Глава 1

При первом же взгляде на дочь, распластавшуюся на больничной койке, худую, как скелет, Николь пришлось собрать все силы, чтобы не упасть в обморок. Присев на краешек постели, она стала ждать ее пробуждения. А когда Джулия наконец открыла глаза, Николь облегченно вздохнула, так как ей показалось, что та узнала ее. Она сжала руку дочери, а по ее щекам потекли крупные слезы.

Эдвард тоже вздохнул с облегчением, но так и не осмелился выйти из-за спины Николь. Джулия не произнесла ни слова, но и руку свою не отняла. Вскоре она снова уснула, а родители вышли в коридор.

– Срок беременности – около восьми месяцев, – тихо поделился с Николь Эдвард, когда они оказались за дверью, – но мне все же удалось найти врача, который берется даже за такие аборты.

– Прежде всего надо обсудить этот вопрос с ней, – резонно заметила Николь.

– Что значит «обсудить»? – не понял тот. – Нет никаких сомнений в том…

– Нет, сомнения есть, и к тому же весьма серьезные, – прервала его Николь. – Речь идет о ее ребенке, и, стало быть, ей принимать столь ответственные решения.

– Ты с ума сошла! Твое длительное общение с этим юношей не пошло тебе на пользу, – съязвил Эдвард. – Ты совсем потеряла разум. Хочешь, чтобы наша незамужняя дочь родила ребенка? Это же позор на всю семью, как бы там ни относилась к этому современная молодежь!

Николь не стала слушать дальнейшие рассуждения Эдварда, так как с самого начала ощутила, что он все-таки винит себя за случившееся. Ведь именно по его недосмотру Джулия отбилась от рук и в конце концов забеременела.

– Эдвард, давай поговорим об этом утром, хорошо? А сейчас я хотела бы вернуться в гостиницу и хоть немного отдохнуть. Медсестра сказала, что Джулия проспит несколько часов. А потом ей понадобится еще некоторое время, чтобы окончательно прийти в себя. Поэтому все разговоры об аборте надо пока отложить.

– Нельзя ей сейчас иметь ребенка, – стоял на своем Эдвард. – Одному Богу известно, кто является отцом.

– Теперь мы должны думать не о гипотетическом отце, а о нашей дочери и о ее желаниях.

Да она, черт возьми, и сама не знает, чего хочет! – все больше распалялся Эдвард. – Ты бы только посмотрела, как она жила все это время и с кем! Когда я получил сообщение от своих людей, то тут же бросился в гостиницу и обнаружил там какого-то мерзкого типа, накачанного наркотиками до такой степени, что он еле губами шевелил. Так вот, наркоман сказал, что Джулия украла все его деньги и вышвырнула его вон. Мне даже пришлось дать ему некоторую сумму, чтобы он отстал от меня.

Целыми днями и вечерами они сидели возле дочери, которая наотрез отказывалась разговаривать с ними, а на Эдварда даже не посмотрела ни разу. На мать, правда, она смотрела с триумфом, но каким-то странным, враждебным взглядом. Николь сразу же раскусила истинное значение этого взгляда. Дочь как бы хотела сказать, что наконец-то совершила нечто такое, что заставило родную мать обратить на нее внимание и даже оставить своего любовника.

Во время непродолжительных перерывов Николь пыталась немного поспать в гостиничном номере, но в голову ей лезли сумбурные мысли об оставшемся в Нью-Йорке Поле. Она уже давно собиралась позвонить ему, но ситуация оставалась настолько неопределенной, что ничего толкового она сказать просто не могла. Вот наступит улучшение, и тогда…

– Интересно, как долго это будет продолжаться? – поинтересовался Эдвард спустя неделю. – Джулии сейчас уже намного лучше. Может быть, пора возвращаться домой? Но я не в состоянии сказать ей об этом.

Как только мать вошла в палату Джулии, та демонстративно отвернулась и уставилась в окно.

– Джулия, я очень сожалею о случившемся и прошу у тебя прощения за все. – Николь умолкла, подыскивая подходящие слова. Она хотела помочь дочери, но не знала, как к ней подступиться. – Послушай меня, дорогая! Я не сомневаюсь, что ты понимаешь, в каком положении сейчас находишься. Ситуация нешуточная, и мы должны серьезно обсудить твои проблемы. Дело в том, что время идет очень быстро и сейчас для нас дорог каждый день. Чем дольше мы откладываем этот разговор, тем хуже для тебя.

Джулия ощутила внезапный прилив ярости. Ее родители, оказывается, пекутся не о ней, а о себе. Дороже всего им своя честь, то есть то представление о чести, которое у них когда-то сложилось. Она вскочила со стула и быстро подошла к кровати.

– Не волнуйся, я не собираюсь рожать. И думать не хочу об этом краснощеком чудище, которое будет беспрестанно визжать, орать, пукать, какать и писать. Я уже сейчас ненавижу его! – закричала она что есть мочи. – Из-за него меня тошнило каждое утро, и вообще я не желаю носить это огромное, как у дойной коровы, пузо! Ненавижу его! Ненавижу! Ненавижу все, что меня окружает! – Джулия повернулась, подошла к окну и попыталась открыть его, но, не справившись, сильно ударила кулаком по стеклу.

***

Николь несколько раз пыталась дозвониться до Пола, но все безуспешно. Не удалось дозвониться и телефонистке: телефон не отвечал. И тогда Николь позвонила Элу и даже вздрогнула от неожиданности, услышав в трубке хриплый голос Пола.

– Пол! Это ты? Наконец-то я дозвонилась до тебя.

– Николь, ради всего святого, что происходит? – Остальные слова Пола она не расслышала.

– Пол, с Джулией все очень плохо, даже хуже, чем я предполагала. Она ни с кем не разговаривает, а недавно пыталась выброситься в окно. Врачи говорят, что она пребывает в состоянии крайней депрессии.

– Мне очень жаль! – кричал Пол в трубку, заглушая эхо собственных слов. – Когда ты собираешься привезти ее домой?

– Не знаю, Пол. Врачи высказывают предположение, что у нее острая форма шизофрении. Это какой-то кошмар! Не хочется верить, но она действительно не в себе.

– Дорогая, приезжай поскорее! – умолял Пол, ненавидя себя за все подозрения в ее неверности. – Мы тут все уладим, только приезжай поскорее.

– Нет, Пол, сейчас никак не могу. И вообще я хочу тебе сказать, что мы не сможем быть вместе, пока Джулия находится в таком состоянии. Это слишком тяжело для меня. Да и Эдвард, обвиняя меня за все случившееся, постоянно осыпает упреками.

– К черту Эдварда! Я сам с ним поговорю…

– Нет, Пол, он же все-таки отец Джулии. Кроме того, в его словах есть доля правды… – Ее голос внезапно затих, заглушаемый громким треском.

– Алло! Алло! – Пол нервно застучал по рычагу телефона. – Не клади трубку! Дай мне свой номер, я тебе сейчас перезвоню! Алло!

– Пол, ты слышишь меня? Куда ты пропал?

– Да-да, слышу, я здесь. Только не говори, что мы никогда не сможем быть вместе…

– Пол, я хочу, чтобы ты меня понял. Все намного серьезней, чем я думала. Процесс реабилитации может затянуться, понимаешь? Боюсь, что не смогу быть с тобой, пока моя дочь… – Ее слова снова утонули в многочисленных помехах на линии.

– Николь, ты нужна мне! Нужна сейчас! Это тоже очень серьезно!

– Я понимаю, Пол, но что же делать? Ты уже взрослый человек, а она еще ребенок и к тому же очень больной.

– Она просто тобой манипулирует!

– Как ты можешь?! Это жестоко, Пол!

– Ты готова уступить ей, потому что боишься оставаться сама собой. Тебе просто надоело наше нищенское существование, и ты решила вернуться к привычной для тебя роскоши.

– Боже мой, Пол, ты никак не хочешь меня понять! Твоя мать, кажется, была права, когда предупреждала, что ты еще слишком молод.

– А ты такая же глупая предательница, как и моя мать. Ты не понимаешь свою дочь, как и моя мать отказывается понимать меня!

– Разговор окончен, Пол. Меня ждет Эдвард.

– К черту Эдварда! Я жду тебя в тысячу раз сильнее, чем твой Эдвард. Алло! Алло! – Но в ответ доносилось, как насмешка, только эхо собственных слов: она положила трубку.

Николь опустила голову, закрыла лицо руками и горько заплакала. Как жаль, что Пол еще не повзрослел, хотя чисто внешне он выглядит вполне зрелым мужчиной! Это же просто безумие с его стороны – вторгаться в такое деликатное дело! Нет, сейчас она не в состоянии продолжать с ним какие бы то ни было отношения. Нужно немного подождать. На первом месте сейчас должна быть только Джулия.

***

Пол жил в доме отца почти две недели, а потом отыскал небольшую двухкомнатную квартиру в старом здании на Салливен-стрит, что в Гринич-Виллидж. В ней было все, в чем он сейчас нуждался, включая и доносившийся с улицы шум большого города. Это успокаивало его и создавало ощущение вечно бурлящего жизненного потока, что было очень важно для написания новой пьесы.

Кроме того, он дал объявление в одну из газет, и вскоре у него появились ученики. Все это так или иначе помогало ему на время забыть о своих проблемах с Николь и приносило хоть и маленький, но все же доход. Конечно, на самом деле он не мог забыть тот последний разговор, когда Николь повесила трубку и с тех пор больше не звонила. Он всеми силами пытался найти хоть какие-то оправдания ее поступку, но обида брала верх, лишая его сна, отдыха и, что самое главное, возможности нормально работать. Тем более что она впервые в жизни была с ним так бесцеремонна. Ее испорченная дурным воспитанием дочь, видимо, была неплохой актрисой, корчила из себя невинную жертву семейных неурядиц и вообще отказывалась говорить с матерью, играя на чувствительных струнах ее души. А Эдвард тем временем щедро оплачивал все их счета, давая понять, что с ним она будет жить как в раю. А что может предложить ей он? Ничего, кроме безграничной любви и оскорбительной романтики нищеты. Ну что ж, она в полной мере насладилась его любовью и теперь, вдруг решив, что с нее хватит, ушла.

А мать, как только узнала, что сын снял отдельную квартиру, сразу же напросилась в гости.

– Чудная квартирка! – восхищалась она, расхаживая взад и вперед. – Я сделаю тебе пару подушек для дивана и…

– Не надо суетиться, мама, – недовольно поморщился Пол. – Мне и так неплохо.

– Никакой суеты, сынок, – мило улыбнулась Энн. – Я знаю, что вся эта мебель тебе досталась от предыдущего хозяина и находится в неплохом состоянии, но вот ее цвет…

Пол вскочил на ноги и, подойдя к окну, демонстративно отвернулся от матери.

Энн мгновенно сменила тему разговора:

– Пол, ты успеваешь заниматься музыкой? Ведь у тебя так много учеников…

– Вполне. – У него действительно было много свободного времени, так как он практически не выходил из дому, не общался с друзьями и даже не отвечал на телефонные звонки.

– У тебя, наверное, маловато наличных денег.

– Нет, вполне достаточно.

– Мне известно, что твоя драгоценная Николь не захотела разговаривать с тобой.

Пол набрал в кастрюлю воды и поставил ее на плиту.

– Если верить Джанет, Джулия сейчас в ужасном состоянии. Она постоянно демонстрирует склонность к самоубийству и пребывает в крайне истеричном состоянии. Очевидно, наследственность со стороны Харрингтонов. – Последнюю фразу Энн произнесла с особым ударением. – Полагаю, родителям следует поместить ее в частную клинику в Нью-Йорке с решетками на окнах и все такое прочее. Николь целыми днями торчит у нее в палате. Нет никаких сомнений, что она вернется домой с прежним мужем. Знаешь, любая трагедия неизбежно укрепляет семью. Не зря же все обвиняют их в том, что они бросили дочь на произвол судьбы.

Пол, не поворачиваясь к матери, взял нож и нарезал хлеб.

– Это ей наказание за то, что соблазнила тебя. Конечно, ты здесь ни при чем. У тебя просто не было жизненного опыта, чтобы распознать…

– Оставь, пожалуйста, мама!

Она самодовольно ухмыльнулась. Спокойный тон ее сына внушал ей некоторую надежду.

– В конце концов мать всегда выбирает своего ребенка. И вообще сам факт рождения формирует самые прочные в мире узы.

Пол медленно намазывал хлеб маслом, думая о своем.

– На днях я разговаривала с Лейлой, – продолжала Энн. – Она лично знает Гэлуэя и обещала пригласить его на твой следующий концерт…

– Нет! – резко возразил Пол. – Во-первых, пьеса еще далека от завершения, а во-вторых, я по-прежнему полон решимости добиваться успеха собственными силами.

Энн обратила внимание на сдавленный голос сына и решила, что сейчас не время давить на него. Постепенно она восстановит свой авторитет, а потом можно будет подумать и о возрождении своего влияния на сына. Пока же следует во что бы то ни стало восстановить его добрую репутацию талантливого композитора. Слава Богу, что он больше не встает горой на защиту Николь! Это уже победа.

– Знаешь, Пол, я подумала, что если ты хочешь забрать кое-какие вещи из своей комнаты…

– Нет, спасибо, – решительно отказался тот. – Мне больше нравится простая обстановка. – Пол глубоко вздохнул, низко опустил голову, чтобы мать не заметила его скупых слез, и поставил на стол бутерброды и кофе.

– Ну что ж, может быть, ты и прав. Квартира небольшая, но очень уютная. Как раз для одного.

***

Как только Николь переступила порог своей огромной студии, она ощутила такое страстное желание поскорее увидеть Пола, что невольно выкрикнула его имя. Толстый слой пыли и разбросанные повсюду бумаги напомнили ей, что она давно уже здесь не была. На крючке рядом с дверью висели ключи Пола. Вот и все, что осталось тут от любимого.

Николь долго бродила по пустому помещению и постоянно ловила себя на мысли, что нечто подобное должно было случиться. Неужели из-за мальчишеской обиды на нее за то, что она прервала разговор с ним, он решил навсегда покинуть этот дом? Она вспомнила, как в тот день звонила Полу, но тут пришел Эдвард, и ей пришлось положить трубку. Она заплакала, а он стал ее успокаивать, думая, что все это из-за Джулии.

Впрочем, ничего особенного не произошло. Конечно, Пол неоднократно уверял ее в своей любви и говорил, что без нее ему не жить, но он так молод, что мог и ошибаться в своих чувствах. Да и почему, собственно, этот красивый мужчина должен ждать какую-то старуху, которая окончательно запуталась в своих отношениях с дочерью? Жаль только, что их романтическая любовь закончилась намного раньше, чем она предполагала! С другой стороны, это все равно когда-нибудь случилось бы. Конечно, никаких попыток разыскать Пола и вернуть его она предпринимать не будет.

Николь почти полчаса бесцельно бродила по комнате, задыхаясь от пыли, а еще больше от мысли, что с Полом покончено раз и навсегда. Даже открытые настежь окна не улучшили ее состояние. В конце концов, не выдержав такого напряжения, она подошла к телефону и набрала номер Эла.

– Пола здесь нет, – ответила какая-то женщина, вероятно, его сожительница. – У него есть своя квартира. Нет, я не знаю, где именно. Думаю, что Эл может вам подсказать.

Николь сказала, что в этом нет необходимости, и быстро положила трубку, даже не представившись. Ее руки заметно дрожали, а в груди что-то оборвалось. Значит, Пол действительно решил раз и навсегда положить конец их отношениям. "Она задумчивым взглядом обвела огромную комнату. Все здесь напоминало ей о любимом. Вот здесь он работал, а здесь они занимались любовью, а вот то самое зеркало, которое он специально прикрепил к стене так, чтобы она могла как бы со стороны наблюдать за своими скульптурами. Нет, оставаться здесь ей нет смысла. Да и зачем, если все валится из рук, а в голову лезут дурные мысли? Не долго думая она собрала самое необходимое и спешно покинула студию.

***

Главный психиатр клиники в Бекворте сообщил супругам Харрингтон, что Джулия находится в состоянии острейшего нервного срыва, и настоятельно посоветовал им как можно быстрее прервать ее беременность.

Во время операции Николь сидела в комнате для посетителей и вспоминала тот день, когда впервые узнала, что беременна Джулией.

***

Это произошло как-то случайно, во время очередного осмотра у их семейного врача. Прежде чем поделиться этой новостью с Эдвардом, Николь отправилась к Энн.

– Знаешь, с одной стороны, я бесконечно рада, но с Другой – почему-то боюсь. Конечно, я давно хотела ребенка, но как-то уж слишком быстро все произошло. Мы ведь поженились несколько месяцев назад, и я с таким увлечением работала.

Энн задумчиво посмотрела на подругу и покачала головой.

– Знаешь, ребенок – это каждодневная забота на полную катушку.

– Нет, мне это не подходит, – отмахнулась Николь. – Придется кого-нибудь нанимать. Не могу же я все бросить! У меня такие планы на будущее! Правда, сейчас меня беспокоит другое – как с большим животом подступиться к столу. – Она улыбнулась, представив себя на последней стадии беременности. – Конечно, Эдвард будет безумно счастлив. Он давно уже мечтал завести детей до того, как окончательно состарится.

– Не обольщайся, – снисходительно ухмыльнулась Энн. – В течение первых трех-четырех лет отцы, как правило, не уделяют детям никакого внимания.

– Энн, – неожиданно спросила Николь, пораженная многоопытностью подруги, – если ты действительно хочешь заниматься музыкой, почему бы тебе не нанять прислугу, которая будет присматривать за твоими мальчиками?

– Нет, Ника, ничего не получится. Я все равно не смогу сосредоточиться на деле, зная, что мои дети оставлены на чужих людей. Есть, конечно, женщины, которые не утруждают себя подобными заботами и ходят на работу, но я так не смогу.

Николь грустно вздохнула:

– А вот я даже представить себя не могу без работы. Значит, придется избавиться от всяких забот. Надо просто найти очень хорошего человека, который бы по-настоящему любил моего ребенка.

На обратном пути она все время ломала голову над тем, что же теперь делать. Можно было, конечно, сделать аборт без ведома Эдварда и тем самым решить все проблемы, но тогда у нее не будет ребенка – умного, белокурого, талантливого и очень нежного. Нет уж, лучше найти хорошую няню. У них огромный дом, места в нем много, да и Эдвард будет безмерно счастлив.

Добравшись наконец домой, она налила себе джина с тоником, неторопливо выпила, а потом порывисто набрала номер телефона родителей.

– Мама, я просто хотела узнать, как дела.

– Ты читаешь мои мысли. Я только что собиралась связаться с тобой, чтобы сообщить, что у отца был очередной сердечный приступ. Нет-нет, пока ничего серьезного, но ему нужно оставить работу.

– Ну и что он говорит?

– И слышать не хочет. Говорит, что без работы жизнь потеряет для него всякий смысл…

– Не потеряет, мама. Передай ему, что скоро он станет дедушкой.

***

Пол с каждым днем все острее ощущал свое одиночество. Невыносимое одиночество… Музыканты его оркестра вернулись в Йельский университет, а мать стала напоминать, что ему тоже не мешало бы завершить обучение. Но Пол даже думать не мог о какой-то академической жизни. Сейчас ему нужно было только одно – всеобщее признание, популярность, восхищение его талантом и много денег. Он был слишком большим гедонистом, чтобы жить в бедности и считать каждый цент, рассчитывая на благотворительность какого-нибудь фонда.

Изнывая от тоски, он теперь частенько проводил вечера в небольшом уютном кафе «Фигаро», где однажды приметил симпатичную девушку, рядом с которой стоял футляр со скрипкой. С интересом посмотрев на нее, чего не случалось с ним уже долгое время, он пришел к выводу, что она достаточно привлекательна. У нее были темные волосы, смуглая кожа, прелестный овал лица и пухлые чувственные губы.

– Простите, – обратился к ней Пол после некоторых колебаний, – я вижу, вы играете на скрипке. Дело в том, что я сам музыкант, играю на флейте и сочиняю музыку. Не могли бы вы уделить мне несколько минут? Меня интересует партия скрипки в небольших оркестрах.

Вскоре выяснилось, что она учится в музыкальном колледже в Нью-Йорке, обладает прекрасным характером и незаурядным умом. Ободренный непродолжительной беседой, Пол на всякий случай взял у нее телефон.

Через несколько дней он пригласил ее в ресторан, надеясь, что немного развеется и забудет столь печальное для него расставание с Николь. К сожалению, и это не помогло. Улицы, рестораны, парки, кафе – все напоминало ему о недавней утрате. Эта милая девушка была прекрасной собеседницей и могла бы устроить кого угодно, но только не Пола. Вскоре он убедился, что его попытка найти замену Николь только сильнее бередит рану. Уж лучше оставаться в гордом одиночестве, чем теребить и без того исстрадавшуюся душу.

 

Глава 2

Последние дни все больше напоминали Николь тюремное заключение. Каждое утро она просыпалась с жуткой головной болью и ощущала себя совершенно истощенной после ночных кошмаров. С одной стороны, она постоянно терзалась из-за утраты любимого человека, а с другой – ей не давали покоя дурные мысли о дальнейшей судьбе Джулии.

В первый же день своего пребывания в доме Эдварда она перебралась в гостиную, дав тем самым понять мужу, что не намерена поддерживать обычные супружеские отношения. Харрингтон же воздержался от упреков, так как тяжелая болезнь дочери придала бы выяснению их отношений оттенок чрезмерной эгоистичности.

Николь каждый Божий день ходила в клинику, расположенную в полутора милях от дома, и просиживала там часами, несмотря на совет доктора Спивака не слишком навязывать дочери свою опеку и дать ей возможность успокоиться и немного прийти в себя. Едва ли не через день Николь встречалась с доктором, который все время пытался объяснить ей причину упорного молчания Джулии. К сожалению, он так и не смог сделать окончательный вывод относительно ее состояния. Вначале он убеждал Николь, что это просто-напросто острый эмоциональный шок, затем стал намекать на наличие признаков шизофрении и в конце концов высказал догадку, что это всего лишь осознанный уход от надоевшего и несправедливого, как ей казалось, окружающего мира.

Большую часть времени Джулия неподвижно сидела у окна и смотрела на темные воды Ист-ривер, совершенно не обращая внимания на присутствие матери. Николь не навязывала ей свое общение, но всеми силами пыталась показать, что по-прежнему любит ее и готова пожертвовать всем ради ее благополучия.

А вечером в палате появлялся Эдвард, на которого молчание дочери не производило, казалось, никакого впечатления. Он быстро находил удобный предлог и покидал палату.

Николь не обвиняла мужа в черствости, а просто приходила к дочери каждый день и оставалась с ней большую часть времени. В течение второй недели пребывания Джулии в клинике Николь приняла очень трудное для себя решение – не прикасаться к начатой уже скульптуре до тех пор, пока Джулия окончательно не поправится.

Больше всего Николь беспокоило то, что Джулия отказывалась принимать пищу самостоятельно и ела, только когда медсестра кормила ее с ложки. Некоторое время спустя Джулия позволила матери кормить себя, что было хорошим признаком. Николь обрадовалась, что дочь доверила ей столь важное дело, и понадеялась на скорое улучшение. Стараясь ни на что не отвлекаться, она не читала газет, не слушала радио, а просто сидела молча, предельно сконцентрировавшись в этой своеобразной медитации. Ей очень хотелось проникнуть в душу Джулии и убедить дочь в том, что мать ее любит и желает скорейшего выздоровления.

Два месяца тянулись целую вечность, но, к сожалению, к каким-то серьезным изменениям не привели.

***

Проклиная свое невезение, а заодно и вообще все на свете, Эдвард переступил порог небольшой квартиры, которую он с некоторых пор снимал на Пятьдесят седьмой улице. Он только что совершил самую крупную в своей жизни ошибку – ошибку, которая может стоить ему по меньшей мере пятидесяти тысяч долларов. Он по глупости продал скульптуру Джорджа Сегала, совершенно забыв о том, что Уитни собирается устраивать грандиозную выставку работ этого мастера.

А дело в том, что неожиданная болезнь Джулии совершенно выбила его из колеи. Ему даже плохо становилось, когда он вспоминал, что какой-то мерзкий наркоман искалечил в Париже его любимую дочь.

Конечно, во всем он обвинял прежде всего Николь, так как до ухода матери из семьи Джулия вела себя нормально и не связывалась с разными подонками. Сам он совсем забросил свою коллекцию, стоимость которой некогда составляла более миллиона баксов. Одним махом, одним безумным поступком Николь разрушила не только семью и здоровье дочери, но и благополучие своего мужа.

Сперва Эдвард даже обрадовался тому, что дочь перенесла нервный срыв, так как небезосновательно считал, что это заставит Николь вернуться в семью. Она действительно вернулась, правда, спала в гостиной, а не на супружеском ложе. Все, казалось, возвращается на круги своя, но беда в том, что проходили дни, а Джулия все не поправлялась, измучив своей болезнью не только мать, но и отца. Николь вообще превратилась в зомби, так как все время проводила в клинике и совершенно перестала обращать внимание на мужа. Она не обедала с ним, не ужинала, отказывалась прикасаться к спиртному и вообще не разговаривала.

Поначалу Эдвард с пониманием относился к ее поведению и даже временами одобрял его, но всему есть предел. Николь находилась в его доме и по-прежнему оставалась его женой, хотя и вела себя как совершенно чужой человек. Он пытался вызвать у нее чувство ревности и несколько раз не ночевал дома, коротая время с девочками в своей небольшой квартирке, но все безрезультатно: Николь просто не замечала его и не реагировала на его поступки соответствующим образом.

Эдвард подошел к бару и плеснул себе шотландского виски. Вспомнились слова доктора Спивака о том, что он мало времени уделял дочери и пытался откупиться от нее щедрыми подарками и большими суммами денег. Эти слова вызвали у него приступ ярости, после чего он невзлюбил этого надменного толстяка с черными волосами и неприятно-пронзительными глазами. Он чем-то напоминал ему не менее омерзительного Пола Лурье, еще одного умника, который постоянно сует нос не в свои дела и портит жизнь окружающим.

Не успел Эдвард покончить с третьей рюмкой, как неожиданно зазвонил телефон. Это была та самая девица, которую он ждал. Она стала сбивчиво объяснять ему, что сегодня вечером никак не сможет к нему вырваться, и попросила перенести встречу на другой день. Эдвард грохнул трубкой по столу и выругался. Чертова шлюха, строит из себя святую девственницу! В расстроенных чувствах он вышел из квартиры и направился домой. В гостиной он включил симфонию Малера, но она показалась ему слишком мрачной. Кантата Баха тоже не улучшила настроение, так как оказалась чересчур абсурдной. Луи Армстронг был слишком энергичным, а Джерри Маллиген – слишком вялым. Даже висевшие на стенах картины не вызывали у него былого восторга. Тесс Абраме наводила тоску своими мрачными тонами, и он никак не мог понять, почему не продал ее в свое время. Да и Шагала надо было бы загнать. Уж слишком он наглый и надменный в своем величии! В конце концов выяснилось, что Эдвард ненавидит все на свете, и прежде всего себя самого. И вообще вся его жизнь пошла кувырком с тех самых пор, как Николь ушла от него.

