Апрель — не самый холодный месяц года, но уж точно самый сырой. Утром Алекса проснулась, если можно считать, что она вообще спала, от шума дождя за окном. Филиппа не было рядом: значит, это был не сон, что он ее бросил. Алекса почувствовала холодную пустоту внутри.

Для утренней пробежки слишком сыро, дорожку наверняка развезло. Погода мерзкая. Как назло, когда нужно избавиться от отчаяния и чувства одиночества, когда больше всего необходима пробежка, погода лишает ее этой возможности.

Встав с постели, Алекса вспомнила, что ей приснилось, будто она наблюдает за строительством головного офиса «Нью уорлд инвесторс», и как только очередную секцию достраивают, все рушится, а прораб в каске сверху кричит, что Алекса не годится в матери.

В данный момент она вообще ни на что не годилась.

Дождь был слишком сильный, чтобы Брайан мог поехать в школу на велосипеде, значит, придется подвезти его на машине. Это тоже оказалось не так просто. Разумеется, когда такси больше всего нужно, его не найти. Алекса вся промокла, несмотря на дождевик. Одно хорошо: рано приехала в офис и, может быть, даже успеет навести лоск на последний вариант проекта.

Но как только она села за чертежную доску, всякое желание работать пропало. Мысли о Филиппе причиняли ей невыносимую боль.

Алекса сдержалась и не позвонила ему на студию, хотя искушение было очень велико. Несколько раз она даже поднимала трубку, но вешала, понимая, что Филипп воспримет ее звонок как капитуляцию. Да и что она могла ему сказать? Что соскучилась? Ну и что? Наверное, муж тоже по ней соскучился, но это не решает их проблему. В любом случае сейчас ей нельзя отвлекаться на семейные дела, днем предстоит встреча с Карлом.

Немного погодя Алекса вызвала к себе Грега, чтобы показать ему проект. В яркой голубой рубашке и не менее ярком полосатом галстуке Грег выглядел в это утро на редкость жизнерадостно.

Он внимательно рассмотрел чертежи, чуть склонив голову набок, но ничего не сказал.

Настроение Алексы стало еще хуже.

— Тебе не понравилось.

— Н-нет, — медленно протянул Грег, — но… — Но что?

— Думаю, ты способна на большее. Ты позволила Игану задать тон, а он просто издевается над тобой, бросаясь из крайности в крайность…

— Грег, я не желаю это выслушивать! — оборвала Алекса. — Давай говорить только о проекте. Я хочу знать, что конкретно тебе не нравится.

— Здание слишком суровое. Мужское. Холодное. Ему недостает мягкости…

— Но оно должно олицетворять уверенность! — Алекса сердито передернула плечами. — Грег, мы же не кукольный домик проектируем…

— Но и не каменный фаллос! Послушай, разве Раймонд поручил бы проект тебе, женщине, если бы ему нужно было что-то в этом роде?

— Мой пол тут ни при чем.

— Ты так считаешь? Раньше я помалкивал, потому что знал, как ты взбесишься, но сейчас меня осенило: ты пытаешься соревноваться с архитекторами-мужчинами на их условиях, вместо того чтобы пустить в ход собственное оружие — женственность, женский взгляд на мир.

Внутри Алексы словно лопнула какая-то пружина.

— Хватит нести чушь! Вот уж от кого не ожидала таких банальностей, так это от тебя! Этак ты, чего доброго, заявишь, что мое место на кухне! Договоришься до того, что я не могу быть настоящей женщиной без целого выводка детишек! Чушь собачья! — Алекса вдруг схватила свои чертежи и подбросила в воздух.

Грег стал их собирать. Он был так изумлен, что Алекса тут же пожалела о своей ребяческой выходке.

— Прости, Грег, не знаю, что на меня сегодня нашло.

— Какие-нибудь неприятности дома? Муж требует, чтобы ты подарила ему ребенка, — что-нибудь в этом роде?

— Попал в самую точку.

Сама не зная, как это вышло, Алекса стала изливать душу Грегу. Не упоминая об уходе Филиппа, она рассказала об их разногласиях по поводу детей. Алекса ни словом не намекнула на их сексуальные проблемы, но по сочувственному взгляду Грега и многозначительному выражению его лица стало ясно: он прекрасно понимает, что происходит.

Грег слушал так внимательно, что Алекса поделилась с ним даже страхами по поводу материнства.

