Едва лестница осталась позади, Аннелиза остановилась и на секунду привалилась к стене. Ей пришлось потратить слишком много сил на спуск, потому что корабль бросало то вверх, то вниз, да еще и болтало из стороны в сторону. Она понимала, что ее необдуманный поступок может обернуться для нее крупными неприятностями. Если Фербек увидит ее здесь, он посчитает своим долгом доложить Питеру Хотендорфу, что его жена, «благочестивая дщерь компании», тайком бегала в трюм навещать преступника.

Если бы у нее была хоть капелька благоразумия, ей следовало стремглав бежать наверх и тут же запереться в каюте. Коль скоро она собиралась занять достойное место в обществе и снискать уважение, то ей и вести себя нужно было соответственно. Теперь она могла оказаться в положении не лучшем, чем кошка, неспособная без посторонней помощи выбраться наверх.

Тем не менее бадейка с водой постоянно напоминала ей, что поблизости находится человек, долгое время лишенный даже глотка свежей воды. Аннелиза еще раз быстро взглянула вверх на открытый люк и, повернувшись, пошла дальше вглубь темноты.

Некоторое время до нее еще доносилось эхо шторма, но постепенно звуки становились глуше, и, когда она прошла через весь грузовой трюм, снаружи уже совсем ничего не было слышно. Лишь накрепко привязанные грузы поскрипывали, словно стремясь сдвинуться со своих мест. Аннелиза прокладывала дорогу между возвышающимися грудами всевозможной поклажи, стараясь держать спину как можно ровнее, чтобы не потерять равновесия.

Наконец корзины и тюки остались позади, и луч фонаря выхватил из темноты стойла. Единственная уцелевшая овца, привязанная за ноги во избежание падения во время качки, с тупым смирением смотрела на Аннелизу из своего угла. Клети с курами опустели. Последняя птица сидела на насесте и суматошно хлопала крыльями, чтобы не свалиться.

Повернув голову, курица сдавленно закудахтала.

Этот невнятный звук, видимо, насторожил пленника. Из темноты тотчас послышался его голос:

– Убирайся к черту! Все вам мало, никак не натешитесь!

Очевидно, он принял ее за кого-то из матросов. Она поставила бадейку и крепче сжала фонарь. Пучок света заплясал во мраке, выдавая дрожь ее рук.

– Это я, – тихо сказала она. – Я, Аннелиза.

Сначала она подумала, что Майкл не услышал ее, тем более что под боком у него квохтала рассерженная птица и все вокруг раскачивалось вместе с судном. Однако в следующий миг до нее донеслись звон цепей и шуршание кожаных подошв по соломе.

– Стойте, не подходите!

Столь неожиданный приказ мгновенно отрезвил ее. Аннелиза и не предполагала, что он может отвергнуть ее общество. В ней заговорили чувства, составлявшие слабую и всегда тщательно скрываемую часть ее души. Это потаенное начало призывало ее вернуться в безопасное место, на палубу, и не рисковать будущим ради нового свидания. Для этого не требовалось больших усилий. Однако если она могла облегчить свою участь, то Майкл – нет.

– Я принесла воду! – крикнула Аннелиза. – Дождевую воду. Свежую, холодную как лед.

Слова ее были встречены продолжительным молчанием.

– Уходите. Я ничего не хочу, – раздалось наконец из темноты.

– Глупости. – Она приблизилась к его загону, но Майкл, быстро отодвинувшись вглубь, скрылся в темноте у задней стенки.

Удивленная и обиженная его отказом, Аннелиза приподняла фонарь. Майкл рывком опустил голову, но спрятать ее от качающегося пучка света было невозможно. Не окажись у нее во второй руке бадейки, она, наверное, зажала бы себе рот рукой, чтобы не закричать. Майкл с ног до головы был покрыт инеем.

Аннелиза ничего не понимала. Откуда здесь взялся иней? Изо всех сил пытаясь успокоиться, она стала внимательно присматриваться к пленнику. Его кожа вплоть до последнего дюйма была затянута тусклой белой пленкой. От этого его черные волосы выглядели седыми, борода словно смерзлась, на кончиках бровей образовались белые кристаллики. Одежда Майкла превратилась в хрупкую скорлупу, напоминая заиндевелыми складками выстиранное белье, вывешенное на холодное зимнее солнце, на лбу у него проступали капельки пота. Они скатывались по щекам на бороду и дальше к шее, и после них на коже оставались дорожки телесного цвета. Аннелиза почувствовала, как у нее самой над верхней губой проступила испарина и, невольно проведя по губе языком, ощутила солоноватый привкус.