Повар был крайне удивлен, увидев хозяина дома.

– Мистер Харрингтон говорил, что дома сегодня ужинать не будет, или я ошибаюсь?

Эдвард был не голоден, но все же попросил того приготовить что-нибудь легкое, а сам уселся в кресло с бутылкой вина и предался размышлениям.

Он был воспитан в семье, которая всегда верила в успех и исповедовала идеологию победителей. Его отец был довольно преуспевающим банкиром и всего в жизни добился самостоятельно, без посторонней помощи. Правда, для этого потребовались немалые усилия. Он выискивал небольшие предприятия, находившиеся на грани банкротства, финансировал их, превращая в прибыльные, и таким образом получал затем огромные доходы.

Эдвард учился хорошо и всегда держал в голове три главных принципа: никогда не быть сентиментальным в серьезных делах, покупать вещи только по самым низким ценам, а продавать только в случае самой большой выгоды. Они оказались верными и позволяли ему все эти годы держаться на гребне успеха. И вот сейчас он впервые почувствовал себя неудачником, хуже того – стал вести себя как неудачник.

В половине одиннадцатого домой вернулась Николь и сразу же направилась к себе.

– Посиди со мной, Ника, выпей немного бренди, – пригласил он нарочито спокойным тоном.

Она остановилась, снедаемая сомнениями.

– Я очень устала, Эдвард.

– Ну хоть расскажи мне, как там Джулия. Я сегодня так и не смог к ней вырваться.

Она присела на край дивана и взяла протянутый мужем стакан с напитком.

– Никаких изменений, к сожалению. Надо набраться терпения и ждать. Негативные эмоции накапливались у нее в течение восемнадцати лет, и поэтому было бы глупо ожидать мгновенных чудес.

Только сейчас Эдвард заметил, что жена выглядит не самым лучшим образом. Небрежно затянутые в пучок волосы, на лице никакой косметики, а некогда элегантную одежду сменили самая простенькая юбка и помятая блузка. И все же она оставалась достаточно сексуальной, хотя и играла, по его мнению, роль озабоченной и исстрадавшейся матери.

Он возбужденно заерзал на месте и попытался отвлечься, но навязчивые мысли не покидали его. Неужели она до такой степени озабочена судьбой Джулии, что совершенно не испытывает желания? Эдвард подошел к ее креслу и присел на подлокотник.

– Когда-то мы были с тобой очень счастливыми супругами.

Николь молча хлебнула бренди и отвернулась. Он посмотрел на соблазнительный холмик ее груди, взял из ее рук стакан, наклонился и поцеловал в лоб.

– Тебе не кажется, дорогая, что нам пора восстановить прежние отношения? Хотя бы ради Джулии.

Николь откинулась на спинку кресла, недовольно поморщилась и попыталась встать.

– Я не могу, Эдвард, – произнесла она виновато. – Мы останемся хорошими друзьями, но о чем-то большем не может быть и речи.

По выражению ее глаз он вдруг понял, что она не забыла своего юного поклонника, и это стало для него последней каплей.

– Ты по-прежнему думаешь об этом смазливом кобеле? – Николь закрыла глаза и густо покраснела. – Если ты все еще рассчитываешь вернуться к нему, то лучше не надейся. Я скорее убью тебя, чем выпущу отсюда.

Она встала и попыталась уйти, но сделала это как-то нерешительно. Эдвард успел схватить ее за руки, крепко прижал их к бокам, а затем грубо впился в ее губы.

– Эдвард, прекрати немедленно…

Побледнев от ярости, он повалил ее на диван и мгновенно запрыгнул сверху, придавив всей своей тяжестью. Она брыкалась из последних сил, стонала от боли и унижения, но вырваться из его цепких рук так и не смогла. Одной рукой Эдвард стал грубо теребить ее грудь, а вторую запустил под юбку, насильно раздвигая ей ноги. Затем он впился в ее губы и стал больно кусать их, пытаясь просунуть внутрь язык.

Николь отчаянно сопротивлялась, но силы были явно неравны.

– Ты делаешь мне больно!..

Возможно, но это несравнимо с той болью, которую ты причинила мне. Я всю жизнь старался для тебя, а ты бросила меня и дочь ради какого-то сопляка. Сука уличная! – С этими словами он сорвал с нее блузку и бюстгальтер и вцепился зубами в ее соски, причиняя невероятную боль.

Николь громко закричала, но это только раззадорило его.

– Интересно, что этот кобель делал с тобой такого, чего не могу сделать я!

В ту же секунду на пол полетели ее разорванная юбка и кружевные трусики. Николь предприняла еще одну попытку освободиться, но все тщетно. Ее упорство вызвало у Эдварда новый приступ бешенства. Он размахнулся и ударил ее по лицу, причем так сильно, что чуть не свернул ей челюсть.

Николь перестала сопротивляться и затихла. Она вдруг ясно поняла, что он пьян, взбешен от ревности и в таком состоянии может просто-напросто убить ее. А что тогда будет с Джулией? Если случится трагедия, Джулия никогда больше не выйдет за пределы психиатрической клиники. Она просто не вынесет такого удара.

Эдвард тем временем с нескрываемым триумфом навалился на жену и попытался осуществить задуманное, но увы… Ее плотно закрытые глаза и перекошенное от омерзения лицо мгновенно лишили его способности к половому акту.

– Будь ты проклята! – зло выкрикнул он, слезая на пол. – Сука, совсем меня доконала! Из-за тебя я даже сексом больше не могу заниматься!

Николь с трудом поднялась с дивана и осмотрела свое тело – все в синяках и в царапинах. Затем, собрав разбросанную по всей комнате одежду, она ушла в гостиную и заперла за собой дверь. Впрочем, Эдвард вряд ли посмеет снова напасть на нее. Еще долго она не могла прийти в себя, всхлипывая от отвращения и пытаясь понять, почему ее долгая семейная жизнь с этим человеком закончилась именно таким печальным образом.

***

Джулия тупо смотрела на большую кожаную сумку, из которой медсестра доставала ярко раскрашенные деревянные фигурки. При этом женщина в белом халате что-то говорила, но она ее не слышала. Когда все фигурки были уже на кровати, Джулия протянула руку, взяла большую женскую фигурку и одну маленькую и тихо сказала: «Мама».

Медсестра тотчас же нажала на кнопку, и в палату вихрем влетел доктор Спивак. Усевшись на край кровати, он снова достал фигурку мальчика и положил ее к женским. Джулия сердито отшвырнула ее прочь.

– Нет, я хочу только маму! – закричала она и неожиданно разрыдалась.

***

Проснувшись утром, Николь нашла под дверью записку Эдварда: «Прости, я, должно быть, слишком много выпил». Нет, она никогда не сможет простить его, хотя и готова частично признать себя виноватой в том, что бывший муж оказался на грани срыва. Она давно уже была готова, покинуть этот дом, но ей очень не хотелось возвращаться в студию, купленную на деньги Эдварда. Надо подыскать себе небольшую мастерскую, но на это потребуется время, да и денег у нее сейчас не хватит на что-нибудь более или менее пригодное для жилья.

Николь приняла душ, чтобы смыть с себя остатки ужасных воспоминаний о вчерашнем вечере, а потом быстро оделась, поймала такси и отправилась в клинику. Доктор Спивак встретил ее ошеломляющей новостью: Джулия наконец-то нарушила свое весьма продолжительное молчание.

***

Пол провел несколько дней в родном Йельском университете, консультируясь с Фредом Феликсом. Ему было очень приятно, что учитель с похвалой отозвался о его новой музыкальной пьесе. В студенческом городке он случайно натолкнулся на Кейт Маркхэм и заговорил с ней, спросив, как дела.

– Все прекрасно, – ответила та. – Эмми помолвлена с каким-то студентом художественной школы, хотя родители считают, что он еще слишком молод для семейной жизни. Кстати, о студентах: моя мать рассказала мне жуткую историю про Джулию Харрингтон.

Пол съежился от дурного предчувствия и вытер пот со лба.

– У нее, оказывается, был кошмарный нервный срыв. До сих пор не произносит ни слова, а мать все время сидит с ней и совершенно забросила свои скульптуры. Впрочем, ты, вероятно, и сам все знаешь не хуже меня. Прости, я забыла, что вы с Николь…

Пол тотчас что-то буркнул на прощание и быстро пошел прочь. Его тяготило смешанное чувство не угасшей до сих пор любви к Николь и невыразимой скорби по поводу их печальной разлуки. Как ему хотелось в этот момент отыскать ее, прижать к своей груди и, как встарь, утешить добрыми словами! Теперь он окончательно понял, что ошибался насчет Джулии. Повинуясь собственному инстинкту и опасаясь потерять Николь, он недооценил серьезность ситуации. Если Николь сейчас действительно не работает, то это для нее сущий ад. Вернувшись в гостиницу, он после долгих сомнений снял телефонную трубку и набрал домашний номер Эдварда.

– Миссис Харрингтон нет сейчас дома, – прозвучал голос служанки. – Она будет поздно вечером.

Он положил трубку, так и не осмелившись оставить ей сообщение. После некоторых размышлений он решил написать ей письмо, в котором выразил сочувствие ее горю и надежду на скорейшее выздоровление дочери. Кроме того, не преминул напомнить, что работа – это единственное средство отвлечься от неприятностей, и закончил послание заверениями в своей неизбывной любви к ней. Сначала он хотел отослать его по адресу студии, в которой они провели немало счастливых минут, но потом решил, что она туда, вероятно, не заходит, и решил послать его с нарочным. В конце письма он указал свой новый адрес и номер телефона, по которому она сможет в любой момент •связаться с ним, если, конечно, захочет.

***

Энн чувствовала себя ужасно, причем настолько, что даже попыталась залить свою депрессию большим количеством спиртного. Все последнее время она беспрестанно звонила, писала и встречалась с любым, кто хоть как-то был способен помочь ей устроить очередной концерт Пола, но всякий раз натыкалась на глухую стену непонимания и подозрительности. Трудности возникали практически с самого начала, так как никто не хотел даже взглянуть на его новую оркестровку, ссылаясь на самые невероятные обстоятельства – загруженность работой, обилие молодых и подающих надежды музыкантов, невостребованность квинтета и все такое прочее.

И только ее старый друг, импресарио Макс Ферст, осмелился высказать ей всю правду:

– Энни, я просто не могу прикасаться к этому делу. Ты знаешь, какие теперь требуются деньги для раскрутки того или иного композитора? Ты даже представить себе не можешь! А все это дело с плагиатом – нет-нет, конечно, я не верю в этот бред, но никто из серьезных людей не захочет сейчас связываться с этим ни ради тебя лично, ни Даже ради Генриэтты.

Энн много думала над тем, кто же виноват в случившемся, и чаще всего приходила к выводу, что вся вина лежит на Николь. Она соблазнила его сына, он из-за этого Поссорился с матерью, а закончилось все грандиозным скандалом, выпутаться из которого не так-то просто. А все из-за чего? Из-за какой-то стареющей мерзавки, которой вдруг захотелось вспомнить молодость и испытать несколько приятных минут. И это разрушило карьеру самого многообещающего молодого композитора Америки. И все же Энн решительно отказывалась признать поражение в борьбе за сына. Она найдет самое лучшее рекламное агентство в Нью-Йорке, которое сможет доказать абсурдность всех обвинений и представит дело в таком свете, что остальным музыкантам останется только рыдать от зависти. Квинтет Пола все равно прославится на весь мир, даже если ради этого придется пожертвовать всем ее состоянием.

***

Эдвард решил пройтись по Центральному парку, чтобы немного развеяться и насладиться этим весенним днем. Возле небольшого пруда он остановился и посмотрел на группу мальчиков, пускающих корабли. В который раз ему пришлось пожалеть о том, что у него нет сына. Все-таки мальчики доставляют намного меньше хлопот, чем девочки. Покинув парк, он дошел до центрального входа в Метрополитен-музей, остановился на его ступеньках и стал внимательно наблюдать за прохожими. Когда-то это было одним из любимых занятий, которое успокаивало его и очищало сознание от трудноразрешимых проблем. Сейчас же просто напомнило ему, что его либидо дает сбои, а от былого энтузиазма не осталось и следа.

Вскоре голова его разболелась еще больше, а в животе вообще творилось черт знает что. Он смутно помнил события вчерашнего вечера, впрочем, одно было ясно – он попытался заняться с женой любовью, но ничего не получилось, и с досады он ударил ее по лицу, чего прежде никогда не делал.

Какая-то рыжеволосая девушка мило улыбнулась и попросила у него огонька. В прежние времена он непременно клюнул бы на эту наживку, повел ее в ресторан, а потом на тайную квартиру, но сейчас не рискнул. Достаточно с него вчерашнего унижения.

Недовольно взглянув на нее, он дал ей прикурить, закурил сам и подождал, когда она уйдет. Нет, надо как-то поладить с Николь и продолжить их совместную жизнь, чтобы обрести прежнюю веру в свои силы. Но как найти к ней подход? Вчерашние события так расстроили его, что возвращаться домой ему вовсе не хотелось. Он зашел в кинотеатр и посмотрел какую-то старую комедию, затем поужинал в своем клубе, выпил пару стаканов бренди и даже полистал любимые страницы «Тайме».

Через некоторое время он снова почувствовал прилив сил и слегка воодушевился. В конце концов, он всегда добивался своей цели, и Николь отнюдь не исключение. Когда же поздно вечером он все-таки добрался домой, там его встретил повар и сказал, чтобы он перезвонил Николь в клинику.

– Эдвард, Джулия наконец-то заговорила! – радостно сообщила жена. – Правда, она говорит как-то по-детски, но доктор Спивак очень доволен и собирается перевести ее на интенсивный курс психотерапии. Я хочу остаться здесь на ночь, так как она постоянно зовет меня.

– Что ж, неплохая идея, – воодушевился Эдвард. – Рано утром я сменю тебя. Спокойной ночи, дорогая. – Наконец-то лед тронулся! Он вошел в гостиную и стал разбирать накопившуюся за несколько дней почту. В глаза бросилось заказное письмо из Нью-Хейвена. Оно было адресовано Николь, и Эдварду не нужно было открывать его, чтобы догадаться, кто его отправил. Он взял его со стола, взвесил на ладони и ухмыльнулся: не очень длинное признание в любви. После этого он разорвал его на мелкие кусочки и выбросил в мусорную корзину.

***

Джулия постепенно поправлялась, но сам процесс выздоровления вызывал у родителей большую тревогу. Она вела себя как трехлетний ребенок, и только в беседах с врачом у нее иногда случалось минутное просветление. Следуя совету доктора Спивака, Николь старалась говорить с дочерью исключительно об игрушках, никогда не повышала голос и не злилась, когда та не хотела общаться с ней. Вскоре она принесла дочери пластилин, и они вместе стали лепить крошечные фигурки зверюшек.

В последнее время Николь взяла за правило вставать как можно раньше и наведываться в студию, где она готовила формочки для фигурок, которые потом приносила дочери.

Чуть ли не трижды в день Николь встречалась и разговаривала с доктором Спиваком, стараясь следовать всем его указаниям. А когда выдавалось свободное время, гуляла во дворе клиники или читала книги. Не было и дня, чтобы она не вспоминала счастливое время, проведенное в студии с Полом. Она не смела звонить ему или писать письма, так как считала, что не стоит навязываться молодому человеку, у которого, вероятно, уже есть другая.

Что же касается Эдварда, то с того памятного вечера она ограничила свое общение с ним простыми формальностями и резко пресекала все его попытки восстановить прежние супружеские отношения. С Эдвардом была связана еще одна странность, объяснения которой Николь не находила. Джулия наотрез отказывалась общаться с отцом и вообще вела себя так, словно боялась его. Правда, доктор Спивак объяснял это тем обстоятельством, что в голове у нее смешалось прошлое и настоящее, а Эдвард не понимал этого и не мог говорить на понятном ей языке. Доктор пытался беседовать с ним на эту тему, но Эдвард ненавидел психоаналитиков и отказывался от откровенного разговора.

Джулия все больше и больше увлекалась лепкой ярких игрушек, поражая мать необыкновенными формами и причудливой фантазией. Только сейчас Николь стало ясно, что она пытается наверстать тот период, который упустила в детские годы дочери. Однажды Джулия подбежала к окну и радостно воскликнула: «Солнце, солнце!»

Вскоре Николь пришла к выводу, что настало время слегка усложнить игру и предложить дочери вылепить скульптурную композицию. К ее радости, Джулии это понравилось. Она долго глядела на цветные треугольники, из которых состояла композиция, и радостно улыбалась, усиливая тем самым щемящее чувство вины и раскаяния у счастливой матери. Только сейчас Николь поняла, что могла бы воспитать в дочери чувство художественного восприятия мира, если бы не уходила с головой в свое творчество, а уделяла ей достаточно времени.

Как-то поздним вечером Николь уже направилась было домой, но тут какое-то странное чувство тревоги заставило ее вернуться назад в клинику. Ей показалось, что дочери угрожает опасность. Устроившись в кресле неподалеку от кровати, на которой мирно спала Джулия, она через некоторое время погрузилась в тревожный сон.

– Мама, мама, – вдруг простонала Джулия. Николь наклонилась над ней.

– Что с тобой, доченька?

Джулия широко открыла глаза и с недоумением уставилась на мать. Но это уже были глаза не ребенка, а взрослого человека.

– Мама, почему тебя не было со мной? – тихо произнесла она сквозь слезы. – Мне было так тяжело без тебя! Что я тебе сделала?

– Ничего, милая, – поспешила успокоить ее Николь. – Ты не сделала ничего плохого. Прости меня, доченька, я так виновата перед тобой! Ты была прекрасным ребенком, и все любили тебя. Я тоже любила, но всегда боялась открыть тебе свои чувства.

– Ты была мне нужна, – продолжала плакать Джулия, – но почему-то не приходила.

– Сейчас я с тобой, малышка. Все будет хорошо. – Она обняла дочь и нежно прижала к себе, не замечая, что по щекам ее катятся слезы.

 

Глава 3

В течение многих дней Пол не выходил из квартиры. Он отменил все занятия со своими учениками и даже хотел отключить телефон, но потом решил, что его мать после очередной неудачной попытки дозвониться к нему непременно заявится собственной персоной. Он никого не хотел видеть, ничего не хотел делать и лишь иногда размышлял над тем, что будет, когда у него закончатся запасы еды. В результате скандала его репутация оказалась настолько подмоченной, что никто не хотел исполнять его квинтет, а многие музыкальные критики даже слушать его не желали. Правда, родители по-прежнему предпринимали отчаянные усилия, чтобы убедить музыкальную общественность в несправедливости выдвинутых против него обвинений, но Пол сопротивлялся каждой их попытке вытащить его на диспут, считая это унизительным для себя. И вообще его уже не волновала своя судьба, он перестал сочинять музыку и в конце концов пришел к неутешительному выводу, что кончено все.

Больше всего его угнетал тот факт, что Николь никак не отреагировала на его письмо. Он несколько раз звонил в студию, но ответа не было. Совершенно отчаявшись, он позвонил к ней домой, но ему сказали, что ее нет дома. Он даже осмелился оставить на автоответчике свое имя, но все безрезультатно.

Как он мог ошибиться в ней? А ведь она так восхищалась его музыкой, часто говорила о своей любви к нему и вообще не подавала никакого повода усомниться в своей искренности.

Когда его отчаяние достигло крайней степени, а в холодильнике не осталось никаких продуктов, ему неожиданно позвонил Джо Ярроу.

– Пол, прошел слух, что Майлз Фэнчел ставит новый балет и ищет для этой цели толкового композитора.

– Ерунда все это, Джо, – вяло промямлил Пол. – Он сейчас на гребне успеха и вряд ли захочет связываться со мной. К тому же я никогда не сочинял музыку для балета.

– Нет, Пол, – продолжал уговаривать его Джо, – послушай меня внимательно. В основе этого балета должны лежать джазовые мотивы Нового Орлеана. Думаю, ты вполне способен написать оркестровку.

Пол понимал, что его друг пытается хоть как-то загладить свою вину в связи с той грязной историей с Льюисом, но…

– Пол, запиши на всякий случай его адрес. Чем черт не шутит! Тебе же все равно нечего терять.

Пол неохотно потянулся за карандашом, небрежно записал адрес, чтобы не расстраивать Джо, а потом улегся спать.

Прошло несколько дней, счет которым он уже давно потерял. Иногда ему звонили мать или отец, и он делал все возможное, чтобы у них не возникло никаких подозрений и прежде всего желания навестить его. Однажды ночью он почувствовал резкую боль в животе и попытался вспомнить, когда в последний раз ел. С трудом добравшись до кухни, он открыл холодильник и с ужасом обнаружил, что продуктов больше нет.

Пол до утра просидел у окна, сумбурно перебирая в памяти события последних месяцев. Когда на улице появились первые прохожие, он медленно поплелся в ванную, впервые за последние дни почистил зубы, помыл засаленные волосы, обнаружив в них несколько серебристых нитей, и вдруг ощутил жуткий голод. Нет, еще рано уходить из жизни. Надо купить мягкого белого хлеба, намазать его толстым слоем масла и выпить чашечку крепкого черного кофе. Жизнь продолжается!

Некоторое время спустя он уже сидел в кафе, опрятно одетый, причесанный и с порядком отросшей за это время бородой, которая придавала ему некий романтический образ современного музыканта. К своему удивлению, он вдруг стал прокручивать в голове залихватскую ритмичную мелодию, основанную на звуках бас-гитары, трубы, тромбона и банджо. Конечно, вряд ли Фэнчел обрадуется его появлению в студии. Скорее всего он уже нашел себе нужного композитора, но все же попробовать стоит. Джо прав – ему теперь нечего терять. Насвистывая какую-то джазовую мелодию, Пол спустился в метро и поехал по указанному Джо адресу.

***

– Джанет, как замечательно, что ты приехала! – радостно воскликнула Николь, обнимая подругу. – Джулия сейчас у доктора, но это недолго. Она чувствует себя намного лучше, правда, ее отношение ко мне все еще двойственное. Доктор Спивак говорит, что скоро это пройдет. А тебя она всегда любила и уважала.

Подруги сидели в приемной и оживленно обменивались новостями.

– Понимаешь, Джулия сейчас проходит курс групповой терапии вместе с другими ребятами, которые пережили нечто подобное. – Николь грустно улыбнулась. – Оказывается, я не единственная мать, которая допустила подобные ошибки.

– Не надо так корить себя, – попыталась успокоить ее Джанет. – Другой ребенок был бы с тобой вполне счастлив. Просто Джулия слишком чувствительная и к тому же чрезмерно волевая натура. Я помню, что она и в детстве была сложным ребенком в отличие, например, от Эмили или даже Кейт.

Джанет проявила исключительный такт и предпочла не упоминать при этом имя Пола, а Николь решила не бередить старые раны и не раскрывать подруге все свои тайны. В комнате групповой терапии Джулия увлеченно занималась плетением корзинки. Увидев на пороге Джанет, девушка расплылась в улыбке и даже поцеловала ее в щеку.

– Как я рада видеть тебя! Прошла уже тысяча лет!..

Николь тем временем выскользнула из комнаты и пошла искать доктора Спивака, чтобы справиться у него о состоянии здоровья дочери.

– Почему Джулия прячет от отца те игрушки, которые я ей приготовила? – поинтересовалась она у доктора. – Что это значит?

– Вероятно, это своеобразное проявление страха, – предположил тот, потирая щеку. – Она вспоминает свое детство и видит, что отец любил вас больше только потому, что считал вас более талантливой. И вообще, проблема таланта – ее больное место.

***

Пол выпил несколько кружек пива в небольшом ресторане, познакомился там с какой-то девушкой и пригласил ее к себе. Юная, симпатичная, она была не прочь переспать с ним. А он к этому времени был уже в таком подпитии, что позабыл все свои неурядицы и полностью сосредоточился на ее шелковистых волосах, нежной коже, красивой груди и округлых бедрах. Но вопреки всем его ожиданиям он не получил с ней желанного удовлетворения, и новая волна неизбывной тоски захлестнула его из-. мученную душу.

Фэнчел сказал, что свяжется с ним по телефону, но у Пола были серьезные сомнения на сей счет. Его беседа с Фэнчелом длилась буквально пару минут, он даже не успел изложить все свои мысли относительно предполагаемой работы. Тот куда-то спешил и попросил представить ему проект в письменной форме. Все это было почти две недели назад, и сейчас у него не осталось практически никаких надежд на контракт.

В последнее время Пол стал много пить, и это мгновенно сказалось на его бюджете. Денег катастрофически не хватало, а доходы от занятий с учениками едва покрывали плату за аренду квартиры и расходы на самую непритязательную еду. Правда, родители настойчиво пытались подсунуть ему некоторую сумму денег, но он наотрез отказывался, уверяя, что должен жить на собственные средства.

К этому времени у него уже было три девушки, с которыми он встречался поочередно, но так и не влюбился ни в одну из них. Все они были довольно симпатичными, приятными в общении и в равной степени щедрыми на ласки. Однако никто из них не доставлял ему истинной радости, кроме, пожалуй, чисто физиологического удовлетворения. А самое ужасное заключалось в том, что он каждый раз вспоминал свои отношения с Николь, в душе все еще надеясь, что она рано или поздно объявится. Но телефон по-прежнему молчал, обрекая его на жуткие страдания.

Однажды вечером он все-таки зазвонил, и Пол бросился к нему, рассчитывая услышать голос любимой. Но это была мать.

– Пол, я так волнуюсь за тебя! – затараторила она. – Ты не звонишь мне и вообще куда-то пропал.

– Все нормально. Я собирался позвонить тебе завтра.

– Как у тебя дела?

– Лучше не бывает.

– Да? Ну что ж, я просто хотела узнать…

– Я сейчас с женщиной, – бесцеремонно прервал ее Пол, прекрасно понимая, что для матери это приятное известие.

– О, в таком случае прошу прощения, – пролепетала Энн. – Я позвоню тебе позже, если не возражаешь. Может быть, вместе пообедаем?

– Конечно, почему бы и нет? Я позвоню тебе завтра.

В тот вечер Пол чувствовал себя настолько плохо, что решил утопить свое одиночество в сексе с одной из подруг. Удовлетворив животный инстинкт, он уснул и проснулся только тогда, когда рано утром зазвенел телефон.

– Это Майлз Фэнчел. Пол, мне понравилась твоя музыка.

***

– Джанет прекрасно меня понимает, – сообщила Джулия матери, когда они прогуливались по небольшому парку во дворе клиники.

– Она всегда любила тебя и очень обрадовалась твоим успехам в плетении корзинок.

Джулия искоса посмотрела на мать и улыбнулась.

– Не думаю, что она два раза в неделю приезжает на Манхэттен, чтобы порадоваться моим успехам. Она делает это ради тебя.

Николь постаралась возразить дочери как можно мягче:

– Нет, по большей части ради тебя. Ты же знаешь, что она всегда славилась своей добротой и отзывчивостью.

– Да, я помню, что всегда завидовала Кейт и Эмили.

Николь проглотила этот невольный упрек, хотя сердце вновь защемило от боли.

– Я ни в чем не виню тебя. Мне и самой хотелось бы, чтобы у тебя была такая мать, как Джанет. – Ощутив вдруг необъяснимую усталость, она опустилась на скамью. – Мне очень жаль, что в свое время я не дала тебе того, что было нужно.

