вероятно. Я замечал, что, когда мы не дома, ты становишься очень страстной.

— Может, это как-то связано с удаленностью от родительского дома? — предположила Алекса. — Если бы моя мама узнала, что ее дочь ведет себя так распутно, то пришла бы в ужас.

— Кстати, говоря о матерях и материнстве. Ты…

Алекса ахнула.

— Нет! Господи, я даже не подумала о диафрагме!

Филипп закрыл глаза и крепче обнял ее.

— Любовь моя, похоже, твое подсознание сделало за тебя выбор.

Вероятно, он был прав. Прежде с Алексой никогда такого не случалось, и она была немного растеряна. Растеряна, но счастлива. Сейчас, когда она, совершенно обессиленная, лежала на руках Филиппа в парижском отеле, мысль о том, чтобы завести ребенка, казалась ей на удивление разумной.

 

Глава 2

Грег Новак заглянул в кабинку Алексы.

— Привет! Ты успела оценить мои рисунки?

Алекса подняла голову от чертежной доски и улыбнулась младшему архитектору. Своему любимчику.

— Пока нет, но я обязательно их посмотрю. Честно говоря, сейчас я занята своими собственными, новый проект меня так увлек, что голова полна идей, даже не знаю, за какую браться сначала.

— Тогда начни с моей, — предложил Грег.

Не дожидаясь приглашения, он сел на стул, взял с белого пластмассового стола Алексы чашку с кофе, отхлебнул глоток, потом вытянул шею и бросил взгляд на ее доску. Алекса прикрыла рисунок рукой и не без ехидства заметила:

— Не стесняйся, будь как дома.

— Спасибо, я так и сделаю. Эй, похоже на тебя и впрямь снизошло вдохновение. Я думал, ты вернешься из Парижа с блеском в глазах и в новых модных шмотках, а вместо этого в понедельник с утра пораньше застаю тебя в прошлогоднем костюме от Келвина Клайна, с головой погруженную в работу. Ты, как всегда, трудолюбива и вкалываешь ради этого партнерства…

Алекса подъехала на своем стуле на колесиках к столу и шутливо шлепнула Грега по руке.

— Но-но, поосторожнее! И будь любезен, принеси себе свою чашку кофе.

— Понятно. Ты могла бы добавить: «И возвращайся на рабочее место, а меня оставь наедине с моим вдохновением». Серьезно, Алекса, мне велено бросить все дела и сосредоточиться только на работе для «Нью уорлд инвесторс», а без твоего одобрения я не могу двигаться дальше. Кстати, в нашу команду включили и Сью.

— О нет, только не ее! — невольно вырвалось у Алексы.

— Да-да. Это тебе за то, что ты взяла в пятницу выходной. Естественно, боссу ее порекомендовал Иган, так что мы с ней теперь повязаны.

В команду Алексы должны были входить Иган Бауэр, менеджер проекта, Сол, обязанностью которого было изготавливать макеты, и Грег. И вот теперь еще и младший архитектор Сью Тоуни. Как женщина, Алекса, конечно, всей душой поддерживала стремление других женщин к профессиональному успеху, но когда дело касалось ее собственной команды, имел значение не пол сотрудника, а его талант. Вот таланта у Сью, к сожалению, не было.

Для Алексы было загадкой, почему в последнее время Иган стал так откровенно покровительствовать начинающему архитектору. Может, у них роман? Но Алекса сразу же отбросила эту мысль как недостойную.

Грег, следивший за выражением ее лица, с лукавой улыбочкой заметил:

— Нет, ты ошибаешься, я за ними наблюдал.

— Тогда с какой стати мистер Бауэр вдруг стал ее продвигать?

— Во-первых, Иган знает, что это не нравится мне, а он получает удовольствие, действуя мне на нервы. Во-вторых, Сью очень угодливая и пассивная, и наверное, рядом с ней Иган чувствует себя этаким мудрым наставником и к тому же суперменом.

Грег всегда питал слабость к сплетням. И пусть на этот раз Алекса сама его спровоцировала, это еще не повод давать ему и дальше развивать свои теории. Она решила положить конец бесполезной болтовне:

— Ладно, Грег, это не важно. У меня хватит идей на десять групп, и Сью нам не помешает. Давай-ка лучше посмотрим твои новые разработки.

Проект Грега — здание из серого гранита — удивил Алексу, она представляла себе архитектурное решение совсем иначе. Увидев ее реакцию, Грег начал оправдываться:

— Я учитывал существующую архитектурную среду. Улица застроена старыми зданиями, и стеклянный небоскреб с плоской крышей будет смотреться среди них нелепо.

— Я с тобой не согласна, — возразила Алекса и быстро добавила: — Правда, я тоже против стеклянного небоскреба.

— Конечно, я всего лишь младший архитектор, но по-моему, гранит — самый подходящий материал для этого проекта, — настаивал Грег. — Стеклянная поверхность хороша для огромного общественного здания, вокруг которого много свободного места. Нам нужно придумать что-то другое…

Алекса терпеливо слушала, но не могла не высказать свои возражения:

— По-моему, Карлу не нужна стеклянная башня. И офис «Нью уорлд инвесторс» вовсе не обязательно должен быть холодным и строгим. Главное, чтобы он был оригинальным.

— Вот именно, — произнес в дверях Иган. — Алекса, зайди, пожалуйста, в мой кабинет. — И ушел, не дожидаясь ответа.

Грег посмотрел ему в спину сердитым взглядом и развалился в кресле, раскинув ноги, как подросток, бросающий вызов общепринятым правилам поведения.

— Чудовище обращается с тобой, как с какой-нибудь букашкой.

Алекса вскинула руку.

— Спокойно. Я согласна, Иган иногда бывает резковат, но не нужно принимать это слишком близко к сердцу…

— Резковат? Да он просто высокомерный сукин сын. Кстати, меня на дух не принимает. И это чувство взаимно.

Алекса вздохнула. Она высоко ценила профессиональные качества обоих мужчин, но понимала: с их взаимной неприязнью всем надо просто смириться.

— Послушай, Грег, я не хочу никаких конфликтов, эта работа для меня слишком важна. Это мой шанс, и я рассчитываю, что каждый выложится на все сто или пусть пеняет на себя.

Она аккуратно положила набросок в плоскую папку и спрятала в ящик стола, потом посмотрела на Грега в упор и шутливо произнесла:

— Если ты тайком залезешь в мою папку, я все равно узнаю!

— О нет, ни за что! — парировал Грег. — Разве что ты выдернешь из головы несколько своих золотых волосков и вставишь в щель… Но и это не поможет, я знаю этот трюк.

Алекса погрозила ему пальцем:

— Хватит ребячиться. Я тебя предупредила.

— Ох, да что толку! — Грег вдруг собрал свои рисунки и разорвал пополам.

— Ради всего святого, Грег, не устраивай мелодраму!

Он усмехнулся:

— На всякий случай у меня есть копии.

Алекса только покачала головой, с нежностью глядя на своего любимчика. Иногда не верилось, что этому озорнику двадцать семь лет, а не семнадцать. Грег был невысокого роста, довольно хрупкого сложения, с вьющимися светлыми волосами и большими карими глазами, невинными, как у младенца. Правда, когда у него на лице появлялась многозначительная улыбка, глаза утрачивали выражение детской непосредственности.

— Я же знаю, ты считаешь, что я — прелесть, — игриво протянул Грег. — Честное слово, милая, если бы ты не была замужем за этим потрясным мужиком, Филиппом Джеромом, я бы сам сделал тебе предложение… Конечно, не будь я голубым.

— Гре-ег! — Она указала на дверь, с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. — Вон отсюда!

Алекса позвонила Игану, чтобы узнать, свободен ли он, но телефон оказался занят. Тогда Алекса достала свой набросок и взглянула на него еще раз, задаваясь вопросом, будет ли гранит соответствовать представлениям их клиента.

«Нью уорлд инвесторс» была динамичной компанией, и ее великолепно налаженная деятельность была связана со слиянием и насильственным поглощением других компаний. У Алексы были серьезные сомнения, однако она никогда не отмахивалась от идей Грега, потому что недостаток опыта молодой архитектор с лихвой наверстывал необычайно развитой интуицией.

Алекса огляделась. Белые стены кабинета были увешаны фотографиями и цветными рисунками зданий, которые она спроектировала. Фотография обсерватории в Аризоне соседствовала с фотографией муниципального центра в Цинциннати и карандашным эскизом здания музея Пеннингтона, строительство которого велось сейчас в Вашингтоне. Наконец взгляд Алексы остановился на фотографии нового офисного здания в Бостоне. Призма из зеленовато-голубого стекла высотой в двадцать этажей смотрелась великолепно и прекрасно дополняла панораму города. Но в Нью-Йорке дела обстоят совсем иначе, здесь выделиться гораздо труднее.

Алекса пока не встретилась с Раймондом ди Лоренцо-Брауном, улетевшим по делам в Канаду, зато совершила небольшую экскурсию и ознакомилась со зданиями компании и стилем оформления офисов. Она ухитрилась даже заглянуть в кабинет главного администратора и отметила современный декор помещения и картины известных абстракционистов на стенах. Человеку с подобным вкусом, несомненно, должно подойти современное офисное здание — блестящее, обтекаемых форм. А что, если предложить плоскую стеклянную призму, поднимающуюся над основанием из розового гранита? Алекса принялась быстро воплощать свою идею на бумаге и так увлеклась, что вспомнила об Игане только когда тот сам позвонил и сказал, что освободился.

Она встала, одернула черную шерстяную юбку и надела жакет. Исключительно потому, что Алекса не ссорилась с менеджером по малейшему поводу, Грег считал, что она ему слишком потакает. Но это было не так. Иган, как и Алекса, был ассоциированным компаньоном, то есть они занимали равное положение в фирме. А отдельный кабинет с окном у менеджера был только потому, что он поступил на работу к Линдстрому на несколько месяцев раньше Алексы и тогда кабинет был свободен. И она с готовностью согласилась зайти к Игану вовсе не потому, что считала, будто менеджер вправе вызывать ее к себе: просто в кабинете им обоим гораздо удобнее беседовать, чем в ее тесной кабинке. Иган встретил ее улыбкой.

— Ты прекрасно выглядишь, у тебя отдохнувший вид. Прошу прощения, но телефон сегодня разрывается. За выходные у клиентов накопилось столько вопросов, что в понедельник с утра пораньше все принялись названивать.

Словно в подтверждение его слов телефон снова зазвонил. Пока Иган разговаривал, Алекса слушала его хорошо поставленный голос с учительскими интонациями и разглядывала кабинет. Серый ковер, белые шкафы и встроенные картотечные ящики под окном — воплощение строгого делового стиля. Два кожаных кресла от Миса ван дер Роэ для посетителей вносили нотку респектабельной элегантности, большой кактус в горшке, казалось, соответствовал колючему характеру хозяина кабинета. На стенах висели фотографии зданий, над которыми работал Иган (некоторые были выполнены по проектам Алексы), и маленький шедевр кисти Мондриана.

В целом кабинет был образцом безупречного вкуса. На письменном столе с мраморной крышкой все предметы — отрывной блокнот, пресс-папье, мраморная подставка для карандашей и ручек — были размещены так, что стол вполне мог служить моделью для натюрморта.

В безупречно сшитом темном костюме из дорогой шерсти, в модной рубашке с шелковым галстуком и такой же расцветки шелковым платочком, выглядывавшим из кармана пиджака, сорокалетний Иган олицетворял собой тип преуспевающего архитектора. Он обладал весьма неординарной внешностью: вьющиеся светлые волосы, пронзительные голубые глаза, тонкий нос с горбинкой, подвижный рот, складывающийся в презрительную усмешку так же часто, как в улыбку. Тевтонская внешность в сочетании с высокомерными нотками в голосе и безупречной манерой одеваться придавали Игану некую элитарность, что некоторых отталкивало.

Однако он умел быть обаятельным и остроумным собеседником. Из всех архитекторов Иган лучше всего ладил именно с Алексой и не делал секрета из того, что предпочитает работать с женщинами, чем выгодно отличался от многих коллег.

Алекса завидовала Игану — у него есть окно, пусть даже выходящее не на Мэдисон-авеню. В небоскребах дневной свет был большой роскошью. Ей же приходилось довольствоваться «видом» на кабинку своей секретарши и холодильник. Кабинка Алексы, как и все прочие, была совершенно стандартной и безликой, она не внесла туда ничего своего, словно желала постоянно помнить: она занимает это помещение временно и находится здесь не для того, чтобы расслабляться в комфорте, а для того, чтобы создавать проекты, призванные поражать воображение клиентов.

Но как только она получит просторный кабинет с окном — а это случится, когда ее сделают партнером, — то непременно создаст вокруг себя среду по своему вкусу. Ее кабинет будет отличать элегантность, но не слишком бросающаяся в глаза, так как клиенты должны чувствовать себя в нем уверенно. Стол вишневого дерева с мраморной столешницей и множеством ящиков и небольшой кофейный столик из стекла и хромированного металла. А еще ее кабинет украсят папоротник и бамбук…

Алекса так размечталась, что даже не слышала, как Иган закончил разговор и повесил трубку.

— Ну, Алекса, что мы имеем? — Взглянув на ее предварительные наброски, он покачал головой. — Гранитное основание? Нет, не то. В этом проекте нет необходимости идти на компромисс. Нам нужно нечто более резкое, стремительное, энергичное, нечто, что вонзалось бы в небо, будило улицу.

Алекса нахмурилась. Образ, нарисованный Иганом, полностью противоречил тому, что предлагал Грег.

— Не думаю, что Раймонд ди Лоренцо-Браун ожидает от меня именно этого.

Алекса задавала себе вопрос: почему именно на этот раз их взгляды на проект впервые так резко разошлись? Обычно они были единомышленниками. В фирме «Карл Линдстром ассошиэйтс» каждый проект был плодом коллективных усилий, но сейчас реакция Игана поставила ее в тупик.

Алекса видела, что он заметил ее недоумение.

— Ну хорошо, раскрою секрет. Так вышло, что я получил информацию, которой нет даже у Карла. Недавно я познакомился в гостях с одним из членов совета директоров «Нью уорлд инвесторс», хорошо знающим ди Лоренцо-Брауна. Оказывается, они представляют свой манхэттенский офис в виде башни, резко выделяющейся на окружающем фоне. Здание должно свидетельствовать о могуществе фирмы. Именно поэтому приобретен угловой участок в районе, который будет застраиваться. Им нужно здание в стиле модерн, которое задало бы тон всей улице. Теперь понимаешь, почему твоя скромная башня из гранита не годится? Ты должна мыслить категориями двадцать первого века.

Этот разговор не убедил ее, и Алекса решила пока не отказываться от своей идеи стекла и гранита. Но на душе было тревожно: она считала Игана не только коллегой, но и другом и привыкла полагаться на его суждения.

Он развернулся вместе с креслом и посмотрел в окно. На улице мужчина средних лет, похожий на испанца, сгружал с грузовика ящики. Со стороны было заметно — эта работа требует немалых усилий, и Иган подумал, что не хотел бы зарабатывать на жизнь таким тяжелым, изнурительным трудом. Понаблюдав за беднягой еще некоторое время, он снова повернулся к столу и попытался продолжить работу, но голова была занята другим: собственным непростым положением.

Иган Бауэр проработал в фирме без малого десять лет и до сих пор не стал полноправным компаньоном. Когда-то он возлагал на эту работу большие надежды. Сам Карл Линдстром-старший переманил его из фирмы «Скидмор, Оуингс энд Меррилл», прельстив тем, что в небольшой компании можно сделать карьеру гораздо быстрее.

Но дело обернулось так, что Иган не очень хорошо поладил с Карлом Линдстромом-младшим, которому тогда было под пятьдесят. По-видимому, того обуяла сыновняя ревность, так как идеи Игана в большей степени соответствовали взглядам отца, чем его собственным. Однако после смерти старика положение радикально изменилось. Несколько партнеров вышли из фирмы, и на их место пришли новые. В отличие от Игана они были готовы легко пойти на компромисс и поступиться принципами, которых строго придерживался менеджер.

Карл продолжал отстаивать идеи постмодернизма, сторонники которого провозглашали возврат к формам и материалам прошлого, включая каменную кладку и декоративные фронтоны. Иган же терпеть не мог всю эту вычурность, не имеющую ничего общего с современным стилем жизни. Назад вернуться невозможно, пытаться это сделать — значит только выставлять себя на всеобщее посмешище.

Иган отстаивал свои взгляды, но проиграл. А когда в совет директоров пришли «эклектики», он совсем отказался от проектирования и перешел на административную работу, с которой отлично справлялся. Но конфликты с Карлом и его единомышленниками не прекратились.

Сказать, что Иган не любил дураков, было бы преуменьшением: он их просто на дух не переносил. И хотя за ним закрепилась репутация человека амбициозного, амбиции тут были ни при чем — Иган просто твердо придерживался своих принципов. Он считал, что архитектор не должен подлаживаться под вкусы широкой публики и следовать веяниям переменчивой моды. Задача архитектора — создавать творения, которыми будут восхищаться истинные знатоки, монументы, которым суждено стоять вечно.

Десять лет работы в компании негласно считались максимальным сроком для того, чтобы быть принятым в число компаньонов. Иган рассчитывал, что его трудолюбие, организаторские способности, умение добиться, чтобы проект был выполнен в нужное время с должным качеством и не вышел за рамки бюджета, перевесят идеологические разногласия и убедят руководство, что он достоин быть партнером. Однако, судя по всему, это ему не светит.

Несколько недель назад Иган получил очередное тому подтверждение. Джейсон Поттер, один из компаньонов, курировавший его стамфордский проект, в пылу спора выкрикнул, что все, включая Карла, настроены против включения Игана в число компаньонов.

Конечно, после стольких лет работы его никто не уволит. При желании он может оставаться в прежней должности хоть до пенсии, получая неплохое жалованье и премиальные, но отказ принять его в число компаньонов больно ударил по самолюбию Игана. Он считал себя умнее и талантливее остальных и не сомневался: в фирме «Карл Линдстром ассошиэйтс» еще не было равного ему менеджера. Его не желают оценить по достоинству только потому, что он не разделяет низменные вкусы большинства.

Положение складывалось не из приятных. В сорок два года Иган не мог позволить себе опуститься ниже достигнутого уровня, поэтому он навел справки по поводу вакансий в других местах. Но там, где Иган хотел бы работать, ему не предлагали ничего достойного, а переходить в менее солидную фирму не хотелось. Не для того он в свое время окончил с отличием архитектурный факультет Йельского университета. Раз уж не удалось стать большой рыбой в большом пруду, он будет плавать самостоятельно.

Иган решил открыть собственную фирму. А для этого ему нужен был талантливый архитектор с хорошими мозгами, человек, способный произвести фурор, достичь в области архитектуры того же, что может сделать в мире моды никому не известный модельер одной-двумя ошеломляющими коллекциями.

И у Игана был на примете подходящий архитектор — Алекса Кейтс-Джером. Он обманул ее, сказав, будто знает, чего хочет «Нью уорлд инвесторс», в действительности не имея об этом ни малейшего представления. У Игана были свои замыслы. Если Алекса потерпит неудачу с этим заданием, то поймет, что в фирме Линдстрома ей не дождаться повышения. И тогда — очень может быть — она с интересом выслушает его предложение.

 

Глава 3

Воскресным вечером Гейл Даулинг сидела в своей просторной гостиной и пыталась сосредоточиться на чтении «Таймс». Шелест страниц нарушал тишину, но не помогал избавиться от чувства одиночества. В конце концов Гейл с раздражением отшвырнула газету. По-видимому, с этим ничего не поделаешь, и здесь, в Манхэттене, она неизбежно какое-то время будет чувствовать себя потерянной. В конце концов, прошло только три месяца.

Тем не менее Гейл была рада, что уехала из Далласа, где в светских кругах о ней все всё знали. Едва погиб ее муж, как откуда ни возьмись появилось немало желающих занять его место и прибрать к рукам несметное богатство молодой вдовы. «Женихам» едва хватило терпения дождаться, пока Клифф будет похоронен.

Гейл без всякого сожаления переехала в Нью-Йорк, разочаровав тем самым стервятников. Ее квартира в небоскребе над Музеем современного искусства на Пятьдесят третьей улице могла служить образцом элегантной сдержанности. Кремовые стены, бежевый ковер, неброская, очень удобная мебель в минимальном количестве. Ничто не должно было отвлекать внимание от ее полотен.

К счастью, у Гейл было достаточно денег, чтобы потакать своей любви к американскому искусству, и ее внушительная коллекция уже успела приобрести известность. Работы Эдуарда Хоппера, Эндрю Уайета, Джона Сингера Сарджента, Джеймса Макнила Уистлера соседствовали на стенах ее квартиры с картинами современных художников: Джексона Поллока, Джаспера Джонса, Марка Ротко и многих других. Часть картин принадлежала самой Гейл, другие она брала на время в различных галереях.

Взгляд ее упал на последнее приобретение — очаровательный морской пейзаж Милтона Эйври. Подойдя ближе, Гейл поправила картину, затем снова отступила и залюбовалась нежными пастельными тонами пейзажа.

Вдруг она вспомнила о времени и спохватилась, что чуть не пропустила передачу, которую хотела посмотреть по телевизору. Передача уже началась, и, включив телевизор, Гейл увидела на экране Филиппа Джерома. Ведущий беседовал с привлекательной молодой женщиной, которая, говоря с легким французским акцентом, рассказывала о своей работе кинорежиссера.

Гейл подалась вперед, не желая пропустить ни слова. Нанетт Делво беззастенчиво флиртовала с Филиппом. Тот понимающе улыбался, но, как показалось Гейл, его больше интересовало интервью, нежели собеседница.

«Как хорошо он выглядит! Как непринужденно держится и как элегантен в темно-синем блейзере и белой рубашке. — Гейл улыбнулась. — Интересно, у него в самом деле появился вкус к одежде или это заслуга женщины?»

Наблюдая за грациозными движениями его красивых рук, Гейл почувствовала сексуальное волнение. Удивительно. Кто бы мог подумать, что от одного вида этого человека на экране телевизора в ней снова проснется желание!

За спиной раздался детский голосок:

— Мамочка, я не могу уснуть.

В дверях гостиной стояла Венди и обиженно терла глаза.

— Детка, а ты попытайся. Не забывай, что завтра рано вставать в школу…

— Я уже пыталась, и все равно не получается.

Семилетняя девочка забралась на диван и прижалась к матери. Гейл была так увлечена передачей, что не стала возражать. Интервью, которое вел Филипп, захватило ее целиком. Делво рассказывала об исполнительнице главной женской роли в своем последнем фильме. Актрисе не удавалось войти в роль, и тогда Делво посоветовала ей представить, будто она влюблена в героя. В результате актриса влюбилась на самом деле, и проблемы посыпались как из рога изобилия. Дело в том, что актер, игравший главного героя, уже был любовником самой Делво.

— Мама, — сонно протянула Венди, — я скучаю по папочке.

— Знаю, детка. — Гейл обняла дочь и поцеловала в макушку.

Она не стала добавлять, что тоже скучает. Если уж она по кому и тосковала, так это по красивому мужчине, который смотрел сейчас на нее с экрана, смотрел, казалось, прямо ей в глаза и улыбался так же, как много лет назад.

— Мамочка…

— Тише, детка. Потерпи еще немножко, передача уже заканчивается.

После первой части ток-шоу Гейл выключила телевизор. Президент Франции ее не интересовал.

— Ну давай, Венди, возвращайся в постель. — Взяв дочь за руку, Гейл решительно повела ее в детскую.

— Мама, кто такой Филипп Джером?

— Это дядя, которого только что показывали по телевизору. Он ведет передачи, берет интервью у разных известных людей. Иди-ка, детка, ложись в постель, а я почитаю тебе сказку.

Стараясь сосредоточиться, Гейл читала более эмоционально, чем обычно: перед ее глазами стояло лицо Филиппа. Наконец она подоткнула одеяло и поцеловала Венди в щеку.

— Мама, ты с ним когда-нибудь встречалась?

Гейл затаила дыхание.

— С кем?

— С тем дядей, который был в телевизоре.

— Нет, дорогая, — солгала она.

— А ты придешь к нему на передачу?

— Возможно.

Гейл вернулась в гостиную, удивленно качая головой. Невероятно, до чего точно Венди порой угадывала ее мысли. Чтобы успокоиться и снять напряжение, Гейл решила принять ванну. Огромная ванная комната была воплощением комфорта и роскоши. Бледно-розовый ковер, устилавший пол, отражался в зеркальных стенах, раковина и ванна джакузи были сделаны из розового итальянского мрамора. Здесь же стоял небольшой холодильник со льдом и охлажденными напитками: белым вином, шампанским и водкой. Гейл решила, что стакан вина — это именно то, что ей сейчас нужно.

Она собрала роскошные черные волосы в узел на макушке и плеснула в ванну щедрую дозу ароматического масла «Мажи нуар». Гейл уже несколько лет не пользовалась этим ароматом, но как раз недавно купила полный набор гигиенических и парфюмерных средств с этим запахом — от талька до духов. Запах «Мажи нуар» напоминал о Филиппе.

Гейл опустилась в теплую, слегка бурлящую воду, положила голову на мягкий подголовник и расслабилась, потягивая вино. Ей вспомнилась первая встреча с Филиппом — более одиннадцати лет назад, в Вашингтоне.

Гейл была гостьей на светском балу, а Филипп — репортером, освещавшим это событие для телевидения. Высокий темноволосый красавец сразу привлек ее внимание манерами настоящего джентльмена и негромкой речью — и то и другое было нехарактерно для репортеров. Гейл даже беспокоилась, что его обойдут другие, более напористые коллеги, и из кожи вон лезла, чтобы снабдить материалом.

Тогда она работала в Национальной галерее и с головой окунулась в водоворот светской жизни столицы, с удовольствием встречаясь и с молодыми сенаторами, и с лоббистами, и с художниками, и с хранителями музеев. Однако вскоре Филипп занял в жизни Гейл особое место — не только благодаря эффектной внешности, приятным манерам и чувству юмора, но и потому, что был без ума от нее. Через некоторое время Гейл стала встречаться только с ним, отказавшись от других поклонников, и не жалела об этом: Филипп оказался удивительно пылким любовником. И ее устраивало в их отношениях абсолютно все. До тех пор, пока Филипп не заговорил о браке.

Гейл происходила из семьи техасских богачей, и хотя ей предстояло унаследовать значительное состояние родителей, она с детства привыкла к мысли, что будущий муж должен иметь еще больше денег. Потому у начинающего репортера, сына хирурга из Мемфиса, просто не было шансов стать ее мужем.

Отец Гейл, за версту чуявший охотников за приданым, давно выбрал для нее мужа: Уэйна Макгроу, ее школьного поклонника и наследника одного из богатейших нефтяных состояний в Техасе.

Однако Гейл не привлекала перспектива рано выйти замуж, тем более за старого приятеля, с которым они когда-то вместе посещали школу танцев в Далласе. Ей хотелось изучать историю искусств и общаться с утонченной публикой со всего света. Нью-Йорк отпугивал своими холодными зимами, поэтому Гейл остановила выбор на университете в Вашингтоне. После его окончания она осталась в Вашингтоне и была вполне довольна жизнью. То, что ради замужества ей придется вернуться в Даллас, Гейл считала само собой разумеющимся, а пока она неплохо проводила время с репортером и не собиралась все портить, посвящая его в свои планы.

Для предложения руки и сердца Филипп выбрал на редкость неудачный момент. Отец Гейл лежал при смерти, и девушке пришлось вернуться в Даллас. Дома ей напомнили о долге перед семьей, и тогда Гейл представилось самым простым решением дать любовнику отставку и пообещать выйти за Уэйна.

Однако после смерти отца она не видела необходимости выполнять обещание, тем более что в это время в ее жизнь стремительно ворвался гонщик Клифф Даулинг. Красивый брюнет с горящими глазами, он принес с собой пьянящее ощущение опасности и возбуждающей неопределенности. Поначалу Гейл необыкновенно будоражило уже одно то, что каждая ночь с Клиффом могла оказаться последней.

Едва успев завоевать Гейл, он, как большинство мужчин, чья жизнь сопряжена с опасностями и риском, сразу же потерял интерес к своему трофею и вернулся к играм со смертью. Забытая и разочарованная, Гейл не стала разводиться только из-за дочери и, чтобы компенсировать недостаток внимания со стороны мужа, занялась благотворительностью и коллекционированием предметов искусства.

Гейл со вздохом поднялась из воды и потянулась за полотенцем. Жизнь порой играет с людьми злые шутки. Кто бы мог подумать, что хорошо подвешенный язык, чувство юмора и шарм южанина в конце концов принесут Филиппу славу и деньги, тогда как Клифф в лучшем случае удержится на прежнем уровне. Он то что-то выигрывал, то что-то проигрывал, между делом успев сломать нос и несколько ребер, и кончил тем — вот она, злая ирония судьбы! — что погиб в авиакатастрофе на каком-то жалком двухмоторном самолете.

С тех пор как Гейл впервые увидела ток-шоу «Беседы…» глазами вдовы, она поняла, что ей нужен только Филипп, именно его она всегда любила.

Гейл критически осмотрела себя в зеркале. После рождения дочери она прибавила в весе несколько фунтов. Живот, некогда плоский, стал слегка округлым, но тело сохранило упругость, грудь с крупными тугими сосками была по-прежнему высокой и полной.

Бросив полотенце на пол, Гейл выдернула шпильки из волос и улыбнулась высокой сладострастной женщине в зеркале. Да, она выглядит моложе своих тридцати трех лет, и мужчины все еще провожают ее взглядами. Когда-то Филипп был от нее без ума, но можно ли это вернуть? Есть только один способ узнать ответ. Для человека, который привык получать от жизни все, то обстоятельство, что Филипп женат, было лишь незначительным препятствием.

В это время в Лондоне еще одна женщина думала о браке Филиппа и Алексы, но совершенно с иной точки зрения.

Пейдж Барнс открыла посылку из Парижа, увидела сверток от Гермеса и страшно разозлилась. Ее младшей сестричке, всеобщей любимице, всегда везло. Алекса и Филипп — богатые и знаменитые. А она… Кто она такая? Пейдж и Тим — это всего лишь Пейдж и Тим. Но Тима нет рядом. Отложив посылку, Пейдж нахмурилась, пытаясь вспомнить, куда ушел муж, но ей это почему-то не удавалось. Мысли путались, голова была как в тумане.

Где она? В лондонской квартире? Нет, не может быть. В Брюсселе? Не похоже. Наверное, в Афинах. Пейдж вспомнила, что летом в Афинах очень жарко. Но сейчас ей было холодно, она покрылась гусиной кожей, ноги и руки стали ледяными. За окном совсем темно, значит, сейчас ночь. По-видимому, почтальон, принесший посылку, работает сверхурочно, чтобы побольше получать.

Пейдж вдруг очень захотелось спать, и она вернулась в кровать. Сон — это как раз то, что нужно, а утром она проснется и все станет на свои места.

Ей снилось, что она и Тим гуляют по Национальному парку в Афинах, а между ними идет Брайан, держа их за руки. Тиму очень идет белая летняя форма с погонами подполковника, а сынишка в белых шортиках и рубашке просто очарователен. Пейдж очень гордится ими обоими. Они прогуливаются по дорожкам в тени огромных старых деревьев. Время от времени какой-нибудь грек останавливается, чтобы выразить восхищение мальчиком. Тот лопочет по-английски, и грек качает головой и цокает языком, показывая, что не понимает, но все равно гладит ребенка по голове. Брайан застенчиво отворачивается — его гораздо больше интересуют не люди, а гроздья бананов, свисающие с деревьев, — и начинает клянчить банан.

— Брайан, они еще не спелые, — терпеливо объясняет Пейдж трехлетнему малышу. — Потерпи до дома, и я дам тебе банан.

— Мама, мам, проснись!

Пейдж чувствует, как кто-то тормошит ее, и, открыв глаза, видит склонившегося над ней Брайана. К ней медленно возвращается память. Значит, она все-таки в Лондоне, а не в Афинах. Сыну двенадцать лет, а Тим… Муж умер.

— О нет!

Пейдж закрыла глаза, мечтая вернуть сон, в котором все было так замечательно, но Брайан не дает ей уснуть:

— Мама, проснись, пожалуйста. Я приготовил тебе чай с бутербродами и принес печенье.

Пейдж с трудом открыла глаза и села. Неужели она проспала весь день? Мельком взглянув на отражение в зеркале, женщина ужаснулась: волосы торчат во все стороны. И когда успела появиться седина?

Брайан поставил поднос на стол, сел напротив матери, налил в чашки молоко, потом чай.

— Я же просила тебя позвонить после ленча. — Пейдж сделала глоток, посмотрела на аппетитного вида печенье и поняла, что проголодалась.

— Я звонил, но телефон не работает. Может, ты не оплатила счета?

Пейдж не помнила. Счетами всегда занимался Тим.

— Я могу заплатить, ты только покажи, где лежат счета, и дай мне денег, — сказал Брайан.

Отставив чашку с недопитым чаем, Пейдж прошла в гостиную. Письменный стол был завален бумагами, и от одного их вида ей стало нехорошо. Но она все-таки порылась в поисках счета. Это оказалось непросто, буквы расплывались перед глазами.

«Нужны очки», — подумала Пейдж, но где они, не могла вспомнить.

— Тим знает, где что лежит, — громко сказала она. — Когда он вернется домой, я попрошу его найти счет за телефон.

— Мама, дай я сам попробую найти.

— Нет! Не смей рыться в папиных бумагах. Ты все перепутаешь, и он рассердится.

Брайан попятился и нахмурил брови. И тут Пейдж снова вспомнила, что муж умер. Однажды утром Тим вышел из дома живой и здоровый, а днем ей позвонили с работы и сказали, что он упал замертво. Ему было пятьдесят два года. Пейдж до сих пор не могла поверить, что Тима больше нет.

Она вдруг рассердилась.

— Ну хорошо, я сама найду этот проклятый счет, раз Тим не может.

Брайан молча протянул ей очки. В очках Пейдж смогла прочесть, что написано на бесчисленных листках. Оказалось, что все это счета, сплошные счета: из прачечной, от мясника, из бакалейной лавки… Чем дольше она их перебирала, тем сильнее ей хотелось закричать. Квитанции сыпались со всех сторон, Пейдж в ярости отшвырнула их и попятилась от стола, мгновенно забыв, что она там искала.

— Мама, ты не распечатала подарок. — Брайан протянул ей тонкую плоскую коробку, перевязанную красивой лентой. — Я получил бумажник.

Пейдж взяла коробку и пробежала глазами записку от сестры. Алекса писала что-то о Париже и о том, что пыталась ей позвонить. «Мы будем рады видеть тебя и Брайана в Нью-Йорке, квартира большая, и было бы замечательно, если бы вы…»

— Замечательно? Я не желаю тебя видеть! — закричала Пейдж и, выронив записку, осела на пол.

— Мама, ты будешь допивать чай?

Пейдж не знала, чего ей хочется, точнее, она не хотела ничего. «Зачем я живу? — спрашивала себя Пейдж и не находила ответа. — Тима нет на свете, зачем же жить мне?»

Мальчик присел рядом.

— Мама!

Пейдж закрыла глаза. Когда Тим был жив, с ней было все в порядке, тогда жизнь имела смысл. Теперь же все сделалось ненужным. Ей стало очень грустно, Пейдж закрыла лицо руками и заплакала.

 

Глава 4

— Брук, я готов! — крикнул Филипп.

Заместитель продюсера — Брук Риттер, миловидная женщина лет сорока с небольшим, ждала за дверью его кабинета на студии Эн-би-си, чтобы ознакомить со списком предполагаемых гостей ток-шоу. Она деловито вошла в кабинет, держа наготове уже раскрытую папку, и с ходу начала:

— Руководитель медицинской клиники Меннингера, где используют нетрадиционные методы лечения, согласился дать интервью, если вы приедете к нему в Канзас. Миссис Берк, напротив, будет рада прилететь в Нью-Йорк. За наш счет, естественно. Она считает, что это поможет ее мужу добиться кресла сенатора, и несколько раз вспоминала, как миссис Акино дала вам интервью перед выборами на Филиппинах и победила. По-моему, миссис Берк считает, что вы принесете им удачу.

Филипп усмехнулся:

— Я не против, пусть все так считают, даже если это и неправда.

— Да, я думаю, это лучше, чем акцентировать внимание на тех гостях, которые вскоре после передачи внезапно ушли из жизни, — заметила Брук.

У Филиппа действительно был нюх на тех, кто может попасть на первые полосы газет. К примеру, он пригласил Джона Леннона на свою передачу за несколько дней до того, как тот был убит, или взял десятиминутное интервью у Джералдин Ферраро незадолго до того, как ее выдвинули кандидатом в вице-президенты. Не говоря уже о знаменитом рок-певце, который именно в программе Филиппа впервые публично признался, что заражен вирусом СПИДа.

Именно благодаря профессиональному чутью и мастерству Филиппа Тодд Рейнольдс, его исполнительный продюсер, сумел заключить контракт с сетью телевизионных станций на еженедельную часовую трансляцию ток-шоу.

— Следующим пунктом у меня значится Ли Уайт, — продолжала Брук. — Не дожидаясь моего звонка, она покинула Найроби. Мне удалось выяснить, в чем дело, только через помощника ее издателя. Оказывается, эта смелая леди, добившаяся выдающихся успехов, изучая жизнь леопардов, перед камерой буквально цепенеет от страха. Думаю, нам придется с этим смириться.

Филипп кивнул. Такое уже случалось.

Число желающих принять участие в ток-шоу всегда намного превышало их реальные возможности, и Филипп тщательно отбирал потенциальных участников. Среди подавших заявки бывали знаменитости, стремившиеся лишний раз «засветиться» на публике или высказать свою точку зрения по какому-то вопросу. Политические деятели, чья карьера шла в гору или катилась под откос, тоже стремились появиться на экране. Рассылать отказы входило в обязанности Кэй, секретарши Филиппа, и она никогда не сидела без работы.

Зазвонил внутренний телефон: Кэй сообщила, что сын заместителя продюсера, играя в футбол, сломал руку и его отправили домой.

— Господи, сколько можно! — простонала Брук, хватаясь за голову. — Он меня с ума сведет. Хорошо, конечно, когда ребенок — спортсмен, но вечно травмированный спортсмен — это слишком. Рик уже ломал все, что только можно, включая нос. А в четыре года он был таким хорошеньким мальчиком!

— Если хотите уйти пораньше, то мы можем разобраться с этим списком побыстрее, — предложил Филипп.

— Спасибо, я бы действительно ушла пораньше. — Брук вздохнула. — Если бы люди знали заранее, каково быть родителями, никто бы не решался заводить детей.

— Вряд ли, — возразил Филипп.

Он вспомнил, что Алекса согласилась не предохраняться, и его сердце забилось чаще. При мысли о появлении ребенка он испытывал такое же чувство, какое возникало перед выходом в эфир: в горле пересыхало, пульс учащался, к радости примешивался страх.

Дальше Брук приготовилась обсудить новые заявки. Иногда Филипп выбирал кого-нибудь, на его взгляд, особенно интересного. Глядя поверх очков на письма, собранные в папке, Брук пробормотала:

— Неплохие перспективы.

Филипп улыбнулся:

— Вы всегда так говорите, даже если речь идет о вылетевшем из колледжа студенте, который предлагает лекарство от рака.

Брук рассмеялась:

— Нет, на этот раз подборка действительно неплохая.

— Ладно, валяйте.

Филипп откинулся на спинку стула и положил ноги на стол.

Письма приходили целыми пачками. Кто только не стремился попасть в ток-шоу: начинающие художники, дизайнеры и режиссеры, приверженцы экзотических диет, одноногие бегуны на марафонские дистанции, уцелевшие жертвы всевозможных катастроф, мистики, религиозные фанатики. Сначала их сортировала Кэй, отбрасывая заведомо неподходящие. Затем Брук проводила более тщательный отсев. Если какое-то письмо казалось ей интересным, она звонила автору и пыталась по телефону оценить, как он будет вести себя перед камерой.

— Филипп, есть одна заявка, непохожая на другие. Некая светская львица из Техаса, которая имела отношение к благотворительным аукционам в поддержку культуры и искусства. Вы, наверное, знаете, о чем речь, — на них продают «мечты» — то, что обычно нельзя получить за деньги, например, ленч с Линдой Эванс из «Династии», или чаепитие с секретарем по связям с общественностью Нэнси Рейган, или еще что-нибудь в этом роде. Кстати, эта дама — вдова Клиффа Даулинга, чемпиона по автогонкам, помните?

— Смутно, — пробормотал Филипп. — Я не особенно интересуюсь гонками.

— Молодая вдова начала новую жизнь в Нью-Йорке, — продолжала Брук. — Ей лет тридцать, речь правильная, по телефону разговаривает бойко, насколько я могу судить, довольно мила. По-моему, есть смысл пригласить ее в офис на предварительную беседу.

Филипп согласился. Он успел убедиться, что помощница хорошо знает свое дело, и почти всегда следовал ее рекомендациям.

— На сегодня у меня все, побегу ловить такси. — Брук встала. — Нужно посмотреть, как дела у моего безобразника.

— Спасибо за помощь, Брук. И не будьте слишком строги к бедняге Рику. От кого же ему еще ждать сочувствия, как не от мамы?

— От аутсайдера вроде вас, — парировала Брук. — Посмотрим, как вы заговорите, когда у вас появятся собственные дети. Помню, в детстве я не раз слышала нечто подобное от своих родителей. Теперь-то понимаю, что они имели в виду.

Брук говорила это с улыбкой, и Филипп знал: она не променяет своих «безобразников» ни на какие сокровища мира. В глубине души он давно завидовал Брук. К счастью, скоро у него появится ребенок, если дела пойдут как задумано. А почему они должны пойти иначе?

Такси остановилось перед их домом на Риверсайд-драйв. Он вышел из машины, и его чуть не сбил с ног резкий ледяной ветер, налетевший с Гудзона. Шел снег, синоптики обещали первую в этом году метель.

Он поздоровался с привратником и стал ждать лифта, жалея, что в этот холодный вечер они не обедают дома. Вечером должны были зайти выпить Тодд Рейнольдс и его жена Бинки, а потом все вчетвером собирались в ресторан. Филипп сдружился со своим продюсером, и их жены тоже стали близкими подругами. Рейнольдсы даже купили летний домик в Вермонте неподалеку от коттеджа Джеромов.

Конечно, пригласить друзей на обед было бы прекрасно, но ни Филипп, ни Алекса не хотели тратить время на стряпню, и их великолепно оборудованной кухней пользовалась в основном экономка, миссис Радо. Уроженка Венгрии, она была работящей и аккуратной, но ее кулинарный репертуар был весьма ограничен. За те вечера, что Тодд и Бинки обедали у Джеромов, они успели на всю жизнь наесться свинины, телятины и цыплят, запеченных в сметане.

Принимая душ, Филипп думал о том, что если люди действительно хотят иметь детей, они каким-то чудом ухитряются все успевать и совмещать, казалось бы, несовместимое. Например, Бинки работает адвокатом, однако, несмотря на огромную нагрузку, родила двух чудесных малышей.

После душа Филипп почувствовал себя посвежевшим и полным сил. Надевая шерстяные слаксы, кашемировый свитер и свой любимый твидовый пиджак, он представлял, как поздно вечером Алекса будет снимать все это. Филипп с нетерпением ждал, когда они смогут заняться любовью. Кто знает, может, именно в эту ночь будет зачат их ребенок?

Без пятнадцати семь Алекса переступила порог квартиры, чувствуя себя совершенно измотанной. Однако стоило войти в прихожую и снять мокрый плащ на меховой подкладке, как ей сразу стало легче. Алекса очень любила свою квартиру, свое убежище, в котором она укрывалась от шума и суеты большого города, отдыхала душой и телом от нервотрепки в офисе.

Увидев в прихожей дипломат Филиппа, она окликнула мужа, но ответа не последовало. Прислушавшись, Алекса уловила фальшивое пение, доносившееся со второго этажа, из ванной. Она улыбнулась: «Вот уж кому медведь на ухо наступил!» Но Филипп такой замечательный во всех отношениях, что с ее стороны просто грешно смеяться над его пением.

Перед тем как подняться на второй этаж, Алекса прошла в просторную гостиную и посмотрела в окно. Снегопад. Она выросла в Сиэтле, в окружении воды, и вид из окна на реку Гудзон одинаково нравился ей и зимой, и летом. Сейчас, в метель, огни высотных домов Нью-Джерси едва проглядывали вдали, а реки почти не было видно за пеленой снега.

Говорят, новичкам везет. Алексе и Филиппу в Нью-Йорке определенно повезло. Восемь лет назад, когда они только начали жить вместе, им приходилось довольствоваться однокомнатной квартиркой в доме без лифта. Затем через знакомого им удалось снять на время двухкомнатные апартаменты на шестнадцатом этаже здания в стиле ар-деко. Арендная плата была высокой, но квартира с видом на реку из обеих комнат так понравилась и Алексе, и Филиппу, что оба с огромной радостью ухватились за эту возможность.

Около года они жили на Риверсайд-драйв почти без мебели, от случая к случаю покупая то одно, то другое, но зато, когда жильцы решили не возвращаться, им хватило средств, чтобы перевести аренду на себя. Через два года дом был передан в кооперативную собственность, к тому времени Филипп стал ведущим программы новостей и получал приличное жалованье. У них появилась возможность взять кредит на приобретение собственной квартиры, и — снова редкое везение! — им удалось купить квартиру прямо под своей, что позволяло сделать апартаменты двухэтажными.

Алекса наняла дизайнера по интерьеру и перестроила все в точности так, как хотела. К счастью, Филипп одобрял ее вкус, и в результате она получила квартиру своей мечты.

На первом этаже располагались просторная гостиная, столовая, кухня, прачечная, ванная и кабинет Филиппа. Камин из черного и серого мрамора в гостиной был отреставрирован. Обстановка в квартире получилась эклектичная, с акцентом на стиль модерн: тут были и несколько черных кожаных стульев и стол от Ле Корбюзье, расставленных на великолепном ковре восточной работы, и итальянские светильники и потрясающий мраморный столик. Искусно размещенные источники света подчеркивали выступающие балки потолка и привлекали внимание к нескольким уникальным предметам мебели, каждый из которых смотрелся, как отдельная скульптура.

Неоновые светильники-трубки украшали прихожую и крутую лестницу, ведущую на второй этаж — в спальню и ванную. На втором этаже находились еще три комнаты, при двух из них имелись отдельные ванные. Это были комната для гостей, кабинет Алексы и помещение, где впоследствии предполагалось устроить детскую. Пока она служила кладовкой.

В представлении Алексы пространство должно было постоянно меняться. Мебель и произведения искусства передвигались, занимая все новые места, соединяясь в разных сочетаниях. И хотя Филипп порой беззлобно ворчал, что в доме невозможно ничего найти, так как его любимое кресло от Имса стояло теперь там, где прежде была скульптура Ликтенстейна, Алекса была благодарна мужу за то, что тот всегда потакал ей.

Поднявшись в спальню, она застала Филиппа гримасничающим перед зеркалом.

— Ах вот почему тебе удается так потрясающе выглядеть на экране! Тренировка — путь к совершенству, — пошутила она, вставая на цыпочки, чтобы поцеловать мужа.

— И к морщинам тоже. — Филипп прищурился, разглядывая себя в зеркале. — Пожалуй, после сорока придется сделать подтяжку лица.

— О, дорогой, с морщинами ты будешь выглядеть только эффектнее, будешь казаться более умудренным жизнью, — пошутила Алекса и сняла платье. — Боже, как я устала!

— Еще один трудный денек?

Филипп стал ласково массировать ей шею и плечи.

— На самом деле день был замечательный. Я наконец-то встретилась с Раймондом ди Лоренцо-Брауном. Помнишь, я тебе говорила, он главный администратор «Нью уорлд инвесторс»?

— Помню. Все прошло хорошо?

— Отлично. Он оказался довольно приятным господином лет сорока пяти и больше похож на истинного ценителя искусств, чем на бизнесмена. Кое-что смыслит в архитектуре и прекрасно разбирается в живописи, а его жена — скульптор. Встреча длилась всего двадцать минут, потому что Лоренцо торопился на какое-то собрание, но я выжала из него все, что можно. Он очень хорошо отнесся к моему замыслу построить башню из гранита и стекла. Иган в корне ошибался. Дорогой, я хочу ненадолго прилечь, ты не мог бы принести чего-нибудь выпить?

— Конечно. — Филипп поцеловал жену в лоб. — Только не очень разлеживайся, не то мы опоздаем в ресторан.

Алекса растянулась на кровати в шелковой комбинации персикового цвета и кружевных трусиках и мгновенно задремала. Филипп вышел, закрыв за собой дверь, но она этого уже не заметила.

Через десять минут Алекса проснулась, чувствуя себя так, будто родилась заново. Как жаворонок, она обычно вставала рано, чтобы успеть сделать пробежку. Филипп же был совой, по утрам просыпался с трудом, но мог бодрствовать чуть ли не полуночи. Чтобы соответствовать мужу, Алексе нужно было обязательно поспать днем.

Когда она спустилась вниз, Бинки и Тодд Рейнольдсы уже стояли в гостиной с бокалами.

— А вот и миссис Америка, — с улыбкой сказал Тодд, целуя ее в щеку.

Бинки обняла подругу.

— Ты правда выглядишь отдохнувшей. Я бы тоже не отказалась иногда полежать днем, но увы, это невозможно, как бы мало я ни спала ночью. Например, вчера мне удалось поспать не больше четырех часов: Саманта простудилась и всю ночь кашляла. А я целый день провела в суде. Трудное дело — предъявлен иск на три миллиона долларов, и боюсь, мы проиграем. — Бинки взяла из вазочки горсть соленого миндаля. — Только не расспрашивай меня о работе — во всяком случае, не раньше, чем я прикончу второй коктейль.

— По твоему виду не скажешь, что тебе нужно спать днем, — заметила Алекса.

Она не могла не восхищаться выносливостью подруги. Бинки — настоящее имя Белинда, но она его не признавала — была высокой, по-модному худой брюнеткой. Короткие волосы она укладывала так, что их всегда можно было расчесать пальцами, а природный румянец и длинные черные ресницы позволяли обходиться минимумом косметики. Бинки нельзя было назвать красавицей в классическом понимании, но глаза ее всегда блестели, она была милой и общительной и могла зарядить своей бьющей через край энергией любую аудиторию. Бинки происходила из старой респектабельной семьи, безгранично верила в себя, и в суде ей наверняка не было равных. Однажды Алекса наблюдала, как подруга выступала на судебном заседании, и была поражена ее изумительной способностью менять тактику по ходу дела.

— Ты приехала прямо из зала суда? — спросил Филипп, когда Бинки допила коктейль.

— Смеешься? Это при двух-то детях, которых нужно накормить и засунуть в постель? Конечно, у Эсме всегда есть для них еда, но они кушают только для мамочки. И это моя единственная возможность пообщаться с детьми в рабочие дни, потому что утром я ухожу в половине восьмого, когда они еще спят. — Бинки вздохнула. — Ладно, хватит о детях. Филипп, мне очень понравилась твоя последняя передача.

— Да, кстати, я должен тебя поблагодарить. Тодд рассказал, что ты выкручивала ему руки до тех пор, пока он не согласился на мое предложение.

— Все это я уже слышал. Иногда я подумываю, не сделать ли продюсером передачи мою жену? Она так прекрасно разбирается во всем, что касается работы. И своей, и моей. — Тодд обнял Алексу за плечи и отошел с ней к окну. — У вас великолепный вид. Мне очень нравится, как вы обустроили свою квартиру, и такое впечатление, будто все произошло само собой, без малейших усилий с вашей стороны. Не чувствуется, что над этим специально работал дизайнер.

Хозяйка просияла. Тодд верно почувствовал то, чего она стремилась достичь. Алекса тоже терпеть не могла ощущения искусственности, которое вызывают некоторые интерьеры. Иной раз дизайн безупречен, но кажется, будто квартира оформлена в угоду чересчур капризному клиенту, а не для того, чтобы в ней жить.

— Кстати, о дизайне… Я слышал, вы начинаете новую работу?

Тодд с неподдельным интересом выслушал рассказ Алексы о новом проекте. Он любил повторять, что знает понемногу обо всем — идеальный вариант для телевизионного продюсера, который может поручить другим прорабатывать детали.

Выпив еще по бокалу коктейля, пары поехали на такси к «Тетушке Янь». Этот китайский ресторан на Ист-Сайде нравился Алексе за то, что тут были одинаково хороши и кухня, и декор. Они не съели еще и половины, когда Бинки позвали к телефону.

Тодд выглядел расстроенным.

— Интуиция мне подсказывает, что наш обед в китайском ресторане превратится в обед навынос.

Бинки торопливо вернулась к столу.

— Мы должны немедленно ехать домой. У Саманты высокая температура, и она отказывается ложиться спать.

— Звучит серьезно, — заметил Филипп. — Разве не надо вызвать врача?

— В этом нет необходимости, — возразила Бинки. — У детей часто бывает температура.

Тодд быстро доедал салат.

— А нам обязательно уходить? Ведь Эсме знает, что делать в таких случаях, и для детей она не посторонняя…

— Не начинай все сначала! — отрезала Бинки. — Эсме не посторонняя, иногда мне даже кажется, что дети любят ее больше, чем меня. Но хватит и того, что я не бываю дома днем. Сейчас, когда девочка больна, ей нужна мать. Если для тебя так важна еда, можешь оставаться.

Тодд вздохнул и отложил палочки.

— Не говори ерунды.

— Может, мы тоже пойдем? — предложил Филипп. — Попросите официанта сложить остатки в пакет и доедите дома…

— Спасибо, Филипп, но из этого ничего путного не выйдет. — Бинки положила в рот последнюю креветку. — В такую погоду, пока мы доберемся до дома, еда остынет, а если ее подогреть, это будет уже не то. Да и вообще мы уже сыты.

— Говори за себя, — буркнул Тодд и, подозвав официанта, попросил завернуть кое-что с собой. — Я знаю, что скажет кухарка: «Вас вызвали домой не для того, чтобы есть, а чтобы ухаживать за больным ребенком».

Когда Тодд и Бинки ушли, Алекса мрачно оглядела стол.

— Нужно им было взять с собой побольше. Нам этого не съесть.

— Лично я в этом не уверен.

Филипп взял палочки Тодда и попытался орудовать двумя парами одновременно. Алекса рассмеялась:

— Хватит, не дури.

— Правда-правда. — Филипп набил полный рот. — Не грусти, дорогая. Конечно, обидно, когда друзья уходят посреди обеда, но я что-нибудь придумаю, только бы ты не скучала.

— С тобой мне никогда не будет скучно, — заверила Алекса мужа.

Однако этот эпизод оставил у нее на душе неприятный осадок. Дети болеют часто, как бы она себя чувствовала, если бы вечер был испорчен из-за болезни ее ребенка? Чувствуя угрызения совести, Алекса тут же одернула себя: ребенок должен быть важнее удовольствий.

Алекса перестала предохраняться еще в Париже, однако стоило ей задуматься о том, что она делает, как тут же появлялась тревога. Алекса утешала себя тем, что только в кино единственный раз без предохранения сразу приводит к зачатию.

Однако она не спешила делиться своими страхами с Филиппом. Муж был так счастлив, что Алекса тоже пыталась стать счастливой.

— Карл хочет вас видеть. Сию же минуту! — сообщила секретарша, едва Алекса успела войти в офис.

— Не могу же я явиться к нему в пальто и сапогах.

Алекса прошла в раздевалку, а оттуда — в дамскую комнату. Может, она слишком мнительна, но почему-то подумала, что к сотруднику мужского пола секретарша не обратилась бы в таком тоне.

Ее не часто вызывали к старшему партнеру, однако, несмотря на это, она не собиралась влетать в его кабинет, как испуганный кролик с красным носом. Причесываясь перед зеркалом, она вдруг подумала, что Карл вернулся из Бразилии и, вполне возможно, хочет обсудить ее наброски по проекту «Нью уорлд инвесторс».

Дубовая дверь в кабинет босса выглядела внушительно и даже враждебно: она была высокой, от пола до самого потолка, как у всех архитекторов. Считалось, что это соответствует классическим канонам красоты. Когда-то, в самом начале своей деятельности, Алекса в шутку предложила другое соображение: архитекторы делают такие двери, чтобы в них свободно входило их раздутое самомнение. Она и сама страдала от этого недостатка, но не сейчас. Сейчас ее одолевали мрачные предчувствия.

Возле письменного стола стоял высокий, дородный Карл. Как всегда, на нем были темный костюм, белая рубашка и галстук-бабочка в горошек. Рядом спиной к Алексе стоял Раймонд ди Лоренцо-Браун.

Никто не предупредил ее, что утром состоится встреча с клиентом, и она приготовилась к неожиданностям. Однако Карл улыбнулся:

— Очень хорошо, Алекса. Неплохое начало.

Когда и Раймонд тепло поздоровался с ней, Алекса вздохнула свободнее и подошла к столу, на котором были разложены ее наброски.

Обычно Карл бывал очень краток, говорил быстро и не повторял одно и то же дважды. Он считал себя слишком занятым человеком, чтобы терять время на формальное выражение вежливости. Но на этот раз в присутствии важного клиента Карл включил свое обаяние на полную мощность.

После короткого обсуждения втроем Карл вызвал по телефону команду: Грега и Сью (Иган в это время работал в Стамфорде над другим проектом), Сола, двух женщин-чертежниц и секретаря.

Изменения, предложенные Раймондом, показались Алексе вполне разумными. Однако Грег продолжал настаивать на граните, а Сью скромно высказалась за стекло. Ни Раймонд, ни Карл их не поддержали, а приняли предложение Алексы. Она была очень горда.

Когда встреча закончилась, ей снова вспомнился разговор с Иганом. Зачем ему понадобилось рассказывать эту странную историю, будто Раймонд настаивает на стеклянной башне?

Как только менеджер вернулся, Алекса заглянула к нему в кабинет. Но оказалось, что Сью ее опередила, и они, как два заговорщика, склонились над копией чертежа Алексы.

— Прошу прощения, Иган, когда у тебя будет свободная минутка…

— До обеденного перерыва я занят, — отрезал он. — Сью уже ввела меня в курс дела. Значит, все-таки розовый гранит и стекло? Очень мило.

В его тоне слышалась откровенная насмешка, словно Алекса предложила возвести конструкцию из сухих веток на зыбучих песках. Она выскочила из кабинета, недоумевая, почему Иган так настроен против ее идеи. Ведь успех этого проекта был важен и для него. Хотя Иган отказывался обсуждать эту тему, Алекса знала: он тоже стремится стать компаньоном в фирме.

Когда она вернулась к себе, Грег уже сидел в ее кабинке, пил кофе и, скосив взгляд, читал докладную записку на ее столе. Алекса схватила лист и убрала подальше.

— Ты никогда не думал поступить в ЦРУ?

— Я бы с удовольствием, — усмехнулся Грег, — да им не понравится моя сексуальная ориентация. — Он с притворной скромностью потупил взгляд. — Итак, нам придется пойти на компромисс. Немножко того, немножко сего, а в результате получится чудовищный гибрид.

— Послушай, Грег, прекрати! — потребовала Алекса. — Я до смерти устала от вас обоих: и от Игана, и от тебя с твоими подковырками. Если тебе нужна чистота стиля, открой собственную фирму и найди собственных клиентов.

Поколебавшись, Грег мягко спросил:

— А тебе не кажется, что ты рискуешь своей профессиональной репутацией?

— Ничего подобного! Я просто не такая твердолобая, как некоторые. Ты заперся в своей каменной башне, а Иган — в стеклянной, и оба критикуете меня за то, что я проявляю гибкость и учитываю пожелания клиента. Если бы Раймонд был таким идиотом, каким вы оба его считаете, то не стал бы главным администратором «Нью уорлд инвесторс». Он хочет получить здание сколь красивое, столь и функциональное, а не какой-то архитектурный каприз. Именно поэтому он и выбрал нашу фирму, а не заказал проект какой-нибудь знаменитости вроде Джонсона…

— Я бы не взялся утверждать, почему он выбрал именно нас, — мягко прервал ее Грег, — но мне правда кажется, что ты слишком уж стараешься ему угодить. В своих предыдущих проектах — во всяком случае, двух последних, в которых я принимал участие, — ты тоже учитывала пожелания клиента, но на этот раз ты буквально ходишь перед ним на задних лапках. У меня такое чувство, будто ты уже придумала себе новый логотип, и на нем значится: «Алекса Кейтс-Джером, компаньон». Алекса взорвалась.

— Ну хватит, это уж слишком! Мое терпение лопнуло! Ты хочешь выйти из проекта? Если да, так прямо и говори.

На мгновение Грег опешил. Он глубоко вздохнул и пробормотал с виноватым видом:

— Прости, Алекса. Меня малость занесло. Обещаю, что впредь буду паинькой.

— Грег, я не шучу! — Алекса твердо посмотрела ему в глаза. — Я совершенно искренне уверена, что из стекла и гранита мы сможем сделать нечто потрясающее. И то, что я уважаю вкусы Раймонда, вовсе не означает, что я хожу перед ним на задних лапках, как ты выражаешься. Просто у меня такой же вкус, как у него.

Алекса вздохнула. Грег еще не избавился от максимализма молодости. Кроме того, не он отвечает за этот проект, ответственность за провал или успех лежит не на нем и даже не на Игане. Отвечать придется ей одной, и Алекса должна слушать свой внутренний голос.

 

Глава 5

Поздно вечером в среду, накануне Дня благодарения, Джеромы свернули на недавно расчищенную от снега подъездную дорогу к своему дому. Алекса вышла из машины первой и, несмотря на холод, задержалась во дворе, любуясь домом. Под ногами похрустывал снег, сосульки свисали с деревьев, как огромные бриллиантовые серьги.

Их собственный дом в Вермонте был единственным частным жилым строением, которое она когда-либо спроектировала. Небольшой особняк с крутой крышей стоял на каменном основании, служившем одновременно и террасой, и казалось, был сделан из одного стекла. С дороги он выглядел очень впечатляюще и даже успел стать местной достопримечательностью. Несмотря на скромные размеры — домик задумывался как место для отдыха, а не как солидная загородная резиденция, — им многие интересовались, и при желании Джеромы могли продать его раз в сто дороже, чем потратили на строительство.

Богатые соседи не раз пытались уговорить Алексу спроектировать и для них загородные резиденции, но она отказывалась: не хотела, чтобы ее имя связывали с «домашней» архитектурой, уж слишком много женщин так и не поднялись выше этого уровня. Она стремилась к большим масштабам, во всяком случае, на нынешнем этапе жизни. Если ей когда-нибудь удастся завоевать себе солидную репутацию, достичь уровня, скажем, Фрэнка Ллойда Райта, может, тогда она и передумает.

Но это маленькое убежище она проектировала с удовольствием, и, слава Богу, Филипп разделял ее любовь к тишине и покою их небольшого, всего в несколько акров лесистой земли, поместья. Отопление в доме было уже включено, дрова и газеты для растопки лежали в камине: об этом позаботились их ближайшие соседи, присматривавшие за домом. Пока Алекса разжигала огонь, Филипп разлил коньяк, и вскоре они уже удобно устроились перед пылающим камином на больших подушках в лоскутных чехлах.

— Как же здесь все-таки хорошо! — Алекса мечтательно вздохнула, согревая в руках рюмку с коньяком. — Просто поразительно — как только мы сюда приезжаем, у меня появляется такое удивительное ощущение… Нигде такого не бывает, только в Вермонте. Не знаю, может, дело в тишине, или воздух тут какой-то особенный, или что-то волшебное есть в самом доме… Не знаю, в чем дело, но когда я здесь, то просто счастлива.

— Да, место и впрямь особенное, — согласился Филипп. — Сейчас мне кажется, что я бы с удовольствием залег здесь в спячку на всю зиму, как медведь. Но в воскресенье я буду столь же счастлив вернуться обратно в город. Эта полнейшая тишина очень быстро начинает действовать мне на нервы, и у меня возникает чувство, будто я слился с лесами и горами и растворился в космосе.

Алекса сонно улыбнулась:

— Ясно, ты хочешь оставаться звездой, которую все видят и знают, а не сиять безвестно где-то в вышине.

— А что в этом плохого?

Его глубокий низкий голос прозвучал умиротворяюще, и Алекса совсем расслабилась. Не прошло и минуты, как она задремала. Она проснулась оттого, что губы Филиппа нежно прикоснулись к ее губам.

— Итак, моя спящая красавица… — прошептал Филипп.

— Итак, мой прекрасный принц… — вторила Алекса, обнимая его.

Потом они занимались любовью — медленно, томно, жар их тел сливался с теплом камина, тихие вздохи сливались с потрескиванием дров…

Позже Филипп собрал на стол, Алекса зажгла светильник, переделанный из масляной лампы. Ее взгляд задержался на двух самых любимых приобретениях — обеденном столе на скрещенных ножках и кресле-качалке. Глядя на них, Алекса всякий раз восхищалась безупречной чистотой их линий, удивительно продуманным дизайном, отражающим прочность и надежность. В девятнадцатом веке делали мебель на века, и Алекса считала, что две эти вещи вполне стоят денег, которые они с мужем за них заплатили.

Остальная мебель в доме была подобрана в сельском стиле, с таким расчетом, чтобы она гармонировала с этими двумя шедеврами. Почти все изготовлено местными вермонтскими умельцами: шкаф для посуды с мраморной столешницей, несколько простых книжных полок из лакированной сосны, плетеные коврики ручной работы, старая дровяная печь-плита, которую заново покрыли черным лаком. Каждый предмет Алекса выбирала с любовью и тщательно продумывала для него место в доме.

В День благодарения они с утра пораньше поехали к друзьям, так как Филипп и Тодд собирались покататься на лыжах. Бинки спортом не занималась, а Алекса посчитала своим долгом остаться с подругой и помочь ей приготовить обед.

Загородный дом Рейнольдсов представлял собой старое строение, напоминающее амбар, в центре которого располагалась кухня. Так же, как в нью-йоркской квартире, здесь царил полнейший хаос: вечно липкий пол, заваленный всяким хламом, потрепанная мебель, кошки, собаки и дети, постоянно путающиеся под ногами. Рейнольдсы вполне могли позволить себе более приличные условия жизни, но, видимо, их и так все устраивало.

Алексу не раз успокаивала мысль, что все семьи разные. Она могла бы привести несколько примеров того, что появление детей в семье не всегда означало полного исчезновения какого бы то ни было порядка. К тому же детишки у Рейнольдсов были в самом деле замечательные. Алекса попыталась поцеловать шестилетнего Майкла, но тот застенчиво отвернулся. Он дулся, потому что из-за простуды папа не взял его с собой кататься на лыжах. Но трехлетняя Саманта была очень ласковой девчушкой. Увидев Алексу, она тут же бросилась ей на шею и звонко поцеловала. Мокро, но умилительно.

В гостиную вошел Филипп, отряхивая снег. Его звериное «бр-р-р» прозвучало так убедительно, что дети захихикали. Через минуту все трое возились на полу, Филипп встал на четвереньки, состроил страшную гримасу и завыл, а дети покатились со смеху.

Алексе стало неловко. В отличие от мужа она никогда бы не смогла дурачиться так, словно вернулась в детство. Впрочем, Бинки тоже так себя не вела, но от этого она не становилась плохой матерью.

Алекса ушла на кухню помогать подруге.

— Что мне делать?

— Можешь заняться салатом, — предложила Бинки, не переставая ловко раскатывать тесто.

«Опять салат! — Алекса упала духом. — Мне всегда поручают делать салат или накрывать на стол, словно более сложную работу я не осилю».

— Я могла бы нафаршировать индейку, поджарить картошку или еще что-то сделать.

— Дорогая, все это уже сделано. Фаршированная индейка уже сто лет как в печи, иначе мы бы не сели за стол до полуночи.

Алекса с завистью смотрела, как Бинки умело раскладывает тесто на противне.

— А начинка для тыквенного пирога готова? — с надеждой спросила она.

— Для тыквенного пирога с орехами, — уточнила Бинки. — Пирог уже испекся.

— Тогда для чего это тесто?

— Для открытого пирога с брокколи, он будет у нас на первое.

Алекса вздохнула:

— Ума не приложу, как тебе это удается: работать на полную ставку и все успевать по дому. Ты просто какая-то суперженщина.

— Это не так трудно, как кажется, — ответила Бинки, быстро нарезая брокколи.

Алекса разобрала головки салата на листья и красиво разложила их по краю деревянной салатной миски, затем добавила для цвета несколько ярко-красных редисок.

Взглянув на ее работу, Бинки улыбнулась.

— Ты во всем стремишься к совершенству. Если тебе так хочется научиться готовить, советую выбрать японскую кухню, в которой главное — внешний вид, ведь у тебя талант оформителя. Мне самой на это просто не хватает терпения. По мне, если еда не падает с тарелки, уже хорошо. К тому же, когда я готовлю, то ухитряюсь перепачкать все кастрюли и сковородки в доме.

Об этом Алексе можно было не рассказывать.

— Если честно, то я не люблю готовить, мне нравится только результат, — призналась она.

— Я тоже не любила, пока жизнь не заставила научиться. Эсме готовит только самые простые блюда и делает минимальную уборку. Для меня самое главное, что она любит детей, а дети любят ее. А еще важнее, что она от нас не уходит. Четыре года в наше время — рекордный срок.

— Пока, дамы! Мы уходим кататься. — Тодд поцеловал жену в щеку и, взглянув на салат, заметил: — Красота! Филипп, ты обратил внимание, что салат напоминает строительную конструкцию? Стены из латука на помидорном фундаменте, поперечные балки из зеленого перца и красные дымовые трубы.

Филипп уставился на салат и усмехнулся.

— Точно! Как бы то ни было, надеюсь, это сооружение простоит до обеда. — И обратился к хозяйке: — Бинки, какая-нибудь помощь нужна? Ради Бога, скажи «нет», тогда я не буду чувствовать себя последней свиньей, отправляясь кататься и оставляя тебя возиться у горячей плиты.

— Не вздумай сломать что-нибудь, что может мне понадобиться! — крикнула ему вслед Алекса.

Закончив делать салат, она приготовила соус, следуя расплывчатым указаниям Бинки.

— А тебя не беспокоит, что Тодд почти не помогает по дому?

— Да, я об этом думала, но домашнее хозяйство — не его стихия. Зато он любит играть с детьми, иногда мне даже кажется, что Тодд мой третий ребенок. Ты не могла бы достать из холодильника три яйца?

Алекса открыла холодильник.

— Не вижу ни одного.

— Черт, я забыла купить яйца, а магазин уже закрыт! Придется занять у соседей. Присмотри тут за всем, я мигом.

Прежде чем Алекса успела ответить, Бинки скрылась за дверью.

Дети едва заметили, что мать ушла. Майкл, сидя в кухне на полу, построил из кубиков мост замысловатой конструкции и теперь провозил под ним игрушечную машину. Саманта наблюдала за игрой брата, засунув палец в рот и прижимая к себе куклу.

Алекса решила помыть посуду и открыла посудомоечную машину, однако та оказалась битком набита посудой. Кошка Кнопка потерлась о ее ноги, но погладить себя не дала. Не зная, чем заняться, и испытывая от этого неловкость, Алекса заглянула в духовку, чтобы проверить пирог.

— Пока не зазвенит таймер, духовку открывать нельзя, — важно сообщил Майкл, — а то пирог опадет.

— Ой… прошу прощения, — смущенно пробормотала Алекса.

Воспользовавшись тем, что брат ненадолго отвлекся, Саманта тут же сломала его мост. Майкл закричал на нее. Девочка заплакала.

Алекса поспешила к детям и села рядом с ними на пол.

— Смотри, Саманта, что мы можем построить из кубиков. Видишь?

Алекса стала строить башню, поощряя детей принять участие и показывая, как сделать, чтобы башня не развалилась. Но Саманта не желала, чтобы кубики держались один на другом, она нарочно ломала башню и при этом счастливо улыбалась.

— Если ты не будешь играть по правилам, я не приму тебя в игру, — заявил Майкл, и Алекса заметила, что он перенял карибский акцент Эсме.

Саманта дала понять, что ей все равно, и стала баюкать куклу. Майкл пододвинулся поближе к Алексе, заинтригованный ее осторожными манипуляциями. А она вдруг отчетливо вспомнила, как в детстве играла с кубиками в гостиной мрачного дома Кейтсов. Даже тогда она, совсем маленькая девочка, была недовольна тем, что ее окружало, и, складывая кубики так и этак, представляла себе дом, в котором бы ей нравилось жить.

Отец Алексы в молодости считался многообещающим композитором, но так и не реализовал свои способности и зарабатывал на жизнь, преподавая музыку в Вашингтонском университете. Мать, подававшая надежды пианистка, после замужества перестала ездить в концертные турне, но была столь же преданна музыке.

Только став старше, Алекса смогла оценить красоту звуков, окружавших ее, в раннем же возрасте она воспринимала их лишь как фон, вроде лая соседской собаки. Но что она обостренно чувствовала с самого начала, так это тесноту маленьких комнат, загроможденных мебелью, пыль ковров, которые чистились кое-как и изредка, а проветривались и того реже. Весь дом был страшно захламлен, и в детстве это ее очень угнетало.

Складывая башню, Алекса рассказывала Майклу о том, как она любит строить. В это время из соседней комнаты послышался глухой стук, а затем крик.

Алекса вскочила и бросилась в гостиную. Девочка лежала на полу, вокруг валялись книги. Картина происшедшего была ясна с первого взгляда: Саманта, держа в одной руке куклу, забралась на стул и полезла в книжный шкаф, но упала, и сверху на нее посыпались книги.

— О Господи! — Алекса всплеснула руками и присела рядом с девочкой, разбирая книги. Струйка крови на лице Саманты повергла ее в ужас. — О Господи! — беспомощно повторила Алекса.

Она попыталась погладить девочку, но та лишь еще громче закричала. Алекса не знала, с чего начать. Позвонить в «Скорую помощь»? Взять Саманту на руки? А вдруг у нее что-то сломано? Тогда ее нельзя трогать. Как назло все, что когда-либо читала или слышала об экстренной помощи, вылетело из головы.

— Где телефон? — Алекса заметалась по комнате.

— В кухне. — Голос Майкла поразил ее спокойствием. — Вон там, на столе. Рядом есть список телефонов, по которым звонить в экстренных случаях. Хотите, я позвоню доктору Хобарду?

— Нет… Лучше принеси бинты, вату или еще что-нибудь в этом роде.

Пальцы Алексы так дрожали, что она с трудом набрала номер. Ее ужасала мысль, что Саманта может истечь кровью.

Майкл вернулся с аптечкой в руках. Несмотря на непрекращающийся крик Саманты, мальчик оставался невозмутимым и доверительно сообщил:

— С ней всегда что-то происходит, потому что она еще глупенькая, куда-нибудь забирается, а потом не может слезть.

В это время хлопнула входная дверь.

