Человеку, именем которого названа настоящая глава, было около пятидесяти; он был вдов, детей не имел, и доход его составлял двадцать пять тысяч дуро в год.

Старый феодальный замок Гуадальбарбо располагался на обширных и плодородных землях, откуда, по рассказам маркиза, его пращуры в течение шести-семи веков свершали набеги против мавров. Злые языки утверждали, что дед маркиза был сборщиком податей; разбогатев при Карле III, он купил землю и несколько ферм; отец маркиза получил титул позже и добился этого благодаря умению развлекать королеву Марию Луизу разными остроумными шутками и проделками. Как бы там ни было – то ли ценой кровопусканий в борьбе с неверными, то ли за счет слез и пота верных христиан, то ли благодаря умению развлечь королеву и вызвать ее улыбку, – Гуадальбарбо оказался обладателем титула маркиза и ренты. Это достоверно известно, а откуда и как они появились, не так уж важно.

Маркиз унаследовал от отца веселый нрав, остроумие и обходительность, которые оказались в свое время очень полезными, но, по существу, это был человек серьезный, сдержанный и даже суровый. Его старшая сестра, графиня дель Махано, была святой женщиной; он постоянно советовался с нею, а вся ее жизнь служила ему образцом и примерам для подражания.

Желая осмотреть свои владения и отвлечься хотя бы ненадолго от придворных интриг и суеты столичной жизни, маркиз предпринял эту поездку и заехал к дону Алонсо, с которым у него были хозяйственные дела.

Уже месяц, как он находился здесь, и графиня дель Махано буквально ломала голову, стараясь найти причину столь длительной отлучки. Маркиз писал редко и в письмах был лаконичен.

Однако по истечении десяти дней после отъезда доктора Фаустино он разразился длинным посланием к сестре, которое мы приводим здесь целиком.

В письме говорилось:

«Дорогая сестра! Когда я объясню тебе причины моего затянувшегося пребывания здесь, ты перестанешь удивляться. Ты сама постоянно говорила мне о безалаберности столичной жизни, о распущенности нравов, о сварах и ссорах, происходящих при дворе, и сама побудила меня поехать в деревню и пожить среди простых, неиспорченных людей.

Мне здесь очень нравится. Здесь я обрел друга в лице знатного родом помещика дона Алонсо де Бобадилья, который счастливо сочетает в себе два редких достоинства: деятелен, умеет вести свои дела, отлично разбирается в земледелии и скотоводстве, словом – хозяин не промах, и в то же время набожен, благочестив, ревностный католик. Я редко встречал таких людей. Когда он свободен от забот по хозяйству, он умеет принять гостей, соблюдает праздники и изредка посещает казино.

Дружба с ним полезна в двух отношениях; его хозяйственные советы помогут мне наладить мои собственные дела, а его обходительность делает приятным духовное общение с ним.

Дон Алонсо – тоже вдовец, как и я, но, в отличие от меня, у него есть очаровательная дочь. В жизни не встречал более чистого создания. Не думай, что это какая-нибудь провинциальная дурочка, темная и необразованная. Совсем нет. Констансита – так зовут девушку – умна, образованна, у нее веселый нрав, ум ее достаточно развит, и при этом она получила строгое религиозное воспитание, даже несколько суровое. Одно удовольствие наблюдать в ней сочетание детского лукавства, шаловливости, веселья с чистосердечием и непосредственностью. Оттого и шалости ее милы и невинны.

Воспитывала ее родная тетка, девица Бобадилья, и держала ее в такой строгости, что это принесло удивительные плоды. Теперь Констансита – настоящая женщина, вполне, как выражается ее отец, оперившаяся, и не нуждается больше в опеке своей наставницы. Тетка живет отдельно, а Констансита – с отцом, который словно аргус ни на минуту не оставляет ее без присмотра.

Девушка не прочла ни одного безнравственного романа, которые теперь в моде, но зато знакома с благочестивыми книгами, читает Христианский календарь и кое-что из истории. Она умеет шить и великолепно вышивает: в подарок отцу она расшила футлярчик для трубки с таким искусством, что Просто диво; она хорошо готовит самые разнообразные кушанья и сладости: ее научили этому монахини монастыря, где она провела года два-три вместе с теткой и откуда отец увез ее только что не силой – так она подружилась со своими духовными сестрами и столь велико было ее желание остаться там и принять обет. Словом, это сущий ангел, спустившийся на землю. Она помогает нищим, посылает цветы и свечи в церковь того монастыря, где ее воспитывали, и горячо поклоняется мадонне.