– Я хотела бы навестить бабушку и дедушку во Флориде, – неожиданно заявила Джулия. – В детстве я очень любила ходить к ним в Бруклин. Бабушка очень вкусно готовила и вообще любила возиться со мной.

– Да, я знаю, – подтвердила Николь и виновато посмотрела на дочь. – Со мной она тоже немало повозилась, и я всегда воспринимала это как должное. Знаешь, я и думать не думала о том, как ужасно чувствует себя человек в детстве без любви и заботы родных и близких.

Джулия пристально посмотрела в глаза матери.

– А если бы думала, то изменила бы свое отношение ко мне?

Николь хотела было сказать, что все было бы по-другому, что она стала бы уделять дочери больше внимания, но она не могла врать, глядя ей в глаза.

– Вероятно, не очень, – признала она с горечью, потупив взор. – Правда, я поначалу пыталась хоть что-то делать для тебя, но потом меня окончательно захватила беспокойная жизнь художника. Ты же знаешь, все художники страшно эгоистичны. Если в голове у меня зарождалась какая-нибудь идея, я все бросала и ничего не видела вокруг, кроме своей работы. Я забывала даже о людях, которых любила.

– Мама, могу сказать откровенно, что никогда не чувствовала себя любимой. И не только с твоей стороны, но и со стороны отца.

– Это не так, малышка, мы любили тебя, очень любили, но…

– А мне казалось, что вы готовы принять меня только в том случае, если я стану талантливой художницей.

– Нет, такого никогда не было, мы всегда хотели, чтобы ты сама выбрала себе жизненный путь. Разве ты не помнишь?

– Возможно, но я никогда не думала, что это серьезно. Ведь искусство слишком важно для вас обоих.

– Джулия, сейчас для нас главное – ты и все то, чем ты живешь.

– Думаешь, у меня действительно есть определенный талант к живописи?

Николь задумалась, а потом решительно взмахнула рукой.

– Понимаешь, все зависит от того, какую цель ты перед собой ставишь. Твои цветы прекрасны. Причем настолько, что можно без особого труда зарабатывать себе на жизнь, продавая картины тем, кто обожает натюрморты. Но если ты по-настоящему хочешь добиться признания, то нужно сделать нечто такое, что прежде не удавалось никому. Ну и конечно, нужно учитывать современные веяния. Сейчас, например, картины в духе абстракционизма не вызывают у людей ничего, кроме раздражения. – Николь сделала многозначительную паузу и продолжила: -

Ты, кажется, всерьез заинтересовалась искусством. Может быть, тебе попробовать что-нибудь более оригинальное, неповторимое? А самое главное – попробуй обнаружить талант в своей душе.

– Спасибо, мама, – тихо произнесла Джулия, долгим изучающим взглядом посмотрев на мать.

***

Просторный дом Маркхэмов и прилегающий к нему сад были заполнены шумной толпой друзей, родственников и знакомых. Николь знала, что Том и Джанет всегда отличались редким по нынешним временам гостеприимством, но все же не предполагала, что гостей будет так много.

– Николь, как же я рад, что ты смогла вырваться! – радостно встретил ее Том и по-дружески обнял за плечи.

– Я тоже. Поздравляю с двадцатидвухлетним юбилеем. Как здесь весело! Теперь я буду приходить к вам каждый год.

Он добродушно улыбнулся и вручил ей большой бокал с пуншем.

– Должен предупредить, что этот совершенно невинный на первый взгляд напиток на самом деле свалит с ног кого угодно. Джанет, посмотри-ка, кто к нам пришел!

– Ника, какой сюрприз!

– Теперь я понимаю, почему никто из ваших друзей никогда не разводился, – поделилась своим наблюдением Николь. – Они приходят к вам каждый год и воочию убеждаются в существовании вечной любви и воистину нерасторжимого брака. Никогда и нигде мне не приходилось видеть более счастливую супружескую пару. Как вам это удается?

Весь секрет в сексе, – прошептал ей на ухо Том и загадочно улыбнулся жене. – Джанет всегда была ненасытной в любви, а в последние годы – вообще никакого удержу.

– Прекрати, Том, – отмахнулась от него Джанет. – Мне нужно поговорить с Николь. – С этими словами она потащила подругу в безлюдное место. – Должна тебя сразу предупредить, что здесь находится Энн Лурье. Я не могла не пригласить ее, так как мы уже давно знакомы. Правда, я надеялась, что обстоятельства помешают ей порадовать нас своим присутствием, но она все-таки пришла. Я не помню, когда в последний раз…

– Ничего страшного, – прервала ее Николь. – Ничего не имею против своей бывшей подруги. Тем более что это она решила порвать со мной, а не я с ней.

Джанет быстро взглянула на подругу.

– А почему Эдвард не пришел с тобой?

Николь грустно покачала головой.

– Мы живем под одной крышей, но на этом все наши отношения заканчиваются. – Она немного помедлила, а потом все-таки решила ответить на повисший в воздухе вопрос. – Что же касается Пола, то сейчас у меня с ним нет абсолютно никаких контактов. Джулия действительно втюрилась в него в тот памятный день, но я была настолько глупа, что не заметила этого.

Джанет сжала ее руку.

– Как она?

– Нормально. Она сейчас во Флориде, отдыхает у моих родителей. Причем сама изъявила желание поехать туда. Но курс групповой терапии еще не завершен, и я очень рада, что новые друзья дочери во всем поддерживают ее.

– Я очень рада за тебя.

– Кстати, Джулия просила передать вам небольшой подарок. Этот чудный коврик она связала собственными руками. А еще просила передать, что никогда не забудет о вашей бескорыстной и очень своевременной помощи.

– Я делала это с удовольствием.

Николь допила свой пунш, отведала жаркое из цыпленка и салат, а потом задумчиво побрела в сад, однако тут ее настигла возбужденная Эмили.

– Как жаль, что Джулия не смогла к нам приехать! Но я надеюсь, она непременно появится на моей вечеринке по случаю помолвки. Буквально через несколько недель. Кстати, сейчас я познакомлю вас с Брайаном, если, конечно, найду его в этой толпе…

Пока она искала своего парня, к Николь подошла высокая стройная женщина с курчавыми волосами.

– Николь? – обрадовалась она. – А я Кейт Маркхэм. Меня, наверное, трудно узнать, мы ведь так давно не виделись.

Николь смутилась и слегка покраснела. Она когда-то невероятно ревновала Пола к Кейт, поскольку та была давней его подругой. И ревновала не без оснований, в чем сейчас и убедилась. Кейт действительно была красивой женщиной, обаятельной, веселой и к тому же весьма неглупой. Николь очень хотелось спросить ее о судьбе Пола, но она так и не решилась.

Остаток вечера прошел сумбурно. Николь пыталась шутить, изображая безудержное веселье и беззаботность, но в голову все чаще лезли дурные мысли. Чем больше смеялись все вокруг, тем тоскливее становилось у нее на душе. Она то и дело вспоминала Пола и лишний раз убеждалась, что многое потеряла. Вокруг звучала музыка, а в центре сада на импровизированной площадке кружились пары. Порой приглашали на танец и ее, поэтому она сочла за лучшее удалиться на почтительное расстояние – незачем напрасно терзать душу.

Спустя какое-то время Николь направилась в дом, поднялась в гостиную и буквально столкнулась там с Энн. Женщины в замешательстве уставились друг на друга, неловко переминаясь с ноги на ногу.

– Привет, Энн, – первой нарушила гнетущее молчание Николь.

– Привет. – Николь выглядела такой изможденной и бледной, что Энн не нашла в себе сил молча повернуться и пойти прочь, выражая тем самым все свое презрение к бывшей подруге. – До меня дошли слухи, что Джулии сейчас намного лучше. Я рада за нее.

– Да, спасибо. Она поправляется, хотя до окончательной реабилитации еще далеко.

– Тебе повезло. Все могло быть намного хуже.

– Да, ты права. – Она посмотрела на Энн невыразимо грустными глазами. – Я признаю свою вину и сейчас стараюсь хотя бы частично искупить ее.

Энн нервно дернулась и посмотрела в сторону сада.

– Эта так называемая музыка выводит меня из себя.

Николь слабо улыбнулась:

– Мне она тоже порядком надоела, но вокруг все веселятся и танцуют.

Энн недоуменно пожала плечами:

– Больше всего меня поразила Эмили. Она выглядит прекрасно и производит впечатление вполне счастливого человека.

Николь затаила дыхание, опасаясь со стороны бывшей подруги каких-нибудь едких насмешек. Она хотела помириться с ней, но испытывала при этом чувство неловкости, так как по-прежнему любила Пола и не собиралась поступаться своей любовью.

Меж тем Энн умолкла и удивленно уставилась на подругу.

– Знаешь, Николь, я давно хотела тебе сказать, что все неприятности у Пола начались из-за тебя. Если бы я сама занималась организацией его концерта, то никакого так называемого плагиата бы не было. Слава Богу, что ему хватило сил и терпения выйти из этого кризиса и снова обрести уверенность в себе!

Николь до боли закусила губу и постаралась сохранить на лице бесстрастное выражение. Только бы не выдать своих истинных чувств! Даже если ее снедает боль утраты.

– Мой сын заметно возмужал в последнее время, – горделиво продолжала Энн. – Он дорого заплатил за свои ошибки, но, к счастью, все обошлось. Недавно он получил заказ написать музыку для нового балета Майлза Фэнчела.

– Я очень рада за него, – выдавила Николь нарочито-равнодушным тоном, хотя в душе у нее все перевернулось.

– Но я все еще не могу успокоиться из-за того, что он потерял столько драгоценного времени. Впрочем, я с самого начала знала, что все кончится именно этим. Откровенно говоря, тебе крупно повезло, что Эдвард принял тебя после всего случившегося. Могло быть и хуже.

– Боже мой! – невольно вырвалось у Николь. – Ты ошибаешься, я не вернулась к нему. Мы живем в одном доме, но только потому, что Джулия нуждается в уходе…

– Хватит! – грозно предостерегла ее Энн и даже покраснела от негодования. – Не хочу тебя больше слушать! Если ты еще не поняла, то могу объяснить тебе популярно: у тебя нет ни малейшей надежды! К счастью, Пол сумел разобраться в своих чувствах, окончательно освободился от твоего тлетворного влияния и даже подыскал себе весьма симпатичную молодую девушку, с которой безмерно счастлив. Кстати сказать, она тоже занимается музыкой, так что у них много общего. – С этими словами Энн с гордым видом повернулась и вышла в сад.

 

Глава 4

Из Флориды Джулия вернулась загоревшая и пополневшая фунтов на десять, если не больше. Николь, усмотрев в этом признак почти полного выздоровления, несказанно обрадовалась. Курс реабилитации продолжался, и Джулия теперь проводила время в кругу своих новых друзей.

– Не уверен, что это вполне подходящая для тебя компания, – недовольно проворчал Эдвард, не скрывавший своей неприязни к пациентам клиники.

– Может быть, но они все же намного лучше, чем все те мерзавцы и подонки, с которыми я общалась раньше. – Джулия снисходительно ухмыльнулась и посмотрела на мать.

– Это что, заговор против меня? – не на шутку рассердился Эдвард.

– Нет, просто мы с мамой доверяем друг другу. К тому же мне уже нечего терять. Все, что можно, я уже потеряла.

– Слышала, как разговаривает? – возмутился Эдвард, когда Джулия вышла из комнаты. – А между тем все ее шалости обошлись мне в несколько тысяч долларов.

– Да, но твое отношение к ней измеряется исключительно деньгами, и она это прекрасно чувствует. Попытайся понять, что мы оба в равной степени виноваты в случившемся. Конечно, нам не хотелось быть плохими родителями, но вышло именно так. И вот теперь остается лишь извлечь урок и сделать соответствующие выводы.

«Нам»? – эхом отозвался он. – Пока ты будешь спать в гостиной, нет никакого смысла говорить о нас с тобой как о супружеской паре. Вы с Джулией почему-то думаете, что денег у меня куры не клюют. К сожалению, это не так. Кстати, когда была продана одна из последних твоих скульптур? Маршалл сказал, что у тебя в студии есть какая-то незаконченная работа, которую он мог бы загнать за сотню тысяч долларов.

– Да, но пока Джулия находилась в клинике, у меня совершенно не было времени закончить ее.

Эдвард развел руками и вышел из комнаты. Он был сыт по горло выходками своих домочадцев, которые почему-то обращались с ним как с прокаженным. Да стоит ему только пальцем щелкнуть, как вокруг него будет полным-полно шикарных женщин!

Николь, конечно, понимала, что Эдвард по-своему прав. Она месяцами возилась с игрушками для Джулии, а к серьезной работе так и не приступила. Теперь, когда с Джулией все нормально, нужно снова самой зарабатывать на жизнь. А надеяться на Пола уже нет никакого смысла.

На следующий день она отправилась в студию, стряхнула пыль с незаконченной скульптуры, устранила все те недостатки, которые обнаружились после столь долгого перерыва, и вскоре работа была готова к продаже. Получив деньги, Николь первым делом рассчиталась с Эдвардом, выписав ему чек на двадцать тысяч долларов.

– Это за проживание в гостиной и за еду. Эдвард с недоумением уставился на чек, а затем перевел взгляд на Николь.

– Послушай, я не хочу брать эти деньги. Ты делаешь из меня какое-то чудовище.

– Ничего подобного. Я просто хочу жить самостоятельно. Кстати сказать, сейчас я занимаюсь поисками подходящей студии.

– Не надо, Николь! – взмолился он. – Болезнь дочери и весь этот процесс реабилитации заставили нас много пережить и многое переосмыслить. Почему бы нам не попытаться наладить прежнюю жизнь и сохранить семью?

Николь молча покачала головой, вспомнив тот ужасный вечер, когда он пытался ее изнасиловать. Разве теперь она могла питать к нему какие-то чувства, кроме отвращения?

– Нам не удастся больше дурачить Джулию, притворяясь, что между нами все осталось по-прежнему. Она с самого начала чувствовала, что наши отношения строятся на взаимной лжи и обмане.

– И все равно я никак не могу смириться с мыслью, что мы никогда уже не будем вместе. – Эдвард стиснул зубы и опустил голову.

Только сейчас Николь обратила внимание, что бывший муж заметно постарел за последние несколько месяцев. Немного подумав, он сунул чек в карман и вышел из комнаты. Чем меньше у нее будет денег, тем труднее ей будет оставить его.

***

Доктор Спивак все-таки убедил Николь в том, что ее дочь никогда больше не вернется к прежним пристрастиям. Тяга Джулии к алкоголю и к случайным связям, по его мнению, была вызвана глубочайшим разочарованием в жизни, а это все уже позади. Тем не менее Николь до сих пор не могла уснуть, если Джулии вечером не было дома. И вот однажды, когда часы уже показывали без пятнадцати час, а дочь все не возвращалась, она, не выдержав, позвонила доктору.

– У вас есть какие-либо основания полагать, что она снова взялась за старое?

– Нет, но ведь уже очень поздно! О, слава Богу, она, кажется, появилась!

– В чем дело, мама? – с порога спросила Джулия.

– Ничего, я просто волновалась за тебя. В такой поздний час!

– Конечно, мне надо было позвонить, но мы так веселились, что я забыла про все на свете. – Джулия улыбнулась и мечтательно закрыла глаза. Она была такой счастливой, что сердце Николь бешено заколотилось от радости.

– Надеюсь, ты воздержалась от спиртного?

– О чем ты говоришь, мама! – отмахнулась от нее дочь. – Знаешь, я должна тебе кое-что сообщить. – Она подошла к матери и обняла ее, чем вызвала еще большее подозрение, так как никогда раньше этого не делала. – Я влюбилась.

Пораженная услышанным, Николь проводила дочь до порога ее комнаты.

– Кто-то из твоей группы?

Да, Люк Симмондз. Он всегда мне нравился, но в последние дни наши отношения стали особенно теплыми. А сегодня вечером… ну, в общем, я пошла к нему. То есть не к нему, конечно, а к его родителям, но их не было дома. Но ты не волнуйся, все было не так, как прежде. Никакой враждебности и агрессивности, все было так хорошо! К тому же мы предприняли меры предосторожности.

В душе Николь роились смешанные чувства. С одной стороны, она по-прежнему беспокоилась о судьбе дочери, а с другой – было приятно, что Джулия теперь доверяет ей самое сокровенное. В общем, дочь с матерью уселись на диван и долго болтали, как самые закадычные подруги.

– Мама, я действительно очень счастлива. Впервые в жизни испытываю такое чувство. Этой осенью Люк собирается поступать в Корнеллский университет, и я хочу поехать вместе с ним. Ты, конечно, удивишься, но я хочу стать доктором.

– Господи, дай перевести дух! – взмолилась Николь, ничего уже не соображая.

– Нет, ты не думай, что все исключительно из-за Люка, – продолжала Джулия. – То есть, конечно, наше желание стать врачами и помогать людям выросло из нашей любви, но не только. Просто мы хотим делать что-то важное в этой жизни и быть полезными людям. Ты же знаешь, из меня никогда не получится путный художник.

– Но ведь ты можешь заниматься другими видами искусства, – попыталась образумить ее Николь.

– Нет, все это искусство мне осточертело. Я люблю медицину! – Последние слова она произнесла с некоторым трепетом.

– Ну хорошо-хорошо, – примирительно произнесла Николь. – Если откровенно, в этом нет ничего плохого.

Раз ты действительно хочешь этого и готова трудиться, то у тебя обязательно все получится.

– А ты поможешь мне уговорить отца?

– Разумеется, но не думаю, что его придется уговаривать.

– Да, ты права. Он никогда не понимал меня, да в общем-то и не пытался.

– Джулия, мне кажется, он очень обижен тем, как ты относишься к нему. Ведь твоя болезнь выбила его из колеи.

– Знаю, – согласилась с ней дочь и стала раздеваться.

Николь с удивлением обнаружила, что ее дочь заметно возмужала и оформилась.

– Мама, перестань пялить на меня глаза. У меня все нормально. Впервые в жизни я полностью отдаю себе отчет в том, что делаю. Я действительно люблю Люка и поеду с ним хоть на край света. Он тоже любит меня и собирается приобрести жилье и жить самостоятельно. – Джулия сделала паузу, а потом продолжила: – Скоро ему стукнет восемнадцать, и он получит право распоряжаться своими деньгами. Конечно, он на несколько месяцев моложе меня, но это не имеет абсолютно никакого значения… – Джулия вдруг осеклась и внимательно посмотрела на мать, а потом все-таки решила объясниться до конца: – Мама, я очень сожалею, что так глупо вела себя по отношению к Полу.

Николь почувствовала, что ее лицо заливается краской.

– Я тебя не виню, – тихо шепнула она. – Мне надо было с большим вниманием отнестись к твоим чувствам и не пренебрегать ими.

– Да уж! Какой же я была наивной! И совершенно несносной, насколько я сейчас могу судить. Во всяком случае, таких чувств к Полу, какие теперь я испытываю к Люку, у меня никогда не было. Кстати, у Люка были примерно такие же семейные проблемы, что и у меня. Правда, виной всему его отец, а не мать.

Джулия никак не могла выговориться, и они засиделись едва ли не до утра. Николь впитывала каждое ее слово и удивлялась тому, что дочь как-то внезапно стала совершенно другим человеком.

– Знаешь, все эти дурацкие стереотипы относительно влюбленности оказались на удивление правдивыми, – продолжала откровенничать Джулия. – У меня, например, даже аппетит пропадал, когда я думала о Люке. О нем мне напоминала каждая песня, каждое слово и даже те места, где мы с ним встречались. Дошло до того, что я везде и всюду стала писать: «Миссис Джулия Симмондз». С тобой было когда-нибудь такое?

Николь улыбнулась, радуясь за дочь.

– Пожалуй.

– Мама, скажи откровенно: ты так и не собираешься покидать гостиную?

– Наверное, нет, – грустно ответила Николь.

– А раньше ты любила отца?

– Да, думаю, нечто подобное у меня к нему было.

– Как у нас с Люком?

– Ну, не совсем так…

***

Первый раз Николь увидела Эдварда в небольшом ресторанчике, где подрабатывала официанткой после занятий в колледже. Он сидел за столиком – красивый, со вкусом одетый, воспитанный и, похоже, весьма богатый в свои тридцать лет. Вскоре он обратил на нее внимание и стал флиртовать с ней, но делал это столь ненавязчиво и деликатно, что в конце концов покорил ее сердце.

Проучившись около полугода в художественном колледже, Николь вдруг утратила уверенность в себе. Ведь Нью-Йорк был артистической Меккой, и сотни молодых людей, так же как и она, изо всех сил рвались к вожделенному признанию. К тому же со временем Николь стало угнетать ее нищенское существование. Вернуться домой и сесть на шею родителям она не могла по моральным соображениям, а жить на свои деньги в этом огромном городе было делом нелегким.

Ее день складывался из того, что она вставала в семь утра, пару часов работала в своей маленькой студии и уходила на занятия в колледж. Затем возвращалась домой и до самого вечера возилась со скульптурами, после чего отправлялась в ресторан, где до полуночи, принимая заказы, обслуживала посетителей.

– Как мне тебя называть, кроме, разумеется, «мисс»? – спросил ее однажды Эдвард. – Надеюсь, ты еще не обзавелась этой унылой приставкой «миссис»?

– Николь, – сдержанно представилась та, поставив на стол чашку кофе.

– Какое прекрасное и редкое имя! – искренне удивился он. – А чем ты занимаешься? Ты же не всегда работаешь официанткой?

– Извините, у меня нет времени болтать с вами, – вежливо отмахнулась от него Николь. Ей уже порядком осточертели то и дело пристававшие к ней мужчины. Она давно поняла, что самый верный способ избавиться от них – быть предельно вежливой и вместе с тем не вступать в разговор. Как правило, они понимали намек и оставляли ее в покое.

Но этот господин оказался куда настырнее. Вскоре он пригласил ее на ужин, но она отказала, даже не взглянув в его сторону. Эдвард на время оставил свои попытки вытащить ее куда-нибудь, но по-прежнему мило улыбался и подбрасывал комплименты при каждом удобном случае.

Сначала она выказывала полное равнодушие к нему и не обращала никакого внимания на его ухаживания. После неудачного романа с Гарретом она просто боялась открыть сердце кому-нибудь еще. Да и времени не было на романтические увлечения. Искусство отнимало у нее все силы, не оставляя ни минуты на отдых.

А потом ей вдруг позвонили из галереи О'Кейси, что на Первой авеню, и радостно сообщили, что готовы выставить отдельные ее скульптуры. Правда, организаторы брали за это пятьдесят процентов с продажи, но ее это вполне устраивало. Так была продана ее первая работа, за ней последовали еще четыре.

Однажды, когда Николь торопливо шагала домой после занятий в колледже, на ее пути неожиданно вырос тот самый джентльмен, которого она часто видела в ресторане.

– Николь Ди Кандиа, – торжественно объявил он, – если вы согласитесь пообедать со мной, то я расскажу вам о дальнейшей судьбе вашего прелестного произведения «Береза».

Какое-то время Николь стояла с открытым ртом, а потом послушно зашагала с этим человеком в дорогой ресторан под названием «Русский чай».

– Я не одета для такого ресторана! – опомнившись, испугалась она, но он и слушать не захотел.

– Не важно. Со мной пропустят кого угодно.

Оставив в гардеробе верхнюю одежду, они прошли в огромный зал с люстрами, покрытыми белоснежными скатертями столами и пьянящим запахом дорогого парфюма. Шикарно одетые посетители осуждающе поглядывали на девушку в потертых джинсах и старом свитере. Но метрдотель вел себя почтительно и назвал спутника Николь мистером Харрингтоном, из чего она сделала вывод, что он завсегдатай этого ресторана. Эдвард заказал бутылку какого-то дорогого русского напитка, экзотическое блюдо под названием «шашлык», а также рис, салат и черную икру.

– Ну так что там случилось с моей «Березой»? – Николь просто сгорала от любопытства.

– Она висит в моем кабинете.

– О! – вырвалось у нее от неожиданности. – А как вы узнали обо мне?

– Случайно. Прочитал отзыв о выставке и отправился в галерею О'Кейси, где был просто потрясен вашими подвижными конструкциями. Именно в тот момент я понял, что их автор Николь стала и моей Николь.

У нее даже мурашки по спине пробежали от таких слов. Поразили ее не столько сами слова, сколько спокойный и уверенный тон, которым они были произнесены.

Многозначительно улыбнувшись, он протянул ей визитную карточку.

– Кстати сказать, я коллекционер.

На нее это не произвело должного впечатления. Более того, она подумала, что поскольку денег у него куры не клюют, то, стало быть, он легко пожертвовал какой-то суммой, чтобы купить ее работу. В особенности если задумал завладеть и автором.

– А потом я еще раз наведался в галерею, но, к сожалению, остальные ваши произведения были уже проданы. Откровенно говоря, не понимаю, почему вы работаете официанткой, когда могли бы неплохо зарабатывать своим талантом.

– Не понимаю, что вы имеете в виду, – осторожно заметила Николь, опасаясь, что ей придется отказаться от его предложения.

Я имею в виду, что только за свою «Березу» вы должны были получить полторы сотни долларов, так как владельцы галереи, насколько мне известно, берут ровно половину от продажи.

Николь положила вилку и пристально посмотрела на собеседника.

– Вы хотите сказать, что заплатили за эту вещь триста долларов?

– Именно так, мадам. И заметьте, нисколько не жалею. Николь, я занимаюсь коллекционированием уже более десяти лет и знаю толк в такого рода делах. Владельцы подобных заведений довольно часто обманывают авторов. Мне удалось выяснить, кому и за какие деньги были проданы остальные ваши скульптуры. В общей сложности вам должны были заплатить более пятисот долларов, и сейчас я готов проглотить эту скатерть, если вы действительно получили от них именно столько.

Николь долго не могла прийти в себя и тупо смотрела на тарелку.

– Я получила двести пятьдесят, – тихо произнесла она, с трудом сдерживая возмущение.

– Вот-вот, так я и думал. А теперь, моя дорогая, позвольте мне просветить вас относительно дилеров. Каждого из них вы должны рассматривать в качестве жулика, если он явится к вам без соответствующей рекомендации. Иначе вы всегда будете жертвой гнусного обмана. Они будут называть вам одну цену и продавать по другой, а разницу положат себе в карман.

Николь даже покраснела от обиды. Сколько труда и сил было вложено во все эти скульптуры, а теперь кто-то заработал на ней такую огромную сумму! Ей даже плохо стало от подобной несправедливости.

– Но пока все поправимо, – продолжал он. – Я могу вернуть вам ваши деньги.

– Нет, благодарю, – решительно отказалась она. – С какой вдруг стати?

– Прежде всего ради удовольствия, – сказал он и улыбнулся, – но не только, разумеется. Просто я вижу, что у вас огромный творческий потенциал и вы на редкость преданы своему делу.

Николь зарделась от смешанного чувства гордости и страха. Конечно, ей было приятно слышать такие слова, но перед ней сидел коллекционер, а значит, в какой-то степени ее враг.