— Я редко видел вас вместе, но судя по тому, что я все-таки видел, вы с Филиппом составляете отличную пару. Уверен, вы как-то решите свои проблемы. С такими родителями и я бы остепенился…

— Премного благодарна! Сейчас мне только это и нужно!

— Серьезно, я думаю, как раз потому, что ты работаешь, из тебя получится хорошая мать. Мне-то ты точно была хорошей мамочкой, — закончил он с улыбкой.

Алекса фыркнула. Понимая, что Грег пошутил, она все же уточнила:

— Не матерью, а наставницей. Теперь я немного представляю, что такое настоящее материнство, и можешь мне поверить, это не забава.

Грег состроил удивленную физиономию.

— Ты имеешь в виду племянника, который с вами поселился? Ты же говорила, что все складывается хорошо.

— Я так говорила? Значит, врала. — Начав говорить о своих проблемах, Алекса уже не могла остановиться. — Если бы я только знала, как достучаться до Брайана.

— Прекрати заниматься самобичеванием! Большинство двенадцатилетних пацанов — настоящая боль в заднице. Видит Бог, я сам таким был. Хотел бы я встретиться с твоим племянником. Может, мне удастся кое-чему его научить.

— Научить, говоришь? — вырвалось у Алексы. Спохватившись, она тут же пожалела о своих словах.

Грег покраснел от гнева.

— Я не совращаю малолетних. А ты?

— Черт, Грег, прости, пожалуйста! Сегодня я явно не в себе. Ты на меня не сердишься? Мы ведь друзья?

— Если ты правда считаешь меня своим другом, впредь воздержись от банальностей, которые напрашиваются сами собой, — пробурчал Грег.

— Прости, — снова повторила Алекса. — Во всем виновато мое невежество. Я мало знаю о жизни геев. Я-то все о себе рассказала, но о тебе почти ничего не знаю.

— Ладно, если тебя интересуют девичьи секреты, я не снимаю детей в баре. Обычно меня снимают большие дяди, вернее, так было раньше, до СПИДа. Последние три года я живу с одним партнером. Он биржевой брокер, бисексуальный, разведенный, старше меня. Мы оба сдали анализы на СПИД, у обоих результат отрицательный. Хочешь узнать еще что-нибудь?

Не успев ответить, Алекса заметила, что за дверью мнется Сью Тоуни.

— Доброе утро, Сью. Входи. — Алекса попыталась скрыть раздражение; лучше бы эта девица не торчала под дверью с видом мученицы, дожидаясь, пока на нее обратят внимание, а сразу вошла.

— Я распечатала несколько рабочих набросков… — начала Сью.

Грег, которому никогда не хватало терпения на Сью, пулей вылетел за дверь.

Алекса собиралась передать Сью последний вариант проекта, но после критических отзывов Грега решила поработать еще. У нее появились сомнения. Впишется ли здание в окружающую среду? Не напоминают ли узкие окна-бойницы средневековый замок? Достаточно ли света они будут пропускать? Не производит ли здание в целом несколько пугающее впечатление? Последнюю мысль Алекса отбросила. В конце концов она решила, что проект удовлетворяет требованиям «Нью уорлд инвесторс».

Через пару часов она заглянула в кабинку Грега. Младший архитектор работал, забросив галстук за спину, чтобы не испачкать, и это придавало ему несколько комичный вид.

— Грег, я хочу угостить тебя ленчем. Накормить — это самое меньшее, чем я могу отблагодарить тебя за то, что ты терпеливо выслушивал мое нытье.

— А что, это еще не все? — спросил Грег с притворным ужасом.

— Все, все! Обещаю.

Они отправились в любимый ресторанчик Грега, специализирующийся на салатах и рыбе.

— Как видишь, я помешан на здоровой пище, ем на ленч овощи. — Он хитро подмигнул Алексе и забросил галстук за плечо. — Не может же мужчина жить одной плотью.

— Вот видишь? Ты все время отпускаешь двусмысленные шуточки, и я никак не ожидала, что ты воспользуешься моей откровенностью…

— Просто ты задела больное место. Маленькое, но очень чувствительное, — признался Грег, аккуратно натыкая на вилку кочанчик брюссельской капусты. — Наверное, я отреагировал неадекватно. Честно говоря, я ненавижу развращение малолетних.

