Много дней работал Мвана Вамуке у мистера Гадсби и все больше убеждался, что мзунгу — несправедливые люди.
Мвана Вамуке был негр из племени маджичумви, живущего на юге английской колонии Кении, близ горы Килиманджаро. Матери его некогда было размышлять над именем сына, и она назвала своего первенца просто Мвана Вамуке, что означает «сын женщины». Он был черен, как крыло ворона. Белки его огромных глаз и два ряда ровных белых зубов подчеркивали черноту лица. Ему было только семнадцать лет, но он был широк в плечах и мышцы его были тверды, как черное дерево — самое твердое из всех деревьев. Все одеяние Вамуке состояло из старых трусов. В его уши были вставлены четыре раскрашенные палочки — по две в каждом. На щеках у него было по три параллельных шрама — знак принадлежности к племени маджичумви. «Маджичумви» означает «соленая вода». Название это сохранилось еще с того времени, когда крааль их стоял около соленого озера. Но затем пришли мзунгу и заняли земли племени, а народ маджичумви прогнали к самой пустыне Тару.
Несчастья Вамуке начались в тот день, когда агент по вербовке рабочей силы мистер Лоу, маленький лысый человечек с головой, похожей на яйцо страуса, приехал к ним в крааль и, прикинувшись другом старого вождя Мту-Ниаа, напоил его джином. Вамуке стал первой жертвой этой дружбы. Его позвали в дом старого Мту-Ниаа, где мистер Лоу бесцеремонно ощупал его, осмотрел со всех сторон, взглянул на его зубы и даже засунул свой толстый палец с длинным ногтем в рот Вамуке. Хитрый белый сказал Мване, что на плантациях он заработает много денег, купит себе ружье, много патронов, коз, браслеты для своей будущей жены и станет самым богатым человеком в краале. И простодушный Вамуке поверил. Мту-Ниаа получил от мистера Лоу несколько коричневых бумажек, и Мвана Вамуке очутился на плантации мистера Гадсби.
Раньше Вамуке никогда не уклонялся от работы, помогая матери или трудясь на полях старого вождя. Но плантацию он возненавидел. Это была настоящая каторга. Хитрые мзунгу умели заставлять работать на себя. Каждое утро, лишь только занималась заря, хриплый голос надсмотрщика прерывал крепкий сон Вамуке. Мвана с трудом поднимался вместе с другими, получал свою порцию милли-милла и отправлялся на работу. С утра до ночи работал он на плантации агавы — сизаля, срезая под палящим солнцем зеленовато-желтые листья с черными острыми колючками. На огромном поле, раскинувшемся от леса до самого озера, были посажены длинные ровные ряды сизаля. Двухметровые причудливо изогнутые мясистые листья агав, поднимавшиеся прямо из земли, походили на простертые к небу щупальцы гигантского спрута.
Сотни негров трудились на плантациях мистера Гадсби, обливаясь потом под беспощадными лучами экваториального солнца. Из разных концов Кении были привезены они сюда для того, чтобы увеличить богатства мистера Гадсби.
Острыми кривыми ножами срезали они колючие листья агавы, сушили их на солнце, затем мяли, извлекали из них длинные крепкие волокна сизаля. Опытные рабочие превращали волокна в нитки, веревки, канаты.
Надсмотрщик Бойль, огромный мулат, в бригаду которого попал Мвана Вамуке, был необыкновенно жестоким человеком.
Мечтой Бойля было сделаться старшим надсмотрщиком. И он старался. Он показывал хозяину свое усердие на службе, не жалея кулаков. У него не было любимчиков — всем доставалось одинаково. С утра до вечера неторопливо ходил он между ровными рядами колючих агав, ревниво наблюдая за всем, что происходит. Ничто не ускользало от его зоркого глаза. Как только он замечал, что кто-либо из негров начинал медленнее двигаться, его длинная хворостина со свистом опускалась на потную черную спину. Любимым его приемом было подкрасться к зазевавшемуся или спрятавшемуся от работы негру и с размаху ударить его по голой спине длинным прутом. И когда негр испуганно оглядывался, Бойль грозно подносил к его носу огромный кулак и говорил, свирепо вытаращив белки:
— Еще раз замечу — отправишься у меня таскать камни! Останешься сегодня без обеда.
Два месяца трудился Вамуке на плантации, на третий — его перевели в дом. Три боя не выдержав ежедневных пинков и ударов хозяина, сбежали, оставив Гадсби свои заработанные деньги, и Вамуке должен был заменить одного из них.
