Глава 1

В которой происходит полет, пьянство и прибытие в пункт назначения

Иван Андреевич Маляренко маялся. Он не мог уснуть. За всю свою "долгую" тридцатипятилетнюю жизнь он ни разу не смог заснуть в самолёте. Это было бы не страшно, лети он, скажем, из Москвы в Петербург или из родной Алма-Аты в новоявленную столицу суверенного Казахстана. Что там часик-полтора? Мелочи. Но сейчас он собирался побить собственный рекорд пребывания в небе. Полёт обещал быть долгим.

Ночной рейс из Алма-Аты в Москву, затем пограничный контроль, бешеный забег на другой терминал и посадка на следующий рейс порядком измотали Ивана. Будучи человеком раздражительным и нетерпеливым, а также большим ценителем комфорта, он плохо переносил подобные "приключения".

Сразу после взлета Иван решительно вызвал стюардессу и потребовал водки, вина или ещё чего-нибудь "что там у вас вообще есть?"

У стюардессы не было ничего. После нескольких пьяных дебошей в воздухе авиакомпания решительно "боролась и не допущала". Конечно, пассажиров бизнес-класса не обделили подобным сервисом, да и личные запасы для продажи у стюардессы были, но, внимательно поглядев на уже слегка помятого и поддатого пассажира с красными глазами, властительница салона решила не рисковать.

Маляренко, выслушал вежливый отказ, представил перспективу на ближайшие девять часов и пришел в ужас. Колени, упиравшиеся в спинку впередистоящего кресла, сразу заболели в два раза сильнее. Спина моментально затекла. Настроение упало ниже плинтуса.

Другие пассажиры занимались своими делами: читали, спали, разговаривали. Некоторые уставились на телевизор, висящий под потолком. Ивана телевизор не прельстил. Мысленно поскрипев зубами, Маляренко совсем уж было решился распотрошить один из пакетов duty free…

— Николай, — неожиданно представился сосед, крепкий на вид мужчина лет тридцати. На его сильно загорелом лице появилась доброжелательная улыбка, а глаза хитро прищурились. — А ведь лететь действительно долго. Будем знакомы?

— Иван, — кивнул в ответ Маляренко. — Вы знаете, Николай, я вообще-то просто хотел уснуть, а…

— Нормально, — отмахнулся тот, извлекая другой рукой откуда-то из-под сиденья бутылку "Хеннеси". — Как? Сгодится?

Женщина, сидящая у иллюминатора, недовольно покосилась, что-то пробормотала и отвернулась.

Поболтав с соседом минут десять и приняв энное количество спиртного, Иван принялся глазеть по сторонам. Посмотреть было на что. Вернее — на кого. С другой стороны от прохода сидела весёлая компания из трёх молодых и чертовски красивых девчонок. Они постоянно смеялись и разговаривали, но негромко, что Ивану понравилось. А ещё понравились их спортивные фигуры и длинные ноги. Иван поймал себя на желании познакомиться, представил себя со стороны…

"Н-да, всё-таки поднабрался"

… и решительно отвернулся к иллюминатору.

"Хороши Маши, да не наши. Э-эх… А вообще — здорово, что я согласился! Сидел бы сейчас в офисе. А так — вот, лечу".

Под гул турбин мысли текли расслабленно, а идея "прокатиться" на Дальний Восток сейчас казалась очень привлекательной. Он посмотрел на своих соседей. Женщина уже крепко спала, склонив голову на плечо дремлющего Николая.

"Хм! А как смотрела, когда пили — как на врагов народа".

Спать хотелось неимоверно, глаза слипались, но сон не шел. Мысленно послав всё к чёртовой матери, Иван встал и достал уже из своей сумки бутылку коньяка, приготовленную в подарок партнёрам, к которым Иван, собственно, и направлялся. Решив, что партнёры и без этого коньяка прекрасно обойдутся, страдалец решительно содрал защитную пленку и отвернул колпачок. Через сорок минут бутылка опустела, и Иван Андреевич уснул, положив голову на столик рядом с парой обёрток от шоколадных батончиков. Во сне проносились куски недавнего прошлого.

— Слушай, Ваня, я тебе дело говорю! Езжай вместо меня! Эти ребята хоть и разговаривают матом, но гостей, а тем более партнеров, принимают — дай Боже! — Максим заглядывал в глаза, придерживал Ивана за локоть и говорил исключительно убедительно. — Да ты пойми, чудило, это ж как на другой конец земли съездить! А рыбка там какая! А икра… И гостиница хорошая, да и дел-то там — подписать пару бумажек и всё.

Максим закатывал глаза, показывая, что дел там действительно вообще нет, а икры — море, и вся она только и ждет, чтобы Иван её съел. Иван икру любил. Не то чтобы ел ее каждый день, но, работая в фирме, поставляющей различные морские деликатесы, всегда мог "продегустировать" образцы товара.

— Я ж жене обещал, — перейдя на шёпот, продолжал Макс, — больше не ездить. Ты ведь её знаешь.

Маляренко знал. Внешне он остался невозмутим, но в душе его передернуло:

— Ладно, дружище, я подумаю…

— Куда?! И когда ты едешь? — голос мамы в телефонной трубке казался подозрительно заинтересованным. Это было странно, потому что мама, несмотря на возраст, продолжала считать Ивана ребенком и даже новости о поездке в Турцию встречала встревоженными охами.

— Я дам тебе один адрес — заедешь…

Иван мысленно застонал. Поездка начала казаться не такой радужной.

Ивану всегда нравились аэропорты. Любые. Большие и маленькие, новые и старые. Даже старые сарайчики умирающих районных аэропортов местных авиалиний вызывали в его душе подъем. В детстве, как и большинство мальчишек, Иван мечтал быть летчиком, причем не военным, а именно гражданским. Мечты так и остались мечтами, но самолёты всё равно вызывали у Маляренко радостные чувства и ожидание чего-то нового.

— Мы не будем полагаться на волю случая! — С этой фразой из известного фильма Иван решительно направился в duty free. Кто знает, как встретят его партнеры. Жизненный опыт подсказывал, что в таких ситуациях лучше перебдеть. В самолет он уже садился не только с походной сумкой, но и с двумя увесистыми пакетами из магазина.

— Пристёгиваемся! Пристёгиваемся, молодой человек! — усталая стюардесса разбудила Ивана и перешла к следующему пассажиру. — Пристёгиваемся! Скоро садимся. Иван довольно улыбнулся — полет подходил к концу, он выспался. В голове, правда, еще шумело, но в пределах нормы. Маляренко потёр глаза, глубоко вздохнул и, поудобней устроившись в кресле, стал ждать посадки.

Конечный пункт назначения встретил Ивана мерзким дождиком. Выйдя из здания аэровокзала, он быстро пошел к стоянке такси. Такси не было. Никаких. Совсем. Маляренко решил, что это ему мерещится. Он закрыл глаза, сделал три глубоких вдоха и снова посмотрел на парковку. Парковка была большая. И машин на ней стояло много, но все — без водителей. Видимо, это был личный автотранспорт работников аэропорта.

Понемногу темнело. Командировка начиналась явно как-то не так. Теперь Иван уже жалел о том, что не полез в первых рядах на выход, сначала — из самолета, потом — из аэропорта, а решил всю эту суету переждать и спокойно уехать в город в числе последних. Эту "замечательную" идею ему подсказали сосед Коля и его собственное желание всё-таки попытаться познакомиться с теми весёлыми девчонками, пока они в компании высоченного молодого парня ждали багаж.

Девчонки против знакомства не возражали, оказавшись на редкость лёгкими в общении, и Маляренко целых двадцать минут с удовольствием перебрасывался с ними шутками. Наконец, получив самыми последними какие-то громадные рюкзаки, все пошли наружу, радуясь, что переждали толкучку на выходе.

Как оказалось, такими умными были не они одни — компанию им составили еще с десяток таких же "умников", в том числе Николай и соседка по самолету. Судя по ошарашенным физиономиям, они тоже не ожидали такого облома от местных таксистов и теперь растеряно топтались перед входом в старое здание местного аэропорта, ожидая какой-нибудь транспорт.

Дождь усилился. Народ дружно развернулся и потопал обратно, громко выражая свое отношение к такому сервису и отношению к людям. Маляренко шёл молча, коньячные пары ещё клубились в голове, и возмущаться не было никакого желания.

— Вот это да! Не ожидал такого! Единственный вечерний рейс! — громыхал в пространство один из пассажиров. — Да таксисты должны рвать друг у друга клиентов. Им что — деньги не нужны?

— Может, случилось что? — раздалось с другой стороны.

— Да что тут может случиться? — раздраженно отмахнулся ещё один бывший пассажир, здоровый дядька лет пятидесяти. — Тут дорога хорошая, до города всего двадцать километров будет, никак не больше.

Народ собрался в круг, все загомонили. Сборище начало напоминать митинг. Иван стоял у самой двери, глядя сквозь мокрое стекло на улицу и слушая вполуха, о чём говорят пассажиры. Несмотря на идиотскую ситуацию, ему было хорошо. В конце концов — романтика, блин. Всё же какое-то разнообразие в жизни. После развода с женой вся жизнь Маляренко сосредоточилась в треугольнике квартира — офис — пивбар. И выхода оттуда пока не находилось.

— Народ! — Иван развернулся к людям и улыбнулся: — Да приедет сейчас кто-нибудь, никуда они не денутся. Не надо шуметь. Давайте у дежурной поинтересуемся!

И действительно, не прошло и двух минут, как в темноте за окном замелькал свет автомобильных фар — транспорт прибыл.

Транспорто в оказалось целых три: новенькая маршрутная "Газель", блестящий, почти новый "Ниссан Цефиро" и древняя желтая "Волга" с шашечками на борту. При взгляде на нее у Маляренко в голове всплыло слово "рыдван". Что конкретно оно означало — Иван не знал, но другого определения этому чуду советского автопрома он подобрать не смог.

Пассажиры, радостно матерясь, дружно рванули на выход, и Маляренко, стоящего у двери, просто вынесло из здания аэропорта. Натянув куртку на голову, Иван трусцой двинул вслед за народом.

Дождик ослаб, зато подул ветер и выветрил последние коньячные пары из головы Ивана. Родившийся, выросший и всю жизнь проживший на юге Маляренко начал замерзать.

"Пора уже встряхнуться! И проснуться, и… да что ж за люди такие, а!"

Иван остановился и сделал несколько энергичных вдохов-выдохов. "Газель" была уже забита — ни одного свободного места. В "Ниссане" тоже уже сидело четверо, в том числе его бывшие соседи — Николай и женщина "не-помню-как-зовут". Иван вздохнул и развернулся к стоящей на отшибе "Волге". Около неё собрались все три водителя, пыхтя папиросами и о чем-то разговаривая. Иван подошел поближе.

— Да быть этого не может! Я тут тридцать лет езжу — ни разу такого не было! — кипятился старикан в кепке.

— Дед, а может, это отработка какая-нибудь. Перекрыли всё. Может, сбежал кто опять. Сам же знаешь — тут зона рядом, — прервал его совсем молоденький парнишка, нервно крутя блестящий, как и сама машина, брелок "Ниссан".

— Какая отработка? — взвился третий. — Ни одной машины на трассе! Ни ментов, никого… в это время на маршруте еще три машины с нашего парку должны быть, и где они? Я их по рации запрашиваю — молчат. Диспетчерскую запрашиваю — сплошной треск из-за грозы, ничего не разобрать. Итицкая сила! Не нравится мне это. Тут пережду.

— Не боись, Степаныч. Может, просто разминулись. Да и если мы вовремя домой не вернемся, его мать мне голову открутит, старикан кивнул на молодого парня, потом отбросил щелчком окурок и повернулся к Ивану: — В город? Пятьсот и садись. Торговаться не будем.

Мысленно переведя эту сумму в привычные тенге, Маляренко присвистнул — выходило даже дороже, чем дома, но других вариантов не было, и изрядно продрогший Иван полез на заднее сиденье. В машине оказалось тепло, чисто и даже уютно. К его огромному удивлению, не пахло ни бензином, ни маслом. Да вообще ничем не пахло! Не было ни вонючих "елочек", ни автодухов, которые так любят таксисты.

— Что? Не ожидал? — бодро запрыгнул на свое место водитель. — Видел я, как ты на машину смотрел. Куда едем?

— А? Да, — смутился Маляренко. — Признаюсь — не ожидал. Думал, будет хуже. А тут прямо "Мерседес"! Мне в "Приморскую", знаете?

— Думал он… — улыбнулся таксист, было видно, что похвала ему приятна. — Знаю я эту гостиницу.

И он завел двигатель.

 

Глава 2

Аварийная

— Так и откуда ты, парень? Из Казахстана? По делам? Ну-ну. И как у вас там? Погоди, я сейчас курева возьму. — Дед лихо тормознул у маленького ларька, стоявшего около выезда с территории аэропорта.

Мимо "Волги" бодро прогромыхала "Газель", а за ней неслышно пронёсся "Ниссан". В машине было тепло, Маляренко быстро согрелся, и его опять начало клонить в сон. Обняв сумку и подтянув поближе пакеты, Иван задремал.

Таксиста тоже звали Иваном, но уже лет тридцать его иначе как Иванычем не величали. Свою машину Иваныч любил, он получил ее в год московской олимпиады как победитель в социалистическом соревновании, и в ответ она исправно служила все эти годы, кормя Иваныча и всю его семью. Когда в середине девяностых таксопарк развалился, а всё имущество прихватизировали новые хозяева, народ начал увольняться. Уволился и Иваныч, к тому времени уже пенсионер. За былые заслуги новые хозяева позволили забрать с собой и автомобиль, списав его как утиль. Но, несмотря на довольно потрепанный внешний вид, машина была очень крепкая, а тщательный и регулярный уход позволяли Иванычу год за годом подрабатывать частным извозом. Клиентов старый таксист если и не любил, то относился к ним без хамства и с уважением, за что и клиенты, в свою очередь, тоже уважали Иваныча. Этот пассажир, последний на сегодня, таксисту понравился. За долгие годы работы Иваныч научился спинным мозгом чувствовать людей. Сейчас он не ожидал никаких неприятностей, общаясь с этим, в общем-то, здоровенным, на голову его выше, широкоплечим мужиком. Хотя от него и разило спиртным, Иваныч чувствовал — с ним проблем не будет. Хороший клиент. Денег заплатил, не торгуясь, да еще и в полтора раза больше, чем Иваныч обычно брал за такую поездку. Вот — ещё и заснул. Притормозив у знакомого магазинчика, таксист, стараясь не шуметь, вылез из машины, тихо прикрыл дверь и пошёл за папиросами.

Вернувшись через две минуты с тремя пачками "Беломора" и бутылкой минералки, Иваныч обнаружил пассажира лежащим на заднем диванчике и мирно спящим в обнимку с сумкой.

Дождь почти прекратился, но Иваныч не торопился: дорога мокрая, клиент спит, вон, храпит даже, и никуда не торопит. И бензин нынче дорог — надо экономить. Да и резина, если честно, уезженная. Лысая совсем. Иваныч пригорюнился.

"Наверное, это последний сезон. Езжу до снега — а потом всё. Хватит. Старший внук вырос, на Цефире таксует. Чего ещё надо?"

Авторитета старого таксиста хватило, чтобы воткнуть Димку в самую престижную обойму — аэропортовскую. Так что можно и на покой. С младшими внуками повозиться. Иваныч тряхнул головой, сгоняя задумчивость. Свет неярких фар плохо освещал мокрый асфальт, вокруг была кромешная тьма. Предчувствие чего-то нехорошего царапнуло душу. Таксист пожевал гильзу незажженной папиросы и еще сбросил скорость. Машину тряхнуло на ухабе, пассажир громко всхрапнул, и в это мгновение Иваныч словно ослеп. Глаза залило белым. Тряхнуло еще раз, только гораздо сильнее. Раздался жуткий грохот, как будто прямо над ухом взорвалась бомба. Старый таксист резко нажал на тормоз, и в этот миг машину потряс удар.

На самом деле Маляренко не спал, когда дедок остановился купить папирос. Просто Иван был молчуном и болтать попусту не очень любил. А когда таксист начал сыпать вопросами, сделал вид, что спит. Но пока дед тратил в ларьке полученные за поездку деньги, Иван и в самом деле задремал. Сквозь дрёму он слышал, как вернулся дедок, как тихо и осторожно хлопнула дверь, как неторопливо и плавно поехала машина, убаюкивая своего пассажира.

"Хороший он человек", — почему то подумалось Ивану, и он окончательно заснул.

Проснулся Ваня оттого, что кто-то изо всех сил пнул его в бок и в плечо. Он мгновенно открыл глаза и не увидел ничего — вокруг была полнейшая тьма. Почему-то жутко болели уши, как от резкого и сильного перепада давления. Ивана чем-то сжимало со всех сторон, и отовсюду шёл громкий, отвратительный треск и скрип. Это было жутко. А ещё рядом кто-то то ли выл, то ли хрипел. Это было очень страшно. Иван изо всех сил задёргался, пытаясь освободиться. Со стороны его движения напоминали конвульсии или припадок падучей. Не справившись с тем, что его держало, Иван затих. И хотя боль в ушах пропала, а глаза смогли навести резкость, голова всё ещё гудела.

"Где я?"

— Эй! Где я? Тут есть кто-нибудь?

Заорать не получилось. Голос осёкся, и вместо крика Ваня издал жалкий шёпот. Над его затылком жарко и тяжело задышали, а потом прохрипели нечто совсем уже жуткое:

— Ынок, не шевеись.

Маляренко обмер. Затылок сразу показался таким беззащитным, что от ужаса Иван едва не заскулил.

"ЧТО ЭТО БЫЛО?"

Наконец, несмотря на плохое освещение, Иван смог внятно рассмотреть то, что находилось прямо перед его правым глазом — болт, торчащий из какой то железяки черного цвета. Левый глаз не мог видеть ничего, потому что эта сторона лица была плотно прижата к чему-то чёрному, пахнущему резиной и грязью.

Башка сработала сама собой.

"Такси! Уффф!"

Иван принюхался к резиновому коврику, пахло грязью, землей, но, слава богу, не бензином.

"Авария? Точно. Авария. Чёрт! Это ж меня на полу между рядами зажало!"

Перед лицом Маляренко живо нарисовалась картина горящего автомобиля, и он с удвоенной силой стал выбираться. Наконец, ему удалось освободить правую руку и немного повернуться. Всё оказалось не так страшно, как представлялось вначале.

Машина вовсе не была смята в гармошку, как думал Иван. Просто ему "повезло" свалиться вниз головой, ноги остались болтаться под потолком салона, а удар привел его в панику. Он действительно лежал между рядами кресел на полу. Стащив со своей головы сумку и закинув ее подальше, Иван смог, наконец, вылезти наверх, сесть на диван и осмотреться.

Иваныч был человек упрямый. Начав свою шоферскую деятельность совсем ещё молодым парнем на старой "Победе", он не признавал ремни безопасности и никогда ими не пользовался. А когда ушёл из таксопарка — так и вовсе их снял, смотав в пару рулончиков и определив жене "на хозяйство". Но настырные гаишники в последнее время всё чаще начали останавливать Иваныча и выговаривать ему за это дело. Когда же уговоры не подействовали, так и вовсе оштрафовали. Если не считать ремней, то в остальном Иваныч был образцовым водителем, скрупулёзно соблюдающим правила дорожного движения. Штраф стал событием из ряда вон выходящим и потряс старого таксиста. Так что, не найдя дома оприходованных женой ремней, Иваныч поехал к знакомым на СТО, где всего за бутылку водки ребята перекинули с аварийной японки пару отличных ремней, слегка обточив застежки. Но привычке изменить оказалось трудно, и таксист все равно ездил, не пристегнувшись, а лишь для вида пропустив ремень за спиной. И Иваныча больше не останавливали. Когда неожиданно вспыхнуло небо, и яркий свет выключил зрение, Иваныч растерялся, но ноги уже сами собой, как-будто без его участия, давили на тормоз и на сцепление. Таксист едва успел выключить скорость, как страшный удар погасил его сознание.

Очнулся Иваныч от острой режущей боли в лице. Он дёрнул головой, но тут на него обрушился новый приступ такой силы, что голова прочистилась от обморочного тумана в одно мгновение. Осталась только чистая звенящая боль. Старый таксист замер мумией — малейшее движение причиняло адские мучения. Глаза ничего не видели. Таксист чувствовал, как по лицу бежит река крови, почему-то наполняя рот. Иваныч осторожно сплюнул, стараясь не потревожить лицо. Потом ещё. Через минуту сзади раздались удары и толчки в спинку кресла, причиняющие новые страдания. От боли в ушах зазвенело, и Иваныч не расслышал, что кричал его пассажир. Собрав последние силы, таксист прохрипел:

— Сынок, не шевелись.

И снова потерял сознание.

 

Глава 3

В которой Маляренко впервые в своей жизни делает некоторые вещи

Вся сознательная жизнь Ивана Андреевича Маляренко прошла в самом центре миллионной столицы одной из южных союзных республик, впоследствии — независимого государства. Единственный ребенок в семье, он всегда был окружён заботой и любовью родителей, а также бабушек и дедушек. Существует стереотип, что обычно такие дети вырастают самовлюбленными эгоистами, донельзя избалованными и капризными, а также ленивыми и глупыми. В отношении Ванечки был справедлив только один из перечисленных штампов — он был ленив. Обладая хорошей памятью и отличной сообразительностью, он бы мог учиться на круглые пятёрки, но ему было лень. Поэтому Ваня никогда не напрягался, ни в школе, ни позже — в институте. И если бы не титанические усилия обеих бабушек, делавших с ним уроки до девятого класса, то неизвестно, чем бы закончилась его учёба в школе. А в остальном это был тихий, спокойный домашний мальчик, совершенно не капризный и не избалованный подарками. Нельзя сказать, что он рос размазней и слабаком. Пять лет тяжелейших тренировок в волейбольной секции школы олимпийского резерва сделали его весьма выносливым, хотя внешне к окончанию школы он остался тощим длинным и спортсменом не выглядел.

В институте Иван самозабвенно полюбил пиво и гиревой спорт. Учился Иван на инженера-строителя, причём учился спустя рукава. Через два года лень и пиво одержали вверх над учёбой и гирями, и Ванюша ушёл в армию под дружные вопли женской части семьи и хмурое молчание мужской. Как ни странно, в армии ему понравилось, несмотря на то, что он попал в войска "по профилю", то есть, в стройбат. Особых зверств, о которых он столько слышал на гражданке, не было — командиры старались поддерживать дисциплину изо всех сил. А на мелочи Иван по складу своего характера внимания не обращал. Тем более что к двадцати годам он превратился в здоровенного кабана ростом под метр девяносто, с широченными плечами. Этому сильно поспособствовали гири из институтского прошлого и лом из армейского настоящего.

Из армии Иван пришёл обогащенный военно-строительным юмором и умением водить бульдозер. Затем отцовский брат пристроил его в свою фирмочку, занимавшуюся оптовыми поставками продуктов питания, и Ивана затянуло в пучину бизнеса. Вынырнуть оттуда, выпучив глаза и жадно глотая воздух свободы, он сумел лишь через десять лет, послав на хрен и дядю, и его к тому времени уже крупную компанию, и а заодно послав куда подальше и свою жену — бабу красивую, но вредную и очень жадную. Поскольку детей они не нажили, то из старой дедушкиной квартиры в самом центре города жену он вышиб молодецким ударом ноги в пятую точку.

Оглянувшись назад, на прожитые годы, Иван Андреевич осознал полнейшую бессмысленность своего существования последние десять лет, а также обнаружил, что его сосед и по совместительству приятель с детства Игорёк превратился в солидного владельца пивного ресторана Игоря Георгиевича. Былая страсть к пиву, сильно притушенная супругой, вспыхнула с новой силой. Так прошел год, деньги кончились, и Иван вернулся к тому, что он хорошо умел делать — торговле продуктами питания. Но не к дяде, а к его прямым конкурентам. И сумел за пару лет добиться на новом месте непререкаемого авторитета у коллег и искреннего уважения начальства.

Когда Иван сумел сесть на заднем диване "Волги" и собрать в кучку зрение, его глазам открылась жуткая картина. Вся передняя часть салона была забита ободранными ветками, торчащими из проема, где должно было находиться лобовое стекло. Шофер, сидел неестественно прямо и не шевелился, потому что был буквально нанизан на несколько особо толстых веток, словно какой-то мотылек в коллекции энтомолога. В голове у Ивана зашумело в десять раз сильнее, а к горлу подкатил ком. Ваню мутило — вида чужой крови он никогда не переносил. А крови было много, очень много. Иван не видел лица водителя, но и вида сзади ему хватило. Шею и плечи старика залило кровью. В салоне автомобиля было довольно темно, и мелких деталей разглядеть не удалось. Запах крови сводил с ума. Иван присмотрелся к ближайшей от его лица ветке — на её обломанном конце висело окровавленное и порванное ухо.

Ваню вырвало.

Уже ничего не соображая, он царапал скобку, чтобы открыть дверь и выйти из машины, но дверь почему-то не открывалась.

"Да что ж такое!"

Руки тряслись, было очень страшно открыть глаза. Иван медленно вдохнул ртом, чтобы не чувствовать запах крови, и снова попробовал открыть дверь — только спокойно, не торопясь.

"Крючок потянул. Так. Щёлкнуло. Теперь толкнуть дверь. Сука, что ж ты не открываешься? Чуток идет и упирается. Бля-аа…"

Иван открыл глаза и, старательно не глядя на водителя, огляделся. Все окна в машине были укрыты массой зеленой листвы, причем так густо, что свет едва пробивался сквозь неё. Теперь Ивану стало понятно, почему он не смог открыть дверь — её просто прижало ветками кустарника.

"Ой, мама!" — Спокойно, Ваня, спокойно! Я смогу. Я выберусь.

Собственный громкий голос почему-то успокоил. Маляренко достал из сумки телефон и включил его. Аппарат послушно засветился, но без толку — сигнала не было. Иван выключил и включил телефон снова. Результат был тот же — связи не было.

— Ладно, будем думать, что дальше. — Иван помолчал, глядя на пожилого водителя. — Деда жалко — наверное, хороший был человек.

"Надо бы проверить, может, еще есть пульс".

От одной этой мысли Ивана передёрнуло.

— Да нет — вон как его всего истыкало.

Ваня видел в кино, как врачи трогали шею и сразу все определяли, но он не знал, где и как надо щупать, кроме того, он боялся трогать окровавленного покойника. Всё-таки, несмотря на спортивное и армейское прошлое, Иван был, в сущности, типичным представителем офисного планктона, способного существовать только в рафинированных условиях бизнес-центров. К такому столкновению с реальностью Маляренко не был готов совершенно. Кроме того, он пока не представлял, как ему выбраться из машины. Иван снова включил телефон. Сеть не находилась.

— А-а-а… — Иваныч почувствовал боль и захрипел. Он до сих пор ничего не видел, но то ли притерпевшись к боли, то ли по какой-то другой причине, чувствовал старик себя немного лучше.

— Вы живы! Потерпите немного — я вам сейчас помогу! — проорали сзади.

— А-х-х-а — согласно выдохнул таксист.

От неожиданного хрипа деда Иван испуганно вздрогнул. В голове за секунду пронеслась сотня диагнозов. Ни один из них к понятию "жизнь" не подходил.

"Дед живой? Быть того не может! Он же весь в дырках".

— Вы живы! Потерпите немного — я вам сейчас помогу!

"Что делать? Надо как то помочь. А как? А пока я думать буду — он же умрет. Нужно деда оттащить… а как? Он же в спинку сиденья упирается. Идиот! Она же должна как-то назад откидываться. Так. Ага. Вот. Ручка. Тянуть. Есть. Что за?.. Дед, потерпи"

Спинку сиденья Иван опустил вниз, таксист от боли замычал и дернулся, но с места не сдвинулся — между спиной деда и откинутой спинкой оказался ремень безопасности. Самодельно обточенная пряжка ремня никак не поддавалась и не хотела выходить из паза, сколько Иван ни пытался ее вытащить. Видимо, таксист забил ее туда намертво. Ваня приглушённо ругался сквозь зубы и раскачивал проклятый замок. Наконец, ремень поддался и отстегнулся. Дед взвыл. Ивану было очень страшно: дедок хрипел и дергался, временами начиная тихо скулить. Больше всего на свете в этот момент Ивану хотелось проснуться. Уже почти не соображая, что делает, вконец одурев от запаха крови, Маляренко крепко взялся за правое плечо деда, а левой рукой обхватил его голову и со всей силы рванул старика на себя. Дед коротко вскрикнул и повалился на Ивана, заливая его кровью.

— Дед, а дед! Ты чего? — Маляренко, в панике чуть было не стал по-киношному лупить старика по щекам, но увидел, что они обе порваны. Особенно жутко выглядела левая сторона лица водителя. Вся распухшая до такой степени, что ничего не было понятно, она явно была не там где надо. Из-под глаза старика торчала оголенная кость. Иван остолбенело таращился на эту страшную картину несколько чудовищно долгих секунд. Кровь текла ручьем. Спохватившись, Маляренко отпустил деда и, вытащив из сумки сменную рубашку, принялся бинтовать старику голову. Использовав почти все свои чистые вещи, весь перепачкавшись кровью, Иван сумел кое-как перевязать водителя.

"Так. Что дальше? Дыхание. Вроде дышит"

— Дед, а дед? Ты меня слышишь?

"Нет. В отключке. Блин, руки трясутся. Всё, успокойся. Всё будет нормально. Помощь обязательно придёт. Мы ж где-то возле трассы. Вылетели ночью из-за дождя в кусты. Должен же хоть кто-то проехать".

Голова была как в тумане. "На автомате" Иван вытащил из своего пакета теплую бутылку водки, свернул пробку и сделал громадный глоток.

Водка не пошла. Ивана снова вырвало. Теперь — себе на колени. Голова онемела и закружилась. Маляренко отодвинулся от окровавленного водителя, прижался лбом к оконному стеклу, за которым сплошной зелёной стеной темнели листья, закрыл глаза и вырубился.

 

Глава 4

В которой Иван чувствует себя не на своем месте и работает лесорубом в миниатюре

Пахло морем. Этим немыслимым сочетанием влажности, солоноватого ветра и испепеляющей жары. Запах был точно таким, каким встречает Турция каждого пассажира, выходящего из самолета в Анталье. Разок побывав на курорте, Иван запомнил это ощущение моря навсегда. Вот и сейчас, лежа в шезлонге возле бассейна, он не видел моря — вокруг росли какие-то кусты и пальмы. Но он чувствовал — оно рядом. Он слышал шум прибоя и крики чаек. Хотя нет, наверное, это всё-таки не чайки. Неважно. Ивану было хорошо. Время перевалило за полдень, солнце всерьёз начало припекать — пора перебираться под зонтик. Пошарив под шезлонгом, Иван достал початую бутылку пива и сделал глоток. Какая мерзость! Степлилось. И когда только успело? Во рту остался мерзкий привкус.

"Надо бы пойти в бар — взять колы. И вообще, подняться в номер, поближе к кондиционеру…"

Неожиданно у шезлонга появился официант с запотевшей кружкой "Эфеса", улыбнулся белоснежной улыбкой и со всего маху дал этой кружкой Ивану по голове.

"Чёррррт!"

Маляренко дёрнулся и открыл глаза. Было сумрачно, душно и очень жарко. А ещё жутко воняло водкой, рвотой и чем-то очень нехорошим. Слева кто-то ворочался и толкал Ивана в плечо.

— Ынок! Очись!

Ваня протёр глаза, навёл резкость и осмотрелся. Он всё так же сидел на заднем диванчике старой "Волги", впереди всё так же топорщились ежом обломанные ветки, а рядом лежал весь замотанный тряпками человек. Иван вспомнил всё: и полёт, и аэропорт, и этого таксиста. И про то, что уснул, как только они выехали из аэропорта, и про аварию. Голова окончательно прояснилась и, если бы не мерзкие запахи, ужасная духота и совершенно затёкшие ноги, спина и шея, то своё самочувствие Иван назвал бы вполне удовлетворительным.

— Сейчас, дед. Сейчас я тебе помогу.

Иван снова полез в пакет, но достал оттуда не водку, которой и так воняло по самое "не могу", а недопитую бутылочку колы. Она оказалась тёплая, как пиво во сне, и совершенно мерзкая на вкус, но другого безалкогольного питья у него не было. Ваня тщательно прополоскал рот и сделал два больших глотка, а затем аккуратно влил остатки напитка в рот таксисту. Тот благодарно замычал и кивнул, мол, спасибо.

Голова Ивана работала со скоростью компьютера — первым делом он открыл оба задних окна. Листва обрадовано полезла внутрь салона, но стало чуть свежее и прохладнее. А главное — воняло уже не так сильно. Лишь сейчас, почувствовав свежий ветерок, Иван понял, в какой невообразимой вони он находился. Под ногой что-то звякнуло. Маляренко посмотрел вниз и увидел наполовину пустую бутылку водки. Под ногами была лужа.

— Класс! Поллитра — на пол! — Хоть Ваня и не был алкоголиком, но всё равно пролитую водку было жалко.

— Ну что, дед? Ты живой? Что делать-то будем? Как отсюда выбраться-то?

— Там, — корявый палец таксиста показал под свое кресло. — Там.

Иван изловчился и, кряхтя, вытащил из-под водительского сиденья приличных размеров нож. Скорее даже тесак. Рассмотрев хорошенько пугающих размеров лезвие, Иван почесал затылок:

— Дед, ты что? По ночам клиентов потрошишь?

Таксист протестующе замычал и слегка помотал головой.

— Да ладно, дед… понимаю — самооборона… то… сё. Ты лежи, не шевелись. Я попробую выбраться.

И Иван принялся выбираться.

Через полчаса, вырубив тесаком в густых, гибких и упругих ветках лаз, он протиснулся в окно, изловчился и вылез на крышу автомобиля.

То, что он увидел, встав в полный рост, вызвало у Вани столбняк. Он сразу позабыл про ноющее от непривычной работы запястье, про кучу царапин на руках и про ожог от раскалённой крыши на пальцах. Иван молча стоял, ощущая каждой клеточкой тела такое знакомое и такое невозможное здесь ощущение южного моря, и смотрел над верхушками кустов на бескрайнюю степь и протянувшуюся вдалеке темно-синюю полоску моря. Начало припекать, да не просто припекать — солнце уже давило по-настоящему. Маляренко отёр пот, заливавший глаза, и поднял взгляд вверх — на таком же темно-синем небе не было ни единого облачка. Вокруг стояло жаркое южное лето.

Где-то в глубине живота у Ивана появился странный холодок. Почему-то захотелось громко ругаться. Через минуту, когда ходуном заходило левое колено, Ваня понял, что ему безумно страшно. Что с ним произошло нечто непонятное, и оттого жуткое. То, с чем он не сможет справиться. Опять захотелось заорать что-нибудь матерное, чтобы его услышали и разбудили. Пусть он окажется в психушке, пусть в вытрезвителе, наконец. Но только не здесь. Не в этом странном, непонятно откуда взявшемся мире. Маляренко присел на корточки и опёрся ладонями на край крыши. Раскаленный металл снова обжег кожу и Иван, посмотрев на свои покрасневшие пальцы, вспомнил, как обжегся, когда лез из окна на крышу. Ругаться захотелось в два раза сильнее.

— Дед, ты в загробный мир веришь? — Маляренко нервно хохотнул. — Я без понятия, где мы, но на вашу тайгу это никак не похоже. И дороги не видно нигде. Степь какая-то… и море.

Внизу сначала затихло, а потом из окна под Иваном высунулась похожая на жуткий шар голова таксиста.

— Какая ещё, нахрен, степь? Расскажи толком — что видишь?

— Степь вижу, море вижу. С километр до него будет. А в другую сторону — холмики какие то. Тоже с километр, наверное. Леса ни хрена никакого нет… Так… кусты какие-то кое-где.

— Еще что?

— Всё, дед. Больше описывать нечего. Кстати, как ты сюда заехать умудрился, старый, не пойму. Тут вокруг пусто, хоть в футбол играй, а ты в эту… клумбу, аккурат в самый центр въехал!

Иван снова встал и прикинул размер "клумбы". Пятно кустарника вряд ли превышало в диаметре метров десять. Самое поганое было то, что в самой его серёдке росло дерево — мелкое и корявое. На его ствол и наткнулся автомобиль. Не будь его, такси проехало бы по "клумбе", не останавливаясь. Маляренко сплюнул.

— Не повезло нам, дед.

Решив, что ему хватит жариться на солнцепёке, Иван полез назад в машину.

Солнце начало клониться к горизонту, когда мужчины уже почти перестали на это надеяться. Бутылка минералки, так удачно купленная таксистом в ларьке, закончилась давным-давно, а вечер всё не наступал. Оба почти всё время днёвки молчали, перебросившись лишь десятком фраз, назвав свои имена, и старались не шевелиться.

Прошло часов пять, и жара, наконец, стала спадать. Иван почувствовал, что оживает. Заметно приободрился и таксист. Было видно, что старику нелегко, но он не стонал и не жаловался, лишь изредка осторожно трогал рукой повязку на лице.

— Ваня, надо выбираться отсюда, и воду найти надо, еще один такой день в машине мы не выдюжим.

О том, куда именно они выберутся, Иван старался не думать, но со словами старика был полностью согласен — ещё один день в этой печке их доконает.

— Ты, Иваныч, не напрягайся. Я тебя понял. — Маляренко взял нож и снова полез наружу.

К утру Иван устал так, как никогда в своей жизни не уставал. На трехметровый коридор шириной сантиметров в сорок Иван потратил всю ночь и раннее утро. Что это был за кустарник, Ваняне знал, но искренне его ненавидел. Толстенные двухсантиметровые ветки росли так густо, что иногда между ними невозможно было протиснуть руку. Вдобавок ко всему, они были невероятно упругими и плохо поддавались ножу. С топором или с ножовкой Иван управился бы гораздо быстрее, но чего не было — того не было. Лишь поздним утром, совершенно измотанный и голодный, Маляренко выбрался на свободу.

Иваныч лежал на заднем диванчике "Волги" и думал. Боль почти не мешала сосредоточиться, всё лицо как будто онемело и уже не чувствовалось. На своём веку, за семь десятков лет, таксист много чего повидал и теперь ясно сознавал: если максимум через сутки ему не окажут медицинскую помощь, то дела станут совсем плохи. Иваныч снова осторожно потрогал повязку и нащупал пуговицу. Рубашка. Старик глубоко вздохнул — предчувствие его редко обманывало. Вот и сейчас Иваныч ожидал неприятностей. Вчера днём он не поверил тому, что кричал с крыши клиент. Степь, море… Какая степь? Отродясь степи в округе не было! Таксист решил, что пассажир умом тронулся или пьян. Но голос Ивана, так потом представился пассажир, звучал настолько испуганно, что Иваныч поверил. Всю ночь он сквозь дрёму слышал удары ножа в зарослях кустарника и приглушенный мат. Несмотря на то, что он всю жизнь прожил в городе среди тайги, Иваныч был невеликим охотником и знатоком флоры и фауны, но такого кустарника он никогда не видел, и это лишний раз убеждало в правдивости слов Ивана.

"А ведь помру я тут, если буду так лежать. Надо выбираться".

Иваныч поднялся, осторожно вылез из машины и пошел, глядя из-под повязки одним глазом, по узкой просеке вслед за пассажиром.

Маляренко устало сидел в теньке, привалившись спиной к плотной стене из веток, и изучал свои ладони. Выглядели они, мягко говоря, не очень. Слева зашуршали кусты и из них, прикрывая лицо руками, выбрался таксист. И замер. Из-за повязки выражение лица старика невозможно было понять, но догадаться, о чём он думал, труда не составило. Маляренко тоже глянул на простор, открывшийся впереди, невесело усмехнулся и кивнул на место рядом с собой.

— Садись, Иваныч. В ногах правды нет.

— Насиделся уж. Давай дорогу искать, что ли, — невнятно пропыхтел таксист. Было видно, что эти три метра пути ему дались нелегко. Иваныч огляделся по сторонам. Постоял минуту, что-то обдумывая, а потом махнул рукой на холмы:

— Туда пойдём.

Маляренко посмотрел на желанное море и пожал плечами.

— Ну пойдем.

 

Глава 5

В которой Иван решает следующую проблему

Как и большинство современных горожан, Иван, выросший в благополучной и обеспеченной семье, любил покушать. Кто-то ест умеренно, кто-то — нет. Маляренко питался средне, обжорой никогда не был, но уважал хорошую кухню и свежие продукты. А особенно Иван Андреевич ценил в питании регулярность. И сейчас, топая вслед за таксистом в сторону холмов, очень надеялся обнаружить за ними дорогу и придорожное кафе. Да хотя бы и магазин. Да хоть бабку с пирожками. Прошло уже больше суток с тех пор, как Ваня ел в последний раз, в животе очень громко урчало, и настроение от этого портилось.

Если бы не голод, усталость, боль в руках от порезов, ссадин и ожогов, то Иван, как человек, не чуждый прекрасного, несомненно обратил бы внимание на окружающие его живописные виды. Степь переливалась рыжим, жёлтым и белёсым. Одуряюще пахло разнотравьем и морем. Тёплый ветерок часто сменялся порывами горячего ветра, временами такого сильного, что в ушах стоял постоянный свист, и приходилось повыше поднимать воротник куртки. А самое главное — воздух был чист, вкусен и немыслимо прозрачен, отчего терялось ощущение перспективы, и можно было легко ошибиться в расстоянии.

— Слышь, Иваныч, погоди, не беги так. По ходу я с расстоянием напутал.

— ………..

— Дед! Ветер шумит, не расслышал.

Старик устало обернулся и остановился. Было видно, что поход даётся ему тяжело.

— Не отставай, парень. Поднажми. Скоро дойдем.

"Ну, дед!"

Иван подумал о пирожках, которые его ждут, и поднажал.

По закону подлости за грядой холмиков никаких дорог и бабок с пирожками не обнаружилось, лишь бескрайняя степь с торчащими там и сям деревьями и с какими-то возвышенностями на горизонте. Судя по тому, что их еле было видно, то они были очень далеко. Иван отёр пот и уселся на самой макушке плоского холма лицом к морю. На зрение он никогда не жаловался, так что полюбоваться видом с высоты он мог всласть. Рядом на горячую землю с уже пожухлой травой со стоном упал дед. Видимо, и у него запас прочности был не беспредельным. Отсутствие дороги или любых других следов деятельности человека, подействовало на него угнетающе, и за последние пять минут, что они провели на вершине, он не произнёс ни слова.

— Ничего, Иваныч, — попытался ободрить его Маляренко. — Прорвёмся. Вон, смотри. Справа, у моря что-то вроде рощи виднеется. А слева… Воооооон там, вдалеке, вроде бы скалы какие-то. Ты мне лучше посоветуй, где ж тут вода может быть?

Иваныч аккуратно сел, придерживая рукой повязку на лице.

— Видишь, кое-где кустарники? Надо идти к морю. От одного к другому, — слова старику давались нелегко. — Может, они растут около воды. Да и в тенёк бы.

Маляренко снова глянул на небо. Это было не небо. Это был бездонный океан ультрамарина. Ни одного облака или инверсионного следа от самолёта. По прикидкам Ивана, на солнце было никак не меньше тридцати пяти градусов. И если бы не ветер, пусть и тёплый, то он давно бы изжарился.

С тоской вспомнились три пары солнцезащитных очков, оставленных дома.

— Да, дед. Тенёк нам бы точно не помешал.

На обратном пути дед спёкся. Не дойдя до "клумбы" с машиной метров двести, старик просто молча сел на землю. Иван с трудом дотащил на себе грузного деда до тени.

— Всё. Привал.

— Я здесь останусь. А ты ступай дальше. Ищи воду.

— Пять минут перекур.

— У меня папиросы в машине, — дед неожиданно засуетился. — Сейчас схожу.

— Да сиди ты! Не курю я.

Настроение у Ивана опять начало стремительно портиться. Жажда и голод навалились с новой силой, ко всему прочему, он чувствовал, как пылает лицо. Это было скверно. Загар на светлую кожу Маляренко ложился с трудом.

— Дед, давай свою кепку. Я. Иду. Искать.

Отойдя от парковки, так Иван мысленно обозвал ту "клумбу", где стояла "Волга" деда, метров на сто, Маляренко решил сориентироваться. В пределах видимости находилась роща и ещё три "клумбы". Но роща была далеко, никак не меньше пары километров, а вот один из кустарников с парой торчащих из него деревьев — совсем близко. Легко дойдя до него за три минуты и спугнув по пути массу птиц, Иван увидел совсем неглубокий распадок, выходящий прямо из "клумбы", по глинистому дну которого едва-едва тёк слабенький ручеёк. Вода была найдена.

Несмотря на страшную жажду, Маляренко не утратил способность думать. Он не стал пить воду из ручья, потому что гораздо больше жажды и голода Иван боялся подцепить какую-нибудь дикую заразу. Еще в армии он был свидетелем того, как его сослуживец, призванный из глухого аула, несмотря на активно вбиваемую кулаками сержанта привычку к чистоте и гигиене, за месяц учебки буквально сгнил. А работа в пищевом бизнесе слишком хорошо просветила Ивана насчет всевозможных микробов, палочек и прочих возбудителей. К чему может привести банальная диарея в этих условиях, Ваня представлял себе очень хорошо. Маляренко содрал с себя куртку, потом — насквозь пропотевшую рубашку, намочил ее и тщательно обтерся холодной водой. Какое это было наслаждение! Смыв с себя кровь и пот, Ваня решил отдохнуть и забрался в густую тень кустарника у самого ручья.

Через полчаса отдохнувший и посвежевший Иван с мокрой чалмой на голове обошёл свой оазис. Обход показал, что родник где-то там — внутри непролазных зарослей. Самым же неприятным открытием оказались следы животных, отпечатавшиеся на глинистом дне распадка. В следах Маляренко не разбирался, потому что ни охотником, ни просто туристом он не был, но некоторые из них Ивану очень не понравились. Слишком уж они были крупные, и слишком уж их было много. В этот момент до Маляренко дошло, что ему повезло наткнуться на единственный в округе водопой. Ваня представил диких зверей, пьющих здесь водичку, и сильно пожалел, что оставил нож у Иваныча. Но делать было нечего — жажда мучила все сильней. Не помогала даже мокрая рубашка на голове. Уходить просто так нельзя. Иван отчётливо понял, что ему придётся за эту воду побороться. Найти другой источник он может и не успеть. Мутная глинистая водичка не выглядела питьевой, но другой просто не было.

"Я смогу, я сделаю, я сделаю, я смогу, я сделаю… вода уходит, надо ее собрать. А как? Запруда. Сделаю запруду в распадке! Вода соберется, муть осядет, а остальное через рубашку отфильтрую и прокипячу! Точно. А из чего строить?"

Взгляд Ивана лихорадочно метался по траве, кустам и кроне дерева.

"Из дерева не получится… из земли — размоет. Камни! Точно. А где их взять? В траве не видно".

Ваня повернулся к ручейку. Кое-где там и сям из суглинка торчали мелкие камешки. Потратив кучу времени и едва не сойдя с ума от близости воды, из собранных камешков, прутиков, комков глины и песка Иван соорудил нечто, отдаленно напоминающее плотину. Упав рядом, Маляренко с жадным интересом стал наблюдать, как потихоньку вода наполняет запруду.

"Только не протекай"

Пить хотелось всё сильней. Ваня смотрел, как вода понемногу растворяет глину между камней, и постепенно зверел.

— Только не протекай! Я ж, млять, почти что дипломированный инженегр!

Плотина не подвела.

Иванычу было очень плохо. Духоту он вообще переносил с трудом, а такой жары, как сейчас, не испытывал уже давно. Стараясь гнать дурные мысли о ранах на лице, старик протискивался назад. К единственному по-настоящему родному и близкому, а потому безопасному — к своему кормильцу. Таксист решил, что несмотря ни на какие раны, он не будет бесполезным грузом на шее Ивана, а станет помогать ему изо всех сил, до тех пор пока их не найдут и не придёт помощь. Чем-то этот пассажир напомнил Иванычу младшего брата, сгинувшего в тайге двадцать лет назад. Такой же молчун. Как и он сам.

О том, что он видел и где он оказался, Иваныч старался не думать. Это была не страусиная позиция, просто он не знал, ЧТО ему думать. Старик коротко матюгнулся- ветка стеганула прямо по лицу.

"Ничего. Терпимо".

Таксист пробрался к машине и открыл багажник. Старая водительская закалка и автомобиль "сделай сам" сделали этот багажник — воистину бесценным в сложившихся обстоятельствах. Иваныч выудил из недр багажника старое, немного ржавое и помятое железное ведерко, в котором он обычно возил разную ветошь, сложил в него свернутый в рулон кусок брезента, грязный кусок хозяйственного мыла и тяжело потопал назад.

Когда Ваня дотащил деда и его бесценное ведро до запруды, он уже был не в состоянии говорить. Во рту — Сахара, а глотка — словно ободранная наждачной бумагой. Иваныч же, кивнув на плотинку и изрядную лужу за ней, только и смог выдавить:

— Молодец.

А дальше в жизни Ивана наступили самые длинные тридцать три минуты, которые потребовались на то, чтобы сначала при помощи песка и пучка травы постараться очистить грязь и ржавчину с ведра. Потом осторожно начерпать в него относительно чистой воды, процеживая ее через рубашку, и дождаться когда вода в ведре, поставленном на костёр, закипит. А после всего этого — переглянуться с дедом и пулей лететь назад к машине и выискивать в бардачке у Иваныча складной походный пластмассовый стаканчик с надписью "Турист". Согнувшись при этом в три погибели, чтобы не напороться на острые ветки, которые ранили старика. И лишь в пятый за сегодняшний день раз добежав от "парковки" до "оазиса", Иван смог перевести дух. За то время, что он отсутствовал, Иваныч при помощи крепкой палки снял ведро с огня и поставил его прямо в лужу — остывать, так что, когда Маляренко принёс стакан, его ожидал не кипяток, а вполне теплая и слегка отстоявшаяся вода.

Иван посмотрел на деда и протянул ему стакан.

— Пей. Первым.

Горло саднило неимоверно.

 

Глава 6

В которой Иван, к его собственному изумлению, продолжает преодолевать невзгоды

В далёком уже студенчестве у Ивана был приятель. Приятель не пил пиво и не таскал гири, зато был заядлым туристом и целых два раза, преодолевая лень и инертность Вани, вытаскивал его с собой в походы. По прошествии лет Маляренко смутно помнил, куда и зачем они ходили, но кое-что отложилось в памяти навсегда. Ваня хорошо запомнил то блаженное состояние, в которое приходил его организм после первой кружки чая на привале. Когда можно было перевести дух, вытянуть ноги и просто наслаждаться тишиной, покоем и запахом костра. Именно этим Иван сейчас и занимался. Весь день они с Иванычем потратили на добычу воды. Утолив первую жажду, Маляренко критически переосмыслил некоторые свои действия по постройке запруды и процессу фильтрования. Свежий взгляд здорово помог, и за три последующих часа Иван добыл и переработал почти пять вёдер воды. Причём прозрачной! Маляренко законно гордился собой. Заполнив все пустые пластиковые бутылки из-под минералки, Иван потратил всё остальное на умывание и стирку. Совсем отстирать от крови одежду не удалось, но Иван всё равно был доволен — одежда не стояла колом и не пахла. А следы крови он планировал отстирать в будущем. Сидя в тени кустов, Маляренко посмотрел на Иваныча, который, напившись воды, лежал на брезенте неподалёку.

— Дед, как самочувствие? — Иван мысленно прикидывал, что он может сделать, и вспоминал всё, что помнил о медицине. — Надо повязку менять. А то эта рубашка чёрная уже. У тебя в машине аптечка есть?

Старый таксист сделал лишь неопределённый жест, мол, если надо — аптечку найдём.

— Сможешь повязку сменить?

— Не знаю, — Маляренко вздохнул. — Никогда этого не делал. Я тут глянул — здесь следов зверья полно. Наверное, ночью на водопой приходят. Надо бы к ночи назад к машине идти. Просеку забаррикадируем — никто не пролезет. Пойдём, дед. Надо двигаться.

Назад шли, не торопясь. Залитые литры воды создавали приятную иллюзию сытой тяжести в животе. Кроме того, Иван тащил две бутыли и полное ведро. Да и дед, как с усиливающейся тревогой думал Маляренко, был совсем не такой бодрый, как с утра. Чтобы развеять эти тяжёлые мысли, Иван решил обсудить вторую по значимости невзгоду.

— Иваныч, а у тебя в машине нет ничего пожрать?

— ………..

— Да понятно… это я так… на всякий случай спросил. Я сегодня весь день ягоды, грибы высматривал. Ягод нет никаких…

— Жарко для грибов, — невнятно пробурчал таксист. — Надо к морю идти. У меня в багажнике снасть имеется.

— Это здорово! — обрадовался Ваня. — А то я ни разу не рыбак. Покажете, как ловить, хорошо? — Незаметно для себя Иван снова начал называть Иваныча на "вы". Родившийся и выросший на востоке Маляренко автоматически всегда обращался к людям старше его по возрасту на "вы". Даже к бездомным, которых выпроваживал из своего подъезда. Бомжи офигевали от такого к себе обращения и безропотно удалялись. Хотя, возможно, всё дело было во внушительных габаритах вежливого жильца.

— Тут птиц полно… непуганые совсем. То ли куропатки, то ли фазанчики бегают… здоровые курицы. Вот бы их подстрелить. Но шустрые… только увидишь, а она бац — в кусты забурится, или в траву нырнёт!

От внезапно улучшившегося настроения у Ивана развязался язык.

— Сейчас до тачки доберемся, стоянку организуем — схожу посмотрю, может, поймаю, — Ваня вопросительно обернулся к деду: — Я только готовить не умею. Покажете?

— Угу. А чего ты умеешь?

— Не знаю, — запнулся Иван. — Могу копать, могу не копать.

Настроение, подстёгиваемое голодом, резко испортилось.

— Я из города вообще не выезжал. Если подумать, то мало что умею.

Остаток пути до "парковки" мужчины проделали в полном молчании.

Протиснувшись сквозь стену зарослей к автомобилю, путники стали готовиться к ночёвке. Хотя до сумерек было ещё далеко, а солнце и думало заходить, жара спала, и внутренние часы Ивана докладывали ему о скорой ночи. Ветер немного стих, исчез и постоянный шум колыхающейся травы и кустарника. Маляренко показалось, что он оглох — настолько уши привыкли к постоянному свисту ветра. Иваныч сел, опёршись спиной на машину, и начал быстро что-то сооружать из обрезанных утром веток.

— Ежа сделаю, — в ответ на вопросительный взгляд Ивана буркнул он. — Ты это… Возьми там костыль противоугонный. Как биту в городках бросают, видел?

Перед глазами Ивана промелькнули картинки из "Ну погоди", и он кивнул.

— Понял.

Рысью выскочив из укрытия на степной простор, Иван, весь в сладких мечтах о добыче, помчался к водопою. Надо было спешить. Через час-полтора стемнеет, и никакую дичь найти уже не получится. Да и вообще — ночью и самому добычей стать недолго. Эта мысль вернула охотника с небес на землю, кроме того, в животе урчало так, что Иван испугался — а не распугает ли он всю птицу в округе.

Как известно, дуракам и новичкам везёт. Повезло и Ивану. Не прошло и минуты, как он вспугнул какую-то здоровенную курицу. Птица бежала, как чемпион на стометровке, при этом закладывая сумасшедшие виражи. Вдобавок ко всему расцветка перьев была неброская, и в сумерках птица терялась в траве из виду. Нелетающая тварь упорно рвалась к кустам, а там ее будет уже не взять. Иван, злобно матерясь, несколько раз готовился метнуть железку, но никак не мог на это решиться. Курица, победно кудахтая, неслась к финишу. В конце концов, отчаявшись толком прицелиться, Иван швырнул костыль "куда-то туда". И попал! Птица отлетела от удара на два метра и забилась на месте. Не придумав ничего лучшего, боясь, что она сейчас очухается и уйдёт в заросли, Иван с разбегу пнул тушку ногой, словно бил одиннадцатиметровый. Курица подлетела, разбрасывая вокруг перья, упала на траву и замерла.

Маляренко не верил своим глазам. Это была его первая в жизни добыча! Иван подхватил тушку и, совершенно позабыв о железной палке, с торжествующим воплем рванул к Иванычу.

Успев засветло забаррикадировать проход, Иван принялся впервые в жизни разделывать тушку птицы. Голод добавил энтузиазма, а нож и дельные советы таксиста — скорости. И вскоре тщательно ощипанная, выпотрошенная и порезанная на куски птица заняла своё место в кипящем ведре.

От ведра шёл умопомрачительный запах, бульон побулькивал, добавляя новые ароматы. Не евший почти двое суток Иван буквально прилип к ведру, пожирая глазами плавающие куски мяса.

— Иваныч! А интересно, что это за птица? Для фазана слишком крупная.

Дед, сидевший на заднем диване в автомобиле, пожал плечами.

— Не знаю. Никогда таких не видал. Не тетёрка точно. И не куропатка.

— Да. Килограмма три, не меньше! — Ваня аж подпрыгивал от нетерпения. — Дрофа какая-нибудь.

Тем временем окончательно стемнело, света, который давай маленький костерок, не хватало, и Иван достал телефон. Трубка опять подвела — сигнала не было, зато отлично работал встроенный фонарик. Кое-как укрепив его на кустах, мужчины принялись за ужин. Выпив полтора литра не соленого и не очень жирного бульона, Иван передал стакан, которым черпал питьё, подсевшему рядом деду и выудил ножом коричневую грудку.

— Иваныч, вы аккуратнее пейте. Как поужинаем, будем с перевязкой решать, — прочавкал Ваня. — Блин, жёсткая зараза! И соли не хватает…

Голод не успел отбить у Ивана привычку вкусно кушать и критически мыслить:

— Мясо, сука, жилистое — дольше варить нужно.

Насытившись, Маляренко повалился на пахнущий машинным маслом брезент.

— Набегался я сегодня, — обратился он к Иванычу. — Аж шевелиться не хочется.

— Давай-ка, Ванюша, перевязку на утро отложим, — допил бульон таксист. — Утро вечера мудренее. Да я и тоже притомился.

Через пять минут старик уже похрапывал на диванчике автомобиля.

 

Глава 7

В которой Иван смотрит в космос

— Как эти твари называются? Сверчки? Или цикады?

Со всех сторон, по очереди и совместно, мелкие насекомые устроили жуткий концерт, который то стихал, то возобновлялся с утроенной силой.

— Хорошо хоть комаров нет.

Где-то вдалеке раздалось тявканье и урчание. Маляренко невольно порадовался за своё надёжное убежище.

— Наверное, на водопое.

Полный желудок намекал на сон и отдых, но Ивану не спалось. Он, если честно, и не собирался спать. Если уж совсем откровенно, то он был рад, что дед заснул и не составляет ему компанию. Пусть даже это компания молчунов. Ване срочно требовалось побыть наедине со своими мыслями. Лёжа на колючей от срезанных кустов земле, Иван зачарованно смотрел на звёзды. Такого восхитительного звёздного неба он никогда не видел. Из центра города такого точно не увидишь.

— Интересно, куда нас занесло. Это же Млечный путь? Наверное… — Иван привстал. — Ну да, созвездие Медведицы и Полярную звезду точно ни с чем не спутать. Значит, я точно на Земле и в Северном полушарии.

Еще десять минут Иван пялился на звезды, пытаясь разглядеть искорки спутников. Из-за тёмной стены кустов выполз месяц. Долгое вглядывание в серпик ничего экстраординарного не выявило — месяц как месяц. По всему выходило, что космос вокруг Ивана был самый обыкновенный. Это успокаивало. В фантастику и инопланетян он не верил, хотя и допускал возможность их существования.

"Значит, или я сошёл с ума, и мне всё это мерещится, или это розыгрыш какой-нибудь".

Ваня почувствовал, как саднят ссадины и царапины на руках, гудят ноги и побаливает подвёрнутая ступня, и решил, что ТАК мерещиться не может. Порыв прохладного ветра принёс запах моря и трав. Иван застегнул молнию на куртке, поёрзал, устраиваясь удобнее, и закрыл глаза. Прямо над ухом раздалась трель сверчка.

"С утра все порезы обработаю. А ты, сука, заткнись!"

С этой мыслью Ваня заснул.

 

Глава 8

Горестная

Третье по счёту утро на новом месте Иван самым наглым образом проспал. Проснулся он оттого, что солнце успело высоко подняться над горизонтом, тень отступила, и лицо начало крепко припекать. Отлично выспавшийся и отдохнувший Ваня бодро подскочил и заорал:

— Иваныч, подъём!

Иван Иванович проснулся с головной болью очень рано — едва начало светать. Несмотря на тёплую ночь, его то морозило, то бросало в пот. Лицо под повязкой снова разболелось. И дико чесалось ухо. Мысленно старик скривился:

"Чему ж там чесаться. Ваня говорил — оторвало ухо-то"

Левый глаз потихоньку начинал пульсировать болью. Иваныч тихо матюгнулся. Еще вечером, перед ужином, он почувствовал, что его знобит. В надежде, что просто перегрелся на солнце, таксист решил не обращать на это внимания и ничего не сказал Ивану. Но, проснувшись, он с ужасом понял, что озноб только усилился. Хуже всего была тошнотворная слабость. Иванычу показалось, что всё его тело словно накрыто тяжёлой периной — он едва смог пошевелить рукой. Несколько минут старик просто лежал, прислушиваясь к своему организму. Постепенно страх куда-то испарился, и голова стала совершенно ясной.

— Зря я тогда поторопился. Надо было в аэропорту переждать, — сам удивляясь странности, несвоевременности и спокойствию своих мыслей, подумал Иваныч.

Старик понял — жизнь закончилась. Закончилась здесь и сейчас. Осознав это, Иваныч ещё больше подивился своему спокойствию. В последние годы он часто задумывался о грядущем конце, и всегда ему казалось, что это будет страшно и больно, и что он будет бороться за каждый лишний день и час жизни. Но сейчас, несмотря на то, что тело его бил озноб, в душе Иван Иванович оставался спокойным. Он лежал и смотрел куда-то за серый потолок своего автомобиля, вспоминая, как месяц назад вся его немаленькая семья дружно закатывала в банки огурцы. Озноб неожиданно прекратился. Иваныч улыбнулся, закрыл глаз и уснул.

— Просыпайтесь! Ау! С добрым утром!

Ваня подскочил к открытой двери, из которой торчали ноги спящего деда.

— Вот, блин, надо было помочь ему разуться, — сокрушённо покачал головой Маляренко. — Дед, подъём!

Иван сунулся внутрь автомобиля и сразу же почувствовал запах гниения. Этот запах мигом сбил у Ивана всё хорошее настроение и привёл его в ужас. Он попытался растолкать старика, но тот не просыпался, а только часто-часто дышал. Руки его казались ледяными, как будто вокруг была зима. Ваня запаниковал, он совершенно не представлял, что ему делать, как помочь несчастному старику.

"Если бы у него был жар — поставил бы компресс. Чего делать? Попить дать надо!"

Маляренко метнулся к ведру с остатками бульона. В бульоне плавала куча каких-то насекомых и листья кустарника. Завтрак накрылся. Сплюнув с досады, Иван достал пластиковую бутылку и попытался осторожно влить воду в рот старику. Дед закашлялся, и вода полилась изо рта на сиденье. Уже совершенно не думая о ранах на лице старика, Ваня принялся изо всех сил его тормошить. Голова деда безвольно моталась из стороны в сторону, автомобиль, поскрипывая рессорами, начал раскачиваться, но даже такие серьёзные усилия ни к чему не привели. Старик по-прежнему был без сознания и всё также часто и неглубоко, с хрипами, дышал.

Иван снова почувствовал, как болит его обожженная и поцарапанная ладонь. Он, пятясь, выполз из салона и сел на землю. Привалился спиной к тёплому железному боку машины и заплакал.

Надо сказать, что за всю свою жизнь Иван плакал крайне редко. Его мама удивлялась, насколько неплаксивым и флегматичным был ее ребёнок. А с возрастом слёзы у Вани чаще всего появлялись сами собой, после удара молотком по пальцу или от упавшего на ногу блина от штанги. Все родственники Ивана, к счастью, были живы-здоровы и он никогда до этого момента не задумывался о том, как страшно терять близких людей. Маляренко посмотрел на торчащие из машины ноги деда и с изумлением понял, что этот совершенно незнакомый человек ему очень дорог, и он боится его потерять. Иван вытер глаза и помотал головой, словно прогонял какое-то наваждение.

"Действительно, кто он мне? Я даже его фамилии не знаю. А поди ж ты…"

Он снова посмотрел на деда. Иван постарался припомнить, о чём они вообще говорили. И не смог. Получалось, что за эти двое суток они разговаривали в общей сложности минут десять. И, в общем, ни о чём.

Маляренко снова протиснулся в салон, пристроился на самом краешке дивана, взял старика за холодную руку и стал ждать.

Через сорок минут, так и не придя в сознание, таксист Иваныч умер. Маляренко, действуя как автомат, разобрал баррикаду, выбрался из "клумбы" и долго стоял, бездумно глядя в степь. В голове не было ни единой мысли. Он просто стоял и слушал, как высоко в небе поёт птица, а в траве стрекочут кузнечики. Первый за сегодняшний день порыв горячего ветра больно стеганул Ивана по обожженному солнцем лицу. Маляренко вздрогнул и пришёл в себя. Нужно было сделать много дел. Уже ни на что особо не надеясь, мужчина достал из кармана телефон и включил. А вдруг? "Вдруг" не случилось. Аппарат сначала поприветствовал хозяина, а потом послал его на хрен. Даже экстренный "сто двенадцать" на работал.

— Сам пошёл! — Ваня сунул телефон обратно в карман и пообещал: — Я тобой еще гвозди забивать буду.

Взгляд его зацепился за ничем непримечательный кусок целины в пяти метрах от "клумбы".

"Здесь".

Иван посмотрел на изрядно затупившийся нож и пошёл копать.

Как выяснилось, могилу Ваня вырыл неправильно. Выросший в семье, состоящей сплошь из атеистов, он сам тоже был далёк от религиозных традиций. А из-за того, что за всю свою жизнь Ивану посчастливилось ни разу не побывать на кладбище, последнюю парковку для деда он вырыл с севера на юг. Лишь когда Иван принёс завёрнутое в промасленный брезент тело к могиле, в голове откуда-то всплыло ощущение совершаемой ошибки. Так толком и не поняв, что же его смущает, Ваня откинул край брезента и в последний раз посмотрел на деда. И тут до него дошло. На шее Иваныча был маленький крестик. В мозгу щёлкнуло, и всё встало на свои места. Иван был начитанным и образованным человеком, и кое-какой книжной и киношной информацией он всё же обладал. Поэтому Маляренко, грустно поглядев на свои обломанные чёрные ногти, достал нож и снова пошёл копать.

 

Глава 9

В которой Иван занимается собой, любимым, и планирует ближайшее будущее

Печальные дела отняли у Ивана почти половину дня. Солнце уже крепко стояло в зените, когда обливающийся потом Ваня воткнул в земляной холмик крест, изготовленный из двух относительно ровных палок и кусочка бечевки, найденной в багажнике. Отойдя к "клумбе", предельно уставший Маляренко уселся в тенёк и принялся размышлять. Картина, которая сложилась в его голове за то время, что он копал могилы, срочно требовала каких-то выводов. Иван любил системный подход в решении проблем и пытался использовать его и здесь, но ему катастрофически не хватало информации.

"Где я? Понятно, что это Земля. Полярная звезда есть, значит — северное полушарие. Азия? Вряд ли. Там народу до хрена живёт. Особенно на юге. Америка? Точно нет. Побережье там всё заселено. Может, Каспий? Но! За два дня ни одного следа от самолётов. Ночью не видел ни одного спутника. Хотя луна явно наша, обычная"

Иван посмотрел на мелкого кузнечика, прыгающего в траве недалеко от него. Кузнечик, как кузнечик. Зелёный.

— В каком-то ненаселённом месте нахожусь. Места южные, море рядом.

Иван с трудом мог себе представить, что где-то в северном полушарии планеты Земля мог найтись кусок морского побережья без следов деятельности человека.

— А может, заповедник. Вроде бы на Украине где-то есть степной заповедник. Чёрт его знает. — Рассуждения вслух успокаивали. — Надо на берег сходить. Глянуть, что там да как.

В голове всплыло — Аскания-Нова. Ну что ж — может быть. Осталось только понять, как он сюда попал. Маляренко допил последние капли воды из бутылки и посмотрел на пролетавшую бабочку. На вид она была вполне обыкновенной. Хотя кто их, этих бабочек разберёт? В животе заурчало. После тяжкого труда зверски хотелось есть. Достав из пакета заныканную со вчерашнего вечера куриную ногу, Маляренко придирчиво осмотрел и обнюхал её.

Голод, как известно, не тётка.

"Годится".

Помогая обществу в своём лице, Иван тщательно пережёвывал засохшую и жёсткую куриную ногу, нет-нет, да и бросая взгляды на две литровые "Финляндии", призывно выглядывающие из пакета. Решив, что ничего страшного не произойдет, если он выпьет глоточек, Маляренко выудил ополовиненную бутылку, решив добить сначала её, а запечатанную приберечь. Из открытого горлышка в нос шибанул резкий запах спирта. Ваня хмыкнул и посмотрел на бутылку совсем другими глазами.

"А ведь у меня нет ничего дезинфицирующего, кроме этой водки. Аптечка в машине совсем хреновая. Йод засох, таблетки древние".

Маляренко тщательно закрутил колпачок и убрал бутылку в пакет.

Следующий час пришлось потратить на сон, после еды Ивана разморило на солнышке, и он, плюнув на все планы, ушёл спать в машину.

Разбудила Ивана не жара и не шум листвы. А тихие, осторожные шаги. Как он во сне умудрился, в постоянном шуме ветра и шорохе кустов, услышать посторонний звук и проснуться, Иван так и не понял. Он подскочил с бешено колотящимся сердцем и, подтянув ноги, резко захлопнул дверь. За окном тоже кто-то подскочил и молнией рванул "на выход". Мелькнул пушистый рыжий хвост, и маленький лисёнок исчез в проходе.

"Ффуууххх! Напугал…"

Маляренко крепко держал неизвестно как оказавшийся в его руке нож.

— Рефлексы уже, однако, — Иван нервно усмехнулся. Руки его дрожали. Голос тоже. Мужчина мысленно ругал себя самыми распоследними словами за то, что не поставил на место Иванычева "ежа".

"Если я всё-таки в заповеднике, то до тех пор, пока не найду егеря, надо быть осторожным".

Маляренко взял нож поудобнее и решительно распахнул дверь.

Планам сходить на море и осмотреть пляж в этот день так и не суждено было сбыться. Ивану пришлось заново повторить вчерашние трудовые подвиги и сначала потратить час на добычу и кипячение воды, а потом еще один на беготню за уже знакомыми курицами. Но то ли курицы в этот раз попались все как одна — чемпионы, то ли у охотника сбился прицел, но найденная на месте прошлой победы железяка упорно летала мимо цели. Иван в очередной раз подобрал костыль, отёр с лица градом катившийся пот и прикинул, что если он и дальше так будет бегать за добычей, то в итоге потратит калорий больше, чем получит с пищей.

Овчинка явно не стоила выделки, но жрать хотелось еще больше.

В итоге вусмерть забегавшийся горе-охотник просто стал швырять свою биту издали, стараясь поразить дичь на расстоянии. Тупые курицы гордо гуляли поодаль, не давая приблизиться ближе, чем на полусотню метров. Пару раз Иван был очень близок к тому чтобы попасть, но ему чуть-чуть не везло. В конце концов, когда охотник уже решил на всё плюнуть и вернуться к машине, ему удалось подбить здоровенную птицу. Без всяких победных воплей совершенно измученный Иван подошёл и добил свою жертву.

День был в самом разгаре, по внутренним часам Маляренко — часа четыре, не больше. Солнце палило неимоверно. Послав мимолётное желание всё-таки сходить к морю и искупаться, Ваня поплёлся в лагерь. За хлопотами по приготовлению пищи незаметно пролетел еще час. В голове у Ивана отсутствовали всякие мысли, а на душе была пустота. Потроша птицу, мужчина вспомнил, как всего сутки назад живой Иваныч давал ему советы по приготовлению дичи. Маляренко помрачнел. Настроение из никакого быстро перешло в совершенно поганое. Перспектива в одиночку ночевать в дикой степи, коренного горожанина Ваню, откровенно говоря, не радовала.

Жара начала спадать, солнце уходило и снова, как и вчера под вечер, стих ветер. Отдохнувший и сытый Маляренко сидел, привалившись спиной к машине, и тщательно обрабатывал смоченным в водке платком руки. Только сейчас, уже под вечер, когда не надо было никуда спешить и что-то делать, у Ивана нашлось время заняться своими ссадинами. Внимательно осмотрев ладони и пальцы, Маляренко с облегчением выдохнул. Ни одна ранка не воспалилась. Закончив чистить ногти, Ваня подумал, разулся и также тщательно обтёр водкой ступни. Сидеть, разувшись, и шевелить в тёплом воздухе пальцами ног было чертовски приятно. Иван даже зажмурился от удовольствия. Закрыв глаза, он на секунду представил себя на даче у деда. Ваня любил приезжать туда, и, хотя он почти никогда на грядках не работал, дед всегда был рад внуку, а бабушка угощала его пирожками. Воспоминание о бабушкиных пирожках с капустой вызвало у Маляренко обильную слюну и урчание в животе.

"Мда"

Иван вздохнул, посмотрел на ведро с "супчиком" и снова вздохнул.

"Мда. Не канает. Соли бы".

Что делать дальше, Маляренко так и не решил.

— Ясно, что надо выбираться к цивилизации. А куда? — вслух рассуждал Иван. — Воды с собой много не унесу. С другой стороны… ну, каких размеров этот заповедник может быть? Километров пятьдесят максимум. Что я, пятьдесят километров не пройду?

Иван критическим взором оглядел свои туфли. Туфли порадовали. Крепкие, почти неношеные "Катерпиллеры", купленные за три дня до командировки, имели толстенную рифлёную подошву и по идее могли служить ещё очень долго. Несмотря на сидячую работу, любовь к пиву и лишние пятнадцать-двадцать килограмм жирка, Маляренко был неплохим ходоком. Купив сразу после армии старенький "Пассат", Иван быстро оценил прелести пробок, культуру водителей и удовольствие от общения с гаишниками. Так что через полгода он с тайным злорадством сбагрил свою машину нелюбимому двоюродному брату. И тех самых пор каждый день, в любое время года, уже почти тринадцать лет Маляренко ходил с работы и на работу пешком. Четыре километра триста метров в горку и столько же обратно под горку.

"Пойду по пляжу — куда-нибудь точно выйду"

Ваня вспомнил поход на холмы и почесал затылок.

"А поверху удобней будет. Трава там выгорела — идти легче. Да и видно дальше"

Так ничего и не решив, Маляренко снова смочил в водке платок, затем, мысленно ругая себя за слабость, сделал три больших глотка из бутылки и полез отмывать от блевотины и крови салон машины.

Лежа на удобном мягком, а самое главное, чистом диване, слегка окосев от выпитого, Иван вяло думал о том, что за всё время своего пребывания "в кустах", он так и не удосужился поглядеть, что же еще полезного может находиться в багажнике. Решив, что займется его содержимым рано утром, Ваня зевнул и закрыл глаза. Маляренко уже начал смотреть первый сон, когда неожиданная мысль буквально подбросила мужчину на месте, заставив резко заколотиться сердце:

"У меня же была сумка и ДВА пакета! В одном — водка и кола… а во втором… Где ж он может быть?"

Возбуждённый Маляренко, трясущимися пальцами вытащил из кармана телефон и включил фонарик. Индикатор заряда уже прочно горел красным, но лихорадочно обыскивающему салон машины Ивану было всё равно.

"Ха! Два раза ха".

Радостно пыхтя, мужчина вытащил из под переднего пассажирского кресла какие-то тряпки, видимо, затаренные Иванычем, и белый пакет с надписью buy'n'fly.

— Да! Да! Да!

Из пакета одна за другой появлялись здоровенные плитки финского шоколада. Иван был счастлив. Мгновенно содрав с одной из шоколадок упаковку, он с наслаждением принялся за еду. Телефон издал голодную трель и отключился. Фонарик погас. В почти полной темноте раздавалось громкое чавканье.

 

Глава 10

В которой Маляренко выясняет, что у него нет силы воли, и совершает стратегическую ошибку

Проснулся Иван рано утром. Настолько рано, что, пожалуй, это и утром-то назвать было нельзя. Стояла ночь, и лишь на востоке, над возвышенностью слегка угадывались намёки на скорый рассвет. С моря дул постоянный, без порывов, ветерок. Иван зябко поёжился.

"Надо же. Днём жара, ночью — холод".

Насчёт холода Ваня, конечно, загнул. Но свежий и прохладный ветер действительно бодрил и быстро согнал с Маляренко остатки сна. Иван прислушался — в этот ранний час уже не пели ночные птицы, и даже цикады молчали. Не было слышно воя диких животных, чего Иван действительно опасался, только шелест травы и листьев на кустах. И запах моря. Маляренко взобрался на крышу, уселся по-турецки на холодный и влажный металл и стал смотреть на гаснущие в рассвете звёзды. Иногда ему казалось, что он слышит шум прибоя.

Багажник полностью оправдал ожидания Ивана. Он был таким же чистым и ухоженным, как и вся остальная машина. И совершенно пустым. Честно говоря, даже было удивительно, откуда в этом сияющем новеньким линолеумом багажнике появилось старое ржавое ведро. Лишь в самом углу, задвинутая подальше, стояла небольшая коробка.

Маляренко усмехнулся.

— Ну да, а чего вы ожидали, Иван Андреевич? Он же из аэропорта народ возил. Чемоданам тоже место нужно.

Иван сунулся в коробку. Обычный наборчик "сделай сам". Но всего по минимуму. Видимо, починиться в городе проблем не было. Исключением среди железного лома, в котором Иван, кстати, совсем не разбирался, оказалась лишь деревяшка, толсто обмотанная леской. Леска тоже была толстая. Но никаких крючков и прочих поплавков Маляренко так и не нашёл.

"Нууу дед… — Иван разочарованно почесал затылок. — Если ты это снастью называл…"

Из всего того, что было в багажнике, в сумку перекочевала лишь пара здоровенных отвёрток. Решив, что больше делать ему здесь нечего, Иван наскоро позавтракал, сунул в сумку початую бутылку водки, ёмкости с водой, шоколад, прихватил железный костыль и кепку деда и направился к выходу.

Иван Андреевич был человеком обстоятельным и терпеть не мог беспорядка. Вот и сейчас, покидая "парковку", он оставлял после себя тщательно прибранный лагерь и запертую машину. Ведро тоже заняло своё место в багажнике.

— Ну что, Иваныч, пойду я.

Маляренко помолчал, глядя на могильный крест.

— Ты не скучай тут. Я твоим сообщу. Не оставят тебя здесь.

Уже повернувшись в сторону холмов, Иван, повинуясь неожиданному импульсу, вернулся и забаррикадировал вход на стоянку.

Выросший в городе, отдалённого от ближайшего сносного водоёма парой тысяч километров, Маляренко буквально бредил морем. Он не желал быть мореходом или рыбаком. Он просто мечтал жить на берегу моря. Серый смог, висящий над серым городом, только укреплял эту мечту — смотреть в своё окно на алма-атинскую панораму Ивану совсем не нравилось. После поездки в Турцию желание видеть чистый простор водной глади и дышать свежим морским воздухом превратилось в манию, и после развода с женой, Маляренко всерьёз стал подыскивать варианты покупки квартиры где-нибудь в Кемере.

Иван скрипнул зубами и вслух добавил.

— Чёрт! Да что ж такое? Море вот оно — совсем рядом. А я никак до него не доберусь.

Тишина и одиночество действовали угнетающе, так что Ваня предпочитал думать в полный голос. Вот и сейчас, заделывая Иванычевым "ежом" просеку, Маляренко громко возмущался и матерился. Всё дело было в том, что еще на заре он твёрдо решил, невзирая на дикое желание искупаться, идти к холмам и двигаться по ним на юг, в сторону видневшихся вдалеке скал. В целом, это было правильным решением. С высоты видно куда как дальше, чем из низины, и шанс разглядеть что-то стоящее, например, дом егеря или просёлок, был значительно выше. В данный момент эта логичность Ивана бесила.

— Мля! Найду людей, выйду к дороге. Уеду. И чё?! И всё?

Маляренко посмотрел на небо. Денёк обещал быть таким же жарким, как и вчерашний.

— На часок? На часок!