И тогда она все поняла. Фербек не только не поскупился на воду, но даже перевыполнил обещание. Теперь Майкл Роуленд ежедневно получал душ из морской воды. Они устраивали ему обливания соленой водой, и соль вытягивала соки из его кожи, оставляя на ней после высыхания раздражающую жесткую корку. В тех местах, где кожа соприкасалась с воротником, образовались воспаленные красные бляшки. Можно было только догадываться, какие страдания причиняли Майклу эти ванны. Собственный пот, растапливая засохшую соль, разъедал его раны.

Майкл отвернулся, и на его скулах вздулись желваки. Несомненно, он стыдился своего жалкого вида, и Аннелиза прекрасно понимала его – она по собственному опыту знала, каково ощущать превосходство других и собственное бессилие. Пока она подвешивала фонарь на крюк, оба хранили молчание; но уже в следующую секунду, не раздумывая, не опасаясь, что Майкл легко может схватить ее, она побежала к нему, на ходу отстегивая воротник. Даже этот слабый свет, не способный пробить темноту, на миг ослепил Майкла, и он скорее почувствовал, чем увидел ее быстрый бросок через разделявшую их запретную зону. Обнаружив ее около себя стоящей на коленях, Майкл растерянно заморгал. Аннелиза окунула воротник в дождевую воду и затем, не отжимая, приложила прохладную ткань к его лицу, потом еще и еще.

Чудесная свежая вода просачивалась через соль к его коже. Пленник прикрыл глаза и только слегка подрагивал под ее чудодейственными прикосновениями.

– Отчего вы так заботитесь обо мне? – прошептал он.

Аннелиза на секунду прервала свое занятие.

– Я делаю это из гуманных побуждений, не более. Все, кому плохо, нуждаются в сострадании. Не имеет значения, кто это – ослепший осел, которого ведут на живодерню, или беззубый пес, вынужденный умирать от голода.

Она произнесла свою маленькую речь с видом человека, которого давно занимали подобные проблемы, как будто много часов вынашивала эти мысли и подбирала слова для их выражения.

– Я польщен. Очень почетная компания. Что может быть прекраснее замечательного трудяги осла – самого преданного из всех животных.

Она моментально пресекла его остроты:

– Перестаньте, а то как бы ваши вопли не привлекли сюда кого-нибудь похуже.

– Слушаюсь, госпожа учительница! – Он постарался через силу улыбнуться.

Пока она обтирала ему веки, Майкл наслаждался ее прикосновениями, легкими, как крылышки мотылька, а едва у него появилась возможность открыть глаза, принялся наблюдать за ней. Когда она забирала материю в горсть и отчищала ему бороду, от усердия между бровями у нее появлялись весьма милые складочки. Снова обмакнув воротник в прохладную воду, Аннелиза раскатала его во всю длину и тут заметила, что он рассматривает ее.

– Сейчас будем вытирать вам рот, – сказала она почти шепотом, отводя взгляд.

Всего один слой ткани отделял кончики тонких пальцев от его губ. О Боже! Он ощущал ее тепло. Когда она дотронулась до верхней губы, рот его невольно приоткрылся, и из него вырвался шумный вздох. Прохладная вода потекла в горло, но эти несколько капель не могли устранить страшной сухости после длительной жажды.

Аннелиза снова опустила воротник в воду и прижала к его губам. Смоченная ткань перестала быть барьером – ее будто вовсе не существовало. Биение крови в кончиках пальцев передалось пленнику, и его нижняя губа дрогнула в унисон другой, еще более чувствительной части тела, пребывавшей дотоле в безмятежном покое. Теперь разбуженная плоть недвусмысленно напоминала ему, что он все еще мужчина.

Аннелиза погрузила свободную руку в воду, откинула голову назад и открыла рот, чтобы напиться из пригоршни. Несколько крупных капель упали мимо и потекли по ее гладкой шее, оставляя мокрые блестящие следы. Ненароком оброненная влага так и просила приблизиться и слизнуть ее, словно бесценную добычу. Если бы на Майкле не было оков, вероятно, ему трудно было бы справиться с этим желанием.

Поймав устремленный на нее пристальный взгляд, Аннелиза вспыхнула.

– Я просто хотела попробовать воду, – сказала она. – Убедиться, не слишком ли она просолилась от воротника.

Но Майкл ничего не замечал, он сгорал от безумной страсти. Погасить этот жар могло разве что омовение в ледяной купели вскрывшейся полыньи.

Он попытался умерить свой пыл и привести в порядок мысли. Проклятый голландец! Наверняка специально подослал ее, чтобы дать ей возможность выведать то, что ему нужно. Майкл набычился, словно готовясь к нападению, и подался вперед.

Только тут Аннелиза осознала свою незащищенность. Воротник выскользнул у нее из рук, и она, быстро отойдя назад, беспомощно остановилась, подобно завороженному еноту перед хитрой ловушкой. Ее широко раскрытые карие глаза настороженно поблескивали в тусклом свете, а одежда на груди натягивалась от участившегося дыхания.