Алекса улыбнулась:

— Тебя не разберешь, шутишь ты или говоришь серьезно.

— И то и другое. Я шучу, потому что мне приходится оправдывать свою принадлежность к геям, а быть геем — это значит смеяться сквозь слезы и все такое. А насчет растления малолетних — я говорю серьезно. Дети слишком невинны, чтобы противостоять всякой грязи. Во всяком случае, таким был я. — Грег не стал развивать свою мысль.

Алекса всмотрелась в его выразительное лицо.

— Ты не жалеешь о том, что ты гей?

— Если бы и жалел, что толку? Это судьба. Как любит говорить мой психоаналитик, если не считать моей необыкновенной красоты, то мой случай — классический: беглый папаша, слишком заботливая мать. Но «не плачь по мне, Аргентина». В наши дни быть геем плохо только тем, что это смертельно.

Грег погрустнел и замолчал, прихлебывая чай из трав.

— В последние несколько лет мне приходилось дважды подумать перед тем, как купить что-то не черного цвета. Этот галстук я приобрел нарочно, чтобы он поднимал мне настроение в промежутках между похоронами.

Алекса улыбнулась, но глаза ее заволокли слезы. Теперь она смотрела на Грега с состраданием и совсем по-другому воспринимала его циничный юмор, который звучал, как вызов смерти.

Ей было до слез жаль не только Грега, но и себя. Без Филиппа она чувствовала себя несчастной, страшно было представить, что она его потеряет. И все-таки Алекса не знала, как можно сделать то, что хочет муж, если она не считала это правильным.

— Мои поздравления, Алекса! — сказал Иган за ленчем на следующий день. — Думаю, наш проект победит в конкурсе, так считает даже Карл.

Алекса вздохнула:

— Не знаю, что и думать. Я старалась, но на этот раз у меня нет того особенного чувства, которое возникает, когда сознаешь, что сделала самый лучший проект, какой только могла.

— Ну конечно, ты это сделала. Мне со стороны виднее. Говорю тебе, проект великолепен, детально проработан, здание классических пропорций и прекрасно впишется в окружение.

Иган изобретательно лгал и получал удовольствие от собственной риторики, в действительности считая окончательный вариант просто чудовищным даже для постмодернизма.

Алекса, конечно, не могла знать, что на проект в немалой степени повлияло «творчество» Сью Тоуни. Вняв совету менеджера, Сью по-обезьяньи скопировала отдельные архитектурные элементы прошлых эпох. Иган выбрал из ее не блещущих оригинальностью проектов один и с дьявольским коварством сделал его еще хуже. Окна, выполненные в виде вертикальных прорезей, придали зданию сходство с готическим замком. Конечно, такому монстру суждено остаться только на бумаге. Выдающиеся архитекторы, члены жюри конкурса, несомненно, сочтут его отвратительным.

Глядя, как Алекса вяло ковыряется вилкой в салате, Иган вдруг почувствовал, что жалеет ее. Она была бледна, выглядела усталой, напряженной. Но менеджер искренне считал, что, как и он сам, Алекса понапрасну растрачивает свой талант в фирме Линдстрома и что неудача пойдет ей на пользу.

— Выше нос, старший архитектор, скоро мы будем в Вашингтоне.

Иган с нетерпением ждал поездки на строительство музея Пеннингтона, к которой в качестве поощрения прилагалось общество Алексы. Видит Бог, ему нужно отдохнуть от Стамфорда. Джейсон Поттер, злой гений Игана в «Линдстром ассошиэйтс», пытался выжить его из фирмы. Он с радостью уйдет, но в свое время.

Алекса нахмурилась:

— Надеюсь, наша поездка будет не слишком долгой?

— Я-то думаю по-другому, но твой муж наверняка по тебе соскучится, — рискнул заметить Иган. — На его месте я бы чувствовал то же самое. — И многозначительно усмехнулся.

К его немалому удивлению, Алекса не парировала тут же его замечание, как обычно бывало. Она промолчала, сжав губы и глядя на него большими печальными глазами.

«Интересно», — подумал Иган.

Объяснив, что с ней живет племянник, мать которого лежит в больнице, Алекса вроде бы немного смутилась. Она не хотела отсутствовать дольше, чем необходимо, однако Иган догадался: роль няни при племяннике ее не прельщает. И не удивился: из всех женщин, которых он знал, Алекса меньше всего была похожа на мать-наседку. Ему даже нравилось, что в отличие от прочих она не умилялась при виде каждого карапуза, ковыляющего по улице. Дети — не ее стихия, и уж тем более не его.