Мысленно поздравив себя с этим мудрым компромиссом, Иван направился к морю. Синий простор и белые барашки прибоя наполнили грудь ощущением восторга и счастья. Всё еще прохладный, несмотря на вставшее над горизонтом солнце, солёный ветер ударил в лицо. Радостно заорав что-то нецензурное, Маляренко бегом рванул на пляж.

Иван не умел плавать. Совсем. Но воды, как ни странно, он не боялся, так что содрав на бегу с себя всю одежду, Ваня с наслаждением прыгнул в море.

— А-ах!

Вода оказалась удивительно прохладной. И невероятно прозрачной — несмотря на песчаное дно мути не было никакой. Через час, закончив плескаться, Маляренко тщательно прополоскал всю одежду. Соль жгла каждую царапину, но, решив, что дополнительная дезинфекция не помешает, Ваня продолжал яростно скрести себя пучком травы. Еще через час высушенный, чувствующий себя чистым и умытым, Маляренко отправился в путь. Вода в море была очень солёной, всё тело и одежда покрылись белым налётом и при ходьбе куртка и джинсы шуршали и поскрипывали.

"А вот вам, батенька, и соль"

Иван с наслаждением облизнул губы и глотнул водички из бутылки, накинул на голову последнюю чистую белую рубашку, а сверху придавил ее дедовой кепкой. Со стороны смотрелось, наверное, забавно, но от солнца эта конструкция защищала отлично. Конечно, лучшим вариантом был бы зонтик, но и помесь бедуина с Мимино Ивана устроила. Он укрыл плечи полами рубашки и довольно притопнул ногой — песок прибрежной линии был мелким и очень плотным, словно его специально трамбовали.

"Шоссе, блин"

Маляренко порадовался, что не двинул на холмы. Идти будет легко, осталось только решить в какую сторону. С одной стороны полоса пляжа упиралась в какие-то скалы. Но до них было далековато, и солнце, если идти к ним, светило бы прямо в лицо. Иван хмыкнул и посмотрел в противоположную сторону.

— Да какая, блин, разница?

И пошагал прочь от солнца.

О том, как он ошибся, не пойдя к скалам, Маляренко узнал лишь через очень долгое время.

 

Глава 11

Про радужные ожидания, несбывшиеся надежды и путеводную звезду

С моря тянул прохладный ветерок, а самодельный бурнус отлично справлялся с солнцем. Иван, не торопясь, с комфортом, топал к северу, не забывая, однако, вертеть головой во все стороны. Ничего интересного вокруг не происходило. Слева пустое, в смысле полного отсутствия всяких бакенов, буёв и кораблей, море. Справа — степь. И тоже пустая. Никаких следов человека. Пейзажи были однообразными и быстро приелись путнику. Животных или уже знакомых куриц Маляренко по пути тоже не заметил. Только стайка каких-то птиц носилась над самой водой, ловя насекомых. Шагать было не трудно, но, если честно, скучновато, и, на "автомате" глядя под ноги, Маляренко погрузился в размышления.

"Иду я километра три-четыре в час. Если не делать привала и экономить воду, то до вечера тридцатник пройду".

Иван ещё раз прикинул возможные размеры заповедника и повеселел.

"К вечеру выберусь! Или людей найду. Или дорогу. "Дикари" тут точно должны быть. Пляжи-то какие!"

Представив, как он находит лагерь нудистов, Маляренко почувствовал себя еще лучше и с трудом подавил в себе желание немедленно ускориться.

"А силы лучше поберечь… — Ваня ухмыльнулся. — Пригодятся".

Через час "жёлтая дорога" неожиданно сменилась утрамбованной серой глиной, с растущими там и сям чахлыми камышами. Прикинув, что он сам себе хозяин-барин, Иван поменял свои планы и устроил привал в редком тенёчке камышей. Идти дальше уже не хотелось. Хотелось постелить на глину одежду и завалиться поспать. А потом проснуться и залезть в воду. Или наоборот — искупаться, а потом поспать. Посидев пять минут и слегка переведя дух, Иван решил, что если он прямо сейчас не поднимется, то весь день пролетит к чертям. Пришлось на практике повторить подвиг барона Мюнхгаузена и поднять самого себя за воротник. Утвердившись на ногах, Маляренко дал себе честное слово не останавливаться до вечера и бодро двинул дальше на север.

Пройдя еще километров пять, путешественник вновь вышел на песок. Но это был уже не пляж, это были настоящие барханы, которые одним боком уходили в воду, а другим — смотрели на настоящую пустыню, которая тянулась до горизонта. На самом-то деле это были, конечно, не барханы, а дюны. Но выросший вдали от моря Маляренко это слово позабыл. Шагать сразу стало гораздо тяжелее. Песок осыпался под ногами и проникал в обувь. Приходилось часто садиться и вытряхивать туфли, но уйти с барханов вниз, в пустыню, подальше от берега, Иван не решался.

Вспомнилось "Белое солнце пустыни".

— Чем я вам не товарищ Сухов? — настроение, несмотря на нелёгкий переход, всё равно оставалось отличным. Маляренко был рад, что двигается, а не просиживает штаны на "парковке".

"Движенье — жизнь!"

На преодоление дюны ушло три часа. Когда солнце потихоньку начало скатываться на запад, Иван сел на самой макушке тридцатиметровой песчаной горы и посмотрел на краснеющее море и на открывшийся перед ним степной простор. Пески осталась позади. Впереди вновь было целое море разнотравья, колыхавшееся волнами под порывами ветра. Кое-где тёмно-зелёными пятнами на этом разноцветном море лежали "клумбы" кустарника. А на горизонте, едва различался лес. Маляренко напряг зрение.

— А может и роща. Там вода точно должна быть. И по "клумбам" пошукать…

Иван был серьёзен и сосредоточен. По его прикидкам, за день он прошёл не меньше двадцати-двадцати пяти километров. Ноги болели. Вода почти кончилась. До паники было далеко, но и от шапкозакидательского "к вечеру выберусь" Маляренко избавился. Стало ясно, что сегодня он уже никуда не выйдет, и перед ним во весь рост встала проблема ночёвки. Ночевать в степи Иван не хотел — ему было страшно об этом даже думать. Допив последнюю воду, он сунул пустую бутылку в сумку и начал быстро спускаться с бархана.

Вечерело. Надо было поторапливаться. Маляренко рысцой добежал до ближайшего кустарника и принялся вырубать себе убежище. Не евший целый день, потративший уйму сил на поход, Иван, тем не менее, вгрызался в непролазную чащу, словно танк. Тупой нож почти не резал, приходилось подрубать и доламывать ветки руками. Из земли торчали острые то ли колья, то ли пни. Но всё равно это было лучше, чем ничего. Уже в полной темноте Иван закончил работу, забаррикадировал вход и повалился на колючую землю. Едва голова коснулась сумки, Маляренко мгновенно заснул.

Второй день пути дался Ивану куда как тяжелее первого. Воду Маляренко смог найти лишь после полудня. К этому времени он уже почти ничего не соображал, просто шёл вперёд, механически переставляя ноги. Двести грамм водки, плескавшихся на дне бутылки, Иван сунул поглубже в сумку, чтобы даже не слышать этот звук. Возясь с сумкой, мужчина отвлёкся от дороги на несколько секунд и со всего маху свалился в узкую промоину, полную чистой воды. Ошалев от нежданной удачи и наплевав на всех бактерий и микробов вместе взятых, Маляренко пил и пил чистую холодную воду. Утолив жажду и хорошенько умывшись, Ваня выбрался из ручья и, довольно отдуваясь и фыркая, огляделся. В сотне метров от него возле извилистой промоины росло два корявых невысоких дерева, дававших плотную и густую тень. Маляренко посмотрел в ультрамариновый зенит и решил, что немного отдыха ему не помешает. Подобрал сумку и двинул в тенёк.

Тенёк оказался занят.

Тихое хриплое рычание Иван услыхал за полсотни шагов до намеченной цели. Что там за зверюга, мужчина не знал. Но, судя по долетающим звукам, зверь там был не один. На миг застыв столбом, перетрусивший Маляренко вытащил дедов тесак, в другой руке сама собой появилась самая большая отвёртка. Не отрывая глаз от тени, из которой доносился рык, Иван потихоньку включил задний ход, даже и не пытаясь геройствовать и храбро отвоёвывать себе место без солнца у неведомых диких зверей. Пройдя вверх по течению примерно с километр, мужчина приметил на берегу ручья замечательную "клумбу". Осторожно приблизившись, Ваня не обнаружил никаких жильцов, кроме десятка пичуг, моментально порскнувших в разные стороны.

— Сойдёт.

Перенервничавший Иван вытер лоб дрожащей рукой. Ноги сами собой подогнулись, и Маляренко мешком рухнул в долгожданную тень.

— Ни хрена себе! Чуть не попал.

Иван вспомнил, как ходил с племянником в зоопарк. Припомнил степных леопардов, и ему стало худо. Вспомнил клетку с волком. Волк Ване как-то "не показался". Маленький какой-то. Щуплый. А потом волк посмотрел прямо ему в глаза, и Маляренко испугался. Испугался, несмотря на то, что их разделяла стальная решётка, потому что, как бы это банально ни звучало, на него смотрели глаза убийцы. Тогда, сославшись на вонь, шедшую от клетки, Маляренко поспешил оттуда уйти.

Проверять, кого же он потревожил у дерева, уставший и голодный человек не испытывал ни малейшего желания и, объявив самому себе: "Нормально. Заночую здесь", — он принялся вырубать себе очередное убежище.

Закончив работу, напившись воды до отвала и слопав предпоследнюю шоколадку, Иван занялся стиркой изрядно пропыленных и просолённых вещей, попутно пожалев, что оставил хозяйственное мыло в багажнике. Пришлось потратить чуток шампуня. Развесив одежду сушиться на ветках, Маляренко достал из сумки все свои походные банные принадлежности, сложил их на берегу и решительно полез мыться.

Чистый, побрившийся, благоухающий одеколоном Иван сидел на берегу ручья, опустив в воду ноги, и глядел на далёкий лес. Скорее, это была большая роща. До неё, по всем прикидкам, оставалось никак не меньше пяти километров. Солнце садилось, и вся степь стала красновато-оранжевой. Как и небо. Это было красиво, но любоваться на красоты Ивану совершенно не хотелось. Настроение у Маляренко было подавленным. Сложив два и два, он получил ответ, который его совсем не устраивал.

— Вчера двадцать пять. Сегодня… ладно, пусть десять, — вслух рассуждал Иван. — И ничего. И никого. Ни кораблей, ни бакенов. Ни самолётов, ни просёлочных дорог. Следы от машин в степи надолго остаются. Куда ж вас, Иван Андреевич, занесло? Был бы это военный полигон, так следов было бы до чёрта.

Солнце окончательно опустилось в море, и стало резко темнеть. Вдалеке какая-то тварь начала подвывать и тявкать, заглушая даже извечный свист ветра в ушах. Плечи непроизвольно дёрнулись.

"Брррр!"

С невесёлыми мыслями о больших и жирных неприятностях, в которые он угодил, Иван вылез из ручья и пошёл спать.

Послав подальше очередной концерт цикад, трещавших со всех сторон, шум ветра и далёкий вой зверья, Маляренко заткнул вход в своё логово, хлебнул для профилактики глоток водки и отрубился.

Эту ночь Маляренко запомнил на всю жизнь. Какая-то пыхтящая и вонючая тварь, урча и подвывая, толкалась в сложенную из веток баррикаду. Проснувшийся Иван не стал орать, хотя сердце от испуга готово было выскочить из груди. Он молча упёрся обеими ногами в хлипкую стеночку и стал бороться за свою жизнь. Временами ему казалось, что неведомый зверь сейчас ворвётся в убежище. Под напором когтей ветки трещали, гнулись, но, к счастью, не ломались. Пободавшись таким образом полчаса, противники остались "при своих". Ваня, тяжело дыша, лежал в кустах, а представитель местной фауны, убедившись, что ему ничего тут не обломится, напоследок порычал для порядку и побежал по своим делам дальше.

Сон не шёл. Маляренко лежал и считал звёзды, вспоминая родителей, родных и приятелей. Несмотря на одержанную победу, настроение было не ахти. Всё, что произошло с ним за последние несколько дней, сильно подкосило веру Ивана в собственные силы и возможности, а поход показал, что задница, в которую он свалился, гораздо больше, толще и глубже, чем он мог подумать.

"Всё-таки, это, наверное, не заповедник".

Маляренко закрыл глаза и, холодея от страха, высказал вслух давно пришедшую на ум мысль.

— Это, наверное, параллельный мир какой-то. И людей здесь нет.

Следующие пятнадцать минут Иван посвятил громкой ругани. В этом он был не мастак, так что мат получался, хоть и громкий, но однообразный и неизобретательный. Маляренко понимал всю бесполезность крика, но поделать с собой ничего не мог. Страх, отчаяние и злоба требовали выхода. Прооравшись как следует, мужчина постепенно успокоился. Начинало светать, ветер стих, и Ивана окружила абсолютная тишина. Маляренко застегнул молнию куртки до горла, покрепче сжал рукоятку ножа, проверил, лежит ли в кармане отвёртка, и молча вышел из укрытия.

"Бояться нельзя. Бояться нельзя. Терять уже нечего".

Зубы всё равно предательски постукивали. Холод из живота разлился по всему телу, и Ивана заметно потряхивало.

— Да я эту тварь!.. Ой!

Маляренко, забыв обо всём, застыл на месте вдали горел огонь. Маленькая точка неровно мерцала, её можно было бы спутать со звездой, висящей прямо над горизонтом, но Иван нутром почуял — это костёр. Это люди. Второй раз за эту ночь сердце готово было выскочить из груди. В ушах шумело. Сбросив оцепенение, Маляренко прочертил ножом на земле полосу, указав направление на огонь. Теперь, когда появилась хоть какая-то надежда, что он здесь не один, Иван решил поберечься. Мужчина развернулся и, счастливо улыбаясь, нырнул в своё убежище.

"А может, всё-таки это и заповедник".

Несмотря на ночные приключения, Маляренко спокойно проспал всё утро и проснулся около полудня. Выскочив из укрытия, он бросился к черте. Как Иван и ожидал, она точно показывала на далёкую рощу.

— Значит, нам туда дорога, значит, нам туда дорога…

Повеселевший Маляренко быстро собрался и почти бегом рванул к людям.

 

Глава 12

В которой Иван, наконец, встречает людей и ведёт важную беседу

Маляренко шёл быстрым шагом, иногда срываясь на трусцу, на лице его застыла глупая улыбка. Поправляя часто сползающий с плеча ремень сумки, Иван не отрывал глаз от приближающейся рощи, совершенно позабыв о том, чему его учила мама — всегда смотреть под ноги. Лишь в последний момент, спохватившись, беспечный ходок затормозил. Совершенно незаметная на первый взгляд, укрытая травой, перед ним лежала еще одна промоина — родная сестра той, возле которой он ночевал. Правда, эта оказалась пошире — метра три — и значительно глубже. Иван осторожно посмотрел вниз и присвистнул:

— Долбо. б, ты, Ваня!

Видневшееся на пятиметровой глубине дно сплошь усеяли здоровенные валуны, размером с голову Ивана. А вот воды там не было.

Придя в себя, мужчина огляделся. Прыгать тут он опасался — противоположный край выглядел очень ненадёжным: плюнь — и осыплется. Еще разок отведя душу крепкими словечками, Иван двинул вдоль расщелины в сторону моря. До желанной рощи оставалось не больше полутора километров. Всего через сотню шагов промоина начала расширяться, быстро превращаясь в распадок. Прикинув, что такими темпами еще через сотню метров распадок можно будет перейти, спокойно спустившись и поднявшись на другую сторону, Маляренко поспешил дальше. Обойдя очередную "клумбу", прилепившуюся к краю овражка, Иван замер.

— Мля! — стоя на краю обрыва и держась одной рукой за ветки кустарника, чтобы не свалиться вниз, Маляренко внимательно рассматривал на следы присутствия людей. На дне овражка, укнувшись носом в валуны, лежала разбитая "Газель". Плюнув на опасность, цепляясь за ветки и землю, Иван сполз по склону вниз. Затаив дыхание, спотыкаясь на камнях, он тихонько подобрался к машине и заглянул в салон.

— Фуууххх! Пусто! — с огромным облегчением Маляренко перевёл дыхание и пристальнее осмотрел свою находку. Вся морда автобуса была вдребезги разбита и страшно смята. Иван с содроганием увидел бурые пятна, натёкшие на белый крашеный металл. — Кому-то не повезло. Ты смотри — а салон-то пустой! Всё вытащили… молодцы. Бааа! Знакомые всё лица! — на борту машины висела поцарапанная табличка "Аэропорт — Центр". — Хотя, может, и не та.

Внутри действительно было совсем пусто, сняты все сиденья, ободрана вся внутренняя обшивка и откручены задние двери. Еще не было одной задней пары колёс. Подивившись такому вандализму и убедившись, что ничего интересного здесь больше нет, Ваня стал взбираться по крутому склону на другую сторону оврага. Помучившись с осыпающимся суглинком и разок проехавшись пузом вниз, Маляренко отыскал в стороне настоящую земляную лестницу, ступеньки которой, укреплённые прутьями, были вырыты прямо в склоне. Мысленно пожелав здоровья тому, кто это сделал, Иван с лёгкостью поднялся наверх.

— А вот тут он тормозил, — Маляренко подошёл к двум царапинам, по другому и не скажешь, уходившим в овраг. — Поздно заметил, наверное.

Иван огляделся. Недалеко от него темнело пятно старого кострища. А чуть дальше, рядом с большим пышным кустарником, был насыпан небольшой холмик.

— Водила. — Иван подошёл к могиле, но никакого креста или другого знака не обнаружил. Зато обнаружил на выгоревшей траве чёткие следы автомобиля, уходившие в сторону той самой рощи. Подавив в себе желание немедленно бежать по следу, Маляренко уселся в тенёк и призадумался.

— А ведь к ним тоже никто не пришёл на помощь. Машина разбитая так и лежит. Водителя тут же и похоронили, — Иван угрюмо глянул на неаккуратный холмик: — Хм… если не просто закопали. И костёр в роще. Тоже сидят и ждут. Допустим, машина та, в которую я не успел в аэропорту. Значит, сколько они уже здесь?

Маляренко принялся загибать пальцы, пытаясь вспомнить, как давно он сам тут робинзонствует. Получалось всё время по-разному: то четыре, а то и все шесть дней. А потом он встал и сделал то, за что потом не переставал себя хвалить. Отойдя от могилы к неприметной "клумбе", Иван вырыл среди зарослей настоящий тайник, закопав в него свою сумку, а с ней кожаную куртку Иваныча и одну из отвёрток. Немного подумав, Маляренко спрятал в соседних кустах и дедов тесак. Кем-кем, а дураком, несмотря на имя, Ваня точно не был. На что способны пойти люди, попавшие в экстремальные условия, чтобы выжить, он мог себе представить. Работая в жёстких конкурентных условиях, он привык оставлять "заначки", чтобы иногда, на переговорах, вытащить из рукава туз. Хотя, в целом, людям Маляренко доверял, априори считая их всех хорошими. Да и на слово почти всегда верил, за что был неоднократно бит жизнью.

Оглядев себя, мужчина усмехнулся. То ли бомж, то ли дикарь — грязная, мятая рубашка, пыльные штаны. В руках бутылка с водой и противоугонный костыль, за ремнём — отвёртка.

— Одно слово — бомж! Что с тебя взять, Ваня, кроме анализов?

Маляренко снова глянул на рощу, повернулся и пошёл вдоль оврага. Сделав изрядный крюк и обойдя свою цель с другой стороны, Иван, не торопясь, потопал к людям.

Павел Фёдорович Ермаков, в миру известный как дядя Паша, был, в общем-то, неплохим человеком. И не он один так думал — таким его, совершенно искренне, считали очень многие люди. Внешне дядя Паша выглядел типичным "быком" из братвы, точно таким, какими их показывают в кино. Бритый затылок, отсутствие шеи, могучие плечи и массивная золотая цепь. Завершали картину толстенные руки, пивная бочка вместо живота и тяжёлый взгляд. Увидев его не обезображенное интеллектом лицо, мало кто мог представить, что обладатель всего этого набора достоинств увлекался восточной философией, свободно разговаривал на трёх языках и на собственные деньги содержал детскую секцию бокса, арендуя в городском спорткомплексе зал.

Глядя на то, что он делал сейчас, поверить в хорошее в этом человеке было ещё сложнее. Дядя Паша бил. Бил всех подряд. Резко и очень больно. Выстроив в шеренгу с десяток уставших, покрытых пылью и потом людей, он медленно обходил весь строй, то и дело пуская в ход свои тяжеленные кулаки.

— Ты понял? Не слышу! — рычал он и, не обращая внимания на лепет очередной жертвы, наносил короткий удар в живот. Обработав таким образом всех без исключения, а затем подняв пинками и рыком корчившихся на земле людей, поставив их снова в строй, дядя Паша отошёл на пару шагов и рявкнул: — За работу! Ну, пошли!

Строй смешался, и люди мгновенно рассосались кто куда. Павел Фёдорович круто развернулся и тяжёло посмотрел на двух расслабленно сидящих в тени мужчин.

— Встали и пошли за ними. Увижу, что ваши плохо работают — завтра сами в строй встанете.

Разогнав всех по делам, он по-хозяйски огляделся вокруг. За три дня, что они находились на этом месте, поляна превратилась в хорошо укреплённый лагерь. Родник в центре был тщательно обложен камнями, подлесок вырублен, а двухметровой высоты плетень, петляющий среди деревьев, полностью окружил поселение. Дядя Паша поскрёб волосатую грудь и улыбнулся. Поселение. Его поселение.

— Бог в помощь!

Иван стоял над двумя копошащимися в земле полуголыми людьми. Маляренко старался улыбаться, хотя внутри он сморщился — видок у этой парочки был, прямо скажем, не ахти.

— Работать! Не останавливаться! — из-за куста выскочил, помахивая заточенным дрыном, плотный, невысокий мужичок. — Ты кто? Откуда взялся?

Маляренко, продолжая улыбаться и стараясь выглядеть спокойным, положил железный прут на плечо и навис всем своим ростом над мужичком.

— Здравствуй, для начала. А сам-то ты кто?

Честно говоря, конфликтовать Иван не любил и всегда старался всё решать миром. Но сейчас чувствовал — слабину давать нельзя.

В голове пронеслось вихрем.

"Отведу глаза, тоже копать заставят".

— Поговорить надо. — Максимально весомо постарался произнести он.

Мужичок ухмыльнулся.

— Ну сходи — поговори. Хорошим людям — всегда рады, — надзиратель мотнул головой в сторону деревьев: — По тропинке иди. А ну! — замахнулся он на землекопов. — Живее, суки!

Иван присмотрелся и вздрогнул. Это действительно были с… в смысле — женщины. Донельзя грязные, на вид лет сорока, одетые в какую то грязную рвань, они старательно рыхлили глинистую почву заострёнными палками. Ваня пристально смерил мужика взглядом и двинул в рощу.

Тропинка на самом деле была. Её тоже очистили от кустарника и подлеска, и идти по ней было удобно. Даже спилили нижние ветки больших деревьев, и теперь не было необходимости всё время нагибаться. Ваня одобрительно хмыкнул.

— Полный комфорт, мля.

Пройдя по тенистому лесочку метров пятьдесят, Маляренко уткнулся в самый натуральный забор.

— Ни хрена себе! — вслух поразился он, осматривая плетень, который возвышался над его головой. Поверху забора, через каждые двадцать-тридцать сантиметров были вставлены заточенные колья, увеличивая высоту еще на полметра. — Когда ж они это успели?

— Нравится? — кусок плетня сбоку от Ивана отодвинулся, и из-за забора появился человек в резиновых сланцах, спортивных штанах и белой майке. Несмотря на открытую улыбку "в тридцать два зуба", сиявшую на лице, и его невысокий рост, Маляренко почувствовал, как противно свело живот. Этот человек был… могуч. Он излучал силу и опасность. Большую опасность. Чувствуя, что смотрит на него снизу вверх, Иван проглотил комок в горле и молча кивнул. Человек неожиданно легко для его комплекции вывернулся из узкого проёма, еще раз добродушно улыбнулся и протянул руку: — Павел Фёдорович, можно просто — дядя Паша. Будем знакомы.

— Иван Андреевич, будем, — протягивая свою руку в ответ, кивнул Маляренко. И едва сдержал крик, ладонь будто бы попала под гидравлический пресс.

— Не спортсмен? — ехидно прищурился дядя Паша.

— Спортсмен! — удивляясь своему нахальству, также ехидно ответил Иван. — Кэмээс по волейболу!

Про его увлечение гирями Ваня решил скромно промолчать.

— Волейбол — это хорошо. У нас как раз и мячик имеется, — дядя Паша посторонился, пропуская Маляренко. — Гость в дом — Бог в дом. Заходи!

Решив, что задний ход включать уже поздно, Иван бочком протиснулся в узкую, не шире полуметра, калиточку. За забором оказалась всё та же роща, но уже изрядно прореженная — во всяком случае, Иван не заметил ни молодых деревьев, ни кустарника. Вся мелочь была вырублена, остались только большие раскидистые деревья, между тёмными стволами которых впереди виднелась большая поляна.

— Иди за мной, — обогнал Ивана дядя Паша. — Сейчас сядем и поговорим. Есть хочешь?

Иван вспомнил, когда последний раз ел, и утвердительно кивнул. Мужчины пересекли открытое место. Маляренко топал за местным начальником, вертя во все стороны головой. Посмотреть было на что. В самом центре поляны бил родничок, обложенный камнем. Возле него, вкапывая какой-то столб, трудились мужчина и женщина. Затравлено посмотрев на дядю Пашу, оба заработали в два раза быстрее.

— Навес над источником делаем, — не глядя на полуголых работников, сообщил Ермаков. — А вон там у нас кухня, там — палатки, вон там — столовая. — Местный босс махал руками в разные стороны, словно заправский гид, явно гордясь своим посёлком.

Кухню Иван не рассмотрел — всё его внимание привлекли две большие ярко-красные палатки, стоявшие в тени деревьев. Перед входом в одну из них стояло кресло из "Газели". На кресле, вытянув забинтованную ногу, сидела вполне одетая и совершенно не выглядящая забитой девушка. Увидев Ивана, она обрадовано улыбнулась и помахала рукой.

— Привет! Мы вместе летели, помнишь?

Маляренко только и успел улыбнуться в ответ.

— Потом поговоришь! — дядя Паша указал на стоящий неподалёку стол.

Стол Ивану понравился. Сделан он был из двух половинок расколотого вдоль ствола, всё это дело опиралось на парочку свежих пней. Вокруг стояли восемь автомобильных кресел.

— Как тебе мой офис?

— Что сказать… круто! — Иван с наслаждением плюхнулся на мягкую обивку. Ноги сильно болели — Маляренко с удивлением понял, что поход дался ему гораздо тяжелее, чем он мог подумать. Дядя Паша устроился напротив, кивнул кому-то и стал молча рассматривать Ивана.

Девушка из палатки, имени которой Маляренко не помнил, принесла, опираясь на самодельный костыль и сильно прихрамывая, полкотелка холодной ухи и складную ложку. Иван благодарно улыбнулся и, стараясь не спешить, принялся за обед. За всё время трапезы дядя Паша не произнёс ни слова. Он сидел с задумчивым видом и смотрел, как ест его гость.

— Поел? Рассказывай. — Ермаков резко наклонился вперёд, от благодушия на его лице не осталось и следа. — Я ложь чую. Кто? Как? Откуда?

Тяжёлый взгляд из-под кустистых бровей сверлил насквозь.

Иван понял, что все его козырные тузы из рукавов в этой игре не считаются. Он постарался ничем не выдать нервозности и, не торопясь, выложил всю свою нехитрую историю. Под конец рассказа Маляренко немного успокоился и, рассказав про тайник с курткой, не стал упоминать о спрятанном ноже.

Выговорившись, Иван замолчал. Дядя Паша продолжал всё так же пристально на него смотреть, видимо, прикидывая, что же с ним делать.

— Ну что, товарищ командир, — нервы у Маляренко сдали, и его делано-бодрый голос "дал петуха". — Годен или нет?

— Вот сейчас мы это и выясним… — Ермаков ещё раз внимательно посмотрел в глаза Ивану. — Ты уже понял, где мы?

"Шутки кончились".

Иван постарался собраться и максимально точно сформулировать свои мысли.

— Связи нет. Сотка не работает. В небе нет самолётов и инверсионных следов. Я шёл по берегу больше тридцати километров и ни разу не видел ни корабля, ни лодки. Ни разу не видел каких-либо дорог. Ночью в небе нет спутников.

Каждую фразу Маляренко дядя Паша сопровождал согласным кивком головы. Иван приободрился и продолжил.

— Никаких следов цивилизации не видел. Природа сильно изменилась. Это точно не дальневосточная тайга. Зверьё совсем не боится человека. Время года тоже изменилось. Но звёзды наши, и Луна тоже наша. — Тут Маляренко выдал всё свои мысли по поводу северного полушария и его заселению. Рассказал о заповедниках. Об Аскании-Нова. При упоминании о заповеднике лицо Ермакова сморщилось, и Ваня отыграл назад. — Но это, конечно, ерунда. Есть две основные идеи.

Тут Иван мысленно перекрестился, терять расположение Ермакова не хотелось, и выдавил.

— Фантастические. Первая — параллельный мир. Второй — мы провалились в прошлое, и людей тут пока нет. Всё. — Иван перевел дух, допил из котелка бульон и посмотрел на Ермакова. Дядя Паша улыбался.

— Так чего ж хочешь, мил человек?

— С вами остаться, — Иван непроизвольно покосился на полуголых работников, затем собрался и решительно произнёс: — Да. Я хочу остаться с вами.

Ермаков проследил за взглядом гостя и усмехнулся.

— Осуждаешь?

Иван молча кивнул.

— Не трус. Это хорошо. Потом тебе всё расскажу, — дядя Паша выудил из-за спинки кресла дубинку и положил перед новичком: — Ступай за вещами. И вот ещё что… не суди — да не судим будешь.

 

Глава 13

В которой Иван убеждается, что люди гораздо сложнее, чем кажутся на первый взгляд

— Какие люди! — широко улыбаясь и светя громадным лиловым фонарём под глазом, к Маляренко подошёл дочерна загорелый мужчина. — Ваня! Давненько не виделись.

— Привет, Коля, — Маляренко искренне обрадовался знакомому лицу. — Точно. Не виделись давненько.

— Погоди, я сейчас перед шефом отчитаюсь и поговорим. Хоп? — дружески хлопнув "старого" знакомого по плечу, Николай исчез за деревьями в темноте.

До ужина оставалось совсем немного. Уставшие за долгий и тяжёлый день люди молча умывались и собирались возле "столовой", с любопытством посматривая на Ивана, сидевшего неподалёку.

К немалому удивлению Маляренко, первыми за стол сели те, кто был хуже всего одет. В том числе и пара некрасивых, полных коротко остриженных женщин, которых он встретил первыми. И та пара, что работала у родника — щуплый мужчина с разбитым, опухшим лицом и очень миловидная миниатюрная женщина. Каждый из них получил по полной тарелке горячей ухи, от запаха которой у Ивана потекли слюни и заурчало в животе. В центр стола на лист лопуха из котелка высыпали целую гору чего то темного — в сумерках Маляренко не смог рассмотреть подробнее. Ужинали работники долго — никто и не думал их торопить, каждому досталась щедрая добавка. Народ оживился и разговорился, послышались смешки. Посидев за столом еще минут двадцать и поковырявшись в горке непонятной пищи, вся восьмёрка едоков дружно подхватила тарелки и ложки и потопала к ручью — отмывать. Из темноты на свет костра выскочил Коля и махнул Ивану — за стол. Второй раз упрашивать оголодавшего за весь этот суматошный день Маляренко не было необходимости, и он в один миг очутился за столом. Со всех сторон подходили и садились усталые и неразговорчивые люди. Девушка с костылём налила каждому точно по такой же, как и у предыдущей партии едоков, тарелке горячей ухи и сама заняла последнее оставшееся место. Когда Ваня доел вторую порцию, он внимательно оглядел присутствующих. Здесь был Ермаков, сидящий во главе стола, Николай, пара молодых девушек ("Интересно, а где третья?") и соседка по самолёту — красивая женщина лет тридцати. Имени её Маляренко не помнил. Присутствовал и давешний надсмотрщик, сидевший рядом со здоровенным мужиком в синей спецовке. Маляренко иногда ловил на себе заинтересованные взгляды, но никто не лез с вопросами, все спокойно доели ушицу и принялись за мидий, лежащих кучкой в центре стола. Надо сказать, что первая смена слопала гораздо больше половины моллюсков, оставив лишь жалкую кучку раковин. Иван решил не отставать от других и принялся орудовать самодельным ножиком в два раза быстрее соседей. Наконец, хлопнув по столу ладонью, дядя Паша завершил ужин и, велев Маляренко сесть на его место, снова собрал всех в "столовой".

— Это Иван, — тяжёлая ладонь легла на плечо новичка. — Сейчас он вам расскажет всё то, что рассказал мне днём. Потом — отбой. Дежурный, через полчаса ко мне. Всё. — Ермаков развернулся и исчез в темноте.

Рассказ занял десять минут. Сытого, сидящего в мягком кресле, Ивана клонило в сон, и он постарался быть кратким. Его пытались прервать несколько раз, но надсмотрщик показал особо нетерпеливым кулак, и вопросы прекратились. Маляренко закончил рассказ о своих приключениях. Снова начавшиеся было вопросы пресёк Николай, утащивший Ивана ночевать к себе в шалаш. Было слышно, что люди не расходятся и что-то вполголоса обсуждают. Вот так, под шум ветра и тихое невнятное бормотание, Маляренко и уснул.

Дядя Паша лежал в своей палатке и размышлял. От тяжёлой работы всё тело ломило, и он никак не мог сосредоточиться.

"Хорошо, что никто не видит, — Ермаков скрипнул зубами от боли в спине. — Вроде бы всё пока неплохо складывается. За несколько дней сумел переломить ситуацию. Как-то организовались, теперь, может быть, и выживем, — боль никак не хотела исчезать. — Что-то с Геннадьичем делать надо. Борзеть начал и с аэропортовским быстро спелся".

Сергей Геннадьевич работал замом у Ермакова еще тогда, в прошлой жизни. Не очень способный к принятию самостоятельных решений, он был идеальным сержантом в строительной империи Ермакова. Исполнительным, честным, обязательным. Ермаков это ценил и продвигал приятеля своего младшего брата вверх по служебной лестнице. Но в последние год-полтора дядя Паша стал замечать проявления "инициативы" снизу. Власть и деньги, а также новая молодая жена, быстро скрутили мозги "сержанту". От Серого надо было избавляться. Ермаков мысленно сплюнул: "Хотел же его одного в командировку отправить". Павел Фёдорович припомнил вечерний визит "сержанта" и второго своего бригадира — Ромы-аэропорта. Этот сорокалетний амбал в спецовке сходу предложил раздеть и разуть новичка: "Уж больно хороши у него ботиночки". Дядя Паша вспомнил о своих дорогих и совершенно неуместных здесь туфлях и горестно вздохнул: "Месяц-два и амба".

Мысли Ермакова привычно свернули в конструктивное русло. Он припомнил, как радостно поприветствовал новобранца Николай, единственный, кто дал ему, Ермакову, отпор: "Хорошо он мне тогда приложил. Офицер, пусть комиссованный, пусть и не десантник, но всё-таки… Да и Иван этот — совсем не дурак и не рохля. Что ж… уже неплохо. Будем работать".

Дядя Паша довольно потёр руки и улыбнулся. За пологом палатки деликатно кашлянул подошедший дежурный.

Коля растолкал спящего Ивана очень рано, едва начало светать. Зевая и поёживаясь от рассветной прохлады, мужчины потопали на завтрак. Лопая всю ту же уху, Маляренко смотрел на бодро прыгающую на одной ноге девчонку с костылём и спрашивал себя: а спит ли она вообще? Уха была так себе — постная и горьковатая. Всех достоинств — её было много, и она была горячая.

— Сегодня ты со мной. Шеф желает, чтобы мы с тобой железа надыбали, — Николай подмигнул подбитым глазом. — Готов к трудовым подвигам?

— Всегда готов! — снова зевнул Ваня.

— Да, — протянул Николай, продолжая курочить борт "Газели". — А как выехали мы с порта, так её, родимую, и обогнали.

— Я видел, — кивнул Маляренко. — Вы нас около ларька объехали. Водила за куревом ходил.

— Слушай дальше. Обогнали, значит. Едем. Дальше всё, как ты говорил. Свет, гром — и мы здесь. Несёмся по степи, трава по капоту хреначит. Пацан этот, Димка, обалдел и по прямой несётся. Трясёт — капитально. Не вижу ни хрена — сплошные зайчики в глазах. А дальше самое интересное. Прозреваю и вижу — догоняем мы "Газель"! Тут она сюда кувыркнулась, Фёдырыч по уху молодому — хрясь! Тот по тормозам. За два метра от края остановились. Темно. Ничего не видно, непонятно, где мы. В общем, этим в маршрутке не повезло, конечно.

Коля помолчал, бездумно глядя на полуразобранную машину.

— Помнишь Анюту? Сидели рядом в самолёте. Она впереди сидела, рядом с водителем. И там ещё женщина одна была. Об эти валуны побились. Сразу. Наповал.

— А дальше то что? — Маляренко глотнул воды из бутыли и потащил очередную железяку из оврага наверх. — В рощу поехали?

Коля присел на камень.

— Эх, закурить бы… а дальше, Ваня, говно! Вытащили мы всех. Слава богу, все, кроме тех троих, живы-здоровы. Синяки и шишки не в счёт. Ну и пошёл базар. Все телефоны повытаскивали и давай звонить. Ни хрена не вышло. Дальше — хуже. У баб истерика — ревут, один тип давай орать, что он сейчас всё решит, спутниковый телефон вытащил — и тоже облом. Где мы — ничего понять не можем, темень, вокруг воет кто-то. Веселуха! Кое-как костер запалили. Как рассвело, я, честно говоря, в осадок выпал. Ладно — море, но степь-то откуда? На десятки вёрст вокруг — пустота. У нас таких пейзажей нет. Два часа сидели на чемоданах, всё звонить пытались. Жара, пить хочется — спасу нет. Потом Юрка-длинный, ну, помнишь, с девчонками вместе багаж получал? Говорит: идите, мол, все на куй — мы уходим помощь искать. И за рюкзаки. Не поверишь, почти все тоже за чемоданы — и в разные стороны. Во бараны, да? Светлана ему: стоять! Ждать тут будем, нельзя, мол, расходиться! Он ей — по морде, она в овраг и улетела. Вот сейчас с костылём и прыгает.

Иван припомнил весёлого, интеллигентного на вид парня, остроумного собеседника, с которым трепался, пока девушки ждали багаж, и не поверил. Маляренко привык думать, что хорошо разбирается в людях, и Юрку он считал жертвой Ермаковского произвола.

— Ну и дальше что?

— Ничего. Фёдырыч его вырубил одним ударом. Боксёр, млять, — Коля потёр синяк на лице. — А потом с Серым давай кругами носиться, всех назад, в кучу сгонять. Понятное дело — особо не церемонился. И меня зацепил. Я его. Так, слово за слово, я ему и врезал по морде. И всё. Ничего больше не помню. До ночи в отключке валялся. Перевезли мою тушку в рощу, там тенёк, родничок — все дела. Да вот беда — стая там жила.

Иван вспомнил свой ночной поединок и икнул.

— К-какая стая?

— Да хрен их разберёт, что за твари такие — ни одного зоолога у нас не нашлось. Меньше волка, больше лисы, хвост пушистый. Воет, тявкает. Воняет кошмарно. Серый с Ромой-аэропортом около костра ветками горящими всю ночь отмахивались, я валялся — башка гудела от удара. Остальные — как бараны, в кучу сбились и орали.

— А Ермаков?

— А шеф выломал дубину и туда.

— Куда туда?

— В темноту. За ночь он четверых дубиной забил, а остальные убежали.

— Знаешь, — лицо Николая, обычно улыбчивое, стало вдруг очень серьёзным. — Если б не Пал Фёдрыч, больше половины народа уже погибло бы. Я ему вчера утром спасибо сказал.

 

Глава 14

В которой Иван принимает стратегическое решение и вспоминает минувшие дни

Пляж был роскошен. Чистый мелкий песочек без единой камышинки. Море — тоже великолепно, прозрачнейшая вода и полное отсутствие медуз и водорослей. Мечта пляжного отдыхающего. Не хватало отеля на берегу или хотя бы бунгало со всеми удобствами. И очень не хватало пива. Иван грустно вздохнул — за последние пару дней в голову лезли совсем уж пессимистические мысли. Перспектив — никаких. Сплошная борьба за существование и тяжелейший труд до конца жизни. И невкусная еда. И невкусное питьё. Маляренко очень ценил комфорт и своё ненапряжное существование, а нынешнее положение его совсем не устраивало. Раздражение и обида копились в Иване, разъедая его изнутри. Разумом он понимал, что обижаться, в общем-то, не на кого, и что другим "соплеменникам" приходится тоже несладко, но ничего поделать с собой не мог. Природа Ваню, так сказать, утомила. Хотелось в город, хотелось смога и шума машин. Сегодня утром Маляренко понял, что требуется что-то поменять на стратегическом уровне — строить в степи новую цивилизацию не хотелось абсолютно. А уж "садиться на землю", обзаводиться огородом, хозяйством, семьей и потомством в планы Ивана не входило совершенно. А потому, получив от дяди Паши топорик и задачу нарубить "воооот столько жердей попрямей", Иван не пошел вместе с бригадой Ромы-аэропорта вырубать остатки подлеска в роще, а двинул прямиком на пляж, где каждое утро рыбачил Николай.

Бывший офицер-зенитчик оказался не один, вместе с ним на пляже была Оля, бывшая студентка, а ныне сборщица мидий и старший помощник главного рыбака. Недовольно поглядев на пришедшего Маляренко, она поспешно натянула на себя майку и шортики. Коля ухмыльнулся и подмигнул Ивану: видал, мол?

— Ты чего здесь? Тебя ж Фёдрыч вроде как на лесоповал отправил?

— Поговорить бы. Без лишних ушей чтоб, — Иван покосился на дочерна загорелую девушку.

Николай приподнял бровь, и рыбачка послушно отошла от мужчин.

Маляренко присвистнул:

— Ты смотри, как вышколил!

— А то! — Коля довольно улыбался. — Ну, рассказывай, чего задумал?

Иван сел на горячий песок и задумчиво уставился в море. Простой вопрос приятеля поставил его в тупик. Вся штука заключалась в том, что он еще толком ничего не придумал и никаких планов не строил. Маляренко точно знал, чего он НЕ хочет. Рядом присел Николай и начал перематывать снасть, временами посматривая на стройную фигурку девушки, сидевшей невдалеке. С моря дул приятный прохладный бриз.

— Знаешь, — Коля положил снасть на песок, — я тут последние десять дней с часами восходы встречаю. И закаты, блин, провожаю. День на убыль идёт. Соображаешь? Так что, ежели уйти задумал — подумай крепко для начала, ладно?

— А что ты предлагаешь, дружище? Избы рубить и деревеньку ставить? — Маляренко криво улыбнулся. — Не хочу!

— Да кто тебя спрашивает, хочешь ты или не хочешь! — повысил голос офицер. Девушка тревожно оглянулась на мужчин и Николай сбавил обороты. — У тебя, что, какой-то выбор есть? Или ты думаешь, что где-то тебя ждёт не дождётся калиточка домой?

Иван поморщился — тема "калиточки" горячо обсуждалась каждый вечер за ужином и успела порядком надоесть.

— При чём тут это? Хотя, если честно, то — да. Я верю, что такая дверь есть. Как-то же мы сюда попали? А если есть вход, то должен быть выход! Простая логика! Я её найду. И вернусь домой.

Николай с сочувствием посмотрел на приятеля.

— А если не найдешь?

— Вот ты спросил про выбор. Выбор есть всегда, даже сейчас мы можем выбрать: смириться или бороться, — Маляренко сам удивился тому, как высокопарно прозвучали его слова. — Я построю дом, женюсь на этой долбанной Ксюше, заведу хозяйство, но всю свою жизнь буду жалеть о том, что не решился и не попытался найти эту "калиточку". Даже если её и нет. Понимаешь? — Маляренко взглянул на офицера. Тот в задумчивости кусал губу и отрешенно смотрел на море.

— Понимаю. Мне надо подумать. Ты тоже думай. А я пока пойду рыбу ловить.

Иван устроился поудобнее и стал думать.

Примерно в двадцати метрах от берега из воды торчала целая россыпь обросших ракушками камней. У Николая это было излюбленное место ловли рыбы, здесь же женщины обычно собирали и мидий. Камни сверху плоские, стоять на них удобно, к тому же сам Коля был заядлым рыбаком, и от своей работы на благо общины он, в отличие от других, получал сплошное удовольствие. Обладая природным чутьём на рыбу, бывший офицер почти всегда возвращался в лагерь с хорошим уловом. Сейчас Николаю было не до рыбалки. Даже совершенно голая Оленька, собиравшая моллюсков, не радовала взгляд. Чёртов Ваня свернул мозги набекрень! За две недели, что Коля находился в этом новом странном мире, он успел смириться и свыкнуться со своим положением. Да и остальной народ потихоньку привыкал — во всяком случае, женских истерик стало намного меньше. Дальнейший путь был прост и ясен — делать всё необходимое, чтобы выжить. Разговоры о поиске выхода он пропускал мимо ушей, считая их пустой болтовнёй. Тем более что ни один из этих болтунов никуда не ушёл. Ивана же Николай искренне уважал. За две недели он хорошо узнал этого человека и сейчас чётко понимал — Маляренко своего решения не изменит.

Николай посмотрел невидящим взглядом на море и сплюнул. По сердцу вдруг стеганула плетью шальная мысль: "А если найдёт?"

Рыбак оглянулся. Маляренко беззаботно завалился на спину и банально загорал.

"Он сможет".

"Да как же он его найдёт! Где?" — голос разума был полон скепсиса. Николай судорожно потёр виски. Эдак и с ума сойти недолго. Он посмотрел на загорелое тело своей подруги и улыбнулся. Оля счастливо улыбнулась в ответ и продемонстрировала свою добычу — почти полную корзинку мидий. А заодно — и своё красивое молодое тело. Мысли рыбака потекли в другом направлении. Настроение улучшилось, Коля подтянул трусы и стал готовить снасть.

"Война план покажет", — подумал он и в первый раз за сегодня забросил перемёт.

Иван лежал под солнышком и искоса наблюдал за тем, как рыбачит его приятель. Девушку, находившуюся в воде с другой стороны камней, он не видел. Мысли путались, и ничего стоящего в голову не приходило. Одно Маляренко понял чётко — Николай с ним не пойдёт. Подругу вот себе завёл. Ваня завистливо вздохнул — самую красивую девчонку заарканил. Впрочем, еще не понятно кто — кого.

Еще неделю назад, когда до самых тупых дошло, что они тут, как минимум, надолго, среди баб началась жёсточайшая конкуренция за обладание лучшими самцами. С одной стороны, было забавно наблюдать, как, вернувшись вечером в лагерь после тяжёлой работы, женщины приводили себя в порядок и к столу выходили приодетыми и даже слегка подкрашенными. А с другой — горькое это было зрелище, ничего, кроме сочувствия к этим несчастным, не вызывающее. Иван вспомнил Ксюшу, бывшую соседку по самолёту. Тридцатилетняя разведенка, отплакавшись по оставленному у мамы сынишке и закатив пару истерик, успокоилась и, наметив своей целью Ивана, попёрла танком. В смысле — грудью. А грудь, надо признать, была хороша! Да и вообще женщина она была очень симпатичная, смущало Ивана только одно — она была и внешне и, самое главное, внутренне чертовски похожа на его бывшую жену. В принципе, можно было бы на это и наплевать — жениться на ней Маляренко не планировал — и закрутить интрижку, тем более что Ксения от намёков перешла к прямым и недвусмысленным предложениям, но в последние дни Ивана ставили на самые тяжелые работы, и в лагерь он возвращался с одной мыслью — пожрать да поспать.

Хотя Маляренко не мог не признать, что толк от пролитого пота был. Во вторую ночь его пребывания в лагере сквозь хлипкий плетень продрались два койота (на собрании кто-то предложил называть их именно так, хотя что это были за животные, точно никто не знал) и сильно покусали ночного дежурного — того самого хлипкого и щуплого мужичка, который ставил навес над родником. Его вопли разбудили всех, даже спящего мертвецким сном Ваню. Койотов быстро нашли и забили камнями и палками, а на утреннем совещании Ермаков дал команду бросить все дела и срочно укрепить забор. Лишь тогда Маляренко понял, каким образом поселенцы успели поставить этот плетень всего за двое суток. Колья были вбиты основательно, но довольно редко — примерно через шаг. В прутьях и ветках оплётки зияли нехилые прорехи, так что не было ничего удивительного в том, что хищники смогли пробраться внутрь. Тогда-то Иван и проявил инициативу, предложив не переделывать весь забор, а построить внутри, впритык, еще одну изгородь. Общественность в лице дяди Паши согласилась, и работа закипела. За четыре дня десять человек протянули еще один, правда, невысокий, не более метра, плетень. Зато плотный и прочный. Маляренко из любопытства промерил общую длину петляющего между деревьями забора — получилось семьсот два шага.

Если бы кто-нибудь Ивану сказал, что четыре мужчины и шесть женщин, имея всего один топорик, одну складную ножовку и пару ножей, смогут за четыре дня такое сделать — он бы не поверил. А тут — вот, пожалуйста. Великая Ермаковская стена.

Потом Серый сдуру ляпнул, что неплохо было бы засыпать землей десятисантиметровый промежуток между плетнями, за что немедленно был наказан малой сапёрной лопаткой и отправлен на земляные работы. Покумекав еще немного, дядя Паша отрядил бригаду Ромы-аэропорта копать глину и обмазывать ею иссохшийся на жаре плетень. На предмет, так сказать, самовозгорания. Сам же Ермаков, взяв в подручные Ивана, принялся таскать из промоины на самодельных носилках камни. Работа была адова, но Маляренко терпел и не жаловался, поражаясь выносливости и силе напарника.

Вообще Маляренко здорово пересмотрел своё отношение "к первому взгляду". Он понял, что здорово ошибся в отношении вожака. А узнав от Серого о трёх иностранных языках и кандидатской по экономике, Иван шефа резко зауважал и признал, что крутые меры по наведению элементарной дисциплины были необходимы. Как оказалось, Ермаков пускал кулаки в ход крайне редко — основным средством мотивации стала одежда. Раздобыв в "Газели" ворох какого-то жуткого тряпья, он кулаками заставил всех сдать свою одежду "на склад" Светлане и выдал каждому из работников по рваной тряпке. Построив народ, дядя Паша объявил, что ВСЕ вещи будут возвращены, как только работники трудом и дисциплиной докажут свою полезность. Ходить голым не хотелось никому. Ни мужчинам, ни, тем более, женщинам. И за то время, что Иван работал в посёлке, назад свою одежду получили все. Быть отстающим и в одиночку сверкать ягодицами никому не улыбалось, так что труд перевоспитуемых был воистину ударным. Кроме капитальной стены, в дальнем углу из всё той же плетёнки построили почти настоящие "удобства", а в центре поляны, рядом с родником, начали возводить большой дом. Уже не забивая колья, а вкапывая в землю слегка обтёсанные и кривоватые стволы деревьев. Кипучая энергия строителя Ермакова била через край.

За эти две недели, помимо шикарного бронзового загара, Ваня приобрел каменные мозоли на огрубевших ладонях и чувство хронической усталости. К плюсам можно было отнести пришедшие в тонус мышцы и согнанный с пивного брюшка жирок. А еще Иван стал учиться плавать, благо солёная вода этот процесс здорово облегчала. Решив, что хватит ему без дела валяться на пляже, Маляренко скинул одежду и полез воду. Учиться.

Талассотерапия помогла — невесёлые мысли рассеялись и, вдоволь поплюхавшись на мелководье, довольный Иван выбрался на берег. Следом за ним, таща две полные корзинки, из воды выбрался и Николай со своей подругой. Рыбалка удалась.

 

Глава 15

В которой Иван решил искать "выход", и что из этого вышло

Рома-аэропорт был взбешён. Этот грёбаный Ваня свалил, как только бригада вышла из посёлка. И лучший топор унёс! И теперь вся его невеликая и слабосильная команда с огромным трудом валила тоненькие и относительно прямые деревца на дальней опушке рощицы. Все три женщины уже выбились из сил, и толку от них было немного. А единственный среди подчиненных Ромы мужчина, Алексей и так был "сильно не могучим", а после того, как его искусали койоты — и вовсе слёг. Лишь благодаря заботам подруги, провалявшись пластом больше недели, он смог подняться на ноги. Бригадир с яростью посмотрел на шатающегося под тяжестью тоненькой жерди помощника. Всё, млять, приходится делать самому. Спина и руки бывшего дежурного электрика аэропорта налились свинцом, пот заливал глаза, но, злой всех и вся, мужчина упорно продолжал махать тяжеленной, слегка заточенной железкой от "Газели" которая заменяла ему топор.

Минул полдень, жара усилилась настолько, что даже густая тень не спасала. Прорычав команду на перекур, Рома-аэропорт бросил инструмент на землю и, яростно, в полный голос, матерясь, повалился в траву. Исколотые ступни пульсировали болью. Капец шхерам! Рома застонал. Мля, ну почему он не переобулся, когда, отпросившись у начальника смены, выскочил из здания и сел в маршрутку? Зачем он, млять-млять-млять, вообще отпрашивался? Злоба кипела и клокотала в груди. Больше всего сейчас бригадиру хотелось кого-нибудь убить.

Вконец изорванные туфли смотрелись жалко. Когда-то, ещё в том, прежнем мире, лакированные модельные туфли из тончайшей кожи были верхом мечтаний небогатого электрика, эдаким символом городской жизни. Переехав из пригородного села в город, устроившись на хорошую работу в аэропорт и скинув до смерти надоевшие кирзачи, Роман наконец-то смог себе позволить такую покупку и, вызывая дружный хохот всей дежурной смены, стал гордо рассекать по зданию в спецовке и изящной лёгкой обуви.

Бригадир посмотрел на своих бойцов — все четверо лежали, не шевелясь, под соседним деревом. Рома присмотрелся и еще раз выматерился — у всех четверых была вполне добротная, крепкая обувь. И ведь не отнимешь — размерчик не тот. Будучи по натуре человеком незлобивым и законопослушным, еще недавно Рома даже и представить бы себе не смог, что можно у кого-нибудь что-нибудь отнять, но две недели тяжкого труда, нашёптывания Серого, боль в распухших ногах и отчаяние от того, что будет только хуже, сильно изменили бывшего электрика. Даже ходящий в лучших приятелях Серый в последние дни стал сторониться коллеги-бригадира, напоследок поинтересовавшись, мол, не тяпнул ли ты, брат, озверинчику?

Единственным, из за нужного размера кандидатом на обувное раскулачивание у Романа был Маляренко. Его совершенно роскошным по местным меркам ботинкам завидовал весь посёлок. И эта сука, Ксения, еще на него вешается, упорно не замечая ухаживаний самого Романа. Бригадир заскрипел зубами. Решено: сегодня вечером и ботинки, и баба будут его, и пусть кто-нибудь хоть что-то вякнет!

Сплюнув, Рома стянул с ног превратившиеся в лохмотья туфли, зашвырнул их подальше и скомандовал подъём. Дел было — невпроворот.

— Знаешь, Вань, я б на твоём месте сейчас в посёлок не торопился, — обнимая одной рукой девушку, пробухтел шагающий впереди Николай. Второй рукой он удерживал на плече обе корзинки, и было видно, что ему нелегко. — Дядя Паша тебе голову оторвёт. — Коля подумал и добавил: — И Рома тоже.

— Я и не тороплюсь, — Маляренко вспоминал, что же он оставил в лагере. По всему выходило, что из вещей не хватало двух пластиковых бутылок для воды и водки. Сумку Ваня, опасаясь за сохранность своих вещей, еще позавчера вынес из лагеря и сховал в надёжном месте.

— Ты не думай, Рома, хоть и амбал, но мне не ровня, — продолжал пыхтеть Коля. Идти ему было неудобно, но выпустить из объятий Ольгу оказалось выше его сил. — Да и Серый, наверное, тоже. Всё-таки в училяге самбо занимался. Но против Фёдрыча я не пляшу. Пробовал уже. Да и, если честно, не хочу я против него идти — хороший он мужик. Правильный.

Иван остановился и задумчиво рассматривал топорик.

— Знаю, что правильный. И про Рому мне уже напели. Коля, погоди! — Маляренко подошёл к приятелю и отдал ему топор. — Передай Паше от меня спасибо. Пусть не поминает лихом, — Он протянул офицеру руку: — Давай прощаться, что ли.

Разом погрустневший Николай пожал Ивану руку, Ольга пробормотала что-то вроде "пока". На красивом личике девушки было написано нескрываемое облегчение — её Коля останется с ней, а не исчезнет вместе с этим странным Иваном.

То, что его называют "странным", Ваня знал. За всё то время, что он провёл в общине, Иван близко сошёлся лишь с Николаем и дядей Пашей, с остальными же, даже работая и питаясь вместе, он умудрился лишь переброситься несколькими пустыми фразами. Да что там говорить — Маляренко даже не удосужился узнать имена большинства своих "соплеменников", отстранённо наблюдая за кипящей жизнью общины.

Маляренко поправил дедову кепку, повернулся и зашагал прочь.

— Иван, стой!

Николай, догнав приятеля, протянул ему корзинку с рыбой и пустую флягу для воды:

— На, возьми вот. Пригодится.

Маляренко благодарно кивнул, молча, не глядя в глаза растерянному рыбаку, принял подарок и спокойно пошёл дальше.

Коля стоял и смотрел вслед уходящему Ивану.

"Найдёт"

В виски била кувалда.

"Найдёт".

Рядом, вцепившись, словно огромный клещ, якорем стояла Ольга.

На душе было легко и свободно. Иван шел по знакомым уже местам и насвистывал нехитрый попсовый мотивчик. Еще утром он не строил никаких конкретных планов на будущее и не собирался вот так вот взять и уйти. Приняв спонтанное решение в последнюю минуту, Маляренко почувствовал, как с него свалилась громадная, тяжко давящая ноша. Он опять был сам по себе — ни перед кем, ни за что не отвечающий. Свобода! Маляренко сориентировался на местности и шустро двинул к нычке.

Собрав все свои пожитки, Иван, не секунды не мешкая, направился к ближайшей от ручья "клумбе". До посёлка было метров восемьсот, жечь ночью костёр он не собирался, а если специально искать не будут, то и не найдут. Надо подумать, перевести дух и определиться насчёт своего ближайшего будущего. Да и какое-никакое оружие стоило бы смастерить. Маляренко топал по окончательно выгоревшей траве, распугивая мириады мелких кузнечиков, прыгавших из-под ног в разные стороны, и прикидывал, каким образом можно прикрепить заныканный дедов тесак к прочному двухметровому древку. Эту палку Ваня вырубил еще десять дней назад и с тех пор, тщательно спрятанная в тени кустов, она сохла и ждала своего часа.

В животе заурчало. Не евший с раннего утра Маляренко взвесил в руке подарок Коли и прибавил шагу.

Дойдя до места будущего ночлега и побросав как попало в быстро вырубленное тесаком убежище все свои вещи, Иван принялся готовить ужин. За две недели жизни в поселке Маляренко частенько помогал на кухне, и хотя до приготовления основных блюд Светлана его не допускала, зато охотно принимала помощь в виде чистки рыбы или ощипывания и потрошения птиц. Так что в приготовлении пищи Иван здорово поднаторел. Поужинав, Маляренко, с удобством устроившись на берегу ручья, принялся мастерить копьё. С ножом и палкой он, не мудрствуя лукаво, поступил совсем просто — примотал при помощи спёртой из "Газели" стальной проволочки первое ко второму. Получилось, прямо скажем, неказисто. С сомнением оглядев обмотку, Иван попробовал её на прочность. Нож сидел на древке как влитой.

— Нормально! — повеселевший Маляренко вскочил, сжимая в руках двухметровое копьё. Издав боевой клич то ли индейца, то ли шаолиньского монаха, он изо всех сил крутанул шест, изображая нечто подсмотренное из старых китайских боевичков.

— Ай! Ухххх… Мля! — только и успел выдохнуть Иван. Тяжеленное древко больно вывернуло ладонь и копьё, кувыркаясь, улетело на десяток шагов. — Аккуратнее надо быть, Иван Андреевич, аккуратнее.

Иван подобрал оружие и, похохатывая в душе над самим собой, грозно оглядел окрестности.

— Ну? Где ж вы, твари? Идите-ка ко мне.

Фраза получилась совсем киношной и, всё ещё посмеиваясь над своим новым образом могучего древнего воина, Маляренко уже серьёзно и пристально огляделся. Вокруг была вечерняя степь, овеваемая тёплым ветром. В небе парила пара птиц, а в траве вовсю стрекотали кузнечики. Койотов на горизонте не наблюдалось. Дядя Паша серьёзно разогнал стаю, и после нападения на дежурного люди этих животных больше не видели. Солнце ушло за горизонт, и степь разом перестала блистать жёлтым и оранжевым, сделавшись синевато-серой и какой-то холодной. В кустах проснулись цикады, устроив оглушительный концерт.

Иван поёжился — ночи становились всё прохладнее и прохладнее. Иногда дувший с моря бриз и вовсе можно было назвать холодным. А ветры, гулявшие в степи, постепенно перестали быть обжигающе горячими.

— Прав ты, Коля, конечно прав. Осень идёт. — Иван подумал о том, что бывает после осени, и на миг пожалел о своём решении уйти. — Тьфу! Нафиг, нафиг!

Маляренко еще раз сплюнул и мысленно продолжил: "Пойду по берегу. В том же направлении, куда и шёл. Если это остров, то вернусь назад и тогда двину вглубь, подальше от берега. Если это не остров…"

На этом Ванина мысль закончилась. Куда и до каких пор идти, если он не на острове — Маляренко не знал.

"Может, аборигенов, каких найду".

Сначала Иван этой идеей вдохновился. Затем, припомнив судьбу капитана Кука, призадумался — становиться чьей-то едой не хотелось. Вообще, за время, проведённое в этом мире, Маляренко довольно неплохо освоился на природе. Пообвык, что ли. Ночёвка в одиночестве его больше не пугала, да и с шакалами он справится. Появилась в нём такая уверенность. Если быть аккуратным и на рожон не лезть, то — справится. Маляренко ещё раз подумал, потом, соглашаясь со своими мыслями, кивнул: "Справлюсь".

Солнце село за горизонт, на небе высыпали звёзды. Ваня зевнул и нырнул в убежище.

Впоследствии Иван часто задумывался над тем, что было бы, если бы он остался и не разрушил с таким трудом созданную Ермаковым систему противовесов. Всякий раз, размышляя на эту тему, он приходил к одному и тому же выводу: если бы не его дурацкая выходка — крови, скорее всего, можно было избежать. Но что сделано, то сделано и, делая уверенное лицо, Иван гнал подальше эти тщательно скрываемые мысли. И со временем это у него стало получаться всё лучше и лучше. Вот чего он никогда не хотел бы забыть — так это урок, который он получил в ту памятную ночь. И который усвоил на отлично.

— Ваня, Ваня! Иди к нам! — стоя по колено в морской воде, Оля и Света улыбались и зазывно махали руками. Иван в полнейшем обалдении стоял на песке пляжа и пялился на их загорелые тела не в силах тронуться с места. Ни с того ни с сего среди бела дня на пляже затрещали цикады, и подул холодный ветер. Маляренко сонно застегнул молнию куртки доверху, вытер слюну и повернулся на другой бок.

— Чёрт! Приснится же такое, — пробормотал он, приоткрыв глаз. Было темно, и рассвет ещё и не думал начинаться.

— Ваня! — отчаянный женский крик вспорол тишину. — Ваня! Они идут! Беги! — далёкий голос сорвался на ультразвук, и схватившегося за копьё Ивана подбросило, словно пружиной.

— Вернёмся — пришибу суку! — совсем рядом, за жидкой стеной кустарника раздался громкий мат. — Он где-то тут. Вон кострище. Не отставай!

Зашуршала сухая трава, и сразу последовала новая порция ругани.

— Не отставай!

В ответ кто-то неразборчиво пробурчал нечто утвердительное. Тяжёлые шаги приближались ко входу в его убежище. Маляренко, прижавшийся спиной к веткам в самом дальнем углу своей норы, выставил перед собой копьё и затих. Голос Ромы-аэропорта был всё громче, он безостановочно, временами срываясь на крик, матерился, описывая ближайшее будущее Ивана. Будущее Маляренко, по версии Ромы, было очень неприятным. Хуже всего были проскальзывающие в бессвязной речи электрика истерические нотки, от которых у Ивана холодели кишки, а сердце билось так, что, казалось, его было слышно за километр. Рома явно обезумел. Упиравшиеся в спину Ивана ветви мягко пружинили, подталкивая его к выходу, но перепуганный Маляренко только сильнее вжимался в неподатливые заросли. Впереди зашуршало: там явно выламывали баррикаду. Холодеющий от ужаса Маляренко присел и покрепче сжал древко копья. В почти кромешной тьме ничего не было видно, только неясные тени, рыча, ворочались перед ним. Кровь в ушах стучала так, что Иван уже не разбирал речь своих противников. Древний животный страх перед темнотой и неведомыми врагами охватил его.

Из полуобморочного состояния Ивана вывел страшный удар в грудь. На миг задохнувшись, он громко, судорожно, со всхлипом вздохнул. В голове вспыхнуло где-то прочитанное "колоть чаще!". Со скоростью швейной машинки Иван короткими тычками стал бить копьём в ворочавшиеся перед ним сгустки тьмы. Сколько ударов он нанёс — Маляренко не помнил. Время остановилось.

А потом всё закончилось. Тьма сгинула, налетел тёплый степной ветер, и снова застрекотали цикады. Очнувшийся Иван обнаружил себя сидящим среди кустов на земле, тяжко дышащим и судорожно сжимающим копьё. В едва заалевшем рассвете было видно, что выход из убежища свободен, и просека тоже пуста.

Вихляющей походкой, на подгибающихся ногах и опираясь на копьё, как на клюку, Маляренко выбрался наружу. Степь была необитаема и обыкновенна — никаких неизвестных чудовищ не наблюдалось. В небе гасли звёзды, и пела утренняя птица. Окончательно прогоняя ночное наваждение, Ваня потряс головой. Это было большой ошибкой — желудок не выдержал, и Маляренко вырвало. Копьё вдруг стало липким и мокрым. Терпко запахло кровью, ноги отказали окончательно, и Иван рухнул на пятую точку. Вокруг поплыла мерзкая вонь, и сидеть стало очень неудобно. Почему-то вспомнился старый анекдот. Маляренко упал на бок, подтянул колени к подбородку и истерически расхохотался:

— Концепция переменилась. Я обоср…ся.

 

Глава 16

В которой Иван ещё раз убеждается в том, что он совершенно не разбирается в людях

— Если ты лох — то это, млять, навсегда!

Маляренко был зол. Так лопухнуться! Он-то считал, что решил и просчитал всё. Так подставиться!

— Идиот! Мудак! Придурок! — яростно полоща в ручье свои джинсы, Иван костерил себя распоследними словами. — Что, мля, думал, Паша тебя просто так отпустит? Думал, Рома о твоих ботиночках позабудет? — в ярости на самого себя Маляренко изо всех сил пнул глиняный бережок ручья. — Ты ж, умник разэдакий, знаток, млять, человеческих душ, только что чуть свою жизнь в унитаз не слил.

Прооравшись, Ваня успокоился, развесил сохнуть на кустах выстиранную одежду и полез мыться. Занятие это было чертовски унизительным, Маляренко не помнил, чтобы подобное с ним случалось даже в детстве. Ледяная вода окончательно охладила эмоции Ивана и он, наконец, включил мозги.

— Первое: вычислили меня очень просто — отвалил я после обеда. Значит, на ночь глядя никуда не пойду. Логично? Ага. Дальше. Останусь возле ручья, понятное дело. Ручей тут один, до дальнего в обратку — пяток кэмэ. А если я иду искать "выход", то, понятное дело, пойду не назад, а вперед- дальше по берегу. А есть ли там вода — неизвестно. Вот ведь блииииин! — Маляренко огорченно почесал затылок. — Конспиратор хренов, тут пройти-то до моря пару километров вдоль ручья и всё! Костёр ночью не горел, но дым-то! Гарь-то далеко учуять можно!

— Уфффф, — сверкая голой задницей, Маляренко поплёлся к сумке с бельём. — Думать надо сначала. А потом делать.

— Второе: дядя Паша всё-таки решил меня достать. Опять ошибочка. Ты, Ванюша, думал, что ты его узнал, и вы по хорошему расстанетесь, а он своим авторитетом ещё и Рому с Серым притормозит. Ага. Щаззз! Он им "фас" скомандовал!

Весь в расстроенных чувствах из-за своей тупости, Иван присел на берегу. Прохладный утренний бриз приятно освежал тело. На груди наливался цветом громадный синяк, но дышать, слава богу, это не мешало. Решив не обращать внимание на ноющую боль, Маляренко взял в руки копьё и внимательно его осмотрел — наконечник и древко были покрыты засохшей бурой коркой.

Иван вздрогнул: первой, как ни странно, мелькнула мысль о милиции и о тюрьме. Тюрьму и милицию Ваня всегда боялся. Умом понимая, что в нынешней ситуации это смешно и глупо, он всё равно смотрел на копьё и переживал. Рефлексы на состав преступления и неотвратимость наказания в него вбили намертво.

Затем, немного подумав, Маляренко решил, что, во-первых — "пусть докажут", а во-вторых — "это была самооборона", и принялся отмывать своё оружие.

Почистив и тщательно вытерев копьё, Иван натянул мокрые штаны и, глядя на поднимающийся из поселковой кухни дымок, сформулировал третий вывод. Этот вывод ему совершенно не понравился, но ничего изменить было уже нельзя — слово было сказано:

— Надо идти в посёлок. — Представив, как бежала ночью по степи Ксения, чтобы предупредить и спасти его, Иван понял, что другого выхода у него просто нет. — Убить-то, конечно, не убьют — она баба очень красивая, но накажут жестоко, — Маляренко посмотрел на хищно блестевший наконечник копья. — Особенно, если я кого подрезал. Рома, падла, мстительный.

Когда окончательно рассвело, и утро вступило в свои права, собранный и одетый, с сумкой через плечо и копьём на плече, Маляренко выступил в освободительный поход.

Если б раньше ему предложили в одиночку штурмовать, а проще говоря, напасть на укреплённый лагерь, в котором, как минимум, втрое превосходящие силы противника, и все они жаждут его убить, Иван бы покрутил пальцем у виска. Сейчас же, после ночного кошмара, он не испытывал никаких особенных эмоций. Маляренко просто шёл, внимательно глядя под ноги, и прикидывал судьбу Николая.

— В лучшем случае, нейтралитет держит. — Иван не обиделся бы, если б приятель так поступил, всё-таки Ольга красивая девчонка и её беречь надо. Кто знает, как бы он сам повёл себя на месте Коли. — А в худшем… — не хотелось даже думать на эту тему. Ваня перехватил копьё наперевес и прибавил шаг.

Не пройдя и пары сотен метров по направлению к лагерю, и обогнув небольшую "клумбу", Иван едва не наступил на сидевшего на земле Рому.

— Ах ты ж! — от неожиданности Маляренко отскочил на три шага.

— Здравствуй, Ваня, — голос электрика был, к удивлению Маляренко, тих и спокоен и ничем не напоминал те безумные ночные вопли. — Ты в посёлок?

— Да. Привет, — автоматом вырвалось у Маляренко. Настороженно глядя на расслабленно жующего травинку бригадира, он отошёл еще на пару шагов. — Ты чего тут?

— Сижу, — электрик безразлично пожал плечами и отвернулся, как будто речь шла не о нём. — Ты это… извини, что я тебя камнем, ладно?

Маляренко поражённо смотрел на здоровенного бригадира. Рома сидел на земле, обняв руками колени, и поправлял намотанные на ступни тряпки.

— И знаешь что… — электрик помолчал и крепче ухватился за колени. — Передай там, — он мотнул головой в сторону поселка, — кому надо… я это… тоже извиняюсь. Не хотел я.

В голове Ивана щёлкнуло, и он осторожно подошёл поближе. Земля и примятая трава под Романом влажно темнели. Лицо Маляренко закаменело и, внутренне похолодев, он еле выдавил:

— Сильно?

Бригадир закрыл глаза и снова кивнул в сторону посёлка.

— Иди.

Лагерь в роще встретил Ивана открытой калиткой и тишиной. Даже вечный ветер затих, и листва погрузилась в недолгий сон. Маляренко, сбросив вещи перед входом в посёлок, взял покрепче оружие и пошёл вперёд, постоянно оглядываясь. Честно говоря, Ивану было всё-таки страшновато. Ермаков его пугал. Пугал на каком-то генетическом уровне, и связываться с ним у Ивана не было ни малейшего желания. Осторожно пробираясь среди деревьев и так никого и не встретив, Маляренко вышел к роднику.

— Здравствуй, Ваня, — сидящий за столом Сергей был спокоен и расслаблен. Здесь же с опухшим лицом сидела Светлана.

"Дежавю".

Маляренко ущипнул себя за ухо. Получилось очень больно.

— И тебе, Геннадьич, не хворать.

Сергей Геннадьевич Звонарёв всю жизнь работал на Ермакова. Сначала, еще в школе, он был на подхвате у местного авторитета Пашки, занимая привилегированную должность лепшего друга его младшего брата, с которым учился в одном классе. Затем, уже после армии, мать уговорила Пал Фёдрыча, к тому времени — бригадира шабашников, взять дембеля Серёгу к себе разнорабочим, пока тот не успел по пьяни накуролесить. И с тех пор пошло-поехало. Жить становилось лучше — жить становилось веселее, но всегда над младшим сержантом погранвойск Звонарёвым возвышался Ермаков. И теперь, когда его не стало, Сергей чувствовал страшную пустоту, словно его выбросили из самолёта. Серый скосил глаза на Юру, толстого и нерешительного мужичка из своей бригады — тот, весь обмотанный окровавленными тряпками, дрожал и смотрел на приближающегося Ивана, как приговорённый — на своего палача. Мысленно брезгливо поморщившись, Сергей пожелал ему скорой смерти.

Нога, перебитая дядей Пашей, болела неимоверно.

— Ну, так что расскажешь?

Включив всю свою наглость, Маляренко уселся за стол напротив Серого.

— Какие новости? Где шеф? Чего в газетах… — Иван осёкся — бригадир закрыл лицо ладонями и странно затрясся.

"Он что, ПЛАЧЕТ?"

Так, в полной тишине, прошло несколько минут. Ермаков всё не появлялся, пальцы, сжимающие копьё, устали и заболели. Толстый мужичок, имени которого Иван не знал, старательно изображал мраморное изваяние. Серый, навалившись на стол, беззвучно рыдал, а Маляренко смотрел на всё это и не знал, что ему думать. Из-за деревьев потихоньку стали выползать остальные члены общины, останавливаясь, впрочем, на почтительном расстоянии. Видя, что ближайшие к нему люди говорить просто не способны, Иван решительно развернулся к остальным.

— Ты! — палец упёрся в незнакомую женщину. — Николая сюда позови, быстро!

Женщина молча замотала головой и залилась слезами.

Маляренко похолодел.

— Что? Говори!

Женщина всхлипнула.

— Он без сознания пока.

— Ксюша? — холод проникал всё глубже. — Где?

— Она в порядке, но боится и прячется.

Иван, испытывая невероятное облегчение оттого, что нет необходимости махать копьём, со всей дури ударил по столу кулаком.

— Да расскажет мне кто-нибудь толком, что здесь произошло?!

Тонкие и красивые пальцы Светланы безостановочно плели и распускали лепную, цвета спелой пшеницы, тугую косу. Иван заворожено пялился на это действо, краем уха слушая новости от "офис-менеджера" и повара общины.

— А потом Рома камнем ударил по голове Пал Фёдрыча, — девушка сдержала рыдания и продолжила: — Он, — она показала пальцем на бригадира, — тогда под руку шефу случайно попал. После Сергей уже ходить не мог. А Рома Павлушу снова… камнем.

Девушка раскачивалась вперёд-назад, глядя в одну точку и продолжая плести и распускать косу:

— А потом он меня… — Светлана замолчала и глазами показала на свою палатку.

У Ивана занемели щёки. Ему хотелось вскочить и обнять девушку, хоть как-то утешить, но он понимал, что любое слово, любой поступок в этой ситуации будут, как минимум, неуместны. Маляренко сочувствующе прикрыл глаза и спросил бригадира звенящим от ярости голосом:

— Ты что в это время делал?

— Я? — Звонарёв был спокоен как сфинкс. — Сидел вот на этом самом месте. Когда Рома первый булыжник в шефа швырнул, я рядом стоял. Фёдрыч своей дубинкой отмахнулся и в аккурат мне по бедру. Всё. Ходить не могу.

— И что? Никто не помог? Коля где? повысил голос Маляренко. — Ах, да. С ним что?

Света вздрогнула.

— Рома его ещё на входе… палкой… так и лежит.

— А Оля?

— Тоже, — девушка тихо заплакала. — Что же вы за люди такие… как звери…

Сергей отвёл глаза и продолжил: — Этот, как его, Лёша-мелкий за шефа впрягся. Тоже сейчас валяется. Рома его сильно потоптал. Озверел он, — Бригадир вздохнул. — Совсем.

Несмотря на трагизм ситуации, Ваня не мог не восхититься активностью электрика — поубивать, повырубать и перетрахать чуть не половину списочного состава общины! Вот это размах! Это, млять, по-нашему — гулять, так гулять! Иван прислонил копьё к столу и в отчаянии схватился за голову — мужская истерика обошлась общине чересчур дорого.

— Мля! Наш пострел везде поспел.

— Ты как? Убивать меня не собираешься? — чуть лениво поинтересовался Звонарёв. Стоящий рядом мужичок навострил уши и затаил дыхание.

— Света. Этот, — Маляренко мотнул головой, — кого-нибудь бил? Нет? Не… не собираюсь. Живи. — Иван пристально посмотрел в глаза Звонарёву — тот в ответ едва заметно кивнул, мол, понял, спасибо, буду обязан. — А ты… как тебя… — Иван обернулся к безымянному мужичку. — Где поранился, солдатик? Уж не в ночном ли походе?

Помертвевший от ужаса мужчина едва кивнул и тихо пролепетал:

— Он меня заставил. Я не хотел.

В этот момент Иван почувствовал две вещи: страшный голод и страшную ответственность.

— Уйди с глаз моих, — Сил на разборки не осталось, внутри была пустота. Потом. Всё потом. — Светик, есть что покушать? И, пожалуйста, позови Ксюшу.

С Ксенией вышел облом. Глядя на Маляренко, как кролик на удава, она осторожно обошла его по большой дуге и подошла к сидящему Звонарёву. Иван понял, что он чего-то не понял. Судя по всему, у этой парочки было полное взаимопонимание и этой ночью никуда Ксюша, тряся своей большой грудью, не бегала.

Иван посмотрел на исходящий паром котелок ухи, взял ложку и принялся завтракать. Вокруг, в полном молчании, стояли его "соплеменники".

В этот день Маляренко так и не смог выяснить, кто же из женщин его спас. Все, кого он спрашивал о прошлой ночи, отказывались от чести быть спасительницей или попросту молчали. Что делать с теми, кто не пришёл в сознание, никто не знал. Их просто отнесли в палатку. Настроение у людей было подавленным, все работы прекратились — даже на рыбалку никто не пошёл. Взяв в помощники всех троих ходячих мужчин, Иван вынес тело Ермакова из лагеря. На дальней опушке они, поочерёдно меняясь, вырыли глубокую могилу и захоронили тело. На одолженном у Светланы костыле приковылял Серый, таща на себе сделанный из двух больших жердей крест.

Из женщин проститься с шефом не пришёл никто.

Рому нашли на том же самом месте, где его встретил Иван. Электрик лежал на боку, крепко обняв колени. Тело успело окоченеть, и мужчинам пришлось вырыть круглую могилу. День был в разгаре, солнце доползло до зенита и жарило изо всех сил. Уставшие люди закончили свой скорбный труд и молча поплелись домой.

Вернувшись, Иван узнал радостную новость — Оля очнулась. Несмотря на тошноту, огромную шишку на затылке и головную боль, она тут же начала приводить в чувство лежащего рядом Николая. К удивлению собравшихся вокруг людей, ей почти сразу это удалось.