Майкл тут же сделал шаг назад. Он хотел попросить, чтобы она снова подошла, но усилием воли подавил в себе это желание.

– Мне надо идти, – прошептала Аннелиза. Она жестом показала на бадейку. – Я только хотела принести вам воды и сказать, что мы попали в шторм.

Она попятилась еще дальше и, когда ее спина уперлась в ограждение, протянула руку за фонарем.

– Постойте. – Майкл презирал себя за жалобные нотки в голосе. – Какой смысл возвращаться наверх, если разыгралась непогода? Что вы будете там делать?

– Молиться за вас, Майкл Роуленд, молиться даже после того, как узнаю, что вас нет в живых. Буду просить Бога, чтобы он ниспослал свое прощение тому, кто погубил себя из-за каких-то ничтожных орехов.

– Ну тогда уж точно моя душа обретет спасение, – хмыкнул Майкл, переходя на прежний шутовской тон, не желая показать, насколько его задели ее слова. Она будет молиться за него, когда он будет мертв! – Аннелиза!

Это имя звучало у него в голове. Бесподобные, ласкающие слух звуки. И оно так подходит ей. Майкл прикрыл глаза. Его губы задрожали при воспоминании об ощущениях от прикосновения ее пальцев.

– Уходите, если хотите. Не в моей власти задержать вас.

Майкл достаточно хорошо знал женщин и не очень удивился тому, что последовало за этими его словами. Едва он отпустил ее, как Аннелиза тут же вернулась и повесила фонарь обратно на крюк. Сцепив руки, она воздела их к небу, словно собираясь тут же помолиться за него. Потом прижала стиснутые кулачки к губам, но лишь на миг, потому что корабль качнуло и она была вынуждена схватиться за перегородку, чтобы не упасть. Все это время широко раскрытые, полные тревоги глаза пытались пробиться сквозь маску его безразличия.

– Давайте поговорим, Майкл. Не обязательно о том, что хочет знать капитан. Расскажите о себе, прошу вас.

Она пожелала что-то знать о нем? Ее заинтересовал Майкл Роуленд, человек, а не контрабандист?

Внутри его все словно ожило.

– Если хотите поговорить, подойдите ближе, – сказал он.

Аннелиза отрицательно покачала головой.

– Подойдите, не бойтесь, – настаивал Майкл. Сделав рывок к бадейке, он вытащил все еще плававший там воротник и повесил его себе на руку, так что тот начал покачиваться взад и вперед.

– О Боже! – вскрикнула Аннелиза. – Я чуть не забыла его! Отдайте же, здесь ничего не должно оставаться из моих вещей, иначе все узнают, что я была у вас без разрешения капитана.

Майкл скомкал воротник в кулаке, собираясь швырнуть ей, но внезапно его рука остановилась. Эти голландцы уже достаточно показали свое вероломство. Вряд ли на самом деле все обстояло так, как выглядело внешне. Хитрый капитан действительно мог задумать этот спектакль, чтобы заставить его разговориться, и Аннелиза только разыгрывала роль скромницы жены.

Майкл исподлобья бросил на нее взгляд: Аннелиза смотрела на него, дрожа от испуга и кусая губы. Нет, такая не могла прийти сюда, чтобы предать. И она обещала молиться за него.

– Оставьте здесь этот воротник, – сказал Майкл. – Мне будет приятно получить от вас подарок. Как вы на днях справедливо заметили, радоваться жизни мне осталось недолго: за такое короткое время никто и не узнает, что он у меня.

– Вы ошибаетесь.

Аннелиза быстро повернулась и ловко пробралась в дальний конец загона, где за ограждением вырисовывалось нечто, обернутое парусиной. Она потянула за веревку, и часть покрывала соскользнула вниз.

– Посмотрите сюда, Майкл. Эту вещь мой муж выписал из Амстердама. Когда мы прибудем в Банда-Нейру, они станут ее выгружать. Вас отсюда переведут в другое место, и тогда они обнаружат воротник. Вы не сумеете его спрятать. Поэтому, прошу вас, верните его.

Аннелиза еще больше отодвинула парусину. В лучах фонаря заблестела лакированная поверхность, похожая на черное дерево, а потом Майкл различил контуры дверцы с бронзовыми ручками и петлями, а также причудливым гербом, увенчанным буквой «Х».

– Так вот это что такое… – с изумлением произнес он.

В этот момент роскошный экипаж предстал его глазам во всей красе. Майкл не удержался и захохотал.

Аннелиза выпрямилась с оскорбленным видом, как и подобает приличной женщине, возмущенной неуважением к ее супругу.

– Не пойму, что здесь смешного! – обиженно проговорила она.

– Боюсь, что вы зря мечтаете о свадебной прогулке в карете.

– Сомневаетесь, что мой муж захочет поехать со мной?