Алексу он воспринимал почти как собственного двойника, только в юбке: такая же талантливая, хладнокровная и очень честолюбивая. Слишком честолюбивая, чтобы размениваться на какого-то племянника.

— А что, муж не может присмотреть за мальчиком в твое отсутствие?

— Он и сам много ездит, поэтому очень трудно согласовать сроки. Но думаю, мы как-нибудь решим эту проблему.

При мысли, что у Алексы и ее знаменитого мужа возникли проблемы, Иган почувствовал приятное возбуждение и решил осторожно прощупать почву:

— Вы всегда можете нанять кого-нибудь, чтобы посидеть с мальчиком. Двенадцатилетнему пареньку ведь не нужна нянька?

— Да, конечно, — согласилась Алекса и тут же сменила тему: — Что у нас на десерт? Я бы съела что-нибудь сладкое.

— Ты сама такая сладкая, — прошептал Иган и легонько погладил ее по щеке.

Он обратил на Алексу свой знаменитый горящий взгляд, за который большинство женщин не пожалели бы и жизни. Ему не раз говорили, что у него небесно-голубые глаза, как у Пола Ньюмена.

Алекса прикусила губу и слегка отклонилась.

Иган убрал руку и стал изучать меню десертов, его мозг лихорадочно работал. Впервые за время их знакомства Алекса не одергивает его. Он сам контролирует ситуацию, из чего становится ясно, что у Джеромов явно что-то не ладится.

Может, Алекса не хочет уезжать на несколько дней из опасения, что Филипп что-то натворит? А может, даже больше боится другого — поддаться искушению лечь в постель с другим мужчиной? С ним, Иганом, например?

На рабочем столе лежала раскрытая папка, но мысли его были далеко. Филипп чувствовал себя не в своей тарелке, казалось, он живет чужой жизнью. Алекса его не любит, во всяком случае, не так сильно, как свою архитектуру. Прошло два дня, завтра ему улетать, а она так и не позвонила.

Сам он не мог сделать первый шаг: это означало бы капитуляцию. Вопрос, заводить ли ребенка, больше не подлежал обсуждению. Если Алекса готова отказаться из-за этого от мужа, он должен найти в себе силы отпустить ее.

Филипп уставился на лежащие перед ним бумаги, ничего не понимая. С улицы тянуло теплым весенним воздухом, и хотя он уже не юноша, весной в голову по-прежнему приходили мысли о любви. Филипп с болью вспомнил, что с Алексой он познакомился тоже весной.

Вдруг возникло искушение улететь вечером в Мемфис и отправиться на Ямайку уже оттуда. У родных он всегда может найти сочувствие и понимание. Они его очень любят и с радостью приняли в семью Алексу. И они такие тактичные. Никто никогда не спрашивал, почему у них нет детей, хотя все наверняка недоумевали.

Когда Филипп впервые рассказал родителям об Алексе, те усомнились, будет ли он счастлив с женщиной, столь увлеченной работой и карьерой. Тогда ему и в голову не приходило, что дело может принять такой оборот. Филипп вздохнул и решил не показываться родственникам в столь мрачном настроении.

Сейчас он вовсе не чувствовал себя знаменитостью. Зрители привыкли видеть его уверенным в себе, знающим, изысканным, всегда прекрасно владеющим собой. Короче, мужчиной, которому можно только позавидовать. Филипп покачал головой. Кто бы мог подумать, что он менее властен над своей личной жизнью, чем любой обычный мужчина, женатый на обычной женщине, ничего не имеющей против детей.

В кабинет заглянула Кэй:

— Может, принести кофе? Судя по вашему виду, вам не мешает подкрепиться.

— Спасибо, Кэй, не откажусь.

Секретарша принесла кофе и чуть наклонилась, ставя чашку на стол. Филипп вдохнул свежий аромат ее духов и еще острее ощутил свое одиночество, хотя Кэй приветливо улыбалась. Обычно он предпочитал, чтобы посторонние шумы не мешали сосредоточиться, но в это утро тишина угнетала его.