Застонав и с шипением втянув в себя воздух, офицер открыл глаза. Народ радостно загомонил — юморист и весельчак Коля был всеобщим любимцем. Похоже, со зрением у него пока имелись трудности, но он старательно наводил резкость.

— Ба! Какие люди! — Коля опознал склонившегося над ним Ивана. — С возвращением, дружище.

Маляренко вдруг почувствовал, что напряжение, державшееся в нём с ночи, исчезло, а в груди поднимается тёплая волна. Он был счастлив оттого, что и в этом мире живут люди, которым он, Иван Андреевич Маляренко, не безразличен. Которые за него переживают и которые всегда рады его видеть. Он крепко пожал руку Николаю и, наклонившись, осторожно чмокнул в щёчку Ольгу.

"Всё будет хорошо", — подумал Ваня и выполз из палатки.

 

Глава 1

В которой Иван находит новую. подругу и единомышленника в одном лице, а также решает половой вопрос

— Коля, не свисти! Что значит "не могу"? А я могу?! — Маляренко сидел на песочке пляжа и чуть ли не с ненавистью смотрел на дочерна загорелую спину беззаботно рыбачившего приятеля. Прибой сегодня был особенно силён, и приходилось орать, надрывая горло.

— Я, млять, за эти три дня чуть не поседел! Да брось ты, нахрен, свою удочку! Иди сюда. — Ваня поднапрягся и издал настоящий командный рык: — Это приказ!

— Коля, — проникновенно заглядывая в глаза упавшему на песок другу, ласково начал Маляренко. — Я точно не управлюсь с руководством. С какого перепугу все решили, что я должен занять место дяди Паши — ума не приложу. В общем, так — бери всё на себя. Ты ж взводом командовал, это ж в два раза больше народу, чем у нас.

От волнения Иван временами срывался в крик, говорил сумбурно и быстро. Брызгая слюной и перепрыгивая с пятого на десятое. Эмоции рвались из него, часто опережая мысли. Николай смотрел на море, молчал и, вопреки обыкновению, был очень серьёзен. Через несколько минут, когда Иван выдохся, и его словесный понос иссяк, офицер пристально посмотрел на друга.

— Нет, Ваня. Это теперь на тебе. Послушай меня, а после скажи, где я ошибся. И не перебивай. Ты выжил в одиночку, прошёл десятки километров по диким местам, дрался без оружия с койотами… Не перебивай! Ты толковый строитель, даже Ермаков прислушивался к твоим советам. Ты хороший друг, ты честен и обязателен. Ты силён и смел.

Лицо Николая было крайне сосредоточено. Говорил он очень медленно, тщательно подбирая и взвешивая каждое слово.

— Ты убил Рому. Тебе принадлежат жизни Серого и Юрки. Возможно, — офицер помолчал, — раньше ты и был простым торговцем, но сейчас ты изменился. Ты еще этого, может быть, и не понял, но ты уже другой человек. Люди растеряны и напуганы, один бог знает, где мы, куда нас занесло. Ермаков был жесток, но он дал хоть какую-то опору и надежду. Сначала его боялись, а потом все осознано за ним пошли. Вот так вот. Просто не испорть то, что начал он.

Коля хитро улыбнулся, моментально став самим собой и, ухмыляясь, добавил:

— Так что вы, батенька, нынче — вождь. По праву сильного. А всё, что от меня потребуется… я со всей душой.

Маляренко застонал и схватился за голову. Каждое "ты", произнесённое другом, словно вбивало новый гвоздь в крышку гроба. Звучало, как приговор. Иван вспоминал, как на самом деле происходило всё то, о чём говорил офицер, и сгорал от стыда. Николай его ни в чём не убедил, но другого выхода, кроме как честно тянуть лямку, он не видел. Люди, по совершенно непонятным ему причинам, слушались его и выполняли то, что он, Иван Маляренко, им приказывал! Это было выше его понимания. Ваня никогда никем не руководил. Из армии он вернулся рядовым, своей ленью и пофигизмом не заслужив даже лычку старшего солдата. Жена его почти никогда не слушала, предпочитая жить своим умом, а чаще — просто командуя мужем, которого считала тряпкой и слабаком. Административную карьеру в бизнесе Иван тоже не сделал, потому что работал всегда в одиночку. И вот — нате! Получите и распишитесь! В голову упрямо лезли цитаты из "Маленького принца" и мысли об ответственности за доверившихся ему людей.

Погоревав о своей судьбинушке минут пять, Иван собрался и успокоился.

— Знаешь, я всё больше и больше Ермакова уважаю. Сколько он успел провернуть — аж страшно делается. Сколько информации в голове держать и так качественно… рулить, — Маляренко покачал головой. — Я когда вник в систему организации и распределения работ, то просто обалдел. Коля, всё налажено идеально! Не упущено ничего!

— Ну а ты чего хотел? — Николай невесело усмехнулся, Ермакова не хватало и ему. — Серый болтал — почти тысяча человек у него работало.

— Кстати, о Сером. Думаю его замом сделать. В смысле, прорабом. Очень толковый мужик, — Иван помолчал, припомнил свою первую встречу со Звонарёвым, вздохнул и добавил: — Хоть и скотина редкая. Ну а ты, — Маляренко поднялся на ноги, — будешь замом по безопасности. Очень на тебя рассчитываю, Коля. Еще одного такого бунта община не переживёт. Всё, иди рыбу ловить, будь она проклята!

Лопая на завтрак, обед и ужин одни морепродукты, Иван с тоской вспоминал жёсткие и жилистые куриные ножки. В окрестностях рощи такие курицы не водились — видимо, прежние "жильцы" успели всех сожрать. А еще — очень хотелось хлебушка.

— У меня от этой рыбы скоро жабры вырастут.

— Угу. И икру метать начнёшь! — Коля был, как всегда, в своём репертуаре.

— Надо решать с едой что-то. Бабы уже всю съедобную траву в округе повыдрали, а далеко ходить боятся. — "Вождь" вздохнул. Проблемы лезли со всех сторон. — Всё. Иди работай.

Иван развернулся и пошёл к посёлку.

— Вань! Стой, погоди! — рыбак стоял уже по колено в воде. — Спасибо тебе. За то, что вернулся.

Сегодня Алину опять отправили нарезать из ближайшего кустарника длинные и гибкие ветки — для дома нужны были стройматериалы. Хотя было уже не так жарко, как раньше, но уставшая женщина всё равно обливалась потом. Алина не вернула назад ту жуткую, рваную брезентовую робу, что ей выдали в первый же день. С помощью Алёши она кое-как выстирала её в ручье и зашила самые большие прорехи. И теперь, идя на любую работу, всегда надевала плотный брезент поверх одежды. Было очень жарко и тяжело, но зато одежда оставалась целой. Солнце стояло в зените, женщина отёрла рукавом пот и с надёждой оглянулась на рощу. Словно в ответ на её мысли, из лагеря донеслись звонкие удары по металлу. Обед. Подхватив вязанку тонких и гибких прутьев, Алина бегом устремилась в посёлок. Отставшие женщины понимающе переглянулись — к мужу.

Прошло три дня с того страшного момента, когда озверевший Рома избил Алёшу дубинкой и истоптал ногами. И три ночи. Бессонных ночи. В тот раз, когда дежурившего Алексея искусали эти проклятые собаки, она смогла его выходить, хотя раны были ужасны, и крови мужчина потерял изрядно. Вот и сейчас всё своё свободное время Алина проводила возле лежащего без сознания Алексея, вызывая у окружающих искреннее уважение и сочувствие. Даже бывший бригадир Сергей как-то вечером подошёл к её шалашу и пробурчал нечто утешающее. При воспоминании об этом Алину передёрнуло. Серый был омерзителен и страшен. Как и его бывший шеф. Как и Рома-аэропорт. И никакие слова сочувствия не могли изменить её мнение об этих людях.

Вопреки сложившемуся среди обитателей посёлка убеждению, Алексей и Алина не были супругами, Алексея трудно даже назвать её парнем. Он просто был верным другом в жизни и хорошим партнёром в бизнесе, а еще — единственным человеком, который связывал её, Алину, с тем миром, в котором остались маленькая дочь и мама. И любимая работа — бальные танцы. Партнёры держали маленькую танцевальную студию и часто выезжали проводить платные мастер-классы в другие города. Денег это приносило немного, но на жизнь Алине хватало.

Женщина сбросила охапку прутьев у строящегося дома и из последних сил поспешила к шалашу.

— Ну что? Все поели? — сидящий на месте дяди Паши Маляренко старательно изображал удовольствие от очередной порции осточертевшей ухи. Обеды, в отличие от ужина, старались не затягивать, чтобы больше успеть сделать за световой день. Народ зашевелился и стал шумно выбираться из-за стола.

— Что? — Светлана замерла и напряжённо смотрела куда-то за плечо Ивана. Все вокруг оглянулись на неё и замолчали — в глазах девушки плескался страх.

— Что? — В полной тишине голос Светы прозвучал особенно громко. Маляренко обернулся. Позади него, в своей чудовищной робе, стояла Алина и тихо плакала.

— Лёша умер.

Все дела, запланированные на послеобеденное время, пришлось отложить. Иван снова собрал мужчин, и на маленьком погосте, на дальней опушке рощи, появилась вторая могила. Постояв немного возле свеженасыпанного холмика, народ начал расходиться. От утреннего хорошего настроения не осталось и следа. При жизни Алексей был тихим и незаметным человеком, но любая смерть в этом маленьком социуме теперь воспринималась каждым, как личная потеря.

Уходя в лагерь, Маляренко оглянулся — возле могилы тихо плакала женщина. Иван окинул взглядом погост, бескрайнюю степь за ним, остановился и сел в тени дерева, дожидаясь, когда она простится с мужем, чтобы проводить женщину в лагерь. Алина сидела на земле и что-то вполголоса говорила, глядя на могилу. Ваня закрыл глаза и задремал.

— Спасибо, что остался.

Голос, раздавшийся над ухом, заставил Ивана вздрогнуть и резко открыть глаза. Сердце гулко забилось в груди, а руки сами собой шарили в поисках копья.

"Идиот, я ж его в лагере оставил"! — пронзила мозг паническая мысль. Маляренко суматошно подскочил: рядом с ним, подстелив под себя брезент, сидела Алина.

— Спасибо, говорю.

На лице женщины не было ни малейшего следа слёз.

— А, — Маляренко с облегчением повалился обратно. — Да не за что.

Он осмысленно осмотрелся. Солнце висело над горизонтом, явно собираясь закатываться.

— Ё…! Это ж сколько я спал?

— Не выражайся, пожалуйста, — Алина насмешливо посмотрела на заспанного и растерянного "вождя". — Тут Николай забегал проверить, куда это ты пропал. Я ему сказала, что если слюной не истечёшь, то выживешь.

Иван смущенно отвернулся. Еще в школе он крепко получил по носу и с тех пор иногда дрых с открытым ртом.

— Извини. А ты, получается, меня тут берегла, пока я спал? — Маляренко с удивлением наблюдал за невероятным преображением женщины.

"Блииин, оказывается, у неё есть ноги!"

Сбросившая вечную брезентовую хламиду Алина превратилась в невысокую, но очень пропорционально сложенную, стройную женщину.

"Вот это даааа. Красотка!"

Все мысли Ивана были написаны на его лице аршинными буквами.

"Чёрт! Да о чём же я тут думаю? Она же мужа только что похоронила"!

Спохватившийся вождь постарался придать своей физиономии уместно-скорбное выражение. Получилось неважно. Алина грустно усмехнулась.

— Не впервой.

Смысл сказанного дошёл до побившего все рекорды тупости Маляренко только через минуту. Задохнувшись от переполнявших его чувств, он уставился на миниатюрную женщину круглыми от изумления глазами.

— Это ты? ТЫ?

— Пойдём отсюда, — Алина печально оглянулась на могилу. — Не хочу здесь больше оставаться.

До заката еще было не меньше часа, и, обойдя рощу по кругу, они устроились у тропки, ведущей в лагерь. Перед ними необъятными просторами расстилалась степь. Пришедший в себя после неожиданного открытия Иван украдкой рассматривал девушку и не знал, с чего начать разговор. Немного помявшись, он ткнул пятерней в степное пространство и выдал, наверное, худший вариант:

— Красиво, правда?

Алина на эту тупость никак не отреагировала. Несмотря на тёплый вечер и приятный ветерок, она зябко передёрнула плечами.

— Мне очень страшно. Я совсем одна осталась. — Губы девушки задрожали, и она снова заплакала.

Маляренко растерялся. Как себя сейчас вести, он не понимал. Прошло довольно много времени, прежде чем выплакавшаяся Алина смогла рассказать свою историю. Иван слушал и только диву давался — так всех провести! Попав в эту жуткую и непонятную заварушку с двумя громадными чемоданами полных танцевальных костюмов, косметики и туфель, партнёры не растерялись и дали понять окружающим, что они — семья. Увидев, с кем он имеет дело, Алексей, имевший, откровенно говоря, не совсем правильную половую ориентацию, резко включил образ мачо, который он с успехом демонстрировал в программе латиноамериканских танцев. Алина же, перепуганная жёсткими действиями Ермакова, старалась не отходить от "мужа" ни на шаг. Она отлично запомнила, какими голодными глазами пялился Серый, когда отбирал одежду и сдирал с неё бельё. Тогда она сама выбрала самую бесформенную и грязную робу, какую только смогла отыскать в куче тряпья, и с тех пор, почти всё время, носила её, не снимая. Это положительно сказалось на сохранности одежды Алины — и тонкие обтягивающие джинсы, и курточка были в прекрасном состоянии. Работала она всегда в перчатках тонкой кожи, на тыльную сторону которых отменно владевший иглой Алексей нашил куски брезента.

— Вот, значит, как.

— Да. Вот так.

Алина очень серьёзно рассматривала вождя, как будто увидела его в первый раз. Маляренко в ответ постарался не пялиться на упругую грудь собеседницы и посмотрел в её глаза. Глаза были самые обыкновенные, непонятного серого цвета, немного узкие. И чуть скуластое лицо. Короткие тёмные волосы убраны в маленький хвостик, перехваченный простой резинкой. Иван поймал себя на том, что уже забыл, о чём хотел спросить, и просто молча изучает её, впитывая эту женщину в себя. Алина занималась тем же.

— А той ночью… — Иван постарался быть дипломатичным. — Расскажи.

— Да чего рассказывать — Рома с самого утра в полный голос матерился. Вся бригада была в курсе, что он тебя прибьёт, а Ксюшу трахнет, — Алина жёстко усмехнулась. — А потом… ты знаешь, что произошло. Когда они за тобой пошли, я… — она испытующе глянула в глаза Ивану, — … я подумала, что упустить тебя будет несусветной глупостью.

У Вани от этих слов рухнула челюсть — к такой откровенности он готов не был.

— Мнэ…

Женщина как-то очень по-мужски катнула желваки. Взгляд её стал жёстким и цепким.

— Ты не пожалеешь. Обещаю.

Только сейчас ошарашенный Иван заметил, что Алина напряжена, как до предела натянутая струна. Ещё немного — и она лопнет. Женщина всхлипнула.

— Обещаю.

Сумерки потихоньку вступали в свои права, накрывая тьмой всё вокруг. Проснулись цикады. Костеря себя за толстокожесть, Иван пододвинулся к Алине и осторожно обнял её за плечи. Ничего страшного не произошло. Женщина устало положила голову ему на грудь и затихла. Сердце Ивана бешено стучало, он покрепче прижал к себе Алину и слегка коснулся губами её макушки. Если честно, от этой кристально циничной сделки у него ехала крыша. Воспитание у Ванюши было не то.

— А как же…

Алина прочла в его глазах такие слова, как "завоевание", "ухаживание", "любовь", и, сморщив носик, покачала головой — на сантименты цивилизованного мира у неё не было времени.

— Никак. Дурак ты, Маляренко.

"Точно! Дурак!"

Женское тело будоражило кровь. Ладонь сама собой оказалась на упругой груди.

"Аххх!"

— Ваня, подожди!

Алина резко отстранилась и вновь стала сосредоточенной и деловитой.

— Я вчера с Ольгой разговаривала. Она говорит — ты хотел уйти, чтобы попробовать "выход" найти? Это правда?

"Коля, ты — трепло".

Иван утвердительно кивнул.

— В следующий раз я с тобой пойду. Я тоже хочу попробовать.

В голосе Алины звякнул металл. Сталь. Очень много легированной стали.

Сбитый с толку внезапной сменой настроения женщины, Маляренко немного отодвинулся и неуверенно произнёс.

— Ну что, в лагерь идём?

— Дурак ты, Маляренко. Хоть ты и вождь, а дурак, — Алина улыбнулась. — Иди ко мне.

 

Глава 2

В которой Иван краснеет, получает отчёт о проделанной работе и мыслит стратегически

Следующие две недели Маляренко ходил, молодецки развернув плечи и выпятив колесом грудь, с глупейшей улыбкой на лице. Все мысли о поиске выхода испарились без следа. Он был тупо счастлив. Иван даже представить себе не мог, сколько счастья и радости может подарить заботливая и страстная женщина. Николай, глядя на своего вождя, только ухохатывался, а Серый, самостоятельно решая все вопросы по управлению посёлком, неодобрительно качал головой. Остальные мужики подмигивали и поощрительно хлопали Ивана по плечу — молодец, мол, слышали-слышали… Женщины же, все как одна, поначалу устроили Алине обструкцию, на которую она, впрочем, совершенно не обращала никакого внимания, порхая мотыльком вокруг своего ненаглядного. Лишь через три дня, когда дружное молчание женского населения было способно насмерть заморозить и белого медведя, Иван догадался рассказать правду о взаимоотношениях Алины и Алексея своему "офис-менеджеру" Светлане. Новости моментально ушли в народ. Шумно и активно обсудив историю новой "первой леди", женщины постепенно сменили гнев на милость и оттаяли, лишь Ксения, видимо, по старой памяти, смотрела на Алину косо. Уж слишком бурным и громким выдался медовый месяц вождя. Признаться, Иван и сам не ожидал от себя таких подвигов. Всё-таки не восемнадцать лет. Но, глядя на свою дюймовочку влюблёнными глазами шестнадцатилетнего пацана, Маляренко чувствовал себя способным на всё! Свернуть горы и повернуть реки, достать звезду с небес и жемчуг со дна моря.

О том, что всё это — просто сделка, они оба просто-напросто постарались забыть.

Понимая, что толку от вождя в нынешней ситуации немного, оба его заместителя, посовещавшись, отправили его на место Николая и Ольги — вместе с Алиной ловить рыбу и собирать мидии. Добыча и рыбы и морепродуктов резко упала. Зато целых десять дней парочка провела на пляже в объятиях друг у друга. Если бы не охотничьи подвиги Николая и Юрки-длинного, то неизвестно, чем бы этот "медовый месяц" закончился. Во всяком случае, не быть Ивану вождём — это уж как минимум. Жрать хотелось всем и каждый день. Желательно, по три раза. В конце концов, Ольге надоели ежедневные походы мужа за добычей, и она высказала Алине всё, что думает о своём вожде в общем и о ней в частности. А позже, тем же вечером после ужина, к Ивану подошёл хмурый Геннадьич и потребовал от него прийти в себя. Не на курорте, мол, а хрен знает где находишься. И вообще, думать надо головой, а не яйцами!

Эти слова ударили Ваню, словно током. Сразу вспомнилось раннее утро, стирка одежды и помывка в ручье. А еще Маляренко отлично вспомнились его же собственные слова о том, что прежде всего надо головой думать. Иван вздрогнул и, словно проснувшись, огляделся. Вокруг был реальный мир, шумел ветер и смеялись возле костра люди. От кухни, после дежурства, к нему шла Алина. Даже в густых сумерках был виден густой румянец на её щеках.

— Мне тут Оля…

— Мне тут Геннадьич…

Оба одновременно начали и замолкли. Расхохотавшись, Иван сгрёб подругу в объятья и чмокнул в макушку.

Алина смотрела на него снизу вверх, и в её счастливых глазах плясали огоньки костра.

— Знаешь, Ваня, пойдём-ка к людям. Прощенья попросим, что ли… — она звонко засмеялась и решительно двинула к сидящим у огня соплеменникам. Следом, смущённо улыбаясь, шёл вождь.

Ежевечерние посиделки вокруг костра сложились сами собой — никто специально их и не думал организовывать. Люди постепенно привыкли к своей нынешней жизни, да и самые тяжёлые работы остались в прошлом, во всяком случае, ничего капитального сейчас не строилось. Сил к вечеру оставалось куда как больше, чем раньше, и вечером у костра сам собой организовался клуб. Пели песни, рассказывали истории из своего прошлого и травили анекдоты. Особенно в этом преуспел Юрка-длинный, затмив на этом поприще даже самого Колю. Очень не хватало гитары — так что барды "не пошли", зато народные песни, коих женщины знали великое множество, звучали постоянно. Даже парочки, периодически ныряющие в темноту, обычно возвращались к огню. Людей тянуло друг к другу.

— Какие люди! — привычно радостно оскалился Николай. Сидевшая у него на коленях Оля, соскочила и, схватив Алину за руку, утащила её к компании девушек, шушукавшихся с другой стороны костра.

— Присаживайся, — прораб солидно кивнул на место рядом с собой. — Ожил?

— Ожил, Сергей Геннадьич, ожил, — Иван махнул рукой Коле. — Иди сюда, совет держать будем.

Сам того не зная, Маляренко выбрал в отношении главного прораба совершенно верную стратегию. Он никогда не вмешивался в его работу и никогда публично не указывал, что ему делать. Более того, Иван всегда, даже наедине, обращался к Звонарёву по имени-отчеству, от чего тот получал немалое удовольствие. Да и отношение соплеменников к прорабу, изрядно подпорченное во времена Ермакова, стало помаленьку меняться. Всё ещё сильно хромавший Звонарёв, прыгая на своём костыле, успевал всюду. Работая за четверых, он грамотно и, самое главное, без криков и угроз руководил общиной. Народ, хоть и косился на отдающего приказы от имени Маляренко Серого, но терпел. А потом и вовсе свыкся.

Иван, конечно, и раньше присутствовал на ежевечерних планёрках, но как-то пропускал мимо ушей всё, о чём ему докладывали заместители. Мысленно он был уже в своей палатке, где его ждала Алина. Так что за это время Маляренко довольно серьёзно выпал из жизни общины. Надо было навёрстывать.

С женской стороны раздался дружный девичий смех. Алина солировала, вполголоса что-то активно рассказывая подругам. Те хихикали и метали на вождя красноречивые взгляды. Вождю это не понравилось, и, протянув костыль Звонарёву, он велел ему и Николаю перебираться за стол в "офис".

— А в принципе — нет худа без добра, — Николай запалил лучину. — Если б ты рыбы столько, сколько и я, ловил, то мы бы так её и ели. А так Геннадьич мне студента выделил, и ничё — пошла охота! У дальней промоины водопой есть, туда сайгаки, вроде бы, приходят. — Офицер в затруднении наморщил лоб. — Я таких же, кажется, когда служил, видел. Юрка копьё твоё швыряет — мама не горюй! Бьёт зверя враз. Тут главная хитрость — кровь сразу замыть, чтоб на следующий день стадо не спугнуть, да хищников не привадить. Вот я с котелком на охоту и хожу.

Коля, сидя в кресле, с удовольствием потянулся. Видно было, что он нашёл себе новое хобби, помимо рыбалки, и говорить о нём мог долго. Ваня представил себе грядущую лекцию о способах подкрадывания, о маскировке, о повадках животных, и повернулся к прорабу.

— Дом закончили, почти, — Звонарёв понимающе усмехнулся. — Штукатурю изнутри помаленьку, потом о печке думать буду.

— Думаешь, печь понадобится? Климат то жаркий, — Коля с сомнением покачал головой. — Я в Болгарии был, а там зимой — плюс десять… не ниже. Природа похожа, климат тоже.

— А я в Казахстане жил! — Маляренко решил закончить дискуссию. — Там летом — сайгаки и плюс пятьдесят, а зимой — пингвины и минус сорок. С буранами. Не дай бог тебе узнать, что это такое.

— А то я не знаю, — офицер примиряющее поднял ладони. — В заволжских степях и обморозился.

— Сейчас навес для поленницы думаю начать, — продолжил Звонарёв. — А вот где дрова брать — не знаю. И так уж полрощи вырубили. Землянку для припасов почти вырыли, на днях перекрывать будем. Рыбы и мяса накоптили и засолили, но, боюсь, маловато будет. Травок разных бабы насушили чуть не с копёшку. Витамины на зиму будут.

Прораб еще минут пятнадцать неторопливо и обстоятельно излагал достижения народного хозяйства, отмечая возникающие проблемы и тут же предлагая способы их разрешения. Маляренко сидел и тихо радовался тому, что в почти полной темноте не видно его красное от стыда лицо.

"Вождь, хренов! — Иван зажмурился. — Совсем, млять, расслабился. Толку от тебя — ноль".

— С солью проблемы, — снова влез Коля. — С Димкиной "Цефиры" уже и крышу срезали, и капот, и багажник. Выпариваем, но получается не так много, как хотелось бы. Завтра крылья и двери снимать будем. Пацан чуть не плачет.

— Машина на ходу? Бензин есть?

— На ходу. Полбака еще. Раз в неделю заводим на пять минут. А что? Куда-то собрался? — Николай с интересом глянул на друга.

— Нет пока. Сначала к "Волге" наведаюсь. Оттуда много чего полезного притащить можно. Алина пойдёт. Димку тоже с собой возьму… — Маляренко помолчал. — Иваныч дедом родным ему приходился.

Лучина догорела, и ночь сгустилась над сидящими за столом мужчинами. Расходиться не хотелось. Хотелось сидеть и неторопливо беседовать.

Первым не выдержал Николай, пожелав всем спокойной ночи, он шустро поскакал в свой шалаш к Оленьке. С противоположной стороны лагеря уже давно доносились смех, ахи, охи и женские постанывания. Звонарёв усмехнулся.

— Понятно. Дело молодое.

Из темноты, бесшумно, словно привидение, появилась Ксения и замерла возле Сергея. Тот, кряхтя, как старый дед, поднялся на ноги.

— И вот еще что… Моя Ксюша, — при этих словах женщина немедленно прильнула к нему всем телом. — Обошла всех, ну, кроме вас двоих, и опросила насчет заболеваний. Все в один голос уверяют, что венерического ни у кого нет. Будем верить на слово. Баня заработала, обмылки пока есть, так что с гигиеной — всё более-менее в порядке. Это хорошая новость. Плохая новость — у Аллы серьёзные проблемы с почками. Отекает, почти не ходит. Что с этим делать, я не знаю. И никто не знает — медиков среди нас нет. — Звонарёв нервно вздохнул и с тоской добавил: — А я, сволочь, её палкой гонял.

Прораб, поддерживаемый Ксенией, и тяжко опираясь на костыль, поковылял прочь.

Дар речи к Маляренко вернулся, когда Геннадьич со своей подругой скрылись из вида. Иван только и смог, что ошарашено пробормотать нецензурщину. Оказывается, у злобного бригадира есть совесть! И она, эта совесть, ему спать спокойно не даёт! Ну, дела!

Маляренко был потрясён — этот сумрачный и тяжёлый в общении человек, которого Алина, да и многие другие, втихаря ненавидели и сторонились, заботился не только о том, как идут стройка, заготовка пищи и прочие работы. Он же еще и о здоровье людей подумал — провёл какую-никакую диспансеризацию! Иван снова почувствовал приступ стыда. Об этом он должен был подумать! Он!

Маляренко выбрался из-под навеса и, глядя на Млечный путь, задумался о том, какую пользу лично он, Иван Андреевич Маляренко, может принести окружающим людям.

Решение пришло почти сразу.

 

Глава 3

В которой Иван, наконец, покидает лагерь и совершает свой первых поход

Наутро, перед завтраком, Маляренко собрал митинг и публично объявил о своей отставке. Народ моментально проснулся и перестал зевать. Хотя Иван как руководитель сильно уступал Звонарёву, люди видели в нём определённую гарантию того, что прежние порядки не вернутся. За две недели номинальной власти Маляренко атмосфера в посёлке стала заметно лучше — добрее и человечнее. При этом никакой расхлябанности не наблюдалось, люди продолжали работать изо всех сил. Все понимали — идёт зима, и пережить её будет нелегко. Организация труда, заложенная дядей Пашей и контролируемая Звонарёвым, работала как часы. В полном молчании Маляренко изложил своё решение людям и уселся за стол. Соплеменники стояли столбами, переваривая неожиданный фортель бывшего, уже, начальника, и лишь Алина с безмятежной улыбкой орудовала деревянной поварешкой. Маляренко взял ложку и объявил о назначении своим преемником Николая, при этом внимательно глядя в глаза Звонарёву. Тот едва заметно кивнул. Мысленно Иван с облегчением выдохнул. Народ очнулся и согласно загомонил. Кандидатура офицера устраивала всех. Алина, сев рядом, толкнула локтем в бок и глазами показала на Николая.

Кажется, один человек, всё-таки был против.

Трое мужчин сидели за столом. Завтрак закончился, и все разошлись по делам, беспокойно оглядываясь на напряжённо молчащее руководство.

— Рассказывай! — голос офицера звучал непривычно жёстко. — Чего задумал?

— Спокойнее, Коля, — Звонарёв тоже был серьёзен. — Уходишь? Насовсем?

— Нет, братцы, от меня вы так просто не отделаетесь, — Иван улыбался, настроение у него было хорошим. — Скажите, только честно — я ведь был дерьмовым боссом, так? — он посмотрел на прораба.

Тот, помедлив, кивнул. Николай было протестующе вскинулся, но, подумав, тоже кивнул.

— Вот на пару и рулите. У вас точно получится, вы же этим делом две недели занимались. А я ходить хочу… Двигаться. Мы же здесь сидим, и что в часе ходьбы от нас делается, не знаем! Так не должно быть! Посёлок без разведки слеп. Людей поискать думаю, — Иван расслабился и негромко добавил: — И калиточку заодно. Найду — за вами вернусь. Один не уйду. Обещаю.

— Я ему верю. — Покивал Звонарёв. — И он дело говорит. Без дальней разведки нам — никак.

Новоявленный вождь задумчиво молчал. Затея друга с передачей власти была слишком неожиданна. Николай ответственности не боялся, просто так складывалось, что у руля естественным образом оказывались другие. К власти офицер тоже не рвался, понимая, что с начальника всегда и спрос особый. Колю вполне устраивало его положение. Любимое занятие, масса свободного времени, сам себе голова. Да еще и первая красавица села (он ухмыльнулся) — его. А тут… Николай досадливо сощурился.

— Чего ты хочешь? Надумал, наконец?

— Да. Я сам по себе. Алина — со мной. Я тебе не подчиняюсь. Хожу, когда и куда хочу. Когда возвращаюсь, вы меня кормите и снабжаете припасами. Ну и угол, — Иван кивнул на громаду дома, — на ночлег. Всё. — Видя, что собеседники нахмурились и соображают, как бы дать ему в ухо, Маляренко поспешил подсластить пилюлю: — Всё, что найду — ваше. Ты выделяешь носильщиков для переноски хабара в посёлок. Сам таскать много не буду. Найду людей — отправлю к вам. Если найду другие группы — вся информация только вам. Буду карту рисовать — она тоже ваша. Это не мало, поверь. Шарашиться по дикой степи — удовольствие еще то. Да и зима на носу. Впрочем, — Иван хитро посмотрел на мужчин, — насчёт хабара можно и поторговаться.

На это заявление вождь лишь скептически хмыкнул:

— А если хабара не будет?

— Должен быть, Коля, должен быть. Чую. Дело стоящее.

— И не забудь про суперприз, — Маляренко понял, что уже победил. — Найду калитку — скажу тебе.

Николай протянул руку.

— Договорились.

Вечернее объявление о том, что у общины появилась своя разведгруппа, и завтра она уходит в свой первый поход, взбудоражило всех. Затихнувшая было надежда на возвращение в свой мир, вспыхнула с новой силой. Люди подходили к Ивану один за другим и всячески желали ему успеха, предлагая любую помощь. В их глазах он УЖЕ выглядел былинным героем, который буквально завтра приведёт помощь. Ну, а уж помощь-то завтра к вечеру точно отвезёт их по домам. Это было похоже на всеобщее помешательство. Не выдержав такого энтузиазма, Маляренко, не засиживаясь у костра, нырнул к себе в палатку. Алина была уже там — в темноте сверкнули её округлившиеся от страха глаза.

— Ванечка, это же ужас какой-то! Даже Ксюша меня десять раз расцеловала и спросила, не нужно ли мне чего-нибудь. Ваня, мне страшно, — Алина прижалась к своему мужчине. — А если мы не найдём. Они же нас зубами загрызут. Ваня! От любви до ненависти… Сам знаешь.

Голос женщины дрожал.

Маляренко скрипнул зубами — об этой стороне медали он как-то не подумал.

Народ не расходился еще очень долго, оживлённо обсуждая поход и строя различные предположения насчёт того, где и как разведчики обнаружат спасателей. Вопросы "когда" и "если" не рассматривались в принципе. В конце концов, к костру за своими женщинами заявились Николай с Серым и при помощи семиэтажного мата уговорили всех пойти поспать.

Разбудили их очень рано. Едва-едва засерел рассвет. Злой и невыспавшийся Николай бесцеремонно влез в палатку друга и, не обращая внимания на спешно прикрывшуюся какой-то тряпкой Алину, принялся трясти Ивана.

— Рота, подъём! Форма одежды номер два. Выходи строиться! Алиночка, с добрым утром. Ой! — Коля проснулся окончательно, вспомнил о присутствующей здесь даме, покраснел и выскочил вон.

Запах от очага шёл такой, что всё население, будто сомнамбулы, за час до привычного подъёма, стянулось к столовой. На кухне колдовал заядлый турист и по совместительству шашлычник — Юра-длинный. Все называли его так, потому что среди мужчин был еще один Юра. Того, соответственно, называли "толстым".

Мангалом служили сложенные двумя рядами камни, шампуров не было — их с успехом заменили рёбрышки сайгака, вчера самолично добытого поваром. Нежное мясо покрывалась золотистой корочкой, жирок шкворчал и пузырился. Юра помахивал пышным букетом из трав, переворачивая рёбрышки и посыпая их какой-то мелко нарезанной травой. Запах был такой… Иван смотрел, как священнодействует мастер, и чувствовал, что, несмотря на такую рань, у него просыпается зверский аппетит. Народ сгрудился вокруг мангала, и сразу же со всех сторон полетели "дельные" советы. А потом пришёл Звонарёв и всех, в том числе и виновников торжества, погнал умываться.

Говорили мало. В основном, ели. Все слова были сказаны вчера, и люди, чувствуя, что вечером наболтали лишнего, вели себя довольно сдержанно. Все понимали, что всё не так уж просто, и разведчики запросто могут погибнуть. Алина, настороженно сидевшая возле Маляренко, немного расслабилась и поела.

Отложив в сторону очередное рёбрышко, Иван, чувствуя, что в него больше не влезет, повернулся к Димке.

— Готов? Собрался?

Парень отложил недоеденную порцию и вскочил, всем своим видом показывая, что готов идти немедленно.

— Сбор через десять минут у ворот.

Вышли налегке. С собой взяли лишь немного копчёной рыбы, да вяленого мяса. Молодой тащил на себе пустую тару для воды и свёрток с кое-какими вещами — по ночам становилось по-настоящему прохладно. Воду решили набрать в ручье, чтобы лишних пять километров не тащить на себе тяжесть. Маляренко был одет в свою привычную одежду, Димка вырядился в крепкую кожаную куртку, джинсы и кроссовки, взятые напрокат у Юрки под обещание обращаться с ними очень осторожным. Алина же достала из своих громадных чемоданов плотное трико, микроскопически короткие джинсовые шортики и мужскую клетчатую рубаху. Для полного соответствия образу ковбойши не хватало белого стетсона на голове и казаков на ногах. Впрочем, косынка "по-колхозному" и башмаки на ней тоже смотрелись неплохо.

— Ты что? В этом выступала? — Иван с сомнением посмотрел на отнюдь не праздничный вид любимой.

— Шутишь? В этом — репетировали. — Женщина прошлась особой, грациозной походкой, слегка пританцовывая. Из ступора Ваню вывел шумно подбирающий слюни Димка — Алина сразила парня наповал. Молча показав ему кулак, Маляренко отправил "молодого" вперёд — дозорным. В таком порядке они и пошли. Впереди Димка, за ним, усиленно вертя попой, Алина. Замыкал процессию обалдевающий от видов Иван. За исключением этого прекрасного зрелища, в самом походе не было ровным счётом ничего интересного. Обратную дорогу Маляренко помнил прекрасно, и потому, рассудив, что ничего лучше он всё равно не увидит, топал вперёд, не отрывая взгляда от заднего фасада подруги. Единственная заминка случилась позже, когда на горизонте показались знакомые скалы — Иван просто запутался в совершенно одинаковых "клумбах", и с пляжа, вглубь степи, путники свернули немного раньше, чем это было необходимо. В конце концов, после получасового рысканья среди кустарников и редких деревьев, Маляренко заметил знакомый водопой.

— Нашли. Здесь вода, а Иваныч и машина — там. — Он махнул рукой, показывая направление. Димка сорвался с места и бегом бросился к могиле деда.

— Подождём здесь. Пусть простится. — Алина взяла Ивана за руку — тот отрицательно помотал головой.

— А если там шакалы или ещё какая тварь? — Держа в одной руке копьё, а в другой — маленькую ладошку подруги, Маляренко скорым шагом двинул вслед за парнем.

Ощущение было странным — прошло чуть больше месяца, как его занесло в неведомый мир, где нет человечества и цивилизации, и вот он снова здесь — в точке "высадки". Всё та же тёмная стена кустов, шелестящих под порывами ветра, всё тот же серпик месяца. Так же трещат цикады. Маляренко чувствовал, будто он после долгого отсутствия вернулся домой. Иван поморщился — ну какой же это дом? Это, скорее, как возвращение в город своей юности после службы. Иван снова поморщился и, вдобавок, сплюнул — ну какой же это, нахрен, город? Это просто машина. Просто этот месяц был чертовски долгим. Просто кажется, что это такси он поймал в другой жизни.

Маляренко, сидя по-турецки на крыше "Волги" и глядя на роскошное звёздное небо, призадумался — по всему выходило, что эти тридцать четыре дня были самыми насыщенными и интересными в его жизни, потом он подумал о спящей в салоне автомобиля женщине и решил, что ещё и самыми счастливыми.

— Дядь Вань, а как же мы это всё обратно потащим? — Димка глядел на кучу разного барахла и был явно испуган открывшейся перспективой. — Здесь же на десять человек — и то много будет!

— Поздравляю, у тебя уже племянник завёлся. — Алина с интересом ожидала, как проявивший хомячьи замашки Маляренко выкрутится из этой ситуёвины. По её прикидкам, мужчины собрали, выкрутили, выломали и оторвали килограмм двести разных железок. А может, и все двести пятьдесят. Это если не считать некоторого количества тряпок и пакета с бутылкой водки, который ей было велено "беречь как зеницу — о, как"!

В отличие от испуганного "племянника" и сомневающейся Алины, Иван чувствовал себя довольным и удовлетворённым и ни секунды не сомневался в успехе предприятия.

— А кто тебе сказал, что мы всё это потащим? Сейчас половину заберём. — Димка приободрился, а начальник экспедиции подмигнул подруге. — Остальное — потом. Вернёмся в посёлок — сюда людей приведёшь. Дорогу-то запомнил? Всё до последнего винтика вытащить надо. Вот так. А пока иди — снимай крышку багажника.

Димка растерялся.

— Дядь Ваня! Ещё и багажник? Тётя Алина, скажите ему!

От неожиданности у "тёти" Алины открылся рот.

"О, эта сладкая месть"!

Маляренко в полный голос расхохотался.

— И-раз! Взяли! — Маляренко, впряжённый на пару с Димкой в волокушу, подался всем телом вперёд. — И ещё раз, взяли!

Загруженная барахлом крышка багажника взвизгнула гладким крашеным металлом по торчащему из земли камешку и довольно легко сдвинулась с места. Иван повеселел.

— А ты говорил! Поднажми, молодой! За три дня должны дотащить. Или ты куда-то торопишься? — Маляренко прозрачно намекнул на оставленную без присмотра в поселке Светлану, на которую парень давно засматривался.

Димка молча тянул лямку, хотя и было видно, что ему нелегко. Кроме ящика с инструментами и ведра с тряпками, на волокушу погрузили кучу разных предметов, которые водитель как человек, разбирающийся в "железе", открутил от машины в первую очередь. Он еще очень хотел слить бензин, которого, по его прикидкам, оставалось литров десять, но бутылки нужны были для воды. Чтобы во время движения добыча не рассыпалась, Алина пожертвовала куском брезента, на котором она спала, и чехлом от дивана. Замотанный тряпками груз увенчали ещё одним увесистым свёртком — с парой запечённых кур, добытых прошлым вечером у водопоя. Маляренко, тяжело дыша, немного сбавил темп. Пот заливал глаза, сердце гулко бухало в груди. Рядом пыхтел "молодой". Заканчивался первый километр пути.

Впереди, словно морковка для ослика, рука об руку вышагивали Алина и бутылка водки.

На подходе к пляжу идея с волокушей уже не казалась Ивану такой блестящей. Даже Алина прекратила дразниться своей танцующей походкой и тоже вцепилась в буксировочную ленту. На утрамбованный и ровный песочек пляжа вся троица выползла из последних сил и, побросав лямки, попадала кто куда.

— Дядь Вань, — Димка еле дышал. — Надо серьёзно разгружаться. Не утащим.

— Да, милый, что-то ты пожадничал.

Маляренко лежал на спине и, глядя в ультрамарин неба, лихорадочно соображал.

"Принесу мало — хрен знает, как встретят. Наобещал с три горы и — на тебе!"

Иван покосился на подругу. По её лицу было видно, что она думает примерно о том же самом.

"Лодку бы… По морю запросто б доставили…"

Эта мысль заставила Маляренко подскочить.

"Плот! А дерево где взять?"

Иван обернулся — в пределах видимости маячило три кривулины.

"А рубить чем? Топора-то нет — только нож на копье".

Маляренко повернулся и пристально посмотрел на хватающего ртом воздух Димку.

— А ответь-ка мне, мил-человек, — старательно копируя манеру речи и голос покойного дяди Паши, начал он, — а резина на "Волге" деда твоего безкамерная, или как?

Оба спутника вздрогнули — получилось слишком похоже. Алина непонимающе и с испугом посмотрела на Ваню, до Дмитрия дошло сразу. Подскочив, словно чёртик из табакерки, он ошалело раззявил в улыбке рот и уставился на Ивана.

— Не-а — не бескамерная!

Самым сложным и нудным делом оказалась не разбортовка колёс, а долгая работа насосом. Штука эта была такая же древняя, как и сам автомобиль и воздух травила нещадно. Промучившись три часа и сменив друг друга раз десять, мужчины, наконец, накачали все четыре камеры. Запаска, к удивлению самого Димки, была бескамерной. Накрепко связав их лентой и положив сверху крышку багажника, Маляренко получил совершенно роскошный плот, который прекрасно держался на воде. Алина пищала, хлопала в ладоши и висела у Ивана на шее. Димка исполнил пляску австралийского аборигена. День был в самом разгаре, солнце вспомнило, что до зимы далеко, и палило нещадно, но Иван настолько возгордился своей сообразительностью, что не обращал на это никакого внимания. Зато после всей этой нервотрёпки очень захотелось покушать, чем путешественники немедленно и занялись.

— Значит так, — Маляренко обвёл недоеденной куриной ногой пляж. — Полчаса купаемся и отдыхаем, потом грузимся и вперёд!

Алина радостно взвизгнула и, на ходу раздеваясь, побежала к воде.

Единственное, что омрачало Ивану обратный путь — это присутствие в их маленькой экспедиции Дмитрия.

 

Глава 4

В которой Иван осматривает дом и даёт отчёт о втором походе

Какое же это блаженство — выходной! Маляренко совершенно бессовестным образом проспал утреннюю побудку и завтрак и выполз из палатки после полудня. Посёлок был тих и безлюден. Иван почувствовал себя избранным, все на работе — а он тут, прохлаждается! Кстати, где жена? Иван внимательно осмотрелся — никого. Как следует зевнув во всю свою пасть и потянувшись, Маляренко потопал к столовой.

— Доброго утречка! — ехидно донеслось из-за плетня. — Горазд же ты дрыхнуть!

Алина, в фартуке и с поварёшкой в руках, вынырнула из кухни: — Есть будешь?

Чмокнув супругу в носик, Иван повалился в кресло.

— Буду!

— Тебя начальство очень просило зайти. Там они, — Алина показала на громаду дома. — Но сначала поешь!

На самом-то деле дом был не так уж и громаден — восемь шагов в ширину и пятнадцать в длину. Но в сравнении с шалашами и палатками, в которых до сих пор жили люди, он казался гигантом. Конёк крыши поднялся на высоту аж шести метров! Вспомнив, как он помогал крыть крышу вязанками камыша, Маляренко вздрогнул — работа была жутковатая. Жерди, пошедшие на стропила, были совсем худые и постоянно норовили согнуться под его тяжестью. Про обрешётку, сделанную просто из толстых веток, и говорить нечего. Пару раз Иван лишь чудом не слетел вниз. А вот основной кровельщик, Юра-студент, таки пересчитал рёбрами и обрешётку, и сложенные на земле кучи строительного мусора. И теперь он ходил по посёлку, слегка скособочившись и баюкая сломанную руку.

Поев, и лишь после умывшись в ручье, Иван окончательно проснулся и направился к дому, припоминая месячной давности разговор с прорабом, когда тот заверил его, что дом "почти закончили". Маляренко усмехнулся — некоторые вещи неизменны во всех мирах. Например, сроки сдачи строительных объектов. Но всё равно — дом был хорош. Строили его по совершенно удивительной технологии, которую Иван подсмотрел в одной буржуйской телепередаче про экологичное жильё. Буржуи, понятное дело, с жиру бесились, а вот для попавших в заповедную степь людей это оказалось сущей находкой. Сначала Ермаков хотел по старой привычке построить дом из бревён. Проблема была в отсутствии строевого леса — вокруг росло сплошное корявое безобразие. Кое-как набрав со всей рощи пару десятков относительно прямых брёвнышек, Ермаков соорудил каркас будущего дома. Каркас Ивана просто восхитил — он стоял, как каменный! И это без единого гвоздя! Дядя Паша решил, по примеру забора, оплести столбы двойным плетнём и набить внутрь глины. Поставив нижний ярус плетня, и начав рыть и таскать из ручья глину, Ермаков понял, что на это потребуется полгода, при условии, что ничем другим люди заниматься не будут. Утрамбовав вкруговую глиняную стенку двадцатисантиметровой высоты, он остановил все работы и собрал консилиум. Тут-то Маляренко и влез со своим дурацким предложением — плотно набить простенок сухой травой.

Ругались и спорили до посинения, но, в конце концов, безумная мысль победила, и дядя Паша отдал приказ изготовить деревянные грабли для женщин. Те за три дня нагребли с округи целый стог сухой травы и соломы, попутно обезопасив лагерь от возможных степных пожаров. Дом утеплили всего за два дня, набив в него не один, а целых два стога сена. Творческая мысль у народа бурлила, и Коля предложил "армировать" наполнитель, втыкая в него заточенные ветки кустарника. Получилась на диво прочная и лёгкая штука. Ермаков скептически хмыкал, глядя на всё это дело, но молчал. После смерти шефа, достраивать дом взялся прыгающий на костыле Звонарёв. Его бывшая бригада натаскала кучу глины и принялась жирно обмазывать стены дома изнутри и снаружи. Глина была поганенькая, изрядно разбавленная песком и землицей, но на плетень цеплялась хорошо. Штукатурные работы закончили глиняной крышкой поверху простенка. Получились самые натуральные сэндвич-панели. Маляренко был горд — он впервые в жизни строил дом своими руками! И ведь построил, хотя в самом начале, не верил, что у них это получится.

— Ну что, Сергей Геннадьич, наконец-то доделали? — Иван не удержался от ехидного вопроса.

— А ты бы еще больше отсутствовал! — , сидящий на корточках возле стены, весь перепачканный в глине, Николай поднялся и, радостно улыбаясь, протянул другу руку. — С возвращением! Как прогулялся? Я Алину поспрашивал, но она молчит, как партизан.

Вопрос вождя разведчик проигнорировал. Маляренко ошарашено смотрел на потолок — он тоже был оштукатурен!

Прораб довольно хмыкнул.

— А чердак ещё и золой присыпали. Утеплились отлично. Буржуйку склепали уже и трубу из стены вывели. — Звонарёв сел на любимого конька и принялся расписывать, что и как он еще тут доделает, и как тут, вообще, будет замечательно жить. Внутреннее пространство, надо сказать, впечатляло — одна-единственная здоровенная комната с тремя столбами в центре, с утрамбованным земляным полом и с высоким потолком. Всё это освещалось при помощи пары окошек, остеклённых останками "Цефиры".

Иван присвистнул.

— Мужики, да здесь только в футбол играть.

Николай зло посмотрел на приятеля и с нажимом добавил:

— Ты, Геннадьич, работай, а мы пойдём поговорим.

Вождь властно указал Маляренко на дверь и, не дожидаясь реакции окружающих, вышел из дома.

"Насяльник, однако".

Удивлённый таким резким поведением друга, Иван двинул следом за ним.

— Прости, дружище, — Коля сидел напротив и скалил зубы. — Всё помню, договор наш — помню. Ты сам по себе и мне не подчиняешься. Это всё в силе.

Вождь наклонился и тихо добавил.

— Просто Серому, да и всем остальным, надо время от времени напоминать, кто здесь главный. Иначе — никак. Веришь нет, даже с Ольгой моей бабы стали меньше общаться. Из-за меня.

— Что? Народ расслабляться начал?

— Нет, вкалывают все — дай Боже! Но грызня начинается помаленьку… — Николай раздражённо шарахнул кулаком по столу. — Из-за баб, из-за шмоток. Даже из-за обмылков и косметики. Задрался я уже всех успокаивать. На работе, днём, все дружно пашут, а вечером базар начинается. Молодой с Юркой-длинным Светку делят, та, сука, хвостом вертит — ни да, ни нет. Пару раз разнимал их уже. Сейчас, даром что у Длинного рука сломана, так он, оказывается, ещё и ногами махать горазд, мля.

— Да и хрен бы с ними, — Маляренко равнодушно пожал плечами. — Лишь бы не покалечили друг друга. А тёлку надо быстро пристроить… к телу.

Подошедшая Алина принесла мужчинам котелок с горячим травяным "чаем" и присела с краю стола.

— А ты вовремя с должности соскочил, — офицер быстро сменил тему и разулыбался — Алина, превратившаяся из серой незаметной мышки в прекрасную женщину, одним своим присутствием отгоняла все тяжёлые мысли.

— Ну, что, — Николай устроился поудобнее. — Рассказывай, дарагой.

Второй раз, сидя за этим столом, Иван чувствовал себя, словно на экзамене. В прошлый раз он доказывал Ермакову свою нужность и сейчас, несмотря на существенную разницу в отношениях с собеседником, снова ощущал то же самое.

— Вот, смотри. Диспозиция такая, — Маляренко выложил на стол тряпицу, на которой начал рисовать карту. — Новости две — хорошая и плохая. С какой начать?

— С хорошей.

— Хабар будет. Много. Даже больше, чем с "Волги" взяли. "Буханка". В отличном состоянии. Полный бак и канистра в придачу. На борту старый трафарет — "Алтайэнергомонтаж". Людей не нашел. Ни живых, ни мёртвых. Зато там полно металлической посуды, пустых бутылок из-под водки, и имеется большой чугунный казан. Если ориентироваться на ложки-тарелки, то их было человек шесть-семь. Как минимум одна из них — женщина — в салоне валялся лифчик. На крыше привязан охрененно здоровый мангал. Похоже, его так и не сняли. Вот, возьми, — Иван кивнул жене, и та подала вождю ложку из нержавеющей стали.

— Вид у тебя унылый… Ладно, давай плохую новость. — Глаза у Коли в предвкушении такой добычи, загорелись.

— Первое. Там, на севере, ни хрена нет, — Иван понурился. — Такыр, кое-где пески. С водой — попа… В смысле, не нашёл я её. По берегу идти не получается — через четыре часа хода пляж кончается, и начинается обрыв. Чем дальше — тем выше. Я до вечера пытался по краю идти — тоже не получается. Обрыв сильно изрезан промоинами и расщелинами. В темноте чуть не улетел туда. — Поняв, что сболтнул лишнего, Иван прикусил язык и искоса посмотрел на жену. Алина удивлённо нахмурилась, но, в присутствии Николая, промолчала.

— Глубокие?

— Ага. Обрыв высокий. Метров пятнадцать, если не больше. Пришлось там и заночевать.

— Это что же получается, — наморщил ум Николай. Еще километров двадцать к северу, и степь в пустыню переходит?

— Может, чуть больше. Слухай дальше, — Иван ткнул пальцем в карту. — На следующий день еще километров тридцать на север прошёл. К берегу ближе, чем на три-четыре километра, не подходил, а вечером гляжу — слева моря не видать. Пошёл посмотреть. А там берег почти под прямым углом круто на запад сворачивает. Такой же обрыв, даже повыше, пожалуй. Тянется почти прямо. Далеко. За горизонт уходит. А поверху — пусто. Ни кустика, ни деревца. Суслики да тушканчики какие-то прыгают. Даже птиц нет.

— Да погоди ты про тушканчиков! — Коля не смог усидеть на месте и выскочил из-за стола. — Про машину давай рассказывай!

— На машину случайно наткнулся. Она в большом распадке стоит. Он глубокий, метра четыре. И узкий — ни вперёд не проехать, ни назад. Метров сто-сто пятьдесят проехать по прямой можно, а потом распадок снова сужается. Ловушка натуральная. Если б колесо туда само не укатилось — не заметил бы.

— Насчёт колеса, ты, Иван Андреич, просто молодец, — Николай уважительно покачал головой. — Я б не допетрил.

"Колесо" действительно было весьма забавным приспособлением. Когда закончилась двухнедельная эпопея с перетаскиванием остатков дедовой "Волги" в посёлок, перед Иваном во весь рост встала проблема обеспечения своих экспедиций водой. Места вокруг были засушливые, и за всё то время, что люди прожили здесь, общими усилиями нашли всего три источника питьевой воды. Собрав у всех жителей посёлка пригодные ёмкости, Маляренко суммарно получил двадцать два литра объёма в четырнадцати разных бутылках. Как всё это на себе тащить, Иван не представлял и решил приспособить под воду одну из камер от такси. В итоге это получилось, но вода имела ужасный резиновый привкус, сколько бы Иван её ни промывал. Кроме того, нести на себе, на манер скатки — через плечо, тридцать-сорок литров воды было очень тяжело. Всё это здорово простимулировало умственную деятельность Ивана и, поразмыслив, он впихнул ёмкость с водой в покрышку, залив её до упора. Воды вошло много, сколько именно, Маляренко не знал, но вкупе с весом резины покрышки, получалось очень не хило. Пару дней Иван тренировался передвигаться, благо степь была, в общем, плоская, катя перед собой этот резервуар. Спина и руки болели и затекали — ходить, согнувшись, было нелегко. Но потом Иван приноровился просто подталкивать его перед собой древком копья. Колесо шустро каталось по траве, приминая своим весом даже самые буйные заросли, и лишь в горку приходилось катить его руками, но дело того стоило.

Загвоздка произошла с Алиной. Она очень хотела идти с мужем, но от "резиновой" воды её постоянно тошнило, и Иван приказал ей оставаться в лагере. Робкая попытка бунта была подавлена командным рыком и долгой ночью, в течение которой мужчина несколько раз "убедил" свою женщину остаться.

— Да. Так вот. Зазевался чуток, уже и не помню, из-за чего. Смотрю — укатилось, зараза. Насилу догнал — у края уже опрокинул. Вниз смотрю — мать честная! Я давай орать. Никто не отзывается. — Маляренко глотнул чайку. — Самое интересное то, что "буханка", похоже, прямо туда перенеслась. Не то побилась бы нахрен. Слушай дальше — в самом удобном месте для выезда наверх был частично срыт край оврага. И лопата там валялась. Складная. Штыковая.

— Выбраться, значит, пытались. — Вождь в волнении нарезал вокруг стола круги. Алина сидела рядом, положив подбородок на кулачки, и внимательно слушала мужа.

— Пытались. Я вниз спустился, всё осмотрел. Даже машину завёл. Не сразу, конечно, завелась — думал, посажу аккумулятор, но пронесло. А людей — никого. Следы около машины еще кое-где были, но если по пыли на бутылках судить, то они давно ушли. Лопату, ложки бросили, а вот ножа ни одного не нашёл. Кострища не было, а наверху, около мангала, целая коробка берёзового угля.

Иван вздохнул.

— Я так думаю — выехал народ на пикничок. Шашлык-машлык, водка, бабы — все дела. Если у них с собой ёмкости с водой не было, то шансов — никаких. Шесть литров водки. Плюс жара. Минус источники воды. Обезвоживание и тепловой удар через три-четыре часа гарантированы. Далеко уйти не могли.

— Искал?

— Искал, конечно. Как же не искать? Три дня там круги выписывал. Ничего. Вот такая вот, брат, хреновина.

 

Глава 5

В которой Иван получает по лицу земной поверхностью и принимает спорное решение, а в повествовании появляются новые действующие лица

Машину они, в итоге, вытащили. Правда, на раскопки пришлось потратить не пару дней, на что самонадеянно рассчитывал Иван, а все шесть. Запасы воды из двух колёс, тщательно растягиваемые Николаем, закончилась еще вчера вечером и утренний "последний бой" измученная команда землекопов-автолюбителей проводила на последнем издыхании. Земляных работ оказалось несколько больше, чем казалось вначале, когда Маляренко привёл всех работоспособных мужчин к своей находке. Тогда, облизав всю "буханку" сверху донизу, Коля радостно заявил, что два дня, о которых де говорил Ваня, это фигня, и четверо здоровых мужиков закончат начатое кем-то дело ещё до вечера. Внешне уступ, который надо было срыть, непреодолимым не выглядел. Высотой он был метра три, из которых с полметра уже срыто неизвестным помощником. Дружно поплевав на ладони, мужики принялись махать лопатами. Поскольку лопат, вместе с найденной на месте, было всего две, то никто особо не утруждался — работали, постоянно меняясь. Только через час до вождя дошло, почему их предшественник всё бросил и куда-то ушёл. Под верхним лёгким песчаным слоем земли был спрессованный до бетонного состояния слой глины, напичканный огромным количеством нехилых булыжников, каждый из которых приходилось буквально выкорчёвывать. Стиснув зубы, бригада землекопов вгрызалась в проклятую стенку, отвоёвывая у неё в день по три-четыре куба камней и глины. Если бы не спавшая жара и не густая тень на дне оврага, они вряд ли справились бы с этой работой. Во всяком случае, Маляренко думал именно так, хотя и держал эту мысль при себе. Николай, сатанея от злости на весь мир, изо всех сил махал лопатой. Юра-толстый и Димка не отставали от него — бросить такой подарок судьбы в овраге было выше их сил. Мысленно пожимая плечами и удивляясь такой упёртости мужиков, Ваня старался соответствовать и тоже упахивался из последних сил. Когда на второй день работ допили первое "колесо", Николай собрал совет. Нужно было срочно решать: идти назад, пока есть запас воды, или рискнуть и упираться до конца. Точка невозврата была здесь и сейчас. Маляренко оглядел почерневшие и иссохшиеся лица друзей и, сам не зная почему, ляпнул:

— Копать!

Коля просто кивнул, а Юра и Дима молча подхватили лопаты и пошли копать.

Выезд получился очень крутым, на взгляд Ивана, никак не меньше пятидесяти градусов. И очень неровным — по сути это было слегка присыпанное глиной нагромождение булыжников. Но делать было нечего — вода закончилась, и надо было, кровь из носа, выбираться. В выпотрошенный уазик уселся Николай, а Иван сотоварищи, снова поплевав на ладони, вцепились в принесённую с собой из посёлка буксировочную ленту.

Мотор визжал, бурлаки хрипели, но вместе, сантиметр за сантиметром, отвоёвывали пространство. У Ивана перед глазами плясали цветные искры, а кровь в ушах шумела так, что он не слышал даже рёва двигателя. Он просто тянул. А потом вдруг в глазах потемнело, мёртвая потрескавшаяся земля прыгнула вперёд и больно ударила Ваню по лицу.

Позади победно сигналила "буханка".

Чтобы не сорваться и не закричать, Володя изо всех сил сжал зубы и постарался не шевелиться, притворяясь спящим. Сквозь прищуренное веко он видел, как, тяжело переставляя ноги, в шалаш вернулась Мария. Девушка повалилась на травяную подстилку, повернувшись к мужчине спиной, и свернулась калачиком. Владимир видел, как вздрагивают её плечи, а тело сотрясает дрожь — девушка беззвучно плакала.

"Скоты! Какие скоты!" — ненависть к быдлу и жалость к девчонке мутили разум. Злоба, переполнявшая его, заставляла полупустой желудок конвульсивно сжиматься, гоня остатки съеденной на ужин рыбёшки из горла. Он не любил эту женщину, но за последнее время Володя привык считать Машу своей собственностью, а "своим" бывший банкир ОЧЕНЬ не любил делиться. Мужчина глубоко вздохнул и постарался успокоиться — завтра предстоял очередной тяжёлый день.

В прошлом Владимир Романов был типичным представителем "золотой молодёжи". Родившийся и выросший в престижном районе столицы, в богатой и успешной семье, он всегда получал, что хотел. До четырнадцати лет жизнь его была легка и непринуждённа. Всё изменилось в тот день, когда его отца, владельца одного из первых частных коммерческих банков, застрелили по дороге на работу. Сразу со всех сторон посыпались неприятности, всплыли непонятные кредиторы, и начались "наезды" налоговых служб. Деньги закончились, и его мать, женщина умная и осторожная, продала почти всё имущество, сохранив лишь небольшую квартиру на окраине Москвы, в своё время доставшуюся им за долги. Там, в спальном районе, Володя Романов и заканчивал обычную среднюю школу.

Кроме этой квартиры, от отца юноше достался невысокий рост, цепкий ум и упрямый характер. Местная шпана, получив в соседи новенького "ботаника", начала активно его "прописывать". Походив месяц с синяками, парень пошёл в секцию самбо, работавшую при школе, и через год, собрав приятелей из спортзала, отловил и зверски избил своих мучителей, искалечив некоторых на всю жизнь. Дело замяли, потому что все потерпевшие давно состояли на учёте в милиции, а виновный был сиротой, круглым отличником и единственным победителем всевозможных олимпиад в своей не очень престижной школе. Блестяще сдав вступительные экзамены, юноша поступил на финансово-экономический факультет, решив пойти по стопам отца. Мать плакала и уговаривала Вову "не лезть в этот гадюшник", но парень, закончив институт с красным дипломом, устроился работать рядовым менеджером в небольшой, но перспективный банк.

С тех пор жизнь Володи устаканилась. Рос его банк, а вместе с ним и росла карьера Владимира — через десять лет он стал самым молодым членом правления, отвечающим за работу филиалов банка по всей стране. Молодой и богатый мужчина притягивал к себе женщин, как огонь мотыльков. К тридцати годам он успел трижды "побывать замужем" и трижды развестись. Вдобавок к этому он увлёкся дайвингом, спортивными автомобилями, путешествиями по экзотическим странам и — побывав в Бразилии — капоэйрой.

В командировку в Новосибирск, на семинар, устраиваемый для сибирских и дальневосточных филиалов, Владимир захватил с собой свою новую секретаршу — Машеньку. Девочкой она была очень красивой, да ещё и не глупой, хотя и выглядела как классическая блондинка. Был, правда, с ней один закавык — на это место её пристроил сам председатель правления, так что Романов пока не рисковал подбивать к секретарше клинья. Но тут подвернулась эта командировка, и Володя, состроив самые невинные глазки, велел Машеньке заказать два авиабилета.

На самом деле ничего у Марии с САМИМ не было. Тот просто не смог отказать её отцу, с которым он когда-то давно вместе учился. Впрочем, Маша в свои двадцать лет и сама прекрасно понимала, что вечно рассчитывать на помощь папы нельзя, и что ни её школьная золотая медаль, ни оконченная с отличием музыкальная школа, ни хорошая учёба на заочном в универе в этой жизни никакой роли не играют. А вот роскошное холёное тело фотомодели, длиннющие ноги и выдающийся бюст — ещё как смогут помочь ей устроиться в жизни. Поэтому уроженка маленького уральского городка свою первую поездку с шефом расценила как замечательный шанс перевести их отношения на новый уровень. Да и вообще, чем чёрт не шутит, приглядеться насчёт замужества.

Жрать хотелось так, что сон не шёл. Глядя, как во сне дрожит и стонет Маша, Владимир постарался собраться и привести мысли в порядок. Тренированный и изобретательный ум банкира лихорадочно искал выход из сложившейся патовой ситуации и не находил никаких вариантов, кроме совершенно самоубийственных. Устав тыкаться в глухую стену в поисках выхода, Володя вылез из палатки и, слушая как один из его "ассистентов" зычным голосом отдаёт команды "бомжам", припомнил недавнее прошлое.

Когда выехавший из загородного дома отдыха автобус, битком набитый "семинаристами", провалился неизвестно куда, и со всех сторон в окна хлынула вода, Владимир не растерялся. Схватив в охапку впавшую в столбняк Машу, он выбил окно и выпрыгнул из тонущего автобуса. Не успев удивиться солёной морской воде и возникшему в полусотне метров пляжу, Романов отбуксировал девушку на берег. Над водой там и сям торчали головы выплывших. Люди ошарашено крутились на месте, поблизости от торчащего из воды краешка крыши автобуса. Проорав им, чтоб плыли к берегу, Володя поплыл к месту катастрофы. Тогда он помог выбраться пятерым. Шестой и седьмой уже не дышали, когда он вытащил их из затопленного салона автобуса. Искусственное дыхание не помогло. На восьмого у него просто не хватило сил. На пустом берегу, считая Владимира, собралось всего двадцать пять человек. Никто ничего не понимал, телефоны не работали. Сбившись в кучу, люди громко обсуждали происшедшее, временами срываясь на истерику. Две небольшие группы молодых мужчин ушли за помощью, разойдясь по берегу в разные стороны. Больше их никто не видел. Володя, скорее всего, тогда ушёл бы с кем-нибудь из них, но наглотавшаяся воды Маша лежала пластом, и бросить её он не смог.

Владимир вздохнул — первый день был адом. Не было ничего. Ни воды, ни еды. Даже зажигалки — и те промокли. Отчаявшись найти источник, он решил выкопать в распадке с густым камышом яму и, о чудо, всего на глубине полутора метров нашлась мутная водичка. А ночью пришли собаки. Отошедших за чахлые камыши "по делам" двух женщин свора растерзала прямо на глазах обезумевших от ужаса людей. К счастью, к большой группе, сидевшей возле костра, твари не отважились подойти. Рыба ловилась через пень-колоду, в иной день не получалось поймать ничего… море было пустым и бедным на живность. Немного выручали змеи, которых некоторые банкиры здорово наловчились жарить, и ящерицы, коих в окрестностях водилось великое множество.

Через неделю к обитавшим в шалашах людям вышли ещё пятеро — четверо едва переставляющих ноги мужиков и шмарообразного вида девица, волокущая за собой пустой пластмассовый бак для воды. Новенькие оказались бригадой электриков откуда-то с Алтая, выехавшей на пикничок и прихватившей с собой местную синявку. Про то, куда делась их машина и как они тут оказались, мужики плели что-то совсем невнятное, ругая какого-то Ваську, который, после переноса, предложил им выпить. Куда подевался сам Васька — никто не знал.

А дальше пошла борьба за выживание. Свора кружила вокруг стойбища робинзонов, не давая людям расползтись по окрестностям в поисках пищи. Приходилось обходиться тем, что было под боком, или передвигаться всей толпой. Господа банкиры оказались на редкость неприспособленными к кочевой жизни. Из всей этой кодлы лишь пара-тройка мужичков пыталась держаться достойно, следя за собой и своим здоровьем. Остальные, выбитые из привычной колеи, передвигались словно лунатики, покорно и апатично выполняя всё, что им говорили.

Считать, в том числе и калории, Володя умел отлично. Ещё через неделю, когда брюки на нём стали болтаться, а дырок на ремне стало не хватать, он пораскинул мозгами и пришёл к выводу, что "своя рубашка ближе к телу", и играть во всеобщее равенство глупо. Поговорив с парой крепких ребят из бригады, Романов объявил себя боссом, Машку — женщиной босса, а Витю и Антона — двоюродных братьев шкафоподобного вида — своими "ассистентами". После этого Босс и его команда, подавив кулаками и дубинками сопротивление недовольных, питаться стала гораздо лучше. Остальной народ худел и впахивал, от безысходности поедая всё подряд, включая кузнечиков, сусликов и прочих мелких грызунов. Володя попытался заставить людей не есть это мясо, рассказывая об опасности заражения, но оголодавший народ уже ничего не воспринимал, с аппетитом хрустя крысиными косточками. Глядевшие в рот Романову братцы-электрики аргументы босса восприняли очень серьёзно. Более того — всё общение с "бомжами" (так между собой они называли всех остальных) братья перевели на длинные заострённые колья, стараясь не прикасаться к ним руками. Они даже привезённую именно ими шмару стали игнорировать. Ещё через неделю двое бомжей заболели — у них поднялась температура, а всё тело покрылось алыми пятнышками. Что это была за хрень, Романов не знал, но немедленно распорядился снимать лагерь и двигать на пяток километров дальше по берегу. Это не помогло- болезнь они принесли с собой. Пришлось переезжать ещё трижды, прежде чем зараза от них отстала. Группе это обошлось ещё в пять покойников.

Через месяц такой полукочевой жизни, вконец озверев от воздержания и плохой пищи, братья подкатили к боссу с предложением "поделиться Машкой". Босс их весьма разумные аргументы не воспринял, и, несмотря на то, что был на голову ниже любого из них, избил обоих. На неделю "ассистенты" угомонились, но Володя прекрасно понимал, что это не выход, и братья в сложившейся структуре незаменимы. Владимир постоянно чувствовал спиной взгляды "бомжей", полные ненависти и бессильной злобы. Спасало пока только посменное круглосуточное дежурство. Немного подумав и поскрипев для порядка зубами, Романов отвёл испуганную девушку подальше в пустыню и простыми словами объяснил ей ситуацию. Выбор был прост: либо она и трое здоровых и относительно чистых мужиков, либо голод и куча грязных бомжей. Маша упала на колени и попыталась заплакать, но один хорошо поставленный удар решил вопрос не в её пользу.

И вот уже пару недель, почти каждый вечер, его Машу забирали на часок-другой. Володя заскрежетал зубами — братцы оказались затейниками, и всякий раз девушка возвращалась от них вся в слезах и на подламывающихся ногах.

"Прирезать бы их".

От ненависти кружилась голова.

"Легко! Ну а дальше что? Следующей ночью меня режет это быдло и всё… Маша достаётся им"

Володя застонал — выхода он не видел. Оставалось лишь делать вид, что ничего страшного не происходит, и оставаться для этих животных боссом, раздавая тумаки и указания и поощряя их лишним куском отобранной у бомжей еды и своей женщиной.

Романов сплюнул, глядя на дежурившего сегодня ночью Антона, и пошёл искупнуться в море.

"Утопиться, что ли?"

— А скажи мне, любезный, — Маляренко закончил привязывать на крышу "буханки" мангал. — На сколько кэмэ у нас бензинчику хватит?

Коля задумался.

— На много, дружище, на много. Говори, чего удумал.

— Смотри. — Иван вытащил из кармана карту и расстелил её на сидении. — Мы примерно вот тут, до дома по прямой, если я не ошибаюсь, километров пятьдесят-шестьдесят. Из них с десяток — по пескам. Ещё вспомни кучу сухих русел. Пусть и не таких глубоких и крутых, как это. — Маляренко махнул рукой за спину и продолжил: — Я предлагаю отсюда двигать не на юг, вдоль берега, а на восток — вглубь степи, постепенно, по широкой дуге, поворачивая к югу. Уж мимо-то посёлка по-любому не промахнёмся — дальше пляжа не уедем.

— Этточно, — Коля почесал лоб. — Чем дальше от берега, тем меньше промоин.

— Заодно и посмотрим, что да как, — просипел Маляренко. — Может, и водички раздобудем.

Покидав как попало отвинченные Димкой скамейки и прочее барахло в салон, мужики попадали внутрь. Николай, сидевший за рулём, зачем-то посигналил и не торопясь попылил на восток.

Честно говоря, за всё это время Ваня изрядно одичал, а потому воспринял старый кассетный магнитофон, запитанный от каких-то проводов, как нечто фантастическое. В коробке под сиденьем нашлось несколько кассет и из немилосердно пылящей и оставляющей на земле чёткий рыжий след "буханки" на все четыре стороны света полетел могучий и безжалостный русский шансон. Стоически перетерпев несколько блатняков, Иван взмолился и, дурачась, запросил пощады.

— О! Найн! Мой разум не есть это мочь!

К его немалому удивлению, Николай немедленно вырубил магнитофон, а Юра и Димка облегчённо выдохнули. Маляренко уловил всеобщее удовольствие и зауважал своих спутников ещё больше.

— Всё одно и тоже, — Юра повертел в руках оставшиеся кассеты и с отвращением бросил их обратно в коробку.

Иван сидел рядом с водителем, внимательно глядя по сторонам. Гладкий, как стол, такыр постепенно стал меняться — то тут, то там появлялись робкие чахлые кустики и клочки засохшей травы. Справа на горизонте, едва различима, появилась тоненькая синяя полоска моря.

"Угу, на севере тоже берег", — Маляренко прикидывал расстояние до моря, получалось минимум с десяток километров. Хотя… да кто ж его знает? Иван припомнил, как он ошибся, когда с дедом ходил на холмы, и засомневался — воздух был немыслимо прозрачен, и никаких дополнительных ориентиров не было видно.

— Хватит на восток двигаться — Коля, поворачивай.

И машинка, бодро тарахтя мотором, устремилась навстречу солнцу.

 

Глава 6

В которой Иван радуется, ругается и справляет новоселье

— Ванечка, миленький, — Алина, то всхлипывая, то смеясь, покрывала лицо Ивана десятками поцелуев. — Я думала — ты уже не вернёшься. Я думала — ты погиб.

У женщины подкосились ноги, и она упала на землю. Стоявший столбом и бормотавший всякую оправдательную фигню Ваня подхватил подругу на руки и понёс её к палатке.

Рядом происходило ещё три подобные сцены. Ольга, намеревавшаяся было закатить Николаю скандал, поглядев на почерневшее и измученное лицо мужа, громко разрыдалась и повисла у него на шее. Настя, тихая и неприметная женщина, с которой жил Юра-толстый, вся залитая слезами, с красным и опухшим носом, вцепилась в руку мужчины и потащила его в шалаш. И даже Светлана, смущаясь и глядя в землю, пришла встретить Димку, отчего тот, пластом валявшийся в "буханке", немедленно ожил, выпрыгнул из машины с улыбкой от уха до уха и немедленно обнял девушку. Издалека на милование новообразовавшейся пары угрюмо смотрел Юрка-студент. К месту встречи прихромал совершенно счастливый Звонарёв, запер трофей на ключ и разогнал оставшихся женщин, умилённо взиравших на всё это дело со стороны, велев им топить баню и готовить праздничный обед.

До посёлка доехали, не торопясь — часа за два, лишь разок остановившись по пути, чтобы напиться воды из того самого родника, от которого и начинался дальний ручей, протекавший в пяти километрах от лагеря. Так вдоль ручья и покатили. Казавшаяся ровным столом степь на поверку оказалась сущей стиральной доской. Как говорится: ехать — не пешком идти, но сейчас утоливший жажду Маляренко с удовольствием бы прогулялся на своих двоих. Трясло немилосердно, но ехать быстрее Иван, сменивший за рулём Колю, не хотел — трава росла густая, и что там, под ней — не было видно совершенно. Подъехав к тропинке, ведущей к входу в посёлок, он посигналил и заглушил мотор.

Раздавшийся из-за плетня многоголосый женский визг был явно громче смолкшего движка.

Вымытый, обласканный и снова вымытый, распаренный и одетый во всё чистое, Иван развалился за праздничным столом на мягком кресле. Ощущения он испытывал просто сказочные. Вечерело, солнце скрылось за деревьями, но было еще довольно светло. Прохладный свежий ветерок приятно холодил тело. Рядом, намекая на грядущую бурную ночь, прижималась горячим бедром Алина, то и дело подкладывая Ивану лучшие, по её мнению, кусочки. Напротив, с видом довольного котяры, расположился Коля. Есть он уже не мог. На ушко ему что то шептала Оля, отчего вождь млел и глупо улыбался, поглаживая любимую по коленке.

Вокруг раздавался смех, шутки и дружеские подначки. Возращение мужчин снова сплотило всех — праздник удался! Женщины принарядились, подкрасились и даже попытались соорудить некие подобия укладок на голове. Юра приготовил фирменные рёбрышки. Для полного счастья не хватало лишь самой малости. Мысленно махнув на всё рукой, Маляренко, чувствуя себя неимоверно крутым, шевельнул бровью.

— Принеси там…

Коля ахнул. Звонарёв уважительно цокнул языком, а Алина послушно встала и отправилась в палатку за бутылкой.

Выпили все, даже неважно себя чувствующая Алла чуток пригубила. Поделённый на тринадцать человек литр водки исчез мгновенно. Ваня, не торопясь, смакуя каждую каплю, употребил свою долю и специально не закусил, наслаждаясь уже подзабывшимися ощущениями. Алька, напротив, задорно подмигнув мужу, хлопнула стопку одним глотком и быстро закусила, макая зелёные пёрышки дикого степного лука в солонку. Народ зашумел громче, у многих с непривычки покраснели лица. Смех уже не стихал ни на минуту.

— Кхе-кхе! — слегка угомонив народ, Звонарёв вынул из кармана ключи и протянул их Николаю: — Ну что ж, пора хвастаться добычей.

Все загалдели, дружно высыпали из-за стола и гурьбой направились к стоящему за плетнём уазику. Сначала с крыши сняли мангал. Юрка, который увидел его ещё днём и успел, забравшись на машину, как следует его изучить, чуть не прыгал от радости. Хобби, которым он "болел" ещё в прошлой жизни, возвращало ему хоть какую-то основу, за которую можно было зацепиться — быть вечным разнорабочим ему не улыбалось.

Николай с видом фокусника, достающего из цилиндра кроликов, демонстрировал публике добычу. Женщины, в отличие от прораба, довольно спокойно отреагировали на лопату и прочие железяки. А вот эмалированные кружки, ложки и пара вилок из нержавейки пошли на ура. Когда же вождь предъявил им большущий двадцатилитровый чугунный казан с крышкой, восторгу женщин не было предела. Готовить на такую ораву в двух маленьких походных котелках задрало всех. Пустые бутылки из-под водки, собранные Иваном, отдали для оплётки Алле — она здорово умела плести. Начало темнеть. В приподнятом, праздничном настроении народ двинул на посиделки к костру.

Когда первая буря, устроенная Алиной, стихла, Иван прислушался — народ вдалеке шумно что-то праздновал.

— Что там? — обнимающая своего мужчину Алина тяжело дышала, приходя в себя.

— Да котёл, наверное, увидали, — Маляренко упал на траву и, улыбаясь первым звёздам, показавшихся среди качающихся тёмных крон, поинтересовался: — Солнце моё, какие планы на эту ночь?

"Солнце" потянулась, словно кошка и стянула с себя маечку.

— Огромные.

Наутро едва переставляющий ноги Иван получил неслабую выволочку от Звонарёва. Деликатно не заметив прошмыгнувшую в палатку Алину, он тормознул Ваню и отвёл его к столовой. Там уже сидели хмурый Николай и Димка, который больше всего смахивал на нашкодившего щенка. Вождь молчал, согласно кивая Звонарёву, который чрезвычайно изобретательно и выразительно донёс до сознания двух "самоходов", кто они есть такие, и что он лично, и вождь в особенности, с ними сделают, если хоть ещё раз… Воспитательная работа затянулась, и Маляренко это надоело. Он прищурился и, хлопнув по столу так, как это делал покойный дядя Паша, остановил прораба.

— За заботу спасибо. Что переживал за нас — ценю. За то, что ночь не спал, разыскивая нас — прости, — Иван поднялся и, как и в их первую встречу, навис над бригадиром. — Ты, Серый, вон — молодёжь воспитывай. Я своим умом проживу. Ясно?

Звонарёв вспомнил, с кем имеет дело, опешил и уже негромко пробормотал извинения.