В эту минуту Аннелиза выглядела такой неуверенной, что Майкл вдруг испытал щемящее чувство жалости, приглушившее желание потешаться дальше.

– Странно, что он вообще распорядился везти на острова эту колымагу. Заказал бы лучше что-нибудь путное. Уж он-то должен знать, что она там ни к чему.

– А по-моему, очень мило. Мне нравится, – упрямо произнесла Аннелиза.

– С вами все ясно. Я вижу, вам до сих пор ничего не сообщили о тех местах, где вам предстоит жить.

– Естественно. Этого просто некому было сделать. Муж не пожелал слать письма и ждать ответа. Я почти ничего не знаю не только о своем новом доме, но и о нем самом, а он обо мне и того меньше. – Под конец ее голос прервался, словно это признание одновременно и смутило, и напугало ее.

Майкл медленно встал и, поморщившись, выставил перед собой левую ногу, которую свело судорогой. Огрубевшими пальцами он принялся разминать мышцы бедра. Но боль казалась пустяком на фоне занимавших его мыслей. «Я знаю, как ее зовут, а он нет». Эта капля близости заставляла его испытывать торжество победителя. Ему хотелось кричать от восторга.

– Видите ли, на островах Банда вообще нет экипажей. Ни у кого. Там нет ни лошадей, ни крупного рогатого скота. У них на учете каждый дюйм площади, и земля целиком пущена под мускатный орех.

– Но хоть какой-то домашний скот должен быть, – удивилась Аннелиза, и тут же, как бы в подтверждение ее предположения, заблеяла овца.

Словно боясь, что животное услышит ее следующие слова, она добавила значительно тише:

– Вообще я люблю баранину.

– Там не держат овец. Свиней еще может быть. Так что вам больше никогда не есть парной говядины и не пить молока. Свежего сыра вы тоже не увидите. Там нет места для цветников и газонов. Вы не встретите ни одного гумна. Они не прокладывают дорог.

– Неужели это правда? Уж дороги-то в любом случае должны быть. Я… мне… это совсем не нравится. Сидеть на месте – не в моем характере. Мне нравится гулять. Я могу подолгу бродить в одиночестве. Между прочим, капитан говорил, что у меня будет много приятных маршрутов.

– Вероятно, он имел в виду просеки между ореховыми деревьями. Только там особенно не разгуляешься. Они извилистые и узкие, ширина тропинок рассчитана на сборщика с корзинами. Вы, наверное, представляете, как выглядит вьючный скот. Вот так и они ходят с двумя корзинами на шее. Вряд ли вам позволят там гулять без сопровождения. Тем более вы не сможете кататься верхом, и, если захотите навестить своих друзей, вам не придется ехать в экипаже. На островах экипаж не вызывает у людей ничего, кроме раздражения и презрения.

Презренная вещь. Извращенный каприз богатого человека. Бесполезная дорогостоящая игрушка. Питер Хотендорф приобрел ее и приказал везти чуть ли не за полземли только для того, чтобы продемонстрировать ей свою мощь и состоятельность. Судя по качеству работы и росписи, заказы каретнику и художнику были сделаны несколько лет назад. В этот проект ее муж вдохнул мыслей больше, чем в план женитьбы, и, разумеется, на доставку махины из дерева и металла он потратил куда больше усилий, нежели на перевозку своей новой жены из плоти и крови.

В продолжение всего разговора Аннелиза не отнимала руки от поверхности экипажа, видимо, надеясь, что это придаст ей силы. Теперь ее рука выглядела безжизненно поникшей, и Майкл понял, что только сейчас его гостья осознала истинное положение вещей. Дрожащими пальцами она подоткнула парусину обратно под веревочные петли.

– Вы должны помочь мне бежать, – неожиданно произнес пленник в каком-то безумном порыве, наконец-то высказав вслух несбыточную мечту, не оставлявшую его ни днем ни ночью. – Помогите мне освободиться, и мы вместе убежим с этого корабля.

На губах Аннелизы появилась грустная улыбка.

– Это невозможно, Майкл. Не забывайте – я замужем.

– Вы даже не видели человека, которого называете своим мужем.

– Это не важно. Наш брак скрепил данный мною обет.

– Но его произносили только вы. Он этого не делал. Вы сами сказали, что еще должен быть заключительный этап с обоюдной клятвой…

– Питер Хотендорф пожелал вступить в брак по доверенности. Перед Богом и в присутствии свидетелей я дала согласие стать его женой и таковой себя считаю.

– Не верю! Лучше спросите себя о том, что вам подсказывает сердце.

– Больше, чем вы можете предположить. Оно говорит, что я принадлежу Питеру Хотендорфу и скоро стану его женой в полном смысле слова.

– Значит, всему виной чертова клятва!

– Я уже говорила вам, что вряд ли мы поймем друг друга. Вы – преступник, и этим все сказано. Даже если бы у меня была хоть малая толика интереса к вашему побегу, я бы никогда не убежала вместе с вами и не стала подвергать своего мужа такому позору.