— Мамочка, она снова это сделала! — крикнул Майкл.

С телефоном в руке, благо провод был достаточно длинный, Алекса поспешила в гостиную следом за Бинки.

— Ну, ну, детка, не плачь, все хорошо, мамочка уже с тобой. — Бинки погладила дочь и стерла с ее лица кровь.

Увидев, что кровь шла из небольшого пореза на лбу, Алекса вздохнула с облегчением. Происшествие сразу перестало казаться ей серьезным. Только когда мужской голос в трубке крикнул: «Алло, алло, говорите!», — она сообразила, что все еще держит телефон.

— Э-э… это доктор Хобард? — пролепетала Алекса.

— Скажи ему, что ничего страшного, всего лишь порез. Бинки опытной рукой ощупала дочь. Саманта почти успокоилась и тихо всхлипывала, обнимая мать за шею.

— Простите за беспокойство, это звонят от Рейнольдсов… Так получилось, что я осталась с их детьми… — лепетала Алекса, — Саманта упала, я увидела кровь и испугалась, что с ней что-то серьезное. Оказывается, девочка просто поцарапалась.

Алекса чувствовала себя последней дурой. Бинки с первого взгляда оценила состояние подруги.

— Ты ужасно выглядишь, тебе нужно выпить.

Алекса налила себе первое, что попалось под руку, и одним махом выпила половину, однако лучше ей не стало.

— Прости, Бинки, я так увлеклась, строя с Майклом башню из кубиков, что совсем забыла про Саманту. Господи, не представляю, как я могла совершить такую глупость.

— Ничего страшного, это всего лишь от недостатка опыта, — спокойно заметила подруга. — Помню, когда Майкл был маленьким, я тоже всего боялась. Каждый раз, когда он падал, я думала, случилось нечто непоправимое, однако всякий раз дело ограничивалось синяком. С Самантой все будет хорошо.

Через несколько минут малышка как ни в чем не бывало лежала на кухонном диване с бутылочкой молока, но Алекса все никак не могла прийти в себя.

— Перестань терзаться, просто сделай выводы. За трехлетними малышами нужен глаз да глаз. Ты не представляешь, что могут натворить эти озорники, даже если в доме все предусмотрено, то есть ножи, химикаты и все такое убрано подальше. И иногда им хватает считанных секунд, чтобы вляпаться в какую-нибудь историю. Я беру Саманту с собой даже в туалет.

Алекса нервно рассмеялась:

— Насколько я понимаю, ребенка нельзя научить не залезать куда не нужно?

— Верно, нельзя. Во всяком случае, не в этом возрасте. Это все равно что учить кошку не прыгать на стол. Пока ты рядом, она подчиняется, но стоит тебе отвернуться, как она тут же сделает то, что ей хочется. Наша Кнопка однажды утащила со стола цыпленка и в две секунды разделалась с ним.

Разговаривая с Алексой, Бинки ухитрялась без видимых усилий делать несколько дел одновременно. Одной рукой она разбила яйца в миску, другой налила молоко, чтобы приготовить крем для пирога, а когда вынула из духовки испеченную до полуготовности основу из теста, та уже выглядела очень аппетитно.

Просто не верилось, что с момента ухода Бинки до ее возвращения прошло не больше пятнадцати минут. Алексе было непривычно ощущать себя неумехой, она еще долго не могла избавиться от чувства подавленности.

И снова появились сомнения: так ли уж ей нужен ребенок для полного счастья? Филиппу — да, нужен, как и большинству людей, но ее, кажется, природа не наделила достаточным терпением. Майкл и Саманта — милые дети, но в какой-то момент Алекса почувствовала, что с нее довольно. Мальчик слишком часто вмешивался в разговоры взрослых, а девочка к концу дня устала и раскапризничалась.

Алекса не могла не признать, что рада вернуться домой. Дети — это прекрасно, но только в небольших дозах. В том-то все дело: когда появятся свои ребятишки, это будет не на время, а навсегда. Как-то она выдержит первые три-четыре года, когда дети еще не все понимают и их не уговоришь? А что, если первый ребенок вообще уродится буйным и неуравновешенным? Разве не бывает, что родители производят на свет отпрыска, который не подходит им по характеру? И тут уж ничего не поделаешь, приходится полагаться только на гены и везение.

Конечно, Алекса может прочесть сколько угодно книг по уходу за детьми, разумный человек может обучиться чему угодно. Вопрос в другом: так ли сильно ей хочется иметь ребенка, чтобы взвалить на себя все эти заботы? И есть ли у нее вообще способности к материнству?

Алекса не хотела в этом признаваться, но когда через несколько дней начались месячные, она испытала облегчение.

 

Глава 6

В приемной Филипп заметил хорошенькую девчушку, которая с интересом наблюдала, как Салли развешивала гирлянду на настольной елке. Девочка была в красивом белом вельветовом платье с вышивкой бордовой нитью на лифе, ее длинные черные волосы были стянуты бордовой лентой и такого же цвета были на ней колготки.

Девочка посмотрела на Филиппа и улыбнулась, отчего стало видно, что у нее нет одного переднего зуба.

— Привет.

— Привет, — ответил Филипп. — Как тебе нравится наша елочка?

— Наверное, хорошая, но у нас дома есть настоящая. Она растет в земле, достает до самого потолка и очень хорошо пахнет.

Салли не очень дружелюбно объяснила, что живое дерево требует слишком много ухода. Филипп улыбнулся, понимая: гостья вовсе не хотела хаять их елку. Он ей подмигнул, и девочка попыталась подмигнуть в ответ.

— Ну, мисс, с вами тут кто-нибудь занимается?

— Нет, я сама могу о себе позаботиться. — И, не дожидаясь, пока ее спросят, представилась: — Меня зовут Венди. Венди Даулинг.

Имя да и внешность девочки показались Филиппу смутно знакомыми.

— Ты, случайно, не снимаешься в рекламных роликах?

— Нет, я хожу в школу. Во второй класс.

— А, Филипп, вы уже здесь. — В приемную быстро вошла Кэй. — И как обычно, очаровываете дам?

— Наоборот, это меня очаровывают. — Кивнув Венди, он пошел навстречу секретарше.

— Брук вас искала, она уже побеседовала с матерью Венди.

— Ах да, конечно!

Кусочки головоломки встали на места. Даулинг — та самая светская дама из Далласа, о которой говорила Брук. Вот почему это имя показалось ему знакомым.

Пока они шли через лабиринт кабинок к кабинету Брук, он решил расспросить Кэй поподробнее:

— Ну и как вам эта дама?

Кэй улыбнулась:

— Что дочка, что мамаша. Готова поспорить на свою премию к Рождеству, что она мгновенно вас очарует. Из-за таких красоток мужчины теряют голову… и штаны тоже.

— Эй, поосторожнее! Я готов принять интересного гостя, но мои брюки, если не возражаете, пусть остаются на месте.

Кэй лукаво улыбнулась и прищелкнула языком:

— Сколько у вас бывало возможностей, а вы ни разу не поддались искушению! Я знаю, у вас потрясающая жена, но других женатых мужчин это не останавливает.

— Что ж, зато меня останавливает.

Филипп усмехнулся. Он не возражал против того, что Кэй поддразнивает его. Более того, он гордился своей верностью жене. Может быть, потому, что был воспитан в традициях Юга любящими родителями, бесконечно преданными друг другу.

— На этот раз случай особый, — заверила секретарша. — Потом не говорите, что я вас не предупреждала.

Кэй была такой хорошей секретаршей, что Филипп прощал ей некоторую дерзость. Она была стройна, подтянута, всегда по-деловому одета, очень проницательна и точно знала, с кем как обращаться. К каждому, начиная от студийного босса и кончая настырным гостем, вообразившим себя важной персоной, у Кэй был свой подход.

— Филипп, познакомьтесь, это Гейл Даулинг, — сказала Брук.

Женщина подала руку и улыбнулась:

— Здравствуйте. Рада с вами познакомиться. — «Снова» — говорили ее глаза, но вслух она этого не произнесла.

Филипп на время утратил дар речи, тупо кивнул, молча пожал женщине руку. Все его усилия были сосредоточены на том, чтобы не слишком откровенно пялить на нее глаза. Брук очень вовремя протянула ему папку со сведениями о гостье. Имя миссис Клиффорд Даулинг ничего не говорило Филиппу: он знал ее как Гейл Роджерс.

Гейл притворилась, что видит его впервые, — очевидно, не желая смущать в присутствии подчиненной. Тем лучше. Ему требовалось время, чтобы прийти в себя.

Филипп заставил себя уткнуться в папку. Он прочел, что миссис Даулинг вместе с несколькими известными представителями высшего общества Нью-Йорка организовала благотворительный комитет в поддержку культуры и искусства и сейчас идет подготовка к их первому весеннему благотворительному аукциону и балу.

— В Нью-Йорке существует большая конкуренция в том, что касается благотворительных пожертвований. — Ее хорошо отработанная манера соблазнительно растягивать слова на техасский манер всколыхнула в душе Филиппа воспоминания, ошеломившие его. — Люди стали как никогда осторожно тратить деньги и рассчитывают приобрести на свои средства нечто особенное, такое, чего нельзя получить больше нигде. Особенно когда они собираются заплатить три тысячи долларов за билет.

Задавая стандартные вопросы о том, куда будут направлены собранные средства, Филипп чувствовал себя не известным телевизионным ведущим, а начинающим репортером, каким был, когда впервые встретил Гейл.

— Какого рода призы будут выставлены на аукцион?

— Ну например, полет на «конкорде» в Лондон, а оттуда поездка в лимузине с шофером в старинный английский замок. На два лица. — Гейл улыбнулась. — Вы только подумайте: пикник на траве с хозяином и хозяйкой замка.

Личный дворецкий подает выдержанное вино, черную икру, паштет из гусиной печенки и все такое. Гости проведут целый день в обществе членов королевской фамилии… Фантазия становится реальностью…

Брук уже задавала гостье соответствующие вопросы, хотя все эти сведения имелись в папке. Читать ответы Гейл было совсем не то же самое, что слушать ее мелодичный голос и видеть ее энтузиазм, это приходилось признать.

Годы не слишком сильно изменили ее. Казалось, она не стала старше, а лишь расцвела, и все так же прекрасна. Раньше она напоминала Филиппу молодую Элизабет Тэйлор с ее блестящими, черными как вороново крыло волосами и огромными фиалковыми глазами. Манеры Гейл остались такими же милыми, голос звучал живо и убедительно.

Да, она будет очень запоминающейся гостьей ток-шоу, и к тому же передача обещает быть интересной. При условии, что Гейл сумеет сохранить нейтральный тон. Сможет ли? А он сам? Камера порой раскрывает в человеке то, что он хотел бы спрятать поглубже. Хватит ли у него смелости пройти через это испытание? Стоит ли результат усилий? Возможно, стоит встретиться с глазу на глаз или еще лучше позвонить и сказать, что у него сейчас полугодовая очередь из желающих участвовать в передаче?

Гейл рассчитывала появиться на экране примерно в феврале, чтобы ток-шоу послужило рекламой аукциона, запланированного на март.

— В данный момент происходит и без того слишком много всяких мероприятий, — пояснила она. — А после Нового года мои потенциальные покупатели обычно отбывают на Палм-Бич или на Карибское море. Но к концу февраля они снова соберутся в городе, и тогда-то им захочется чего-нибудь новенького и интересного. Им нужно место, где бы они могли продемонстрировать новые наряды от знаменитых модельеров и одновременно совершить какой-нибудь благородный поступок. Боюсь, что без частных пожертвований и благотворительности искусство в этом городе пребывало бы в самом жалком состоянии.

— Это верно, — пробормотал Филипп, подавив вздох.

Он редко обращал внимание на детали женской одежды, но наряд Гейл был задуман так, чтобы привлечь внимание, и это сработало. Бархатное платье цвета сливы выгодно оттеняло цвет ее глаз и так облегало изгибы ее соблазнительной фигуры, словно было специально для нее создано. Блеск дорогой ткани и бриллиантов в ушах напоминал о богатстве и придавал ее облику нечто королевское.

Гейл посмотрела на часы и с чарующей улыбкой повернулась к Брук:

— Вы не могли бы передать моей дочери, что я скоро буду? Наверное, мне не следовало брать ее с собой, но малышке очень хотелось побывать на телевидении, хотя я и предупредила, что собираюсь не в студию, а в офис.

Миссис Риттер поднялась и направилась к двери.

— Брук, можете привести Венди к нам! — крикнул ей вслед Филипп и пояснил Гейл: — Я познакомился с ней по дороге сюда. Очаровательный ребенок.

— Спасибо. Ты действительно не знал, кто я такая, когда Брук приглашала меня на встречу?

Филиппу стало неловко от волнующе-интимных ноток в ее голосе.

— Нет, не знал. Наверное, у меня был удивленный вид.

Гейл улыбнулась:

— Это еще мягко сказано. Ты выглядел так, будто вот-вот бухнешься в обморок. Разве ты не читал в газетах, что я вышла за Клиффа Даулинга?

Филипп покачал головой.

— Наверное, ты не читаешь колонки светских сплетен. И объявления о свадьбах — тоже. Но я про твою свадьбу читала, кажется, у тебя жена — архитектор?

Филипп кивнул.

— Клифф погиб в авиакатастрофе, — сообщила Гейл с трагическим видом.

Появление Брук и Венди избавило Филиппа от ощущения неловкости, которое он испытывал наедине с Гейл. Согласился бы он встретиться, если бы знал, кто она такая? Возможно. Хотя бы из чистого любопытства.

Брук угостила девочку мармеладом, и Гейл сделала дочери внушение, чтобы та не увлекалась. Ее тон снова стал нейтральным.

Близилось время обеденного перерыва, Брук договорилась встретиться с подругой в кафе и собралась уходить. Венди пожаловалась, что проголодалась. Вопросительно посмотрев на Филиппа, Гейл предложила ему пообедать вместе с ними.

— Как-нибудь в другой раз, на сегодня у меня назначена встреча, — солгал Филипп.

Девочка выглядела такой удрученной, что он, не подумав, пообещал ей устроить экскурсию по студии. Услышав это, Венди порывисто обняла его за талию. Гейл улыбнулась и на прощание дружески пожала ему руку.

Когда за ними закрылись двери лифта, Филипп вернулся в свой кабинет. Он довольно долго сидел за столом, уставившись в пространство. Венди оказалась такой милой девочкой, такой отзывчивой… Сложись обстоятельства по-другому, она могла бы быть его дочерью…

Много лет он даже не вспоминал о Гейл. Она была его неудачей, и Филипп постарался забыть об их романе, оставить его в прошлом, как другие свои промахи. Однако стоило ему увидеть Гейл вновь, как прошлое ожило, и воспоминания оказались гораздо ярче, чем он мог предполагать.

До знакомства с Гейл Филипп посвящал большую часть времени тому, чтобы добиться успеха в тележурналистике. Время от времени он встречался с женщинами, но всегда был с ними немного застенчив. Друзья не раз отпускали шуточки по поводу его старомодной галантности, но Филипп ничего не мог с собой поделать.

Поэтому, когда техасская дебютантка высшего света, пользующаяся неимоверным успехом у мужчин, проявила к нему интерес, молодой человек был поражен. Потом они стали любовниками, и Гейл отдалась их роману с такой страстью и восторгом, что для Филиппа это стало настоящим откровением.

То был сложный год в его жизни. Филипп порой приходил в отчаяние, когда ему казалось, что он не может ничего добиться на телевидении, а иногда чувствовал себя на седьмом небе от счастья, что у него была Гейл.

Однако держаться на определенном финансовом уровне было нелегко, Филиппу приходилось брать взаймы — в основном у матери. Отец не одобрял его связь с богатой наследницей, которая даже не удосужилась приехать познакомиться с его семьей, и считал, что Филиппа занесло.

Напрасно Филипп объяснял, что отец Гейл тяжело болен, и все свободное время девушка проводит с ним в Далласе. Правда, Филиппа тоже не приглашали в дом Роджерсов, но он считал, что это из-за болезни главы семейства.

Когда Филипп сделал Гейл предложение, она ответила уклончиво. «Брак — это старомодно», — говорила она, не возражая против того, чтобы жить с ним вместе. Филипп легко соглашался признать себя старомодным. Его родители были счастливы в браке, и он не видел причин, почему бы любящей паре не оформить свои отношения официально.

В конце концов Гейл, кажется, поддалась на уговоры и, собираясь поехать в Даллас, обещала поговорить с родителями. Однако любимая не вернулась, а через некоторое время Филипп узнал от ее соседки по квартире, что все вещи Гейл собраны и отправлены в Даллас.

Филипп пытался позвонить ей, но ему так и не удалось поговорить с Гейл. Молодой человек оставлял сообщения, но она ни разу не перезвонила и ни на одно из его писем не ответила.

Не желая верить, что его попросту бросили, Филипп решил лететь в Даллас и отправил телеграмму, сообщая о своих планах. На этот раз Гейл написала, что ее семья положила конец их роману, что она все еще его любит, но… Письмо, полное лишь вежливых извинений и сожалений, больно ранило Филиппа.

Разумом он понимал, что не имеет права винить Гейл: девушка привыкла к богатству, а он, выходец из среднего класса, был игроком другой лиги. Однако Филипп был раздавлен открытием, что Гейл его не любит, во всяком случае, не настолько любит, чтобы противостоять давлению семьи. Но больше всего его угнетала мысль, что Гейл в него не верит.

Однако сам Филипп верил в себя и, оправившись от недолгой депрессии, с еще большей энергией взялся за работу. В течение следующих двух лет он, уйдя с местного телевидения, работал в мадридском корпункте программы новостей. Оттуда его снова перевели в Вашингтон, уже в качестве второго ведущего программы. К этому времени Филипп успел выкинуть из головы Гейл, а скоро он встретил Алексу.

В кабинет заглянула Брук:

— Вы уже вернулись с ленча или так и не уходили?

Филипп вздрогнул и поднял голову:

— Нет, я не проголодался.

— Но нельзя же совсем не есть, — заявила Брук тоном заботливой мамаши. — У меня осталась баночка черничного йогурта, может, принести?

Он кивнул. Через несколько минут позвонила Алекса и похвасталась, что купила всем членам его семьи отличные подарки. Услышав ее приятный низкий голос, в котором звучало радостное возбуждение, Филипп почувствовал, что его захлестнула жаркая волна любви к ней.

— Замечательно, дорогая. С твоей стороны очень великодушно взвалить на себя и эту обязанность.

— Это не обязанность, я обожаю ходить по магазинам. А когда повсюду полно народу и царит предпраздничный ажиотаж, это еще интереснее. Наверное, дело в том, что мои родители не уделяли особого внимания Рождеству. Для них всегда имела значение только музыка. До сих пор помню, как я чуть ли не часами сидела неподвижно, слушая «Ораторию» Баха. Я попросила миссис Радо приготовить обед, чтобы мы могли вечером заняться подарками, все завернуть и подписать. Надеюсь, ты не против?

Филипп не возражал. Разговор с женой вернул его в настоящее и помог восстановить душевное равновесие. Он очень любил Алексу и никогда не говорил ей о Гейл. Филипп рассудил, что рассказать часть правды было бы еще хуже, чем притвориться, будто Гейл в его жизни никогда не существовало. Он и сейчас так думал.

В конце концов, Гейл — всего лишь очередной гость его ток-шоу, и об их прежних отношениях не будет сказано ни слова. Она заинтересована в рекламе своей благотворительной деятельности, а не в том, чтобы вытаскивать на свет Божий подробности своего далекого прошлого. К тому же ей нужно считаться с дочерью. Очевидно, именно из-за малышки Гейл сегодня притворилась, что видит его впервые. Пусть так все и остается. Лучше не ворошить прошлое.

 

Глава 7

Алексе очень нравилось проводить Рождество в Мемфисе с родителями Филиппа. Она искренне полюбила Джеромов, в свою очередь, родные мужа охотно приняли ее в свою семью, и с ними всегда было весело.

У Филиппа были младшие брат и сестра, оба уже обзавелись семьями, и у обоих было по дочери. На рождественский обед в традициях старого Юга собирались также двоюродные братья и сестры Филиппа, его тетушки и дядюшки.

Алексе нравилось, что родственники Филиппа умели веселиться от души, ведь ее собственная семья не была наделена этим талантом. Когда она и Пейдж были детьми, родители обязательно ставили елку и дарили им подарки, но это происходило совсем не так празднично, как хотелось Алексе. Все, что не имело отношения к музыке, очень мало интересовало Кейтсов, и в детстве она даже завидовала друзьям, у которых праздники проходили более традиционно.

Отец Филиппа добродушно мирился с шутками родственников над его профессией хирурга. Сестра Филиппа была беременна вторым ребенком, и над этим тоже подшучивали.

Наблюдая, как Филипп играет с племянницами, Алекса почувствовала себя виноватой. Конечно, глупо волноваться из-за зачатия, ведь с тех пор, как они решили завести ребенка, прошел всего месяц. Однако Алекса сознавала, что не очень старается. Другие женщины прикладывают гораздо больше усилий, например, старательно считают дни и измеряют температуру, чтобы точно знать, когда наступает наиболее благоприятный период для зачатия. Но секс, распланированный по дням, ей не по вкусу, достаточно того, что она дала природе шанс и перестала предохраняться.

Пока они гостили в Мемфисе, Алексе казалось, что быть матерью — просто и даже приятно, потому что это нормально. Однако на следующий день, когда Филипп улетел в Рио-де-Жанейро, а она одна вернулась в Нью-Йорк, ее снова стали одолевать сомнения. Когда живешь в бешеном ритме и под боком нет всегда готовых помочь родственников, многое выглядит иначе.

А тут еще после Рождества начался период меланхолии. Обстоятельства складывались так, что, возможно, Новый год им с Филиппом придется встречать порознь, и это Алексу ничуть не радовало. Кроме того, Карл только что вернулся и не откуда-нибудь, а из Рио-де-Жанейро. Он все еще не одобрил окончательные чертежи и непременно пожелает внести какие-то изменения, а времени оставалось совсем мало: презентация проекта была назначена на середину января.

Еще не было случая, чтобы они с Филиппом встречали какой-то праздник не вместе. Алекса понимала: глупо переживать из-за одного дня и одной ночи, но ничего не могла с собой поделать. Ее пугала перспектива остаться одной, и она уже подумывала о том, чтобы приехать к Филиппу, пусть даже ради этого придется провести уик-энд в отеле за работой.

Утешало только то, что ей нравился собственный проект. Диагонально срезая секции здания от этажа к этажу, Алексе удалось достичь ощущения простора и света. Окончательный вариант напоминал скульптуру в духе минимализма, и, как считала Алекса, это было свежо и оригинально.

Когда она решала, где и сколько срезать, ей очень пригодились советы Грега. Он был страстным киноманом, и это увлечение помогло ему развить великолепное чувство света и тени.

Однако реакция Игана была неожиданной. Придирчиво рассмотрев ее оригинальный проект, он холодно заключил:

— Вяло. Не хватает энергии, решимости. Здание выглядит о-очень эстетски и о-очень утонченно, но такое впечатление, будто один сильный порыв ветра — и его сдует с фундамента.

Уверенность Алексы пошатнулась, но времени на переработку не было, поэтому — к добру или к худу — проект пришлось оставить как есть.

И вот теперь она сидела в своей кабинке, пила кофе в огромных количествах и гадала, что будет делать, если босс забракует проект.

В кабинете Карла царила суматоха. Секретарша непрерывно отвечала на телефонные звонки, коллеги просматривали смету по одному из европейских проектов, дизайнер по интерьеру отстаивала свое видение вестибюля здания, в то время как Карл критиковал его и придирался.

— Входите, Алекса. — Он постучал пальцем по одному из ее рисунков. — Неплохо.

Алекса вздохнула с облегчением. Как и следовало ожидать, Карл потребовал некоторых изменений, и их нужно было внести до понедельника.

Их разговор прервала секретарша Карла. Судя по всему, с подрядчиком из Рио-де-Жанейро случилась истерика. Оказалось, что система вентиляции, разработанная для фешенебельного жилого комплекса, не соответствует местным нормативам, к тому же с монтажом появились какие-то трудности. В результате возникала задержка со строительством, грозившая обернуться потерями в сотни тысяч долларов, и подрядчик требовал, чтобы Карл немедленно вернулся в Рио-де-Жанейро.

— Это исключено! — взорвался Карл. — Сегодня вечером я улетаю в Осло и вернусь не раньше чем через две недели.

— В эти выходные я как раз собиралась лететь в Рио к мужу, — вмешалась Алекса и, почувствовав, что Карл заинтересовался, быстро продолжила: — Мой муж записывает там интервью, у него много друзей на телевидении, а у тех повсюду есть связи. Я уверена: вместе мы сумеем обойти бюрократические препоны. Я поговорю с подрядчиком, успокою его, и к тому времени, когда вы вернетесь из Осло, проблема с вентиляцией будет решена.

По выражению лица Карла было ясно: он в таком цейтноте, что легко даст себя убедить. Алекса без зазрения совести воспользовалась именем Филиппа, уверяя босса, что у нее будет поддержка в лице мужа, так как знала — Карла больше всего беспокоило, сможет ли женщина вести дела с мужчинами в латиноамериканской стране.

Когда через десять минут Алекса вышла из его кабинета, у нее уже был заказан билет на дневной рейс до Рио и подписана командировка на неделю. Грег, следуя ее указаниям, должен будет внести изменения в чертежи, а Иган проследит, чтобы они вовремя попали к макетчику.

Алекса чувствовала прилив энергии и уверенности в себе. Карл поддержал ее проект и даже доверил важное поручение. Она позвонила и сообщила радостную новость мужу. Филипп тоже воспрянул духом: все-таки им удастся встретить Новый год вместе.

В дорогу Алекса взяла с собой плейер с наушниками и по пути в аэропорт пыталась запомнить несколько элементарных фраз на португальском языке, а в самолете изучала английский перевод документации по проекту. В свое время она настолько увлекалась проблемами пространства, что окончила несколько инженерных курсов в Гарварде, поэтому техническая терминология не была для нее китайской грамотой.

Когда Алекса добралась до отеля «Рио-Палас», было почти семь вечера. Филипп, видимо, уехал договариваться об интервью, но на столе в вазе Алекса увидела огромный букет цветов, а в ведерке со льдом дожидалась своего часа бутылка шампанского.

Приняв душ, она переоделась в наряд, который купила в магазине в аэропорту. Потом включила радио, и комната наполнилась зажигательной мелодией босановы. Алекса прошлась по комнате, покачиваясь в ритме танца, и остановилась у окна, глядя, как волны океана набегают на белый песок.

Филипп застал жену танцующей под музыку, соблазнительно покачивавшей бедрами и встряхивавшей бубном, и зарычал от восторга. На Алексе был костюм в традиционном латиноамериканском стиле из яркой цветастой ткани, оставлявший живот открытым. Длинная юбка обтягивала бедра и расширялась к щиколоткам. Верхняя часть костюма представляла собой короткую, не доходящую до талии блузку, плотно облегающую грудь. Рукава блузки были отделаны широким воланом. Особенно соблазнительно выглядела полоска голого тела между юбкой и топом. Наряд довершали яркий тюрбан, огромные серьги и браслеты.

Филипп тут же принялся отплясывать собственную версию самбы. Они танцевали то лицом друг к другу, то спина к спине, сходились и расходились, покачиваясь в ритме зажигательного танца. В летних брюках и розовой шелковой рубашке, черноволосый Филипп вполне мог бы сойти за бразильца. Он промурлыкал, подражая местному выговору:

— Признавайся, моя маленькая Кариока, часто ты бываешь в таких отелях?

Алекса рассмеялась и построила следующее танцевальное па так, что оно привело ее прямиком в его объятия.

— Мне положительно нравится твой наряд, — сказал Филипп, открывая бутылку шампанского. — Для сегодняшнего вечера лучше не придумаешь.

— Ты так считаешь? Разве мне не нужно переодеться во что-нибудь более официальное? Когда я увидела этот костюм в аэропорту, то не смогла удержаться и купила, но если хочешь, я перео…

— Не вздумай! Ты одета как раз к случаю. Сейчас мы пойдем на пляж, только сначала выпьем шипучки. И ни о чем не спрашивай, это сюрприз.

По пути на пляж Филипп купил два букета цветов и положил их в плетеную сумку, висевшую у него через плечо.

Их ждало на редкость экзотическое зрелище. На пляж собирались представители самых разных социальных слоев, люди всех возрастов — от подростков до древних стариков. Женщины были увешаны ожерельями и несли лилии. Их широкие белые юбки хлопали и раздувались на ветру, как паруса.

Как объяснил Филипп, собравшиеся на празднество принадлежали к различным сектам, некоторые из них исповедовали местную разновидность шаманизма под названием «макумба».

— Ровно в полночь все будут бросать в море свои дары, чтобы боги подарили им удачу.

В этом экзотическом ритуале было нечто языческое и волнующее. Атмосфера непонятного, но чудесного культового праздника завораживала. Взявшись за руки, они чувствовали себя так, будто оказались на чужой планете.

— Во время этого праздника здесь в несметных количествах поглощают любимую тростниковую водку кучико, — пояснил Филипп.

— Как ты сказал? Кучико? Произнеси по буквам.

— По буквам это будет, кажется, cachaca, но произносится как кучико.

Он пощекотал ее голый живот. У Алексы перехватило дыхание.

— Прекрати, — смеясь, взмолилась она. — Откуда ты вообще все это знаешь?

— Как это откуда? Я выполнил домашнюю работу! — шутливо возмутился Филипп. — А ты что думаешь, я приехал в Рио развлекаться? — И они побежали по пляжу.

Участники ритуала расстилали на песке белые скатерти и выкладывали на них свои дары: зеркала, расчески, духи, тюбики губной помады. Ближе к полуночи зажгли свечи и встали на колени вокруг скатертей с дарами, что-то скандируя и распевая песни. Одновременно к звездному небу полетели десятки воздушных шаров.

В кульминационный момент над большими отелями, расположенными вдоль пляжа, вспыхнули огни фейерверка. Народ пришел в неистовство — все пели, кричали, бросались в море с дарами в руках, разбрасывали по воде цветки лилий, стараясь, чтобы волны унесли их в море.

Алекса порывисто обняла Филиппа.

— С Новым годом!

— С Новым годом, любовь моя! А теперь держи. — Филипп вынул из сумки два букета и, стараясь перекричать гомон и треск фейерверка, крикнул: — Брось цветы как можно дальше. Если волны унесут их, значит, богиня моря приняла дар, но если волны вернут подношение, это дурной знак. Пусть сбудутся все наши желания! — И он кинул свой букет в воду.

Алекса бросила сначала часть цветов, потом остальные. «Первое — за успех проекта, — мысленно сказала она, — второе… второе — за то, чтобы мы всегда были так же счастливы, как в эту минуту».

— Есть! — закричал Филипп. — Богиня приняла наши дары. Наши желания сбудутся! А теперь, ради Бога, пошли скорее есть, я умираю с голоду!

Он очень скучал по Алексе. Находиться в Рио-де-Жанейро одному было просто невыносимо. Зажигательные ритмы, звучащие повсюду, встречающиеся на каждом шагу гибкие темноглазые красотки, одетые в соблазнительные наряды и строившие ему глазки, — все здесь заставляло Филиппа страстно тосковать по Алексе. И вот наконец жена оказалась именно там, где он мечтал, — в его гостиничном номере.

— Здесь ужасно жарко, — заметила Алекса, регулируя кондиционер.

— Это не в номере, это нам жарко.

Филипп начал расстегивать на ходу рубашку. Непривычный наряд Алексы придавал сцене особую пикантность. Филипп чувствовал себя так, будто собирался соблазнить экзотическую незнакомку. И подозревал, что и жена испытывает нечто подобное, потому что она тут же включила радио и, бросая на Филиппа призывные взгляды, стала извиваться под музыку.

— Шампанское еще холодное, но немножко выдохлось, — заметила она.

— Ничего, мы сделаем свои собственные пузырьки, — прошептал Филипп.

Пока Алекса разливала шампанское, Филипп подошел к ней сзади и положил руки на грудь. Ее томный вздох мгновенно возбудил Филиппа. Обольстительно улыбаясь, Алекса повернулась к нему лицом и сделала глоток.

Филипп обмакнул палец в фужер и смочил шампанским ее шею и мочки ушей. Алекса, затрепетав, закрыла глаза. Прижавшись губами к ее шее, он поставил фужер и просунул руку под блузку и в эту минуту вдруг почувствовал на своей груди прохладную струйку, а затем прикосновение языка Алексы. Слизывая с его груди шампанское, она одновременно стала расстегивать его брюки.

— Похоже, ты по мне соскучился, — прошептала Алекса, лаская его до тех пор, пока мужское естество не запульсировало от возбуждения.

Филипп попятился к кровати, изображая застенчивость, Алекса двинулась на него. С первым шагом она расстегнула блузку, со вторым сбросила ее с себя. Филипп сел на кровать и стал наблюдать, как Алекса выскальзывает из юбки. Вскоре на ней не осталось ничего, кроме тюрбана, браслетов и серег. Филиппу стоило гигантского напряжения воли не наброситься на любимую прямо сейчас.

Алекса плавно опустилась на колени и сняла с него брюки, затем трусы. Филипп почувствовал ее губы, горячее нёбо и больше не смог терпеть. Легко подняв Алексу, он уложил ее на кровать и придавил ноги коленом, не давая пошевелиться.

— Ну что, может, немножко подождем? — поддразнил Филипп, обведя языком контуры ее губ.

— Нет, прошу тебя, я больше не могу ждать, — простонала она.

— Ты меня умоляешь?

— Да, умоляю. Пожалуйста, дорогой, прошу тебя… — Ее дыхание стало частым, голос прерывался.

— Пожалуйста… что?

И Алекса объяснила что, захватив его язык своим ртом и впиваясь ногтями ему в спину. Она извивалась под ним, укусила в плечо, и тогда Филипп коленом раздвинул ей ноги…

Зрачки Алексы расширились от страсти. Когда она сдавленно застонала и закрыла глаза, Филипп сделал глубокий толчок, и — его хриплый рык слился с ее криком. Наступивший оргазм был таким интенсивным, что Филиппу казалось, будто он взрывается.

Они и потом занимались любовью под все еще доносившийся с пляжа барабанный бой.

На первое января Джеромы были приглашены в дом бразильской актрисы, у которой Филипп брал интервью. В числе гостей на званом обеде был и правительственный чиновник, который пообещал Алексе ускорить процедуру получения нужных документов, а также прислать в помощь инженера, знающего английский.

На следующий день Алекса и этот инженер встретились с подрядчиком, ведущим строительство жилого комплекса. Услышав, что их проблемой занялся чиновник столь высокого ранга, подрядчик заметно успокоился. Вернувшись в отель, Алекса разработала новый вариант, по которому системы кондиционирования устанавливались под окнами.

Она отправилась на строительную площадку в сопровождении все того же инженера и по такому случаю оделась «как леди»: белый льняной костюм, шляпа, перчатки. Пока инженер передавал ее инструкции старшему мастеру и инженеру-механику, Алекса держалась тише воды ниже травы, ограничиваясь короткими фразами типа «optimo» или «muito bem», когда ей что-то нравилось, или «nao gusto» — в противном случае, предоставляя инженеру самостоятельно развивать ее мысль. В промежутках она много улыбалась и при каждом удобном случае благодарила всех словами «muito obrigado».

Когда Карл позвонил из Осло, чтобы узнать, как идут дела, Алекса заверила его, что проблема почти решена и строительство скоро будет продолжено.

— Превосходно, Алекса! Мне нравится ваш стиль работы.

— В офисе ходят упорные слухи, что тебе здорово помог муж, — по секрету сообщил Грег, когда она вернулась на работу.

«Мог бы вложить в свои слова поменьше злорадства», — подумала Алекса.

— Вот, значит, какого ты обо мне мнения?

— Что ты? Мне ли не знать о твоих талантах! Но некоторые старые ворчуны приписывают все заслуги Филиппу. Ясное дело, они просто завидуют, что не им, а тебе посчастливилось встретить Новый год в Рио. Кстати, этот ужасный тип Бауэр из кожи вон лез, только бы затормозить работу. С проектом возникла задержка на два дня, и Сол поднял крик, что не успеет с макетом. Тогда Иган заявил, что чертежи пропали, и заставил нас перевернуть здесь все вверх дном.

Алекса нахмурилась:

— Надеюсь, они нашлись?

— Да, конечно, но только после того, как Сол пригрозил обыскать кабинет Игана. Тогда они вдруг чудесным образом объявились на самом видном месте. Предупреждаю, Алекса: за этим типом нужен глаз да глаз. Он явно пытается тебе напакостить.

— Грег, не говори ерунды. Иган так же, как и я, заинтересован, чтобы этот проект имел успех. Он ведь менеджер! С какой стати ему заниматься саботажем?

— Иган знает, что его никогда не сделают компаньоном. Да, он хороший руководитель и все такое, но у него есть серьезный недостаток: высокомерие. В фирме его терпеть не могут. Вот он и пытается все испортить. Раз уж ему не бывать компаньоном, неужели ты думаешь, Бауэр хочет, чтобы это удалось тебе?

— Ради всего святого, Грег, прекрати! — Алекса потеряла терпение.

Возможно, Грег просто вредничает со злости, так как хотел пригласить ее сегодня на ленч, но она уже пообещала менеджеру.

Мельком взглянув в висевшее на стене зеркало, Иган Бауэр остался доволен увиденным. Он откинулся на спинку кожаного кресла и улыбнулся Алексе, которая потягивала легкий коктейль и изучала меню.

«Ля Ридженс» — идеальное место, где можно скрыться на время ленча от коллег по фирме «Линдстром ассошиэйтс», — был одним из любимых ресторанов Игана. К тому же это элегантное заведение давало ему возможность блеснуть превосходным знанием французского. Особенно Игану нравилось бывать здесь с Алексой.

Он бы с удовольствием просто наслаждался превосходной едой в ее обществе и непринужденной беседой об архитектуре, как бывало обычно. Но сегодня он никак не мог расслабиться. Чертовски не повезло: после удачной командировки в Рио Алекса выросла в глазах руководства, и теперь Карл готов был одобрить любой росчерк ее карандаша.

Иган ненавидел этот проект, в каждой линии которого чувствовалось влияние Грега Новака. Чертов гомик уже успел пожаловаться Алексе на задержку с передачей проекта макетчику. И вот теперь Алекса спрашивала о причинах.

— Возникли какие-то сложности?

Ее тон был скорее вопросительным, нежели обвиняющим, но Иган все равно разозлился на Грега и изобразил недоумение:

— Никакого опоздания, по сути дела, не было. Я всего лишь отдал чертежи Сью, чтобы она их отшлифовала, а ты ее знаешь — не успокоится, пока не доведет все до совершенства. Так что чертежи никуда не пропадали, это все чушь. Грег слишком нервничает и боится, что проект не одобрят. Если честно, я с ним согласен, хотя и по другим причинам. Если ди Лоренцо-Браун таков, каким я его представляю, он будет разочарован.

— Я уже знаю, что он не такой, каким ты его мне описал, — напомнила Алекса, и в ее голосе послышалась настороженность. — Ты, кажется, утверждал, что он хочет видеть здание ультрамодернистского дизайна.

Иган скрыл раздражение за насмешливой улыбкой.

— Значит, передумал. С клиентами такое частенько случается. Надеюсь, что я ошибся, — соврал он не моргнув глазом. — Этот заказ нужен нам обоим.

Только сегодня утром он узнал плохие новости от Сью, чья неприметность и бесшумная походка позволяли ей подслушивать разговоры и даже заглядывать в чужие ежедневники. Хотя девушка не была дурнушкой, ее не замечали, как не замечают прислугу в старых английских особняках. Иган решил, что эта особенность Сью может ему очень пригодиться.

Сегодня утром она передала, что Карл пригласил Алексу участвовать в представлении проекта руководству «Нью уорлд инвесторс», но самого Игана не позвали. Правда, в этот день он должен был находиться в Стамфорде, но сам факт привел его в бешенство.

Однако Алекса пока не знала, что ей предстоит участвовать в презентации, и это было на руку Игану. Он собирался поколебать ее уверенность в успехе и, воздерживаясь от своего обычного сарказма, заострить внимание на недостатках проекта. Можно, например, намекнуть на некоторую манерность стиля, упомянуть, что чувствуется влияние «голубого», хотя о последнем он не мог слишком много распространяться.

— Дорогая моя, это вопрос пропорций. Основание слишком тяжеловесно, напоминает военный корабль с прозрачными дымовыми трубами. Здание не радует глаз, а раздражает.

Он хотел заронить в ее душу сомнения. Клиенты очень проницательны в том, что касается личных взглядов архитектора на проект. Может, Карл и уподобится ярмарочному зазывале, но ди Лоренцо-Браун вряд ли придет в восторг от проекта, в котором сомневается сам автор.

Иган наблюдал, как Алекса пьет кофе и хмурится. Ее неуверенность выдавали морщинки вокруг губ — губ, которые ему так часто хотелось поцеловать.

Игану никогда не удавалось поддерживать с женщинами отношения достаточно долго. Через несколько недель, максимум месяцев ему становилось скучно и начинала безумно раздражать их предсказуемость. Если какая женщина и могла бы стать исключением из общего правила, то это Алекса. Во-первых, ему искренне нравилось с ней работать, а во-вторых, то, что эта женщина привлекала его физически, нисколько не вредило делу. Но хотя Иган и флиртовал с Алексой, он никогда не пытался затащить ее в постель. Нет, в себе он не сомневался, это всегда ему удавалось, просто Игану нравилось держать ее в резерве. Алекса — лакомство, которым он насладится, когда настанет подходящий момент.

 

Глава 8

Ленч с Иганом оставил в душе Алексы неприятный осадок. Казалось бы, для одного дня отрицательных эмоций вполне достаточно, но, как выяснилось, это было еще не все. Из Сиэтла позвонила мать и предупредила, что у нее дурные известия. От такого вступления по спине Алексы пробежал холодок. Отец недавно перенес сердечный приступ. Ему было за семьдесят, и в таком возрасте можно ожидать чего угодно.

— Пейдж положили в больницу в Лондоне, — сказала мать. — У нее был нервный срыв, врач сказал, это из-за стресса.

Алекса слушала с тревожно бьющимся сердцем. По-видимому, состояние сестры было гораздо хуже, чем ей представлялось. На Рождество Пейдж не дала о себе знать, но это не было такой уж редкостью. Однако сейчас Алекса почувствовала себя виноватой. Нужно было приложить больше усилий и все-таки постараться встретиться с сестрой.

Одной из причин, почему она этого не сделала, было нежелание навязываться. Очень трудно удержаться на тонкой грани между навязчивостью и невниманием. Более того, эта проблема существовала всегда. Алекса была лишь маленькой сестренкой, помехой. У них с Пейдж не было даже стычек, какие бывают между сестрами. Если Алекса пыталась ее спровоцировать, Пейдж всегда просто уходила.

В каком-то смысле все осталось по-прежнему и сейчас. Алекса поймала себя на мысли, что, погрузившись в воспоминания, перестала слушать мать.

— …Брайан. Ты можешь взять к себе Брайана? — спросила та.

— Ну… наверное, смогу, — пробормотала Алекса. — На какое время?

— Не знаю. Врачи не говорят, сколько Пейдж пробудет в больнице. Я никак не могу взять мальчика к себе, твой отец нуждается в постоянном внимании. Он снова стал писать музыку, получает от этого огромное удовольствие, просиживая за нотами день и ночь, а мне приходится делать все по дому и ходить за покупками…

— Мама, если бы ты позволила помочь… Денег у нас достаточно, вы могли бы нанять экономку, и тебе было бы гораздо легче…

Мать, как всегда, отказалась. Ее родители соглашались принимать только те подарки, которые имели отношение к музыке. В свое время Алекса с Филиппом покупали им пластинки, современную стереосистему, проигрыватель для компакт-дисков — вот от этого они не смогли отказаться.

— Мы могли бы взять к себе Брайана на пару недель, — продолжала мать, — но дольше… Честно говоря, не думаю, что у меня получится. Мы ничего не знаем о двенадцатилетних мальчиках. Чем он будет заниматься целыми днями?

Твоему отцу нужно сосредоточиться на музыке, шум будет ему мешать.

Алекса знала, что это правда. Музыка для ее родителей — это все, и было бы нереально рассчитывать, что на старости лет они вдруг возьмут на себя заботу о внуке.

— Так и думала, что случится нечто подобное, — призналась мать. — Я ведь говорила Пейдж, не стоит выходить замуж за военного.

— Мама, что толку сейчас вспоминать об этом? И профессия Тима тут ни при чем, ведь он не погиб на войне…

Но мать продолжала стоять на своем:

— В его семье все — военные. Брата Тима подстрелили в Корее, его родителей нет в живых, вот и получается, что Брайана некому взять. Если уж тебе так хочется защитить свою сестру, как это всегда бывало, возьми да и забери мальчика к себе.

Алекса опешила:

— Конечно, заберу. Разве я отказывалась? По-моему, ты слишком сурова к Пейдж, ей и без того несладко.

— Сурова? Да я, наоборот, слишком мягка с ней. Вместо того чтобы предлагать ей приехать к нам после смерти Тима, мне следовало потребовать этого. Живи Пейдж с нами, ничего подобного бы не случилось.

Алекса глубоко вздохнула.

— Мама, я возьму Брайана и позвоню в больницу. Постарайся не волноваться, — ободряюще закончила она.

Однако саму Алексу одолевали тревожные предчувствия. Перспектива получить в дом гостя на неопределенный срок, да еще в такой сложный период жизни, не вселяла оптимизма.

Филипп был на встрече, и Алекса не откладывая позвонила в Лондон.

В больнице подтвердили, что Пейдж замкнулась в себе, подолгу спит, а просыпаясь, плачет или впадает в истерику.

Алекса хотела поговорить с сестрой, но ей ответили, что больная отказывается с кем-либо видеться или разговаривать по телефону. Ее лечат антидепрессантами и физиотерапией, но прогноз пока не ясен.

Алексе хотелось плакать. Бедная Пейдж! Она никак не могла пережить потерю мужа и ни к кому не обратилась за помощью — ни к ней, ни к матери. Пейдж всегда была одиночкой по складу характера. Выйдя замуж, она объездила с Тимом всю Европу и Ближний Восток. Покойного зятя Алекса помнила довольно смутно, знала только, что он был очень похож на Пейдж: немногословный, сдержанный.

Алекса училась в старших классах, когда ее сестра вышла замуж. Помнится, тогда у нее мелькнула мысль, что Пейдж, к тому времени бросившая колледж, нарочно вышла за военного, чтобы уехать из Сиэтла от родителей, которых разочаровала.

Порой Алексе казалось, что мать затаила на старшую дочь какую-то обиду, но она так и не смогла до конца разобраться, в чем дело. Алекса знала, что была любимицей матери, и от этого всегда чувствовала себя немного виноватой.

Зазвонил телефон.

— Алекса, можете зайти на минутку?

Голос Карла прозвучал взволнованно, и она поняла, почему, когда вошла в его кабинет. На столе красовался акриловый макет здания «Нью уорлд инвесторс», и он выглядел… что уж там говорить, потрясающе.

— Не считая Сола, мы первые, кто его видит, — сказал Карл, награждая ее одной из своих редких улыбок. — Признаюсь, Алекса, я очень доволен.

— Благодарю вас, — пробормотала Алекса.

Ее сердце забилось чаще. Все-таки она это сделала! Архитектура двадцать первого столетия — вот как это называется. Слова Игана только подстегнули ее. Алекса верила: у нее получится именно то, что нужно.

Здание буквально излучало энергию. Прямые линии решительно устремлялись в небо. Иган ошибался, проект вовсе не вялый. Чем дольше Алекса ходила вокруг макета, тем больше крепло ее убеждение. Глядя на это здание, никто не подумает, что его проектировала женщина.

В кабинет один за другим вошли еще несколько партнеров и стали рассматривать макет. Сев на кожаный диван, Алекса наблюдала за их реакцией. На лицах появились улыбки, здание выглядело очень стильно, им просто нельзя было не восхититься.

Узнав от Карла, что ей предстоит участвовать в презентации, Алекса пришла в восторг. Это была большая честь, настоящее признание ее заслуг. «Ради такого случая нужно будет купить новый костюм», — подумала она.

Возвращаясь к себе, Алекса испытала искушение заглянуть к Игану и сказать, как он ошибался, однако сдержалась, поскольку терпеть не могла мелочности. И делиться с Грегом Алекса тоже не собиралась, но тот, разумеется, уже все знал и даже ухитрился заглянуть в кабинет Карла и мельком увидеть макет.

— Ну, что ты думаешь? — спросила Алекса. — Макет сильно отличается от плоского чертежа, правда?

Он замялся.

— Давай, Грег, начистоту.

— Ну хорошо. По-моему, ты слишком стараешься дать заказчику то, чего он хочет, а не то, что должно быть. Я тоже пытался внести свой вклад и хотел, чтобы проект вышел как можно лучше, и он мне даже нравится, но это не годится для той улицы и для «Нью уорлд инвесторс». Думаю, мы могли сделать кое-что и получше.

— А я не согласна.

Мнение Грега обеспокоило Алексу, но она не собиралась впадать в уныние: главное, что проект понравился Карлу, а он гораздо опытнее, чем ее помощник.

За обедом она рассказала Филиппу про болезнь сестры. Он отнесся к положению Пейдж с пониманием и согласился, чтобы Брайан пожил с ними. Алекса знала, что его реакция будет именно такой. Какой же он все-таки хороший, добрый, отзывчивый, как она его любит! И как высоко он ставит семейные ценности — окажись на месте Пейдж сестра Филиппа, он был бы уже на пути в больницу.

После недолгого раздумья Алекса отвергла мысль навестить сестру. В конце концов, врачи пока не советовали приезжать, и сейчас у нее очень много работы. Кроме того, нужно еще подготовить комнату для племянника.

Филипп попытался ее успокоить:

— По-моему, с Пейдж все не так уж страшно. После нервных срывов большинство людей благополучно выздоравливают. В наше время лекарства творят чудеса.

— Я знаю, — вздохнула Алекса.

— Давай попытаемся найти в этом деле положительную сторону, — продолжал Филипп. — Мы познакомимся с Брайаном. Думаю, будет интересно проводить с ним выходные.

Энтузиазм Филиппа оказался заразительным. Удача с проектом так окрылила Алексу, что она чувствовала себя способной справиться с любой задачей. К тому же Брайан — ее единственный племянник, а она искренне хочет помочь сестре.

В настоящее время мальчик находился на попечении государственных чиновников, они же должны были посадить его на самолет. Алекса согласилась с матерью, что Брайану лучше всего сразу лететь в Нью-Йорк, чтобы как можно быстрее продолжить занятия в школе.

Приготовив все к приезду мальчика, Алекса написала теплое письмо сестре, в котором просила не волноваться и заверяла, что ребенку будет с ними хорошо и он может оставаться, сколько потребуется.

В ночь накануне презентации Алекса почти не сомкнула глаз. Проснулась она даже раньше обычного, и, когда отправилась на ежедневную пробежку, Филипп еще спал.

Дорожка для джоггинга пролегала вокруг заросшего травой участка неподалеку от Гудзона. Утро было холодным и хмурым. Пробегая вдоль реки, Алекса заметила на воде отдельные льдины. С криком кружились чайки, ветер срывал с волн барашки, и, если постараться, можно было представить, будто бежишь по берегу океана.

Алексе нравилось ощущение власти над своим телом, нравилось дышать полной грудью и тренироваться до пота. Она думала о предстоящей презентации, планируя, как себя вести и что говорить.

Дома Алекса приняла душ и надела новое платье-костюм из шелка в черную и белую полоску. Она уходила из дома спокойная и уверенная в себе.

Перед самой презентацией Грег заглянул в ее кабинку пожелать удачи:

— Постарайся держаться на заднем плане, чтобы твое платье не затмило твое творение.

Алекса бросила в него зажим для бумаг, но он увернулся.

Презентации проходили в просторном конференц-зале с кремовыми стенами, бежевым ковровым покрытием на полу и большим выдвижным экраном. По залу были расставлены хромированные стулья. Автоматические черные шторы на окнах были опущены, отсекая тусклый свет зимнего дня, зал мягко освещали скрытые источники.

Карл был одет, как всегда, безукоризненно, бабочка на этот раз была красная в белую крапинку. Из нагрудного кармана выглядывал белый льняной носовой платок, его кончик гордо торчал вверх.

Рядом с Карлом стояли двое коллег: инженер, в задачу которого входило отвечать на возможные технические вопросы, и администратор, занимавшийся финансовой стороной дела. Игана в зале не было. Однако она не очень удивилась: он говорил, что не сможет присутствовать на презентации из-за каких-то проблем в Стамфорде. Алекса надеялась, что производит впечатление спокойной и уверенной в себе женщины, но холодные как лед руки выдавали ее волнение.

Появился Раймонд ди Лоренцо-Браун. Он приехал в сопровождении троих руководящих работников «Нью уорлд инвесторс», в том числе привлекательной молодой женщины. Пока Карл произносил вступительную речь, Алекса, сцепив дрожащие пальцы, ждала, когда сдернут покрывало с макета. И вот этот момент настал. Не смея вздохнуть, она украдкой взглянула на лица заказчиков: удивление, приподнятые брови, легкие улыбки, одобрительные кивки.

— Надеюсь, вы согласны, — говорил между тем Карл, — что это будет не просто административное здание, а настоящее произведение искусства.

Раймонд заметил, что здание отличается безупречностью пропорций и выглядит легким, воздушным и очень современным.

— Очень стильно, — кивнув, сказала женщина.

— Остроумное решение, новаторский проект, — добавили представители заказчика.

На экране стали один за другим появляться чертежи, Карл комментировал слайды и объяснял, что проектом предусмотрены ландшафтная площадка площадью семь тысяч квадратных футов, внушительный четырехэтажный вестибюль, мансарда, оздоровительный клуб и ресторан на крыше.

В конце презентации было пожато немало рук и произнесено немало добрых пожеланий. Алекса вернулась домой в прекрасном настроении.

Субботним утром она ехала на такси в аэропорт, и настроение было уже не столь радужное. Сейчас, когда встреча с Брайаном была близка, Алекса очень нервничала, отдавая себе отчет в том, что Брайан пробудет у них как минимум четыре месяца. Она уже договорилась с директором частной школы, что мальчик доучится у них до конца семестра, то есть до мая.

Алекса очень жалела, что Филипп не смог поехать с ней, как собирался. К сожалению, в последний момент он помчался на студию: уже записанную воскресную передачу пришлось срочно заменять другой.

Она беспокоилась из-за того, как сложатся отношения с Брайаном и как повлияет его приезд на привычный распорядок их жизни. Вот уже четыре года Алекса, так же как и Филипп, часть работы выполняла дома по выходным. Но теперь это вряд ли получится. Во всяком случае, первое время мальчика не стоит предоставлять самому себе. Алекса надеялась, что он быстро заведет друзей на новом месте.

Вообще страшновато брать на себя ответственность за ребенка. Что она знает о двенадцатилетних подростках? В большом городе, особенно в Нью-Йорке, их поджидает немало опасностей и искушений. Впрочем, Брайан запомнился Алексе таким же тихим, как его родители. Вряд ли он из тех, кто может связаться с дурной компанией или начать употреблять наркотики. Она строго приказала себе не паниковать понапрасну.

В аэропорту было многолюдно, но Алекса сразу заметила его среди прибывших, так как он был единственным мальчиком, тащившим чемодан. Худенький Брайан был бледен, его легкая куртка выглядела неуместно в январе. Когда он подошел ближе, Алекса увидела, что к куртке приколота табличка с буквами «UM». Ее захлестнуло горячее сочувствие. Она выступила вперед:

— Брайан! Это я, твоя тетя Алекса.

Она обняла его и поцеловала в лоб. И то и другое Брайан стоически вытерпел, но не ответил. В такси Алекса говорила без умолку, чтобы скрыть нервозность.

— Когда же мы в последний раз виделись? Кажется, это было в Сиэтле, правда? Ты со своими родителями приезжал в гости к моим… то есть к твоим бабушке и дедушке.

— Не помню, — буркнул Брайан.

Он не помнил ни поездку в Сиэтл, ни дом, ни бабушку с дедушкой. Мальчик не пытался поддержать разговор, когда возникали паузы, и от его холодности Алексе становилось все больше не по себе. Она посмотрела на часы, думая о делах, которые бросила ради того, чтобы встретить Брайана. Впрочем, это не его вина, вполне естественно, что он чувствует себя не в своей тарелке.

На вопрос, навещал ли он мать в больнице, мальчик молча замотал головой. Алекса снова затараторила, выражая сожаление по поводу смерти Тима и болезни Пейдж. Брайан не произнес ни слова, и она решила сменить тему на менее болезненную:

— Ты будешь ходить в школу «Карнеги-Хилл», это недалеко от нашей квартиры, по другую сторону Центрального парка. Надеюсь, тебе там понравится. Школа не самая знаменитая, но лучшая из всех, куда можно было записать тебя за такой короткий срок. Кстати, у них есть футбольная команда.

Брайан молчал.

— Если ты предпочитаешь другие виды спорта, там есть корт, велотрек и плавательный бассейн.

Брайан пожал плечами:

— Мне все равно.

Он говорил со странным акцентом — не британским, но и не американским. Алекса искренне надеялась, что мальчик впишется в новый коллектив. А также в их с Филиппом существование.

Брайан остался равнодушным и к дружелюбию привратника, и к роскоши двухэтажной квартиры.

— Вот твоя комната. — Алекса отворила дверь, гордясь тем, что сумела так хорошо все подготовить за неделю.

Брайан молчал, его лицо ничего не выражало.

Она почувствовала разочарование. В конце концов, обставить комнату за минимальный срок было нелегко. В комнате было две кровати (вторая — на случай, если Брайан захочет пригласить кого-нибудь в гости с ночевкой), телевизор, стереопроигрыватель с наушниками. На полке располагалась целая коллекция пластинок и кассет, подобранных, исходя из результатов хит-парадов молодежной газеты. У двери стоял велосипед.

— Английский гоночный, — пояснила Алекса.

— Вижу, — бросил Брайан со скучающим видом.

— Надеюсь, он тебе нравится. Я думала, тебе будет приятно напоминание о доме.

— Отличный велосипед, — произнес Брайан безо всякого энтузиазма, а потом буквально выпроводил ее из комнаты, сославшись на то, что хочет распаковать вещи.

Алекса покраснела от унижения и… да, так и есть, от гнева. Ей пришлось напомнить себе, что, несмотря на взрослый вид, Брайан, в сущности, еще ребенок, а под маской холодности, вероятнее всего, скрываются растерянность и неуверенность.

Алекса закрылась в своем кабинете и попыталась работать, но сосредоточиться не удавалось. В довершение всего из соседней комнаты загрохотала рок-музыка. «Придется попросить Брайана убавить звук или слушать через наушники», — подумала Алекса. Однако ей не хотелось начинать с замечаний.

Вскоре позвонил Филипп. Он обратил внимание, что у нее какой-то странный голос.

— Что случилось, милая? С Брайаном все в порядке?

— Надеюсь. Постарайся прийти сегодня пораньше, ладно? Мне нужна небольшая помощь, чтобы сломать лед.

В действительности ей требовалась не просто «небольшая помощь» — чтобы сломать этот лед, нужен как минимум лом. Не зная вкусов Брайана, она приготовила на ужин то, что считала любимой едой подростков: гамбургеры, жареную картошку, капустный салат с майонезом, кока-колу, шоколадный кекс и мороженое.

— Надеюсь, тебе понравится. Если хочешь, могу предложить зеленый салат, арахисовое масло и желе.

Подняв глаза, Алекса встретила неодобрительный взгляд миссис Радо. Может, она смущает мальчика, предлагая слишком большой выбор?

Брайан помотал головой и принялся за еду, точнее, стал ковыряться в тарелке. Алекса тоже попыталась есть гамбургер и салат, но кусок не шел в горло. От напряжения ее даже немного подташнивало.

Мальчик сидел, уткнувшись в тарелку и избегая смотреть на нее или миссис Радо. Наконец он поднял голову и холодно взглянул на Алексу:

— Все очень вкусно, но я больше не хочу.

Глядя на его тающее мороженое, Алекса чуть не расплакалась, хотя понимала, что напрасно реагирует слишком остро и принимает все на свой счет. На что она рассчитывала? Что Брайан бросится ей на шею? Станет рассыпаться в благодарностях? Мгновенно проникнется любовью к тетке, которую едва помнит? Конечно, Алекса посылала мальчику ко дню рождения подарки и денежные чеки, но никогда не звонила лично ему. Разве она хоть раз приглашала его к себе без мамы? Для Брайана Алекса — посторонний человек.

Мальчик выглядел усталым и подавленным. «Бедняжка, ему нужно время, чтобы свыкнуться с переменами в жизни», — подумала Алекса и попыталась улыбнуться.

— Ну… если тебе что-нибудь понадобится…

Смысл взгляда, брошенного на нее Брайаном, не оставлял сомнений: он хотел только одного — чтобы его оставили в покое.

Насколько было бы легче, если бы Филипп пришел сегодня пораньше! Он обладал талантом общения с детьми, который у Алексы, по-видимому, отсутствовал.

Однако когда муж вернулся, недолгое облегчение Алексы сменилось тревогой. Брайан держался и с ним так же холодно. «Странно, что племянник все время отводит взгляд, — думала Алекса. — Что он скрывает? Злость? Презрение?» Филипп, как всегда, естественный, спокойный, доброжелательный, очень старался установить с ним контакт, но мальчик оставался настороженным и недоверчивым.

Когда Филипп предложил показать, как обращаться со стереосистемой, Брайан отрезал:

— Я уже сам разобрался.

За столом повисло молчание.

— Брайан, ты, наверное, устал. Может, хочешь поспать? — предложила Алекса.

Вместо ответа он молча встал из-за стола и ушел в свою комнату.

— У-у-ф! — вздохнула Алекса. — Боюсь, нам придется нелегко.

— Да, похоже. Ему нужно время к нам привыкнуть, начать доверять. Мы и сами немного взвинчены. Давай-ка выпьем.

Спиртное помогло Алексе и Филиппу расслабиться. На обед они решили сводить Брайана в китайский ресторан, надеясь, что ему там понравится. В ресторане супруги снова пытались разговорить мальчика, но он упорно не желал идти им навстречу.

Алекса стала опасаться, что Брайан напрочь лишен чувства юмора. «По-видимому, беззаботность — не наша фамильная черта», — подумала она и сразу же устыдилась этой мысли. Ребенок остался без отца, мать лежит в больнице, есть от чего замкнуться в себе. Он слишком мал, чтобы справиться с горем и неопределенностью.

Алекса была рада, когда они вернулись домой и Брайан опять ушел к себе. Оставалось только утешать себя тем, что со временем все образуется.

В воскресенье они втроем отправились в универмаг, чтобы купить одежду к школе. Но Алексу и Филиппа снова ждало разочарование. На все, что ему предлагалось, Брайан реагировал двумя стандартными фразами: «Нормально» или «Мне все равно» да еще равнодушно пожимал плечами.

После очередного такого ответа Филипп обнял мальчика за плечи и сказал:

— Послушай, Брайан, если тебе что-то не нравится, так и скажи.

— Да, правда, — вставила Алекса, — ведь эти вещи предстоит носить тебе, мы хотим, чтобы одежда тебе нравилась.

Брайан отмолчался.

Алекса впала в уныние. Что за радость покупать Брайану одежду, когда его ничто не трогает?

Однако они не сдались так легко. Отвезя покупки домой, взяли напрокат лимузин с шофером и повезли племянника на экскурсию по городу — он был в Нью-Йорке впервые. Они проехали из Чайнатауна в морской порт, потом отправились в Центральный парк, затем на мост Джорджа Вашингтона, побывали на Мэдисон-авеню и, проехав мимо его школы, показали ему из окна лимузина музей Метрополитен (Брайан не изъявил желания его посетить). В заключение двинулись на запад, к музею авиации и флота «Интрепид».

Отправиться в этот музей было идеей Филиппа. Тщетно пытаясь определить, что может вывести Брайана из «летаргии» — казалось, ни спорт, ни искусство его не интересовали, — Филипп решил сводить его в музей, в котором сам давно мечтал побывать.

Корабль «Интрепид» был отреставрирован. Стоя на палубе авианосца, на котором когда-то принимали возвращающихся из полета космонавтов Гаса Гриссома и Скотта Карпентера, Алекса почувствовала гордость за свою страну. Они прикоснулись к частице американской истории. В помещениях, расположенных ниже палубы, была развернута экспозиция, рассказывающая о развитии авиации и освоении космоса.

На Алексу самое сильное впечатление произвел дизайн корабля, Филиппа же больше интересовала история. Он попытался заразить своим энтузиазмом Брайана, и отчасти это удалось. Во всяком случае, парень стал чуть более общительным и даже задал несколько вопросов.

— По-моему, он интересуется техникой, — заключил Филипп позже, когда они с Алексой остались одни в гостиной. — Это уже что-то.

В девять вечера Алекса позвала Брайана в гостиную:

— Сейчас начнется передача Филиппа, не хочешь посмотреть? Ты знаешь, что он ведет на телевидении ток-шоу?

Брайан не ответил и молча плюхнулся на диван рядом с Филиппом. Алекса включила телевизор и вставила кассету в видеомагнитофон. У мужа, конечно, были записи всех его передач, но Алексе хотелось иметь собственную коллекцию, и каждый раз, когда смотрела новое ток-шоу мужа, записывала его на кассету.

Глядя на экран, она в который раз поразилась фотогеничности Филиппа. В белом льняном костюме и темно-голубой рубашке, оттенявшей приобретенный в Рио загар, он был невероятно красив. Первым шло интервью с сексапильной бразильской актрисой Литой Луис. Она прекрасно говорила по-английски и оказалась интересной собеседницей.

Минут через пять после начала интервью Брайан поднялся и без единого слова вышел из комнаты. Было слышно, как он громко хлопнул дверью. Алекса искоса взглянула на Филиппа, думая, что ему, наверное, так же обидно, как ей за него. Черт бы побрал этого оболтуса! Конечно, никто не ждал, что он спокойно просидит целый час, но мог хотя бы дождаться рекламной паузы! Неужели так трудно было сказать несколько вежливых слов, а не демонстрировать свою грубость?

Алексе не верилось, что Пейдж не учила сына хорошим манерам. И куда смотрели в лондонской частной школе? Английское воспитание немыслимо без вежливости.

Филипп промолчал, и Алекса решила до поры до времени не обращать внимания на грубость племянника. Позже, поднявшись пожелать Брайану спокойной ночи, она обнаружила, что дверь в его комнату заперта. Мальчишка погасил свет и лег спать, не удосужившись сказать им ни слова.

 

Глава 9

— Венди, если ты не поторопишься, опоздаешь в школу! — крикнула Гейл.

— Мама, я уже готова. Ты попросила Филиппа Джерома показать мне студию? Я уже всем в школе рассказала.

— Еще не время, дорогая, имей терпение. Я попрошу его позже, обещаю.

Отдав последние распоряжения Кэлли — бессменной няне Венди, она поцеловала дочь на прощание и вернулась допивать кофе.

Пока все шло по плану. Гейл убедилась в своей правоте, когда при первой встрече увидела реакцию Филиппа. Она сочла, что будет умнее написать не напрямую Филиппу, и не ошиблась.

Оправдались ее самые смелые ожидания: несмотря на годы и ее обман в прошлом, Филипп к ней неравнодушен. Он был явно ошеломлен, чувствовал себя неловко, и это показалось Гейл особенно трогательным.

Что-то в его поведении подсказывало: он не рассказал жене об их романе. Возможно, Филипп, как и сама Гейл, чувствовал: то, что произошло между ними когда-то, осталось незавершенным. В конце концов, воспоминания о первой любви могут быть очень сильными.

Гейл навела справки, выяснила, сколько лет Алексе Кейтс-Джером, где она работает, какие здания проектировала, и рассчитала, что, несомненно, присущее его жене честолюбие может сыграть на руку, когда она попытается вернуть Филиппа.

К удивлению и радости Гейл, Венди буквально влюбилась в Филиппа с первого взгляда. Казалось, будто дочь понимает ее собственные пробудившиеся чувства к этому мужчине.

В половине десятого вдова позвонила на студию:

— Кэй? Доброе утро, это Гейл Даулинг. Как поживаете? А как дела у Лайзы?

Кэй явно удивилась, что Гейл помнит, как зовут ее дочь. В действительности же Гейл сознательно старалась завязать дружеские отношения с секретаршей Филиппа и не поленилась выяснить, что та разведена и воспитывает пятилетнюю дочь.

Старая няня Гейл когда-то говаривала, что лучше ловить мух на мед, чем на уксус. Практика подтвердила, что так оно и есть, особенно если мед намазывает толстым слоем некто, занимающий более высокое общественное положение.

Невозможно предсказать, кто и когда может тебе пригодиться, — примерно так рассуждала Гейл. Слуги, соседи, учителя в школе, владельцы магазинов — вся эта публика пребывала в счастливой уверенности, что Гейл Даулинг, несмотря на ее богатство и красоту, ничуть не высокомерна. В результате многолетней практики дружеские излияния Гейл звучали вполне искренне.

Даже дерзкой и проницательной Кэй был явно приятен ее интерес. Пока она беседовала с секретаршей как мать с матерью, ей по ходу дела удалось выяснить кое-какие детали о расписании Филиппа. Например, она узнала, что передача, которая выйдет в эфир на этой неделе, записана вчера, значит, сегодня Джером будет относительно свободен и спокоен.

— Филипп, надеюсь, я не оторвала тебя от какого-то важного дела? У меня к тебе огромная просьба. Конечно, ты уже не помнишь, но Венди так запало в душу твое обещание показать студию, что она уже извелась. Я понимаю, ты очень занят, и если попросишь кого-то другого провести эту экскурсию, я пойму… Просто она все время меня спрашивает, а завтра как раз начинаются каникулы…

— Обещания надо сдерживать, — не колеблясь ответил Филипп. — И я сделаю это с удовольствием. Если завтра в одиннадцать вас устраивает, то я в это время свободен.

Превосходно. Гейл отклонила предложение присоединиться к дочери. Она собиралась пойти в оздоровительный клуб, а позже была записана к парикмахеру. Правда, Филиппу сказала, что встречается со страховым агентом.

Услышав, что долгожданная экскурсия все-таки состоится, Венди весь день только об этом и говорила. На следующее утро она встала ни свет ни заря и заявила, что будет одеваться, а потом долго крутилась перед зеркалом, выбирая наряд. Гейл попыталась сдержать нетерпение дочери, прекрасно понимая, кого именно копирует девочка.

Она отправилась по своим делам, а Кэлли повезла Венди на студию. Днем Гейл заехала за дочерью и, дожидаясь в кабинете Филиппа, воспользовалась случаем укрепить отношения с секретаршей.

— У нас есть детские книжки, которые Венди переросла. Вот я и подумала, может, они заинтересуют Лайзу? Разумеется, речь идет только о книгах в хорошем состоянии, Венди дарили их десятками, и некоторые она почти не открывала…

Гейл хватило ума не предлагать одежду дочери, но книги — книги это совсем другое дело. К тому же лучшие из детских книжек наверняка не по карману работающей матери-одиночке. И она не лгала, говоря, что Венди охотно готова отдать «книжки для маленьких».

Кэй колебалась лишь мгновение.

— О, это очень мило с вашей стороны. Думаю, Лайза будет рада. Я ей часто читаю…

— Значит, вопрос решен. Вам их доставят на квартиру… Нет, меня вовсе не затруднит, я поручу это экономке. Приятно сознавать, что книги еще принесут кому-то радость.

Открылись двери лифта, и из него вышли Филипп и Венди. Девочка крепко держала его за руку.

— Мама, мама, я все-все видела!

Она побывала на съемках «мыльной оперы», заходила в аппаратную, видела режиссера и продюсера, заглянула на экраны всех мониторов. Узнала, что ток-шоу Филиппа идет в записи, потому что многие гости в прямом эфире слишком волнуются, и по тем же соображениям передача записывается в отсутствие зрителей. Венди с самым серьезным видом сообщила матери, что детям ее возраста еще рано участвовать в ток-шоу, но, возможно, когда она подрастет…

Гейл тепло улыбнулась Филиппу и посмотрела на него с благодарностью.

— Спасибо, ты очень добр.

— Вовсе нет, — ответил Филипп, с сияющей улыбкой поглядывая на Венди. — Я получил истинное удовольствие, глядя на все ее глазами.

— Вот и чудесно! Предлагаю перекусить всем вместе. В ресторане «Двадцать один» заказан столик. Я справлялась у Кэй и знаю, что ты сегодня свободен.

— Здорово, здорово, здорово! — закричала Венди, радостно подпрыгивая.

— Ладно, ленч так ленч, — согласился Филипп.

Вид у него был несколько смущенный. Может, он боялся увидеть Гейл в образе светской львицы? И если да, то что его страшило? Она понимала, что ей следует быть поосторожнее, чтобы не отпугнуть Филиппа.

Со времени переезда Гейл в Нью-Йорк «Двадцать один» стал одним из ее любимых ресторанов. Она была знакома со многими из завсегдатаев, и Филиппа здесь тоже узнавали. Поэтому, чтобы не давать повода сплетням, Гейл едва смотрела на Филиппа и старалась, чтобы разговор вертелся в основном вокруг Венди. Они говорили о Нью-Йорке и Далласе, о подружках Венди и ее учебе.

Филипп несколько раз упоминал в разговоре жену, словно хотел убедиться, что Венди — и, конечно, Гейл — знают, что он женат. «Что-то он слишком часто напоминает о ее существовании», — подумала Гейл. Дочь поинтересовалась, есть ли у него дети.

— Пока нет, — ответил Филипп, маскируя грусть улыбкой.

— Мой папочка умер, — скорбно сообщила Венди, глядя на него глазами, способными разжалобить даже людоеда.

Филипп, казалось, растерялся.

— Я знаю, детка, мне очень жаль, — сказал он.

Испугавшись, что девочка раньше времени начинает видеть в нем замену отцу и это может насторожить Филиппа, Гейл подозвала официанта и принялась обсуждать десерты. Она подумала, что нужно будет еще раз напомнить дочери, что известный телеведущий — всего лишь друг семьи. И мысленно добавила: «До поры до времени».

Когда Филипп настоял на том, чтобы оплатить счет, Гейл была очень довольна. Не оставалось никаких сомнений: ему очень трудно устоять перед ней и ее ребенком. Может, его деловая жена несколько пренебрегает им? И почему у них нет детей после стольких лет супружества? Все-таки Алекса уже не молоденькая, может, не способна или не хочет иметь детей?

На улице Гейл велела дочери поблагодарить Филиппа за то, что он был так добр.

— Спасибо, спасибо, спасибо! — с жаром выпалила девочка, обхватив его ручонками.

Гейл не могла скрыть радости, когда Филипп погладил Венди по голове.

