Я хочу рассказать историю, которая закончилась для ее героя весьма плачевно. Хотя воспоминания о ней всегда вызывает улыбку и положительные эмоции. Героем рассказа является маленькая черненькая собачка чистокровно дворянской породы.

История произошла в одно из первых лет освоения нами мещерских болот. В те годы большинство «садоводов» были «безлошадными», и добирались до своих участков всего, за каких-то, 7–8 часов, т. е. почти за такое же время, за которое долетает самолет из Москвы до Иркутска. Добирались садоводы до места назначения «на перекладных». Сначала электричкой с Казанского вокзала до станции Кривандино, затем пересаживались на «местный» поезд, называемый «Кукушкой». Это был состав из 5–6 старых плацкартных железнодорожных вагонов, которые тащил тоже старый тепловоз. В выходные дни вагоны заполнялись, как говорят, битком. Дачники сидели на своих рюкзаках даже в проходах и тамбурах. Но всем было весело – всех ждал свободный труд на, как всем казалось, своей земле. Хотя на самом деле хозяевами земли в то время были кровожадные комары, ужи и гадюки.

Судя по возрасту, дачниками были мужчины и женщины лет «от и после сорока», возраст, о котором героиня фильма «Москва слезам не верит» говорила, что «только после сорока и начинается настоящая жизнь».

Прибыв на станцию назначения, поселок Рязановка, дачники дружно высыпались из вагонов, как горох, на придорожную насыпь – каких то метра полтора от ступенек, с рюкзаками, колясками, «вилами и граблями» и конечно с четвероногими друзьями. А затем, это надо было видеть! Дружными рядами, с пионерским задором, сплошным потоком, точь в точь как на Первомайской демонстрации, весело шагали к своему счастью! До счастья надо было добираться «своим ходом» всего километров 7–8. Сначала километра полтора по асфальтовому шоссе, затем поворот на симпатичную, пахнущую коровами и сеном, деревушку, затем с километр – лесом, где можно было подкормиться малиной и прихватить 3–4 подберезовика для супа. После леса дорога шла до «самого счастья» вдоль или по узкоколейной железной дороге. По узкоколейке иногда проезжал с большим визгом и шумом паровозик, очень похожий на «Паровозик из Ромашково». Он тащил несколько вагончиков груженых торфом.

В тот день, рядом с нами шли две женщины, судя по всему, они тоже шли к «общему счастью». Одна женщина вела на поводке веселенькую черненькую собачку. Дойдя до деревни, собачка была отпущена и с радостью прыгала вокруг нас, оббегая и обнюхивая деревенские заборы. И вдруг, собачка остановилась, как вкопанная. Перед ней была стая пеструшек, что-то клевавших под руководством красивого, гордого петуха, перед забором деревенского дома.

Увидев такую красоту, собачка решила поиграть с курочками. Но пеструшки не были настроены на игривый лад и с громким кудахтаньем начали разбегаться в разные стороны. Естественно, собачка начала за ними гоняться, и догнав, хватала курочек за что попало. Ухватив одну, она с громким лаем мчалась за другой. Никакие уговоры хозяек не могли остановить собачку. Она ошалела от разбегающихся в разные стороны кур, которые, как ей наверное показалось, предлагали такую игру. Глаза собачки выражали ужас. Она уже не могла остановиться, пока какая то курочка не вбежала в калитку дома. Погнавшуюся собачку остановила хозяйка куриного царства. К ошалелой собачке подбежали ее хозяйки, подцепили поводок и дали ей хорошую трепку. Собачка громко визжала и всем своим видом говорила, что она «больше не будет». Маленькая собачья мордочка вся была в курином пуху и перьях. И вид этой псинки, хотя ее и было жалко, вызывал смех, который не могли сдержать идущие рядом «дачники». Собачка, прижав хвост, послушно бежала на поводке рядом с хозяйками. Через некоторое время, собачка как все дети, снова повеселела и радостная скакала впереди хозяек.

Мы прозвали эту собачку Куроедом. Еще много раз мы ездили вместе с Куроедом и ее хозяйками, но «от греха подальше» они обходили эту деревню стороной.