– Если честно, то это вы, коллекционеры, идете на сговор с владельцами галерей и обманываете бедных художников…

– Сейчас у меня перед глазами встают великолепные холмы Рима, прекрасные виллы Флоренции, а вы напоминаете мне вулкан на горе Этна.

– Простите, – смутилась Николь, а потом рассмеялась, живо представив себе нарисованную им картину.

– Я хочу помочь вам добиться успеха, к которому вы так стремитесь, – сказал он, вмиг посерьезнев. – А для этого нужно прежде всего вернуть ваши деньги.

– Очень благодарна вам за помощь, но пусть останется все как есть. Это трудно объяснить, но… понимаете, я не могу, занимаясь любимым искусством, еще и выколачивать честно заработанные деньги.

Эдвард Харрингтон наклонился через стол и уставился на нее внезапно сузившимися и похолодевшими глазами.

– Деньги – это огромная сила, которая заставляет мир вертеться. На них можно купить необходимые для нормальной жизни вещи, можно купить время и даже этот скромный обед.

Николь вскочила с места и гневно сверкнула глазами.

– Я верну вам долг, как только получу очередную зарплату!

Эдвард даже не предпринял попытки удержать собеседницу. У двери Николь остановилась и стала нервно рыться в сумочке, чтобы заплатить четверть доллара за свое пальто.

И все же после нескольких дней напряженных размышлений по поводу этого гнусного обмана она пришла к выводу, что за свои права надо бороться. Черт бы их всех побрал, с какой это стати она должна дарить кому-то свои деньги?! Повинуясь порыву, Николь отправилась в галерею и попыталась выяснить там обстоятельства продажи своих произведений.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – невозмутимо ответила ей жена владельца галереи, выслушав эту душещипательную историю. – Мы продали ваши вещи по той цене, о которой договорились ранее.

Когда Николь, рьяно доказывая свою правоту, сослалась на Харрингтона и пригрозила пригласить его для дальнейшего разбирательства, на пороге галереи появился Берт.

– Ну хорошо, хорошо, – произнес он ровным тоном. – Мы действительно пошли на такую сделку.

Николь гневно посмотрела на него и даже растерялась поначалу от такой наглости.

– Но почему? Почему? Это такое же воровство, как если бы вы ограбили банк. А я так доверяла вам!

Тот молча пожал плечами и порылся в кармане.

– Вот вам пятьдесят долларов. Это все, что у меня сегодня есть. Приходите через неделю и получите оставшуюся сумму. Договорились?

– Ладно, – с трудом выдавила Николь и поспешила прочь. Столь откровенная наглость вызвала у нее такое отвращение, что она тут же впала в глубокую депрессию, не прекращавшуюся вплоть до указанного ими срока. Вновь явившись в галерею па следующей неделе, Николь с удивлением обнаружила, что внутри пусто, а на двери висит огромный замок.

– О'Кейси? – без тени удивления переспросил ее владелец расположенного по соседству магазина. – Они уехали еще на прошлой неделе. Куда? Кажется, в Калифорнию. Они должны вам деньги? – Он громко рассмеялся и сочувственно похлопал ее по плечу. – Забудьте про них. Они должны всей округе и именно поэтому смылись отсюда.

Немного поразмыслив, Николь решила рассказать эту неприятную историю Эдварду Харрингтону. Он не стал ни в чем упрекать ее, выразил сочувствие и даже предложил некоторую сумму в качестве временной компенсации за досадную потерю, от чего она, естественно, отказалась. А несколько недель спустя она снова увидела его в своем ресторане. Он подозвал ее и выложил на стол двести долларов.

– Берите, это ваши деньги. Я выследил О'Кейси в Сан-Франциско, а потом попросил своих людей выбить из них причитающуюся вам сумму. Кстати, они и там весьма успешно занимаются своим грязным бизнесом.

С тех пор она стала с большим уважением относиться к этому добродушному и отзывчивому человеку и уже не противилась, когда он приглашал ее на ужин. Конечно, она прекрасно понимала, что его интерес к ней вряд ли можно назвать чисто платоническим, однако он не предпринимал никаких попыток затащить ее в постель.

А еще через пару месяцев он преподнес ей самый настоящий сюрприз. Однажды вечером он сообщил, что недавно открывшаяся на Десятой улице галерея живописи Маршалла Фэйбера готова устроить ее персональную выставку.

– Не может быть! – удивленно воскликнула Николь. – Меня же никто не знает!

– Фэйберу понравились твои работы, и к тому же он хочет воспользоваться случаем и заявить о себе. Давно уже стало традицией, что новая галерея зарабатывает себе добрую репутацию, открывая никому еще не известные таланты, к числу которых, несомненно, принадлежишь и ты.

Николь чуть было не подпрыгнула от радости. Выставка прошла успешно, Эдвард обеспечил ей надлежащую рекламу, потратил на нее много денег, и через шесть месяцев она дала согласие стать его женой.

***

– А ты любила его, мама?

– В то время мне казалось, что любила, хотя и не так, как Гаррета. Наверное, не надо было выходить замуж за твоего отца, – подвела Николь печальный итог.

– Мама, ты ведь все еще любишь Пола, так? Скажи откровенно, ты бросила его из-за меня?

– Он был слишком молод для меня, – едва слышно прошептала Николь.

– Чепуха! Слишком уж старомодное утверждение, – хмыкнула Джулия. – Если, конечно, вы действительно любили друг друга.

– Мы… мы смотрелись как-то странно, неестественно, и к тому же это вызывало у тебя искреннее негодование.

Джулия взмахнула рукой, как бы извиняясь за прошлые ошибки.

– Я говорила так только потому, что ужасно ревновала тебя к нему. Боже, мне и в голову не приходило, что это доставляет тебе массу страданий! Знаешь, для меня ты всегда была верхом совершенства и воплощением творческого успеха. Короче говоря, я не буду возражать, если ты вернешься к нему. Вся моя ревность уже в прошлом, а мое нынешнее счастье затмило все остальное. И вообще я готова всех простить – и тебя, и папу, и весь мир.

– А отца-то за что? Разве он в чем-то виноват перед тобой? – Николь пожалела, что задала дочери этот провокационный вопрос, но было уже поздно.

– Да просто так, ни за что, – смутилась Джулия и мгновенно сменила тему разговора. – Знаешь, Люк очень хочет познакомиться с тобой. Он просто в восторге от твоих работ, а его мама, кстати сказать, занимает довольно высокий пост в приличной рекламной фирме. Очень милая женщина и прекрасно ко мне относится. Может быть, пригласим как-нибудь Люка на ужин? Я помогу тебе на кухне.

После этого разговора Николь не могла уснуть и то и дело утирала стекавшие по щекам слезы – слезы, в которых растворилась радость за дочь и печаль за собственную несчастную судьбу.

***

– Ты слишком много работаешь, – назидательным тоном проговорила Энн, пригласив Пола на обед. – Так разрываться между балетом и учениками?! Мне кажется, тебе не хватает времени даже для того, чтобы нормально питаться.

– Мама, перестань суетиться.

Она посмотрела на сына с осуждением.

– И твоя борода мне не очень нравится. Она закрывает большую часть лица.

Пол наигранно улыбнулся:

– Я так и знал. Пожалуйста, перестань на меня пялиться.

Энн умолкла и занялась обедом. Она вновь зауважала сына и совершенно не препятствовала его попыткам самоутвердиться, хотя раньше это доставляло ей невыносимые душевные страдания. За последнее время он заметно возмужал, а его самодостаточность, несомненно, сыграет свою роль в профессиональной карьере.

– Как идет твоя работа над балетом?

– По-разному. Иногда все получается, а потом вдруг наступают черные дни. Конечно, Майлз – гениальный постановщик, но порой он слишком раздражается и конфликтует с труппой, причем по самому незначительному поводу. И тем не менее я безумно счастлив работать с ним и писать музыку для его балета.

– Это будет грандиозный успех, Пол, я нисколько не сомневаюсь. А потом к тебе толпой повалят музыканты, и ты сможешь наконец закончить свой квинтет.

Пол посмотрел на часы.

– Спасибо за обед. Сожалею, но мне пора. Через полчаса у меня занятия с учениками.

– Пол, в следующую субботу у меня запланирован званый ужин. Буду очень рада, если ты окажешь мне честь.

– Благодарю, мама, но, наверное, не смогу. У меня свидание в этот вечер.

Энн мгновенно оживилась.

– Ну и что с того? Приводи ее с собой. Красивая девушка?

Пол тяжело вздохнул:

– Да, вполне. Девушки сейчас все красивые, но не для меня. Пожалуйста, не подталкивай меня в спину.

Да кто тебя подталкивает? – возмутилась Энн. – Я всегда говорила, что у тебя еще вся жизнь впереди. Я вообще не верю в ранние браки. Кстати, чуть не забыла. Я тут недавно была на юбилее у Маркхэмов. Там собралась такая толпа, что и представить себе трудно. Так вот, Эмили, оказывается, уже помолвлена. Правда, ее парень какой-то слишком простоватый, впрочем, она и сама-то никогда не отличалась изысканностью. У них только Кейт более-менее незаурядна. Явилась и Николь Харрингтон собственной персоной. Она так подурнела за последнее время! Видимо, болезнь Джулии дорого ей обошлась. Так вот, она сказала мне, что снова вернулась к Эдварду и что они счастливы. Откровенно говоря, ей крупно повезло, что он принял ее.

Пол вскочил на ноги.

– Я должен бежать. – Небрежно чмокнув мать в щеку, он опрометью вылетел из ресторана, безуспешно пытаясь справиться с дикой болью. Совершенно безотчетно он остановился возле первой же телефонной будки и почти машинально набрал номер студии.

– Алло? Алло! Кто это?

До боли знакомый голос словно ножом резанул его по сердцу. Не удостоив ее ответом, он повесил трубку и прислонился к стеклу, проклиная себя, Николь и все на свете. Больше всего себя, так как до сих пор безумно любил ее.

 

Глава 5

– Это слишком резво для меня, – объявил Эдвард и с упреком посмотрел на жену и дочь. – Вы на одном дыхании сообщили, что Джулия влюбилась в какого-то молодого человека, и тут же добавили, что она хочет стать врачом. Кто этот парень?

– Люк Симмондз, – нетерпеливо пояснила Джулия. – Его отец является главой брокерской компании «Симмондз и Стрэнг» и к тому же входит в правление фондовой биржи.

– Ну что ж, – рассудительно произнес Эдвард, – с отцом, как я вижу, все в порядке, но его сын… Он же из твоей группы и имел проблемы с…

– Папа, у меня тоже есть свои проблемы, как, впрочем, и у всех нас. У нас с Люком появилась реальная возможность съездить на месяц в Африку. Мы там будем под присмотром специальной исследовательской группы медиков, так что ничего страшного не случится. А когда мы окончим медицинский колледж, то, возможно, отправимся туда на работу…

– Что? На работу? Что за причуды, Джулия? Ты бросаешься из одной крайности в другую. Сначала портишь здоровье алкоголем и доводишь себя до истощения, а теперь снова хочешь подвергнуть опасности свою жизнь и здоровье. Причем безо всяких на то серьезных причин.

– Причины есть, – почти закричала Джулия, все больше распаляясь, – и к тому же самые что ни на есть серьезные! Ты же знаешь, что в Африке масса неизлечимых болезней и катастрофически не хватает врачей.

– Постой минутку. Я все еще в шоке, но в принципе не имею ничего против медицины. Более того, с радостью отправлю тебя в медицинский колледж, если только ты туда поступишь.

– Поступлю, не сомневайся. Начнем с того, что весь этот год я буду работать в больнице, а потом получу направление и подам заявление на медицинский факультет Корнеллского университета. Если ты помнишь, я всегда неплохо училась, так что меня это не пугает.

– Да, но, насколько я знаю, на медицинский факультет поступить не так-то просто.

– Ничего, я буду заниматься днями и ночами и подготовлюсь к вступительным экзаменам. Кроме того, у отца Люка есть определенные связи, и он обещал мне помочь.

Николь слушала молча. Теперь она гордилась своей дочерью.

– Папа, мне нужны деньги для поездки в Африку. Пожалуйста! А потом я заработаю и верну их тебе.

– Дело не в деньгах, Джулия, – строго напомнил ей отец. – Мне не хочется, чтобы ты подвергала свою жизнь опасности.

– Папа, нас повсюду окружают опасности, даже здесь. Я очень хочу поехать в Африку и посмотреть, как люди там живут.

– Джулия, у тебя чересчур романтическое представление о жизни. К сожалению, ты еще не поняла, что оно далеко от реальности. Кроме того, ты выросла в достатке и…

– Если хочешь знать, я никогда не нуждалась в твоем пресловутом достатке! Мне было бы намного приятней, если бы мы жили бедно, но при этом у нас была бы нормальная семья, как, например, у Маркхэмов. И все равно я хочу поехать туда, несмотря на то что ты считаешь их дикарями.

– Эдвард, – поспешила вмешаться Николь, – это, конечно, может показаться тебе странным, но если она действительно хочет поехать…

– Сейчас она хочет, – бесцеремонно прервал ее Эдвард. – А что будет завтра? Завтра ей захочется чего-то другого. А если она вдруг расстанется со своим другом или вспомнит о том комфорте, который всегда был у нее дома?

– Эдвард, почему бы нам не испробовать все шаг за шагом, а не придумывать сейчас всяческие варианты развития событий? – Николь с большим трудом, но нашла-таки разумный компромисс, поскольку между дочерью и бывшим мужем назревал открытый конфликт. – Ну почему нельзя позволить ей съездить в Африку? Думаю, что мы вполне сможем оплатить ее расходы, а все остальное обсудим позже.

– Спасибо, мама, – благодарно откликнулась Джулия, готовая к длительной дискуссии.

– Ну хорошо, – согласился Эдвард, недовольно поморщившись. Его смущала не столько предполагаемая поездка дочери, сколько возможный уход Николь. – Но почему ты не хочешь поступить, например, в Колумбийский университет и встречаться со своим парнем по выходным? Я готов оплачивать все твои транспортные расходы.

– Нет, я хочу быть все время рядом с ним. Обещаю, что буду очень часто приезжать в Нью-Йорк.

Эдвард занервничал и закурил.

– Нет, не понимаю. В течение многих лет ты убеждала нас, что хочешь стать художницей, а потом вдруг встретила какого-то парня, который любит медицину, и враз решила отбросить все свое предыдущее образование и лишиться столь очевидных преимуществ. Медицина потребует от тебя много времени, а служение искусству откроет перед тобой совершенно невиданные перспективы. Более того, я готов помочь тебе в создании собственной коллекции и в конце концов передам тебе свою. Ведь ты моя единственная дочь и по праву наследуешь все мое состояние.

– Извини, отец, но мне это не нужно, – тихо промолвила Джулия. – Отдай всю свою коллекцию в какой-нибудь музей.

– Ну что ж, насколько я понимаю, ты пытаешься решить свои эмоциональные проблемы ценой отказа от помощи родителей и от всех тех связей в мире искусства,

;. которые я приобрел за многие годы.

– Я ненавижу твой мир искусства! – взорвалась наконец Джулия. – Ненавижу все, что с ним связано, его лживость, его снобизм. Это всего лишь увлекательная игра для богатых и эгоистичных людей, которых на самом деле интересуют только большие деньги.

– Хватит, прекрати! – резко оборвал ее отец. – Похоже, ты унаследовала строптивый характер своей матери и показное безразличие к деньгам, но чуть что, вы сразу же мчитесь ко мне за этими презренными купюрами.

– У меня нет абсолютно никакого презрения к деньгам, – продолжала наступать Джулия, – но есть устойчивое презрение к тем, кто ценит их превыше всего. Деньги, если хочешь знать, должны служить людям и исключительно во имя добра.

– Мне только моралиста в своей семье недоставало, – снисходительно хмыкнул Эдвард.

– Не надо иронизировать над ее юношеским идеализмом, – снова вмешалась Николь. – Надеюсь, она никогда не станет таким законченным циником, как ты.

– Ты опоздала, мама, – повернулась к ней дочь. – Мой дорогой папаша выступает против добра только потому, что всю свою жизнь делал людям зло.

– Джулия, – попыталась остановить ее мать, – сейчас же перестань поносить отца!

– А почему бы и нет? Он думает, что за деньги можно купить все и всех! Он специально выслеживает слабых и бедных, чтобы обобрать их до нитки и тем самым полностью разрушить их жизнь.

Эдвард долго смотрел на дочь и неожиданно сник.

– Джулия, – мягко произнесла Николь, – я понимаю, что ты очень расстроилась, но нельзя же говорить такие ужасные вещи!

– Ничего ужасного. Тем более что у меня есть масса доказательств. Пусть расскажет, например, как он поступил с Айвором Льюисом, и все станет ясно.

Николь вскинула голову и недоуменно уставилась на дочь.

– Что? О чем ты говоришь?

– Наш дорогой папенька прекрасно знает о чем. Один из его детективов специально нанял Льюиса, чтобы тот украл оркестровку Пола. Айвор, конечно, не знал, что за всем этим стоит наш папа, но потом все выяснилось. Я и сама не знала об этом до тех пор, пока не оказалась в Париже вместе с Айвором. В конце концов он во всем мне признался. Он продал свое имя за пять тысяч долларов, которые за месяц спустил на наркотики. Когда я узнала обо всем этом, мне даже жить не хотелось. Мне было ужасно стыдно, что у меня такой отец.

И это говорит девушка, которая едва справилась с алкоголизмом и вообще чуть было не лишилась рассудка?! – Эдвард вышел на середину комнаты и высокомерно посмотрел на обеих женщин. – Ты считаешь мое отношение к Полу ужасным и предосудительным? А я – нет. Более того, при необходимости готов повторить этот опыт. И уж поскольку у нас началась типичная семейная мелодрама, выслушайте меня до конца. Когда твоя мать бросила семью и ушла к этому сопливому недоноску, я был в шоке. Я умолял ее опомниться хотя бы ради дочери, но все безрезультатно. Я даже с ним разговаривал, но и он оказался таким же черствым и эгоистичным, как твоя мать. Более того, этот наглец позволил себе оскорбительные замечания по поводу моего возраста. Я предупредил его о возможных последствиях, но он просто рассмеялся мне в лицо. – Эдвард вдруг побагровел от гнева. – И вообще, каждый сражается своим собственным оружием. На его стороне молодость и талант, а на моей – только любовь к дочери и жене.

– Да еще деньги, – язвительно заметила Николь, – а также пронырливые сыщики и мораль гнусной крысы.

Эдвард молча проглотил последнее замечание и повернулся к дочери.

– Ну, теперь ты довольна?

– «Довольна» – не совсем подходящее слово. Я просто рада, что наконец-то вы начали говорить откровенно, без всяких ужимок и уловок. Люди не могут сделать правильный выбор в своей жизни, если у них не хватает ясных и четких фактов. Ну ладно, у меня сейчас встреча с Люком. По крайней мере там я вдохну глоток свежего воздуха.

– Вот у него и попроси денег на поездку в свою Африку! – прорычал Эдвард ей вслед.

– Не волнуйся, Джулия, – поспешила успокоить ее Николь, с ненавистью зыркнув на мужа. – Я дам тебе денег.

После ухода дочери Николь и Эдвард долго молчали, переживая происшедшее.

– Я здесь больше не останусь, – первой нарушила тишину Николь.

– Не дури! Неужели так трудно понять? Я где-то читал, что в любви и на войне все средства хороши.

– Но только не в моей книге, – парировала она, задумчиво поднимаясь.

– Что же мне теперь делать? Просто так взять и отпустить тебя? После стольких лет совместной жизни?

– У тебя нет другого выхода. Я все равно уйду.

– Николь, не делай глупостей.

– Сожалею, но у меня тоже нет другого выхода. То, что ты пошел на такой мерзкий и гнусный заговор против Пола, говорит лишь о том, что я плохо тебя знала. Ведь в другой раз жертвой подобной провокации могу стать и я.

– Ну хорошо, тогда скажи мне, пожалуйста, почему Пол не поднял шум? Почему оставил все это без последствий? Ты ведешь себя как ребенок. В этой игре все рассчитано на победу и победитель получает главный приз, а проигравший остается с носом. Если он проиграл, значит, того заслуживает.

Николь грустно посмотрела на мужа.

– Неужели? А как, интересно, ты относишься к убийству? Это тоже приемлемое средство для победы?

– Черт возьми, мы сейчас говорим о наших семейных делах! Кстати сказать, у некоторых народов подобное разрешение споров является вполне оправданным.

– Да, но только там, где женщина является лишь частью интерьера, не более того. Ты не делаешь никаких различий между мной и теми вещами, за которые когда-то заплатил большие деньги. И вообще для тебя ценно лишь то, что имеет стоимостное выражение…

Да, будь я проклят, если ты не права! А кто, скажи на милость, придерживается других критериев? Я действительно заплатил за тебя очень большие деньги, проталкивая повсюду твой так называемый талант, а теперь, когда ты оказалась на гребне славы и добилась заметного успеха, вдруг обнаружилось, что мои методы тебе не подходят. Почему же ты раньше не протестовала? Когда только взбиралась по крутой лестнице вверх?

Николь изумленно вытаращила на него глаза.

– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать. Конечно, я не могу не признать, что на первом этапе ты здорово мне помог, так как именно ты покупал мои первые работы. Но если бы я знала тогда, что…

Эдвард выпучил от негодования глаза и вконец потерял терпение.

– Послушай, ты, сучка чертова, не надо смотреть на меня с таким презрением! Ты использовала меня много лет, а теперь строишь из себя невинную добродетель! – Он стал угрожающе надвигаться на нее, вынуждая пятиться к двери. – Не бойся, я не стану бить тебя. Просто хочу, чтобы ты наконец поумнела. Если бы не я, то ты сейчас вырезала бы фигурки для дебилов в каком-нибудь задрипанном детском саду. Ты была бы полным ничтожеством!

– Это не совсем так, – глухо прошептала Николь. – Если ты помнишь, первые мои работы были отобраны супругами О'Кейси…

Черта с два! Это я их отобрал. Собственноручно. Я узнал, кто ты такая и чем занимаешься, а потом убедил их, что твои работы непременно будут проданы. Более того, я купил все твои произведения, кроме одного, и заплатил за них гораздо больше, чем они тебе обещали. А когда они тебя все-таки надули, на сцене появился я, главный герой этой мелодрамы, и вернул тебе твои деньги. Думаешь, я действительно заставил их заплатить тебе причитающуюся сумму? Как бы не так! Я никогда больше не видел этих мерзавцев и возместил тебе твои потери из собственного кармана.

– Почему? – невольно вырвалось у нее.

– Потому что хотел во что бы то ни стало заполучить тебя, – спокойно объяснил Эдвард. – Я был заинтригован твоим поведением. Множество красивых женщин даже за банку пива готовы были расставить для меня ноги, а ты вела себя совершенно по-иному. Я воспринял это как своеобразный вызов и в то время действительно думал, что ты обладаешь недюжинным талантом. Однако иметь талант и сделать так, чтоб его заметили, – далеко не одно и то же.

Николь почувствовала такую резкую боль в груди, что чуть было не упала в обморок.

– А когда Маршалл Фэйбер предложил мне персональную выставку?

– Боже мой, да никакой галереи Маршалла Фэйбера нет и в помине! Какая же ты наивная! Маршалл просто был моим доверенным лицом и готов был мне пятки лизать, чтобы я позволил ему вывесить на двери табличку с его именем. Я сам покупал твои работы, укрепляя в тебе веру в свой пресловутый талант.

– Господи, какой кошмар! – Николь откинулась на спинку кресла и закрыла лицо руками.

– Вот это и есть реальность, – злорадно произнес Эдвард, приблизившись к ней. – У вас, художников, мозги не в голове, а на кончиках пальцев. Искусство – это прежде всего бизнес, такой же сложный, как, например, производство или банковское дело. Просто надо ухватить свою удачу за хвост…

Но Николь уже не слышала его. В голове ее все смешалось и покрылось густым туманом. Все эти годы она считала себя талантливой, находя подтверждение тому в материализованных признаках успеха. А теперь что? Она медленно поднялась на ноги и с трудом подняла глаза на мужа.

– Не надо смотреть на меня с такой ненавистью! – выпалил он. – Лучше подумай о том, что я очень любил тебя и именно поэтому поддерживал все твои начинания. А сколько денег я потратил на всю эту армию критиков,

искусствоведов и еще бог знает кого! Да если хочешь знать, я даже подвергал риску свою репутацию, а она для меня бесценна. Я любил тебя всей душой, готов был на любые жертвы, и вот теперь ты отвергаешь меня, ссылаясь на то, что вся твоя сексуальность ушла в так называемое искусство. Меня утешает только то, что твой малолетний молокосос, вероятно, сказал тебе то же самое. Ты выставила меня на посмешище и хочешь оставить… Николь стремглав выскочила из комнаты.

– Если ты оставишь меня, – закричал он вдогонку, – то вскоре превратишься в стервозную старуху, с которой никто и никогда не захочет иметь дела! Где твое хваленое искусство? За последние месяцы ты не сделала даже какой-нибудь вшивой скульптурки. И помни: отныне на Маршалла лучше не рассчитывай.

Уже за дверью Николь повернула к мужу покрасневшее от слез и гнева лицо.

– Ты собираешься поступить со мной так же, как и с Полом?

– Нет, с тобой и так будет покончено. Весь твой пресловутый талант умещается на кончике мизинца. Посмотрим, как далеко ты уйдешь без моей помощи.

 

Глава 6

Николь купила себе достаточно просторную квартиру – студию в районе Западного Бродвея, и, к счастью, со значительной скидкой, так как заплатила почти пятьдесят тысяч долларов наличными. И хотя новое жилище было почти в два раза меньше прежнего, на Одиннадцатой авеню, все же потолки здесь были высокие и пространства, которое вполне можно было превратить в уютное гнездышко, хватало. Вскоре она пригласила Джулию и Люка на обед по поводу новоселья, решив отметить это событие в небольшом уютном ресторане.

Совершенно очевидное счастье молодых было для нее спасительной отдушиной, смягчавшей горечь от потери Пола. Люк оказался на удивление приятным молодым человеком с веснушчатым лицом и широкой улыбкой. Он очень бережно относился к Джулии, предугадывал все ее желания и, как показалось Николь, восхищался ее красотой.

– Мам, – обратилась к ней Джулия во время разговора, – мне удалось-таки поладить с отцом, и он дал мне деньги на поездку в Африку. Знаешь, я очень сожалею, что невольно стала причиной вашей ссоры.

– Нет, Джулия, – успокоила ее мать, – ты была не причиной, а поводом, а это не одно и то же. Рано или поздно мы должны были окончательно выяснить отношения. Я даже рада, что это случилось сейчас.

Джулия задумалась и пристально посмотрела на мать.

– Мы уезжаем на следующей неделе, а когда вернемся, я непременно заеду к тебе и даже останусь на выходные, если ты, конечно, не возражаешь.

Николь грустно улыбнулась:

– Разумеется, не возражаю, но теперь у меня совсем не так, как на Одиннадцатой улице. Моя новая студия даже отдаленно не напоминает прежние хоромы.