Майкл вскинул голову:

– Хорошо, тогда по крайней мере помогите мне выбраться отсюда. Я убегу один.

– Я не могу предать компанию. Моя жизнь неотделима от нее. От нее зависит судьба моей матери. Именно компания дает ей средства к существованию.

В глазах Аннелизы блеснули слезы. «Не плачь, не надо», – так и вертелось у Майкла на языке. Интересно, как бы она повела себя, если бы он сейчас обнял ее и стал утешать? Что бы она стала делать, если бы он прижал ее хрупкое тело к своей взбунтовавшейся плоти?

Майкл прикрыл глаза, пытаясь подавить в себе желание.

– Отдайте мой воротник, пожалуйста.

– Только если вы поможете мне. Разыщите и уничтожьте мешочек с орехами, тогда у капитана не будет улик против меня.

– Вы такой же, как все. Притворяетесь, будто я вам нравлюсь, а на самом деле хотите использовать меня в своих интересах. – Аннелиза проговорила это с отчаянием человека, слишком часто попадающего в ситуации, когда на него возлагают неприятные обязанности.

Майклу хотелось закричать, хотелось заставить ее признать, что она неверно судит о нем. Но что он мог возразить? Когда он поклялся изменить свою жизнь и думать прежде всего о себе, он не представлял, что впоследствии может оказаться в таком затруднительном положении, как сейчас. Ему и в голову не приходило, что придется требовать помощи от испуганной молодой женщины, у которой и без него хватает забот. Ее судьба была ему далеко не безразлична, но он не хотел обнаруживать перед ней своих чувств.

– Не зря же я жулик. – Майкл снова заговорил притворно-шутовским тоном. – Был и есть. Мой «кодекс чести» обязывает из всего извлекать выгоду. Не будет мзды, не видать вам воротника.

Аннелиза закусила губу.

– Я не могу освободить вас и не могу обыскивать каюту капитана. Где я возьму этот мешочек? – Она сложила ладони наподобие пирамиды и приложила в губам. – Что, если я пообещаю написать вашим близким? Я сообщу им о том, что произошло с вами. Разумеется, я не буду писать, что вы потеряли достоинство и стали преступником. Напишу, что вы… умерли. – Она с трудом проглотила комок в горле; ее лицо залилось краской и взгляд обратился в сторону экипажа Питера. – Хотя я помню, как вы отзывались о своей семье. Вы сказали, что были рады расстаться с родственниками. И все же, случись такое несчастье с близким человеком, каждый был бы рад получить весточку.

Пытаясь отделаться от странного чувства, возникшего после сказанных ею слов, Майкл засмеялся.

– Боюсь, обо мне уже некому беспокоиться.

– Не может быть, – настаивала Аннелиза. – Кто-то да остался. Моя мама всегда говорила, что англичане – народ семейственный. Где только в мире у них не объявляются родственники!

– Я не англичанин. Больше не англичанин. Два года назад я оставил британский военный флот и стал колонистом. Если быть точным, я гражданин Виргинии.

Только бы Аннелиза не поделилась его секретом с капитаном. И без того не известно, сколько колонистов уцелело, с тех пор как его дернуло покинуть Виргинию. Тем более они не поблагодарят его, если голландский корабль зайдет в Чизапикскую бухту и уничтожит все, что выросло на их земле.

– Так вы колонист? Как интересно! Но… разве вы не пират?

– По необходимости, Аннелиза. Хотя должен признаться, что для этого занятия у меня очень подходящий характер.

К этому моменту все ее страхи и слезы, казалось, были напрочь забыты. Теперь ее сжигало неуемное любопытство.

– Пират и колонист, – повторила она. – Скажите тогда, для чего вы собирались провезти орехи? Собирались сажать ореховые рощи?

Майкл был поражен, с какой быстротой сработал ее логический ум, насколько ее занимала тема, от которой большинство женщин постарались бы уклониться. И он решил рассказать ей хотя бы часть правды о своей миссии.

– Несмотря на умеренный климат Виргинии, кое-чего мы там добились. Кроме всего прочего, мне удалось раздобыть немного семян мускатного ореха для посева. Правда, для этого пришлось прокатиться на Ран-Айленд – там у меня есть старые друзья по флоту. Они согласились мне помочь, достали эти орехи, и я отвез их в Виргинию. Как видите, на этот раз сорвалось, но буду пробовать снова.

Аннелиза не перебивая слушала рассказ контрабандиста, однако весь вид ее выражал такое недоверие, что от него даже сам воздух как будто стал прохладнее.

– Майкл, мой воротник, – мягко напомнила она. – Пожалуйста.

В ответ пленник протестующе замахал рукой и сунул воротник под рубашку. Аннелиза издала слабый крик отчаяния.