Тетушка, которую все зовут барышня Арасели де Бобадилья, очень добрая женщина, но сердится, когда играет в карты и проигрывает, хотя играем мы по маленькой. Я говорю «мы», потому что часто составляю ей партию.

Мне никогда еще не приходилось видеть людей, которые так мало заботились бы о своих личных выгодах, как Донья Арасели и добряк дон Алонсо. Суди сама. Есть у них один родственник, проживающий в небольшом местечке неподалеку отсюда, он гол как сокол, но они решили – веришь ли? – пригласить его к себе и выдать за него Констансию, если молодые люди понравятся друг другу.

К счастью, этот самый родственник, пробывший здесь несколько дней, оказался педантом, начиненным дурными и отвратительными идеями, которые внушаются ныне в университетах, и безбожником: здесь никто ни разу не видел его в церкви. Разве мог этот ничтожный человек понравиться Констансии? Она едва смотрела в его сторону, хотя была с ним вежлива, как и положено обходиться с родственниками. За жениха она его, конечно, не принимала. Наверное, ей даже в голову не приходило, что он приехал просить ее руки. Несмотря на свою сообразительность и непримиримость ко всему, что могло бы склонить ее на дурное и толкнуть на путь греха, бедняжка ровно ничего не смыслит в некоторых вещах, словно наивный ребенок. Я в этом убедился, и это особенно меня в ней восхищает.

В конце концов кузен-безбожник убрался восвояси не солоно хлебавши и не добившись, я уверен в этом, ни единого благосклонного взгляда. Я вообще сомневаюсь, чтобы ее прекрасные глазки были способны на такое бесстыдство. Я наблюдал за нею и не заметил, чтобы она смотрела на кого-нибудь со значением, взгляд у нее всегда естественный и открытый. С любовью она смотрит – и как смотрит! – только на отца и статуи святых в церкви.

Как не похожа она на мадридских девиц, у которых женихи водятся стаями, которые кокетничают направо и налево, которые все познали и ведут себя развязно.

Ты не можешь себе представить, как часто я вспоминаю о тебе: ты всегда справедливо осуждала девиц из высшего мадридского общества; мне было это на пользу, так как я иногда готов был вступить с ними в близкие отношения, а ты отвращала меня от гибельных поступков, указывая на опасности, которые мне угрожали.

И теперь я говорю себе; «Как Констансия не похожа на наших девиц. Моя сестрица не стала бы ее осуждать».

Однако ближе к делу. Тебе первой я сообщаю новость: я до безумия влюбился в Констансию. За ней нельзя волочиться, как за иными девицами, ей не будешь шептать на ушко двусмысленности, не вытянешь просто так на танцульку, с ней невозможно вступать в отношения, которые не завершились бы браком. Этого не позволяет ее порядочность, чувство собственного достоинства, строгость поведения, прямодушие и невинность, а также то уважение, которое внушает ее отец. Плененный достоинствами девушки и влюбившись в нее до безумия, я нашел единственно возможный и достойный выход: попросил у дона Алонсо де Бобадильи руки его дочери доньи Констансии.

Дон Алонсо ответил, что считает за честь иметь такого зятя, но не хочет ни в чем поступать против воли дочери, что он с нею посоветуется, а она сама решит все окончательно.

Констансия попросила десять дней на обдумывание.

Сегодня истек срок, и Констансия сделала меня счастливейшим из людей, дав свое согласие».

Так заканчивал маркиз свое письмо. Я опустил только пожелания здоровья и многочисленные приветы.

Забегая несколько вперед и нарушая строго хронологический порядок изложения, скажу, что через три недели после этого письма была отпразднована свадьба Констансии с влюбленным маркизом в присутствии добродетельной графини дель Маха но, прибывшей дилижансом из Мадрида. Констансия держалась, как всегда, скромно: она вообще не признавала шумихи, пышности и помпы. Дон Алонсо вместо обещанных трех-четырех тысяч годового дохода определил ренту в две тысячи. К ним щедрый маркиз добавил еще несколько тысяч, с тем чтобы жена могла достойно одеться и существенно пополнить запас драгоценностей и украшений, который, как он заметил, был невелик.