К разговору подключился и Люк:

– Знаете, мой отец с детства прививал мне любовь к медицине и постоянно подталкивал к мысли, что я должен стать врачом. Поначалу я отчаянно сопротивлялся, но после курса групповой терапии, когда увидел все своими глазами, мое мнение о медицине резко изменилось.

– Ну что ж, – поделилась Николь с дочерью, когда Люк на минутку вышел, – не буду скрывать: он мне понравился.

– Ты ему тоже, насколько я могу судить. Как было бы хорошо, если бы все люди были так счастливы, как мы с Люком!

Николь подумала, что жизнь намного сложнее, чем кажется ее дочери, и от всей души пожелала, чтобы счастье Джулии и Люка продлилось как можно дольше. А когда они прощались, она дала дочери свой новый телефон и попросила хранить его в тайне от посторонних.

– Знаешь, у меня полно работы и я не хотела бы, чтобы он трезвонил с утра до вечера.

– Ладно, – охотно согласилась с ней Джулия, прекрасно понимая, что мать скрывается прежде всего от отца. – Как думаешь, мама, – спросила она напоследок, – у вас с Полом все наладится?

Николь понуро опустила голову и задумалась.

– Вряд ли. Энн сказала, что он нашел себе какую-то женщину и вполне счастлив с ней. Я знала, что наши отношения не могут длиться вечно, но не предполагала, что все закончится так быстро.

В последующие дни Николь отключилась от окружающего мира и стала вести жизнь затворницы, с маниакальным упорством работая над своими новыми проектами. Прежде всего она навела порядок в своем новом жилище, избавилась от старого хлама и перевезла сюда инструменты, без которых невозможно было продолжать работу. А затем встретилась со своим адвокатом и обсудила с ним все детали предстоящего развода с мужем, причем просила ускорить процесс. Она даже отказалась от каких бы то ни было финансовых претензий, желая побыстрее получить долгожданную свободу.

И все это время ее терзал один и тот же вопрос: в какой мере ее успех был обусловлен талантом, а в какой – влиянием и связями мужа? Она, конечно, талантлива, в этом нет сомнений, но насколько талантлива – вот в чем вопрос. С другой стороны, есть множество примеров тому, как известные художники всю свою жизнь паразитировали благодаря связям с влиятельными покровителями, не обладая абсолютно никаким талантом, и это ее настораживало. Неужели ее работы продавались исключительно по подсказке мужа и с помощью его денег? Ведь почти все они проходили через руки Маршалла, который, как оказалось, был доверенным лицом Эдварда и выполнял все его указания.

Терзаясь подобными мыслями, она пришла к выводу, что есть только один способ доказать свою творческую состоятельность – создать нечто значительное после окончательного развода с мужем. Конечно, это нелегко, но надо пытаться. Все оставшиеся после покупки студии деньги Николь потратила на расходные материалы, а потом заперлась в ней и приступила к изнурительной работе. К счастью, вдохновение не покинуло ее.

Она работала сутками напролет и даже потеряла счет времени, так как в ее студии всегда горел верхний свет, а на улицу она практически не выходила. Шла отчаянная борьба за статус творческой личности, опирающейся исключительно на свой талант, без всякой посторонней помощи. К этому также добавлялась злость на всю свою глупость, расплачиваться за которую теперь приходилось каторжным трудом.

Когда однажды утром зазвонил телефон, Николь вздрогнула от неожиданности и долго не могла сообразить, в чем дело.

– Привет, мама, вот мы и вернулись, – радостно произнесла Джулия. – Что с тобой? Почему у тебя такой странный голос?

– Погоди, неужели месяц уже прошел?

– Конечно. Ты что, не получала мои открытки?

Николь вспомнила, что ни разу за все это время не наведывалась к почтовому ящику.

– Послушай, здесь куча писем для тебя. Если хочешь, я привезу их.

– Да, разумеется.

Повесив трубку, Николь долго еще недоумевая смотрела на телефон, как будто пыталась побыстрее вернуться к реальности. Джулия, как и обещала, приехала к ней на выходные.

***

Эдвард с интересом познакомился с Люком Симмондзом и нашел его весьма рассудительным, хотя и не очень, как ему показалось, привлекательным молодым человеком. А Джулия просто сияла от счастья, напрочь избавившись от прежней стеснительности и комплекса неполноценности. Веселая, пышущая здоровьем, она излучала невиданную ранее энергию, которую непременно хотела направить на освоение новой профессии. Влюбленным очень понравилась Африка, и это еще больше укрепило их в мысли отправиться туда после окончания медицинского факультета.

– Папа, нет никаких оснований для беспокойства, – убеждала его дочь. – Мы регулярно принимали таблетки от малярии и сделали перед поездкой все необходимые прививки.

– Да, сэр, – поддержал ее Люк, – мы внесли свой посильный вклад в развитие медицины и политически даже способствовали укреплению мира. На нас там смотрели как на волшебников, которые избавляют людей от страданий. Это очень приятно, сэр.

В конце концов Эдвард пришел к выводу, что ему по нраву этот милый и чрезвычайно вежливый молодой человек, да к тому же еще из очень респектабельной семьи. Конечно, ему нет и восемнадцати и он может передумать, но намерение посвятить себя серьезному делу весьма похвально. У Харрингтона снова улучшилось настроение, испорченное уходом Николь. В конце концов теперь он свободен от обязательств и волен подыскать себе другую женщину, которая поможет ему окончательно забыть события последних месяцев. Да и сожалеть в общем-то не о чем по большому счету. Он уже давно пришел к выводу, что Николь постарела и стала невротической личностью, недостойной его любви.

Однако, получив уведомление о бракоразводном процессе, Эдвард заметно огорчился. Чуть позже он удивился, что Николь не потребовала от него ни цента, хотя, конечно, могла предъявить весьма солидный счет. Ведь как ни крути, а он изменял ей со многими, и она без особого труда доказала бы это в суде. А с другой стороны, это она от него ушла, и подобное обстоятельство тоже может служить запалом к большому скандалу. Впрочем, его это совершенно не устраивало. Любой скандал мог самым серьезным образом подорвать его репутацию, а вместе с ней и соответствующие доходы, что отнюдь не входило в его планы. Конечно, ей нечего терять, так как она никогда не отличалась деловыми качествами, а он мог потерять очень многое. Не мудрствуя лукаво Эдвард подписал все необходимые бумаги и облегченно вздохнул, поблагодарив судьбу за то, что она свела его с такой глупой и непрактичной женщиной.

***

Николь с огромным удовольствием провела эти два дня с Джулией и Люком, наслаждаясь приятным общением и выслушивая удивительные истории об их пребывании в Африке.

– Мама, ты даже не представляешь себе, как это было здорово! – увлеченно тараторила Джулия. – Несмотря на их необразованность и склонность к различного рода суевериям, это все же очень милые, необыкновенно трудолюбивые и к тому же быстро обучающиеся люди. Думаю, что к тому времени, когда мы снова поедем туда как медики, у них уже будут свои врачи. А нам останется лишь научить их применению последних достижений медицины.

Джулия в этот момент очень напоминала юную Николь, только обладала значительно большей целеустремленностью и была отягощена более глубоким жизненным опытом. Как хорошо, что дочь живет в такое время, когда женщина может совершенно спокойно делать карьеру, а не бороться против повсеместного засилья мужчин!

Разбирая накопившуюся за последние дни почту, Николь лишний раз убедилась в правоте Эдварда. Маршалл Фэйбер действительно известил ее о том, что прекращает выставлять ее работы, но владельцы других художественных галерей с радостью предлагали ей свои услуги, что было весьма кстати.

Джулия была в восторге от новых работ матери и всячески подбадривала ее.

– Да, кстати, чуть не забыла, – сообщила она матери как-то вечером. – Звонила Джанет Маркхэм, но я сказала, что дала тебе слово никому не говорить твой новый телефон. Мне показалось, что она немного обиделась.

– Ничего, я перезвоню ей в ближайшее время, – пообещала Николь.

– Мама, извини, что из-за меня ты прервала свою работу.

Николь пристально посмотрела на дочь и улыбнулась.

– Да, ты действительно слегка нарушила мой график, но общаться с тобой мне так же приятно, как и работать. Когда ты болела, я вообще ничего делать не могла, а сейчас ты воодушевляешь меня на новые идеи, что само по себе очень важно. Знаешь, я слишком поздно поняла, что ребенок может помогать творчеству, а не мешать, как я считала раньше. Отныне ты для меня самое главное в жизни.

Джулия протянула к матери руки и крепко обняла ее.

Когда влюбленные ушли, Николь сразу же принялась за работу и не отрывалась от нее практически весь следующий месяц. Она сделала несколько макетов, подготовила цветные слайды, а затем отправила все это в одну из галерей, где изъявили готовность выставить работы Николь Ди Кандиа. Правда, на этот раз она взяла себе псевдоним Фрэнсис Грэй.

 

Глава 7

– Энн, ты делаешь мне честь, посвящая в свои дела, – бесстрастно заметил Эл Лурье во время ужина с женой в китайском ресторане.

– Перестань ерничать, Эл, – недовольно поморщилась она, хотя его замечание вряд ли испортило бы ей настроение. – Как там Пол? Ты видел его в последнее время?

– Конечно, мы с ним регулярно встречаемся и почти каждую неделю где-нибудь ужинаем. У него все хорошо. – Однако по выражению его глаз Энн поняла, что у сына не все так хорошо, как пытается представить Эл.

– Вижу, что у тебя есть некоторые сомнения на сей счет, но меня не обманешь. Я недавно слышала музыкальный отрывок из его композиции для балета и пребываю в полном восторге. А самое приятное заключается в том, что премьера будет проходить в Линкольн-центре. О подобном я и не мечтала. Похоже, у Майлза действительно есть хорошие связи. Остается лишь надеяться, что Пол не станет якшаться с этими гомосексуалистами.

Эл улыбнулся:

– Да, он вполне способен позаботиться о себе. Откровенно говоря, он многому научился за последние месяцы. Этот балет поможет ему разрушить стену непонимания и, возможно, послужит мощным толчком к его дальнейшей карьере.

– Но только в том случае, если он найдет себе приличную девушку. Мне кажется, он изнуряет себя постоянной сменой женщин.

– А я думал, ты против ранних браков.

Да, но все это было до того, как он связался с этой стервой. Если сейчас он не найдет ей достойную замену, то снова станет чересчур уязвимым. – Энн подалась вперед и загадочно улыбнулась. – Знаешь, я совершила один поступок, может быть, не очень деликатный, но тем не менее совершенно необходимый. На вечеринке у Маркхэмов я случайно наткнулась на нее и с превеликим удовольствием сообщила, что у Пола есть замечательная женщина и что он вполне счастлив с ней. А Полу доложила, ; что Николь вернулась к Эдварду и тоже очень счастлива.

– Господи Иисусе, неужели ты не понимаешь, что играешь с огнем?

– Не бери в голову. Иногда люди вынуждены прибегать ко лжи, чтобы спасти ближнего и уберечь его от большой ошибки.

Эл грустно улыбнулся и покачал головой:

– И ничего хорошего. Если Пол обо всем узнает, он не простит тебе этой лжи…

– Не узнает.

Эл взял жену за руку.

– Сомневаюсь, дорогая. Не хотелось бы огорчать тебя, но Николь навсегда рассталась с Эдвардом.

***

Когда Николь получила из галереи Кастелли свои цветные слайды с весьма вежливым отказом, ее охватил тихий ужас. Попытки пробиться в другие галереи, такие как Малборо, Сидни Дженис и даже Фишбах, привели к столь же печальному результату. Все хотели заполучить произведения Николь Ди Кандиа, но наотрез отказывались выставлять работы никому не известной Фрэнсис Грэй. Николь никак не могла понять, в чем дело. Неужели они даже не посмотрели слайды? Ведь и малосведущему понятно, что во всех этих работах чувствуется рука Николь. Значит, они действительно работают исключительно на имя и не обращают внимания на неизвестных авторов. А отсюда неизбежно следует тот весьма печальный факт, что Эдвард был прав – ее работы весьма посредственны и продавались все это время только благодаря его усилиям и связям.

Каждый очередной отказ она воспринимала как обрыв какой-то очень важной ниточки, связывающей ее с миром художественного творчества. Денег на новые материалы у нее уже не было, а готовые произведения не находили спроса. Она была близка к отчаянию, в голове ее все чаще появлялись мысли о тщетности всех попыток пробиться самостоятельно.

На дворе уже был октябрь, а Николь все сидела в студии и предавалась грустным размышлениям о своей творческой судьбе. Скоро должна была приехать Джулия, и матери очень не хотелось представать перед ней в качестве забытой и никому не нужной неудачницы. Наряду с этим ее все чаще посещали грустные мысли о любимом, которые неизбежно превращались в бесплодные мечты о возрождении их некогда крепкого союза. Стоило ей представить себе Пола с другой, как в душе у нее все переворачивалось и наступала такая жгучая боль, что впору было бежать куда глаза глядят. В такие жуткие моменты она практически ничего не ела, не пила и решительно отказывалась следить за собой. Ее всю трясло мелкой дрожью, лоб покрывался испариной. Предыдущая жизнь казалась сплошным обманом и фальсификацией, а непродолжительный роман с Полом – неудачной попыткой бегства от надвигающейся старости.

Не выдержав подобного испытания, она в конце концов сняла трубку и позвонила Джанет.

– Николь, Боже мой! Мы с Томом уже стали всерьез беспокоиться.

– У меня все нормально, – выдавила Николь надтреснутым голосом. – Хотя, не стану скрывать, переживаю далеко не лучшие времена. Мне надо как-то преодолеть кризис. Боюсь, что для этого понадобится немало времени и сил. – В порыве откровенности она рассказала подруге о своем последнем разговоре с Эдвардом.

– Могу представить, что ты сейчас испытываешь, – сочувственно произнесла Джанет. – Но не стоит отчаиваться. Ника, я абсолютно убеждена, что ты найдешь выход из положения и обойдешься без помощи Эдварда.

– Да, я пытаюсь делать все возможное, но пока безрезультатно. Ну ладно, привет Тому. – Она положила трубку и посмотрела на свои дрожащие от нервного перенапряжения руки. Ее охватил панический страх, причем такой сильный, что даже во рту пересохло.

***

– Послушай, Том, Ника в таком ужасном состоянии, что и представить себе трудно. Она полностью оторвана от внешнего мира и замкнулась на своих неудачах.

– Понятно, – задумчиво произнес тот, покусывая губы. – Не понимаю только, почему она так настырно пытается пробиться в художественные галереи. Неужели она не знает, что все они одним миром мазаны? Абсолютная бессмыслица.

– Думаю, нам нужно во что бы то ни стало отыскать ее новую квартиру. Джулия сказала, что дала слово не разглашать тайну матери, но ведь надо же что-то делать!

– А если поговорить с Полом?

– Он-то чем поможет? Ведь прошло уже столько времени!

– Захочет – так непременно поможет. Он найдет ее и обязательно вытащит из этой дыры. – Том нежно обнял жену и поцеловал в лоб. – Истинная любовь всегда подсказывает людям выход из самых затруднительных положений.

***

В тот день, когда Николь должна была вносить арендную плату за свою студию, на ее банковском счету оказалась только тысяча долларов. После погашения всех долгов там не останется практически ничего. А надо еще как-то жить и работать. Конечно, обстоятельства последних недель весьма огорчительны, но надо набраться сил и продолжать свое дело невзирая ни на какие трудности. Самое же главное – ни в коем случае не отказываться от своего псевдонима и не поддаваться искушению вновь вернуться к привычному и широко известному имени Николь Ди Кандиа.

***

Эдвард Харрингтон сидел в своем офисе и мирно беседовал с Луиджи Бьянки.

– Ты неплохо выглядишь, – небрежно бросил тот, похлопав его по руке. – Похоже, холостяцкая жизнь пошла тебе на пользу.

Эдвард широко ухмыльнулся и весело подмигнул приятелю.

– Не могу жаловаться. Вместе одной сварливой супруги я получил целую дюжину смазливых женщин, готовых пожертвовать ради меня чем угодно.

– Еще бы! – расхохотался Луиджи. – С твоей внешностью грех жаловаться. Ты выглядишь лет на пятнадцать моложе. А что касается энергии и интереса к жизни, то даже я могу позавидовать. Кстати, ты вроде бы что-то хотел мне показать?

– Совершенно верно, – подтвердил Эдвард и загадочно ухмыльнулся. – Я тут нашел очень интересного и перспективного скульптора. Нора Рэмбло. Творит такие чудеса! – С этими словами он начал настраивать проектор для демонстрации слайдов.

В этот момент в офис вошла молодая девушка в больших очках и с кипой бумаг в руке.

– Ваша почта, сэр. Думаю, вам будет интересно. Во всяком случае, лично я была заинтригована.

Мужчины снисходительно ухмыльнулись.

– Оставь почту здесь, Джилл. Как его зовут?

– Фрэнсис Грэй.

– Ну ладно, Джилли, я посмотрю.

– Какая милашка! – причмокнул языком Эдвард, когда она ушла.

– Да. – Бьянки стал быстро просматривать слайды. – И к тому же умница. Никогда не догадаешься, кто ее отец. Свенсон.

Эдвард даже присвистнул от удивления. Свенсон был крупным коллекционером произведений искусства, миллионером шведского происхождения, с которым ему неоднократно приходилось иметь дело.

– Очень интересно, – произнес Бьянки, продолжая просматривать слайды на свет. – И к тому же весьма оригинально, как мне кажется. Во всяком случае, мне никогда раньше не приходилось видеть работы из такого необычного материала. Этот парень совсем не новичок в этом деле. Нет, не парень, женщина. Впрочем, не важно. Что скажешь?

Эдвард взял один из слайдов и пригляделся повнимательнее.

– По-моему, ничего стоящего. Обычная посредственность. – Он быстро просмотрел еще несколько слайдов. – Конечно, в мастерстве ей не откажешь, но нет изюминки, в отличие от Норы Рэмбло. Давно я уже не испытывал такого удовольствия от скульптур. Есть все основания надеяться, что из нее получится новая Николь Ди Кандиа.

***

Потерпев неудачу в центре города, Николь вынуждена была отослать слайды в Сохо, в тот самый район, где было много небольших галерей для начинающих и не совсем удачливых художников и скульпторов. Конечно, ей было крайне неприятно начинать все сызнова, но другого выхода просто нет. К ее неописуемому ужасу, и оттуда стали поступать отказы.

Проснувшись однажды утром, она обнаружила, что ей нечем даже заплатить за квартиру. Немного подумав, она собрала свои старые, но почти не ношенные и когда-то очень модные платья и костюмы, аккуратно сложила их в большую сумку и отправилась на автобусе в магазин «секонд хэнд». Дверь была заперта, и ей пришлось ждать у входа, переминаясь с ноги на ногу. Вскоре дверь открыла какая-то толстая женщина, осмотрела ее с головы до ног и презрительно ухмыльнулась. В таких местах часто околачиваются подозрительные люди с крадеными вещами, и, вероятно, Николь производила на нее именно такое впечатление.

Небрежно осмотрев все вещи, приемщица предложила ей смехотворно малую сумму и даже отвернулась, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

– Это все, что я могу вам предложить. Ваше тряпье уже давно вышло из моды, и вряд ли кто даст за это больше. Так что либо соглашайтесь, либо забирайте свое барахло и уходите.

Пережив несколько минут невиданного для нее унижения, Николь оставила содержимое сумки, стиснула в кулаке полученные деньги и вышла из магазина с покрасневшим от стыда лицом. Свежий прохладный воздух слегка взбодрил ее, и она решила сэкономить пятьдесят центов и пройтись до дома пешком. Это была ее очередная ошибка. Сначала она размышляла о своей несчастной судьбе и о необходимости найти хоть какую-то работу и потому совершенно не замечала холода, потом ощутимо продрогла, но все же решила пройти этот путь до конца.

Дома Николь поняла, что простудилась, и к тому же очень сильно. Щеки ее горели, голова стала тяжелой, а перед глазами поплыли темные круги. Она быстро разделась, залезла под одеяло и мгновенно уснула. Однако сон ее оказался настолько беспокойным, что она проснулась посреди ночи от ужасной головной боли и невыносимого жара во всем теле. Попытка встать с постели и добраться до ванной окончилась тем, что она обессиленно рухнула на пол.

***

– Папа, – обратился Пол к отцу во время их традиционного совместного обеда в одном из ресторанов, – ты знал, что Николь оставила Эдварда и переехала в свою собственную квартиру?

– Да, то есть я слышал, что она развелась с мужем, но понятия не имею, где она сейчас.

– Черт возьми, почему ты не сказал мне раньше?

Эл скорчил гримасу удивления и посмотрел сыну в глаза.

– Да я сам об этом узнал только на прошлой неделе.

– А мать уверяла меня, что Николь вполне счастлива со своим мужем.

Эл нервно заерзал, слегка смутился и отвел взгляд в сторону.

– Значит, это неправда? Значит, она специально солгала мне, чтобы как можно дальше отбросить от Николь?

Эл тяжело вздохнул:

– Пол, твоя мать во многих отношениях замечательная женщина, но она слишком категорична в своих поступках и непреклонна в ошибках. К тому же я просто не выношу ее истерик и не хочу видеть несчастной. Знаешь, сынок, мне очень неприятно, но ничего не могу с собой поделать.

Пол посмотрел на отца и даже скривился от сожаления.

– И это несмотря на то что она всегда унижала и оскорбляла тебя?

Эл недовольно поморщился и взмахнул рукой.

– Нет, не всегда. Она по-своему добрая и заботливая женщина, а я, может быть, слишком мягкий, чтобы противиться ей. И вообще, она моя жена до гробовой доски, это мой крест, и я несу его со всей ответственностью, на которую только способен.

– Я тоже! – резко отреагировал Пол, подаваясь вперед и впериваясь в отца внезапно потемневшими от боли глазами. – Николь – моя любимая женщина, и– я хочу знать, где она сейчас.

– Я не знаю, Пол. Честное слово, не знаю. Я услышал об этом совершенно случайно, когда встретился на улице с другом твоей матери Максом Ферстом. Он достал меня своими досужими сплетнями, а в конце сообщил по секрету, что Николь развелась с Эдвардом и живет отдельно.

Мне нужно во что бы то ни стало отыскать ее! Недавно мне звонила Джанет Маркхэм, но она, к сожалению, не знает ни ее телефона, ни адреса. Правда, она сказала, что ее квартира где-то в районе Сохо, но этого мало. Я пытался связаться с Маршаллом Фэйбером, но тот тоже ничего не знает. – Пол залпом осушил стакан и пригладил волосы. – Отец, я чувствую, что она нуждается в помощи. Я должен найти ее, понимаешь? Черт возьми, ну где же она может быть?!

***

Джулия медленно шла по длинному коридору клиники, прислушиваясь к изредка доносящимся из палат стонам. В конце коридора она посмотрела на большие настенные часы. Люк должен позвонить ей после дежурства. Как ей все-таки повезло что она встретила такого замечательного парня, самого лучшего и самого доброго в мире! Он заезжает за ней каждый день, несмотря на свои многочисленные занятия И нечеловеческую усталость.

Вдруг она услышала неподалеку сдавленный стон. Подойдя к больничной койке, она наклонилась и увидела перед собой широко открытые глаза какой-то старушки.

– Что случилось? – шепотом спросила она. – Не можете уснуть? Может быть, позвать сестру, чтобы она дала вам что-нибудь?

– Нет, не надо. Просто посиди со мной несколько минут.

Джулия присела на край кровати и взяла старушку за руку. Сколько же ей, интересно, лет?

– Девяносто семь, – с гордостью ответила та. – И почти никогда не болела. Четверо детей, девять внуков и пятнадцать правнуков.

– Как здорово! – восхищенно произнесла Джулия и улыбнулась.

– Ты, должно быть, хорошая девушка, – тихо пробормотала бабуля, – если решила работать в больнице. Такая красавица вполне могла бы быть актрисой.

Джулия сжала ее руку.

– Нет, это не по мне. Я счастлива, что наконец-то могу помогать людям, которые оказались в беде. Мне ведь тоже когда-то помогли. И вообще я хочу стать врачом.

Бабушка молча кивнула.

– А как тебя зовут?

– Джулия.

– Ну что ж, доктор Джулия, спасибо, что посидела со мной. Теперь мне будет не так одиноко. – Вскоре она уснула, а Джулия направилась в ординаторскую, где уже вовсю трезвонил телефон.

– Люк, это ты?

– Нет, Джулия, это Пол Лурье, – послышалось в трубке.

– О, Пол, привет!

– Джулия, когда ты в последний раз разговаривала с матерью?

– На прошлой неделе, а что? – встревожилась она.

– Джулия, умоляю, дай мне ее телефон! Я никак не Могу отыскать ее. Никто не знает ни телефона, ни адреса, даже Джанет Маркхэм. Пожалуйста, это очень важно!

– Пол, я сейчас же позвоню ей и спрошу разрешения. Понимаешь, я не могу дать тебе ее телефон без ее согласия. Извини, но я дала ей честное слово.

– Боже мой! – В трубке послышался глухой стон. – Ну ладно, только скажи ей, что мне нужно срочно переговорить. И сразу же позвони мне, хорошо?

Джулия тотчас набрала номер матери и долго прислушивалась к сигналам, но так и не дождалась ответа. Либо она с мужчиной, либо ее вообще нет дома. Повесив трубку, она решила позвонить рано утром.

***

Николь потеряла счет времени и не могла вспомнить, сколько времени она пролежала в постели без еды и питья. Подняв голову, она посмотрела на свои дрожащие руки и снова забылась беспокойным сном, стараясь ни о чем не думать. Ей сейчас все равно, и совершенно незачем напрягать себя ради этой несчастной жизни. Николь Ди Кандиа. Миф, созданный усилиями Эдварда Харрингтона. Какое-то время он подпитывался его деньгами, а сейчас преспокойно умирает естественной смертью. И она тоже умрет вместе с этим мифом такой же естественной смертью.

А в дверь все звонили и звонили, пока наконец не послышались громкие голоса.

– Ника, открой, – беспрестанно звала ее мать. – Мне нужно разогреть тебе еду. Я специально поставила будильник.

А ей очень не хотелось вставать и помогать матери на кухне. Ей хотелось бросить все и отправиться на задний дворик вместе с братом и отцом, где можно плести венки из красивых полевых цветов.

– Что с тобой? – продолжала расспрашивать мать грудным низким голосом. – Я же просила тебя замесить тесто, а ты ходишь вокруг как сонная. Когда же ты наконец-то научишься готовить?

– Я не хочу готовить, мама, – отвечала она слабым голосом. – Я хочу варить каминные решетки, как это делает Винцент.

– Я говорила тебе тысячу раз, что девушки не занимаются сваркой.

– Почему?

– Потому что… Не задавай мне глупых вопросов. Лучше помоги на кухне.

Николь проснулась в холодном поту, попыталась вспомнить свой сон, а потом рухнула на подушку и снова уснула. На этот раз ей приснилось, что мать всячески убеждала ее в том, что девочки не бывают врачами, а только медсестрами.

Наутро она очнулась с легкой головой, осторожно встала с постели и включила радио. Пятница, двадцать третье ноября. Не может быть! Значит, она пролежала в беспамятстве почти девять дней! Она посмотрела в зеркало и не узнала себя в исхудавшей и почерневшей от болезни женщине. Слегка освежившись в ванной, она пошла на кухню, сварила себе кофе, пару яиц и поджарила несколько тостов.