Филипп снова попытался читать, но по-прежнему ничего не понимал. Зазвонил внутренний телефон. Сердце замерло. «Неужели Алекса?» Секретарша доложила:

— С вами хочет поговорить Гейл Даулинг.

Он разочарованно вздохнул.

— Привет, Филипп. Хорошо, что я тебя застала. Вероятно, вы с женой вечером заняты, но на всякий случай я все-таки решила позвонить. Сегодня состоится открытие новой выставки в галерее «Сонабенд». Скульптор — молодая женщина из Техаса. Мне хочется, чтобы на открытие пришли и настоящие ценители искусства…

Услышать этот голос с его плавными южными интонациями, придававшими любому слову оттенок интимности, было для Филиппа потрясением. Гейл казалась такой счастливой, такой оживленной, что ее энтузиазм вдохнул немного жизни и в него. «Мне все равно нечего делать вечером, и я люблю скульптуру, — подумал Филипп, — почему бы не пойти?»

— Алекса занята, но я, пожалуй, выберусь. Говоришь, открытие в шесть?

Внутренний голос подсказывал, что не надо принимать приглашение, но Филипп записал под диктовку адрес и пообещал прийти. Повесив трубку, он почувствовал себя чуточку лучше. Действительно, с какой стати возвращаться в отель и весь вечер предаваться мрачным размышлениям?

Так случилось, что в последний момент Филиппа задержало начальство, он ушел с работы позже и приехал в галерею, когда презентация была уже в разгаре.

Гейл стояла в окружении гостей, среди которых была высокая молодая женщина — сама Келли Маккалоу, виновница торжества. Он не стал прерывать разговор, взял себе выпить — в чем отчаянно нуждался — и стал рассматривать скульптуры.

Маккалоу комбинировала в одной работе разные материалы: бронзу с гипсом, дерево с металлом. Филиппа удивило, что, хотя в целом ее бюсты и фигуры в полный рост выглядели вполне традиционно, непременным атрибутом каждой скульптуры были анатомические подробности, например, обнаженные ребра, сердце, почки, участки мозга. Он не мог сказать точно, нравится ему или нет, но признал, что в оригинальности автору не откажешь.

Почувствовав прикосновение чьей-то руки, Филипп вздрогнул. Он обернулся и увидел радостно улыбающуюся Гейл.

— Как это похоже на тебя: быть одним из немногих, кто пришел на выставку ради самого искусства!

Гейл познакомила его с автором. Келли Маккалоу оказалась разговорчивой и очень четко выражала свои мысли по поводу скульптуры. Филипп не удивился, когда узнал, что в свое время она училась на медицинском факультете.

Его представляли еще кому-то, он еще несколько раз менял пустой бокал на полный, пока в конце концов не сообразил, что находится в дальнем углу экспозиции наедине с Гейл.

— Как видишь, корни ее стиля — в кубизме и сюрреализме, — говорила она. — Она буквально пытается проникнуть в глубь вещей.

Он осушил очередной бокал, пытаясь забыть о своих проблемах. Бледно-розовый льняной костюм очень шел Гейл. От мысли, что эта деловая красивая женщина взяла на себя труд пригласить его на выставку, уделяет ему внимание, интересуется его мнением, у Филиппа немного полегчало на душе. Гейл показала ему среди гостей критиков, художников и скульпторов. Некоторые узнавали Филиппа и тепло отзывались о его программе.

К восьми часам гости начали расходиться, и он сказал себе: «Ладно, Джером, поставь бокал, поблагодари и убирайся восвояси, пока не натворил чего-нибудь, о чем потом пожалеешь».

— Фил, мы с Келли и еще кое-кто собираемся в испанский бар, где готовят отличные пирожки. Если у тебя нет других планов, можешь к нам присоединиться. — Гейл посмотрела ему в глаза, и Филипп тут же согласился.

В баре он снова пил, время от времени вспоминая, что нужно закусывать, прихватывал то холодную креветку в чесночном соусе, то пирожок. В этой веселой компании он смог наконец забыть о своем фиаско и потерял счет времени.

Позже Филипп оказался в одном такси с Гейл. Из-за выпитого все вокруг было словно в тумане. Но как только такси остановилось у ее дома, на него снова навалилась тоска. Возвращаться в дешевый отель — перспектива не из приятных.

Гейл легко коснулась губами его губ.