– Только после поцелуя, – услышала она вкрадчивый голос, и сердце ее упало.

Аннелиза часто наблюдала за матросами, когда они рассаживались на палубе и начинали расправлять снятые для починки паруса. Но и в этой позе никто из них не занимал столько места, сколько занимал сейчас Майкл Роуленд. Его ноги выглядели неестественно длинными даже в таком положении. К тому же они были необыкновенно упругими и легко поддерживали мускулистый торс.

– Один маленький поцелуй, – певуче протянул Майкл, поглядывая сквозь полузакрытые веки своими янтарными глазами. Его поза напоминала позу ленивого представителя семейства кошачьих с плавными мягкими движениями, но готового в любой момент одним прыжком настигнуть свою жертву.

– Джентльмену не пристало предлагать такие вещи, – проговорила Аннелиза, стараясь не обращать внимания на трепет в груди.

– Я мошенник, а не джентльмен, прошу подарить мне всего лишь один скромный поцелуй. Неужели это так много для смертника?

Все возвращалось на круги своя – Майкл взялся за прежние шуточки. Однако Аннелиза никогда не подозревала, что флирт может быть таким… приятным. И все же, какой ужас! Как могло случиться, что она позволила себе оказаться здесь и заниматься подобными вещами?

Но может быть, невинные поцелуи так же приятны, как флирт?

Она внимательно посмотрела на Майкла, вспоминая, как стирала с его лица соль и сквозь материю ощущала пальцами его тепло. Он тоже заметил ее пристальный взгляд, и с его насмешливой улыбкой произошли какие-то странные превращения – в ней появилась чувственность, предвещавшая намерение слить губы с губами, в точности следуя их очертаниям, сообщая жар и пульсирующее давление двум их телам.

Аннелиза вдруг поняла, что он предлагает ей выбор, возможно, единственный в жизни. Она могла целовать его или нет по своему усмотрению и желанию. Однако согласие могло оказаться для нее последним удовольствием. Как только ее брак обретет реальность, прерогатива поцелуев отойдет к Питеру. Он будет требовать их от нее, когда ему заблагорассудится, без обсуждения и разрешения.

Майкл ободряюще подмигнул ей.

– Хорошо, – сказала она. – Но только один поцелуй.

Смех журчащим ручейком сорвался с ее губ. Она не хотела выглядеть в его глазах нетронутой новобрачной, путешествующей шесть месяцев в полном одиночестве. Она была в восхищении от того, как ей удалось это произнести. Ей казалось, что она похожа на многоопытную кокетку, привыкшую к ухаживаниям, снисходительно позволяющую своим поклонникам дарить ей безобидное удовольствие.

Майкл медленно стал подниматься. Он двигался осторожно, как опытный объездчик, примеривающийся к молодой кобылке, чтобы случайно не спугнуть ее и не обратить в бегство. Согнув палец, он поманил девушку к себе.

В ответ на его молчаливую команду Аннелиза сделала шаг, потом второй. Наконец она приблизилась настолько, что уже не стало видно его лица. Она смотрела ему в плечо, чувствуя, как его жар заполняет теплом пространство между ними. Хотя Майкл заправил волосы за уши, одна прядь все же выбилась и коснулась ее шеи. Волосы все еще были влажными, их мягкие кончики шевелились от ее дыхания.

– Я готов, – сказал он. – Вот мои губы.

Аннелизе показалось, что его голос дрожит от волнения. Она слегка откинула голову и подняла глаза.

– Только одно условие. Вы не должны трогать меня руками. Даже не пытайтесь.

– Никаких рук, – согласился Майкл. – До тех пор, пока вы сами не пожелаете.

– О нет, этого не случится.

Майкл стоял над ней со склоненной головой, так что при разговоре их губы почти соприкасались. Аннелиза почувствовала, как ее лицо зарделось от смущения. Ей вдруг безумно захотелось убежать. Все равно в своих цепях, как собака на привязи, он не смог бы ее догнать. Но до встречи с мужем оставалось совсем недолго, а ведь Питер имел за плечами большой опыт, и он будет сравнивать ее поцелуи с поцелуями оплакиваемой им покойной жены. Наверное, нужно радоваться предложению пленника, коль скоро он дает ей возможность приобрести навыки, которыми она до сих пор не обладала. Наверное, сейчас ей нужно представить, что она целует Питера…

Майкл смотрел на нее пристальным взглядом, полным страсти, и золотистый сверкающий огонь мгновенно вымел из головы Аннелизы все мысли об упражнениях перед встречей с мужем. Этот поцелуй должен принадлежать стоящему перед ней отважному пирату, и только ему.

Она слегка подалась вперед и привстала на цыпочки. Повинуясь бессознательному желанию, она прикрыла глаза и еще выше подняла подбородок, стараясь сохранить равновесие, пока Майкл, наклоняясь, приближал рот к ее губам.