Вождь ухмыльнулся:

— Съел, Геннадьич? Бери молодого — пусть за двоих отрабатывает. С Иваном я сам поговорю.

Димка обречённо поглядел на начальника и понуро поплёлся за вновь разоравшимся Звонарёвым. Подождав, пока они отойдут, Николай расхохотался.

— Ну ты зверь! Прям как студент в колхозе. Каждую ночь — в полях, — вождь снова ухмыльнулся. — Я вам угол в коммуналке выделил. Пойдём — покажу. И Алину позови.

Так чета Маляренко обзавелась жильём.

Как разместить в четырёх углах дома пять пар да трёх одиночек, Николай не знал, а потому поступил совсем просто — лучший угол, подальше от двери и поближе к печке и к окну, он оставил для себя. Место попроще досталось Звонарёвым, а угол у второго окна — Маляренко. Четвёртый угол, возле двери, достался Диме со Светланой. Да и то — только потому, что Светка была лучшей и единственной подругой жены вождя. Как едко заметила Ольга, в посёлке махровым цветом расцвело кумовство.

Получив "ордера на вселение", женщины дружно начали наводить в необжитом доме чистоту и порядок. На пол были постелены грубо сплетённые травяные циновки, а сенные матрацы отгородили невысокими ширмами из плетёнки и тряпок. Получалась эдакая иллюзия уединения.

Первую ночь в новом доме Ваня запомнил надолго — сначала все жильцы долго сидели вечером у костра, не решаясь пойти спать, хотя остальные жители посёлка уже расползлись по палаткам и шалашам. Потом, когда уже совершенно стемнело, отчего-то сильно смущаясь, всей гурьбой потопали по местам. За почти три месяца жизни на свежем воздухе Иван привык к постоянному шуму ветра, шелесту листьев и скрипу цикад. Здесь же всё это природное великолепие заменял храп вождя, приглушённые стоны Светы и шумно пускаемые газы из угла Звонарёвых. Для полноты картины не хватало капающей из крана воды и жестяного тиканья будильника. Прошёл час, потом второй. Сна не было ни в одном глазу.

— Ваня, — шёпот Алины был едва слышен. — Ты тоже не спишь?

— Не-а, — Маляренко сел. Было душно. Из района двери зазвучала новая серия тихих писков Светки. Завтра же обратно в палатку переезжаем! А здесь нехай бабы живут!

В почти полной темноте он Алины не видел, зато прекрасно слышал, как она хихикнула и тихо-тихо выдохнула:

— Ура!

 

Глава 7

Предательство, предательство и ещё раз предательство

— Ну что там опять? — Романов поморщился — вылезать на солнце из уютного шалаша совершенно не хотелось, но крики "бомжей", поначалу неуверенные и негромкие, превратились в общий многоголосый вопль. Это было уже серьёзно. Выпихнув ногами на "улицу" совершенно голую Машку, босс поспешно натянул трусы, схватил дубинку и выбрался следом. Лагерь был пуст — все, и "бомжи" и "ассистенты", безумно вопя и размахивая руками, галопом неслись вглубь пустыни. А там…

Владимир невольно протёр глаза — на горизонте, уже удаляясь от их лагеря, вовсю пылила автомашина. Романов не стал, как все, орать, он просто спокойно улыбнулся, как человек, который теперь точно знает, что ему делать. Что с ним будет дальше, и выживет ли он вообще, Володя не знал. Но следующий шаг ему был абсолютно ясен — бессмысленное сидение на берегу закончилось.

А рядом, позабыв о том, что она совсем голая, счастливо визжала и подпрыгивала секретарша.

Из лагеря, собрав все нехитрые пожитки, вышло всего четырнадцать человек — двое, ослабевшие настолько, что не смогли идти, остались в лагере. Романов не стал утешать бедолаг, рассказывая сказки про спасателей, которых он пришлёт. Всем было ясно, что жить им до первых сумерек. В последний раз оглянувшись на море, босс уверенно зашагал в пустыню. Впереди, подгоняемые братьями, тащили бак с водой "бомжи". Из-за краешка земли показалось солнце. Начинался новый день.

За первый день похода группа потеряла еще одного мужичка. Тот всю дорогу сильно хромал, но молчал и не жаловался, а просто шёл, с каждым часом отставая всё больше и больше. Вечером, перевалив небольшой холмик, шедший последним Романов потерял его из виду навсегда. Вода в баке почти закончилась и, если б не внушающие надежду следы колёс, Володя, пожалуй, махнул бы на всё рукой и остановился. "Бомжи" шатались от усталости и едва не падали, они даже бросили окончательно опустевшую ёмкость, и никакие "уговоры" братьев уже не помогали. Лучше всех, как ни странно держались безымянная синявка и Маша. Две последние женщины в их группе ходко шли, задавая темп всем остальным. К счастью, ночью их никто не потревожил — люди попадали вокруг костра и моментально отрубились.

Романов проснулся от невыносимой вони. Гуляющий по степи ветер переменил направление и принёс запахи от спящих невдалеке "бомжей". Пара доходяг, вчера по пути живьём сожравших какую-то ползающую хрень, явно маялась животами. Матерящиеся соседи пинками отогнали страдальцев подальше в степь и снова повалились на землю — досыпать.

Володя сидел на земле и смотрел, как на востоке начало сереть небо. Близился рассвет, мужчина зябко передёрнул плечами — за последний месяц сильно похолодало, и теперь он с тоской вспоминал ту изнуряющую жару, что встретила их в самом начале. Прохладный ветерок пробирал до костей, заношенный и порванный в нескольких местах пиджак не грел. Романов тяжко вздохнул, за ночь он совершенно не отдохнул — ноги гудели до сих пор. Пора было командовать подъём.

— Владимир Алексеевич! — шёпотом окликнули сзади. Володя обернулся — невдалеке, согнувшись и держась за живот, стоял один из болящих. Босс брезгливо сморщился. Запашок был ещё тот.

— Чего тебе?

— Мы там такое нашли! Вам точно будет интересно! Владимир Алексеевич, идёмте — это очень важно. — Согнувшийся в три погибели, худой, как скелет, мужик нервно озирался по сторонам, поблёскивая очками.

Подозрительно осмотревшись и не заметив ничего необычного, босс подхватил свою дубинку и последовал за кошмарно воняющим проводником.

Всего через сотню шагов, перевалив поросший колючкой невысокий бугорок, проводник остановился возле сидящего на земле приятеля. Сначала Романов ничего не понял. На засаду это было не похоже — оба доходяги смирно сидели на земле. Кругом была точно такая же пустая степь. Краешек солнца показался над горизонтом и осветил своими косыми лучами всё вокруг. Володя присмотрелся повнимательней и на автомате подошёл поближе к своим вонючим спутникам. В голове Романова взорвалась бомба. Давно и безуспешно выстраиваемая теория о том, где они оказались, сложилась в одно мгновение.

Мужчина и не заметил, как у него подкосились ноги, и он рухнул на сухую траву.

— Ты понял, да? — очкастый негромко рассмеялся, а потом закашлялся. — Приехали. Последняя остановка.

Его приятель, пожилой измождённый мужчина, молча сидел, морщился и держался за сердце. Было видно, что ему очень плохо. Романову тоже было ОЧЕНЬ плохо. Мозг онемел, в затылке возникло ощущение пустоты, а в животе ледяным холодом разливался ужас.

В полном молчании прошло несколько минут.

Привычка думать, заложенная у Володи отцом, сработала и сейчас. Перезагрузившись, нейроны мозга ожили и зашевелились. Взгляд Романова приобрёл осмысленное выражение, а вонь, идущая от соседей, заставила босса подняться на ноги и отойти. Никаких идей, что делать дальше у Владимира не было, но первый шок уже прошёл.

— Надо пойти ребят позвать. — Очкастый тоже поднялся на ноги.

— А с ним что? — Романов указал дубинкой на второго. Очкастый обернулся, и Володя изо всех ударил его по затылку. Страшно хрустнула кость, и бедолага без звука свалился на землю. Пожилой, всё так же держась за сердце, поглядел в глаза Володе, грустно улыбнулся и, подставляя макушку, наклонил голову.

Свет слепил глаза. Уже ничего не видя, Романов сделал два шага вперёд.

Мир вспыхнул.

Очухался Володя минут через пятнадцать, сидя на холодной земле в двадцати шагах от убитых им людей. Зачем он это сделал, Романов не знал. Руки действовали словно сами по себе, подчиняясь подсознательному рефлексу или, может быть, интуиции. Впервые в жизни убив, Володя не испытывал никаких эмоций. Вопреки ожиданиям, его совсем не тошнило, и было абсолютно на всё наплевать. Посмотрев на окровавленную дубинку, мужчина зашвырнул её подальше и, снова поднявшись на ноги, двинул к лагерю.

Пора было будить этих… людей.

Через два часа следы автомобиля привели изнывающих от жажды путников к небольшой рощице, в центре которой был родник.

"А что, в принципе, наверное, я прав, — Романов развалился в тени и наслаждался покоем. — Информация — это знание, знание — это сила, сила — это власть, а власть"…

Володя довольно зажмурился — про исчезнувших доходяг никто ничего не спросил. Ни утром, ни сейчас. Избавившись от совсем опустившихся "соплеменников", все с облегчением вздохнули и сделали вид, что их и не было. Возле рощицы один из братьев сбил палкой большую птицу, и теперь народ наслаждался, тишиной, покоем, чистой водой и птичьими косточками. Мясо руководство оставило себе.

"В конце концов, такие козыри всегда пригодятся. Этих, которые на машине, догоним и поторгуемся. Лишний туз не помешает", — настроение улучшилось и, свистнув Машке, Романов направился к ближайшим кустам.

Привал возле родника растянулся на три дня — как ни торопил с выходом Владимир, его не слушали, и никто не сдвинулся с места. Все отдыхали, охотились на птиц, в изобилии водившихся в округе, ели и спали. Снова ели и снова спали. Ниже по течению устроили помывочную и постирочную. Лишь на четвёртое утро, окончательно распугав всю живность на километр вокруг, приободрившийся народ, понаделав себе на всякий случай деревянных копий и дубинок, тронулся в путь.

Впереди, далеко-далеко, на самом краешке горизонта, появилась едва различимая самым острым зрением тонкая полоска моря.

— Молодцы, девочки! Сегодня все отлично поработали! — Алина, одетая в сногсшибательное танцевальное платье из латиноамериканской программы, хлопнула в ладоши. Женщины остановились и оживлённо зашумели — танцевать нравилось всем. Песнопения у костра народу, в итоге, приелись и Николай, с согласия Ивана, предложил Алине устроить танцевальный кружок, волевым решением записав туда всех жителей посёлка. После двух занятий в кружке осталась одна "молодёжь": Оля, Света, Ксюша, Дима и Юра-студент. Парни, после того как Светка, наконец, определилась, потихоньку помирились и хоть лучшими друзьями не стали, но, по крайней мере, уже не дрались при каждой встрече. Зато все остальные каждый вечер присутствовали на занятиях, с удовольствием наблюдая за танцующими парами. Да и Алина, чувствуя, какими влюбленными глазами на неё смотрит ЕЁ мужчина, каждый вечер выходила в новом платье и туфлях. Народ ошарашено пялился то на сверхэротичные костюмы из "латины", то на белоснежные бальные платья из европейской программы. На фоне плетня кухни, костра и хаты, крытой камышом, смотрелось это шизово.

Поболтав ещё немного, люди разошлись "по домам" спать.

— Солнышко, ты у меня самая красивая на свете! — От переполнявшего его счастья Иван задыхался и говорил банальные вещи — мозги отключались. Дежурить всю ночь возле костра не хотелось совершенно. Хотелось послать всё куда подальше, обнять жену и унести её в палатку. И не вылазить оттуда никогда. Словно прочитав мысли мужчины, женщина нахмурилась и шутливо погрозила ему пальцем.

— Яволь, мой генерал! — Маляренко попытался щёлкнуть каблуками и поплёлся на пост.

"Да! Он — мой! Хм. Так просто…"

Иван подбросил хворосту в костёр и уселся поудобнее. Середина вахты. Поспать бы. Маляренко поёжился — прохладный ночной ветер с моря пробирал. И если днём было всё ещё тепло, а временами — даже жарко, то по ночам уже вовсю ощущалась осень.

— Завтра с утра отпрошусь у Серого, — Иван зевнул. — На море сходим, искупаемся.

— Эй! Кто-нибудь! — тоненький дрожащий голосок, раздавшийся из-за забора, мигом вывел Ваню из сонного состояния. Подхватив горящую ветку из костра и сжав покрепче копьё, Маляренко с бешено колотящимся сердцем пошёл на голос.

— Ау! Отзовитесь, пожалуйста! — незнакомый девичий голос нервно прерывался, грозя перейти в рыдания. — Ну, пожалуйста. Отзовитесь.

Иван подошёл к калитке и, не придумав ничего лучше, спросил:

— Кто там?

Рыдания перешли в злую истерику:

— Млять! Это я, почтальон Печкин!

В "офисе" собрались все мужчины племени. Вождь держал совет. Пришедшая полчаса назад в посёлок девушка, тощая, как супермодель, рассказала поразительные вещи. Оказывается, вот уже двое суток в кустарнике у дальнего ручья, всего в часе ходьбы от них, скрываются десять человек. И все эти люди, пришедшие по следу машины с северного побережья, готовятся напасть на посёлок! У Маляренко это не укладывалось в голове.

— Голодных — подкормим, больных — как-нибудь подлечим, место в посёлке — найдём. Но нападать-то зачем?! Что мы вам сделали, а?

Все посмотрели на девушку.

— Звать то тебя как? — Вождь оправился от огорошивших его новостей и попытался взять себя в руки.

— Мария. Можно просто Маша. — Поевшая холодной ушицы девушка немного успокоилась и ожила.

— Там боевик один есть, он три раза сюда приходил. Через дыру в заборе за вами наблюдал. Всех вас пересчитал. Говорит, что микроавтобус — его собственный.

Мужики угрюмо переглянулись. Маляренко почесал репу и запалил новую лучину.

— А дальше?

— Им женщины ваши нужны. А вы — нет, — Маша сжалась в комочек и, не глядя на окружавших её мужчин, тихо добавила. — А то я там одна осталась. На девятерых.

Коля выдвинул вперёд нижнюю челюсть и закаменел. Было видно, как побелели костяшки пальцев на его кулаках.

У Ивана от злобы помутилось в голове. Сжав зубы, чтобы не разораться, он едва процедил.

— Дальше.

От страха девчонка сжалась ещё больше. Маляренко её пугал.

— Там есть босс, он опасный, очень-очень опасный. Приёмы разные знает. И два здоровяка у него на подхвате, — взгляд девушки потяжелел. — Гады. Остальные — "бомжи".

— Подробней. — Ярость разъедала Ивану мозг.

— Они бесправные, работают на этих троих. Почти все или больные, или тощие. Ходят еле-еле. Володя, босс, пообещал им женщин и еду, и они готовы драться.

Маляренко скептически посмотрел на отощавшую девушку.

— Если уж ты их тощими называешь… Да, наверное, на них дунь — упадут. — Муть из башки постепенно уходила, и Ваня снова начал соображать. Эта новость была из разряда хороших: большая часть врага — доходяги.

— А как же ты оттуда смогла уйти? — Коля явно сомневался и не верил этой истории. — Ты там одна баба, как же тебя упустили?

— Я. Не. Баба! — Девушка встала из-за стола, подбородок дрожал, а из глаз градом катились слёзы, но голос был твёрд.

— Володя, мой бывший начальник, решил с вашей помощью избавиться от этих уродов и отправил меня к вам. Он сегодня дежурит ночью. Вот.

Оп-па! Вот это финт ушами! Иван и Николай дружно выпучили глаза.

— Как так?

— В самом начале, когда Витя первый раз сюда приходил, все хотели просто выйти к вам по-хорошему. Но эти громилы всех убедили, что вы своих женщин им не отдадите, и они передумали. Даже Володя передумал, хотя вот он-то и хотел к вам выйти. А чтобы лучше думалось, громилы последнюю, кроме меня, девушку убили.

— Ни хрена себе! — Иван был потрясён.

— Передаю его слова, — голос девушки был совершенно спокоен: — Он выведет всех затемно, чтобы к рассвету быть здесь. Вы должны встретить их у ворот. Он отдаст приказ нападать, а сам ударит одному из этих уродов в спину, второго должны убить вы. "Бомжи" не в счёт. Его план такой: мы с ним, — Маша судорожно втянула воздух, — мы с ним присоединяемся к вам, как равные, уцелевшие "бомжи" становятся вашими рабами. Всё. А сейчас я должна возвращаться назад.

Девушка нервно оглянулась на тьму, сгустившуюся за спиной.

— Но у меня есть личная просьба.

Маша вытерла слёзы и твёрдо посмотрела в глаза вождю.

— Убейте и его тоже.

 

Глава 8

В которой Иван идёт на войну

"На востоке кроваво заалел рассвет".

— Тьфу ты, мля!

Вздрогнув от такой идиотской мысли, Иван сплюнул и уселся на лавку рядом с Серым. Перед ними, туда-сюда, нервно ходил Димка, сжимая копьё и что-то бубня себе под нос.

— Эй! Ты там что? Молишься, что ли? — Вождь, сидевший на земле, обматывал ремешком рукоять дубины. — Посиди, успеешь ещё набегаться.

Суматоха предрассветных часов улеглась, и плачущих женщин наконец-то удалось загнать в дом. После того как ушла Мария, Коля решил разбудить всех и сделать объявление о начале войны, но оказалось, что никто уже не спал. Женская половина населения выслушала невесёлые новости в полном молчании, и лишь когда мужчины разошлись при свете факелов готовить оружие, начались вопли, рыдания и просьбы уладить дело миром. Посовещавшись, Иван и Николай пришли к выводу, что основным ударным оружием "бомжей" будет булыжник. Оружие, так сказать, пролетариата. Ну и палицы "торпед".

Пришлось раздербанить один из туалетов. Плетёнка там была качественная, плотная, и из неё удалось сделать пару отличных, почти в рост человека, щитов. Юрка-длинный, у которого до сих пор одна рука была в лубке, с помощью мужиков приготовил себе пяток лёгких дротиков. Юрка-толстый набил свой модный рюкзачок увесистыми каменюками и пристроил его себе на грудь. На этом все приготовления к войне были закончены.

Маляренко сидел на лавке у ворот, прикрыв глаза, и, казалось, дремал. В голове его снова и снова крутилось воспоминание из далёкого детства. Он должен был идти с пацанами из своего двора драться с мальчишками из соседнего. Тогда все дружно высмеяли его дрожащие коленки, и даже лучший друг детства, Игорёк, презрительно отвернулся. На восстановление репутации после такого конфуза ушло три года. Вот и сейчас Иван ничего не мог поделать с собой — тело жило своей жизнью, совершенно отдельно от головы, и лишь чудовищным усилием воли мужчина давил дрожь и не давал стучать зубам. Потом противно заболел живот. Чувствуя, что ещё немного, и он опозорится, Иван неторопливо поднялся, громко зевнул и потянулся, лениво бросив Звонарёву:

— Присмотри.

Он приставил к забору копьё и, не спеша, вразвалочку, двинул к толчку.

"Железные нервы у парня. — Геннадьич нервно поёжился. — Я бы так не смог".

Единственным желанием Маляренко было не упасть — коленки подгибались сами собой.

— Идут! — страшным шёпотом сообщил вернувшийся из дозора студент.

— Так. Встали. Выходим, — голос офицера был сух и деловит. Шестеро мужчин подхватили оружие и по очереди стали протискиваться в узкую калитку. Как ни странно, после команды на выход, Иван совершенно успокоился и, шагая по знакомой тропинке к опушке леса, глазел на природу и усиленно дышал чистым и сладким воздухом степи. Вспомнились испуганные глаза жены — Алина, единственная из женщин, не плакала, а только стояла рядом и смотрела, как собирается её муж.

"Как же ей страшно, маленькой моей. Как у неё руки дрожали", — Маляренко скрипнул зубами — спокойствие сменилось злобой. Дикой, страшной, затмевающей разум, злобой. Планка у Вани моментально рухнула. Голова разом онемела, а перед глазами запрыгали цветные пятна. Вместо людей он видел лишь тёмные силуэты. Иван замычал. Народ шарахнулся от него в разные стороны.

— Братан, ты чего?

— Дядя Ваня?

— Убью-у-у-ю.

Маляренко, не глядя, сунул кому-то своё копьё и отобрал у Серого его здоровенную дубину.

— Д-дай.

Когда шедший позади Иван замычал и страшно прошипел "убью", у Николая волосы на голове встали дыбом. Да что там на голове — и на жопе тоже встали. А по спине табуном проскакали мурашки. Будущую драку Коля воспринимал именно как драку. Ну, помашем палками да кулаками, успокоимся и разойдёмся. Проучим уродов, да прогоним на хрен. Помахать кулаками Коля был не против. Даже "за". Всё ж какое-никакое развлечение.

Глаза друга пугали. Они горели безумным огнём и явно ничего не видели. Когда Иван выдрал дубину у Серого и, словно лось, ломанулся сквозь рощу, вождь понял — всё по-взрослому. Все планы позиционной войны при помощи щитов рухнули. Будет тупое мочилово.

— Чего, млять, рты раззявили! Собрались и за ним! Бегоооом марш!

Иван опередил их метров на пятьдесят. Когда маленький отряд, прикрывшись щитами и выставив все два копья, приблизился к месту битвы, Николай увидел, что на Ивана сыплется град камней, а тот, крутясь юлой и рыча, раздаёт тяжеленные удары дубиной направо и налево.

Вождь взревел и, бросив бесполезный щит, кинулся в гущу драки. Следом за ним, вопя что-то матерное, помчались и остальные, на ходу швыряя дротики и камни.

Отвесив держащемуся за окровавленную голову амбалу страшнейший удар по спине, Коля остался без оружия. Хрустнули кости и дубина переломилась. Стоявший поблизости доходяга в ужасе выбросил палку и, подняв руки вверх, упал на задницу. Из-за плеча Николая, свистнув, вылетел дротик и угодил несчастному точно в горло. Тот захрипел и повалился на бок.

— Не надооооо! Сдаёмся. Не надо, пожалуйста! — Враги, побросав оружие, разбегались в разные стороны.

Коля огляделся. Бойцы все были на ногах.

— Отставить! Все ко мне. Бегом!

Тяжело дыша, мужики собрались вокруг командира.

Ночные походы дались Машке нелегко, и её пришлось оставить у ручья. Девчонку колбасило. Дождавшись первых признаков рассвета, Володя начал поднимать людей. И "бомжей", и "ассистентов" тоже изрядно потряхивало, но в целом все были уверены в лёгкой победе. Неоднократно ходивший в разведку Витя всех клятвенно заверил, что под утро в посёлке только один, да и то сонный, дежурный.

До рощи оставалась всего лишь сотня шагов, когда из-за деревьев, рыча и размахивая огромной дубиной, выскочил совершенно невменяемый мужик и в одиночку бросился на войско Романова.

— Чего, млять, рты раззявили! Собрались и вперёд! Бегоооом марш! Антон, — Володя придержал "ассистента" за руку. — Погоди, не торопись.

Доходяги, возглавляемые Витей, заорали благим матом и кинулись вперёд, осыпая "невменяемого" градом камней. Антон, подпрыгивая на месте от возбуждения и вытянув шею, наблюдал за избиением сумасшедшего часового. Внезапно в затылке бывшего электромонтажника взорвалась бомба, и мир потух.

Из леска высыпала новая порция вопящих противников. Романов усмехнулся — план сработал. Отбросив окровавленную палку, он сунул руки в карманы рваных брюк, отошёл назад шагов на тридцать и спокойно уселся на землю.

По часам Володи вся схватка заняла полторы минуты.

Сам бой Маляренко не помнил. Совсем. Куда-то он бежал, что-то делал, кого-то бил. Кто-то бил его, но ударов он словно и не чувствовал. Зато теперь сил ни на что не осталось. Смутно знакомый силуэт осторожно приблизился и потряс его за плечо. Плечо немедленно взорвалось болью. Иван закрыл глаза, а потом открыл. О,зрение вернулось! Оказывается, он сидел на корточках. Перед носом покачивалась земля. На земле лежал труп. Сильно избитый и весь в крови. И башка у трупа была проломлена. Маляренко присмотрелся — не… не его одежда. Значит — это не он!

— Это хорошо. Значит, как минимум, я не умер.

— Браток, ты чего там бормочешь? — Коля, опасаясь за рассудок Ивана, тревожно заглядывал другу в глаза.

— Всё нормально, Коль. Не тряси меня. Всё болит.

Показался краешек солнышка, и Николай подвёл итоги. Для его бойцов всё, в общем, закончилось неплохо. Сильно побили камнями Ивана, да Димка по дурости словил тычок копьём в ногу. Ходить оба могли, но плохо. У противника всё было не так весело. Два здоровенных мужика — судя по рассказу Маши, помощники босса, были убиты. Причём тот, кого обработал Иван, был больше похож на кусок мяса, чем на человека. Из шестерых доходяг двое лежали, не шевелясь и не подавая никаких признаков жизни. Проверять у них пульс Коля побрезговал. Еще двое, подвывая, катались по земле. У одного из тощего живота торчало сразу два Юркиных дротика, а их хозяин прочищал свой желудок в сторонке. Второго раненого так густо покрывали ссадины от камней и дубинок, что непонятно было, как он ещё жив.

— Дима. Иди в посёлок. Скажи бабам — всё в порядке. Все живы-здоровы. И пусть там твою ногу посмотрят.

— А дядь Ваня?

— А дядь Ваня мне тут нужен. Шагом марш! И не вздумай их оттуда выпустить! Понял?

Подождав, пока пацан отойдёт подальше, Коля тяжко вздохнул и пошёл к раненным.

"Мужики. Это обычные русские мужики. Никакие они не злодеи. Почему я не попробовал договориться? Почему Олю не послушал? Чего этого долбанного Ваню понесло?"

Вождя трясло — дубинка ходуном ходила в руках. Иван с Серым угрюмо стояли рядом. Толстый, карауливший пленных доходяг, отвернулся. Студента снова начало рвать.

"Мля. Да что же это? Этот на брата двоюродного похож. Такой же белобрысый и голубоглазый. Прости меня. Прости. Прости. Не смотри на меня. Не надо. Я же помочь тебе хочу. Ну, пожалуйста, не смотри. Вот так. Спасибо. Прости меня, Господи!"

Пленные тихонечко заскулили и стали отползать, Юра на это никак не отреагировал — его мутило, но он пока держался.

Полуобморочное состояние отпустило офицера через минуту. Не глядя на дело своих рук, Николай просто перешагнул через тела и направился к сидящему невдалеке мужчине в остатках дорогого костюма. В груди у вождя хрипела и выла ненависть. Ненависть к этому сытому подонку, который заставил его стать палачом.

"Сука. Убью. Сука".

Позади вождя, помахивая дубиной, топал Иван. Справа, подняв тяжёлое копьё, которым он обычно бил сайгаков, заходил Юра-длинный. Слева, взвешивая на ладони булыжник, Юра-толстый. Звонарёв выдернул дротик из тела погибшего и двинул следом.

"Блиииин! Да что это с ними? Они не поняли, кто я?"

Уверенности в благоприятном исходе дела уже не было, но, собрав всю волю в кулак, Романов поднялся навстречу.

— Привет, давайте знакомиться. Я — Володя, — молодой мужчина, приветливо улыбаясь, протянул Николаю руку. — Это я Марию к вам прислал. Вместе мы справились.

Перед носом у Романова что-то мелькнуло, и он потерял сознание.

 

Глава 9

After party

В которой Иван принимает временное командование, раздаёт "всем сёстрам по серьгам" и ведёт беседы

— Какого?! — Николай, с ножом в руке, круто развернулся к Ивану. Тот стоял, бросив дубинку и криво морщась, и держался рукой за бок.

— Коля. Можно я присяду?

Вождь машинально кивнул, и Маляренко со стоном повалился на землю. Болело всё. Особенно странно, что болели даже волосы на голове — ветер шевелил их, и от этого у Ивана из глаз сыпались искры. Так плохо ему не было никогда.

Посмотрев на избитого и обессиленного друга, Коля сдулся — вся злость на Володю куда-то испарилась. Ярость сожрала все эмоции — в груди была пустота, а в голове — ни одной мысли. Офицер спрятал складешок в карман и, едва волоча ватные ноги, побрёл к посёлку.

— А с этими чего? — Юра, растеряно глядя на сгорбленную спину вождя, показал на своих подопечных. Бывший мелкий чиновник, командированный на Дальний Восток и "залетевший" хрен знает куда, с ужасом представил себя на месте вождя. Добивать пленных ему категорически не хотелось. Не палач же он!

В совершеннейшей панике Юра снова посмотрел на сидящих доходяг.

— Чё делать-то, а?

— Да делайте, что хотите, — даже не обернувшись, вяло отмахнулся вождь.

Звонарёв упорно молчал и ни во что не собирался вмешиваться.

Маляренко, страдальчески покряхтев, привёл себя в более или менее вертикальное положение и принялся раздавать команды:

— Да брось ты их! Никуда они теперь не денутся! Сходи-ка лучше за лопатой.

Доходяги вздрогнули, а Юра облегчённо выдохнул и порысил за инструментом.

— Сергей Геннадьевич, будьте добры, свяжите чем-нибудь этого, — Иван мотнул головой в сторону Володи, — и ступайте в посёлок. Успокойте женщин и присмотрите за Николаем.

— А ты смотайся к ручью — девку приведи. Да аккуратно! — Маляренко через силу ухмыльнулся и подмигнул Юрке-длинному. — Мало ли. Вдруг заразная.

Студент с серьёзным видом кивнул и, не спеша, направился к ручью. Впрочем, как потом иронично заметил Ваня, с каждым шагом его скорость увеличивалась вдвое, и уже через сотню метров изголодавшийся по женскому телу парень нёсся во весь опор. В темноте он не смог как следует рассмотреть девчонку, но она явно была молодая и стройная, а Иван Андреевич только что ему её подарил. Йес!

Юрка прикинул оставшееся расстояние и поднажал ещё.

Отрядив пару побитых и истрёпанных мужичков сдирать с погибших обувь и одежду поцелее, Маляренко лёг в траву и, глядя на белые пушистые облака, неторопливо проплывающие в небе, предался размышлениям. Собственная вспышка гнева его изрядно напугала и удивила. Такого с Ваней прежде не случалось. Мужчиной он был серьёзным, немногословным и обстоятельным.

"Нет, ну бывало, конечно, раздражение… то… сё…Но… Иван Андреевич! Вы же, млять, млять, млять, ВСЕГДА свои эмоции контролировали! Что со мной? Зверею, что ли?" — Маляренко поднёс к лицу ладони. Кровь уже засохла и кое-где обсыпалась.

А пальцы не дрожали. Совсем.

На полпути назад он встретил Юрия, вышедшего из рощи с лопатой наперевес. За ним в полуобморочном состоянии шла Алина. Увидев мужа, женщина разрыдалась. Иван, наплевав на свой внешний вид, обнял жену и ласково шепнул на ушко:

— Может, в баньку?

Как оказалась, баня была не только растоплена, но и занята. Оценив состояние Николая, Звонарёв велел бабам в темпе нагреть воды и спровадил туда подавленного вождя. Следом нырнула Ольга, так что мылся Коля долго. До тех пор пока обозлённая Алина внаглую их оттуда не выперла.

Мясная похлёбка, приправленная душистыми травками, была чудо как хороша! Свежевымытый Иван с удовольствием навернул полкотелка. Организм, после такой встряски, подумал и потребовал ещё. Иван со своим организмом согласился и попросил добавки. Алина встрепенулась. Её любимый защитник хотел есть!

Алине всегда нравилось кормить своих любимых мужчин. Сначала это был папа, которому маленькая Алечка, вместо улыбающейся мамы, наливала суп. Потом это был муж, погибший через год после свадьбы, потом, случалось, она кормила Лёшу. Больше всего ей нравилось смотреть, как ест её Ванечка. Всегда молча. Всегда неторопливо. Всегда глядя в невидимую точку где-то за горизонтом. Почему-то от этого вида у неё по спине бежали мурашки, а сердце начинало стучать в два раза сильнее.

— Ну что, дорогой, — Ваня пристально посмотрел на друга. — Очухался?

Коля кивнул, проводив взглядом последнюю женщину, за столом остались только мужчины.

— А Юрка где?

— За Машей отправил, думаю — не скоро вернётся.

Мужики понимающе усмехнулись.

— Доходяги копают. А этот, умник, связанный так там и валяется. Велел его не трогать. Потолковать с ним хочу. Занятный чувачок. Веришь-нет, нутром чую — что-то тут не то. Не всё так просто.

Николай закрыл глаза и задумался. Над столом повисла тишина. Вождь мыслил.

— Второй раз спасибо тебе говорю, Иван Андреевич, — офицер открыл глаза. — За то, что не дал вконец озвереть. Прости, что взбеленился, что бросил вас там и ушёл.

Коля неловко, не глядя ни на кого, выбрался из-за стола и на полном серьёзе в пояс поклонился Ивану.

У Маляренко от неожиданности чуть челюсть на стол не упала. Такой патетики от Николая он никак не ожидал. В "офисе" повисла гробовая тишина.

— Кхмм! — Звонарёв громко прокашлялся. — Я так думаю, что победу стоит отметить.

На столе сама собой материализовалась пузатая бутылка коньяка. Все выпучили глаза.

— Откуда, Геннадьич?

— Ермаковская заначка. Последняя.

— Никогда коньяк не пробовал.

— Цыц, молодой!

— Оляяя! Рюмки!

— Ну что, мужики, за Победу!

— А насчёт твоего "чую"… Знаешь, Ваня, твоё чутьё нас ни разу не подводило. Сходи — пообщайся. Может, интересного что узнаешь. — С выпитого Колю повело. — Может, и пригодится нам хмырь этот. Только вот никак не пойму, для чего он нам нужен?

Иван задумался. Коньячные пары немного шумели в голове и не давали собраться в кучку мыслям.

— Ты меня уважаешь?

Коля от удивления аж икнул.

— Ты со стакана напиться умудрился, друг мой?

— А Ермакова? Уважаешь? — В глазах Ивана не было ни капли хмеля.

Вождь подобрался и согнал расслабленную улыбку с лица. Разговор, судя по всему, намечался серьёзный.

— Да.

— А знаешь, что мне в самый-самый мой первый день здесь дядя Паша сказал?

— …?

— "Не суди, да не судим будешь". И запомнил я это очень хорошо. Помнишь, что девка рассказывала? Ни еды, ни воды, ни огня. Вообще ничего нет! Я сейчас думаю, а чтобы делал на их месте я? А ты? Не думал об этом?

— Даже думать не хочу! По-любому надо человеком оставаться!

— Слова, слова… Ты же видел всю их верхушку. Я б не сказал, что они сильно упитанные. Тоже ведь тощие. Я не оправдываю их. Я понять хочу.

Маляренко помолчал. За столом они остались вдвоём.

— Чем больше думаю об этом, тем больше боюсь. Не знаю, в кого бы Я превратился. За свою жизнь я бы ещё круче локтями толкался.

Хотя солнце припекало, и пить хотелось очень сильно, Романов очнулся не из-за жары и не от жажды. Какая-то мелкая многоногая тварь шастала по его лицу, пытаясь забраться в нос. Володя заорал, громко чихнул, открыл глаза и принялся вертеться. Встать, почему-то, никак не получалось.

— Чё, тварь, допрыгался? — сидевшие неподалёку на свежем холмике "бомжи" злобно щерились. — Вон, за тобой уже идут. Сейчас тебя кончать будут.

Володя замер. Связанных за спиной рук он уже не чувствовал. Ног тоже. Презрительно отвернувшись от могильщиков, он смотрел на приближающегося мужика.

"Тот самый. С дубиной. Конец. Блин, ну что за тупость? Почему так?". — Было страшно. Очень-очень страшно.

"Да пошло оно всё! Скулежа моего они не дождутся". — Романов подумал о маме, расслабился, завалился на спину и, улыбаясь, стал ждать смерти. Впервые в этом новом мире он видел в небе облака.

— Так. Вы. Оба. Лопату оставьте здесь. Всё барахло, что собрали — вяжите в узлы.

Властный голос стоящего прямо над Романовым мужчины разом сбил всё умиротворённое настроение — захотелось ещё покоптить небо, побарахтаться и поцарапаться за свою жизнь. Володя поднял взгляд — мужик повернулся к "бомжам" и на лежащего у его ног Романова не обращал никакого внимания.

— Вот нож, за него головой отвечаете. Вот снасть на рыбу. Вот зажигалка. Берёте шмотки, обувку и топайте обратно до ручья. Потом по течению — до моря. Ясно? Не слышу!

— Дальше. Живёте там две недели. Никуда не уходите. Мяса подкинем. Подойдёте раньше этого срока к посёлку — убьём. Карантин у вас будет. Чего вылупились? Киздуйте нахрен, пока я добрый! Стоп! Погодите. Всю одежду и всю обувь выстирать! Самим вымыться! Песочком друг друга потрёте. Ясно? Алга!

Мужик наклонился над Романовым и одним рывком усадил его на пятую точку, а сам устроился напротив, усевшись по-турецки и с интересом разглядывая пленника. Пленник, в свою очередь, с интересом разглядывал этого сумасшедшего мужика. Игра в гляделки пополам с молчанкой продолжалась минут десять. Володя улыбнулся, мужик ему понравился — спокойный, уверенный в себе человек. Способный принимать решения и нести за них ответственность. В нынешней жизни такие люди Владимиру встречались нечасто. У бывшего члена правления глаз был намётанный, и своего визави он просчитал почти сразу.

— Развяжешь?

— А нужно?

— Таки ты из этих?

— Сам такой!

— Вот и поговорили, — Володя хохотнул.

Маляренко прищурился. Этот парень ему понравился. Несмотря на полную жопу, в которой он находился, пленник не скулил, не просил пощады, а держался спокойно и даже нагловато.

— Ты ведь всё уже понял, так?

— Ага, — парень сплюнул. — Машка.

— Кинула тебя. Почему и для чего — пока не знаю. Буду рад, если ты на эту тему своими мыслями поделишься. Её, похоже, в оборот наш хлопец взял, и я хочу знать, что от неё можно ожидать.

Володя скривился.

— Поделюсь.

— Ты сдал своих, она сдала тебя. А в целом идея-то была неплоха… Если бы не Маша, то мы бы, повизгивая от благодарности, вашу сладкую парочку с распростёртыми объятиями приняли. Твой план?

Романов надулся от гордости.

— А то! А почему Машка так со мной поступила… спроси у неё сам. Я не знаю. Три раза женат был, и знаешь, что я тебе скажу — этих баб хрен поймёшь.

— В курсе уже. Рассказывай. Что, как, где? — усмешку смело с лица и Иван, припомнив уроки Ермакова, подался вперёд. — Учти, я ложь чую.

Маляренко слушал подробнейший, изобилующий деталями доклад и всё больше мрачнел. Ставя себя на место собеседника, Иван совсем не был уверен в том, что он смог бы выжить.

— Ладно, с "торпедами" ясно — заборзели и стали опасны. А "бомжи"-то тебе чем не угодили?

— Вот такой я злодей. Ничего не попишешь. А "бомжи"… знаете, сударь — не те это люди.

Лицо у пленника на миг стало странно отрешённым.

"Хотя… если подкормить, да женщин им найти… то… всё может быть"

— Нет, не те. А ещё чего интересного про меня сообщили? — Романов встряхнулся и ожил. В вопросе сквозила ирония.

"Светская беседа, мля. И на психа он вовсе не похож"

Ваня учтиво наклонил голову.

— Ну что вы, сударь. Право слово — боле ничего интересного.

Володя лишь кивнул. Перед ним был человек одного с ним воспитания. Из одного круга. Не имущественного, а духовного. Они понимали друг друга с полуслова.

— Впрочем, — продолжал, притворно вздыхая, Маляренко, — это ничего в наших взаимоотношениях не меняет. Идея напасть на нас была вашей, сударь, и вы сами в этом мне признались.

— Увы и ах! — подхватил игру Романов. — Весьма сожалею.

— Боюсь, что этого совершенно недостаточно. Жаль. Очень жаль с вами так скоро расставаться.

Иван поднялся на ноги, поднял дубинку и уже абсолютно серьёзным тоном продолжил.

— Ну что, давай прощаться. Ты рассказал всё, что мог, и больше ты мне не нужен. Извини.

— Без вариантов? Могу я попробовать предложить ещё что-нибудь?

— Например?

— Я знаю, где мы.

Эти простые четыре слова ударили Ивана по голове похлеще кувалды. Земля поплыла под ногами, которые разом стали ватными.

"Не врёт, сучёныш!"

Маляренко поверил сразу. Слишком умным был его собеседник, чтобы врать на эту тему.

Володя тоже лишний раз убедился в уме этого безымянного мужика. Тот поверил сразу и без оговорок. Он не стал грозить карами и предупреждать об ответственности. Они оба уже всё просчитали и оба знали, что Володе некуда деваться с этой подводной лодки. А единственная надёжда на спасение — вот она, с дубиной, напротив сидит.

— В общину идёшь, как равный, про Машку — забудь. Бабу тебе, какую-никакую, найдём. Все непонятки с местным населением беру на себя. Даю слово. — Иван споро распутывал узлы. — Рассказывай.

Романов застонал — развязанные руки затекли и сильно болели.

— Нет. Не расскажу. Покажу. Иначе ты не поверишь. Это недалеко. На машине за пару часов обернёмся. Ты слово дал. Так?

— Да. — Иван пожал протянутую Владимиром руку.

На следующее утро Иван никуда не поехал — всё тело ломило, и страшно болели все синяки и ссадины. Охающая Алина притащила к палатке вождя, и тот настоятельно, с матом, с шутками-прибаутками и поднесённым к носу Вани кулаком, попросил того не рыпаться, а смирно полежать денёк-другой. К тому, что новенький житель посёлка знает, где они оказались, Николай отнёсся совершенно равнодушно, пожав плечами и заявив, что это всё равно ничего не изменит. На недоумённые взгляды четы Маляренко он пояснил, что если бы там была "калиточка", то, скорее всего, Володи они бы не увидели. А тратить драгоценный бензин для краеведческих поездок — тупость. И вообще, он этому козлу ни хрена не верит. После чего, сославшись на кучу дел и предупредив "чтоб никому ни гу-гу", вождь усвистал восвояси, оставив друга валяться в палатке и скучать.

Следующим посетителем оказался Романов. Вежливо поздоровавшись с Алиной, он уселся на пороге палатки и просветил Ивана насчёт того, что босс категорически отказался выделять бензин на поездку, так что придётся идти пешком. Постепенно разговорившись на разные отвлечённые темы, мужчины не заметили, как наступило время обеда. Володя оказался удивительно интересным собеседником и прекрасным рассказчиком. Истории из своей жизни он преподносил с таким юмором, что Алина звонко хохотала, да и Иван тоже, случалось, ржал. Да так, что рёбра начинали болеть ещё сильнее. Потом на шум притопал вечно хмурый и недовольный Звонарёв и отправил юмориста копать глину, а Алину — на кухню. К вечеру в палатку заглянул неимоверно довольный жизнью Юрка-длинный и, захлёбываясь в эмоциях, долго и косноязычно благодарил "командира" за "таааакую девчонку". Следом, с круглыми глазами, в палатку вернулась Алина и сообщила, что первая, всеми признанная, красавица и, по совместительству, "первая леди" Оля ходит совершенно подавленная. А всё потому, что Юрка, наконец, вернулся и привёл с собой Машу. И что на её фоне Оля выглядит серой уточкой. А Машка увидала живого и здорового Владимира и ударилась в панику со слезами. И ещё… И вот… А потом…

На этом долгий день закончился, и Ваня заснул.

А ночью пошёл дождь. Мелкий и жутко холодный. Небо разом затянуло свинцово-серой пеленой. Где-то на горизонте полыхали молнии, и едва слышно гремел гром.

Зима была уже близко.

 

Глава 1

В которой Иван Андреевич приходит к выводу, что зима это лучшее время года. Почти

Наступившая зима Ивану понравилась. Ну, как "понравилась"… Ну, как "зима"… ожидал он, конечно, худшего — метелей, голода, холода и полноценной зимовки с синими носами вокруг печки-буржуйки. А получалось пока что всё довольно мило. Две недели лёгких дождиков, прохладный ветерок и однажды ранним утром — пар изо рта. В остальном, это была обычная ранняя осень по меркам средней полосы. Звонарёв только довольно крякал, глядя на очччень медленно тающую поленницу — печку топили раз пять, не больше.

— А я тебе говорю, что лето тут — это самое дерьмовое время года! — Коля, залившийся брагой по случаю своего дня рождения по самое "не могу", размахивал перед носом Ивана грязным указательным пальцем. — Потому как… о!

— Да я что, спорю? — Маляренко снисходительно улыбался. Позади ушедшего в нирвану вождя со страдальческим выражением на лице стояла Ольга. Судя по виду Николая — ждать оставалось недолго. Наконец вождь прикорнул фейсом об тэйбл, и Иван скомандовал: — Забирайте!

Бывшие военнопленные, Макс и Алишер, ныне подсобные рабочие под началом Звонарёва, шустро подхватили вождя и потащили к дальнему шалашу — отсыпаться. Заносить в дом эту благоухающую тушку женщины категорически запретили.

Кутаясь в безразмерную брезентовую робу, Маляренко вылез из-под навеса столовой. Дождь едва накрапывал, хотя небо было плотно затянуто свинцовой пеленой туч, отчего казалось, что уже вечер. Решив, что хороший послеобеденный сон ему точно не помешает, Иван подцепил лопатой лежавший в костре булыжник и споро отволок его к своему шалашу.

Разок попытавшись переночевать вместе со всеми в общем доме, чета Маляренко дружно отказалась от своего угла и переселилась обратно в палатку. Алина, правда, со страхом ожидала зимы, когда ей придётся вернуться в коммуналку, но Иван, почесав репу, заявил, мол, война план покажет — когда будет зима, тогда и будем думать. После чего из вязанок камыша он соорудил довольно толстую основу, на которую и водрузил свой капроновый домик. Алина прошлась по тёплому и слегка пружинящему полу и, в общем, осталась довольна. О чём не замедлила сообщить мужу. Сообщала она — благо, отдельная жилплощадь позволяла — с использованием всех своих умений и возможностей. Окрылённый такой оценкой своего труда, Иван насыпал по периметру глиняную отмостку, чтобы камышовые маты не отмокали, и соорудил из более-менее ровных веток каркас вокруг палатки. А затем, используя всё тот же камыш и гибкие прутья кустарника, нарастил на каркас, так сказать, "мясо". Внешне смотрелось это сооружение совершенно кошмарно — бесформенный стог сена с торчащими там и сям ветками и камышинами. Зато внутри было тепло и уютно. Никакие дожди и ветер не проникали сквозь это сооружение. А про палатку и говорить нечего — сплошная красота! Гордая Алина привела на экскурсию всех подружек. Подружки работу Маляренко оценили, отчего тот ещё больше выпятил грудь и расправил плечи. Апофеозом творческой мысли Ивана Андреевича была толстенная глиняная лепёшка возле входа. Туда, в небольшое углубление в центре, по вечерам клался разогретый в костре десятикилограммовый булыжник. Тепла, которое он давал, вполне хватало на ночь. Так что спать в куртках, чего опасалась Алина, не пришлось. Частенько ночью становилось настолько жарко, что матерящийся Маляренко расстёгивал и откидывал полог палатки.

"Включив калорифер", сытый и "слегка" пьяный Ваня, скинул верхнюю одежду, растянулся на лежаке и моментально заснул.

Ножик опять соскочил с деревяшки. Звонарёв чертыхнулся — складешок, сделанный из паршивого железа, приходилось подтачивать чуть ли не каждые пять минут.

"Эдак его надолго не хватит. Сточу нахрен"

Серый мрачно осмотрел заготовку половника и отложил её на потом. Вечерело, снова подул пронизывающий ветер, и пошёл дождь. Почти все сидели в доме, только он ковырялся по хозяйству под навесом в столовой, да один из новеньких, Макс, пытался подремонтировать крышу своего шалашика.

"Видать, заливает. А как себя пяткой в грудь бил — не буду, мол, обузой! Сам. Всё сам. Ну-ну…" — Геннадьич усмехнулся. В целом, бывшие военнопленные ему нравились, ребята они были живучие и за последнее время ко всему привыкшие. Так что от работы не отлынивали, а честно впахивали "от и до". В своё время и он, Звонарёв, и вождь всецело поддержали идею Ивана о карантине "доходяг". За пару недель, проведённых у моря, ребята отъелись и перестали быть похожими на ходячие скелеты. Да и из посёлка им регулярно подбрасывали то варёного мясца, то жареной печени. Парни ожили и соорудили возле устья ручья неплохой временный лагерь, защищённый кустарником и с довольно солидным навесом. Теперь этим лагерем временами пользовалась команда охотников.

Из резиденции Маляренко раздался богатырский всхрап. От дальнего шалаша ему вторил укрытый шкурами вождь, которого злая на весь мир Ольга велела отнести от неё подальше.

Звонарёв подложил в едва теплящийся в очаге огонь толстый чурбачок и посмотрел в темнеющее небо. Юрка-длинный и Димка до сих пор не вернулись от водопоя.

"Может, у ручья решили заночевать? Хотя, вроде как не договаривались об этом", — Геннадьич поморщился. Прошлая охота оказалась неудачной. Стадо к водопою так и не пришло, и ребята решили перекантоваться под навесом. Вернувшись на следующий день, да ещё с пустыми руками, молодняк получил серьёзную выволочку от Николая и клятвенно пообещал предупреждать заранее, если они соберутся уйти больше, чем на сутки. И вот опять. Звонарёв с досады сплюнул.

"Уррроды! Обещали же сегодня не задерживаться".

К столу подошёл, кутаясь в самодельное пончо из шкур, Володя. Серый почесал репу — будь его воля, он бы этого урода давно б кончил, но Маляренко как-то сумел убедить вождя оставить Романову жизнь, и Звонарёву ничего не оставалось, как смириться с фактом его пребывания в посёлке. Справедливости ради надо сказать, что "урод" вёл себя тише воды, ниже травы. В сторону Машки даже не смотрел и старательно обходил по большой дуге бывших "бомжей", которые сверлили его очень многообещающими взглядами. Романов их явно не боялся, но конфликта старательно избегал, прочно поселившись возле шалаша Ивана и активно набиваясь к нему в приятели. Звонарёв нутром чуял — что-то этот парень затевает.

— Дежурить?

— Точно так, Сергей Геннадьевич. Эти гаврики так и не пришли? — Володя кивнул в сторону калитки.

— Завтра с ними разберёмся. Бди.

Прораб тяжко поднялся на ноги и, прихрамывая, пошлёпал по лужам к дому.

— А интересно, где моя жена?

Иван похлопал рукой по тому месту, где обычно находилась пятая точка любимой, но нащупал только одеяло. Вокруг была кромешная тьма.

— Вот это я поспал.

Иван зябко дернул плечами. Печка остыла, и в палатке было холодно. Постукивая зубами, Маляренко выбрался из-под одеяла и, поминая недобрым словом электричество и лампочки, а точнее, их отсутствие здесь, стал искать одежду. Кое-как одевшись, Иван вылез из палатки и рванул на огонёк — к навесу столовой. Там уже сидел, поддерживая двумя руками голову, взъерошенный вождь. Дежуривший в ночь Володя задумчиво смотрел на огонь, вороша кочергой угли.

— А! Иван Андреевич! — Володя отвлёкся от дум и приветливо улыбнулся. — В нашем полку полуночников прибыло. Разрешите доложить? А то, — Романов покосился на усиленно дышащего Колю, — шеф только отмахивается и мычит.

— Ты Алину Ринатовну не видал? Ух! — Ваня брезгливо сморщился. От шефа несло тааааким букетом…

— Она сказала, что с Олей заночует. Тут такое дело — охотнички ещё не вернулись.

— Как?! — Николай мгновенно протрезвел. — Как не вернулись? Ну, сучата!

Вождь пьяно и многосложно выругался и собрался немедленно двинуться к речному лагерю, чтоб поиметь молодёжь в особо изощрённом виде. При этом он бодро вскочил на ноги, но брага не подвела и, схватившись за больную головушку, Николай вновь рухнул в кресло.

— Воды.

К рассвету, однако, к немалому изумлению Ивана, Николай пришёл в себя и, хотя от него изрядно попахивало, на ногах держался твёрдо, а мысли излагал связно и почти без мата. Мысли вождя сводились к одному — к карательно-воспитательной экспедиции в составе его, Николая, и его "баааальшого друга" и "вот такого парня!" Ивана. Маляренко прикинул, что через полчасика проснётся повариха, а за ней и все остальные, и что встречаться с недовольной женой сейчас не с руки, и мысленно согласился с планом вождя. Глядя, как шустро тот собирается выступать в поход, Иван решил, что на самом деле основной идеей Коли было смыться из посёлка до того, как проснётся Ольга.

"Коля — ты попал! Ещё похлеще, чем я".

Эта мысль Ваню согрела. Настроение его улучшилось и, насвистывая весёлый мотивчик, Маляренко двинул вслед за вождём. Дождь прекратился. На востоке начинался очередной серый рассвет. День рождения друга удался!

 

Глава 2

В которой всё идёт кувырком

Володя поплотнее укутался в своё пончо и проводил взглядом руководство, ушедшее железной рукой прививать молодёжи дисциплину. Руководство, честно говоря, было всё ещё слегка пьяненьким и шагало кое-как, постоянно спотыкаясь и поскальзываясь на мокрой траве. При этом шедший впереди вождь умудрялся на ходу что-то втолковывать Ивану, обернувшись и размахивая руками. Иван Андреевич в ответ смеялся и хлопал того по плечу. Озябший Романов повернулся к очагу и протянул к огню окоченевшие ладони. До подъёма оставалось десять минут.

— Так я ей и говорю — охолони, не нервничай. — Коля активно жестикулировал в надежде донести до друга все сложности взаимоотношений с подругой. — А она…

Тут вождь, который пару раз лишь чудом не грохнулся в лужи, наконец, подошёл к калитке. Облегчив свою душу очередной порцией мата, посвященного Ольге, он дёрнул засов, но не удержался на размокшей глинистой почве и со смехом шлёпнулся на пятую точку, чуть не уронив при этом Ваню. Причём прямиком в лужу.

— Мля! — Обрызганный Маляренко рефлекторно отпрыгнул в сторону.

— Ты того… аккуратней, дядя! — Ваня обошёл истерично хохочущего друга и спиной вперёд вышел из калитки.

Как он сумел среагировать на метнувшуюся серую тень, Иван так и не понял. Пятым, шестым, двадцатым чувством, наверное. Огромные серые псы молча бросились на мужчину, всё произошло так быстро, что Ваня не успел ни испугаться, ни удивиться.

— Мля! Как в кино! — Всё ещё не веря, что это происходит наяву, Маляренко крутанулся на месте, встречая дубинкой первую тварь. Удар пришёлся аккурат по оскаленной пасти. Зверь почти по-человечески закричал и отлетел в сторону. Почти сразу же на Ивана налетели еще три здоровенных псины.

— Ааааааа! — Позади Вани, катаясь по земле, отбивался ногами и палкой Николай, вокруг него вилась ещё пара псов, непонятно как пробравшихся Ивану за спину. Обернувшийся на долю секунды к другу, Маляренко успел заметить, как тот переломил дубинкой лапу одному хищнику.

— Ааааааа! — Иван заорал от страшной боли — в руку намертво вцепились клыки огромного лохматого пса. Приложив по черепу твари дубинкой, Маляренко почти стряхнул хищника, но в это время прямо ему в лицо из серой предрассветной мути прыгнула новая серая тень. От мощнейшего удара в грудь Иван отлетел назад и, хорошенько приложившись затылком, потерял сознание. Последнее, что он успел краем уха услышать, был отчаянный, полный муки, вопль Николая.

Когда начальство скрылось в предрассветных сумерках, Володя взялся за веник, валявшийся на кухне. Звонарёв со своими ложками изрядно намусорил — стружки были и на столе, и под столом, и вообще везде. Романов хмыкнул, скоро проснётся Светланка, а передавать ей такой свинарник он не хотел. Девушка ему нравилась и, хотя план по уводу поварихи ещё окончательно не созрел, Володя потихоньку начал двигаться в этом направлении. От калитки донёсся гогот вождя, и Володя, весело насвистывая нечто легкомысленное, принялся наводить марафет.

Страшные крики и вопли, раздавшиеся через мгновение, подбросили Романова, заставив сразу позабыть о Светке. Пару секунд Володя прислушивался к шуму у калитки — происходило там что-то совсем нехорошее. Позабыв о своём копье, на автопилоте, Володя сунул веник в очаг. Сухие веточки вспыхнули жарким пламенем, и, вооружившись таким факелом, дежурный бросился на помощь.

— А ну пошли! Пошли вон! — Володя отчаянно размахивал уже догорающим веником. Собак удалось отогнать от неподвижных тел Ивана и Николая, но твари кружили в пяти метрах от Романова, у калитки, подбираясь всё ближе и ближе. Что делать, Володя не знал, а потому просто заорал во всю силу своих лёгких. Твари отпрянули, и в это время пришла помощь. Вооружённые кольями и палками мужики быстро вытурили собак за забор и заперли калитку на засов, для верности подперев её парой палок. Веник окончательно догорел и погас. У Романова отказали ноги, и он обессилено плюхнулся в грязь.

— Вовремя вы. Спасибо мужики.

Больно не было. Совсем. Тело как будто онемело. Мысли в голове текли медленно-медленно.

"Я всё ещё жив. Наверное, кому-то там, наверху, я сильно приглянулся. В любом случае, спасибо тебе, кто бы ты ни был". — Иван открыл глаза. Вокруг сновали мужики, вооружённые чем попало. Лежать на земле было мокро и очень холодно.

— Живой? — Над Иваном навис тёмный силуэт. Судя по обеспокоенному голосу, это был Серый. — Погоди, мы сейчас тебя под навес отнесём.

Несколько рук вцепились в Ивана и рывком подняли его в воздух. Ваня всхлипнул и отрубился.

— Мда. Расслабились мы. Что тут ещё скажешь. — Звонарёв сокрушённо покачал головой. — Все хороши. Нечего на себя наговаривать. Твоё дело сейчас — поправиться. Ясно?

Голос прораба звучал нарочито бодро. Николай, к которому он обращался, был совсем плох. Твари изрядно поработали над его телом, порвав ноги и искусав лицо. Иван, лежащий на соседнем лежаке, отделался куда легче. Изжёванная вусмерть правая рука, разодранная когтями грудь, да пяток укусов на левой ноге на фоне ран Коли казались пустячком.

— Да, Колян. Не ссы. Прорвёмся. — Маляренко кряхтя приподнялся на локте. — Я тоже хорош. Вышел за забор задом-наперёд. Робинзон хренов. Но собачки-то каковы, а? Дождались нас. Молча! В засаду сели и дождались. Умные твари.

— Ребята не вернулись? — Глаза у вождя были как у побитой собаки.

"Не доглядел".

Володя и Сергей одновременно помотали головами.

— Дык, как? В осаде сидим. Плотно сидим.

Военный совет продолжался уже час. Попросив дежурившую у мужчин Алину выйти из палатки, у входа уселись Звонарёв и Романов, позади маячили Юра-толстый да Макс с Алишером. Всё наличное мужское население решало, как быть дальше. Стая никуда не ушла, а вольготно расположилась прямо за забором в роще, возле ручья. Из трёх десятков псин пять-шесть всегда кружили вокруг забора, временами пробуя его на прочность. Слава богу, лазить по деревьям эти твари не умели. Звонарёв весь вчерашний день укреплял забор, залатывая прорехи. К счастью, таких слабых мест было немного, и люди успели найти их раньше, чем хищники. Кое-какие запасы еды имелись, так что в осаде можно было сидеть, ни о чём не беспокоясь, дожидаясь, когда поправятся Иван с Николаем. Вроде всё хорошо, но в груди Сергея Геннадьевича неприятно саднило. Судьба молодых ребят его тревожила, хоть все дружно и уверяли, что те просто отсиживаются в лагере у дальнего ручья. Макс заявил, что через ту защиту звери никак не проберутся. Народ, глядя на бьющуюся в истерике Свету, сам себя убедил в том, что и Димка и Юрка ТОЧНО спаслись. По-другому и быть не может!

— За ребят беспокоюсь.

— Серый! Не трави душу! Закрыли эту тему. — Коля чуть не плакал. Он не верил в чудеса.

"Не доглядел".

Димку было жаль, да и к Юрке он, если честно, привык, но своя рубашка, как говорится, ближе к телу, и мысли Вани были сосредоточены на самом себе. Маляренко смотрел на замотанную правую руку и мысленно радовался, что он левша. Воспоминания о том, как его лечили, были во сто крат хуже той боли, которую он терпел сейчас. Алина, при всей своей внешней хрупкости и слабости, оказалась железным человеком. Велев мужикам держать Ивана покрепче, она раскалённым ножом взрезала все раны и укусы на теле мужа, как следует их вычистив и промыв остатками одеколона. Крови при этом Ваня потерял едва ли не больше, чем от собак. Было бы хорошо потерять сознание во время этих процедур, но, как назло, этого не произошло, и наорался Маляренко тогда от души. На два года вперёд. Даже на три. Алина с каменным лицом зашила разрезы, обмыла раны мужа кипячёной водой и туго забинтовала их остатками бального платья. Так что бинты, в которых сейчас красовался Иван, были из белоснежного шёлка. Правда, после всей этой кровавой бани женщина свалилась обморок, а придя в себя, ударилась в неуправляемую истерику, но дело было сделано. Ольга же не смогла заставить себя повторить такое, и Николая обрабатывал Серый. Правда, получилось у него неважно, ибо опыта не было никакого. А что делать с ногами, разодранными в клочья, строитель вообще не представлял. Звонарёв просто промыл раны водой и накрепко замотал их тряпками.

Так ничего толком и не решив, мужики разошлись по своим делам, оставив друзей поправляться и отдыхать. Внутрь палатки с маленьким стаканчиком в руке прошмыгнула Алина. Воровато оглянувшись на уснувшего Николая, она вытащила из внутреннего кармана маленькую таблетку.

— Глотай, быстро!

— Что это?

— Потом, потом. Спи. — Алинка нежно поцеловала мужа и выскочила из палатки.

Николай Николаев, бывший старлей-зенитчик, скончался на третий день после схватки с собаками.

Иван, к тому времени уже немного оправившийся, благодаря заботам жены, собрал мужиков и велел готовить факелы. Много факелов. Идти на прорыв к погосту решили все вместе. Мужчины и женщины. Идею похоронить вождя внутри ограды Маляренко, посоветовавшись со Звонарёвым, отверг — здесь был родник, а эти подземные воды… кто их знает, где они там текут. Рисковать Ваня не хотел.

С мрачной, молчаливой решимостью люди собрались возле калитки, сбившись в плотную группу, в руках женщин были факелы, мужчины держали копья и дубинки. Маляренко дождался, когда Серый, тащивший через плечо тело Николая, подойдёт поближе и, глядя в сосредоточенное лицо Алины, скомандовал:

— Пошли!

Почему-то вспомнился самолёт и крепкое рукопожатие при знакомстве.

 

Глава 3

В которой Иван преодолевает текущие неприятности

Стая исчезла так же неожиданно, как и появилась. Однажды прохладным солнечным утром Маляренко, взобравшись на помост у калитки в надежде подстрелить из самодельного арбалета одну из тварей, никого не обнаружил. Вечно вьющиеся под забором собаки исчезли. Будучи уже учёным, Иван в снятие осады нифига не поверил, а кликнув мужиков, расставил их на дозорных помостах в разных концах посёлка. Собак не было ни видно, ни слышно. За три недели псы приучили людей жить при постоянном рычании, тявканье, вое и прочем шумовом оформлении, сопровождающем свору в три десятка собак, и сейчас Ивану показалось, будто он оглох. Напряжённое наблюдение в течение дня ничего не дало — вокруг пели птички, и шумели деревья. Вечером, отозвав людей с постов, новый "старый" вождь устроил совет.

— Ну что, Геннадьич? Ничего?

Подошедший к столу последним Звонарёв отрицательно помотал головой.

— Ничего, Иван Андреич. Ушли проклятые.

Иван призадумался:

— Это же сколько мы тут безвылазно просидели?

— Двадцать дней, как Колю схоронили, — прораб устало повалился на мягкое кресло. — Вот и считай. Двадцать три дня.

— Ага, всю зиму. Заметили, дни стали солнечные. И теплее с каждым днём.

— Несерьёзные тут зимы — и трети дров не спалили. — Звонарёв довольно щурился.

— Значит так, мужики. Завтра поутру смотрим внимательно, если всё чисто — снова готовим на всякий случай факелы и идём все вместе, плотно идём, вокруг рощи. Надо убедиться, что псы ушли.

— Без баб пойдём? — влез в разговор Романов.

— Да.

— Если снова нарвёмся, то, может, и не отобьёмся. Как Колю хоронили, помнишь?

Маляренко помнил. Тогда вышедшие за забор люди были сразу атакованы десятками собак, и лишь плотная стена из горящих веток остановила хищников. Так, пятясь и отмахиваясь, поселенцы добрались до погоста. Разложив вокруг костры из принесённых с собой веток, люди стали в прочную оборону, дожидаясь пока лихорадочно орудовавшие лопатами Серый и Юра не выроют глубокую могилу и не похоронят вождя. Ни копий, ни дубинок псы не боялись, но запах палёной шерсти сразу охладил их пыл, и свора все это время держалась на приличном удалении от людей.

— Ладно, парни. Утром видно будет, — Маляренко нарочито бодро улыбнулся. — Да и арбалеты теперь у нас есть! Отобьёмся, если что. Света! Ужин давай!

Арбалеты были плодом научных и инженерных изысканий Романова. Руками он такие вещи делать не умел, но кое-что помнил из кино и литературы. Так что, слегка покумекав, он привлёк к работе Юру и Серого. Делать в осаде было, в общем, нечего, и мужики с энтузиазмом взялись за работу. Арбалетов получилось два. Один большой, а второй маленький. Стреляли оба плохо, вдобавок, рычаг для натягивания проволочной тетивы вышел совсем корявым. Рессора от "Газели" сгибалась с превеликим трудом, да и стрелять толком никто не умел. Особенно по таким вертлявым и беспокойным целям, как собаки. За последнюю неделю дежурные выпустили почти сотню болтов, попав при этом всего три раза. Да и пробивная сила у болтов была какая-то… не пробивная. Из подстреленных собак только одна завалилась и была немедленно растерзана сворой. Остальные две, взвизгнув, удрали. Но всё-таки это было оружие! Ивану оно придавало уверенности в себе гораздо больше, чем какая-то дубина.

— Ушли, точно ушли. — От радости Володька прыгал до тех пор, пока не вляпался в засохшее собачье дерьмо. Восторженные вопли сменились матом и проклятьями, отчего настроение Ивана, осторожно шагающего по изрядно загаженному берегу ручья, стало просто отличным. Твари исчезли, солнце светит, ветерок уже не холодный. Что ещё надо? Вон "у соседа корова сдохла — пустячок, а приятно".

— Ты под ноги смотри, а не скачи, как стрекозёл. И вообще, Кулибин, скажи мне, как так получилось, что, при зверском усилии на взвод, арбалет стреляет еле-еле?

— Иван Андреич, убей бог, не знаю! Загадка природы сие!

— Ну-ну… Кулибин.

Маляренко выбрался на опушку и, усевшись на пенёк, стал дожидаться возвращения дозора. Парни, отошедшие в степь шагов на триста, бодренькой трусцой, всё время настороженно оглядываясь, возвращались к ставшей уже родной рощице. Судя по их улыбающимся рожам, собак они так и не заметили.

— Значит так парни, — Иван постарался говорить уверенно и внушительно. — Сейчас двигаем к лагерю у моря. Ищем ребят. Не разбредаться. Идти плотно. В облаках не витать. Смотреть вокруг. Геннадьич, ты Соловьём-разбойником будешь. Свисти со всей мочи каждые сто шагов. Алга, пацаны!

Поиски ребят ничего не дали. Лагерь был пуст и заперт снаружи. Маляренко прикинул возможный риск и разбил людей на две тройки, отправив Звонарёва с подручными обшаривать степь между дальним ручьём и посёлком, а сам с Володей и Юрой, переправившись через изрядно разбухший ручей на другой берег, двинул от водопоя дальше на юг. Пропетляв четыре часа, спасатели так никого и не нашли. Это было, в общем, не плохо, останков ребят нет — значит, есть шанс на то, что они где-то до сих пор шарашатся. В то, что пара охотников может сдохнуть с голода, Иван не верил. Следов своры тоже не было видно. Это был несомненный плюс. Из минусов было то, что все трое вконец сорвали себе голоса, и разговор на обратном пути вёлся свистящим шёпотом.

— Завтра снова пойдём? — На Юрку было жалко смотреть — к таким долгим переходам он был явно не приспособлен.

— Я пойду, Володя, ты тоже пойдёшь. Может быть, ещё кого-нибудь из парней Звонарёва возьму. — Иван тоже устал. Вроде бы совершенно зажившие укусы на левой ноге некстати разболелись, и передвигался Маляренко, чертыхаясь и прихрамывая. — Ребята могли и на мою старую стоянку уйти. Там вода есть. И по ручью вверх. До той рощи, где Володя привал делал.

Романов кивнул.

— Да. От воды им нельзя уходить. Или-или. Или возле источников найдём, или можно вообще не искать.

К посёлку подошли уже затемно. Светлана, с надеждой ожидающая возвращения поисковиков, бурно разрыдалась, когда Иван отрицательно помотал головой. Навстречу из-за стола поднялся прораб.

— Ничего не нашли, Иван Андреевич. Пусто.

За следующие три дня Иван, взяв в компаньоны Володю, обшарил оба берега дальнего ручья от устья и до источника в роще. На второй день Алина, которой смертельно надоело сидеть в лагере и утешать Светку, напросилась идти с мужчинами. Ваня, поскрипев зубами, всё-таки дал своё согласие — присутствие рядом жены его всегда радовало и бодрило. Наедине Иван частенько называл свою женщину лучшим лекарством, одно присутствие которой способно поставить на ноги даже безнадёжно больного. Впрочем, всё было на самом деле не совсем так. Когда-то давно все жители посёлка дружно удивлялись тому, что Алина сумела выходить сильно искусанного Алексея. Тогда все решили, что всё дело в заботе, уходе и любви. На самом деле при обыске и изъятии вещей дядя Паша и Серый каким-то образом проморгали небольшую сумочку, в которой Лёша, оправляющийся от последствий простуды, вёз с собой немного таблеток ампициллина. Таблетки помогли и сейчас. Маляренко заикнулся было о том, что надо бы поделиться с Колей, но Алина упёрлась, как русская пехота под Сталинградом, и лекарство офицеру не дала, заявив, что таблеток осталось всего пять штук — это раз, и, судя по ранам, Николай — не жилец, это два. Благодаря своевременно принятым мерам и антибиотикам, Маляренко действительно быстро поправился, правда, мизинец и безымянный палец на правой руке категорически не желали сгибаться. Что было тому причиной — клыки пса или нож Алины — Маляренко так и не узнал.

— Какие планы, Иван Андреич? — Звонарёв неторопливо поглощал наваристую мясную похлёбку. — Дальше искать будешь?

Сидящая неподалёку, у очага, Светлана, встрепенулась и навострила ушки.

— Ага, — Маляренко уныло кивнул. — К "парковке" Иваныча пойду схожу. Если там никого не будет… — Вождь помолчал. — Тогда всё. Больше искать не будем.

От очага раздались сдавленные рыдания, и повариха быстро исчезла в темноте. Никто из женщин даже не дёрнулся пойти следом, чтобы утешить девушку. Иван с удивлением поглядел на Олю. Та ответила откровенно злобным взглядом и, раздражённо прошипела:

— Да зае…сь я уже её утешать. Истеричка хренова, а не подруга.

Бывшая "первая леди" резко встала из-за стола и, со злости пнув веник, ушла в дом. Иван сидел и отстранённо думал о том, что он очень устал, устал морально. Что устали все вокруг, и оттого у баб постоянные истерики. И что посиделок вокруг костра с песнями-танцами давно уже не было. И что бывшие бомжи признались ему, что просто мечтают прирезать Романова, и только прямой запрет Ивана мешает им это сделать. И что Алина часто плачет по ночам, вспоминая потерянную дочь, а эта сука, Маша, перессорила кучу народа. И что со всем этим надо что-то делать, но сил никаких нет. Да и желания, в общем, тоже. И что он, Иван Андреевич Маляренко, хотел бы, подобно страусу, сунуть голову в песок и не думать ни о каких проблемах. Тоска и безысходность.

"Мля. Нельзя так. Сдохнем ведь!"

Ваня встряхнулся и заметил задумчивые взгляды, обращённые на него со всех сторон. Люди чего-то ждали. Ждали слова вождя.

Маляренко встал и, улыбнувшись, громогласно выдал нечто совсем уж несусветное — всплывший из глубокого детства стишок:

— О чём поют воробышки,

В последний день зимы?

Мы выжили, мы дожили,

Мы живы — живы мы!

— Юрка! Тащи сюда всю бражку. Сегодня пьём! Объявляю первый день весны! — Голос вождя гремел на всю округу.

Народ, напрочь охреневший от неожиданной речи Ивана, ожил, засуетился и зашумел. Вождь таким нехитрым детским стишком умудрился донести до всех простую мысль: они живы — и это главное!

Маленькая команда разведчиков за пару дней шустро сбегала до "парковки" и обратно. Парней не было и там. Димка-таксист и Юрка-студент исчезли бесследно.

 

Глава 4

В которой Иван думает тяжкую думу и совершает давно запланированную прогулку

— Володя, бросай ты это дело. Надо поговорить. — Маляренко довольно потянулся. — Тепло, хорошо. Настоящая весна пришла! Травка зеленеет, солнышко журчит… или блестит?

Романов, затеявший, в связи со своим новым "старым" семейным положением, строительство отдельного домика, с облегчением бросил месить глину и направился в "кабинет" вождя. Вождь выволок из-под навеса столовой одно кресло и, поставив его на солнышке, загорал. Грязный, словно чушка, Володя подошёл и со стоном повалился прямо на землю.

— Что? Трындеть — не мешки ворочать?

— Да. Что-то я того… погорячился, — бывший банкир огорчённо разглядывал мозоли на ладонях. — Пока на один блок намесишь, пока отформуешь. Эдак я два года на дом кирпичи делать буду.

Ни с кем из жителей посёлка, кроме старательно обхаживаемого им Ивана, Романов так и не сошёлся. Так что домик ему приходилось строить в одиночку.

— Угу. Не забывай, что Серый тебе ещё и другие дела найдёт. Работу на общину никто не отменял. Ты у нас уже сколько? Почти четыре месяца, да? А обещание своё ты так и не выполнил. Понимаю — обстоятельства. Сначала я болел, потом дожди, потом собаки. Потом, — Маляренко посмотрел на свою руку, — я снова… болел. Надо сходить — посмотреть на твоё чудо.

Романов поражённо воззрился на вождя. Причудливые ходы его шахматной мысли порой ставили Володю в тупик.

— Удивил, Иван Андреевич. Чего это ты об этом вспомнил? Или, — Володя ухмыльнулся, — проверить решил, не обманул ли?

Маляренко шутливый тон не поддержал, молча разглядывая сидящего перед ним парня. Под неожиданно тяжёлым и пристальным взглядом вождя Романов вдруг почувствовал себя очень неуютно. Поперхнувшись недосказанной шуткой, он согнал улыбку с лица и торопливо кивнул.

— Когда выходим?

Ссориться со своей единственной защитой в планы Романова никак не входило.

— Иди, работай. Там видно будет. — Иван смотрел на удалявшегося Романова и решал, что с ним делать. С одной стороны — мужик-то неплохой, умный. А с другой — руками до сих пор только ложку держать и может. Ну, ещё морды бить. Хорошо хоть Машку свою приструнил, а то, сука, совсем вразнос пошла. За несколько месяцев, проведённых в посёлке, она немного отъелась, округлилась и привела себя в порядок, и при этом умудрилась рассорить почти все сложившиеся пары и заставила переругаться между собой всех баб. Иван зажмурился. Талант! Талантище! Эту Машку надо было к врагу в тыл забрасывать — Третий Рейх рухнул бы в одночасье. Бабы пытались устроить разборки, но секретарша и тут всех удивила — дралась она не хуже своего бывшего босса, так что студентки покинули поле боя несолоно хлебавши и еще долго потом радовали окружающих лиловыми фонарями. После этого вождь в категоричной форме приказал Романову "объездить" свою бывшую подчинённую. Володя прикинул хрен к носу, сравнил совершенно запустившую себя Светку с Машкой и принялся объезжать. Укрощение строптивой продолжалось неделю и завершилось полным успехом. Как он это сделал, Иван знать не желал, но звонкие звуки пощёчин и глухие — ударов — говорили сами за себя. Да и ходила Маша потом целый месяц скособочившись и вся сплошь разрисованная синяками. Зато моральный климат в посёлке разом оздоровился. По крайней мере, женщины вновь стали между собой разговаривать, а Мария сделалась тихой, незаметной и очень вежливой. Через какое-то время, за общим ужином, Романов публично объявил всем, что берёт её в жёны совершенно официально, и на полном серьёзе попросил у Маляренко благословения и "штамп в паспорт". Вождь тогда неслабо подавился, но нашёл в себе силы и, судорожно проглотив кусок, объявил их мужем и женой. Женщины от умиления даже всплакнули, а Маша с тех пор стала просто шёлковой.

Вождь ещё разок посмотрел на копошащегося в куче глины Романова и вздохнул.

"Отселить бы их. А куда? Сдохнут ведь. Да и нужен он мне. А я — ему".

Неуёмный Звонарёв опять становился проблемой. Заполучив пару военнопленных, к тому же люто ненавидящих Володьку и его "потаскуху", прораб, и без того руководивший ежедневной жизнью общины, стал усиленно тянуть одеяло на себя. Или, вернее, под себя. Юрка-толстый, одно время болтавшийся, как цветок в проруби, между вождём и прорабом, открыто примкнул к Серому. Так что счёт был четыре — два в пользу зама. Ни та, ни другая группировка не желали открытых боевых действий, понимая, что на этом на общине смело можно будет поставить крест, и в посёлке сложился вежливо-равнодушный нейтралитет. Внешне, на общих собраниях и планёрках, которые вёл Иван, всё было чинно-благородно — прораб выслушивал указания вождя, но делал потом всё по-своему.

Алина, хоть и старалась всегда, по-женски, всё решать миром, и та скрипела зубами, глядя на то, что вытворяет Звонарёв. Первым делом тот поменял жильцов в доме. Теперь там проживал лично он с Ксенией, Юрка с Настей, да Макс с Алишером. Всех баб, даже больную Аллу, вновь вытурили в палатки. Вспомнив об этом, Иван злобно выматерился. Произошло это, когда его не было в посёлке, а потом, откровенно говоря, вождь дал слабину. Не прижав наглого зама сразу, Маляренко упустил время. С тех пор прораб был безукоризненно вежлив и не давал повода к себе прицепиться. Да и выселенные в один голос дружно уверяли, что, мол, уже тепло и "на свежем воздухе получше будет". Глубоко в душе Иван с этим был согласен: ютиться друг у друга на головах — удовольствие ещё то. Но при этом чувствовал он себя словно оплёванным. Затем, науськиваемый Ксенией Серый, по примеру вождя, велел своим хлопцам поделить, наконец, студенток. Хотят они того или нет. Алина было решила встать на защиту девчонок, но, подумав, нехотя признала, что без мужчин они пропадут. Парни бросили монетку и честно поделили студенток. Девчонки поплакали, но кочевряжиться не стали, поскольку за последние месяцы сильно поумнели, и покорно последовали в дом за новыми мужьями. С тех пор, глядя, как по-хозяйски обходит свои владения прораб, Иван не раз замечал торжествующий огонёк в его глазах. Трон был близок.

"Ладно. Худой мир лучше доброй ссоры".

Иван представил себе возможное побоище ВНУТРИ посёлка, и его передёрнуло.

"Нафиг, нафиг! Пока Серый открыто не нарывается — потерплю".

— Чаю будете?

— А? — Иван очнулся. На кухне привычно хлопотала Светлана, растапливая очаг.

— Да, Светик, — Маляренко ласково улыбнулся, — с удовольствием.

Девушка вздрогнула, что не укрылось от глаз вождя. Весёлая и добрая, много и с удовольствием смеявшаяся задорным и заразительным смехом, она превратилась в серьёзную и даже немного угрюмую женщину.

— Сядь, поговорим?

— Не о чем нам разговаривать, Иван Андреевич. У меня всё… нормально.