Надсмотрщик провел Мвану через каменные ворота в огромный тенистый парк. Они прошли по посыпанным песком дорожкам, обсаженным кокосовыми и банановыми пальмами, мимо огромных клумб с яркими цветами и вышли к белому каменному одноэтажному дому с широкой каменной лестницей. Здесь они обождали немного. Огромная дверь с большими медными кольцами открылась, и из нее вышел старый негр необычайно важного вида, одетый в белый костюм.
— Вот тот парень, о котором я вам говорил, — сказал надсмотрщик.
Старик внимательно осмотрел Вамуке и недовольно поморщился. Он провел Вамуке в дом и дал ему белый костюм. В костюме было жарко и неудобно, но приходилось мириться. Хозяин не позволял ходить в доме без рубахи.
Так началась жизнь Вамуке в доме мистера Гадсби.
В обязанности Вамуке входило подметать и убирать комнаты, а остальное время стоять у парадной двери. Он должен был докладывать хозяину о приезде гостей или же сообщать гостям, что хозяина нет дома, если Гадсби не желал видеть посетителей.
Все здесь было ново. Даже собаки были другие, не такие, каких он встречал раньше. Они никогда не бросались и не лаяли на белых. Собака, нарушившая это правило, получала трепку. Зато кусать негров никогда не запрещалось. В особенности свирепствовали собаки в присутствии Гадсби, так как знали, что негр не посмеет их ударить, если хозяин рядом.
Однажды шедший по парку Вамуке заметил подкрадывающуюся к нему собаку. Он не успел быстро вскарабкаться на пальму, и пес пребольно укусил его. Вамуке видел, как пес подбежал к Гадсби, стоявшему неподалеку, и стал тереться о его ногу, словно ища одобрения своего хозяина. И Гадсби ласково погладил его по рыжей шерсти, а Мване Вамуке, сидевшему на дереве, сердито погрозил пальцем.
Гадсби занимал весь дом со своей дочерью Анабеллой, высокой белокурой девушкой. Жена Гадсби умерла давно, и, как утверждали злые языки, не без помощи супруга, с кулаками которого она была очень хорошо знакома. Вскоре после этого ему пришлось бежать из Южной Африки, где он жил тогда: братья жены во всеуслышание поклялись отомстить ему за сестру. Гадсби срочно распродал имущество и уехал с трехлетней Анабеллой в колонию Кению, где было много «свободных» земель и дешевых рабочих рук. Здесь он получил у английского правительства несколько тысяч акров земли, которая, по указу королевской комиссии, закреплялась за ним на девятьсот девяносто девять лет, и жил с тех пор в своем поместье, как маленький царек.
Единственным существом во всем свете, которое он любил, кроме себя конечно, была его дочь Анабелла. Все в доме предназначалось для удовлетворения ее многочисленных прихотей. Желание ее было законом. Нежный отец отвергал всех женихов, считая их недостойными своей дочери, думающими больше о приданом, чем о счастье Анабеллы. И если жених случайно интересовался возрастом Гадсби, тот приходил в ярость: ему казалось, что молодой повеса подсчитывает, сколько лет осталось ждать наследства.
У Анабеллы был звучный голос. Она часто пела, аккомпани руя себе на пианино, и Мвана Вамуке, усевшись под раскрытым окном, слушал музыку, затаив дыхание и испытывая непонятное, сладостное волнение в груди. Он старался запоминать мотивы и придумывал на них свои собственные слова, так как не понимал того, что пела Анабелла.
Мрачным и необузданным человеком был Гадсби. Он почти всегда был сердит, и Вамуке боялся хозяина. Одевался Гадсби всегда одинаково: рубаха с короткими рукавами и расстегнутым воротом, короткие штаны — шорты, туфли на толстой подошве и серые гетры. Шляпы он не носил, даже отправляясь на плантацию, хотя волосы его были жидки, как трава саванны в период засухи. За двадцать лет он привык к палящему солнцу Африки.
Гадсби регулярно занимался спортом. Больше всего он любил бокс, и слуги поочередно были его партнерами. Гадсби умело действовал кулаками, и слуга проклинал тот день и час, когда хозяин намечал его своей очередной жертвой. Гадсбн не любил слабых противников, и негры, зная об этом, обычно старались после первых же ударов упасть на пол и притвориться нокаутированными. Гадсби знал об этой маленькой хитрости и применял против нее свой особый, им самим придуманный прием; Как только «противник», получив удар, распластывался на полу и закрывал глаза, старый слуга, исполнявший роль судьи, по знаку хозяина несколько раз быстро проводил размочаленным концом сухой бамбуковой палочки по пяткам притворившегося негра. Негр инстинктивно отдергивал ноги, чем и выдавал себя.