— Я хочу присоединиться к благодарности дочери. Это действительно было чудесно.

Привратник вызвал такси, Гейл помедлила на тротуаре и вопросительно взглянула на Филиппа. — Тебя подвезти?

Филипп отказался, сказав, что ему в другую сторону и что хочет пройтись пешком. Он дождался, пока такси тронется с места, и помахал им вслед.

В машине Гейл уже не слушала щебетания Венди, ее мысли всецело занимал вопрос, какие изъяны есть в браке Филиппа и как их использовать. Если постараться, его брак даст трещину, а там и вовсе рассыплется.

Чувствуя смутные угрызения совести, Филипп быстро шел в студию и вел мысленный диалог с самим собой. В конце концов, он не совершил никакого преступления. Подумаешь, невинный ленч с женщиной и ее дочерью! Что он может изменить в его жизни?

И все же, когда Гейл хотела заплатить сама и предположила, что он это сделает в следующий раз, Филипп настоял на своем, уверенный, что никакого «следующего раза» не будет. Он не рассматривал их встречу как возобновление отношений. Гейл пожелала участвовать в его ток-шоу, и он согласился — только по профессиональным мотивам. На следующей неделе передача будет записана, и их общение закончится. Любой другой вариант чреват слишком серьезными осложнениями. В конце концов, Гейл прекрасно обходилась без него последние десять лет.

Алекса вернулась домой с ужасной головной болью. Может, с ее стороны было глупо так волноваться из-за проекта, но со дня презентации от Раймонда не было никаких известий. Да и в отношениях с Брайаном не намечалось ни малейшего прогресса. Мальчик прожил у них почти месяц, но по-прежнему ограничивался односложными ответами на все вопросы. Единственная разница состояла в том, что теперь он стал вместо «нормально» говорить «о'кей».

Обычно Алекса разговаривала с ним несколько минут за завтраком, после возвращения с утренней пробежки. Она пыталась расспрашивать Брайана об учебе и одноклассниках, но мало чего добивалась. С успеваемостью все было «о'кей», а больше ничего из него вытянуть было невозможно.

За обедом стало немного легче, потому что обычно инициативу проявлял Филипп. Не то чтобы Брайан становился дружелюбнее, но по крайней мере мог произнести два связных предложения кряду. Если он на кого и смотрел, то только на Филиппа. Родную же тетку намеренно игнорировал, и она чувствовала себя отвратительно. Алекса не могла понять, почему племянник так враждебен к ней. Видит Бог, она хотела, чтобы мальчику было хорошо, но не знала, как этого добиться.

Она точно знала только одно: их жизнь очень осложнилась. Теперь они с Филиппом редко бывали где-то вместе, а если и уходили, то ее мучили угрызения совести из-за того, что оставила Брайана одного. Друзьями он пока не обзавелся.

Когда же они брали племянника с собой на обед, Алекса чувствовала себя третьей лишней. Если Филипп спрашивал Брайана, как прошел день, мальчик мог рассказать про футбольный матч или занятия в компьютерном классе, которые ему явно нравились. Но если тот же вопрос задавала Алекса, он пожимал плечами и в лучшем случае бурчал: «Как всегда». Обычно к концу такого вечера у Алексы ныли от напряжения шея и плечи.

В конце концов она стала расспрашивать Джонатана, старшеклассника, которого они наняли, чтобы тот проводил время с Брайаном после школы. Джонатан ответил, что Брайан почти не разговаривает и вообще он немного странный.

Филипп, казалось, не замечал, что мальчик игнорирует Алексу, а она не хотела жаловаться мужу, надеясь, что со временем положение изменится само собой. Но лучше не становилось, и это начинало действовать ей на нервы.

Когда Филипп вернулся домой, Алекса налила выпить.

— Скорее бы уж «Нью уорлд инвесторс» дали ответ.

— Ты что, волнуешься? После такой успешной презентации?

— Нет, я не беспокоюсь, но мне хочется, чтобы все поскорее решилось.

— Может, ты повеселеешь, если мы пойдем куда-нибудь пообедать? Что ты предпочитаешь: японскую кухню, мексиканскую или итальянскую?

Если бы это было возможно, Алекса улетела бы с Филиппом в Рио-де-Жанейро или еще куда подальше, чтобы побыть с ним вдвоем.

— Мы вчера обедали в ресторане, и я решила, что сегодня можно поесть дома. Миссис Радо приготовила свое фирменное блюдо — гуляш. Надеюсь, Брайану понравится.

— Ладно, остаемся дома.

Обед мальчику действительно понравился, но он был еще менее общителен, чем обычно. Разговаривая с мужем, Алекса с ужасом поймала себя на мысли, что соревнуется с ребенком, стараясь привлечь внимание Филиппа.

Покончив с едой, Брайан молча встал из-за стола и пошел к лестнице.

— Брайан, — окликнул Филипп, — отнеси, пожалуйста, свою посуду на кухню.

Мальчик молча вернулся в гостиную и, перед тем как собрать тарелки, отсалютовал.

Алекса посчитала этот жест оскорбительным, но Филипп не обратил внимания. Вероятно, просто не заметил. Он улыбнулся:

— Выше нос, милая, я понимаю, ждать ответа нелегко, но наверняка осталось недолго.

— Дело не только в работе, — призналась Алекса. — Брайан меня недолюбливает.

Филипп посмотрел на нее с сочувствием:

— Думаю, дело не в тебе лично. Подростки вообще не любят взрослых, они стараются быть независимыми. К тому же в их организме происходят физиологические изменения, и это выводит их из равновесия. В таком возрасте мальчишки и матерей-то своих едва переносят.

Муж наверняка прав, и она просто делает из мухи слона.

— Вспоминаю себя и своих друзей в двенадцатилетнем возрасте, — продолжал Филипп. — Мы терпеть не могли девчонок. Свою сестру я тогда в упор не видел. Это возрастное. В один прекрасный день Брайан обнаружит, что девчонки его заводят, и все изменится. Черт, как же я устал! По телевизору сейчас должна быть передача про животных, ты не против, если я включу?

Алекса согласилась. Слова мужа немного подбодрили ее. Она села рядом с Филиппом на диван и просунула руку под его локоть.

Показывали фильм о жизни шимпанзе. Глядя на обезьян, Алекса позавидовала животным, которым достаточно следовать природным инстинктам. У людей все гораздо сложнее, инстинкт продолжения рода — по крайней мере у нее — может даже отсутствовать.

Она испытала облегчение, выйдя после уик-энда на работу. Алекса не боялась рисковать, даже если ставки в игре были высоки: все-таки это не была ответственность за существа, неспособные позаботиться о себе самостоятельно.

Она занялась проработкой деталей оформления вестибюля здания «Нью уорлд инвесторс», хотя и понимала, что это несколько преждевременно. Но картина виделась ей так ясно, что Алекса просто не могла удержаться, чтобы не закрепить идеи на бумаге.

За стенами бушевала вьюга, но в своей маленькой кабинке Алекса чувствовала себя надежно защищенной. Она пришла на работу в новом черном кожаном костюме. Под жакет Алекса надела белую шелковую блузку и ожерелье и в этом удобном наряде ощущала себя женственной и красивой.

Подняв глаза, она неожиданно наткнулась на взгляд Грега.

— Эй, ты меня напугал. Не люблю, когда ты подкрадываешься незаметно.

Грег усмехнулся:

— Прости. Я не хотел тебя пугать. Классный костюмчик! Что чертишь? Придумываешь к нему какое-нибудь дополнение в стиле садомазо? Я и не знал, что ты из тех, кто носит кожу.

Алекса пожала плечами:

— Как видишь. Просто я еще до тебя не добралась.

Грег загоготал. Потом наклонился через стол и заглянул в ее рисунок.

— А-а, вестибюль. Означает ли это, что уже пришел ответ?

Алекса прикрыла рисунок листом бумаги. Грег порой раздражал ее своим чрезмерным любопытством.

— Нет, не пришел. Тебе что, заняться нечем?

— Вот, значит, как ты ко мне относишься… — Грег изобразил выражение оскорбленной невинности. — Что ж, я в состоянии понять, когда меня не желают видеть. Но тебе не кажется, что цыплят по осени считают? Не рановато ли проектировать вестибюль, когда еще точно не известно, будет ли само здание?

После обеденного перерыва Алексе позвонила секретарша Раймонда ди Лоренцо-Брауна и спросила, не может ли она приехать к нему во второй половине дня. Раймонд передавал извинения за то, что не предупредил заранее, но вопрос не терпит отлагательства, а Карл за границей.

Алекса выразила готовность приехать тотчас же. «Свершилось, они приняли решение!» — думала она с радостным волнением. Ее возбуждение нарастало с каждой минутой, воображение рисовало предстоящую встречу: она и заказчик беседуют на равных. Раймонд сообщает, что ее проект произвел фурор среди членов правления и был принят единогласно. Изменения? Вряд ли потребуются. Раймонд удивлен тем, как много она успела сделать, дизайн вестибюля кажется ему просто фантастическим… Может быть, он пригласит в кабинет вице-президентов, других членов правления, и все придут в восторг от ее подхода к делу и оригинального мышления… Позже нужно будет позвонить Карлу в Швецию и порадовать его приятной новостью.

У Алексы возникла мысль заехать домой переодеться, но она поняла, что не успеет. К тому же ей нравился сегодняшний наряд: он соответствовал ее настроению. Алекса прихватила с собой несколько набросков оформления вестибюля. От волнения даже слегка кружилась голова.

Раймонд приветствовал ее сердечным рукопожатием.

— Алекса, спасибо, что смогли приехать так быстро. Она отметила, что Раймонд ведет себя как-то сдержанно, расхаживает по кабинету.

— Как вы, вероятно, заметили, первоначально ваш проект произвел на меня и моих коллег большое впечатление. Но когда мы обсудили его более детально и вынесли на совет директоров… — Раймонд замялся, — одним словом, возникли некоторые трудности.

Алекса слушала его в ошеломленном молчании. «Облик здания не совсем соответствует имиджу серьезной инвестиционной компании… Стекло и острые углы поражают воображение, но, пожалуй, даже слишком… После презентации я беседовал с другими архитекторами, смотрел другие здания…»

— Суть в том, Алекса, что я и мои коллеги все более склоняемся к элементам традиционного стиля… Меньше лаконизма, но больше теплоты и богатства. Фактически мы подумываем о здании, выполненном целиком из камня.

Алексе вдруг стало жарко, словно ее втолкнули в сауну. И кто сказал, что кожа «дышит»? Слушая Раймонда, она буквально чувствовала, как на спине выступают капельки пота. Тон его был дружелюбным, но слова разили наповал.

— Я по-прежнему восхищаюсь вашим проектом, но боюсь, мне придется согласиться с коллегами — нам это не подходит. Совет директоров сошелся во мнении, что здание выглядит слишком современно, слишком технологично. Мы же предпочитаем образ, олицетворяющий стабильность, надежность. Клиенты должны чувствовать, что нам можно доверить деньги.

Главный администратор продолжал говорить, довольно ясно формулируя противоречащие друг другу требования: мягкость и твердость, новаторство и уважение к традициям… Он не желал получить нечто модное, бросающееся в глаза, что хорошо смотрится только на глянцевых страницах иллюстрированных журналов. Ему нужно было величественное здание, солидное и внушительное.

Алекса была разочарована и подавлена.

Раймонд сел и стал ждать ее реакции — как показалось ей, с сочувствием. Она глубоко вздохнула.

— Мне понятна ваша точка зрения. Это хорошо, когда задача сформулирована так четко. — Она нашла в себе силы улыбнуться. — Я еще раз тщательно проанализирую проект и проконсультируюсь с коллегами… Уверена, мы сумеем предложить вам нечто более подходящее…

— Прошу прощения, Алекса, но все не так просто. Видите ли, под давлением членов совета директоров мне пришлось обратиться к другим фирмам. Четыре архитектурные компании представят нам свои проекты… Разумеется, «Линдстром ассошиэйтс» может участвовать в конкурсе…

Алекса поняла, что ди Лоренцо-Браун остался в меньшинстве. Он предоставил ей исключительное право спроектировать головной офис корпорации, но увы… Теперь у нее остается один шанс из пяти: чтобы получить заказ, нужно победить в конкурсе. Ее била дрожь, хотелось плакать.

— Понимаю, Алекса, вы разочарованы, но хочу, чтобы вы знали: я верю в вас и надеюсь, вы не отступите.

Алекса встала, едва держась на ногах, и пролепетала, что сделает все от нее зависящее. Возвращаясь на такси в офис, она чувствовала себя ужасно, было стыдно, что раньше времени вообразила себя победительницей.

Итак, заказ потерян. Был отличный шанс, но она не сумела им воспользоваться. Карл ее просто уничтожит, повышения ей теперь не видать.

Чем больше Алекса об этом думала, тем больше злилась, и не только на себя, но и на Раймонда. Почему, черт бы его побрал, сразу не объяснил толком, что им нужно? Сколько времени потеряно зря! А она еще занялась вестибюлем! Алекса выхватила из папки наброски и выместила на них свой гнев, разорвав их на мелкие кусочки.

Мысль, что ей предстоит сообщить о своем провале Грегу и Игану, была настолько невыносимой, что она внезапно передумала возвращаться в офис и решила ехать домой. Алекса не знала, чего боялась больше — жалости или торжествующего «а я что говорил» в их глазах. К сожалению, у нее на лице всегда все написано. Хватит унижений для одного дня.

 

Глава 10

Стоило Алексе переступить порог своей квартиры, как ее оглушил грохот рок-музыки, доносившейся из комнаты Брайана. На диване в гостиной валялись куртка Брайана и несколько школьных учебников. Алексу разобрала злость. Она не раз просила племянника — просила по-хорошему, как ей казалось, — убирать за собой вещи. Тот не отказывался, нет, просто не обращал внимания на ее просьбы. И это здорово действовало на нервы.

Собрав вещи племянника, Алекса понесла их ему в комнату. Стук мальчик, естественно, расслышать не мог, и она замолотила в дверь кулаком.

Громкость была убавлена, дверь открыта.

— Прошу тебя, вешай одежду в шкаф и не разбрасывай в гостиной учебники.

Брайан молча взял вещи и остановился, дожидаясь, пока она уйдет. Быстро оглядев комнату, Алекса поразилась невероятному беспорядку, но, заставив себя говорить спокойно, поинтересовалась, как прошел день.

— Нормально.

— Знаешь, Брайан, по-моему, слушать такую громкую музыку очень вредно.

Выслушав ее объяснения, что повреждения слуха могут быть необратимыми, Брайан пожал плечами. От Алексы не укрылось насмешливое выражение, промелькнувшее в его глазах. Ладно, если не боится оглохнуть, дело хозяйское, только пусть слушает этот грохот через наушники.

Внизу, на кухне, Алекса обнаружила стакан из-под молока и полупустую пачку печенья. Кругом было полно крошек, и вдобавок подошвы прилипали к полу.

Да уж, после паршивого дня на работе ей только этого и не хватало! Миссис Радо ушла стирать, терпеть грязь до ее прихода Алекса просто не могла, поэтому пришлось взяться за уборку.

Ребенка необходимо держать в рамках, но Алекса предчувствовала, что сделать это будет не так-то просто. Что, если она его накажет, а парень начнет прогуливать занятия и воровать в магазинах? Вдруг убежит из дома, пристрастится к наркотикам или еще что-нибудь в этом роде? Или впадет в депрессию и совершит самоубийство? Алекса пообещала сестре заботиться о Брайане и чувствовала себя за него ответственной.

Алекса не торопилась рассказывать Филиппу о том, как на нее действует неряшливость Брайана, потому что муж никогда не замечал шума или беспорядка. Для него окружающая обстановка была не так важна, как для Алексы, фактически в начале их совместной жизни он стал приучать себя к аккуратности только ради жены. Кроме того, известно, что дети часто бывают неряшливыми и обожают включать музыку на полную мощность. Вероятно, Пейдж, особенно в последний год, разрешала Брайану все. В таком случае вряд ли можно винить мальчика за то, что он на свой лад протестует против новых правил.

Алекса прошла в гостиную, сбросила туфли и легла на диван. Она закрыла глаза и попыталась расслабиться, но это оказалось невозможным: слишком тяжелый выдался день.

Она так рассчитывала на заказ от «Нью уорлд инвесторс»! И вот, пожалуйста, заказ уплыл из-под носа, и даже не по ее вине… Конечно же, не по ее, разве нет? Просто клиент передумал, посовещавшись с коллегами. В архитектуре подобное скорее правило, чем исключение. Однако от этого было не легче, особенно если учесть, что до сих пор дела у нее шли хорошо.

Алекса вздохнула. Она еще никогда так остро не ощущала свою неполноценность. А где-то внутри угнездилось еще и беспокойство из-за ребенка, которого она согласилась иметь. Может быть, по глупости, как ей теперь начинало казаться.

Все опасения, связанные с материнством, вдруг стали реальностью. Конечно, Брайан не сын ей, и обстоятельства далеки от идеальных, но где гарантия, что жизнь с собственным ребенком будет намного легче? Все ли последствия она обдумала? Как ни крути, первые несколько месяцев никуда не деться от недосыпания, грязных подгузников, срыгивания молока… А ведь еще нужно время на кормление, купание, уход, нужно подыскивать подходящую няню.

С появлением детей отношения между мужем и женой меняются, даже присутствие Брайана уже что-то нарушило. Они с Филиппом стали не так свободны, как прежде, приходится следить за речью, даже заниматься любовью потише.

«Никто не даст тебе никаких гарантий, — так, кажется, говорила Бинки, когда Алекса пожаловалась ей на проблемы с Брайаном. — Дети — это как работа на полную ставку, потому что когда их нет рядом, ты все равно о них думаешь. Если супруги не готовы к заботам и тревогам, им лучше не заводить детей. Зачем плодить кандидатов в психушки? То есть я хочу сказать, что люблю своих детей, поскольку они у меня есть, но честно признаться, если бы я раньше знала, как… Нет, забудь, что я сказала. Одно могу посоветовать: прежде чем рожать, убедись, что ты действительно этого хочешь».

Беда в том, что уверенность Алексы с каждым днем таяла, в то время как Филипп, похоже, не испытывал ни малейших сомнений по этому поводу.

Хлопнула входная дверь. Увидев мужа, Алекса удивилась не меньше, чем он, застав ее дома.

— Почему ты так рано? — одновременно спросили оба.

Филипп рассмеялся, она тоже, но потом вдруг расплакалась.

Филипп обнял ее, и Алекса со слезами рассказала о неудаче с последним проектом. Он произнес все слова, какие полагалось говорить в таких случаях:

— Не вини себя, дорогая, это не твоя ошибка. Просто нужно было угодить слишком многим. Главный администратор должен считаться с мнением большинства в совете директоров. Ты же знаешь, такое случается сплошь и рядом. Любовь моя, взгляни на ситуацию с другой стороны. Ты же еще не выбыла из игры, но на этот раз ты точно знаешь, что им нужно, так что шансы на выигрыш только увеличиваются.

Алекса вытерла слезы. Она немного успокоилась, и ей стало стыдно. Плакать было не в ее характере.

— Прости, что повела себя как ребенок, но я так рассчитывала на этот заказ…

— Знаю, дорогая, и в твоем разочаровании нет ничего детского. Тебе предстоит предстать перед коллегами и грозным боссом — от такой перспективы кому угодно станет не по себе.

Алекса устало улыбнулась и обняла мужа.

— Лучше уж разреветься здесь, чем в офисе. Кажется, я выплакалась. Спасибо тебе. Надеюсь, до завтра я приду в норму.

И она действительно пришла в норму, но только отчасти. Беспокойная ночь в объятиях Филиппа и кошмарные сны не улучшили ее состояния, но Алекса проснулась с решимостью не сдаваться.

Труднее всего было позвонить Карлу и сообщить плохую новость. Как и следовало ожидать, босс пришел в ярость.

Клиент, естественно, всегда прав, а виновата во всем она. Карл словно забыл, что одобрил ее проект, сделал все от него зависящее, чтобы продать его «Нью уорлд инвесторс», и теперь он разговаривал с Алексой ледяным тоном.

— Без промедления приступайте к работе и посоветуйтесь с Марком и Нельсоном… Черт, я хочу, чтобы к этому заказу подключились все, рассматривайте его как первоочередной. И выясните, с кем нам предстоит конкурировать.

Как ни старалась Алекса воспринимать реакцию Карла стоически, чувствовала она себя отвратительно. Трудно было винить его за то, что он не желал упустить из рук контракт стоимостью шесть миллионов долларов, к тому же очень престижный.

Грег отпросился с работы к стоматологу удалить зуб мудрости, поэтому ей предстояло объясняться только с Иганом. К немалому облегчению Алексы, Иган встал на ее сторону.

— Этот ди Лоренцо-Браун — просто надутый болван. Взять хотя бы его двойную фамилию. Ты знаешь, что он был самым обыкновенным Раймондом Брауном, пока не женился на ди Лоренцо и не вообразил, что двойная фамилия придаст ему особый шик?

— Нет, не знаю, но что в этом плохого? Я хочу сказать, объединение имен позволило жене сохранить девичью фамилию.

— Неужели? Тогда почему твой муж не добавил к своей фамилии твою?

Алекса задумалась.

— Потому что мне это не приходило в голову, и я его не просила.

«Но если у нас будет ребенок, могу и попросить, — добавила она мысленно. — А что, неплохо, ребенок будет носить фамилию Кейтс-Джером».

Иган взял ее за руку.

— Алекса, пойдем-ка перекусим. Если тебе не хочется есть, не важно, можешь по крайней мере выпить. Я бы и сам не отказался глотнуть чего-нибудь покрепче.

Алекса редко пила в обеденный перерыв, но сегодня ей это было необходимо. Через час ей нужно вернуться на работу, поэтому они решили зайти в итальянское кафе неподалеку.

— Нелегкая тебе досталась задача, Алекса: проектировать здание, которое не в твоем вкусе. Как там говорил ди Лоренцо-Браун? «Солидное, прочное, традиционное»? Бр-р-р, звучит, как описание мавзолея.

Алекса слабо улыбнулась:

— Верно, только мне все время приходит на ум Федеральный резервный банк — прекрасное здание для своего времени, но не для нашего. Я имею в виду, что исключить стекло было бы… возвратом к прошлому, регрессом, что ли.

— Вот именно! — Иган презрительным тоном развил ее мысль: — Я прекрасно понимаю, почему тебе не приходят в голову идеи в постмодернистском духе, этакое тяжеловесное каменное сооружение, будто пришедшее из прошлого. Помяни мое слово: пройдет еще лет десять или около того, и такие здания будут выглядеть динозаврами. Скажи, тебе никогда не приходила мысль уйти от Линдстрома и пойти своим путем, скажем, стать компаньоном в другой фирме?

— Нет, мне бы этого не хотелось. Это означало бы опуститься на уровень доморощенной архитектуры…

— Вовсе не обязательно, — мягко прервал ее Иган. — С какой стати? У тебя большой опыт работы над крупными проектами…

— Большой, но недостаточный, Иган. И я хочу строить крупные здания, мечтала об этом даже в детстве, с тех пор как впервые увидела в журнале силуэт Нью-Йорка на фоне неба. Я должна получить этот заказ и доказать Карлу, что обладаю гибким мышлением и у меня нет недостатка в идеях.

— Хочешь начистоту? Карл — не такой человек, каким был его отец, и никогда таким не станет. Да, у клиентов могут быть свои требования, но проект должен оставаться творением архитектора. Когда стиль начинает диктовать дилетант, который носит итальянские костюмы и двойную итальянскую фамилию, беды не миновать. Карлу следовало бы решительнее отстаивать твою точку зрения.

Алекса вздохнула:

— Слышал бы ты, как он со мной разговаривал.

— Представляю. И наверняка велел обратиться за советом к Марку и Нельсону, хотя эти ребята явно из низшей лиги. Ты — лучший из всех его архитекторов, а он беснуется, как сутенер, когда одна из его шлюх не удовлетворила клиента. А ди Лоренцо-Браун, если уж на то пошло, ведет себя, как этот самый клиент. Мое мнение, Алекса, что тебе следует просто выйти из проекта. Скажи Карлу, что ты не станешь проектировать нечто безобразное только ради того, чтобы потрафить клиенту, напрочь лишенному вкуса. На твоем месте я никогда бы не смирился с таким унижением.

«Но ты-то не на моем месте, — подумала Алекса. — Я еще не готова сдаться». Скорее наоборот: Раймонд бросил перчатку, и она собиралась принять вызов. У Алексы в запасе множество идей, нужно только взглянуть на задачу под другим углом зрения. Может, именно из-за своего нежелания меняться Иган отошел от проектирования и занялся административной работой. Но она… она архитектор и всегда им останется, ей следует быть гибкой.

— Я не могу все бросить, — тихо сказала она. — И насчет Раймонда я с тобой не согласна. Он не самодур какой-нибудь и, по-моему, искренне в меня верит и желает, чтобы я добилась успеха.

— Господи, Алекса, как же ты наивна!

— Не думаю. Не забывай, что ты судишь обо всем только с моих слов. Да, я расстроилась и разозлилась, но все равно не могу поверить, что Раймонд желает мне зла. Поэтому я остаюсь. А ты?

Некоторое время они с Иганом молча взирали друг на друга. Алекса сознавала, что в ее вопросе прозвучал вызов, и успела заметить ответный вызов в глазах Игана. Наконец он улыбнулся.

— Конечно. Куда ты, туда и я. Раз уж ты настроена так решительно, постараюсь помочь, чем смогу. Мы же все-таки одна команда. Если им нужно здание из гранита — так тому и быть, постараемся сделать все как можно лучше.

Алекса почувствовала угрызения совести за то, что подумала о нем плохо. Пытаясь загладить вину, она погладила его по щеке.

— Ты настоящий товарищ, Иган.

«Настоящий товарищ». Иган криво усмехнулся, перебирая бумаги на своем рабочем столе. Сью Тоуни вошла в кабинет ссутулившись, чуть ли не на цыпочках, с таким видом, словно чувствовала себя недостойной ступать по этой земле. В телячьих глазах, устремленных на Игана, застыло ожидание.

— Ты сегодня хорошо выглядишь, такая свежая. — Он смотрел ей в глаза до тех пор, пока на бледных щеках девушки не выступил румянец. — Сью, мне нужна твоя помощь.

И стал рассказывать о конкурсе, недвусмысленно намекая, что Алекса впала в немилость, но не говоря этого напрямую. Иган отлично знал, что под внешней кротостью девушка таит в душе злобу на Алексу, которая хотя и не сделала Сью ничего плохого, но не принимала ее всерьез как архитектора.

— Итак, Сью, мне нужно, чтобы ты принесла фотографии этих зданий и спецификации на них, — заключил Иган, протягивая ей список. — Попытайся найти элементы старой архитектуры, которые можно использовать в современном здании, внеси их в свой проект и проследи, чтобы я увидел его первым.

Глаза Сью загорелись от возбуждения.

— Хорошо, Иган, я все сделаю. Как вы считаете, у нас правда есть шанс победить?

Иган снова улыбнулся ей с таким видом, словно девушка была его любимицей.

— Мы попытаемся, дорогая моя, обязательно попытаемся.

По правде говоря, для его цели — слепить нечто безвкусное — Сью подходила лучше, чем кто-либо другой в фирме. Иган обещал Алексе помочь, и он ей поможет — упасть в грязь лицом.

Сью вышла из его кабинета в приподнятом настроении. Наконец-то Алексе Великой придется уяснить, что она не такая уж всезнайка, и произойдет это скоро. Ни один самый талантливый архитектор не может обходиться без чьей-либо помощи, а Алекса всегда держалась с ней пренебрежительно, словно ее проекты никуда не годятся.

Миссис Джером была слишком занята собственной персоной и боялась конкуренции, вот в чем все дело. Алекса — типичный образчик женщины, которая сумела добраться до вершины и теперь, чтобы удержаться, сталкивает вниз своих сестер. И совершенно зря. Вместо того чтобы на каждом шагу чинить препятствия Сью, этой гордячке следовало бы взять над ней шефство.

Вот Иган — совсем другое дело, он лучше всех. В последнее время Иган всерьез заинтересовался Сью — и поощряет ее проявить свои способности. А как на нее смотрит, как разговаривает — просто чудо! Конечно, Сью старалась не грезить о нем наяву, ей ли не знать, что мистер Бауэр не может себе позволить стать объектом офисных сплетен, заведя роман с начинающим архитектором. Однако Сью было ясно, что она его любимица, и ее распирало от гордости. Многие женщины в фирме Линдстрома сохли по нему: дизайнеры интерьера, чертежницы, секретарши, особенно те, кому перевалило за тридцать и чьи биологические часы неумолимо отсчитывали время. Иган — очень подходящий кандидат и определенно интересуется женщинами.

Если он и приглашал Алексу в ресторан, то их встреча была деловой. Сью замечала, что менеджер всегда говорил об Алексе в несколько снисходительном тоне, даже когда хвалил ее работы.

Сью держалась из последних сил, чтобы не влюбиться в Игана, но с каждым днем чувствовала, как ее сопротивление слабеет. С кем бы она ни встречалась, в чьей бы постели ни оказывалась, Сью всегда представляла себе, что занимается любовью с Иганом.

Она вздохнула. В данный момент ей надо сделать то, что велел Иган и что поможет ей со временем подняться до уровня старшего архитектора. Сью представила себе, что уже стала им, а Иган руководит ее проектом, они проводят совещания, встречаются за деловыми обедами и официальные отношения постепенно перерастают в нечто более личное… А совместные поездки в Бостон или Вашингтон… В конце концов, ей ведь только двадцать шесть, а мужчин в его возрасте тянет к молоденьким.

Алекса заглянула в кабинку Грега.

— Как самочувствие? Выглядишь ты отлично, может, только чуточку не таким мудрым, как раньше, — поддразнила она, намекая на удаленный зуб мудрости.

Грег осторожно улыбнулся:

— Половина ума лучше, чем ни одного. Еще болит, но готов поспорить, тебе гораздо больнее.

— Вижу, дурные новости разносятся быстро. Ты был прав: Раймонду проект понравился, но фирме он не подходит. В результате им все-таки нужен дом из гранита. — Она резко втянула воздух.

— Мне очень жаль. Первым делом тебе нужно выкинуть из проекта Игана и Сью и заменить их Доном и, может быть, Эми…

— Я не могу. Иган хочет нам помочь.

Грег нетерпеливо выслушал ее объяснения.

— Ты не веришь ни единому слову, — заключила Алекса.

— Точно, не верю. Я уже сказал тебе, что думаю по этому поводу. Иган падает и собирается утянуть тебя за собой…

— Ладно, давай не будем больше об этом. Сейчас я хочу только одного: сотрудничества. От всех. Мне нужны идеи, и чем больше, тем лучше. Я просто не имею права проиграть…

— Ты слышала, с кем нам предстоит конкурировать?

— Пока нет. Но ты, конечно, уже знаешь.

Грег знал. Когда он перечислил названия фирм-конкурентов, у Алексы сердце ушло в пятки: им предстояло соревноваться со светилами современной архитектуры. И Раймонд еще говорил, будто им не нужна архитектура «от кутюр». Черта с два не нужна!

Грег попытался ее ободрить:

— Может, все не так страшно, как кажется.

— Неужели? В любом бизнесе знаменитости имеют большой вес.

Это был серьезный удар для Алексы, но она старалась видеть во всем хорошие стороны. Южная Парк-авеню — не самое престижное место, во всяком случае, пока. Ей предстояло спроектировать нечто величественное, внушительное, что задаст тон всему кварталу, она должна стать первым современным архитектором, которого в районе «Фларитона» воспримут всерьез.

Алекса использовала обеденный перерыв, чтобы прогуляться. Она довольно долго простояла, рассматривая здание фирмы «Фларитон». Алексу всегда восхищала его уникальная треугольная конструкция, возвышавшаяся на участке Двадцать третьей улицы, где Бродвей встречается с Пятой авеню. Присмотревшись к другим старым зданиям, она, кажется, поняла, почему Раймонд решил, что ее проект не подойдет.

Следующие несколько дней Алекса проработала в библиотеке, углубляясь в историю района и его архитектуры, изучая фотографии и отдельные детали ныне существующих зданий.

К тому времени когда она стала чувствовать себя лучше, из Осло вернулся Карл, и его резкость снова ввергла ее в депрессию.

Рабочий стол Алексы был завален предварительными набросками, представленными на ее рассмотрение другими архитекторами фирмы, и Алекса чувствовала, что тонет в море информации. Она не могла думать ни о чем другом, даже дома все ее мысли были только о проекте, и каждую свободную минуту Алекса проводила в своем кабинете.

Брайан был, как всегда, угрюмым, и она отказалась от попыток сблизиться с племянником. Да на это и времени не было.

Долгожданную передышку ей принесло только ток-шоу Филиппа. В воскресенье, посмотрев интервью с пессимистично настроенным борцом за охрану окружающей среды, мрачно предрекавшим катастрофические изменения климата, Алекса с облегчением увидела, что следующий гость ток-шоу — очень привлекательная женщина, устраивающая аукционы в поддержку искусства.

— Кажется, она нетипичный гость твоей программы, — заметила Алекса в перерыве.

— Вовсе нет. Брук прочитала ее письмо, побеседовала с ней и решила, что неплохо пустить это интервью после активиста по охране окружающей среды — для равновесия.

По мере продолжения интервью Алексе стало ясно, почему Брук предложила участвовать в программе именно Гейл Даулинг. Она оказалась интеллигентной дамой с правильной речью, живыми манерами и говорила о своей частной коллекции живописи и о предстоящем благотворительном аукционе.

— Как ты думаешь, Филипп, нас пригласят? Все же ты сделал ей отличную рекламу…

— Я так понимаю, что придется платить за билет, а три тысячи долларов — чересчур круто, и это только начало. Ты правда хочешь заплатить шесть тысяч долларов за роль без слов?

— Нет, но от гастрономического тура по южной Франции я бы не отказалась. — И добавила: — Все-таки она очень красива.

Филипп что-то нечленораздельно промычал в знак согласия и уткнулся в «Таймс».

Через неделю за обедом Филипп пожаловался Алексе:

— Черт, ну и интервью у меня было с Койном! Естественно, я заранее прочитал четыре его триллера, но можешь себе представить, единственная книга, которую я не брал в руки, оказалась его самой любимой, а Койн пожелал говорить именно о ней. Мне было страшно неловко. Он все время упоминал какого-то Риса — Рис то да Рис се, а я даже не имею понятия, то ли этот Рис герой, то ли главный злодей.

— Герой, — вмешался Брайан, — Он раскрыл шпиона, внедренного в спецслужбы Великобритании.

— Верно! — воскликнул Филипп. — Так ты читал «Опасную переправу»? И как тебе понравился роман?

— Хорошая книжка.

Филипп с воодушевлением принялся выуживать у Брайана его мнение.

— Эх, жаль, я не поговорил с тобой перед интервью, — от души пожалел он.

В ответ на комплимент на лице Брайана появилось некое подобие улыбки. Что касается Алексы, то она в это время сидела, уставившись в пространство и думая о своем.

Филипп подавил раздражение. Жена снова работала на износ, вечера и выходные напролет, и это начинало его беспокоить. Невозможно было не сравнивать этот обед с ленчем, проведенным несколькими часами раньше в обществе Гейл и Венди.

Выходя со студии, он наткнулся на улице на маму с дочкой — они возвращались из магазина, нагруженные покупками. Гейл пригласила его перекусить, Венди тут же запрыгала от радости, и Филиппу не хватило духу отказаться. Тем более что Гейл хотела отведать блюд китайской кухни, а они стояли как раз напротив ресторана «Сычуань».

Гейл была полна энтузиазма по поводу прошедшего ток-шоу и предстоящего аукциона.

— Ты не представляешь, насколько лучше пошли дела после передачи! — сказала она за едой. — Я имею в виду не тех, кто покупает билеты, с этим проблем никогда не было. Но раньше мне бывало довольно трудно найти то, что можно выставить на аукцион, а теперь предложения посыпались как из рога изобилия. И все благодаря тебе. Я очень, очень тебе благодарна!

Филиппу было приятно, что его заслуги так высоко оценены, и он вдруг осознал, что дома в последнее время стал чувствовать себя несколько заброшенным.

— Надеюсь, ты и твоя жена будете гостями моего аукциона, — мягко проговорила Гейл улыбаясь.

— Спасибо за приглашение, но меня в это время не будет в городе, — пробормотал Филипп и тут же покраснел от собственной лжи.

— Алекса! — В голосе Филиппа послышались резкие нотки. — Ты где-то далеко от нас.

Она вздрогнула и посмотрела на мужа.

— Ой, прости, задумалась. У меня просто голова пухнет от идей и проектов. Сегодня день был кошмарный. Карл упустил в Копенгагене выгодный заказ, на который очень рассчитывал, и, вернувшись в офис, разошелся не на шутку: устроил всем разнос, сыпал оскорблениями направо и налево, потребовал, чтобы ему срочно представили отчеты по всем проектам, находящимся в работе.

У Филиппа возникло ощущение, что все это он уже слышал. И не в первый раз за последнее время он поймал себя на мысли, что было бы неплохо, если б жена имела не такую сложную работу. Временами Алекса уходит в нее с головой. Он изо всех сил старался проявлять максимум понимания, но последнее время раздражение и протест стало сдерживать все сложнее. У всех бывают трудности в работе, у него их тоже достаточно, но отношение Алексы к своему проекту теперь напоминало одержимость.

— …оказалось, что фактически единственный проект, с которым все в порядке, — это музей Пеннингтона в Вашингтоне. Там уже началось строительство…

Вашингтон. Это слово живо напомнило о тех временах, когда Филипп ухаживал за женой, разрываясь между двумя городами. Они поочередно проводили выходные то в Вашингтоне, то в Нью-Йорке, и каждая встреча превращалась в счастливое, волнующее воссоединение. Тогда у Алексы было для него время. А сейчас, даже когда они занимались любовью, у Филиппа порой возникало ощущение, что любимая находится с ним только телом, но не душой.

Оставалось надеяться, что она не превратится в законченного трудоголика. Такой вариант несовместим с их планами завести ребенка. Никто не спорит, сочетать серьезную карьеру и материнство — дело нешуточное, но ведь другие женщины как-то ухитряются все совместить, Бинки, например.

— Прости. — Алекса улыбнулась. — Я знаю, со мной сейчас скучно, пожалуйста, потерпи еще немного.

Филипп кивнул. Да, это временные трудности. Ему просто нужно набраться терпения и немного подождать.

 

Глава 11

— О, дорогой, здесь просто прекрасно! — заявила Алекса, принимая от улыбающегося официанта бокал шампанского. — Я так рада, что мы все-таки получили приглашение.

Филипп чувствовал себя на редкость неуютно. Он не хотел присутствовать на благотворительном балу и аукционе в поддержку искусства и сказал Гейл, что его не будет в городе. Но та, вероятно, забыла, так как прислала по почте приглашение на два лица — для мистера и миссис Джером, и, к сожалению, Алекса увидела его первой.

Естественно, ей захотелось пойти, и Филипп не смог придумать благовидного предлога отказаться. Вся эта история не нравилась Филиппу, он чувствовал, что, придя на бал-аукцион, как бы дает согласие продолжить отношения с Гейл, а это казалось ему неразумным.

Конечно, следовало рассказать Алексе о первой любви много лет назад, и он сделал глупость, умолчав об этом, однако еще глупее было не рассказать жене правду в тот же день, когда Гейл объявилась в его кабинете. Теперь уже слишком поздно — как ни пытайся все объяснить, он будет выглядеть или виноватым, или дураком, или и тем и другим. Однако в чем он провинился? Ну пообедал пару раз с бывшей любовницей и ее дочерью, и что из этого? Он же ничего такого не сделал.

Ровным счетом ничего. Филипп приказал себе не паниковать зря. Миссис Даулинг просто подумала, что ему будет интересно побывать на самом блестящем и значительном светском мероприятии месяца. Гейл позвонила на студию и поинтересовалась, разрешит ли он включить в число призов возможность принять участие в его ток-шоу, и уговорила сказать «да».

И вот результат: вьюжным мартовским вечером он разгуливает по музею Метрополитен во фраке, с бокалом шампанского и светской улыбкой, приклеенной к губам.

Спору нет, это не рядовой вечер. Филиппу приходилось кивать направо и налево, то и дело здороваться — кого-то он сам узнавал, кто-то узнавал его. Некоторые из гостей даже участвовали в свое время в его передаче.

Впечатляло количество знаменитостей, чьи имена можно найти в справочнике «Кто есть кто». Были здесь писатели и музыканты, художники и политики, архитекторы и банкиры, известные филантропы и воротилы шоу-бизнеса. Филиппу достаточно было только чуть повернуть голову, чтобы в его поле зрения оказались одновременно Леонард Бернстайн, Беверли Силлз, Михаил Барышников, Лучано Паваротти, Норман Мейлер, Рой Ликтенстейн, Барбара Уолтерс и Оскар де ля Рента.

Филипп направился к столу с закусками, где Алекса уже стояла рядом с Тоддом и Бинки Рейнольдсами, поглощавшими черную икру.

— Я слышал, ты сегодня продаешь с аукциона телестудию? — шутливо спросил Филипп вместо приветствия.

— Нет, — возразил Тодд с набитым ртом, потом, прожевав, добавил: — Только жену и детей.

Бинки снисходительно улыбнулась.

У Алексы был такой счастливый вид, что Филипп устыдился того, что хотел лишить ее этого праздника. Она была очень хороша в бежевом вечернем платье, и Филипп почувствовал прилив гордости за то, что эта женщина — его жена.

Когда подошла Гейл и поцеловала его в щеку, Филипп надеялся, что выглядит не таким смущенным, каким себя чувствует. Наигранно-бодрым голосом телевизионного ведущего он представил ее Рейнольдсам и жене.

Все четверо обменивались вежливыми фразами, а Филипп тем временем пытался справиться с потрясением, которое испытал, увидев Алексу рядом с Гейл. Одна блондинка, другая брюнетка, женщины оказались полной противоположностью друг другу. Филипп не мог не отметить, что Гейл, в атласном зеленом платье, с блестящими черными волосами, ниспадающими на плечи мягкими волнами, и сверкающими в ушах изумрудами, выглядит великолепно.

— Алекса, я так рада, что вы смогли прийти, — проворковала Гейл.

— Огромное спасибо за приглашение, — сердечно ответила Алекса. — Оказаться на вашем аукционе — большая честь для меня.

Она похвалила миссис Даулинг за блестящую организацию. Гейл выглядела очень довольной. И, как всегда, очень уверенной.

— Филипп упоминал, что вы архитектор. Это замечательно, архитектура — это так интересно! Над чем вы сейчас работаете?

— Ну в частности, над музеем Пеннингтона в Вашингтоне.

Филипп боялся вздохнуть. Идиот, чего он боится? Не станет же Гейл упоминать об их прежних отношениях! Она держалась очень любезно, проявила к Алексе интерес, но без всякой личной окраски. Хозяйка успевала обойти всех и поговорила с каждым ровно столько, чтобы человек почувствовал себя желанным гостем. И все же, когда она отправилась приветствовать вновь прибывших, Филипп испытал неимоверное облегчение.

— Она очень мила и… Не может быть! — воскликнула Алекса. — Это же Раймонд ди Лоренцо-Браун. Черт, только я расслабилась и начала получать удовольствие от вечера!

— Какая жалость, что мы не в масках!

— Да, это верно. Тогда мне не пришлось бы сравнивать себя с Филиппом Джонсоном. — Алекса с грустью посмотрела на всемирно известного архитектора, вокруг которого собрались почитатели.

Обед при свечах проходил в зале, оформление которого — бледно-розовые, отделанные кружевом льняные скатерти и салфетки, на каждом столе композиции из нарциссов, цветущих веток кизила и жонкилий — напоминало о скором приходе весны.

Вышло так, что ди Лоренцо-Браун оказались за одним столом с Джеромами. Раймонд сел рядом с Алексой, а его жена — напротив него рядом с Филиппом. Главный администратор «Нью уорлд инвесторс» и его жена показались Филиппу дружелюбными и естественными. Мария ди Лоренцо-Браун, миловидная седеющая брюнетка с приятными манерами, была чуть выше мужа и говорила по-английски с легким итальянским акцентом. Филипп почувствовал расположение к собеседнице и предложил ей принять участие в ток-шоу.

— Независимо от сегодняшнего аукциона, — поспешно добавил он. — Мне понравилось, как вы рассказывали о наших и европейских знаменитостях, скульптуры которых вам довелось делать.

Мария очень вежливо отказалась:

— Спасибо, вы очень добры. Но, как мне ни нравится ваша передача, боюсь, я буду чувствовать себя неловко перед миллионами зрителей.

Только позже Филипп понял, что отказ мог быть продиктован совсем другими причинами: все-таки от ее мужа зависело, получит ли Алекса крупный заказ. Он больше не стал возвращаться к этой теме. Его жена и Раймонд беседовали о живописи и архитектуре. Филипп отметил, что Алекса хорошо скрывает нервозность.

За соседним столиком сидела Кэй со своим спутником. Хотя она и выполняла для Филиппа кое-какую работу, имеющую отношение к аукциону, Гейл вовсе не обязана была приглашать секретаршу, с ее стороны это великодушный поступок.

Аукцион начался во время обеда, между переменами блюд.

После супа-пюре на торги выставили ожерелье из золота в восемнадцать каратов с бриллиантами и рубинами — авторскую работу Паломы Пикассо. Оно было продано за тридцать тысяч долларов. Гастрономический тур по Франции ушел за двадцать тысяч, а ночной круиз на парусной яхте по Гудзону в обществе мэра Нью-Йорка кому-то обошелся в шесть тысяч долларов.

После аспарагуса с кунжутным майонезом выставили новый лот — экскурсию по Нью-Йорку в сопровождении известных специалистов по истории искусств с обедом в шикарном ресторане. Победитель следующих торгов получал право позировать Марии ди Лоренцо-Браун для скульптурного портрета из двадцатичетырехкаратного золота.

К тому времени когда на столы подали основное блюдо по выбору — жаркое из молодого барашка или лососину по-голландски, Филипп расслабился, наслаждаясь великолепной едой и винами, и готов был посмеяться над своими недавними страхами. Он чувствовал себя великолепно, и Алекса, по-видимому, тоже. После шампанского она даже опрометчиво решила побороться за неделю отдыха в роскошном оздоровительном комплексе в Лозанне. Когда ставки достигли десяти тысяч долларов, Филипп крепко ущипнул ее под столом за ногу, Алекса состроила мужу гримасу и вышла из игры.

— Завтра ты еще меня поблагодаришь, — сказал он с улыбкой.

Филипп согласился лично провести аукцион по своему лоту. Торги начались со стартовой цены в тысячу долларов.

— Полторы тысячи? Я не ослышался? Это ваш шанс оскорбить меня в прямом эфире или позволить мне оскорбить вас. Как вам больше понравится.

Цена поднялась до семи тысяч. В конце концов победительницей вышла молодая женщина в обтягивающем черном трикотажном платье с люрексом, связанном ею собственноручно. Вязать эксклюзивные изделия, вплетая в шерсть металлические волокна, — это и был ее бизнес. Дама пообещала связать Филиппу шарф за время передачи, заверив, что может говорить и вязать одновременно. Он не стал в этом сомневаться.

Под громкие аплодисменты Филипп вернулся на место, Алекса и соседи по столику встретили его восхищенными улыбками.

Ночью супруги занимались любовью и уснули в объятиях друг друга.

Алексе снилось, что она пробирается по темным, запруженным людьми улицам и несет ребенка, привязанного к спине на эскимосский манер. Мрачные, недоброжелательные незнакомые люди окружают ее. Вдруг она чувствует, что ребенок выскальзывает, и закидывает руки за спину, пытаясь его поймать, но младенец падает на землю с ужасным глухим стуком. Алекса поворачивается и видит, что он превратился в мячик и медленно катится от нее по улице…

Алекса проснулась в холодном поту и села в кровати. Только увидев, что находится в собственной постели и рядом спит Филипп, она поняла: это ей только приснилось. Сердце билось тяжело и часто, как после быстрого бега. Она легла на спину и стала глубоко дышать, пытаясь успокоиться. Это был самый жуткий сон, какой ей только доводилось видеть. Почему он приснился именно сегодня, после такого прекрасного вечера? Странно.

Вернувшись домой с аукциона, Алекса почувствовала себя как прежде. Но уже перед тем как уснуть, вдруг вспомнила разговор с Раймондом ди Лоренцо-Брауном и появившееся у нее ощущение, что он рассчитывает на ее победу в конкурсе.

Возможно, именно тревога породила подсознательное желание еще немного повременить с материнством. Должно быть, в этом и есть смысл ее кошмарного сна.

Филипп заворочался во сне и придвинулся поближе. Его теплое ровное дыхание успокоило, и Алекса снова уснула.

К сожалению, на работе дела обстояли не лучшим образом. Большую часть времени Алексу мучили дурные предчувствия, ее проект подвергался ежедневным изменениям. Слишком много людей было вовлечено в работу, и у каждого был свой взгляд, каждый тянул в свою сторону.

Стоило Алексе вспомнить о светилах архитектуры, с которыми ей предстояло конкурировать, как тут же хотелось заползти в нору и умереть. А когда узнала, что в жюри, кроме Раймонда, войдут четыре знаменитости, у нее возникло сильнейшее искушение ворваться в кабинет Карла и попросить освободить ее от участия в проекте. Бывали дни, когда Алекса искренне сожалела, что вообще услышала о существовании «Нью уорлд инвесторс».

До последнего времени ее карьера в фирме Линдстрома была удачной. Например, случай с проектом музея Пеннингтона был большой удачей. Она находилась в подчинении у одного из партнеров Карла, который остановил выбор на ее проекте. Через год он ушел из фирмы, и босс назначил Алексу главным архитектором этого проекта.

Уильям Пеннингтон был известным меценатом и коллекционером картин, и Алекса знала, что по завершении строительства музей наверняка привлечет внимание критиков. Но здание будет достроено только через год, поэтому нынешний заказ был очень нужен Алексе: он должен убедить Карла, что проект музея — не просто случайная удача.

Когда Филипп улетел на неделю в Калифорнию, Алексе было очень одиноко. Вечера в обществе племянника действовали очень угнетающе. Неудовлетворенность собой и всем вокруг была для нее внове, и Алекса боялась, что именно это ее ждет, когда у них появится ребенок.

Филипп в любой момент может собраться и полететь, куда ему потребуется, хоть на край света, она же останется привязанной к дому, и после тяжелого дня на работе дома ее будет ждать не отдых, а изматывающая суета.

Алексе стали часто сниться кошмары, в основном это были вариации на одну и ту же тему: будто у нее уже есть чадо, с которым обязательно что-нибудь случается. Правда заключалась в том, что перспектива завести ребенка стала, как никогда, пугать Алексу и она не знала, что с этим делать.

— Ой, мамочка, какие красивые! — восхищенно воскликнула Венди, взглянув на вишневые деревья, усыпанные белыми и розовыми цветами. Солнечным субботним днем Венди, Гейл и Кэлли прогуливались по берегу Потомака. — Кэлли, подними меня, я хочу их понюхать! — потребовала девочка.

Мать не стала объяснять, что цветы вишни не пахнут, — ее дочь все равно не успокоится, пока не убедится в этом сама.

Все трое приехали в Вашингтон накануне вечером, чтобы провести здесь выходные. В воскресенье Кэлли отвезет девочку домой, а Гейл собиралась задержаться еще на пару дней, чтобы приобрести кое-какие картины и повидаться со старыми друзьями.

Для Венди это была первая поездка в столицу, и ей было все интересно, особенно мемориалы Вашингтона и Линкольна, но больше всего — зоопарк. Однако она наотрез отказывалась возвращаться домой без матери, и Гейл пришлось купить огромную фотографию медведя и пообещать вставить ее в рамку и повесить в детской.

Воскресным вечером, лежа в постели, Гейл вспоминала встречу с Алексой на аукционе. С первой минуты стало ясно: миссис Джером не догадывается, что ее муж и Гейл были когда-то любовниками. И это открытие, лишний раз подтверждавшее, что Филипп сохранил их связь в тайне, приводило миллионершу в радостное возбуждение.

Алекса оказалась именно такой, какой Гейл ее и представляла: очень привлекательная, сдержанная, в прическе волосок лежал к волоску, платье — такое вполне могла бы носить жена сенатора — классического стиля, явно дорогое, но не броское. По сравнению с нарядом хозяйки аукциона оно выглядело консервативным и несколько скучноватым.

Из разговора выяснилось, что у них есть кое-что общее, и это могло оказаться весьма полезным. Гейл умолчала, что знакома с Уильямом Пеннингтоном еще с тех времен, когда работала в Национальной галерее. Разведенный Билл Пеннингтон в свои шестьдесят с хвостиком не утратил жизнелюбия, седые волосы только прибавляли его облику благородства. Он на всю жизнь сохранил благородный английский акцент, приобретенный во время учебы в Кембридже.

В понедельник утром Гейл отправилась с визитом в его особняк на Эмбесси-роуд, чтобы обсудить возможность приобретения принадлежавшей ему картины. Эту покупку Гейл затеяла с единственной целью — получить повод провести некоторое время с Пеннингтоном.

Они с Гейл вспомнили многочисленных общих знакомых, поговорили о ее вдовстве, о Венди и, наконец, обсудили картину — небольшое и очень дорогое полотно Уистлера.

Гейл всегда подозревала, что Билл в нее влюблен — разумеется, на свой изысканный и очень застенчивый манер, — и на этот раз решила пустить в ход все свое обаяние.

— Билл, расскажите мне о вашем новом музее. Я так много о нем слышала.

Трудно было найти тему, которая заинтересовала бы ее собеседника сильнее. За два дня Гейл как бы случайными, а на самом деле очень умело поставленными вопросами сумела выудить у него почти все, что хотела узнать.

Пеннингтон считал Алексу Кейтс-Джером очень талантливым архитектором, исключительно преданным делу. Несколько месяцев назад она побывала в Вашингтоне вместе с Иганом Бауэром, и скоро они снова должны приехать, чтобы проконтролировать ход строительства. По его словам, архитекторы останавливались в отеле «Карлтон».

Таким образом получилось, что в этом небольшом путешествии Гейл приобрела за свои деньги гораздо больше, чем просто картину, пусть даже самую распрекрасную.

По возвращении из Вашингтона она не поленилась пригласить на ленч Пэт Фуллер — коллегу по благотворительному комитету, которая была замужем за архитектором. Оказалось, что Пэт немного знакома с Иганом, который числился в ее списках потенциальных жертвователей. Она описала его как прожигателя жизни и одновременно человека, который стремится занять более высокое положение на социальной лестнице. Мистера Бауэра неизменно приглашали на благотворительные мероприятия — он был хорош собой, считался достойным кавалером, и многие разведенные женщины среднего возраста охотно закрывали глаза на его недостатки.

Главным из таковых считалось отсутствие больших денег. А то, что у него было, архитектор добыл своим трудом, а также благодаря эффектной внешности и хорошо подвешенному языку. Иган появлялся во всех лучших ресторанах и клубах обычно в обществе какой-нибудь привлекательной разведенки и только иногда — с молоденькой дебютанткой высшего света, не пожелавшей внять предостережениям матери.

То обстоятельство, что Алекса работает в тесном контакте с таким сердцеедом, показалось Гейл весьма интересным. Она рассуждала примерно так:

«Что мы имеем? Мужчина и женщина, привлекательные, образованные, честолюбивые, имеющие одно и то же призвание. Судьба сталкивает их не только в одном офисе, но и в одном самолете или поезде, в одном отеле, возможно, даже в смежных номерах. Где-то они вместе выпьют, где-то tet-a-tet пообедают при свечах и под романтическую музыку… И если в конце концов они окажутся в одной постели, в этом не будет ничего удивительного».

Конечно, это были чистые домыслы, но Гейл не спешила от них отмахнуться.

«Его зовут Алекс». — Ей снилось, что она, улыбаясь прохожим, катит по улице коляску. Но внезапно младенец начинает пронзительно кричать. Алекса берет ребенка на руки, но он выскальзывает из ее рук, падает на землю и словно мячик катится прочь. Еще немного, и он попадет в водосточный желоб… Алекса бросается за ним, но движется слишком медленно, словно бежит под водой. По улице мчится грузовик, водитель пытается остановить машину, Алекса слышит визг тормозов. Она кричит…

— Что случилось, любовь моя? — Филипп мягко тормошил ее за плечо.

— Мне приснился кошмар, — задыхаясь, пробормотала Алекса. — Господи, какой ужас! — Пересказывая мужу сон, она расплакалась. — То же самое случилось с моим братом. Ему не исполнилось и двух лет, когда он попал под машину.

Филипп ошеломленно смотрел на жену.

— Ты мне никогда об этом не рассказывала.

Алекса вытерла со лба холодный пот.

— Правда? Я никогда его не видела. Он погиб за несколько месяцев до моего рождения. Можно сказать, меня назвали в его честь.

Филипп обнял ее за плечи, но это не принесло Алексе облегчения. И, охваченная паникой, она вскочила с кровати.

— Филипп, это знак! Я не могу сейчас иметь ребенка, не могу!

Алексе стало казаться, что она задыхается. Глубоко дыша, она принялась ходить по комнате.

— Ты ведь не всерьез? — Голос Филиппа прозвучал словно откуда-то издалека. — Тебе всего лишь приснился кошмарный сон…

— Нет, я серьезно. — От возбуждения и холода ее бросило в дрожь, и Алекса почувствовала непреодолимое желание немедленно рассказать ему все, что таила в себе последнее время.

— Милая, вернись в кровать, сейчас не время для дискуссий. — Филипп приподнялся на локте, вид у него был подавленный.

— Этот сон не первый, — начала Алекса, когда ей наконец удалось отдышаться. — В последнее время я стала часто видеть кошмары, но сегодняшний — хуже всех. Мое подсознание пытается мне что-то сообщить.

— Давай поговорим об этом завтра, ладно? Мне рано вставать.

Алекса чувствовала страшную тревогу, но вины Филиппа в этом не было. Жена разбудила его среди ночи, конечно, ни один из них сейчас не способен размышлять здраво. В конце концов Алекса вздохнула и легла рядом с мужем. Тепло его тела подействовало успокаивающе, захотелось, чтобы Филипп ее обнял, но он перевернулся на другой бок и вскоре послышалось его ровное дыхание.

Ей не спалось, а когда все-таки удалось заснуть, то она снова видела во сне кошмары, только потом не могла их вспомнить.

Проснувшись без пяти восемь, Алекса увидела, что Филипп тихо одевается.

— Доброе утро. Прости за сегодняшнюю ночь, — тихо сказала она.

— Все нормально. Как ты себя чувствуешь?

Филипп смотрел не на жену, а в зеркало, завязывая галстук. Стоило Алексе вспомнить сон, как ее снова охватила тревога.

— Боюсь, не лучше, чем ночью. — Она села и свесила ноги с кровати. — Филипп, не знаю, как быть. Я так боюсь, что ребенок изменит наши отношения. Конечно, Брайан нам не сын, но с тех пор как он здесь поселился, жизнь стала другой. Раньше мы были так счастливы…

— Но наше счастье было неполным, — перебил Филипп, едва сдерживая раздражение.

Алекса вздохнула:

— Фил, я знаю, как важны для тебя дети. Поверь, я пыталась сделать все, что могла. Я старалась изо всех сил, но ничего не выйдет. Во всяком случае, на этот раз.

Филипп посмотрел на нее с грустью.

— Пару месяцев назад ты так не говорила. По-моему, ты слишком переживаешь из-за подростковых закидонов Брайана.

— Может быть, — мрачно согласилась Алекса. — Но конца не видно. Каждый раз, когда я звоню в Лондон, мне говорят, что состояние Пейдж без изменений. За все это время мне так и не удалось сблизиться с Брайаном. Может, нужно признать, что я не создана для материнства, и пока я такая, какая есть, было бы неправильно заводить ребенка. — Алекса готова была расплакаться. — Знаю, дорогой, я обещала, и я собираюсь сдержать обещание, только немного позже.

Филипп вздохнул:

— Не знаю, что и сказать. Я так надеялся, что скоро у нас будет ребенок… А теперь я чувствую себя одиноким, каким-то опустошенным.

От его несчастного вида Алексе стало еще хуже.

— Понимаю, дорогой, прости меня, пожалуйста. Филипп, я тебя люблю, и мне не хочется тебя разочаровывать, но боюсь, сейчас я просто не в состоянии… Я думаю снова начать пользоваться диафрагмой — по крайней мере до тех пор, пока не определится ситуация с заказом «Нью уорлд инвесторс».

Филиппу показалось, что его ударили. Алексе было больно видеть мужа таким расстроенным, но она не знала, что делать. Она больше не могла выносить эти ужасные кошмары, после которых весь день чувствовала себя разбитой.

— Прошу тебя, дорогой, потерпи еще немножко. Филипп, не глядя на нее, надел пиджак.

— Дорогой, не сердись, — с мольбой произнесла Алекса, вставая с кровати и подходя к мужу.

— Я не сержусь, просто чувствую себя отвратительно. Алекса попыталась поцеловать его, но Филипп отвернулся.

— Мне пора идти.

— Мне очень жаль, — снова начала она. — Мы еще вернемся к этой теме. Филипп, я тебя люблю, поверь.

— Я опаздываю.

Не сказав больше ни слова, он ушел. Алекса не пыталась задержать мужа. Конечно, ему плохо, ей тоже плохо. Но она не могла отрицать, что испытала огромное облегчение, когда наконец сказала правду.

 

Глава 12

Игану показалось забавным, что она назначила собрание группы на первое апреля. Учитывая абсурдность ситуации, дата самая подходящая. Как нелепо: Алекса считает его своим сторонником, Грег проявляет идиотскую склонность к ностальгии, а Сью — рабскую преданность Игану и естественную склонность к школярству и азбучным истинам.

Пытаясь на собрании казаться таким же обеспокоенным, как все остальные члены команды, Иган в душе потешался над тем, как ловко ему удалось сбить всех с толку своими махинациями. Одному архитектору он говорил одно, другому — другое, и в результате проектируемое здание, казалось, конфликтовало само с собой, в то время как члены команды до хрипоты спорили из-за какой-нибудь мелочи, например, стоит полировать гранит или нет.

Только Алекса уловила суть проблемы.

— Забудьте о граните. Рано говорить о полировке, когда у нас нет самого проекта. То, что мы сейчас имеем, лично мне больше всего напоминает классический обелиск.

— Целиком и полностью согласен, — сказал Грег. — У нас нет единой концепции. Нам нужен синтез традиционной формы и современных материалов.

— А вот этого не надо, — вмешался Иган, — ты снова отмахиваешься от пожеланий клиента. По-моему, мы должны серьезнее отнестись к словам главного администратора. Ему нужна традиционность — так пусть он ее и получит, иначе наш проект никто даже рассматривать не станет.

Иган всегда получал извращенное удовольствие, играя роль адвоката дьявола. В данном случае особая прелесть состояла в том, что он точно знал, как действует на нервы этому гомику. На самом деле мнение Игана о проекте в его теперешнем виде было убийственно: проект робок, вял и невыразителен, не несет в себе ничего нового, и члены жюри, глядя на него, будут зевать от скуки.

— Эх, если бы мы могли поразить их чем-нибудь сногсшибательным! — мечтательно проговорила Алекса. — Мне представляется вариация на тему ар-деко…

— Ар-деко? Вот уж что нам меньше всего нужно, — быстро перебил Иган. — Всякие ремесленники от архитектуры уже столько раз модернизировали ар-деко, что это уже превратилось в клише.

Как и следовало ожидать, Грег поддержал идею ар-деко. Между тремя архитекторами разгорелся спор. Сью же помалкивала, и только когда ее спросили напрямую, робко высказалась в поддержку менеджера.

Сью внесла-таки свой «оригинальный» вклад, как они с Иганом отрепетировали заранее.

— Этот проект, — проговорила она дрожащим голоском, — выдержан в нужном духе и вызывает определенные ассоциации…

Продолжая, Сью то и дело поглядывала на Игана, желая получить подтверждение, что делает все правильно. А его так и подмывало взмахнуть воображаемой дирижерской палочкой, руководя ее выступлением.

— Одно дело учитывать существующую архитектурную среду, — возразил Грег, — и совсем другое — плодить подобия существующих зданий. Нам нужно подойти к делу более творчески и, я бы даже сказал, романтичнее.

Иган совершил поворот на сто восемьдесят градусов:

— Возможно, Грег прав. Может, проекту и впрямь недостает мягкости, традиционности.

Иган собирался подучить Сью, чтобы она внесла в проект «романтические» штрихи, напоминающие о стиле модерн: изломанные кривые линии, цветочные усики, нечто женоподобное. Грегу это придется по вкусу, и Алекса, вероятнее всего, его поддержит.

Собрание закончилось в атмосфере всеобщего уныния, что очень порадовало Бауэра. «Вот уж действительно первоапрельские дураки», — думал он.

Перед отъездом в Стамфорд он заглянул к Сью.

— На собрании ты выступила просто великолепно! Девушка покраснела от удовольствия.

— Тебе нужно чаще выступать и не прикрываться ложной скромностью.

— Я знаю, — прошептала она, краснея еще гуще.

— Как продвигается проект?

— Понемногу. Хотите взглянуть, Иган?

— Нет, не сейчас. Подожду, когда ты закончишь, пусть это будет для меня сюрпризом. Помни: это твой шанс показать, на что ты способна. Боюсь, у Алексы проблемы. Ты видела, как она расстроилась?

— Видела. Пока получается не очень удачно, правда?

— Не очень удачно? Сью, да проект в нынешнем состоянии просто ужасен! Конечно, я не мог так прямо сказать, щадя чувства Алексы, ведь в этом деле мы заодно, — солгал Иган. — Все хотим, чтобы проект был как можно лучше и победил в конкурсе.

Он заговорщически подмигнул Сью, доверительно улыбнулся, словно говоря: «Ты же понимаешь, это должно остаться строго между нами», — и отправился по своим делам.

Иган не испытывал ни малейших угрызений совести. Сью, эту бездарную дурочку, уже не испортишь. Что же до Алексы, то Иган полагал: если она будет вынуждена разделить его судьбу, то в конечном счете это пойдет гордячке только на пользу.

Алекса испытывала пугающее ощущение, будто все, что было для нее важным, уплывает из рук. Сначала карьера, теперь брак.

Примерно с неделю после того, как она объявила о решении повременить с беременностью, у них с Филиппом все оставалось по-прежнему. В субботу вечером они пошли с друзьями в театр, затем поужинали в «Реджине» и протанцевали до трех утра. Алексу переполняли любовь, нежность и желание.

Еще не дойдя до спальни, она на лестнице, пылко целуя, стала расстегивать его рубашку. Ответные поцелуи Филиппа возбудили ее еще сильнее.

Продвигаясь к спальне, они постепенно снимали с себя один предмет одежды за другим и бросали на пол. «Не забыть бы потом собрать все, чтобы Брайан утром не наткнулся на следы нашей страсти», — промелькнуло в голове у Алексы. Романтическая атмосфера чудесно проведенного вечера с хорошей едой, вином, танцами привела к естественному результату: все тело Алексы пульсировало от желания.

Обнимая мужа, она постанывала от сладостного предвкушения. Но когда Филипп вошел в нее, эрекция вдруг пропала. Такое иногда бывало (слишком много спиртного, поздний час), но раньше Алексе всегда удавалось, проявляя терпение и изобретательность в ласках и словесной игре, повернуть процесс вспять. Однако в эту ночь ничего не помогало.

— Прости, ничего не выйдет, — сказал Филипп вздыхая. Алекса скрыла разочарование.

— Ничего страшного, дорогой, мы оба устали.

— Хочешь, я тебя…

— Нет, не надо, все в порядке. По правде говоря, я уже засыпаю. — Для пущей убедительности она зевнула.

Филипп поцеловал ее в лоб.

— Дай мне восемь часов на отдых, и я буду снова на высоте.

Но и отдых не помог. Та же проблема возникла и назавтра, и в последующие дни.

— Филипп, что-то не так?

— Не думаю. — После короткого колебания он добавил: — По-моему, ничего не изменилось, кроме того, что ты стала снова пользоваться диафрагмой.

— Только на время, — напомнила Алекса.

— Пусть так, но я ничего не могу поделать. Кажется, мое тело живет отдельной от разума жизнью. Прости, Алекса, я ведь предлагал тебе…

— Мне нужно не это, — мрачно возразила она. — Я хочу, чтобы вернулось то, что у нас было. — И замолчала, чувствуя, что вот-вот расплачется. — Мне кажется, будто ты… наказываешь меня за то, что я не делаю по-твоему.

— Ради Бога, Алекса! — взорвался Филипп, вскакивая с кровати. — Я же не нарочно! Неужели ты не понимаешь, что я гораздо сильнее наказываю самого себя?

Ошеломленная вспышкой его раздражения, она не нашлась что ответить.

Словно по негласной договоренности, оба стали избегать друг друга. Алекса уходила на работу, когда Филипп еще спал, и возвращалась к самому ужину. Атмосфера за столом была натянутой, муж и племянник разговаривали в основном о спорте, а она думала о своих проблемах на работе и дома.

После еды Брайан поднимался в свою комнату, а Алекса уходила в кабинет заниматься проектом. Филипп тоже работал, или читал, или смотрел телевизор. Когда тот, кто ложился позже, входил в спальню, другой обычно уже спал или делал вид, что спит. Они перестали ездить в Вермонт, словно боялись осквернить воспоминания о лучших временах.

Они даже перестали вместе смотреть по воскресеньям передачу Филиппа, что было своего рода семейным ритуалом. В первое воскресенье после той злополучной ночи он был на студии, и Алекса, воспользовавшись возможностью еще немного поработать, просто записала передачу на кассету, решив, что может с таким же успехом посмотреть ее и позже.

Она рассчитывала, что на пасхальные каникулы Брайан навестит в Сиэтле бабушку и дедушку, но мать Алексы сильно простудилась, и поездку пришлось отложить.

Примерно раз в неделю Алекса звонила в Лондон и всякий раз слышала одно и то же: состояние Пейдж не изменилось, никакого прогресса. Конечно, хорошо бы слетать к сестре, но в такое напряженное время об этом не могло быть и речи.

Жизнь словно приостановилась. Хотя ее и пугали их странные отношения с Филиппом, Алекса утешала себя тем, что работа над проектом будет завершена через несколько недель. А что значат какие-то несколько недель по сравнению с годами, что они прожили вместе?

Он уже выходил из кабинета, когда на рабочем столе зазвонил телефон.

— Филипп, как хорошо, что я тебя застала, — быстро проговорила Алекса. — Мне нужно задержаться в офисе, я вернусь поздно. Миссис Радо сегодня ушла пораньше, поэтому вам с Брайаном придется самим сообразить что-нибудь на ужин. Справитесь?

— Конечно, — покорно согласился Филипп. — Занимайся своими делами, мы не пропадем.

Он старался говорить бодро, но, повесив трубку, почувствовал странную пустоту внутри. Филипп, как ни старался быть терпеливым, чувствовал, что занимает в сердце жены второе место после работы.

Положение усугублялось тем, что теперь он даже не мог заниматься с Алексой любовью. Он привык считать, что импотенция — нечто, случающееся с кем-то другим. И вдруг, пожалуйста, эта беда постигла его самого.

Невероятно. Любимая Алекса всегда была для него желанной, но в последнее время, как бы они ни начинали, все кончалось ничем. Если у него пропадало желание, то никакие ухищрения не могли его вернуть. А ведь ему еще нет сорока!

Телефон снова зазвонил. На этот раз он услышал в трубке голос Венди Даулинг.

— Сегодня у нас в школе спектакль, у меня одна из главных ролей, я играю Джилл, — гордо сообщила девочка. — Мне так хочется, чтобы вы пришли! Пожалуйста, скажите, что придете! Если вы будете в зале, я уж точно не забуду слова. Честное слово, вы не пожалеете…

— Привет, Филипп. — Трубку взяла Гейл. — Прошу прощения за свою дочь. Она не успокоилась, пока я не разрешила позвонить и пригласить тебя на спектакль, хотя я говорила, что ты занят…

— Все в порядке, сегодня я как раз свободен, — перебил Филипп, польщенный вниманием девочки.

— Я понимаю, нужно было позвонить раньше, и мне вообще не хочется тебя обременять, — продолжала Гейл, — но если бы вы с Алексой могли выкроить полтора часа, я была бы очень признательна. Мы в Нью-Йорке недавно, у нас здесь почти нет друзей, так что за Венди в зале буду болеть только я одна.

— Когда начинается представление?

— В семь, а в половине девятого уже закончится, так что оно не должно помешать вашим планам…

— Я бы с удовольствием пошел, — сказал Филипп не кривя душой, — но Алекса задержится на работе, а я ужинаю дома с племянником, который у нас живет.

— Не беда, — тут же нашлась Гейл. — Приводи его с собой. Чем больше зрителей, тем лучше.

— Попробую, но заранее ничего не обещаю. Боюсь разочаровать Венди.

— Ничего, пусть привыкает не ожидать от людей слишком многого. — Гейл вздохнула. — Смерть отца была для нее тяжелым ударом, малышка до сих пор до конца не оправилась. Но это не твоя забота, Филипп. Вот что, я продиктую тебе адрес и оставлю для вас два билета. Если вы приедете, пусть даже в последнюю минуту, Венди будет счастлива.

Филипп повесил трубку, чувствуя, что в сложившихся обстоятельствах просто обязан пойти. Он не забыл, как когда-то его младшая сестра участвовала в школьных спектаклях и вся семья в полном составе поддерживала ее в зале.

Приехав домой, он сразу пошел к Брайану.

— Алекса сегодня задержится на работе, так что нам, мужчинам, придется самим о себе позаботиться. Думаю, приготовить гамбургеры мне по силам.

Брайан пожал плечами.

— О'кей.

Они поели на кухне, в более непринужденной обстановке. Поначалу говорил в основном Филипп, а Брайан только отмалчивался, но постепенно мальчик оживился, особенно когда разговор коснулся бейсбола.

— Может, как-нибудь сходим посмотреть матч? — предложил Филипп. — Мне присылают пригласительные билеты. Кстати, когда у тебя день рождения?

Брайан пробормотал что-то неразборчивое, Филипп только понял, что в сентябре, но не расслышал день. Когда он упомянул кубковые соревнования, мальчик отвернулся и уставился в пространство.

— Впрочем, к тому времени ты наверняка вернешься к матери.

Брайан не ответил. Филипп попытался вспомнить, каким он сам был в двенадцать с половиной лет. Ужасный возраст. Его тогда раздирали противоречия: он еще по-детски нуждался в матери и в то же время ему уже хотелось быть независимым. Помнится, он не доверял ни одному взрослому. А эти невероятные перепады настроения? То чувствуешь себя на седьмом небе, а то вдруг становится так тошно, что хоть помирай. Но хуже всего эти непонятные и потому пугающие перемены с телом. И еще нужно было успеть засунуть простыню в корзину для грязного белья до того, как мать ее увидит…

Филипп снова перевел разговор на спортивные темы, заговорил о бейсболе, потом о футболе. Брайан, в сущности, неплохой парень, просто у него свои подростковые проблемы, а Алекса, вероятно, по неопытности, только усиливает его чувство неловкости.