Словно стремительный горячий поток пронесся сквозь нее. Чтобы устоять на ногах, ей ничего не оставалось, как только придвинуться еще ближе и упереться в широкие плоскогорья его груди. В этот момент жадные губы Майкла прижались к ее губам. Они были обжигающими, твердыми и одновременно нежными, нежнее всего, что только могло создать воображение. В них ощущалось настоятельное, нетерпеливое желание, подкрепляемое внутренней, скрытой силой. Источник ее был замурован ниже, в некоем интимном месте, откуда он посылал свои мощные импульсы подобно незатухающему маятнику.

Аннелизе захотелось, чтобы Майкл обнял ее и она могла ощущать его руки. Она даже застонала и, открыв глаза, неохотно оторвала губы, как тюльпан, противящийся отделению от материнской луковицы.

– Аннелиза!

Он впился в нее горящими глазами, полными неприкрытой жажды, и этот взгляд пробудил в ней новое, неизведанное чувство.

Разрозненные луковицы тюльпанов… Вместо своего поселения Майкл отправится в Амбоину, на верную смерть, а ее «пересадят» на Банды, к Питеру.

Питер. Одно только эхо, возникшее после мысленного произнесения его имени, сразу очистило ее голову от фантазий, как будто не на Майкла, а на нее вылили соленую воду.

– Мой… мой воротник, – заикаясь произнесла она и отступила назад.

Свет в глазах Майкла потускнел, веки опустились.

– Берите, – сказал он. – Вот здесь, в рубашке.

Аннелиза неуверенно попробовала оттянуть его рубашку возле пояса, проникая между тканью и телом.

Когда она дотронулась до него, Майкл вздрогнул. От его реакции и ощущения горячей гладкой кожи у нее ослабели колени. Она сама не заметила, как обе ее руки оказались под его рубашкой и пробежали по упругим вьющимся волоскам к массивному мускулистому щиту, охраняющему сердце. От прикосновения нежных пальцев в мощных равномерных сокращениях произошел сбой, и Аннелиза испытала упоительное ощущение женской власти. Первый раз в жизни она почувствовала себя желанной. Ее желали как женщину, такой, какая она есть. За этим желанием не стояло заранее оговоренной цели воспроизводства потомства или выполнения супружеских обязанностей по контракту. Желание Майкла было простым и сильным, как любое первородное чувство.

Когда она осознала это, ее бросило в дрожь. Молодое, упругое, брызжущее мужской силой тело превратило и ее в трепещущий сгусток желания. Но это влечение не было чисто физическим. Прежде всего Майкл притягивал ее как неординарная личность, как человек с сильным характером, который не могла скрыть шутовская маска.

– Обнимите меня, – прошептала она.

Одной рукой он обвил ее талию, а другой – с бережностью отца, держащего новорожденного, благоговейно прижал ее голову к груди.

В этот момент корабль накренился, и Майкл обнял ее еще крепче. Кандалы со звоном сдвинулись, удерживая их обоих в плену разгорающейся страсти. Буря в их сердцах теперь казалась им сильнее, чем шторм, бушевавший наверху.

Майкл зарылся лицом в волосы Аннелизы и поцеловал ее. Откинув ей голову назад, он начал пробегать губами и языком по ее шее, потом обхватил ладонями за ягодицы и приподнял, придвигая к себе. Когда он остановился, самой интимной частью тела она ощутила плотность его пробудившейся плоти, которую отделяли от нее только ее платье и его брюки.

Майкл наклонился и опустил ее на солому. Тяжело дыша, они некоторое время смотрели друг на друга; потом он протянул руку к вырезу ее платья и принялся расстегивать пуговицы. Цепь, соскользнувшая с его запястья, улеглась в ложбинке у нее на груди, но ей хотелось чего-то более ощутимого, весомого, горячего. Она жаждала, чтобы Майкл прикоснулся к ней, придавил своим телом…

Аннелиза подняла руку и сама стала помогать ему. Ее путающиеся пальцы принялись дергать за пуговицы и ленточки на сорочке, но он хотел обойтись без нее, препровождая каждое удавшееся действие тихим рычанием. Вскоре ее обнаженная грудь предстала его голодному взору.

– Ты еще прекраснее, чем я ожидал, – прошептал Майкл, обдавая ее жарким дыханием. Он проследовал губами по ее шее до груди, затем каким-то неведомым образом незаметно отодвинул лиф и воздушную сорочку. Теперь она лежала перед ним обнаженной до пояса. Но таким же она хотела видеть и его. Как безумная Аннелиза вцепилась в рубаху Майкла и начала тянуть вверх и вниз, пока до нее не дошло, что снять ее невозможно из-за оков на запястьях. Тогда она принялась водить руками по твердым жгутам мышц и курчавой поросли на его животе. И все равно ей этого было мало.