После завтрака Николь порылась в бумажнике и отыскала там шестьдесят семь долларов и сорок восемь центов. Значит, она уже два месяца не платила за телефон и за квартиру. Скоро сюда нагрянут судебные исполнители и вышвырнут ее на улицу. Надо во что бы то ни стало найти работу. Но как? Какую? Ведь она не может даже на машинке печатать. И все же работа нужна позарез, иначе конец всему. Впрочем, зачем ей такая огромная квартира? Работать здесь она больше не будет, ее жуткие скульптуры никому не нужны, стало быть, терять ей нечего. Когда принц наряжается бедняком, никто не верит, что он принц. Увы, такова жизнь, и ничего тут не поделаешь. Вряд ли стоит уповать на чудо. Чудес не бывает.

Николь быстро оделась, слегка накрасилась и, открыв дверь, застыла в нерешительности. Что же делать? Броситься вон в поисках работы или остаться дома и ждать у моря погоды? Ее взгляд упал на покрывшиеся пылью макеты скульптур, и по всему телу пробежала противная дрожь. Нет, с этим покончено раз и навсегда. Она опрометью выскочила из квартиры и уже на лестнице услышала телефонный звонок, но решила не возвращаться.

 

Глава 8

Пол сидел за своим рабочим столом, склонившись над разложенными нотными листами. Все его попытки приступить к работе успехом не увенчались. В голову не лезло ничего, кроме грустных мыслей о Николь. Надо во что бы то ни стало отыскать ее. Если бы он не был таким по-идиотски гордым, то давно бы уже попытался написать ей или просто позвонить. Когда зазвонил телефон, он даже вздрогнул от неожиданности.

– Пол, это Джулия. Я несколько раз пыталась дозвониться до матери, но она почему-то не отвечает.

– Джулия, дай мне ее адрес. Меня не покидает ощущение, что с ней что-то случилось.

– Не могу, Пол. Я же пообещала ей никому не говорить ни слова.

– Господи, Джулия, никто не знает, как ее найти! А с Маршаллом Фэйбером она, как выяснилось, уже не работает. У нее есть другой дилер?

Джулию этот вопрос поставил в тупик.

– Я вообще не в курсе этих дел.

– Послушай, я готов взять на себя всю ответственность, только скажи мне ее адрес!

– Знаешь что, я все-таки попытаюсь ей дозвониться и думаю, к вечеру все выяснится.

Пол положил трубку и задумался. Как странно, что дочь, которая совсем недавно стояла у них на пути и ненавидела мать, теперь из кожи вон лезет, чтобы сдержать данное слово! А может быть, она все еще пытается таким образом окончательно разъединить их? И тут его посетила невыносимо горькая мысль: а что, если у Николь сейчас другой мужчина? Именно поэтому она могла развестись с Эдвардом и строго-настрого приказать Джулии держать в секрете ее новый адрес. Мысль была настолько ужасной, что он просто не мог усидеть на месте. Быстро одевшись, Пол стремглав выскочил из квартиры.

***

Николь стояла на углу Хаустона и Салливан, ломая голову над тем, что делать дальше. Конечно, нужно искать работу, но в голове был такой туман, что создавалось впечатление, будто все это происходит во сне. Надо бросить монету. Если выпадет орел, то, стало быть, нужно искать работу, а если решка… Да, но как это делается? Достав из кармана монету достоинством в четверть доллара, она подбросила ее, но не поймала, и та закатилась под кучу мусора в сточной канаве.

– Николь!

Она повернулась на голос и увидела какого-то странного мужчину с большой окладистой бородой.

– Нет, это все-таки сон, – едва слышно прошептала она. – Со мной такое часто бывает в последнее время.

Пол подошел поближе, долго смотрел на нее, а потом осторожно положил ей руки на плечи.

– Нет, к счастью, это не сон.

– Пол? – недоверчиво осведомилась она.

– Николь. – Он крепко прижал ее к себе.

– Пол, Пол… – бессвязно повторяла Николь, все еще не веря себе.

– Давай поскорее выпьем немного бренди, – сообразил он и, крепко схватив за руку, потащил ее в ближайший бар.

Николь молча потягивала горячительный напиток и все еще с недоверием поглядывала на Пола, как будто желая лишний раз убедиться, что это не сон. А он безотрывно смотрел на нее и с трудом сдерживал наворачивающиеся на глаза слезы. Она была мертвенно-бледной, с почти прозрачной кожей и синими кругами под глазами.

– Как ты себя чувствуешь?

– Сейчас мне тепло, – выдавила она и слабо улыбнулась. – Похоже, у меня был жуткий грипп, и теперь одолевает слабость.

– Хочешь, я отвезу тебя домой?

– Нет! – невольно выкрикнула она, вспомнив про те ужасные скульптуры, которые пылились на рабочем столе.

А для Пола это был дурной знак. Почему она так противится? Неужели всему виной любовник? Он подозвал официанта и заказал еще немного бренди.

После второго стакана Николь заметно оживилась и даже почувствовала интерес к жизни.

– Я… я слышала, ты пишешь музыку для какого-то балета. Очень рада за тебя.

– Спасибо. Мне действительно повезло с этим балетом.

Пол стал рассказывать ей о своей жизни в последнее время, надеясь в душе, что этим успокоит ее и вызовет на откровенность. Она ведет себя так, словно не общалась с людьми в течение длительного времени. А Николь в этот момент молча наблюдала за ним и сделала неожиданное для себя открытие. Перед ней был не тот юный Пол Лурье, красотой которого она восхищалась одиннадцать месяцев назад, а вполне зрелый мужчина с грустными глазами, исхудавшим лицом и морщинами на лбу. А густая борода лишь усиливала это впечатление, придавая его внешности этакую романтичность.

Николь опустила голову, чтобы он ненароком не заметил слез у нее в глазах. Если он сейчас выглядит гораздо старше, то как, интересно, смотрится она? Совершенно древней старухой. Он был сильным, красивым и уверенным в себе мужчиной, а она? Кто она такая? Что собой представляет? Как она хотела видеть его все эти месяцы, а сейчас ее преследовало только одно желание – поскорее уйти прочь.

А Пол в это время пристально смотрел на любимую и ощущал гнетущую боль.

– Николь, пожалуйста, не молчи, поговори со мной! Я же по-прежнему твой… друг.

Она украдкой взглянула на него и смущенно улыбнулась. Что она может ему сказать? Что ее жизнь пошла кувырком? Конечно, когда-то Пол восхищался ее талантом, но что он в этом понимает? Скорее всего– он был просто очарован ее известностью, не более того. А сейчас между ними выросла стена отчуждения. Он стремительно поднимается вверх, добивается славы, а она столь же стремительно катится вниз без какой бы то ни было надежды восстать из пепла. Хорошо, что их уже больше ничего не связывает, а то ему пришлось бы тащить ее на плечах своего успеха! Только сейчас она со всей отчетливостью поняла всю абсурдность их романтической связи.

– Прошло так много времени, – грустно заметил Пол. – Целая вечность. Так много хочется сказать, что даже не знаешь, с чего начать.

Она снова улыбнулась, но на этот раз улыбка, казалось, разорвала ее на части. Сейчас он стал еще более привлекательным, чем прежде, более зрелым и более совершенным в своей красоте.

– Насколько я знаю, ты переехала на новую квартиру.

– Да.

– Я рад, что Джулия наконец-то поправилась и собирается стать врачом.

– Да.

Пол решительно не хотел признавать свое поражение и предпринимал отчаянные попытки наладить с ней контакт.

– Почему ты никогда не отвечала на мои письма? – поинтересовался он, наклоняясь к ней. – И на мои звонки?

– Ты… ты писал мне письма? – удивленно переспросила Николь и даже поежилась от неожиданности.

– Конечно. Много месяцев назад, когда впервые услышал о критическом состоянии Джулии.

– Странно, я никогда не получала от тебя никаких писем и даже записок. – Николь нервно сглотнула и насупилась. – Вероятно, это проделки Эдварда.

– Боже мой, значит, все это время ты думала, что я забыл тебя и всячески избегаю контактов? Николь, я очень сожалею о случившемся и готов взять вину на себя. Я ошибался насчет Джулии и ужасно раскаиваюсь. Это было по-детски наивно и в высшей степени эгоистично. Если можешь, прости меня.

– Конечно, – невнятно пробормотала она, не находя в себе сил взглянуть ему в глаза. Она боялась, что если поднимет голову, то не выдержит и кинется ему на шею.

– Я слышал, что ты бросила работу и полностью посвятила себя дочери. Ты наверняка с трудом решилась на такое, и я горько сожалею, что перестал искать встречи с тобой. Но пойми и ты меня: я очень боялся быть отвергнутым. Мне казалось, что ты не хочешь иметь со мной никаких дел, да еще мать все время талдычила, что ты вернулась к Эдварду и вполне счастлива с ним.

– Правда? Она действительно так сказала? – Губы Николь скривились в грустной улыбке. – Узнаю свою старую подругу. Не случайно Эл когда-то назвал ее киллером.

– Это ложь? Но ведь ты действительно какое-то время жила в его доме.

– Да, в гостиной, и к тому же по настоятельной рекомендации лечащего врача Джулии. Впрочем, какая сейчас разница?! Как бы то ни было, Джулия теперь в полном порядке, Эдвард тоже, а у меня так просто все великолепно. Мне пора домой.

У Пола было такое ощущение, будто ему влепили звонкую пощечину. Возможно, ее враждебность вызвана болезнью и прошлыми страданиями, но он все воспринимал на свой счет и не мог смириться с подобным исходом. Николь же тем временем всеми силами старалась скрыть свои чувства и потому решила уйти как можно скорее.

– Я отвезу тебя домой на такси, – не терпящим возражений тоном предложил Пол. – Идет снег, и я просто не могу отпустить больного человека в такую погоду.

Почувствовав, что у нее из глаз вот-вот польются предательские слезы, Николь схватила сумочку и бросилась к выходу. Пол метнулся за ней и уже на улице поймал за руку.

– Николь, неужели мы не можем быть просто друзьями?

– Не сейчас. Может быть, когда ты женишься, а я стану совсем древней старухой.

Они стояли на улице, а холодный ветер со снегом хлестал им в лицо. Увидев приближающееся такси, Пол схватил Николь и отчаянно замахал рукой.

– Какой у тебя адрес?

Она немного подумала, а потом назвала его.

– Ты ведешь себя очень глупо, – с упреком сказал он, когда они уже были в салоне машины. – Как будто тебя преследует банда преступников. Я просто хочу отвезти тебя домой, ничуть не претендуя на большее.

Николь напряженно молчала, думая в этот момент только о своих ужасных скульптурах.

– Знаешь, я был страшно удивлен, узнав, что ты уже не работаешь с Маршаллом Фэйбером. У тебя что, какой-то новый дилер?

Этот вопрос еще больше нагнал на нее страху.

– Не надо сейчас об этом.

Пол пристально посмотрел на нее и внезапно понял, что нынешний кризис любимой связан с ее работой. Когда они приехали, Николь попыталась ускользнуть от него, но Пол быстро расплатился и догнал ее у двери.

– Николь, пообещай мне, что непременно позвонишь, если тебе нужна будет какая-нибудь помощь. Разумеется, мое предложение о дружбе остается в силе.

Глаза Николь увлажнились, и она быстро отвернулась.

– Спасибо за угощение и за такси. Прощай, Пол. – Она вставила ключ в замок, отперла дверь и уже на пороге оглянулась. Он стоял неподвижно, ежась от холода и виновато моргая глазами. – Иди домой, Пол. У тебя напряженная творческая жизнь, и не надо усложнять ее пустяками.

– Это не жизнь, Николь, – угрюмо прошептал он. – Я не живу, а существую после нашей разлуки. Очень жаль, что мы не можем расстаться друзьями.

– Я не могу, Пол, – простонала Николь, чувствуя, что вот-вот рухнет на пороге собственной квартиры.

– Ну ладно, только не говори мне «прощай», хорошо? Николь вдруг решилась показать ему всю глубину своего падения.

– Ну хорошо, войди на минутку, – предложила она, широко распахивая дверь.

Пол сперва опешил от неожиданности, а потом осторожно вошел в студию и стал осматривать выложенные полукругом скульптуры, изредка смахивая с них толстый слой пыли. А перед последней из них – «Джулия смотрит на солнце» – он остановился и стал поворачивать к свету, чтобы найти наиболее удачный ракурс. Николь, затаив дыхание, молча стояла у него за спиной.

– Это лучшее, что ты сделала за всю свою жизнь! – восторженно произнес Пол. – Просто фантастика!

Николь неожиданно разревелась и тотчас же оказалась в крепких объятиях Пола. Они стояли, прижавшись друг к другу, и обливались слезами, позабыв обо всем на свете. Однако когда Пол попытался поцеловать ее в губы, Николь отпрянула и закрыла лицо рукой. Нельзя расслабляться ни на минуту, а то все повторится с самого начала.

– Извини меня, Пол, – прошептала она. – Спиртное ударило в голову и твое отношение к моим скульптурам… – Она направилась к рабочему столу и отыскала там письма с отказами. – Самое ужасное, что галереи отказываются выставлять мои скульптуры. Мне вернули все слайды.

– Не может быть! – невольно вырвалось у него. – В это трудно поверить!

Николь со злостью швырнула ему папку со слайдами.

– Вот здесь все отказы в письменной форме. Пол открыл ее и просмотрел несколько бумаг.

– Но тут же говорится о какой-то Фрэнсис Грэй!

– Ну и что с того? Произведение искусства не должно зависеть от фамилии автора. Если оно действительно заслуживает внимания, то при чем тут имя?

– О Николь! – тяжело вздохнул Пол и сочувственно посмотрел на нее.

Николь Ди Кандиа – имя, придуманное для меня Эдвардом. И без него, оказывается, мои произведения никому не нужны. – Сбиваясь и путаясь, она рассказала Полу о том, как Эдвард с первых дней их совместной жизни лгал, подкупал деньгами и уговаривал коллекционеров приобретать ее скульптуры. Пол внимательно слушал и безмерно переживал. Ему хотелось обнять ее и так крепко поцеловать, чтобы мгновенно утолить боль.

– Вне зависимости от поступков Эдварда у тебя определенно есть талант. Надо только поверить в себя. Ведь даже в отказах они пишут, чтобы ты попробовала связаться с ними еще раз…

– Если бы мои работы действительно того заслуживали, хотя бы одна галерея да отважилась купить их.

– Попробуй предложить кому-нибудь еще. Ни в коем случае нельзя опускать руки!

Она пристально посмотрела на Пола, и в ее глазах снова блеснула надежда.

– Ты считаешь, я зря подписалась другим именем?

– Нет, я так не думаю. Во всяком случае, только так ты узнаешь правду о себе.

Николь испугалась, что снова расплачется, и отвернулась.

– Ну ладно, а теперь уходи. Он заставил себя встать.

– Могу я тебе позвонить?

– Нет.

На пороге он обернулся и хотел было что-то сказать, но увидел ее спину и молча вышел из квартиры.

***

Несмотря на все продолжающуюся депрессию, Николь все же укрепилась в желании выжить и в душе была благодарна Полу за оказанную им моральную поддержку. Сейчас самое главное было найти хотя бы временную работу. Однажды утром, возвращаясь домой из магазина, она невольно стала свидетелем конфликта у входа в авторемонтную мастерскую.

– Ты обещал мне починить машину еще несколько дней назад, – кричал какой-то прилично одетый мужчина, показывая рукой на красный «ягуар», – а к ней до сих пор никто не притрагивался!

– Да, обещал, – вяло отпирался немолодой хозяин. – Откуда я знал, что мой сын заразит меня гриппом? Я работаю совсем один, и у меня не десять рук.

Николь тотчас вспомнила подобные столкновения отца с его клиентами. А все из-за того, что он всегда откладывал выполнение заказа на последний день.

– Если к вечеру моя машина не будет готова, – пригрозил напоследок автовладелец, – я отдам ее в другую мастерскую!

Повинуясь какому-то странному импульсу, Николь подошла и поздоровалась со стариком.

– Вам нужна помощь? У моего отца когда-то была своя мастерская на Бэй-Ридж. – Она говорила так быстро, словно опасалась, что получит очередной отказ.

– Вы хотите ремонтировать машины? – раздраженно буркнул тот и выругался по-итальянски. – Сделайте одолжение, мадам.

Николь смущенно улыбнулась и ответила ему на его родном языке.

– Ах так, – он на мгновение растерялся, – очень приятно встретить здесь соплеменницу! Однако, мне кажется, вы и молоток вряд ли в руке удержите.

А Николь уже подошла к красному «ягуару» и стала пристально осматривать его покрытое ржавчиной днище.

– Послушайте, мадам, вы зря теряете время. Мне действительно нужен помощник, но…

– Дайте мне час времени, а там уж решайте. Если вам не понравится моя работа, я тут же уйду.

Ее спокойный голос и уверенный тон заметно озадачили старика.

– Ну ладно, я, должно быть, выжил из ума, но вы меня убедили. Если к вечеру вы приведете машину в порядок, так и быть, я возьму вас на работу, пока мой сын не поправится.

В небольшой комнатке за стеной офиса Николь нашла какие-то старые брюки и замызганную куртку. Правда, они были на несколько размеров больше, но ее это не смутило. Подвернув свисающие рукава, она приступила к работе. Хозяин несколько раз появлялся у входа в мастерскую, сокрушенно цокал языком и снова исчезал за дверью конторы, где беспрерывно трезвонил телефон.

Через час все было готово, и она позвала старика. Тот сначала не поверил своим глазам и долго стоял с открытым ртом, пытаясь оправиться от шока. И совсем уж неизгладимое впечатление ее работа произвела на владельца машины, когда он ровно в шесть появился во дворе мастерской. Неужели все это сделано руками хрупкой симпатичной женщины, которая уже переоделась и стояла чуть поодаль, ожидая окончательного расчета?!

Хозяин мастерской предложил ей выпить, но Николь отказалась и быстрым шагом пошла домой. Все ее тело ныло от усталости, зато душу грело приятное чувство удовлетворения, которого она уже давно не испытывала. Как только она переступила порог квартиры, тут же раздался телефонный звонок.

– Мама, что с тобой? – прозвучал в трубке взволнованный голос Джулии. – Я звоню тебе уже несколько часов!

– Ничего страшного, все в порядке. Просто я болела гриппом и много спала, но сейчас уже на ногах. А как дела у тебя?

– Более-менее. Мама, мне звонил Пол.

– Пол?

– Да, Пол Лурье. Он упорно выбивает из меня твой телефон или хотя бы адрес, а я ничего не могу ему сказать, так как дала тебе слово. Он очень обеспокоен и боится, что с тобой что-то случилось. И Джанет тоже дергает меня по этому же поводу. Мама, ну зачем ты устроила из своего места жительства какую-то вселенскую тайну?

Николь сочла за благо промолчать.

– Ну так что, дать Полу твой телефон?

– Нет, в этом нет никакой необходимости.

***

Джулия положила трубку и с недоумением уставилась на нее. Как же теперь она скажет Полу, что ее мать не хочет с ним разговаривать? Неудобно как-то. А с другой стороны, ведь это она виновата в том, что они расстались. Значит, нужно любой ценой исправить положение. Ей никогда не удастся стать порядочным человеком и прежде всего врачом, если она не научится нести ответственность за свои поступки. Отбросив все сомнения, Джулия позвонила Лурье.

– Привет, Пол. Послушай, я только что дозвонилась к матери и спешу сообщить, что у нее все нормально.

– Спасибо за приятную новость, – послышался его сдавленный голос.

– Ты извини, но она по-прежнему не разрешает мне давать кому бы то ни было ее телефон.

– Понятно.

Джулия сделала глубокий вдох.

– Пол, я очень сожалею, что стала яблоком раздора в ваших отношениях, и сейчас пытаюсь хоть как-то загладить свою вину.

– Принимаю твои извинения и сам должен извиниться перед тобой. В то время я не воспринимал твою болезнь настолько серьезно, чтобы понять чувства Николь. Мне казалось, ты просто играешь, чтобы развести нас. Я ошибался и теперь очень рад, что отныне с тобой все в порядке.

– Спасибо, Пол, и я рада за тебя. – Она сделала паузу, а потом продолжила: – Мне действительно очень жаль, что между вами все кончено и уже слишком поздно что-либо исправлять…

– Почему поздно?

– Ну как же, ведь у тебя есть подруга…

– Какая еще подруга? – опешил Пол.

– Пойми меня правильно. Я не хочу вмешиваться не в свое дело…

– Джулия, объясни, пожалуйста, что ты хочешь этим сказать!

– Ну ладно. Я как-то спросила маму насчет ваших взаимоотношений, и она сказала, что у тебя есть женщина.

В трубке воцарилась гробовая тишина.

– Алло, Пол?

– Спасибо, Джулия, – прохрипел в трубку Пол, после чего послышался сигнал отбоя.

 

Глава 9

На следующий день по адресу Николь была доставлена большая белая коробка, в которой она обнаружила изумительный букет анемонов, ее любимых цветов, а также записку:

«Моя дорогая Николь!

У меня нет никакой другой женщины, и не верь никому на свете, включая прежде всего мою сумасшедшую мать. В моей жизни есть две самые главные вещи, без которых мне не жить, – это музыка и ты. Музыка всегда со мной, а твое отсутствие делает мою жизнь бессмысленной, ничтожной и просто невыносимой. И это продолжается уже одиннадцать месяцев, пять дней, тринадцать часов, двенадцать минут и сорок пять секунд.

Но моя любовь к тебе не подвержена неумолимому ходу времени, она с каждым часом становится все крепче и останется со мной до гробовой доски.

Все еще любящий тебя Пол».

Николь прочитала записку и отложила ее в сторону. На самом деле это ничего не меняет. Он молод, полон сил и упрямо добивается успеха на музыкальном поприще, а она никак не может разорвать заколдованный круг.

Работа в мастерской была тяжелой и грязной, но она отвлекала ее от дурных мыслей и приносила хоть какие-то деньги. Самым трудным временем для нее по-прежнему были долгие бессонные ночи, когда перед глазами то и дело возникали светлые и оттого еще более желанные картинки ее непродолжительной жизни с Полом. Эротические сновидения, его слова и поступки – все это вновь и вновь будоражило истерзанную душу и не давало покоя.

Однажды утром, собираясь на работу, Николь схватила пакет со слайдами и чуть позже отправила его по почте в никому не известную галерею.

***

– Господи, какой приятный сюрприз! – радостно всплеснула руками Энн, увидев сына на пороге своего дома.

– Ничего приятного, – зло буркнул тот, гневно взглянув на мать. Она была в вечернем платье, а в глубине дома звучала музыка и слышались громкие голоса. – У тебя гости, по всей видимости, поэтому я здесь выскажу тебе все, что думаю. Совсем недавно ты сказала Николь, что у меня есть женщина, которую я якобы люблю, и в то же самое время наврала мне, что она вернулась к Эдварду и что они счастливы вместе. Мне осточертела твоя постоянная ложь! Почему ты считаешь себя вправе манипулировать судьбами людей?

– Я хотела защитить тебя, Пол.

– Мне плевать на то, что ты хотела! Мы сейчас говорим о том, что ты натворила. Я целый год был сам не свой и места себе не находил. Какого черта ты вмешиваешься в мою жизнь? Я же не вмешиваюсь в твою! Я же не требую, чтобы ты вернулась к отцу, которому ты и в подметки не годишься! Я же не спрашиваю тебя, почему ты не способна полюбить любого другого мужчину!

– Я люблю тебя, Пол.

– На кой черт мне твоя любовь?! Ты даже представить не можешь, сколько зла ты мне причинила своей идиотской любовью!

– Я… я понятия не имела. Ты же встречался со многими женщинами.

– Да, исключительно благодаря твоим проискам. Ты убедила меня в том, что нет никакой надежды, и я действительно пытался забыть Николь, но безуспешно. А сейчас она тоже несчастна, больна и находится в отчаянном положении. И все из-за тебя! Да еще из-за своего бывшего мужа, который решил уничтожить ее морально.

– Пол, давай поговорим об этом завтра, – взмолилась Энн.

– Я сыт по горло твоими завтраками! – хмуро отозвался он. – Если я потеряю Николь, то никогда тебя не прощу. Я всегда любил тебя, уважал и восхищался твоим талантом, но то, что ты сделала со мной, настолько ужасно, что перечеркивает все мои прежние чувства.

Пол резко повернулся и бросился к двери, на ходу вытирая слезы.

Энн застыла как громом пораженная. Она не видела его плачущим с тех самых пор, когда он был маленьким мальчиком.

***

В субботу в мастерской выстроилась целая очередь машин, и у Николь не было ни минуты свободного времени, кроме короткого обеденного перерыва. Однако даже работа не могла заглушить гнетущее чувство одиночества, которое еще больше усиливалось перспективой совершенно бессмысленного и мрачного уик-энда.

Уолт, владелец того самого красного «ягуара», который она отремонтировала в свой первый рабочий день, оказался весьма приятным и словоохотливым человеком примерно ее возраста. В последнее время он зачастил в мастерскую и неоднократно пытался завязать с ней разговор, почти открыто демонстрируя свое желание познакомиться поближе.

Увидев, что Николь сидит за столом с бутербродом в руке, он приблизился и осуждающе покачал головой.

– Николь, зачем вы портите себе аппетит? Приглашаю вас сегодня вечером на ужин. Поговорим о машинах, если хотите.

Николь ответила улыбкой и подумала, что было бы непростительной глупостью отказываться от этого предложения и коротать выходные в гордом одиночестве. Может быть, общение с этим приятным человеком избавит ее хоть на время от дурных мыслей.

Однако все ее надежды оказались тщетными. Ни дорогой ужин в каком-то испанском ресторане, ни даже двойной бренди не вытащили ее из глубокой депрессии.

Уолт недавно развелся со своей молодой женой и тоже страдал от одиночества, занимаясь любимой архитектурой. Несмотря на сходную ситуацию, Николь не испытывала к нему абсолютно никаких чувств, с горечью заметив, что тот не понимает ее внутренних устремлений, что так хорошо получалось у Пола. А в такси, возвращаясь домой поздно вечером, Николь горько плакала, все время повторяя имя любимого. Каково же было ее удивление, когда перед домом она действительно застала Пола, как будто получившего ее сигналы бедствия!

– Знаешь, – поделился он с ней сокровенным, – я сидел дома и работал над партитурой, и вдруг сердце мое екнуло и безошибочно подсказало, что тебе очень плохо.

Не говоря ни слова, Николь бросилась ему на шею и стала целовать в губы с такой дикой страстью, которая прежде ей была просто неведома. А он молча прижал ее к себе, ощущая на своих щеках ее горячие слезы.

– Пол, мне страшно. Я безумно люблю тебя и в то же время боюсь утащить за собой на дно пропасти. Я так низко пала, что даже устроилась слесарем в авторемонтную мастерскую.

– Господи Иисусе! – выдохнул он. – Зачем? У меня достаточно денег, чтобы безбедно прожить вместе с тобой.