Хотя все эти сложности были вполне объяснимы, ситуация тревожила Филиппа. Неспособность Алексы пробиться сквозь защитную броню племянника явно усиливала ее сомнения по поводу материнства.

Филипп взглянул на часы.

— Послушай, Брайан, ты не хотел бы пойти сегодня вечером на школьный спектакль? Я знаком с девчушкой, играющей главную роль.

Брайан скривился и отчаянно замотал головой.

— Ну… тогда, может, ты не будешь возражать, если я оставлю тебя одного на пару часов? Надеюсь, Алекса скоро вернется.

Брайан был вовсе не против. Он собирался посмотреть по телевизору «классный» боевик про мальчика, мечтавшего стать профессиональным велогонщиком.

— А, помню, хороший фильм, я его видел несколько лет назад, — сказал Филипп.

Оказалось, Брайан тоже его видел, но хотел посмотреть еще раз. Филиппу было нетрудно представить, как мальчик отождествляет себя с главным героем, тем более что он обожал велосипед, на котором ездил в школу.

Филипп постоял некоторое время в нерешительности. Он убеждал себя, что просто обязан сделать доброе дело и пойти на школьное представление. Зачем разочаровывать ребенка, если дома он все равно сейчас не нужен? Что касается Гейл, то на этот счет можно не беспокоиться, они же будут не одни. К тому же детский спектакль поможет ему на время забыть о собственных проблемах.

Гейл наскоро приняла душ. Она была очень довольна дочерью. Венди сама захотела позвонить Филиппу и пригласить его на спектакль. Просто удивительно, что ее дочь без подсказки знает, как уговорить мужчину.

При мысли о дочери у нее на губах появилась гордая материнская улыбка. Малышка Венди, несмотря на юный возраст, уже сейчас способна очаровать даже дикобраза так, что тот охотно расстанется со своими иголками. А когда она подрастет, мужчины будут выстраиваться возле их дома в очередь ради одной ее улыбки.

Гейл оглядела обширную коллекцию нарядов от известных модельеров, гадая, что надеть. Пожалуй, светло-серый костюм с облегающим жакетом и узкой юбкой до колен будет в самый раз. К нему подойдет бирюзовая шелковая блузка. Гейл приготовила также шелковое белье.

Хотя она приглашала Филиппа с Алексой, но то обстоятельство, что мадам архитектор работает допоздна, оказалось как нельзя более кстати.

Гейл поняла по голосу Филиппа, что он с удовольствием придет посмотреть выступление Венди. Она почувствовала и другое: Филипп вовсе не прочь провести вечер с ней, хотя, возможно, и сам пока этого не понимает. Гейл почему-то не сомневалась, что известный телеведущий сумеет выбраться на школьный спектакль.

«Нужно попытаться побольше выяснить об этом племяннике, — думала Гейл. — По чьей линии он родственник? Часто ли Алекса задерживается на работе? И как Филипп к этому относится? И еще: на самом ли деле Алекса занята делом или она «работает» с Иганом Бауэром?»

Чем больше информации, тем лучше она будет вооружена. Победить Алексу нелегко, на этот счет Гейл иллюзий не питала. Главное преимущество этой женщины в том, что она жена Филиппа. Однако и у Гейл есть плюсы. Во-первых, она богата; во-вторых, у нее достаточно времени, чтобы всецело посвятить себя Филиппу. А еще имеется союзник — прелестная дочурка, успевшая очаровать Филиппа.

Гейл помнила: Филипп всегда мечтал о семье и не раз говорил, что хочет иметь детей. Однако она подозревала, что его жена не так уж торопится стать матерью. Алекса, без сомнения, предпочитает создавать творения из стекла и бетона, а не из плоти и крови.

 

Глава 13

— Ты молодчина! — сказал Филипп Венди после спектакля. — Я видел почти все, только чуть-чуть опоздал к началу.

Девочка восторженно смотрела на Филиппа снизу вверх и крепко держала его за руку.

— Я знаю, — сказала она. — Я видела, как вы входили, и ужасно обрадовалась. Как только вы пришли, я сразу стала играть гораздо лучше! Я старалась для вас, чтобы вы не пожалели, что пришли.

Филипп улыбнулся. Он был в восторге от ее детского обожания.

— Ну, я надеюсь, что ты делала это в основном для себя.

В зале частной школы Далтона толпились возбужденные дети и их родители. Учительница Венди узнала популярного телеведущего, немного смутилась и покраснела. Он заметил, что это произвело сильное впечатление на Венди.

Как ни странно, Филипп получал истинное удовольствие, наблюдая за игрой маленьких актеров. В зрительном зале сидели в основном женщины. «Забавно, — думал Филипп, — большинство отцов так заняты, что не нашли времени прийти на школьный спектакль. Я же пришел, хотя еще только мечтаю стать отцом, но вынужден все время откладывать это удовольствие. Возможно, до бесконечности».

Судя по письмам зрительниц, тысячи женщин были бы счастливы осчастливить его, подарив ребенка, — тысячи, но только не собственная жена.

— Мы собираемся угостить детей мороженым, — сказала Гейл. — Ты ведь уже пообедал, так что, может, присоединишься к нам?

— Пожалуйста, пожалуйста! — закричала Венди, подпрыгивая от возбуждения.

Филипп улыбнулся:

— Сначала я должен позвонить.

Алекса была уже дома, голос у нее был вымученный. «Да, я все еще работаю… Нет, я не против, если ты немного прогуляешься… Нет, торопиться домой незачем, я буду занята еще не меньше часа».

Узнав, что Филипп остается, мать и дочь пришли в восторг. Филипп был здесь желанным гостем, в нем нуждались, и это было чертовски приятно.

В школьном зале Венди стала переходить от столика к столику, и Филипп остался наедине с Гейл.

— Спасибо, что пришел. Ты не представляешь, как много значит для дочери то, что ты все бросил и по первому зову приехал сюда.

— Просто так вышло. Брайан захотел посмотреть фильм по телевизору и не возражал, если я на время уйду.

— Чей он сын: твоего брата или сестры? — спросила Гейл.

— Сестры Алексы. Его мать положили в больницу в Лондоне.

Филипп и сам толком не знал, почему так подробно рассказывает Гейл о Брайане и о том, как трудно работающей паре приспособиться к переменам в жизни. Может, все дело в том, что она слушала очень внимательно и с сочувствием. Сама мать, она, казалось, понимала все его проблемы.

— До рождения Венди я работала в Далласском музее изящных искусств и думала, что мне будет жаль бросать работу, но как только я впервые увидела свою дочурку, все остальное перестало для меня существовать.

Интересно, будет ли Алекса испытывать такие же чувства? На этот вопрос не было ответа ни у Филиппа, ни у самой Алексы. Если бы она только дала себе шанс узнать это…

Гейл одарила его чарующей улыбкой.

— Может, с моей стороны нескромно так говорить, но Венди для меня — самое прекрасное произведение искусства, потому что я создала ее сама. Помнишь, Филипп, когда-то ты часто говорил о детях. Мне тогда было двадцать три, и я в ответ только смеялась. Забавно, но к двадцати пяти мои взгляды совершенно изменились.

«А Алекса в свои тридцать шесть все еще откладывает детей на потом». — От этой мысли у Филиппа подступил ком к горлу. Он посмотрел на часы.

— Как хорошо, что я снова тебя нашла, — вдруг сказала Гейл, понизив голос и пристально глядя на Филиппа.

К его щекам прихлынула кровь. Нужно срочно, сию же минуту, до того, как она произнесет еще хоть слово, сказать, что они больше не будут встречаться…

Гейл наклонилась к нему через стол, глаза необычного фиалкового оттенка притягивали его взгляд.

— С тех пор, как мы переехали в Нью-Йорк, мне ужасно не хватало хороших друзей. Да, у меня полно знакомых, но нужно время, чтобы завязать настоящие дружеские отношения, такие, как были когда-то у нас с тобой. Давай не будем снова терять друг друга… Нет, молчи, не говори ничего.

Гейл неожиданно приложила пальцы к его губам, и Филипп вдохнул удивительный аромат «Мажи нуар». Вот уже десять лет он не встречался с этим запахом, и внезапно нахлынувшие воспоминания на время лишили его дара речи.

— Я виновата, что избегала тебя все эти годы, — тихо продолжала Гейл. — Поначалу мне мешали родные, потом я сама боялась с тобой встретиться, мне было стыдно. А позже решила, что ты меня забыл. Да и жили мы слишком далеко друг от друга. Но как только судьба снова нас свела, я сразу вспомнила, как ты мне когда-то нравился. Знаешь, у меня никогда не было друга ближе, чем ты, будь то мужчина или женщина.

«Странно, — думал Филипп, — почему я так разговорчив перед камерой, фразы выстраиваются сами собой. Даже без репетиции мне легко говорить, а сейчас я превратился в косноязычного юнца». И вдруг вспомнил слова, которые намеревался сказать Гейл: «Я никогда не рассказывал Алексе о нас. Когда мы только познакомились, мне казалось бессмысленным ворошить прошлое, а когда мы с тобой снова встретились, я уже не мог рассказать — получилось бы, что все эти годы я нарочно что-то скрывал. Принимаю всю вину на себя, но так сложилось, что…»

Он вдруг увидел, что прекрасные глаза Гейл блестят от слез.

— Мне так недоставало твоей дружбы, Филипп, мне не хватает слов, чтобы передать… Поверь, я достаточно наказана.

— А как же твой муж? — прошептал Филипп внезапно охрипшим голосом.

— Муж… никогда не был мне другом, как ты. Да, я восхищалась его храбростью гонщика, но… — Она помолчала, потупив взгляд, а потом посмотрела Филиппу прямо в глаза. — Признаюсь честно, ему не хватало твоей глубины, эрудиции, ты гораздо лучше него разбираешься в вещах, которые для меня важны, в искусстве, например. Когда я вспоминаю, как мы когда-то… как интересно нам бывало вместе…

Филиппа захлестнула горячая волна. Пока Гейл продолжала распространяться о дружбе, он с тревогой осознал, что его одолевает похоть. Примитивная животная похоть, почти на уровне рефлекса. Он быстро допил воду и набил рот мороженым, так что от холода заболели зубы.

Филипп не помнил, чтобы Гейл когда-нибудь плакала, и сейчас ее слезы глубоко тронули его. «Она плачет из-за меня и только что почти призналась, что, уехав тогда к родителям, совершила ошибку».

В этот момент подошла Венди с подругой. Пока Гейл успокаивалась, промокая глаза платком, Филипп чувствовал себя на редкость неловко и ждал, пока спадет возбуждение. Наконец он решил, что может встать из-за стола.

— Венди, все было замечательно, но мне пора возвращаться домой.

— Мы тоже уходим, — быстро сказала Гейл. — Правда, я не уверена, что мы сможем быстро найти машину.

Филипп поймал такси и подбросил Гейл с дочерью до дома. Когда он остался один, спутанные мысли и невысказанные слова завертелись в его голове. Он повел себя, как трус, не решившись произнести заранее заготовленную фразу. Просто не смог. Оборвать Гейл, заговорившую о дружбе, было бы жестоко и даже грубо. В конце концов, разве не дружеское участие подтолкнуло его прийти на детский спектакль?

Неловкая сложилась ситуация. Филиппу не хотелось причинять ей боль. Наверное, впредь лучше отклонять все ее приглашения. Пусть это будет выглядеть как трусость, но в конечном итоге так лучше. Гейл просто нужно время завести новых друзей, и Филипп не сомневался, что это ей удастся.

Алекса сидела в гостиной и потягивала бренди. Она встретила Филиппа улыбкой.

— Привет, милый. Я еще не все доделала, но решила послать проект ко всем чертям. Иногда наступает момент, когда мозги отказываются работать. — Она похлопала по дивану рядом с собой. — Посиди со мной. Расскажи, как прошел день. Выпить хочешь?

— Не откажусь.

Филипп почувствовал себя виноватым: умалчивать о чем-то — почти то же, что лгать. Если бы Брайан пошел сегодня с ним… Но не пошел, да и в любом случае мальчик вряд ли стал бы откровенничать с Алексой.

Господи, что происходит?! У него же никогда не было тайн от жены!

В полумраке Алекса казалась бледнее обычного, а волосы выглядели еще светлее, чем Филипп их помнил. А может, только в сравнении с румяной темноволосой женщиной?..

— Фил, ты выпил свое бренди залпом? Неужели так отчаянно нуждался в выпивке?

Он удивленно уставился на пустой стакан.

— Да, наверное. У меня был тяжелый день. — На этот раз Филипп говорил правду. — Тодд слег с простудой, и мне пришлось самому иметь дело с режиссером программы.

— А как Брайан?

— Нормально. Мы поужинали гамбургерами… Потом он захотел посмотреть фильм по телевизору…

— Может быть, когда вся эта суматоха с проектом закончится, я сама слетаю в Лондон и выясню, не нужно ли что-то сделать для Пейдж.

Филипп почувствовал стеснение в груди. Прекрасно, она полетит в Лондон, еще куда-нибудь, может, на Луну — вот только выкроит время. А как же насчет ребенка? Но он слишком устал, чтобы поднимать эту тему сейчас.

— Пожалуй, мне пора спать.

— Звучит заманчиво, — сказала Алекса, беря с собой в спальню рюмку бренди.

В этот вечер они для разнообразия легли одновременно, и Филипп попытался заняться с Алексой любовью, благо бренди пошло ему на пользу. Он мечтал отдаться страсти и забыть обо всем, Алекса тоже была на взводе и достигла оргазма, как только Филипп к ней прикоснулся. Однако его снова ждало разочарование…

Алекса неуверенно спросила:

— Филипп, ты уверен, что причина не… физическая? Может, тебе стоит показаться врачу? Нужно выяснить, что нам делать…

— Я просто устал, — ответил Филипп более раздраженно, чем ему бы хотелось, быстро поцеловал жену и повернулся к ней спиной.

Он чувствовал, что потерпел поражение, но твердо знал, что его проблема не связана со здоровьем.

Диафрагма Алексы стала чем-то вроде барьера для его страсти, так же как ее карьера встала на пути беременности. В этот вечер, общаясь с Гейл и слушая, как она восторженно говорит о своей дочери, Филипп впервые со страхом подумал: а вдруг Алекса обделена инстинктом материнства и может упустить время, отпущенное природой?

Филипп не знал, что делать. Всякий раз, когда он пытался поговорить о ребенке, казалось, будто они с Алексой объясняются на разных языках. И все-таки он чувствовал, что так дальше продолжаться не может.

Алекса давно спала, а он все ворочался в кровати, тщетно пытаясь выкинуть из головы образ Гейл, ее развевающиеся черные волосы и прекрасные фиалковые глаза, сверкающие от непролитых слез.

Она обратилась к медсестре за стойкой.

— Мне нужно позвонить по междугородному телефону. Сыну. — На какую-то долю секунды Пейдж засомневалась, есть ли у нее сын, но медсестра кивнула, переписала себе на листок номер из ее записной книжки и указала на кабинку.

— Зайдите и ждите, миссис Барнс. Как только вас соединят, телефон зазвонит.

Пейдж нервозно перечитывала отпечатанное на компьютере письмо Брайана. Разве ее сын не слишком мал, чтобы обращаться с компьютером? Сколько же ему лет? Десять? Нет, наверное, уже двенадцать. Пейдж вспомнила, как они праздновали в Уэльсе его одиннадцатый день рождения. Тим повез их в какое-то место с непроизносимым названием покататься на яхте. Они отлично провели время. Но… Тим умер и унес с собой все хорошее.

Пейдж еще раз перечитала письмо сына. У Брайана есть свой телевизор, стереосистема и «крутой» велосипед. «Надеюсь, тебе уже лучше… Я хочу поскорее вернуться домой…»

Хочет ли? Пейдж вдруг стало не хватать воздуха, показалось, что в кабинке слишком душно. Но если открыть дверь, медсестра решит, что она раздумала звонить. К тому же снаружи ждет какая-то толстуха, которая сердито смотрит на нее из-под широких бровей.

Пейдж снова быстро опустила глаза. Брайан выражается, как настоящий американец. Строчки письма стали расплываться перед глазами. Пейдж сглотнула слезы. Сыну гораздо лучше быть с Алексой и ее мужем, чем с ней. У Джеромов нет своих детей, зато есть куча денег, чтобы покупать мальчику то, что ей не по средствам. Джеромы — миллионеры, а она — всего лишь вдова подполковника. Не бедная, конечно, но и не богачка. И еще у нее был этот «срыв» — как будто она не человек, а какая-то старая машина-развалюха с неисправной линией подачи топлива.

Пейдж покрылась потом. Доктор Уэстон, видимо, считает, что ей стало лучше, хотя и не настолько, чтобы выписать из больницы. Если разобраться, она не очень-то и хотела выписываться, так как не была уверена, что сумеет справиться одна. Пейдж подумала о пустых днях в пустой лондонской квартире. У нее не было в Лондоне знакомых, за исключением других офицерских жен, но теперь она больше не жена.

— Возвращайся домой, — предлагала мать каждый раз, когда звонила по телефону. — Найдешь квартиру поблизости от нас, Брайан пойдет в школу, ты найдешь работу…

Но ее ужасала одна мысль о том, чтобы вернуться в Сиэтл. Пейдж боялась вновь оказаться рядом с родителями, не хотела терпеть вечную критику матери, равнодушие отца. В Сиэтле она всегда чувствовала какую-то подавленность. «Найдешь работу». Интересно, какую? Ведь Пейдж бросила колледж, не получила специальности…

«Если ты перестанешь заниматься музыкой, будешь жалеть всю жизнь» — так однажды сказала мать. Но Пейдж вовсе не жалела, что бросила музыку, которую просто ненавидела.

Телефон в кабинке прозвонил два раза. Она вздрогнула и вскочила, ее бросило в дрожь, по лицу заструился пот.

В трубке послышались какие-то щелчки и голос Алексы: «Алло, алло!».

— Это… Брайан дома? — пропищала Пейдж. Собственный голос казался ей страшно далеким и совсем чужим.

— Пейдж, это ты? Как я рада слышать твой голос! Да, Брайан дома, он только что вернулся из школы, сейчас поставит велосипед и подойдет. Как ты себя чувствуешь?

В голосе Алексы слышались тепло и участие, казалось, будто он звучит совсем близко, даже слишком. Пейдж почудилось, что она чувствует на щеке дыхание сестры. Она попыталась заговорить — и не смогла. Снаружи толстуха строила страшные гримасы, ее широкие брови становились все темнее и все больше.

Пейдж заплакала, выронила телефонную трубку, распахнула дверь кабинки. Тотчас же рядом возникла медсестра. Объяснив Алексе, что Пейдж не в состоянии говорить сейчас, она принялась успокаивать больную. Не переставая плакать, Пейдж покорно позволила увести себя в палату.

Придерживая одной рукой велосипед, Брайан открыл дверь в свою комнату. Хорошо бы скрыться раньше, чем Хлопотунья поймает его и начнет за что-нибудь пилить. Слава Богу, она у себя в кабинете болтает по телефону. Вдруг Брайана охватило радостное волнение. Алекса разговаривает с его матерью!

— Пейдж? Алло, Пейдж, алло…

Брайан втолкнул велосипед в комнату, захлопнул дверь, выбежал в коридор и в ожидании остановился в дверях кабинета. Алекса, не заметившая Брайана, нахмурилась. Вид у нее был встревоженный.

— Да, понятно. Хорошо. Может быть, через несколько дней. Нельзя ли поговорить с доктором Уэстоном? — Увидев Брайана, она быстро сказала: — Я вам перезвоню, — и повесила трубку.

Брайан очень испугался.

— Это звонила моя мама?

— Да. Она хотела поговорить с тобой, но… связь была очень плохая, и разговор пришлось прекратить.

Вранье! Брайан круто развернулся, бросился в свою комнату и с грохотом захлопнул за собой дверь. Сердце билось так сильно, что стало трудно дышать. Наверное, матери совсем плохо, если она даже не смогла поговорить с ним. Неужели мама тоже умрет? Тогда ему придется остаться здесь навсегда?

В дверь тихонько постучали.

— Брайан? Можно мне войти?

Он не ответил, но Хлопотунья все равно открыла дверь, как, впрочем, поступала всегда. «Его» комната на самом деле тоже принадлежит ей.

Брайан лежал на кровати, уставившись в потолок. Он боялся, что Алекса услышит, как громко бьется его сердце. «Спокойно», — приказал он себе.

— Брайан, я перезвонила в больницу и поговорила с врачом. Твоя мама чувствует себя намного лучше, но… но ей все еще трудно говорить по телефону. Понимаешь, аппарат установлен в маленькой тесной кабинке, пришлось долго ждать соединения, в кабинке душно… Словом, ей стало плохо.

Брайан глубоко вздохнул. Страх немного прошел, но не совсем. Говорит ли тетя правду? Зачем она повторяет одно и то же по нескольку раз, как будто он тупой? Чем больше Хлопотунья говорила, тем меньше он ей верил.

Наверное, сама хочет верить во всю эту хреновину, потому что если мать не поправится, ему придется еще черт знает сколько торчать здесь. Может, даже все лето. Чем он будет заниматься целыми днями, когда не надо будет ходить в школу? Вот, наверное, что ее волнует. Наконец Хлопотунья перестала бубнить.

— Хорошо, Брайан?

— Хорошо.

Он хотел только одного: чтобы тетя перестала на него пялиться и убралась. Наконец Алекса ушла, и Брайан закрыл глаза, пытаясь ни о чем не думать, но перед глазами вдруг отчетливо возникла картина: мама собирает его в школу. Ему лет восемь или девять. Мама помогает надеть синюю курточку, расправляет воротник, повязывает на шее шарф, улыбается и целует его в лоб…

Глаза вдруг защипало от слез. Брайан принялся тереть их кулаками. Всхлипнул, вытер нос тыльной стороной ладони и включил телевизор. Стоило ему услышать назойливый ритм музыки и увидеть мелькание фигур на экране, как сразу стало легче. Он надел наушники и прибавил громкость. Звуки вытеснили все неприятные мысли.

 

Глава 14

Поскольку до завтрашнего собрания комитета Алекса все равно не могла продолжить работу над проектом, то решила в кои-то веки уйти с работы вовремя. Наконец-то у нее появится возможность приготовить Филиппу хороший ужин. Она уже и забыла, когда занималась этим последний раз.

Обычно Брайан предпочитал есть в своей комнате, и на этот раз Алекса не стала его переубеждать. Во-первых, мальчик, наверное, грустит о матери и хочет побыть один, а во-вторых, для разнообразия было бы неплохо поужинать вдвоем с мужем.

Что касается Филиппа… Она чувствовала себя отвратительно. Времена, когда они были очень близки друг другу, почти отошли в область воспоминаний, и вина за это во многом лежала на ней. Филиппу, конечно, не нравилось, что жена работает днем и ночью, особенно если учесть, что он был очень огорчен ее решением повременить с беременностью.

Проблема действительно была не из простых. Вышло так, что решение, которое как по волшебству избавило Алексу от кошмаров, вызвало у Филиппа сексуальные проблемы. Им нужно было найти способ расслабиться, и только вдвоем. Интуиция подсказывала: муж будет рад спокойному разговору, ободрению и нежности с ее стороны.

Алекса очень любила Филиппа и верила, что он тоже ее любит. Не может быть такой проблемы, которую они не смогли бы решить вдвоем, если оба приложат усилия.

Алекса возилась на кухне, мурлыча под нос песенку. До чего же приятно иногда под настроение заняться домашними делами! Конечно, кухарка из нее не ахти какая, поэтому обед будет простым: на закуску копченый сыр «моцарелла» с сушеными помидорами, потом макароны с грибами, цуккини, свежие помидоры и салат из редиски. А на десерт — салат из свежих фруктов, печенье «Амаретти» и кофе-эспрессо.

Вернувшись домой, Филипп увидел в гостиной бутылку шампанского в ведерке со льдом. Алекса встретила его в розовом шелковом брючном костюме.

Филипп был приятно удивлен.

— Мы что-то празднуем? — спросил он, откупоривая шампанское.

— Не совсем. Разве что солнечный день, набухшие почки на деревьях и то, что я по тебе соскучилась.

Филипп улыбнулся:

— Я по тебе тоже. Насколько я понял, мы обедаем дома?

— Да, и я за шеф-повара. — Не удержавшись, Алекса подошла к мужу и устроилась у него на коленях, обняла за шею и нежно поцеловала в губы.

Филипп тоже обнял и поцеловал ее, но Алекса почувствовала, что он напрягся. Может, боится, что она попытается его соблазнить? Но, помня об их проблемах, Алекса не собиралась этого делать. Она встала, взяла его за руку и потянула за собой в столовую.

— Ого, на столе мои любимые блюда, и выглядят так, что хоть натюрморт пиши.

— Вообще-то предполагалось, что они должны выглядеть съедобными.

— А это мы скоро узнаем, — поддразнил Филипп, пробуя сыр. — М-м-м… Восхитительно! — Он восхищенно улыбнулся.

Алекса лукаво подмигнула ему.

— Если учесть, что все продукты были готовы, а мне только оставалось разложить по тарелкам…

— Но в том и фокус: добавить оливкового масла ровно столько, сколько необходимо, посыпать рубленым базиликом и молотым перцем…

Макароны, к немалому облегчению Алексы, тоже сварились, как нужно, и салат вышел удачным.

— Не знаю, почему ты так принижала свои кулинарные таланты, — заметил Филипп. — По-моему, эта еда гораздо вкуснее претенциозных творений многих так называемых поваров. Если как следует постараешься, ты можешь сделать все, что угодно.

В последних словах Алекса усмотрела намек на материнство. Ей бы его уверенность!

Филипп стал рассказывать о делах на студии, и Алекса впервые узнала, что через несколько дней он собирается улететь на Карибское море и пробудет там две недели.

— О нет! — простонала она. — Две недели — это ужасно долго!

— Не дольше других моих поездок. Я не думал, что ты будешь против. Но если ты сможешь освободиться и прилететь ко мне на недельку, я буду счастлив.

— Нет, не получится. Сегодняшний вечер — это затишье перед бурей. С завтрашнего дня нам придется прибавить обороты, чтобы поскорее передать проект Карлу на рассмотрение. Я даже не знаю, смогу ли провести с тобой выходные. А ты не мог бы отложить эту поездку до мая? К тому времени…

— К сожалению, нет. Все уже организовано.

Филипп рассказал, что на Ямайке ему предстоят встречи с премьер-министром и новым «королем регги», а на Мартинике — с известным ученым-ботаником. Слушая мужа, Алекса чувствовала, как ее радость тает с каждой минутой. Филипп уедет, а она останется одна с племянником.

— Ради Бога, Алекса, не смотри так мрачно! До Ямайки всего несколько часов лету, неужели ты не сможешь выбраться на уик-энд? Если надо, возьми с собой работу.

— А куда девать Брайана?

— И его бери. Алекса вздохнула.

— Ему не очень-то нравится наше общество, во всяком случае, мое. Он все испортит. Я надеялась, что Пейдж поправляется, но конца ее болезни не видно. Ладно, я прилечу с ним на первый уик-энд, — согласилась она, еще не представляя, как ей удастся это устроить.

— Умница девочка! — довольно заключил Филипп. — Готов поспорить, мальчику понравится регги и будет интересно познакомиться с музыкантами.

Как раз в это время из комнаты Брайана внезапно донесся нарастающий грохот рок-музыки.

— Проклятие! — взорвалась Алекса. — Сколько раз я просила делать звук потише или слушать через наушники!

Отшвырнув салфетку, она вскочила, взбежала вверх по лестнице и забарабанила в дверь комнаты Брайана:

— Сделай, пожалуйста, потише! Филипп принес кофе и печенье в гостиную.

— По-моему, он делает это мне назло. — Алекса устало вздохнула и обхватила голову руками. — Просто не знаю, Филипп, что с ним делать. Я изо всех сил старалась быть терпеливой, проявлять понимание… Господи, я же люблю детей и неплохо с ними лажу — по крайней мере с большинством из них, но с племянником делаюсь какой-то неловкой, это так ужасно, что хоть криком кричи. И лучше не становится. А что, если Пейдж никогда не поправится?

Филипп пил кофе и внимательно слушал, глядя ей в глаза.

— Обязательно поправится. Может, нам летом послать Брайана в лагерь на месяц? По-моему, там ему будет интереснее, чем в городе с Джонатаном. А потом, когда у нас будет отпуск, можно взять его с собой в Вермонт…

— Скажи честно, Филипп, тебе нравится мой племянник? Он нормальный парень? А может, это со мной что-то неладно?

— Трудный вопрос. Из ребят, с которыми мне доводилось иметь дело, Брайан — не самый легкий в общении, но вполне терпимый. Я бы сказал, он ведет себя довольно типично для своего возраста. Необщительный, шумный, неряшливый. Ему можно посочувствовать: потерял отца, а на мать рассчитывать нельзя. Тяжелый случай.

— Да, я согласна, — поддержала Алекса. — Я пыталась делать скидку на все это, видит Бог, я старалась его полюбить, но он не дает мне такой возможности.

Филипп налил себе и Алексе бренди.

— Вы с сестрой никогда не были особенно близки, правда?

— Да, но не потому, что я этого не хотела. Пейдж не подпускала меня близко.

— Что ж, наверное, Брайан пошел в мать. Может, он не будет чувствовать себя под прессингом и бунтовать против этого, если ты перестанешь стараться изо всех сил и просто попытаешься вести себя естественно.

Алекса вопросительно посмотрела на мужа:

— Я и не думала, что веду себя неестественно, но, возможно, ты прав.

— Милая, если хочешь любить ребенка, давай заведем своего собственного, — тихо сказал Филипп с тоской в голосе. — Обещаю, с нашим ребенком все будет по-другому.

Алекса внезапно почувствовала стеснение в груди.

— Как ты можешь это обещать? Ты же не знаешь заранее. — Она встала и нервно заходила по комнате. — Иногда мне кажется, что Брайан — вроде испытания для меня, и я его не выдержала.

— Ты что, пытаешься таким способом сообщить, что не хочешь иметь ребенка?

Она колебалась.

— Я этого не говорила, просто мне страшно. Я хочу ребенка, потому что я люблю тебя, но ужасно боюсь неудачи.

Филипп подошел к Алексе и привлек ее к себе.

— Я понимаю твои страхи, но думаю, ты волнуешься напрасно. Как только ребенок родится, между вами сразу установится связь. Все будет по-другому, потому что это будет наш ребенок.

Алекса от всей души хотела верить мужу, но на душе было тревожно.

— Это страшный риск.

— Вся жизнь — риск, на работе ты тоже постоянно рискуешь.

— То совсем другое дело, — быстро возразила Алекса. — Как архитектор я уверена в себе. К тому же если проект не удастся, его всегда можно изменить или бросить и начать все заново. Но ребенка-то не изменишь. А если окажется, что он не такой, какого я хотела? Я же не смогу начать все сначала.

Филипп выглядел ошарашенным.

— Это что, шутка? Мне полагается смеяться?

— Нет, я на самом деле так чувствую.

Филипп отошел к окну и повернулся спиной к Алексе.

— Не знаю, надолго ли меня еще хватит. Как только я вижу на улице ребенка, мне хочется его украсть…

— Даже Брайана?

Он повернулся и хмуро взглянул на Алексу.

— По-моему, ты используешь племянника в качестве предлога, так же как раньше использовала свою карьеру. Пока не появился Брайан, у тебя были другие оправдания, и все это тянется уже годами. Скажи честно, Алекса, ты собираешься когда-нибудь завести ребенка или нет?

У нее замерло сердце.

— Тебе кажется, что я нарочно тяну время, но ведь осталось потерпеть всего месяц, пока комитет не примет решение…

— Звучит не очень обнадеживающе, — перебил Филипп. — Я, конечно, хочу, чтобы тебя сделали компаньоном, но я хочу и ребенка, хочу независимо от твоей карьеры. Потому что компаньоном ты рано или поздно станешь, а время для материнства уходит безвозвратно, а вместе с ним и мое терпение.

— Ну конечно! — Алекса вдруг разозлилась. — Тебе легко говорить, ты-то уже всего добился, у тебя есть своя передача, ты стал знаменитостью.

Филипп взглянул на нее с возмущением.

— Будь так любезна, оставь свое честолюбие для офиса, здесь оно неуместно.

— Я вовсе не пытаюсь с тобой соревноваться, просто тоже хочу сделать себе имя. Я всегда к этому стремилась, еще до встречи с тобой. Или ты думаешь, что карьера мужчины важнее?

— Оставь, Алекса. Ты ведь знаешь: я всегда гордился твоими достижениями.

— Да, это правда, беру свои слова обратно. Но ответь мне на такой вопрос: если ты так страстно мечтаешь о ребенке, почему бы тебе самому не внести свой вклад? Например, ты мог бы предложить мне ухаживать за ним наравне со мной.

— Конечно, я буду ухаживать за ребенком. — Филипп нахмурился. — Неужели из-за этого весь сыр-бор?

— Филипп, «конечно» — это не ответ. Я должна знать, как мы будем строить жизнь изо дня в день. Что, если наш ребенок заболеет? Ты не пойдешь на работу, останешься с ним дома? Ты будешь искать няню, вставать к малышу по ночам, отменять поездки, если потребуется?

Филипп опешил.

— Мне недолго оставаться ведущим ток-шоу, если я начну отменять поездки из-за того, что малыш простудился…

— А мне перестанут доверять серьезные заказы по тем же самым причинам, — перебила Алекса. — И это еще не все. Возьмем, например, длительные командировки. Ты много ездишь, мне придется уезжать еще чаще. Мой последний проект был в Бостоне, скоро предстоит стройка в Вашингтоне. Если я стану компаньоном, возможно, придется летать в Европу. Как тогда быть с ребенком?

Филипп был просто ошарашен.

— Ну… разве ты не можешь брать его с собой? То есть, конечно, если у тебя будет няня или помощница…

— Нет. Ребенка нельзя просто так срывать с места, нарушая весь режим, и тащить с собой бог знает куда. Он будет капризничать, а то и заболеет. Кто-то должен оставаться с ним дома. Ты бы остался?

— Я сделаю все, что смогу, — сказал Филипп, но Алекса не услышала в его тоне настоящей уверенности. — К тому же ты еще не знаешь, как изменятся твои чувства, когда малыш появится на свет. Некоторые женщины с удивлением обнаруживали, что, став матерями, начали смотреть на жизнь по-другому.

— Какие еще женщины?

— Ну… — Филипп замялся.

— Как бы то ни было, я не «некоторые женщины», я — это я, архитектор, дизайнер. Мне нужны время и свобода, чтобы заниматься делом, которое я люблю и которое у меня лучше всего получается. Отчасти поэтому меня так и пугает материнство.

— Не знаю, почему ты предполагаешь самое худшее…

— Потому что именно худшие предположения имеют обыкновение сбываться. Возможно, если бы мы знали, чего ожидать…

— Послушай, давай по порядку. Сначала ты перестанешь предохраняться. Потом, когда ты забеременеешь, когда родится ребенок и тебе понадобится помощь…

— Ты говоришь о помощи, а я говорю о том, чтобы ухаживать за ребенком на равных…

— Бога ради, не спорь по пустякам! Чего ты хочешь, чтобы я подписал обязательство? Контракт о беременности вроде брачного контракта? Помнится, раньше мы над этим смеялись.

— Ах, Филипп, ты заметил, что в последнее время мы вообще не смеемся. Вот что меня пугает. Это… это выросло между нами, как стена. — Она резко втянула воздух. — Как знать, может, я еще не смогу забеременеть. Может, уже слишком поздно.

Выражение лица Филиппа так резко изменилось, что Алекса сразу пожалела о сказанном.

— Конечно, в наше время бесплодие лечится, — быстро добавила она.

— Если мы не сможем зачать ребенка, это будет очень, очень грустно, — тихо сказал Филипп. — Придется подумать об усыновлении, суррогатной матери… какие там еще есть способы. Не знаю, как ты, Алекса, но я очень хочу, чтобы у меня были дети. Я хочу оставить после себя на земле еще что-то, кроме нескольких записанных на пленку интервью. Мне важно знать, что, когда меня не станет, моя жизнь в ком-то продолжится. Кто-то будет выращивать цветы в нашем доме в Вермонте, иногда вспоминать нас. Не так страшно умирать, когда знаешь, что ты продолжишься в детях и внуках.

Это Алекса могла понять, более того, она даже разделяла чувства Филиппа. Но прежде чем все это станет реальностью, родители должны потратить на детей массу сил и времени, и Алекса подозревала, что муж рассчитывает переложить львиную долю забот на ее плечи. Она попыталась высказать свои сомнения, но чем дольше они говорили, тем сильнее становилось ее отчаяние. Филипп рассуждал, как добрый дядюшка, человек, который хотя и любит играть с ребенком, но не имеет ни малейшего понятия о рутине повседневных дел, которые требуются при уходе за ребенком. Видимо, он считал, что материнский инстинкт сам по себе позволяет всякой нормальной женщине легко управиться со всеми делами, тем более если ей по средствам нанять квалифицированных помощников. На самом деле все не так просто.

Каждый из них пытался донести до другого свою точку зрения, и атмосфера все более накалялась.

— Возьмем, к примеру, Брайана, — говорила Алекса. — Именно я записывала его к зубному или к терапевту; когда он забыл дома учебники, именно мне пришлось договариваться с миссис Радо, чтобы она отвезла их в школу; это я, а не ты, встаю пораньше, чтобы завтракать вместе с ним…

— Разве я когда-нибудь отказывался делать то, что ты просила? — перебил Филипп.

— Нет, напрямую не отказывался, но в большинстве случаев тебя просто не бывает рядом, чтобы я могла попросить. Вот и сейчас ты собираешься на Карибы, и тебе даже в голову не пришло поинтересоваться, будет ли это удобно мне. Согласна, Брайан — мой родственник, а не твой, но у меня почему-то такое чувство, что, будь на его месте наш собственный ребенок, ничего бы не изменилось.

Филипп махнул рукой:

— Опять отговорки! Я отказываюсь верить, что ты настолько беспомощна, как пытаешься показать. Миллионы матерей работают. Возьмем хотя бы Бинки. Насколько мне известно, Тодд не опаздывает на работу, чтобы отвезти детей в школу. Скажу больше, когда родился Майкл, Бинки еще училась на юридическом факультете. И она не просила мужа повременить до тех пор, пока выиграет дело в Верховном суде.

— У юристов и архитекторов все по-разному. Сравни, сколько женщин попадается среди юристов и сколько — среди архитекторов.

— Прости, зря приплел сюда Бинки. Я хочу сказать одно: ты все время ставишь какие-то условия и, если они выполняются, тут же находишь новые отговорки…

— Это не отговорки, а реальные причины.

— Алекса, мы ходим по замкнутому кругу. Скажи прямо, ты хочешь заводить ребенка или нет?

— Хочу — как только стану компаньоном.

— А если ты не станешь им еще несколько месяцев?

Алекса колебалась. От волнения ей стало даже трудно дышать.

— Ну… надеюсь, все-таки стану.

От напряжения у Филиппа побелели губы.

— Меня такой ответ не устраивает. Все! Я пошел спать.

Филипп поднимался в спальню в отвратительном настроении. Впервые со дня их знакомства он увидел в карьере жены серьезное препятствие материнству. Самое ужасное, что она, похоже, верила собственным оправданиям и решила, что, став компаньоном, выполнит наконец свое обещание, вот только он уже устал в это верить.

Взять, к примеру, ночные кошмары. Они что, сразу исчезнут, как только Алексу сделают компаньоном? Или историю с ее братом, о котором она никогда не говорила. Наверное, это ужасно — потерять ребенка. Возможно, на родителей Алексы эта смерть подействовала так сильно, что они старались не слишком привязываться к дочерям и спрятались от реальности в мире музыки. Вероятно, Пейдж и Алекса чувствовали себя ненужными, покинутыми?

Филипп не мог не вспомнить, что говорила о материнстве Гейл. Господи, большинство нормальных пар хотят иметь детей! И он не принадлежит к меньшинству, считающему, что можно прекрасно обойтись и без потомства.

Алекса несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Кто бы мог подумать, что этот вечер превратится в горячую дискуссию о детях? Наверное, следовало раньше более четко дать понять Филиппу, что, пока не ясна судьба проекта, о беременности не может быть и речи.

Она медленно поплелась в спальню, заметив, что в комнате Брайана тихо. Впрочем, почему бы и нет? Он уже добился того, чего хотел, — испортил ей настроение и привлек внимание к собственной персоне.

Филипп еще не спал. Полностью одетый, лежал на кровати, заложив руки за голову.

Алекса села рядом и посмотрела на мужа.

— Прошу тебя, не сердись.

— Я не сержусь. Я в отчаянии, Алекса. Любовь — это еще не все. Когда два человека стремятся к разным целям…

От слов, которые остались недосказанными, у Алексы вдруг засосало под ложечкой.

— Значит, дети — это все, что тебе нужно от нашего брака? — прошептала она.

— Нет, конечно, нет! Но мы же сразу договаривались, что заведем детей, и я ждал пять лет…

— Знаю. И сейчас я прошу тебя подождать еще чуть-чуть.

Филипп медленно встал. Потом так же медленно обошел вокруг кровати, остановился напротив Алексы, сцепившей руки на коленях.

— Боюсь, мы зашли в тупик. — И, помолчав, добавил: — Если мы не договоримся, нам придется разъехаться.

У Алексы перехватило дыхание.

— Не верю, что ты мог сказать такое!

— Как видишь, сказал, и серьезно. Решение за тобой. — Филипп смотрел на жену, как на постороннюю. Алекса никогда не видела у него такого взгляда. — Продолжать в том же духе бесполезно. Нам будет только хуже.

Алекса медленно встала, ее глаза застилали слезы.

— Но… но я люблю тебя.

Филипп сглотнул.

— Я тоже тебя люблю, но я не могу заниматься с тобой любовью. Этот нерешенный вопрос встал между нами.

Какая-то ее часть готова была броситься ему на шею и пообещать все, чего он пожелает, но другая часть, более трезвая, ужаснулась тому, что Филипп мог предъявить ей такой ультиматум.

Несколько мгновений они молча стояли и смотрели друг на друга.

— Филипп, я не знаю, как быть! — закричала Алекса. — Я не могу сейчас об этом думать, завтра у меня очень важная встреча…

— Что ж, даю тебе на раздумья всю следующую неделю и еще одну, пока меня не будет. Если ты ничего не решишь к тому времени, то, боюсь, не решишь никогда.

— Но это же шантаж! Если я нужна тебе только для продолжения рода, можешь уходить прямо сейчас!

— Хорошо, я уйду. — Филипп достал свои чемоданы и начал без разбору бросать в них все подряд: носки, рубашки, белье.

Алекса стояла посреди спальни, дрожа от страха и гнева. В висках стучало: «Неужели это происходит с нами?»

Наблюдая, как Филипп складывает вещи, она чувствовала себя героиней телефильма. Так и казалось, что сейчас зазвучит музыка, начнется рекламная пауза, а затем последует неизменный хэппи-энд.

Филипп защелкнул замки на чемоданах и поднял их.

«Нужно его остановить!»

— Брук в отпуске, но если в мое отсутствие ты что-то решишь и надумаешь мне позвонить, Кэй знает, где меня искать.

Прежде чем Алекса придумала, что ответить или сделать, муж спустился по лестнице и ушел.

Алекса села на кровать. Она была так ошеломлена, что не могла даже плакать. Как это случилось? Вечер, начинавшийся праздничным ужином, закончился почти разводом. Господи, это же абсурд какой-то! Муж пригрозил, что уйдет, жена ответила, мол, пусть уходит, он собрал вещи и был таков. Подумать только, предъявил ей ультиматум! Роди мне ребенка — или браку конец!

Неужели он ее больше не любит? С любимыми так не обращаются. Когда у Филиппа на работе случались кризисы, Алекса старалась его ободрить, а не требовала срочно принять серьезнейшее решение, от которого будет зависеть вся дальнейшая жизнь.

Сначала муж согласился на длительную поездку, даже не посоветовавшись. Затем, прекрасно зная, насколько она занята, стал настаивать, чтобы Алекса прилетела на выходные. Дальше — больше: хотя она просила его подождать, Филипп предъявил ей невыполнимый ультиматум. А после этого просто взял и ушел.

Непонятно, почему он вдруг стал настаивать на ее беременности так яростно. Может, есть какие-то причины, о которых она не подозревает? У его брата и сестры уже есть по ребенку, и сестра снова беременна. Может, он чувствует себя проигравшим в негласном соревновании? Или в их семействе отцовство я мужественность считаются синонимами?

Алекса умылась и легла в постель, но заснуть в таком взвинченном состоянии не смогла. Ей не давал покоя вопрос, где сейчас муж и как он мог так поступить с ней.

Филипп зарегистрировался в небольшом отеле под девичьей фамилией матери. Он долго сидел, тупо уставившись в пространство и ровным счетом ничего не чувствуя. В душе было пусто. Все тело онемело, словно его накололи новокаином.

Брак обернулся фарсом. Он всегда уступал своей жене, и возможно, именно в этом была его ошибка. Алекса не принимала мужа всерьез, и в конце концов пришлось вынудить ее обратить на него внимание. Может, хоть теперь она поймет всю глубину его страдания и перестанет убаюкивать их обоих разговорами про «завтра», которое никогда не наступит.

Алекса говорит, что любит его. Однако Филипп подозревал, что гораздо сильнее она любит собственную карьеру. Уму непостижимо: даже когда он уходил, жена думала о завтрашней деловой встрече!

В конце концов, устав от бесконечного прокручивания в уме одних и тех же мыслей, Филипп лег и сказал себе, что до утра не будет ни о чем думать. Однако прошло два часа, а он все еще ворочался без сна. Может, он свалял дурака? Ему так не хватало Алексы, так хотелось прижаться к ней, почувствовать, как ее волосы щекочут его ноздри, вдохнуть ее запах, всегда рождавший ощущение покоя и счастья…

Часы отсчитали еще час. Филипп взялся было за телефон и стал набирать домашний номер, но вовремя остановился. Завтра у Алексы важная встреча, ей нужно выспаться. Слабея от отчаяния, он снова повесил трубку. Карьера — вот ее первая любовь, и, быть может, лучше признать горькую правду сейчас, чем мучить себя еще несколько лет. Проклятие, он же был хорошим мужем, терпеливым, верным! Он хотел, чтобы их брак удался!..

 

Глава 15

Апрель — не самый холодный месяц года, но уж точно самый сырой. Утром Алекса проснулась, если можно считать, что она вообще спала, от шума дождя за окном. Филиппа не было рядом: значит, это был не сон, что он ее бросил. Алекса почувствовала холодную пустоту внутри.

Для утренней пробежки слишком сыро, дорожку наверняка развезло. Погода мерзкая. Как назло, когда нужно избавиться от отчаяния и чувства одиночества, когда больше всего необходима пробежка, погода лишает ее этой возможности.

Встав с постели, Алекса вспомнила, что ей приснилось, будто она наблюдает за строительством головного офиса «Нью уорлд инвесторс», и как только очередную секцию достраивают, все рушится, а прораб в каске сверху кричит, что Алекса не годится в матери.

В данный момент она вообще ни на что не годилась.

Дождь был слишком сильный, чтобы Брайан мог поехать в школу на велосипеде, значит, придется подвезти его на машине. Это тоже оказалось не так просто. Разумеется, когда такси больше всего нужно, его не найти. Алекса вся промокла, несмотря на дождевик. Одно хорошо: рано приехала в офис и, может быть, даже успеет навести лоск на последний вариант проекта.

Но как только она села за чертежную доску, всякое желание работать пропало. Мысли о Филиппе причиняли ей невыносимую боль.

Алекса сдержалась и не позвонила ему на студию, хотя искушение было очень велико. Несколько раз она даже поднимала трубку, но вешала, понимая, что Филипп воспримет ее звонок как капитуляцию. Да и что она могла ему сказать? Что соскучилась? Ну и что? Наверное, муж тоже по ней соскучился, но это не решает их проблему. В любом случае сейчас ей нельзя отвлекаться на семейные дела, днем предстоит встреча с Карлом.

Немного погодя Алекса вызвала к себе Грега, чтобы показать ему проект. В яркой голубой рубашке и не менее ярком полосатом галстуке Грег выглядел в это утро на редкость жизнерадостно.

Он внимательно рассмотрел чертежи, чуть склонив голову набок, но ничего не сказал.

Настроение Алексы стало еще хуже.

— Тебе не понравилось.

— Н-нет, — медленно протянул Грег, — но… — Но что?

— Думаю, ты способна на большее. Ты позволила Игану задать тон, а он просто издевается над тобой, бросаясь из крайности в крайность…

— Грег, я не желаю это выслушивать! — оборвала Алекса. — Давай говорить только о проекте. Я хочу знать, что конкретно тебе не нравится.

— Здание слишком суровое. Мужское. Холодное. Ему недостает мягкости…

— Но оно должно олицетворять уверенность! — Алекса сердито передернула плечами. — Грег, мы же не кукольный домик проектируем…

— Но и не каменный фаллос! Послушай, разве Раймонд поручил бы проект тебе, женщине, если бы ему нужно было что-то в этом роде?

— Мой пол тут ни при чем.

— Ты так считаешь? Раньше я помалкивал, потому что знал, как ты взбесишься, но сейчас меня осенило: ты пытаешься соревноваться с архитекторами-мужчинами на их условиях, вместо того чтобы пустить в ход собственное оружие — женственность, женский взгляд на мир.

Внутри Алексы словно лопнула какая-то пружина.

— Хватит нести чушь! Вот уж от кого не ожидала таких банальностей, так это от тебя! Этак ты, чего доброго, заявишь, что мое место на кухне! Договоришься до того, что я не могу быть настоящей женщиной без целого выводка детишек! Чушь собачья! — Алекса вдруг схватила свои чертежи и подбросила в воздух.

Грег стал их собирать. Он был так изумлен, что Алекса тут же пожалела о своей ребяческой выходке.

— Прости, Грег, не знаю, что на меня сегодня нашло.

— Какие-нибудь неприятности дома? Муж требует, чтобы ты подарила ему ребенка, — что-нибудь в этом роде?

— Попал в самую точку.

Сама не зная, как это вышло, Алекса стала изливать душу Грегу. Не упоминая об уходе Филиппа, она рассказала об их разногласиях по поводу детей. Алекса ни словом не намекнула на их сексуальные проблемы, но по сочувственному взгляду Грега и многозначительному выражению его лица стало ясно: он прекрасно понимает, что происходит.

Грег слушал так внимательно, что Алекса поделилась с ним даже страхами по поводу материнства.

— Я редко видел вас вместе, но судя по тому, что я все-таки видел, вы с Филиппом составляете отличную пару. Уверен, вы как-то решите свои проблемы. С такими родителями и я бы остепенился…

— Премного благодарна! Сейчас мне только это и нужно!

— Серьезно, я думаю, как раз потому, что ты работаешь, из тебя получится хорошая мать. Мне-то ты точно была хорошей мамочкой, — закончил он с улыбкой.

Алекса фыркнула. Понимая, что Грег пошутил, она все же уточнила:

— Не матерью, а наставницей. Теперь я немного представляю, что такое настоящее материнство, и можешь мне поверить, это не забава.

Грег состроил удивленную физиономию.

— Ты имеешь в виду племянника, который с вами поселился? Ты же говорила, что все складывается хорошо.

— Я так говорила? Значит, врала. — Начав говорить о своих проблемах, Алекса уже не могла остановиться. — Если бы я только знала, как достучаться до Брайана.

— Прекрати заниматься самобичеванием! Большинство двенадцатилетних пацанов — настоящая боль в заднице. Видит Бог, я сам таким был. Хотел бы я встретиться с твоим племянником. Может, мне удастся кое-чему его научить.

— Научить, говоришь? — вырвалось у Алексы. Спохватившись, она тут же пожалела о своих словах.

Грег покраснел от гнева.

— Я не совращаю малолетних. А ты?

— Черт, Грег, прости, пожалуйста! Сегодня я явно не в себе. Ты на меня не сердишься? Мы ведь друзья?

— Если ты правда считаешь меня своим другом, впредь воздержись от банальностей, которые напрашиваются сами собой, — пробурчал Грег.

— Прости, — снова повторила Алекса. — Во всем виновато мое невежество. Я мало знаю о жизни геев. Я-то все о себе рассказала, но о тебе почти ничего не знаю.

— Ладно, если тебя интересуют девичьи секреты, я не снимаю детей в баре. Обычно меня снимают большие дяди, вернее, так было раньше, до СПИДа. Последние три года я живу с одним партнером. Он биржевой брокер, бисексуальный, разведенный, старше меня. Мы оба сдали анализы на СПИД, у обоих результат отрицательный. Хочешь узнать еще что-нибудь?

Не успев ответить, Алекса заметила, что за дверью мнется Сью Тоуни.

— Доброе утро, Сью. Входи. — Алекса попыталась скрыть раздражение; лучше бы эта девица не торчала под дверью с видом мученицы, дожидаясь, пока на нее обратят внимание, а сразу вошла.

— Я распечатала несколько рабочих набросков… — начала Сью.

Грег, которому никогда не хватало терпения на Сью, пулей вылетел за дверь.

Алекса собиралась передать Сью последний вариант проекта, но после критических отзывов Грега решила поработать еще. У нее появились сомнения. Впишется ли здание в окружающую среду? Не напоминают ли узкие окна-бойницы средневековый замок? Достаточно ли света они будут пропускать? Не производит ли здание в целом несколько пугающее впечатление? Последнюю мысль Алекса отбросила. В конце концов она решила, что проект удовлетворяет требованиям «Нью уорлд инвесторс».

Через пару часов она заглянула в кабинку Грега. Младший архитектор работал, забросив галстук за спину, чтобы не испачкать, и это придавало ему несколько комичный вид.

— Грег, я хочу угостить тебя ленчем. Накормить — это самое меньшее, чем я могу отблагодарить тебя за то, что ты терпеливо выслушивал мое нытье.

— А что, это еще не все? — спросил Грег с притворным ужасом.

— Все, все! Обещаю.

Они отправились в любимый ресторанчик Грега, специализирующийся на салатах и рыбе.

— Как видишь, я помешан на здоровой пище, ем на ленч овощи. — Он хитро подмигнул Алексе и забросил галстук за плечо. — Не может же мужчина жить одной плотью.

— Вот видишь? Ты все время отпускаешь двусмысленные шуточки, и я никак не ожидала, что ты воспользуешься моей откровенностью…

— Просто ты задела больное место. Маленькое, но очень чувствительное, — признался Грег, аккуратно натыкая на вилку кочанчик брюссельской капусты. — Наверное, я отреагировал неадекватно. Честно говоря, я ненавижу развращение малолетних.

Алекса улыбнулась:

— Тебя не разберешь, шутишь ты или говоришь серьезно.

— И то и другое. Я шучу, потому что мне приходится оправдывать свою принадлежность к геям, а быть геем — это значит смеяться сквозь слезы и все такое. А насчет растления малолетних — я говорю серьезно. Дети слишком невинны, чтобы противостоять всякой грязи. Во всяком случае, таким был я. — Грег не стал развивать свою мысль.

Алекса всмотрелась в его выразительное лицо.

— Ты не жалеешь о том, что ты гей?

— Если бы и жалел, что толку? Это судьба. Как любит говорить мой психоаналитик, если не считать моей необыкновенной красоты, то мой случай — классический: беглый папаша, слишком заботливая мать. Но «не плачь по мне, Аргентина». В наши дни быть геем плохо только тем, что это смертельно.

Грег погрустнел и замолчал, прихлебывая чай из трав.

— В последние несколько лет мне приходилось дважды подумать перед тем, как купить что-то не черного цвета. Этот галстук я приобрел нарочно, чтобы он поднимал мне настроение в промежутках между похоронами.

Алекса улыбнулась, но глаза ее заволокли слезы. Теперь она смотрела на Грега с состраданием и совсем по-другому воспринимала его циничный юмор, который звучал, как вызов смерти.

Ей было до слез жаль не только Грега, но и себя. Без Филиппа она чувствовала себя несчастной, страшно было представить, что она его потеряет. И все-таки Алекса не знала, как можно сделать то, что хочет муж, если она не считала это правильным.

— Мои поздравления, Алекса! — сказал Иган за ленчем на следующий день. — Думаю, наш проект победит в конкурсе, так считает даже Карл.

Алекса вздохнула:

— Не знаю, что и думать. Я старалась, но на этот раз у меня нет того особенного чувства, которое возникает, когда сознаешь, что сделала самый лучший проект, какой только могла.

— Ну конечно, ты это сделала. Мне со стороны виднее. Говорю тебе, проект великолепен, детально проработан, здание классических пропорций и прекрасно впишется в окружение.

Иган изобретательно лгал и получал удовольствие от собственной риторики, в действительности считая окончательный вариант просто чудовищным даже для постмодернизма.

Алекса, конечно, не могла знать, что на проект в немалой степени повлияло «творчество» Сью Тоуни. Вняв совету менеджера, Сью по-обезьяньи скопировала отдельные архитектурные элементы прошлых эпох. Иган выбрал из ее не блещущих оригинальностью проектов один и с дьявольским коварством сделал его еще хуже. Окна, выполненные в виде вертикальных прорезей, придали зданию сходство с готическим замком. Конечно, такому монстру суждено остаться только на бумаге. Выдающиеся архитекторы, члены жюри конкурса, несомненно, сочтут его отвратительным.

Глядя, как Алекса вяло ковыряется вилкой в салате, Иган вдруг почувствовал, что жалеет ее. Она была бледна, выглядела усталой, напряженной. Но менеджер искренне считал, что, как и он сам, Алекса понапрасну растрачивает свой талант в фирме Линдстрома и что неудача пойдет ей на пользу.

— Выше нос, старший архитектор, скоро мы будем в Вашингтоне.

Иган с нетерпением ждал поездки на строительство музея Пеннингтона, к которой в качестве поощрения прилагалось общество Алексы. Видит Бог, ему нужно отдохнуть от Стамфорда. Джейсон Поттер, злой гений Игана в «Линдстром ассошиэйтс», пытался выжить его из фирмы. Он с радостью уйдет, но в свое время.

Алекса нахмурилась:

— Надеюсь, наша поездка будет не слишком долгой?

— Я-то думаю по-другому, но твой муж наверняка по тебе соскучится, — рискнул заметить Иган. — На его месте я бы чувствовал то же самое. — И многозначительно усмехнулся.

К его немалому удивлению, Алекса не парировала тут же его замечание, как обычно бывало. Она промолчала, сжав губы и глядя на него большими печальными глазами.

«Интересно», — подумал Иган.

Объяснив, что с ней живет племянник, мать которого лежит в больнице, Алекса вроде бы немного смутилась. Она не хотела отсутствовать дольше, чем необходимо, однако Иган догадался: роль няни при племяннике ее не прельщает. И не удивился: из всех женщин, которых он знал, Алекса меньше всего была похожа на мать-наседку. Ему даже нравилось, что в отличие от прочих она не умилялась при виде каждого карапуза, ковыляющего по улице. Дети — не ее стихия, и уж тем более не его.

Алексу он воспринимал почти как собственного двойника, только в юбке: такая же талантливая, хладнокровная и очень честолюбивая. Слишком честолюбивая, чтобы размениваться на какого-то племянника.

— А что, муж не может присмотреть за мальчиком в твое отсутствие?

— Он и сам много ездит, поэтому очень трудно согласовать сроки. Но думаю, мы как-нибудь решим эту проблему.

При мысли, что у Алексы и ее знаменитого мужа возникли проблемы, Иган почувствовал приятное возбуждение и решил осторожно прощупать почву:

— Вы всегда можете нанять кого-нибудь, чтобы посидеть с мальчиком. Двенадцатилетнему пареньку ведь не нужна нянька?

— Да, конечно, — согласилась Алекса и тут же сменила тему: — Что у нас на десерт? Я бы съела что-нибудь сладкое.

— Ты сама такая сладкая, — прошептал Иган и легонько погладил ее по щеке.

Он обратил на Алексу свой знаменитый горящий взгляд, за который большинство женщин не пожалели бы и жизни. Ему не раз говорили, что у него небесно-голубые глаза, как у Пола Ньюмена.

Алекса прикусила губу и слегка отклонилась.

Иган убрал руку и стал изучать меню десертов, его мозг лихорадочно работал. Впервые за время их знакомства Алекса не одергивает его. Он сам контролирует ситуацию, из чего становится ясно, что у Джеромов явно что-то не ладится.

Может, Алекса не хочет уезжать на несколько дней из опасения, что Филипп что-то натворит? А может, даже больше боится другого — поддаться искушению лечь в постель с другим мужчиной? С ним, Иганом, например?

На рабочем столе лежала раскрытая папка, но мысли его были далеко. Филипп чувствовал себя не в своей тарелке, казалось, он живет чужой жизнью. Алекса его не любит, во всяком случае, не так сильно, как свою архитектуру. Прошло два дня, завтра ему улетать, а она так и не позвонила.

Сам он не мог сделать первый шаг: это означало бы капитуляцию. Вопрос, заводить ли ребенка, больше не подлежал обсуждению. Если Алекса готова отказаться из-за этого от мужа, он должен найти в себе силы отпустить ее.

Филипп уставился на лежащие перед ним бумаги, ничего не понимая. С улицы тянуло теплым весенним воздухом, и хотя он уже не юноша, весной в голову по-прежнему приходили мысли о любви. Филипп с болью вспомнил, что с Алексой он познакомился тоже весной.

Вдруг возникло искушение улететь вечером в Мемфис и отправиться на Ямайку уже оттуда. У родных он всегда может найти сочувствие и понимание. Они его очень любят и с радостью приняли в семью Алексу. И они такие тактичные. Никто никогда не спрашивал, почему у них нет детей, хотя все наверняка недоумевали.

Когда Филипп впервые рассказал родителям об Алексе, те усомнились, будет ли он счастлив с женщиной, столь увлеченной работой и карьерой. Тогда ему и в голову не приходило, что дело может принять такой оборот. Филипп вздохнул и решил не показываться родственникам в столь мрачном настроении.

Сейчас он вовсе не чувствовал себя знаменитостью. Зрители привыкли видеть его уверенным в себе, знающим, изысканным, всегда прекрасно владеющим собой. Короче, мужчиной, которому можно только позавидовать. Филипп покачал головой. Кто бы мог подумать, что он менее властен над своей личной жизнью, чем любой обычный мужчина, женатый на обычной женщине, ничего не имеющей против детей.

В кабинет заглянула Кэй:

— Может, принести кофе? Судя по вашему виду, вам не мешает подкрепиться.

— Спасибо, Кэй, не откажусь.

Секретарша принесла кофе и чуть наклонилась, ставя чашку на стол. Филипп вдохнул свежий аромат ее духов и еще острее ощутил свое одиночество, хотя Кэй приветливо улыбалась. Обычно он предпочитал, чтобы посторонние шумы не мешали сосредоточиться, но в это утро тишина угнетала его.

Филипп снова попытался читать, но по-прежнему ничего не понимал. Зазвонил внутренний телефон. Сердце замерло. «Неужели Алекса?» Секретарша доложила:

— С вами хочет поговорить Гейл Даулинг.

Он разочарованно вздохнул.

— Привет, Филипп. Хорошо, что я тебя застала. Вероятно, вы с женой вечером заняты, но на всякий случай я все-таки решила позвонить. Сегодня состоится открытие новой выставки в галерее «Сонабенд». Скульптор — молодая женщина из Техаса. Мне хочется, чтобы на открытие пришли и настоящие ценители искусства…

Услышать этот голос с его плавными южными интонациями, придававшими любому слову оттенок интимности, было для Филиппа потрясением. Гейл казалась такой счастливой, такой оживленной, что ее энтузиазм вдохнул немного жизни и в него. «Мне все равно нечего делать вечером, и я люблю скульптуру, — подумал Филипп, — почему бы не пойти?»

— Алекса занята, но я, пожалуй, выберусь. Говоришь, открытие в шесть?

Внутренний голос подсказывал, что не надо принимать приглашение, но Филипп записал под диктовку адрес и пообещал прийти. Повесив трубку, он почувствовал себя чуточку лучше. Действительно, с какой стати возвращаться в отель и весь вечер предаваться мрачным размышлениям?

Так случилось, что в последний момент Филиппа задержало начальство, он ушел с работы позже и приехал в галерею, когда презентация была уже в разгаре.

Гейл стояла в окружении гостей, среди которых была высокая молодая женщина — сама Келли Маккалоу, виновница торжества. Он не стал прерывать разговор, взял себе выпить — в чем отчаянно нуждался — и стал рассматривать скульптуры.

Маккалоу комбинировала в одной работе разные материалы: бронзу с гипсом, дерево с металлом. Филиппа удивило, что, хотя в целом ее бюсты и фигуры в полный рост выглядели вполне традиционно, непременным атрибутом каждой скульптуры были анатомические подробности, например, обнаженные ребра, сердце, почки, участки мозга. Он не мог сказать точно, нравится ему или нет, но признал, что в оригинальности автору не откажешь.

Почувствовав прикосновение чьей-то руки, Филипп вздрогнул. Он обернулся и увидел радостно улыбающуюся Гейл.

— Как это похоже на тебя: быть одним из немногих, кто пришел на выставку ради самого искусства!

Гейл познакомила его с автором. Келли Маккалоу оказалась разговорчивой и очень четко выражала свои мысли по поводу скульптуры. Филипп не удивился, когда узнал, что в свое время она училась на медицинском факультете.

Его представляли еще кому-то, он еще несколько раз менял пустой бокал на полный, пока в конце концов не сообразил, что находится в дальнем углу экспозиции наедине с Гейл.

— Как видишь, корни ее стиля — в кубизме и сюрреализме, — говорила она. — Она буквально пытается проникнуть в глубь вещей.

Он осушил очередной бокал, пытаясь забыть о своих проблемах. Бледно-розовый льняной костюм очень шел Гейл. От мысли, что эта деловая красивая женщина взяла на себя труд пригласить его на выставку, уделяет ему внимание, интересуется его мнением, у Филиппа немного полегчало на душе. Гейл показала ему среди гостей критиков, художников и скульпторов. Некоторые узнавали Филиппа и тепло отзывались о его программе.

К восьми часам гости начали расходиться, и он сказал себе: «Ладно, Джером, поставь бокал, поблагодари и убирайся восвояси, пока не натворил чего-нибудь, о чем потом пожалеешь».

— Фил, мы с Келли и еще кое-кто собираемся в испанский бар, где готовят отличные пирожки. Если у тебя нет других планов, можешь к нам присоединиться. — Гейл посмотрела ему в глаза, и Филипп тут же согласился.

В баре он снова пил, время от времени вспоминая, что нужно закусывать, прихватывал то холодную креветку в чесночном соусе, то пирожок. В этой веселой компании он смог наконец забыть о своем фиаско и потерял счет времени.

Позже Филипп оказался в одном такси с Гейл. Из-за выпитого все вокруг было словно в тумане. Но как только такси остановилось у ее дома, на него снова навалилась тоска. Возвращаться в дешевый отель — перспектива не из приятных.

Гейл легко коснулась губами его губ.

— Спасибо, что пришел. Рада была тебя видеть. — Прежде чем Филипп успел ответить, она открыла дверь, но потом замешкалась. — Еще не так поздно, может, поднимешься выпить кофе? Кстати, ты еще не видел мою коллекцию живописи.

«Не делай этого! — кричал внутренний голос, но Филипп приказал ему заткнуться. — Собственно, почему бы и нет?» Поцелуй Гейл все еще горел на его губах.

Проводив гостя в гостиную, Гейл вышла проведать дочь. Квартира сильно смахивала на галерею. Повсюду висели картины и рисунки, отчего мебель казалась лишней.

— Венди спит, — сообщила Гейл. — Ну, что тебе принести?

Видя, что он колеблется и смотрит на часы, Гейл предложила:

— Почему бы тебе не позвонить Алексе? Предложи заехать ко мне выпить.

И, не успев как следует подумать, Филипп признался, что они с Алексой на время разъехались, и даже объяснил причину.

— Я уже несколько лет пытаюсь считаться с ее чувствами, — говорил Филипп, — но не могу же ждать до бесконечности. По-моему, остаться бездетным — это ужасно.

Гейл налила вина, поставила бокал на поднос и теперь медленно несла ему. Ее розовая юбка колыхалась при ходьбе.

— Мне грустно это слышать. Выпьешь?

Филипп кивнул, уже жалея, что раскрыл рот. Не следовало так много пить. Он сидел на диване, Гейл устроилась в кресле. Некоторое время она молчала, потом тихо проговорила:

— Да, вопрос непростой. Признаюсь, я удивлялась тому, что у вас нет детей. Сначала думала, вы не можете их иметь, но правда оказалась такой… Словом, печально все это. Конечно, непросто быть мужем архитектора. Я хочу сказать, что это трудная профессия для женщины. Считается, что архитекторы хладнокровны, и, судя по моему опыту, так и есть. И в Далласе, и в других местах мне доводилось иметь дело со многими архитекторами, которые проектировали мои дома. Среди них две женщины так отчаянно пытались конкурировать с мужчинами, что фактически пожертвовали своей женственностью и ни у одной из них нет детей.

По спине Филиппа пробежал холодок: Гейл облекла в слова его собственные опасения.

— Недавно в Вашингтоне я виделась с моим старым другом Биллом Пеннингтоном. Он рассказал, что Алекса проектирует его музей. Должно быть, твоей жене очень интересно заниматься этим, работать бок о бок с единомышленником… Правда, я сама не знакома с Иганом Бауэром, но у него репутация завзятого сердцееда. О нет, Филипп, не пойми меня превратно, я не имела в виду, что он и Алекса… Просто женщине действительно легко пристраститься к такому стилю жизни, и перспектива волноваться об оставленном дома ребенке…

Филиппа словно ударило током. Иган Бауэр — сердцеед? Ему-то этот тип всегда казался напыщенным индюком. Да, Алекса высоко ценит его талант, но чтобы завести с ним роман?.. Нет, не может быть.

Я искренне надеюсь, что вы разрешите свои противоречия, — продолжала между тем Гейл. — Ты прирожденный отец, Филипп, дети к тебе так и тянутся. Взять хотя бы мою дочь. Я никогда не видела, чтобы Венди с первой же встречи так привязалась к незнакомому мужчине.

Она подлила ему вина, и Филипп снова осушил бокал. Ему стало немного легче. По крайней мере хоть кто-то его поддерживает.

— Я прекрасно понимаю твои чувства, потому что сама была в твоем положении. Вскоре после замужества я захотела иметь ребенка, но Клифф… не слишком стремился стать отцом, пришлось его уговаривать. И я так рада, что настояла на своем! Страшно подумать, что я могла бы никогда не испытать счастья быть матерью. Венди для меня — все. Супруги приходят и уходят, но ребенок — твой навсегда.

Каждое слово Гейл вторило его собственным мыслям. Нежный, обольстительный голос убаюкивал. В приглушенном свете Гейл выглядела такой прекрасной… Она скрестила стройные ноги, и Филипп вспомнил, что, когда увидел ее впервые, она была в мини-юбке.

— Филипп, ты не забыл, как мы познакомились? — спросила она, словно прочитав его мысли. — На приеме в особняке Трамбэлла ты собирал материал для статьи, а я умирала от скуки. И вдруг увидела тебя — в стареньком пиджаке, помятых брюках. Мне показалось, что ты чувствовал себя неловко в разнаряженной толпе.

Филипп улыбнулся:

— Значит, ты меня пожалела?

— Нет, меня разобрало любопытство. А как только мы разговорились… — Гейл не закончила, но ее взгляд был красноречивее всяких слов.

Филипп окунулся в воспоминания и снова почувствовал то же радостное волнение, что и в начале их романа. Тогда, десять лет назад, в вопросах секса Гейл была такой шокирующе откровенной, что поначалу он даже смущался. Сначала она обнажила перед ним душу, потом… груди, высокие упругие груди с крупными тугими сосками…

На мгновение Филипп закрыл глаза, слабея от желания. Когда он снова открыл их, на губах Гейл играла обольстительная улыбка.

Филипп сделал глоток вина и хрипло сказал:

— Кажется, я не очень упорно хранил свою добродетель.

Казалось, Гейл удивилась.

— Но ты же не был девственником?

— Но я был еще новичком.

Чем дольше они предавались воспоминаниям, тем сильнее Филипп возбуждался. Он так и не понял, как это произошло: только что они разговаривали, сидя друг против друга, а в следующее мгновение Гейл, страстно целуя, уже оказалась у него на коленях.

Запах ее духов дурманил. Словно и не было этих десяти лет. Он запустил пальцы в шелковистую черную гриву и устремил язык в ее рот. Гейл с тихим стоном впилась ногтями в его плечи.

Все тело Филиппа напряглось от возбуждения. Он расстегнул ее блузку и отшвырнул в сторону, она в это время снимала с себя юбку. Гейл осталась в короткой бледно-розовой шелковой комбинации на тоненьких бретельках и в атласных трусиках такого же цвета.

— О, Фил, Фил… — шептала она, принимаясь за пуговицы его рубашки.

Ему едва хватило сил оторваться от нее ровно настолько, чтобы сбросить с себя одежду. Он целовал и кусал ее, пальцы скользнули под тонкую ткань трусиков и погрузились в горячую влагу ее податливой плоти.

— О-о-о! — выдохнула Гейл, извиваясь под его ласками. Она легла на диван, потянула Филиппа на себя и, подняв ноги, простонала: — Фил, иди ко мне!

С плотно закрытыми глазами, без единой мысли в голове, он овладел ею и через мгновение кончил.

Филипп расслабленно опустился, чувствуя, как сердце бьется рядом с ее сердцем, и только потом почувствовал, что Гейл извивается под ним, стремясь к разрядке. Ее волосы разметались по подушке, полные губы припухли от поцелуев. Глядя на нее, Филипп почувствовал, что снова возбуждается.

На этот раз он вошел медленно, и, чувствуя приближение оргазма, Гейл задвигалась быстрее. Филипп тоже ускорил темп, глубоко вонзаясь в нее сильными толчками. Глаза Гейл расширились, она громко вскрикнула, достигнув вершины, и увлекла за собой Филиппа.

Он лег на спину, чувствуя, как напряжение наконец покидает его. От выпитого кружилась голова.

— Ах, Филипп, это было так чудесно, — прошептала Гейл. — Ты великолепный любовник.

Вспомнив об Алексе, он почувствовал угрызения совести и закрыл глаза. Ему хотелось спать, но Гейл, остывая, что-то говорила, и он, пересилив себя, открыл глаза. Она придвинулась ближе и положила голову ему на грудь.

— Я весь липкий от пота, — предупредил Филипп, но ее это не волновало.

— Мне нравится твой соленый вкус. — Она поцеловала его в плечо. — Обними меня.

