Дон Фаустино перестал сомневаться и колебаться. Радости его не было границ. Кажется, пружина, которой недоставало его душе, начала разворачиваться, и он почувствовал себя готовым к любой деятельности, способным преодолеть все препятствия и преграды.

И все же он испытывал угрызения совести.

Конечно, он ничего не обещал Росите, ни в чем не клялся, ничем себя не связывал. Но это-то и подтверждало благородство и доверчивость дочери нотариуса.

Дон Фаустино твердо решил не видеться больше с нею, пожертвовать ею ради Марии, которую страстно любил и будет любить, даже если она окажется дочерью палача. Но он не мог избавиться от чувства жалости к Росите, которая так незаслуженно становилась жертвой забвения. И все же своего решения не видеться с Роси той не переменил.

Настал день и час трех дуэтов, но Респетилья отправился к Росите один. Она очень удивилась этому и опечалилась. Респетилья старался утешить ее, взяв на себя смелость сказать, что дон Фаустино болен и лежит в постели. Недоумение Роситы сменилось сочувствием и озабоченностью.

В течение четырех вечеров Реcпетилье удавалось поддерживать версию о болезни дона Фаустино. Респетилья передавал господину нежные приветы от Роситы и по собственной инициативе приносил ей не менее нежные приветы от доктора.

Росита хотела было написать письмо, но она писала так дурно и с такой массой орфографических ошибок, что, боясь показаться невеждой, оставила эту мысль.

Она спросила у местного врача о здоровье дона Фаустино, но тот сказал, что он не был у него и ничего не знает о болезни. Но и тут Респетилья развеял сомнения, уверив, что его господин лечится сам.

Поскольку дон Фаустино не выходил из дому и никто его не видел, версия о болезни казалась правдоподобной.

А доктор ломал себе голову над тем, как порвать с Роситой, не оскорбляя ее. Он собирался послать ей письмо, в котором выразит самые дружеские и нежные чувства и в завуалированной форме, нагромоздив всякие любезности, простится с нею. Однако придумать всю эту изысканную казуистику в голове оказалось легче, чем изложить на бумаге.

В общем, письмо оказалось делом трудным: время шло, а дон Фаустино не писал.

Когда Респетилья в очередной раз стал приставать к нему с расспросами, то, не зная, что ответить, дон Фаустино просто прогнал слугу.

Даже донье Ане такой способ рвать отношения казался резким и грубым. Хотя она многого не знала, ей Словом, все меры предосторожности были приняты. По крайней мере так думал доктор. Несчастный и не подозревал, что его ожидало. Росита уже стояла за пологом, отделявшим кабинет доктора от спальни.

И тут она увидела дона Фаустино, веселого, целого и невредимого, радостно возбужденного, к тому же он декламировал стихи Соррильи:

Ее охватила ярость. Как? Она думала найти его больным и печальным, а тут на тебе! Уж не превратилась ли она в воспоминанье, и не собирается ли он задушить ее, свою больную совесть?

Росита продолжала прятаться за портьерой, ожидая, точнее – ожидая и страшась, появления соперницы. То она воображала, что это какая-нибудь служанка или судомойка, то не без страха думала, что доктор немного колдун, и ожидала увидеть здесь призрак, неприкаянную душу, привидение. Но гнев ее был столь велик и решимость так бесстрашна, что она готова была отомстить самому дьяволу, если бы он в женском обличье пришел сюда на тайное свидание с доктором.

Она сожалела, что не захватила на этот случай пистолета или на худой конец кинжала. Однако она возлагала большие надежды на свой язык и на свои руки.

Доктор поставил свечу на круглый столик, вытянулся в кресле и продолжал декламировать тихим, но внятным голосом;

Стихи возымели эффект заклинания.

Дверь бесшумно отворилась, и в комнату вошла женщина в черном. Мелодичный голос отвечал на стихи доктора такими стихами:

Мария опустилась на колени перед доктором. Тот поднял ее, обнял и покрыл ее прекрасный лоб и щеки поцелуями.

Росита потеряла всякое самообладание. Поначалу она готова была подумать, что существо, которое дон Фаустино покрыл поцелуями, было существом сверхъестественным, демоническим, но как только увидела, что оно имеет облик женщины, волна ревности захлестнула ее, заставив позабыть суеверный страх.

Она выскочила из своей засады, как тигрица бросилась к любовникам, разъединила их и разразилась упреками против дона Фаустино, который оторопело смотрел на нее.

– Негодяй! Так-то ты платишь за мою любовь! Как ты подло меня обманул! Почему не приберег всех лживых слов, коварных заверений, которыми ты меня дурачил, для этой дьяволицы? А ты, треклятая, с какого шабаша прилетела? Где твое помело? Из какого вертепа тебя вытащили?

Раньше чем дон Фаустино успел прийти в себя и вымолвить слово, Росита схватила со стола подсвечник и, поднеся его к самому лицу Марии, мгновение рассматривала его, буквально пожирая и прожигая его взглядом. Глаза ревнивицы метали молнии, И тут она разразилась громким смехом. Ненависть вспышкой осветила ее память. Сомнений не было: она узнала Марию, которую не видела с самого детства.

– Я знаю тебя, подлая тварь. Хорошую любовницу подцепил себе этот нехристь, шелудивый пес, убийца! Ты – Мария, по кличке Сухая. Где же ты пропадала с тех пор, как твоя мать отбыла в преисподнюю? А где твой ворюга отец? По нем гаррота плачет.