– Нет, Пол, я и так доставила тебе немало неприятностей. Кстати, ты знаешь, что за всей этой гнусной историей с Айвором Льюисом стоит Эдвард?

– Да, у меня были такие подозрения, – равнодушно ответил он, снимая с нее пальто. – Правда, доказать что-либо было невозможно, и поэтому я не стал ничего предпринимать. К тому же это не слишком высокая цена за мою к тебе любовь. – Пол испытующе посмотрел на Николь. – Сейчас я в полном порядке и снова хочу быть с тобой, если, конечно, у тебя сохранилась хоть капля ответной любви.

– Пол, ты же знаешь, я по-прежнему люблю тебя! Ведь ты не случайно услышал мою мольбу о помощи и приехал сегодня.

– Да, Николь, мы самой судьбой предназначены друг другу, и наша любовь непременно переживет все происки наших врагов.

– Пол, Пол, Пол… – теряя рассудок, повторяла она, впиваясь ногтями в его спину.

– Николь, я так хочу тебя, что даже в глазах темнеет. Ничего не могу с собой поделать.

– И не надо, – шепнула она в ответ.

– Ты сегодня, наверное, устала от работы?

– Устали мои ноги, а не спина.

Оба весело рассмеялись, не разжимая объятий. Николь слегка дрожащими руками потянула его на диван. Его нежные прикосновения вновь напомнили ей о былом счастье обладания любимым. Николь томно застонала и откинула голову. А Пол меж тем осыпал поцелуями ее лицо, губы, шею, грудь, а когда его горячие губы, проделав долгий путь, коснулись увлажненного атласного треугольника между ногами, из ее груди вырвался сладострастный крик долгожданного облегчения. Но голод был неутолим, и Николь, еще сильнее прижавшись к нему, решительно потребовала продолжения ласк.

– Любовь моя, у меня нет сил остановиться, – прошептала она.

У меня тоже. – Пол попытался протиснуться между ее ног на узком диване, но не удержался, и они скатились на пол, где прямо через минуту одновременно испытали очередной взрыв оргазма. Сердце Николь буквально разрывалось от счастья; ей казалось, что она умирает самой приятной смертью, которая только доступна живому существу. А Пол в это время вдруг ощутил, что заново родился.

***

Они не вставали с постели все воскресенье, периодически возобновляя любовные игры.

– Я должна была сегодня появиться на работе, – удрученно проговорила Николь, внимательно рассматривая его густую бороду.

– Ничего страшного. Скажи им, что ты нашла более приятное занятие, – шутливо отозвался Пол и ущипнул ее за бок.

– А как же твоя музыка? – не унималась она. – Ты же говорил, что должен завтра утром показать Майлзу Фэнчелу новую часть оркестровки.

– Я напишу ее в любой момент, если останусь с тобой, – заверил ее Пол и для пущей убедительности нарисовал пальцем на ее животе несколько нот. – Мне как раз недостает вот этой части, – он поцеловал ее в то место, к которому только что прикоснулся, – и вот этой, и этой, и этой. Жаль, что ты исхудала! Когда-то здесь было где разгуляться, а теперь на всю композицию не хватает фунтов пятнадцать, не меньше.

– Чем меньше, тем лучше.

– Нет, пусть будет лучше, чем меньше. Кстати, как тебе моя борода?

– Гм-м, вот ее-то как раз слишком много, на мой взгляд. – Она потянулась к нему и поцеловала в курчавые и жесткие волосы. – Она делает твое лицо волевым.

– Спасибо за комплимент, – наигранно огорчился он. – А мне казалось, она смягчает подбородок.

– У тебя прекрасный подбородок и без бороды, насколько я помню. Борода лишь придает тебе больше важности и достоинства.

– В таком случае позволь мне оставить ее в неприкосновенности. – Он тотчас навалился на нее, прижав своим телом к полу, коснулся ее лица, а потом нежно поцеловал.

Николь попыталась отвернуться.

– Не смотри на меня так пристально, Пол. Я знаю, что выгляжу ужасно после болезни и прочих неурядиц.

– Нет, моя дорогая, дело не в болезни, а в отсутствии любви, но с этим покончено раз и навсегда.

– Как случилось, что ты так и не нашел себе красивую женщину за все это время?

– Почему не нашел? У меня было немало красивых, умных и добрых женщин, и я всеми силами старался отыскать в душе хоть что-то, отдаленно напоминающее любовь, но так и не нашел. Мне было просто противно заниматься с ними любовью.

Николь снова оказалась во власти страстного порыва и требовательно прижалась к нему.

– Ага, я вижу, тебя это тоже возбуждает, так? – широко улыбнулся Пол. – Еще бы! Ты должна всегда помнить, что имеешь надо мной абсолютную власть. Милая моя Николь, мне до конца жизни не понадобится для счастья никакая другая.

– Понадобится, – воспротивилась она, – и тогда я покончу с собой, так как жить станет незачем. Именно поэтому я не имею права любить тебя так сильно, как люблю.

– Имеешь. Причем это не только право, но и обязанность. Поцелуй меня.

В конце концов они проголодались и отправились на кухню. Пол наполнил стаканы красным вином и протянул один из них Николь.

– За нашу любовь.

– За нашу любовь, – эхом отозвалась она, но улыбнулась только уголками губ, что не ускользнуло от его внимания.

– Знаешь, чем тебе придется заняться завтра утром, вместо того чтобы возиться со своими автомобилями?

Она насупилась и покачала головой.

– Поедешь в магазин и купишь там материал для полномасштабной скульптуры «Джулия смотрит на солнце». А потом я буду любоваться ею под яркими лучами реального солнца на следующем биеннале.

– Нет, Пол, я не сделаю этого без соответствующего договора. Знаешь ли ты, во что может обойтись такая работа? О таких суммах я могу только мечтать.

– А знаешь ли ты, что моя музыка к балету будет записана на пластинку? А это сулит мне такие доходы, что и в мечтах не придумаешь.

Все же ему удалось убедить ее в своей правоте и вдохнуть в нее новые надежды. Как только она представила себе будущую скульптуру, от недавней депрессии не осталось и следа. Она расплылась в улыбке, а Пол, сияя от счастья, крепко обнял ее и поцеловал.

– Вот эта картина мне нравится больше: «Мать Джулии смотрит на солнце. И так будет всегда».

 

Глава 10

– И все же мне не верится, что Пол оставил свою квартиру и переехал к Николь.

Эл похлопал Энн по руке и снисходительно хмыкнул.

– Послушай, дорогая, наш сын действительно без ума от нее, так что бороться с этим совершенно бесполезно.

– Ничего не могу с собой поделать. Меня бесит сама мысль о том, что они снова вместе. У него же была масса красивых и умных девушек, чем они ему не угодили? – Энн налила себе еще немного вина, в то время как Эл сжимал в руках кружку пива. – Господи, Эл, если бы ты знал, как я несчастна! Всю свою жизнь я заботилась только о его счастье, и вот сейчас он полностью отвернулся от меня и не хочет иметь со мной никаких дел.

– Он простит тебя, если ты наконец-то признаешь его выбор.

Знаешь, – продолжала как ни в чем не бывало Энн, – есть что-то символичное в том, что Пол, который отнял у меня столько времени и сил, теперь напрочь отказывается общаться со мной. А вот Тимми, которому я никогда не уделяла много внимания, стал прекрасным человеком.

– Прости, дорогая, – деликатно прервал ее Эл, – но ты, наверное, не знаешь, что он мне недавно сказал. Он счастлив оттого, что не обладает музыкальным талантом. Ведь именно поэтому ты не терроризировала его, а он совершенно не боялся тебя разочаровать.

Убитая горем Энн растерянно посмотрела на мужа.

– Моя жизнь стала абсолютно пустой и никчемной. Раньше она вся была заполнена организацией концертов для Пола, а теперь все пошло прахом.

– Ты сама в этом виновата, дорогая, – продолжал успокаивать ее Эл, – надо было вести себя по-другому.

Энн нервно захихикала.

– Возможно, но сейчас поздно начинать все сначала, даже если бы я встретила человека, который пришелся бы мне по душе.

А как насчет того, чтобы начать все со мной? – неожиданно выпалил Эл и так быстро обнял ее, что она и опомниться не успела. – Энни, Энни, Энни, не пора ли прекратить это безумство? Зачем ты терзаешь себя? Своей безграничной любовью я помогу тебе забыть все на свете и не обращать внимания на окружающих. – Он нежно погладил жену по голове. – Все будет прекрасно, вот увидишь, даже если я для тебя отнюдь не идеал современного мужчины. Дело в том, что с некоторых пор ты вдруг вознамерилась сделать Пола своей собственностью и именно поэтому не можешь смириться с мыслью, что он предпочел Николь.

Энн возмущенно попятилась назад и гневно посмотрела на мужа.

– Какая чушь!

– Неужели? Если присмотреться, то Пол действительно является твоим идеалом – образованный, красивый, талантливый и в высшей степени воспитанный. Ты иногда смотришь на него так, словно готова проглотить с потрохами. А я такой, какой есть, и ничего уж тут не поделаешь. Было бы глупо пытаться переделать себя в таком возрасте. То же самое относится и к тебе.

Энн долго молчала, потом снова наполнила бокал и залпом выпила. Эл грустно посмотрел на почти пустую бутылку.

– А я все равно хочу быть другой и как-то переделать себя! – с истеричной непреклонностью выпалила она.

***

Когда Энн впервые встретила Николь, та поразила ее своим невежеством и совершенно отвратительными манерами. А уже через несколько недель она научилась со вкусом одеваться и вести непринужденную беседу в любой компании. У нее были чудесные волосы, красивые глаза и стройная, без каких бы то ни было изъянов фигура, а самое главное – она обладала невыразимым изяществом, благодаря которому быстро покоряла сердца.

– Ника, – как-то обратилась Энн к подруге, – Ленни Барон сказал, что считает тебя умной и красивой девушкой и хотел бы встретиться с тобой. Только он очень застенчив.

– Хорошо. Хорошо, что застенчив, я имела в виду.

– Он тебе не нравится?

– Нормальный парень, но не в моем вкусе.

– А мне очень нравится, но, к сожалению, я для него не существую. – Энн грустно вздохнула. – Джентльмены предпочитают блондинок.

Николь весело рассмеялась.

– А мне не интересны парни, которые обращают внимание только на внешность.

– Мне тоже. Тем более что у меня нет такой внешности, которой можно было бы увлечься.

– Это не так, Энни. Ты себя недооцениваешь. У тебя милое личико и очень красивые глаза.

– Примерно то же можно сказать и о корове. Ну ладно, хватит об этом. Если на мне кто-нибудь и женится, то исключительно благодаря таланту и душевным качествам. Хорошо бы женился музыкант, – мечтательно заметила она, – кто-то вроде Моцарта или Бетховена, чтобы сочинять сонаты для виолончели исключительно ради меня. И к тому же серьезный, с загадочной улыбкой, возможно, с долгами, но при этом превыше всего ценящий тех, кто разбирается в искусстве. – После небольшой паузы Энн с любопытством взглянула на подругу. – У тебя когда-нибудь были свидания?

– Нет, как-то не получалось.

– Ясно, что ты имеешь в виду.

– Но мне кажется, ты много времени проводишь с Элом Лурье, разве не так? – осторожно спросила Николь. – По-моему, он влюбился в тебя по уши. Я вижу это по его глазам.

– Боже мой, да я вообще не воспринимаю его всерьез! На нем можно практиковаться, но для реальной жизни он не годится. Нет, ни за что на свете!

***

– Я очень хотела быть Николь, – невнятно произнесла Энн пьяным голосом. – Она родилась в рубашке, и с тех пор ей всегда везло. Красивая, умная, талантливая, обаятельная. А кроме того, у нее были любящие ее родители, которые не терроризировали ее так, как это случилось со мной. А ее отец никогда не позволял себя дурачить. Знаешь, мне порой кажется, что отец умер только потому, что хотел как можно быстрее отделаться от своей жены и ее дурацких придирок. Николь же всегда имела то, что хотела, и даже замуж вышла за богатого и вполне респектабельного человека. Да и потом, много лет спустя, бросив его, она заполучила юного красавца, который в два раза моложе ее.

– Тихо, малышка, подожди минутку, – попытался остановить ее Эл.

Не затыкай мне рот! – злобно огрызнулась Энн. – Думаешь, я не знаю, что выгляжу намного старше своих лет и вполне могу сойти за ее мать? Посмотри на меня: я до сих пор одеваюсь как престарелая матрона и собираю волосы в пучок. Конечно, я не стану состязаться с ней и прежде не стремилась, но это вовсе не значит, что у меня душа не болит за сына. Если хочешь знать, я всегда завидовала ей, всегда хотела быть красивой и привлекать внимание мужчин. – Энн умолкла и закрыла лицо обеими руками.

– «Ин вино веритас», – осторожно заметил Эл. – Сейчас ты услышишь такие приятные слова, которые, готов поспорить, никогда еще не слышала. Энни, для меня ты всегда останешься самой дорогой и самой прекрасной женщиной, достойной любви.

– Да ты просто слепой! – горько констатировала она, вытирая слезы. – Я всегда была неуклюжей, толстой и непривлекательной и чувствовала себя перекормленной слонихой.

– Что за ерунда! – решительно возразил Эл. – Ты ошибаешься. Если хочешь знать, я влюбился в тебя с того самого момента, когда впервые встретил в школьном коридоре. Я не спускал с тебя глаз. Ты все время болтала с Николь, а я видел только твои красивые глаза и восхищался твоей манерой гордо держать голову. Знаешь, что я думал в тот момент? Я думал, что наконец-то встретил по-настоящему шикарную бабу.

– Меня? – изумленно переспросила Энн, вытаращив глаза. – О, Эл, перестань дурачиться! Не могу поверить, что ты считал меня шикарной бабой по сравнению с Николь. В твоих устах это звучит как оскорбление.

В таком случае не надо оскорблять меня, – набычился он. – Я не сказал, что не посматривал на Николь. Конечно, она не могла не привлечь мое внимание, но при этом всегда казалась слишком экзотичной и недосягаемой, что-то в духе раннего Пикассо, а я хотел иметь рядом с собой не Пикассо, а Ренуара.

Энн посмотрела на мужа так, словно видела его впервые в жизни.

– Да-да, дорогая, все было именно так. Каждому свое, как говорится. А то, что я тебе не совсем подхожу, – это уже другая история.

– Почему не подходишь? – возмутилась Энн. – Ты прекрасный человек и хороший друг.

Эл грустно усмехнулся, а она впервые за долгие годы с удивлением обнаружила, что у него очень живые, красивые глаза.

– Извини, Эл, я не хотела обидеть тебя. Ты, несомненно, заслуживаешь всяческих похвал.

– Люди получают то, что заслуживают, а я тебя так и не получил, так что заткнись и помолчи. А вот с Эдвардом ты, конечно, здорово просчиталась. – Он сделал паузу, а потом рассказал ей все, что узнал о проделках Эдварда относительно бывшей жены.

– Никогда бы не подумала, что он способен на такое, – тихо проговорила Энн. – А ведь всегда казался таким умным, приятным и весьма интеллигентным человеком…

Ценю твою самокритичность. Скажу тебе больше – он приложил немало усилий, чтобы окончательно уничтожить Пола. Это он заплатил Айвору Льюису, чтобы тот украл его оркестровку. – Эл окончательно добил жену своим рассказом об интригах Эдварда. Энн долго сидела молча, уставившись куда-то в пространство, а потом повернулась к мужу. – Теперь я вообще ничего не понимаю.

– Непонимание – начало знания, – глубокомысленно изрек Эл и снисходительно похлопал ее по руке.

– Черт бы его побрал! – возмущенно воскликнула Энн. – Теперь он просто обязан восстановить доброе имя Пола и тем самым исправить свою ошибку.

– Ничего не получится, малышка, – урезонил ее муж. – Забудь навсегда. Он никогда не признает свою вину. К тому же у нас нет прямых доказательств, а Пол ни за что на свете не согласится ввязываться в судебный процесс. Слава Богу, что у него сейчас все хорошо.

– Но оставить все это без последствий?! – не унималась Энн. – Нет, я так не могу. Я ему этого не прощу.

– Придется, дорогая. Надо с большим уважением относиться к своему сыну. А что касается лично его, то он скорее рассержен твоим непониманием его чувств к Николь, а не этой дурацкой историей. Поэтому запомни, пожалуйста, вот что: первое – он очень любит Николь, второе – он не хочет мстить Эдварду. И давай закончим на этом, ладно? Тебе нужен сильный мужчина, готовый разделить с тобой все трудности? Прекрасно, он перед тобой. Я вполне серьезно. Ищи все проблемы в себе самой. – Никогда еще Эл не разговаривал с женой так жестко, как сейчас.

– Что ты имеешь в виду? – опомнилась она через некоторое время.

– Ты знаешь что, – небрежно обронил он, глядя куда-то в сторону. – Ты всю жизнь завидовала Николь и никогда не задумывалась над тем, почему, собственно, так и не стала профессиональной виолончелисткой.

– Ты прекрасно знаешь почему, – огрызнулась Энн. – Во-первых, из-за Пола, а во-вторых, из-за Тимми.

Эл счел за благо промолчать.

– Я не могла позволить себе сделать аборт. Помнишь ведь, как все было. И кроме того, я всегда стремилась быть хорошей матерью для наших мальчиков. – Она допила оставшееся в бутылке вино, и ее голос чуть дрогнул. – Они оба были для нас случайностью…

– Нет, – решительно возразил Эл, – Пол случайностью не был. Просто ты не хотела предохраняться, вот и все. Я несколько раз предлагал тебе купить презервативы, но ты всегда отнекивалась и говорила, что все будет нормально.

– Я не могла такого сказать.

– У тебя девичья память, моя дорогая. Вспомни хорошенько. У тебя были тогда грандиозные планы, а твоя учительница…

Она ненавидела меня! – чуть не плача, выдавила из себя Энн. – Она ругала меня за каждую неправильно взятую ноту и презирала за мою неповоротливость. Именно поэтому я так хотела родить ребенка и стать матерью, чтобы она не придиралась ко мне и не обвиняла за все неудачи. – Она разрыдалась, а Эл с удивлением уставился на жену. Он никогда еще не видел ее плачущей навзрыд и даже опешил поначалу. – Вся моя жизнь состояла из мучительной борьбы. Я бросила музыку не из-за Пола, если хочешь знать правду, а из-за своих эгоистических побуждений. И именно поэтому все время терроризировала его понапрасну.

– Мы все делаем массу глупостей из эгоизма, – попытался успокоить ее Эл. – Но это вовсе не значит, что при этом мы не помогаем друг другу. Ты была для Пола прекрасной матерью, и он всегда любил тебя.

– «Любил, любил», – передразнила его Энн. – Где же теперь его любовь? И почему мы всегда отравляем себе и другим людям жизнь из-за какой-то пресловутой любви?

– Не знаю, но уверен, что нам она нужна. Да и тебе тоже. Ведь ты пришла ко мне прежде всего потому, что не нашла любви дома, разве не так?

– Да, ты прав, – запинаясь, пробормотала она сквозь слезы. – Ты всегда любил меня больше всего на свете, несмотря на мое безобразное поведение.

– Тише, тише, все нормально, дорогая. Теперь все будет хорошо, вот увидишь.

– О, Эл, обними меня, пожалуйста! Обними покрепче!

 

Глава 11

Пол отложил в сторону свою флейту и с удивлением посмотрел на празднично накрытый стол, посреди которого стояло ведерко с запотевшей бутылкой шампанского. Он подошел к Николь, занятой приготовлением салата, и обнял ее за талию.

– Дорогая, ты просто портишь меня своим вниманием.

– Не больше, чем ты меня.

– А какой, интересно, у нас сегодня праздник? По-моему, до наших дней рождения еще далеко.

– У меня для тебя сюрприз.

– Ты сама для меня сюрприз, которым я наслаждаюсь каждую минуту, – прошептал он, поглаживая пальцами изящный изгиб ее шеи.

– Ты заметил, что мои слайды не вернулись назад?

– Николь! Значит, ты нашла себе нового дилера?

– Да, похоже на то. Некто Барбара Маралек написала мне, что хочет видеть все мои пятнадцать макетов и готова выставить их на каком-то шоу для женщин.

Пол просто обезумел от радости. Творчество – это единственная проблема, в решении которой он никак не мог помочь Николь, и тяжело переживал ее неудачи.

– Ответ пришел сегодня, но я еще не успела тебе сообщить. – Она протянула ему открытый конверт.

– Ах ты несносная скромница! – шутливо пожурил ее Пол. – Разве можно так спокойно сообщать про свой первый успех? Послушай, что она пишет: «Мне действительно понравились ваши работы». Немедленно звони этой мадам, а я тем временем откупорю шампанское.

***

Барбара Маралек произвела на Николь самое благоприятное впечатление. Это была худощавая молодая женщина с очаровательными манерами и ясным открытым взглядом.

– Я решила сначала заехать к вам, а потом мы вместе отправимся в мою студию, – сказала Николь, придирчиво оглядывая огромное пространство. Эйфория прошла, и ей было очень интересно узнать, нормальная ли это галерея или нечто такое, что специально создано для удовлетворения болезненного самолюбия эмансипированных женщин.

– Скажите, я буду единственным скульптором на вашей выставке? – полюбопытствовала она.

– Да, так как в основном я занимаюсь живописью и имею дело с художниками.

Вскоре по ходу беседы выяснилось, что Барбара давно уже не новичок в этом деле и несколько лет работала на галерею Малборо, после чего решила открыть собственную.

– Насколько я поняла судя по вашим слайдам, – осторожно заметила она, проницательно глядя на Николь, – у вас это тоже далеко не первый опыт. Интересно, кто был вашим последним дилером? И как вы вышли на мою галерею?

Николь проигнорировала ее первый вопрос, а над вторым слегка задумалась.

– Честно говоря, я ничего не слышала о вашей галерее, а набрела на нее совершенно случайно…

Да ладно вам, – прервала ее Барбара и скептически ухмыльнулась, – вещи подобного качества просто так не появляются. Дело в том, что я очень дорожу своей репутацией и должна быть уверена, что все эти произведения действительно принадлежат вам, а не кому-то другому. Критики уже откровенно демонстрируют враждебность к моему шоу и непременно воспользуются малейшей возможностью, чтобы наехать на меня.

Николь немного подумала, а потом решилась на отчаянный шаг.

– Ну ладно, буду с вами откровенной до конца. Мое настоящее имя Николь Ди Кандиа.

– Боже мой! – всплеснула руками Барбара и просияла от восторга. – Я как чувствовала, что здесь какой-то подвох.

– Нет, никакого подвоха здесь нет, – успокоила ее Николь и рассказала историю о своем разрыве с мужем и о псевдониме.

– Да, поначалу кажется просто невероятным, – качала головой Барбара, – но я и сама уже не раз сталкивалась с подобными явлениями. Именно поэтому мне и захотелось открыть свою галерею и ни от кого не зависеть. Надеюсь, наша выставка собьет спесь с некоторых магнатов.

***

– Если Пол ненароком ввел тебя в заблуждение, – бесцветным голосом сообщила Энн, держа в руке стакан, – то должна сразу предупредить – наша встреча отнюдь не означает всепрощения.

– Нет, Пол мне ничего такого не говорил. Он просто сказал, что вы наконец-то нашли общий язык, достигли взаимопонимания и что ты не прочь встретиться со мной. Скажу откровенно, Энн, ты сейчас выглядишь намного лучше, и я очень рада, что ты по-настоящему счастлива с Элом. – Николь не преминула сделать подруге комплимент, так как сама была безумно счастлива и прекрасно понимала ее состояние.

– Я просто хотела сказать, – холодно продолжала Энн, – что сожалею о случившемся и раскаиваюсь в некоторых своих поступках и словах. Но это вовсе не означает, что вы вели себя как праведники. Нет, я до сих пор считаю вас виновными, но готова понять и забыть все недоразумения последнего времени. Откровенно говоря, меня просто не устраивают натянутые отношения с сыном, и я готова к примирению, но только ради него. Само собой разумеется, что мы с тобой, вероятно, уже никогда не станем вновь настоящими подругами.

– Очень жаль, – грустно заметила Николь. – Мне бы хотелось, чтобы все осталось по-прежнему.

– Истинная дружба зиждется на доверии, а я тебе больше не доверяю. Если хочешь знать, я из-за тебя теперь ко всем отношусь с подозрением. Ну кто, скажи на милость, мог подумать, что Эдвард способен на подобную подлость? Значит, он дурачил нас все эти годы.

Да, у меня были кое-какие подозрения, – призналась Николь, – но я их напрочь отметала. Ты же знаешь, что я с головой ушла в работу и ничего вокруг себя не замечала.

– И все равно я никогда не пойму, почему из множества мужчин ты выбрала именно моего сына. Разумеется, я никогда этого не забуду и простить не смогу.

– Думаю, что мне не удастся тебе объяснить. Скажу лишь, что мне с ним хорошо, с ним я остаюсь сама собой.

Энн допила свой третий мартини и цинично ухмыльнулась:

– Забавно! Эл всегда предоставлял мне такую возможность, но у меня это не вызывало ничего, кроме презрения к нему. Я всегда хотела быть не сама собой, а кем-то другим.

– Кем же, интересно?

– Тобой.

Николь недоверчиво хмыкнула и покачала головой.

– Да-да, именно так. Мне всегда казалось, что у тебя есть все, что требуется женщине для полного счастья.

– У человека никогда не бывает всего, – с болью в голосе прошептала Николь. – Всегда нужно чем-то жертвовать, чтобы получить что-то взамен. А порой выбор бывает столь ужасен, что и жить не хочется. К примеру, либо Джулия – либо искусство, либо Пол – либо старая дружба с тобой.

***

Барбара Маралек обучилась своему ремеслу, работая с экспертами по живописи. А потом взяла кредит в банке и феминистских фондах и открыла свою галерею. Оставалось лишь заявить о себе и пригласить известных художников – преимущественно женщин – для участия в выставках. В результате всех этих усилий на продажу были выставлены работы девяти художниц и скульптора, что привлекло немалое внимание художественной элиты Нью-Йорка.

С раннего утра и до позднего вечера в залах галереи толпились возбужденные посетители, многие из которых подолгу останавливались перед скульптурами некой Фрэнсис Грэй. А через несколько дней в прессе появились первые отклики, и все единодушно отдавали предпочтение скульптурам неизвестного автора, считая их наибольшей удачей всей выставки. Фрэнсис Грэй называли «настоящим талантом» и совершенно новым явлением в женском художественном творчестве, которое каким-то необъяснимым образом прошло мимо более крупных и престижных галерей города. И только один эксперт по имени Стэн Феррин высказал осторожное предположение, что манера исполнения и специфика некоторых художественных приемов напоминают ему творчество некогда знаменитой Николь Ди Кандиа.

Вскоре после этого Барбара Маралек получила множество заказов на исполнение полномасштабных скульптур на основе выставленных в галерее макетов. К сожалению, заказчики остались ни с чем, что еще больше заинтриговало специалистов и критиков. И только две недели спустя после завершения экспозиции Барбара Маралек дала эксклюзивное интервью корреспонденту «Тайме», в котором выложила все начистоту.