Филипп подчинился. Ему было немного неловко, и он совершенно обессилел.

— Фил, я скажу тебе одну вещь, которую не говорила ни одной живой душе. В первый год замужества я могла заниматься любовью, только если думала о тебе.

Филипп лениво погладил ее, не зная, как ответить. Во рту пересохло. Он попросил воды, и Гейл вскочила с кровати.

— Не двигайся, дорогой, я принесу.

Он задремал, но почти сразу же проснулся оттого, что почувствовал между ног прикосновение чего-то мокрого. Приоткрыв глаза, увидел, что Гейл протирает его тело мокрой салфеткой. Филипп улыбнулся.

— Вообще-то я имел в виду стакан воды.

Гейл подняла голову и рассмеялась.

— Ох, прости! Вот уж воистину у меня только одно на уме!

Однако она не прекратила свое занятие, и Филипп почувствовал, как под ласковыми прикосновениями его плоть снова восстает. Через несколько минут Гейл отбросила салфетку, и Филипп тихо застонал. Гейл поцеловала его в живот, и ее груди коснулись его естества. Он сдавленно охнул, и Гейл восприняла этот звук как поощрение…

Должно быть, Филипп на время отключился, потому что пронзительные крики Гейл, прозвучавшие возле самого уха, разбудили его.

Только тогда он наконец получил долгожданный стакан воды.

Филиппа разбудил яркий солнечный свет, бьющий в лицо. Его первой мыслью было: «Где я?» И тут же вспомнил: он лег спать в гостевой комнате Гейл (из-за Венди), и лег почти под утро. Неужели уже восемь пятнадцать?

Филипп вскочил как раз в тот момент, когда Гейл бесшумно приоткрыла дверь и заглянула в комнату. Его поразило, насколько свежо она выглядит, небесно-голубой атласный халат подчеркивал нежный румянец на щеках и блеск черных волос. Гейл держала в руках поднос с чашкой кофе.

— Прости, я, кажется, проспал, — пробормотал Филипп, смущенно прикрываясь краешком одеяла. — Мне нужно позвонить секретарше…

— Конечно. Я подумала, что кофе поможет тебе проснуться. — Она поставила поднос на столик возле кровати и, одарив Филиппа ослепительной улыбкой, вышла.

Позвонив Кэй и предупредив, что, поскольку ничего срочного нет, он появится в студии от десяти до половины одиннадцатого, Филипп пошел в ванную.

Он был немного растерян — все происходящее казалось каким-то нереальным — и одновременно испытывал облегчение. Сегодня ночью мужчина был на высоте. Никаких проблем. Ах, как замечательно ощущать сильные струи теплой воды! Филипп вообще чувствовал себя замечательно и даже принялся напевать себе под нос.

Ему явно требовалось нечто вроде прошедшей ночи, чтобы все встало на свои места. Значит, с ним все в порядке.

Много лет назад именно Гейл пробудила его чувственность. До знакомства с ней Филипп был слишком занят, чтобы уделять сексу достаточно времени, и был слишком хорошо воспитан в традициях Юга, чтобы делать вещи, о которых давно мечтал. И вот этой ночью Гейл возродила его. Филипп почувствовал, что от воспоминаний снова возбуждается, и включил холодную воду.

Его пиджак, рубашка и брюки висели в шкафу, остальное лежало на стуле.

Дорогу в кухню Филипп нашел по голосу Венди. Девочка завтракала вместе с матерью за кухонной стойкой. Увидев Филиппа, она вскочила и бросилась ему навстречу. Тронутый теплым приемом, Филипп поцеловал Венди в щеку.

Девочка потянула его за руку к соседнему стулу, возбужденно тараторя:

— Мама сказала, что вы проспали. Смотрите, мы сделали черничные пончики!

— Очень вкусно, — похвалил Филипп, сев рядом с девочкой и откусив пончик.

— Фил, если хочешь, могу поджарить тебе яичницу с беконом, — предложила Гейл. — Венди, ешь, не отвлекайся, ты опоздаешь в школу. Кэлли уже два раза тебя звала.

Филипп здорово проголодался — накануне он не ел, а только закусывал, но ему не хотелось, чтобы Гейл суетилась на кухне.

— Я и сам могу поджарить яичницу…

— Только не в моем доме.

Доедая третий пончик, Филипп слушал радостную болтовню девочки. Кэлли зашла на кухню со школьным ранцем Венди.

— Я не хочу в школу, — заныла девочка, — я хочу остаться с Филиппом. Вы здесь будете, когда я вернусь из школы? Нет? Почему?

— Сегодня я уезжаю в командировку, но, когда вернусь, мы обязательно увидимся, — пообещал Филипп.

Девочка воспрянула духом и на прощание еще раз обняла Филиппа и подставила ему щеку.

Филипп, сколько ни гнал от себя эту мысль, не мог не думать, что так могло бы быть всегда.

Однако когда он приехал на работу и узнал, что Алекса не звонила, от его хорошего настроения не осталось и следа. Филипп Джером снова почувствовал себя покинутым и одиноким.

 

Глава 16

Алекса лежала в кресле дантиста, проводившего плановую чистку десен. Обычно ее раздражали шум и брызги воды, то и дело попадавшие в лицо, и сам врач, копающийся в ее деснах со сосредоточенностью археолога, ищущего следы погибшей цивилизации. Но сегодня она ничего не замечала. С тех пор как девять дней назад Филипп ушел, Алекса стала безучастной ко всему, жила, как в тумане, и действовала с автоматизмом робота.

Проснувшись после очередной беспокойной ночи, она отправлялась на пробежку, провожала Брайана в школу, шла на работу. Филипп не позвонил, даже не прислал открытки. И Алекса тоже хранила молчание, даже не зная, по какому номеру связаться с ним на Ямайке или, может, на Мартинике. Последнюю проблему можно было бы решить за несколько минут, связавшись с Кэй, но Алекса все откладывала звонок на студию.

Будь у нее номер Филиппа, возможно, позвонила бы ему в четыре часа утра — время, когда обычно просыпалась, чувствуя себя невыносимо одинокой и незащищенной. В такой момент Алекса, наверное, согласилась бы на что угодно, лишь бы Филипп вернулся.

Первый уик-энд без Филиппа превратился в настоящую пытку. Вместо того чтобы лететь к нему, как договаривались раньше, Алекса отправилась в местный оздоровительный клуб, где ее никто не знал, и занималась аэробикой, а потом до полного изнеможения работала на тренажерах.

Дома она в основном смотрела телевизор — передачи о природе или новости. Любые художественные фильмы и все, что имело какое-то отношение к любви, сексу или детям, было для нее невыносимо. Как-то Алекса случайно включила канал, по которому шло ток-шоу Филиппа, и уже через минуту начала всхлипывать. Чтобы успокоиться, она ушла из дома и стала бесцельно бродить по улицам.

Алекса как одержимая снова и снова проигрывала в уме сцену их расставания, горько жалея о том, что отпустила Филиппа. Она невольно сама почти спровоцировала мужа, потому что ей было очень больно. И Филипп поймал ее на слове. Как глупо, когда два любящих друг друга человека ведут себя таким образом!

Все невероятно усложнилось. Филипп слишком долго ждал. Но после стольких лет нежелание потерпеть еще совсем немного кажется нелепым. А тут еще проблемы с сексом… Такие вещи всегда пугают мужчин.

Алексе было страшно. Казалось, что муж больше ей не верит. И это было тем более обидно, потому что она сама точно знала: как только станет партнером, главное препятствие будет преодолено. Даже Грег, с которым Алекса поделилась своими проблемами, признал, что именно сейчас беременность может лишить ее шанса стать партнером.

Она попыталась успокоиться и оценить ситуацию трезво. Если она все время думает о Филиппе, то и он наверняка также думает о ней. Через неделю, когда муж вернется, ничто не мешает им встретиться и поговорить более спокойно. Если ничто не поможет, наверное, стоит обратиться в семейную консультацию. Алекса даже думать не могла о том, чтобы прожить оставшуюся жизнь без Филиппа.

Пока Филипп в отъезде, было бы неплохо наладить отношения с Брайаном, но до сих пор ей это не удавалось.

— Жду вас через полгода, миссис Джером, — сказал дантист.

Алекса вышла из кабинета и в раздумье остановилась на Парк-авеню. Что делать? На дворе весна, май, сегодня пятница, почти вечер, а она чувствует себя бесконечно одинокой. Имеет ли смысл возвращаться в офис? Ирония судьбы: после месяцев невероятного напряжения именно сегодня ей нечего делать на работе. Проект был закончен и представлен на конкурс. Но никаких планов на вечер у нее не было, а перспектива еще одного молчаливого ужина в компании Брайана просто пугала. Алекса позвонила домой и попросила миссис Радо задержаться и накормить мальчика.

Встречаться с друзьями ей не хотелось: пришлось бы объяснять им, что да почему, а от мысли отправиться в ресторан одной бросало в дрожь. «Пора с этим кончать, — упрямо решила Алекса, — а то я сама на себя не похожа». Вздохнув поглубже, она набрала номер офиса, желая предупредить, что не вернется.

— Подождите, с вами хочет поговорить Иган, — сказала секретарша, передавая ему трубку.

Оказалось, что Иган хотел поделиться мыслями по поводу музея Пеннингтона. Алекса с благодарностью приняла приглашение и предложила встретиться в баре при отеле «Карлайл».

Было приятно сидеть рядом с Иганом и разговаривать об архитектуре. Обстановка в зале, где пол был устлан толстым ковром, а стены обшиты дубовыми панелями, действовала на Алексу успокаивающе.

Но Иган все-таки заметил, что она выглядит усталой и подавленной.

— Надеюсь, это не из-за племянника?

Алекса нехотя призналась и добавила, что Филипп улетел на несколько дней в командировку. Но, едва сказав это, тут же пожалела о своих словах: этим она дала Игану повод бросить на нее долгий многозначительный взгляд.

Боже, неужели она пытается спровоцировать мужчину? Конечно, это вышло не нарочно. Однако после первой рюмки вина в голову полезли очень странные мысли. Алекса вдруг испугалась, что Филипп разлюбил ее. Вдруг это правда? Вдруг они никогда больше не будут вместе? Как она это переживет?

— Коллекция Пеннингтона не такая уж и большая, зато каждая картина и скульптура подобраны с безупречным вкусом.

Негромкий, но настойчивый голос Игана вывел ее из задумчивости. И Алекса спохватилась, что слушала вполуха, хотя и умудрялась что-то отвечать.

— Дело к вечеру, пора обедать, — продолжал между тем Иган. — Здешний ресторан славится своей кухней, а управляющий — мой хороший знакомый. Может, мне удастся соблазнить тебя обедом? — Иган одарил ее своей неотразимой улыбкой обольстителя.

— А почему бы и нет? — И… может быть, ее улыбка задержалась на губах чуть дольше, чем следовало.

«Осторожнее, — предостерегал внутренний голос. — Не превратись в одну из тех особ, которые после ссоры с мужем готовы прыгнуть в постель к любому мужчине». Впрочем, чего ей бояться? Она же не испытывает ни малейшего желания сделать это.

Алекса не могла не признать, что Иган был приятным собеседником, особенно когда старался угодить даме. В изысканном ресторане он чувствовал себя уверенно, бегло говорил с официантом по-французски, хорошо разбирался в блюдах, знал толк в винах.

В этот вечер вино как-то особенно быстро ударило в голову, и Алекса поймала себя на очень неожиданных мыслях. Ей всегда нравилось флиртовать с Иганом. Его холодная отрешенность резко контрастировала с жарким, страстным взглядом и твердостью суждений. Иногда Алексе хотелось узнать, каким бы он был любовником. «Конечно, если бы у меня не было Филиппа», — поспешно напоминала она себе.

В этот вечер Иган особенно блистал красноречием, рассуждая обо всем в своей обычной немного высокомерной манере пресыщенного жизнью человека. Например, вашингтонского подрядчика он описывал так:

— Алекса, ты заметила, какое у него лицо? Плоское, сглаженное, без резких линий, напоминает лицо человека эпохи Ренессанса. Разумеется, и образ мыслей у него соответствующий, устаревший на несколько столетий.

Неужели она в самом деле улыбается? Неужели это ее руки Иган настойчиво сжал в своих? Он наклонился, и Алекса впервые обратила внимание на то, какие у него яркие, живые голубые глаза.

— Дорогая, ты так прекрасна, — тихо сказал Иган, сильнее сжимая ее руки. — Соблазнительно прекрасна!

Алекса застыла, молча глядя на него. Мужчина, сидящий напротив, — красивый, умный, воспитанный. И хочет ее. Но хочет ли она его? Жена Филиппа, и не только жена — подруга, любовница… Перед глазами неожиданно встало лицо мужа.

Со вздохом Алекса опустила глаза и осторожно высвободила руки.

— Пожалуйста, не искушай меня и сам не поддавайся искушению.

Иган отстранился, очень довольный собой.

— Ты говоришь так, будто я посланец дьявола.

Алекса не могла не улыбнуться в ответ, но, уходя из ресторана, настояла на том, чтобы заплатить за себя.

В такси она вздохнула с облегчением. Одно дело думать о мужчине, и совсем другое — сделать то, о чем думаешь. Она любит только Филиппа, только он ей нужен.

Лежа в постели, Алекса ворочалась с боку на бок, но сна не было ни в одном глазу. Воспоминания о Филиппе не давали уснуть. Никогда ей не забыть, как они познакомились.

Фактически Алекса сначала услышала голос Филиппа с характерной для южанина манерой чуть растягивать слова и только позже увидела его самого. Дело было ясным весенним утром. Алекса стояла у подножия пирамиды Хеопса, не слушая гида.

Группа двинулась дальше, но Алекса застыла в благоговении. Она, конечно, знала из книг, что египтяне были выдающимися зодчими, не только изобрели кирпич, но и первыми начали строить по архитектурным планам. Алекса видела много фотографий великой пирамиды и ожидала, что реальность ее разочарует. Но вышло иначе. Величественная, безукоризненно симметричная, пирамида производила потрясающее впечатление.

Подумать только, грандиозное строение, а так хорошо спроектировано, что, если не считать недостающей вершины, сохранилась в первоначальном виде, хотя прошло больше четырех тысяч лет!

— Теперь уж они так не строят, как раньше, правда?

Незнакомый мужской голос так точно озвучил ее собственные мысли, что Алекса рассмеялась. Она обернулась и увидела высокого темноволосого мужчину, дружелюбно улыбающегося. Он держал слегка помятый твидовый пиджак. Алексу поразили седые пряди в его волосах — для человека лет тридцати весьма необычно.

Осознав, куда она смотрит, незнакомец застенчиво дотронулся до своих волос.

— Это от переживаний.

Алекса с улыбкой поинтересовалась, что же за проблемы его мучают.

— Ну, разные… Ядерное разоружение, экология, арабо-израильский конфликт, — протянул он, беря Алексу за руку, как старую знакомую, — москиты, эпидемии, энергетический кризис. А также удастся ли мне завтра на пресс-конференции задать Садату несколько вопросов и куда пригласить вас сегодня вечером…

Незнакомец оказался так мил и привлекателен, что Алекса поддержала его игру и тоже сделала вид, будто они давние друзья. Алекса от души наслаждалась его добродушным подшучиванием и непосредственностью их общения — без взаимных представлений и обмена рассказами о себе.

Он обожал каламбуры и дерзко не признавал авторитетов, что особенно нравилось Алексе, потому что гид был страшно серьезен, а все туристы ловили каждое его слово.

Группа села в автобус, и новый знакомый втиснулся рядом с ней вторым на одноместное сиденье. Оглядевшись, Алекса заметила, что все места заняты.

— Так вы не из нашей группы? — догадалась Алекса, подвигаясь, чтобы дать ему место.

Он усмехнулся:

— Теперь из вашей. Я наблюдал, как вы разглядывали пирамиду Хеопса. В отличие от остальных зевак вы рассматривали ее, как знаток. «Вот юная леди, погруженная в историю искусств и египтологию», — сказал я себе.

— Скорее снедаемая черной завистью, — поправила Алекса. — Я архитектор и мечтаю оставить собственный след в вечности, но пока это только мечта. Совершенство пирамиды, знаете ли, здорово сбивает спесь.

— Но наверное, и вдохновляет тоже.

Как Алекса успела узнать, ее новый знакомый, Филипп Джером, работал корреспондентом телевидения в Мадриде и уже побывал в Каире несколько раз. Его знание египетской истории и обычаев произвело впечатление. Алекса давно мечтала о такой поездке.

Окончив Гарвард со степенью магистра по архитектуре, Алекса поселилась в Нью-Йорке. С тех пор прошло три года. Сдав экзамены на лицензию, она нашла работу в фирме «Карл Линдстром ассошиэйтс», и через месяц ей нужно было выходить на новую работу.

— Алекса, так как насчет того, чтобы пообедать со мной сегодня вечером?

— Простите, это невозможно. — Алекса была слишком осторожна, чтобы выходить куда-то после наступления темноты с едва знакомым человеком.

Филипп усмехнулся, ничуть не обескураженный:

— Ладно, тогда как насчет ленча? Я знаю одно неплохое местечко на самом берегу Нила. Настоящая египетская кухня, такая же египетская, как сама Нефертити. Там просто нельзя не побывать.

Алекса подумала, что будет очень интересно увидеть Каир глазами много повидавшего Филиппа Джерома, и согласилась. Кафе на открытом воздухе оказалось именно таким, каким он его описал.

После ленча Филипп нанял гида, приветливого пожилого араба, одетого в живописные халат и тюрбан. На редкость ловко отгоняя детей-попрошаек и назойливых уличных торговцев, он провел их лабиринтом старинных улочек и переулков, пропахших ладаном и специями, показал самые интересные мечети и в конце концов вывел на базарную площадь. Каждый крошечный магазинчик имел свой деревянный навес. Отсоветовав делать покупки в некоторых попавшихся на пути магазинах, гид проводил их к своим любимым.

Филипп беззастенчиво воспользовался его услугами, заставив поторговаться. Как он с усмешкой пояснил Алексе, их провожатый все равно получит комиссионные от торговцев, так что пусть отрабатывает свое.

У Алексы разбежались глаза, она готова была купить все, что продавалось, но заставила себя ограничиться несколькими шелковыми шарфиками и парой небольших шкатулок из черного дерева, инкрустированных слоновой костью.

Часам к пяти, когда Филипп высадил ее возле отеля, Алекса уже согласилась с ним пообедать.

Для начала они наслаждались величественным зрелищем пирамид на фоне заката, смакуя местный анисовый аперитив. Затем неспешно прогулялись по берегу Нила. В сгущающихся сумерках темные силуэты мечетей и коптских церквей придавали их прогулке нечто загадочное.

Обедали — как водится, поздно — в красивом ресторане с бассейном. Высокие пальмы, озаренные лунным светом, цветущие бугенвиллеи создавали удивительно романтическую обстановку. Экзотическая еда, местные вина, грациозная танцовщица, чувственно извивающаяся в танце живота под восточную музыку, — все восхищало Алексу.

Позже на эстраду вышел европейский оркестр и заиграл более привычную музыку. Филипп обнял ее за плечи, и Алекса мечтательно покачивалась в такт музыке, она была вся во власти очарования этого чудесного вечера. Обоим хотелось, чтобы вечер никогда не кончался, и они проговорили до рассвета. Под конец Алекса даже устала смеяться.

Хотя она не была обделена вниманием мужчин, ей еще не доводилось встречать никого, похожего на Филиппа Джерома. Но факт оставался фактом: Алексу ждала ответственная работа в Нью-Йорке, а Филиппа — в Европе.

Однако журналисту удалось убедить начинающего архитектора отправиться вместе в Александрию — город, в честь которого ее назвали, как заявил Филипп, и который поэтому Алекса просто обязана увидеть. Они отправились туда на пароходе и ночью долго стояли на залитой лунным светом палубе, держась за руки. Филипп впервые поцеловал ее, и Алекса почувствовала себя героиней фильма сороковых годов.

В Александрии они стали любовниками. Там же Филипп вручил ей подарок, купленный еще в Каире: золотой медальон с выгравированной арабской вязью, обозначающей ее имя.

Это было самое романтическое приключение в жизни Алексы, но она по-прежнему старалась держать чувства в узде и повторяла себе, что все это не более чем курортный роман.

Филипп утверждал, что за три недели, проведенные вместе, влюбился в нее без памяти, но Алекса все еще не принимала его всерьез. Новая работа сулила осуществление всех надежд. Оставить свой след в облике Нью-Йорка — об этом она мечтала всю жизнь, и на пути к воплощению этой мечты ничто ее не останавливало.

Однако Филипп продолжал за ней ухаживать, и его, по-видимому, тоже ничто не могло остановить. Случалось, телефонный звонок будил Алексу в шесть утра, и, подняв трубку, она слышала голос репортера на фоне приглушенных звуков фламенко. Искусно имитируя испанский акцент, Филипп звал приехать на выходные к нему в Мадрид. Несколько раз Алекса принимала его приглашения и ни разу не пожалела. Он продолжал добиваться ее расположения, привозил подарки: из Амстердама — деревянные башмаки, из Ирландии — рыбацкий свитер, а однажды привез из Индии большой деревянный ящик с чаем.

Через несколько месяцев он уже работал в Вашингтоне ведущим программы новостей, и Алекса стала приезжать к нему на выходные. А если Филипп в выходные был свободен, то сам приезжал в Нью-Йорк. К этому времени Алекса была влюблена в него не меньше, чем он в нее.

Через год Филиппу удалось получить место на студии Эн-би-си в Нью-Йорке, и они с Алексой стали жить вместе. Филипп предлагал пожениться, но она считала, что в этом нет необходимости.

Жизнь с Филиппом была истинным наслаждением. Оба были одинаково преданны работе, полны энтузиазма и торопились жить. Вопрос о браке встал снова, когда три года спустя подвернулась возможность купить квартиру.

За праздничным обедом с икрой и шампанским в ресторане «Лоран» Алекса возбужденно делилась с ним планами оборудования двухэтажной квартиры, а Филипп толковал о том, что надо предусмотреть место для детской.

— Дорогой, думаю, нам нужно устроить большую гостиную, футов сорок, чтобы обыграть вид из окна.

— В детскую поставим книжный шкаф с моими старыми книжками, — вставил Филипп. — Надеюсь, наш сын или дочка полюбит чтение.

— Еще бы не полюбить, — поддержала Алекса, — с такими-то умными родителями.

— Женатыми родителями, — уточнил Филипп и достал из кармана самое необычное кольцо, какое только Алексе доводилось видеть: бриллиант в старинной оправе. — Белужья икра среди бриллиантов — так он охарактеризовал камень, надевая кольцо ей на палец.

Алекса рассмеялась, потом прослезилась. Все это было похоже на сказку.

Свадьба получилась поспешной — они торопились, чтобы получить ссуду на жилье, которую легче получить семейной паре. Их поженил судья, друг Филиппа. Скромная, но приятная церемония состоялась в четверг вечером, а в пятницу они полетели в Сиэтл к родителям Алексы.

Мать немного поворчала на то, что у обеих дочерей свадьбы были скромные, без традиционных атрибутов, но Алекса подозревала, что на самом деле она испытывает облегчение. Сразу после обеда молодоженов потащили на концерт в университет, где должно было исполняться одно из произведений отца Алексы.

Утром они вылетели в Мемфис знакомиться с семьей Филиппа. Здесь было устроено настоящее торжество. Родители в срочном порядке сумели организовать грандиозный прием с танцами и непременным двухъярусным свадебным тортом. Алексу с гордостью представляли несметному числу гостей, и она с Филиппом провела на ногах почти всю ночь. А в понедельник утром прямо из аэропорта каждый отправился на свою ответственную работу с покрасневшими от недосыпания глазами.

Только через три месяца им удалось устроить себе то, что можно было условно назвать медовым месяцем. Они отправились в Вермонт, где только и делали, что ели, спали и занимались любовью.

* * *

Алекса проснулась среди ночи, повторяя имя Филиппа. Потом вспомнила, что его нет рядом, вспомнила, почему нет, и заплакала. Они были так счастливы, прожив вместе три года как любовники и пять с половиной лет — как муж и жена. Должны же все эти годы что-то стоить. Неужели Филипп не скучает по ней так же, как она по нему?

Ей никак не удавалось заснуть снова. Алекса переворачивалась с боку на бок, чувствуя себя совершенно разбитой. А тут еще в животе заурчало. Вероятно, вечером она слишком много съела и выпила.

Алекса вдруг обратила внимание, что ее грудь стала очень чувствительной. «Наверное, это напряжение перед месячными», — подумала она. Все, что ей нужно, — это выпить пару таблеток и уснуть. Но утром она проснулась раньше обычного, испытывая тошноту. Алекса попыталась взбодриться кофе, но еле добежала до туалета. Она чувствовала себя на редкость отвратительно, хотя температура не поднялась, и решила, что подхватила желудочную инфекцию.

День выдался замечательный — теплый, солнечный, совсем летний, но от этого Алексе становилось еще хуже. Дом казался опустевшим. По субботам они с Филиппом обычно поднимались с постели поздно, нередко занимались любовью.

В конце концов она нашла в себе силы встать и принялась разбирать одежду. Миссис Радо взяла выходной, а племянник ушел с Джонатаном. Самое подходящее время отложить вещи, которые нужно сдать в чистку, и приготовить летнюю одежду.

К полудню Алексе стало лучше, даже захотелось есть; она приготовила себе стакан апельсинового сока и поджарила бутерброд с сыром. «Нужно будет оплатить кое-какие счета, а потом прогуляться вдоль берега реки, — решила Алекса. — А вечером, может быть, пойти на концерт в Линкольновский центр».

Едва она села за письменный стол, как позвонил Иган и пригласил ее в театр. И хотя билеты у него были на интересный спектакль, Алекса решительно отказалась и нисколько не жалела об этом. Иногда очень приятно побыть наедине с самой собой, и она не собиралась упускать такую возможность.

Алекса открыла чековую книжку, поставила дату и… замерла. Ладони вдруг стали влажными, сердце тревожно забилось. У нее задержка! Чего раньше никогда не бывало, разве что на пару дней. Но со дня последних месячных прошла, кажется, целая вечность, а если учесть ее самочувствие…

Алекса сверилась с календарем. Боже, неужели прошло пять недель? Не может быть, чтобы она забеременела. Последний раз они с Филиппом занимались любовью… Когда же это было? Недели четыре назад. Значит, это все-таки возможно. «Глупости, не поднимай панику, — строго сказала себе Алекса. — Ты просто нервничаешь, от такого стресса у кого угодно нарушится цикл».

Однако тревога не проходила. Алекса пошла в аптеку за домашним тестом на беременность. Покупая разные мелочи, она заметила очень молодую пару с ребенком в коляске. Малышка — по-видимому, ей было около года — показывала ручонкой на резиновую игрушку в пластиковом пакете.

Молодая мама сняла игрушку с полки и протянула дочери. Девочка сжала ее и радостно засмеялась, когда игрушка запищала. Она стала снова и снова сжимать ее, каждый раз заливаясь смехом. Родители с любовью смотрели на свою малышку.

При виде счастливого семейства Алексу вдруг поразила мысль, что труд сделать собственного ребенка счастливым может принести ни с чем не сравнимое удовлетворение. И представила, как они с Филиппом покупают игрушки своему сыну или дочке. На глазах выступили слезы. Ведь Алекса любит Филиппа, хочет, чтобы муж вернулся, неужели, если будет ребенок, они не смогут быть так же счастливы, как эта молодая семья?

Однако пока Алекса стояла в очереди в кассу, она решила, что ситуации несравнимы. Этой маме нет и двадцати пяти, и она не похожа на деловую женщину. Как бы то ни было, глупо предаваться пустым фантазиям. К тому же еще не известно, может, она и не беременна вовсе.

Дома Алекса внимательно прочла инструкцию и выполнила все, что полагалось. Десятиминутное ожидание превратилось в муку. Никогда еще время не тянулось так долго. Тест показал положительный результат, и Алексу бросило в дрожь. Она рухнула в кресло и несколько минут сидела, вперив взор в пространство и пытаясь осмыслить новость. Затем вскочила и бросилась звонить своему гинекологу. Медсестра предложила прийти на прием в следующий четверг, но Алекса сказала, что дело очень срочное.

К тому времени когда Алекса входила в кабинет врача, ей уже было стыдно за свою панику.

— Дело в том… Мне просто нужно знать, беременна я или нет, и я не могу ждать до следующей недели. Мой муж в отъезде…

Карен Голд, женщина лет пятидесяти, прямая по характеру и очень опытный гинеколог, только хмыкнула. Она принимала роды у Бинки, и Алекса очень доверяла ее суждению. Врач вгляделась в лицо Алексы, пощупала ее грудь.

— Вы хотите ребенка?

— Если честно, сама не знаю, — призналась Алекса.

— Понятно. Ну что же, мы сделаем лабораторные анализы, но я уже сейчас могу сказать: вы беременны. Это произошло случайно?

— Не совсем. Одно время я хотела забеременеть, но потом передумала. Видимо, слишком поздно.

— А что ваш муж?

Алекса рассказала, что он хочет ребенка, затем вкратце описала ситуацию на работе. Доктор Голд заверила, что в первые четыре-пять месяцев в офисе никто не догадается о ее беременности. «Надо полагать, к тому времени вопрос с вашим проектом уже решится?»

Алекса подтвердила, что вопрос должен решиться, и рассказала, как ее немного пугает перспектива стать матерью, боится, что не справится.

Доктор Голд отмела все страхи одним взмахом руки.

— Когда вы прочтете соответствующие книги, побываете на занятиях для будущих родителей — лучше вместе с мужем, — вы почувствуете себя увереннее, — заявила она.

— Но… наш брак — он как-то изменится?

— Да, несомненно. В идеале с рождением ребенка он должен стать еще прочнее. Но конечно, многое изменится. На первое место выйдут потребности ребенка, они важнее, чем удовольствия родителей. Вы уже не сможете заниматься любовью в любой комнате, будут случаи, когда ребенок прервет вас в самый неподходящий момент, например, заплачет, или попросит пить, или захочет, чтобы его обняли…

Алекса рассказала о своих психологических проблемах с племянником.

— Это совсем другое дело. Возможно, на взаимопонимание с мальчиком влияют ваши отношения с его матерью. Поверьте мне, Алекса, со своим ребенком все будет иначе, вы будете относиться к нему по-другому.

Доктор Голд сказала, что, даже если произойдет самое худшее — Пейдж никогда не поправится, племянник через три-четыре года повзрослеет и сможет жить самостоятельно. Но Алексе к тому времени будет уже поздно заводить своего ребенка.

— Конечно, не у всех есть призвание к материнству, — продолжала врач. — Обсудите это с мужем. И еще одно: подумайте, что бы вы почувствовали, если бы узнали, что у вас никогда не будет детей?

Первой мыслью Алексы было позвонить Филиппу. Муж наверняка скажет ей лететь к нему первым же самолетом, она прилетит, и Фил ее обнимет… Алекса попыталась позвонить на студию из телефона-автомата, но Кэй не отвечала. Тогда Алекса решила, что это даже к лучшему. Такую новость лучше сообщать не по телефону, особенно если вспомнить, на какой ноте они с Филиппом расстались.

Алекса покачала головой. Надо же, как все обернулось. Узнать о своей беременности после того, как муж ее бросил из-за того, что она не была готова стать матерью! Она и сейчас сомневалась в том, что готова. Алекса думала об этом все воскресенье. С утра, чтобы справиться с тошнотой, она погрызла сухое печенье, потом прогулялась вдоль реки, пытаясь представить, как катит перед собой коляску с младенцем, как несет его или ее на груди в сумке-«кенгуру». Она никак не могла понять, привлекает ее такая перспектива или отталкивает.

Пожалуй, и то и другое сразу. Одно дело обсуждать вопрос о беременности, и совсем другое — узнать точно, что меньше чем через восемь месяцев на свет появится плод их с Филиппом любви. Человек. Маленький Кейтс-Джером. В этом есть что-то от чуда.

Ей вдруг вспомнились слова врача: что бы она почувствовала, узнав, что никогда не сможет стать матерью? Теперь Алекса точно знала что: это было бы ужасно.

К вечеру настроение улучшилось настолько, что она даже стала улыбаться. Пусть это было нелепо, но чем больше Алекса думала о своей новости, тем больше гордилась собой, словно сделала нечто умное. Да уж, умное, это точно! То, чем занимаются на лугу корова с быком. Нет, это не одно и то же. Разница в том, что у нее есть разум. И еще любовь.

Это будет их ребенок, ее и Филиппа. Природа решила за нее, и в каком-то смысле Алекса испытывала облегчение.

В этот вечер она даже стала смотреть передачу Филиппа, и время от времени на ее губах появлялась улыбка. Какой же он хороший, чудесный, удивительный! Можно представить, как муж обрадуется, узнав, что скоро станет отцом. Тогда они и поговорят о разделении обязанностей. В конце концов, Филипп ее любит — нельзя же разлюбить так быстро! — и он должен пойти на компромисс. В этом Алекса не сомневалась. Ведь когда люди получают то, что хотели, они становятся более сговорчивыми, разве нет?

Алекса вдруг поняла, что не может ждать больше ни минуты, и набрала номер домашнего телефона Кэй. Проклятие! На том конце провода по-прежнему никто не брал трубку. По-видимому, секретарши не было дома, а телефон без автоответчика.

Алекса повесила трубку и приказала себе не глупить. Ничего страшного, можно позвонить завтра утром. К тому же, чтобы не оставалось никаких сомнений, лучше дождаться результатов анализов.

Ложась спать, Алекса улыбалась. «Наверное, я даже подожду возвращения Филиппа. Хочется посмотреть, какое у него будет лицо, когда я сообщу ему долгожданную новость».

 

Глава 17

Пейдж нервно расхаживала по коридору возле своей палаты. Она старалась ступать как можно тише, не то ночная медсестра заметит ее и даст таблетку, а Пейдж не желала никакого снотворного. Господи, да она и так спит по пятнадцать часов в сутки! Наверное, ей что-то подмешивают в еду.

О, она все знает о психбольницах! Там с человеком обращаются, как со зверем в зоопарке. Санитарам не нужны проблемы. Нарочно начиняют ее еду наркотиками, чтобы она спала без просыпу, этак можно и всю жизнь проспать…

И за всем этим стоит ее сестра. Младшая сестренка с фальшивой теплотой в голосе. Да у нее во рту и масло бы не растаяло. Самодовольная дрянь, самодовольная и неискренняя. Притворяется обеспокоенной, а на самом деле надеется, что она, Пейдж, никогда отсюда не выберется.

А все дело в Брайане. У Алексы нет собственных детей, вот она и решила воспользоваться болезнью сестры, чтобы под этим предлогом отобрать у нее сына. Только так Пейдж могла объяснить себе, почему, когда она недавно звонила сыну, тот вел себя как-то странно, нервничал и разговаривал, как чужой.

Видно, Алекса снова взялась за старое. Сестренка хочет оттолкнуть от нее Брайана точно так же, как много лет назад оттолкнула родителей, лишила Пейдж их любви.

И вот она сидит взаперти в сумасшедшем доме в Англии. О, Пейдж знает почему: потому что она американка. Потому что у нее больше нет мужа, который мог бы заступиться. Власти хотят запереть ее здесь навсегда, чтобы наложить лапу на пенсию за Тима.

Вдруг Пейдж остановилась, пораженная мыслью, которая раньше не приходила ей в голову. Алекса! Опять Алекса! Наверное, она приплачивает им, посылает деньги доктору Уэстону, чтобы тот говорил, будто ей все еще требуется лечение. Точно, Алекса подкупает врачей. Они никогда не выпустят ее отсюда, она больше никогда не увидит сына, своего Брайана. Маленький Брайан, он такой милый малыш, это все говорят.

Когда Тим умер, Алекса предлагала: «Переезжай в Нью-Йорк, будешь жить с нами». Ну нет, она не такая дура, чтобы попасть в эту ловушку. Но сестра сумела подкупить докторов, чтобы они заперли ее в сумасшедшем доме, а сама забрала ее сына. Алекса подкупает и Брайана — подарила ему велосипед, телевизор…

— Миссис Барнс, что вы делаете в коридоре? В это время вам полагается спать.

Пейдж покорно позволила проводить себя в палату. Тюрьма, вот что это такое! Врачи и медсестры ее травят, но она хитрее и больше не станет принимать их «лекарства». Только нельзя давать им понять, что она их раскусила, иначе силой заставят ее глотать отраву или введут внутривенно.

Нет, она будет со всем соглашаться, будет улыбаться, а потом тайком выбросит таблетки в унитаз.

Филипп вернулся с Карибского моря почти на неделю раньше запланированного. На Ямайке его ждали сплошные разочарования. Никто не потрудился известить Брук, что премьер-министр улетел в Австралию на встречу стран Британского содружества. С музыкантами регги тоже ничего не вышло: руководитель группы угодил в больницу с бронхиальной пневмонией.

Организовывать какие-то другие интервью было слишком поздно, тем более что на Карибах скоро ничего не делается. Впрочем, в течение трех дней он не слишком старался что-то предпринять. Тодд вечно поднимал шум из-за расходов, а Филипп не мог ему предложить ни одного мало-мальски интересного гостя, ради которого стоило бы идти на дополнительные расходы.

Хорошо по крайней мере, что поездка на Мартинику оказалась удачнее. Француженка-ботаник, у которой он приехал брать интервью, очень интересно рассказывала об открытом ею новом методе выращивания гибридных цветов, к тому же оказалась очаровательной женщиной, не утратившей былой красоты.

Но Филипп страшно тосковал по Алексе. Яркие краски тропиков, буйство зелени, навязчивые ритмы музыки, веселые местные жители и туристы, немалую часть которых составляли молодожены, проводящие здесь медовый месяц, — все это заставляло его только острее ощущать свое одиночество. Ничто из того, что обычно доставляло ему удовольствие, сейчас не радовало.

За последнее время жизнь стала похожа на затянувшийся кошмарный сон, который никак не кончался. Не прошло и двух дней, как он расстался с Алексой, а уже оказался в постели Гейл. Филипп, конечно, понимал причину своей слабости, но все равно стыдился этого поступка. Его беспокоили проблемы с потенцией, и он начал опасаться, что с Алексой останется бездетным.

И вот теперь, когда прошло несколько дней, а она не только не позвонила, но даже не связывалась с Кэй, чтобы узнать его номер телефона, Филипп начинал испытывать нечто вроде мрачного удовлетворения. Что же пытается сказать жена своим молчанием? Что лучше потеряет мужа, чем согласится рожать? Неужели после этого можно поверить в то, что она по-прежнему его любит?

Каждый раз, когда звонил телефон, у Филиппа замирало сердце: он думал, что это Алекса. Но она молчала. Зато Гейл звонила несколько раз, интересовалась, как идут дела, сочувственно выслушивала его жалобы, говорила, что скучает без него.

Филипп не знал, что ответить. Конечно, ее интерес льстил, но он чувствовал себя виноватым, так как понимал, что в ту ночь лег в ее постель только для того, чтобы избавиться от тоски и одиночества. Он был пьян, а Гейл — доступна, красива и сексуальна. Кроме того, он когда-то ее любил. Может, с его стороны было подло воспользоваться одиночеством вдовы. Филипп не знал, как ко всему этому относиться.

Но одно знал точно: он все еще муж Алексы, и их разговор не окончен.

Вернувшись в пятницу утром, Филипп поехал в отель, где провел несколько ночей, и стал звонить Алексе в офис. Номер не ответил. Вместо того чтобы оставить сообщение секретарше, Филипп сразу позвонил на квартиру в надежде, что Алекса работает дома. Но, услышав на автоответчике собственный голос, бросил трубку.

Филиппа вдруг разобрала злость. Похоже, Алексу не интересует, как прошла его поездка, вернее, проходит, ведь она даже не знает, что муж вернулся. Черт подери, да он мог попасть в аварию, погибнуть, а ей все равно!

Пока Филипп сделал для себя только один вывод: в вопросе о ребенке они все еще не сдвинулись с мертвой точки. Так какой смысл искать ее и спрашивать снова? Грустные размышления прервал телефонный звонок.

Гейл приглашала его на выходные в Коннектикут, где только что сняла дом на лето.

— Филипп, умоляю, скажи, что поедешь, а то Венди меня уже замучила, каждый день о тебе спрашивает.

Он колебался.

— Вообще-то и собирался в эти выходные встретиться с Алексой и все обсудить, но пока мне не удалось дозвониться. Конечно, жена не ждала меня раньше следующей недели…

— Но она же в Вашингтоне. Несколько дней назад я разговаривала с Биллом Пеннингтоном, он рассказал, как продвигается дело с музеем, и между прочим упомянул, что Алекса едет проконтролировать очередную стадию строительства.

Филипп вспомнил, жена действительно говорила, что в мае собирается поехать в Вашингтон. Он будет выглядеть дураком, если попытается ее выследить! И конечно, с ней сейчас Иган Бауэр, как же иначе! Филиппа охватило отчаяние.

Между тем Гейл продолжала радостно щебетать, расписывая прелести прогулок на яхте, рассказывая о доме в Уэстпорте с плавательным бассейном и теннисным кортом.

Какого черта болтаться в городе? Ему здесь абсолютно нечего делать. И Филипп решил принять приглашение. В конце концов, они же друзья. Никто не обязывает его снова спать с Гейл, если ему не хочется.

— Чудесно, Фил. Мой шофер заедет за тобой в отель. Едва Филипп успел повесить трубку, зазвонил внутренний телефон.

— Пока не забыл: отметь в своем ежедневнике, что в следующую субботу мы с Бинки устраиваем небольшую вечеринку по случаю тринадцатой годовщины нашей свадьбы. Правда, жена считает, что тринадцать — несчастливое число, и требует считать ее четырнадцатой, как этажи в старых многоэтажках. Надеюсь, вы с Алексой нас посетите. Дайте нам знать.

Не дав Филиппу времени ответить, Тодд повесил трубку.

Гейл вернулась к туалетному столику и стала покрывать ногти последним слоем лака цвета цикламена, очень довольная своей сообразительностью. Да, она действительно недавно разговаривала с Пеннингтоном и нарочно поинтересовалась, как идут дела с музеем. И Билл действительно упомянул, что Алекса собирается в Вашингтон, но на следующей неделе.

Этот маленький обман не слишком тревожил Гейл. Если у Филиппа когда-нибудь возникнут вопросы, она всегда может сказать, что просто ослышалась. Но главное, Гейл не сомневалась: после того, как она еще раз поработает над Филиппом в Уэстпорте, ему будет уже безразлично, где Алекса и чем занимается.

Надевая платье, Гейл мурлыкала под нос песенку. Она испытывала истинное наслаждение: все складывалось наилучшим образом. Гейл точно знала, что делает, более того, она могла даже предсказать исход этой маленькой драмы с уверенностью драматурга, распоряжающегося судьбами своих персонажей.

Отказавшись подарить Филиппу ребенка, Алекса сыграла на руку Гейл. Как и следовало ожидать, он расстроен. И теперь точно знает, где может найти утешение наряду с прочими удовольствиями.

Их воссоединение было восхитительным. После долгого воздержания Гейл словно с цепи сорвалась. Она быстро вспомнила, как возбудить Филиппа, поглаживая его шею, мочку уха, потом наклонилась над ним так, что ее надушенные груди едва не касались его лица. Оказывается, вдовушка не утратила своего мастерства и на протяжении великолепной ночи, что они провели вместе, его плоть превратилась в ее руках в заводную игрушку.

Вот если бы еще удалось съездить с Филиппом на Ямайку… К сожалению, она узнала о его поездке слишком поздно. У Венди занятия в школе, и она ничего не успела предпринять. Но возможно, это и к лучшему: нельзя, чтобы Филипп счел ее навязчивой. У него сейчас нелегкий период, и нужно действовать очень осторожно, не отпугнуть. Поэтому Гейл позвонила ему, посочувствовала, лишний раз дав понять, что она не только умелая любовница, но и прекрасный друг. Сблизиться с секретаршей было с ее стороны очень ловким ходом, в результате Гейл знала планы Филиппа лучше, чем его жена.

Пока он был в отъезде, Гейл не теряла времени даром и арендовала великолепный особняк для вылазок на выходные. Нужно позаботиться о том, чтобы именно тогда, когда Филипп наиболее уязвим, Алекса не смогла до него добраться.

Невероятно, но жена ему даже не позвонила! Гейл задавалась вопросом: уж не решила ли Алекса отпустить Филиппа на все четыре стороны? Неужели этой женщине так важна ее карьера? Или у нее роман с Иганом Бауэром? Или ей хватило глупости вообразить, будто Филипп вернется, даже если она не даст ему того, чего он хочет? Но это не тот случай, когда можно пойти на компромисс: или у тебя есть ребенок, или нет, серединки не бывает.

Как бы то ни было, глупость Алексы была ей выгодна. Эти выходные Филипп проведет в Уэстпорте, и Гейл нисколько не сомневалась, что смягчит его сердце.

 

Глава 18

Придя на работу в понедельник утром, Алекса увидела на рабочем столе записку от Игана с напоминанием, что четверг и пятницу им предстоит провести в Вашингтоне.

Алекса тихо чертыхнулась. Как неудачно: она уедет именно тогда, когда Филипп вернется. Но держать новость при себе больше невозможно, поэтому придется позвонить.

— Кэй, привет, это Алекса Джером. Я не могу найти номер телефона на Мартинике, по которому можно связаться с Филиппом. Вы мне не поможете?

Возникла недолгая пауза.

— Э-э… Алекса, не могли бы вы подождать минутку? Я мигом.

Дожидаясь Кэй, Алекса улыбалась своим мыслям. Можно представить, как удивится и обрадуется Филипп. По расчетам доктора Голд, срок беременности — пять недель.

Кэй еще не вернулась, когда Алексе сообщили, что для нее срочный звонок по другой линии. Решив, что перезвонит секретарше Филиппа сама, она попросила ее соединить.

— Алекса, это Бинки. Послушай, у меня всего несколько секунд, я звоню из суда. Ты можешь встретиться со мной в обеденный перерыв?.. Нет, я подстроюсь под твое время… Двенадцать пятнадцать? Отлично, договорились. Пока, дорогая.

Она положила трубку и задумалась. Судя по голосу, у Бинки какие-то неприятности. Алекса уже собиралась набрать номер телестудии, когда ее отвлекла какая-то суматоха в коридоре. Несколько партнеров и Карл прошли в конференц-зал. «Интересно, в чем дело? — подумала Алекса. — Надо спросить Грега, он всегда все знает».

В это время он сам заглянул к ней в кабинку с двумя чашками кофе.

— Алекса, слышала последнюю новость? Похоже, «Линдстром ассошиэйтс» получит заказ на проектирование огромного медицинского комплекса в Ривердэйле. Так что готовься мыслить по-больничному.

Новость была хорошая. Если они преуспеют с этим проектом, недавний промах быстрее забудется. Заказ сулит неплохие комиссионные. Алекса улыбнулась, думая, что с особым удовольствием проектировала бы родильное отделение.

— Ага, вижу, тебя уже посетило вдохновение, — заметил Грег. — Ну и какой тебе видится больница? Взмывающая к небу башня из мерцающего стекла? Операционные залы с прозрачными потолками, чтобы хирурги могли загорать, не отходя от операционного стола? Или, может, нечто в классическом стиле с колоннами, фризом и бюстом этого, как бишь его звали, отца медицины… Гиппократа на фронтоне?

— Точно, а прямо по фризу — высеченная в камне клятва Гиппократа, — смеясь, добавила Алекса. — А как насчет скульптурного портрета группы хирургов из белого гипса работы Джорджа Сигала в вестибюле?

Их веселье было прервано секретаршей. Алексу и Грега пригласили на обсуждение проекта больницы в конференц-зал. Как оказалось, речь шла не просто о больнице, а о клинической, а значит, престижной. Формально никакой конкурс не объявлялся, но разработчики обратились к нескольким архитектурным фирмам, чтобы те предложили свои варианты проекта и сметы.

По тому, как Карл посматривал на нее, у Алексы сложилось впечатление, что, если ее проект для «Нью уорлд инвесторс» выиграет конкурс, ей доверят ответственную роль и в следующем проекте. Это было бы замечательно сразу с нескольких точек зрения. Например, новая площадка расположена недалеко от Манхэттена, а это очень удобно, потому что к началу строительства она уже станет матерью…

Уже перед самым ее уходом на обеденный перерыв позвонила доктор Голд. Анализы подтвердили беременность.

Алекса встретилась с Бинки в небольшой закусочной, где подавали бутерброды и салаты. Как только они сделали заказ и официантка отошла, Бинки участливо сказала:

— Бедняжка, ты выглядишь подавленной. Нужно было сразу рассказать мне про Филиппа, а не пытаться справиться со всем в одиночку. Наверное, это было ужасно?

Алекса похолодела.

— Откуда ты узнала? И когда?

— Сегодня утром Тодд позвонил и рассказал мне. Я просто не могла поверить, в пятницу Филипп ни словом не обмолвился…

— Минуточку, — перебила Алекса, совсем сбитая с толку; Бинки имела обыкновение тараторить так быстро, что бывало трудно успеть за ходом ее мысли. — Разве Филипп не на Мартинике?

— Нет, он вернулся еще в пятницу. Кажется, Тодд упоминал, что поездка не удалась. Алекса, у тебя какой-то ошалелый вид, наверное, это от горя. Послушай, я искренне хочу помочь тебе всем, чем смогу, надеюсь, ты не против, что я вмешиваюсь? Филипп мне всегда нравился, но знай: я на твоей стороне. Представляю, какой поднимется шум, когда новость дойдет до газетчиков. Все адвокаты по бракоразводным процессам выстроятся в очередь у твоего порога. Вот что я тебе скажу, дорогая: тебе понадобится опытный адвокат, и у меня как раз есть на примете подходящий.

По бракоразводным процессам? О чем это она толкует?

— Погоди-ка, Бинки, остановись на минутку, я тебя не понимаю.

Но подруга так разошлась, что ее было не так-то просто остановить.

— Ох уж эти мужчины! Даже лучшие представители, в том числе Филипп, и те, в сущности, пройдохи и мерзавцы! А как он ловко одурачил меня своим шармом «южного джентльмена», да и тебя тоже! Мне все еще не верится, что он оказался способен на такое предательство. Это ж надо, не просто сойтись снова с этой далласской красоткой, а еще и протащить ее в свою передачу! А у этой дряни хватило наглости пригласить на свой дурацкий аукцион тебя! Наверное, Филипп сказал ей, будто ты не догадываешься, что она — его несчастная любовь.

Алексе показалось, что из тела выпустили всю кровь. Она задохнулась, ловя ртом воздух, и слабо пролепетала:

— H-несчастная любовь? Уж не хочешь ли ты сказать, что Филипп и Гейл Даулинг… что они были знакомы раньше? Господи Боже!..

Алекса закрыла лицо руками. «Несчастная любовь, несчастная любовь» — стучало у нее в висках. Значит, Филипп был раньше знаком с Гейл? Неужели все это время крутил с ней роман?

— О черт! — Увидев изумление Алексы, Бинки запоздало прикрыла рот рукой: — Неужели ты ничего не знала? А я-то думала, ты за это и выгнала Филиппа! Господи, детка, что же я натворила! Алекса, дорогая, прости, если можешь!

Алекса на мгновение закрыла глаза, словно надеялась убедиться, что все это ей почудилось, но, когда открыла их, Бинки по-прежнему сидела напротив, от волнения покусывая большой палец. Вид у нее был совершенно убитый.

— Пожалуйста, расскажи все, что тебе известно, — сказала Алекса замогильным голосом.

Бинки поморщилась, но выполнила просьбу. Когда Филипп вернулся из поездки, Тодд, не зная, что в семье Джеромов не все благополучно, пригласил их обоих на вечеринку и, не дожидаясь ответа, умчался по своим делам. И вот сегодня утром секретарша Тодда, которая всегда все ему рассказывала, передала свой разговор с секретаршей Филиппа. Со слов Кэй стало известно, что шеф поселился в отеле, по-видимому, разъехавшись с женой, и, как она подозревает, встречается с Гейл Даулинг.

Тодд терпеть не мог сплетни, поэтому обратился к другу только за тем, чтобы узнать, что в них правда. Филипп признался, что вы действительно разъехались, и объяснил, почему, но ужасно расстроился из-за того, что новость распространилась. Филипп не хотел ничего говорить, но Тодд вытянул из него правду.

— Когда я позвонила сегодня утром мужу, он мне все выложил, — продолжала Бинки. — Кажется, Филипп лет десять назад был помолвлен с той женщиной, но ее папаша-миллионер разлучил их, потому что хотел выдать дочку за богатого… Мужа нет в живых… У нее маленькая дочь.

— О Господи!

— Насколько я поняла, — сердито продолжала Бинки, — молодой вдовушке не терпится снова запустить коготки в Филиппа. Я сразу подумала о том, как тебе тяжело, потому я и разболталась… Но выходит, я все испортила. Ах, Алекса, простишь ли ты меня когда-нибудь? Мне бы следовало отрезать мой болтливый язык…

Она еще что-то говорила, извиняясь, но Алекса не слышала. Как только она осознала степень предательства Филиппа, ее буквально парализовало. Потом стала бить дрожь, по спине текли холодные струйки пота. Когда официантка поставила перед ней салат, Алекса внезапно почувствовала приступ тошноты. Пробормотав неразборчивые извинения, она пулей вылетела в дамскую комнату.

Алекса умылась, прополоскала рот и посмотрела на себя в зеркало. Лицо побледнело, кожа приобрела сероватый оттенок и казалась почти прозрачной. Ее ноги подкашивались, но она все-таки вернулась к столу. На еду она не могла даже смотреть.

Бинки очень расстроилась и тоже едва притронулась к еде.

— Мне ужасно жаль, Алекса! Так неловко получилось: я хотела помочь, а вместо этого только напортила. У тебя такой вид, будто ты вот-вот упадешь в обморок. Давай я отвезу тебя домой на такси.

— Спасибо, не нужно, я в порядке. У меня есть дела на работе, потом еще встреча… Вот если бы только официантка унесла эту тарелку…

Бинки попросила убрать все со стола и заказала для Алексы чай.

— Послушай, детка, расскажи мне все, сними тяжесть с души. Обещаю, Тодду — ни слова. Все, что ты скажешь, останется строго между нами, как если бы ты была моей клиенткой. Мне кажется, тебе станет легче, если ты выговоришься.

Но Алекса знала, что ей уже ничего не поможет, и только молча пила чай маленькими глотками. Она не могла поверить, что тот Филипп, за которого она вышла замуж, и мужчина, которого описала Бинки, — один и тот же человек. Душа ее разрывалась от горя.

— Бинки, я… даже не знаю, что сказать. Наверное, я просто в шоке. У меня не укладывается в голове, как он мог столько лет скрывать от меня эту историю. Зачем?

— Не знаю. — Бинки вздохнула. — Мужчины — не такие, как мы, они более скрытные. Может, Филиппа так задело, что миллионерша его бросила, что он просто не мог об этом говорить. А может, боялся, что ты сочтешь его слабаком. Вспомни, ведь, когда вы познакомились, он еще не был знаменитым Филиппом Джеромом и наверняка пытался предстать перед тобой в выгодном свете. Не знаю, какое предположение ближе к истине, мне иногда кажется, что я вообще не понимаю мужчин. Видит Бог, я каждый день только тем и занимаюсь, что пытаюсь понять, как работают мозги мужчин — адвокатов и судей. Это чертовски трудно, они устроены по-другому, и я всегда возвращаюсь с работы измочаленная.

Алекса была благодарна подруге за участие, но не смогла найти нужных слов, чтобы излить душу, поэтому за столом говорила одна Бинки.

— Когда дело касается секса, ни одному мужчине доверять нельзя, это тебе подтвердит любой адвокат. Можешь мне поверить, если выражаться прилично, мужчинами управляет их либидо, а все остальное — только оправдания. Так и ваши разногласия насчет детей — только предлог для Филиппа, пусть даже он и сам в него верит. Дети — это такой вопрос, который супруги должны решать только вместе.

И вот извольте, она все-таки беременна! Алекса нервно расхохоталась, потом без перехода заплакала.

— Прости, — прошептала она, вытирая глаза.

Бинки ободряюще сжала ее руку.

— Тебе повезло, что у вас нет детей. Другие женщины на твоем месте… Одним словом, с детьми все было бы гораздо сложнее. Не думаю, что мне еще когда-нибудь придется разговаривать с Филиппом. — Бинки взглянула на часы. — Боже, уже половина второго, мне пора бежать. Алекса, позвони вечером, и мы еще поговорим. Я бы к тебе заехала, но у меня длиннющее дело в суде.

На прощание заверив подругу, что не сердится, Алекса медленно побрела обратно. Поначалу было ощущение, будто на нее обрушилось цунами, но с каждым шагом обида все дальше отступала перед злостью. Вот, значит, что стояло за поведением Филиппа два последних месяца! Точнее, не что, а кто. Гейл Даулинг!

К тому времени когда Алекса вошла в офис, она уже кипела от гнева и первым делом позвонила мужу. Филипп сам снял трубку, и его спокойное «алло» взбесило ее еще больше. Не сказав ни слова, она повесила трубку и, схватив сумочку, выбежала из офиса.

В такси на пути к студии Алекса распалялась все сильнее. Оказывается, от нее мало что зависело, даже если бы она очень постаралась повернуть их отношения вспять. И она еще спрашивала у Кэй его номер телефона на Мартинике, Боже, какой же дурой она себя выставила! Можно не сомневаться, Кэй передала Филиппу, что жена его разыскивала, только мужу не хватило духу перезвонить и сказать правду.

Выходя из лифта, Алекса с отвращением отметила, что у нее дрожат колени. Кэй взглянула виновато, но Алекса не дала ей и рта раскрыть, промчавшись мимо секретарши в кабинет мужа и захлопнув за собой дверь.

— Мерзавец! — прошипела она, едва сознавая, что говорит. — Подлый, лживый, лицемерный подонок!

— Алекса, ради всего святого…

— Я должна узнавать правду от Бинки! Оказывается, уже весь свет знает про тебя и Даулинг — твою «несчастную любовь», существование которой ты скрывал больше десяти лет…

— Алекса, прошу тебя, это… это недоразумение. Присядь и давай поговорим спокойно…

— Я не желаю говорить спокойно! Ты специально все подстроил! Это началось еще несколько месяцев назад, не так ли, когда эта женщина нашла тебя. Это она стояла за всеми нашими разногласиями! Твой ультиматум… Черт, стоит мне только подумать об этом, как я готова задушить тебя своими руками! Ты нарочно стал на меня напирать, провоцировать, чтобы у тебя появился предлог уйти к миллионерше! Я была всего лишь пешкой в вашей игре…

— Неправда, — перебил Филипп, заметно побледнев. — Когда мы только познакомились, я не стал рассказывать тебе о Гейл, потому что, как мне казалось, в этом не было необходимости. Между нами все давно было кончено, к тому же я думал, что ты будешь ревновать… Наверное, это было глупо, согласен. Как бы то ни было, я вообще забыл о существовании Гейл, пока однажды не увидел ее у себя в кабинете. Имя миссис Клиффорд Даулинг мне ни о чем не говорило…

— Даже если это так, — перебила Алекса, стараясь больше не попадаться на приманку пресловутой «южной искренности», которой он дурачил ее многие годы. — Когда ты увидел-таки ее в своем кабинете, почему сразу не рассказал мне? Или ты просто забыл о женщине, на которой когда-то собирался жениться?

— Не рассказал, потому что это выглядело бы так же по-дурацки, как выглядит сейчас, — печально признался Филипп.

— Неужели? — В глазах Алексы полыхнула ярость. Он еще смеет оправдывать свое гнусное предательство!

— Алекса, клянусь, что никогда ничего специально не планировал. Мы с тобой зашли в тупик, и это случилось уже после того, как ты велела мне уйти… — Зазвонил внутренний телефон. Чертыхнувшись, Филипп снял трубку, рявкнув: «Я ему перезвоню», швырнул трубку на рычаг и снова повернулся к Алексе: — Давай обсудим это позже…

— Никакого «позже» не будет! Как ты мог вернуться из командировки тайком, ни словом не обмолвившись мне…

— Я не возвращался тайком! Я пытался дозвониться до тебя в пятницу, но не смог найти.

— Врешь! В офисе мне ничего не передавали, и на автоответчике от тебя не было ни одного сообщения. И к твоему сведению, я весь уик-энд просидела дома! Черт возьми, я больше не желаю ничего слышать! Не верю ни единому твоему слову и никогда не поверю!

Из глаз Алексы хлынули слезы. Она бросилась в дамскую комнату и, закрывшись в кабинке, наконец дала волю своему горю. Чтобы заглушить рыдания, ей приходилось то и дело спускать воду.

Как Филипп мог так поступить с ней? Ее муж, которого она столько лет любила, теперь сидит и старается оправдаться! И даже не попытался отрицать, что любит Гейл, ведь он ни разу не сказал, что все еще любит ее, свою жену…

Алекса плакала и плакала, не в силах остановиться. В дверь кабинки робко постучали.

— С вами все в порядке? — прозвучал женский голос.

— Да, — выдавила Алекса. — Все хорошо.

Она несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки и уже стыдясь своей вспышки. Скрыв глаза темными очками, Алекса вышла из дамской комнаты и направилась к лифту. Слезами горю не поможешь, сейчас ей нужно быть сильной.

Вернувшись в свой кабинет, она сразу же позвонила доктору Голд.

Филипп довольно долго сидел за столом, уставившись в пространство невидящим взглядом. Тишину нарушало только тиканье часов. Потом достал из нижнего ящика стола фляжку с бренди, которую держал в кабинете на всякий случай. Разговор с Алексой потряс его до глубины души.

Он ругал себя последними словами. Идиот несчастный! Нужно было попросить Тодда, чтобы тот ничего не говорил жене, пока он сам не поговорит с Алексой. Но теперь ничего не поделаешь. Черт, ну и каша заварилась!

Филипп потер лоб рукой. Голова гудела. Незадолго до прихода Алексы он вернулся с четырехчасового совещания и узнал, что жена наконец позвонила. Он очень обрадовался и уже хотел ей перезвонить, но, видимо, Бинки его опередила.

Когда только люди научатся не совать нос в чужие дела! Филипп вызвал к себе в кабинет Кэй и отругал за то, что она распространяет сплетни о его личной жизни.

— Я рассчитывал, что ты будешь держать язык за зубами, так нет же, ты рассказала Лайзе, Лайза передала Тодду, Тодд поделился новостью с женой, а его жена — подруга моей. И вот результат!

Кэй стояла с удрученным видом. В кои-то веки у нее не было наготове дерзкого ответа. Секретарша извинилась и пообещала, что такое больше не повторится.

Первой мыслью было немедленно уволить ее, но Филипп сдержался. Да, он был по-настоящему зол, но злился в основном на самого себя. Дав Кэй номер своего телефона в нью-йоркском отеле, Филипп и не подумал предупредить секретаршу, чтобы та помалкивала, считая ее абсолютно надежной. Что ж, больше он не повторит такой ошибки. Видно, даже люди, которым следует понимать, что к чему, не способны устоять перед искушением посплетничать.

Но что же делать с Алексой? Филиппу было больно об этом думать, но если смотреть с ее позиции, то он заслужил все нелестные эпитеты, которыми она его наградила. Повел себя, как сомнамбул, который что-то делает, но не соображает, что именно, и не задумывается о последствиях своих действий.

И еще один пример. Последний уик-энд, который он провел с Гейл и Венди в их огромном комфортабельном доме, где всю работу выполняют кухарка и горничная. Филипп плавал в подогреваемом бассейне, играл в теннис с Гейл и в бадминтон — с Венди. И вопреки своим благим намерениям не устоял перед искушением, когда Гейл вошла в его комнату в белом шифоновом пеньюаре, под которым не было ничего, и забралась к нему в постель. Остальное довершила его похоть.

В воскресенье они поехали кататься на яхте, которую Гейл зафрахтовала вместе с командой. На борту их ждал обильный ленч.

В отель Филипп вернулся поздно, усталый и подавленный мыслями об Алексе. И вот сегодня произошла эта ужасная ссора.

Он еще не видел жену в таком состоянии. Ясно, что, пока она не остынет, нечего и пытаться ей что-то объяснять. Спрашивается: что ему делать теперь?

Одно ясно: ему нужно подыскать жилье, отель годится лишь как временное пристанище. С этой мыслью Филипп обзвонил несколько агентств по продаже недвижимости и не глядя согласился на первую меблированную квартиру, которая по описанию показалась приличной.

Решив эту проблему, Филипп вызвал к себе Брук и Кэй и объяснил, что они с женой временно разъехались и он рассчитывает на их тактичность. Брук была поражена, Кэй выглядела подавленной. Обе выразили сожаление и пообещали не болтать лишнего.

Впрочем, Филипп не обольщался, зная, что, как бы он ни пытался скрыть новость, скоро она будет известна всему городу. Прискорбно, но такова цена, которую приходится платить за популярность.

 

Глава 19

В среду вечером Алекса ужинала на кухне с Брайаном — точнее, не ужинала, а ковырялась в тарелке.

Утром того же дня на рабочем столе в офисе лежала записка от Грега — он выражал сочувствие и писал, что, если ей захочется поговорить, он всегда к ее услугам. К записке была приколота вырезка из «Ньюс» с заметкой об их разрыве с Филиппом.

Алекса прочитала эту отвратительную статейку, и сердце защемило так, что трудно стало дышать.

«Филипп Джером, самый обаятельный из телевизионных ведущих Нью-Йорка, недавно разошелся с женой. На днях его видели в ресторане «Двадцать один» с миллионершей из Далласа Гейл Даулинг и ее очаровательной маленькой дочерью…»

Весь офис гудел от сплетен о разрыве Джеромов. По меньшей мере двое уже успели подойти к Алексе и скорбным голосом выразить свое сочувствие. Старший архитектор пожалела, что не имеет отдельного кабинета.

Она замерзла и снаружи, и изнутри; в животе словно лежал тяжеленный камень. «Ничего, — думала Алекса, — это долго не продлится. Вернувшись из Вашингтона, я об этом позабочусь».

Филипп и Гейл… Ей все еще было трудно свыкнуться с тем, что эти имена упоминаются рядом. Алекса чувствовала себя униженной. Знай она правду еще тогда, на аукционе… Кто-кто, а Гейл точно знала, что делает. Этой женщине достаточно было одного взгляда на доверчивое лицо Алексы, чтобы понять: та ничего не подозревает. Неудивительно, что Гейл держалась так дружелюбно, — она предвкушала, как с триумфом вернет себе Филиппа.

Думать об этом было невыносимо, но Алекса не могла размышлять о чем-то другом, вспомнила об «импотенции» Филиппа. На самом ли деле причина в том, что она начала предохраняться? Может, муж просто отдавал все любовнице, а на жену просто сил не оставалось?

В сердце Алексы отчаяние уступало место то ревности, то гневу. Уму непостижимо — прожить с человеком восемь лет и так плохо его знать!

Взгляд ее упал на сидевшего напротив племянника. Он поглощал еду с максимально возможной скоростью, видно, ему не терпелось поскорее вернуться в свою комнату.

— Брайан, завтра я улетаю в Вашингтон, вернусь в субботу, — сообщила она. — Ты не против?

Мальчик пожал плечами.

— В Вашингтоне мы строим музей… — Алекса оборвала себя на полуслове, недоумевая, с какой стати взялась что-то рассказывать Брайану.

Ясно же, ему все равно. Вдруг она перехватила его понимающий взгляд и покраснела. Похоже, Брайан знает, что его дядя не вернется. Но в глазах племянника Алекса прочла вовсе не сочувствие, а насмешку. «В конце концов, если мальчишке на меня наплевать, с какой стати я должна за него волноваться?»

— Я подумываю о том, чтобы задержаться там на воскресенье. Миссис Радо останется с тобой на все выходные.

Может, попросить Джонатана, чтобы заходил к тебе по вечерам?

Брайан отрицательно помотал головой и зевнул, затем встал из-за стола, взял свою тарелку и положил в посудомоечную машину.

— Завтра я уезжаю очень рано, так что мы с тобой не увидимся.

Брайан был уже на полпути к двери; не поворачиваясь, он отсалютовал и помчался вверх по лестнице, перескакивая через ступеньку.

Алекса сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Все-таки хорошо, есть возможность уехать. Будет приятно оставить все это позади и целиком сосредоточиться на том, чем по праву гордилась, — на музее Пеннингтона. Да, она с удовольствием проведет время в обществе Игана, который ценит ее. Как же она устала от пренебрежения со стороны неверного мужа и невоспитанного племянника! Пусть с настроениями мальчишки возятся миссис Радо и Джонатан, в конце концов, они за это получают деньги.

Из аэропорта они поехали в отель «Карлтон», чтобы оставить вещи. С утра пораньше их уже ждали на стройплощадке, находившейся неподалеку от Дюпон-серкл. Алекса любила этот район, здесь всегда было много молодежи, которую привлекали многочисленные картинные галереи и недорогие ресторанчики. А больше всего Алексе нравилось, что район еще не слишком плотно застроен.

Каркас здания музея был уже готов, и, любуясь им, она чувствовала гордость. Но радость была недолгой: возникла серьезная проблема. Инженер по оборудованию допустил ошибку в расчетах, не предусмотрев в потолке достаточно места для проводки, и из-за этого работы застопорились.

Иган с Алексой потратили почти весь день, пытаясь решить этот вопрос. Складывалось впечатление, что не обойтись без серьезных изменений в проекте. Значит, что-то придется перестраивать, а это, в свою очередь, означало использование более дешевых материалов в дизайне интерьеров — иначе не уложиться в смету.

Рабочие уже разошлись по домам, а Иган и Алекса, углубившись в чертежи, все пытались найти приемлемое решение. В конце концов они вернулись в отель, так и не завершив работу. После ужина, допив кофе, Иган предложил:

— Давай на время забудем о делах и пропустим в баре по рюмочке бренди?

Она согласилась.

В баре «Фэйрфакс» было уютно, пианист негромко наигрывал джазовую мелодию, но Алекса никак не могла отрешиться от производственных проблем, даже когда Иган коснулся ее колена своим.

Она подумала, что менеджер весьма самонадеян. Хотя Иган и не говорил об этом, наверняка он уже в курсе ее семейных сложностей и теперь ждал ее реакции. Алекса же могла думать только о хорошо продуманном дизайне музея Пеннингтона, о потолке, который будет испорчен каналами для кабеля. Должен же быть какой-то выход! Вполуха слушая вкрадчивый голос Игана, она все пыталась решить задачу. Наконец, оставив бесплодные попытки, Алекса предложила:

— По-моему, на сегодня хватит, пора спать.

Иган выглядел разочарованным, но настаивать не стал.

Ложась в постель, Алекса испытала странное облегчение от того, что наконец осталась одна. Она настолько устала, что, едва коснувшись подушки, сразу же провалилась в глубокий сон, а проснулась, как от толчка, и не сразу сориентировалась, где находится.

Посмотрев на часы, которые показывали двадцать минут четвертого, Алекса поняла, что ее разбудило. Идея! Она нащупала выключатель и бросилась к столу, боясь, что вдохновение исчезнет раньше, чем замысел воплотится на бумаге. Она лихорадочно принялась за работу и не вставала из-за стола почти до пяти утра.

В половине восьмого зазвенел будильник. Алекса с трудом открыла глаза и спустила ноги с кровати. «Только бы это был не сон!» Но нет, ей не приснилось: на столе лежал неаккуратный, но реальный и вполне толковый чертеж.

Приняв душ и одевшись, Алекса заказала в номер кофе с булочкой, затем перечертила наспех выполненный ночью набросок начисто, чтобы концепция была ясной.

Когда она спустилась в ресторан, Иган уже допивал кофе, спрятавшись за «Вашингтон пост». Он опустил газету и заметил:

— Ты опоздала. Завтракать уже некогда, нам пора двигаться.

— Я перекусила в номере, пока работала над решением нашей маленькой проблемы.

Иган скептически вскинул брови.

— Да-да, — уверенно повторила Алекса. — Скоро сам увидишь.

Они прибыли на стройплощадку. Медленно разворачивая чертеж перед собравшимися вокруг нее инженерами, представителями клиента и прорабом, Алекса с удовольствием предвкушала, как поразит их своим решением. Чтобы разместить кабели проводки и удовлетворить требования электриков, она опустила потолок чуть ниже и перепроектировала его по-другому: теперь он стал рельефным, что позволило также скрыть источники света. Новый потолок выглядел даже лучше первоначального варианта.

Первым отреагировал Иган:

— Великолепно, Алекса, просто великолепно!

Теперь, когда было найдено решение главной проблемы, все остальное казалось пустяком.

— Это надо отметить. Устроим сегодня праздничный ужин, — предложил Иган, когда они возвращались на такси в отель.

Алексе только нужно было немного вздремнуть и принять контрастный душ.

Перед ужином они зашли выпить. В баре Иган сообщил, что планирует остаться в Вашингтоне на выходные и что заказал два билета на концерт в Центре Кеннеди в субботу вечером, если, конечно, ей не нужно срочно возвращаться домой.

Алекса подумала: уж не издевается ли Иган над ней? Но его лицо было непроницаемым. Уже слегка захмелев, она как можно более равнодушно заметила:

— Неужели ты ничего не слышал? Мы с Филиппом разъехались. Он ушел к бывшей невесте. — Несмотря на все ее усилия, в голосе послышалась горечь.

Иган выглядел искренне потрясенным.

— Что? Я не ослышался? — И, глядя вопросительно, ожидал, что она скажет еще.

Но Алекса была не в силах продолжать. К тому же почти не сомневалась, что Иган уже все знает. После непродолжительной паузы он сказал со своей чарующей улыбкой:

— Дорогая, если муж тебя не ценит, значит, он тебя не достоин.

Да, это уж точно!

В ресторане Алекса наслаждалась вниманием Игана. Как приятно ощущать, что с тобой обращаются как с равной, а не как с неким ущербным существом, обделенным материнским инстинктом! Алекса вдруг ощутила прилив энергии и уверенности в себе. В конце концов, она же кое-чего достигла в этой жизни! Зарабатывает больше шестидесяти тысяч долларов в год и проектирует здания, которые в один прекрасный день сделают имя Алексы Кейтс-Джером — нет, Алексы Кейтс! — знаменитым. Да что далеко ходить, только сегодня, несмотря на эмоциональный срыв, она избавила клиента фирмы и его подрядчика от серьезных проблем, проявив творческую гибкость для воплощения технической идеи. «Великолепно», — сказал Иган, и с ним все согласились.

Так чего ради терзаться из-за Филиппа? Вот Иган ее понимает, потому что принадлежит к тому же миру, что и она.

Неожиданно Иган нежно взял в ладони ее лицо и прошептал:

— Алекса, ты очень, очень красивая женщина.

По телу пробежала дрожь возбуждения. Ей было просто необходимо, чтобы кто-то считал ее красивой и желанной. Лазурные глаза Игана манили, затягивали в свой омут, и Алекса больше не противилась этому притяжению.