— Спасибо, что пришел. Рада была тебя видеть. — Прежде чем Филипп успел ответить, она открыла дверь, но потом замешкалась. — Еще не так поздно, может, поднимешься выпить кофе? Кстати, ты еще не видел мою коллекцию живописи.

«Не делай этого! — кричал внутренний голос, но Филипп приказал ему заткнуться. — Собственно, почему бы и нет?» Поцелуй Гейл все еще горел на его губах.

Проводив гостя в гостиную, Гейл вышла проведать дочь. Квартира сильно смахивала на галерею. Повсюду висели картины и рисунки, отчего мебель казалась лишней.

— Венди спит, — сообщила Гейл. — Ну, что тебе принести?

Видя, что он колеблется и смотрит на часы, Гейл предложила:

— Почему бы тебе не позвонить Алексе? Предложи заехать ко мне выпить.

И, не успев как следует подумать, Филипп признался, что они с Алексой на время разъехались, и даже объяснил причину.

— Я уже несколько лет пытаюсь считаться с ее чувствами, — говорил Филипп, — но не могу же ждать до бесконечности. По-моему, остаться бездетным — это ужасно.

Гейл налила вина, поставила бокал на поднос и теперь медленно несла ему. Ее розовая юбка колыхалась при ходьбе.

— Мне грустно это слышать. Выпьешь?

Филипп кивнул, уже жалея, что раскрыл рот. Не следовало так много пить. Он сидел на диване, Гейл устроилась в кресле. Некоторое время она молчала, потом тихо проговорила:

— Да, вопрос непростой. Признаюсь, я удивлялась тому, что у вас нет детей. Сначала думала, вы не можете их иметь, но правда оказалась такой… Словом, печально все это. Конечно, непросто быть мужем архитектора. Я хочу сказать, что это трудная профессия для женщины. Считается, что архитекторы хладнокровны, и, судя по моему опыту, так и есть. И в Далласе, и в других местах мне доводилось иметь дело со многими архитекторами, которые проектировали мои дома. Среди них две женщины так отчаянно пытались конкурировать с мужчинами, что фактически пожертвовали своей женственностью и ни у одной из них нет детей.

По спине Филиппа пробежал холодок: Гейл облекла в слова его собственные опасения.

— Недавно в Вашингтоне я виделась с моим старым другом Биллом Пеннингтоном. Он рассказал, что Алекса проектирует его музей. Должно быть, твоей жене очень интересно заниматься этим, работать бок о бок с единомышленником… Правда, я сама не знакома с Иганом Бауэром, но у него репутация завзятого сердцееда. О нет, Филипп, не пойми меня превратно, я не имела в виду, что он и Алекса… Просто женщине действительно легко пристраститься к такому стилю жизни, и перспектива волноваться об оставленном дома ребенке…

Филиппа словно ударило током. Иган Бауэр — сердцеед? Ему-то этот тип всегда казался напыщенным индюком. Да, Алекса высоко ценит его талант, но чтобы завести с ним роман?.. Нет, не может быть.

Я искренне надеюсь, что вы разрешите свои противоречия, — продолжала между тем Гейл. — Ты прирожденный отец, Филипп, дети к тебе так и тянутся. Взять хотя бы мою дочь. Я никогда не видела, чтобы Венди с первой же встречи так привязалась к незнакомому мужчине.

Она подлила ему вина, и Филипп снова осушил бокал. Ему стало немного легче. По крайней мере хоть кто-то его поддерживает.

— Я прекрасно понимаю твои чувства, потому что сама была в твоем положении. Вскоре после замужества я захотела иметь ребенка, но Клифф… не слишком стремился стать отцом, пришлось его уговаривать. И я так рада, что настояла на своем! Страшно подумать, что я могла бы никогда не испытать счастья быть матерью. Венди для меня — все. Супруги приходят и уходят, но ребенок — твой навсегда.

Каждое слово Гейл вторило его собственным мыслям. Нежный, обольстительный голос убаюкивал. В приглушенном свете Гейл выглядела такой прекрасной… Она скрестила стройные ноги, и Филипп вспомнил, что, когда увидел ее впервые, она была в мини-юбке.

— Филипп, ты не забыл, как мы познакомились? — спросила она, словно прочитав его мысли. — На приеме в особняке Трамбэлла ты собирал материал для статьи, а я умирала от скуки. И вдруг увидела тебя — в стареньком пиджаке, помятых брюках. Мне показалось, что ты чувствовал себя неловко в разнаряженной толпе.