***

Согласно давно выработанной привычке Луиджи Бьянки каждое утро просматривал газеты, обращая особое внимание на разделы новостей в художественной жизни города. Это утро не предвещало никаких сюрпризов, и он, зевая и поеживаясь в теплом халате, нехотя листал страницы «Тайме». Вдруг его взгляд упал на довольно пространное интервью с малоизвестной владелицей недавно открывшейся в Сохо галереи. Еще раз сладко зевнув, он пробежал глазами несколько абзацев, а потом вдруг, вмиг собравшись, принялся читать с самого начала.

«В мире искусства произошло невероятное событие. Владелица небольшой галереи в Сохо Барбара Маралек сделала вчера сенсационное заявление о том, что некая Фрэнсис Грэй, изумительные скульптуры которой приковали к себе внимание множества посетителей, на самом деле является прекрасно известным всем любителям художественного творчества скульптором Николь Ди Кандиа. Более того, Барбара Маралек сообщила, что Ди Кандиа разослала слайды под вымышленным именем всем известным галереям мегаполиса и везде получила безоговорочный отказ…»

Прочитав интервью, Бьянки со злостью отшвырнул газету и стал накручивать номер телефона автора статьи.

– Черт бы тебя побрал! – зло выругался он вместо приветствия. – После всего что я для тебя, мерзавца, сделал, ты мог бы найти минутку и позвонить мне, прежде чем подписывать текст в печать! Да, я помню, что отверг ее слайды, но позволь мне все-таки напомнить, что именно ты торчал у меня за спиной и постоянно талдычил о ее «посредственности»…

 

Глава 12

– За тебя, Николь! – торжественно произнес Том Маркхэм, высоко поднимая бокал. – За то, что у тебя хватило мужества доказать всем наличие незаурядного таланта, и в особенности за то, что ты разоблачила всех этих гнусных дельцов от искусства.

– Правильно, правильно, – громко поддержала мужа Джанет, и ее голос гулко отозвался в огромном зале ресторана «Четыре сезона».

Пол тоже поднял бокал и ласково улыбнулся Николь. Та лишь густо краснела от чересчур громких похвал.

– Спасибо вам, дорогие друзья, – ответила она, – но дело здесь вовсе не в моем мужестве, а в том страхе, который преследовал меня все последнее время. Мне вдруг показалось, что я совершенно бесталанна, а все мои так называемые успехи объясняются вмешательством Эдварда.

– Ника, не понимаю, как ты могла сомневаться в своем таланте? – удивилась Джанет. – По-моему, надо было просто спросить об этом у своих друзей.

Николь еще больше смутилась.

– Мне казалось, что все просто очарованы именем и уже не в состоянии объективно оценивать мои произведения. Мне нужно было доказать, что я чего-то стою безотносительно к имени Ди Кандиа. К счастью, все удалось, хотя и не без труда. А что касается разоблачений, то это совершенно не входило в мои планы. Это была идея Барбары, и она ее великолепно реализовала. Так что я действовала исключительно из эгоизма.

– Сомневаюсь, – возразил Том. – Лично меня потрясла твоя способность во что бы то ни стало добиваться правды.

– Самое интересное, – деликатно вмешался Пол, – что теперь все эти дилеры из кожи вон лезут, чтобы хоть как-то реабилитировать себя. Они почти в один голос заявляют, что не видели эти слайды, а отказ оформляли их помощники.

– Да, кроме Луиджи Бьянки, – уточнил Том. – Вон какое замечательное письмо он написал в редакцию «Тайме». По-моему, Бьянки просто взбешен. Думаю, карьере Эдварда нанесен ощутимый удар. Кстати, ты и дальше будешь сотрудничать с Барбарой Маралек?

– Разумеется. Она производит впечатление удачливого дилера, который находится на пути к вершине славы.

– Будь с ней поосторожней, – предупредил Том. – Не хочу показаться циником, но все известные ныне дилеры тоже когда-то были милыми людьми и бескорыстными идеалистами.

– Дорогие друзья, – неожиданно прервала его Николь и повернулась к Полу, – сегодня мы отмечаем еще одно интересное событие. Жан-Пьер Рэмпал согласился устроить квинтету Пола мировую премьеру в Париже.

Все дружно поздравили Пола, выпили и предоставили слово ему.

– Хорошие новости, как известно, любят троицу, не так ли? Работа Николь под названием «Джулия» была куплена за приличную сумму и будет установлена на огромной площади в Сан-Паоло.

– Прекрасно! – всплеснула руками изрядно захмелевшая Джанет. – Мы, разумеется, в восторге от ваших успехов, мои дорогие, но если тосты будут продолжаться бесконечно, то мы просто-напросто не выберемся отсюда на своих ногах. Предлагаю всем хорошо поесть, а потом уж перейти к тостам.

Все дружно принялись за еду.

– Николь, – обратилась к ней Джанет, когда обе женщины прихорашивались перед зеркалом в туалете, – я была просто уверена, что сегодня вы наконец-то объявите о вступлении в брак.

– Правда? – искренне удивилась та. – В таком случае тебя ждет разочарование.

– Почему? Пол ведь без ума от тебя.

– И я от него тоже, но именно поэтому не могу выйти за него замуж. Дело в том, что Пол еще не осознал себя как личность. Кроме того, ему нужно стать на ноги и обрести устойчивый социальный статус. Посмотрим, во что выльются его балет, квинтет и прочие музыкальные замыслы. Пусть ощутит себя таким же, как я, творцом, а там видно будет. Правда, когда он достигнет пика, мне уже будет не до замужества.

– Не говори ерунды! Есть немало примеров, опровергающих твои пессимистические взгляды.

– Джанет, оглянись вокруг. Неужели ты не заметила, как на нас смотрят люди? Когда Полу будет тридцать, мне уже стукнет пятьдесят! Если откровенно, то я могу рассчитывать лет на пять, не больше. А потом мне придется с тоской и ужасом наблюдать, как его любовь постепенно превращается в равнодушие, а я – в обузу.

– Чушь какая-то! Люди просто восхищаются вами и понятия не имеют о разнице в возрасте. Ты выглядишь намного моложе своих лет, а Пол – старше. И вообще он обретает определенную зрелость. Ника, ни в коем случае не истребляй свои чувства к нему и не подталкивай его в том же направлении своими идиотскими рассуждениями о будущем!

Это был неплохой совет, и Николь всеми силами старалась следовать ему, но в последующие недели ее все больше и больше стали беспокоить их отношения с Полом. Сначала, сразу после воссоединения с ним, она не находила себе места от счастья и дошла до такого дикого восторга, что даже родителей напугала. Они едва не послали за священником, так, на всякий случай, чтобы немного успокоить ее. Николь наслаждалась каждой минутой общения с любимым человеком и всю себя отдавала ненасытной и жадной любви.

Проблемы начались с того самого момента, когда Пол попросил ее прийти на репетицию. Она сразу же почувствовала себя не в своей тарелке, когда в нее вперились любопытные и завистливые глаза молоденьких танцовщиц и музыкантш из его оркестра. В особенности ее раздражала некая Серена Парви – молодая красивая женщина со жгучими плотоядными глазами и копной шикарных волнистых волос. Она была дерзкой, вызывающе чувственной и удивительно эмоциональной не только во время игры на виолончели, но и в обыденной жизни. Это было так неожиданно и неприятно, что Николь в очередной раз пожалела о том, что родилась на двадцать лет раньше предназначенного ей счастья.

Серена Парви вела себя самым обычным образом, то есть флиртовала с Полом, строила ему глазки и делала все возможное, чтобы он ее заметил. И хотя Пол не давал абсолютно никаких поводов для ревности и относился к ней ровно, спокойно и в высшей степени корректно, Николь все же пришла к выводу, что рано или поздно она потеряет его из-за такой вот Парви.

Потом она еще долго проклинала себя за то, что поддалась на уговоры Пола и пошла на репетицию. Впрочем, Николь с головой окунулась в свои заботы, тем более что работы хватало. Но когда скульптура была готова и рабочие погрузили ее для отправки в Сан-Паоло, ее вновь охватило беспокойство.

Однажды прекрасным весенним воскресным вечером они с Полом прогуливались по Вашингтонскому парку и с интересом наблюдали за гурьбой мальчишек, которые лихо скатывались на роликах с небольшой горки. Какая-то девочка играла с мячом и швырнула его так сильно, что он оказался у их ног. Пол ласково улыбнулся и бросил мяч девочке. Посмотрев на него, Николь внезапно ощутила острую боль в груди.

– Интересно, о чем сейчас думает это очаровательное существо? – полюбопытствовал он, глядя на девочку.

– Ни о чем, – последовал сухой ответ.

– Эй, солнышко мое, ты не хочешь со мной разговаривать?

– Пол, ты любишь детей?

Он поначалу растерялся, а потом понимающе улыбнулся:

– Что за вопрос! Я люблю некоторых детей, некоторых кошек, некоторых собачек и даже некоторых женщин, в особенности тебя.

– Я серьезно, Пол. Рано или поздно ты захочешь иметь детей, а я не смогу их тебе подарить.

– В таком случае я украду какого-нибудь сорванца на улице и приведу домой или стану опекать бедных сирот.

– Пол, перестань ерничать и не смейся над тем, что не так уж смешно, как кажется!

Он быстро посмотрел на нее и смахнул с лица улыбку.

– Извини, я решил, что ты шутишь. Откровенно говоря, я никогда не задумывался об этом.

– Задумайся, пожалуйста, и как можно быстрее.

– Хорошо, – мгновенно согласился он и взял ее за руку. Затем они сели на скамью и некоторое время напряженно молчали.

– Ну вот, я уже обо всем хорошенько подумал, – сказал Пол, глубоко вздохнув. – Конечно, с точки зрения бессмертия я прекрасно понимаю, что какой-нибудь карапуз сможет продолжить мое дело и, возможно, будет очень похож на меня. Но все дело в том, что мое самолюбие вовсе не требует для этого рождения ребенка. Напротив, он может в какой-то степени помешать моей самореализации, так как я намерен обеспечить себе бессмертие посредством сочинения бессмертной музыки. Другими словами, я предпочитаю художественное произведение, а не биологическое воспроизведение. Что же касается отцовства, то здесь все хуже некуда. Чтобы быть хорошим отцом, нужно иметь много свободного времени и терпения, а у меня ни того ни другого нет и в ближайшем будущем не предвидится.

– Весьма убедительно. А что, если я захочу от тебя ребенка? Я имею в виду сейчас, пока еще не поздно? Конечно, возможно, я и сейчас уже не смогу родить, но с точки зрения теоретической физиологии…

В таком случае у меня нет и не может быть абсолютно никаких возражений. Словом, с точки зрения тееретической психологии я готов на все, чтобы ты была счастлива.

– Нет-нет, я не хочу ребенка, – отмахнулась она, – по тем же самым причинам. Более того, я уже стара для таких экспериментов, и это было бы несправедливо по отношению к тебе. В общем, я хочу сказать, что неизбежно наступит время, когда в тебе проснется тоска по детям, хотя сейчас ты можешь не осознавать этого.

Пол громко рассмеялся.

– А тебе не кажется, что может наступить такое время, когда я захочу жить, скажем, на Луне? И что с того? Прости меня, Ника, но с тобой иногда очень трудно говорить. Полагаю, это все потому, что ты часто остаешься одна, а я, жуткий эгоист, пропадаю на репетициях и уделяю мало времени любимой женщине. Знаешь что? Давай-ка поедем куда-нибудь в Южную Америку на месяц или два. Но разумеется, только после окончания всех наших срочных дел. Договорились? Кстати, почему бы нам не отправиться в Сан-Паоло и не убедиться воочию в величии твоих творческих свершений?

– Ладно, договорились.

– Прекрасно, а сейчас давай забудем о грустном, забудем про предлог, который ты используешь, чтобы выразить свое недовольство моим поведением.

– О чем ты? – возмутилась она. – Я всем довольна, но не представляю нашего совместного будущего.

Пол обнял ее и крепко прижал к себе.

– А я не представляю своего будущего без тебя. Ника, ты моя вторая половина, и никогда больше не бросай меня! И вообще, давай поженимся, чтобы раз и навсегда прекратить эти разговоры.

Николь закрыла глаза и прильнула к нему.

– Благодарю за столь приятное предложение и очень сожалею, что вынуждена отказаться.

– Почему? Ты меня не любишь?

– Люблю, именно поэтому и отвергаю твое предложение. Повтори его лет через десять.

 

Глава 13

Последние две недели перед премьерой балета стали для Пола сущим адом. Он пребывал в невероятном напряжении, которое к тому же усиливалось несносным характером Майлза Фэнчела.

– Николь, приходи, пожалуйста, на каждую репетицию, – умолял он ее. – Мне нужен хотя бы один человек не из этого дурдома.

Николь уступила его просьбам и стала ходить на репетиции, где постоянно ловила на себе завистливые взгляды Серены Парви. Конечно, Пол не давал ей никаких поводов для ревности, но она-то все прекрасно понимала. А еще ее поразило то, как относятся к Полу танцовщицы. Они смотрели на него как на Бога, ничуть не скрывая своей влюбленности.

Николь пыталась контролировать свои эмоции, находя массу разумных объяснений подобному поведению, но это мало утешало ее. Она с каждым днем убеждалась, что рано или поздно потеряет его. Это просто чудо, что он до сих пор с ней, а не сбежал к какой-нибудь смазливой девчонке!

Даже работа не могла отвлечь ее от дурных мыслей, так как она почти каждый день приходила на его репетиции. Однажды утром она невольно подслушала разговор между Полом и Сереной.

– Пол, – жеманно обратилась к нему Серена, – я просто не доживу до премьеры. Майлз постоянно наскакивает на меня и упрекает во всех смертных грехах. Чего ему от меня надо?

Пол рассмеялся и пожал плечами:

– Думаю, ты слишком красива и слишком женственна для такой роли.

Услышав эти слова, Николь попятилась назад, опустив голову. Невыносимая ревность сдавила ей грудь, причиняя острую боль, а в голове снова мелькнула мысль о том, что надо оставить его в покое, пока еще не поздно. Но как? Она ведь любит его, и у нее нет сил для решительных действий.

Рано утром в день премьеры Пол снова попросил ее прийти в театр пораньше, чтобы поприсутствовать на последней репетиции. Когда он ушел, Николь принялась за работу и вдруг почувствовала такое вдохновение, что просидела перед макетами несколько часов. И только неожиданный звонок в дверь вернул ее на грешную землю.

На пороге стояла красивая молодая женщина с темными волосами и очаровательной улыбкой.

– Добрый день, – представилась она. – Меня зовут Марсия Дженсен. Фред Феликс сказал, что в этой квартире проживает Пол Лурье. Могу я с ним переговорить?

– Нет, он сейчас на репетиции, – выдавила Николь глухим голосом.

– Как жаль, я так надеялась застать его перед уходом!

– Могу дать вам его телефон в театре.

– Нет, благодарю, – вежливо отказалась женщина. – Не стоит отвлекать его от работы. Дело в том, что я сейчас уезжаю в Германию и просто хотела пожелать ему удачи. Не могли бы вы передать ему мои поздравления и пожелания успеха?

Николь захлопнула за ней дверь и нахмурилась от дурного предчувствия. Пол никогда не говорил ей ни о какой Марсии Дженсен, и тем не менее эта девица, похоже, неплохо знает Пола. От вдохновения не осталось и следа, и теперь Николь тупо уставилась на свои незаконченные работы. Неужели у них роман?

Случайно посмотрев на часы, Николь бросилась в ванную и стала приводить себя в порядок, но это нисколько не улучшило ее настроения. Напротив, взглянув в зеркало, она вдруг увидела в нем два красивых женских лица – Серены и той женщины, которая зашла пожелать Полу успеха. На их фоне ее собственное лицо показалось ей серым, невыразительным, чересчур морщинистым и совершенно непривлекательным. Утешало лишь то, что в волосах еще не было седины, но за этим дело не станет. Телефонный звонок оторвал ее от грустных размышлений.

– Ты еще дома? – послышался удивленный голос Пола. – Я жду тебя уже больше часа. Что случилось?

– Ничего, извини, Пол. Просто я не слежу за временем.

– Ты работала?

– Скорее думала о работе, чем работала.

– Дорогая, я понимаю, что слишком эгоистичен в своих требованиях, но тут творится черт знает что. Приходи поскорее, пожалуйста! Майлз сходит с ума, и мне хочется бросить все к чертовой матери и уйти раз и навсегда.

– Это вполне естественно, Пол, – попыталась успокоить его Николь. – Так всегда и бывает перед премьерой. Не волнуйся, твоя музыка прекрасна, и все будет хорошо. Да, чуть не забыла, к тебе заходила Марсия Дженсен из музыкального колледжа и просила передать самые теплые пожелания.

– Кто?

– Марсия Дженсен из Йельского университета. Высокая, стройная, красивая, с выразительными голубыми глазами. Играет на трубе, если не ошибаюсь.

– Ах да, конечно, очень мило с ее стороны. Дорогая, ты уже оделась?

– Да, – буркнула Николь, приняв окончательное решение.

– Надеюсь, ты наденешь свое прекрасное бежевое платье, а не тот слишком строгий костюм, в котором очень уж похожа на деловую женщину. После премьеры мы немного посидим на вечеринке, а потом отправимся домой, где я постараюсь еще раз убедить тебя в своей неиссякаемой и искренней любви. Я даже сейчас представляю тебя без одежды и страшно скучаю по тебе. Короче говоря, сегодня ночью я должен искупить свою вину за то, что дергал тебя все последние дни…

Николь прикрыла трубку рукой, чтобы он не слышал ее учащенное дыхание. Решение уже принято, и отступать некуда. Положив трубку, она вытащила из-под дивана чемодан и стала набивать его своими вещами. Сейчас она еще не знала, куда именно направится. Ясно одно – расставание должно быть жестоким и беспощадным. Если она не появится сегодня в театре, для него это будет страшный удар, от которого он, вероятно, уже никогда не оправится. Ничего страшного, потоскует немного, а потом найдет утешение на пышной груди Серены Парви.

Уже выходя из квартиры, она услышала телефонный звонок. Неужели опять Пол? А вдруг не Пол, а Джулия? Она нехотя вернулась назад, сняла трубку и стала ждать ответа, не говоря ни слова.

– Алло? Николь?

– Да, Джанет, это я.

– Как хорошо, что я тебя застала.

– У тебя странный голос. Что-нибудь случилось?

– Да, у меня ужасная новость, и мне очень жаль, что я вынуждена сообщить ее именно сейчас. К сожалению, не смогу быть вечером на премьере. Сегодня утром умер Том.

– Боже мой! Как «умер»? Не может быть!

– Да, сердечный приступ. Он с самого утра чувствовал себя не очень хорошо, а после завтрака прилег отдохнуть. А потом, когда примерно через час я попыталась его разбудить…

– Какой ужас! Просто невероятно! Он же был еще таким молодым! – Николь пришла в такое замешательство от случившегося, что даже перестала понимать смысл собственных слов.

– Совсем недавно Том был у врача, и тот сказал, что все нормально.

– Джанет, дорогая, я немедленно еду к тебе.

– Нет, Ника, нет необходимости. Сегодня ты нужна Полу, а со мной сейчас Эмили. Да и Кейт будет с минуты на минуту. Не волнуйся, все нормально. Конечно, я в шоке и ничего не соображаю, но ничего, как-нибудь…

Николь согласилась с ее доводами и устало опустилась на диван. Одна мысль не давала ей покоя: почему Джанет так спокойна и вроде бы несколько равнодушна? При ее-то эмоциональности! Она даже по поводу Пола впадала в истерику, а тут смерть мужа…

Конечно, сейчас и речи быть не может о каком бы то ни было бегстве из дома. Во-первых, похороны Тома, а во-вторых, Джанет потребуется помощь и поддержка в трудную минуту. Николь схватила чемодан и швырнула его в шкаф, а потом вышла из квартиры, толком даже не зная, куда и зачем направляется.

***

Поговорив с Николь, Пол немного успокоился и стал терпеливо ждать ее в театре.

– Нет, нет и еще раз нет! – орал что было мочи Майлз. – Начнем с самого начала. Пол, где ты пропадаешь, черт тебя возьми?! Никто не имеет права отлучаться без моего ведома! Даже в туалет!

Пол тем временем посматривал на дверь и нервно дергался из-за отсутствия Николь. Нервы его были на пределе, и он почему-то думал, что после появления Николь все сразу встанет на свои места. Где же она до сих пор болтается?

Во время двухминутного перерыва он снова набрал номер квартиры, но ответа не последовало. Не долго думая он позвонил матери.

– Генеральная репетиция, Пол, – назидательным тоном произнесла Энн, – всегда похожа на сумасшедший дом. Если хочешь знать, то чем хуже проходит репетиция, тем лучше все происходит на сцене.

Она права, Пол, – вмешался Эл. – Все дерьмо, которое неизбежно вылезает перед премьерой, непременно исчезнет во время выступления. – После этого он рассказал ему пару случаев из своей практики, когда все было на грани срыва, но в нужный момент все музыканты играли выше своих возможностей.

– Спасибо за поддержку, – сдержанно ответил Пол. – Я сделаю сегодня все возможное.

– Ничуть не сомневаемся. Мы будем сидеть в первом ряду и поддерживать тебя.

Отчаявшись увидеть Николь в зале, Пол стал нервничать и припоминать обстоятельства недавнего разговора. Она была какой-то странной, а в голосе звучала невыразимая тревога. И вообще она была какой-то отстраненной и уж слишком нарочито желала ему успеха. Что бы это значило? Вряд ли это каким-то образом связано с визитом той женщины, о которой он практически понятия не имел.

Пол вернулся в зал, обуреваемый ужасным предчувствием. Неужели ему снова суждено потерять ее? Николь вновь обрела уверенность в себе и стала пользоваться вполне заслуженным авторитетом в кругах художественной элиты города. А он все еще барахтается в неизвестности и всеми силами пытается сделать себе имя. И к тому же всячески мешает ей работать, что уж совсем непозволительно. Ну почему он до сих пор ведет себя как ребенок? Нет, надо во что бы то ни стало изменить себя и наконец-то стать вполне взрослым и нормальным человеком.

Примерно в четыре часа, когда Майлз во всю глотку заорал на одну из танцовщиц, Пол опрометью выскочил из зала и бросился к телефону. Теперь он уже не сомневался в том, что произошло нечто ужасное. Трубка на том конце провода молчала, лишь усиливая ощущение невероятной беды.

 

Глава 14

Николь бесцельно бродила по городу, пока наконец не оказалась в Вашингтон-сквер неподалеку от Нью-Йоркского университета. Устав от бесцельных скитаний, она опустилась на скамью и обратила внимание, что день сегодня по-настоящему прекрасен. Воздух был удивительно чистым и прозрачным, а листья на деревьях поражали насыщенной зеленью. Именно в такой день она обычно чувствовала себя необыкновенно счастливой и радовалась жизни. И именно в такие дни люди стараются побыстрее покинуть душные квартиры и переместиться в какой-нибудь живописный парк или за город, где дышится легко, свободно и с огромным удовольствием.

Ее неизбывная грусть усилилась при виде какой-то неопределенного возраста женщины с большой сумкой и в грязной одежде. Она то и дело поправляла рукой свои грязные слипшиеся волосы и бросала голубям крошки хлеба. Николь тотчас отвернулась и посмотрела на подростков, которые выписывали зигзаги на своих велосипедах. А рядом весело играли детишки, изредка поглядывая на родителей. И повсюду виднелись счастливые пары – студенты, зрелые любовники и даже гомосексуалисты. Неожиданно ее внимание приковала к себе женщина лет пятидесяти, державшая за руку молодого человека. Сколько же ему лет? Примерно тридцать, не больше.

И тут она вдруг вспомнила тот прекрасный день, когда они с Полом пригласили к себе чету Маркхэмов и после обеда отправились покататься на их новом «порше»…

***

– Женщинам лучше сесть на заднее сиденье, – сказал Пол.

– Это почему же? – возмутилась Джанет. – Значит, бренди и сигары для вас, а для нас только запах?

– Дело вовсе не в этом, моя дорогая, – нежно произнес Том, поцеловав жену в кончик носа. – В этой колымаге сзади просто нет места для ног. Там умещаются только собаки, дети, гномы и такие изящные женщины, как вы.

– Том прав, – поддержала его Николь. – К сожалению, наше место с собаками, детьми и гномами. Ничего страшного, свернемся калачиком и будем выглядывать в окно.

– Да, но только, чур, прохожих не целовать! – пошутил Том.

***

Какой тогда был замечательный день! И вот теперь Тома уже нет. Николь неожиданно расплакалась, вспомнив, каким он был чутким другом, внимательным и заботливым человеком, всегда делавшим добро окружающим.

– С вами все в порядке? – прозвучал рядом с ней чей-то голос.

Николь подняла голову и увидела перед собой бездомную женщину с большой сумкой.

– Да, ничего страшного. – Она вытерла нос и смущенно захлопала глазами. – Умер мой старый друг и очень хороший человек.

Женщина понимающе вздохнула:

– Твой мужчина?

– Нет, не мой, но все равно очень печально…

– Значит, надо благодарить Бога, что не твой, – глубокомысленно произнесла нищенка, швыряя голубям хлебные крошки.

Николь вытерла глаза и вспомнила последние слова Джанет: «Мы с Томом взяли от жизни все, что могли, а я всегда старалась угождать ему и не обделять своим вниманием. Мы прожили долгую жизнь, и мне хорошо от того, что я никогда и ничем не обидела его». Эти слова внезапно настолько поразили Николь, что она мгновенно вскочила на ноги, кивнула женщине и помчалась к выходу, чтобы поймать такси. Как же она глупа! Жизнь сложна, непредсказуема и, что самое главное, неповторима. Стоит ли ей разрушать свое счастье, а вместе с тем и счастье другого человека, который ни в чем не виноват? И вообще, кто может сказать, сколько будет длиться их любовь?

Подъехав к Линкольн-центру, она достала из сумочки зеркало, поправила волосы, подкрасила губы, подвела ресницы, расплатилась с водителем и решительно вышла из машины. Пол не должен видеть следов ее переживаний и вообще не должен пока знать о смерти Тома. Чарующие звуки музыки охватили ее еще в холле. Это была музыка Пола, ее любимого человека, которого она чуть было не предала.

Майлз Фэнчел метался по сцене, размахивая руками и отдавая последние указания танцовщицам.

– Ну ладно, хватит, немного отдохните, а потом прогоним еще раз.

Пол устало опустил голову и в последний раз бросил взгляд на дверь. По проходу бежала Николь, отчаянно размахивая руками. Пол облегченно вздохнул и расплылся в улыбке. Бросив на пол бумаги, он устремился к ней и крепко обнял, прижимая ее голову к своей груди.

– Где ты была? Что случилось? Я уже собирался звонить в полицию.

– Хорошо, что не позвонил, а то они бы арестовали меня за мой неприличный вид. Откуда им знать, что это платье тебе нравится?

– Откровенно говоря, ты мне больше нравишься без платья, но сейчас не до этого.

Николь крепко прижалась к нему всем телом и подумала, что ее любовь выше всех превратностей судьбы и она должна лелеять ее до тех пор, пока есть силы, пока он отвечает ей взаимностью, и никогда не подвергать сомнению свое счастье.