Забыв про нетронутые рюмки с бренди, они просто сидели, взявшись за руки, и смотрели в глаза друг другу.

— Ты не представляешь, как долго я ждал этой минуты, — прошептал Иган. — Знаешь, как трудно работать рядом с тобой день за днем, желать тебя и постоянно сдерживать чувства? Алекса, дорогая, я всегда знал, что мы созданы друг для друга.

Казалось, с тех пор как она в последний раз чувствовала себя желанной, прошла целая вечность. Алекса вздрогнула и прерывисто вздохнула.

Как только дверь ее номера закрылась за ними, Алекса оказалась в объятиях Игана, пылко отвечая на его страстные поцелуи. Аромат дорогого одеколона, близость его незнакомого тела возбуждали необычайно. Пока Иган бережно раздевал ее, Алекса гнала от себя мысли о Филиппе. С какой стати она должна думать о муже, который отдал другой женщине то, в чем отказывал своей жене?

С Иганом все было по-другому. Этот мужчина обладал удивительным чувством стиля, которое проявлялось даже в постели. Когда он разделся и встал, разглядывая ее, Алекса с восхищением отметила, что он похож на вагнеровского Лоэнгрина — светловолосый, крепкий, мускулистый.

На несколько мгновений оба застыли, восхищаясь друг другом.

— Как ты прекрасна! — воскликнул Иган, привлекая ее к себе. — Твое тело — образец классической симметрии, ты Афродита во плоти.

Иган целовал и умело ласкал с нежностью и каким-то даже благоговением, подушечками больших пальцев он потирал ее соски, заставляя трепетать от желания.

Алекса была поражена его силой, когда Иган без труда поднял ее и посадил на себя, мгновенно проникая в нее. Он стоял, слегка покачиваясь, а Алекса сидела на нем, обвив его ногами. Ей еще не приходилось заниматься любовью в такой позе, было в этом что-то порочно-эротичное.

Потом они упали на кровать и слились в глубоком поцелуе. Иган вонзался в нее яростными толчками, в полумраке комнаты его глаза превратились в два голубых огонька.

Алекса чувствовала, что разрядка близка, но никак не могла ее достичь, а Иган больше не мог сдерживаться. Чуть позже он раздвинул ее бедра, склонился над ней и языком довел ее до экстаза.

Алекса заснула в его объятиях.

Утром Алекса чувствовала себя отвратительно. Иган объяснил ее состояние похмельем и ушел в свой номер, оставив отсыпаться. На самом деле к похмелью добавилась утренняя тошнота, которую Алекса кляла вместе с причиной, ее вызывающей. В результате она чувствовала себя еле живой и впервые ощутила на себе, что означает выражение «утро после веселой ночки».

Однако, поспав еще часок и приняв ванну, она почувствовала себя гораздо лучше — во всяком случае, достаточно хорошо, чтобы встретить новый день. Только что прошел дождь, и мокрые листья деревьев блестели на солнце. С Потомака дул теплый ветер, напоминая о близком лете.

Ресторан в Джорджтауне, куда Алекса и Иган отправились на поздний завтрак, ничем особенно не отличался от других и был битком набит молодежью. Дожидаясь, пока освободится столик, они расположились на открытой веранде, выходящей на канал. Конечно, Алексе не следовало пить, но она чувствовала, что ей это совершенно необходимо.

Иган, который терпеть не мог ждать чего бы то ни было, сидел мрачный и молчаливый. Алекса почувствовала, что рядом находится совершенно чужой ей человек, и внезапно устыдилась их вчерашней близости.

Алекса уставилась на воду неглубокого канала и почему-то вспомнила о временах, когда они с Филиппом проводили здесь выходные. Как им было тогда весело! Они осматривали достопримечательности, посещали галереи, бродили по мощеным дорожкам вдоль берегов канала, устраивали ленчи и обеды в недорогих ресторанчиках и маленьких бистро.

А сейчас ее окружают люди лет двадцати-двадцати пяти, и с ней нет любимого… На глаза навернулись слезы, и Алекса сердито вытерла их. Это ностальгия, только и всего. И по чему? По отношениям, которые на самом деле оказались фальшивыми.

Господи, ведь Филипп отлетел к ней рикошетом, в то время как тосковал по Гейл. Как он мог быть таким идиотом, чтобы вернуться к женщине, которая его уже один раз бросила? И как Алекса может быть такой идиоткой, чтобы по-прежнему его любить? Ведь она уже не в том возрасте, когда верят во всякую романтическую чушь. Романтика — выдумка, а то, что происходит сейчас, — реальность.

Иган обнял ее за талию. Алекса обернулась и увидела, что он улыбается.

— Дорогая, столик ждет нас.

Алекса думала о том, что ей больше подходит Иган. Он не станет пичкать ее всякой ерундой насчет вечной любви и священного долга материнства. Нет, Иган не скрывает, что живет для себя, и для разнообразия такая откровенность даже приятна.

Алекса попыталась улыбнуться и сосредоточиться на настоящем. Мимо их столика прошла дородная женщина лет тридцати в блузке с глубоким вырезом, почти не скрывавшим массивный бюст. Покосившись на нее, Иган с сожалением покачал головой и тихо произнес тоном пресыщенного мужчины:

— Слишком много и слишком поздно.

Алекса подавила смешок, довольная, что к Игану вернулось его обычное остроумие. Она с удовольствием принялась за еду и только сейчас поняла, что здорово проголодалась.

Разговор, перескакивая с одной темы на другую, коснулся проекта «Нью уорлд инвесторс».

— Победа на этом конкурсе значит очень много, особенно если под проектом будет официально стоять твое имя. Главное, чтобы Карл не приписал все успехи себе…

Слушая Игана, Алекса черпала силы в его уверенности.

Оказалось, ее ждал сюрприз: у ресторана их ждал заказанный Иганом автомобиль с шофером. Они проехали по городу, осматривая административные здания разных фирм и обмениваясь впечатлениями. На обратном пути в отель Алекса вдруг почувствовала не только усталость, но и острое одиночество. Как она ни крепилась, боль от расставания с Филиппом и угрызения совести из-за самостоятельного решения сделать аборт напоминали о себе.

Алекса упрямо тряхнула головой. Нет уж, страдания и угрызения совести ей ни к чему. Хватит понапрасну изводить себя из-за того, над чем она не властна. Нужно получать от жизни удовольствие.

К счастью, магия предыдущего вечера вернулась. Перед концертом симфонической музыки они зашли выпить в бар, потом пообедали в модном ресторане. Позже Иган повел ее еще в один престижный бар, выдержанный в стиле ар-деко, где танцевали под музыку тридцатых-сороковых годов. Здесь когда-то бывал Фрэнсис Скотт Фицджеральд.

— Скотт, дорогой, — игриво протянула Алекса, — почему бы тебе не заказать мне пять-шесть порций джина с шипучкой, и побежим наперегонки вокруг обелиска.

Иган посмотрел на нее с некоторым недоумением и осторожно предложил начать с одного коктейля.

Объясняя ему, что речь шла о реальном розыгрыше, который Зельда и Скотт Фицджеральд устроили в Париже, Алекса с тоской подумала о Филиппе. Уж он-то понял бы ее шутку да еще и поддержал бы игру, придумав что-нибудь свое.

Впрочем, что толку сожалеть о несбыточном?

Алекса ничего не имела против еще одной ночи любви. Иган оказался так же пылок, как накануне. На этот раз Алекса заметила, что к занятиям любовью он подходит так же серьезно, как к еде, проявляя и утонченную разборчивость, и жадность. Его ласки начинались с нежных, почти робких прикосновений кончиками пальцев и кончиком языка, словно он пробовал новое блюдо на вкус и определял, нравится ли оно ему. И только потом с жадностью набрасывался на угощение.

Алекса снова не достигла оргазма, пока их тела были слиты воедино, — вероятно, с непривычки к новому партнеру, как она объяснила это себе. Все-таки после восьми лет жизни с одним мужчиной…

Иган не жаловался.

— Алекса, ты в жизни так же восхитительна, как и в мечтах.

Алекса настороженно покосилась на него.

— Иган, я это не планировала и не знаю, к чему мы в результате придем. Я имею в виду, мы с Филиппом все еще муж и жена.

— Понимаю, дорогая. — Он нежно взял ее за руку. — Я могу подождать, ждал же я до сих пор.

Алексе стало любопытно, и она не удержалась от вопроса:

— Иган, ты ведь никогда не был женат?

— Нет и даже не собирался. У меня специфический вкус. Честно признаться, женщина, которая не способна поддержать разговор об архитектуре, не может заинтересовать меня надолго. Ты первая партнерша, которая удовлетворяет меня во всем. Ты одинаково возбуждаешь и мое тело, и разум. Я в восторге от тебя.

Алексе было приятно, но на сердце у нее по-прежнему лежал камень. Она думала, что вряд ли сможет испытать к какому-то другому мужчине те же чувства, что испытывала к Филиппу. Когда она рассказала Игану о желании мужа иметь детей, тот улыбнулся и сжал ее руку.

— Я принимаю тебя именно такой, какая ты есть, — во многом похожей на меня самого. Можешь считать меня снобом, но я убежден, что дети — это для простых, обыкновенных людей. Ты и я способны подарить человечеству нечто более достойное, из разряда нетленных ценностей, и было бы жаль растрачивать себя понапрасну. Пусть те, кто не способен творить для вечности, следуют законам природы и воспроизводят себе подобных.

Алекса еще ни от кого не слышала подобных высказываний. Слова Игана вызвали у нее противоречивые чувства: уважение и одновременно недоумение. Он выражал точку зрения меньшинства, а ее взгляды, по-видимому, находились где-то посередине. «Может, когда я сделаю аборт, и если к тому времени еще буду встречаться с Иганом…» — Не додумав, Алекса уснула.

Иган лежал на спине, заложив руки за голову. Он был очень доволен жизнью и собой. То, что Филипп Джером бросил Алексу, было редкостной удачей, на которую трудно было рассчитывать, и его удивление было искренним. Он в самом деле ничего не знал, поскольку никогда не читал колонки светских сплетен. Однако рассчитывал, что Сью Тоуни будет снабжать его информацией такого рода, и недоумевал, почему она этого не сделала.

Но вскоре догадался почему: Сью сама имела на него виды и, вероятно, побаивалась Алексы как потенциальной соперницы. Но вышло так, что неведение даже помогло ему. На Алексу явно произвела впечатление его непосредственность. Она была по натуре прямой — качество, которым Иган не обладал, но которое всегда восхищало его в Алексе.

Он окинул долгим взглядом спящую рядом женщину. Разметавшиеся волосы скрывали ее лицо, и Игана вдруг захлестнула волна непривычной для него нежности. Алекса нуждается в таком мужчине, как он. Филипп ей совсем не подходит. Женщине, обладающей таким вкусом и элегантностью, не годится быть женой неотесанного мужлана с Юга, который если чего-то и достиг, то только потому, что давал возможность известным людям выставлять себя напоказ.

Хотя такие мужчины многим женщинам нравятся. Просто замечательно, что Джером вернулся в объятия бывшей любовницы. Иган при всем желании не смог бы придумать ничего лучше.

Через месяц или около того жюри «Нью уорлд инвесторс» отвергнет проект миссис Джером, что означает для нее полный крах. Вот тогда-то Иган придет ей на помощь. Он поможет Алексе подняться с земли и возьмет ее в компаньоны. Да, все складывается на редкость удачно.

Когда Алекса вставляла ключ в дверь нью-йоркской квартиры, часы показывали половину десятого. Она вернулась в реальную жизнь, где все осталось по-прежнему: Филиппа нет, зато есть угрюмый, отчужденный Брайан.

Ее оглушил рев музыки. Еще не успев раздеться и повесить пальто, она увидела жуткий кавардак, царивший в квартире. Судя по всему, Брайан ужинал в гостиной, чтобы одновременно смотреть видео. Миссис Радо ушла спать, не зная, что посреди комнаты высится гора грязных тарелок. Повсюду валялись взятые напрокат кассеты.

После четырех дней, проведенных с Иганом, когда ее окружали только красота и элегантность, этот беспорядок был, как пощечина. Можно подумать, Брайан нарочно наказывает ее за то, что она уехала, хотя, когда Алекса была здесь, мальчишка не обращал на нее внимания.

Ну нет, ему не удастся превратить квартиру в свинарник! Алекса тихо выругалась, больно ударившись в темноте о велосипед в прихожей. Это оказалось последней каплей. Кипя от ярости, она забарабанила в дверь Брайана, потом распахнула ее и закричала, стараясь заглушить музыку:

— Выключи этот чертов проигрыватель! Как ты посмел загадить всю гостиную!

Брайан как лежал на животе, так и остался лежать, угрюмо глядя на Алексу. Она подошла к музыкальному центру и выключила музыку. Брайан изобразил на лице скучающую гримасу и перевернулся на спину.

— Я собирался все убрать. Вы же сказали, что вернетесь поздно.

Его оправдания только подлили масла в огонь. Этот нахал смеет намекать, что во всем виновата она, — видите ли, вернулась раньше, чем рассчитывал этот грязнуля!

— Брайан, меня уже тошнит от твоего поведения, твоей неряшливости и твоих насмешек. Какого черта ты о себе вообразил? Кто дал тебе право вести себя со мной по-хамски? Я тебя приютила, изо всех сил старалась устроить поудобнее, а ты ведешь себя так, будто над тобой здесь издеваются! Так вот что я скажу, дорогой мой: с меня хватит! В этом доме существуют определенные правила, изволь их соблюдать. Во-первых, велосипед должен стоять или в твоей комнате, или в подвале. Во-вторых, если ты не можешь убирать за собой, еда в гостиной исключается. В-третьих, прекрати отдавать мне честь. Мы не в армии. Может, твоему отцу такие штучки нравились, но мне — нет.

Брайан вскочил с кровати, вдруг побледнев.

— Оставьте моего отца в покое! — тихо проговорил он сдавленным, напряженным голосом. — Для вас гораздо важнее этот чертов дом, чем люди, которые в нем живут. Неудивительно, что ваш муженек удрал. Ему надоело жить в музее, где охранники не разрешают ни до чего дотрагиваться…

— Заткнись! — крикнула Алекса. — Это не твое дело! Тебе еще хватает наглости надо мной издеваться, после того как я из кожи вон лезла, перекроила всю свою жизнь, лишь бы тебе…

— Я вас не просил! Я не хочу здесь жить, как и вы этого не хотите! Я ни о чем вас не просил, вот и оставьте меня в покое!

Брайан пулей вылетел из комнаты, и вскоре Алекса услышала, как грохнула дверь в ванную. У нее вдруг закружилась голова. Алекса села на кровать и опустила голову. Потом выпрямилась и несколько раз глубоко вздохнула. Ей стало стыдно, что она потеряла контроль над собой.

Но, оглядевшись и снова увидев беспорядок, Алекса еще сильнее разозлилась, теперь уже на собственную беспомощность. Чтобы окончательно не испортить настроение, она вышла из комнаты Брайана и дала себе зарок больше туда не входить.

Внизу миссис Радо в халате наводила порядок. Алекса так устала, что не стала возражать.

Позже, стоя под прохладным душем, она вынуждена была признать, что в словах племянника содержалась доля правды. Она действительно очень гордится своим домом, даже Филипп иногда ворчал, что здесь всегда все лежит на своем месте.

Ладно, пусть так, но что прикажете делать? Притворяться, что ей нравится бардак? Может, она просто жила не с теми людьми? Архитекторы более других чувствительны к обстановке, считая ее частью пространства, к которой применимы те же эстетические критерии гармонии, пропорций, красоты. Алекса считала себя не вправе винить других за то, что они не разделяют ее взгляды. Но, Боже, как чудесно встретить человека, который тебя понимает!

Стычка с Брайаном вконец обессилила ее. Вытираясь после душа, Алекса подумала, что хватила через край. Пожалуй, она зря позволила выместить на племяннике раздражение и обиду, вызванные совсем другими причинами. Ей не хотелось ложиться спать разозленной, да и Брайану, вероятно, тоже. Решив, что стоит извиниться перед мальчиком, она надела халат и вышла в коридор.

У его комнаты Алекса остановилась. За дверью было тихо и темно. Пожалуй, глупо будить племянника, если он уже уснул. Придется отложить разговор до утра.

Уже лежа в постели, Алекса задумалась: так ли на самом деле страшно, что она взорвалась? Брайан ведь тоже не сдержался. Иногда хорошая драка разряжает обстановку. Может, теперь, когда Брайан знает, чего от него ждут, он перестанет изводить ее хотя бы ради того, чтобы избежать новых нотаций.

Алекса проснулась среди ночи от кошмарного сна. Ее охватила паника. Как ужасно все складывается! Она забеременела вопреки своему желанию, и как раз, когда с этим смирилась, приходится делать аборт. Что будет, если она позвонит Филиппу и расскажет о беременности? Захочет ли муж вернуться? Решит ли, что ребенок для него важнее, чем Гейл? Алекса и представить себе не могла, чтобы Филипп предложил ей сделать аборт. А вдруг он попросит родить ребенка и отдать ему, чтобы растить его вместе с Гейл?

Алекса чувствовала себя беспомощной, загнанной в ловушку. И точно знала только одно: несмотря ни на что, она все еще любит Филиппа и так тоскует по нему, что не может не плакать. Уснуть удалось только через несколько часов.

Утром ее опять рвало. К тому времени когда тошнота прекратилась и она приняла душ и оделась, Брайан уже ушел в школу. Алекса подумала, что, возможно, это и к лучшему. В теперешнем отвратительном состоянии она вряд ли способна справиться с чем-то еще, помимо своей беременности. Если уж делать аборт, то делать немедленно.

Решив договориться о сроке аборта, Алекса заехала перед работой к врачу. Доктор Голд серьезно посмотрела на нее поверх очков.

— Алекса, я хочу, чтобы вы очень серьезно обдумали этот шаг. Может статься, ваш разрыв с мужем — дело временное.

— О нет, у него есть другая. Вы разве не читали в газетах?

На лице гинеколога появилось сочувственное выражение.

— Ваш муж знает, что вы беременны?

— Одно с другим никак не связано, — отрезала Алекса. — Это мое дело, и мне решать, как поступить.

— Сейчас вами движут обида и гнев. Послушайте, Алекса, почему бы вам не обдумать все еще раз? У вас еще есть время, аборт вполне можно сделать и через две недели, и через три, даже через четыре. Вы должны быть твердо уверены в своем решении, потому что в вашем возрасте вы рискуете никогда больше не зачать.

— Что ж, я согласна на риск. Я не собираюсь медлить и хочу, чтобы аборт был сделан на этой неделе. Если вы откажетесь, мне его сделает кто-нибудь другой.

Она вышла из кабинета врача, записавшись на среду, на середину дня.

Грег сидел за ее столом и пил кофе.

— Привет, с возвращением. Мы тут по тебе соскучились. Как все прошло в Вашингтоне?

— Отлично.

Алекса плюхнулась на свое место, избегая встречаться с его проницательным взглядом.

— Насколько я понял, ты сотворила чудо: не только выставила главного инженера дураком, но и придумала новый потолок, да такой, что сам Микеланджело позавидовал бы.

— Господи, ты что, спрятал в моем дипломате подслушивающее устройство? Признавайся, откуда у тебя такие сведения?

— Бауэр Великий и Ужасный пел дифирамбы в твой адрес. Сдается мне, там был не только бизнес, не обошлось и без удовольствия, не так ли?

Алекса густо покраснела. Прежде чем она успела придумать ответ, Грег ее остановил:

— Не пытайся отрицать, детка, у тебя все написано на лице.

Она возмущенно ахнула:

— Послушай, кажется, ты суешь нос не в свое дело! Я же не вмешиваюсь в твои романы?

— Нет, нет и нет, но моя личная жизнь проходит за пределами офиса. Ты не подумала о том, что даешь ему слишком большую власть над тобой? Стоит Карлу узнать, что ты путаешься с менеджером проекта, и не видать тебе повышения как своих ушей.

— И кто же, интересно, ему расскажет? — сердито поинтересовалась Алекса. — Уж не ты ли?

— Упаси Бог, но…

— В любом случае это совсем не то, что ты думаешь…

— Знаю, я тебя прекрасно понимаю, — быстро перебил Грег. — Тебе больно, ты сердишься, чувствуешь себя отвергнутой, обстоятельства свели вас вместе, вы немного выпили, Бауэр наговорил тебе лестных слов, и не успела ты толком сообразить, что происходит, как оказалась в его постели… Послушай, я сам проходил через все это, у меня, как и у тебя, отвратительный вкус по части мужчин. Однажды, когда меня бросили…

Алекса не пожелала слушать дальше.

— Грег, мне нужно просмотреть почту и ответить на несколько звонков.

— Ладно, ладно, ухожу. — Грег встал и со скорбным видом покачал головой.

Алекса еле сдержалась, чтобы не запустить в него рейсшиной. Каков наглец! Как он смеет сравнивать?! Между ее положением и его нет ничего общего.

Однако новые отношения с Иганом все-таки ставили Алексу в уязвимое положение. Разумеется, они решили держать свою связь в тайне, но долго ли это останется тайной, если Грег догадался обо всем так быстро? Младший архитектор прав: она не умеет врать, это не в ее характере.

Когда Алекса зашла в кабинет Игана, чтобы обсудить какой-то деловой вопрос, он улыбнулся ей по-новому, интимно, и голос его звучал гораздо мягче, чем раньше. Это и нравилось Алексе, и не нравилось. Улыбка Игана пробуждала воспоминания. Как ей удастся сосредоточиться на работе, если она будет постоянно вспоминать?..

Однако когда к ним заглянул Карл и стал расспрашивать о поездке, Алекса испытала огромное облегчение: тон Бауэра сразу стал деловым. Если в ходе разговора ему нужно было посмотреть на нее, взгляд Игана был совершенно бесстрастным. После этого Алекса стала уважать его еще больше. Действительно, глупо слишком серьезно относиться к словам Грега.

После обеденного перерыва Карл вызвал ее к себе, чтобы перед своим отъездом в Брюссель обсудить последние детали. Он собирался вернуться в следующую пятницу, как раз перед презентацией проектов в «Нью уорлд инвесторс».

В свою кабинку Алекса вернулась уже в пятом часу. На столе она обнаружила записку от секретарши: три раза звонила миссис Радо. Она сразу же перезвонила домой, но экономка была так возбуждена, что Алекса не сразу поняла, в чем дело. Наконец ей удалось уловить смысл в беспорядочном потоке слов.

Брайан не вернулся в школу после обеденного перерыва, не позвонил, не пришел домой, у Джонатана его тоже не было. Мальчик исчез.

 

Глава 20

— Думаю, он должен быть в джинсах, в голубой рубашке и в кроссовках. — Алекса по телефону давала полиции описание Брайана, а взволнованная миссис Радо пыталась ей что-то подсказать. — Как это «отсутствует только пять часов»? После обеда его не видели в школе, домой не вернулся, и никто не знает, где сейчас ребенок…

Она пыталась не срывать злость на полицейском, но справиться с паникой было трудно. Алекса немедленно поехала в школу. Оказалось, что учитель последний раз видел Брайана на перемене, и никто из одноклассников не заметил, когда он ушел из школы.

Разговор с Джонатаном тоже мало что дал. Алекса подумала, не позвонить ли родителям. Впрочем, маловероятно, что Брайан у них, ведь он едва знаком с бабушкой и дедушкой. Но на всякий случай она все же позвонила, не сообщая матери, что мальчик пропал.

К половине седьмого о Брайане все еще не было никаких вестей. Алекса сходила с ума от беспокойства и винила во всем себя. Она отвечает за Брайана, нужно было держать себя в руках, мальчик бы не сбежал. Что она теперь скажет Пейдж? А родителям? Куда он мог подеваться? Если попытался уехать из города, то на вокзале или автобусной станции его могли обмануть, могли даже похитить какие-нибудь извращенцы…

Зазвонил телефон, Алекса быстро сняла трубку и на мгновение растерялась, услышав голос Филиппа.

— Брайан не у тебя? — спросила она без предисловий.

— Брайан? Нет, с какой стати?

— О Господи!

— Что случилось? — В голосе Филиппа послышалось искреннее участие.

— Он пропал, наверное, сбежал… не знаю… Да, я уже сообщила в полицию, но, по-моему, там ко мне отнеслись недостаточно серьезно. Вчера вечером мы с Брайаном поссорились. После обеда его никто нигде не видел. Я просто в панике, не знаю, что делать.

— Я сам поговорю с полицейскими, — пообещал Филипп и продиктовал ей свой новый номер телефона. — Я позвоню тебе позже. Если Брайан вдруг объявится, сразу свяжись со мной.

Через полчаса Алекса снова позвонила в местное отделение полиции и потребовала что-нибудь предпринять. В конце концов ее соединили с женщиной-детективом, и та стала расспрашивать более подробно. Алекса описала характер Брайана, упомянула, что он приезжий и не знает города. Детектив поинтересовалась также, не было ли у мальчика приводов в полицию и не употребляет ли он наркотики. На оба вопроса Алекса ответила отрицательно.

— Разве полиция не патрулирует вокзалы и автовокзалы? Разве полицейские в штатском, которые дежурят на Таймс-сквер, не могут обнаружить сбежавшего из дома ребенка?

— Не волнуйтесь, мальчика обязательно найдут, — терпеливо заверила женщина. — Если ваш племянник не отправился в гости к какому-нибудь приятелю, то вполне мог поехать покататься на велосипеде или просто пойти в кино. Если у него достаточно денег, он может посмотреть и два, и три фильма.

Детектив пообещала сделать все возможное, чтобы найти Брайана, но Алексу ее заверения не слишком успокоили. Попросив экономку побыть дома, Алекса решила отправиться на поиски самостоятельно. Ей было легче делать хоть что-нибудь, чем томиться в ожидании звонка.

Вечером Центральный парк закрывался для транспорта, и Алекса пошла пешком, с надеждой всматриваясь в проезжавших мимо велосипедистов. У Брайана был приметный велосипед: мальчик обмотал руль яркой липкой лентой в черную и желтую клетку. Но ничего похожего ей не попадалось. Алекса прошла через весь парк, потом больше часа следила за дорогой и в конце концов сдалась.

По мере приближения ночи ее тревога все нарастала. В стране исчезают тысячи детей, что, если от Брайана только и останется, что фотография на плакате с надписью «Разыскиваются»? Если бы она вчера не накричала на мальчика или хотя бы потом помирилась!

Алекса взяла такси и попросила водителя очень медленно ехать по Бродвею от южного конца Центрального парка в сторону восьмидесятых улиц. Алекса внимательно осматривала стоянки велосипедов перед всеми кинотеатрами в окрестностях, но нигде не видела знакомого велосипеда Брайана.

К одиннадцати часам, вконец обессиленная и расстроенная, она вернулась домой. Филипп позвонил еще раз, сообщив, что обращался в полицию и ему пообещали сделать все возможное.

— Боже мой, вдруг его не найдут?

— Даже не думай об этом. Он наверняка сидит где-нибудь в кино. На Таймс-сквер кинотеатры работают всю ночь, так что парень вполне может переходить из одного в другой. Я прямо сейчас отправлюсь туда и поищу его.

— Спасибо, Филипп. Если найдешь, позвони, не важно, в котором часу это будет. Вряд ли я смогу уснуть…

Уже повесив трубку, Алекса вспомнила про велосипед. Видимо, велосипед — единственная вещь, которая имеет для Брайана какую-то ценность, его он не бросит где попало. Алекса набрала номер Филиппа, но тот уже уехал. Потом ей пришло в голову, что племянник вполне мог продать велосипед, чтобы набрать денег на побег.

«Господи, что же я натворила?» — в ужасе мысленно повторяла Алекса.

Филипп надел джинсы, куртку и взял темные очки, но потом передумал — очки могут привлечь к нему еще больше внимания.

Поймав такси, велел водителю ехать на Таймс-сквер — место, где он предпочитал не бывать по ночам. Ночью там околачивался всякий сброд: проститутки, сутенеры, наркоманы и торговцы наркотиками. Чтобы не выделяться, он купил себе кепку, и должно быть, это помогло. По крайней мере его, кажется, никто не узнал.

Филипп методично обошел весь район, заглядывая в каждый даже самый задрипанный кинотеатрик, который, по его мнению, мог заинтересовать Брайана. Занятие было не из приятных, несколько раз ему пытались предложить девочку, кое-кто сам проявлял к нему интерес. В некоторых кинотеатрах служащие отказывались разговаривать, заподозрив, что он ищет мальчика с грязными целями.

Брайана нигде не было. Едва держась на ногах от усталости, Филипп вернулся в свою меблированную квартиру. Часы показывали почти час ночи. В его отсутствие на автоответчике не появилось ни одного сообщения. Он сам позвонил Алексе:

— Очень жаль, но все без толку. У Брайана наверняка есть друзья, о которых мы не знаем. Будем надеяться, что утром он объявится.

Филиппу было больно слышать ее подавленный голос и чувствовать, как тяжело она переживает исчезновение племянника.

— Надеюсь, Алекса, ты не винишь себя? Почти все мальчишки когда-нибудь убегают из дома. Помню, я и сам убегал — потянуло на приключения. Интуиция мне подсказывает, что с Брайаном все в порядке. Если хочешь, я могу приехать и будем ждать его вместе.

— Спасибо, в этом нет необходимости, — сухо ответила она.

— Послушай, я на несколько дней улетаю в Женеву. Когда я звонил в прошлый раз, хотел предложить тебе где-нибудь встретиться и спокойно поговорить до моего отъезда. И я по-прежнему хочу это сделать — естественно, когда Брайан найдется. Ты мне позвонишь, когда будут новости?

— Обязательно позвоню. Спасибо за участие.

Филипп чувствовал себя препаршиво. Больше всего на свете ему хотелось быть сейчас с Алексой, обнять ее, попытаться успокоить. Он по-прежнему ощущал ее как часть самого себя, но вместо того чтобы быть в трудную минуту с любимой рядом, лежал один в чужой квартире, на чужой кровати.

Исчезновение мальчика беспокоило его гораздо больше, чем он мог себе в этом признаться. Брайан, конечно, не дурак, но и не настолько сметлив, как дети, выросшие в каменных джунглях Нью-Йорка.

В половине шестого утра Филипп проснулся, как от толчка. С тех пор как они с Алексой разъехались, у него появилась привычка просыпаться очень рано, независимо от того, во сколько лег накануне. И снова заснуть ему уже не удавалось: он ворочался с боку на бок в кровати, включал телевизор, вставал и брался за книжку. Филипп был даже рад, что улетает в Женеву, — по крайней мере там можно будет объяснить бессонницу нарушением суточного ритма из-за смены часовых поясов.

Он сонно поплелся в кухню и поставил чайник. Размешивая растворимый кофе, Филипп вспомнил восхитительный аромат настоящего, из кофеварки, вспомнил, как приятно было завтракать за стойкой в своей уютной кухне, просматривая свежий номер «Таймс». Здесь, в холостяцкой квартире, ему не хотелось возиться с кофемолкой, тем более что в одиночестве, без Алексы, это был бы все равно не тот кофе.

Однако даже от растворимого ему заметно полегчало. Хорошо хотя бы, что квартира оказалась приличной. Из окна он каждое утро наблюдал, как встает солнце. Филипп криво усмехнулся: «Можно подумать, я нарочно встаю ни свет ни заря, чтобы полюбоваться рассветом. От закатов на Риверсайд-драйв к рассветам на Ист-Ривер».

Филипп вздохнул, вспомнив об Алексе. Он ушел отчасти потому, что жена его на это спровоцировала, да и мужская гордость была задета. Он получал любовные письма от женщин со всей страны, тысячи поклонниц мечтали выйти за него замуж, рожать ему детей. То, что собственная жена ценит его так низко и даже ставит на второе место после карьеры, больно задело самолюбие Филиппа.

Но беда в том, что, уйдя от нее, он не решил проблему. Его чувства, его любовь остались с Алексой. «Так чего я достиг, кроме того, что сделал нас обоих несчастными?»

Но что сделано, то сделано, тут уж ничего не поправишь. По крайней мере теперь, когда оба познали, что такое жить друг без друга, они могли бы поговорить более спокойно, может быть, даже что-то решить. Ведь Филипп ни на шаг не приблизился к тому, чтобы стать отцом, — если, конечно, не собирается сойтись с Гейл.

Эта тема впервые была затронута в Уэстпорте, после того как он по просьбе Венди уложил ее в кровать и почитал на ночь сказку.

В гостиной, наливая кофе, Гейл заметила:

— Удивительно, до чего Венди к тебе привязалась. Я ей не рассказывала, что мы были знакомы раньше, и не скрывала, что ты женат, но она все равно верит только в то, во что хочет верить, и считает, что, если будет вести себя как хорошая девочка, ты станешь бывать у нас чаще.

Голос Тейл вдруг сорвался, в глазах заблестели слезы. Филипп удивился. Гейл никогда не была сентиментальной. Она быстро смахнула слезы тыльной стороной ладони и улыбнулась:

— Не обращай внимания, просто… просто я… Филипп, я знаю, как тебе было больно, когда я позволила моим родным разлучить нас, но если это может послужить тебе утешением, знай, что впоследствии я много раз жалела о своем поступке. Забавно. Если бы папа знал, что в один прекрасный день у тебя будет собственная передача на телевидении… Мне никак не удавалось его убедить, что ты не охотишься за моими деньгами. Ведь они тебя не интересовали, правда?

Филипп покачал головой. Ему было неловко.

— Так ты вышла замуж за богатенького мальчика, которого присмотрел твой папаша?

Гейл вздохнула и наклонилась к Филиппу. Она была в блузке с глубоким декольте, без бюстгальтера, и Филиппу было видно, как колышутся ее груди.

— Нет. Папа был очень болен, и мне пришлось пообещать, что я выйду за того, кого он выбрал, и я искренне намеревалась сдержать обещание, но… Словом, я все откладывала и откладывала свадьбу…

«Так же как Алекса все откладывает беременность, — с грустью подумал Филипп. — Когда людям на самом деле не хочется что-то делать, они тянут время».

— …а потом папа умер, нужно было соблюдать траур. Потом я задумалась и поняла, что не могу выйти замуж за человека, который мне безразличен, только из-за глупого обещания, данного отцу, который всегда панически боялся охотников за приданым. Мама тоже не хотела губить мою жизнь. — Гейл посмотрела на Филиппа все еще влажными глазами. — Знаешь, я пыталась звонить тебе в Вашингтон, но не передавала, кто звонил. К тому времени ты был уже в Мадриде, а мама и слышать не хотела, чтобы я уехала за границу. После смерти отца ей было так одиноко… А еще через некоторое время я познакомилась с Клиффом…

Гейл без всякого стеснения рассказала о своем браке, призналась, что была не очень-то счастлива.

— После года жизни дома, рядом с умирающим отцом, мне, как я теперь понимаю, отчаянно хотелось какой-то радости в жизни, веселья. И Клифф открыл для меня яркий, увлекательный мир гонок. Переезжать с одного ралли на другое, следить за его выступлениями, болеть за него — это было здорово.

Первый год или около того моя жизнь была похожа на сплошное приключение, но постепенно… Он совершенно не интересовался искусством, а я стала слишком нервничать на гонках, особенно когда забеременела. В какой-то момент я осознала, что, мчась на своем автомобиле, Клифф каждый раз висит буквально на волосок от смерти. Ирония судьбы в том, что муж погиб не на треке, а в авиакатастрофе. Он не раз повторял, что не чувствует себя спокойно, когда за рулем кто-то другой.

— Мне очень жаль, — сказал Филипп и сам почувствовал, что слова прозвучали неуместно.

— Может, я сейчас скажу ужасную вещь, но я не очень-то по нему тоскую. Совсем не так, как тосковала по тебе.

Филипп на мгновение почувствовал удовлетворение от признания Гейл, но тут же устыдился своих чувств. Нехорошо гордиться превосходством над мертвым, тем более что сам не питал к Гейл тех чувств, какие испытывал когда-то.

— Так получилось, — продолжала Гейл, — что, когда родилась Венди, я стала больше времени проводить дома, а Клифф уезжал на соревнования один.

— Наверное, он в Венди души не чаял, — предположил Филипп.

Гейл устало улыбнулась:

— Если совсем честно, Клифф относился к разряду мужчин, которые хотя и любят своих детей, но не уделяют им большого внимания. Он мог ее поцеловать, погладить по головке, посадить к себе на колени ненадолго, но ему никогда не хватало терпения почитать ей книжку или поиграть в игру, которая занимает больше пяти минут. Мне хотелось иметь еще ребенка, и Венди просила подарить ей братика или сестренку, но Клифф категорически отказался.

Гейл печально улыбнулась и замолчала, дожидаясь, пока горничная уберет со стола.

— Бедная Венди! Видимо, ей суждено остаться единственным ребенком, если только… — Не договорив, она многозначительно посмотрела на Филиппа.

Филипп поспешил отвести взгляд, чувствуя себя неуютно.

— Почему же? Ты можешь встретить другого человека.

Он понимал, что такие слова не говорят женщине, с которой прошлой ночью занимался любовью, но страшно боялся того, на что намекала Гейл. И не напрасно.

— Не думаю, что я когда-нибудь полюблю снова, — тихо проговорила Гейл и неожиданно положила его ладонь себе на грудь. — Чувствуешь, как бьется сердце? — Затем она просунула его руку за вырез блузки и прижала к своей обнаженной коже.

Филипп хотел встать, но мышцы, казалось, вышли из повиновения, он почувствовал, что вопреки воле его плоть набухает и становится все тверже; понимал, что должен остановиться, но его пальцы сами принялись ласкать ее грудь. К сожалению, его тело жило собственной жизнью. Гейл распахнула блузку и прижалась к нему. Затем опустилась на колени, расстегнула ему брюки и принялась ласкать его плоть. Доведя Филиппа до крайней степени возбуждения, она встала и подняла юбку выше бедер; под юбкой ничего не было. Одним быстрым движением Гейл села к нему на колени. Филипп был настолько возбужден, что пути назад уже не было. Когда Гейл встала и легла грудью на стол, соблазнительно демонстрируя округлые розовые ягодицы, он подошел и овладел ею сзади.

Позже, когда они сидели на диване в гостиной, Гейл многозначительно произнесла:

— Боюсь, я из тех, кто любит только раз в жизни.

Он вздохнул, но промолчал. Если она отдается ему в расчете получить взамен любовь, ее ждет разочарование.

Сидя с чашкой растворимого кофе и глядя, как небо на востоке постепенно светлеет, он вдруг отчетливо понял, кто ему нужен. Только Алекса. Филиппу хотелось услышать от жены, что и она не может без него жить, что она справилась со своими страхами и согласна подарить ему ребенка.

«Но дождусь ли я когда-нибудь такого признания?» — Филипп тяжело вздохнул. Ему нужна Алекса, но нужен и ребенок, и он не знал, как получить и то и другое.

После звонка Филиппа Алекса выпила стакан вина и легла на кровать не раздеваясь. На ней был халат поверх белья, чтобы не тратить время на одевание, если ночью понадобится срочно куда-то ехать.

От вина появилась сонливость, но нервное возбуждение мешало уснуть. К тревоге за племянника добавилось потрясение от разговора с Филиппом.

Он был таким заботливым, сердечным, совсем как раньше… Предложил приехать и побыть с ней, пока Брайан не найдется. Ей страшно хотелось сказать: «Да, приходи, приходи сейчас же!» — удержали только мысли о Гейл.

Нет, не только, было и еще кое-что. Филипп позвонил, чтобы договориться о встрече. Может, хочет попросить у нее развода? Спокойно и хладнокровно уладить дела? Решить вопрос о разделе имущества? Вполне возможно, что так и есть. Филипп ведь по-прежнему пребывает в уверенности, что она отказывается иметь ребенка. Кроме того, он уже три месяца встречается с Гейл. Да и еще упомянул, что собирается в Женеву. Интересно, надолго ли? И поедет ли с ним Гейл?

Может, Алекса и стала бы умолять Филиппа вернуться домой, если бы в роли разлучницы выступала какая-то другая женщина, а не его давняя любовь. Возможно, она рассказала бы ему о своей беременности. Наверное, даже смирилась бы с тем, что она нужна Филиппу только как необходимое приложение к ребенку, лишь бы избавиться от этой невыносимой боли — тоски по нему.

Да, сама мысль о другой женщине причиняла бы ей боль, но не такую острую. После уик-энда, проведенного с Иганом, Алекса понимала состояние человека, стремящегося забыть о проблемах и избавиться от одиночества в объятиях другого. Это не любовь. Но Гейл — совсем другое дело. Если она давно претендовала на Филиппа, то Алексе трудно тягаться с такой соперницей. Первая любовь, как считается, самая сильная. В сложившейся ситуации Алекса сомневалась, что сможет снова жить с Филиппом: все время будет представлять, как он ходит на свидания и занимается с Гейл любовью. Будет трудно избавиться от мысли, что все эти годы, живя с ней, муж втайне мечтал о Гейл.

Алекса заплакала. Ну почему ее счастливая, благополучная жизнь так стремительно превратилась в кошмар? Филипп для нее потерян, а Брайан… Что с ним? Может, ранен? Погиб? А Пейдж — поправится ли она когда-нибудь?

Алекса плакала до тех пор, пока не выплакала все слезы.

В семь утра ее разбудил телефонный звонок из полиции. Брайан нашелся, и с ним все в порядке.

— Где он? Я могу сейчас же приехать…

— В этом нет необходимости, — перебил полицейский, — он со своей матерью.

— С матерью?!

Как оказалось, в ходе стандартной процедуры поиска полиция установила, что Пейдж Барнс зарегистрировалась в отеле «Эссекс-Хаус». Они просто позвонили в отель и получили подтверждение, что мальчик находится с матерью.

Алекса почувствовала огромное облегчение, но тут же возникло множество вопросов. Когда Пейдж выписали из больницы? Почему она не позвонила и не сообщила о приезде?

Господи, как сестра могла забрать Брайана, не сказав ей ни слова и заставив сходить с ума от тревоги?

Одной этой мысли было достаточно, чтобы привести Алексу в ярость. Но ее гнев сдерживало какое-то смутное беспокойство из-за странного поведения сестры. Что-то тут не так.

Алекса немедленно позвонила в отель и попросила миссис Барнс. Ее опасения еще более окрепли, когда Пейдж отказалась подойти к телефону. Гостиничный портье передал, что ее просят прислать вещи и паспорт Брайана с посыльным.

— Послушайте, мне необходимо поговорить с миссис Барнс, я ее сестра…

— Сожалею, мисс, но это невозможно, — сказал портье виноватым тоном и повесил трубку.

Алекса быстро оделась и стала собирать вещи Брайана. Его чемодан был слишком мал, чтобы вместить все, поэтому она взяла свой. Среди вещей Брайана было множество кассет, плакатов, фотографий певцов и музыкантов, и Алекса не представляла, что складывать, а что можно оставить.

Поручив упаковывать вещи миссис Радо, она стала звонить в Лондон. Узнав, что Пейдж в Нью-Йорке, доктор Уэстон искренне удивился:

— Да, два дня назад она выписалась, хотя мы были против. Ей следовало продолжать лекарственную терапию… Очевидно, миссис Барнс только делала вид, что принимает лекарства.

— Но разве вы не могли ее удержать, если она еще не поправилась?

— Нет, мы принудительно не лечим. Но вы правы, вашей сестре еще далеко до полного выздоровления, и, если она не продолжит лечение, ей не станет лучше.

К черту посыльного! Алекса решила отвезти вещи сама и перед отъездом чуть не позвонила Филиппу. Но зная, что он любит поспать подольше, решила связаться с ним часа через два.

В отель она приехала в половине девятого и сразу же поднялась в номер сестры. На ее стук Пейдж осторожно приоткрыла дверь и с опаской спросила:

— Кто там?

— Пейдж, это я, Алекса.

Бросив на нее враждебный взгляд, сестра распахнула дверь, выхватила чемоданы и бросила их на кровать. Пейдж выглядела изможденной и казалась старше своих лет. Алекса ужаснулась, представив, что ей пришлось вынести.

— Как ты себя чувствуешь? — осторожно спросила она. — Брайан ушел в школу?

— Теперь, когда мы вместе, у нас все отлично! — отрывисто бросила Пейдж, раскрыла чемодан и стала выбрасывать из него вещи, пока не наткнулась на паспорт Брайана. И тут вдруг она взорвалась: — Паспорт просрочен! Ты видишь, видишь? Срок действия кончился в прошлом месяце, черт бы тебя побрал! Думаешь, это поможет тебе удержать Брайана?

— Удержать Брайана? — переспросила ошеломленная Алекса.

— Зря надеялась, я тебе не позволю. Ты всегда завидовала тому, что у меня было, но моего сына ты не получишь!

Алекса уставилась на сестру, отказываясь верить своим ушам.

— Ты обращалась со мной ничуть не лучше, чем родители! — кричала Пейдж. — Самое первое, что я помню из детства, это как Алекс занял мое место. Его положили в мою колыбельку, все внимание родителей стало доставаться ему одному. Я была всего на два года старше, но меня заставляли о нем заботиться, присматривать за ним… Я не виновата, что брат попал под машину! Мне было только пять лет, я не видела, что грузовик…

Пейдж все говорила и говорила, гримаса боли исказила ее лицо почти до неузнаваемости. Алекса слушала, оцепенев от ужаса.

Пейдж, видимо, винила себя в гибели младшего брата, тем более что испытывала к нему ревность. После его смерти она рассчитывала снова стать любимицей родителей, но этого не произошло. Родилась Алекса и заняла в семье место, раньше принадлежавшее брату.

— Ты была противной маленькой занудой! — кричала Пейдж. — Вечно таскалась за мной повсюду, хотела играть в мои куклы и с моими друзьями. Тебя не заставляли каждый день часами играть на пианино…

— У меня не было слуха, — мягко прервала Алекса. — Родители пытались со мной заниматься, но у меня не было таланта, а у тебя был.

— Врешь! — прошипела Пейдж. — Ты только притворялась, что не умеешь играть, и тебе все сходило с рук. Но мне они никогда не позволяли делать то, что я хотела!

— Что же, интересно? — шепотом спросила Алекса. В словах сестры, несомненно, содержалась доля правды, но в ее голове все слишком перепуталось.

Несколько мгновений Пейдж, оторопев, молчала.

— Я забыла, но это точно была не музыка. Я ее ненавидела! Я все ненавидела в этом проклятом Сиэтле! Я была так счастлива, когда Тим увез меня оттуда. Тим, Брайан и я — втроем мы были настоящей семьей. Нам больше никто не был нужен. Но Тим умер, и теперь меня некому защитить. Пока я горевала по Тиму и торчала в лечебнице, ты забрала моего сына…

— Мама попросила меня позаботиться о Брайане…

— Врешь! Ты всегда мне завидовала! Ты бы рада навсегда запереть меня в сумасшедшем доме! Вот почему ты позвонила в полицию, будто если мать приезжает к своему сыну — это какое-то преступление.

— Пейдж, но я не знала, куда девался Брайан! Я позвонила в полицию потому, что он пропал, я же не знала, что мальчик с тобой! Почему ты мне не сообщила о приезде?

Пейдж сердито сверкнула глазами.

— Потому что это не твое дело!

Алекса закрыла глаза и прислонилась к дверце шкафа, чувствуя, как кровь отливает от лица. Не будь все так серьезно, она, наверное, могла бы посмеяться.

Пейдж аккуратно свернула одежду Брайана и сложила ее на кровати.

— Забирай свой чемодан, он мне не нужен. И можешь уходить.

Алекса поежилась. На самом ли деле Брайан в школе или он все-таки пропал? Что, если сестре только привиделось, что сын был с ней?

— Я сказала: уходи! — повторила Пейдж. — Я не такая дура, как ты думаешь. Ты пыталась сыграть со мной в свою хитрую игру и проиграла. Ведь это ты упрятала меня в психушку в Лондоне, где меня травили ядами! О, деньги для тебя не проблема, ты всем заплатила. Давала взятки докторам, чтобы они признали меня больной, платила тем, кто задавал мне всякие глупые вопросы, чтобы отобрать у меня Брайана.

Алекса понимала, что спорить бесполезно, Пейдж сейчас не способна внимать разумным доводам. Но нельзя же оставить ее в таком состоянии!

В это время в комнату вошел Брайан с бумажным пакетом — по-видимому, с завтраком. Молча положив пакет на тумбочку, он даже не взглянул на Алексу. Но ее утешало уже то, что племянник жив, здоров и нашелся.

— Видишь, мой сын даже не хочет с тобой разговаривать! — торжествующе воскликнула Пейдж. — Ты обошлась с ним ужасно, так что убирайся и оставь нас в покое. Отныне наши дела тебя не касаются.

Алекса колебалась, посмотрела на Брайана, но не нашла у него поддержки. Когда племянник все-таки встретился с ней взглядом, Алекса увидела в его глазах насмешку. Она вдруг поняла, что если задержится здесь хоть на минуту, то не выдержит и расплачется.

Но в такси все-таки разрыдалась. Было ясно: Пейдж больна и нуждается в лечении. Неужели Брайан этого не видит? Или он так рад возвращению матери, что предпочитает не обращать внимания на ее странное поведение?

Вдруг Алексу осенило: может, Пейдж давно страдает паранойей? Может, она уже много лет настраивала Брайана против тетки и этим объясняется его враждебность с первого же дня? Так разве можно винить в чем-то мальчика?

Алекса не знала, как поступить, но и не могла уехать, оставив сестру и племянника одних. У нее даже не было уверенности, что Пейдж сможет кормить сына надлежащим образом, к тому же не известно ее материальное положение. Алекса чувствовала, что обязана позаботиться о сестре.

Приехав в офис, Алекса еще не успела дойти до своей кабинки, как ее перехватил Оуэн Брум, один из партнеров Карла.

— Алекса, как хорошо, что я вас встретил. У нас проблемы, произошла ужасная путаница. Только несколько минут назад мы узнали, что, оказывается, жюри архитектурного конкурса «Нью уорлд инвесторс» собирается не в следующую пятницу, а в эту.

— О Господи, только этого не хватало!

Алекса упала духом.

Оуэн сообщил, что Карл не сможет вернуться из Брюсселя к презентации и хочет, чтобы Алекса представляла проект сама.

— Я понимаю, у вас очень мало времени на подготовку, но надеюсь, вы справитесь. Босс на вас очень рассчитывает, да и мы все тоже. Вы ведь видели, как он проводил презентацию в прошлый раз?

Видеть-то Алекса видела, но не обладала непревзойденным умением Карла подать товар лицом. А ведь даже ему не удалось в прошлый раз получить заказ! На этот раз положение гораздо сложнее: у них есть конкуренты.

Как компаньон Оуэн тоже должен был присутствовать на презентации, но в фирме он занимался административной работой и на презентации мог отвечать только на вопросы, связанные с бюджетом и финансированием.

И это еще не самое страшное. Проекты должны были представляться один за другим, и фирме «Линдстром ассошиэйтс» выпало по жребию проводить презентацию последней. К тому времени члены жюри изрядно устанут. Мало того, в пятницу вечером, да еще в мае, у людей наверняка есть определенные планы на уик-энд, и им не терпится побыстрее уехать из города.

Алекса тяжело вздохнула. Ей ли было не знать, что, если «Линдстром ассошиэйтс» проиграет, на нее ляжет двойная вина — как на архитектора и как на ведущего презентации.

— Ну, что мне ответить Карлу? — Оуэн ждал ответа, всматриваясь в ее лицо.

Алекса выдавила улыбку:

— Что я буду готова. Что же еще?

«Разве у меня есть выбор?» — думала Алекса. Как ни печально, аборт придется отложить. Надо еще решить проблему с сестрой и племянником.

Как только ей удалось добраться до своего рабочего места, она позвонила Филиппу, но услышала автоответчик. Интересно, все еще спит или у него кто-то есть? Оставив короткое сообщение, что с Брайаном все в порядке, Алекса еще раз поблагодарила Филиппа за помощь и повесила трубку. Если захочет узнать подробности, пусть звонит сам. В любом случае он скоро улетит в Европу, а ей нужно заниматься делами.

Грег уже услышал новость о презентации и начал складывать все, что им может понадобиться.

— Не волнуйся, детка, дело пустяковое.

— Мне бы твою уверенность, — мрачно пробурчала Алекса.

Иган был в кабинете не один, с ним сидела Сью.

— Прошу прощения, — сказала Алекса, прерывая их разговор, — дело не терпит отлагательства. Иган, нам придется проводить презентацию без Карла.

Он воспринял новость спокойно, и это немного ободрило Алексу. Сказав, что сейчас же займется подготовкой, Иган дал Сью указания и отослал ее.

— Не волнуйся, дорогая, ты отлично справишься.

— Ох, Иган, я в этом не уверена. Мне страшно.

— Радость моя, я буду рядом и помогу. Мы как следует подготовимся, у нас в запасе полдня, вечер и весь завтрашний день. Хочешь, поедем ко мне, там нам никто не помешает.

— Нет, поедем ко мне. — Не желая посвящать Игана в подробности своей семейной жизни, Алекса вкратце рассказала, что сестра прилетела в Нью-Йорк и забрала Брайана.

Вернувшись к себе, Алекса позвонила своему терапевту, и он объяснил, что никто не имеет права принудительно отправить Пейдж к психиатру, если только не будет доказано, что женщина представляет опасность для сына. Но даже в этом случае нужно считаться с законами, защищающими людей от принудительной госпитализации.

Раздосадованная Алекса позвонила матери и изложила ей отредактированную версию событий:

— Мама, поговори с Пейдж, может, тебе удастся уговорить ее приехать с Брайаном в Сиэтл и показаться врачу.

Мать согласилась попробовать, но явно сомневалась в успехе.

Покончив с личными делами, Алекса попыталась сосредоточиться на чертежах, выполненных Сью на компьютере, и макете здания, изготовленном Солом, затем углубилась в изучение спецификаций. Готовясь к выступлению, Алекса решила, что запомнит ключевые моменты и будет говорить без листочка.

Ближе к вечеру позвонила мать и сообщила, что Пейдж наотрез отказалась приехать к родителям.

— Ты же знаешь, как твоя сестра упряма, не желает меня слушать…

— Но что она собирается делать?

— Как только будет готов паспорт Брайана, они вернутся в Лондон.

— Но боюсь… Пейдж не способна сама о себе позаботиться. Я говорила с ее врачом…

— Алекса, не могу же я силой привезти ее домой! Нам с твоим отцом никогда не удавалось ею управлять, даже когда она была ребенком. Если Пейдж упрется!..

Разговор с матерью привел Алексу в еще большее отчаяние.

* * *

Сидя на диване в гостиной, Иган потягивал вино и в который раз вместе с Алексой просматривал чертежи. Он был весьма доволен собой. Все складывалось настолько удачно, что он с трудом сдерживал улыбку, дабы не возбудить подозрений.

Днем Иган обзвонил несколько контор по аренде недвижимости, интересуясь помещениями для офиса, и одновременно вел переговоры о крупном заказе, используя как приманку имя Алексы. Он уже не сомневался, что через пару месяцев фирма «Бауэр и Кейтс» станет реальностью.

Сейчас же, пока они обсуждали предстоящую презентацию, Иган предвкушал еще одну великолепную ночь любви с самой яркой и талантливой женщиной, которую когда-либо знал.

— Если бы Карл успел вернуться до презентации! — со вздохом проговорила Алекса. — Боюсь, что как только я появлюсь перед жюри, то потеряю дар речи.

— Ничего подобного, ты отлично справишься с задачей. — Иган ободряюще сжал ее плечо. — А если и споткнешься, я буду рядом, чтобы поддержать тебя.

 

Глава 21

В пятницу утром Алекса встала в половине седьмого и отправилась на ежедневную пробежку, чувствуя себя немного увереннее, чем три дня назад.

Вместе с Иганом они тщательно продумали все детали презентации, Грега и Сью тоже подключили к делу. Алекса хотела, чтобы на презентации присутствовала вся группа.

Алекса бежала мимо величественных дубов и кленов, чьи недавно распустившиеся листочки еще сохранили нежно-зеленый цвет, мимо диких яблонь с узловатыми ветвями и цветущих кустов декоративной вишни, оживляющих серый пасмурный день белыми и розовыми цветами.

Вдыхая влажный воздух и любуясь стальной гладью воды, Алекса наслаждалась почти идиллическими тишиной и покоем. С трудом верилось, что всего в двух кварталах отсюда шумит оживленная транспортная магистраль.

В это утро ее почему-то не тошнило, вероятно, неприятный период наконец закончился. Аборт назначен на завтра. Каждый раз, когда Алекса думала о том, что ей предстоит сделать, у нее портилось настроение и хотелось только одного: чтобы все это поскорее осталось позади.

Филипп в Швейцарии. Во вторник он позвонил ей в офис и заметил, что странное поведение Пейдж вызывает у него опасения.

— У меня тоже, — сказала Алекса, — но от меня больше ничего не зависит. К сожалению, я не смогу сейчас с тобой встретиться, мне нужно готовиться к презентации.

Филипп чуть ли не извиняющимся тоном сказал, что ему нужно забрать кое-какую одежду и бумаги. Алекса холодно попросила его договориться с миссис Радо.

— Желаю тебе удачи на конкурсе, — тихо сказал он на прощание. — Я верю, ты справишься.

— Спасибо, — ответила Алекса, — желаю удачной поездки.

«Господи, мы разговариваем, как вежливые незнакомцы!»

Волнение из-за предстоящей презентации не давало Алексе слишком остро переживать личные проблемы. К тому же Иган каждую свободную минуту проводил с ней, помогая и поддерживая морально. Момент был явно неподходящий для того, чтобы терзаться из-за Филиппа. Да и что толку изводить себя мыслями о нем? Его даже не было в городе.

Алекса решила не рассказывать Филиппу про аборт, но согласилась встретиться, когда он вернется из Швейцарии. Если попросит развода, она скажет «да». Любовь или есть, или ее нет, и если уж Филипп разлюбил, то ничего не поделаешь. Если Филипп влюблен в Гейл, то даже беременность ничего не изменит.

Алекса не позволяла себе раскисать. Ей оставалось только одно — вести себя достойно, чтобы не выглядеть в глазах Филиппа жалкой.

Она вдруг заметила, что неосознанно прибавила темп и теперь несется по дорожке так, словно участвует в марафонском забеге. И еще одно. Мокрые щеки означали, что она плакала на бегу, сама того не сознавая. Алекса попыталась взять себя в руки. В этот нелегкий день ей нужно быть сильной.

Алекса заставила себя думать об Игане и о том, как он поддерживал ее последнее время. С ним ее квартира казалась не такой пустой, хотя Алекса и не смогла лечь с Иганом в постель, которую раньше делила с Филиппом.

За эти дни они занимались любовью всего один раз — в гостевой комнате. Когда Иган сказал, что хочет поехать к себе переодеться, Алекса испытала облегчение, считая противоестественным жить в этой двухэтажной квартире с другим мужчиной.

После пробежки Алекса приняла душ, вымыла голову и оделась. Для презентации она выбрала бледно-голубой льняной костюм от Келвина Клайна и белую батистовую блузку с оборками. Зачесав волосы назад, она вдела в уши свои любимые золотые серьги, дизайн которых был разработан Паломой Пикассо. Оглядев себя в зеркале, Алекса осталась довольна: облик деловой, но в то же время женственный и не лишенный оригинальности.

В офисе было тихо. Алекса погрузилась в работу, радуясь, что Оуэн ухал куда-то по делам и не будет ей лишний раз надоедать. Они договорились встретиться около четырех часов в зале, где состоится презентация.

К десяти Алекса начала волноваться. Иган почему-то еще не пришел, а его домашний телефон не отвечал. Сью тоже не было на месте. Однако вскоре она получила ответ на свой вопрос: Иган позвонил из Стамфорда — они со Сью выехали на объект решать возникшую проблему на месте. Иган клятвенно обещал вернуться к началу презентации, но у Алексы возникло нехорошее предчувствие, что он не успеет.

— Сюрпризы, сюрпризы, — заметил Грег. — Я ведь тебя предупреждал, как опасно связываться с Чудовищем.

— Ох, Грег, прекрати! — взмолилась Алекса. — Я уже устала от твоих теорий. Неужели у тебя по каждому вопросу есть собственное мнение?

— Ну… не по каждому. Например, у меня нет своего мнения о «Метрополитен-опера». — Он наклонил голову, ожидая, что Алекса улыбнется, но она была слишком расстроена, чтобы оценить шутку.

— Терпеть не могу, когда ты начинаешь злопыхательствовать! Иган же не нарочно подстроил неприятности в Стамфорде!

Грег фыркнул:

— С него станется. На сколько спорим? Он же мог просто наврать. Как ни крути, суть одна: его нет.

— Гре-ег! — Алекса погрозила пальцем. — Ради Бога, не будь таким вредным именно сегодня.

— Вот что, детка, забудь об Игане, обойдемся и без него и его придурковатой помощницы.

Алекса вздохнула. Без Сью — да, они обойдутся, но не без опытного менеджера… Все-таки он очень представительный мужчина, и одно его присутствие придало бы им больше веса. Нельзя забывать, что жюри состоит исключительно из мужчин. Мало того, что на презентации не будет Карла, так теперь она лишена и поддержки Игана. Грег хотя и талантлив, все же слишком молодо выглядит и пока не пользуется достаточным авторитетом. Остается только Оуэн, но он не архитектор, а финансист.

Время шло, и Алекса нервничала все больше, причем из-за всего, включая Пейдж и Брайана. Целую неделю от них не было никаких вестей. Алекса говорила себе, что удивляться нечему, так как ни сестре, ни племяннику нет до нее дела, но это мало помогало. Пусть отношение Пейдж отчасти объяснялось ее болезнью, от этого оно ранило не меньше.

Будь Иган в офисе, ей было бы гораздо легче.

В обеденный перерыв Алекса немного перекусила, не покидая рабочего места, и в сотый раз перечитала текст, заготовленный для презентации.

К двум часам стало ясно, что на Игана можно не рассчитывать. Если бы он находился в пути, то позвонил бы и предупредил, что скоро будет. Алекса попыталась дозвониться ему на стройплощадку, но безуспешно.

Давно надо было понять, что в трудную минуту можно рассчитывать только на себя. Алекса надеялась, что, как только дойдет до дела, ее нервозность пройдет, должна пройти.

В три часа позвонил Карл из Брюсселя и еще раз сказал, что рассчитывает на нее.

В три пятнадцать Алекса начала собирать бумаги. В дверь заглянул Грег.

— Ну как, готова?

— Почти.

— Иган ждет нас на месте? — поинтересовался он с невинным видом.

Алекса отвела взгляд. У нее еще оставалась слабая надежда, что менеджер проекта объявится в последнюю минуту.

— Пойду соберу свои вещи. — Грег многозначительно усмехнулся.

Алекса уже выходила, когда зазвонил телефон. Она бросилась снимать трубку, надеясь, что звонит Иган.

— Миссис Джером? С вами говорит офицер Германо из больницы Монт-Синай. У вас есть племянник по имени Брайан Барнс?

Боясь вздохнуть, Алекса выслушала сообщение о том, что сегодня утром он был найден без сознания в Центральном парке. Мальчик сильно избит и сейчас находится в отделении интенсивной терапии. Есть подозрение, что у него сотрясение мозга.

— О Господи! — Алекса лихорадочно размышляла. — Его мать остановилась в «Эссекс-Хаусе»… По крайней мере была там несколько дней назад…

— Да, мы позвонили ей, как только мальчик пришел в сознание, это было около десяти. Миссис Барнс обещала приехать, но ее все еще нет. Мы еще несколько раз звонили в отель, там говорят, что она вышла сразу после нашего первого звонка и больше не возвращалась.

Алекса пыталась побороть приступ тошноты.

— Брайан очнулся? У него что-нибудь болит? Я бы хотела поговорить с врачом или медсестрой, или с тем, кто им занимался…

Алекса, сжимая трубку в повлажневшей от пота руке, дожидалась, когда врач или медсестра подойдут к телефону, ей представилось, как Брайан по дороге из школы подвергся нападению… Его же могли и убить! Ужасно. И куда подевалась Пейдж?

Наконец трубку взяла медсестра. Она рассказала, что Брайан пришел в сознание, но все еще в шоке.

— Для проведения некоторых анализов нам требуется письменное разрешение родственников, — продолжала медсестра, — а так как связаться с миссис Барнс не удалось…

Алекса посмотрела на часы.

— Послушайте, мою сестру известили о происшествии, думаю, она будет у вас с минуты на минуту. Возможно, она перепутала название больницы или заблудилась, так как не знает города.

Однако Алекса и сама не слишком верила в то, что говорила. Пейдж не дурочка, и если бы заблудилась, то обязательно позвонила бы в больницу и узнала дорогу. В крайнем случае сестра позвонила бы в отель, чтобы спросить, не оставляли ли ей сообщений. Почему она не сделала ни того, ни другого?

Ответ напрашивался сам собой: потому что Пейдж больна и не в состоянии хоть что-нибудь решить самостоятельно. Но Алекса не желала в это верить сейчас. Она ответила медсестре, что сама в данный момент вряд ли может им помочь и что миссис Барнс наверняка скоро приедет.

Повесив трубку, она обхватила голову руками, силясь справиться с паникой. Что делать? Не может же она пропустить презентацию! «Мы на вас рассчитываем». Трудно сказать, чего в тоне Карла было больше — обещания или угрозы.

Часы показывали половину четвертого. Члены жюри — важные персоны, да и члены правления «Нью уорлд инвесторс» — тоже. Если она, одна из немногих женщин-архитекторов, попросит об одолжении, ссылаясь на семейные обстоятельства, вполне возможно, одного этого будет достаточно, чтобы проиграть конкурс. Они резонно рассудят, что семейные проблемы и впредь помешают ей выполнять работу на должном уровне. Работу, за которую компания «Нью уорлд инвесторс» собирается платить свои деньги.

Черт возьми, она просто обязана решить эту проблему, иначе — конец ее карьере в «Линдстром ассошиэйтс», а может, и вообще всей карьере. Пропустить презентацию… Для любого уважающего себя архитектора это так же немыслимо, как для известного актера не явиться на собственную премьеру.

Алекса запустила руки в волосы и как завороженная уставилась на стрелки часов, неумолимо приближавшиеся к роковому рубежу.

Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть.

— Эй, уже без двадцати четыре, — напомнил Грег. — Если ты дожидаешься его, то напрасно теряешь время.

— Я сейчас, — бросила Алекса, быстро вешая трубку.

Уйди она хотя бы на минуту раньше, звонок из больницы ее уже не застал бы. В конце концов, Пейдж яснее ясного дала понять, что не желает иметь с ними ничего общего! Что, если Алекса поедет в больницу к Брайану и столкнется там с сестрой? Дело кончится сценой, а Алекса ни за что ни про что пожертвует своей карьерой.

Все так, но стоило Алексе представить племянника лежащим на больничной койке и рядом ни одной родной души, как ей становилось дурно.

Прошло еще пять минут. Она позвонила в отель. Миссис Барнс не возвращалась.

— Вы не могли бы послать человека в ее номер? Да, я подожду у телефона.

В дверь заглянул Грег с портфелем в руках.

— В чем дело? Ты ужасно выглядишь. Послушай, детка, расслабься и поедем. Я, конечно, понимаю, это важно, но все же не вопрос жизни и смерти.

Последние слова ее добили. Алекса сморщилась.

— Эй, что с тобой?

Держа в руке телефонную трубку, Алекса рассказала Грегу, что случилось.

— Может, мне поехать в больницу? — участливо предложил он.

— Спасибо, но это ничего не изменит. Во-первых, Брайан тебя не знает, а во-вторых, ты не родственник. Им нужно разрешение на какие-то анализы.

— Жаль. Тогда, может, ты поедешь в больницу, а я начну презентацию без тебя? Оуэну можно наврать, будто ты разговариваешь с Карлом и он дает тебе последние распоряжения.

Алекса покачала головой:

— Боюсь, это тоже не годится. Если я попаду в больницу, то могу вообще не успеть на презентацию. Ты же знаешь больницы, там все делается страшно медленно. Да и как ты меня заменишь? Раймонд тебя практически не знает, а членам жюри не понравится, что Карл поручил провести презентацию мне, а я перепоручила дело младшему архитектору. Они воспримут это как неуважение. Господи, просто ума не приложу, что делать! Алло? Да, я жду. Миссис Барнс нет в номере? Понятно, благодарю вас.

Грег задумался.

— А если попросить Филиппа? Как-никак он дядя Брайана и может подписать согласие на исследования. Если тебе не хочется с ним разговаривать, я позвоню…

Алекса снова покачала головой и объяснила, что муж в отъезде.

— Черт побери, я всего лишь человек! Не могу же я разорваться и оказаться в двух местах одновременно! — Она посмотрела на часы. — Черт, уже без пятнадцати! Мы опаздываем.

— Алекса, я готов тебе помочь, только скажи, что делать.

В том-то и беда! Алекса сама не знала, что делать.

Телефон снова зазвонил, и она судорожно схватила трубку. Из полиции сообщали, что Пейдж попала под машину и отправлена в больницу «Бель-Вью». По показаниям свидетелей, она шла по Лексингтон-авеню, плача на ходу, не глядя под ноги, и упала в водосточный желоб. Прежде чем кто-то помог Пейдж встать, ее задела проезжающая машина. У нее сломана рука.

Боясь, что вот-вот упадет в обморок, Алекса согнулась и опустила голову. Грег тут же подскочил к ней, обнял за плечи, предложил воды. Алекса даже не смогла взять стакан — так дрожали руки. Она была в полнейшей растерянности и панике. Времени не осталось, на презентацию нужно было ехать немедленно или уже не ехать совсем. Но племянник в больнице, а теперь и сестра тоже.

— Боже мой, Грег, что мне делать?

 

Глава 22

— Роберт! Слава Богу, что я тебя застала! — Гейл полдня пыталась дозвониться до дизайнера, оформлявшего площадку для благотворительного обеда, который должен был состояться в конце мая в Центральном парке. — Роберт, я подумала, что было бы неплохо украсить эстраду сиренью и пионами… Отлично. Я знала, что ты согласишься.

Разговаривая по телефону, она одновременно делала пометки в блокноте.

Подготовка к благотворительному обеду на четыреста персон, который должен был проходить под навесами около эстрады, требовала решения множества самых разных вопросов, но Гейл занималась этим с удовольствием. Составляя меню, решая, кого из гостей пригласить и кто из артистов будет выступать, Гейл чувствовала себя королевой, управляющей своими владениями, и молилась, чтобы ночь выдалась звездной во всех смыслах.

Но повесив трубку, она нахмурилась. В последние дни Филипп вел себя как-то странно. У Гейл складывалось впечатление, что он пытается удерживать ее на расстоянии вытянутой руки.

Например, не согласился сопровождать ее на этот обед в парке, хотя Гейл очень старалась его уговорить. Отказ Филиппа только прибавил ей решимости добиться своего. Предстоящий обед должен широко освещаться в прессе, и если бы они появились как пара, это было бы равносильно публичному признанию Филиппа, что с его браком покончено.

На следующий день Гейл снова подняла вопрос об обеде и на этот раз попыталась подойти к обсуждению темы с позиции Филиппа. Ей стало известно, что телестудия испытывает определенные трудности и, несмотря на высокий рейтинг, обсуждается вопрос о переносе ток-шоу Филиппа на другое эфирное время, что ему наверняка не понравится. Поэтому она сыпала именами знаменитостей, которые обычно предпочитали держаться в тени, и намекнула, что эти знаменитости вполне могли бы согласиться принять участие в ток-шоу Филиппа, разумеется, при ее посредничестве. Если руководство студии увидит, что он по-прежнему находит людей, которых никто другой привлечь не в состоянии, это существенно укрепит позиции Филиппа и убедит в его выдающихся способностях всех, кто еще сомневается.

Филипп кивнул и со вздохом пообещал дать ответ, когда вернется из Швейцарии.

Эта его поездка была для Гейл еще одним поводом для недовольства. Сославшись на то, что давно собиралась купить картину Клее, она хотела прилететь в Цюрих. Однако Филипп объяснил, что у него будет слишком мало времени и много работы.

Гейл во всем винила Алексу. По каким-то непостижимым причинам Филипп все еще не хотел окончательно расстаться с женой, и это больно задевало самолюбие Гейл. Она же не просто повалялась с ним в сене, она — его первая любовь. Однако известный телеведущий вовсе не выглядел потерявшим голову от любви, как в прежние времена начинающий репортер. Может, Гейл зря волнуется, может, просто Филипп стал старше? Нелепо ожидать от зрелого мужчины пылкости благодарного новичка, каким он был когда-то. К тому же Гейл сама его бросила, и нужно время, чтобы восстановить доверие.

И еще одно не давало ей покоя: Алекса не пыталась начать процедуру развода, хотя у нее были все основания. Из этого Гейл делала вывод, что для жены Филиппа их брак еще реальность. А что, если Алекса так затоскует по мужу, что согласится завести ребенка? Как порядочный человек Филипп не сможет ее оставить.

Гейл боялась не только Алексы. Известность Филиппа притягивала к нему множество самых разных женщин, так пламя привлекает мотыльков. Трудно устоять перед популярным телевизионным ведущим, когда он к тому же красив и обаятелен. В сорок лет мужчину вполне может потянуть на двадцатилетних. Гейл прекрасно понимала, что завоевать Филиппа нужно как можно быстрее.

К сожалению, она уже не юная красотка, и ей приходится рассчитывать в основном на сентиментальные воспоминания о первой любви. Чтобы крепче привязать к себе Филиппа, ей очень хотелось поскорее зачать от него ребенка, но сказать ему об этом прямо было бы грубой тактической ошибкой. Беременность стоила бы дороже сотен слов.

Просмотрев еще раз список гостей, Гейл заметила имя Игана Бауэра. Он должен прийти с дамой, но ее имя пока не указано. Будет просто здорово, если его дамой окажется Алекса.

Увидев племянника в палате, Алекса почувствовала, как слабеют колени. От жалости к мальчику у нее на глазах выступили слезы. Брайан казался совсем маленьким; под заплывшим глазом красовался ужасный синяк, здоровым глазом он уставился в пространство.

Алекса осторожно положила руку ему на лоб.

— Брайан, как ты?

Узнав Алексу, мальчик вздохнул вроде бы даже с облегчением.

— Нормально. Где мама? Алекса замялась.

— Видишь ли, она ехала к тебе, но… Мама сломала руку. — На лице мальчика отразился такой страх, что Алекса невольно замолчала.

— Она снова попала в больницу, да?

— Да, Брайан, боюсь, что так. Но ты не волнуйся, она скоро поправится. Я прослежу, чтобы ей был обеспечен самый лучший уход.

Брайан отвел взгляд, было видно, что он изо всех сил крепился, чтобы не расплакаться.

— Я… Мой велосипед пропал, его украли какие-то ребята, — пробормотал он дрожащим голосом.

Алексе хотелось задать ему много вопросов, но она сдержалась: сейчас не время.