Повариха твёрдо посмотрела в глаза вождю.

— Все кто меня здесь имел — умерли. И этот сдохнет. Сейчас кипяточек подойдет. — Света резко сменила тему и натужно улыбнулась. Возле стола нарисовался Макс.

От этих виражей у Ивана по спине побежали мурашки. Он смотрел на стройную и хрупкую блондинку так, будто впервые её увидел.

"С ума сойти! А ведь точно. Это же свихнуться можно. Откуда в ней столько сил? Сначала Юрка, он был её парнем ещё там, потом Ермаков, потом грёбаный Рома её трахал, теперь вот Димон… погиб. Охренеть!"

Ивана захлестнула волна жалости к этой женщине. Свирепо поглядев на съёжившегося Макса, Маляренко взглядом пообещал ему геенну огненную, если хоть один волосок… Парень, прошмыгнув мимо вождя, подошёл к своей подруге и, сильно смущаясь присутствующего здесь Ивана, вытащил из-за пазухи маленький букетик самых первых полевых цветов. Девушка слабо улыбнулась, что-то тихо сказала и взяла букет.

Мысленно поставив себе "неуд", Маляренко бодренько допил чай и тоже рванул за цветами.

— Слухай, Вовка, а действительно, сколько лет он, по-твоему, здесь стоит? — Иван сосредоточенно оттирал от глины и песка якорь на монументе. Пыльная и грязная ладонь, шурша, ходила по граниту. Володя не соврал — кроме якоря, на обелиске едва можно было разобрать цифры. Тысяча девятьсот сорок четвёртый. И кусок надписи про освобождение данного, так сказать, региона. И на этом вся историческая ценность монумента заканчивалась.

— Тыщща! Не меньше! — Володька шумно высморкался, извинился и продолжил: — Двинули уже, а? Нам до посёлка ещё топать и топать. До темноты бы успеть, а то нарвёмся на зверьё какое-нибудь. А вообще, интересно, почему кроме этих развалин вокруг ничего нет?

Романов ткнул пальцем в надпись.

— Бывал я там. Город на городе. Село на селе. Всё застроено. Может, и этот памятник сюда занесло? И вообще, мы-то здесь как? Не понимаю.

— Ты думаешь, я понимаю?! — Маляренко бросил наводить лоск на памятнике и зло крутанулся к Романову. — Да я материалист по жизни. Я, блин, в Бога не верил и не верю до сих пор! Я в разум человеческий верю. В инженеров и учёных верю. У меня уже полгода крыша сбоит — что за хрень вокруг нас творится! И как всё это, блин, с материализмом соотнести… не знаю.

Ваня сел на землю перед монументом и схватился за голову.

— Неизвестное науке природное явление? Ну, может быть. Молния шваркнула — и мы здесь. Как? Почему? Я в Приморье был, ты — в Новосибирске. Судя по монументу, ещё и тыщща лет прошла. Что за чертовщина?

Володька сел напротив и замолчал, понимая, что влезать в этот монолог бесполезно. Ивана несло. Брызгая слюной и обильно матерясь, он пытался уложить факты в рамки привычных и понятных представлений об окружающем мире. И это у него не получалось, а смириться он не мог и не хотел. Ну как же! Человек — царь природы! Венец творения. Володька горько усмехнулся. Сам он уже не пытался ничего понять, а просто принял всё как есть.

Иван злобно пинал траву и орал в полный голос, поминая чертей, инопланетян и придурков-учёных, и не видел, как сидящий у него за спиной Романов изменился в лице. Кислое выражение сползло с его лица, словно маска. Он спокойно и оценивающе смотрел на вождя, явно что-то прикидывая и решая.

— Иван, — Володька снова улыбался. — Может, пока никому об этом не говорить?

Маляренко от неожиданности запнулся, позабыв выдать в эфир очередную порцию мата. Он чуть было не ляпнул "почему", но вовремя спохватился и посмотрел на вечно тихого Романова совсем другими глазами.

— Я подумаю.

"Что-то с ним не то…"

 

Глава 5

Планово-убыточная

В которой Иван проявляет выдержку и мудрость

— Ладно, Вовка, пойдём. Вечер уже, скоро стемнеет. Надо идти назад. Через пару дней найду подходящий повод, чтобы Серый ничего не заподозрил, и мы с тобой сюда придём надолго. Посмотрим, что тут ещё найти можно. Сначала сами поковыряемся.

Глаза Романова торжествующе сверкнули, и он с готовностью кивнул.

"Что-то этот уродец знает"

Ваня прикинул общий размер развалин, среди которых и стоял монумент. На глазок, каменные руины занимали участок сто на сто метров. Не меньше.

— Порыться тут надо, мало ли… А насчёт никому не говорить… — Иван пристально посмотрел в глаза Володьки. — Ты тоже помалкивай.

То, что к первым обнаруженным ими следам цивилизации он ещё вернётся, Маляренко абсолютно не сомневался.

Назад шли очень быстро, временами срываясь на лёгкий бег, вокруг то и дело раздавалось какое-то тявканье, вой и прочие прелести дикой природы. Зверьё потихоньку начало выбираться из своих нор на ночную охоту. И хотя Ваня уже прекрасно знал, что большую часть этих звуков издают неопасные зверьки, вроде маленьких лисиц, идти всё равно было неприятно. Позади, вцепившись в копьё и постоянно оглядываясь, пыхтел Романов.

Не дойдя до заветной рощи метров шестьсот, в почти полных сумерках, ходоки нос к носу столкнулись с "комиссией по встрече". "Комиссия" была абсолютно голая, заплаканная и сильно замёрзшая. Романов, увидев в каком виде, посреди ночной степи, его встречает жена, длинно выматерился и, обогнав остолбеневшего Маляренко, побежал к Марии. Опознав среди путников Володю, сидящая на земле девушка подскочила и, попав в объятия мужа, разревелась.

Длинная кожаная куртка, доставшаяся Ивану в наследство от таксиста, пришлась немного успокоившейся девушке в самый раз. Завернувшись в неё, как в банный халат, Маша спрятала лицо на груди Володи и что-то тихо стала ему нашёптывать, временами всхлипывая и вытирая нос.

Через минуту Маляренко смог воочию лицезреть то, о чём ему рассказывал Николай, когда перед боем у Вани "рухнула планка". Только теперь это произошло с неизменно спокойным и рассудительным банкиром. Романов зашипел, мягко отодвинул жену, схватил копьё и с подвыванием кинулся в сторону посёлка.

— Стой! Не надо! Не ходи! Они же только этого и ждут! — Маша, визжа, вцепилась в брючный ремень, но озверевший мужик не обратил на это никакого внимания, волоча женщину за собой. Ваня прикинул, как бы ему не попасть под копьё, догнал напарника и, изловчившись, двинул ему в левое ухо. Романов рухнул, как сноп.

Визги Марии в посёлке явно услыхали, так как почти сразу же из рощи скорым шагом вышла Алина. Полностью одетая и тащившая впридачу небольшой узелок, увидав мужа, она успокаивающе помахала рукой.

— Со мной всё в порядке!

Ваня с нескрываемым облегчением выдохнул.

Расположились они там же, где перед нападением на посёлок обитал Романов с "бомжами". В кустарнике у дальнего ручья. Благо, какое-никакое укрытие там было и позволяло переночевать без опаски.

— Ну вот, — костерок окончательно разгорелся, и Иван, усевшись поудобней и обняв жену, приготовился слушать. — Теперь расскажи. Не торопись. Спокойно. Кто, что, как?.

— Расскажи. — Володя мрачно щупал распухшее ухо. — Подробнее.

Маша подтянула под себя голые ноги, укуталась в куртку поплотнее и, напоследок хлюпнув носом, начала.

— Как только вы ушли, я стирку затеяла. В бане. И сама помылась. Тут эти, — Маша скривилась и словно выплюнула, — "бомжи" припёрлись. Я кричала, но никто не пришёл, не помог. Меня… побили и …

Девушка замолчала. Иван почувствовал, как задрожала Алина.

— Меня они в доме заперли, гады.

— Потом вытащили за руки, за ноги из посёлка и из ворот… раскачали и бросили. Сказали, чтоб проваливала. И чтобы ты, если жить хочешь, в посёлок не возвращался. — Маша убито посмотрела на мужа. — Я целый день бегала, зарядку делала. Было очень холодно. А потом я устала и села. Так вас и дождалась.

Иван смотрел через огонь на пару, сидящую напротив, и пытался определиться со своими чувствами. Женская солидарность, проявленная Алиной к избитой и изнасилованной девушке, его ничуть не тронула. К Марии он относился весьма скептически, хотя и признавал её красоту. Ситуация была ясна, как божий день. Звонарёв решил взять власть в свои руки. Сначала команда "фас", конечно, тихая и негласная. Потом люто ненавидящие и бывшего босса, и его секретутку "бомжи" её трахают и избивают, но так, аккуратненько, очень больно и обидно, но без увечий и членовредительства. Да ещё и нагишом гонят. Чтобы, значит, встретила нас.

— Хе! — Ваня громко усмехнулся.

"Серый, Серый… ну что ж ты такой… тупорылый-то, а? Даже самому тупому дебилу понятно, что без твоей команды эти перцы даже пёрнуть не смеют. Да и Толстый бы точно влез, он хоть и тряпка, но изнасилования бы не допустил. Значит, ты и его придержал, и баб. Ясно — там у всех, в общем, насчёт Романовых полный одобрям-с".

Ваня посмотрел на Володю. Тот явно всю эту схему тоже просчитал и теперь задумчиво изучал лицо вождя. Маляренко кивнул.

"Да, Вовка. Ты точно не дурак. Чего мне теперь с тобой делать-то?"

— Хе! А что, дорогуша, насчёт меня и Алины Ринатовны хоть словом каким кто обмолвился?

В умных глазах Машки на миг проскочило желание соврать, но, подумав немного, она отрицательно помотала головой. Володя понимающе скривился.

"Ну-ну, ну-ну. Типа, просто месть. Просто недоглядел. Все недоглядели. Милости прошу, Иван Андреевич, и так далее, и тому подобное. А потом, глядишь, и выборы организуются. А я один, да Алька, а остальные за тебя, и буду я у тебя, Звонарёв, на побегушках. Молодец. Умница".

Иван посмотрел на жену.

— Пойдём, дорогая, пошепчемся.

Никто в посёлке не спал. Все чего-то ждали. Женщины собрались вокруг костра и тихонько шептались о чём-то своём, парни, держа копья под рукой, сидели за столом вместе со Звонарёвым. Только Юрка-толстый угрюмо шатался перед домом, со злостью пиная камешки и что-то бормоча себе под нос. Брошенная дубина валялась у крыльца.

— Не одобряет, — Алишер пристально следил за еле видимым в темноте силуэтом. — Не перебежит?

Серый сплюнул. Всё пошло как-то не так. Подразумевалось, что Романов, увидев свою женщину в таком виде, немедленно ломанётся разбираться и карать. Тут-то его из арбалетов и… а тёлку нынешние ассистенты очень хотели сделать "бомжихой", чему его Ксюша была бы очень рада. Но не срослось. Романов не пришёл, не пришёл и Иван, а это было хуже всего. Ивана Звонарёв боялся. Втайне Серый надеялся, что Маляренко Романова всё-таки "кинет" и вернётся. Удерживать в качестве приманки в посёлке Алину он не решился. Вот если Иван вернётся… перед Алиной придётся извиняться за домашний арест. А Ивану можно будет предложить даже больше, чем планировалось — полную свободу, на тех же условиях, что и с Колей. Да! Решено! Если Иван один вернётся — так он и поступит!

— Шайтан! Хуже нет — ждать да догонять, — Алишер зевнул.

— Заткнись и иди на пост. — Серый мутно посмотрел вслед убежавшему парню. День был долгий, нервный, прораб дико устал, и спать хотелось неимоверно.

"Ну и где же этот Ваня?"

Объяснять Алине ничего не пришлось. Как только они отошли от костра на приличное расстояние, женщина вывалила на Ивана всё то, о чём он только что думал. Только вслух, тараторя при этом, как Трындычиха.

— Тссс. Да, да, да. Я всё это знаю, любимая. Мы прямо сейчас можем вернуться в наш дом, поужинать, сходить в баньку. Никто и слова не скажет. Буду, наверное, всё так же мотаться по округе и жить, как раньше. Понимаешь?

— А как же… — Алина растеряно заглядывала в глаза мужу. В темноте это было нелегко. — А Романовы?

— Их убьют. Тебя это волнует?

Алина ахнула и отступила от мужа на шаг. Холодный и равнодушный тон, которым были сказаны эти жуткие слова, потряс её. Это был не её Ванечка!

— Звонарёв — объективно самый полезный член общины, больше всех работает. И лучше всех. Он единственный, у кого руки не из жопы растут. Остальные, в том числе и я — балласт. Ведь так?

Алина отвернулась.

— Да. Как скажешь.

— А там… — Она с надеждой обернулась к мужу.

Ваня покачивался с пятки на носок.

— Да нечего рассказывать. Впустую сходили.

Ваня искренне порадовался тому, что вокруг царила ночь. Враньё далось ему нелегко.

— О нас надо думать, а не о Романовых.

— Я знаю, милый, но я так не могу. Прости меня, пожалуйста. — Алина обошла мужа и попыталась вернуться к костру.

— Тихо-тихо. Я ещё не закончил. Это была одна сторона медали. Теперь другая. Если вернёмся, то мы уже НИКОГДА, — Иван выделил это голосом, — никогда не "поднимемся". Если сейчас сдамся — то всё. Это путь в "бомжи". Так или иначе. Рано или поздно. Это же не Машку сейчас трахнули, а меня. И не эти придурки, а Серый. Ты что, всерьёз решила, что после этого я к нему, словно собачка, прибегу?

Маляренко привлёк к себе жену. Алина прижалась к родной груди и разревелась.

— П-п-простииии. Я же чуть сейчас не ушла-а-а.

— Т-с-с. Давай сядем и успокоимся.

Успокаивалась Алина долго. Проревевшись, она вытерла слёзки, глубоко подышала и уже своим "фирменным" деловым тоном осведомилась о дальнейших планах мужа.

— Вот так-то лучше. Во-первых, я могу вернуться и грохнуть Серого. — Иван замолчал, следя за реакцией жены. Та просто кивнула, уверенность мужа в том, что он справится с этим делом, её восхитила. Мужчина! Её собственный! Внизу живота начал разгораться огонёк, Алина встряхнулась и постаралась сосредоточиться на разговоре.

— На этом бунт подавлен. Всё. Но Звонарёв — действительно очень нужный человек. Нужный всем. И потом, без него будет очень, очень трудно. И нам с тобой тоже.

— Не надо этого делать. Пусть живёт. Пойди утром, попроси у него одну палатку и ещё чего-нибудь, чтобы прожить.

Иван лёг на спину и уставился на Млечный путь.

— Красиво. Чего мы всё делим и делимся, а? Нас тут — раз-два и обчёлся, а всё воюем, интригуем. Зачем?

— Не знаю, — Алина легла рядом и взяла мужа за руку. — Я часто думаю — как жаль, что мы не встретились раньше. У меня были небольшие сбережения. Уехали бы в Таиланд. Знаешь как там здорово?

— Не знаю. Но догадываюсь. — Иван помолчал. — Ты по-настоящему мудрая женщина. Я сделаю так, как ты сказала. Честно говоря, это и был мой основной план. Выпросить что-нибудь и уйти. Не связываться с ними. Пусть живут так, раз иначе не могут. Слишком мало нас, чтобы резаться.

Иван рывком сел.

— Думаешь — трусливо, да?

— Думаю, это умно. И храбро. — Алина со смехом вскочила, взъерошила мужу волосы и принялась стягивать с себя джинсы. — И сейчас ты сам поймешь, что ты настоящий мужчина!

 

Глава 6

В которой Иван становится первопроходцем и основывает ещё один Крымский городок

— Сергей Геннадьевич! Там Иван по тропинке идёт! — запыхавшийся дозорный нервно сжимал копьё.

"Боится, урод", — Звонарёв мрачно посмотрел на Алишера, потом на закаменевшего Юру. Тот отложил ложку и с вызовом уставился на нового предводителя.

— Иди на пост! — Настроение у прораба было хуже некуда. Из всех жителей посёлка только его безмозглая Ксюша с воодушевлением восприняла смену власти. Звонарёв сплюнул с досады. По зрелому размышлению, вся эта фигня была совершенно лишней, и слушать надо было не эту дуру, а себя. А теперь — чего? Пару таких противников, как Иван и Володя, и врагу не пожелаешь. Да и Юрка, хоть и молчит пока, но не одобряет, не одобряет.

"Тьфу ты, мля! Идиот!"

Серый тяжко поднялся на ноги и потопал к калитке.

Вопреки ожиданиям, экс-вождь пришёл один. И даже без оружия. Иван подпирал плечом проём калитки, сунув руки в карманы штанов, и вполне доброжелательно улыбался. Вокруг него уже толпились бабы, с которыми он трепался о последних новостях. Увидав ковыляющего к ним Звонарёва с тремя напряженными мужиками за спиной, женщины шустро разошлись по своим делам, не забывая, впрочем, часто оглядываться. Улыбка Вани стала просто лучезарной.

— Какие люди! Сергей Геннадьевич! Здравствуй, дорогой!

Звонарёв занервничал — как себя в этой ситуёвине вести, он и понятия не имел.

— Э…

— Пойдём, потолкуем, — Иван подошёл, обнял за плечо растерявшегося прораба и повёл его на выход. — Не боись, Серый. Живым и здоровым будешь. Я тебе слово своё даю, а слово моё — дорого стоит. Усёк?

Звонарёв кивнул и неожиданно для себя успокоился. Маляренко, действительно, слово своё держал всегда.

Иван подмигнул бледной Ксении, оцепенело взирающей на "саммит" со стороны, и цыкнул остальным.

— Здесь ждите!

Когда-то, давным-давно, дядя Паша свалил на самой опушке рощи здоровенное дерево. Видимо, с прицелом на дрова. Но потом почему-то до него никак не доходили руки. Ветки и сучья попилили в костёр, а ствол так и оставили лежать. И теперь его иногда использовали как завалинку, с которой открывался совершенно замечательный вид на степь. Там-то мужчины и обосновались.

— Я тут, вчерась, всё-таки смотался с Романовым.

— Ну и? — Звонарёв по привычке достал из кармана складешок и заготовку ложки.

— Ни хрена интересного, правильно, что пешком сходили. Куча камней — и всё.

— Получается, обманул?

— Получается так, Геннадьич. — Иван устало потёр лицо.

Звонарёв сложно и грязно выругался, помянув родственные связи Романова с козлами и прочими животными.

— Что дальше?

— Скажи мне, Звонарёв, — тихим голосом Иван сменил тему, — чего ты хочешь? "Всех убить — один остаться?" Хочешь рулить — рули, но людей-то, зачем стравливать? Мы, хоть и в диких местах, но ведь мы — не дикари. По крайней мере — пока, — добавил он с горечью. — Я тебе откровенно скажу: Романов мне — никто, а его жена — тем более. Его проблемы — это его проблемы. Впрягаться за него я не хочу. Пока ты меня и мою жену не трогаешь — будешь жить. Понял? Был у меня здесь друг — умер. Других нет. И ты мне — никто. Теперь. Хотя вроде раньше ладили…

Прораб застыл, как мумия, и, казалось, не дышал. К чему клонит Ваня, он не понимал.

— Серый, нас всего ШЕСТЕРО. — Иван показал растопыренные пальцы. — Чего мы всё режемся, а? Скажи, чего ты хочешь, Серый. Я понять тебя хочу. Зачем ТЫ это сделал?

— Я?

— Не юли. Ты. Теперь у нас три потенциальных покойника. Вовка, и пара твоих уродов. Соображаешь? А может, и четыре, включая тебя. Вовка, как ни странно, Машку любит и этого вам не простит. Никогда. И тогда что? Всё? Ты, блять, мозгами думаешь, или чем?

— В общем, так. Съезжаем мы. Завтра мы с Алиной придём, кое-что в приданое с собой заберём, ясно? Живите, как хотите. Может, уживёмся.

— Иван, — прораб прокашлялся. — Иван, оставайся здесь, а? Дурканул я, что тут скажешь. С утра, как дошло до меня, чего мы накуролесили — чуть не сплохело мне. Вот так вот.

— Нет, Серёжа, поезд ушёл.

Маляренко даже представить себе не мог, что можно так торговаться. Невзирая на прямое указание Звонарёва не препятствовать отбору вещей новым переселенцам, местные бабы во главе с Ксенией яростно ругались за каждую тряпку и ложку. Впрочем, Алина и в одиночку ничуть им не уступала. Куча вещёй на поляне росла просто с пугающей быстротой. Иван, Серый и Юрка, сидящие за столом, только и успевали изумляться женской перебранке.

— Ээээ. Серый, я у тебя на время позаимствую Юру с "буханкой". А то, боюсь, с этим барахлом мне не справиться.

— Иван Андреич, вы не думайте, я бы с вами ушёл, — Юра, не торопясь, крутил баранку, — да только… Настя в положении и рисковать, я не хочу.

— Да ты что?! — от неожиданности Иван подпрыгнул. — Ну молодцы, поздравляю.

Маляренко искренне, от всей души обнял водителя. "Буханка" вильнула.

— Вы первый знаете. Крёстным будете?

Некрещёный атеист Ваня выпучил глаза.

— Так я же…

Юра притормозил и, усмехнувшись, рассудительно заметил.

— Думаю, в нашем положении, это особого значения не имеет. Так как? Что Насте передать?

— Спасибо, Юра. Я согласен.

Настр у Вани стремительно попёр ввысь.

Как оказалось, в дальней роще был не только тот родник, из которого брал начало "дальний" ручей, но и ещё один. Второй, совсем небольшой источник, Романовские "бомжи" обнаружили, когда вся эта банкирская кодла отдыхала после перехода по пустыне. Вот именно к этому родничку на окраине рощи временно экспроприированная "буханка" и подкатила. Весь путь из посёлка, включая погрузку и заезд за Романовыми, занял не более часа. Юра бурчал, что лучше бы они обосновались в лагере охотников-рыболовов у моря, а не лезли вглубь степи аж за пятнадцать километров от посёлка. Ваня, сидевший рядом с водилой, кое-как отмазался, промямлив что-то невнятное про чистую воду родника и общую гигиену. Юрка пожал плечами и отстал. Володя, прислушивающийся к разговору, облегчённо вздохнул — от этого места до памятника было не больше часа бодрого пешего хода.

— Эх! Красотища! — Ваня чувствовал, как прямо сейчас он делает что-то важное, новое и интересное. — Вот тут и остановимся. Вглубь, к большому роднику не полезем. Кто знает, что там водится.

Алина выскочила из машины, подошла к мужу и прильнула к его плечу.

— Здесь будет наш новый дом? — место женщине понравилось. Открытое, чистое и просторное поле соседствовало с довольно густым леском. Размерами он был как минимум вдвое больше, чем роща у посёлка. Особенно порадовало то, что среди обычных кривулин возвышались довольно прямые и обалденно высокие акации.

— Держи. — Сзади подошёл Романов и протянул Ивану небольшой колышек. Маляренко тупанул.

— Это ещё зачем?

— Мы тут посовещались, — Володя хитро улыбнулся и спародировал товарища Саахова, — мы тут посоветовались… и решили, что честь основания нового посёлка…

— Так. Всё! Понял. — Иван заулыбался.

— Нет, милый, это ещё не всё! — глаза Алины светились от счастья. — Мы все хотим, чтобы посёлок Иваново назывался. В честь тебя.

Маляренко потерял дар речи. Такого выражения уважения к себе он никак не ожидал. Володя усиленно кивал головой, мол, соглашайся, чего уж там. Маша подпрыгивала и тихонько хлопала в ладоши, а Алина тормошила его за плечо.

— Ну как? Милый, ну как? Тебе наша идея понравилась?

Стоявший у "буханки" Юра одобрительно поднял большой палец и вытащил из-за спины деревянный молот.

Маляренко был растроган до глубины души. В жизни ему, почему-то доставалось очень мало подарков, книжки от папы и мамы, носки от бабушки на день рожденья и дежурные открытки на двадцать третье февраля — не в счёт. Руки у Вани задрожали. Неуклюже опустившись на одно колено, он аккуратно, чтоб не попасть себе по руке, вбил в землю первый колышек нового посёлка.

— Здесь будет посёлок Иваново.

Иван встал и гордо выпрямился, в горле пересохло, а из глаз, как назло, брызнули слёзы.

Разгрузка и разбор "приданого" затянулись до полудня. Романовы, получившие некоторое количество вещей оставшихся от Димки и Юрки-студента, ахали, охали, а некоторые временами прямо визжали от счастья. Женщины долго расцеловывались и о чём-то оживлённо шептались, перебирая тряпки и посуду.

Мысленно Ваня пожал плечами — наверное, женщинам генетически требуются подружки. Романов же, глядя на щебечущих девчонок, только ухмылялся.

Помимо Юркиного рюкзака и двух спальных мешков, Алине удалось выцыганить палатку. Не ту, в которой они с Ваней жили, а большую, четырёхместную, в которой раньше обитал Ермаков со Светланой. Юрка помог её поставить и, посигналив на прощание, потихоньку попылил домой.

Все Ванины мечты немедленно заняться исследованием развалин были благополучно похерены рутиной быта. Первую неделю на новом месте мужчины спали вообще урывками, дежуря по ночам у костра, а днём вкалывая как проклятые на обустройстве лагеря. К счастью, ночные звери близко к огню не подходили и переселенцев не тревожили. Кое-как соорудив из веток кустарника временную защиту, Иван был вынужден заняться охотой — припасы, выделенные Звонарёвым, потихоньку подходили к концу. Хорошо, что хоть соли удалось увезти килограмм пять, да всяких полезных травок — с небольшую копёшку. А вот мясо и рыба почти закончились.

Пришлось Ивану вспомнить свой охотничий опыт и достать из загашника тот самый железный костыль, с которого вся его карьера добытчика и началась. Пошарившись вокруг рощи, Маляренко за пару дней вновь освоил точный бросок и временно снял проблему нехватки еды. До летней жары было пока далеко, но и зима, похоже, уже закончилась. Ночи оставались прохладными, но днём, особенно на земляных работах, Иван запросто работал в одних трусах. Володя, проинспектировав свои лохмотья, тоже перешёл на такую облегчённую версию спецодежды, и всего за пяток солнечных дней мужики снова обзавелись отличным загаром. Дамы завистливо косились, но раздеться пока не решались. Ещё через недельку всех ждал очень приятный сюрприз. Однажды утром, во время завтрака, до ушей донёсся слабый звук пыхтящего двигателя, а потом из-за кустов показалась и сама "буханка".

— Кого это там принесло? — Маляренко отложил ложку и с интересом стал дожидаться визитёров. Володя привстал, глаза его недобро сощурились, в руке сама собой возникла дубинка.

— Погоди, — Иван встал рядом, — не кипятись.

Володя кивнул, но на место не вернулся. Впрочем, всё обошлось. Из машины вылез довольный и улыбающийся Юрка. Следом за ним на свежий воздух выбрались Настя, Алла и её подруга Лена — женщина где-то сильно за сорок.

— Какими судьбами, — Иван поднапряг память, — Юрий Владимирович?

— Гуманитарная помощь! — Юрка с жаром пожал всем руки и принялся вытаскивать из машины плетёные корзины и короба. — Серый расщедрился. Ну а мы приехали просто посмотреть, что тут, да как, да помочь, если что. Принимай!

Гастарбайтеры здорово выручили. Привезя уйму солёной и вяленой рыбы и копчёного мяса, они с энтузиазмом впряглись в повседневные дела переселенцев, на пару дней дав хозяевам хоть немного отдохнуть.

К концу первого месяца посёлок, наконец-то, приобрёл вполне жилой вид.

 

Глава 7

В которой Иван находит себе друга и теряет веру в людей

— Как думаешь, сорвется Володька или нет? — Иван с наслаждением покряхтел. В бане и так было жарко, а Алина ещё подбавила парку и снова взялась за веник.

— Не. Зна. Ю. Уф. — Раскрасневшаяся женщина вытерла со лба пот. — Не думаю. Он парень вроде неплохой. Переворачивайся!

Маляренко лёг на спину, жена потихоньку махала веничком, осторожно обрабатывая Ивану ноги — шрамы от укусов собак периодически болели. Загорелые груди супруги заманчиво прыгали перед глазами. Ваня закусил губу и отвернулся, чтобы не упустить нить разговора.

— И всё-таки?

Неделю назад Маляренко всё же не выдержал и рассказал жене о найденных Романовым развалинах, умолчав о том, где они и КОГДА. Заодно он поделился своими подозрениями насчёт того, что Володька там успел что-то спрятать.

Умаявшаяся Алина рухнула рядом с мужем.

— Я не психолог, милый. Но если молчит, с вопросами не лезет и виду не подаёт — это не значит, что недоброе замыслил. Это, думаю, нервы у него железные. И чего ты, в самом деле, такой… недоверчивый? Парень он, на самом деле, неплохой.

Женщина отвернулась.

— Нормальный парень.

Иван закрыл глаза.

"И в самом деле, чего это я?"

С людьми Иван всегда сходился тяжело. Приятелей и знакомых у него было миллион, а вот друзей — всего ничего. Два. Один остался в прошлом. На "той" Земле. Ещё Алина. Настоящий друг. Николай… нет, Николай другом не успел стать. А насчёт Володи… сидела в груди Ивана какая-то заноза, что с этим парнем что-то ни та е. Не доверял он ему.

— Ладно, милая, посмотрим. Ну что? Моя очередь? — Иван взялся за веник.

Алина взвизгнула.

Быт в новом посёлочке наладился, да и самые тяжёлые работы были благополучно завершены. Изгородь, хоть и меньшей высоты и протяжённости, надёжно защищала от диких животных. Которых, кстати, как назло, не было ни видно, ни слышно. Заимев таких беспокойных соседей, как люди, божьи твари притихли и стали невидимками. Это было и хорошо и плохо — за добычей приходилось уходить в степь километра на три-четыре. Над палаткой соорудили дополнительный навес от солнца, а Романовы построили себе отдельный шалаш в паре десятков шагов. Володя по собственной инициативе соорудил на ручье баньку. Корявую, конечно, но довольно крепкую. И пар она держала неплохо, во всяком случае, мужикам, которые первыми её опробовали, понравилось.

Можно было уже и к памятнику наведаться — посмотреть, что там и как, но Иван, сам не понимая почему, тянул с этим делом. Володя же даже не вспоминал о развалинах, спокойно занимаясь текущими делами, и это Ваню настораживало — он прекрасно помнил, как радостно сверкнули глаза Романова, когда он заикнулся о том, что к монументу они ещё обязательно вернутся.

"Блииин! Эдак параноиком стать недолго! Надо людям верить. Иначе зачем такая жизнь нужна?"

Маляренко искоса глянул на топавшего рядом Романова. Тот пёр на себе две подбитых курицы и что-то свистел себе под нос.

Заполошный лай, раздавшийся за спиной, заставил задумавшегося Ивана подпрыгнуть чуть ли не на метр. Володя, с совершенно безумными глазами, подскочил поближе.

— Собаки!

— Видишь их?

— Нет.

Маляренко с тоской оглянулся на далёкую рощу, покрепче сжал копьё и приготовился умирать. Лай повторился гораздо ближе, но никаких тварей не было видно. Мужики недоумённо переглянулись.

Маленькая лохматая собаченция выскочила из зарослей травы, подвывая от радости, и бешено виляя обрубком хвоста, поползла на брюхе к людям.

Копьё само выпало из Ваниных рук. Стоило только немного пригнуться и поманить к себе животное, как собака, завизжав от счастья, прыгнула к Ване и попыталась его всего облизать.

— Ты смотри — спаниель! Ой. Не облизывай меня! — От невероятного облегчения Иван расхохотался. Пёс немедленно попытался залезть к нему на руки, с надеждой заглядывая в глаза человеку. Бурные проявления собачей радости продолжались минут десять — пёс никак не мог успокоиться. Его била крупная дрожь, и слезать с рук он категорически не хотел — на любую попытку Ивана спустить его на землю, спаниель отвечал натуральной истерикой.

— Ишь ты! Как ребёнок, чесслово, — Володя, неся на плече оба копья, постоянно косил взглядом на пса. — Замученный он какой-то. Тощий. И, наверное, молодой совсем.

— Щенок?

— Нет. Может, год, может, два.

— Неважно, откормлю. — Маляренко шёл, счастливо прижимая к себе тощее маленькое тельце. Уши, густо облепленные колючками, смешно болтались. Сквозь рёбра Иван чувствовал, как бешено колотится сердце пса.

Собаки у Ванечки не было никогда. Мамина жестокая аллергия на собачью шерсть, ставила крест на всех надеждах завести себе четвероногого друга. В детстве Иван с удовольствием выгуливал собаку соседа — умнейшую и добрейшую старую овчарку по кличке Тина. А когда из-за старости и болезни её пришлось усыпить, долго горевал. У родителей от всех этих дел сердце кровью обливалось, но ничего поделать было нельзя — здоровье мамы важнее.

"Это знак. Это что-то значит. Спасибо, мама. У меня всё будет хорошо!"

Возвращение охотников в лагерь произвело форменный фурор. Девчонки бросили все свои дела и, сюсюкая, принялись вырывать собаку из рук Ивана. Обалдевший от такого внимания и такого количества двуногих пёс вертелся, словно на сковородке, а потом залез Ивану под ноги — типа, спрятался. Алина наклонилась и протянула к нему руки.

— Пойдем, маленький. Покушаем, искупаемся, расчешемся.

Неизвестно, что подействовало — ласковый женский голос или слово "покушаем" — но пёс послушно вылез из-под Вани побежал за Алиной.

— Белый Бим Чёрное ухо какой-то, — Володя задумчиво почесал нос.

— Ты видел — у него есть тонкий кожаный ошейник. Под репьём, правда, не очень заметно.

— Нет. Значит, кроме нас, сюда попали и ещё какие-то люди. Не факт, что они сейчас живы, но факт — что попали. Может, и не одна группа.

Маляренко весело посмотрел на соседа.

— Именно, дорогой, именно.

Солнце покатилось на закат, и жара, наконец-то, спала. Отдохнувший и немного поспавший Иван лежал, боясь пошевелиться. Сбоку притулился собачонок. Назвать эту кроху псом у Ивана язык не поворачивался. Чистый, вычесанный, выкупанный и от пуза накормленный мясной похлёбкой, Бим спал, воюя во сне с разными злыми врагами. Он то тихо рычал, то скулил, то совершенно по-детски плакал. Маляренко осторожно вынес его из палатки, куда тот забрался самостоятельно, и устроил у входа на охапке травы. Осоловевший от немыслимого количества съеденного Бим приоткрыл глаз, тявкнул и снова завалился спать.

Так у Вани Маляренко появилась ещё одна родная душа.

Всю следующую неделю Иван орудовал самодельным топором, вырубая в роще самые прямые деревья. Бим, признав Маляренко за единственного и неповторимого хозяина, постоянно крутился рядом, то и дело порыкивая на ближайшие заросли. С таким сторожем можно было махать топором и в ус не дуть, не опасаясь неожиданностей.

Сегодня Ваня как-то особенно крепко упахался: на краю рощи нашлось сразу несколько деревьев, которые так и просились на стройку. Длинные и ровные стволы были в этом царстве кривизны и корявости в страшном дефиците. А тут… Ваня пересчитал — одиннадцать идеально ровных деревьев! Как они назывались, Маляренко не знал, но он твёрдо решил сегодня их все свалить. И обрубить сучья. И, по возможности, немного перекатить. Работы, как Ваня прикинул, было гораздо больше, чем он обычно делал за день, но мужчину уже охватил азарт. Работать лесорубом Ивану нравилось. Когда огромное дерево со страшным скрипом и грохотом падало на землю, он чувствовал себя просто-напросто былинным богатырём.

Свалив седьмое по счёту дерево, Иван вытер пот и, заполошно дыша, упал на задницу. Надо было передохнуть. Плечи уже налились свинцом, а руки дрожали. Ваня посмотрел на чистое, без единого облака, небо и сплюнул тягучую и густую слюну.

"Надо работать"

К зиме Иван рассчитывал построить для своей женщины дом. Лесоруб жадно допил залпом остатки воды из фляжки и, не обращая внимания на рой разноцветных мошек, летающих перед глазами, попытался встать.

Острая боль пробила грудь. Ваня удивлённо посмотрел на тёмно-красное небо и чёрно-белые деревья. Потом сердце как-то особенно гулко бухнуло, сбилось с ритма и рухнуло куда-то в живот. Иван Маляренко схватился за грудь и медленно повалился на бок.

Ваня очнулся оттого, что что-то тёплое покинуло его бок, оставив мёрзнуть, и перебралось на ноги, начав шебуршиться и устраиваться там поудобнее.

"Бимка, что со мной?"

Иван захотел поднять руку и не смог — силы оставили его. Очень болело в левой части груди. Было тяжело дышать — каждый вдох давался с болью.

"Бимка, что со мной?"

Пёс прекратил крутиться на ногах и, перебравшись к голове, лизнул Ваню в нос.

"Бимка…"

Иван выключился.

"Это утро, наверное. Светло"

Проснувшись, Иван почувствовал себя значительно лучше, хотя ни пошевелиться, ни открыть глаза не получилось. Очень хотелось есть. Он явно лежал в своей палатке, в своей постели. Здесь пахло его женщиной, чистотой и душистыми травами.

"Хм. И собакой"

На ногах привычной тёплой тяжестью дрых Бим. За капроновой стенкой звякала посуда и бубнили голоса.

— Сейчас на охоту пойдёшь?

"Это Маша"

— Нет. Давай-ка баньку истопи лучше. Это полезнее будет.

"Володя"

— Как он?

"Володя"

— Уже лучше. Синева с лица почти исчезла. Что это было? Инфаркт?

"Алечка"

— Да ну! Смеешься? Какой инфаркт? Переутомился человек, перегрелся. Сама говоришь — цвет лица нормальный. Пусть спит. Отдыхает. Ну, как? Ты всё ещё не передумала детей делать?

"Володя. О чём это он? Какие дети?"

Алина хихикнула.

— Сейчас, пойду его проверю.

"Что это?"

Прохладные губы коснулись его лба.

— Спи, милый, отдыхай.

"Я не сплю! Я здесь!"

Жутким усилием Иван приоткрыл веки, но Алины уже не было. Остался лишь её запах.

— Машка, иди баню топи! Кому сказано!

"Романов"

Звонко рассмеялась Алина, глухо хохотнул Романов. Через минуту раздался первый сладкий стон.

"Я. НЕ. ВЕ. РЮ."

 

Глава 8

В которой Иван улыбается, молчит и усиленно поправляется

Всю первую неделю Иван лежал пластом. Силы понемногу восстанавливались, но в душе была пустота. Чтобы избежать ненужного общения с Алиной, он удачно притворялся вечно спящим. Да так, что к концу недели Маляренко и сам не был уверен, что глаза сумеют открыться. "Проснувшись" на восьмые сутки, Ваня, "слабо", но "искренне" улыбаясь, поприветствовал супругу, позволил пожать свою ладонь Володе и чмокнуть себя в щёку Маше. Алина прыгала от счастья, осторожно тиская мужа и зацеловывая его лицо. Иван поел с ложечки мясного бульончика и "устало" откинулся на подушку.

— Я отдохну, любимая. Ты иди. Мне Бимка компанию составит.

Пёс согласно заурчал и, прекратив принюхиваться к супу, привычно устроился в ногах. Алина ещё раз чмокнула мужа в нос и убежала.

"А глаза такие счастливые-счастливые…"

Эмоций не было никаких. Только холод и пустота внутри. Ваня "перегорел", что-то сломалось в его душе. Какая-то важная деталь вышла из строя, превратив искреннего и открытого человека в лицедея.

"А чего ты ожидал?"

Иван припомнил, с чего начались их отношения, и скрипнул зубами. Похоже, что его акции у этой женщины рухнули.

"Почему? Не понимаю".

Бим поднял голову и долгим, всё понимающим взглядом посмотрел на хозяина.

"Первое — поправиться и набраться сил. Второе…"

Что будет идти вторым пунктом его программы, Иван так и не придумал.

"Ладно. Война план покажет!" — решил Ваня и, осторожно повернувшись на правый бок, по-настоящему заснул.

К концу второй недели после удара, (Иван про себя называл, то, что с ним произошло, "ударом", потому что медиков среди них не было, и никто и понятия не имел, что же случилось на самом деле), Маляренко, опираясь на руку Володи и плечо Алины, выполз на свет божий и даже доковылял до баньки, где женщина заботливо вымыла его тёплой водой, как следует потерев мочалкой. Дальнейшее восстановление пошло ударными темпами. Через три дня Иван уже мог самостоятельно ковылять по лагерю, опираясь на клюку, сделанную Романовым. Поскольку лето было в самом разгаре, и жара стояла несусветная, Ваня придумал перейти на ночной образ жизни, мотивировав это тем, что жару, "в его состоянии", он переносит крайне плохо. Став добровольным ночным дежурным, Маляренко разом убил нескольких зайцев.

Во-первых, ночью было действительно намного легче дышать, и чувствовал он себя заметно лучше. Во-вторых, сильно сокращалось общение с Алиной и другими жильцами лагеря. Видеть щебечущую и порхающую вокруг него жену было, мягко говоря, неприятно. А в-третьих… можно просто посидеть и подумать, глядя на языки пламени. И побыть наедине с самим собой и своими мыслями.

"Поздравляю, вас, Иван Андреевич, — внутренний голос был полон сарказма. — Вот вы и рогаты! Тьфу! Ни хера не понимаю я в этой бабе. Не почудилось же мне это? Или почудилось? Блин. Не знаю"

Алина снова вела себя абсолютно естественно, заботясь о муже и всячески показывая ему свою любовь. Иван порой впадал в ступор. ТАК бутафорить было нельзя — любой наблюдатель мог бы поклясться всеми святыми, что эта женщина безумно любит этого мужчину! Это было невозможно. Мозги плавились и "зависали". Алина списывала это на рецидивы болезни, на глазах её немедленно наворачивались слёзы, и она начинала заботиться об Иване в два раза активнее. Что, конечно, приводило к его ещё большему ступору и к очередной женской истерике. Иван, глядя на свою "благоверную", охреневал, не понимая, как себя вести с ней дальше.

Через месяц после начала болезни Маляренко почувствовал себя совсем хорошо. Грудь не болела, да и голова перестала кружиться. Исчезла и отдышка. Единственное, что пока смущало Ваню — это быстрая усталость, но, тут мужчина усмехнулся, слава богу, пока есть кому о нём позаботиться, и силы точно вернутся. А там…

К столу, на ужин, подошёл Володя, и Иван привычно натянул на лицо приветливую улыбку.

— Как охота, босс?

Романов погрозил ему пальцем, не иронизируй, мол.

— Нормалёк. Этих куриц тут — прорва! Мяса столько впрок заготовили — просто страшно становится. Кто его будет есть?

— От Звонарёва новости были?

Романов помрачнел.

— Нет. Никто не приходил. А сам я туда — ни ногой. Сам понимаешь. Боюсь — сорвусь ещё.

Алина подала к столу тарелки, и Иван обратил внимание на отсутствие Маши.

— А…

— Заболела. — Володя резво зачерпнул ложкой суп, давая понять, что эту тему он обсуждать не желает.

— Понятно. Маша! — Иван повысил голос. — Выздоравливай!

Женщина не ответила. Краем глаза Маляренко успел заметить, как сморщила нос Алина.

"Мля. Нет, не привиделось".

— Ну что? Какие планы на завтра?

— Да думаю пойти баньку починить, — Романов старательно делал вид, что всё нормально. — Алину со мной отпустишь? Одному неудобно, а вдвоём за пару часов справимся.

"Ну-ну, ну-ну…"

— Без проблем.

Алина, не глядя на мужиков, возилась у очага.

— Помогу, конечно. Пока ты спишь, Маша подежурит.

"Не надорвись, сука!"

Иван проводил взглядом жену, скрывшуюся в палатке. Смотрелась она очень привлекательно — стройная загорелая фигурка и минимум одежды.

"Хороша".

— Да-да. И тебе спокойной ночи, любимая.

"Млядь".

В Машкино дежурство Иван не спал. Проворочавшись после плотного завтрака с полчаса, Маляренко выполз под палящее, несмотря на утро, солнышко. Маша, отвернувшись к очагу, ломала и подкладывала в огонь веточки.

— Доброе утро! — Ваня включил свой самый придурковатый вид и уселся напротив женщины.

— Доброе. — На красивом лице Марии красовался свежий фонарь.

— Ого! Что это?

Маша снисходительно опустила голову и полным пренебрежения взглядом, посмотрела на Маляренко. Мысленно Иван скрипнул зубами.

"Сука".

Уничижительно-мудрых взглядов от красивых и умных женщин он не переносил. Сначала бедный студент, а впоследствии не менее бедный менеджер по продажам, И.А. Маляренко всегда комплексовал оттого, что женщины махом просчитывали его "не крутость" и вели себя так, будто он был пустым местом. Ваня терялся, замолкал и старался больше такой женщине на глаза не попадаться.

Нынешний Иван был уже другим человеком. Согнав придурошное непонимание со своего лица, он расслабленно кивнул в сторону баньки.

— И давно это у них?

Маша медленно выпрямилась и хищно улыбнулась.

— Ты знаешь?

Иван потянулся, окинул нарочито плотоядным взглядом смуглое тело Марии и кивнул.

— Ага, — голос его был крайне ленив и пофигистичен. — Знаю, но не всё. Расскажи?

— Просила я вас по-хорошему — убейте его. А ты его пожалел. — Машка зло прищурилась.

"Сам знаю, что дурак, но тебя, милочка, это не касается…"

— Знаю, Машенька, — Иван вздохнул. — Чего уж теперь-то. Рассказывай.

Картина, была, что называется, маслом. Прежде всего, Маша, сбросившая с себя маску суки и превратившаяся в обычную усталую и растерянную девчонку, заявила, что Алина, без сомнения, "Вас, дядя Ваня", любит. И что Алина ещё при переезде жалилась ей, что уже несколько месяцев никак не может забеременеть, хотя и очень старается, и что, по-видимому, всё дело в здоровье Ивана.

На этом месте в пустой душе Ивана заскреблись кошки. Про детей он никогда не задумывался, но сам факт того, что он в чём-то ущербен, был очень неприятным. Маляренко посмотрел на негнущиеся пальцы.

"Мда…"

А потом, сразу по приезду на новое место, окончательно сдвинувшаяся на этом вопросе баба пристала к Володьке с просьбой посодействовать ей в этом деле. Уж очень Алине хотелось порадовать мужа сыном.

На этом месте рассказа Марии Иван помотал головой и сделал "бррррр".

Маша очень понимающе усмехнулась.

Процесс зачатия оказался настолько приятным, что парочка немного увлеклась. И Маша, поначалу, как минимум, не возражавшая против этого эксперимента, поняла, что её отставка не за горами. Романова она никогда не любила, но особого выбора здесь не было. Юрка, с которым она жила, сгинул на охоте.

Тут Маша хлюпнула носом. Впрочем, через секунду женщина полностью контролировала свои эмоции.

— И в итоге у меня фонарь, и я снова писаю кровью, — увидав непонимающий взгляд Маляренко, она добавила: — Когда по вашему приказу меня… "объезжали" — полтора месяца ссала красным. Ребёнка мне выбил.

Иван сначала остолбенел а затем молча схватился за голову.

— Он не знает об этом. Срок совсем небольшим был. Может, оно и к лучшему — кому я тут нужна?

Мария встряхнулась и снова превратилась в ледяную королеву.

— А насчёт того, любит ли тебя Алина сейчас… не знаю, не знаю. Ха! Два раза ха. Ты же, Ваня — просто старый!

И бывшая секретарша, изящно покачивая бёдрами, удалилась.

"Оть, суууука!" — подумал Ваня с восхищением.

Долгий, суетный день подходил к концу. Володя в глубокой задумчивости, не торопясь, переворачивал палочки шашлыка. Аромат, раздающийся вокруг, заставлял страшно нервничать Бима, опасавшегося, что ему может не хватить такой вкуснятины. Романов шикнул на пса и повернулся к мангалу. Мангал был хорош. Пусть маленький, пусть самодельный, но как сложен-то! Маляренко постарался на славу. Запах готовящегося на огне мяса настраивал на благодушный лад.

— Э-эх, а жизнь-то налаживается.

Впрочем, вздох у Вовы вышел совсем невесёлым. Эту бодягу с Алиной пора было заканчивать. Конечно, она женщина опытная и умелая. Маша, при всех её внешних достоинствах, в постели по сравнению с Алькой — просто бревно. Но всё равно — надо заканчивать. Иван далеко не дурак, а связываться с ним, если догадается — себе дороже.

"Ну, допустим, валю я его. Так эта сучонка, его же на самом-то деле любит! Или нет? Хрен её поймёшь. А если она меня следующей ночью — того… Да и Машка меня ненавидит. Куда ни кинь — всюду клин. Ладно. Решено. Завязываю с Алиной и постараюсь помириться с Машей. Да и Иван мне нужен. Нужен. Очень нужен".

Романов глухо матюкнулся, сжал челюсти и, уставившись в одну точку, усиленно замахал пучком веток над шашлыком.

— Ах! Вкуснотищща! — Иван, боясь обжечься, не откусывал мясо прямо с шампура, а аккуратно срезал кусочки громадным дедовым тесаком и отправлял их себе в рот.

— Осторожней, дурак! Язык обрежешь! — Алина обеспокоено смотрела на мужа, но тот только блаженно щурился и усиленно жевал нежное мясо.

— Винца бы, соусу — и всё! Жизнь — удалась! — Настроение Вани было по-настоящему хорошим. Чёрт те знает почему — никаких мыслей насчёт того, как быть дальше у него не было вообще. Только приятная звенящая пустота и лёгкий ветер в голове.

— Как самочу, Вань? — Романов тоже терзал шашлык. — Сходим завтра?.. — он подмигнул и показал шампуром на степь. — А то я без тебя как-то не решался.

Ваня согласно гукнул и отправил в рот очередной кусок.

— Дауай! — Мясо было очень горячим. Алина, глядя на мужа, счастливо рассмеялась. Выпучив глаза и усиленно вентилируя рот холодным воздухом, тот попытался улыбнуться в ответ.

Когда в обед Алина и Владимир вернулись "с ремонта", то очень удивились, застав Ивана бодрствующим. Иван, снова натянувший маску весёлого простачка, вскочил и, схватив жену за руку, потянул её к палатке, жарко нашёптывая на ушко всякие глупости. Задорный блеск в глазах Алины разом померк и сменился растерянностью, а румянец — бледностью. Иван сделал вид, что не заметил, как посерело загорелое лицо жены. Тогда, придумав какую-то околесицу, она впервые за всё время их знакомства отказала ему в близости. Алина до сих пор не верила в то, что смогла вывернуться. Ноги её всё ещё дрожали, и она нервно смеялась, глядя, как, обжигаясь, ест шашлык её Ванечка. Всякий раз, думая о том, что могла так глупо всё разрушить, Алину охватывал ужас. Живот начинал болеть, а колени — трястись. Мысль зачать ребёнка с помощью Володи казалась ей самой идиотской в её никчёмной жизни! Что за дура! Дура! Дура! Никогда больше! С этим Романовым сегодня же всё закончится! Всё! Уфффф…

Маляренко привстал из-за стола.

— Вовка, там ещё палочка есть?

Шашлычник довольно усмехнулся и отправился за новой порцией вкусняшек.

— Держи, — Романов протянул Ивану шашлык.

— О! Спасибо, дорогой! — Иван на секунду придержал шампур с рукой Романова и, не глядя ему в лицо, совершенно спокойно и даже как-то буднично воткнул тому в живот громадный тесак Иваныча.

 

Глава 9

В которой у Ивана волосы становятся дыбом, а потом он становится "олигархом"

Мария никогда не задумывалась над смыслом выражения "орать, как резаный". Как выяснилось — понимать это надо было буквально. После тридцатисекундной немой сцены, когда Романов рассматривал торчащий из живота нож, заорали все. Даже Иван. Сам же зарезанный, увидав свои вывалившиеся кишки, завизжал так, что чуть перепонки не лопнули. Иван зажал уши и выдал весь свежесъеденый шашлык назад.

Поросячий визг Романова заглушил ещё более душераздирающие вопли Алины из дальнего шалаша. Женщина кричала так, будто резали её. Мария же, к немалому своему удивлению, не издала ни звука. Она просто стояла и часто и глубоко дышала, отчего её немаленькая грудь ходила ходуном. Впрочем, присутствующим здесь мужчинам до её груди никаких дел не было.

— Машка!

Романов смолк так неожиданно, что женщина подпрыгнула от страха.

— Машка, иди отсюда.

С ней заговорил ПОКОЙНИК!С каждой секундой сумасшедшие выпученные глаза Романова приходили в норму, да и громкость звука тоже укручивалась. Это было страшнее всего.

Романов вновь был абсолютно спокоен! На подгибающихся ногах Маша поползла в шалаш к Алине.

— Ваня, — раненый сначала сел, придерживая обеими руками распоротый живот, а потом аккуратно лёг на спину. — Ваня, надо поговорить.

Из своего шалаша Маша видела, как Маляренко, усевшись по-турецки, склонился над Володей и замер.

Володя умер тихо и просто — пребывающий в глубокой задумчивости Иван этого даже не заметил. Он в очередной раз толкнул в плечо лежащего, чтобы что-то уточнить, но ответа в этот раз не последовало.

Ваня навёл резкость. То, о чём ему поведал Романов, не укладывалось в голове. Чёрт! Да такого просто не могло быть! Ерунда! Ересь! Чушь собачья!

"Чушь, бля?! — Иван безумным взглядом обвёл выгоревшую степь, корявый забор и шалаши. — Вот этого не может быть! Этого! Этого!"

Маляренко вскочил на ноги и заорал. Этот крик невозможно было описать. Так не ревут раненые звери. Так не плачут потерявшие своих детей родители. Так не кричат сумасшедшие.

Это, наверное, было всё сразу. Плюс беспросветная тоска. Ваня издал ещё один нечеловеческий вопль и вырубился.

— Где он?

Очнувшийся Маляренко имел вид только что проснувшегося человека.

— Там.

Маша показала на лежащий в стороне ворох сена.

— Я прикрыла его.

— Спасибо, Маша.

Иван поднялся и пошёл за лопатой.

Могилу он вырыл на опушке рощи, выбрав, наверное, самое красивое место возле посёлка. Потом аккуратно перенёс туда тело, укрыл его, не пожалев остатки своей рубашки, и похоронил, насыпав над могилой очень ровный бугор.

Мария со всё возрастающим изумлением наблюдала из за ограды, как Иван возится с холмиком, утрамбовывая его бока лопатой, что-то временами подправляя и переделывая. А потом, не пожалев, последнего кусочка проволоки соорудил из двух жердин крест и воткнул его в насыпь.

"Чего-то я не понимаю".

Маша оглянулась. Алина всё так же лежала без сознания на её постели. Под ней темнело большое мокрое пятно.

"Да. Это было очень страшно"

Маша снова вернулась к ограде. Маляренко сидел по-турецки перед могилой и молчал.

Он сидел так два дня.

Он думал.

Утром третьего дня Иван выхлебал котелок бульона и, прихватив лопату и бутылку с водой, ушёл из лагеря.

— Ваня, что это?

Маша с изумлением рассматривала нехилые земляные работы посреди голой и выжженной степи. Единственный мужчина их маленького поселения, раздетый до трусов, грязный, пыльный, весь в разводах от пота, угрюмо посмотрел на пришедшую по его следам женщину и выплюнул:

— Археология.

Горло саднило неимоверно. Вода кончилась ещё в полдень, но осатаневший от злости на весь мир Ваня продолжал махать лопатой.

— На, попей.

Маша присела на краю "окопчика" и протянула мужчине флягу Володьки.

— Я тебе ещё покушать принесла.

Ваня поражённо уставился на женщину. За все пять дней, что он ходил на раскопки, никто из них ни разу не поинтересовался, куда и зачем он ходит. Алина всё так же от него пряталась, стараясь не попадаться на глаза, а Маша просто делала вид, что уж её-то дела Ивана вообще не касаются.

— Какая археология?

Посмотреть было на что. "Окопчик", вырытый Иваном, впечатлял — шагов двадцать в длину и десять в ширину, а глубину он имел метра полтора. Под верхним слоем спрессованной глины, напичканной булыжниками, был ещё один слой земли. Очень-очень странный слой — светлая, почти белая глина. Сейчас эта глина утрамбованным курганом высилась в стороне от раскопа, а Иван старательно расчищал лопатой здоровенные полированные каменные плиты.

Маша расстелила кусок брезента, улеглась на живот и, положив подбородок на руки, принялась ждать.

— Крышка! — Иван удовлетворённо цыкнул зубом. В центре светло-серой бетонной (на настоящий камень эти плиты, при ближайшем рассмотрении, никак не тянули) плиты была дырка, забитая щербатым камешком песчаного цвета. Мужчина царапнул ножом — камень легко раскрошился.

— Угу. А вот и ручка.

Мария легко спрыгнула вниз и тоже вцепилась в самопальный рычаг.

— Раз-два взяли!

— Пошла-пошла-пошла!

— У, мля!

Под крышкой никаких богатств не обнаружилось. Только неглубокий бетонный колодец — метра полтора, не больше. Заглянув вниз, Иван увидел прислонённый к стенке толстый стальной лом, небольшую кувалду с железной ручкой и маленький топорик. Махать кувалдой было очень неудобно — колодец узкий, метра два в диаметре, и Ваня воспользовался ломометром, припомнив своё армейское прошлое. Под тонкой бетонной плитой номер два оказалось песчаная подсыпка. Удивляясь такой основательности схрона, Иван сгрёб остатки бетона и песок в сторону и уставился на лист странного белого металла. Петель, ручек и швов на нём не было, и у Ивана сложилось ощущение что края этого листа намертво приварены к чему-то большему. А ещё там были надписи на русском языке: "топором" и "сначала проветрить!" Следом за этими надписями шли китайские иероглифы.

"Оп-па! Китайцы!"

Китайскую грамоту Маяренко не знал, но мог отличить японские иероглифы от китайских или корейских.

— Ну, чего там? — В колодец заглянула девушка.

— Пока не знаю. — Иван на всякий случай вдохнул поглубже, задержал дыхание и принялся махать топором. Металл рвался, как бумага. На то, чтобы очистить отверстие метр на метр, потребовалась всего минута. Уже на пределе дыхания Иван бросил топор и выскочил в "окоп".

— Ффффухххх!

Мария отшатнулась.

— Ты чего?

— Да. Там. Написано было. — Иван никак не мог отдышаться. — "Проветрить".

— Газ?

— Хэ-зэ. Давай подождём, что ли.

Маляренко прикинул размер дырки и решил, что не будет ничего страшного, если они всё бросят и уйдут в лагерь. За ночь-то этот погреб проветрится в любом случае.

Утром Иван с удивлением заметил, что следом за ним увязалась не только Мария, но и Алина. Женщину явно разбирало любопытство. Впрочем, сейчас Ивану было не до личных переживаний. Азарт археолога захватил его. Впереди ожидалась масса интересных открытий. А Алина… Ну что Алина?.. Ваня скрипнул зубами.

"Потом разберёмся".

— Раз, два, три, четыре…

— Ну, что там?! — Женские крики с поверхности мешали сосредоточиться и постоянно сбивали.

— Да помолчите вы! — Иван раздражённо сплюнул на пол и начал считать заново.

— В общем, так: большие деревянные ящики — пятнадцать штук, десяток бочонков и вдоль стены — штабель бруса и досок. — Иван развёл руками. — Это всё. Погребок-то совсем небольшой.

— Ну а внутри то что? — Маша от нетерпения и любопытства прыгала на месте.

— Не знаю я. Они намертво забиты.

— А в люк пройдут? — Алина рискнула и впервые открыла рот, как всегда, подойдя с практической точки зрения.

Маляренко только пожал плечами.

— Должны. Слазай — посмотри сама.

Как оказалось, у самого крайнего ящика на борту была намалёвана жирная единица. Крышка с него снялась совсем легко, и Маляренко обнаружил в ящике простейшую ручную лебёдку и кучу цепей и крюков.

— Мда, всё продумано.

Перед глазами встало обескровленное лицо Романова. Или… Ваню передёрнуло. По спине забегали табуны мурашек.

"Спасиб, Вовка, спасиб".

Подъём имущества на поверхность занял два дня. Благодаря лебёдке, это было не тяжело, но очень нудно. Качать рычаг — занятие не из весёлых. Мария от нечего делать подсчитала — чтобы вытащить один ящик наверх, нужно качнуть рычагом аж пятьсот раз. Правда, были приятные сюрпризы — за штабелем бруса нашлась пара странного вида велосипедов. Со стальными шипастыми ободами и без шин. Зато у них имелась целая куча пружинных амортизаторов — на каждом из колёс да ещё под перфорированным алюминиевым сиденьем.

А вытащив наверх тяжеленные бочонки, Маляренко обнаружил что-то вроде тележки, лежащей на боку. Все четыре колеса были точно такими же, как и у велосипедов — стальными и с шипами. Разве что спицы потолще, а обода — пошире. Несущая рама Ивана восхитила. При внешней массивности она была довольно лёгкой, так что вытащили это средство передвижения без проблем. На этом сюрпризы и ништяки закончились.

На общем совете решили не вскрывать ящики на месте, а доставить всю добычу в лагерь и уж там… женщины повздыхали, но согласились подождать. И через три дня беготни эпопея с раскопками была, наконец, завершена.

Весь последний день самым популярным словом у жителей микро-посёлка было междометие "О!", причём именно с восклицательным знаком. Фоном чаще всего служили женский визг и хлопанье в ладоши. Впрочем, содержимое большинства ящиков и бочонков дамы проигнорировали — железо их не очень интересовало. Зато Иван, всё чаще добром поминая Романова, что называется, "оторвался"! Больше всего потрясло Ивана качество найденных им вещей. Ощущение было такое, что почти всё изготовлено только что. Даже вощёная бумага, в которую завёрнут каждый предмет из схрона — и та целёхонька!

Бочонки, вопреки предположению Маляренко, оказались не с коньяком, а с гвоздями, скобами и шурупами, сделанными из какого-то сумасшедше твёрдого сплава — как ни пытался Иван, орудуя новеньким молотком, согнуть на пробу гвоздик, ничего у него не вышло. Бочонки были невелики, по прикидкам женщин, не больше 15–20 литров объёма, но зато какие качественные! Тёмное, почти чёрное дерево идеально подобрано — ни на одной плашке ни сучка! Иван покачал головой. Такую работу невозможно не оценить. А обручи? Это ж не привычное тёмное железо — это ж… космос какой-то!

Ящики тоже… весьма впечатлили. Крышки он снял довольно просто — выкрутив плоской стальной отвёрткой четыре позолоченных шурупа. Повертев в руках первую снятую плоскость, Ваня хмыкнул:

— Это же щит готовый. Смотри, с обратной стороны даже место под ремни приготовлено.

— Лучше стол сделать.

Алина, видя, что ничего страшного не происходит, оттаяла и всё чаще стала подавать голос.

Ване было наплевать.

— Ты сюда смотри, — не удержался от восторга Маляренко. Он сунул руки в открытый ящик, чем-то там щёлкнул, и боковые стенки сами собой отвалились, явив взору очень морщинистый параллелепипед. Иван ткнул пальцем. Оболочка немедленно растрескалась и начала обсыпаться под руками.

Маша "наморщила ум".

— Это, наверное, вакуумная упаковка была. Только она высохла совсем. Там, наверное, вакуумом и не пахнет давно. Интересно, там что-нибудь сохранилось?

Сердце у Вани ёкнуло. Девчонки на миг замерли, прекратив возбуждённо подпрыгивать. Под первой упаковкой оказался знакомый уже Ивану тонкий светло-серебристый металл.

— Ща глянем! — Маляренко ткнул в бочину отвёрткой. Раздался резкий свист, и коробка немного вспухла. Иван повеселел и занёс руку для нового удара.

— Живём, народ!

— Э, Иван Андреич, вы поаккуратней, а? Нам эта жесть пригодится ещё.

Иван удивлённо покосился на Марию.

"Хозяйственная!"

Вскрытие "Ваниного наследства", как в шутку ЭТО назвала Маша, затянулась до позднего вечера. Женщины долго охали над ложками-поварёжками и прочими тарелками-кружками. Ваня оценил прекрасный набор инструментов, но в особо прочный ступор его ввели весы. Одни — мелкие, типа аптекарских, другие — побольше, и ещё одни, совсем здоровые. Прилагались к этому соответственно аж три набора гирек. Самые маленькие были упакованы в лакированную деревянную коробочку и начинались с полуграммовой пластинки.

— Охренеть! Это для чего? Аптеку открывать? — Маляренко потрясённо вертел в руках шкатулку.

— А чего, штуки нужные. Если не сейчас, то потом пригодятся точно. — Следом Иван распотрошил красивый деревянный сундучок и ковырялся в циркулях, линейках и транспортирах. — Добротные штуки. Я такие только на картинках про девятнадцатый век и видел.

Большинство ящиков было занято инструментом. Топорами, пилами и прочими рубанками. Один ящик содержал в себе разобранный на запчасти верстак и приличных размеров наковальню. Ещё один ящик целиком занимали ножи. И кинжалы. И мачете. Их тут было столько, что Иван, вывалив это богатство на стол, завис на пять минут.

— Блин, у меня руки трясутся. Темно уже. Маша! Давай ужин. Завтра утром разберёмся с оставшимся.

Ужин удался!

Еда, правда, была самая обычная, но зато тарелки… а ложки… В пору снова начинать привыкать к комфорту.

Утро принесло новые приятные открытия. Целый ящик оказался битком набит точильными камнями: от совсем маленьких брусочков до двух здоровенных кругов. Разобранная на отдельные части точильная машина с ножным приводом лежала тут же, а на крышке этого ящика выжжена подробная инструкция по сборке. В картинках, так сказать, для самых тупых. Похожая машина нашлась в другом ящике, но, судя по огромному количеству игл, уже швейная. А инструкция не выжжена на крышке, а написана аж на пяти листах тонко выделанной кожи. Ваня кисло посмотрел на схемы и сунул их обратно в ящик, решив заняться швейной машинкой в самую последнюю очередь. Уже устав чему-либо удивляться, он отволок этот ящик под навес, а после, с трудом удерживаясь от зевоты, завис над двумя последними посылками из прошлого. Дерево на них было чуть темнее, а количество золочёных шляпок от шурупов превышало все разумные пределы. На каждом из ящиков было выжжено клеймо "Важно!", следом опять шёл иероглиф. Маляренко отправил вертевшихся неподалёку женщин на кухню и взялся за отвёртку.

— Что-то будет.

В первом открытом им ящике было… железо. Сначала Иван ничего не понял, но глянув на инструкцию, подпрыгнул. Арбалет! И может, даже не один, судя по количеству упакованных в бумагу запчастей. В самом низу лежали деревянные коробки с болтами.

"Потом сосчитаю".

Иван захлопнул крышку и прихватил её шурупом.

Содержимое последнего, пятнадцатого ящика повергло Ивана в шок. На самом верху лежала маленькая деревянная коробочка. Маляренко открыл её и застыл, хотя сердце стучало так сильно, что, казалось, ещё немного, и оно разорвётся на части.

Иван, припомнив недавние проблемы со здоровьем, поднялся на ноги, медленно нарезал пару кругов вокруг, восстанавливая дыхание и успокаивая сердце, достал письмо и принялся за чтение.

К вечеру женщины прекратили визжать от счастья и включили своё любопытство. Такой склад не мог взяться из ниоткуда. Алина подтолкнула Марию вперёд.

— Иди, спроси.

— Пошли вместе.

Маляренко всё так же сидел над последним вскрытым им ящиком. Увидев приближающихся женщин, он, не торопясь, сложил какие-то бумаги в коробочку, запер её на ключ, а ключ повесил себе на шею.

— Дядя Ваня…

Маша растерялась.

— А откуда всё это?

Иван убрал коробочку в ящик, закрутил шурупы и улыбнулся улыбкой мертвеца. Маша перетрусила, а Алину непроизвольно отнесло назад.

— Неважно. Одно я вам скажу, девочки… Это, — он ткнул пальцем в сухую, высохшую траву, — Крым. Мы в будущем, девочки, в далёком-далёком будущем.

 

Пролог

Когда как-то раз заезжий генерал по пьяной лавочке нахлобучил на блестящую лысину капитана Лужина свою генеральскую папаху, все сидящие за столом дружно покатились со смеху. Капитан здорово смахивал на молодого чеченского старейшину: пышные чёрные усы, большой мясистый нос и торчащие из-под каракуля в разные стороны уши. С тех пор за Георгием Александровичем прочно закрепилась кличка "чечен". Дело было ещё во времена Союза, когда капитан Лужин проходил службу в далёком сибирском городке под названием Ужур. Так что на этот позывной Гера (так его иногда называли близкие друзья), совсем не обижался. Внешне Гера былинным богатырём не выглядел, хотя парнем слыл боевым и отвечал за охрану одной из ракетных шахт Ужурской дивизии РВСН. Отдав службе двадцать лет, прорву здоровья и шевелюру на своей голове, он был потихоньку уволен со службы из-за сокращения вооружённых сил. Ну, как уволен… Родное начальство, не долго думая, перевело капитана Лужина, вместе с десятком таких же бедолаг, военпредом на оборонный завод под Томском. На мизерный оклад в восемьдесят четыре рубля. И наплевать ему, начальству, да и государству вообще, было на то, что служебной квартиры лишился не только офицер, но и вся его немаленькая семья. Жена, два сына и малютка-дочь. И родители жены. И две собаки. И рыбки младшего сына. Получив две комнатки в рабочей малосемейной общаге при заводе, Гера унывать не стал. Всё-таки Томск — это не Ужур. Возможностей для умного и делового человека — хоть отбавляй. Армия, и так обошедшаяся с капитаном по-свински, расстаться окончательно, по-человечески не захотела. Наплевав на двадцать три квадратных метра общей площади, Лужин уволился по-плохому — лишившись напоследок по одной звёздочке с каждого погона. Руки у Георгия Александровича росли из нужного места, мозги — варили, и отставной сорокадвухлетний старлей, имеющий в загашнике ещё и красный диплом выпускника ТИАСУРа, снял однокомнатную квартирку и пошёл работать автослесарем в ближайшую к дому мастерскую.

А потом бабахнуло. Страны, которой он когда-то служил, не стало, и началось мутное время. Бизнес у Лужина не пошёл. Но и неудачником назвать дядю Геру назвать было никак нельзя. Старший сын, статью пошедший в мать, давным-давно служил в ОМОНе, обзавёлся собственной семьёй и регулярно подкидывал на выходные двух замечательных внуков. Средний, Алёшка, пока не женился, хотя постоянно грозился — вот-вот, вот-вот! Подросла и Анютка, превратившись из гадкого утёнка в прекрасную молодую девушку, за которой увивались все парни микрорайона. Долгий и тяжёлый труд, наконец, принёс свои плоды, и в свои шестьдесят дядя Гера являлся гордым владельцем большущей пятикомнатной квартиры на окраине Томска и дачи в шесть соток с маленьким домиком — за окраиной оного города. Из плюсов была праворульная "Тойота", возросшая военная пенсия и необременительная работа сторожем в гаражном кооперативе. Сын сосланного в Кемеровскую область донского казака оставался всё так же подтянут, сухощав и подвижен.

И с годами, напяливая на себя по случаю купленную папаху, он становился похожим на чеченского старейшину всё больше и больше.

Ту злополучную поездочку дядя Гера запомнил на всю жизнь и в малейших подробностях. Супруга его, Надежда Фридриховна, дочь ссыльного поволжского немца и ссыльной же кержачки из староверов, помимо высокого роста и голубых глаз, характер тоже имела совершенно нордический и однажды утром командным голосом объявила мужу, что пора съездить за престарелыми родителями, обычно всё лето и до поздней осени жившими на даче.

Фридрих Гансович и Алевтина Петровна, хоть и были уже сильно в возрасте, но бодрости духа не теряли, днями напролёт с удовольствием возясь на грядках. Дача, почему-то упорно именуемая томичами "мичуринский участок", давала неслабый урожай — солений-варений, зелени и картошки хватало до следующей весны. Тесть с тёщей, тусуясь в среде таких же соседей-пенсионеров, в город, на зимние квартиры не рвались, уезжая лишь в начале октября с первыми заморозками. Но на этот раз, Лужины, съездив на дачу, мнение своё поменяли. Возле дачного посёлка пёстрым палаточным городком встал табор.

Лошадей у дачников отродясь не было, но цыганскую молодёжь это ни фига не остановило. Дачи бомбились "на ура" и стахановскими темпами. Робкие попытки старика-сторожа дать отпор закончились расправой, больницей и растерянными глазами участкового. Что делать с этими уродами, он не знал. За пару лет до этого местные мужики спалили в соседней деревне несколько избушек, принадлежавших цыганам, так вони поднялось… по самое не могу. Фридрих Гансович, конечно, был ещё весьма крепким стариканом, да и ружьишко с десятком патронов имелось, но рисковать не хотелось.

Обычно вывоз имущества продолжался пару недель, и вывозилось при этом всё. От банок с огурцами до старых металлических кроватей. Даже навесной замок с двери снимался и увозился на хранение в гараж. На зимовку домик оставался без мебели, печки-буржуйки и с входной дверью, примотанной проволочкой. Бомжам, обильно заселявшим дачный массив зимой, не оставляли ничего. Некоторые соседи вынимали и увозили на хранение даже окна.

Вечерний семейный совет постановил выехать всем возможным транспортом. "Королла" главы семьи, старый "Паджерик" старшего, Славки, и раздолбанный "Жигуль" Лёшки. Прикинув количество вещей, которые нужно будет вывезти, дядя Гера пригорюнился — ехать придётся без женщин и детей, упаковывать и складывать придётся всё самим. Да и то понадобится, как минимум, пара ходок, чтобы осилить такой объём. Но тут, пожалуй, впервые за всё время, в семейный совет влезла Анюта. Сильно смущаясь, она сообщила, что "один её знакомый" сейчас — "временно, папа, временно!" — подрабатывает водителем на грузовой "Газели", перевозя из магазина мебель. Супруга победно посмотрела на Георгия Александровича, явно гордясь своей повзрослевшей дочерью, тот усмехнулся в пышные усы, и согласие было получено. Покрасневшая Анютка немедленно вызвонила Серёжку, и тот, заикаясь от счастья, немедленно заверил дядю Геру, что к восьми утра он "будет как штык" и "всё будет в лучшем виде". Тут уже в разговор влезла Ирина, жена Славки, и заявила, что последние тёплые выходные надо бы провести на природе. И, конечно же, с внуками. Потом сам собой организовался шашлык и сослуживец Станислава с женой и ребёнком.

Ехать решили всем гамузом и аж на два дня.

Когда впереди полыхнула вспышка молнии, и машину начало бросать на ухабах, дядя Гера немедленно затормозил — благо, из дачного массива на трассу всегда приходилось выбираться с черепашьей скоростью. То, что он увидел, поразило его до глубины души. Горы! Какие, нафиг, горы? Дядя Гера протёр глаза. Горы, густо поросшие деревьями, никуда не делись. Несмотря на наступившую уже ночь, было очень душно, и страшно болели уши — как после самолёта. Из машин раздался дружный детский рёв. Вот таким образом семья Георгия Александровича Лужина в полном составе прибыла в этот новый, странный, мир.

 

Глава 1

В которой всё вновь идёт кувырком, а Иван потихоньку приходит в себя

Целую неделю в лагере Маляренко стояла гробовая тишина. У Ивана, после невероятной находки начался отходняк и приступы депрессии из-за Алины. Вот так, взять и выкинуть из головы эту женщину он не мог. Сама же Алина, прекрасно понимая, что творится на душе у Маляренко, вновь постаралась стать невидимкой. А самым поганым было то, что Иван всё-таки разжевал всем присутствующим, включая себя самого, где они и КОГДА. А также тот факт, что здесь они НАВСЕГДА.

Сначала женщины тихо плакали, прощаясь с надеждой на возвращение к привычной жизни, а потом их тоже придавила апатия. Даже Бим притих, чувствуя состояние окружающих. Иван Андреевич, ошалело тряся головой от неожиданно наступившей тишины, потратил эти семь дней на обычные хозяйственные хлопоты. Дел было невпроворот. Сначала Маляренко провёл инспекцию запасов, сделанных покойным, и с удовольствием отметил, что и в этом Романов не соврал. Мяса и птицы, заготовленных впрок, было действительно много. Снова во весь рост встала проблема соли — надо было наведаться к Звонарёву и попытаться выменять килограмм двадцать на какой-нибудь ножик. А с другой стороны… ну чего напрягаться? Жратвы навалом, жить есть где, забор стоит и не падает. Чего не хватает-то? Русской печи и украинских вареников?

Ваня почесал бороду.

— Ладно, там видно будет!

И, растянувшись под солнышком на брезенте, уснул.

— Кхм.

— А? — Ваня продрал глаза. Над ним стояла Алина. — Вот это я даю! Сколько времени-то, а?

Женщина не верила своим ушам — после недели угрюмого молчания Ваня был снова лёгок и весел. И он с ней заговорил! Подмигнув женщине, Маляренко вскочил на ноги и сладко потянулся.

— На ужин-то, что у нас? Ну же, Алинка, не тормози.

Из глаз Алинки водопадом хлынули слёзы и, повалившись на колени, она вцепилась в ноги Ивана, лепеча что-то бессвязное и целуя ему руки. Иван некоторое время стоял в образе "утоли моя печали", поглаживая преданно заглядывающую ему в глаза женщину по голове и нашёптывая какую-то успокаивающую чушь. Мягко подняв "жену" с колен, Ваня поцеловал её в лоб и аккуратным шлепком по попке отправил её к кухне. Не верящая своему счастью, Алина, плача и смеясь одновременно, побежала накрывать на стол.

— Херово ты играешь. — Машка, стоявшая поблизости, с откровенной иронией глядела на Ивана.

— Да ладно. Ей сойдёт. Сама же видишь. — Ваня сплюнул вслед Алине и отправился умываться.

— А ты скот, Ваня. Похлеще Романова.

— Да и пох.

В душе Ивана не всколыхнулось ничего.

Серёга Звонарёв напряжённо всматривался в ночную мглу, каждую минуту ожидая новых неприятных сюрпризов. Рядом, вооружившись большим самодельным топором, замер Юра. Серый покосился в его сторону.

"Надо же! Кто бы мог подумать. Кем был — кем стал. Такой точно не бросит и не подведёт".

— Думаю, что сегодня они уже не придут. Пойдём, поговорим с этим дебилом.

Грузно спрыгнув с помоста у калитки, Звонарёв потопал к столовой. Там, хлопоча вокруг раненого Алишера, крутились все женщины посёлка. Только Светлана, как-то слишком спокойно сидела поодаль, постоянно переплетая свою косу.

— Ну что? Жив? Говори, дебил! — Звонарёв был вне себя от ярости. Эти два придурка-охотничка наткнулись на людей, но не придумали ничего лучше, чем затеять драку из-за паршивого сайгака! Урррроды!

— Чё сразу "дебил"? — Алишер ещё не врубился в ситуёвину и был не в меру борз. — Этого сайгака я подбил! Я! Он — мой.

У Серого помутилось в голове.

Ххек! Юра не выдержал первым и наотмашь ударил банкира по морде. Тот заорал и выплюнул из разбитого рта осколки зубов.

— За что?!

— Где Макс, дебил? Говори. Не ори, сволочь. Говори. — Звонарёв от души залепил Алишеру по уху — тот сразу заткнулся и принялся выдавать информацию.

— Я этого… подбил. Он ушёл на тот берег. Мы за ним, он в кусты.

— Где Макс?!

— Я и говорю. А там — трое. Уже добили и кровь спускают. Я… — Тут до Алишера дошёл весь его косяк, он побелел и прошептал. — Я не знаю, зачем я дротик кинул. Он сам как-то.

— Дальше, охотничек хренов. — Юра зарядил по другому уху.

— Они тоже бросили дротики и, вроде, лук у них. Макс там. Я не видел, что с ним. Я побежал, и мне в спину попали.

— В жопу тебе попали! Ты, значит, всю эту кашу заварил, потом Макса бросил, а потом к нам под забор является чувак и, полчаса матерясь, рассказывает, что они с нами со всеми сделают.

— Выдать тебя им, что ли? — Серый успокоился и задумчиво рассматривал Алишера, явно прикидывая, что с него на прощание можно снять.

— Мужики, вы чего?! Их же двое всего осталось! Да мы их… за Макса отомстить надо! — Позабыв о ране, Алишер подскочил, как ошпаренный. — Их возьмём — узнаем, кто они и откуда! И… и… — На этом его мысль закончилась.