Вамуке ничего не знал об этом.
Как-то утром он подметал зал, где вечером принимали гостей. Неожиданно за стеной послышались сердитые крики, и в дверях показалась огромная фигура Гадсби. По его красному лицу Вамуке понял, что хозяин не в духе. Гадсби нахмурил белые, выгоревшие брови и уставился на слугу тяжелым взглядом невыспавшегося человека. На нем были мягкие спортивные туфли, короткие трусы и большие кожаные перчатки. Несмотря на ранний час, Гадсби был уже пьян.
— Где Умаба? — угрюмо буркнул он, входя в зал.
— Моя не знай. — Негр попятился от хозяина в дальний угол.
— Из-за какого-то черномазого срывается тренировка! — проговорил Гадсби раздраженно. — Негр удрал. Все вы трусы!
Он критически осмотрел стоявшего перед ним со щеткой в руках Вамуке:
— Тебя как зовут?
— Мвана… — Непр робко посмотрел на огромного хозяина и переступил с ноги на ногу.
— Подойди сюда, — приказал Гадсби, продолжая рассматривать слугу.
Вамуке подошел к белому, не подозревая о его намерении. Вдруг удар кожаной перчатки обрушился на его подбородок, и он отлетел на несколько шагов, едва не упав. Гадсби криво усмехнулся.
— Ну, как удар? Хорош? — ухмыляясь, спросил он. — А двадцать лет назад этим ударом я мог бы вышибить дух из такого парня, как ты… А ну-ка, пойдем со мной.
И Вамуке последовал за ним.
Они пришли в комнату, служившую Гадсби для спортивных занятий.
Старый слуга снял с Вамуке рубаху и надел ему на руки огромные кожаные перчатки. Гадсби подпрыгивал на ковре, разминая мышцы, и встряхивал руками, как это делают профессиональные боксеры перед боем. Когда перчатки были надеты, хозяин объяснил Вамуке, что он должен с ним драться. Вамуке растерянно посмотрел на Гадсби: противник был вдвое больше его. Однако выбора не было, и Вамуке, выслушав подробное объяснение хозяина, приготовился к бою.
Первый же удар бросил его на ковер. У Вамуке закружилась голова. Хозяин стоял над ним и считал. Досчитав до десяти, Гадсби потребовал, чтобы негр поднялся и снова принял бой. И опять Вамуке был опрокинут. Когда Вамуке в четвертый раз поднялся с ковра, ярость клокотала в нем, удваивая его силы. Он ненавидел сейчас красное лицо Гадсби, его волосатую грудь и все его огромное тело, дышащее здоровьем и силой. И когда Гадсби вновь хотел ударить его, Вамуке вдруг присел и, бросившись на Гадсби, изо всех сил ударил его головой в живот. Гадсби зарычал от боли и тяжело упал на ковер. Посидев немного, он с проклятием поднялся и бросился на негра. Вамуке героически защищался. Глаза его бешено сверкали. Он отбивался руками и ногами, когда Гадсби зажал его в угол. Вырвавшись, Вамуке стал бегать по комнате, стараясь уклоняться от сыпавшихся на него жестоких ударов. Гадсби был опытным бойцом. Лицо Вамуке покрылось ссадинами и кровоподтеками. Наконец Гадсби устал. Он уселся на стул, подставленный ему старым слугой, и, махнув рукой, отпустил Вамуке. Вамуке ушел с подбитым глазом, распухшим носом и ободранным лбом.
Чем дольше жил Вамуке в доме Гадеби, тем сильнее ненавидел хозяина. Гадсби придирался ко всему. Если Вамуке дежурил у парадной двери, Гадсби кричал, что негр бездельничает. Если Вамуке подметал в комнатах пол, хозяин ругал его за то, что некому будет открыть дверь в случае приезда гостя. Как-то раз Гадсби, войдя в комнату, увидел Вамуке, рассматривавшего книгу, забытую на столе Анабеллой. Негр так увлекся, что не заметил, как вошел хозяин.
Г адсби был не в духе.
— Ты что здесь делаешь? Кто тебе разрешил брать книгу? — Он схватил тяжелый том и с силой запустил им в негра.
Вамуке пригнулся, чтобы избежать удара, и книга ударилась в стекло библиотечного шкафа. Осколки со звоном посыпались на пол. Рассвирепевший Гадсби бросился с кулаками на Вамуке, но негр метнулся в сторону, обежал вокруг стола и выскользнул в дверь.