— Не переживай, Брайан, я куплю тебе другой.

Она взяла его ладошку. Мальчик не отдернул руку, и Алекса увидела, что из больного глаза все-таки выкатилась слеза. Это подействовало на нее так сильно, что она сама расчувствовалась, но Брайан уже заснул. Алекса все плакала и плакала, не в силах остановиться. Отчасти это были слезы облегчения, ведь все могло обернуться гораздо хуже.

Хорошо, конечно, что Брайана перевели из интенсивной терапии, однако шумная детская палата — не самое подходящее для него место. Алекса осторожно высвободила руку и отправилась на поиски старшей медсестры. После того как были подписаны необходимые бумаги, касающиеся необходимых исследований, Алекса позвонила своему врачу и договорилась, что он заедет осмотреть Брайана.

Теперь нужно навестить Пейдж. Пытаться поймать такси в пятницу вечером да еще и в дождь — занятие почти безнадежное. Добраться до «Бель-Вью» удалось только в седьмом часу вечера.

Это был кошмар. В коридорах толпились растерянные и взволнованные пациенты, дожидающиеся, когда их примут. В этом бедламе на то, чтобы добраться до администрации и разыскать палату Пейдж, потребовалась уйма времени.

Она сидела в кресле, уставившись в пространство, но, увидев Алексу, расплакалась.

— Это я во всем виновата, я одна, — повторяла Пейдж, больше не сердясь на сестру.

Она все говорила и говорила о своей вине: видимо, погибший братик и сын слились в ее замутненном сознании воедино. Алекса обняла сестру, поцеловала в щеку и попыталась успокоить:

— Ты ни в чем не виновата, и никто не виноват, а с Брайаном все будет хорошо.

Пейдж всхлипнула, уткнувшись ей в плечо.

— Я стала такой никчемной! Не знаю, что со мной творится.

Алекса, еле сдерживая слезы, гладила сестру по голове.

— То, что тебе пришлось пережить, любого выбило бы из колеи. Ты потеряла любимого мужа и в самый трудный момент, когда больше всего нуждалась в помощи, оказалась вдали от родных. — Алекса вздохнула, думая, что в какой-то степени тоже лишилась мужа.

— Но я вам не нужна, какой от меня прок? Я — никчемное существо, — причитала Пейдж.

— Вовсе ты не никчемная, просто у тебя сейчас тяжелый период и ты нуждаешься в помощи. Я с тобой, позволь мне тебе помочь… Пейдж, я всегда тебя любила, ты же моя сестра, а Брайан — мой единственный племянник. Я о вас позабочусь, и все будет хорошо.

Пейдж прижалась к сестре. Алекса с трудом оторвала ее от себя, но это было необходимо. Она уладила вопрос с переводом Пейдж в частную лечебницу в Уэстчестере. Нужно было подписать еще несколько бумаг и сделать несколько звонков.

В «Монт-Синай» она вернулась уже поздно вечером. Живот урчанием напомнил о том, что она за весь день почти ничего не съела, и Алекса по дороге купила сандвич и банку колы.

Брайана перевели в отдельную палату, где имелась также дополнительная кровать для нее. Хотя врач и заверил, что у ребенка нет серьезных травм, Алекса собиралась остаться с ним на ночь. Мальчика решили оставить в больнице под наблюдением еще на несколько дней.

Брайан спал. Алекса села на кровать и стала есть бутерброд. Часы показывали десять. Чуть раньше, позвонив Грегу из больницы, Алекса узнала, что презентации всех проектов уже закончены.

— Я говорил с Раймондом ди Лоренцо-Брауном, — сказал Грег, — он, естественно, разочарован, но отнесся к твоей ситуации с сочувствием, пытался уговорить членов жюри проявить гибкость, но те уперлись — и ни в какую. Нас сняли с конкурса.

Ну что ж, значит, так тому и быть! Алекса была раздавлена и совершенно обессилела, но не сомневалась в том, что сделала единственно правильный выбор в сложившихся обстоятельствах. Стоило ей только представить, что Пейдж могла задавить машина, а Брайана могли даже убить, как она готова была благодарить судьбу за то, что все обошлось.

Алекса еще долго смотрела на спящего мальчика и спрашивала себя, как она могла испытывать враждебность к этому ребенку.

Утром племянник выглядел гораздо лучше. Опухоль немного спала, плечо болело меньше. Однако он выглядел таким удрученным и подавленным, что у Алексы защемило сердце.

За завтраком она попыталась осторожно расспросить его:

— Как ты оказался в северной части парка? Свернул не на ту дорожку?

Брайан кивнул.

— Почему ты не вернулся в школу?

Он пожал плечами:

— Просто так. Взял и не вернулся. Занятия почти уже кончились, да и все равно мы бы скоро уехали из Нью-Йорка. А ребята приставали ко мне с вопросами, особенно после того, как вы заявили о моем исчезновении и в школу приходили полицейские.

— Мне жаль, что так вышло, Брайан. Мне и в голову не приходило, что ты можешь быть с матерью, и я очень за тебя волновалась. Произошло недоразумение. Наверное, не очень-то приятно, когда о тебе расспрашивает полиция и ребята в школе начинают подозревать тебя бог знает в чем.

— Да, приятного мало, — пробурчал Брайан.

— Скажи… — неуверенно начала Алекса, решив, что мальчику станет легче, если он поговорит с кем-то о случившемся, — когда на тебя напали эти хулиганы, ты полез в драку?

— Да, можно и так сказать… — ответил Брайан с несчастным видом. — Я не хотел отдавать им велосипед, но они все равно отобрали.

— Сколько их было и какого они возраста?

Услышав, что нападавших было трое и они на несколько лет старше Брайана, Алекса стиснула кулаки. Подонки и трусы! Ее племянник повел себя храбро, хотя, может, и безрассудно.

— Наверное, мне надо было повернуть обратно на Девяносто шестую улицу, — тихо сказал мальчик.

— Брайан, ты не виноват в том, что случилось. Ты имел полное право ехать туда, куда тебе хотелось. Ребята, которые тебя избили и украли велосипед, просто хулиганы. Если хочешь заявить на них, я приведу в больницу полицейского. Ты стал жертвой преступления, полиция для того и существует, чтобы помогать таким, как ты.

Во взгляде Брайана сквозила настороженность.

— А мне вернут велосипед?

Алекса вздохнула:

— Не думаю. Но если расскажешь, что произошло, опишешь приметы нападавших и все такое, может, их арестуют и тогда они не смогут обойтись так же с кем-то другим. А насчет велосипеда не переживай. Как только тебя выпишут из больницы, мы с тобой пойдем и купим новый. Я обещаю.

Брайан заметно оживился и согласился поговорить с полицейским.

Уладив этот вопрос, Алекса позвонила новому врачу Пейдж. Тот сообщил, что больная немного успокоилась, мыслит яснее, но все еще очень переживает, что сын сердится на нее или винит ее в происшедшем.

Алекса пересказала разговор с врачом племяннику.

— Брайан, твоей маме очень плохо, она не может находиться рядом с тобой, но ей станет намного легче, если ты поговоришь с ней по телефону и скажешь, что с тобой все в порядке и ты ее любишь. — Под конец голос Алексы дрогнул.

Брайан пристально посмотрел на нее, потом кивнул.

Алекса вышла из палаты, спрашивая себя, почему она принимает все так близко к сердцу. Не иначе как из-за беременности. Господи, за всеми этими событиями она совсем забыла, что на утро был назначен аборт! Алекса поспешила позвонить врачу и извиниться, но доктор Голд была занята.

«Может, оно и к лучшему, что операцию отложат еще на некоторое время, — подумала Алекса. — Сейчас на мне снова забота о Брайане, нужно думать и о Пейдж, не говоря уж о том, что предстоит вытерпеть в понедельник в офисе».

Одна мысль о том, как рассвирепеет Карл Линдстром и что теперь станет с карьерой, повергала ее в отчаяние. Алекса почти радовалась, что Брайан невольно дал ей повод отсидеться в больнице до конца уик-энда.

 

Глава 23

В понедельник подтвердились самые худшие опасения. Едва она переступила порог офиса, ее попросили немедленно позвонить Карлу. Она считала, что морально подготовилась к его гневу, но когда гроза разразилась, оказалось, что быть готовой к такому просто невозможно.

— Черт побери, я не принимаю никаких объяснений! Вы не имели права не явиться на презентацию! Не важно, кто у вас там попал в больницу — сестра, племянник или еще кто, их можно было навестить и после. Они бы все равно никуда не делись, не так ли?

— Но Брайана чуть не убили, он еще совсем ребенок…

— Чуть-чуть — не считается! — взорвался Карл. — Да кем вы себя вообразили, черт возьми? Вы еще не заслужили права самолично отменять презентации! Я доверил вам судьбу проекта, а вы его загубили! Оуэн, как мальчишка, дожидался, когда вы соизволите явиться! По вашей милости наша фирма стала всеобщим посмешищем. Думали, вас за это по головке погладят?

Когда Алекса вешала трубку, у нее дрожали руки. Грег принес ей чашку кофе.

— Все настолько плохо?

— Боюсь, что так. Спасибо за кофе, очень кстати. — Алекса сделала несколько глотков.

— Что сказал Карл?

— Все, что ты можешь себе представить, и даже больше. — Алекса мрачно повторила несколько фраз. — Но я и не рассчитывала, что он войдет в мое положение, босс ведь уверен, что я обошлась фирме в миллионы долларов.

Грег покачал головой:

— Да, не повезло. Самое обидное, что ты уже почти сбагрила с рук племянника. Что ж, как говорит моя мама, Господь послал нас на землю не для наслаждений.

— Теперь я готова с ней согласиться, — фыркнула Алекса.

— Выше нос, детка! Все образуется.

— Непременно, — отрывисто сказала Алекса. — А если нет, то к черту Линдстрома вместе со всеми. Я не могла поступить иначе. Если бы ты видел Брайана на больничной койке… Весь в синяках, лицо распухло, плачет… Господи, да он скорее бы умер, чем выдал свои истинные чувства! Представляешь, как парень испугался? Нужно было, чтобы с ним находился кто-то из родных, а кроме меня некому. Я только жалею, что подвела команду.

— Команда не стоит того, чтобы о ней жалеть. Кроме меня, естественно. — Грег подмигнул. — А сейчас я скажу тебе нечто ужасное: этот проект мне никогда не нравился. Думаю, если бы нас не сняли с конкурса, мы бы все равно проиграли. Сью ты не подвела, ей все равно терять нечего, а что касается Игана — на самом деле это он тебя подвел, а не ты его. Мы с ним могли бы попытаться провести презентацию вместе.

Алекса пожала плечами:

— Что толку теперь об этом говорить, даже если ты и прав? Вероятно, мне лучше самой собрать вещички, чем доставлять Карлу удовольствие меня вышвырнуть.

— Он тебя не уволит, ты слишком хороший архитектор. Время — лучший лекарь.

— Спасибо, что пытаешься меня утешить, Грег, и вообще спасибо за все, что ты для меня сделал. Но факт остается фактом: в пятницу я сделала свой выбор и теперь должна отвечать за последствия.

— Детка, может, пойдем перекусим? И для начала, по-моему, тебе не помешает выпить.

— Спасибо за приглашение, но не сейчас. Может, попозже.

Алекса вспомнила, что еще не извинилась перед Раймондом ди Лоренцо-Брауном и, как только Грег ушел, позвонила главному администратору.

— Я вас понимаю, Алекса. У меня тоже есть семья. Плохо только, что в самый решающий момент вам не к кому было обратиться за помощью. Насколько я понял, муж не сумел вам помочь.

Радуясь, что собеседник на другом конце провода не видит, как она покраснела, Алекса поспешила объяснить, что Филипп в Швейцарии. Незачем посвящать Раймонда в подробности.

— Да, это было просто неудачное стечение обстоятельств. — В голосе главного администратора слышалось искреннее сочувствие. — Поверьте, Алекса, я пытался уговорить членов жюри перенести вашу презентацию на сегодня, но меня не поддержали. Я по-прежнему уверен, что вы — самый подходящий для нас архитектор, но, к сожалению, больше от меня ничего не зависит.

Алекса чувствовала себя отвратительно, но как только принялась за работу и начала делать предварительные наброски по двум проектам — больницы и комплекса офисных помещений, — настроение сразу улучшилось.

Однако всякий раз, когда она отваживалась выглянуть из своей кабинки, ей становилось ясно, что атмосфера в офисе царит самая мрачная. Сотрудники избегали даже смотреть в ее сторону, словно боялись заразиться.

Иган позвонил из Коннектикута:

— Дорогая, хочу выразить свое сожаление. Если бы я только смог тогда приехать… Но это было абсолютно невозможно. Представляю, каково тебе сейчас приходится. Наверное, Оуэн пришел в ярость из-за того, что попал в дурацкое положение… Ладно, не думай об этом, все уже позади. Пообедаешь со мной сегодня?

— Спасибо за приглашение, но в ближайшие несколько дней я не смогу. Брайан перенес сильный стресс, и я не хочу оставлять его одного. — Подумав, она предложила: — Может, к пятнице я буду посвободнее… Затем позвонила Бинки:

— Как ты, куда ты подевалась? Почему не отвечаешь на мои звонки? Послушай, давай встретимся в обеденный перерыв, я очень хочу с тобой поговорить об одном личном деле, а сейчас мне некогда, нужно встретиться с клиентом. Мне правда очень нужно с тобой повидаться, мы с Тоддом на грани развода.

Алекса, конечно, не могла отказаться. Казалось, Бинки стала еще тоньше и выглядела еще более загнанной, чем всегда.

— Спасибо, что согласилась со мной встретиться, Алекса. Я знаю, у тебя сейчас своих забот хоть отбавляй, и ты мне потом все расскажешь, но сначала я хочу сказать, что прекрасно понимаю, почему ты не хочешь иметь ребенка. По-моему, ты права на все сто. Работающие женщины, вроде нас с тобой, часто пытаются объять необъятное, а кончают тем, что просто тянут свой воз в одиночку.

Бинки на одном дыхании выложила все свои жалобы на судьбу. Последние несколько недель ей пришлось вести одно особенно трудное дело, но Тодду даже в голову не пришло разгрузить ее от домашних дел, уделить детям хоть немного больше времени. Нет, он продолжал жить, как привык, целиком отдаваясь работе!

— Я спрашивала своих коллег, у которых тоже есть дети, и ты знаешь, всем мужья помогают по дому. Я же чувствую себя матерью-одиночкой. Хватит, мне это не нравится, и я больше не намерена с этим мириться!

Алекса вздохнула. Слова Бинки только укрепили ее в принятом решении. Она уже дважды откладывала аборт, а теперь у доктора Голд все расписано на две недели вперед. Правда, ее ассистентка обещала позвонить, если кто-то отменит визит. Конечно, ей могли порекомендовать другого врача, но Алексе было страшно представить, что эту процедуру проведут незнакомые люди. В результате она записалась только на восьмое июня.

Когда Бинки сказала, что Тодду неплохо для разнообразия побыть главным по дому, Алекса поморщилась. И пусть фраза немного корявая, но сама проблема подруги была ей хорошо знакома, даже слишком хорошо. Именно этого она и боялась, именно этот вопрос и пыталась выяснить с Филиппом, прежде чем согласиться стать матерью.

— Пусть Тодд сам подыскивает для Саманты детский сад, — продолжала Бинки. — Пусть сам назначает с другими родителями встречу на детской площадке, сам возит Майкла в изостудию и все прочее. Я люблю своих детей, но, прости меня, Господи, если бы я знала, что за жизнь меня ждет…

Тщательно подбирая слова, Алекса заметила, что дети уже существуют и развод с Тоддом вряд ли облегчит ее положение.

— Честное слово, Бинки, я тебе сочувствую, но ты ведь не хочешь, чтобы Тодд получил опеку, правда?

— Нет, не хочу, придется договариваться о совместном воспитании. Но я не могу и дальше жить с человеком, чьи взгляды безнадежно устарели. Больше всего меня бесит то, что Тодд думает, будто я не решусь пойти до конца. Но ничего, он еще поймет, что недооценивал меня.

Бинки призналась, что уже сняла квартиру и в ближайшие выходные собирается переехать.

— Тодд знает?

— Сказать-то я ему сказала, но вряд ли он услышал. Муж никогда меня не слушает.

Сочувствуя подруге, Алекса все же усомнилась, можно ли принимать столь серьезное решение под влиянием обиды и гнева.

— Ты меня не отговоришь. Тодда только так и можно заставить обратить внимание на семью. Смешно сказать, но когда ему придется видеться с детьми только по выходным, он, возможно, станет гораздо лучшим отцом, чем был раньше. Но хватит обо мне, рассказывай, как ты?

Алекса рассказала о провале на конкурсе и объяснила причины.

— Какая жалость! Представляю, как ты себя чувствовала! Но знаешь, Алекса, ты поступила правильно, и удача тебе еще улыбнется, вот увидишь. И еще, по-моему, ты молодец, что не винила Брайана в случившемся и уговорила заявить в полицию. Ты не представляешь, как много родителей только прибавляют детям страданий, начиная их ругать за то, что те оказались в неподходящее время в неподходящем месте.

Иными словами, может быть, из нее получилась бы не такая уж плохая мать. Очень ценная похвала, но на сердце у Алексы было тяжело и холодно. Она чуть было не рассказала подруге все, но сдержалась, в конце концов решив, что некоторые подробности лучше держать при себе.

— То, что с тобой случилось, лишний раз подтверждает мою правоту, — заключила Бинки. — Как ты думаешь, если бы вы с Филиппом не расстались, он бы помчался в больницу к Брайану или Пейдж? Да ни за что! Благородство свойственно только женщинам.

— Скажешь тоже, Бинки, при чем тут благородство? Я просто не знала, что еще можно сделать. Что же касается Филиппа — да, думаю, он поехал бы в больницу. — Алекса рассказала о своем разговоре с мужем и о том, как он отправился на поиски Брайана, когда тот пропал. Бинки пристально посмотрела ей в глаза.

— Похоже, вы готовы снова сойтись. Может, он не слишком хорошо ладит со своей драконшей?

Алекса поджала губы и потупилась, отрицательно качая головой.

— Даже если и так, разве ты сможешь ему доверять после всего, что произошло? Трудно быть женой знаменитости. Вокруг таких людей вечно толпятся поклонницы, и это их портит. Я раньше считала, что Филипп другой, но видишь, как обернулось?

Алекса подняла глаза на подругу и спросила как можно небрежнее:

— Ты когда-нибудь видела Филиппа с этой женщиной?

— Нет, конечно! Я так зла и на него, и на Тодда, да и на всех мужчин вообще, если уж на то пошло. Кстати, о мужчинах, ты еще не начала процедуру развода? По нынешним законам супружеская измена не имеет решающего значения, вопрос чисто экономический…

Расплатившись по счету, она продолжала рассуждать о правах супругов на совместно нажитое имущество и о вкладе каждого. Алекса обещала подумать и обязательно посоветоваться, прежде чем нанимать адвоката по бракоразводным процессам.

Филипп позвонил ей на работу из Цюриха.

— Я хотел узнать, как прошла презентация, — пояснил он, ожидая услышать победный отчет, и был ошеломлен ее ответом.

— Никак, — уныло сказала Алекса. — Я не смогла прийти.

Узнав, что произошло, Филипп очень расстроился. Будь он в Нью-Йорке, Алексе не пришлось бы делать такой тяжелый выбор. Он уже собрался сказать ей об этом, но передумал, боясь, что его слова прозвучат пустой похвальбой. Факт остается фактом: его не было рядом, чтобы помочь, и Алекса лишилась выгодного заказа, а возможно, и надежды стать компаньоном.

Филипп искренне восхищался поступком любимой. Алекса поставила на первое место интересы семьи. Филипп всегда верил, что у жены есть характер, что в критический момент она не подведет, и сейчас только получил тому подтверждение. Он уже собирался сказать ей об этом, но…

— Филипп, если у тебя все, меня ждет работа, — произнесла Алекса со вздохом.

— Ладно, но если ты надумаешь поговорить… То есть я хочу сказать, когда у тебя будет время и ты почувствуешь себя лучше… Словом, мой номер телефона у тебя есть.

— Да, есть, — сухо подтвердила она и повесила трубку.

Филипп вдруг почувствовал острую тоску по Алексе и впал в уныние. «Нет повышения — нет младенца» — тон Алексы не оставлял в этом ни малейших сомнений.

Уже в Нью-Йорке, вернувшись на студию, он задался вопросом: что теперь предпримет Алекса? Останется у Линдстрома, надеясь, что все утрясется? Перейдет в другую фирму? Откажется от мысли стать компаньоном? Последнее казалось ему наименее вероятным.

Филиппу очень хотелось снова позвонить Алексе, но интуиция подсказывала, что сейчас неподходящий момент говорить о ребенке. Раньше он надеялся, что после успешной презентации к жене будет легче подступиться с больной темой, но, очевидно, на это больше рассчитывать не приходится. На самом деле ему даже не показалось, что она так уж рада его слышать. Может, он просто обманывает себя? Зря надеется, что они когда-нибудь снова будут вместе? В открытую дверь его кабинета постучался Тодд.

— Можно? Как бы ты отнесся к тому, чтобы на полгода поехать по обмену в Австралию? Для начала в Сидней, а там, может быть, и в Мельбурн?

В первый момент Филипп опешил:

— Неужели ты пытаешься таким образом сообщить, что в Нью-Йорке с моей передачей покончено?

— Ни в коем случае. — Тодд сел и положил ноги на рабочий стол Филиппа. — Ток-шоу ничто не угрожает, хотя и зависимости от результатов очередного рейтинга его могут перенести на пятницу. Речь идет о другом. В Австралии растет интерес к Соединенным Штатам, и к нам обратились с предложением обменяться программами. Ты не обязан соглашаться, кроме тебя, найдется масса желающих поехать в Австралию. Просто я подумал, что, может, и ты не прочь. Конечно, это несколько неожиданно. Лично я бы на твоем месте с радостью ухватился за это предложение, только с Бинки, наверное, случился бы припадок. Радуйся, Филипп, что ты можешь делать все, что хочешь. А мне сейчас жена устроила настоящий ад.

Слушая друга, Филипп думал, что отдал бы, наверное, все на свете за то, чтобы у них с Алексой была пара ребятишек. Неужели люди так устроены, что им всегда хочется того, чего у них нет? Он задумался, не воспользоваться ли предложением Тодда. Уехать на полгода — отличный способ забыть Алексу.

— Не спеши с ответом, подумай как следует, — посоветовал Тодд уходя.

Через несколько минут позвонила Гейл и пригласила его на обед. Филипп пребывал в растерянности, ему было одиноко и хотелось выговориться. Он принял приглашение.

В воскресенье вечером они ужинали в ресторане отеля «Карлайл».

— Бедняжка, тебе пришлось нелегко. — Иган накрыл руку Алексы своей. — Я рад, что с твоим племянником все в порядке.

— Спасибо. Просто удивительно, как быстро у детей все заживает.

Брайан снова стал ходить в школу, и накануне Алекса повезла его покупать новый велосипед. Радость от выздоровления мальчика помогала ей легче пережить неприятности на работе.

— Представь себе, Брайан сразу же выбрал «Бьянчи». Двенадцать скоростей и всевозможные прибамбасы, какие только существуют. Пятьсот долларов! Увидев цену, я сначала опешила, но Брайан заметил мои колебания и так расстроился…

— Надеюсь, Алекса, ты не пошла у него на поводу? Хватит того, что, когда ты бросилась ему на помощь в прошлый раз, это обошлось тебе о-очень дорого.

— Ну, он этого не знает. Я ему ничего не рассказывала. Бедняжка и так ужасно переживает, что его избили и отобрали велосипед. Кроме того, он решил каждую неделю отдавать мне часть карманных денег, чтобы покрыть разницу. Словом, я в конце концов согласилась.

Иган покачал головой и укоризненно заметил, что она фактически вознаградила племянника за его же небрежность, и это не тот урок, который ребенку надлежало получить.

— Но видел бы ты его лицо! — воскликнула Алекса. — Он так любит кататься на велосипеде!.. Пожалуй, это единственное, что ему по-настоящему нравится. Я считаю, вполне достаточно, если он будет выплачивать часть суммы из своих карманных денег.

— И как долго это продлится? Или ты рассчитываешь, что, когда твоя сестра поправится, он вышлет тебе деньги по почте?

В ответ Алекса только покачала головой, поняв, что бессмысленно продолжать спор. Иган ее не поймет, он руководствуется только своими принципами. Но что значат деньги по сравнению с тем, какое выражение лица было у Брайана, когда она согласилась?

Состояние Пейдж заметно улучшилось. Как-то вечером, когда Алекса и Брайан ее навестили, она рассуждала вполне разумно и держалась не так враждебно, как раньше. Стало ясно, что сестра больше не думает, будто Алекса пытается отнять у нее сына.

Как объяснил психиатр, Пейдж много лет носила в себе груз вины за смерть брата. Происшествие с Брайаном словно вскрыло этот нарыв. Врачи рассчитывали, что теперь Пейдж очень быстро пойдет на поправку и, возможно, уже в августе выйдет из лечебницы.

— Жаль только, что все это произошло в такой неподходящий момент, — с сожалением сказала Алекса.

— Да, не повезло. И как назло мне и Сью пришлось срочно мчаться в Стамфорд из-за этого чертова бетона, не буду забивать тебе голову подробностями. Но знаешь, нет худа без добра. Провал проекта еще может обернуться победой.

Слышать из уст Игана столь избитую фразу было так непривычно, что Алекса воззрилась на него с откровенным любопытством. Иган улыбнулся с таким видом, словно приготовил ей сюрприз.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Объясню позже. — Он взял ее руки в свои. — У меня дома.

Алекса испытывала смешанные чувства. Когда Филипп позвонил из Швейцарии, она надеялась услышать, что муж скучает, что у него с Гейл ничего не вышло. Однако его голос звучал спокойно, так что Алекса даже усомнилась, в самом ли деле Филипп интересуется результатом презентации или просто пытается вычислить, когда наконец можно расставить все точки над i.

Возможно, не стоило обрывать его так резко, но Алекса была не готова договариваться о встрече, на которой муж сообщит, что хочет покончить с их браком.

С каждым днем становилось все яснее, что отныне Филипп может быть ей не больше, чем другом. Но Алексе нужен любовник, и Иган предлагает себя, так почему бы не принять его предложение?

— Не хочу отрывать драгоценные минуты от нашей ночи любви, — прошептал в машине Иган, лаская ее шею.

Через считанные минуты такси остановилось у его дома.

Квартира, оформленная в современном стиле, была обставлена дорогой, изысканной мебелью. В некотором роде сама квартира являла собой прекрасный образчик минимализма.

В спальне он зажег свечу, источавшую экзотический аромат. Одним прикосновением пальца вызвал к жизни музыку, лившуюся, казалось, прямо из стен. Алекса закрыла глаза, пассивно наслаждаясь его ласками, в то время как Иган быстро снял с них обоих одежду и стал покрывать ее тело пылкими поцелуями… Нарастающий ритм движений возбуждал, она приподняла бедра навстречу ему, закрыла глаза и вдруг представила себе Филиппа… Через мгновение Алекса задрожала от наслаждения.

— Алекса, Алекса, прекрасная моя! — Но голос принадлежал не Филиппу, не его сердце учащенно колотилось рядом с ее собственным.

Алекса открыла глаза, увидела улыбающегося Игана, и ее пронзила такая боль, что она вскочила с кровати и бросилась в ванную, где открыла душ на полную мощность, чтобы любовник не услышал ее рыданий.

Наконец, успокоившись, она вернулась в постель. Иган легонько погладил ее грудь кончиками пальцев.

— Чудесно, — прошептал он. — Ты удивительная женщина, я могу заниматься с тобой любовью всю ночь.

Алексе было немного неловко. Она прошептала, что уже поздно и ей пора домой. Потом вдруг вспомнила их неоконченный разговор.

— Почему ты сказал, что провал проекта может обернуться победой?

Иган улыбнулся:

— Это прозвучало банально, не так ли? Я хотел сказать, что давно чувствую: нам обоим не место у Линдстрома. Во всяком случае, с тех пор, как старик отошел от дел.

Алекса удивилась:

— Но кто нас возьмет, особенно меня, после скандала на прошлой неделе? Разве теперь кто-нибудь воспримет меня всерьез как архитектора? Возьмет меня компаньоном?

Последнее время ей удавалось отгонять тревожные мысли, но сейчас они снова овладели ее сознанием.

— Да, такой человек есть. Это я.

— Ты? — непонимающе переспросила Алекса.

Иган снова улыбнулся:

— «Бауэр и Кейтс». По-моему, звучит неплохо, а по-твоему?

Алекса широко раскрыла глаза.

— Ты хочешь сказать, что мы вдвоем создадим новую фирму?

— Вот именно. Зачем работать на чужого дядю? Сами себе хозяева, сами распределяем прибыли. Именно так и начинали некоторые ныне знаменитые компании. Какие у тебя возражения?

— Теоретически — никаких, но… Если честно, это не совсем то, чего бы мне хотелось. Нам придется самим искать клиентов…

— Набрать клиентов — моя забота, а твое дело — поразить их своими великолепными проектами. На самом деле многие клиенты предпочитают иметь дело как раз с небольшой фирмой, где им обеспечат индивидуальный подход и максимум внимания.

Иган говорил очень убедительно, и Алекса поняла: эта идея — вовсе не экспромт, он давно ее вынашивал и успел многое продумать.

— Для начала нам не требуются крупные капиталовложения, нужны только офис с мебелью да канцтовары. Что касается клиентов, то один, и довольно солидный, уже ждет своего часа.

Как оказалось, речь шла о химической компании, пожелавшей построить при заводе новый административный комплекс. Здания должны быть выстроены вдоль береговой линии Гудзона. Для начинающей архитектурной фирмы такой заказ был прекрасной возможностью заявить о себе. На подходе был и другой вероятный заказ — на строительство исследовательского центра и лаборатории в Калифорнии общей стоимостью в миллионы долларов.

Ведя светский образ жизни, Иган часто встречался с влиятельными людьми и имел возможность прозондировать почву.

— Признаюсь, Алекса, я хотел подстраховаться на случай, если мы потерпим неудачу с проектом «Нью уорлд инвесторс». Один шанс из пяти — не слишком благоприятный расклад, на мой взгляд. Да и насчет Карла я давно не питаю иллюзий. Босс хочет иметь в своей команде только победителей и давно имеет на нас зуб, потому что мы работали еще с его отцом. Он бы предпочел посадить своих людей, которые не помнят времен, когда его называли «младшим».

В словах Игана была доля правды — например, он верно подметил насчет победителей. Однако Алекса не забыла, что до неудачи с первым проектом она не была у Карла в опале. Однако Бауэр говорит о том, как обстоят дела сейчас. Иган сел и набросил на колени простыню. — Думаю, дорогая, в нынешней ситуации нам лучше всего красиво уйти. Кстати, на прошлой неделе я беседовал с Карлом по совершенно другому вопросу, но понял, что он все еще злится из-за сорванной презентации. Может, мне не следовало тебе этого говорить, но босс сказал буквально следующее: «Вот вам и ответ на вопрос, почему лишь немногие из женщин-архитекторов добираются до вершины».

Алекса снова вскочила с кровати и сбежала в ванную, на этот раз прихватив с собой одежду. Ей было больно, но в какой-то степени она даже радовалась, что Иган передал ей слова Карла. В конце концов, нужно когда-то избавиться от иллюзий и посмотреть правде в глаза.

Может, идея Бауэра сработает. Его знакомства и внешний лоск очень помогут делу, а ее проекты должны довершить остальное, разве она не справится? В конце концов, они давно работают вместе и прекрасно ладят. Если она расстанется с Филиппом, то придется думать о деньгах, а будучи партнером в фирме, состоящей из двух человек, можно очень неплохо зарабатывать.

Алекса вышла из ванной, Иган уже оделся. — Я провожу тебя до машины, — прошептал он, привлекая ее к себе и целуя.

Алекса ответила на поцелуй, тронутая его нежностью и заботой.

Пока они ждали такси, Иган снова заговорил о деле: — Мне очень нравится мысль о нашем партнерстве. Мы с тобой похожи, у нас одни и те же интересы — например, творческая работа. Мы одинаково ценим красоту, изящество, пропорциональность… Вспомни, как чудесно мы провели время в Вашингтоне. Это может повториться и в Нью-Йорке, и где угодно. Мы с тобой прекрасно дополняем друг друга. Для самовыражения нам обоим не нужны дети или домашние животные, у нас есть архитектура. Ну, что скажешь?

— Мне нужно подумать, — сказала Алекса, садясь в машину.

 

Глава 24

— Благодарю, вы очень любезны. — Филипп улыбнулся плотному здоровяку с сигарой, только что похвалившему его передачу.

Затем, извинившись, отошел от мужчины и попытался найти тихое местечко подальше от толпы, собравшейся возле эстрады в Центральном парке.

Он чувствовал себя скованно — как всегда, когда обстоятельства вынуждали его надевать смокинг, — и уже жалел, что согласился сопровождать Гейл на этот благотворительный обед. Конечно, собрать средства на ремонт эстрады и проведение на ней разных культурных мероприятий — дело хорошее, но лично он предпочел бы просто подписать чек и остаться дома.

Филипп терпеть не мог шумные сборища, особенно такие, где его узнавали и начинали приставать. Забавно, что незнакомые люди, увидев его в ресторане, и помыслить не могли запросто подойти. А здесь ничтоже сумняшеся проталкивались к нему через толпу и заговаривали, как со старым приятелем. Видимо, гости воспринимали это как часть развлечения, за которое, собственно, и платили деньги. Некоторые даже обращались к нему по имени. Впрочем, в жизни приходится выбирать: или быть знаменитым, или никому не известной личностью, и он свой выбор давно сделал.

Филипп взял у официанта второй бокал шампанского. Подошла Гейл в длинном вечернем платье из лилового шифона без бретелек и взяла его за руку.

— Пойдем, дорогой, здесь есть кое-кто, с кем ты просто не можешь не встретиться.

Филипп вздохнул и покорно последовал за ней. Он утешал себя только тем, что самое большее через три часа окажется в спальне Гейл и будет вознагражден за скучный вечер.

Хорошо хотя бы, что разговор за обедом был не слишком скучен. За их длинным столом, над которым был натянут огромный тент в полоску, царили другие знаменитости: мэр со своей свитой, директор парка, сенатор Рой Гудмен и такие известные красавицы, как Дорис Дьюк и Глория Вандербилт. Конечно, популярный телеведущий даже в таком окружении не остался незамеченным, но по крайней мере всеобщее внимание не было обращено на него одного.

Филипп занялся артишоками, фаршированными омаром, запивая их великолепным «Пули-Фуссе» и наслаждаясь негромкими звуками джаза в исполнении квартета музыкантов. Когда подали эскалопы из телятины с гарниром из карликовых овощей, он чувствовал себя уже намного лучше.

Филипп взглянул на соседние столы и вдруг замер как громом пораженный. Здесь же, под навесом, сидела Алекса. Первой мыслью было: не может быть. Его жена никогда не была любительницей благотворительных вечеров. Но факт оставался фактом: это она, в новом голубом платье и, как всегда, прекрасна.

Филипп уставился на Алексу, чувствуя ноющую боль в груди. Он не видел ее всего месяц, а казалось, прошла целая вечность.

Алекса его не заметила, она была увлечена разговором с мужчиной, который показался Филиппу знакомым. Боже милостивый, да это же Иган Бауэр! Неужели у нее роман? И он вспомнил, как Гейл говорила, что их видели вместе в Вашингтоне. Неужели, расставшись с ним, Алекса?.. Впрочем, что может помешать ей искать утешение у коллеги?

Филипп испытал внезапный приступ гнева и ревности. У него возникло острейшее желание вскочить и врезать этому типу в зубы. Он поднес к губам бокал и сделал большой глоток, говоря себе, что его чувства просто нелепы.

Однако когда он через несколько минут снова посмотрел на Алексу, та наклонилась к Игану и улыбнулась, что-то рассказывая. Филипп отказывался верить, что улыбка, которую он так любил, обращена другому мужчине.

В тех редких случаях, когда Филипп встречался с Иганом, ему приходилось делать над собой сознательное усилие, чтобы скрыть неприязнь. Сейчас же, видя его рядом с Алексой, он буквально затрясся от ярости. Вопреки всему Филипп все еще верил: им с Алексой удастся преодолеть разногласия, но это доказывало, что их отношениям пришел конец.

Может, потому Алекса так резко оборвала его звонок из Цюриха? Может, муж ее больше не интересует, потому что она сама закрутила роман с другим? Филипп понимал, что это несправедливо с его стороны, даже глупо, но ничего не мог с собой поделать: очень больно задевало то, что его сменил столь ничтожный преемник. Да что там ничтожный, он вообще не желал, чтобы кто-то занял его место в сердце Алексы, она нужна ему самому! Она все еще жена Филиппа Джерома. «Впрочем, — мрачно напомнил он себе, — я тоже все еще ее муж, однако это не мешает мне спать с Гейл».

Если рассуждать трезво, то почему бы Алексе не завести роман с Бауэром? Кажется, этот высокомерный менеджер не женат и уж наверняка не станет давить на нее, требуя завести ребенка.

Окончательно потеряв аппетит, Филипп отложил вилку и еще раз украдкой взглянул на Алексу. Алекса тоже не ела; водила кончиком пальца по краю фужера и смотрела на Игана так внимательно, словно каждое слово, слетающее с его губ, было на вес золота. А потом она засмеялась.

Этого Филипп уже не мог вынести. Он выругался, испытывая одно-единственное желание: встать и убраться отсюда.

— Фил, что случилось? — Гейл вопросительно заглянула ему в глаза и положила ладонь поверх его сплетенных рук.

— Ничего.

Проследив за его взглядом, она прошептала:

— О Господи! Это же Алекса? А рядом… Как же его зовут… Кажется, он ее коллега?

— Да, — буркнул Филипп.

— А, вспомнила, Иган Бауэр! Видимо, Билл Пеннингтон знал, что говорил. Надеюсь, дорогой, ты не очень расстроился? Как говорится, муж всегда узнает последним. Но здесь так много народу, что тебе даже не обязательно к ней подходить, ты можешь притвориться, что не видел их.

«Если бы я мог!» — подумал он. Предположение, что Алекса и Иган уже давно любовники, казалось ему невероятным, Филипп слишком хорошо знал свою жену, чтобы поверить. Однако даже одно то, что Алекса и Иган сейчас вместе, пробуждало в нем низменные инстинкты. И чтобы заглушить боль, он много пил. Некоторое время ему удавалось сдерживаться и не смотреть в их сторону. Алкоголь притуплял боль, но и ослаблял его самоконтроль.

Когда подали десерт, Филипп снова посмотрел на жену, и вдруг их взгляды встретились. Алекса первая отвела глаза. Она не выглядела удивленной, вероятно, заметила его даже раньше, чем он ее. Может, преувеличенное внимание к Игану было просто спектаклем, разыгранным специально для него? Эта мысль Филиппу понравилась и немного утешила.

Если Гейл и заметила, что он слишком много пьет, то тактично промолчала. Филипп был полон решимости держать свои мысли при себе. Зачем портить хозяйке вечер?

Если уж на то пошло, зачем портить настроение и себе? Если Алекса больше его не любит… Эта мысль причинила Филиппу острую боль, но он заставил себя посмотреть правде в глаза. Они хотят от жизни разного, и разве не логично, что каждый потянулся к кому-то, кто спокойнее и не провоцирует конфликты.

К тому же не исключено, что он с самого начала ошибся насчет Алексы и Игана. Возможно, у Бауэра просто-напросто был лишний билет, и он пригласил коллегу. А то, что Алекса внимала каждому его слову, еще не означает, что они любовники.

Филипп неохотно признался себе, что испытывает самую что ни на есть примитивную ревность. Его куда больше волновало, спит ли Алекса с Иганом, чем то, что она может находить другого мужчину умным и интересным.

Гейл обратилась с каким-то вопросом, Филипп даже что-то ответил, хотя в эту минуту он отдал бы все, лишь бы исчезнуть и забыть об этом вечере навсегда.

Когда Иган пригласил Алексу на благотворительный бал в Центральном парке, она поначалу сомневалась.

— Я никого там не знаю…

— Достаточно того, что ты знаешь меня, а я знаком со многими. Если кто-то нас заинтересует, мы подойдем и представимся. Не забудь, там будет высший свет Нью-Йорка. Никогда не знаешь заранее, какое знакомство может оказаться полезным для бизнеса.

— Мне нужно новое платье…

— Отлично. Я помогу тебе его выбрать.

Отправиться под руку с Иганом в известный салон за вечерним туалетом оказалось довольно занятным делом. Предупредительная продавщица представила им на суд целую коллекцию нарядов. У Игана был точный глаз, и его вкусы совпадали со вкусами Алексы. В конце концов они выбрали бледно-голубое платье из шелкового джерси, облегающее фигуру, но не открывающее больше, чем Алекса хотела бы открыть.

И она стала с нетерпением ждать благотворительного бала, надеясь, что выход в свет поможет ей на время забыть о собственных проблемах. К тому же Алекса от всей души поддерживала цель аукциона, так как Центральный парк был одним из ее любимых мест в городе.

Приехав на вечер, они сразу же влились в толпу нарядных гостей, разгуливавших с бокалами шампанского. На закуску предлагались корзиночки из огурца, фаршированные муссом из копченого лосося. Иган сразу же встретил нескольких знакомых и представил им Алексу, добавляя: «Моя коллега и старший архитектор».

— О, неужели? Замечательно! Знаете, вы первая женщина-архитектор, с которой мне посчастливилось познакомиться! — с нескрываемым восхищением воскликнула одна пожилая дама.

Алекса не могла не отметить, что подобная реакция в корне отличается от привычного: «Ну, и каково быть женой Филиппа Джерома?» Надо отдать должное мужу, он обычно упоминал ее профессию, но все неизменно воспринимали Алексу только как супругу телезвезды.

Иган нашел отведенный для них столик. Увидев на своем месте табличку с надписью «гость», Алекса улыбнулась:

— Как вижу, ты оставил себе путь к отступлению?

Иган нисколько не смутился:

— Можно и так сказать. Я сразу заказал два билета, так что мне нужно было найти себе спутницу. Но я счастлив, дорогая, что ею оказалась ты.

Алексе понравилось оформление площадки. Все — от цвета навеса до белых фарфоровых ваз с ветками душистой сирени на столах — было выдержано в единой цветовой гамме и напоминало о весне. Она уже начала расслабляться, как вдруг… заметила за центральным столом Филиппа. У Алексы было такое ощущение, словно она получила удар в солнечное сплетение. Рядом с ее мужем сидела Гейл в лиловом платье, открывавшем белые округлые плечи и верхнюю часть пышной груди. А когда Алекса увидела в их окружении мэра и директора парка, то поняла, что миссис Даулинг входит в число организаторов благотворительного бала.

«Господи, — подумала Алекса, — надо было хорошенько подумать, прежде чем являться на подобное мероприятие! Мне здесь не место».

Прекрасная, живая, чувственная Гейл что-то сказала Филиппу, тот наклонился к ней, кивнул и улыбнулся.

В душе Алексы отчаяние сменялось ревностью и гневом. Она была полной противоположностью Гейл, и оставалось только удивляться, как она вообще могла когда-то понравиться Филиппу. Или ему нравилось как раз то, что Алекса ничем не напоминала ему о потерянной любви?

Она так глубоко задумалась, что, когда Иган дотронулся до ее руки, вздрогнула от неожиданности.

— Алекса, не стоит так откровенно его разглядывать. Наслаждайся вечером вместе со мной — это будет лучшая месть. Насколько я понимаю, та пышнотелая брюнетка и есть его бывшая невеста? Соперник не слишком достойный, дорогая моя, — небрежно заметил Иган.

— Спасибо, но ты не можешь не согласиться, что она красива.

— Только не по моим меркам. В ней есть налет вульгарности, а элегантности — ни на грош. Лиловый шифон — это, знаешь ли, для молоденьких балерин с ногами от шеи, а не для зрелых матрон.

Алекса с трудом выдавила улыбку.

— Ну вот, так-то лучше. Посмотри, дорогая, на это с другой точки зрения: если такова женщина его мечты, то, я бы сказал, ты легко отделалась.

Алексе хотелось в это поверить, но внутри у нее все словно онемело. Одно дело слышать о «новой старой любви» Филиппа и совсем другое — воочию увидеть Гейл рядом с ним. Алекса старалась не смотреть в их сторону, но парочка притягивала ее взгляд как магнитом. И хотя она честно пыталась сосредоточиться на разговоре с Иганом, делая вид, что мужа здесь нет, сердце обливалось кровью.

Уже собираясь попробовать десерт — клубнику с ванильным мороженым, — Алекса снова посмотрела на Филиппа… и наткнулась на его мрачный взгляд, устремленный прямо на нее. С трудом изобразив безразличие, она опустила глаза и тут же вспомнила последнюю ссору. Ее захлестнуло отчаяние. Филипп был недоволен не чем-то абстрактным, а недоволен ею. И сбежал, а она, как это ни парадоксально, беременна. Господи, как же судьба несправедлива!

После обеда были произнесены речи, затем начались танцы. Алекса, склонив голову Игану на плечо, двигалась под музыку — как зомби. Она даже закрыла глаза, чтобы не поддаться искушению высматривать среди танцующих яркую брюнетку в лиловом шифоновом платье и ее высокого худощавого партнера.

Вскоре Алекса выразила желание уйти.

— Завтра рабочий день, хотя сама не знаю, с какой стати это должно меня волновать, — мрачно пробормотала она.

Иган охотно согласился, но тут увидел старого знакомого по Йельскому университету. Алекса произнесла несколько учтивых фраз, но когда между однокашниками завязался разговор в духе «а ты помнишь такого-то и такого-то», она почувствовала себя третьей лишней и, извинившись, оставила Игана с другом, сказав, что подождет его в лимузине.

Однако это оказалось проще сказать, чем сделать. Все сверкающие черные лимузины были одинаковы, а шоферы в униформе казались на одно лицо, и Алекса начала опасаться, что они с Иганом разминутся. Она решила вернуться к навесу, но, не пройдя и полпути, нос к носу столкнулась с мужем. Филипп загородил ей дорогу и смотрел как-то странно: не то вопросительно, не то с надеждой. Алекса сразу поняла, что он изрядно выпил.

— Алекса, я… я просто хотел с тобой поздороваться.

— Здравствуй, — сказала она, немного запыхавшись и пытаясь справиться с волнением.

Филипп слегка покачнулся, но устоял на ногах.

— Как дела? Как ты, как Брайан, Пейдж?

Чуть поколебавшись, Алекса призналась:

— На работе дела обстоят довольно паршиво. Но у Брайана все хорошо, и Пейдж поправляется.

Она не стала вдаваться в подробности и не стала спрашивать, как поживает он, потому что сама прекрасно видела: Филипп отлично проводит время с другой женщиной. Даже для того чтобы набраться храбрости просто подойти к жене, ему потребовалось напиться. Может, он хочет попросить развод?

— Не ожидал встретить тебя на подобном сборище. — Филипп бросил на нее хмурый взгляд и с напускной небрежностью поинтересовался: — Полагаю, это была идея Игана Бауэра?

Ожидая ее ответа, он напряженно сжал губы. Алекса затаила дыхание. Ревнует! Впрочем, ревность может быть вызвана разными причинами, и любовь — вовсе не обязательно одна из них. Возможно, просто обиделся, что жена так быстро нашла ему замену, хотя он сам бросил ее ради другой женщины.

— Да, билеты принес Иган, но я от души поддерживаю цель этого благотворительного бала. По-видимому, ты тоже.

Казалось, Филипп смутился. Алекса поняла, что муж оказался здесь только потому, что Гейл входила в число организаторов. Помолчав немного, он неуверенно сказал:

— Алекса, мы… мы так и не поговорили. Ты не думаешь, что нам есть о чем поговорить?

Она вдруг испугалась, что он может сказать о разводе. Алекса не желала ничего слышать и опустила глаза, боясь, что Филипп заметит ее слезы и поймет, как сильно она его любит. И как переживает из-за того, что решила избавиться от его ребенка.

— Ты… У тебя с этим Бауэром серьезно?

В Алексе проснулась злость.

— По-моему, это уже не твое дело. Я же не задаю вопросов о твоей… о твоих делах. Да и какое это теперь имеет значение? Ты получил что хотел.

— Знаешь, чего я хотел? Ребенка…

— Не верю! Если бы ты действительно хотел ребенка, то подождал бы совсем немного! — Эмоции захлестывали ее, мешая говорить.

Алекса развернулась и почти бегом бросилась прочь от Филиппа, крепясь из последних сил, чтобы не расплакаться.

Филипп не стал догонять ее. К тому времени когда Алекса вышла к площадке, куда подавали машины, она почти успокоилась. Иган уже ждал возле лимузина.

У Филиппа кружилась голова. «Идиот, надо же было так надраться, — ругал он себя. — Такого со мной не случалось, наверное, со студенческих лет». Пытаясь не потерять равновесие, он добрел до ближайшей скамейки и плюхнулся на нее.

Филипп не предполагал, что неожиданная встреча с Алексой вызовет в нем такую бурю чувств: мучительную ревность к Игану и не менее мучительное желание не расставаться с ней больше никогда. Ему хотелось стиснуть Алексу в объятиях, сказать ей о своей любви, молить о прощении, объяснить, что Гейл ничего для него не значит, что встречался с этой женщиной только потому, что был одинок и ему льстило ее внимание. Но Алекса держалась так холодно. Казалось, ей не терпится от него избавиться.

Филипп надеялся, что Алекса согласится встретиться и поговорить. Как же он ошибался! Жена по-прежнему хочет подождать с ребенком. Господи, похоже, она сама поверила собственным отговоркам.

Все безнадежно. Он просто дурак, что терзает себя понапрасну.

Но Филипп не мог выкинуть Алексу из головы, ее образ преследовал его. Вблизи жена выглядела усталой, осунувшейся. Что бы для нее ни значил этот сытый менеджер, Филипп чувствовал, что Алекса его не любит.

— Вот ты где, дорогой! — Гейл быстро шла по дорожке, протягивая руки к Филиппу. — Надеюсь, ты потерпишь еще немножко. Я не могу уехать, пока не разойдутся все гости… Ты мне не говорил, что мэр согласился выступить в твоей передаче. Дорогой, это же просто великолепно!

Филипп вместе с Гейл вернулся под навес и даже пытался изобразить энтузиазм, но встреча с Алексой оставила в душе горький осадок. И перспектива уехать на полгода в Австралию показалась ему в данный момент как никогда привлекательной.

На обратном пути, в лимузине, Филипп уснул, положив голову на плечо Гейл, которая настояла на том, что сегодня ему нельзя оставаться одному. Она чувствовала, что должна находиться рядом, чтобы в зародыше уничтожить любые чувства, которые могли возникнуть у Филиппа после встречи с женой.

Гейл не терпелось посмотреть на Алексу вместе с Иганом и наконец она их увидела. Это подтвердило ее догадку и, как она надеялась, укрепило те подозрения, которые она постаралась посеять в душе Филиппа. Правда, дело обернулось не совсем так, как рассчитывала Гейл. По ее расчетам, Филипп должен был не столько ревновать, сколько злиться, он же, видимо, испытывал оба эти чувства.

Однако Гейл решила не заострять внимание на этом мелком промахе. Сейчас главное — привязать к себе Филиппа еще крепче, используя для этого Венди. А еще лучше, если удастся зачать его ребенка.

Она чуть не опоздала на работу. Как и следовало ожидать, Алекса долго не могла уснуть, задремала только под утро и в результате проспала. Обычно Карл каждый день звонил из Брюсселя в половине десятого, но после провала проекта он демонстративно игнорировал Алексу. Сама же она не смела идти на контакт первой, боясь очередного разноса. В это утро Карл также не пожелал с ней говорить.

Однако в половине одиннадцатого Оуэн Брум зашел в кабинку и буквально вырвал из ее рук чертежи по двум новым проектам. Не потрудившись как-то объяснить свое поведение, он просто сослался на приказ Карла.

Несколько минут Алекса теребила в руках скрепку, глотая злые слезы. С ассоциированными компаньонами так не обращаются. Жест Оуэна был задуман как унизительное наказание, и цель была достигнута.

Когда ей удалось взять себя в руки, она разыскала Игана. Тот встретил ее радушно.

— Привет. Проходи, садись. Я тут подчищаю кое-какие хвосты. День сегодня какой-то пустой, еще только среда, а все в офисе только и думают, как бы поскорее удрать на уикэнд. К сожалению, завтра я должен быть в Стамфорде, но надеюсь, что в пятницу к середине дня покончу с делами. Не хочешь сесть в поезд и присоединиться ко мне? Мы могли бы съездить в Новую Англию, может быть, в Бостон.

Алекса вздохнула.

— Увы, я не могу оставить Брайана одного. Да и настроение у меня неподходящее. — Она вкратце рассказала Игану о том, что произошло.

— Вот видишь? Это только начало. Карл оценивает сотрудников по последней работе. Не удивлюсь, если по обоим проектам он не допустит тебя до последующих стадий.

— Но это несправедливо! Я уже вложила в проекты несколько своих идей, и после этого Карл буквально вырывает работу у меня из рук!

— И будет продолжать в том же духе, если увидит, что это сходит ему с рук. Ты будешь показывать ему наброски, а он — передавать твои разработки какому-нибудь парню, который закончит работу и пожнет все лавры. Карл наказывает тебя за то, что ты оправдала его невысокое мнение о женщинах-архитекторах.

Алекса вздохнула:

— Думаю, мой пол тут ни при чем. Даже будь я мужчиной и не явись на презентацию…

— Дорогая, не обманывай себя. Я точно знаю, что Джейсон Поттер как-то не явился на презентацию и это ничуть не повредило его карьере в фирме. Все мы люди, у каждого могут возникнуть непредвиденные ситуации. Просто Карл уверен, что на женщин нельзя положиться, поскольку они слишком заняты детьми, семьей. К тому же Брайан — даже не твой сын.

Алекса поежилась.

— Дорогая моя, — продолжал Иган, — тебе все это не нужно, более того, отношение босса просто оскорбительно. Пойми ты наконец, Карл никогда не сделает своим компаньоном женщину, и ты прекрасно знаешь, что в этом он не одинок среди архитекторов.

О да, она знала! Алексе вспомнились студенческие годы, когда, несмотря на хорошие оценки при поступлении сразу в несколько колледжей, ей ни в одном так и не дали стипендию. Хорошо еще, что она не родилась в начале века, когда женщин даже не хотели принимать в учебные заведения по специальности «Архитектура». В отличие от преподавания в школе или благотворительной деятельности архитектура считалась серьезным бизнесом, связанным с подписанием многомиллионных контрактов, а женщинам не позволялось подписывать важные бумаги.

Даже сейчас ей не сразу пришли на память имена известных женщин-архитекторов. Вспомнились Луиза Бланшар-Бетюн, первая женщина, которую приняли в Американскую ассоциацию архитекторов, Джулия Морган, спроектировавшая немало зданий в Калифорнии, Теодэйт Риддл, архитектор школы «Уэсткавер» в Мидлбери, штат Коннектикут, и, конечно же, Натали де Блуа — ее Алекса еще в детстве считала своим идеалом и образцом для подражания.

— Надеюсь, ты не забыла, что случилось с де Блуа? — Иган словно прочел ее мысли. — Тридцать лет проработала архитектором в одной фирме, но так и не стала компаньоном!

Он был прав. Небольшой успех в фирме Карла притупил бдительность Алексы. Она стала принимать желаемое за действительное, вообразила, что станет исключением. Судьба де Блуа типична. Самые новаторские проекты — башня из алюминия компании «Пепси», впоследствии перешедшая в собственность фирмы «Оливетти», головной офис «Юнион карбайд», архитектурный шедевр из стекла и стали, появились на свет в основном благодаря ей, так же как и многие другие здания в Чикаго и в Европе. Однако заслуги этой женщины не были признаны публично. Только после ухода де Блуа из фирмы Натаниэль Оуингс в своей автобиографии признал, что ни руководство фирмы, ни клиенты не воздали должное ее заслугам.

— А с заказом в Нью-Джерси все уже решено? — упавшим голосом спросила обескураженная Алекса.

В голубых глазах Игана сверкнул охотничий огонек.

— На сто процентов, если ты станешь моим партнером. Но тянуть нельзя, нам еще нужно подписать все необходимые бумаги и найти помещение для офиса. Я присмотрел кое-что, нужно только выбрать. И конечно, мы должны подать заявление об уходе. С огромным удовольствием выскажу Карлу все, о чем помалкивал годами.

Алексе пришло в голову, что Грег был прав, когда говорил о безрадостных перспективах Игана в фирме Линдстрома.

— Тебя послушать, так можно подумать, будто ты нарочно все это подстроил. А что, если бы я не пропустила презентацию? Что, если бы мы победили в конкурсе?

Иган улыбнулся снисходительной улыбкой старшего товарища, умудренного жизнью.

— Хочешь знать правду? Я уже давно перестал надеяться, что тебе или мне предложат место компаньона в фирме. Вспомни музей Пеннингтона — серьезнейший заказ, казалось бы, самый подходящий случай, но Карл отделался от нас премией и должностью ассоциированного компаньона.

По словам Игана, босс похож на мужчину, который уговаривает женщину съехаться с ним, обещая жениться, если они хорошо уживутся. Бедняжка ждет, время идет, и к тому времени когда окончательно понимает, что любовник не намерен выполнять обещание, она уже слишком много ему отдала. В конце концов он женится на какой-нибудь особе помоложе и покрасивее.

— Алекса, неужели ты не понимаешь? Карл отлично сознает: ни ты, ни я не можем себе позволить начать все сначала и еще лет десять вкалывать на другую фирму, чтобы заслужить право стать компаньонами. В то же время ему никто не мешает взять в компаньоны кого заблагорассудится. Поэтому «Бауэр и Кейтс» — для нас единственный выход.

— Может, ты и прав, — нехотя согласилась Алекса.

— Конечно, прав, так что выше нос! Это не конец света, а, наоборот, начало новой жизни.

Иган подался вперед, пристально глядя на нее сияющими глазами.

— Мы просто созданы быть партнерами, и не только в бизнесе. — В его голосе послышались интимные нотки. — Конечно, еще рано об этом говорить, и я никогда ни одной женщине еще не говорил таких слов, но… я по-настоящему люблю тебя, Алекса.

Несмотря на мрачное настроение, она была глубоко тронута. Бауэр продолжил:

— И я уверен, в этой фирме ты — самый талантливый дизайнер. Я хочу, чтобы у тебя появилась возможность реализовать свои творческие идеи, так как верю: через несколько лет ты станешь первой женщиной, достигшей подлинных высот в архитектуре.

Алекса нервно рассмеялась:

— Боюсь, если ты поднимешь меня на такой высокий пьедестал, то увидишь, что у меня ноги из глины.

— Ерунда! — с обаятельной улыбкой отмел он ее сомнения. — Мои пьедесталы как раз и сделаны из глины.

Алекса снова рассмеялась, на этот раз более непринужденно. Иган укрепил ее веру в себя и помог понять бесплодность попыток угодить Карлу.

Конечно, больно сознавать, что больше десяти лет в «Линдстром ассошиэйтс» потрачены напрасно, как и почти столько же лет, прожитых с Филиппом. Значит, тем больше оснований перешагнуть и через то, и через другое.

Алекса пообещала Игану дать ответ в субботу вечером, но уже почти не сомневалась, что ответит «да».

 

Глава 25

Алекса сидела в своей кабинке, подперев подбородок, и рассматривала макет здания, который от нечего делать сложила из брусочков, имитирующих кирпичи и гранит. Работы не было, и она чувствовала себя неприкаянной.

Заглянул Грег, до отвращения жизнерадостный.

— Развлекаешься? Ну-ка, посмотрим, что у тебя тут? На твоем месте я бы поместил это вот сюда. — Он поставил продолговатый брусок розового гранита вертикально. — Ну вот, теперь это похоже на декларацию, а смысл ее таков: «Пошли вы в задницу, линдстромовские задницы!»

Алекса вяло улыбнулась:

— Прости, Грег, меня все еще наказывают за провинность, и на тебя это тоже влияет.

— Ерунда! Как только Карл увидит, что его бездари сделали с твоими проектами, он быстренько вернет их тебе. Только нужно потерпеть еще недельки две.

— Всего-то? — пробурчала Алекса. — И как, скажи на милость, я продержусь столько, если мне абсолютно нечего делать?

— По-моему, сейчас самое время уйти в отпуск.

— Ну ты и скажешь! Предлагаешь мне отдыхать и наслаждаться жизнью?

— А почему бы и нет? Можешь поехать со мной и моим другом. — Он заговорщически подмигнул. — Ты до того прелестна, что, чего доброго, превратишь меня в натурала. — Алекса, не выдержав, рассмеялась, и Грег издал победный клич: — Есть, сработало! — И продолжил уже серьезно: — Кроме шуток, Алекса, может, это не такая уж плохая идея — уехать на время. Лично я завтра отбываю на Мыс. Десять дней в раю — море, солнце и песок!

— Желаю приятного отдыха. — Алекса почувствовала себя всеми покинутой. — Если я и уйду, то навсегда. Не собираюсь ждать, пока меня уволят.

Грег в упор посмотрел на нее.

— И очень глупо! Карл тебя ни за что не уволит, а если ты уйдешь сама, это будет глупейший поступок в твоей жизни. Конечно, сейчас он злится, но это пройдет. Проколы у всех случаются. Не собираешься же ты выкинуть псу под хвост столько лет…

— Эти годы не пропадут, — перебила Алекса. — У меня есть определенный багаж, мои работы многие знают.

— И что из этого? Если ты уволишься, то вернешься практически к тому, с чего начинала. Если только тебе не предложили хорошую работу в другом месте.

Алекса замялась и покраснела.

— Грег, здесь у меня нет будущего.

— Понятно. — Он продолжал сверлить ее взглядом.

— Послушай, не смотри на меня так, — взмолилась Алекса, отворачиваясь. — Если бы могла, я бы взяла тебя с собой, но в нынешних обстоятельствах это невозможно. Честное слово, мне очень жаль.

Грег глубоко вздохнул:

— Ты мне ничем не обязана. Все мы ищем, где лучше. Поверь, я и сам, ни минуты не раздумывая, уйду отсюда, как только созрею.

— Ради Бога, только не распускай слухи! Еще ничего точно не известно, я пока только раздумываю.

Грег сгорал от любопытства.

— А что, место действительно стоящее?

— Если честно — не очень. Это… Короче говоря, фирма состоит из двух партнеров, и это не совсем то, чего бы мне хотелось…

— Можешь не продолжать. Ты и Бауэр!

Алекса не стала отрицать.

— Матерь Божья! — Грег вскочил и схватился за голову. — Да ты совсем рехнулась! Этот парень — сущий дьявол! Не удивлюсь, если окажется, что он все это подстроил от начала до конца! Увивался за тобой и в то же время подсовывал всякую дрянь, которую слепила Сью. Потом улизнул с презентации, так толком и не объяснив почему…

— Ох, Грег, прекрати, ладно? Я уже жалею, что вообще заговорила об этом. Если ты хоть словом обмолвишься… — Алекса замолчала и нервно сглотнула, боясь, что вот-вот расплачется.

Грег снова сел.

— Конечно, я не проболтаюсь, не волнуйся. Я тебе многим обязан, и вообще я твой друг. Могла бы и сама догадаться. Извини, что не сдержался.

Некоторое время он сидел молча, пристально глядя на Алексу. Слишком пристально.

— Почему ты на меня так странно смотришь?

— Потому что… Скажи, только не сердись, но ты, случайно, не беременна?

— О Господи! — Голос у Алексы сорвался, из глаз брызнули слезы.

— Черт, прости… Просто ты выглядишь так… Не знаю, в чем дело… Я только предположил.

Алекса немного успокоилась и в отчаянии пробормотала:

— Из-за этого я стала совсем больной. Ребенок от Филиппа.

Грег выглядел озадаченным.

— Ты уверена?

— Абсолютно. Я узнала о беременности еще до Вашингтона.

— И не рассказала Филиппу?

— Нет, конечно!

Грег покачал головой и тяжело вздохнул:

— Это несправедливо.

— Несправедливо, что я осталась одна, беременная, когда муж ушел к ней?! — сгоряча выпалила Алекса.

— Но если бы он знал о ребенке, все могло бы измениться.

— Ничего подобного! Как только мисс Первая Любовь выползла из своих техасских болот, Филипп стал другим и… Словом, не думаю, что я могу его вернуть. — Чувствуя, что голос снова начинает дрожать, она замолчала.

— Может, ты все поняла неправильно. Он когда-нибудь говорил, что любит ту женщину?

Алекса растерялась.

— Ну, знаешь ли, я не спрашивала.

— А может, следовало спросить. Вполне возможно, что дамочка преподнесла себя на блюдечке с золотой каемочкой и он не устоял, откусил кусочек — вроде как ты, когда легла в постель с Чудовищем. Только не пытайся морочить мне голову, заявляя, будто ты любишь Игана. И все же ты не можешь знать заранее, как отреагирует Филипп, когда узнает о ребенке.

— Не узнает. И вообще это еще не ребенок, а… эмбрион. И ребенком он никогда не станет.

Грег даже не пытался скрыть, насколько он потрясен:

— Уж не собралась ли ты делать аборт? Господи, не может быть!

— Может. Думаешь, я сама не переживала? А что бы ты сказал, если бы ребенок был от Игана?

Грег задумчиво покачал головой:

— Боюсь, я бы сказал то же самое. У меня своя точка зрения на аборты. Наверное, потому, что я и сам не должен был появиться на свет. Когда моя мать забеременела, папашу чуть кондрашка не хватила. Пьяница и бабник, он не желал брать на себя ответственность. К тому же он был суеверным и невежественным. А мать у меня ревностная католичка. Узнав о ребенке, отец отправился к какой-то старой ведьме, и та посоветовала купить десять фунтов шпината, залить в ванне горячей водой и посадить туда мать. Мой старик бил ее до тех пор, пока она не послушалась, только он решил схитрить и в результате перехитрил сам себя. Этот скупердяй купил вместо десяти фунтов шпината только пять, решив, что и так сойдет. Кто знает, может, сделай он все как надо, фокус получился бы. Меня отделяли от небытия всего пять фунтов шпината.

Алекса невольно улыбнулась:

— Прости, но все это так трагично, что доходит до смешного. Ты не придумываешь?

— Думаешь, я вру? Мать рассказала мне эту историю в припадке злости, когда узнала, что я «голубой».

— Ужас какой! Не следовало говорить такое сыну.

— Я рад, что узнал. Теперь я понимаю, что, хотя жизнь порой бывает довольно паршивой, я должен радоваться, что вообще появился на свет.

Слова Грега тронули Алексу до слез. Она сжала его руку, некоторое время оба молчали.

— Поверь, Грег, я чувствую себя ужасно, но просто не вижу другого выхода.

— Я уже предложил тебе выход. — В это время донесся звонок. — Черт, это мой телефон. Как не вовремя!

Грег убежал, и Алекса рассеянно стала перекладывать кубики по-другому. Она совершенно растерялась и запуталась. Может, приятель прав? Она не знала и не хотела рисковать, выясняя это на собственной шкуре. Если Филипп узнает о беременности, то ни за что не позволит ей сделать аборт, даже если сам собирается жениться на Гейл.

Но сидеть без дела было бы просто глупо. Если она собирается уволиться, значит, надо использовать три недели отпуска. В одном Грег прав: сейчас самое время скрыться. Например, можно на неделю уехать в свой загородный дом, повозиться в саду. В Вермонте ей всегда легко дышалось и думалось.

Получить отпуск оказалось на удивление просто. Алекса сразу же позвонила в Стамфорд, чтобы отменить субботнее свидание. Иган предложил приехать к ней в Вермонт, но ее такой вариант совсем не устраивал. Судя по голосу, он был разочарован, однако настаивать не стал, только сказал, что любит ее и будет скучать.

Алекса испытывала смутную тревогу. Полюбит ли она когда-нибудь Игана? Впрочем, это не важно, у них много общего, а для делового сотрудничества вовсе не обязательно его любить. Он предложил стать партнером не по личным мотивам, а потому, что считает ее хорошим архитектором.

Беда в том, что Алексу угнетала сама мысль об уходе из фирмы Линдстрома. Получалось, что она потерпела фиаско и в браке, и на работе. А тут еще обстоятельства требовали срочно принять решения по двум важнейшим вопросам. Алекса чувствовала себя загнанной в угол. Аборт уже нельзя откладывать, и заказчик из Нью-Джерси не мог ждать до бесконечности. Алекса чувствовала, что не вправе держать Игана в подвешенном состоянии. Нужно или соглашаться или отказываться, чтобы он начал подыскивать себе другого партнера.

В любом случае сидеть без дела в офисе и мучить себя, переливая из пустого в порожнее, бессмысленно, и Алекса решила уйти домой.

Первое, что она услышала, войдя в квартиру, была музыка, грохотавшая в гостиной. А ей-то казалось, что они с Брайаном пришли к соглашению: в последнее время он стал включать музыку потише и оставил свои ухмылочки. Но как оказалось, это еще не все. Алекса увидела в гостиной новый велосипед и чуть не взорвалась. Одно колесо было снято и лежало на ковре. Рядом были разложены инструменты. На восточном ковре стоимостью десять тысяч долларов! Брайан изучал инструкцию и так увлекся, что не заметил ее появления.

«Спокойствие, только спокойствие, — приказала себе Алекса. — Главное, не разрушить все, что было с таким трудом построено. В конце концов, ковер можно и почистить. Наверное, миссис Радо ушла в магазин. Кот за порог — мышам раздолье».

Впрочем, Брайан не походил на мышку. Он выглядел как нормальный мальчик, внимательно изучающий инструкцию, прежде чем чинить свой велосипед.

Занятия в школе закончились два дня назад, и Алекса уговорила Брайана поехать в лагерь хотя бы на июль. Она считала, что это лучше, чем все лето торчать в городе с Джонатаном. Племянник согласился, но без восторга. И вот теперь она собралась уехать в Вермонт. Одна.

Увидев ее, Брайан вскочил и быстро выключил музыку. Затем, ни слова не говоря, принялся наводить порядок. Вид у него был испуганный, казалось, он чуть ли не в ужасе. Алекса еще не видела его таким взволнованным.

— С велосипедом что-то не в порядке? — мягко поинтересовалась она.

— Да, немного. Колесо заедало, вот я и хотел посмотреть, в чем дело.

— Понятно. А нельзя было заняться этим в своей комнате?

— Да, конечно, я уже ухожу. Простите, тетя Алекса, — пролепетал Брайан.

Племянник впервые назвал ее по имени и впервые извинился. Алекса вдруг вспомнила их бурную ссору и его упрек, что ее больше заботит квартира, чем люди в ней. К счастью, на этот раз она поставила его интересы на первое место.

Поднимаясь в спальню, чтобы переодеться, она вдруг поняла, что, с точки зрения Брайана, жизнь в ее квартире — вовсе не рай.

Алекса спустилась вниз, осмотрела гостиную и не нашла никаких следов недавнего беспорядка. Брайан ушел в свою комнату, и из-за закрытой двери не доносилось ни звука.

Поколебавшись, Алекса постучала.

— Брайан? Можно войти? Я хотела с тобой поговорить.

Мальчик открыл и настороженно взглянул на нее, держа в руке промасленную тряпку. Стараясь не обращать внимания на то, что в комнате царит невообразимый кавардак, Алекса спросила:

— Завтра я уезжаю на неделю в Вермонт. Не хочешь поехать со мной?

Брайан удивился:

— Пожалуй, я бы поехал… если можно взять велосипед.

— Не вижу причин, почему ты не можешь его взять. Но имей в виду, местность там холмистая.

Брайан буквально просиял:

— Это же здорово! Когда у велосипеда много передач, ехать очень легко. Один раз летом мы с родителями путешествовали на велосипедах по Европе. Я тогда был маленький, но все помню. Было просто классно! Мы разбивали палатку, папа учил меня разводить костер, готовить на огне еду и все такое… — Улыбка сползла с лица Брайана, и он закончил: — Но вам, наверное, это не очень понравится.

«Да, не очень. Сырая трава, летающие и ползающие насекомые… Но Брайан был бы в таком восторге». Впервые за все время он выразил желание — да еще с таким энтузиазмом — заняться чем-то вместе с ней.

«Какого черта? — подумала Алекса. — Все равно на душе муторно, ничто не радует, так почему бы не порадовать ребенка?» К тому же дом в Вермонте постоянно напоминал бы ей о Филиппе. А размышлять о будущем можно и в дороге, крутя педали велосипеда.

— Я бы с удовольствием, Брайан, но, боюсь, тебе придется быть за старшего. Последний раз я ставила палатку, наверное, в твоем возрасте.

— Здорово! Вам надо будет купить велосипед, еще нам понадобятся спальные мешки, палатка, походная печь…

Гейл была очень довольна собой. Все-таки уговорила Филиппа отправиться с ней в Гонконг, а затем в Токио! Причем сделать это оказалось гораздо легче, чем она предполагала.

Через несколько дней после возвращения из Швейцарии Филипп пришел на обед. По такому случаю Гейл позаботилась, чтобы все — капустный салат с майонезом, крабовые кексы и пирог с орехом пекан — было особенно аппетитным, как и сама хозяйка в просторной блузе-рубашке из полупрозрачного черного шифона.

После обеда они расположились в гостиной пить кофе с коньяком, и Гейл заговорила о своей последней затее — составить экспозицию восточного искусства — и упомянула, что собирается слетать на Восток.

Филипп проявил вежливый интерес, не более. Поэтому Гейл сменила тему и стала расспрашивать о последней гостье его ток-шоу — Лоретте Кризи, выставившей свою кандидатуру на президентских выборах. Он стал рассказывать, Гейл слушала с восхищением и только в самом конце забросила заранее приготовленный крючок с наживкой, перед которой — она была уверена! — Филипп не сможет устоять.

— А что бы ты дал за интервью у Кикучи?

Филипп оторопел:

— Да все, что угодно!

Гейл охотно верила ему. Кикучи был последней всемирной сенсацией. Он устраивал зрелищные представления, сочетавшие элементы традиционного японского театра, танцы и видеоэффекты. Однако его личная жизнь оставалась для публики тайной за семью печатями, и он еще ни разу не выезжал за границу.

— Ты шутишь? — спросил Филипп. — Всем известно, что Кикучи не дает интервью, тем более западным журналистам.

Гейл хитро улыбнулась:

— Тебе — даст.

— Но это же фантастика! — воскликнул Филипп.

Свои методы Гейл предпочитала держать в тайне, потому что правда была слишком прозаична: она обещала пожертвовать астрономическую сумму «Обществу друзей Азии», а представители этой благотворительной организации в благодарность сумели уговорить Кикучи дать интервью.

— Мы с Венди будем счастливы, если ты поедешь с нами. Может, ты заодно возьмешь несколько интервью и в Гонконге?