Выпалив все это и не дав никому опомниться, она поставила подсвечник и ринулась к Марии, готовая разорвать ее на мелкие кусочки.

Мария молчала, стояла спокойная и печальная, словно статуя, изображающая скорбное смирение, полная величавого достоинства.

Росита уже готова была вцепиться ей в волосы и расцарапать лицо и сделала бы это, если бы не подоспел доктор. Он схватил ее за руку и силой оттащил от Марии.

– Кто тебя впустил? Как ты сюда пробралась? Ясейчас же выставлю тебя на улицу. Не кричи, не буйствуй, не то я заткну тебе рот.

Росита пронзительно закричала.

– Замолчи, – сказал доктор, – замолчи, или я задушу тебя.

– Не буду молчать, изменник! Не хочу молчать! Дворянин – дырявый карман, шут гороховый, бесстыдный побирушка! И любовницу выбрал под стать себе. Ступай к ней. Может, ее отец примет тебя в свою шайку. Куда как хорошо: граф де ла Спаржа – зятек Хоселито Сухого!

Нужно было обладать терпением Иова, чтобы не раздавить эту гадину. Не говоря больше ни слова, крепко держа Роситу за руку, дон Фаустино почти волоком потащил ее в коридор, к комнате Респетильи.

Он хотел позвать слугу без лишнего шума, но боялся оставить Роситу наедине с Марией, опасаясь за жизнь своей возлюбленной. Он правильно рассудил, что этот подарок устроил ему Респетилья, и потому он должен быть у себя в комнате.

И действительно, как только он дошел до двери его комнаты и позвал слугу, тот появился вместе с Хасинтикой. Вечеринка начатая в другом доме, продолжалась теперь здесь.

Оба были уверены в том, что оказали господам добрую услугу, и полагали, что те давно уже вкушают блага земного рая. Однако, увидев их, страшно перепугались.

Глаза у доктора горели, как раскаленные угли, он был бледен, черты лица искажены гневом. Свободной рукой он схватил Респетилью за ухо и сказал:

– Я убью тебя! Кто надоумил тебя привести сюда это исчадие ада? А ну, живо, открой парадную и выдвори ее. Только без шума.

Респетилья повиновался. Хасинтика трусила за ним следом. Доктор шел сзади, держа Роситу за руку.

– Отпусти руку, изверг. Ты мне выкрутил ее и едва не сломал. Чем я заслужила такое обращение? Ведь я любила тебя, ничего от тебя не требовала, была тиха и покорна. Неужели ты променяешь меня на бандитскую дочку? Оставь ее, прогони, и я буду твоей рабыней, буду целовать землю, по которой ты ступаешь. Я все прощу тебе. Прости и ты меня. Люби меня!

– Это невозможно, – отвечал доктор. – Я не люблю тебя и никогда не буду любить. Ступай с глаз моих. Убирайся.

После этих слов прилив нежности сменился приступом бешеной ненависти. Росита вся ощетинилась и сказала:

– Мужлан! Ты меня попомнишь. Ты кровью ответишь мне за все. Я сделаю тебя нищим и добьюсь, чтобы твою матушку-колдунью сожгли на костре.

Доктор был не в силах дольше сдерживаться, терпению его пришел конец, и он занес уже руку, чтобы дать ей пощечину. К счастью, он этого не сделал.

– Трус! Ты поднял руку на женщину!

– Нет, ты не женщина, ты ведьма!

Не успел он произнести эти слова, как Росита вцепилась ему в л идо и расцарапала ногтями до крови.

Теперь сбылась и угроза доктора: Росита ощутила на своей щеке удар, скорее робкий, чем хлесткий.

– Убей его, Респетилья. Прошу тебя. Ты сильнее ею Ты его одолеешь. Сейчас ночь – никто не увидит. Я дам тебе тысячу дуро. Я дам тебе тысячу дуро и лошадь в придачу. Ты убежишь в Гибралтар, в Америку. Не трусь. Убей его, и я тебя озолочу.

Респетилья молча открыл дверь и выпустил Хасинтику, потом вернулся за Роситой и почти вынес ее на руках.

Доктор захлопнул дверь и вернулся к себе в комнату.

Но Марии там не было. Он обежал другие комнаты и не нашел ее.

На своем письменном столе он увидел записку, в которой Мария писала:

«Серьезные причины заставляют меня покинуть тебя. Прощай! Теперь, может быть, навсегда».

– Нет, ты не оставишь меня! – пробормотал доктор. – Я нарушу договор, разыщу тебя и никуда от себя не отпущу.

Доктор сообразил, куда она могла уйти. Взяв свечу, он, не мешкая, выбежал во внутренний двор. Одну сторону двора образовывала стена. В стене была дверь, соединявшая двор с замком.

Доктор толкнул дверь, но она не поддавалась – была заперта на ключ. Ключ от этой двери раньше хранился в доме, но либо его потеряли, либо каким-то образом им завладела Мария. Оставалось только одно – взломать дверь.

Дон Фаустино схватил топор и яростно ударил по ней несколько раз. Дверь была старая, изъеденная червем, и сразу рухнула.

Так, держа топор в одной руке и свечу – в другой, он прошел несколько коридоров под низкими полуразвалившимися сводами, миновал несколько оружейных комнат, заваленных мусором.

Он не знал этого лабиринта, вернее, забыл его (хотя когда-то частенько заглядывал сюда из чистого любопытства). Двигаясь наугад, он вдруг споткнулся о камень и, чтобы удержаться на ногах, выпустил свечу: свет потух, он очутился в кромешной тьме, не зная, где он находится и куда нужно идти,