Филипп улыбнулся:

— Значит, ты меня пожалела?

— Нет, меня разобрало любопытство. А как только мы разговорились… — Гейл не закончила, но ее взгляд был красноречивее всяких слов.

Филипп окунулся в воспоминания и снова почувствовал то же радостное волнение, что и в начале их романа. Тогда, десять лет назад, в вопросах секса Гейл была такой шокирующе откровенной, что поначалу он даже смущался. Сначала она обнажила перед ним душу, потом… груди, высокие упругие груди с крупными тугими сосками…

На мгновение Филипп закрыл глаза, слабея от желания. Когда он снова открыл их, на губах Гейл играла обольстительная улыбка.

Филипп сделал глоток вина и хрипло сказал:

— Кажется, я не очень упорно хранил свою добродетель.

Казалось, Гейл удивилась.

— Но ты же не был девственником?

— Но я был еще новичком.

Чем дольше они предавались воспоминаниям, тем сильнее Филипп возбуждался. Он так и не понял, как это произошло: только что они разговаривали, сидя друг против друга, а в следующее мгновение Гейл, страстно целуя, уже оказалась у него на коленях.

Запах ее духов дурманил. Словно и не было этих десяти лет. Он запустил пальцы в шелковистую черную гриву и устремил язык в ее рот. Гейл с тихим стоном впилась ногтями в его плечи.

Все тело Филиппа напряглось от возбуждения. Он расстегнул ее блузку и отшвырнул в сторону, она в это время снимала с себя юбку. Гейл осталась в короткой бледно-розовой шелковой комбинации на тоненьких бретельках и в атласных трусиках такого же цвета.

— О, Фил, Фил… — шептала она, принимаясь за пуговицы его рубашки.

Ему едва хватило сил оторваться от нее ровно настолько, чтобы сбросить с себя одежду. Он целовал и кусал ее, пальцы скользнули под тонкую ткань трусиков и погрузились в горячую влагу ее податливой плоти.

— О-о-о! — выдохнула Гейл, извиваясь под его ласками. Она легла на диван, потянула Филиппа на себя и, подняв ноги, простонала: — Фил, иди ко мне!

С плотно закрытыми глазами, без единой мысли в голове, он овладел ею и через мгновение кончил.

Филипп расслабленно опустился, чувствуя, как сердце бьется рядом с ее сердцем, и только потом почувствовал, что Гейл извивается под ним, стремясь к разрядке. Ее волосы разметались по подушке, полные губы припухли от поцелуев. Глядя на нее, Филипп почувствовал, что снова возбуждается.

На этот раз он вошел медленно, и, чувствуя приближение оргазма, Гейл задвигалась быстрее. Филипп тоже ускорил темп, глубоко вонзаясь в нее сильными толчками. Глаза Гейл расширились, она громко вскрикнула, достигнув вершины, и увлекла за собой Филиппа.

Он лег на спину, чувствуя, как напряжение наконец покидает его. От выпитого кружилась голова.

— Ах, Филипп, это было так чудесно, — прошептала Гейл. — Ты великолепный любовник.

Вспомнив об Алексе, он почувствовал угрызения совести и закрыл глаза. Ему хотелось спать, но Гейл, остывая, что-то говорила, и он, пересилив себя, открыл глаза. Она придвинулась ближе и положила голову ему на грудь.

— Я весь липкий от пота, — предупредил Филипп, но ее это не волновало.

— Мне нравится твой соленый вкус. — Она поцеловала его в плечо. — Обними меня.

Филипп подчинился. Ему было немного неловко, и он совершенно обессилел.

— Фил, я скажу тебе одну вещь, которую не говорила ни одной живой душе. В первый год замужества я могла заниматься любовью, только если думала о тебе.

Филипп лениво погладил ее, не зная, как ответить. Во рту пересохло. Он попросил воды, и Гейл вскочила с кровати.

— Не двигайся, дорогой, я принесу.

Он задремал, но почти сразу же проснулся оттого, что почувствовал между ног прикосновение чего-то мокрого. Приоткрыв глаза, увидел, что Гейл протирает его тело мокрой салфеткой. Филипп улыбнулся.

— Вообще-то я имел в виду стакан воды.

Гейл подняла голову и рассмеялась.