— Обязательно. Тодд просто с ума сойдет от счастья. Боссам на студии понравится, если мы предложим им несколько хитов.

— Значит, решено, — подытожила она и зазывно улыбнулась, сидя на диване в позе, смысл которой был ясен и младенцу.

Гейл нужно было, чтобы Филипп не только считал ее неотразимой, но и ценил как женщину, которая постоянно помогает ему в работе, вместо того чтобы печься исключительно о собственной карьере.

И вот они в Гонконге, в одном из гигантских, с хорошими кондиционерами, торговых пассажей. Имея в своем распоряжении гида-переводчика, Гейл только указывала на то, что ее заинтересовало, и доставала кредитную карточку.

— Филипп, иди сюда, взгляни на эту нефритовую статуэтку, ну разве не прелесть! — воскликнула Гейл.

Ей говорили, что Гонконг — лучший в мире город для покупок, и, судя по тому, что она успела увидеть, эта репутация вполне заслужена. Особенно она заинтересовалась изобилием предметов роскоши. Были тут и прекрасные ткани — тонкий, как паутина, крепдешин, шелка, золотая парча, камка, и антикварные вазы с невероятно тонкой резьбой, украшения из нефрита… Среди всего этого богатства Гейл чувствовала себя, как в раю, даже при всей своей разборчивости она могла бы провести здесь, наверное, целый месяц и потратить небольшое состояние.

Однако чтобы не наскучить спутнику, не разбиравшемуся в этих сокровищах, ей приходилось сдерживать себя. Филиппу, конечно, нравилось рассматривать красивые и экзотические предметы, но в нем не было жилки собственника. Более того, Гейл пришлось буквально уговаривать его примерить костюм и несколько хлопчатобумажных рубашек, а еще несколько шелковых, по сотне долларов каждая, она тайком заказала в магазине, чтобы подарить будущему мужу, когда представится подходящий случай.

Венди, крепко державшаяся за руку Филиппа, вдруг закапризничала:

— Мне надоело ходить по магазинам, я хочу в океанариум — смотреть китов, дельфинов и акул.

— Детка, но мы же там были позавчера! — возразила Гейл. — Можно пойти в другие музеи, например, художественный или в музей нефрита. Вот увидишь, тебе понравится…

— Не хочу! Лучше пойдем на пляж. Мы еще не были на пляже, а ты обещала…

Да, действительно, в минуту слабости Гейл обещала дочери пойти купаться.

— Детка, сходим на пляж позже, когда спадет жара…

— Не хочу позже, я хочу сейчас!

— Венди, нам пора перекусить. Давай пойдем сразу после ленча, хорошо? — Гейл решительно взяла дочь за другую руку.

Собираясь в эту поездку, Гейл надеялась проводить как можно больше времени наедине с Филиппом, но Венди повсюду таскалась за ними, как хвостик, и соглашалась остаться с Кэлли только по вечерам. Даже когда Филипп уезжал брать интервью, мать с трудом отрывала от него дочь. Гейл начала жалеть, что вообще взяла с собой девочку, но ей не хотелось, чтобы Филипп стал расспрашивать, почему она поехала без Венди. Чем меньше у него будет возникать вопросов, тем лучше.

— Я страшно проголодался. — Филипп изобразил, будто быстро-быстро орудует ложкой, и рассмешил Венди. — Интересно, чем тут можно подкрепиться? Может, найдем что-нибудь на лотках? Там так вкусно пахло!

«Только через мой труп», — подумала Гейл, содрогаясь при воспоминании об удушающей влажной жаре и тошнотворных запахах улицы. Но сказала она совсем другое:

— Я бы с удовольствием, но как-нибудь в другой раз. Думаю, если мы хотим успеть на пляж, придется в этом вопросе довериться нашему гиду.

Венди насупилась, но промолчала.

Юн Шин выбрал большой солидный ресторан, и все шло нормально, пока Венди не стала читать вслух английский перевод меню.

— Змеи в соусе… Какая гадость!

— Возьми цыпленка с рисом и лимонным соусом, — предложил Филипп, — или лапшу, ты же любишь лапшу? — С этими словами он забрал у нее меню, но девочка успела прочесть еще одну строчку и, увидев блюдо под названием «фаршированный голубь с латуком», вскочила из-за стола и закричала, что не собирается есть в этом ресторане.

На этот раз даже Филиппу не удалось ее рассмешить. Она отказалась есть цыпленка или мясо и только слегка поковырялась в рисе с овощами. Под конец она потребовала у изумленного официанта «печенье с сюрпризом». Юн Шин с улыбкой объяснил, что в Гонконге такого не бывает, но Венди уперлась и не поддавалась никаким уговорам. Она непременно желала получить «печенье с сюрпризом» прямо сейчас, даже если ради этого пришлось бы лететь в Нью-Йорк.

— Девочка такая капризная, потому что из-за перелета нарушился режим, к тому же она не выспалась, — объяснила Гейл извиняющимся тоном.

— И не она одна, — заметил Филипп, гладя Венди по голове. — Я и сам чувствую себя как выжатый лимон.

По дороге в отель Филипп заснул прямо в машине. Когда они приехали, он проснулся, но все время зевал. Извинившись и сказав, что ему нужно поспать, Филипп попросил их пойти на пляж без него. Венди закричала, что он обещал, а потом обиженно замолчала и вообще отказалась разговаривать. В лифте поднимались молча. Гейл была очень разочарована и злилась на дочь.

— Она никогда не вела себя так отвратительно, наверное, очень расстроилась из-за меню в этом ресторане.

Филипп проявил понимание и сказал, что им всем не помешает немного поспать, и пообещал девочке пойти с ней на пляж завтра.

Перед тем как отправить Венди спать, Гейл заставила ее извиниться перед Филиппом. Девочка подчинилась, но сделала это так тихо, что слов почти не было слышно.

Гейл тоже прилегла, но ненадолго. Ее беспокоило, что события принимают неожиданный оборот. Казалось бы, организуя поездку, она продумала все до мелочей, но поведение дочери могло все испортить. Придется втолковать ей, что, если она не будет вести себя прилично, Филипп уедет. И это была не пустая угроза. Если от Венди по-прежнему будут одни неприятности, то все старания Гейл будут напрасны.

Вечером они вдвоем ужинали во французском ресторане с видом на гавань. Гейл уже надоела китайская кухня. Сегодня ей хотелось нормальной европейской еды с хорошим вином, а на десерт был запланирован Филипп в роскошной постели ее «люкса». Она считала, что вполне заслуживает немного положительных эмоций после ужасного вечера.

Два томительных часа они провели в китайской опере, куда попали по милости одной знаменитости, у которой Филипп брал интервью. Все это время Гейл мужественно терпела визгливые голоса и странные, режущие слух звуки. Разумеется, она улыбалась и делала вид, будто находит все это восхитительным.

Во время ужина Филипп извинился и отлучился из-за стола, чтобы позвонить Тодду. То, что он сообщил, когда вернулся, произвело эффект разорвавшейся бомбы.

— Через несколько дней мы с Тоддом встречаемся в Сиднее, я буду по обмену вести передачу на австралийском телевидении.

Гейл, как громом пораженная, выслушала, что он собирается провести в Австралии полгода. Это ей совсем не понравилось. Хотя столь долгое отсутствие означало, что между Филиппом и Алексой все кончено, Гейл насторожило, что любовник решил уехать, не посоветовавшись с ней. Неужели ее чувства совсем не принимаются в расчет?

Филипп расплатился по счету, но вежливо отклонил приглашение в номер. Гейл постаралась скрыть разочарование и даже демонстративно зевнула, делая вид, что ей и в голову не приходило заниматься этой ночью любовью.

Однако в номер она вернулась в мрачном расположении духа.

«Во всем виновата Венди. Черт бы побрал эту девчонку, надо же было выбрать для своих капризов самый неподходящий момент!»

В этот вечер Гейл ждало еще одно разочарование: она узнала, что ее надежды на беременность не оправдались.

Гейл долго еще лежала без сна в огромной кровати, но постепенно настроение улучшалось. Она старалась во всем видеть хорошие стороны. Во-первых, Филипп будет в Австралии без Алексы. А во-вторых, что мешает Гейл приехать на месяц-другой в Сидней, чтобы купить несколько картин или даже устроить благотворительный аукцион? Ничто. И она уснула, улыбаясь своим мыслям.

 

Глава 26

Алексе потребовалось два дня, чтобы освоиться с велосипедом, купленным при помощи Брайана. Мальчик проявил удивительное терпение, показывая ей, как пользоваться системой переключения скоростей, и не давал падать духом из-за того, что она все время отставала.

— Тетя Алекса, вы отлично справляетесь. Я немного сбавлю темп.

Хорошему велосипедисту трудно было удержаться от искушения ехать с максимальной скоростью, оставив ее позади, но он часто останавливался и ждал, пока Алекса его догонит.

Брайан очень серьезно отнесся к своей роли руководителя экспедиции, и Алекса отметила, что его суждения в основном были вполне зрелыми. Даже когда они устроили привал, все оказалось не так плохо, как она опасалась. Брайан довольно ловко поставил палатку, развел костер, даже поджарил на огне гамбургеры.

От Бретлборо они двинулись по холмам на север. Алекса наслаждалась свежим воздухом, ласковым солнцем, идиллическим сельским пейзажем. Любоваться окрестностями из седла велосипеда оказалось гораздо приятнее, чем из окна мчащегося автомобиля, особенно когда она почувствовала себя немного увереннее, а мышцы перестали болеть. Одно только плохо: ее организм требовал слишком много сна. Несмотря на то, что они каждый вечер ложились довольно рано, каждый день, обычно после еды, Алексе нужно было еще поспать.

Брайан стал держаться более естественно и оказался на удивление приятным спутником. Выяснилось, что в Лондоне он ходил в одну из лучших мужских школ и у него есть веские основания не любить преподавателей «Карнеги-Хилл». Алекса пообещала перевести его в школу получше — если, конечно, к осени племянник по-прежнему будет жить здесь. Теперь, когда они подружились, подобная перспектива больше не казалась ей ужасающей.

Брайан смотрел на многие вещи по-своему, и иногда это проявлялось довольно забавно. Например, однажды Алекса обнаружила в своей тарелке с салатом маленького кузнечика и до смерти перепугалась.

— Все нормально, — сказал Брайан улыбаясь, — он не ест латук, а просто прячется под ним.

Каждый день он подолгу слушал через наушники плейер, то мурлыча себе под нос, то тихонько подпевая, то просто качая головой в такт музыке. При этом иногда бормотал под нос что-нибудь вроде «класс». Алексу разбирало любопытство, в конце концов она не выдержала и как-то утром попросила послушать. Брайан посмотрел на нее скептически:

— Я думал, вы терпеть не можете рок.

— Я никогда такого не говорила, в свое время я любила «Битлз» и «Роллинг Стоунз». Что мне действительно не нравится, так это слишком громкая музыка, но все равно интересно узнать, что ты слушаешь, только на приемлемой громкости.

Брайан снисходительно улыбнулся и протянул ей плейер с наушниками.

— Ну ладно, вы сами просили.

Положа руку на сердце Алекса не могла сказать, что ей понравилось. Музыка показалась слишком резкой и дисгармоничной. Проследив за выражением ее лица, Брайан протянул руку за наушниками.

— Я так и думал.

Алекса улыбнулась и вернула плейер.

— Скажи, что тебе нравится в этой музыке?

Мальчик пожал плечами.

Подумав, Алекса высказала предположение:

— Наверное, каждому поколению кажется, что его музыка — самая лучшая. Может, потому, что она отличается от того, что слушали их родители. Помню, с моими чуть ли не припадок случался всякий раз, когда я слушала что-то, кроме классики. Наверное, теперь я сама стала такой же, как они.

Алекса вдруг почувствовала себя ужасно старой.

Они убрали палатку и поехали дальше. Брайан, как всегда, надел наушники и качал головой в такт музыке. На ленч они остановились возле придорожной пиццерии. Неожиданно племянник заметил:

— Насчет того, почему ребята любят рок. Знаете, взрослые вечно твердят: мы слишком малы, чтобы делать то, что нам нравится. Дескать, надо набраться терпения, подождать, пока мы вырастем, окончим школу, получим работу и все такое. Но дети терпеть не могут ждать. Рок — это то, что есть сейчас. Не нужно ничего делать, только слушать. И от этого чувствуешь себя просто отлично.

Алекса посмотрела на него с неподдельным восхищением.

— Замечательное объяснение, Брайан. Мне оно никогда не приходило в голову.

После такого поощрения мальчик заговорил о музыке, которая нравилась Алексе.

— Джаз мне тоже нравится, но я о нем мало что знаю. А классика… Ну, это, конечно, хорошо, но как будто читаешь книжку, вместо того чтобы пойти в кино. Фильм гораздо интереснее.

— Не могу с тобой согласиться, — возразила Алекса, когда они снова садились на велосипеды. — В твоем возрасте я очень любила читать.

Вместо ответа Брайан проехал мимо нее, подняв руки над головой, как победитель велогонок.

— Хвастун! — крикнула Алекса ему вслед и подумала, что он довольно умный парень.

Теперь, когда велосипед стал ее слушаться, она чувствовала себя великолепно. Было здорово просыпаться по утрам под пение птиц и просто натягивать на себя свитер, джинсы и кроссовки.

Алекса не раз с грустью думала, как понравилось бы их путешествие Филиппу. Если бы она сумела подружиться с Брайаном пораньше… Если бы не отказалась от обещания, данного Филиппу, если бы он узнал о ребенке до их ссоры… Если бы… Алекса старалась не думать о том, чего уже не изменишь, но каждые два дня звонила домой и проверяла сообщения на своем автоответчике.

От Филиппа ничего не было.

Немного разжав пальцы, сжимавшие руль, она подумала о возможном сотрудничестве с Иганом. Непонятно почему, но эта перспектива ее угнетала. Казалось бы, она станет сама себе хозяйкой и сможет зарабатывать больше, чем когда-либо. Иган ценит ее как архитектора, восхищается ею, даже говорит, что любит — что бы ни означало это слово. А Алекса была уже не уверена, что оно вообще означает хоть что-нибудь.

Итак, какие же имеются варианты? Остаться в подчинении Карла, у которого она в опале? Начать все сначала в другой крупной фирме? Хорошо, что есть еще несколько дней на раздумье.

К среде похолодало, днем в пути их застиг ливень.

— Я насквозь промокла! — закричала Алекса. — Давай остановимся и поставим палатку!

— Не сейчас, найдем место получше…

— Мне все равно, где останавливаться, но я должна просушиться. — Алекса свернула с дороги и выбрала пятачок, где можно было хоть немного укрыться от дождя.

— Кажется, я должен быть за главного, — крикнул Брайан, — но как только вам что-то не нравится, вы тут же начинаете командовать сами! У взрослых всегда так.

— Это потому, что взрослые, по определению, иногда лучше понимают, что к чему, — возразила Алекса.

Они начали ставить палатку, мешая друг другу, а дождь тем временем хлынул еще сильнее. Алекса чувствовала себя неловко.

— Терпеть не могу, когда ты начинаешь жаловаться на взрослых и жалеть себя только потому, что за мной осталось последнее слово, — пробурчала она.

— А я терпеть не могу, когда вы начинаете злиться только потому, что не все идет гладко. Дождь, например, это тоже моя вина?

— Ты прав, — нехотя согласилась она. — Я действительно люблю, когда все идет гладко, но поскольку на погоду мы повлиять не можем, нам остается только побыстрее поставить палатку и просушиться. Так что хватит препираться и займись делом, ладно?

Неожиданно она обо что-то споткнулась и шлепнулась в грязь.

— О черт! — Пытаясь встать, Алекса увидела, что Брайан изо всех сил сдерживается, чтобы не рассмеяться. — Кажется, тебе смешно?!

Но она вдруг посмотрела на себя его глазами и представила, как нелепо выглядит, беспомощно сидя в грязи. Алекса расхохоталась, и Брайан совсем разошелся, упал рядом с ней на колени и стал мазать себя грязью. Его смех был таким заразительным, что Алекса потеряла контроль над собой. Она хохотала и хохотала, даже не пытаясь остановиться. Каждый раз, когда они смотрели друг на друга, их разбирал смех: поросята, радостно барахтающиеся в грязи.

Наконец Алекса успокоилась, а Брайан так ослабел от хохота, что начал икать. Пришлось немало повозиться, чтобы привести себя в относительный порядок и высохнуть, но зато у обоих снова было отличное настроение.

Алекса заснула под шум дождя, монотонно барабанившего по брезенту. Утром встала позже обычного и почему-то все еще чувствовала усталость и боль в суставах. Она с опаской выглянула из палатки и увидела, что Брайан кипятит воду на маленькой походной печке, стоя на коленях у огня. Дождь прекратился, но было довольно холодно, и мальчик время от времени дышал на руки.

Алекса некоторое время наблюдала за ним. В теплом свитере, рукава которого едва доходили до запястий, Брайан казался совсем худеньким. Когда он поднялся, стало видно, что джинсы почти не прикрывают щиколотки. Казалось, он вырос из своей одежды за одну ночь.

Внимание мальчика привлекла какая-то птица, пролетавшая мимо с громким карканьем. Он закрыл один глаз и прицелился в нее из воображаемого ружья. Алекса улыбнулась. Почему-то вид подростка в коротковатой одежде глубоко тронул ее. И она вдруг поняла, что любит Брайана. Да, именно вдруг, ни с того ни с сего. Это открытие пришло к ней совершенно внезапно. Любит его потому, что… Алекса не знала толком почему. Может, потому, что они многое пережили вместе. Сначала существовало отчуждение, взаимное недовольство. Каждому нужно было пойти на компромисс. Но когда Брайан попал в беду и действительно нуждался в ней, Алекса, чтобы быть рядом, пожертвовала, казалось, самым главным для нее — карьерой.

Глаза заволокли слезы. Алекса вдруг поняла, что это такое — любить ребенка. Не имеет значения, ведет ли он себя так, как тебе хочется, нравится ли ему то же, что нравится тебе. Ты любишь ребенка просто потому, что вложила в него частичку себя.

Ей вспомнилось, как Филипп объяснял, почему хочет иметь детей. Муж мечтал наблюдать, как они растут и развиваются, хотел давать им то, в чем они нуждаются, надеясь испытать при этом ни с чем не сравнимое удовлетворение от сознания, что сумел сделать их счастливыми.

Алекса впервые поняла это по-настоящему. Взять хотя бы эту поездку, на которую согласилась только ради племянника, а наслаждалась ею не меньше, чем Брайан.

Все еще находясь под впечатлением от своего открытия, Алекса стала медленно одеваться. Однако застегнуть верхнюю пуговицу на джинсах не удалось, тогда она сняла их и надела трикотажные спортивные брюки.

В эту минуту Алекса вдруг ясно поняла, что не станет избавляться от ребенка.

Некоторое время она тихо-тихо сидела поверх своего спального мешка. Потом осторожно положила руки на живот. В животе растет ее ребенок. Не эмбрион, не плод, а ее ребенок, ее малыш. Алекса представила, как держит на руках крошечное существо, баюкает, кормит грудью, и ее затопила любовь к еще не родившемуся младенцу.

Она вдруг расплакалась. Понимала, что это глупо, но ничего не могла с собой поделать, слезы сами лились и лились по щекам. Наверное, она плакала от радости, что наконец пришла к правильному решению, которое доктор Голд и даже Грег знали раньше нее.

Алекса была счастлива, что дождалась этого момента. Не важно, как называется то, что заставляло ее медлить с решением: инстинкт или еще как-то. Разумного объяснения этому не было, да Алекса и не нуждалась в объяснении.

Конечно, нелегко будет вырастить ребенка одной, но справляются же как-то другие женщины. Представив себе мальчика или девочку, похожих на Филиппа, Алекса снова прослезилась. Ребенок будет все время напоминать ей об отце. К тому времени они, вероятно, разведутся, но только не до рождения ребенка. Чего бы это ни стоило, но ее ребенок не будет незаконнорожденным. Если потребуется, она расскажет Филиппу правду. Все равно он в конце концов узнает.

Алекса вытерла слезы и надела темные очки. Остаток утра она была непривычно задумчива, и племянник, почувствовав ее настроение, тоже притих. Алекса знала, что роман с Иганом закончен, да и ни о каком партнерстве не может быть и речи. Ребенок не вписывается в планы Игана — ни в профессиональные, ни в личные.

Как бы то ни было, они с Иганом на самом деле не так и похожи, как кажется. Многогранность ее натуры далеко не исчерпывалась мыслями о карьере, она была не только той строгой, застегнутой на все пуговицы женщиной, которую ценил в ней Иган. Алекса культивировала в себе эти качества потому, что по сложившимся представлениям архитектор должен быть хладнокровным интеллектуалом. Но любовь к гармонии, пропорциональности и симметрии может перерасти в одержимость, и тогда это идет во вред человеку и человеческим отношениям.

Алексе вспомнилось высказывание известного писателя и архитектора о том, что он предпочитает четкому единообразию неорганизованную живость. И только теперь начинала понимать, что Роберт Вентури имел в виду.

Она вдруг отчетливо увидела, чего недоставало ее первому проекту здания «Нью уорлд инвесторс», да и второму тоже. Живой теплоты. Жизни. Застывшее совершенство — враг жизненности, потому что это всего лишь недостижимый идеал.

На ленч остановились в небольшом кафе, которое содержали молодожены. Они подавали хлеб и пончики собственной выпечки. Было с первого взгляда ясно, что молодые без ума друг от друга. Перехватив ее полный зависти взгляд, Брайан тихо спросил:

— Филипп когда-нибудь вернется?

Алекса печально покачала головой:

— Вряд ли.

Лицо мальчика приняло виноватое выражение.

— Он очень на меня злится?

— О нет, нисколько. Когда ты исчез, Филипп даже помогал тебя разыскивать. Ты не имеешь никакого отношения к нашему… нашему разрыву. Я хочу сказать, что ты — вовсе не центр мироздания, Брайан. И в смерти своего отца ты тоже не виноват, и в болезни матери. И даже в том, что тебя избили.

По его удивленному и виноватому взгляду Алекса догадалась, что попала в точку.

— Послушай, Брайан, на свете происходит много такого — и плохого, и хорошего, — чем человек управлять не может. Так уж устроена жизнь. Что бы ни случилось, ты должен верить в себя. А если совершил ошибку, не надо судить себя слишком строго. Все, что ты можешь сделать, это извлечь из нее урок и постараться больше не повторять ее. Во всяком случае, ту же самую.

Мысль была утешительной.

К середине дня тучи наконец рассеялись и выглянуло солнце. Дорога поднималась круто в гору, даже при правильно выбранной передаче Алексе было нелегко крутить педали. Но вскоре она увидела, что Брайан скрылся из виду, и поняла, что они достигли перевала.

Спускаться под гору было одно удовольствие. Из-за ветвей высоких елей то и дело проглядывали лучи солнца. Спускаясь, Алекса вдруг вспомнила свое первое впечатление от Рокфеллеровского центра. Конечно, она не раз видела это здание на фотографиях и в кино, но совсем другое дело — увидеть его в лучах закатного солнца воочию, во всем великолепии, стоя прямо перед ним.

Оно не поражало с первого взгляда, как здание компании «Крайслер» или небоскреб «Сигрэм». Впечатление нарастало постепенно, чем дольше Алекса смотрела на вздымающуюся ввысь башню из розовато-бежевого известняка, тем больше она манила, завораживала своей спокойной, зрелой теплотой, изысканностью пропорций, благородной простотой.

Внезапно Алекса отчетливо представила себе тридцатидвухэтажную башню из серого гранита на Южной Парк-авеню. Ясно увидела общие пропорции и отдельные детали здания, даже поняла, куда включить определенные классические элементы и как их видоизменить. Верх башни — слегка закругленный — будет создавать впечатление легкости и вместе с тем теплоты. Конструкция должна быть исполнена достоинства, но без помпезности и излишней строгости. Подлинная уверенность не нуждается в громких декларациях, здание не должно громогласно заявлять о себе, оно будет вписываться в окружающую среду настолько органично, словно стояло там всегда.

Алекса видела все так ясно, словно башня была уже возведена. Как только по дороге попалось подходящее место, Алекса свернула на обочину и стала искать в рюкзаке бумагу и карандаш.

— Брайан! — крикнула она. — Нам нужно срочно разбить лагерь, чтобы я могла поработать. Меня осенила гениальная идея.

Быстро набрасывая рисунок, Алекса объясняла мальчику, что делает. Ей нужно было не только закрепить свою идею на бумаге, но и проговорить вслух.

— Здание должно оставлять впечатление богатства и одновременно теплоты… Вот здесь должна быть игра света и тени…

Эскиз наконец обрел форму на бумаге, и Алекса сама была поражена. Брайан приготовил обед, и она что-то машинально поклевала, благодарная мальчику за его молчаливую помощь. На этот раз после еды ей совсем не хотелось спать, и Алекса стала сразу складывать вещи, сказав, что нужно найти телефон и переночевать в Берлингтоне.

— Я понимаю, Брайан, ты не в восторге, но придется один раз угодить тетке. Поверь, это очень важно, иначе я не стала бы тебя просить.

Если ей удастся связаться с Раймондом ди Лоренцо-Брауном, если жюри еще не приняло решение, если Раймонд согласится взглянуть на ее проект и, может, даже уговорит остальных… Слишком много «если». Шансы на успех были ничтожно малы, но Алекса чувствовала, что должна, просто обязана попытаться. Она рассказала Брайану о конкурсе и о том, как сорвала презентацию, постаравшись замять вопрос о том, почему не смогла прийти, но у нее возникло ощущение, что племянник догадался сам.

Осуществить план было не так-то просто. Хватит ли у нее смелости представить на рассмотрение проект, который не только не одобрил, но даже не видел ни Карл, ни кто-то другой из руководства? Дело осложнялось еще и тем, что времени в запасе не было. Босс еще не вернулся из Европы, другие партнеры разъехались кто куда, некоторые ушли в отпуск.

До Берлингтона они добрались уже в двенадцатом часу ночи. Сама Алекса держалась на энтузиазме, но беспокоилась за мальчика.

— Брайан, ты, наверное, думаешь, что я сошла с ума. Но я отношусь к проектированию зданий примерно так же, как ты к велосипедам. Этот проект — мой последний шанс, и, может, еще не все потеряно.

— Идите, а я подожду здесь с велосипедами. Я не замерз и не хочу спать. Тетя Алекса, прекратите суетиться, со мной все в порядке.

Вздохнув, она отправилась звонить Раймонду. Трубку взяла Мария, его жена. Испытывая неловкость, Алекса быстро представилась и попросила к телефону Раймонда. У нее сложилось впечатление, что супруги уже легли, но сейчас даже это не могло ее остановить.

— Раймонд, простите за поздний звонок… Понимаю, это прозвучит странно, но я… У меня появилась идея, которая может вас заинтересовать, если, конечно, жюри еще не вынесло решение.

Раймонд слушал ее, не перебивая, и у Алексы затеплилась надежда, что решение еще не принято. Она сдерживала волнение и тщательно подбирала слова, стараясь не слишком нахваливать собственный проект. В конце концов, Раймонд ведь мог и не поддержать ее концепцию.

— Если бы вы согласились посмотреть, — неуверенно закончила она, — ваше мнение было бы для меня очень ценно.

— Алекса, лично я с удовольствием взглянул бы на то, что вы придумали, но шансов на то, что члены комитета согласятся рассмотреть ваш проект, очень мало, хотя окончательное решение еще не принято.

Раймонд ее не обнадеживал, но что-то в его тоне подсказывало Алексе: жюри не в восторге от представленных проектов. От волнения она даже затаила дыхание.

— Но уж если браться за это дело, то проект должен быть у меня завтра рано утром.

— Он у вас будет, — пообещала Алекса. — Огромное спасибо. — Она повесила трубку, умолчав, что звонила из Вермонта.

Теперь вопрос заключался в том, как это сделать. Лететь самолетом в Нью-Йорк было слишком поздно. Если им посчастливится взять напрокат машину в этот час да еще и в незнакомом городе, если она проведет за рулем полночи, то может успеть, но приедет в Нью-Йорк совершенно измотанная. И чертеж, который передаст, будет слишком сырой, чтобы его смог оценить непрофессионал, даже такой, как Раймонд.

Пытаясь решить, что делать, — то ли двигаться к ближайшему отелю, то ли искать агентство по прокату машин, Алекса поделилась своими сомнениями с Брайаном:

— Не знаю, как мне все успеть.

— А почему вы не можете сейчас отшлифовать рисунок, а утром послать его через компьютер?

Алекса на мгновение оторопела.

— Просто… просто потому, что мне это не приходило в голову. Брайан, это же потрясающая идея! Если только удастся найти, через кого послать. Господи, я начинаю верить, что мне в конце концов повезет.

«Линдстром ассошиэйтс» проектировала лыжную базу в Вермонте, и где-то в здешних краях у них был временный офис. «Боже, пусть он окажется в Берлингтоне, — молилась Алекса, — и пусть у них будет связь по модему с Нью-Йорком!»

В пятницу Сью Тоуни пришла на работу рано. Иган велел ей внести некоторые изменения в чертежи по стамфордскому проекту и хотел, чтобы результат был послан по электронной почте прорабу еще утром.

Сью была не в духе, потому что многие в офисе ушли в отпуск и на нее свалилось много работы. Девушка, конечно, не винила в своих трудностях менеджера, считая, что тот и сам слишком перегружен, к тому же ему пришлось срочно вылететь в Вашингтон, где возникли какие-то проблемы на строительстве музея.

В последнее время Сью очень нервничала из-за Игана, не вполне понимая его поведение. Будучи по уши влюблена, она панически боялась сделать хоть что-то, что могло бы его рассердить. Но он вел себя так непоследовательно! То флиртовал и ласкал взглядом своих удивительных глаз, а то вдруг становился отчужденным и невнимательным.

Когда без пятнадцати девять зазвонил телефон, Сью чуть не подпрыгнула от радости: она была уверена, что звонит Иган, хочет узнать, как продвигается дело.

— Это ты, Сью? Говорит Алекса. В офисе кто-нибудь есть?

— Нет еще, — пробурчала Сью, покраснев от унижения и злости. «Эта стерва ведет себя так, будто я — пустое место!» — подумала она.

— Сью, у меня для тебя очень срочное поручение. Помнишь скандал с «Нью уорлд инвесторс»?

Слушая старшего архитектора, Сью отказывалась верить своим ушам. Находясь в отпуске, Алекса придумала что-то новое, успела связаться с главным администратором и собирается послать чертежи по модему из Берлингтона, что в Вермонте! Мало того, хочет, чтобы она, Сью, срочно передала их в «Нью уорлд инвесторс»!

Было от чего прийти в ужас. Сью заупрямилась:

— Вряд ли я смогу это сделать. Я хочу сказать, если есть возможность снова принять участие в конкурсе, мы должны сначала передать проект на одобрение Карлу…

— Нет, речь идет о новом проекте, который я уже обсудила с Раймондом.

Сью попыталась увильнуть:

— Сейчас я все равно занята совсем другим делом, выполняю поручение Игана…

Но Алекса попросила ее отложить на полчаса все дела, какими бы срочными они ни были.

— Пойми, это жизненно важно. Ради Бога, сделай то, что я прошу, немедленно. Думаю, жюри должно принять решение в самое ближайшее время. Всю ответственность я беру на себя, — добавила она.

Повесив трубку, Сью раздраженно уставилась на экран монитора. «Приму сообщение и позвоню Игану, пусть он решает», — подумала она.

Но когда рисунок прошел полностью, Сью прошиб холодный пот. Новый проект радикально отличался от того, над которым трудились всей командой и в который она тоже внесла немалый вклад. Проект Алексы не был ни ошеломляющим, ни тем более кричащим, но детали, пропорции…

Сью вдруг почувствовала тошноту. Ну почему, почему она не подумала об этом раньше? Неужели ей суждено играть при Алексе ту же роль, что Сальери при Моцарте?..

И все же, как это Алекса так быстро создала совершенно законченный проект? Одна, без всякой поддержки? У Сью появилось подозрение, что новый проект создан не без участия Раймонда, который с самого начала покровительствовал Алексе. Может, у них даже роман.

К сожалению, дозвониться до Игана не удалось. Со стройплощадки уже ушел, а в отеле, где он обычно останавливался, ответили, что такой постоялец не зарегистрирован. Сью терзали сомнения. Ее так и подмывало сорвать план Алексы, сославшись на то, что она не имеет права отправлять на конкурс новый проект без одобрения Карла. Конечно, Алекса заявила, что берет ответственность на себя, но после провала презентации она попала в черный список. С какой же стати Сью совать голову в петлю только поэтому?

Ах, если бы только знать, чего бы от нее хотел в этой ситуации Иган!

 

Глава 27

Во вторник днем, когда менеджер вернулся в офис, Сью Тоуни уже ждала его.

— С сегодняшнего дня мы снова участвуем в конкурсе проектов «Нью уорлд инвесторс», — сообщила она и тут же посвятила его во все подробности.

Иган остолбенел.

— Сначала я не хотела посылать Раймонду проект, — продолжала Сью, — но побоялась, что вы рассердитесь, потому что… Ну, я знаю, как этот заказ для вас важен. И для Карла, конечно.

Иган чуть не взорвался от досады и злости. Как Алекса могла вытворить такое за его спиной? Он молча слушал объяснения, с трудом сдерживаясь, чтобы не схватить и не встряхнуть как следует безмозглую куклу, которая тупо выполнила распоряжения Алексы. А в эту самую минуту Алекса и Карл представляли новый проект жюри. Иган злился и на себя: это по его вине Сью в пятницу так рано оказалась в офисе.

Увидев чертеж Алексы, Иган с первого взгляда понял, что это не ординарный проект, в нем чувствовалась искра вдохновения. Как Иган ни злился, он не мог не отметить с невольным восхищением зрелость замысла и мастерство. Неудивительно, что жюри пересмотрело решение. А если учесть, что ди Лоренцо-Браун на стороне Алексы, вполне возможно, что вопреки всему она победит.

Игана вывел из задумчивости голосок Сью:

— Я подозреваю, что Алекса затеяла это нарочно, чтобы выставить нас дураками и присвоить всю славу себе. А вы как думаете?

— Теперь-то какая разница?! — рявкнул Иган, получая мстительное удовлетворение от ошарашенного выражения ее лица.

В данный момент менеджеру было плевать, что думает Сью, больше она ему не пригодится. Когда Сью наконец ушла, вернее, убежала, поджав хвост, Иган стал разбирать почту. Но он был так ошеломлен крушением всех своих тщательно разработанных планов, что не понимал, что читает.

Вернувшись с презентации, Алекса сразу же прошла в кабинет менеджера и закрыла за собой дверь. Вид у нее был взволнованный и виноватый, как и следовало.

— Ты, наверное, уже слышал о моем новом проекте? — смущенно пробормотала она.

Иган натянуто улыбнулся:

— Не только слышал, но и видел. Мои поздравления, дорогая. Это лучшее, что ты когда-либо сделала.

Он увидел, что Алекса испытала облегчение.

— Спасибо. Я боялась, ты рассердишься из-за того, что я никак не уймусь. Но мне надо было попытаться еще раз, это был мой последний шанс. Когда проект родился, я уже не могла его не показать.

Иган героически пытался скрыть свои чувства.

— Если жюри выберет не твой проект, значит, они недостойны называться архитекторами. Только не забывай, что шансы по-прежнему один к четырем, а Карла ты знаешь. Если выигрываешь, ты у него в любимчиках, если проигрываешь, ты для него — пустое место.

Алекса вздохнула и промолчала.

— С другой стороны, я буду любить тебя, несмотря ни на что. В последние дни я много думал о нас с тобой, вспоминал чудесное время, которое мы провели в Вашингтоне. И много размышлял о нашем партнерстве — во всех смыслах.

В голосе Игана звучали интимные нотки, он пустил в ход все свое обаяние и мысленно прикидывал: не сейчас ли самый подходящий момент, чтобы сделать предложение. По крайней мере таким образом он бы продемонстрировал серьезность своих намерений. Даже если проект выиграет конкурс, как только пройдет первоначальная эйфория, Карл припишет все заслуги себе и в очередной раз откупится премией. Она в конце концов поймет, что только Иган готов публично признать ее талант.

Но прежде чем он успел перейти к главному, Алекса мягко перебила его:

— Иган, я ценю твою дружбу и благодарна за то, что ты в меня верил, но… — После короткого колебания она твердо продолжила: — Я наконец поняла, чего хочу. Я не хочу быть компаньоном в фирме, состоящей из двух человек. Что бы ни решило жюри, я останусь здесь и закончу начатое. Мне жаль, что так получилось. Я тебя не обманывала, просто у меня все так запуталось и в личной жизни, и на работе, что я растерялась… Надеюсь, ты меня простишь.

Иган похолодел от ярости.

Как бы Алекса ни извинялась, было видно, что она уверена в себе и буквально сияет от радости. Ей не удалось это скрыть. Да как Алекса смеет с ним обращаться подобным образом? Неужели вообразила, что Иган будет по-прежнему спать с ней, если она останется в фирме Карла?

— И еще одно, — тихо проговорила Алекса краснея. — Мы больше не можем быть любовниками. Я… беременна. Нет, не от тебя, от Филиппа.

Иган был в шоке. Обрывки фраз доносились до него, как из тумана.

Узнала о своей беременности еще до поездки в Вашингтон… собиралась сделать аборт… в Вермонте передумала… отчасти потому, что по-новому взглянула на племянника…

Наконец к Игану вернулся дар речи, и он взорвался:

— Ты что, рехнулась? Муж бросил тебя ради другой женщины, а ты собираешься рожать от него ребенка? Да ты только задумайся о том, что делаешь!

Иган кричал, что Алекса никогда не освободится от Филиппа, если родит ему ребенка, что она думает не мозгами, а совсем другим местом.

— Неужели не понятно, что ты просто клюнула на глупую сказочку о радостях материнства? Вот так общество и промывает мозги молоденьким девушкам, чтобы они не стремились сделать карьеру. Алекса, ты забываешь, кто ты и что ты — ты не корова, а талантливый архитектор, каких мало. Избавься от ребенка, пока еще не поздно.

Глаза Алексы полыхнули гневом.

— Ты зря думаешь, будто ребенок мне помешает. Я собираюсь работать на полную ставку, как работают многие матери. Мне жаль, если ты во мне разочаровался, но я никогда не давала тебе никаких обещаний. Только говорила, что подумаю над твоим предложением, и я над ним подумала. Мой ответ ты уже знаешь.

Каждое слово разило Игана наповал. Должно быть, он изменился в лице, потому что тон Алексы смягчился.

— Иган, ты мне нравишься, и мы пережили с тобой прекрасные минуты, но все кончилось. Конечно, если ты надумаешь остаться, никто не помешает нам работать вместе как прежде…

— Об этом не может быть и речи, — холодно оборвал Иган.

Алекса вздохнула и покачала головой:

— Что ж, в таком случае желаю тебе удачи с другим партнером. Есть много талантливых женщин…

— Хватит на эту тему! — сквозь зубы процедил Иган и порывисто встал. — Все уже сказано. А сейчас мне нужно идти, у меня назначена встреча.

Он схватил со стола бумаги и вылетел из кабинета, не желая доставлять Алексе удовольствие видеть, как глубоко она его ранила. «Черт бы побрал эту предательницу, неблагодарную тварь! Впервые в жизни я позволил себе какие-то чувства по отношению к женщине, и вот награда! Больше этому не бывать!»

— Ну ладно, давай выкладывай все начистоту, — потребовал Грег за ленчем, садясь напротив Алексы.

Его желание поскорее услышать последние сплетни было столь откровенно, что Алекса рассмеялась. Грег тоже улыбнулся.

— Что делается! Возвращаюсь из отпуска и узнаю, что зря уехал, пропустил все самое интересное. Оказывается, ты одна, без всякой посторонней помощи выдала потрясающий проект. У тебя вместо волос вокруг головы нимб, Карл сияет и улыбается всем подряд, даже Оуэн и тот здоровается и желает всем доброго утра. Особенно заметно отсутствие Чудовища. Говорят, он сбежал в Стамфорд. А Сью жмется по углам, как побитая дворняжка.

— Я знаю, — вздохнула Алекса, — мне ее ужасно жалко.

— Давай перейдем к более важным материям. Ну давай, я жду. Мне пришлось терпеть, пока ты была занята, но сейчас, раз уж я плачу за ленч, то рассчитываю за свои деньги услышать все. Какова была реакция Карла, когда он узнал, что ты подала на конкурс проект, который никто не видел?

— Ну… это было забавно, — протянула Алекса, вспоминая озадаченного босса, плохо скрывавшего восхищение. — Правда, он слегка пожурил меня за нарушение правил. Одно точно: если бы мой проект ему не понравился или Раймонду не удалось бы уговорить членов жюри принять его к обсуждению, я бы вылетела из фирмы со скоростью света.

Грег кивнул:

— Это в духе нашего Карла. Но надо отдать должное, если проект ему нравится, для него уже не важно, кто его сделал, будь то Дракула или даже Грег Новак. Он никогда не пойдет наперекор своему чутью, наверное, потому и преуспел.

— Да, это верно. Кстати, о Греге Новаке. Карл одобрил большинство изменений, которые ты предложил, особенно ему понравилась твоя идея использовать в отделке вестибюля мрамор и гранит. Конечно, я постаралась подчеркнуть твои заслуги и напомнила, что ты только вернулся из отпуска, а уже успел подать много ценных предложений.

— Он не грохнулся в обморок? — поинтересовался Грег.

Алекса поддержала шутку:

— А как же, так прямо и свалился со стула.

Грег издал непристойный звук.

— Ладно, не преувеличивай, говори, что он сказал обо мне на самом деле.

— Больше ничего не сказал, но, по-моему, Карл теперь тебя запомнил, — честно призналась Алекса.

— Что, неужели так плохо?

— Да это же здорово! Ты работаешь в компании всего два года.

— А кажется, что двадцать. Ладно, теперь докладывай, как отреагировал Иган, когда ты велела ему засунуть его чертово предложение…

— Ничего подобного я не говорила. Я сказала, что мне очень жаль, и это правда. Нехорошо получилось. По-моему, он страшно обиделся, только пытался не показать…

— Чушь собачья, он просто разозлился. Иган не привык, чтобы ему перечили. Он не пробовал тебя переубедить?

— Да нет, не очень — особенно когда я сказала, что беременна.

— Ты что, совсем не умеешь держать язык за зубами?

— Это был самый безболезненный способ положить конец нашему роману. Тем более что я решила оставить ребенка, — тихо добавила Алекса.

Грег выкатил глаза.

— Потрясающе! Эй, это же прекрасно! Надеюсь, Филипп уже зна…

— Нет. На этом фронте без перемен. Филипп по-прежнему с ней, и я давно ничего о нем не слышала.

— Услышишь, не волнуйся, — заверил Грег. — А я начинаю вязать пинетки. Да-да, не смейся, между прочим, я отлично вяжу, если не веришь, спроси мою мать. Черт, по этому случаю надо выпить!

— Грег, мне, пожалуйста, только содовую, — со вздохом попросила Алекса. — Знаешь, тем, что произошло, я во многом обязана тебе. Мне следовало бы извиниться перед тобой за то, что я на тебя накричала, когда ты сказал, будто я проектирую, как мужчина.

Грег подмигнул.

— Раз так, то я тебе вот что скажу: самое замечательное в твоем новом проекте то, что это не еще один фаллос, торчащий в небо. Именно это я и имел в виду, когда говорил, что у тебя есть собственный неповторимый почерк.

Алекса улыбнулась:

— И ты был абсолютно прав.

— Может, я прав и в другом: ты должна рассказать Филиппу о ребенке.

— Я обязательно это сделаю, — Алекса снова вздохнула, — но не сейчас.

Когда она вернулась с обеденного перерыва, позвонила Пейдж. За месяц интенсивного лечения ее состояние намного улучшилось.

— Брайан рассказал, как вы путешествовали на велосипедах. Похоже, вы неплохо провели время. Жаль, что я не могла поехать с вами, — мечтательно добавила она.

— Мне тоже жаль, — искренне ответила Алекса. — Брайан вспоминал, как вы путешествовали втроем и жили в палатке. Собственно, это и натолкнуло его на мысль отправиться на велосипедах. Теперь, когда ты поправляешься, он заметно повеселел.

— Да, во время последнего посещения мы с Брайаном так хорошо поговорили… Сегодня утром врач сказал, что в начале августа мне можно будет выписаться из больницы.

— Правда? Это же замечательно, Пейдж!

— Я тоже так думаю. Кстати, я говорила по телефону с родителями. Хотят, чтобы я у них погостила, и наверное, я так и сделаю.

Алекса повесила трубку со слезами на глазах. Она была очень рада за сестру. За последнее время Пейдж очень сблизилась с родными.

Перед тем как вернуться к работе над проектом больницы в Ривердэйле, Алекса позвонила подруге, чтобы узнать, не помирилась ли та с мужем.

— Совсем наоборот, я готова убить Тодда, — с жаром заявила Бинки. — Ты знаешь, где он сейчас? В Австралии! Поехал организовать ток-шоу Филиппа по обмену с австралийским телевидением. Ты, наверное, слышала, что твой собирается провести шесть месяцев в Сиднее?

Алекса не слышала. Новость подействовала на нее, как холодный душ.

— Сейчас Филипп в Гонконге вместе со своей драконшей и ее дочкой, оттуда собирается в Токио, а потом они с Тоддом встречаются в Сиднее. Ты хочешь сказать, что этот мерзавец даже не поставил тебя в известность? Если так, то я тебе вот что скажу: хорошо, что вы расстались, тебе лучше держаться от него подальше. Ох уж эти мужчины! Я все еще воюю с Тоддом. Нет, я не переехала, он взял с меня обещание, что я подожду до его возвращения, то есть еще недели две, а потом мы еще раз все обсудим…

Алекса повесила трубку, больше и словом не упомянув о Филиппе. Да и какой смысл? Предпочел уехать на край света, может, даже нарочно сбежал от жены. В каком-то смысле она не могла его винить. Теперь, когда Алекса сама хотела ребенка, она стала понимать, как должен был себя чувствовать Филипп: наверное, считал себя обманутым. Алекса почему-то вспомнила, как вспылил Иган, требуя, чтобы она сделала аборт.

Оказывается, с ней все было в порядке, и с материнским инстинктом тоже, просто возникла небольшая задержка в развитии. Алекса невесело улыбнулась: «Я наверстала упущенное, да только слишком поздно». Ее охватило странное оцепенение. Алекса безучастно наблюдала, как слезинка упала на чертежную доску и через несколько мгновений впиталась в бумагу.

Филипп собирается уехать на полгода и даже не сказал ей. Может, думает, что ей безразлично и что она все еще встречается с Иганом? Господи, как же все запуталось!

 

Глава 28

Двадцать четвертого июня компания «Нью уорлд инвесторс» давала обед, на котором должна была объявить победителя конкурса. По странному стечению обстоятельств именно в этот день Филиппу исполнялось сорок лет.

Алекса уговаривала себя не воспринимать это совпадение как дурной знак, стараясь не связывать одно событие с другим. Но за три напряженные недели, оставшиеся до торжественного приема, не проходило и дня, когда бы она не тосковала по Филиппу, не было и ночи, когда бы она не плакала в подушку.

В прошлый день рождения он пообещал, что на сорокалетие придумает нечто особенное, например, привезет самолетом из Мемфиса своих родных или устроит вечеринку сюрпризов… Кто бы мог подумать, что за год так многое изменится! Теперь Филипп в Сиднее и празднует с другой.

Всячески стараясь отвлечься от мрачных мыслей, Алекса загружала себя другими делами, например, помогла Брайану собрать вещи, проводила его в аэропорт. Он на десять дней улетал в Сиэтл.

— Если тебе покажется, что бабушку и дедушку интересует только музыка, не принимай это на свой счет, — предупредила Алекса, прощаясь с племянником. — Они были такими всегда, но я знаю, что в душе они очень ждут твоего приезда.

Брайан усмехнулся, как взрослый:

— Тетя Алекса, не суетитесь. Если можно будет взять напрокат велосипед, я нигде не пропаду. Я с удовольствием посмотрю новые места.

Алексе вдруг стало жаль, что мальчик уезжает, и она печально улыбнулась:

— Я буду по тебе скучать. Как-никак ты самый любимый из моих племянников.

— Причем единственный, — поддержал шутку Брайан. — А вы, если уж на то пошло, самая любимая из моих тетушек.

Алекса быстро прижала его к себе и вдруг испугалась, что может все испортить, расплакавшись. К счастью, Брайан, похоже, ничего не заметил, он уже шел к самолету, подражая непринужденной походке бывалого путешественника. Сейчас он совсем не был похож на того маленького испуганного парнишку, каким Алекса увидела его несколько месяцев назад. Перед тем как подняться по трапу, Брайан обернулся и еще раз помахал ей.

Субботний полдень выдался жарким. Алекса взяла такси и велела водителю отвезти ее на Пятую авеню. Ей нужно было купить платье для предстоящего обеда. Наверное, «нужно» — не совсем подходящее слово, скорее ей просто хотелось купить новое платье. В конце концов, разве женщины не отправляются за покупками, когда просто хотят поднять настроение?

Конечно, это чистой воды расточительность, у нее уже есть превосходное вечернее платье, в котором Алекса была на благотворительном балу. Но тому наряду уготован путь в скупку. Даже рискуя показаться суеверной, Алекса ни за что не хотела бы надеть его снова. Может, другой женщине повезет с ним больше?

У Бредфорда она нашла именно то, что искала: белое шелковое платье от Унгаро, без бретелек, оригинально драпирующееся и с разрезом на левом боку. Покрой великолепно подчеркивал стройную фигуру, и когда Алекса спросила продавщицу, не заметна ли ее беременность, та даже растерялась.

В этом платье Алекса чувствовала себя шикарной женщиной, дерзкой и одновременно очень женственной, оно прибавляло уверенности в себе. Ждет ее победа или поражение, но фурор на приеме ей обеспечен.

Вернувшись домой, Алекса надела новый наряд и закружилась по комнате. Без Брайана в квартире стало как-то пусто. Что ж, придется привыкать. К середине августа, когда Брайан вернется из лагеря, сестра уже достаточно поправится, чтобы забрать сына к себе.

Пейдж еще не решила, где они поселятся. Это зависело от того, примут ли ее в университет. Она намеревалась продолжить образование и собиралась изучать психологию, чтобы впоследствии работать с детьми.

— Не знаю, Алекса, что бы с нами стало без твоей помощи, — как-то призналась сестра в телефонном разговоре. — Ты так много сделала для меня и для Брайана…

— Я рада, что ты поправилась. А что касается Брайана, мне очень понравилось с ним жить.

За два дня до приема в офисе только о том и говорили, кто станет победителем конкурса. В таких случаях часто бывало, что победителя извещали заранее, еще до публичного оглашения результатов. Зачастую само молчание со стороны судейского комитета подсказывало участнику, что победил не он. Однако на этот раз молчание не обязательно означало поражение: Карл был в отъезде, и это избавляло председателя жюри от необходимости с ним связываться.

Грег был настроен оптимистично.

— Я знаю, «Нью уорлд инвесторс» нарочно напускают туману: таинственность — лучшая реклама. Неизвестность держит всех в напряжении. На твоем месте, детка, я бы приготовил речь.

Но Алекса боялась: слишком велико было бы разочарование, если бы речь не пригодилась. В любом случае победителем провозглашается фирма, а значит, награду полагается получать Карлу. Она надеялась, что босс публично поблагодарит ее за помощь.

Золотой зал отеля «Хелмсли-палас» на Мэдисон-авеню был идеальным местом для проведения торжественных мероприятий. Выстроенный в конце прошлого века, он недавно был кропотливо отреставрирован и теперь принимал гостей во всем своем золотом великолепии.

На небольшом балконе негромко играл струнный квартет. Еще не успев толком сориентироваться, Алекса услышала за спиной радостный голос:

— Алекса, дорогая моя, ты выглядишь просто бес-по-доб-но! — Грег так точно спародировал высокопарные интонации пресыщенного Игана, что Алекса расхохоталась. — Позволь мне выразить восхищение великолепным образчиком минимализма, — продолжал младший архитектор, делая вид, будто разглядывает ее плечи и живот через лорнет. — Гладкий фасад, классические линии, изысканные формы… — Он окинул откровенно оценивающим взглядом ее ноги. — А какие стройные колонны… Дорогая моя, я восхищаюсь чистотой твоих линий!

Алекса снова рассмеялась, но она была взвинчена до предела, и смех получился нервным.

— Прекрати, Грег, — взмолилась она, — не могу больше.

— Я уже закончил. Считай, что последний раз пообщалась с Чудовищем.

— Знаешь, по-моему, ты так привык над ним подшучивать, что тебе будет его не хватать.

— Ни в коем случае. День, когда он ушел, стал счастливейшим в моей жизни. Кстати, ты правда потрясающе выглядишь. Это платье — счастливое, уверен, в нем ты победишь. — Грег перекрестил ее.

— Спасибо, но постарайся сегодня не слишком дурачиться. Мне очень нужна твоя поддержка.

Гости сосредоточенно разглядывали в витринах макеты и чертежи пяти проектов. Все, включая конкурсантов, молчали. Алекса переходила от одного проекта к другому, чувствуя, как нарастает тревога. Противники достались очень серьезные, а два проекта просто поразили ее своей оригинальностью. И все же, внимательно сравнивая проекты, Алекса постепенно приходила к выводу, что лучше других отражает дух «Нью уорлд инвесторс» именно их проект. Макет, выставленный «Линдстром ассошиэйтс», учитывал предложения Грега, кое-где было заметно и прикосновение опытной руки Карла. Но концепция, несомненно, осталась прежней, ее собственной, и Алекса очень этим гордилась.

Прибыл Карл и занял место за столом их фирмы, с ходу отметая все вопросы:

— Насколько мне известно, имя победителя не было названо заранее. — И он заговорил о больнице в Ривердэйле, чаще всего обращаясь к Алексе, что ей было особенно приятно.

Зал заполнялся, прибыли представители прессы, признанные светила архитектуры, представители четырех других фирм, участвующих в конкурсе. Присутствовали и жены, но среди архитекторов соотношение мужчин и женщин составляло примерно четыре к одному.

Чувствуя на себе восхищенные взгляды, Алекса надеялась, что ее не принимают за чью-то жену. Она вдруг поняла, что хочет доказать всем простую истину: можно быть одновременно и серьезным архитектором, и привлекательной женщиной.

Напряжение нарастало с каждой минутой. Только увидев всех своих соперников одновременно, Алекса осознала, с каким количеством одаренных противников осмелилась состязаться. От волнения и нервного напряжения ее бросало из крайности в крайность, эйфория сменялась отчаянием. Она была так взвинчена, что не могла есть.

К тому времени когда подали кофе и ликеры, атмосфера в зале накалилась настолько, что, казалось, были слышны электрические разряды. Наконец музыка смолкла и к микрофону вышел Раймонд ди Лоренцо-Браун.

Он произнес короткую приветственную речь и уступил место выдающемуся архитектору, возглавлявшему жюри. Главный судья благодарил всех участников. Время пошло. Грег, сидевший рядом, взял ее холодную руку и ободряюще пожал. Алекса затаила дыхание, не сводя глаз с лица выступающего.

Он обводил взглядом зал, но, казалось, именно их стол обходил вниманием. Означает ли это, что они проиграли?

— С огромным удовольствием объявляю имя победителя. Им стала… фирма «Линдстром ассошиэйтс».

На какой-то миг повисла тишина, затем зал взорвался громом аплодисментов. Карл вышел, чтобы получить грамоту. Он поблагодарил членов жюри и лично Раймонда, слова слетали с его языка с такой легкостью, словно он был прирожденным оратором.

— А сейчас, — продолжал Карл, — я хочу выразить признательность моему ассоциированному компаньону, старшему дизайнеру этого проекта Алексе Кейтс-Джером, которая в последние годы вносит существенный вклад в развитие архитектурного стиля нашей фирмы.

Все повернулись к Алексе, и она почувствовала, как ее лицо и шею заливает краска.

— …поэтому моя коллега и будущий полноправный компаньон нашей фирмы по праву должна занять место рядом со мной, — закончил Карл, протягивая к ней руки.

Аплодисменты стали еще громче. Алекса встала из-за стола, от волнения во рту пересохло, ладони повлажнели, взгляд затуманился.

«Не вздумай прослезиться, — приказала она себе. — Может, актриса, получающая «Оскара», и выглядит трогательно, но не архитектор, только что выигравший серьезнейший конкурс, и — о Господи! — не первая женщина, ставшая партнером Линдстрома».

Карл и Алекса обнялись и поздравили друг друга. Она встала перед микрофоном, и мертвая тишина чуть не оглушила ее. Алекса обвела взглядом зал и увидела за одним из ближайших столиков Раймонда ди Лоренцо-Брауна. Он улыбался, а его жена сложила из пальцев букву V — знак победы.

Алекса набрала в грудь побольше воздуха и заговорила:

— Дамы и господа, уважаемые члены жюри. Это огромная честь для меня…

Алекса поблагодарила Карла за помощь и поддержку, поименно назвала всех членов группы, работавших над проектом, отдельно выделила Грега, упомянув, что тот знает ее возможности лучше ее самой. Затем выразила благодарность Раймонду за то, что главный администратор поверил в ее способности, и всем членам жюри за то, что признали их проект лучшим. Пообещав оправдать доверие, Алекса сказала в заключение:

— И я надеюсь, что мой пример поддержит других женщин, мечтающих стать архитекторами.

Уже возвращаясь на место, Алекса почувствовала острую боль оттого, что рядом нет Филиппа, что любимый не может разделить с ней радость победы, тогда как поддерживал ее на всем долгом пути к этому дню.

Гости стали переходить от столика к столику, многие собрались вокруг макета, чтобы получше рассмотреть проект победителя. Ее детище. Алексу распирало от гордости.

Критики, которые до этого момента даже не слышали ее имени, записывали за ней каждое слово. Алекса пообещала дать интервью журналистке из «Архитектурного дайджеста».

Особенно радовало, что супруги многих гостей, в том числе жены партнеров Карла, рассматривали ее успех как символический прорыв женщины на профессиональном поприще.

И вдруг Алекса увидела… Филиппа.

Или по крайней мере человека, очень на него похожего. Мужчина стоял в глубине зала, прислонившись к дверям, скрестив руки на груди, и смотрел прямо на нее.

Алекса замерла и услышала голос подошедшего Грега:

— Разве это не твой муж?

Алекса прищурилась.

— Это невозможно. Он должен находиться в Австралии. Голова пошла кругом. О сегодняшней церемонии знала Бинки, если она сказала Тодду, а тот передал Филиппу…

— Ну, детка, если это не он, значит, его брат-близнец. Ты бы поспешила ему на помощь, а то его, пожалуй, примут за официанта. Ну, смелее!

Но прежде чем Алекса смогла подойти к Филиппу, ее задержали еще несколько человек, подошедшие выразить свое восхищение проектом. Алекса кивала, улыбалась, благодарила и понемногу продвигалась к двери. Ноги слушались плохо, ладони стали липкими от пота. Когда она наконец подошла к Филиппу, ее сердце ухало в груди, как молот. Алекса остановилась перед ним, не в состоянии произнести ни слова. Губы Филиппа дрогнули в улыбке.

— Поздравляю, Алекса. Я знал, что ты сумеешь это сделать.

— Спасибо, — прошептала она. — Я… считала, что ты в Австралии.

— Я там был, но я тебе писал, что вернусь двадцать третьего.

— Писал? Я не получала писем.

— Как не получала? Неделю назад я написал тебе из Сиднея, а еще раньше послал открытку из Гонконга.

Алекса покачала головой.

— Черт, я ведь указывал на конверте «Авиа», а не «медленным пароходом из Китая».

Алекса рассмеялась, чувствуя, что хмелеет от счастья. Филипп ей писал! Муж здесь, с ней! Но Бинки говорила, что он должен уехать на полгода…

— Когда ты возвращаешься в Австралию? — Алекса боялась сделать поспешные выводы.

Губы Филиппа плотно сжались, в глазах появилось затравленное выражение.

— Я не вернусь. Пробыв в Сиднее несколько дней, я понял, что не могу уехать так надолго.

Алекса воспрянула духом.

— С сорокалетием, Филипп.

Он грустно улыбнулся.

— Спасибо. Не ахти какое достижение, но все-таки определенный рубеж в жизни. — Он окинул ее взглядом с головы до ног. — Ты отлично выглядишь.

У Алексы засосало под ложечкой.

— Ты тоже. И ты… Ты одет как на праздник, — тихо добавила она, вдруг подумав, не дожидается ли его где-нибудь поблизости Гейл.

— Для меня будет праздником, если ты пойдешь со мной куда-нибудь выпить, как только освободишься.

Алекса перевела дыхание.

— Я бы с удовольствием, но прием может затянуться еще на полчаса…

— Ничего страшного, — быстро перебил Филипп. — Я согласен ждать сколько потребуется. Встречаемся у «Петросяна».

От его улыбки сердце Алексы растаяло. Возвращаясь к гостям, она с трудом верила, что все это не сон. Грег уже поджидал ее.

— Ну, признавайся, Филипп хочет, чтобы ты вернулась? Он был бы полным идиотом, если бы не хотел этого.

— Гре-ег! Он просто хочет со мной поговорить.

— Чушь собачья! Я по его лицу вижу, что с той женщиной у него все кончено. Ему нужна ты. — Грег вдруг сгреб ее в объятия. — И предупреждаю: если ты сегодня же не расскажешь ему о ребенке, я позвоню и сообщу сам.

Алекса не помнила, как дождалась конца вечера. Наконец, попрощавшись со всеми, взяла такси и поехала к «Петросяну». От волнения она немного дрожала.

Увидев сегодня Филиппа, Алекса вдруг осознала, как сильно ей его не хватает, как хочется, чтобы он вернулся. Сейчас для Алексы имело значение только одно: сегодня вечером она будет с Филиппом, а все остальное не важно.

 

Глава 29

Интерьер изысканного ресторана, выбранного Филиппом, был выдержан в стиле ар-деко, мягкое, приглушенное освещение создавало удивительно романтическую атмосферу. Он сидел в углу на серой кожаной банкетке, мрачно уставившись в рюмку с водкой, но, как только увидел Алексу, его лицо просветлело. Филипп подозвал официанта и заказал икру и бутылку шампанского. Алекса решила, что, поскольку за весь вечер не взяла в рот ни капли спиртного, немного шампанского она может себе позволить.

Филипп поднял бокал:

— За твой успех.

— За твой день рождения, — ответила Алекса и сделала небольшой глоток, но вино сразу ударило ей в голову.

— Теперь, когда ты здесь, я действительно чувствую себя именинником, — сказал Филипп, пристально глядя ей в глаза.

Алекса, пытаясь скрыть волнение, мазала икру на ломтик слегка поджаренного хлеба.

— Откуда ты узнал про сегодняшний вечер?

— Прочел объявление в «Таймс». Я прилетел поздно ночью, сегодня проспал почти весь день, встал слегка ошалелый, заварил кофе и стал просматривать свежую газету. Я был уверен, что ты победишь, и хотел видеть твой триумф. Алекса, ты выглядела просто потрясающе — такая сдержанная, уверенная, я очень тобой гордился.

— Спасибо. Но… как же Гейл?

— Между нами все кончено. Раз и навсегда. Я написал тебе об этом из Гонконга. Можно было позвонить, но я боялся, что ты пошлешь меня куда подальше или что ты и Иган… Кстати, на церемонии я его не заметил.

— Он уволился из фирмы, чтобы открыть свою собственную. Звал меня с собой, но я отказалась и… Словом, у нас с ним тоже все кончено.

Они молча смотрели в глаза друг другу — неуверенно и немного настороженно, а потом улыбнулись одновременно.

— Какими же мы были дураками, Алекса! Я прервал свою поездку в Гонконг, потому что понял главное: мне никто, кроме тебя, не нужен. Все это время я любил только тебя.

К столику — на редкость не вовремя — подошел официант, чтобы подлить им вина. Чувствуя, что слезы вот-вот потекут по щекам, Алекса опустила глаза.

— Я все время скучал по тебе, — продолжал Филипп, когда официант ушел. — Все время представлял, как нам было бы хорошо, будь ты со мной. Гейл из кожи вон лезла, чтобы вернуть прошлое, мою любовь и мою наивность, но ни того, ни другого больше нет. Почему-то раньше я не замечал, как ловко она манипулирует людьми в своих целях. Чтобы заполучить желаемое, эта женщина становится очень настойчивой, даже безжалостной. У меня был трудный период, и в это время она нажала на все кнопки. Даже использовала в своих целях дочь. — Филипп печально покачал головой. — Когда я сказал, что нашему роману конец, Гейл сначала отказывалась верить, а потом страшно разъярилась. Бедняжка не учла, что на этот раз у меня было с кем сравнивать. Алекса не смогла удержаться, чтобы не заметить:

— Но на какое-то время ты ей все-таки поддался.

— Только из глупого мужского тщеславия, — неохотно признался Филипп. — Мы с тобой зашли в тупик, и в это время появилась Гейл, которая мне всячески угождала, льстила моему самолюбию…

Алекса впервые увидела сходство между Гейл и Иганом. Тот тоже оказался ловким манипулятором: чтобы увести ее из фирмы, готов был говорить и делать что угодно. Она поделилась своими мыслями с Филиппом.

— Я думаю, Алекса, в каком-то смысле мы оба сами на это напросились. Я так зациклился на детях, что не понял, как плохо мне было бы без тебя. Признаюсь, мне по-прежнему хочется, чтобы у нас был ребенок, но больше всего мне нужна ты сама.

От волнения голос Филиппа охрип. Алекса больше не могла сдерживать слезы, и они потекли по щекам.

— Ничего страшного. — Филипп улыбнулся. — Икра только станет вкуснее.

— Извини, — прошептала Алекса, улыбаясь и плача. Он достал из кармана платок и стал вытирать ей слезы.

— Любовь моя, если ты меня все еще любишь, если ты можешь меня простить, я хочу, чтобы мы снова были вместе. — Филипп взял ее руку и крепко сжал в ладонях. — Теперь ты получила долгожданное повышение. Не скрою, я был бы счастлив услышать, что ты согласна иметь ребенка, но обещаю, что ни в коем случае не буду давить на тебя или угрожать… — Он замолчал, думая о Венди. — Я понял, что быть родителем не так легко, как мне раньше казалось. Алекса улыбнулась сквозь слезы.

— Но и не так трудно, как думала я. Знаешь, Брайан многому меня научил. Оказывается, он замечательный парнишка. — И она вкратце рассказала о новых отношениях с племянником.

— Я рад, что в трудную минуту вы смогли помочь друг другу, — сказал Филипп улыбаясь. — Жаль, что меня не было с вами. Думаю, мне бы понравилось путешествие на велосипедах. — Он вздохнул. — Дети требуют много времени и сил. Даже такие милые, как Венди. Бедняжка оказалась невинной жертвой козней своей матери. Как я ни пытался все объяснить, девочка чувствует себя брошенной. Она даже не захотела со мной попрощаться. Я, правда, написал записку, сказал, что остаюсь ее другом и она может звонить мне в любое время, но сомневаюсь, что маленькая собственница позвонит.

Алексе стало жалко девочку. Некоторое время она молчала, глядя, как со дна фужера поднимаются и лопаются пузырьки.

— Проведя много времени с Венди, я кое-что понял. Ты была права, Алекса. Дети — это большая ответственность, и отец им нужен не меньше, чем мать. Может, ты не в курсе, но у Бинки и Тодда возникли проблемы.

— Я знаю.

— Так вот, пока мы были в Сиднее, Тодд мне немного рассказал об их разногласиях. Он решил взять на себя главную заботу о детях — возможно, в эту самую минуту у него происходит решающий разговор с Бинки. Он обещал стать… Забыл, он сказал, что будет кем-то…

— Главным по дому, — со смехом подсказала Алекса. Филипп пристально посмотрел ей в глаза.

— Алекса, если у нас будет ребенок, я тебе обещаю, что возьму половину забот на себя. Подгузники, игрушки, детская площадка, походы по врачам, уроки балета, контакты с Ассоциацией учителей и родителей, пикники, бутерброды с арахисовым маслом… — всем этим я готов и хочу заниматься наравне с тобой. Вот увидишь, я буду хорошим отцом.

— Ах, Филипп, я так люблю тебя! — Алекса потянулась через стол и поцеловала его, не думая о том, кто их увидит и что подумает. — Я готова иметь ребенка. На этот раз действительно готова.

На мгновение Филипп закрыл глаза, а когда открыл, в них блестели слезы.

— Любимая, это самый лучший подарок ко дню рождения.

— Ну… это только первый взнос, — прошептала Алекса и посмотрела на Филиппа красноречивым взглядом, смысл которого не вызывал сомнений.

— Пошли отсюда, — сказал он вдруг севшим голосом и дал знак официанту принести счет.

Алекса сознавала, что нехорошо так долго умалчивать о важной новости, но ей хотелось, чтобы в следующие пару часов все внимание Филиппа безраздельно принадлежало ей одной.

Оказавшись в их квартире, Филипп задернул занавески.

— Я хочу получше рассмотреть тебя. Ты прекрасна.

Он медленно подошел к Алексе, положил руки на ее обнаженные плечи, погладил их, потом поцеловал сначала одно плечо, потом другое.

— Это платье полагается снимать мужу или любовнику, — прошептал он. — Вот только знать бы, как оно снимается.

Алекса рассмеялась.

Наконец, они стояли друг перед другом в полумраке гостиной обнаженные.

— Как Адам и Ева, — прошептала Алекса.

— Новое начало. — Филипп привлек ее к себе, обнял, и жар его тела мгновенно воспламенил Алексу. — Как же я по тебе соскучился! — хрипло прошептал он. — Как давно мы не были вместе.

— И я по тебе скучала, — выдохнула Алекса.

Он обнял жену еще крепче и жадно набросился на ее губы. Алекса ответила на поцелуй с не меньшей страстью.

— Филипп, Фил… — повторяла она, не закрывая глаз, чтобы видеть: это не сон, она на самом деле с любимым, с мужем.

— Алекса, любимая, мы больше никогда не расстанемся. — Он склонился к ее груди и сомкнул губы вокруг уже отвердевшего соска.

Алекса гладила его волосы, его плечи, спину. Филипп опускал голову все ниже и ниже и вскоре свел Алексу с ума, целуя ее бедра.

— О, Филипп, прошу тебя, пожалуйста… — хрипло простонала она.

Алекса прильнула к мужу, целуя волосы у него на груди, покусывая солоноватую кожу. Она сгорала от желания, но Филипп сдерживался, дразня ее медленными и нежными ласками. Наконец, он уложил ее на диван, и Алекса, охваченная страстью, заново открывала для себя его восхитительную мужественность. Это был Филипп, ее муж, мужчина, которого она любит. Вцепившись ему в плечи, она подалась навстречу.

— Ну пожалуйста, дорогой, я хочу сейчас!

— Да, да, сейчас, Алекса, моя Алекса.

Они вместе поднимались к вершине и вместе достигли пика наслаждения, и их тела одновременно сотряс взрыв неимоверной силы.

Алекса обмякла, касаясь щекой груди Филиппа и слушая гулкие удары его сердца. Он нежно погладил ее волосы.

— Любовь моя, ты плачешь?

— Да. Это от счастья. Я так счастлива, что мы снова вместе. — Алекса крепко обняла его. — Никогда больше тебя не отпущу.

— Это точно, — прошептал он, целуя ее в ухо.

Потом они вместе принимали душ, намыливали друг друга, брызгались, радуясь своему воссоединению. Пока Алекса вытирала голову, Филипп в состоянии неослабевающего возбуждения наблюдал за ней. Наконец терпение его иссякло, и он вырвал полотенце.

— Эй, так нечестно, я еще мокрая!

— Ничего, сейчас я тебя высушу, — со смехом пообещал Филипп и, подхватив ее на руки, понес к кровати. — Господи, как же мне тебя не хватало!

На этот раз они занимались любовью медленно, нежно, залечивая раны друг друга, упиваясь возрожденными чувствами. После того как связывающая их нить едва не порвалась, она стала еще крепче.

Оба ненадолго задремали. Филипп разбудил ее, легонько целуя в шею. Его губы переместились к груди, затем к животу, язык стал описывать круги вокруг пупка.

«Так, правильно, целуй мой живот, так и надо — только ты еще не знаешь почему», — думала Алекса.

Он стал ласкать ее ноги, поднимаясь от щиколоток к бедрам. Алекса со стоном выгнула спину, потом вывернулась и вдруг повалила Филиппа на спину. Склонилась над ним, покрывая поцелуями грудь, живот, потом ее губы двинулись еще ниже, заставляя его стонать от страсти.

Алекса села на него и посмотрела в лицо, раскрасневшееся от любви и желания. Филипп стал ласкать ее грудь, а Алекса начала вращать бедрами сначала медленно, затем быстрее.

— Алекса… О Господи… Я люблю тебя, Алекса!

— Филипп, Филипп, Филипп…

Наслаждение захлестнуло ее на несколько секунд раньше, чем Филиппа. Они лежали бок о бок, обессиленные и счастливые.

— Ну, если всего этого не хватит, чтобы зачать ребенка, тогда я не знаю, что еще нужно.

— Я знаю, что было нужно. Примерно то же самое, — прошептала она, лукаво улыбаясь, и приподнялась на локте, чтобы видеть реакцию мужа. — Наш ребенок был зачат в последнюю неделю марта. Дорогой, он появится на свет в конце декабря.

— Что?! — Филипп резко сел. — Ты шутишь?

Алекса улыбнулась, качая головой.

— Нет, это правда.

— Но… То есть ты знала и не сказала мне ни слова?

— Я узнала уже после того, как ты ушел. И собиралась тебе рассказать, но узнала про Гейл.

Несколько мгновений он вглядывался в лицо Алексы, словно пытаясь окончательно удостовериться, что она не шутит.

— Никак не могу поверить.

Алекса рассказала, как узнала о своей беременности, как ждала его возвращения с Карибского моря, чтобы сообщить радостную новость.

— Господи, любимая, сколько же тебе пришлось пережить! — Глаза Филиппа заблестели. — Вот, значит, что ты имела в виду тогда, в парке, когда сказала, что у меня был бы ребенок, если б я набрался терпения. Если бы ты сказала мне еще тогда!

Алекса нежно поцеловала его влажные веки.

— Я не могла. Ведь я тогда сомневалась в твоей любви. Но это не важно, теперь ты все знаешь. Ну и как тебе мой подарок ко дню рождения?

Улыбка Филиппа была ослепительной.

— Мне хочется заново увидеть этот мир глазами нашего ребенка, — сказала Алекса. — И знать, что, когда нас не станет, кто-то, созданный тобой и мной, будет по-прежнему любоваться закатами…

— И считать звезды, — добавил Филипп, привлекая ее к себе.

— И творить для будущего, — со счастливой улыбкой закончила Алекса.