Сергей и Юра мрачно переглянулись и снова пошли на пост.

Алёшка Лужин был точной копией своего отца. В отличие от викингоподобного старшего брата он был невысок, черняв и очень подвижен. А ещё он, как и его отец в молодости, был завзятым бабником и балагуром. Так же, как и отец, он всегда, даже под костюмом, носил тельняшку и классно играл на гитаре. Был, носил, играл — всё это теперь придётся говорить в прошедшем времени. Алёшка Лужин умирал. Дротик, пробивший лёгкое, вынули, но это не помогло. Поначалу бодрившийся и утешавший батю и младшую сеструху шутками-прибаутками парень слабел, пока час назад не потерял сознание. Дядя Гера держал на своих коленях голову сына и тихо-тихо плакал. Буденовские усы давно намокли от слёз и бессильно повисли. Рядом, вцепившись в руку брата, в полный голос выла Анютка. Её муж, Сергей, и ещё два парня из новеньких потрясённо сидели рядом. Никто и не думал, что встреча с людьми может быть такой опасной. Лужин-младший дёрнул головой и умер.

Светало. Всё ещё нервно всхлипывающая Аня устроилась в объятьях мужа и наконец-то задремала. Лужин, сидевший возле могилы сына, поманил к себе совсем молодого паренька, с ног до головы затянутого в чёрную, проклёпанную и всё ещё блестящую кожу.

— Нашёл, где они?

Парень вытянулся по стойке смирно и открыл рот. Лужин махнул — сядь.

— Так точ… да, дядь Гера. Вон в той роще. Там у них здоровенный забор. Метра три. Посёлок метров сто пятьдесят на сто пятьдесят. Сколько их там, не видно. Но, думаю, немного. Собак нет. Вроде всё.

Лужин подтянул к себе древнюю "тулку" деда Феди и, переломив, посмотрел на одинокую латунную гильзу, будто надеясь, что к последнему заряду утиной дроби невесть откуда прибавится ещё один.

— Я тоже пойду. — Сергей осторожно освободился от Ани и подошёл поближе.

— И я, — немедленно поддержал его "кожанный".

— И я. — Последний из разведчиков остервенело перематывал портянку. — Никак не получается, — тихо и стыдливо добавил он.

Лужин, не чуя под собою ног, поднялся, подошёл к парню и начал показывать ему, как правильно это делать. Все притихли.

— Папа! Я тоже пойду! — Аня повернулась к мужу и очень похоже изобразила свою мать. — Милый, не спорь. Я теперь за тобой всюду. Ой! Папка! — Девушка прижала руки к груди.

— Ты. Ты. У тебя.

Иссиня-чёрные усы и остатки волос на висках отца были белоснежно-белыми.

Ужин у Маляренко удался. Алина расстаралась на славу, доказывая своему мужчине, что она, помимо многих других талантов, ещё и чудесно умеет готовить. Иван слопал всё, что ему подали на персональной серебряной тарелочке с узорами, и довольно отвалился. Что делать с этой бабой, он так и не решил. Мысленно махнув на всё рукой, Маляренко хлопнул ладонью рядом с собой.

— Алина! Хватит тебе с Машей ночевать. Домой!

Мария с трудом подавила улыбку и отвернулась — именно так Иван Андреевич всегда подзывал к себе пса. Но сейчас Бим был слишком занят косточкой и на хозяина никакого внимания не обратил, зато Алина, восторженно пискнув, тут же пересела на указанное место. Машка расхохоталась и, эротично раздеваясь на ходу, ушла к себе в шалаш.

"Вот сука!" — подумал Ваня в восхищении.

Опять.

— Ну что? Отвёл душеньку? — Мария, как ни в чём не бывало, сидела у очага и разогревала завтрак. — Силён ты, Иван свет Андреевич. Ты её там, часом, до смерти не затрахал?

Ваня насмешливо посмотрел на повариху и нарочито вызывающе почесал своё хозяйство.

— Не знаю. Сходи — пульс пощупай.

Настроение у Вани сильно улучшилось. Всё-таки зависит душевное здоровье от женщин! Зависит! Впрочем, как в худшую, так и в лучшую сторону. Однозначно!

— Ладно, Маша, кушать давай. Пока прохладно, до Звонарёва на велосипеде съезжу. Может, соли выделит.

Ваня зевнул и взялся за ложку.

Больше всего эти велосипеды своим видом напоминали старую добрую "Каму". И формой рамы, и размером колёс, и даже толщиной труб, пошедших на эту самую раму. Вот только весили они раза в четыре меньше, да тормоза, как и у всех "современных" великов, были на руле. Бросив в металлическую корзину на переднем крыле пару ножиков в подарок и повесив, на всякий случай, на спину арбалет, Иван помахал рукой на прощанье и, не обращая внимания на кричавшую что-то вслед "жену", покатил к Звонарёву.

Резкий хлопок, донёсшийся от посёлка, заставил бездумно крутящего педали Ваню остановиться. Это было похоже… было похоже… Не долго думая, Иван спрыгнул с велосипеда и, слегка враскоряку перебирая ногами, ломанулся с ним к ближайшему кустарнику. До посёлка было не меньше полукилометра, и, как ни вглядывался Иван в стену деревьев, рассмотреть ничего так и не смог. Посидев в засаде пару минут, Маляренко совсем уж было решил, что выстрел ему померещился, как вдруг из рощи выскочила маленькая фигурка и со всех ног побежала в его сторону. Сначала Иван понял, что это — женщина. Потом — что это Светлана. А потом, когда девушка была уже совсем близко — что она вся зареванная, растрёпанная и страшно запыхавшаяся.

Иван осторожно выглянул из-за кустов. Погони никакой не наблюдалось.

— Светик!

— А-а-а-а! — Девушка истерично заорала и рванула обратно.

— Да стой ты, дура! Это я, Иван! — Маляренко, не напрягаясь, догнал и повалил девчонку. — Ты чего? Что случилось.

В безумных глазах Светланы постепенно проявились первые признаки узнавания, и девушка, ухватившись за Маляренко, бурно разрыдалась. Что она говорила, понять было совершенно невозможно, и Ваня, решив не выяснять посреди чистого поля, что же там произошло, подхватил её на руки и утащил в кусты.

Дав Свете отдышаться, Маляренко напоил её водой из фляги и приступил к расспросам.

— Что?

— У-у-убили! — Светка снова заревела.

— Кто?

— Чу-у-ужие!

— Кого? — Иван похолодел. Люди в посёлке жили, хоть и не самые близкие, но всё же не чужие. Свои. А уж про будущего крестника и говорить нечего — родной человек будет!

— Настю.

У Вани подкосились ноги.

— Юре прямо в голову выстрелили, а Алишерку — повесили. — Светку колотила крупная дрожь. Голова её тоже тряслась, как у старого деда. — А Максимушку ещё вчера у-у-убили.

Похоже, у Светки начался припадок — дрожь перешла в конвульсии, и девушку пришлось прижать к земле всем своим весом.

— Тихо, милая, тихо. Я что-нибудь придумаю. — Маляренко встряхнулся. Весь расслабон, пофигизм и депрессняк махом вылетел из головы. Ивана начало потряхивать — внутри росла мутная волна ярости.

"Дыши, Ваня, дыши. Дыши. Дыши. Спокойней".

— Света! Ты меня слышишь? — Иван взял лицо девушки в ладони, та кивнула.

— Ты на велосипеде ездить умеешь? Да? Молодец. Сейчас ты ответишь на два вопроса и поедешь по моему следу в мой лагерь. Поняла? Скажи Алине Ринатовне и Марии, чтобы спрятались в лесу. Поняла? Умница. Сколько их?

— Пятеро. И ружьё одно.

— Умница. Езжай.

Несмотря на своё состояние, Светлана удивлённо уставилась на невиданное здесь чудо техники и попыталась вякнуть что-то вопросительное. Маляренко сделал страшные глаза и показал рукой направление.

— Туда езжай.

Через полчаса из рощи, по направлению к затаившемуся в кустах с арбалетом Ивану вышло пять человек.

 

Глава 2

В которой "война план показала", а Иван обзавёлся новыми знакомыми

"Вон тот, с ружьём — он будет первым. А вот тот, здоровый — будет вторым".

Иван с сомнением оглядел арбалет — за неделю стрелковой практики он научился лишь сносно попадать в неподвижную мишень с пятидесяти шагов. Да и то мишень была… большая. Мешок с травой, например. Маляренко затихарился и стал ждать. Он совершенно ясно осознавал, что у него, максимум, два выстрела, и сделать третий, а тем более четвёртый, ему не дадут.

Враги тем временем совсем не торопились угодить в засаду меж двух роскошных "клумб". Едва выйдя из рощи, они попадали кто куда и занялись разными неприличными делами.

Ваня озадачился — на убивцев эти снусмумрики как-то не тянули. Пара затянутых в кожу парней повалилась прямо посреди чистого поля и активно принялась "вызывать Ихтиандра", ещё одна парочка ("явно гомики" — подумал Маляренко), принялась утешать друг друга, отойдя от остальных всего-то шагов на пятьдесят. Самый интересный персонаж — тощий дядька в годах и с ружьём, ушёл дальше всех, за маленькую "клумбу" и, упав на задницу, принялся тереть лицо.

"Чего это с ними? А, ладно… какая разница!"

Маляренко прикинул диспозицию, убедил себя, что "стрелок" никому не виден, взвёл арбалет и, петляя словно заяц, рванул короткими перебежками от куста к кусту.

"Ща. Погоди. Ща я тебя…"

Ивана охватил настоящий охотничий азарт.

"Ща я тебя, гада, подстрелю!"

Не добежав до сидящего на земле врага метров сто, Ваня залёг в траве — дальше укрытий не было.

Цель (а никак иначе этого покойника Ваня уже не воспринимал), сидела вполоборота, закрыв лицо ладонями и о чём-то размышляя. Дистанция в сто метров была для Маляренко великовата, и он решил рискнуть. Затаив дыхание и ощущая себя натуральным индейцем, бывший менеджер по продажам продуктов питания пополз вперёд. Ненависти не было. Да и злости и желания отомстить он не чувствовал. Просто очень хотелось попасть. Просто прицелиться, нажать курок и попасть. Совершенно некстати вспомнились строчки из Твардовского:

Иван прицелился.

"Сейчас я тебя…"

И тут из рощицы, руки-в-брюки, вышел "красивый", то есть, весь обмотанный тряпками, Юра. Несмотря на огромный кровавый тюрбан на голове, не узнать его было невозможно

Ваня отложил арбалет и протёр глаза. "Покойный" обошёл по синусоиде "ихтиандров" и "педиков" и направился к "стрелку". Минуты две они о чём-то тихо говорили, причём Юра, положив руку на плечо своему "убийце", явно его утешал. Маляренко снова понял, что он чего-то не понял. Плюнув на маскировку, он подхватил оружие и, наведя его на неизвестного мужичка, поднялся во весь рост.

— Доброе утро, Юрий Владимирович!

Толстяк немедленно обернулся и помахал рукой. Сидящий на земле мужик медленно повернул голову и с интересом уставился на наведённый на него арбалет.

Всё, чего сейчас хотел Георгий Александрович — это отмотать плёнку назад. На сутки. Когда Алёшка был живой и весёлый и не случилось ещё этой дурацкой истории с местными. И очень хотелось домой. В новый дом. И собраться всем вместе. И выпить. И обо всём забыть. Местный мужичок, чудом оставшийся в живых, что-то говорил и утешающее хлопал по плечу, но дяде Гере было не до него. Тут сбоку мелькнула тень, и из травы вылез ещё один человек, держа его под прицелом. Лужину было всё равно. Это было не с ним. Это было кино. Местный что-то радостно закричал — дядя Гера не понял, что.

— Папа! — Отчаянный крик дочери разом вернул Лужина в действительность. Мгновенно вспотев, он метнул взгляд на арбалетчика — тот на долю секунды, на долю миллиметра, на одну долю мысли дёрнул своё оружие в её сторону. Лужин почувствовал, что у него сейчас остановится сердце.

"Только не Аня, только не ёё!"

Но арбалетчик не подвёл. Болт всё также твёрдо продолжал смотреть в лицо Георгию Александровичу.

"Спасибо тебе, родной…"

В уши пробился крик местного:

— Ваня, не стреляй!

Неизвестно откуда взявшийся "Ваня" посмотрел на него, Лужина, на испуганную дочь и опустил арбалет. Позади слышался слоновий топот подбегавших ребят.

— Юрбан, какого хера? — Иван, забив болт на кучу вооружённого народа, обступившего его со всех сторон, с интересом рассматривал воскресшего приятеля. — Мне тут сообщают, что тебя грохнули, Настю… — тут Ваня смешался, — …э-э-э-э… тоже. "Убили-и-и-и". — Он очень похоже спародировал Светку. — И тех уродцев тоже. Что за дела? Как Настя?

Юра успокаивающе помахал рукой.

— Нормально всё. Настя — в порядке. Это тебя Светка настропалила? Дура психованная…

— Мы можем поговорить.

Слова, произнесённые поднявшимся на ноги мужчиной, не были вопросом. Они были спокойной и уверенной констатацией того факта, что они МОГУТ поговорить. Ребята, стоявшие вокруг Маляренко, разом расслабились и сбились в кучу.

— Можем. — Иван аккуратно разрядил оружие. — Но сначала я поговорю с Юрием Владимировичем.

В башке у Вани крутилось только одно: "Ну, блин, я крут!"

Вернувшийся в реальный мир и сбросивший маску пофигизма Иван сейчас очень боялся обделаться.

Юрбан, а в миру Юрий Владимирович Кузнецов, поведал Ивану совершенно дикую историю. Свихнувшийся на почве собственной неуязвимости и выживаемости Алишер окончательно заборзел и устроил, встретив этих ребят (Юрка кивнул на "кожаных"), разборку из-за драного сайгака. Смертельно ранил сына Георгия Александровича и подставил под ответный удар Макса.

На этом месте Юра разразился матом, из которого следовало, что жизнь — говно, потому что, хорошие ребята, почему-то, гибнут, а всякое… и так далее и тому подобное.

Потом Юра рассказал о том, что вконец озверевший от тупости этого урода Серый измордовал Алишерку до полной потери товарного вида, и что он тоже добавил от себя лично. А утром получилась совсем дурацкая история, потому что ребята дяди Геры влезли в посёлок не через калитку, а в совсем другом месте, и он, Юра, стоявший на часах возле входа, их благополучно проморгал. Зато на них наткнулась его Настенька и эта дура Светка, которые шли готовить завтрак.

На этом месте Юра замолчал, а рассказ подхватил "кожаный" паренёк.

— Дядь Гера, я не виноват! Я случайно её толкнул. Из-за ихней кухни выскочил и прям налетел. Я наконечник успел убрать! — Парень насупился. — Я уж извинился десять раз. Случайно ей нос копьём разбил и уронил. А эта… вторая… как заорёт!

Выяснилось, что на крик Светланы "Настю убили!" Юра вынесся, словно метеор, размахивая гигантским самодельным топором, и попёр на "кожаного" и Аню, пытавшихся как раз в это время поднять Настю на ноги. Нервы у дяди Геры окончательно сдали, и он, недолго думая, шмальнул в сумасшедшего топорщика. К счастью, основной заряд прошёл мимо, но немного подрало ухо, и сильно раскровянило скальп ближе к затылку. Вот.

Юра помялся и добавил.

— Вы, Иван Андреевич, не думайте. И за это, — он показал на повязку, — и за Настин нос я не в претензии. Повезло, можно сказать. А то, что этого придурка он повесил… так ему за это спасибо сказать надо. Серый Алишера так… как он ещё жив был — непонятно.

Юрка вздохнул.

— Максима жалко — хороший мужик был. Они сказали — он сразу умер.

Маляренко повернулся к "лысому".

— Пойдём, за столом поговорим. Нечего нам посреди степи болтаться. Приглашаю.

Лужин, слушавший рассказ Юры с каменным лицом, зло усмехнулся.

— Это твоё что ли, что ты приглашаешь.

Иван выдвинул челюсть и обвёл степь рукой.

— Это ВСЁ моё.

Получилось очень внушительно. Рядом согласно кивнул Юрка.

На немыслимо удобных, по меркам этого мира, креслах от "Газели" в столовой сейчас сидели только Маляренко и Лужин. Юра, Серый и ребята Лужина ушли копать могилу и наводить какой-никакой порядок после утренних разборок.

Вид у дяди Геры был, прямо скажем, не ахти.

Иван, привычно устроившись во главе стола, налил два стакана бражки.

— Как его звали? Алексей? Светлая ему память.

Мужчины выпили.

— О делах сейчас говорить не будем. Не знаю, зачем ты сюда пришёл и привёл своих людей… но дальше не ходи. Дальше нет ничего. И никого. Я проверил.

Лужин глазами показал на стакан. Иван снова налил, и мужчины снова выпили.

— Ты…?

— Иван.

— Георгий.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Так вот. Иди домой. Когда оплачешь сына — приходи сюда. Я буду ждать. Обязательно приходи. Нам есть о чём поговорить.

Иван поднялся из-за стола.

— До встречи.

И ушёл, не дожидаясь ответа убитого горем отца.

Первым делом вернувшийся домой Иван отыскал и вернул в лагерь баб. Начинало смеркаться, и оставаться вне лагеря было небезопасно. От души обматерив растерянную Светку и пообещав завтра с утра выдрать её прутьями, Маляренко, сам не понимая почему, ласково обнял жену и увёл её в палатку.

Проснулся Иван Андреевич слишком рано. Рассвет ещё и не думал начинаться. Было тихо, темно и прохладно. В роще пела ночная птица, и под порывами ветра шелестела степная трава. Маляренко осторожно освободился из объятий сонной женщины, натянул трусы и потихоньку выполз из палатки. Немного поползав, он нашёл тот самый колышек и, слегка помучившись, выдернул его из земли.

— Ни хрена здесь не будет.

И, не глядя, зашвырнул деревяшку далеко в темноту.

 

Глава 3

В которой Иван в который уже раз берёт власть в свои руки и остро жалеет, что плохо плавает

Известие о том, что отшельники намерены вернуться назад, вызвало у Звонарёва нескрываемый вздох облегчения. Как жить дальше в таком урезанном виде — он и представления не имел. Иван, приведший через неделю отлупцованную-таки Светлану, имел долгий и обстоятельный разговор с Сергеем и Юрием. Решив не повторять прошлых ошибок, Маляренко не советовался, а сразу поставил мужиков в известность относительно своих планов. Узнав о новом "председателе сельсовета", Звонарёв, втайне ликуя, лишь кивнул, а Юра заулыбался и полез обниматься.

— Начинаем с чистого листа, Иван Андреевич? — Прораб поднялся и протянул руку. — Дальше уж нам делить-то нечего.

— Я тебе щаз тако-о-ое раска-а-ажу… — Иван с удовольствием пожал крепкую ладонь Звонарёва. Юрка, гикнув от избытка чувств, накрыл их рукопожатие своими ладонями.

— Да ещё Вовка сюда переселится!

Ваня закашлялся.

— Кстати, о Вовке…

Новость про ещё одного покойника мужики выслушали довольно спокойно — ну убил и убил. Значит, было за что. Женщины, активно греющие уши по соседству, встревожено зашушукались и убежали пытать Светку насчёт морального климата у отшельников. Маляренко довольно ухмыльнулся.

— Мужчины, пойдёмте-ка, прогуляемся. Рассказать вам кое-что хочу.

Рассказ о нежданном богатстве произвёл эффект разорвавшейся бомбы. Поначалу с сомнениями принимавшие историю о развалинах Сергей и Юра дружно обалдели, когда Иван добрался до находки памятника. А про результаты раскопок мужчины слушали уже на ходу, возбуждённо бегая вокруг упивавшегося славой Ивана. Перечень находок и демонстрация пары велосипедов, заныканных на окраине рощи, окончательно их добила. Упавший на пятую точку Звонарёв, одной рукой держась за сердце, а второй утирая пот со лба, только и выдавил.

— Ну, тихушник. Чего ж ты молчал?

Юра в это время уже с упоением крутил педали.

— За ради такого навару и весь бензин спалить не жалко. — Серый вытряхнул из канистры последние капли бензина в самопальную воронку. — Ну вот. Двадцать литров. На десяток рейсов хватит, а там — видно будет.

— Ты, Сергей Геннадьевич, вот о чём не забудь, — озарило Ивана. — Я так думаю, что та глина, которую я там вынул — не просто так глина. Я вот что-то больше такой чистой и жирной глины здесь не видел. Да и блоков там… много. Думаю — это тоже "посылка".

Мужики призадумались.

— Так, может, мы туда? — Звонарёв прикусил губу и с тоской обвёл взглядом обжитое место. Бросать его и начинать всё по-новой не хотелось.

Маляренко сел за руль.

— Там всё хорошо. И лесу много, и раскопки рядом. И воды побольше. Но вот до моря далековато. А рыба у нас… сам знаешь.

Рыба и моллюски, несмотря на все охотничьи усилия, всё равно составляли большую часть рациона. Сайгаки то появлялись, то исчезали, а рыба была всегда.

Из дальнего лагеря вывезли всё. За две недели "буханка", превращённая усилиями Юры и ножовки по металлу в грузовик, перетащила в посёлок не только все ящики и бочонки, которые запасливый Звонарёв по-хомячьи спрятал в доме, но и штабель бруса и досок, и даже пару кубов действительно чистой глины. Здорово выручила тележка. При всей своей внешней хрупкости, она оказалась чудовищно прочной. Сколько ни грузил её Иван, она только ниже усаживалась на амортизаторах и крепче впивалась в землю шипами.

Слава Богу, последние капли бензина закончились уже на обратном пути и всего в трёх сотнях метров от рощи. Пробегав по жаре до вечера, мужики перетаскали последние колья из разобранного забора. Поначалу была мысль оставить укрытие у дальней рощи в целости и сохранности, но, немного подумав, идею эту Иван забраковал. Ровные и длинные колья были в страшном дефиците, чтобы вот так просто, за здорово живёшь, бросать их неизвестно где. И Геннадьич, и Юра страшно горевали, что не смогли вывезти ВСЁ. Всё, по их понятиям, это было не только имущество Маляренко, но и глина и, самое главное, "камни", величиной с два обычных кирпича каждый. Как-то вечером Иван сложил из десятка блоков небольшую стеночку — камни были абсолютно одинаковые и по размеру, и по форме. Звонарёв поглядел на это дело, крякнул с досады и предложил "хотя бы для фундамента" нового дома притащить блоки на тележке своим ходом. Вымотавшийся за две недели Маляренко и этот почин Звонарёва отверг. Надо было передохнуть. Надо было хоть немного устроить свой быт на новом "старом" месте.

Целых три дня народ дружно предавался безделью. Запасы мяса ещё не кончились, рыбка ловилась, так что все рассосались кто куда. Юра вывел свою Настю к морю. Старый навес за зиму хоть и поистрепало, но в целом, от солнца он защищал вполне исправно. Звонарёвы оккупировал баньку, а Иван, взяв Алину и собрав всех девчонок, накачал волейбольный мячик и тоже двинул на пляж.

Солнце, воздух и вода на самом деле оказались отличными друзьями. Девчонки, немало пережившие за последние месяцы, оттаяли и принялись с удовольствием гонять мяч и купаться. Столько радостного визга Иван не слышал уже очень давно. Сидевший неподалёку, под навесом, Юра приволок бутыль бражки и праздник удался!

К вечеру третьего дня народ уже устал веселиться. Маляренко возвращался в посёлок в окружении искренних и довольных улыбок. Девчонки стряхнули с себя тяжесть прошлого и по-настоящему ожили.

"Узнаю. Как тогда. В самолёте".

Светка и Ольга весело перебрасывались шутками с Алиной и Машей, шедшими в обнимку впереди.

— Что, девочки? Простите, задумался.

Девчонки грохнули. Преследуемый летящими со всех сторон язвительными подначками о задумчивости некоторых "оболтусов", Маляренко поднажал и оторвался от пелотона.

Крайне упёртый Звонарёв всё же осуществил свою идею. Внимательно изучив схему сборки дома, нарисованную на пергаменте, он авторитетно заявил, что фундамент "по-любому" необходим, а иначе он гарантии не даст. Пришлось поверить главному строителю на слово, и Маляренко, вздыхая, впрягся в тележку. Вместе с ним к раскопу пошли и Серый с Юрой, и Алина, и все молодые девчонки. Всемером катить тележку оказалось не таким уж и сложным делом, и к вечеру весь необходимый материал для фундамента был уже в посёлке.

А дальше снова начались трудовые будни. Не очень приспособленные к строительным работам Иван с Алиной, оседлав велосипеды, каждое утро уезжали проверять ловушки для рыбы и собирать моллюсков, не забывая, впрочем, устраивать себе небольшой ежедневный отдых. Каждое утро обнажённая Алина, счастливо улыбаясь и глядя влюблёнными глазами на мужа, танцевала для него. Иван смотрел на дочерна загорелое, гибкое, изящное тело, и прошлое меркло. Не исчезало. Меркло. Заноза в душе саднила в десять раз меньше. Посёлок у дальней рощи, раскопки, разговор с Романовым — всё это казалось дурным сном. Прошлого не было. Было только "сейчас".

После обеда Иван обычно уезжал на охоту. Велосипеды и арбалеты здорово облегчили и ускорили этот процесс. До водопоя и обратно на двухколёсном транспорте можно было обернуться всего за час. И пусть добыча попадалась далеко не каждый день, ни Ваня, ни составляющий ему компанию Юра ни о чём не жалели. "Выхлоп" всё равно был очень приличный. А сил на это дело тратилось куда как меньше, чем раньше.

Вечерами охотники впахивали на сборке дома. Каким образом Звонарёв умудрился без нивелиров выставить каменные блоки по абсолютной горизонтали, Иван не знал, но его уважение к мастеровым качествам прораба взлетело до небес. А дальше было всё достаточно быстро и просто. Все балки пронумерованы, все соединения заранее вырезаны, и даже тонкие отверстия для болтов, скоб и шурупов уже просверлены. Имея на руках первоклассный инструмент, Звонарёв, при помощи остального народа, собрал каркас дома всего за неделю. Остальные работы заняли ещё десять дней и, наконец, красавец-дом был готов.

"Мдааа, Вовка, спасибо тебе!" — Иван не верил своим глазам — рядом с неказистым серым глиняным домишкой Звонарёва гордо высился тёмной деревянной крышей настоящий коттедж! С деревянными полами! С открывающимися окнами и с маленькой чугунной печкой. Это было как в сказке. Целых три маленьких комнаты сказок.

Весь торжественный момент новоселья скомкал Бим, ужом пролезший вперёд хозяйки и первым заскочивший в дом.

— Ну, не кошка, ну и что! — Рот у Алины растянулся до ушей. Бабы оттеснили мужиков и тоже ломанулись в дом. Из открытой двери неслись дружные ахи, охи и заливистый лай пса.

— Похоже, дом-то одобрили. — Маляренко удовлетворённо уселся на кухне.

— Большое дело сделали, Иван Андреич. — Звонарёв уселся рядом. — Очень большое. Надо подумать, где смолы взять. Крышу просмолить дополнительно. Что-то не верю я этому морению. Или из глины черепицы понаделать. Тут тебе ещё один сюрприз нарисовался.

— Да? — Иван заинтересованно обернулся. — Это какой же?

— Помнишь, ты мне показывал крепления на крышках ящиков? И говорил, что это щиты, мол?

— Ну.

— Взялся я за швейную машинку. Собрать решил. А там только два листа инструкции. А остальное — про мебель. Из этих ящиков можно два шкафа собрать и два сундука. И два табурета. И даже маленький столик. Вот так вот!

"Предусмотрительные, собаки!"

Маляренко ошарашено покрутил головой.

— А тот чёрный ящик, весь закрученный шурупами, я и не открывал ещё. Как ты и велел.

Иван хлопнул себя по лбу.

— Блин! Точно. Я с этим домом о нём и забыл уже.

Маляренко подскочил и направился к звонарёвскому дому, временно превращённому в склад. Из коттеджа выглянула неимоверно довольная Алина и призывно протянула руку.

— Не сейчас, дорогая!

Почему-то последнее слово получилось немного иронично.

Из этого последнего ящика Иван успел вытащить лишь коробочку с письмом. Содержимое письма Иван честно постарался выкинуть из головы и забыть, а само оно вместе с коробочкой давным-давно закопано в дальней роще. Кроме того почтового ящика, в коробке были три отдельных сундучка, и Иван их тогда так почему-то и не открыл. Из трёх сундучков, два были с замками, а один — самый легкий — просто зашуруплен, и Маляренко решил начать именно с него. Внутри оказались… часы. Обычные, очень похожие на старые часы с кукушкой, что видели на даче у деда. Даже гирьки — и те похожи. Ещё там лежали два ключа и короткая инструкция, опять-таки на двух языках — русском и китайском.

"Заводить один раз в сутки".

Хронометр впечатлял. Он был полностью покрыт каким-то составом, очень гладким на ощупь. Как ни пытался Иван карябнуть ногтем поверхность — у него ничего не получилось.

Ваня повертел в руках ключи.

"Ну, давай посмотрим".

Мысленно следующие десять минут Иван провёл в Монте-Карло и Лас-Вегасе. В одном сундучке оказались золотые украшения: цепи, цепочки, кулоны, браслеты и кольца. И сотня здоровых золотых монет, украшенных смутно знакомым гербом.

Маляренко пригляделся — ну точно, на тяжёлом золотом кружке был отчеканен двуглавый орёл. На обратной стороне монеты красовался затейливый иероглиф.

"Забавно! Ну, а тут у нас что?"

Во втором сундучке оказался почти такой же набор, но из серебра. Правда, монеты там были разные — большие, как и золотые, поменьше и совсем мелкие, вроде копеек.

"Мда…"

В глубокой задумчивости Маляренко запер оба ящика, спрятал ключи в карман и отправился на новоселье.

Три одинаковых комнатки по двенадцать квадратных метров Маляренко поделил просто. В одну заселился он сам, в другую — Юра с Настей, у которой уже прилично выпирал живот, третью заняла Машка, а также несколько ящиков и бочонков. В доме Звонарёва жил он сам с Ксенией, студентки и Алла с Леной. Таким образом, "на улице" не осталось никого.

Прошло почти два месяца после возвращения Ивана в посёлок. Название ему так и не придумали, просто называя "посёлком". Жизнь устаканилась и текла спокойно, размеренно. Каждое утро Иван, как и в прежней жизни, "ходил на работу" — то есть, ездил на рыбалку. Юрка занимался солью и охотой, а Звонарёв мастерил мебель и прочую мелкую ерунду. Женщины тоже распределили между собой обязанности, и в результате у каждого оставалось по три-четыре часа свободного времени. Снова, как и прежде, начались песни у костра и танцы по вечерам. От ушедших куда-то на юг Лужине с его ребятами не было ни слуху — ни духу. Перед уходом Юра попытался разузнать, где они живут и как их, "если что", найти, но получил в ответ тяжёлый взгляд Сергея и информацию о том, что их "если что, самих найдут".

В то утро Иван поехал на пляж в одиночестве. Настя что-то прихворнула, и Алина осталась хлопотать по дому вместе с Машей. Они, к удивлению Маляренко, по-настоящему сдружились. Внешне было трудно найти столь непохожих женщин. Алина — миниатюрная тёмной шатенкой, а Мария — во-первых, на голову выше Альки, а во-вторых, настоящая природная блондинка с оч-ч-чень выдающимися достоинствами. Да и разница в возрасте — почти восемь лет. И всё равно много вместе пережившие женщины стали "не-разлей-вода".

Маляренко неторопливо крутил педали, размышляя о женской дружбе вообще и об Алине с Машей, в частности. Дорогу он знал прекрасно и ехал, на автопилоте, петляя между "клумбами" и совершенно не глядя по сторонам. Да чего там — он даже вперёд-то толком не смотрел. Подъезжая к пляжу, Иван привычно, на ходу, соскочил с велосипеда и только тогда с удивлением обнаружил, что пейзаж-то сегодня какой-то другой. Сначала он ничего не понял, Маляренко просто стоял, бездумно пялясь в море. С морем было что-то не то.

— А-а-а-а-а-а-а! — Бросив к чёрту велик, Иван кинулся к воде. Там, всего-то в двух сотнях метров от берега величественно плыл большой белоснежный корабль. — А-а-а-а-а-а-а! Я здесь! — Иван прямо в одежде заскочил в воду и быстро выбрался на камни.

Через минуту оравший изо всех сил Маляренко сорвал горло и заткнулся.

Корабль не плыл. Он дрейфовал. Немного успокоившись, Иван чётко разглядел распахнутую дверь на надстройке и разбитые окна. В кораблях Ваня не разбирался, но мог отличить авианосец от буксира. То, что он сейчас наблюдал, больше всего походило на прогулочное судно. На таком он как-то раз, в далёком детстве, вместе с мамой катался по Чёрному морю. Слабо покачиваясь на волнах, судно медленно дрейфовало мимо Вани.

— Не. Это не морской корабль. — Юра авторитетно перекрыл возбуждённый гул столпившихся на берегу женщин. — Это вообще — речной трамвайчик. Ну, может, чуть больше чем трамвайчик. Но точно речной. У нас по Оке точно такие плавали.

Хотя в родном городе Ивана с реками, озёрами и кораблями была большая напряжёнка, но сейчас, на трезвый взгляд, Маляренко и сам понимал, что он слегка погорячился, обозвав это полузатопленное корытце кораблём. Так, кораблик, метров тридцати в длину с двухэтажной надстройкой. А верхний этаж у него — вообще… тут Иван замешкался, подыскивая определение… накрытая крышей открытая палуба, вот!

За то время, которое понадобилось Ивану, чтобы съездить за остальным народом, кораблик унесло дальше, вдоль берега, на юг ещё метров на двести. И, к огромному сожалению вождя, ещё метров на сто-сто пятьдесят дальше в море.

— Ну и кто у нас хорошо плавает? — Иван обвёл глазами присутствующих. Юра покачал головой и сделал шаг назад

— Я сплаваю. — Звонарёв прищурился, определяя расстояние. — Не вопрос.

— И я! — Светлана по-ученически подняла руку. — Только вы отвернитесь пока, ладно?

Девушка быстро сбросила с себя одежду и залезла в воду. За ней, как следует разбежавшись, в волну нырнул прораб.

Иван почесал репу.

— А я, почему-то считал, что прибой обязательно должен выбросить его на берег.

Пловцы довольно шустро добрались до судна и, дав пару кругов вокруг, поплыли назад. Выяснилось, что взобраться на эту посудину с воды не было никакой возможности — борт хоть и низкий, но преодолеть эти два метра никак не получалось.

— Уф. — Геннадьич лежал на песке тяжело дыша. — Давненько я не плавал столько. Судно заброшенное. Нет ни одного целого стекла. Трап оторван нахрен, аж с мясом — там дырки. И это… — Прораб перевёл дух. — С кормы свисает огрызок троса. Оборванный. Это всё.

— Юра, гони в посёлок и займись накачкой камер от "Волги". Снова плот будем делать.

Без плота на судно не заберёшься, других плавсредств у Маляренко не было. Оставалось только кусать локти и смотреть на удаляющийся кораблик. С севера стеганул песком новый порыв горячего ветра. Судёнышко заметно вздрогнуло и ощутимо прибавило ход.

Долбанный древний насос "подкачал" и в этот раз. Изрядно намаявшись, мужики сумели накачать все четыре камеры лишь через час с четвертью, за это время кораблик унесло от места рыбалки километра на полтора на юг. И ещё дальше в море. Ветер усилился и, хотя погода стояла солнечная, и никакого шторма не предвиделось, пускаться на таком… безобразии в плаванье Иван не решился. Разочаровано проводив взглядом уплывающую кучу добра, Маляренко отправился отдыхать.

Всю ночь Ивану снились круизные лайнеры. Белоснежные корабли-красавцы обеспечивали его, Ивана, немыслимым комфортом и уютом. Он дремал в шезлонге на верхней палубе, а перед ним, в бассейне, резвились обнажённые девушки. Ещё Ивану снился Андрей Миронов, сидящий в соседнем шезлонге и исполняющий свою знаменитую песню про невезучих дикарей.

— Ой, мля. — После вчерашней нервотрёпки и беготни под палящим солнышком проснулся Ваня с совсем больной головой. Хронометр, тускло поблёскивая в свете лучины, показал четыре часа утра. Иван зевнул и решил пойти сегодня на рыбалку пораньше.

К рассвету Ваня оприходовал все ловушки и сам набрал полный короб моллюсков. Поёживаясь под прохладным утренним морским бризом, Маляренко ещё раз внимательно оглядел горизонт. Как и следовало ожидать, кораблика он не увидел. Пару раз нецензурно выразившись, мужчина подхватил добычу и потопал до дома.

Как выяснилось к обеду, ругался Ваня зря. Уехавший на юг, к водопою, Юрка вернулся с круглыми глазами и сообщил, что этот самый кораблик сель на мель в километре от лагеря охотников. В аккурат за мыском и совсем близко от берега.

— Да-а-а-а, Геннадьич, кто-то нехило так уже тут поработал. — Маляренко смотрел на абсолютно пустую рубку управления. — Тут уже вообще всё поснимали. У тебя там что?

— Такая же ерунда. — Звонарёв вылез из почти затопленного трюма. — Всё выдрано. На воде пятен от масла и мазута нет. И не пахнет ничем. Баки пустые. Всё, суки, слили.

Кораблик, а по сути — совершенно голая скорлупка, зацепился за камни и, пробив в двух местах борт, лёг на дно. К счастью, здесь было не глубоко, и главная палуба торчала одной стороной из воды где-то на полметра. Другой борт, соответственно, на полметра уходил под воду.

Сверху, по лестнице, спустился раздосадованный Юрка.

— Охренеть. Там вообще пусто.

— Итого. Что мы имеем? — Звонарёв, сидя на палубе, опустил пятки в море.

— Да ничего не имеем!

— Неправильно, Юра, неправильно! А имеем мы тонн десять металла, который можно распилить, срезать, разобрать и так далее. Это уж немало, согласись.

Маляренко в диспуте насчёт будущей судьбы лайнера участия не принимал. Всё и так было ясно. Надо пилить, благо, что ножовки по металлу имелись, отменного качества и в достаточном количестве. Иван поднял голову и, прищурившись, посмотрел на жалящее солнышко. Пилить не хотелось. Срочно требовалась заёмная рабочая сила или, попросту говоря, гастарбайтеры.

— Ладно. Хорош трындеть, мужики. Возвращаемся.

 

Глава 4

В которой Иван получает "незачёт" по предмету ОБЖ

— Ну что с тобой? — Ирина подошла и обняла совсем убитого мужа. Стас только дёрнул головой и спрятал лицо в ладонях.

— Да мне эта роль феодала… не хочу!

Иришка оглянулась на мирно спящих детей, положила голову на плечо мужу и тихо заплакала.

Вернувшийся из очередного поиска людей совершенно седым и без брата, отец сильно сдал и долго, почти месяц болел. Мама из бодрой и активной дамы, "слегка за сорок", враз стала маленькой, сгорбленной пожилой женщиной с потухшими глазами. Деда Федя тоже слёг, никто не понимал, что с ним. Он просто обессилел. А самое страшное, что баба Аля — та, что вынянчила и вырастила Стаса — подкошенная смертью любимого внука, тоже заболела. Промучившись две недели и измучив окружающих, три дня назад она умерла.

Вот уже два месяца всю ответственность за Семью на своих могучих плечах нёс Станислав Лужин. Семьёй он считал не только родных, но и всех тех, кто составлял костяк их маленькой общины. Семья Олега — бывшего сослуживца и настоящего друга, семья доктора, ребята и девчата, примкнувшие к ним позже. Была и ещё хорошая новость — свояк, надуваясь от гордости, сообщил всему посёлку, что Анна беременна. Та ходила чрезвычайно важная, изо всех сил выпячивая вперёд пока ещё абсолютно плоский живот.

Стас тоже обнял жену и тоже посмотрел на своих сыновей. Пара мелких сорванцов, набегавшись до одури по посёлку, дружно сопели в четыре дырочки. Сердце Лужину-младшему захлестнула волна нежности и любви. Осторожно погладив округлившийся животик Иришки, он чмокнул её в ушко и уложил спать. Хандра схлынула, бывший омоновец встряхнулся, словно пёс, и пружинящим шагом вышел из дома в ночь. Дела не могли ждать.

Поиски Лужина-старшего привели к тому, что в общине, созданной вокруг их семьи собралось довольно много людей. Людей разных. Хороших и не очень. Стас и Олег, первые замы дяди Геры, быстро навели порядок среди "пришлых". Основным критерием оценки людей и дед Фридрих, и Георгий Александрович сделали полезность новичков для выживания внуков. Женщины семьи эту тему горячо поддержали, и мужики принялись за дело.

Кого-то, как, например, найденного в горах у разбитого вдребезги "Урала" с коляской доктора с его беременной женой, приняли с распростёртыми объятьями, а супругу его, находившуюся на пятом месяце беременности и сломавшую в аварии ногу, так вообще почти пятнадцать километров бывшие омоновцы несли на руках. Кого-то, признав полезным, но невоспитанным — перевоспитывали, заставляя пахать изо всех сил. С этими Стас не церемонился — затрещины и могучие пинки ленивым он раздавал от души. Кто-то, не выдержав, уходил сам. Таких не держали. Недалече, на берегу, организовался ещё один маленький посёлочек. Стас, взяв экспертом деда, подсадил того на закорки и, словно бульдозер, допёр сухонькое тело старика до моря. Фридрих Гансович походил, покрутил носом, поговорил с "беглыми" и признал этих ребят для Семьи неопасными и где-то даже полезными. Во всяком случае, рыбу и соль они теперь получали регулярно, взамен поставляя овощи и мясо. Стас сразу потерял к ним интерес и оставил в покое.

Без особых сантиментов силовики посёлка задушили двух цыганских подростков, "залетевших" с садовой тачкой ворованных вещей с чьей-то дачи и одного насквозь отмороженного наркомана.

И теперь, после почти что года каторжного труда, поиска, сбора и селекции людей, Станислав Георгиевич мог совершенно точно сказать, что если не произойдёт чего-нибудь экстраординарного, то они, а самое главное, их дети — ВЫЖИВУТ.

— Ну, чего там? — Олег сидел на лавочке у здания "правления". — Решил чего?

— Я с отцом ещё разок поговорил, надо к этим, степным, сходить. — Взгляд Лужина стал очень недобрым, смерти брата он так и не простил. — Батя говорит, там нормальные мужики остались, уроды все закончились. С ними можно иметь дело, а я бате верю. Тамошний хозяин отца приглашал, говорил — дело есть. Вот, думаю, схожу. Уважу.

Станислав многообещающе потёр огромный кулак и зло хохотнул.

— Сергей там девушек пересчитал. — Олег забарабанил пальцами по лавке. — Говорит, там две молодые девчонки без пары. И ещё пара баб постарше — тоже. Сам знаешь…

Стас знал. Несмотря на то, что девушек и женщин в общину брали вообще всех, кого смогли отыскать, здоровых женщин детородного возраста было на пять человек меньше, чем мужчин. Пока эту проблему удавалось сдерживать — одна из приглашенных дам "в возрасте" не отказывала никому. Но вечно так продолжаться не могло. Да и мама уже оч-ч-ч-чень сильно морщила нос при виде этой "мадам".

— Девчонки, Серёжка сказывал, красивые… — Олег улыбался. — Я просто боюсь, как бы у ребят крыша не съехала.

— Ты пойдёшь, я пойду, всех "женихов" возьмём. Они парни видные и не уроды моральные, глядишь, что у кого и сладится. Силой баб тащить не будем.

Стас снова погладил кулак и мысленно добавил: "Может быть…"

Маляренко смотрел на стоящего перед ним человека-гору и глазам своим не верил. Впервые за последний год он вдруг осознал что он, Иван Андреевич Маляренко, вовсе не так могуч, каким привык себя считать.

"Ни хрена ж себе!"

Ване было очень неуютно, но он не показал вида, а лишь изобразил искреннюю улыбку, когда его немаленькая ладонь исчезла в протянутой гигантом лапище.

— Так ты, говоришь, сын Георгия Александровича? — Иван сразу попытался расставить все точки над "ё", показав гостю, что хозяин здесь — он.

— Угу. — Лужин, не глядя на собеседника, похлопал его по плечу, осторожно, в треть силы, пожал ладошку местного, при этом быстро оглядывая собравшуюся толпу.

— Хлопцы, привал! — Второй детина, ещё большего роста, прошёл к столовой и аккуратно поставил на стол плетёную коробку. "Хлопцы", жадными глазами разглядывавшие местных "гарных дивчин", зашумели и, расточая щедрые улыбки женщинам, двинули к костру.

— Я ждал… Геогрия Ал… — Ваня растеряно смотрел на хозяйничающих пришельцев. Семеро здоровых, молодых парней были чисто выбриты, подстрижены и одеты в чистую и даже выглаженную одежду. Женщины посёлка оживлённо суетились вокруг гостей, украдкой постреливая глазами на самые понравившиеся экземпляры, и совершенно не обращали внимания на пришибленных Маляренко и Звонарёва. Угрюмо переглянувшись, вождь с прорабом поплелись к столу.

"Мда-а-а… пусти козла в огород…"

Маляренко со злобой буравил широченную спину Лужина-младшего, по-хозяйски осматривавшего посёлок и, особенно внимательно, новый коттедж.

"Хотя… чего это я? Сам же звал в гости, да и, если честно, запустил ты себя, Иван Андреевич!"

Иван посмотрел на Звонарёва — худой, как палка, чёрный, как папуас, да ещё и заросший, как дикарь.

"Мда, а ведь вы, Иван Андреевич, ничуть не лучше выглядите… да и одежда на вас…"

Одежда подкачала. Вещи от частой стирки, чистки и ежедневной носки постепенно пришли в почти полную негодность. Пока ещё держалась кожаная куртка Иваныча и башмаки, но это — пока.

"Мля!"

— Стас. — В глазах Лужина читалась нескрываемая брезгливость, но руку он протянул первым. — Давай уж познакомимся, как следует. И поговорим. Так сказать, о делах ваших скорбных покалякаем.

Маляренко изобразил самую простецкую маску придурковатого рубахи-парня.

— Ваня. Да чего ж ты нас так? Хорошо живём ведь!

"Началось… Интересно, убьют сразу или сначала помучают?"

Иван оглянулся на шумящих позади людей, мужчины и женщины перемешались и дружно знакомились. Лишь Юрка с Настей сидели с краю, держась за руки и ни во что не вмешиваясь, да Звонарёв с крыльца дома печальными глазами смотрел на звонко смеявшуюся Ксению. Ване почему-то стало очень обидно за прораба.

"И эта туда же…"

— Присядем? — Стас был серьёзен и шутку не воспринял.

"Попробую…"

— Нет. Пойдём, пройдёмся. — Иван кивнул на выход из посёлка. — Время есть ещё, так? — Он пристально вгляделся в холодные глаза гостя. — Пока бабы там на стол соберут…

"Не дурак".

Станислав внимательно рассматривал висящее на спине "местного" громадное мачете в ножнах.

"Соображает, зачем мы здесь".

— Рассказывай, Иван, рассказывай. Время нынче дорого.

Это было, как в сказке. Они словно пришли из другого мира. Из того, куда сами обитатели посёлка целый год не могли попасть. Алина, словно во сне, о чём-то разговаривала, чему-то смеялась, что-то делала. Пришедшие сегодня в обед из степи парни словно сошли с глянцевых обложек. Господи, как давно это было! Показательные выступления в Праге и Дрездене. Греция, яхта. А интересно, как там её "пыжик", кто на нём сейчас ездит? Алина оглянулась — Иван ушёл куда-то с главным этих ребят, ладно… Боже! Как она выглядит! Во что одета! Торопливо извинившись перед незнакомым мужчиной, которому она помогала выкладывать на стол овощи из принесённого им короба, Алька рванула в дом — переодеваться и приводить себя в порядок. Ура, будет Праздник!

Стас смотрел на бескрайнюю степь, слушая вполуха рассказ Ивана. То, что он рассказывал, не укладывалось в голове.

— Подожди, это что же получается, из тридцати пассажиров автобуса только та блондинка в живых осталась, а из вас, "аэропортовских", из десятка мужчин только трое в живых? Вы чего тут, совсем омуели?

Ивану эта арифметика была как серпом по одному месту, но он и не подумал оправдываться — во-первых, ничего не докажешь, а во-вторых… да, так всё и было. Все приготовленные им гневные речи о том, что разорять посёлок в нынешних условиях — стыд и срам, оказались не по адресу.

— Стыд и срам!

Маляренко вздрогнул и испуганно посмотрел на Лужина.

"Он что, мои мысли читает?"

— Стыд и срам! Я сюда пришёл, честно тебе, Иван, скажу, с недобрыми намерениями. Брата я вам всем, тебе лично, никогда не прощу. Знаю, что не ты, что ни при чём, но всё равно… Ну ладно, думал, Бог с ними… живут себе и пусть живут. Думал, приведу "женихов", уговоримся как-нибудь, пару девчонок заберём. По согласию, не силой. Специально ребят в лучшее нарядили, всем миром одежду собирали, готовили. А тут… одна баба беременная! Одна! И куча покойников. Вы жить хотите или доживать? Вы о чём вообще думаете? — Лужин покачал головой. — Теперь я буду думать, что с вами со всеми делать.

Иван обошёл омоновца по кругу и встал перед ним лицом к лицу.

"Мент. Ну-ну. Вопрос на миллион: как реагирует мент, когда ему говорят: нет".

— …?

— Тебя никто и спрашивать не будет. — Стас тоже собрался и приготовился. — Всех женщин, кроме беременной, уведём силой. Стерпится-слюбится. А вы тут… живите, как хотите. Ясно? А сейчас, расскажи-ка мне, откуда у вас столько таких занятных вещиц?

"Нет".

Долбанный Славик был всюду прав. Он, Иван, запорол этот проект и не мог требовать иного к себе отношения, но этот мент сейчас, в эту секунду, лишал его будущего.

— Нет.

Ваня прыгнул.

— Живой? — Настя осторожно побрызгала в лицо водой. Маляренко подавил стон и выплюнул изо рта сгусток крови и целую кучу осколков зубов.

— Едрёна… что это со мной? — Перед глазами летали разноцветные мошки, и сильно кружилась голова. Ваня аккуратно прикрыл глаза и потерял сознание.

— Живой? — На этот раз вопрос задал Серёга.

Ваня открыл глаза, осторожно потрогал языком развороченную челюсть и огляделся. Звонарёва было не узнать — оба глаза заплыли, губы, как оладьи, а нос, похоже, сломан. Они оба лежали в тенёчке под деревом, крепко, но не туго связанные, и были, по-видимому, пленниками.

— Ага. Что тут было-то?

Страшный, всклокоченный, похожий на бомжа Звонарёв глухо матюгнулся.

— Всё, нет нашего посёлка. А есть хутор Юрьево. Вот так, Иван Андреевич.

Из рассказа Сергея Геннадьевича выяснилось, что вчера вечером, притащив в посёлок бессознательного Ивана, бугай толкнул речь. Хорошую речь. Грамотную. Аж на полтора часа. Навешал всем лапши на уши, рассказав о славном посёлке в горной долине на берегу реки, и о том, как там замечательно и весело всем живётся. Про больницу, про детей, про защиту. Ну, баб и повело.

— Я к тому времени вот такой красивый уже был. Так что вытащили меня, как чучело, и показали всем. Смотрите, мол, это ваше будущее здесь, на этом месте.

— Ясно, на фоне молодёжи, мы не проканали. — Иван попробовал усмехнуться, но боль в щеке резанула так, что вместо усмешки градом посыпались слёзы.

— Ух, мля! Здорово он мне. И что? Никто не был против? — Иван напряжённо ждал ответа.

— Ну почему, Алина поплакала немного, Машка в истерике над твоим телом билась, да Настя этим козлам по мордасам надавала. — Про Ксению Серый даже не заикнулся, а Иван не стал уточнять.

— И что с ней? — Иван встревожено осматривал посёлок, никого не было видно.

— Да ничего. Вежливо попросили Юрку увести её. Сказали, что через неделю сюда пришлют настоящего врача, чтобы он её осмотрел, и всё. Больше никто не возникал.

"Эх, Алина-Алина…"

Боли не было. Была печаль и разочарование. Ваня припомнил их негласное соглашение.

"Тьфу, мля! Ну а ты, собственно, чего ожидал?"

— А почему "Юрьево"?

— А этот хрен всем бабам Юрку в пример привёл. Мол, вот мужик настоящий! Жена, ребёнок, дом. И у вас, мол, это всё будет. Там. А Юрка тут пускай с Настей живёт. И хутор в честь него назвал. Они ему картошки обещали привезти и рассады всякой. И твоих вещей честно четверть отделили. Вот так вот, брат.

— А где все?

— Бабы поутру ушли, с этими, с "женихами". Здесь только два бугая этих, Юра с Настей, Аллу тоже тут оставили, ну и мы. — Прогнусавил Звонарёв. — Гады они, я же ничего даже сделать не успел, а этот, как его, Олег… садист, мля.

Маляренко, несмотря на боль, расхохотался.

— Себя вспомни, бригадир!

Серый призадумался и через пару секунд тоже захохотал.

— Ну что, мужчины, настроение, я смотрю, хорошее? — Стас, вооружённый трофейным арбалетом и мачете, стоял над пленниками и соображал, что же с ними делать. — Поговорим?

Рассказанная девушками и Юрой история о том, что именно этот Иван и обнаружил удивительный склад, выбила у Стаса почву из-под ног. Всё дело в том, что своим "односельчанам" сам Ваня, не желая сообщать им ничего конкретного, слил простую, как мычание, байку о том, что ему было видение. Ничем иным объяснить, почему он вдруг принялся за раскопки посреди абсолютно плоской и голой степи, Маляренко и не мог. Руины от места схрона были на расстоянии полукилометра и все, даже Серый, в историю Вани поверили. Или сделали вид, что поверили. Во всяком случае, Маша, которая была единственным свидетелем разговора с Романовым, на эту тему молчала, как рыба об лёд.

Станислав впечатлился. Внешне это никак на нём не отразилось, но внутри этот громадный и сильный человек, почему-то испугался. Рассматривая избитого им человека, он вдруг, на секунду, почувствовал жгучее желание попасть в храм и помолиться. Пусть, на первый взгляд, эта куча тряпья и походила на бомжа, но у него была ТАЙНА. То, чего он не понимал и не мог объяснить. Стаса затрясло, и он поспешно вернулся к Олегу, грузить трофейное добро. И вот этот странный Ваня, наконец, очнулся.

— А поговорим, — Ивану не было страшно, совсем. Его охватили бесшабашное веселье и ощущение вседозволенности. — Начинай!

И он лихо подмигнул опешившему менту.

 

Глава 5

В которой Иван обзаводится родственником, ведёт беседы и принимает решение не разумом, а сердцем

После отъезда омоновцев на трофейных велосипедах и ухода с ними же впряжённого в тележку Звонарёва, посёлок окончательно обезлюдел. Ваня, от нечего делать, продолжал "автоматом" выходить каждое утро на рыбалку, а потом подолгу валяться на пляже, усиленно залечивая перекошенную морду. Ходить, а тем более бегать, получалось плохо — каждый шаг отдавался острой болью в челюсти, и Иван, поначалу пылавший жаждой мести, всё это дело отложил. Сначала нужно было прийти в себя.

Настя и Алла, почти не выходили из дому, занимаясь какими-то своими делами, а неулыбчивый Юрка сосредоточился на охоте и на будущем огороде. Огородив кусок степи вдоль ручья кольями из бывшей Ваниной усадьбы, он с усердием перекопал всю землю, выбрав камешки, и даже приготовил лунки для посадки.

Иван смотрел на бывшего мелкого чиновника и страшно ему завидовал. Этот человек осел на землю. Он — хозяин, у него есть всё, есть будущее. А у него, у Ивана Андреевича, что на выхлопе? Ну да, вещи, дом. А зачем? Для чего? Самое главное — для кого?

Маляренко задумчиво посмотрел на коттедж.

"Нахрена он мне? Я хочу здесь жить?"

Ваня подумал пять минут и честно вслух сам себе ответил:

— Не-а.

Захотелось вновь пошляться по округе, поискать людей и приключений. Посмотреть на что-то новое.

"Гадёныши, велики увели. Как бы мне сейчас один пригодился!"

Чёрт знает почему, но Лужин, совершенно спокойно объявивший Звонарёва своей собственной рабочей силой, с ним это сделать побоялся. Ваня улыбнулся.

"Побоялся, побоялся. Я видел…"

Зрелище было действительно забавным. Мент мялся, жался и смущался, как красна девица, не зная, что ему делать с этаким богатством (И. А. Маляренко, гр. РК, 1975 г р.), в конце концов, он развязал пленника и пригласил его "как-нибудь, по-соседски" в гости. Все, кроме Маляренко, прибалдели, а Иван мысленно послал его на три буквы.

Прошла неделя, потом вторая, пошла третья. Челюсть практически зажила и больше Ивана не беспокоила. Беспокоило его другое — Настя. И будущий крестник. Юрка так тот вообще себе места не находил — срок, каким-то образом высчитанный женщинами, приближался, а обещанного доктора всё не было. Как, впрочем, и картошки с прочей садовой рассадой.

Доктор пришёл, когда потерявший голову от беспокойства Юра уже уговорил Ваню "сбегать куда-нибудь" за врачом. Причём, пришёл не один, а в целой компании: с Лужиным-старшим, с Машкой и с тремя незнакомыми мужиками потрёпанного вида, впряжёнными в его драгоценную тележку, доверху нагруженную мешками, и при двух велосипедах.

Сначала за забором раздался знакомый заполошный лай, который подбросил Ивана с постели.

— Бимка! Бимка вернулся!

В одних трусах, босиком, Иван выскочил из дома и бросился отпирать калитку. Лохматый метеор налетел на него, визжа от счастья, и немедленно облизал Ване лицо. Счастливо хохоча, Маляренко прижимал к себе пса, не замечая ничего вокруг.

— Кхм. Доброе утро. Утро доброе, говорю!

— Здравствуйте, Иван Андреевич!

Иван оторвал взгляд от своего ненаглядного лохматого друга. Перед ним стоял дородный высокий мужчина, на лбу которого прямо-таки аршинными буквами было написано: "доктор".

— Наконец-то! Как же я вас ждал! — Счастливо выдохнул позади Юра.

Всё утро прошло в хлопотах по приёму новых гостей. Иван суетился, поглядывая на дядю Геру, не зная пока, как ему реагировать на этого человека. С одной стороны — нормальный мужик, умный и правильный. А с другой… папаша того урода. При воспоминании о Стасе челюсть у Вани сразу начинала ныть. Машка всё утро старательно прятала глаза и старалась не попадаться Ивану на пути, как впрочем, и остальным жителям Юрьева. Мужички невнятно представились и, следуя команде Лужина, поступили в полное распоряжение хозяина хутора. Растерянный Юрка кое-как определил им фронт работ на огороде, и парни, едва позавтракав, принялись за дело. Ну а врач, мобилизовав в помощь Аллу, занялся Анастасией.

Послеполуденная жара долбила по голове так, что думать не хотелось ни о чём, и делать тоже ничего не хотелось. Разговор, тщательно оттягиваемый обеими сторонами, был неизбежен, как крах мирового империализма. Маляренко вздохнул, достал из погреба бутыль бормотухи и кликнул Лужина.

— Надо обсудить кое-что, как считаешь?

Лужин, отдыхавший в теньке, немедленно поднялся, словно ожидал этого приглашения и направился к столу.

— Ты знаешь. — Дядя Гера тщательно обдумывал каждое слово. — Хочу у тебя прощения попросить. За Стаса. Погорячился парень. Я хочу, — голос Лужина стал твёрже и уверенней, — чтобы ты понял и осознал правоту его действий. И простил его за это.

Дядя Гера пальцем ткнул в сторону Ваниной челюсти.

"Нормально!"

Наглость Лужина восхитила Маляренко. Внешне его лицо не изменилось, но те крохи хорошего отношения к этому человеку, что у него ещё оставались — враз исчезли.

— Знаешь, что Я тебе скажу. — Иван улыбнулся самой милой улыбкой. — Если бы ты тогда пришёл, то я бы тебе, твоим людям, твоим внукам, почти всё бы отдал просто так. Понимаешь? Для меня выживание человечества, цивилизация — это не просто слова, как бы это высокопарно не звучало. Слишком много мы тут ошибок сделали, — Иван обвёл рукой посёлок. — Слишком много крови пролили. Я сильно поумнел. Раньше бы я ещё поборолся за то, что вы у меня УКРАЛИ, а сейчас… да подавитесь, нахрен!

Лужин откинулся на спинку кресла и присмотрелся к Ивану. Прищуренные глаза Георгия Александровича смотрели жёстко и зло.

— Мой сын был абсолютно прав, когда взял судьбу этих людей в свои руки. Ты просрал этот посёлок, просрал себя, свою бабу и своё будущее.

— Так! Стоп! — Иван хлопнул ладонью по столу. — Давай, Гера, — он выделил такое обращение голосом, — Гера, успокоимся. Руганью мы тут мало чего добьёмся. Я понимаю, почему вы меня ещё не грохнули, особенно сынок твой, мент поганый…

Дядя Гера дёрнулся. Иван хмыкнул.

— Беру свои слова обратно. И почему ты картошку привёз и рабочих, тоже понимаю. И почему сам пришёл. Тебе ведь очень-очень-очень интересна та история о моём… видении, — Ваня криво улыбнулся, — ведь так? Всех баб отсюда и Звонарёва поспрашали уже очень подробно, так?

Лужин кивнул.

— Если это хоть как-то сможет нам помочь… я не верю в такие истории, но…

— Ну так вот. — Иван довольно осклабился. — Времени у нас полно. Пока Настя не родит, доктор отсюда не уйдёт! Так что… расскажи мне, Георгий Александрович, о себе, о посёлке твоём. За жизнь расскажи. А уж потом и я тебе отвечу.

Дядя Гера смотрел на собеседника и размышлял. За этот год он нашёл и привёл в свой лагерь больше сотни человек. Не все остались в посёлке, не все — меньшая часть. Были они разными: хорошими и плохими, умными и дураками, трусами и смельчаками. Разными, но имелась в них одна общая черта, которая устраивала и его, и деда Фридриха как главного доморощенного эксперта-психолога. Все они были ПОНЯТНЫ.

А этот Ваня — он непонятный. Разный он. Предугадать, как он поведёт себя в следующую минуту, совершенно невозможно.

— А вот насчёт картошки ты не прав, Иван Андреевич, — Лужин разлил по первой, — привёз, потому что обещал. А я всегда держу своё слово. А то, что доктор так задержался… медведь двух рабочих подрал. Слава Богу, — Лужин истово перекрестился, — выжили. И с ними всё будет в порядке. Ну, за встречу!

Рассказ о посёлке пришлось отложить. Из дома вышел доктор и, не спрашивая разрешения, жадно допил стакан Лужина и утёр лоб.

— А вовремя мы. Воды ещё не отошли, но, судя по всему, вот-вот. Завтра-послезавтра, думаю, родит.

А дальше была беготня. Юра и Ваня, носились как сумасшедшие, отмывая одну из комнат коттеджа. Кипятили под руководством Аллы наиболее чистые тряпки из имевшихся в наличие и приготовили полный казан чистой кипячёной воды. Лужин, глядя на всю эту кутерьму, только посмеивался в усы — эти хлопоты были ему уже знакомы.

На следующее утро Иван Маляренко обзавёлся, наконец, родственником. Едва забрезжил рассвет, как из дома, вокруг которого шлялись нервничающие мужики, раздался громкий крик новорожденного.

Доктор выглянул из окна и подмигнул полуобморочному Юрке.

— Пацан. Здоровый. С мамочкой всё в порядке. Поздравляю, папаша.

Юрка кивнул и без чувств хлопнулся на землю.

За праздничным столом, приготовленным Аллой и Машей, сидели все, кроме счастливых родителей. Насте требовался отдых, малыш спал рядом, а Юра сидел над кроваткой, и с места его было сдвинуть невозможно.

— За Ивана Юрьевича!

— Урррра!

— Тише, дураки!

— Ой, ага.

— Тссс. За Ванечку! Чтоб он был здоров!

— За родителей!

Рабочие, натрескавшись до отвала, решили устроить себе выходной и завалились спать прямо на улице, в тени деревьев. Маша хлопотала по хозяйству, убирая весь срач, устроенный по случаю рождения человечка, а доктор, принявший на грудь почти всю бражку, уже с час как дрых в старом шалаше.

— Продолжим, Александрыч?

— Конечно, Андреич!

Из рассказа дяди Геры выяснилось, что о том, где и когда они находятся, Лужины знали и без бумаг и карт… э… позаимствованных у Маляренко. Супруга дяди Геры, хоть и проработала всю жизнь библиотекарем, образование имела искусствоведческое и когда-то давно, в молодости, даже писала кандидатскую на тему архитектурного наследия Крыма. Вот такое, блин, совпадение. Так что развалины Бахчисарая, лежавшие в часе ходьбы от посёлка Лужиных, Надежда Фридриховна узнала сразу. А примерный срок вычислили "на глазок". Вокруг было довольно много каменных развалин, так что поселенцы не испытывали никаких проблем со строительными материалами, да и сосен в окрестных горах хватало. Не корабельных, конечно, а скорее похожих на те, что росли в Турции в их время. Во всяком случае, так утверждали те, кто в этой самой Турции бывал. И сейчас в посёлке Лужина вовсю шло строительство каменных домов.

— А кроем их, — дядя Гера презрительно посмотрел на камышовую крышу первого дома, — черепицей. Вот так-то! Кстати, Сергей Геннадьич тебе привет передавал. Уже бригадир строителей. Замечательный специалист! У нас, если честно, таких не было.

Бимка, тоже наевшийся от пуза, осоловело огляделся, тявкнул и снова уснул, устроившись в ногах Ивана, под столом.

— И за пса спасибо. С нашей дворняжкой свели его… полуспаниели — это тоже хорошо. К охоте способные будут. — Лужин довольно улыбался.

Иван кивнул. То, что увели Бима, было хуже всего. Потерю ушастого друга он переживал сильней, чем уход Алины.

"Сука самодовольная. Ещё лыбится…"

— Я думал, вы баб отсюда забрали, чтобы замуж повыдавать. А что ж Машка? — Маляренко рассеяно слушал Геру, наблюдая за Марией. Три недели, проведённых у Лужина, дались ей, по-видимому, нелегко.

— О ней потом. Отдельно поговорим. А с остальными — всё в порядке. — Лужин усмехнулся, оценивающе глядя на Маляренко.

"Да и пох. Пошла она…"

— Кузницу построили. И мастерскую. Наковальня твоя и верстак с ножовками — бесценны просто. Что хочешь со мной делай — не верну! Зачем они тебе тут? — Гера развёл руки. — А для тебя — что хочешь. Бесплатно! Любые изделия с кузни. Как? Логично?

"Логично, логичный ты наш…"

— Про корабль, тобою найденный, тоже рассказали.

— Юра его нашёл.

— Неважно. Рабочие эти не для огорода. Помогли, и слава Богу. С Юрой я договорюсь. Возьмёт их на кошт. Они будут корабль разбирать, жить будут там же. У ручья. Металл для кузни нужен. И останки ваших машин тоже утащим. Что им тут гнить? И насчёт изделий для хутора — тоже никаких вопросов. Всё бесплатно и в первую очередь.

"Всё продумал… уродец…"

— А Машка?

— Машка с ними.

"Интересно, за что её так…"

— Тележку, велосипед, один, и один арбалет, я тебе верну.

"Ну спасибо, дорогой… утешил…"

— Зачем? — Иван впервые действительно заинтересовался.

— Набегался я за год — во! — Лужин провёл ладонью по горлу. — На восток, по горам у меня есть кому ходить. И на юге тоже. Тебя хочу… попросить на север и запад обратить внимание. Людей искать надо. Организовываться. Что ты там вчера про выживание человечества говорил, помнишь?

— Помню. — Мысли у Вани пошли враскоряку. То, что сейчас говорил Лужин, было правильно. Грамотно. Умно. Чёрт! Это было необходимо! Но душа к этим людям у Маляренко не лежала. Это было смешно, глупо и эгоистично. Дали по морде, выбили три зуба, уволокли треть всех инструментов и свели собаку. Ну и бабу. Подумаешь! Отказаться от этого предложения было бы верхом неразумности. Мля!

Холодея от тех слов, что он готовился сказать, Ваня представил себя, сидящим с пилой на суку.

— Знаешь, Георгий Александрович. Слова твои мне понятны. А я тебе скажу так. У каждого своя правда. Одной правды не бывает. То, что ты делаешь — это здорово! Ты — молодец. Но для меня вы все будете просто ворьём!

Лужин, расслабленно сидевший напротив, от неожиданности подскочил и потянулся к висящему на спинке кресла мачете.

— Стоп! Тихо. — Иван шустро вытащил из-под стола старый самодельный арбалет. Тот самый, из которого безуспешно стреляли по собакам. И хотя стрелял он — так себе, зато выглядел очень грозно.

— Только дёрнись. — Иван задавил в себе это опасное чувство бесшабашного веселья и сосредоточился на разговоре.

— Всё правильно ты говоришь. И ты мне как человек нравился. Но три зуба — это МОИ три зуба. И сын твой мне — враг.

Лужин закаменел. Его глаза не обещали ничего хорошего.

— Сиди смирно.

— Юра! Иди сюда! — Маляренко скосил взгляд на рабочих — те мирно спали.

Подошедший через минуту Юрка, увидев, что происходит, застыл столбом.

— Иван Андреевич, прошу вас, не надо. Они же потом нас…

— Приведи сюда Машу. Тихо. Сядете вон там, с краю. Выполняй! — Голос у Вани был совсем не командным, но Юра послушно ушёл исполнять приказ, а Лужин понял: надо будет — пристрелит и не поморщится.

Машка села не с краю, а рядом с Иваном, принеся с собой заряженный арбалет Лужина и направив его, на всякий случай, в сторону рабочих и доктора.

— А теперь будем договариваться. Да, милый? — Гера дёрнулся, как от удара. Иван захохотал.

Они договорились.

Юрьево и его жители, Юра, Настя, Алла и маленький Ванечка — ни при чём, и Лужин обязуется держать своих барбосов в узде.

На этом пункте Георгий Александрович уверенно кивнул.

— Даю слово офицера. Они уже под моей защитой. И за сына слово даю.

— Хорошо. — У Вани отлегло от сердца. Судьба мирного населения волновала его не на шутку.

Инструменты и часть гвоздей, уже увезённых Лужиным-младшим, остаются там. Хоть Ивана и давила жаба и злость, он решил не дурковать и нехотя признал, что там от них будет намного больше пользы. В том числе, и Юрке с крестником. Лужин возвращает подробный атлас Крыма на десяти листах. Стас не показывается в степи, иначе ему — конец. Маляренко не лезет в горы. Рабочие разбирают корабль и помогают по огороду. Тележку для перевозки металла Иван на время сдаёт в аренду Лужиным. В общем, всё. Общение Юрьево с Бахчисараем через бригадира рабочих и через Юру.

— Знаешь, — дядя Гера уже расслабился, — а Стас мой тебе этого не простит.

— Знаю. Видел я его. Такие, как он, не умеют ни слушать, ни договариваться. Они всегда делают только так, как нужно им, и они понимают только силу. Я не прав?

Гера пожал плечами.

— Это наши с ним разборки. Никого больше это не касается. Ни женщин, ни детей, так? Если узнаю, что с ними, — Иван покосился на коттедж, — что-то случилось…

Ваня вздохнул и, мысленно попросив прощения у мамы, добавил:

— С вашими тоже что-нибудь случится.

Машка ахнула и едва не выстрелила. У Лужина помутилось в голове.

— Убью…

— Сядь, мля! — Иван с размаху долбанул кулаком по столу. — Не психуй. Я просто предупреждаю. Живите там… у себя. Долго и счастливо. И не ходите сюда никогда.

— А сейчас забирай этого алкаша, и валите отсюда на хер! Да!

Злобно вполголоса матерящийся Лужин обернулся.

— И передай доктору моё искреннее мерси.

Напряжённо косясь на мачете и арбалеты, заспанные рабочие похватали узелки с припасами и бегом покинули враз ставшим негостеприимным посёлок. Иван стоял, глядя вслед ковыляющим вдаль Лужину и доктору.

"Сын за отца не отвечает… ну да, ну да… А отец за сына?"

— Гера! Подожди! — Иван сунул арбалет Машке, отцепил мачете и припустил бегом за Лужиным.

— Гера, погоди! У меня к тебе дело есть!

И не останавливаясь, с разбегу, со всей дури, зарядил Лужину в челюсть.

 

Глава 6

В которой Иван снова смотрит в космос

— А доктор этот — просто фашист какой-то. Как узнал про выкидыш, посмотрел меня и решил, что я уже всё… непригодна. — Маша всхлипнула. — А они новых кандидатов набрали для общины. И все, как назло, мужики. Ни одной бабы. Ну и Стас мне прямо дал понять, что я, мол, человек второго сорта, и определил меня… В сферу услуг. Прежнюю мадам к рыбакам отправили. А то они уже там чуть ли не с дельфинами жили.

Мария хихикнула.

— А сюда как? — Иван лежал на горячей земле, обдуваемый прохладным ночным ветром, и смотрел на мириады звёзд Млечного пути.

— Узнала, что сюда рабочих направляют. Не хочу рассказывать. Уговорила, кого надо.

— Понятно.

— Они странные, Ваня. Я их, если честно, боюсь. Многие боятся. И уходят. И сбегают. Они — как секта какая-то. Люди для них — винтики.

— Они правильную цель поставили…

— … и идут к ней неправильным путём!

— Да правильный путь, правильный. Я, например, другого пути не вижу. О! Звезда упала. Загадала желание?

— Не успела. — В темноте смуглое, почти чёрное тело Марии не было видно, хотя она лежала на расстоянии вытянутой руки. — Ты думаешь, они правы кругом?

— Нет, Машенька, конечно, нет. И цель, и путь у них — верные. А вот с методами… Как там раньше было? Железной рукой загоним человечество к счастью, так?

— Не слышала никогда.

— Да-а-а. Молодёжь.

— Сам-то! Старик выискался!

— Марррия! Прекрати!

— Хи-хи-хи…

— Что? Опять?!

 

Глава 1

В которой Иван отсутствует и шляется непонятно где

— Геша, у меня дурное предчувствие. Сон плохой видела.

Ксения сидела у входа в их шалаш и расчёсывала волосы. Звонарёв, мысленно уже пребывая на стройке, бездумно покивал и, кряхтя, выбрался наружу.

— Ты слышишь меня? — Голос жены всё-таки пробился через плотный заслон раздумий о том, каким образом из подручных средств соорудить в возводимом доме нечто вроде сейсмопояса, и Сергей с раздражением уставился на взволнованную женщину.

— Ну чего ты выдумала, а? Всё ж наладилось. Всё будет хо-ро-шо. — Бригадир строителей подошёл к супруге и нежно её обнял. За последний месяц, что он провел в посёлке Лужина, Серый здорово изменился. У него появилась цель в жизни — сделать эту женщину счастливой. Приведённый Стасом в качестве бесправной рабочей силы, он стал свидетелем знакомства и "распределения" женщин. Его Ксюша отвергла все предложения и, визжа и царапаясь, отбилась от насильника в первую же ночь. Правда, тут ей помогла Надежда Фридриховна, которая наорала на чересчур темпераментного "жениха" и увела плачущую женщину к себе в дом. Через три дня Ксения с боем прорвалась в землянку рабочих к мужу, и Стасу ничего не оставалось, как отселить эту парочку в отдельный шалаш. У Сергея открылись глаза. То, что раньше он воспринимал как вынужденное сожительство, оказалось простым и настоящим счастьем.

— Всё у нас будет хорошо. И дом я тебе построю. И дети у нас будут.

Звонарёв ещё раз поцеловал жену и бодрым шагом, насвистывая какой-то марш, двинул умываться.

"А жизнь то — налаживается!"

И в самом деле: синяки почти сошли, нос, правда, кривовато зажил, но ведь зажил же! А кроме того Геннадьич сделал просто-таки головокружительную по местным меркам карьеру. За две недели он из раба выбился в руководителя всей строительной индустрии! Даже за изготовление черепицы и добычу камня в развалинах отвечал теперь он. Вспомнив об этом, Звонарёв самодовольно усмехнулся.

"А всего-то — голова да руки".

Из пятнадцати семейных мужиков, считавшимися полноправными членами общины, только Док, благодаря своим знаниям, поднялся быстрее. Но тут уж ничего не попишешь — врач. А уж про десяток бессемейных кандидатов на вступление в общину — и говорить нечего.

Знания и умения Звонарёва серьёзно пришпорили строительный процесс в посёлке. Придирчиво посмотрев, кто как работает, Сергей вполовину сократил число строителей, повыгоняв неумех и активно обучая уму-разуму оставшихся. Дядя Гера только диву давался. Его дом, уже полгода строившийся ни шатко, ни валко, закончили за неделю. Стас и Олег тоже скоро справят новоселье, а жилище Дока, завершавшее внутренний периметр, подняли почти наполовину. И хотя внутреннюю стену, шедшую от дома к дому, временно соорудили такой же, как и внешнюю, из кольев и толстых веток, но это уже было кое-что. Внутри огороженной территории посёлка появился небольшой форт. Или кремль. Кому как нравится.

Как следует позавтракав, бригадир отправился к землянке, где каждое утро происходил сбор строителей и небольшая планёрка.

— Семёныч, а где все?

Удивлению Звонарёва не было предела. Вместо пяти семейных строителей и пяти разнорабочих-кандидатов, у землянки сидело двое хмурых мужиков из коренных, да, старательно отводя глаза, невдалеке топтался молодой парнишка из пришлых.

— Тут дело такое. Вчера поздно вечером Гера с Доком вернулись.

— Ну?

— Пешком, без оружия. У Лужина челюсть сломана в трёх местах и десяти зубов не хватает.

"Трындец!"

Ваню было до слёз жалко.

— Там? В том посёлке? Маляренко?

Семёныч, на правах старожила вхожий в дом Лужиных, кивнул.

— Он. Ночью Стас забрал Олега, всех молодых и пошёл его убивать. Даже мать не послушал. Так что нас тут, в посёлке, всего трое осталось, да в мастерской Женька с Николаем Егоровичем. Всё. Ну и Лужин с Доком. Оба лежат.

— А с Доком-то что?

Семёныч зло сплюнул.

— А он там нажрался. Как дошёл — непонятно. Обезвоживание плюс тепловой удар. Шляпу, урод, потерял. Ладно, бригадир, что делать-то будем?

Серый поманил разнорабочего пальцем.

— Остальные где? Почему не на месте?

Парень отвёл глаза.

— Ушли. Не знаю, куда.

— Тьфу, мля! И эти сбежали.

— Папа, дай я тебя подстригу. А то ты зарос совсем. — Надежда Фридриховна мягко положила свои руки на плечи отца.

"Господи! Какой же он старый!"

— Надежда! — Голос деда Феди был, как обычно, скрипучий, с ноткой недовольства — постороннему человеку показалось бы, что дед чем-то страшно раздражён, но Надежда Фридриховна прекрасно знала, что это обычная отцовская интонация.

— Надежда! Чего с лицом-то?

— Перелом челюсти и зубы выбиты. Что за люди — изверги!

— Не у него! — Дед презрительно скривился, — что у тебя с лицом? Всю ночь ревела?

Надя, несмотря на свои пятьдесят, вновь почувствовала себя маленькой девочкой.

— Да, папа. Из-за Стасика. Что с ним делать, не знаю. Он совсем неуправляемый. Меня не послушал — ушёл.

Женщина отложила ножницы и снова залилась слезами.

Ощущение надвигающейся беды, большой ошибки, появившееся у Надежды Фридриховны полгода тому назад, крепло день ото дня. Что-то пошло не так. Не правильно. В первые, самые тяжёлые месяцы задумываться об этом было некогда, надо было работать.

Надя слабо улыбнулась. Эти трудные дни оказались самыми лучшими днями её жизни за последние двадцать лет. Словно вернулась молодость, словно она снова попала в стройотряд, на БАМ. Люди, приходившие к ним, не делились на своих и чужих, а, закусив удила, весело и дружно впрягались в работу и тянули, тянули самих себя и её Семью из первобытного состояния. А потом что-то случилось. Её любимые мужчины, самые умные и самые добрые, ожесточились. Почему? Зачем? Отчего? Надя не спала ночами, пытаясь найти ответ и не находя его. Люди, жившие в посёлке, незаметно, исподволь, изменились. Стали лицемерны и злы. Стали делиться и делить. На своих и чужих, на нужных и лишних. На первый сорт и второй. Многих изгнали, избили, унизили. Некоторых убили. Женщина закрыла лицо руками. Её сын, её первенец, самый любимый, самый коханый. Как он мог? Его слова, что всё это делается ради детей, её не убедили. Никто никогда здесь не угрожал детям. Их все любили и баловали, как могли.