— Ох, прости! Вот уж воистину у меня только одно на уме!

Однако она не прекратила свое занятие, и Филипп почувствовал, как под ласковыми прикосновениями его плоть снова восстает. Через несколько минут Гейл отбросила салфетку, и Филипп тихо застонал. Гейл поцеловала его в живот, и ее груди коснулись его естества. Он сдавленно охнул, и Гейл восприняла этот звук как поощрение…

Должно быть, Филипп на время отключился, потому что пронзительные крики Гейл, прозвучавшие возле самого уха, разбудили его.

Только тогда он наконец получил долгожданный стакан воды.

Филиппа разбудил яркий солнечный свет, бьющий в лицо. Его первой мыслью было: «Где я?» И тут же вспомнил: он лег спать в гостевой комнате Гейл (из-за Венди), и лег почти под утро. Неужели уже восемь пятнадцать?

Филипп вскочил как раз в тот момент, когда Гейл бесшумно приоткрыла дверь и заглянула в комнату. Его поразило, насколько свежо она выглядит, небесно-голубой атласный халат подчеркивал нежный румянец на щеках и блеск черных волос. Гейл держала в руках поднос с чашкой кофе.

— Прости, я, кажется, проспал, — пробормотал Филипп, смущенно прикрываясь краешком одеяла. — Мне нужно позвонить секретарше…

— Конечно. Я подумала, что кофе поможет тебе проснуться. — Она поставила поднос на столик возле кровати и, одарив Филиппа ослепительной улыбкой, вышла.

Позвонив Кэй и предупредив, что, поскольку ничего срочного нет, он появится в студии от десяти до половины одиннадцатого, Филипп пошел в ванную.

Он был немного растерян — все происходящее казалось каким-то нереальным — и одновременно испытывал облегчение. Сегодня ночью мужчина был на высоте. Никаких проблем. Ах, как замечательно ощущать сильные струи теплой воды! Филипп вообще чувствовал себя замечательно и даже принялся напевать себе под нос.

Ему явно требовалось нечто вроде прошедшей ночи, чтобы все встало на свои места. Значит, с ним все в порядке.

Много лет назад именно Гейл пробудила его чувственность. До знакомства с ней Филипп был слишком занят, чтобы уделять сексу достаточно времени, и был слишком хорошо воспитан в традициях Юга, чтобы делать вещи, о которых давно мечтал. И вот этой ночью Гейл возродила его. Филипп почувствовал, что от воспоминаний снова возбуждается, и включил холодную воду.

Его пиджак, рубашка и брюки висели в шкафу, остальное лежало на стуле.

Дорогу в кухню Филипп нашел по голосу Венди. Девочка завтракала вместе с матерью за кухонной стойкой. Увидев Филиппа, она вскочила и бросилась ему навстречу. Тронутый теплым приемом, Филипп поцеловал Венди в щеку.

Девочка потянула его за руку к соседнему стулу, возбужденно тараторя:

— Мама сказала, что вы проспали. Смотрите, мы сделали черничные пончики!

— Очень вкусно, — похвалил Филипп, сев рядом с девочкой и откусив пончик.

— Фил, если хочешь, могу поджарить тебе яичницу с беконом, — предложила Гейл. — Венди, ешь, не отвлекайся, ты опоздаешь в школу. Кэлли уже два раза тебя звала.

Филипп здорово проголодался — накануне он не ел, а только закусывал, но ему не хотелось, чтобы Гейл суетилась на кухне.

— Я и сам могу поджарить яичницу…

— Только не в моем доме.

Доедая третий пончик, Филипп слушал радостную болтовню девочки. Кэлли зашла на кухню со школьным ранцем Венди.

— Я не хочу в школу, — заныла девочка, — я хочу остаться с Филиппом. Вы здесь будете, когда я вернусь из школы? Нет? Почему?

— Сегодня я уезжаю в командировку, но, когда вернусь, мы обязательно увидимся, — пообещал Филипп.

Девочка воспрянула духом и на прощание еще раз обняла Филиппа и подставила ему щеку.

Филипп, сколько ни гнал от себя эту мысль, не мог не думать, что так могло бы быть всегда.

Однако когда он приехал на работу и узнал, что Алекса не звонила, от его хорошего настроения не осталось и следа. Филипп Джером снова почувствовал себя покинутым и одиноким.