– Майкл? – произнесла Аннелиза шепотом, в котором слышалась мольба.

– Ты – моя, – раздалось в ответ. – Моя навсегда.

В считанные секунды Майкл с поразительной ловкостью избавил ее от платья, сорочки и даже успел снять с нее туфли и чулки. Его губы доставали повсюду, доказывая, что она действительно принадлежит ему.

Эти ласки превратили Аннелизу в пульсирующий ком страсти. В какой-то момент ей показалось, что у нее отказал разум и ей уже никогда не связать хотя бы двух мыслей. И тогда Майкл, на миг остановившись, захватил в руку ее плоть. Он начал дразнить ее своими длинными пальцами, вызывая нестерпимо острые ощущения, одновременно истязая таким же образом ее правый сосок.

– Аннелиза, решать тебе. – Она почувствовала, как его палец продвинулся вглубь, к барьеру, предусмотренному природой, дающему женщине возможность хранить свой самый драгоценный дар. – Один Бог знает, чего мне это будет стоить, но если ты скажешь, чтобы я перестал, я сделаю это.

Его трясло от неутоленного желания. Впереди у него не было ничего, кроме неминуемой смерти, и он знал об этом. Вряд ли в оставшееся время его прекрасному телу мог выпасть еще один шанс изведать наслаждение. Тем не менее Майкл сам предлагал ей сделать выбор.

Аннелиза ни секунды не сомневалась, что ни богатство, ни высокое положение мужа не идут ни в какое сравнение с тем, что может ей подарить этот необыкновенный узник. Она могла отблагодарить его лишь одним равноценным подарком, предложить единственную вещь, принадлежащую лично ей, так же как и право распоряжаться этой вещью.

– Я хочу, чтобы ты продолжал, Майкл.

Тогда он лег между ее бедрами.

– Обхвати меня ногами, – прошептал он ей на ухо. – И держись за меня крепче.

Она послушно сделала, как он сказал, – сейчас ей ничего не хотелось так сильно, как быть возможно ближе к нему, зарыться в его тело, в самую сокровенную его часть. И в ту же секунду он сам совершил это. Аннелиза ощутила его, огромного, горячего и твердого в своей самой чувствительной точке. От потрясения у нее широко раскрылись глаза. Потом Майкл вошел в нее, и ее напрягшееся тело прильнуло к нему, доказывая им обоим, что она рождена именно для того, чтобы принадлежать ему. Как только Аннелиза отдалась новым волшебным ощущениям, боль показалась ей ничего не значащим пустяком и довольно скоро прошла.

Майкл старался щадить ее, и от этого она чувствовала скованность в его могучих плечах, напряжение тугих мышц против своего живота. Но корабль и шторм мешали ему держать себя в узде. Порывы ветра непрерывно обрушивались на корпус судна; эти звуки походили на страстный аккомпанемент той буре, что бушевала в них.

Аннелиза услышала приглушенные раскаты грома как раз в тот момент, когда в ней произошел собственный взрыв, накрывший ее своей мощной волной.

В тот же миг и у Майкла вырвался крик облегчения. Однако он не собирался отпускать ее, да она и не думала уходить, хотя кандалы на его запястьях вдавливались в ее нежную кожу. Ей безумно хотелось унести с собой эту отметину, но она понимала, что должна возвратиться в свой прежний мир такой, какой пришла.

Пленник обернул кулак ее волосами, и цепи, скользнув, легли на нее. Он легонько отвел ей голову назад, чтобы обнажить шею, потом принялся покрывать ее поцелуями, и тогда все то удивительное, что произошло совсем недавно, повторилось снова.

Аннелиза не представляла, сколько времени прошло. В какой-то момент она поняла, что корабль идет обычным ровным ходом и что им не нужно больше упираться ногами в пол и держаться за перекладины.

– Шторм кончился. – Проговорив это, Аннелиза принялась отыскивать в соломе свою одежду. Она натянула через голову сорочку, а затем платье. – Теперь мне нужно идти.

Майкл, не отвечая, пристально смотрел на нее. Воздух вокруг них струился жаром. Их желание еще полностью не утихло.

– Да. Теперь пора. И впредь не приходи одна. Это слишком рискованно.

Аннелиза покорно кивнула, выражая готовность последовать его совету:

– Пожалуйста, мой воротник.

Майкл пошевелил бедрами и приподнялся достаточно высоко, чтобы она могла извлечь из-под него материю, сохранившую его тепло и еле уловимый запах. Аннелиза повернулась и приложила воротник к щеке, словно пыталась продлить ощущения от недавних объятий.

– Я должна идти, – снова сказала она.

В устах, все еще жаждавших его губ, эти слова казались кощунственными.

– Иди и, ради нас обоих, не возвращайся! – воззвал он тихим, хриплым голосом, после того как понял, что она вновь бросала его одного в темноте.