Злоба может родить только злобу, насилие — только насилие. Внешне всё было, как раньше, но червяк беспокойства в её душе всё рос и рос. Надя чувствовала — грядёт беда.

— Стриги давай. — Фридрих Гансович выпрямил спину. — Стас не прав был, когда разорил тот посёлок. Я уж знаю, что говорю. Помню ещё, как нас раскулачивали. Мало я ему про свою жизнь рассказывал, мало.

Дед окаменел, вспоминая те страшные годы. Из одиннадцати братьев и сестёр в ссылке выжили только двое. Он и его старший брат Вилли.

— И второй раз он был не прав — когда врага за спиной живым оставил. И зятёк мой… а, ладно. Стриги.

Дед снова недовольно скривил губы.

Вечернее собрание впервые проводил дед. Лужин сидел рядом с замотанной и зафиксированной челюстью и тянул через трубочку бульон.

— Ты, как тебя… Звонарёв. Назначаю тебя старшим по охране, понял?

Сергей оглянулся на Ксюшу и кивнул. В большом доме Лужина собрались все жители посёлка.

— Проверишь, как ворота заперты, обязательно, костёр проверишь. Дежурных назначишь. — Дед Федя неторопливо махал скрюченным пальцем перед носом Сергея.

— Утром ушли и не вернулись почти все рабочие. И из рыбацкого посёлка сегодня рыбы и соли должны были принести. Не было никого.

Звонарёв кивнул. Ситуация вырисовывалась какая-то говённая. Этот лось, не слушая никого, ломанулся убивать отцова обидчика и увёл всех. ВСЕХ, мля! Всех бойцов посёлка, которые ставили здесь существующие порядки. Остались только люди в возрасте, кто не мог быстро ходить. И сразу же исчезли все работяги и поселенцы в округе. Как по команде.

"Ой, ё! По команде…"

Серый почувствовал, как у него на голове зашевелились волосы.

"По команде…"

Звонарёв огляделся. Кроме себя самого, он мог смело рассчитывать на своих двоих строителей и на одного из мастеровых — Женьку. Всё. Николай Егорович староват уже, если честно. Только за руки золотые тут и держат. Док, мля, не подойдёт. Трус и алкаш. Лужин не сможет. Ой, ё!

— Тут ещё такое дело. — Влез Женька. — Они с собой все самострелы унесли и тот арбалет — тоже.

— Как все? — Фридрих Гансович подскочил как ужаленный. — Он чем там думает?

— Да чего вы кипяшитесь? Скоро ребята вернутся, а там и рабочие найдутся. — Док снова был слегка "расслаблен". Лужин молча погрозил ему кулаком и Док заткнулся.

Женщины встревожено зашушукались, и даже неугомонные дети притихли. Звонарёв вздохнул поглубже и принялся раздавать указания.

Сергей Александрович был тихим и спокойным пожилым человеком. Имея глубочайшие познания в агрономии и в ботанике, он сразу пришёлся ко двору в посёлке дяди Геры. Именно он взял на себя всю ответственность за овощи, вывезенные с дачи, разбил огороды и устроил настоящие экспедиции за нужными растениями. Полгода тяжелейшего труда не пропали даром — урожай был просто отличным! Сообразив, что зима будет мягкой, Сергей Александрович рискнул и засеял всё вновь. Риск оправдался, и агроном уже было собирался получать заслуженные похвалы начальства, но неожиданно для себя, получил несколько ударов по почкам, пинок под зад и пожелание проповедовать агрожизнь где-нибудь ещё. Так мужчина оказался в маленькой мужской общине рыбаков и солеваров вместе с изгнанной "мадам". Женщину аборигены приняли на ура, а вот постоянные проповеди Александрыча о всеобщем братстве, любви и чистой жизни на лоне девственной природы восприняли в штыки, пару раз крепко поколотив философа за его слишком творческое и поэтическое отношение к жизни. Так что отныне свои мысли он держал при себе, занимаясь выпариванием соли из морской воды.

Оборванец возник из ниоткуда. Сумерки сгустились, и пришелец своим появлением изрядно напугал старика.

"Опять этот гонец…"

— Дед, где все? Не тормози, дед! — Пацан остекленелым взглядом смотрел сквозь Сергея Александровича.

— А… там. — Экс-философ махнул в сторону шалашей.

— Короче. С вами нас — тридцать человек. Большой со своими уродами прошлой ночью ушёл через перевал в степь. На три дня — минимум. Там пятнадцать тёлок и семеро стариков. Всё оружие унёс, ха! — Пацан, шарнирно виляя всем телом, сумбурно прыгал с темы на тему. — Сбор всех желающих — завтра к вечеру, ну там… где ручей поворачивает.

Тут взгляд гонца упал на приковылявшую к месту сбора "мадам".

— Фу, мля, нах! Западло. Ха. Я посплю лягу. У вас есть что пожрать?

И не дожидаясь ответа, пацан рухнул прямо на замусоренный глинистый берег.

— Ты?

— Да.

— Да.

— Иду.

— Да.

— Я с вами.

— Да.

— Знаете, ребята, — голос Сергея Александровича дрожал, — я тоже с вами пойду!

"Отольются кошке мышкины слёзки!"

— Геннадьич, как думаешь, когда вернётся Стас? Минимальный срок?

— Знаешь, Семёныч, если постараться, то и за два дня обернуться можно. Но это вряд ли. Дня три, а скорее — четыре.

— Значит, кроме этой ночи, ещё две.

— Не робей. Видишь — светает уже. — Звонарёв зевнул. — Только я думаю, Ваня себя так просто убить не даст. Там ещё беготни будет… Видел я уже однажды, как он в одиночку на десяток человек с дубиной кинулся. Отбивные те ещё были. Боюсь, как бы Стасу и его парням не досталось. Да и арбалет он обратно отнял. Страшная штука.

Дежурившие мужики навострили уши.

— Так всё серьёзно? Да? Расскажи о нём.

Серый призадумался.

— Здоровый, как медведь. Сильный. Он… — Звонарёв хотел сказать "добрый", но припомнил драку и замялся, — Он странный. Непонятный, если честно. Никогда не знаешь, чего же он хочет, и что он будет делать. Думаю, он и сам этого часто не знает. Одно могу сказать — он всегда держит своё слово. Он верный друг и страшный враг.

— Вы с ним друзья?

Звонарёв тоскливо посмотрел на тёмный силуэт гор.

— Приятели.

 

Глава 2

В которой Иван решил пойти на войну

И Юра, и Настя, сидевшие вместе с ними за столом, очень понимающе переглянулись. Маша не выдержала первой: хрюкнув от смеха, она подавилась и отложила ложку.

— Ну чего вы? Мы же просто так. По-дружески!

Стол грохнул. Даже Ваня от неожиданного пассажа девчонки зашёлся судорожным кашлем.

— Ну, Мария. Ну, сказала — так сказала.

Юра с преувеличенной серьёзностью приподнял свой зад с кресла и пожал Ивану руку.

— Это если так, до утра — по-дружески, то, блин, даже не знаю, что же будет, если не только по-дружески.

Отсмеявшись, жители хутора дружно разбежались по своим делам. Настя — к сыну, Юра — на огород, а Ваня решил помочь убраться на кухне.

Маша деловито мыла посуду, не обращая на топтавшегося поблизости Маляренко. Только по очень прямой и напряжённой спине можно было догадаться о состоянии девушки. Иван неслышно подошёл к Маше сзади и положил ладони на её талию.

— Спасибо тебе.

Тарелка с грохотом упала в тазик.

Через полсекунды Маша зарылась носом в рубашку Вани, лихорадочно, будто в припадке, шепча:

— Только не отдавай меня, только не отдавай! Я. Буду с тобой. Никому, слышишь, никогда не отдавай. Я не могу больше так. Пожалуйста. Не отдавай.

— Не отдам. Обещаю.

Маша зажмурилась, встала на цыпочки и поцеловала Ивана в губы.

Юрку пришлось с огорода вынимать. Увлечённо пропалывающего свежую грядку мужчину Иван просто выдернул за штаны, словно репку.

— Юра, есть дело. Надо сховать всё, что ещё не утащили. Так что бросай ты это дело и займись закопками. Только не наследи. Делай всё аккуратненько, ясно? Здесь и Алла справится.

Юра задумчиво посмотрел на Маляренко, потом на вооружённую арбалетом Марию.

— Думаешь, вернутся?

— Обязательно. Не сам Гера — сынок его точно заявится. Да не один. И клал он на все слова, его отцом данные. Маш, сколько времени им на дорогу понадобится?

— С тележкой сюда мы за три дня дошли. Особо не торопясь. — Маша пожала загорелым плечиком.

— Значит, туда Лужин с доктором ещё пару дней ковылять будут. Стас сюда за два дня добежит. Может, даже за сутки. Итого, у нас три дня в запасе есть точно.

Маляренко почесал подбородок.

— Первое: ты прячешь добро.

— Второе: я разбираюсь с работягами.

Юра вылупил глаза.

— Ты их…?

— Да ну! Скажешь тоже. Что я, упырь какой, по-твоему? Самого смирного и адекватного приведу к тебе в помощники. Да и Алле мужик нужен. А остальных — нахрен выгоню.

Пробыв в посёлке Лужина всего-то чуть больше трёх недель, Мария умудрилась собрать, систематизировать и проанализировать бездну информации, которую она сейчас порциями вкладывала Ивану прямо в мозг. Маляренко пялился на лицо классической блондинки и офигевал. Девчонка оказалась ящиком не то что с двойным, а с тройным дном! Умело пользуясь своим телом и своими мозгами, бывшая секретарша уже на третий день пребывания в плену поняла, что это — "не её", и надо предпринимать какие-то шаги, чтобы оттуда выбраться. Что она для этого делала, Маша не говорила, а Ивану было неинтересно, а вот полный расклад по посёлку и его экономике…

— В посёлке нет единого центра власти. Есть "хозяйственники" и "силовики". Первые — папины. Это все мужчины старшего возраста. И Звонарёв с ними. Другие — личная гвардия Стаса. Олег — его первый зам и друг. И ещё пятеро ребят. Все в возрасте до тридцати. Все служившие. У них лучшие женщины и лучшие условия жизни. Сами работают не очень много. Больше смотрят, как работают другие. Собирают дань с трёх окрестных хуторов. Но они — не бандиты. Ребята они все умные и образованные, лишний раз, без повода, не дерутся, а когда надо — помогут.

Маша посмотрела на Ивана, и в груди её неожиданно потеплело.

"Не отдаст!"

— Тебе интересно?

— Да. Дальше. — Иван прекратил пялиться на восхитительную фигурку девушки и сосредоточенно царапал веточкой землю.

— Очень большое влияние имеет Дед. И Надежда Фридриховна. Это замечательная женщина. Добрая и умная. У неё громадный авторитет среди всех. Док — он… алкаш и тихушник. Сам по себе. Рабочие — они разные. Трудяги всякие. Некоторых берут в общину и даже женщин дают, но чаще — используют на всю катушку, выжимают все соки и гонят. В основном, я так поняла, люди в посёлке и окрестностях из западной Сибири. Есть два твоих земляка.

— Алмаатинцы? — Иван удивлённо вскинулся.

— Нет. Два рыбака из Павлодара.

— Тоже мне. Земели. Полторы тыщщи кэмэ. Ты мне, солнышко, вот что лучше скажи. Дорога, по которой вы туда-сюда ходили — одна? Или вы разными путями пользовались?

Маша понимающе сузила глаза и хищно подобралась. Иван погрозил ей пальцем.

— Дэвушка! Нельзя же быть настолько умной и проницательной! Я ж рядом с тобой комплексы заработаю.

— Рядом со мной, — Маша тяжело задышала, — ты только бессонницу заработаешь.

— Уф! Продолжаем разговор! Маррррия!

— Поняла, поняла. А может, бедной девушке просто жарко в одежде?

— Не было забот — купила баба порося.

— Ты о чём это? Всё, всё, всё. Дорога всегда одна, очень удобная, перед перевалом есть места, где можно спрятаться и понаблюдать. Ты же об этом спрашивал?

— Умница!

С работягами на корабле получилось неважно. Все планы Ивана о полюбовном расставании пришлось похерить, ибо эти типы нарисовались сами. Вооружённые железными трубами, явно свинченными с кораблика, пара почерневших от солнца мужиков быстро бежала к огороду, на котором ковырялась Алла. Ивана, шедшего им навстречу, они не заметили.

— Мля! — Увидев, что они повалили кричавшую женщину на землю, Маляренко припустил со всех ног. Сотню метров от опушки до невысокой ограды огорода он пролетел за считанные секунды. Оглушительный визг Аллы глушил все звуки в округе. Отбросив так и не заряженный арбалет в сторону, Иван вытащил из заплечных ножен мачете и, прыжком перемахнув изгородь, изо всех сил полоснул насильника по спине. Мужик заверещал и, отвалишись от женщины, принялся кататься по картофельным грядкам.

Мыслей в голове Ивана не было никаких. На мгновение встретившись глазами со вторым мужиком, до сих пор державшим Аллу за руки, Маляренко спокойно засадил ему тяжёлый клинок прямо поперёк лица. Мужик дёрнулся, схватился руками за лезвие и, теряя пальцы, молча выдрал мачете из своей головы.

"Ага, спасибо…"

Иван примерился и вторым ударом снёс голову сидящему перед ним бандиту.

— Ну не плачь, Аллочка, пожалуйста. — Иван устало присел рядом. Первый бандит, раненый им в спину, наконец-то затих, вытянувшись в струнку в трёх метрах от них. Потрясённый Юрка взирал на свой разгромленный и щедро политый кровью огород с выражением крайнего отвращения.

— Мда. Эту картошку, я, пожалуй, на базаре продам.

Иван уставился на хуторянина.

"Растёт, парень!"

— Уведи её в дом. А я пойду, третьего поищу. И закопай этих… где-нибудь подальше.

— Сделаю, Иван Андреевич. — Юрка спокойно перешагнул через труп, поднял Аллу и повёл её к роще.

Маша догнала его через пять минут. Тщательно собранная и, вопреки обыкновению, полностью одетая. Так сказать, по-походному. Иван покосился через плечо.

"Шуточки кончились, так? Подруга ты моя боевая…"

Третьего парня они нашли в рубке корабля. Крепко избитого и связанного по рукам и ногам. От жары и жажды он почти ничего не соображал и только тихо стонал, прося пить. Питьевая вода в горло и мокрая тряпка на голову быстро привели бедолагу в чувство.

Из дальнейшего разговора Иван выяснил, что парня зовут Саша, что ему тридцать лет, и он из Омска. Что эвакуатор, на котором он выехал за город по вызову, куда-то провалился. И что он, Саша, этих гадов отговаривал и даже побежал предупредить, но его догнали и избили. И что нога у него совсем плоха. Гниёт.

Тут потихоньку снова впадающий в бред Саша, задрал штанину и показал Ване жуткую рану на голени. Не слушая бессвязный рассказ мужчины о двух дочерях, оставшихся "там", Иван взвалил невесомое тело рабочего на плечо и потопал к выходу. Следом, прихватив обе ножовки, печально шла Мария.

— Жалко мне его.

— С ним всё будет в порядке. Алла за ним присмотрит. — Ваня ухмыльнулся. — Я ей намекнул, что идти-то этому парню некуда, так что — всё будет тип-топ!

Дорогу, по которой она уже два раза ходила, Маша запомнила отлично. Неспешная пятичасовая поездка на велосипедах, с перерывами на ланч и секс, далась настолько легко, что Иван, наверное, смог бы прямо сейчас штурмануть подъём на перевал.

"Это глупо. Но я же Лужину слово дал, не лезть к ним… Подождём"

— Привал! — Ваня огляделся. Природа вокруг сильно изменилась. Степные просторы упирались в невысокие холмики, поросшие редкими деревцами. Холмики переходили в скалистые горки. Крымские горы Ивана не впечатлили. Мелочь, одним словом. То ли дело — Заилийский Алатау! Э-эх. Тьфу ты! Нельзя так расслабляться.

— Вон за теми деревьями палатку и поставим.

Маша взвела арбалет и, осторожно ступая, пошла вслед за мужчиной.

Станислав Лужин со своими карателями показался точно тогда, когда Иван и ожидал его увидеть. Тяжело дыша, семеро здоровенных мужиков, вооружённых маляренковскими мачете и самодельными самострелами, скорым шагом протопали мимо затаившихся в редких кустиках наблюдателей.

— Вань, а хорошо, что мы Бима оставили.

— Тссс. Да, наверное, хорошо. — Иван внимательно рассматривал бойцов. Дока не было. Не было и Звонарёва.

"Ну да, он же из хозяйственников".

— Вань, у Олега твой арбалет. Видишь?

— Угу.

Боевой арбалет — это было хреново. Про самоделки Маша сказала лишь то, что стреляют они гораздо хуже.

Иван смотрел в спину уходящему в степь отряду.

"Зачем вы так, пацаны? Вам эта война так нужна? Ну что же — вы сами напросились!"

Настроение было преотвратным.

У сидящего перед костром в десяти километрах от Ивана Звонарёва настроение тоже было так себе. До вечера оставалось всего ничего. Предстоящая ночь не сулила ничего хорошего. Единственный оставшийся с ними работник долго отнекивался и упирался — он очень не хотел никуда уходить, но Серый вместе с дедом дожали парня, отправив того в посёлок к рыбакам. Парень оглянулся, словно прощаясь, и рванул бегом. Воспоминание только ухудшило самочувствие Звонарёва — этот, как его… так и не вернулся.

"Может, просто не успел. Двадцать километров в один конец всё-таки… Как же его звали-то?"

Пока было ещё светло, народ суетливо доделывал свои дела внутри запертой изгороди. К огородам, а тем более в лес, выходить никто не решался.

— Геннадьич, иди — поспи, я подежурю. — Женька притопал к костру не один, а в обществе своей новой подруги, которой очень гордился. Такой красивой девчонки не было ни у кого! Дружески кивнув Ольге, Серый тяжко поднялся и пошёл к своему шалашу.

— Ксюша, ты здесь?

— Здесь, здесь… Милости прошу — к нашему шалашу.

В центре, прямо на его постели, сидел, удерживая помертвевшую от ужаса Ксению, Маляренко.

 

Глава 3

Которая доказывает, что пути Господни неисповедимы

Звонарёв поёжился. Глаза Ивана его пугали. Встреча со старым знакомцем прошла совсем не так тепло, как на это надеялся Серый. Маляренко абсолютно равнодушно приставил к боку Ксении нож и пригласил его войти в шалаш. За спиной, из ниоткуда, возникла вооружённая арбалетом Маша.

— Заходи, не стой столбом.

— Слышал я, — полуприкрытые глаза Ивана смотрели куда-то вдаль, — что ты тут здорово поднялся. В люди выбился. Мои поздравления.

— Геша. — Ксения умоляюще смотрела на мужа. — Скажи ему.

— Кхм! Иван Андреевич! — Звонарёв растерялся, что дальше говорить, он не знал. — Ваня, ни при чём мы. Я простой строитель и никак на то, что здесь происходит, не влияю. На Стаса вообще никто повлиять не может. Даже мать. Я, — голос Сергея Геннадьевича окреп, — хочу считать тебя своим другом, а не врагом.

Маляренко улыбнулся, и у Звонарёва волосы стали дыбом.

"Убьёт".

После возвращения из добровольной ссылки в посёлок, у Ивана нет-нет да и проскакивала эта, как её шёпотом называли все вокруг, "улыбка мертвеца". Звонарёва пробил пот.

— Пойдёшь со мной щенков стасовских резать?

В шалаше повисла гробовая тишина, слышно было, как вдалеке, у костра, звонко смеётся Ольга. Звонарёвы отчаянно переглянулись.

— Да пошёл ты. Я с дитятями не воюю. Я тебе не фашист какой, ясно?

Маляренко кивнул.

"Человек".

— Конечно ясно, Сергей Геннадьевич. — Иван устало закрыл глаза и убрал нож. Позади Маша аккуратно разряжала арбалет.

— Садись, дорогой. В ногах правды нет.

Маляренко лукаво покосился на сидящих в обнимку Звонарёвых. Серый смотрел на смешинки в глазах Ивана, и страх понемногу исчезал.

"Ещё издевается, гад. Проверку на вшивость решил устроить!"

— Я поговорить хочу. С Надеждой Фридриховной и с дедом. С Лужиными я уже наговорился — во! — Иван чиркнул ладонью по горлу. — И больше с ними я разговаривать не желаю.

— Через полчаса стемнеет, все на ночь в доме собираются. Там и поговорите. Я мужиков придержу, чтобы не рыпались. — От невероятного облегчения у Звонарёва на лбу выступила испарина. Он утёрся. — А как ты сюда…

— Да просто. Пристрелил собаку. Разобрал забор и залез. Где ты живёшь — мне Маша показала. Не грузись Серый — тебя эта война никак не коснётся.

— А остальных?

— Тебе не всё равно? Они сами свой путь выбрали. Никто их не заставлял.

Ксюша, спрятавшись за плечо мужа, молча смотрела на Ивана и не узнавала его — из весёлого и нескладного увальня, каким он пришёл в их лагерь и которого она когда-то давно решила "пожалеть", Маляренко превратился в… в… Женщина не могла подобрать слово. Просто это уже был не человек, а что-то другое: страшное, безжалостное и неотвратимое, равнодушное, словно надвигающийся поезд. Её муж — сильный и смелый человек — ощутимо вздрагивал, с облегчением вываливая все последние новости посёлка гостю. Она чувствовала эту дрожь своим телом.

Маша выглянула наружу.

— Нет никого, и стемнело уже. Пошли?

Идти не хотелось. Совсем. Ваня осторожно опёрся спиной на хлипкую стеночку и задумался.

Посёлок Лужина его поразил. Видно, сколько труда вложено в это поселение. Сколько пота пролито. Стоявший в широкой долине, на берегу горной речки между поросшими соснами холмами, городок был окружён высоким частоколом, из-за которого торчали бурые черепичные крыши домов. Весь берег вокруг городка был поделен на огороды. На фоне этого мегаполиса хуторок в роще смотрелся жалко. Пробираясь к шалашу Звонарёва, Иван толком не разглядел сами постройки, но и то, что он успел заметить, его здорово удивило. Это были настоящие дома! Каменные, крытые черепицей, с дверями и окнами. Больше всего удивило Ивана то, что здесь начали мостить улицы. Это было по-настоящему круто. Эти ребята были молодцы. Тогда Иван на секунду остро пожалел, что его тоже не увели вместе с бригадиром в плен. Пожить здесь было бы неплохо.

Иван открыл глаза и потянулся.

— Ладно. Пошли.

Дикие вопли, разом раздавшиеся со всех сторон, подбросили Маляренко с земли.

— А-а-а-а-а! — Отчаянный крик сменился хрипом и радостным матом нескольких голосов. Десятки человек одновременно орали что-то торжествующее, где-то визжали женщины и испуганно кричали дети. Звонарёв дикими глазами поглядел на Ксению и, схватив дубинку, выскочил из шалаша.

Ххек! Иван только и успел заметить, как широкая спина приятеля на мгновение замерла и резко, рывком, исчезла из поля зрения. Ксения жутко закричала и рванула к выходу.

— Этот готов! Хватай бабу!

В шалаш одновременно сунулись два тёмных силуэта и попробовали схватить женщину. Над плечом Вани тихо хлопнул арбалет, и одна тень без звука рухнула на землю.

— Лёха, ты чего? Ты…

Маляренко без замаха ткнул тёмного ножом в горло и, на ходу бросив Маше "заряжай", выскочил из шалаша. На улице было почти темно, вокруг носились десятки человек с факелами, вопя что-то нецензурное и кого-то избивая. Сзади, из шалаша раздавались визги Ксении и хрип подрезанного мужичка. Всё это сливалось в жуткую какофонию под названием "налёт на мирный городок".

"Ни хрена себе исторический кинофильм! О! А Серый-то живой!"

Звонарёв стоял в коленно-локтевой позе, мотал головой и шёпотом матерился.

"Куда ж ты, млядь!"

В руке Ивана само собой появилось мачете, и мужик с дубинкой, собиравшийся добить Звонарёва, вдруг остался без руки. Удивлённо посмотрев на фонтанирующую кровью культю, он собрался было заорать, но не успел.

Ххек!

Иван рывком поднял Серого.

— Живой?

— Угу. Копьём. В живот. В пряжку попали. Тьфу ты! Думал весь дух выбьют!

Впереди, у самого большого дома, на крыльце шла натуральная свалка. Десяток человек, подсвечивая себе факелами, толкаясь и мешая друг другу, ломились в двери. Еще несколько человек доламывали закрытые ставни.

Иван присел и огляделся. Возле стоящего на отшибе шалаша, кроме них, никого не было. Похоже, что группа, отправленная проверить жильё бригадира, полегла в полном составе. Рядом настороженно поводя арбалетом по сторонам, присела Маша. Хоть глаза у неё и были как два пятака, но вид она имела решительный, и руки у неё не тряслись. Девушка оглянулась назад, на тьму у забора.

— Уходим?

Женские вопли и визги, раздававшиеся от костра, сорвались в ультразвуковую истерику. Там явно кого-то насиловали. От дома доносился густой мат, проклятия и бабий вой. Хуже всего были детские крики и плач. Ваня скрипнул зубами. Выбора не было никакого.

"Зачем я это делаю? Ой, мама!"

— Нет. Ты идёшь за мной. Прикрывай справа. Серый — ты за мной слева. Под меч не попади. Ксюша, от мужа — ни на шаг.

Серый пожал Ване руку, а Маша — крепко поцеловала.

Маленький отряд с Иваном во главе молча врубился в спины занятых взломом дома налётчиков.

"Ну я крут! Вот это я могу! Ни хрена ж себе! Ну куда ты, маленький? И ты получи. Ну не плачь. Лови, мля! Лови!"

Почти метровой длины тяжеленное лезвие с лазерной заточкой с невероятной лёгкостью полосовало незащищённые спины и затылки врагов направо и налево. Люди оседали, словно снеговики на жарком солнце. В первые десять секунд никто ничего не понял, и Иван успел напластать кучу мяса.

— А-а-а-а-а-а!

Толпа расплескалась в разные стороны, моментально очистив крыльцо. Только бы подальше! Подальше от этого ужаса.

"Куда ж вы? Суки! Убью! Убью! Убью!"

— Вон он!

Хлопнул арбалет, и самый ретивый боец с воем согнулся пополам. Враги отошли кучкой к костру на площади, туда, где особо нетерпеливые соратники уже вовсю забавлялись со своей добычей. Маляренко мутно посмотрел на ощетинившийся кольями ёж и пожал плечами.

"Да хрен вы мне сдались? Что я, герой что ли?"

Голова снова закружилась и онемела, Иван посмотрел на орущего у него под ногами пожилого человека с разрубленной спиной и за ногу отволок его с крыльца. За спиной тенью стояла Маша.

— Э, народ. Сюда смотри!

— Гера! Свои! Надя! Это Ксюша! Откройте!

В изломанную дверь кто-то выглянул, внутри заскрипело дерево, и дверь медленно приоткрылась. Женщина с плачем нырнула в спасительную темноту, пытаясь затащить за собой и мужа.

— Погоди. Погоди, я сказал!

— Ваня, не зарывайся. Их — человек двадцать. — Маша была очень напугана, но твёрдо стояла рядом с Иваном. Впереди, в паре десятков метров, стояла толпа. Толпа была растеряна и ошарашена — лёгкий поход за женщинами превратился в кровавый кошмар. Орущие в полный голос раненные только добавляли растерянности бывшим рабочим.

Иван понял, что почти "перегнул".

"Тьфу, мля! Да заткнись ты!"

— Стреляй!

В ту же секунду, одновременно с выстрелом Марии, он снёс голову раненому и зашвырнул её в испуганно ахнувшую толпу. Весело загоготав, Маляренко схватил подругу за руку и вприпрыжку рванул на крыльцо к Звонарёву.

"Ну, мля, я даю!"

— Бей его!

Толпа взорвалась дружным рёвом и бросилась следом.

"А вот хрен вам!"

Позади уже подпирали кроватью истерзанные остатки двери.

Этой ночью Ивану даже удалось поспать. Штурмующие прекратили попытки взлома, ограничившись матом и градом камней, гулко барабанящим по двери и окнам. Неизвестный старикан осветил лучиной вновь прибывших, коротко поздоровался со Звонарёвым и вновь исчез в темноте. Маляренко упал на дощатый пол, устало вытянул ноги и принялся рукавом оттирать оружие от крови. В комнате постепенно установилась тишина, никто не плакал, не кричал. Люди, едва видимые во мраке, молча ждали рассвета. Снаружи донеслись глухие удары, и жалобно стонущие голоса оборвались. Снова раздался гогот, и снова застонали и заплакали женщины. Кричать, судя по всему, они уже не могли.

Иван осторожно лёг на спину и, вытянувшись, потихоньку расслабился. Всё тело ломило, словно он отпахал неделю в каменоломне. Мышцы гудели. Накатила такая усталость, что Маляренко испугался, что его сейчас стошнит. В голове эхом перекатывались крики людей.

"А ведь, по идее, у меня сейчас адреналиновые отходняки должны быть…"

Маляренко прислушался к своему телу.

"Ну нормально! Я что? Псих какой, что ли?"

Ещё раз зевнув и уставившись "в никуда", он громко сказал в темноту:

— Если что — будите.

Закрыл глаза и отрубился.

— Ваня. — Шёпот Маши заставил Ивана немедленно продрать глаза.

— Что?

— Уже утро. Светает. Сейчас, наверное, опять начнётся.

Маляренко громко зевнул. Да так, что чуть не вывихнул челюсть.

"Что тут у нас? Ага! У нас тут Алина Ринатовна. Утро началось херово".

Не обращая больше внимания на съёжившуюся женщину, Иван осмотрелся. Комната, надо сказать, впечатляла. Каменные неоштукатуренные стены из огромных блоков перекрыты массивными балками из цельных сосновых стволов. Двери и окна забаррикадированы массивной деревянной мебелью и разным хламом. Да так, что свет еле-еле пробивался в комнату сквозь немногочисленные щели. В самом дальнем углу на полу сидело с десяток женщин, некоторые — с детьми на руках, и что больше всего поразило Ваню, почти все они были беременными.

"Ни хрена себе орднунг!"

Ваня ошарашено переглянулся с Марией. Та скривилась — говорила, мол, тебе!

Впереди, в центре комнаты, на полу сидели и лежали мужчины. Кроме древнего старика, там был весь обмотанный окровавленными тряпками Лужин, Звонарёв, Док и ещё один незнакомый Ивану мужчина. Тоже раненый.

"Мда, не густо!"

Раненый, увидев, что Маляренко проснулся, окликнул Серого и, опираясь на него, перебрался поближе к Ивану.

— Это Семёныч, правильный человек. — Звонарёв был краток. — Это Иван — мой друг.

Маляренко согласно кивнул.

"Друг".

— Иван.

— Семёныч.

Мужчины обменялись крепким рукопожатием. Лужин дёрнулся было подойти, но Иван отрицательно покачал головой.

— Маша, иди сюда, садись. Ну что, мужчины, поговорим?

Диспозиция была патовая. При свете дня Иван не рискнул бы выйти, а противник никак не мог войти. Снаружи, наконец, угомонились — крики и стоны женщин стихли, а рабочие сбились в кучу и принялись завтракать. Пересчёт людей внутри дома показал пропажу четырёх женщин, и среди них — Оли со Светой. Если эти крики и стоны были… Маляренко почувствовал, что его начинает потряхивать.

"Спокойней, Ваня. Спокойней!"

Ещё Звонарёв недосчитался одного из своих строителей и двоих работников из мастерской. Дети, слава Богу, все были на месте. Итого, пока пропало семь человек.

К деловито обсуждавшим перспективы дальнейшего противостояния решительно подошла немолодая, но стройная и подтянутая женщина, поразительно похожая на Стаса.

"А вот и мама…"

— Здравствуйте, Надежда Фридриховна! — Маляренко вскочил на ноги и галантно, без намёка на шутовство, поклонился. — Наслышан, наслышан о вас!

Баритон Ванюши был полон бархата.

— Позвольте представиться, Маляренко Иван Андреевич. Увы, по какому-то злому стечению обстоятельств, сейчас — наипервейший враг вашей глубокоуважаемой семьи.

Комната замерла. Было слышно, как на улице звякают ложки.

— Надя. Знаете Иван, думаю, что вы уже не "наипервейший" враг. Да и враг ли вообще. Спасибо вам. И вам, Сергей Геннадьевич. Без вашей помощи мы бы долго не продержались. — Было заметно, что женщина держится лишь громадным усилием воли.

— Эй! Там! В доме! — Голос с улицы разорвал тишину. Все вздрогнули и как-то одновременно выдохнули.

— Эй! Мужик! Давай поговорим!

— Прошу меня извинить! — Иван галантно взял даму за локоток и отвёл её к женщинам.

— Чего тебе?

Лужин вдруг взвился и, яростно размахивая руками, принялся что-то мычать.

— А тебе чего?

Иван отвернулся к окну и отодвинул баррикаду. За разбитым стеклом, снаружи, оказалась прижата плотная плетёнка. Рассмотреть говорившего было можно, а вот выстрелить — нет.

"Предусмотрительный, собака!"

— Ну давай, поговорим. Ты кто?

Из дальнейшей вполне себе мирной и интеллигентной беседы Маляренко выяснил, что имеет дело с почти что коллегой. Витя оказался бывшим начальником маленького хуторка, благополучно разорённого Лужиным-младшим, а ныне он состоял в должности "ходока", то есть поисковика.

"Ну-ну, на юге и востоке, говоришь, у тебя есть кому ходить?"

Иван презрительно оглянулся на сгорбившегося дядю Геру. Надя стояла рядом с мужем с абсолютно каменным лицом.

Поболтав о том, о сём минут пять, Витя перешёл к делу.

— Слышь, Вань, бросай ты их. Ну не знали мы, что эти тёлки — твои знакомые! Да и что, убудет с них, что ли. Живы и ладно! Ты, что, думаешь, спас семью, и этот скот Стасик тебя расцелует? И всё забудет? Ну конечно!

— Я на это как-то и не рассчитывал.

— Вот и я о том. Ты что думаешь — ты в рай попал? В цивилизацию? Да это всё мной построено. Мной! И вот им. И им. — Витя выталкивал вперёд измождённых почерневших мужиков. — Это они на разборе руин надрывались, пока эти уроды тут жировали. Они! И я.

Иван насмешливо смотрел на сгрудившихся Лужиных. Казалось, что Надежда сейчас заплачет.

"Получите! Может, проймёт вас…"

— Они просто рабовладельцы. И убийцы.

— А вы?

— И мы тоже. Но мы только мстим. Послушай, Ваня. Я на тебя за ночь не в обиде. Родни у меня тут нет. Порезал народ и ладно. Но ты пойми, нам женщины очень нужны. Без них у нас нет будущего. Больше никакого насилия над ними не будет. Обещаю. И тебя не тронем. Просто уходи. Ты тут ни при чём. Ты — враг моего врага. Значит, можешь быть другом мне.

Ваня посмотрел на вихрастые лопоухие головки малышни, на женщин, с надеждой ждущих его решения, и отвернулся. За его спиной с заряженным арбалетом встала Маша, взяв под прицел дядю Геру. Семёныч потрясённо застыл.

— Ваня, не верь ему! Я не Лужин. Я вот — простой работяга. Не верь ему!

Поняв, что Ивана не так просто сковырнуть с места, Витя принялся обрабатывать Дока, пообещав ему всё, что тот захочет. Через три минуты уговоров, доктор подошёл к окну и десять минут торговался насчёт своего будущего. Будущего своей жены и ребёнка. Витя даже пообещал достроить его дом и сделать министром здравоохранения. К этому времени Ваня уже спокойно сидел в углу и с интересом наблюдал за присутствующими в комнате. Никто, кроме доктора, не выражал желания выйти.

"Интересно. Не хотят выходить. Понятно с семьёй. А остальные что? Ну ладно, посмотрим".

Надя, обняв дочь, тихо плакала, отвернувшись от мужа.

"Хоть её проняло".

Док взял на руки ребёнка и, подталкивая упиравшуюся жену, вышел из дома.

— Ваня. Не тупи. Выходи и иди себе с богом!

Маляренко смачно плюнул в сторону съёжившегося Лужина и пошёл к двери.

— Только я не один. Со мной подруга. И друг с женой. Знаешь Звонарёва?

— Это строитель, что ли? — Голос с улицы обрадовано пресёкся. — Знаю. Пусть уходит.

Женщины в доме закричали. Негромко, тоскливо и безнадёжно. Их бросили все защитники. Даже чужие.

"Сейчас на колени упадёт, дура…"

— Надя. Не надо. Это не поможет. У неё спроси. — Иван кивнул на Алину и вышел на улицу.

Витя оказался высоким худющим мужчиной лет сорока.

"Ровесник. Прости меня, Витя. Пожалуйста, прости. Тебе не повезло. И ты ошибся".

Иван вытащил из-за спины мачете. Виктор нахмурился, а мужики подобрались и взялись за копья.

— Парень, ты чего? Не дури.

"Кроме женщин и детей, кроме женщин и детей".

— Ты не прав.

Над ухом Ивана коротко свистнуло и Витя, поймав лбом арбалетный болт, без звука рухнул на землю. Иван заорал что-то матерное и огромными прыжками бросился прямо на врага.

"Во, мля, я даю! Во, бл…"

 

Глава 4

В которой судьба Ивана закладывает очередной крутой вираж

"Где я? Что со мной? Я умер? Почему вокруг звёзды? Я в космосе?"

— Ау! Люди! Здесь есть кто-нибудь?

"Чёрт! А где же моё тело? А руки?! Чёрт! Я ничего не вижу! А-а-а-а!"

— Почему тут так тихо? Я оглох?

Вокруг сияли мириады звёзд на фоне абсолютной тьмы.

"Вот как это происходит. Как красиво".

Мысли потекли медленно и расслаблено.

— Значит всё? Я умер?

"А-а-а-а-а! Не хочу!"

Разум задёргался и забился, как рыба на крючке.

"Не хочу!"

БУМ.

"Что за…?"

— Это что?

Звёзды тряхнуло и смазало. В ушах стоял звон.

БУМ.

— Да что это?

Тьма исчезла, исчезли звёзды. Всё вокруг заволокла серая пелена.

БУМ.

БУМ.

— Да что же ЭТО?

БУМ.

БУМ.

БУМ.

Хххх!

— Тётя Надя! Он ОЖИЛ!

"А потолки они классно сделали. Видно, что крепко. А это ещё кто? Алина. Ну надо же. Во. Ещё тётка какая-то незнакомая. А ну вас всех. Я лучше посплю!"

Новость о том, что покойный, которого успели оплакать и уже собирались похоронить, ожил, облетела посёлок со скоростью степного пожара. Народ, дружно бросив все дела, рванул к дому Лужина-старшего, где на хозяйской кровати ныне возлежал "воскресший". Звонарёв выпер из дому всех, включая хозяев, сделав исключение только для Марии и Дока, который с изумлением щупал пульс у вполне живого "покойника".

— Давно это со мной? — Иван, был непривычно рассеян, словно мысли его были заняты чем-то другим.

— Да уж полдня прошло. — Док, от которого традиционно несло бормотухой, цепко и профессионально осматривал пациента. Если не считать десятков ссадин и мелких порезов, густо покрывавших тело Вани, то он был в полном порядке. Док достал зеркальце и, поймав лучик, проверил реакцию зрачка. Норма.

"Обалдеть! Никогда с таким не сталкивался!"

— Ничего не болит?

Иван "вернулся" в комнату.

— А? А, нет. Всё нормально. Только слабость какая-то.

"Это мне приснилось! Точно приснилось! Всё!"

— Маша, мы отбились?

Абсолютно счастливая Мария закивала головой и, схватив Ивана за руку, разревелась.

— А-а-атби-и-лись.

Док увёл ревущую девушку, а её место занял ошалело лыбящийся Звонарёв.

— Расскажи. — Иван едва шевелил губами.

И Серый рассказал.

Оказалось, что в итоге спецназ "Иван-да-Марья", как окрестил их дед Федя, перебил почти всех нападавших. Двенадцать человек ночью и ещё восьмерых утром.

Ваню замутило.

"Мамочка! Я не хотел!"

Остальные от ужаса разбежались, но Иван к тому времени был уже… Звонарёв замялся — мёртв. В смысле — забили тебя, Иван Андреевич.

— А тут, на день раньше срока, прибежали наши мужики. В общем — разогнали этих козлов окончательно. В смысле — прочесали все окрестности и известные места обитания этих аборигенов. Кого — нашли и убили, кого — в плен взяли. Правда, несколько человек так и исчезли. И с ними две женщины. Оля и ещё одна, из местных. А Светлана — нашлась. Она всё это время на дереве в центре посёлка пряталась, представь себе!

Иван показал большой палец. На большее не хватило сил.

— И власть, в общем, тут теперь переменилась…

— …?

— Надежда Фридриховна с дедом нынче рулят. Стасу Олег с мужиками морду набил. За дурость. Качественно набил, от души. Да ещё жена ему такое устроила… Лучше б мужики его ещё разок отметелили, чесслово! Так что вот такие дела. Ты поспи лучше и это… я очень рад, что ты не умер.

Голос Звонарёва дрогнул.

— Ты у меня здесь один друг. Других нема.

Заскорузлые и чёрные ладони строителя неумело поправили подушку Ивана и, тяжело поднявшись, Звонарёв вышел из комнаты.

Станислава трясло. Каждый раз, когда взгляд его падал на детей, Станислава начинало трясти. Как он мог так поступить?! Идиот! Баран! Ублюдок вонючий! Ведь если бы не этот Маляренко, то… От одной мысли, что могло случиться с его ненаглядной Ирочкой, ждущей ребёнка, и с его мальчуганами, Лужина-младшего начинало мутить, голова кружилась, перед глазами роились цветные звёздочки и хотелось выть. Разбитая морда была ерундой, в сравнении с тем, что он сам чувствовал.

Вопреки всеобщему мнению, Лужин вовсе не был бесчувственным чурбаном с одной извилиной от фуражки. Он прекрасно понял, какой косяк запорол, поддавшись эмоциям и не послушав отца с матерью. И чем он отныне обязан Ивану. Олег — давний друг — и тот, вникнув в произошедшее, и представив, ЧТО грозило его жене и дочери, просто измордовал Стаса. Да и остальные парни от себя лично добавили.

А Лужин даже не сопротивлялся.

Только мама, подойдя к нему вечером, нежно обняла и поцеловала и, глядя на злую Ирину, гремящую посудой, тихо прошептала:

— Она простит тебя, Славочка, обязательно простит.

"Мам, ещё бы люди меня простили…"

Комната, предоставленная во временное пользование Ивану, была чудо как хороша! Даже деревянный коттедж в Юрьево ни шёл ни в какое сравнение с этим монументальным сооружением. В этом доме было ПРОХЛАДНО! Отвыкший при постоянной жаре и духоте от этого чуда Иван поначалу чувствовал себя непривычно, но зато как это было здорово! Прохлада! Ура! Виват! Маляренко наслаждался покоем и комфортом. Марья не отходила от него ни на шаг, чётко выполняя все установки Дока. Иван выспался, отдохнул и залился горячим бульоном на три года вперёд. А потом, на четвёртый день его пребывания здесь, Док счёл, что "клиент дозрел", дал отмашку и к нему "на приём" косяком пошёл народ.

Сначала заявилась вся Лужинская семья. Дядя Гера и разукрашенный во все цвета радуги Станислав скромно расположились около двери, Надя, Ирина и Анютка подошли к кровати "больного" и совсем уж было собрались объясниться Ивану в любви, как вперёд вышел дед. Под пронзительно-недовольным взглядом старикана Ивану вдруг стало очень неуютно.

"Эге! Что-то будет…"

— Ну чего? Всё лежишь? — Голос деда был сварлив и скрипуч, как несмазанная дверь. — Ты, внучок, давай, выздоравливай. — Фридрих Гансович развернулся и потопал на выход.

"Всё? Уф! Пронесло! А с этими-то что?"

Семейство Лужиных, выпучив глаза, смотрело вслед уходившему деду. Судя по их отвисшим челюстям, обращение "внучок" из его уст было чем-то вроде Нобелевской премии. Обстановка в комнате враз переменилась. Иван кожей почувствовал, что она, эта обстановка, стала ДОМАШНЕЙ.

"Эге! Ну-ну…"

Женщины, позабыв обо всех приготовленных речах, усиленно улыбались, трясли головами и бочком продвигались к выходу. Оставшиеся в комнате мужчины просто молча кивнули и тоже вышли.

"Не понял!"

Потом, одна за одной, пошли женщины со своими вернувшимися мужьями. Все эти аудиенции были похожи друг на друга, как однояйцевые близнецы. Бабы рыдали и целовали Ваню в щёчку, мужики невнятно благодарили и жали руку. Самым прикольным было второе посещение Алины Ринатовны. Сначала она, согласно "программы", посетила Ивана со своим новым мужем — весёлым молодым парнем, который, наверное, был даже моложе супруги. А потом, уже поздним вечером, пришла одна.

— Маша, ты не оставишь нас одних?

— Марья! Останься. — Иван смотрел на Алину и не мог определиться со своими чувствами к ней. Их вообще не было! Никаких!

"Уф! Хорошо!"

Иван успокоился и с интересом стал ожидать продолжения. Маша, до этой секунды напряжённо ожидавшая реакции своего мужчины, моментально уловила его настроение и тоже расслабилась. Самое интересное, что Алина это тоже почувствовала и, слабо улыбнувшись, дружески похлопала Ивана по плечу.

— Нам, наверное, уже не о чем говорить, так?

Иван смотрел в знакомые серые глаза.

"И чего я в ней нашёл?"

— Так.

Алина встала и своей фирменной танцующей походкой вышла вон.

Маша заперла за ней дверь и хулигански подмигнула.

— Хочешь, дам?

Иван от неожиданности поперхнулся.

Выползший к концу недели из дома Маляренко, опираясь на костыль и плечо Марии, стал гораздо более подробно изучать сам посёлок и его окрестности. За эти дни все последствия налёта были ликвидированы, и ничто уже не напоминало о той страшной ночи. Звонарёв, поднявшийся в местной табели о рангах ещё на одну ступеньку вверх и ставший первым заместителем Надежды Фридриховны по хозяйственным вопросам, вовсю припахал и бывшую рать Станислава, и немногочисленных пленных. Народ, крепко вздрюченный женской половиной населения, ударно вкалывал, укрепляя частокол и достраивая мастерские. С домами решили немного повременить, хоть лето и закончилось, но до зимы было пока далеко.

Вокруг посёлка, за огородами, на холмах, шумели сосны и деревья, здорово смахивающие на кипарисы. Речка, бежавшая вблизи, была куда полноводнее всех ручьёв, виденных здесь Иваном. Женщины дружно копались на огородах, а ребятня с криками и гиканьем носилась с палками между домов. Идиллия.

Маляренко оглянулся на подругу. Глаза Марии были затуманены — мысленно она была где-то совсем далеко.

— О чём задумалась?

— Ой! — Маша смутилась, словно её поймали за чем-то неприличным. — Ни о чём!

На самом деле она смотрела на чудную полянку на другом берегу реки и мечтала о том, что там у неё будет дом. И в этом доме будут жить её дети. Она украдкой взглянула на Ивана. Его дети.

— Ни о чём! — Маша старательно и очень ненатурально улыбалась.

"Ну-ну!"

Иван покачал головой, и Марья покраснела. Все мысли женщины были написаны на её лбу аршинными буквами.

"Ну-ну".

— Да! Места здесь — не то, что у нас там, в степи.

Для себя Иван уже всё решил. Он останется здесь. Нравится это кому-то или нет. Перевезёт сюда всё, что него имеется — Звонарёв найдёт этим вещам полезное применение. Осталось ещё уговорить Юрку сюда перебраться, и дело в шляпе. Здесь, на этом месте, у людей есть будущее. А вон та полянка, на том берегу, очень неплохо смотрится. Надо будет со Звонарёвым насчёт дома поговорить.

— Ну, что, все в сборе? — Иван, на ходу растираясь полотенцем, подошёл к "правлению", то есть, к дому Лужина, на крыльце которого уже сидело трое мужиков.

— Нет. Сейчас Стас с Олегом подойдут, и можно будет начинать. — Сергей Геннадьевич, сам тоже только что из бани, блаженно шевелил босыми ступнями. Вечера стали прохладными, духота спала, и дышать свежим горным воздухом, напоённым запахом хвои, было легко и приятно.

Стас с Олегом через пару недель после драки всё-таки помирились и, назначенные волей деда Феди на штрафные работы, совместно трудились на разборе руин. Строительные блоки были нужны, как воздух. Здоровые, как лоси, бывшие омоновцы, используя привезённые из степи инструменты Ивана, вдвоём выдавали на-гора в три раза больше камня, чем десяток работяг до них. Четверо пленных мужичков, вцепившись в Иванову тележку, шустро носились туда-сюда, не успевая перевозить всё, что наработали штрафники. К удивлению работяг, их никто не бил, не унижал, а наоборот, кормили от пуза и даже подарили поношенную обувь, снятую с погибших. Управляемый железной рукой Надежды Иосифовны посёлок активно готовился к своей второй зимовке.

За столом собрались все, кто хоть как-то влиял на жизнь общины. Сама "железная леди", дед, Звонарёв, оба Лужина и Олег. Маляренко, хоть и не принимал никакого участия в повседневной жизни общества, поскольку считался болезным, вес в этом самом обществе имел громадный. Без его молчаливого одобрения ни Надя, ни, тем более, Звонарёв, ничего не решали. Это, конечно, не касалось хозяйственной деятельности, в такие "мелочи" Иван предпочитал не вмешиваться. А вот идею с прочёсыванием местности, предложенную Олегом, он зарубил на корню. И вообще, с пленными им было приказано обращаться по-человечески и не обижать. А пару самых молодых и шустрых ребят Иван велел подкормить получше, обуть-одеть и, выдав им пару отличных ножей, отправил искать и разговаривать с уцелевшими аборигенами. Да и вообще, чем чёрт не шутит, может, и новеньких найти. У ребят пропало из глаз обречённое выражение, и, гордые оказанным доверием, обнадёженные появившимся надёжным тылом, парни, поблагодарив Ваню, рванули в горы. Тогда, помнится, Стас, задумчиво смотревший им вслед, свистом остановил насторожившихся парней и вручил им лучший из самодельных самострелов.

— Пригодится. Мало ли. Дуйте.

С Иваном оба Лужина сохраняли вежливый нейтралитет. Вернее, его соблюдал Иван, не позволяя сойтись с собой поближе. С остальными, в особенности с Семёнычем и с Олегом, Иван был в прекрасных, по-настоящему приятельских отношениях.

Этот месяц, который Иван прожил в посёлке Лужиных, был, наверное, самым мирным и спокойным за всё время жизни в новом мире.

— Хочу я вам, граждане, — Иван начал так тихо, что многие не поняли, что он говорит, — сообщить одну новость.

Народ вопрошающе замер.

Мысленно хохотнув, Иван соорудил самую таинственную улыбку и замогильным голосом рассказал собравшимся об очередных видениях, посетивших его во время "смерти". О новой посылке из прошлого, "только что возникшей из ниоткуда".

На самом деле всё это, конечно, было полнейшей ерундой. Схрон, о котором ему сообщил Романов, имел ДВА уровня. А Иван, едва не надорвавшись, сумел осилить лишь вход на верхний.

Ваня уставился на стол и мысленно перекрестил пальцы — отступать было поздно. Да и некуда.

В комнате повисла тишина. Судя по виду Стаса, у него загривку бегали табуны мурашек. Парнем он оказался, к немалому удивлению Маляренко, повёрнутым на всякой мистике и тому подобной чуши. Семёныч тоже… впечатлился. Лишь глаза прекрасно знакомого с Иваном Звонарёва смеялись. Похоже, прораб просчитал, откуда у этих "видений" ноги растут.

— В общем, так, — Маляренко перешёл на абсолютно нормальный, деловой тон. — Мне нужно пятеро добровольцев, пять лопат и моя тележка. Из Юрьево всё перевезли?

Стас кивнул.

— Всё, кроме того, что ты Юре велел оставить. И весь металл перетащили.

Немедленно влез Лужин-старший:

— И кораблик бы пощипать, а то кузница…

Упорно изучающий методом проб и ошибок премудрости кузнечного дела дядя Гера ежедневно переводил зазря кучу древесного угля и металла. Дед Федя морщился, пыхтел, но ничего поделать не мог — в кузнечном деле никто из поселенцев ничего не понимал.

— Иван Андреевич, мы вам верим и сделаем, как вы скажете, но… что там?

— Ох, Надежда Фридриховна! Если б я знал!

Преждевременно сообщать о том, что ждёт своего часа на нижнем и, к сожалению, последнем уровне схрона, Иван категорически не хотел.

"А то не пойдут".

Он бросил взгляд на горы, а потом припомнил степь.

"Нет. Не пойдут".

План у Ивана был простой — поставить всех перед свершившимся фактом.

Слава Богу, Юрка на уговоры эмиссара Ивана не поддался, категорически заявив, что свой дом и хозяйство не бросит, а при помощи выздоравливающего Александра, так и вообще — всё наладит так, что "этот Иван ещё мне обзавидуется, так ему и передай". Это было очень кстати, перевалочная база на западе очень нужна. Достанут они посылку или нет — неважно. Выброшенный на берег кораблик разбирать надо по-любому.

Прихватив для крестника выпрошенную у баб погремушку, Иван в сопровождении Марии и пяти добровольцев отправился назад. Собственно, они с Машей, посадив Бима в корзинку, докатили до Юрьева на велосипедах всего-то за три часа. Путь был почти всё время под горку, и даже педали почти не пришлось крутить.

Через сутки пришёл возглавляемый Олегом отряд.

Стас, в этот раз оставшийся дома, клятвенно заверил друга, что пока его нет, ни один волосок… что он лично будет бдить, да и остальной народ тоже. Скрепя сердце, парень согласился возглавить бригаду кладоискателей.

Помимо самого Олега, в нём были трое бывших пленных, которые натаскали такую кучу камней, что это дело пришлось временно прекратить, и ещё один парень из коренных, приземистый и плотный качок Андрюха, бывший чоповец, залетевший с рыбалки откуда-то из-под Кемерово.

Иван обозревал знакомые раскопки. Боже, как давно это было! Словно в другой, прошлой жизни. Свежий, порывистый ветер гнул редкие кустики и гонял волнами по сухой, почти белой траве. На небе, впервые с весны, появились тяжёлые и низкие облака.

— Ничего вы тут закопались! — Андрей, стоящий с киркой наперевес, присвистнул. — И это всё вы в одиночку?!

— Ага! — Иван сосредоточенно смотрел, как Юра и Саша, пользуясь моментом, грузят в бесценную тележку блоки и глину.

— Ну что, мужчины, поработаем?

 

Глава 5

В которой Иван радуется, определяется с личной жизнью и решает скорректировать свои планы

Как обычно, работы на раскопках оказалось несколько больше, чем Ваня мог себе представить. Копнув как следует в подземном хранилище, мужики, раздолбившие кирками бетонный пол, под очередным слоем глины наткнулись на отлично сохранившиеся доски. Раскопки внутри помещения ничего не дали — дощатый пол уходил за пределы комнаты. Выбравшись наверх, кладоискатели проводили задумчивым взглядом уходящих в очередной рейс к дому Юру и Сашу и принялись чесать репу.

— А может того? Доски эти порубим и дальше копнём?

— Я тебе порублю! — Иван поднёс кулак к носу качка. — Ты видал, какие это доски?

— Видал. — Вид у Андрея был не весёлый. — Это дуб. Точно дуб. Дед за эту доску съест и не подавится. Дефицит, мля!

Иван сидел с такой же грустной миной, как и все остальные. Работы было — непочатый край. Но в груди его рос огромный тёплый ком. Он рвался наружу. Хотелось кричать и прыгать. Хотелось улыбаться и петь песни. Хотелось побежать на хутор к Юре и поделиться радостью с Манюней.

"Скоро. Скоро! Совсем скоро! Ура!"

— Ну, значицца, будем делать так… — Олег вздохнул и решился. — Полностью вскрываем всю площадь над схроном. А там — дальше видно будет.

Народ зашумел.

"Это кубов пятьсот-шестьсот… Ни хера ж себе!"

Иван посмотрел на лопату.

— До дождей бы управиться.

Если бы не Сашка, ежедневно привозящий на велосипеде еду и воду, они бы не управились. И если бы не прохлада поздней осени. Две недели адского труда не пропали даром — в стороне, аккуратно сложенные в поленницу, ждали своего часа две тысячи бетонных блоков. Рядом курганом высилась огромная куча жирной светлой глины.

Десятиметровой длины раскоп на четырёхметровой глубине очистили от остатков глины и песка. Перед глазами измученных землекопов опять возникла самая обыкновенная дощатая поверхность.

— Шабаш, парни! — Олег был на последнем моральном издыхании. — Послезавтра будем доски поднимать. Сегодня идём в посёлок. Баня. Выпивка. И…

— Бабы?

— Нахрен! Спать!

За всё время, проведённое вместе, ни Иван, ни Марья ни разу не употребляли такие слова, как "любовь", "семья", "муж" и "жена". Оба старательно делали вид, что это лишь дружеские отношения, приправленные пикантной взаимопомощью в половом вопросе. Даже такое понятие как "подруга" Иван вслух никогда не произносил. Мария очень спокойно к этому относилась, всячески подчёркивая, что "это просто дружба". Народ, глядя на их взаимоотношения, впадал в непонятки, зависал и старался больше об этом не задумываться.

— Настя, а где Маша? — Маляренко недоумённо оглядывался по сторонам.

— Да она там с Ванечкой нянчится. — Женщина вытерла полотенцем руки и вновь склонилась над казаном. — Да куда ж ты! Умойся с дороги, на тебе ж картошку сажать можно!

Маша была прекрасна. Иван смотрел на подругу и не узнавал в этой мягкой и нежной женщине, качающей на руках ребёнка, ту жестокую и циничную особу, которую он привык в ней видеть. В горле стал ком.

— Маш.

— Тссс!

Женщина обернулась и прижала к себе малыша.

— Разбудишь!

"Какая же она красивая!"

— Маша, ты… я… — Иван, с дороги грязный как трубочист, смотрел на любимую и не смел подойти. — Ты…

— Да. Я согласна.

По щекам у счастливо улыбающейся Маши текли слёзы.

— Ну что, народ! — Иван был в особо приподнятом настроении. Они с Машей, наконец, объяснились. — Давай-давай-давай! Поднимай!

Всё опять пошло не так просто, как планировалось. Доски были совершенно неподъёмными. Сантиметров пятнадцать в толщину, в ширину — все пятьдесят, а длиной — аж десять метров. Вдобавок, чёрная древесина оказалась неимоверно плотной и тяжёлой. Вытащить доски на руках, даже с помощью Юры и Александра, не получилось. Олег долго матерился в пространство, вопрошая "какого хрена тут не положили обычные сосновые доски?". Пришлось отправлять гонцов в посёлок за увезённой лебёдкой и цепями. Гонцы не вернулись, зато вместо них явилось аж пять человек: Звонарёв, дед, гордо восседающий на тележке, Семёныч и пара разведчиков, отправленных Иваном в горы.

Снова началась скучнейшая работа лебёдкой. При помощи механизма, крюков и цепей за день кладоискатели сумели вытащить наверх и сложить все десять гигантских досок. Путь к сокровищам был открыт.

"Володька, спасибо тебе. Если ты меня слышишь — спасибо. Осталось совсем немного, а потом… потом я попробую сладить это дело. Хотя бы попытаюсь".

Три недели тому назад Маляренко случайно подслушал разговор двух приятелей — Олега и Станислава. Нет. На самом деле случайно — никакого криминала. Просто Ваня, ожидавший по какому-то мелкому вопросу деда, задремал, сидя на лавке у дома. Денёк был не по-осеннему тёплым, и Ванюшу разморило на солнышке. Проснулся он от холода — солнце ушло, да еще оттого, что за углом, на крылечке, бубнила пара голосов.

— Ты знаешь, я вот всё думаю — а чем бы мне заняться?

— В смысле?

— Ну, Стас, ну не тупи. Ты что умеешь делать-то? Служить и защищать? А ещё?

— А этого мало?

— Мало. Здесь — мало. Там это было профессией. А здесь это — половой признак, понял? Сижу и думаю — строитель из меня аховый. В земле ковыряться не хочу… да и чутья на это дело нет. Не то, что у агронома. Знаний врача, как у Дока, тоже нет. Что мне, в дворники идти?

(Сергея Александровича дед принял назад в общину при условии, что тот не будет доставать всех своими проповедями!)

— Ну разгоним мы всех вражин, построим каждому дом. А с чего я жить буду? А дочь моя? Надо дело себе придумывать. Полезное такое дело, чтоб и себе, и людям польза.

— Олег, я, честно говоря, об этом не задумывался пока. Но, думаю, к отцу в кузню пойду. Когда он сам более-менее разберётся… чтобы научить.

— Да. Это тема.

Иван тогда впервые задумался над своей… профессией. А он-то, собственно, с чего жить будет? А его дети?

В том, что у него обязательно будут дети, Маляренко нисколько не сомневался.

"Ну ладно, за прошлые заслуги и за инструменты мне тут царские палаты, наверное, отгрохают. А дальше? Денег у меня полно. Но кому они тут нужны? Ещё не время, не время. Пока что золотишко никому не нужно. И что делать? Ложки-поварёшки в аренду сдавать?"

По своему жизненному опыту Иван знал, что быть бесконечным рантье не получится. Рано или поздно окружающим это надоест, и он останется у разбитого корыта.

"А там и старость не за горами…"

Ваня поёжился. Надо было срочно определяться с планами.

Глядя на то, как из-под песка постепенно проявляется громадная металлическая станина, Иван нутром чуял — вот оно! Лично его. Перспектива. Он прекрасно помнил, как загрузился на неделю раздумьями о будущем, но так ничего путного и не придумал.

— Ваня, это чё за херь? — Звонарёв озадаченно чесал репу. — Буровая установка, что ли?

Мужики споро работали лопатами, и рядом с массивной станиной показался угол здоровенного ящика. Иван мысленно присвистнул и, поплевав на ладони, тоже взялся за лопату.

То, что они выкопали, повергло всех в ступор. Даже невозмутимый, как сфинкс, дед Фридрих впервые на памяти мужиков нецензурно высказался.

Сухой белый песок вёдрами вытаскивали наверх, а внизу… тут, внизу, на белоснежной глади чистейшего песка, вырисовывался чёрный силуэт лодки.

— Это что? Лодка? — Маляренко "не верил" своим глазам.

"Это — лодка? Да это крейсер какой-то!"

— Ну да. Лодка. — Звонарёв уселся на ящик. — И чего теперь?

Мужики растеряно переглянулись. Кругом стало тихо. По лицу Олега легко можно было прочесть "Мля!", и все остальные тоже разделяли его мнение. Почти двадцать дней тяжёлого труда привели к тому, что вместо ожидаемой всеми второй порции инструментов и гвоздей, они выкопали большущую лодку. И ящик. Громадный. И непонятные железки. А до моря тут было, Иван задумался, почти пятнадцать километров! А-ФИ-ГЕТЬ!

Самую разумную мысль, после того как все разморозились и "отвисли", высказал, как всегда, дед.

— Не закапывать же теперь её обратно. Ройте дальше.

"Как же эту падлу оттуда достать?"

Ещё через два дня дед Федя, составивший опись имущества и решивший, что ничего сверхнеобходимого здесь нет, дал команду сворачивать работы и уходить домой. Вконец измаявшиеся мужики, радостно побросали лопаты, усадили деда в тележку и ломанулись к родным очагам, оставив Ивана в одиночестве озадаченно чесать репу. Впрочем, всё было не так уж и плохо — песок вынули полностью, и лодка предстала пред ним во всей красе. Почти восьми метров в длину и трёх метров в ширину, сделана она была из того же чёрного дуба. Сделана капитально. У Ивана сложилось твёрдое убеждение, что это не работа кустаря, а заводское изделие. Стальные детали были просто-таки "вплавлены" в древесину. Точность и аккуратность изготовления кораблика потрясали. Как называются те или иные части лодки, "сухопутная крыса" Маляренко и понятия не имел, но не оценить качество кораблика не мог. У него были и палуба, и трюм, доверху забитый ящиками! И даже маленькая надстройка, в которой тоже складированы ящики. И съёмная мачта! И куча тонких стальных цепей вместо канатов. Самое интересное, что в корме, ниже ватерлинии, была дырка. Там явно должен устанавливаться винт! Это было круто! Будущее Вани и его детей лежало прямо перед ним. Вся эта красота покоилась на прикрученных винтами к центральной нижней балке кораблика тележках, вроде той, на которой уехал дед. Только эти две были значительно меньших размеров и гораздо массивней. Да и колёса у них очень широкие. Вот просто бери и кати, куда надо! Было, правда, одно маленькое "но". В смысле очень глубокое "но". Вся эта красотища стояла на глубине шести метров! То есть, прямо посреди окопчика шестиметровой глубины. Для полного счастья Ивану остро не хватало автокрана, грузоподъёмностью тонны в три.

Целую неделю Маляренко отсыпался у себя в коттедже. Ничто не могло этому помешать, и никто, даже исправно орущий по ночам за стенкой крестник. Ваня ел, спал и снова спал. Мыслей в голове не было никаких. Вернее они были, но совсем уж фантастические. До зимы оставалось совсем чуть-чуть, и отрывать от хозяйственных работ Юру и Сашу он не мог. Как и мужиков из Бахчисарая. Те и так почти на месяц пожертвовали третью работников. При всех своих заслугах Ивану было совестно вот так просто взять и потребовать себе рабочих! Э-эх! Придётся всё делать самому. Маляренко выглянул в окно. Небо было тёмным и низким, но сильные дожди пока, слава Богу, не начались.

Иван привязал к раме велосипеда лопату, попрощался с Машей и поехал на раскопки.

Маляренко автоматически крутил педали, не глядя на дорогу — мысли его были на шестиметровой глубине.

"Как-то эту бандуру нужно вытащить! Серый сказал, что станина — это основа для ворота. Значит, надо поискать остальные части этой машины. Цепи есть. Крюки есть. Лебёдка есть".

Ваня вспомнил, как они доставали "буханку".

"Будем копать!"

Оказалось, что Иван крепко ошибся, недооценив свою значимость для окружающих. Без каких бы то ни было просьб с его стороны, через три дня на втором велосипеде к его палатке подкатил Юра. На удивлённые расспросы Ивана он беззаботно пожал плечами и заявил, что погреба на хуторе полные, прокормить можно и десять человек, что дел особых нет, и что Саша там и один справится, а лично он, Юрий Владимирович, хочет немного отдохнуть от звона в ушах путём махания лопатой.

— Уж больно горластый мужичок растёт. Я тут недельку отдохну, а потом меня Саша сменит. За зиму, я думаю, мы управимся.

Ещё через неделю из Бахчисарая к раскопкам пришёл Стас с тележкой и двумя мужиками. О чём-то пошептавшись с Юрой, они ударили по рукам, и один, средних лет мужичок, вцепившись в тележку, ушёл к морю.

— Он кораблик потихоньку пилить будет. А босс его на довольствие согласился взять, ну а мы с Тёмкой, — он кивнул на второго пришедшего с ним парня. — Тебе помогать пришли.

"Ну надо же! Посмотрим, посмотрим…"

Иван одобрительно покачал головой и, старательно делая вид, что ничего особенного не происходит, пошёл копать. Рядом, с точно таким же видом, махал громадной тяжёлой мотыгой Лужин.

Юрка ухмыльнулся, глядя в спины двух непримиримых врагов.

"Как там Матроскин говорил? Совместный труд, для моей пользы — он объединяет!"

Зима оказалась не такой дождливой, как прошлая, но значительно холоднее. Ивану даже пришлось махнуть рукой на земляные работы и на две недели перебраться в тёплый коттедж.

— Ванюша, — Под одеялами было очень жарко, и Маша легла сверху, задумчиво разглядывая мужа. — А что мы дальше будем делать? Мы вернёмся назад? К Лужиным?

Иван руководствовался принципом "пар костей не ломит" и из-под одеяла не вылазил.

— Нет. Я много думал, чем же мне заняться таким, чтобы нас обеспечить…

Маша довольно замурлыкала.

— … теперь у нас есть лодка. Будем строиться на берегу. У нашего ручья. Спустим лодку на воду — поговорю с Надей насчёт строителей.

— Всегда мечтала жить на берегу моря!

— Открою тебе страшную тайну! Я тоже!

 

Глава 6

В которой Иван идёт в гости

Календарь, который, как и всякая женщина, вела Мария, показывал примерно середину февраля, когда земляные работы были вчерне завершены. В самом начале января, когда зима загнала Маляренко в дом, в свой посёлок ушёл и Стас с рабочими. С собой они укатили очень тяжело нагруженную металлом тележку. Иван было сунулся предложить свою помощь (груз действительно выглядел неподъёмным), но Лужин вежливо отказался, заявив, что с этим они справятся и сами. Переждав холода в тепле и как следует отдохнув, Маляренко с удвоенной силой принялся за раскопки. Земля тут была не в пример легче той, что они рыли, доставая автомобиль, и за месяц, с помощью то Юры, то Саши, он подготовил относительно ровный и пологий склон. Несмотря на тяжёлый физический труд, Иван даже поправился — Мария кормила его "на убой", привозя каждое утро на велосипеде казан тушёной картошки с мясом и овощами. Юркин огород дал замечательный урожай, труды не пропали даром, и картофеля мужики накопали много. Непонятно только, насколько много, потому что привычных мешков у хуторян не было, а мерить большими плетёными корзинами, в которых клубни и хранили, они ещё не привыкли. Половину урожая Юра решил отложить на семена — планы на целинные степи парень строил просто грандиозные.

— Это ещё хорошо, что сильных дождей почти не было. — Юра неторопливо поднимался снизу, то и дело буксуя на влажной земле. — А то бы тут всё залило к чертям собачьим! Тьфу, мля! — Землекоп всё-таки поскользнулся и немного съехал вниз.

— Поднимайся давай, — Иван уже полностью собрался и был готов уходить к хутору, — до ночи успеть бы.

Хотя собак с прошлой зимы люди и не видели, но забывать об их существовании было никак нельзя, и мачете, и арбалет Иван теперь всегда держал под рукой.

На хуторе уставших от долгого пешего перехода мужчин встретили очень неприятными известиями. Снова обострилась болезнь Аллы. Женщине постепенно становилось всё хуже и хуже, и три дня тому назад, несмотря на всю заботу подруг и Саши, она окончательно слегла и больше не поднималась.

Ваня вяло похлебал горяченького, немного посидел в кресле, вытянув гудящие от ходьбы ноги и закрыв глаза. Потом поднялся и молча принялся собираться в путь.

— Я с тобой! — Марья решительно натягивала на себя походное обмундирование — сшитые из старых кусков брезента широченные штаны и грубую куртку с капюшоном. Поглядывала на мужа она при этом с вызовом, готовая немедленно дать отпор, если тот заартачится. У Ивана потеплело в груди.

"Солнышко!"

— Да. Ты — со мной.

Ночной заезд едва не закончился плачевно. Спускаясь с перевала на приличной скорости, Иван не заметил в темноте камень, лежащий на пути, и улетел кувырком с велосипеда. К счастью ни ездок, ни велосипед сильно не пострадали, но скорость передвижения пришлось сильно сбавить.

Посёлок Ивана поразил. За три неполных месяца, что его тут не было, в этом… городке произошли грандиозные изменения. Во-первых, были полностью достроены все дома центральной части посёлка и все они были соединены настоящей каменной стеной двухметровой высоты. Крыши всех этих домов были покрыты буро-коричневой черепицей, а в окнах блестели большие плоские стёкла!

Маляренко протёр глаза.

"Это с недосыпу глюки. Не может быть!"

— Вань! — Маша тоже тёрла глаза. — Ты это видишь? Откуда?

Во-вторых, дорожки вокруг "кремля" были полностью замощены плоскими каменными плитами. Да так аккуратно и гладко уложенными, что Маляренко от удивления едва не позабыл, зачем они сюда приехали.

Ну а в-третьих, прямо посреди посёлка, у дома Лужина-старшего, стояла громадная смотровая вышка, сделанная из сосновых брёвен. На высоте двенадцати метров, наверху, была площадка, огороженная перилами и накрытая кровлей из веток. На краю площадки, болтая свесившимися ногами, сидел знакомый Ивану "кожаный" паренёк и приветливо улыбался.

— Здрасьте, дядь Вань! Как дела?

— Привет, — "дядь Вань" автоматом кивнул. — Док где?

— Дома. — Часовой указал вовсе не на тот дом, который ожидал Иван, а на небольшой, но очень аккуратный каменный домик, стоявший немного в стороне.

— Он там теперь живёт.

— А тут? — Маляренко кивнул на достроенный терем в "кремле".

"Серый!"

Предчувствия его не обманули.

— А тут дядь Серёжа теперь живёт.

Ксения, гордо выставляя напоказ свой округлившийся животик, наконец накрыла на стол и пригласила замаявшихся Маляренок завтракать. Дом Звонарёва впечатлял. Четыре комнаты, большая печь в центре, кое-какая самодельная мебель и… белёные стены! Иван только языком цокнул.

"Ну, блин! Цивилизация".

Да и сам хозяин как-то резко округлился, раздобрел и стал… ухоженным каким-то… домашним.

— Во-о-о-от, Иван Андреич, такие у нас дела. — Было видно, что Звонарёв изо всех сил напрашивается на похвалу от такого уважаемого человека. Уважаемый человек, хоть и выглядел совершенно непрезентабельно, хозяина не подвёл и, разведя в стороны руки, уважительно покачал головой.

— Силён, ты, Серый. Молодец! Поздравляю. — У Вани слипались глаза, но поспать после завтрака из настоящей яичницы-глазуньи ему так и не удалось. Маша, под стать мужу, тоже устала так, что не смогла даже подивиться, глядя на такое чудо — яичницу.

"А жизнь-то — налаживается!"

Оказалось, что Звонарёв как-то успел распорядиться насчёт баньки, и пока путники завтракали, дежурные успели её растопить. Помывшись с дороги, супруги вернулись в дом и совсем уж было собрались завалиться спать, как следом ввалилась целая делегация. Сама "железная леди" с мужем, Стас и Олег с Семёнычем в придачу.

"Ой, ё!"

— Ребята, я — спать.

И, не обращая внимания на обиженные лица, Маляренко упал на лавку.

Вечером пришлось всё-таки извиняться. Совесть, в лице Марии, его совершенно замучила, да и просто отношения портить с такими нужными людьми не хотелось. Но нужные люди и слышать про извинения не захотели, а совсем даже наоборот — накрыли в доме Надежды Фридриховны и Георгия Александровича праздничный стол по случаю приезда столь дорогих гостей.

— С Доком я своего парня отправил, вооружённого. — Язык у Стаса порядком заплетался. — Они уже там должны быть. А вот…

Что "а вот", Иван не узнал, потому что с очередным тостом "за встречу" и за здоровье Аллы поднялся Семёныч, и все дружно выпили. Настойка была хороша! Юркина бражка ни в какое сравнение с ней не шла.

— А сахару где взяли?

— А вот… — Слово взял донельзя собой довольный Звонарёв: — Слушай.

Дальше было шоу. Маша, приосанившись, гордо сидела рядом с мужем, которому все присутствующие, включая деда, поочерёдно делали доклады!

"Какой же он у меня!"

Сам Маляренко сидел с невозмутимым видом, как будто всё так и должно быть, и совершенно не выдавал своих истинных чувств.

"Ёлы-палы, да что ж это с ними?"

В конце концов, удивляться Ивану надоело, и он решил послушать, что же ему, собственно, говорят. А послушать было что.

Мама Надя сообщила, что за три месяца родилось четверо детишек, а ещё двое — "вот-вот".

Лужин-старший отчитался о том, что население посёлка без учёта детей составляет сорок пять человек, из них — семнадцать пар. И что Ванины разведчики очень хорошо порыскали по горам и, хотя беглецов с женщинами они не нашли, зато отыскали и привели к ним небольшой коллектив из четырёх до крайности истощённых женщин, живших в пещере за тридцать километров от них.

Звонарёв похвастался, что семь домов построено полностью, ещё для пяти заложены фундаменты и полностью построены каменные кузница и мастерская. И большая деревянная баня, куда утром их и водили.

— Правда, новые дома мы закладываем не в четыре комнаты, а только в две. Но это пока. Сейчас бы всех жильём обеспечить, а то сидим друг у друга на головах. А потом к этим двум комнатам сбоку ещё две пристроим — и будет нормальный дом.

Эта тема Ваню интересовала.

— И когда планируете с жильём полностью разобраться?

— К концу этой осени. — Голос Звонарёва был полон уверенности. Народ вокруг согласно закивал.

"Ни хрена ж себе! Строительное общество "Метеор"!"

Олег сообщил, что путём проб и ошибок они таки подобрали дикую смесь из растительного масла и самогона, которую старый атмосферный дизель стасовского "Паджерика" всё-таки кушал. И что он, припомнив историю группы Романова, смотался на северный берег, отыскал тот полузатопленный автобус и, ныряя в холодную воду, умудрился вытащить двенадцать отличных оконных стёкол. Которые теперь и красуются в некоторых домах.

— Там что хорошо: окна боковые — все двойные. Верхние части все побиты, наверное, через них народ и повылазил. А вот нижние части все целые.

Иван представил себе холодное зимнее море и поёжился.

— А чего до лета не подождал? Холодно же!

— Ха! — Омоновец усмехнулся. — Это мне-то?

"Ну да, они там, в Сибири все моржи".

— Так у вас теперь джипак на ходу?

Услышав этот вопрос, Олег мгновенно скис.

— Нет. Топливная сдохла. Разобрал всё. Почистил. Но что-то пока не работает. Никто ничего понять не может.

Лужин-младший заговорщицки подмигнул Ивану и, наклонившись, зашептал ему на ухо.

— Забери ты этого агронома! Не могу я больше его проповеди слушать! Сорвусь и отпинаю снова.

Ваня усмехнулся.

"Юра, держись!"

— Заберу.

Когда дед с землекопами вернулся в посёлок и сообщил о найденной лодке и каких-то запчастях, мама Надя приняла это к сведению и не более того. Лодка — вещь, конечно, нужная, но не самая. Чего уж тут говорить. Георгий Александрович было заинтересовался, но потом, закрутившись с делами, немного поостыл. В самом деле — что же с ней делать-то? Одних гребцов надо — до чёрта. Рыбу на ней ловить, что ли? И только Станислав, немного подумав, решил, что эта штука стоящая, и надо бы её приспособить как-нибудь к делу. А к какому именно, не знал даже он сам. Все жители посёлка были сухопутными жителями и про море думали в последнюю очередь.

Известие о том, что Иван докопался до нужного результата и хочет всё-таки лодку вытащить, все восприняли хоть и без энтузиазма, но и без особых возражений.

"Подзабыли уже. Подзабыли".

Маляренко не был удивлён тому, что люди не горят желанием ему помочь: память — штука ненадёжная. А благодарность так и вовсе скоротечна. Сегодня — брат, а завтра — просто знакомый. Но пока ещё у него был кое-какой авторитет, а у людей вокруг — чувство долга, так что общее согласие на участие в работах по подъёму лодки Ваня получил

"Надо скорей становиться самодостаточным!"

— Иван Андреевич, вы не думайте. Мы всё помним. Всё помним. И обязательно вам поможем. Столько, сколько потребуется.

Проницательный взгляд Надежды Фридриховны, казалось, проникал прямо в душу.

— Поможем, внучок, не сомневайся, а теперь иди — отдыхай.

Дед, как всегда, был чем-то страшно недоволен.

Док с сопровождающим вернулись через два дня, когда Иван совсем уж было собрался возвращаться пешком.

Док не успел.

 

Глава 7

Векселя и их оплата в условиях дикой природы

Людей Ваня ненавидел. В смысле — абстрактных людей. Человечество вообще. Веры у него к нему, к человечеству, не было никакой. Ну, то есть, совсем никакой. Некоторым конкретным людям Иван, несмотря ни на что, всё-таки доверял. Хоть и постоянно одёргивал себя, напоминая самому себе о том, как его за последний год неоднократно "кидали". Совсем некоторых — Иван любил. Помимо Маши, в этот список, безусловно, входил горластый тёзка, его родители и Звонарёв. К остальным своим знакомцам Маляренко относился с уважением и вежливостью, но без тех особых тёплых чувств, которые принято называть дружескими.

Эти размышления, которым Иван предавался, гостя в доме Звонарёвых, натолкнули его на весьма интересные выводы. А именно: "да какого чёрта я вообще стесняюсь?" и "не пора ли, нахрен, пересмотреть свою жизненную позицию?"

Настроение было говённым — утром, еле-еле крутя педали, в посёлок притащился Док и сообщил, что Алла умерла за три часа до его приезда и, судя по всему, диагноз там был такой, что он, опытнейший сельский врач, без аппарата по гемодиализу помочь ей ничем не мог. Маша ударилась в слёзы, а Док, жахнув стакан бормотухи, только развёл руками.

— Не судьба.

Доку Ваня верил. Несмотря на некую гнильцу в душе и страсть к выпивке, он был, в общем, неплохим человеком, истинным профессионалом и иногда творил настоящие чудеса. Да такие, что местные, бывало, молились на него едва ли не больше, чем на самого Ивана.

— Серый. Собери здесь народ. Весь нужный народ. — Маляренко подвигал челюстью и сгорбился. — Надо хорошего человека помянуть. И поговорить с вами хочу.

Вечером Иван толкнул программную речь, которая сводилась к тому, что всех строителей из Бахчисарая, а также пленных, он забирает на всю весну и лето для своих нужд. Что работы у него на всех хватит, и если тут найдутся ещё добровольцы, то он с удовольствием их примет. И что дополнительным условием он ставит собственные запасы еды, потому что сам кормить их точно не будет!

На этой фразе Маляренко изо всех сил ёкнул кулаком по столу и обвёл присутствующих тяжёлым взглядом.

— С домами здесь придётся обождать. Вопросы?

На лице Звонарёва было написана полнейшая готовность помочь другу. Олег недовольно щурился, а все Лужины, растеряно переглянувшись, только кивнули.

Дело выгорело.

"А как вы хотели? Саночки возить вам тоже придётся".

— Чего задумал, Иван Андреевич? — Дядя Гера, глубоко в душе офигевший от сверхнаглых запросов Маляренко, был само внимание.

Ваня припомнил Петра Алексеевича Романова и, чувствуя себя совершенно оборзевшим, снова шарахнул кулаком по столу.

— Порт!

Слово это было… грандиозным! Настолько, что народ впечатлился "по самое не могу". Непонятная лодка, валяющаяся неизвестно где, сразу превратилась в нечто глобальное, способное связать затерянное поселение со всем миром. Люди очнулись, ожили и дружно загомонили, обсуждая идею Ивана. Глаза дяди Геры и Славки заблестели, Олег разом перестал хмуриться, и даже мама Надя изобразила заинтересованность.

— Что вы имеете ввиду?

Ваня почувствовал, как рука сидящей рядом Маши лезет под столом ему в штаны и широко улыбнулся.

— Э-э-э-э-э… будущее, Надежда Фридриховна. Наше общее будущее.

Они опять договорились.

Лодку вытащили "на ура". За полчаса, с шутками-прибаутками и весёлыми матерками, светлое будущее людей выкатилось из ямы и замерло посередь крымской степи. Зрелище это было сумасшедшим — кораблик на колёсах за сто вёрст от моря.

Ну ладно — за пятнадцать. Но всё равно!

Тяжелее всего дался огромный ящик с массивными железками. Что это были за железяки, никто не знал — никаких инструкций к ящику не прилагалось. Только серые стальные болванки замысловатых форм, какие-то валы, маховики и полуметрового диаметра винт. Промучившись полдня и так и не вытащив воротом ящик целиком, Маляренко дал команду разобрать содержимое и вытащить детали поодиночке.

— Иван Андреевич, это точно двигатель! — Глаза Юры азартно блестели. — К лодке двигатель. Только я пока не могу понять, что это за двигатель. На паровик не похож — котлов нет. И не дизель какой-нибудь.

Маляренко стоял над разложенными на земле массивными деталями и задумчиво ковырялся в носу. То, что это лодочный мотор, и ежу понятно — в лодке были предусмотрены гнёзда для крепления. Но вот что это был за мотор — никто не знал. Ни Лужин-старший, ни Олег, ни Звонарёв. На консилиум собрали всех, кто хоть как-то разбирался в технике. Мужики дружно сопели и чесали затылки. Принцип сбора запчастей в единое целое был, в общем, ясен, а вот как эта штука будет работать — оставалось загадкой.

Иван скосил взгляд в сторону. Дядя Гера, Станислав и Олег, позабыв обо всём на свете, в том числе и о своём недавнем скепсисе, оживлённо обсуждали открывавшиеся для общины перспективы. Лодка с мотором — это вам не вёсельная шлюпка и даже не парусная яхта. Это гораздо, гораздо серьёзнее. Все прекрасно понимали, что искать людей надо именно на побережье, а такой агрегат в нынешних условиях просто незаменим.

— Ладно, народ. Заканчивай дискуссию, пойдём ужинать. — Иван махнул рукой в сторону кухни, где вовсю суетились женщины. Долгий и тяжёлый день закончился. Лодку, двигатель и ворот перевезли. На вечернем небе, одна за одной, стали зажигаться звёздочки, пора уже было подумать и о заслуженном отдыхе.

— А я тебе говорю — надо строиться на месте бывшего посёлочка наших рыбаков! — Стас махал руками, словно мельница. — От этого места до нас ближе будет, и камня там много. Эти аборигены его мно-о-ого натаскать успели.

— Так-то оно так, но там уж очень дорога крутая до нашего посёлка. Да и не дорога это вовсе — а тропа. Горная. — Сергей Геннадьич был весь в сомнениях. — Будет там порт, а как туда… эээ… какие-нибудь товары возить? На себе таскать?

Кораблик, перевезённый к хутору и спрятанный под свежей зеленью деревьев, продолжал вызывать ожесточённые споры. Все спорили со всеми. Лужин — со Звонарёвым, дед — с Юркой, а сам — Иван с Машей. Та упёрлась и ни в какую не желала уезжать к рыбакам.

— Один раз я чуть туда не залетела, — шипела она мужу, — и теперь даже хозяйкой туда ехать не хочу! Понял?

Точку в дискуссии поставил, как ни странно, неизвестный Ивану тощий мужик средних лет, работавший на разборе выброшенного на берег корабля. Он долго хмыкал, кашлял и мялся, боясь прервать жаркий спор руководства, но, в конце концов, не выдержал и, по-ученически подняв руку, взял слово. Удивлённые выходом на сцену пленного работяги, люди моментально заткнулись.

— Так что получается? Я так понимаю, что из всех присутствующих только я один побывал и там, и там. Что я хочу сказать. Здесь, на ручье, можно построиться. Дерево и камень можно на лодке привезти от рыбачьего посёлка. Это не сложно. Но тут нет бухты и каменистое дно. Это опасно. Зимние шторма здесь очень сильные. Да и летом — тоже случаются. Там, у рыбаков, есть и бухточка, и стройматериалы, но с водой там не очень — источник совсем хилый. Я бы предложил построиться возле того корабля, где я нынче работаю. Там и дно песчаное, и коса от моря как волнорез работает. И затон такой… приличный. Даже в шторм там вода почти спокойная.

Маша подскочила и захлопала в ладоши.

— И ручей там большой! И отсюда совсем недалеко!

Маляренко об этом варианте как-то и не подумал. Предложение, озвученное рабочим, что называется, щёлкнуло. Разрозненная картина сложилась в единое целое, и он улыбнулся.

— Так тому и быть! Я согласен. Будем строиться именно там!

Следующие три недели пролетели как один миг. Дел было столько, что Иван даже успел подзабыть, как выглядит тело его жены. Денно и нощно приходилось решать массу вопросов, каждый из которых, на первый, второй и третий взгляды, был совершенно неразрешим. А где? А как? А это? А то, а сё? Голова шла кругом, и если бы не спокойная уверенность Сергея Геннадьевича, то Иван, скорее всего, махнул бы на всё рукой и согласился на бухту рыбаков. Самолично выбранное Иваном место, там, где раньше находился старый охотничий лагерь, постепенно превращалось в некое подобие строительной площадки. Рабочие перевезли на тележке все каменные блоки от раскопа и даже, на всякий случай, несколько тонн глины. Тяжеленные доски, сложенные там же, на раскопе, пришлось распилить пополам. И всё равно — каждую пятиметровую дубовую плаху пришлось перевозить на тележке отдельным рейсом. На берегу затона, сразу за линией пляжа, заложили основательный фундамент под лодочный сарай. Звонарёв, покумекав и начертив на песке какие-то каракули, вышел со следующим предложением: поставить две параллельные каменные стены, сверху настелить крышу, используя пятиметровые доски как балки, на которые лягут стропила и кровля, и не делать у сарая ни передней, ни задней стенки. Иван Серому доверял. Он был профи. Выдав строителю карт-бланш на все строительные работы, Маляренко сосредоточился на самом главном вопросе. На лодке. Спустить её на воду пока не представлялось возможным — в корпусе у кораблика было аж три дырки. Одна, самая большая, в корме — явно под винтовой вал, и ещё две, поменьше, расположенные в самом низу днища, симметрично относительно киля. Инструкцию по сборке и установке двигателя найти так и не удалось. Иван честно обшарил все ящики, сундуки и ящички, извлечённые из маленького трюма, но безрезультатно. Была целая куча цепей, цепочек, деревянных и металлических деталей, были вёсла, уключины и мачта. Был туго свёрнутый и отлично упакованный настоящий шёлковый парус, при извлечении которого женщины издали просто-таки ультразвуковую ударную волну. Но инструкции нигде не было.

"Это чего? Тест на сообразительность?"

Всего деталей мотора набралось немного. Двадцать две железных штуки. Из них полтора десятка соединялись и крепились между собой совершенно очевидным способом, а вот остальные семь… Ну вот куда, например, надо поставить настоящую чугунную печку? Котлов-то для пара не было никаких! А охлаждающие испарители? Точь-в-точь как на холодильниках, только в десять раз больше. Их куда? Иван оказался в тупике. Этот вопрос надо было решать безотлагательно.

Надежда Фридриховна, посовещавшись с отцом, разбила всех мужчин посёлка, включая пленных работяг, на две смены. В каждой из них было поровну как звонарёвских строителей, так и бывших стасовских парней. Благодаря такому половинчатому решению, и посёлок не оставался без защиты, и строительные работы удавалось вести и там, и там. Отработав десять дней, смена собирала вещички и уходила домой, а через четыре дня приходила другая. На эти четыре дня жизнь на стройплощадке и в Юрьево затихала. Возле стройки, на кораблике, оставался рабочий, назвавшийся Борисом, а на хуторе, возле лодки — Кузнецовы, Маляренки, агроном Сергей Александрыч и Саша, наотрез отказавшийся возвращаться в Бахчисарай. Потерю Аллы молодой человек переживал очень тяжело. Иван внутренне удивлялся такой привязанности, но, постоянно костеря себя за толстокожесть и цинизм, мысли свои держал при себе. Собирая за ужином за столом всех жителей, включая Ванечку и Бориса, Иван с тщательно скрываемой нежностью оглядывал всех семерых жителей ЕГО будущей вотчины.

"Лужины — это отдельная тема. А это — МОЁ! Это мои люди. И Борю я не отдам. И женщин для мужиков своих найду, и дома всем построю"

Сегодня, по Машиному календарю, который, как ни странно совпадал с календарём, ведомым Надей, было воскресенье. А значит обычный ужин, на который, как обычно в пересменок собрались только свои, начали совсем рано и закончили ещё засветло.

Сытно отдуваясь и одновременно ругая себя за техническую неграмотность, Ваня снова поплёлся к кораблику и разложенному рядом с ним движку. Маша сочувствующе покачала головой, глядя вслед мужу — эта нерешённая проблема грызла его похлеще иной болезни. За последние пару недель Маляренко стал нервным и замкнутым — судьба всего проекта висела на волоске. НЕ моторная лодка Лужиным была не нужна. Да и самому Ивану тоже. Маляренко держал себя лишь чудовищным усилием воли, старательно излучая уверенность в успехе дела, и только жена чувствовала — муж на грани.

Иван оглянулся — за ним сегодня увязался Саша. Он постепенно отошёл от смерти Аллы и немного ожил, перестав всё время угрюмо молчать. На всеобщем консилиуме он тоже присутствовал, но именно "присутствовал" — мысленно он был где-то далеко и не произнёс тогда ни одного слова.

— Можно с вами?

— Нужно. Есть идеи?

— Есть, Иван Андреевич! — Сашку так и подпирало выложить свою идею.

"Оп-па! Ну давай, давай!"

Маляренко с надеждой уставился на парня.

— И что это такое?

— Это! — Саша едва не прыгал. — Двигатель. Внешнего. Сгорания!

"Чего? Что за…? Никогда о таком не слышал!"

— Бррр! Стоп. Ещё раз.

— Я о таких читал. Давно. Ещё в детстве. У отца подшивка "Техника-молодёжи" была. Я вспомнил. Были такие штуки. Старинные. Сейчас нигде не применяются. Двигатели внешнего сгорания! Был такой изобретатель. В девятнадцатом веке. Стерлинг, кажется. Знаете?

"А вот и матрос-моторист нашёлся…"

Иван круто развернулся и упёр свой фирменный "ермаковский" взгляд в омича. Тот заметно струсил. Шеф, как он мысленно называл Ивана, его и пугал, и восхищал.

— Сделаешь — первая найденная женщина — твоя. Второй дом — твой. Понял? Матрос-моторист…

Иван хлопнул ошарашенного парня по плечу и спокойно пошёл к дому.

"Теперь он горы свернёт. Маша. Готовься!"

Иван в предвкушении улыбнулся и, насвистывая весёлую мелодию, заметно ускорился.

 

Глава 8

В которой Иван плюёт на предрассудки и проявляет своеобразное чувство юмора

— И-и-и-и раз, взяли! И-и-и-и два, взяли!

"Ух! Ух! Мля! Ну давай, сволочь, давай!"

Иван поднатужился ещё немного, колёса тележек вязли в песке, вокруг хрипели и приглушённо матерились мужики из очередной смены. Лодка со смонтированным на ней двигателем и с подсыпанным песчаным балластом весила ОЧЕНЬ много.

— А-а-а-а! А-а-а-а! Дава-а-а-ай!

— Поднажми.

— Мля-а-а-а-а! Пошла-пошла-пошла!

Восьмиметровый кораблик, увязший было в песке, дрогнул и покатился в воду.

После того как Александр, наконец, решил вопрос с двигателем, Иван при помощи Семёныча и Олега собрал эту полуторатонную бандуру на своём законном месте. Крепежи подошли идеально, ещё раз подтвердив догадку Маляренко о заводском происхождении лодки. Сашка, гордый до невозможности, счастливо брызгая слюной, рассказывал всем подряд о подобных устройствах. Тяжёлые и неуклюжие, они, тем не менее, имели отличный КПД и чрезвычайно простое устройство. Правда, помимо жуткого веса, имелся у них и ещё один недостаток — они, со слов моториста, очень медленно "раскочегаривались". Ну просто очень медленно. Зато, при определённых условиях, им не нужны были ни топливо, ни смазка… да вообще ничего не нужно было! Заценив такую полезную штуку, мужики совсем уж было собрались спустить судно на воду, но тут в процесс вмешалась Маша и снисходительно объяснила "этим мужланам", что кораблю перед спуском обязательно надо дать имя.

Ваня озадачился и отложил спуск на следующее утро. Надо было как следует подумать над именем и приготовить "шампанское" — в смысле, самый ненужный и корявый кувшинчик с Юркиной бражкой. Подумать как следует Мария не позволила, всю ночь занимая Ваню разными интересными делами, а под утро вдобавок прозрачно намекнув, что было бы неплохо…

"Нет, ну конечно. Э… Мария — красивое имя…"

Ваня замер. Маша, почувствовала, что на мужа снизошло озарение, и затаила дыхание.

— Есть! — Маляренко вскочил, на ходу, прыгая на одной ноге, натянул штаны и пулей вылетел из дома.

— Нарекаю этот корабль, — Голос Ивана торжественно гремел на всю округу, — именем "Беда"! — Маляренко вытащил из-за спины доску с самолично вырезанным названием.

Собравшийся народ, совсем уж было приготовившийся кидать в воздух чепчики, кричать "ура" и хлопать в ладоши, растеряно замер. Шеф опять чего-то отчебучил.

Не обращая никакого внимания на остальных, Иван спокойно прибил доску с именем к корме своего корабля. Ситуацию разрядила Мария. В гробовой тишине, нарушаемой лишь прибоем и шумом ветра, она громко хмыкнула:

— Ну ты, блин, Врунгель!

Мужики дружно грохнули, а Маша, вышагивая так, словно она была на подиуме, подошла к лодке и разбила о её нос кувшин.

"Кажется, я только, что получил прозвище… мда"

— Мля-а-а-а-а-а! Пошла-пошла-пошла!

Восьмиметровый кораблик, увязший было в песке, дрогнул и покатился в воду.

 

Глава 1

В которой Иван отдыхает, оглядывается на пройденный путь и — словно Россия — прирастает Сибирью

Вся весна, лето и осень прошли в страшной суете и беготне. Всё-таки строительство и переезд на новое место — это точно как половина пожара. И пусть Иван ещё и не успел как следует обрасти вещами, но всё равно — муторное это было дело.

Зато Маша расцвела!

Каждая женщина тайно или явно, в полный голос, мечтает о своём гнезде, где она смогла бы вывести птенцов. Вот именно этим Мария и занималась — обустройством семейного гнёздышка. Строители уже потихоньку стали постанывать под её чутким и мудрым руководством, достраивая новенький каменный особняк на берегу моря. Только хорошие личные отношения бригадиров: Серого и Семёныча с "самим", не позволяли хозяйке развернуться в полную силу. "Самого" хозяйка любила, уважала и всегда слушалась. Хотя и то, что в итоге получилось, впечатлило Ваню до глубины души. Признаться, когда он затевал всю эту стройку, он ожидал получить на выходе… ну домик. С забором. Да причал в затоне и сарай для лодки. И сарай для вОрота позади сарая для лодки. И всё!

А тут… Маляренко аккуратно причалил к дощатому пирсу, уходящему в затон почти на двадцать метров, и Саня шустро принялся привязывать "Беду" к торчащим из воды брёвнам. Иван снова, как в первый раз, не веря своим глазам, посмотрел на свой дом. Это был ДОМ! О таком он и мечтать не мог и в том, прошлом мире. А уж тут…

Посмотреть было на что: дощатая дорожка с пирса бежала по песку пляжа до самого лодочного сарая — монументального сооружения десяти метров в длину и пяти метров в ширину. Две каменные параллельные стены, сложенные из блоков известняка, привезённых Иваном из бывшего посёлка рыбаков, были покрыты основательной черепичной крышей. Лодочный сарай "под ключ" бригада Звонарёва сложила всего за десять дней — как потом выяснилось, дед накрутил всем хвосты, заявив, что лодка "она же из дерева, её беречь надо!", и мама Надя дала команду всячески ускорить строительство места хранения аппарата. А потом как-то само собой получилось так, что принятый ударный темп сохранился. Этому очень поспособствовала хозяйка, жёстко взяв за одно место всех мужиков разом.

За полусараем-полунавесом стоял ещё один маленький домик, в котором пока жил Борис, и в нём же был установлен ворот, с помощью которого лодку нет-нет да и вытаскивали на берег, посмотреть, что там да как.

Справа от "портовой инфраструктуры", в десятке метров, высилась громада дома. Ивану припомнилась та, первая "громада" из рощи, крытая камышом и набитая сеном, и он довольно заулыбался. Новый дом действительно был огромен!!

Звонарёв, перетерев с Марией и получив согласие Ивана, построил двухэтажный особняк. Ну как, двухэтажный… скорее, полутораэтажный. Цокольный этаж был довольно низким и с утрамбованным земляным полом. Там располагалась здоровенная кухня, огромная печка и какие-то чуланы. Была ещё комнатка для Сашки, и всё. Зато бельэтаж был хорош! С высокими потолками и просторными комнатами, которых было аж шесть штук. Зачем столько, Иван пока не представлял, но, как верно заметила жена, "запас карман не тянет", и десяток строителей, надрываясь, выстроил за четыре месяца эдакую помесь средневекового замка и курортной виллы. Осень заканчивалась, на небе вновь появились тёмные и тяжелые облака, но черепичная крыша была уже закончена, а двери — навешены, и даже ставни к окнам успели приделать. Жаль только, что стёкол нигде так найти и не удалось. Снимать окна с коттеджа, несмотря на уговоры жены, Иван не захотел, и сейчас внутри дома полным ходом шли отделочные работы. Мария каким-то непостижимым образом уговорила маму Надю задержать бригаду ещё на "самые-самые последние" десять дней, и громко матерящиеся мужики принялись штукатурить и белить стены.

Всю эту красоту обнесли довольно хилым и невысоким частоколом с плетёнкой, в самом дальнем углу двора стояла маленькая бревенчатая банька, а за ней, так сказать, "удобства".

Самым интересным в доме Маляренко было отнюдь не количество комнат, а то, что в одной из комнатушек цокольного этажа вырыли неглубокий колодец, который, несмотря на близость моря, снабжал жильцов отличной питьевой водой. На будущий сезон Иван планировал строительство двух домишек для Бориса и Александра и возведение капитальной каменной стены.

Подумав о крепостной стене, Иван, автоматом сматывающий цепи на палубе "Беды", призадумался — камня надо будет привезти столько…

"Ой, мама! Снимите с меня коньки!"

Для того, чтобы обеспечить бесперебойную работу строителей за весну, лето и осень, "Беда", с экипажем из капитана-рулевого и матроса-моториста, совершила к разгромленному посёлку рыбаков почти пятьдесят рейсов. Вывезли оттуда всё. Вплоть до самого распоследнего колышка. Сейчас, намотав по воде в общей сложности, не одну неделю, Иван только улыбался, вспоминая свои первые морские шаги.

Первый "морской" поход от любимого пляжа до затона, расстоянием в четыре километра, до сих пор снился Маляренко в кошамарных снах. Кораблик мотало и мотыляло в разные стороны, лодка плыла куда угодно, только не туда, куда было нужно. Мотор никак не раскочегаривался. Весла, суки, были тяжеленными. Парус — вообще "левым". Качка — сильной. Вдобавок ко всему, корпус лодки, хоть и отличался невероятным качеством изготовления и тщательностью подгонки досок, рассохся и весело фильтровал в трюм воду. Иван всю дорогу пробегал между рулём и насосом, проклиная себя за дурацкую мысль стать мореходом. Апофигеем всей этой катавасии стал движок, который внезапно ожил и показал такую прыть, что лодка едва не вылетела на песчаную косу. Как он умудрился тогда вырулить и попасть в затон — Ваня до сих пор не понимал. Это было чудо. Не иначе.

Дальше началась учёба. В полном смысле этого слова. Через месяц Ваня рискнул и сходил до Рыбачьего. Всё получилось. Они с Сашкой понимали друг друга с полуслова. Лодка слушалась. Дело выгорело.

— Шеф! — Саня уже перебрался на пирс. — Думаю, это всё. Шторма начинаются.

Иван посмотрел на серое небо и согласно кивнул.

— Разгружаемся, и лодку — в сарай! Двигатель посмотри. Законсервируй, как сможешь. Ну и вообще.

Маляренко сделал неопределённый жест рукой, перескочил на причал и двинул к дому. Навстречу ему, заливаясь весёлым лаем, уже спешил Бим.

"Ё-моё! И это всё, всё МОЁ!"

Смена строителей уходила в Бахчисарай завтра поутру, и женщины приготовили грандиозный праздничный ужин.

Юркина фазенда, ошарашенная мозгами и руками агронома Сергея Александровича, поднатужилась и выдала на-гора такой урожаище, что сам хозяин схватился за голову — куда это всё девать? Немного спасали рабочие, которых кормили от пуза, да два новых огромных погреба. Кузнецов постоянно мечтал вслух о том, как Иван "отвезёт всё это добро куда-нибудь на продажу". Иван отмахивался — стройка съедала всё время, но, в целом, мысль была дельная.

"Интересно, что пара этих гавриков задумала?"

Иван с любопытством поглядывал на сидевших с другой стороны стола Олега и Семёныча. Боевик и строитель сидели бок обок, частенько перешёптываясь и буравя взглядами Маляренко.

Никакой опасности Ваня не ощущал — за прошедший год он хорошо узнал этих крепких и основательных мужчин, и неприятных сюрпризов от них не ждал. Наконец Олег не выдержал и глазами указал на выход.

"Ну что ж, мужчины, послушаем вас!"

Тридцатилетний, здоровый, словно шкаф, налысо бритый Олег и толстый, бородатый и низенький Семёныч вместе смотрелись довольно комично. Но вот люди они были очень даже серьёзные и требовали к себе такого же серьёзного отношения.

Выйдя из дому, вся троица, не спеша, прогулялась к морю и устроилась прямо на пирсе. Холодная тёмная вода затона почти не шевелилась, хотя от косы доносился могучий рёв прибоя.

— Хорошее место выбрал. Шеф. — Олег старательно смотрел куда-то в сторону.

"Шеф? Интересно, интересно…"

— Значит так, — Семёныч плюнул в воду и "взял быка за рога", — мы с Олегом подумали, посовещались и решили сюда, к тебе переселиться. Примешь нас, Иван Андреич? — Бригадир заглянул в глаза Ивану, Олег тоже выжидающе обернулся.

На лице Маляренко не дрогнул ни один мускул, хотя душа запела, и захотелось подпрыгнуть и заорать: "конечно, мои дорогие, конечно же!"

— Почему? — Иван спокойно смотрел в точку за горизонтом.

— Мы там — лишние. — Олег тоже был спокоен. — Перспектив — никаких.

Семёныч горячо закивал.

— За морем — будущее. Здесь вам, Иван Андреевич, одному никак не управиться. И строиться надо, и за порядком присмотреть, и на кораблике вашем третий человек нужен.

"Прибью Сашку! Трепач муев.

Хм… уже "на вы"… быстро!"

Иван на самом деле задумался. В словах бригадира строителей был резон, но это дело надо хорошенько ПРОДУМАТЬ.

— Дальше.

— Там мне только в землекопы идти, или на лесопилку, — Олег тяжело вздохнул, — ну, не мастеровой я человек. Морду кому набить — легко, службу нести — запросто, а в земле ковыряться не хочу. Могу, но ведь так, как у того же агронома, Александрыча — не получится! А в бандиты уходить я не хочу. Я ведь человек, а не скотина какая. — Голос у бывшего омоновца был тоскливый.

"Не примет, и здесь не нужен".

— А там только и дел, что разнорабочим на побегушках у Звонарёва быть. Спору нет, он — отличный мужик, но мне-то от этого не легче. А девочки мои? Жёнами батраков будут? Попробовал джип оживить и перевозками заняться — не получилось, сдох движок совсем, окончательно. Да и машина-то эта — Стаса.

— Мы, Иван Андреевич, и там, в посёлке, всё это время без дела не сидели. Ну не десять домов построили, как запланировали, а всего четыре, но дело-то идёт. За зиму добьём. А потом? Я вот тоже за сына задумался. Полгодика ему.

— Поздравляю.

— Спасибо. А у него какое будущее? Дострою я дома, а потом? Я не знаю, чем буду заниматься, Иван Андреевич. На лесопилку или на камень только.

— А тут? — В голосе Ивана сквозила неприкрытая ирония. — А тут? Тут офисов нет. Да и дома ваши в Бахчисарае как же?

"Не примет!"

— А здесь, если я не ошибаюсь, стройки хватит и мне, и сыну моему. Порт этот только развиваться будет!

"Хм… ну-ну…"

— На будущий год ведь рабочие уже не придут.

"Та-а-ак! Интересно".

— Лужины — те ни да, ни нет. Они вроде как согласные были, что вам надо помогать до упора. Звонарёв — тот вообще за вас горой. А вот остальные мужики недовольны.

— Ага, — встрял Олег, — мы их долго убеждали, что это для них необходимо. И для детей их. Но им их хаты — ближе к телу. А наши дома там… семьи пока там останутся — с мамой Надей договоримся. А мы с Семёнычем — сюда. А будущим летом и семьи перевезём. Жена моя, Татьяна, уже согласная. Я им дом — там, они мне дом — тут. Нормальный размен.

"Не врут".

Семёныч кивнул — моя, мол, тоже согласна.

Из освещённого дома выскочила Маша и принялась высматривать в сумерках мужа.

— Я здесь, милая. — Иван помахал рукой и поднялся. — Завтра утром поговорим. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, шеф.

Амбициозность мужчин, не пожелавших гнить в болоте захолустья, а решивших попытать счастья в новом проекте, Ивану понравилась. Это были правильные люди, вместе с которыми можно чего-то добиться. Сашка и Боря, слов нет, хорошие ребята, но они… Иван, лёжа на охапке травы в своей свежевыбеленной спальне, поморщился, они так — "по хозяйству". Иван пока не чувствовал в них желания "двигаться", созидать и творить. Впрочем, и такие люди, конечно же, тоже необходимы. Как и Юра, как и агроном. Как Настя.

Ваня улыбнулся. Юрий Владимирович позавчера порадовал — Настя снова беременна.

"Пора бы уже и нам".

Иван посмотрел на спящую Машу. Дыхание молодой женщины было спокойным и ровным. Иван снова улыбнулся.

"Займусь-ка я этим вплотную! Пора. А мужики… ладно, пусть приходят"

Маляренко, довольный тем, что принципиально решил два сложных вопроса, повернулся на бок и заснул.

Новость о том, что муж наконец готов обзавестись наследником, Маша восприняла с внутренним ликованием, но, вопреки ожиданиям Ивана, без писка, визга и сюсюканья. Это Ваню, честно говоря, изрядно удивило. Женщина спокойно сверилась с календариком и нежно поцеловала мужа.

— Через неделю я буду готова. Копи силы.

— А-а-а-а! — Иван, не в силах сдержать в себе рвущееся наружу счастье, захохотал, подхватил жену на руки и закружил её по комнате. Вместе с ним, крепко обняв его за шею, счастливо смеялась Маша.

— А Олег и Николай Семёнович здесь очень даже нам полезны будут. Я вот хочу за зиму на первом этаже пол камнем замостить. — Маша мечтательно перечисляла ещё десять минут, что она хотела бы сделать в доме, и как эти ребята смогут ей в этом помочь. Иван щурился, хмыкал и улыбался.

"Домовитая!"

Маляренко припомнил жену с арбалетом в руках.

"Ну кто бы мог подумать!"

 

Глава 2

В которой у Ивана начинается "сбыча мечт" и появляется цель в жизни

Третья по счёту зима сильно отличалась от двух предыдущих. Если первая была дождливой и тёплой, а вторая — сухой и холодной, то третья оказалась и сухой и тёплой одновременно. Без дождей и заморозков. Заготовленные дворней дрова совершенно не понадобились — в каменном доме было на удивление тепло и уютно, и если бы не почти полное отсутствие мебели и разваливающаяся на глазах одежда, то быт можно было бы считать устроенным.

— Ты чего такая? А?

— Какая?

— Загадочная. А? Что?

— Хм!

— Да? Да? Дааа?!

— Мгм.

— Точно?

— Мгмммм…

— Урра-а-а!

Уже целую неделю ошалевший от счастья Иван ходил с глупой улыбкой на лице. Мужики без устали поздравляли, подмигивали и ободряюще хлопали по плечу, Маша с деловитым видом перебирала тряпки, шуршала по хозяйству и вообще — всячески готовилась к расширению семьи, при этом, однако, не забывая командовать не только Борисом и Сашкой, но и недавно пришедшими с кое-какими пожитками Олегом и Семёнычем. Необжитая территория вокруг дома с кучами строительного мусора махом превратилась в сияющий чистотой двор. Запряжённые в тележку рабочие привезли ещё немного камня и крупной гальки и принялись мостить площадку между домом и лодочным сараем. Отправленный вместе с ними агроном притащил саженцы сосенок и кипарисов и взялся озеленять разбитые хозяйкой палисадники. Ваня только головой крутил, слушая, как его супруга чётко и ясно ставит Сергею Александровичу задачи. Отсель досель — цветы. Вот тут — кусты. А вот тут, тут и тут — кипарисы. И чтоб росло. И так далее. И вообще — найди и посади дикий виноград. Будем стены заплетать. Чтоб, значит, в английском стиле.

"Нет, мать, в итальянском стиле! Виноградом — в итальянском!"

Море Ивана не радовало: небольшие, но частые шторма, с рёвом бившие в косу-волнорез весь последний месяц, переросли в одну сплошную непрекращающуюся бурю, которая бушевала уже две недели и даже не думала заканчиваться. Со стороны моря постоянно доносился тяжёлый гул, словно тысячи товарняков проносились по кромке прибоя. Ветер нёс параллельно земле мельчайшие брызги, отчего стена дома, обращенная к воде, была всегда мокрая.

Маляренко провёл ладонью по влажному песчанику.

"Мда. Виноград или плющ тут точно не помешают".

Укутавшись поплотней в старую кожаную куртку и помянув добрым словом Иваныча, Маляренко двинул в дом.

"Home. Sweet home!"

— Марья! Ужин!

Проснувшись ещё затемно, Иван понял, что оглох. Вокруг стояла нереальная тишина. Спросонья Ваня испугался. Сердце заколотилось в груди и, мгновенно прогнав остатки сна, мужчина вскочил с ложа.

Тик-так, тик-так.

"Фух! Часы"

Во сне что-то неразборчиво пробормотала Маша. Где-то скрипнула под напором ветра дверь.

"Не может быть!"

Маляренко подскочил к окну и распахнул ставни. Горизонт на востоке едва начал сереть, но Иван прекрасно рассмотрел море. Тихое и спокойное, оно ничем не напоминало вчерашнюю буйную стихию. Шторм закончился.

Переговоры в Бахчисарае насчёт дальнейшего строительства, к полнейшему изумлению и Ивана и приехавшего с ним Олега, оказались совсем непростыми. Почти все "рядовые" мужики организовали профсоюз. За Стасом, помимо Звонарёва, Дока, мамы Нади и Анюты, не было никого. Жители посёлка, признавая заслуги Семьи, тем не менее, со всей любовью и уважением, популярно объяснили Лужиным, что они не являются их собственностью и отказались уходить на работы к морю "за так". На вполне резонный вопрос Ивана насчёт оснащённой именно им кузницы и мастерской, лидер профсоюза, тот самый качок Андрюха, не менее резонно ответил, что это всё — собственность семьи Лужиных, которую они свято чтут и уважают. Вот, типа, "пусть Стас с дядей Герой вам дома и строят".

Глядя, как наливается кровью лицо его служивого, Маляренко успокаивающе похлопал Олега по плечу. Переход к рыночным отношениям в посёлке завершился, и бороться с этим было бесполезно.

"Но Стас-то, каков, а! Молодец! Держит себя. Понимает, что кулаками ничего тут не добиться"

— Ребята. А вы — молодцы. — Иван уважительно поднял большой палец. Олег и Стас растеряно переглянулись. — Тот, кто себя уважает, и от остальных уважения достоин.

Андрюха неуверенно заёрзал — от Маляренко он ждал другого. Разборок и наездов. Кемеровчанин ждал этого со страхом, но отступать ему было некуда — жена на сносях и никаких жилищных условий.

— Ну, на нет — и суда нет. — Маляренко широко и "искренне" улыбался своей фирменной "мёртвой" улыбкой. Деятели профсоюза побледнели — среди малознакомых с ним людей у Ивана была репутация непредсказуемого отморозка. Не обращая больше никакого внимания на десяток притихших мужиков, Иван повернулся к Звонарёву.

— Как дом, семья, сын? Как Ксюша?

Из дальнейшего публично громкого диалога все присутствующие уяснили, что, во-первых, Звонарёву-младшему срочно нужен крёстный отец. Тут Сергей Геннадьевич обвёл всех взглядом а-ля "только попробуйте косо на мою семью посмотреть!" Как относится к своему первому крестнику Маляренко — знали все. Дураков здесь не было.

Во-вторых, из неторопливого диалога "на публику" выяснилось, что первый заместитель мамы Нади вовсе не прочь стать самым крупным владельцем недвижимости в Крыму, ибо и большой дом Олега в "кремле", и дом Семёныча, "в престижном пригороде" — очень даже лакомые куски. Олег, напряжённо стоявший за спиной шефа, с заметным облегчением выдохнул — лично за Звонарёвым точно не заржавеет. Народ вокруг заволновался. И Лужины, и все остальные. Каждый из присутствующих явно имел свои виды на эти два прекрасных больших обжитых дома.

В-третьих, Маляренко и Звонарёв пришли к выводу, что было бы неплохо всё-таки дом Семёныча "продать". Например, за стройматериалы и их доставку. За каменные блоки и сосновые брёвна. И за кипарисовые доски. На этом месте диалога Серый отметил чрезвычайную важность тех пил, которые в посёлок доставил Иван. А поскольку самодельная пилорама, работающая от водяного колеса, находилась в полной собственности Звонарёва, то с его стороны было бы огромным свинством не сделать "моего лучшего друга Ивана" совладельцем данного предприятия. Лужины громко выдохнули, мужики зашептались, а Ваня отмутил себе неиссякаемый источник пиломатериалов.

"Серый, ты — умница!"

— Знаешь, Стас, честно тебе скажу. Я тебя по-настоящему зауважал. — Иван первым протянул руку. — Ты, парень, сильно повзрослел.

Ужин у Звонарёвых удался. И поговорили, и выпили, и закусили. А ещё — дружно посмеялись над своими пустыми и никчёмными страхами. Доверительные и открытые отношения никуда не делись.

А утром Ивана нашёл Андрей и предложил поговорить насчёт дома Семёныча и доставки стройматериалов.

Через неделю к усадьбе Маляренко пришла первая смена строителей.

Опять, как и год тому назад, строительство началось с суеты и беготни — надо было раздать кучу указаний и проконтролировать кучу дел. Побегав в бешеном темпе по растущей территории своей усадьбы и порта пару недель, Маляренко окончательно задолбался и, свалив все заботы на Семёныча, принялся готовить к походу лодку.

Первый, по-настоящему большой поход на "Беде" состоялся лишь через месяц, когда весна окончательно вступила в свои права, а море — полностью успокоилось.

Из затона вышли на вёслах. Медленно, зато верно. Моторист Сашка был довольно щуплым, хотя и жилистым парнем, поэтому пару Олегу пришлось составить лично капитану.

— И, раз!

— И, раз!

— Сашка, когда ты уже свою бандуру раскочегаришь, а?

— Греется уже!

— И, раз!

Спор о том, куда плыть не утихал несколько дней. Олег и Саша тыкали пальцем на юг, в сторону гор, и утверждали, что там природа и климат лучше, и люди там точно должны быть. Маша и Борис им возражали, заявляя, что на плоском берегу будет проще разглядеть поселения, тем более что бинокля у них нет, и поэтому надо двигаться на север. Оставшись наедине, Иван просто бросил монетку — выпал юг.

Двигатель понемногу раскрутился, и лодка заметно ускорилась. Работала эта штука почти бесшумно и без всякой вибрации, выдавая скорость приблизительно в девять километров в час. Волна была совсем небольшая, и восьмиметровая лодка уверенно шла навстречу солнцу. Олег валялся на палубе, смазывая жиром мачете, Сашка напросился рулить, а Иван, велев мужикам поглядывать на проплывающий по левую руку берег, завалился спать. Дорога до бывшего посёлка рыбаков занимала пять часов, была отлично известна и никакого интереса у капитана не вызывала.

— Мама, а можно я птичек хлебушком покормлю?

Маленький Ванечка стоял на корме прогулочного теплохода, крепко держался за мамину руку и смотрел на висящих в воздухе чаек. Крикливые птицы ловко ловили кусочки хлеба, которые им кидали люди. Самые наглые умудрялись выхватывать пищу прямо из рук. Стоявшую рядом с ним женщину Ванечка не видел, всё его внимание было поглощено диковинными белыми птицами. Но он маму ЧУВСТВОВАЛ. Тёплая и ласковая ДОБРОТА нежно потрепала малыша на макушке.

— Конечно, милый.

Родной запах на секунду затмил запахи моря и ветра.

— Мама?

Иван резко, рывком сел и продрал глаза. Сердце снова, как тогда, в прошлый раз, гулко бухало в груди.

"Это знак. Всё будет хорошо!"

Маляренко задумался, вспоминая эти два года своей жизни.

Сначала он просто выживал. Физически. Потом вживался в социум. Потом изменил социум под себя. И ни разу, при этом, никого не предал, ни разу просто так никого не обидел.

"Я — хороший человек? Я — правильный? У меня есть семья, дом, дело. Даже родня появилась. Вокруг меня живут мои люди. Я им нужен? Наверное, да. Программа минимум выполнена. Почти. Осенью совсем будет выполнена. Что дальше? Просто жить?"

Бездонное синее небо притягивало взор. Ивану казалось, что он сейчас упадёт вверх. "Просто жить" почему-то не хотелось.

"Цель. Мне нужна цель в этой жизни. Прошлую жизнь я уже прожил впустую. Хватит!"

— Вот, Сашок. Шах тебе и мат! — Радостный бас Олега вернул капитана к действительности.

"Я подумаю об этом завтра".

Путешествие на юг прошло впустую. Собственно, Иван и не надеялся, вот так сразу найти кучу контрагентов, с которыми можно будет вести выгодную торговлю. Или просто переселенцев. За три дня, не торопясь и останавливаясь на ночь у берега, Маляренко добрался до самой южной оконечности полуострова. Дальше путь лежал на восток. Берег из просто гористого превратился в самый натуральный горный хребет, высота которого, даже у Ивана вызывала искреннее уважение. Все склоны были так густо облеплены растительностью, что толком разглядеть землю никак не получалось. И нигде ни дымка, ни блеска стёкол. Ничего.

Вечером, похлебав супчику и прикинув имеющиеся запасы еды и воды, Маляренко решил пройтись ещё немного дальше на восток, вдоль берега. Места здесь были обильные и для жизни очень даже приспособленные, и в глубине души Иван очень надеялся хоть кого-нибудь встретить. Потому как, кому, нахрен, нужен порт, если он, этот порт, на всём белом свете ОДИН? Прошарашившись у южных берегов ещё пару дней и так никого и не встретив, горе-путешественники повернули домой.

Первый блин вышел комом.

Олег сидел на палубе, молча поглядывая на шефа. Этот человек, который дал ему и его семье будущее, вызывал в душе мужчины противоречивые чувства. С одной стороны — благодарность за жизни дочерей и жены, а с другой — было у бывшего прапорщика чувство, что он связался с чем-то, что ему не по зубам. Это — как ручной лев. Сегодня добрый-добрый, а завтра голову оторвёт. И понять его, предугадать его действия было совершенно невозможно, а ещё шеф частенько "зависал" с отрешённым видом, о чём-то тяжело задумавшись. Лицо его при этом изменялось так, что двухметровый милиционер в эти минуты мечтал только об одном — оказаться от него подальше. Иван, уставившись стеклянными глазами за горизонт, что-то шептал себе под нос и ласково поглаживал рукоятку мачете, явно кому-то обещая нечто очень нехорошее. Омоновца передёрнуло.

"Хорошо, что это не я!"

Олег был из той породы людей, которых принято называть "честный служака", сначала он тянул лямку в армии, потом — в ОМОНе, а потом попал сюда. Где каждый сам за себя и нет СИСТЕМЫ. Никакой системы. Что делать и как себя вести в новых условиях, Олег не понимал. И вот он снова на службе. Бывший прапорщик подтянулся, выкинул все мысли из головы и "автоматом" оправил свою заношенную одежду. Шеф был рядом, и надо соответствовать.

— Кхм. Иван Андреевич, а какие у нас планы на лето?

Из рулевой рубки с интересом высунулся Сашка.

— Да. Мне тоже интересно.

Иван долго молчал. Так долго, что мужики уже и не надеялись получить ответ.

— Планы? Мои планы? — Иван, прищурясь, посмотрел на Олега. Эти мужчины составляли его ближайшее окружение, и с ними планами поделиться стоило. Маляренко припомнил экзамен на зачисление у Ермакова. Экзамен на профпригодность у Николая. Сейчас ему предстояло сдать самый тяжёлый экзамен. Экзамен на право НАЗЫВАТЬСЯ шефом. По факту он им был, но…

"Как там китайцы говорят? Несказанного — не существует? Я придумал себе цель в жизни, мама. Даже если я её и не добьюсь, я всегда буду к этому стремиться".

— Планы простые, парни. Первое — не утонуть.

Мужики заулыбались.

— Второе — искать людей, а через них — прибыток нашим семьям. Да и тебе, Саш, женщину найти надо. И Борису с агрономом.

Сашка заулыбался в два раза шире и бодро закивал. Женщина ему нужна была очень-очень. Хозяйка, привыкшая передвигаться по усадьбе и дому в очень легко одетом виде, измотала парню нервы по самое "не могу".

— Третье — самим кому-нибудь не попасться. А то схарчат и не подавятся. Лодка — это слишком лакомый кусок.

Олег мрачно кивнул. За имущество шефа и будущее своих дочерей он готов был драться насмерть.

"Блин! Косяк! Арбалет-то — в рубке! Надеюсь, шеф не заметит".

Ваня поймал взгляд прапора и понимающе усмехнулся — Олег понурил голову.

— Больше такого не повторится.

"Служи, служивый!"

— Хорошо. Но всё это — не главное. Ни наши жизни, ни лодка, ни прибыток и достаток семей.

Лица экипажа выразили полное непонимание.

"Несказанное — не существует".

— Калиточку искать будем. Калиточку домой.

 

Глава 3

В которой Иван убеждается в правильности своих решений, которые, наконец-то, начинают приносить прибыль

Первый поход показал слабые места в подготовке и экипировке экспедиции.

Во-первых, начисто отсутствовали средства наблюдения. У одного из ребят, живших в Бахчисарае, был слабенький китайский бинокль, но продать или обменять его он наотрез отказался.

Во-вторых, карты, имевшиеся у Ивана, подозрительно неточно показывали береговую линию. Покумекав, мужики пришли к выводу, что уровень моря заметно изменился. Агроном, припомнив уроки географии, высказал идею, что Крым теперь — остров.

"Остров Крым. Где-то я это уже слышал".

И самое главное — ни у кого не было ни малейшего представления, где надо искать. Прошлая экспедиция, направленная монеткой, это красноречиво доказывала. По прибытию в порт, отныне именуемым гордым именем Севастополь, произошла очередная планёрка из серии "мы посовещались, и я решил". На этот раз все без исключения тыкали пальцем в северном направлении, уверяя шефа, что уж там-то точно "абсолютно точно всё будет, зуб даю!". Иван поморщился. Эти горе-советчики вечно советовали не то, что нужно.

— Так. Хватит. Сядьте там и слушайте сюда. — Цитата из Жванецкого выскочила сама собой. Судя по полуулыбке, понял шефа только Юра. Народ примолк.

— Пойдём снова на юг. Сами, может, и не разглядим ничего, но, может быть, дадим возможность увидеть НАС. Поплывём медленно. На корме устроим дым. Олег, озаботься сырой травой. Ночью, на стоянке, будем факелы жечь.

Маша тревожно посмотрела на мужа. Маляренко мягко улыбнулся.

— Мы аккуратненько.

Травы и камыша погрузили целую копну. Плюнув на вёсла, Иван велел Сашке сразу начинать "кочегарить" движок — идти на вёслах пару километров по затону не хотелось абсолютно. Несмотря на раннюю весну, солнышко припекало нещадно, и ворочать тяжеленные дубовые вёсла не было никакого желания. Провожающие дружно столпились на берегу и пирсе и пожелали счастливого пути. Потом, обождав пару минут, пожелали ещё раз. Через пять минут томительного ожидания Маша ещё разок послала воздушный поцелуй мужу и ушла домой. Ещё через пять минут на пирсе возле намертво стоявшей лодки остался лишь верный Бим.

— Сашка!

— Греется, Иван Андреич, греется!

Мысль о том, что можно попробовать "засветиться", оправдала себя на все сто процентов. Снова, как и в прошлый раз, "Беда" дошла до южной оконечности острова и, повернув налево, устремилась на восток, вдоль горного хребта. Все запасы травы и камыша сожгли уже через два дня пути, так что пришлось искать укромную бухту, высаживаться на берег и заниматься сенозаготовками. Эта непредвиденная операция отняла у Ивана два дня, но дело того стоило.

— Шеф, — Сашка, вылезший из трюма, выглядел весьма озабоченным. — Там один бочонок с водой протёк. Так что у нас только полбочонка осталось!

"Вот тебе, блин, и космические технологии!"

— Уронил, небось?

— Да что вы! Иван Андреевич!

Маляренко с досадой оглядел неторопливо изменяющиеся виды берега. До него было рукой подать — метров двести. Можно было рассмотреть каждую сосенку, каждый кипарис. Кроме них, на склонах иногда встречались здоровенные раскидистые деревья неизвестного вида. Наверное, агроном смог бы их узнать, но его тут не было. Лодка бодро шла вперёд, море было спокойным — плыви себе и плыви. Иван скрипнул зубами.

— Олег, разворачивай! Идём домой.

"Что за невезуха!"

Солнце падало в море, отчего, казалось, вода горела огнём. Иван на секунду представил себя средневековым пиратом.

"Ёлки-палки, какая непредсказуемая штука жизнь! Офис, квартира, одиночество. И вдруг — БАЦ! И я — капитан. Плыву совершать географические открытия. Охренеть!"

Лодка шла почти бесшумно, только немного поскрипывала палуба, когда по ней вышагивал мающийся от безделья Олег, да волны негромко бились в борт. Маляренко, убаюканный, монотонным движением, совсем уж было собрался отдать приказ становиться на ночёвку.

— Сашка, глуши…

Два выстрела разорвали тишину, словно гром.

— Ложись!

Иван ничего ещё не успел понять, а Олег уже сбил его с ног.

— В трюм! Сашка — гони, бля! — Прапорщик зашвырнул шефа в открытый проём трюма и рыбкой нырнул следом. — Сашок, пригнись и не высовывайся!

— Это в нас стреляли? Все целы? Олег?

— Норма.

— Саня?

— Я тут. Всё в порядке.

— Я посмотрю.

— Сиди ты! — Иван отпихнул от проёма Олега и осторожно выглянул. Лодка, с закрепленным штурвалом продолжала сама собой плыть на запад, мимо берега. Стволы сосен, густо облепивших высокий склон, в закатном солнце казались ярко оранжевыми, а хвоя — жёлтой.

— А-а-а-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а-а-а!

У самой кромки воды, на камнях, суматошно прыгал человечек, размахивая зажатым в руках оружием. Подняв ствол, человек снова дважды пальнул в воздух. Рядом с Иваном, тяжело дыша, появился Олег. В руках у него уже был заряженный арбалет.

— Похоже, просто внимание привлечь хочет.

— Похоже на то. — Иван предостерегающе положил руку на плечо служивого и осторожно приподнялся над фальшбортом.

— А-а-а-а-а-а-а-а!

Человечек, увидев Ваню, осторожно положил оружие на камень и принялся усиленно орать нечто непонятное, при этом размахивая руками, словно мельница.

— Сашка. Стоп машина! Олег, не высовывайся. Тебя не должны видеть.

Впрочем, бывший омоновец уже и сам это сообразил и растянулся на палубе, подтянув к себе поближе арбалет и мачете.

— Сашка. Якорь.

Иван изо всех сил всматривался в берег. Солнце ушло за горизонт, и быстро наступающие сумерки мешали как следует рассмотреть, что же там происходило.

Увидев, что лодка остановилась, маленький человечек заметался по берегу, что-то крича. Усилившийся ветер свистел в ушах и сносил звуки в сторону. Понять, о чём им кричали, было невозможно.

— Чего это с ним? — Сашка с любопытством разглядывал незнакомца.

— Похоже, плыть собирается. — Иван скосил глаза на Олега. Тот с готовностью кивнул, мол, я наготове.

— Саша, приготовь-ка камеру с верёвкой. На всякий случай.

Человечек быстро разделся, сделал небольшую разминку и сиганул в воду.

— Доплывёт?

— Захочет — доплывёт. Олег, поднимайся. Этот товарищ ружьецо на берегу оставил.

— А если…

— А если бы нас хотели перестрелять, то давно уж перестреляли бы. Есть там у него напарник или нет — уже не важно.

Олег вздохнул.

— Это точно. Судя по звуку — у него что-то автоматическое. Но не "калаш" точно. Импорт. Триста метров это для таких аппаратов — не расстояние. А уж если с оптикой…

Человечком оказалась совсем юная девица. Коротко, по-мальчишечьи, стриженная, загорелая и худая. Триста метров по открытому и всё ещё довольно холодному морю она проплыла, на неискушённый взгляд Ивана, ну очень быстро.

— Ни хрена себе, это ж — баба!

Повинуясь приказу шефа, Саша с огромным энтузиазмом выбросил за борт автомобильную камеру с привязанной к ней верёвкой. Пловчиха сообразила, что лестницу ей не подадут, вцепилась в спасательный круг, натянула его на себя и принялась судорожно дышать. Воздух с хрипом и свистом вырывался из её глотки, девушка явно была не способна вымолвить ни слова. Иван припомнил рассказы Маши о болезнях, сопровождавших её группу, и присмотрелся внимательнее: кроме излишней худобы, лицо и руки ничем особым не отличались.

— Ну, привет. Ты кто?

Девчонка замерла. Даже дышать перестала. В её глазах на миг промелькнула растерянность.

— Вас?

— Вася? — Иван удивлённо посмотрел на "Васю". Та немедленно разразилась длинной речью на немецком языке. По-немецки Ваня не понимал, но не узнать язык было невозможно.

— Гансуха! — Маляренко удивлённо присвистнул. Все, кого он тут встречал, были или русскими, или русскоязычными.

— На борт просится. — Олег внимательно наблюдал за тёмным берегом. — Мля, не видать ни хрена. Что делать будем?

Немка, болтавшаяся за бортом в холодной воде, жалобно залепетала и указала пальцем на лодку.

"Ну ты, "Вася", шустрая!"

— Сашка! Факел!

— Олег, отложи арбалет и тащи верёвку. Вытяни её из воды, но на палубу не вытаскивай. Мало ли. Сашка, твою мать, факел где?

Внешний осмотр "Васи" никаких подозрительных язв или пятен не выявил. Впрочем, это могло ещё ничего и не значить. Девушка покорно и молча болталась над водой, пока Иван дотошно её рассматривал, подсвечивая себе факелом. Красивая, стройная девчонка. Излишне плоская. Рёбра торчат, как у цыганской лошади. Мосластая и ноги "от ушей". Представить себе такое Ивану было трудно, но, пожалуй, эти ноги были даже длиннее, чем у Марии.

— Ладно. Затаскивай.

Олег поднатужился и одним рывком втянул озябшую пловчиху на палубу. Немка оказалась тощей, высоченной моделькой лет двадцати. Замёрзла он капитально — озноб колотил её так, что всё тело ходило ходуном, а зубы стучали так громко, что заглушали всё вокруг.

— Ну что, парни. Кто у нас тут полиглот?

Из немецкого Иван помнил лишь расхожие фразы из фильмов про войну.

— Хенде хох!

Немка явно испугалась, но, тем не менее, послушно задрала руки. Следом немедленно влез Олег.

— Гитлер капут!

Немка от удивления даже перестала стучать зубами. Парни дружно расхохотались, а "Вася" неуверенно заулыбалась и опустила руки. Своей почти полной наготы она совершенно не стеснялась и, усиленно растирая себе ноги, снова начала что-то лопотать.

Олег сразу заявил, что никаких языков, кроме русского и плохого русского, он не знает. Саша задумчиво сказал, что сначала учил английский в школе, а потом в институте и… в общем, "нет, не владею". Иван припомнил свои переводы сопроводительной документации к импортным продуктам и приступил к расспросам.

Девица, замотанная в кусок брезента и залитая горячим чаем, ожила и, путаясь в английских словах, принялась о себе рассказывать.

— Утро красит, нежным цветом… или светом? — Настроение у Ивана было просто отличным. Если эта "Вася" с русским именем Таня не наврала, то их ждёт обалденно большой приз. Гран-При, так сказать. Целый, в смысле поломанный, транспортный самолёт бундесвера. А Танька эта оказалась самой натуральной военнослужащей, отправленной начальством послужить фатерлянду и антитеррористической коалиции на авиабазе в Киргизии. Самолёт, доверху набитый всякими невоенными грузами, вроде обмундирования, мыла и прочих памперсов, спокойно пересёк воздушное пространство Украины, но над Россией попал в жуткую грозу и оказался неизвестно где. Пилоты четыре часа мотались над непонятно откуда взявшимся морем, пытаясь сориентироваться, а потом, заметив тёмную полоску гор на горизонте, на последних каплях горючего дотянули до земли, где и сели. Ну, как сели… гробанулись, одним словом. Из пятнадцати человек бывших на борту, после приземления осталось в живых только трое. Из которых только Танька и могла передвигаться. Двое инженеров по водоочистительному оборудованию, которых ждали в Афганистане, сильно переломались и до сих пор лежали. Ванина идея с сигналами сработала — именно по дыму Танюха их и обнаружила. К сожалению, она не успела на берег, когда "Беда" шла на юг, подавая дымовые сигналы, но, подумав, девчонка сообразила, что "мейби ю вилби бяк". И через четыре дня её ожидание увенчалось успехом. Самым интересным в Танином рассказе было то, что залетели сюда эти "дойче зольдатен" всего два месяца тому назад! Хотя дата их пропажи "там" совпадала с датой пропажи Ивана с точностью до минуты.

"Неизвестные явления природы, иху мать!"

— Сашка, да отлипни ты от неё! Успеешь ещё знаки внимания оказать!

— Иван Андреич! Я её русскому обучаю!

— Тьфу, зараза! Никуда она от тебя теперь не денется. Если глупить не будешь и думать будешь башкой, а не яйцами! И ещё — никакого насилия! Понял?

— Иван Андреич! — Александр обиженно засопел.

Слова босса возымели действие и моторист, поулыбавшись на прощание, занялся своими прямыми обязанностями.

Лодка встала на якорь всего в тридцати метрах от берега. Олег, ещё раз недоверчиво оглядев сосновые заросли, аккуратно скатал одежду и поплыл к берегу, держа узелок над головой.

— Давайте! — Голый Олег схватил вожделенный автомат, повертел его в руках, чем-то там щёлкнул и присел на одно колено, наведя ствол на склон горы. Ваня в своих силах не был настолько уверен, поэтому поплыл на камере. Таня же, украдкой стрельнув глазами на Алекса, быстро стянула с себя брезент и сиганула следом за "Russische Kapitдn".

Самолёт лежал в микроскопически маленькой горной долинке всего в получасе ходьбы от бухты. Иван искренне зауважал пилотов люфтваффе, решивших садиться ЗДЕСЬ. Фюзеляж самолёта был почти цел, только морда разбилась всмятку, да ещё оторвало крылья и хвост. Лётчикам не хватило чуть-чуть — полянка, заросшая кустами, оказалась слишком короткой. Под боком у туши фюзеляжа, приютились три маленькие, песчаной расцветки палатки, чуть дальше идеально ровным рядком виднелись идеально насыпанные могильные холмики. На них были установлены идеально ровные кресты.

"Тьфу, бля! Орднунг!"

Таня решительно обогнала мужчин и что-то закричала. Ей ответили. Измождённый мужик лет пятидесяти, совершенно гражданской наружности, со стоном опустил автомат. Ноги его были плотно примотаны к доскам. Второго выжившего инженера нашли в палатке. Мужчина был без сознания.

— Шеф! Да это просто праздник какой-то! — Олег вынырнул из распотрошенного контейнера с комплектом обмундирования светло-песчаного цвета. На шее его болтался автомат.

— Шеф! Можно?

"Соблюдает! Молоток, парень".

— Одевайся. И мне подбери по размеру, и Сашке. Нечего нам в обносках ходить.

Олег радостно матюгнулся и снова исчез в самолёте. Иван призадумался. Плюсов в этой находке было много. Очень. Только оружия собрали — четыре пистолета и два короткоствольных автомата с оптикой. Правда патронов к ним было совсем мало — Таня, выпучив глаза, рассказывала о puma. И ещё очень натурально изображала медведя. Франц согласно кивал, показывая рукой на ближайшие заросли.

— Олег. Хватит рыться. Пакуй всё. Закрой контейнеры. Возьми носилки — нам этого фрица до лодки тащить. — Ваня вынул из прихватизированного баула пистолет и отдал его Тане.

— Жди здесь. Э-э-э-э… Ахтунг, в общем.

А минусы… А минусов — не было! Маляренко представил счастливые глаза жены и издал победный вопль.

Все затраты и усилия окупились сторицей.

 

Глава 4

В которой Иван кардинально и окончательно решает вопросы безопасности своей семьи

— Иван Андреевич, вы, конечно, человек авторитетный… — Мама Надя с сомнением поджала губы. Для неё это было выражение крайней степени неудовольствия.

"Угу, как там было… "ты, Доцент, вор, конечно, авторитетный…"

Ваня зажмурился от удовольствия. Сидеть под большущим тентом на удобнейших раскладных креслах было чертовски приятно. Особенно, если учесть, что тент стоял на НАБЕРЕЖНОЙ — часть берега возле пирса Мария велела очистить, замостить и озеленить. И сложить из камня стационарный мангал. Хозяин, когда вернулся из своего второго южного похода, на какое-то время потерял дар речи. Это было очень круто. Это был показатель. Иван впервые почувствовал, что он здесь, в этом мире, не только прекратил "выживать", но и стал просто жить в своё удовольствие! Да что там — он стал получать от этой жизни просто-напросто курортные блага! Посидеть вот так, тихо, по-семейному, вечерком на пляже у моря, под шашлычок и кувшинчик бражки — милое дело!

С тех пор как Иван объявился в порту вместе с тремя немцами и кучей разного барахла, прошло уже два месяца. "Беда" сделала уже пять рейсов за имуществом германской армии и сейчас, ведомая эрзац-капитаном Алексом и его юнгой Таней, совершала шестой. Рабочие, вкалывавшие на строительстве домов для Олега и Семёныча, увидав на моряках новенькую форму и, самое главное, шикарные тяжёлые ботинки, резко ускорили работы. Шеф, окинув мудрым взором заложенные фундаменты, с барского плеча пообещал каждому, кто себя проявит на трудовом фронте, по точно такому же комплекту. Энтузиазм подскочил сразу на триста процентов. За три года жизни в диком мире проблема с одеждой почти для всех стала очень актуальной. А про обувь и говорить было нечего — это была просто беда. Гонцы, отправленные за Доком, растрезвонили об Ивановом хабаре на весь Бахчисарай, и через три дня к порту пришло ещё пятнадцать человек, сильно желавших поработать на Маляренко.

Надо сказать, что Иван, раздавая рабочим одежду и обувь сверх обещанного, не только стимулировал их к трудовому подвигу, но и, самое главное, заботился об этих людях. Зимы, как ни крути, были прохладными и людей, даже чужих, следовало беречь. Да и отношение бахчисарайских ребят к Ивану, и без того опасливо-уважительное, стало совсем уж трепетным. На Семёныча, Борю, Сашку, Агрономыча и Олега смотрели с откровенной завистью.

Док, обалдевший от немыслимого количества лекарств и прочих медицинских прибамбасов, смог спасти Франца, заново переломав и сложив ему кости и заодно вычистив от осколков раны. И хотя замотанный по уши немец до сих пор лежал и не вставал, но он медленно и уверенно поправлялся. Со вторым инженером чуда не произошло. Как Док потом объяснил — Таня перекормила несчастного антибиотиками, начисто убив его иммунитет. И, кстати, об антибиотиках, не желает ли Иван Андреевич поделиться фармакопеей с ним, с Доком, исходя, так сказать, из гуманитарных соображений?

Иван не пожелал и, вручив опечаленному Доку пару отличных ботинок, отправил того обратно в Бахчисарай.

Потом, на новеньком, "в масле", ослике, в порт приехал Стас и попробовал выпросить пистолет. Иван презентовал ему очередную пару ботинок и сделал вид, что не понимает, о чём речь. На заднем плане внушительно дефилировал вооружённый автоматом Олег.

И вот сейчас, через два месяца после начала всей этой кутерьмы, в Севастополь явилась тяжёлая артиллерия в виде деда и мамы Нади.

Мама Надя надавила больнее всего. Она надавила на совесть Ивана, рассказав ему о бедных, раздетых-разутых детях. Маляренко "поплыл". К такому бабьему прессингу он не был готов абсолютно. Как всегда, в трудную минуту на помощь пришла жена. Выпятив свой, пока ещё небольшой животик вперёд, она доступным и простым языком посоветовала маме Наде "на чужой каравай…" и так далее. И вот мама Надя делала последнюю попытку выпросить у Ивана кое-что по списку Дока.

— Надежда Фридриховна, — Иван был безукоризненно вежлив, ибо он понимал, как нелегко этой гордой женщине ПРОСИТЬ, — конечно, вы, лично, получите от меня в подарок, некий минимум лекарств…

Загоравшая по соседству Маша негодующе фыркнула, но перечить мужу не посмела.

— … но, конечно, не столько, как просит ДОК.

Надя благодарно улыбнулась — Иван спасал её реноме. Вокруг была куча "греющих уши".

Самым "конкретным пацаном" оказался дед Федя. Он выяснил у Семёныча, что тому нужно для стройки, поторговался и, взяв авансом десяток тонких шерстяных одеял, уехал домой выполнять заказ. Стройка из разряда "ударной" перешла в "сверхударную".

— Ванечка, — Маша ластилась, как котёнок, водя рукой мужчины по своему животику, — а когда дед мебель привезёт?

— Ну, — Иван сонно повернулся на бок, — месяц где-то… спи!

— А когда у нас электричество будет?

— Будет… — Иван зевнул. — Спи!

Утро началось с переполоха. В усадьбу прибежала измученная Светлана и сообщила, что на посёлок снова напали "эти уроды" и едва не украли нескольких женщин. Стас с отцом, с Серым и оставшимися мужиками сумели отбиться, но почти все они получили ранения. Даже Док. И что тяжелее всего досталось Станиславу и дяде Гере. Женщина упала, а все женатые мужики дружно бросили работу и рванули "на выход".

"Блин. На хера мне четыре пистолета? Солить?"

— Стоять!

Тяжёлый рык босса остановил всех. Маляренко своей мощью подавлял, пугал и восхищал одновременно. Сейчас Иван явно ничего не видел, глаза его налились кровью, а взгляд замер где-то за горизонтом.

"Там же Серёжка маленький! Ах вы… Всех убью! Убью! Убью!"

Планка рухнула, Маляренко страшно, нечеловечески замычал.

Шлёп! Маленькая ладошка наотмашь приложилась к лицу. Шлёп! Шлёп!

"А? Чего это?"

Шлёп!

"Её глаза. Почему они такие злые?"

Шлёп!

— Маша… — голос Вани сипел, — ты чего?

— Пойдём.

"Пойдём".

Маленькая ладошка взяла Ванину руку и куда-то повела за собой. Маляренко шёл, не чуя под собой ног. В голове стучалась только одна мысль.

"Всех убью!"

— Олег! — Хозяйка затолкала мужа в дом и обернулась. — Никого не отпускать! Сюда, — она резко показала на дверь, — никого не впускать! Ис-пол-нять!

Подкорка служивого отдала команду, инстинкты заставили щёлкнуть каблуками и, на ходу успокоив встревоженную супругу, Олег отправился исполнять приказ.

— Ванечка.

— А?

"Почему у неё такой дрожащий голос?"

— Ванечка, помнишь, ты меня просил, если вдруг…

Маша зажмурилась и изо всех сил влепила мужу сильнейшую оплеуху.

— Сначала, млять, головой думай, а потом — делай!

"Ё!"

Иван "проснулся", помотал звенящей головой и обмяк. Ноги подкосились, и Маляренко повалился на лавку, следом, к нему на колени, с плачем уселась Мария. Муж напугал её досмерти. Теперь она понимала, почему все окружающие ТАК смотрят на хозяина.

"Сначала думай, потом — делай!"

Маляренко припомнил одного знакомого, тоже, не подумав, рванувшего мстить, и ему стало плохо. Он посмотрел в чистые, небесно-голубые глаза жены и прочёл в них полное понимание.

"Умница. Какая же она умница".

— Как ты думаешь, кто?

— Думаю, как минимум — не мои.

— Гонцы?

— Может быть. Они же из бывших пленных. Семей нет. Домов нет. Терять им, в общем, нечего.

— Но это же не всё? — Глаза Маши стали знакомо жестокими. За своего будущего ребёнка женщина была готова драться насмерть.

— Светлана. Вот кто мне покоя не даёт. Прислали её именно потому, что я к ней хорошо отношусь, это факт. Значит, кто-то за всем этим стоит точно. Это точно не семейные мужики, работающие здесь. Тот, кто всё это провернул, должен был постоянно всё координировать на месте.

— Ваня, зачем? Почему всё опять начинается?

— Жадность, зависть, злоба. Я не знаю, милая. Это точно не Звонарёв, — сердце Маляренко на миг покрылось инеем: а вдруг? — нет, точно не он. Светка говорит, Ксюшу тоже поранили, а ведь она снова беременная.

Маша удивлённо подняла брови.

— Мама Надя сказала. Нет, Серому ввязываться в это дело не с руки. Он и так очень жирно живёт.

— И это не Лужины.

— Да. Это может быть… Док?

"Я параноик или нет? На посёлок налетают, всех бьют и ранят… но не досмерти, а так, позлить, бьют баб, некоторых трахают, потом исчезают. А потом сюда прибегает Светка, и все срываются мстить. И я тоже. Я же не дал Стасу пистолет. Ну да. Логично. Здесь двое-трое мужиков, и нападения они не ждут. И полный дом добра. И Маша. Так я параноик или нет?"

Словно читая его мысли, Мария отрицательно покачала головой.

"Нет, не параноик. Будем делать перебздеть!"

Мужики ушли через час. Иван толкнул речь, предложив одиноким парням остаться и поработать здесь. Неженатики разделились. Большая часть порысила вслед за семейными, а четверо решили остаться. Маша незаметно наступила мужу на ногу.

"Сам вижу. Гонцы тут. Оба"

— Как думаешь, когда? — Олег был очень озабочен. Новости, которыми его огорошил шеф, многое объясняли — отказ прийти на помощь Бахчисараю теперь выглядел совершенно логичным.

Несмотря на царящую вокруг мрачную атмосферу, Олег не мог не восхититься.

"Ну, шеф! Ты или псих, или гений!"

— Железно отряд можно проконтролировать только на перевале. Там одна единственная дорога. Это ближайшая к нам точка. Мужики там будут к вечеру, и оттуда идти ещё часов шесть-семь. Вот и считай.

— Завтра на рассвете?

— Ага! — Ваня беззаботно зевнул. — Вот тогда-то мы и выясним — параноик я или нет.

К обеду пришла "Беда". Иван, ничего не объясняя, велел Сашке снова уйти в море и проболтаться там ещё сутки. А завтра, в это же время, подойти к берегу и в бинокль высмотреть лично его. Ивана.

— Уяснил?

На лодку погрузили Франца, туда же сели все женщины и дети, и Сашка отчалил.

"Олег, Борис, Агрономыч, Юра, Семёныч, я. Негусто. И четверо гавриков. Из которых, возможно, кто-то — "казачок засланный". А может, и все. А может — и никто".

Вариант, при котором, гонцов использовали "втёмную", Маляренко не исключал. Юрка попробовал было канючить, чтобы он, значицца, остался героически защищать свою фазенду, но мужики ему популярно объяснили, что на ферму никто не полезет, пока не разберутся с портом. Юрка задумался и успокоился. К драке он был готов. Жена и ребёнок в безопасности, а остальное — ерунда!

— Шеф, все четверо смылись! — У Олега вид был — как у побитой собаки.

Маляренко довольно сощурился.

— А ты сомневался! Увидели, что ни лодки, ни баб нет. Сообразили, что всё пошло не по плану, и сдёрнули. Ну что. Они знают, что мы знаем, и наоборот. Лепота! Всё! Нехрен тут сидеть. Подымай народ, выходим.

Всё оказалось значительно проще. Налётчики НЕ ЗНАЛИ, ибо действительно засланный казачок (а это был, как правильно догадалась Маша, один из гонцов) просто струсил в последний момент и уговорил остальных парней пойти "на выручку" Лужиным, а не отсиживаться "позорно" в тылу.

В серых предрассветных сумерках замаскировавшиеся в ближайшей к усадьбе "клумбе" мужики прекрасно видели приближавшихся к ним врагов. Видок у них был откровенно жалкий. Ободранные, все в лохмотьях, тощие как скелеты, семеро налётчиков лёгкой трусцой двигались к своей цели. До порта оставалось около километра. А впереди них… Иван протёр глаза. Отряд вела Ольга? Ольга?!

"Быть того не может!"

Женщина, одетая, словно мужик, коротко стриженная, ничем не напоминала прежнюю красавицу. И всё же это была она.

"Ну, тля!"

— Живьём брать демонов! — Услыхав страшный шёпот Ивана, мужики дружно хрюкнули. Мандраж прошёл, и бойцы Ивана заметно успокоились. Олег украдкой показал шефу большой палец.

Дальше было шоу. Омоновец просто вылез во весь свой богатырский рост, просто навёл на доходяг автомат и просто велел всем валиться на землю. Самого прыткого пришлось пристрелить, остальные, видя такую незавидную судьбу товарища, махом побросали самодельные луки и повалились на землю. Налёт закончился.

"Дурачьё. Лучше бы вы пулю просто словили… Подыхать вы будете долго и затейливо".

— Доброе утро, Оленька. Какими судьбами?

Пленных отвели на ферму, покормили и заперли в погребе. Ольга, с удовольствием помывшаяся в знакомой баньке под присмотром Ивана, теперь сидела за знакомым кухонным столом и неторопливо рассказывала свою историю.

После налёта избитая и изнасилованная женщина смогла как-то устроиться в этой общине изгоев. Вторая взятая в плен женщина, не выдержав насилия, умерла через три дня, а Оля выжила и, руководствуясь принципом "разделяй и властвуй", потихоньку выбралась в атаманши. Узнав от гонца историю о находке, она поняла — это шанс. Последний шанс на нормальную жизнь. Женщина разработала нехитрую комбинацию и осуществила её. Вот и всё. Иван облегчённо выдохнул.

"Слава Богу — Док ни при чём!"

На центральной площади Бахчисарая собрались все. Вообще все. Жители самого посёлка, двух маленьких хуторов и несколько бирюков.

Пятеро оборванцев лежали на земле, привязанные ремнями за руки, за ноги и растянутые, словно морские звёзды. Красивая женщина спокойно сидела на земле в двух шагах от крайнего. Внезапно тот повернул к ней голову и лихорадочно зашептал.

— Оленька, я тебя всегда любил. Слышишь? Я. Тебя. Люблю! Я тебя-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

Страшный крик оборвал его страстный шёпот. Толпа вздрогнула и попыталась рассыпаться.

— Стоять!

Рык Ивана плетью стеганул по нервам. Люди присели и на полусогнутых вернулись на свои места.

— Смотреть сюда! Так. Будет. С каждым. Кто. Пойдёт. Против. Меня!

Иван махнул деревянным молотом, и второе колено несчастного превратилось в кашу. Мужик завизжал, а Оля даже бровью не повела.

— Ваня. — Голос её был на удивление спокоен. — Ты, когда с ними закончишь… пожалуйста, ради памяти Коли. Убей меня быстро, ладно?

Среди зрителей снопом, без чувств, на землю рухнула Светлана, женщины заплакали и запричитали, а мужчины онемело смотрели на этот ужас.

— Конечно, моя хорошая. — Иван подмигнул старой знакомой и принялся махать молотом.

Иван обманул. Ольгу постигла та же участь, что и остальных.

А продажного гонца Олег просто-напросто повесил.

 

Глава 5

В которой Иван плачет, а потом успокаивается

Всю следующую неделю Иван не мог толком спать. В ушах постоянно стояли вопли тех несчастных, что попали ему под руку. Зачем он это сделал, Маляренко не знал. Вот не знал, и всё тут! Ещё в Юрьево, глядя, как моется в бане Оля, Иван совсем уж было решил пощадить всех этих уродов и пожизненно загнать их по дешёвке в рабы. Например, Звонарёву на лесопилку. А Олю подарить Борьке. И забыть про них, как про страшный сон. И жить долго и счастливо.

Но когда связанных пленников привели в Бахчисарай, Ивана "понесло". Башка онемела совершенно, и что он будет делать в следующий миг — не знал никто. Даже он сам.

А очнулся Маляренко уже ПОСЛЕ всего этого. Он стоял с окровавленной деревянной кувалдой, а перед ним, на земле, извивались и кричали шесть изломанных тел с раздробленными коленями и локтями. И Оля. Почему-то голая. И тоже изломанная. С трудом подавив рвотный позыв, Маляренко велел вывезти их за огороды и выбросить.

— Чтобы сдохли! Увижу, что кто-нибудь их попробует добить…

Голова снова стала неметь. Глаза застилала пелена. Это было восхитительно! Иван отдался этому безумию полностью и с восторгом.

"Нахрен этого бояться! Это я! Я — такой!"

Окончательно в себя Иван пришёл уже дома. Рядом с любимой. Рядом с Бимом и с лодкой.

И тогда начался отходняк.

Маша тихо плакала в новую синтепоновую подушку и старательно делала вид, что она НЕ БОИТСЯ. Но она боялась. Боялись все. Даже двухметровый Олег прижух и казался ниже ростом. В порту воцарилась тишина.

Его огромный по всем меркам дом неожиданно превратился в общежитие. Одну комнату занимал Франц. По соседству жили Сашка с Таней, которая ухаживала за соотечественником. Ещё одну, самую большую комнату временно занимали Олег с супругой и двумя дочками. Ну и Семёныч с женой и сынишкой жили в четвёртой спальне. Ване и Маше, у которой живот уже начал выпирать, осталась одна спаленка и ещё одна комнатушка. В общем, негусто. Да и шум, особенно от младенцев, по ночам стоял такой, что Иван предпочитал спать на веранде.

Открытая всем ветрам веранда, пристроенная к дому, обсаженная цветами и завитая вьюнком, оказалась прекрасным местом для отдыха. И можно было не напрягать Машеньку своим присутствием.

"Как же так? Она меня боится! Я — чудовище? Почему? Зачем я ЭТО сделал? Ведь для чего-то я это сделал! Не может быть, чтобы это было ПРОСТО ТАК!"

На глаза навернулись слёзы, и Ваня, лёжа на топчане, отвернулся к стене и заплакал.

— Вы знаете, Борис, я не понимаю…

Тихие голоса, доносящиеся с недалёкого крыльца, разбудили Ивана. Стояла глубокая ночь. На мощёной площадке между верандой и лодочным сараем в каменном очаге слабо мерцал огонёк. С моря дул свежий и вкусный морской ветер, смешивающийся с одуряющим запахом цветов и разнотравья, а полная луна заливала всё это великолепие волшебным серебристым светом. В кустах, высаженных на набережной, пела ночная птица.

"Как в сказке!"

Иван осторожно приподнял голову с подушки. На крылечке, спиной к нему, сидела Маша. Перед ней, на лавочке, Борис. Там же крутился Бим.

"А, ну да. Он же сегодня дежурный…"

— … как он мог? Такая страшная жестокость. — Голос жены подрагивал.

В животе у Вани разлился жидкий азот.

Боря поправил на плече ремень автомата и устало потёр шею.

— Мария Сергеевна, а почему вы думаете, что хозяин жесток?

— Как? Вы же всё это видели сами, Борис. Что с ним произошло? Почему?

"Почему. Если б я знал!"

— Да. Да, Мария Сергеевна. Я. Это. Видел. А ещё я видел, как Надежда Фридриховна пряталась от шефа. Избегала встреч с ним. Ещё я видел, как Стас, разговаривая c шефом, смотрел в пол и не смел поднять глаза. Хотя разговор-то был — ни о чём. Просто трёп, и Иван Андреевич был очень дружелюбен. И я видел, что когда Серый, несмотря на запрет, всё-таки добил этих… хозяин воспринял это с огромным облегчением.

— Разве нельзя было их простить?

— Простить? Их? Каждый выбирает свой путь. Они выбрали свой. Сами. Никто их не заставлял. Очень многие ведь там, на хуторах, живут и ничего… хотя тяжко живут, без женщин, в шалашах и пещерах. Но на кривую дорожку же их не потянуло. А эти…

Зато у вашего ребёнка, Мария Сергеевна, будет долгая и счастливая жизнь. Поверьте. И у нас. У всех.

Борис обвёл рукой вокруг.

— Мы все теперь — ВАША семья. И казнь — это не наказание и не проявление жестокости. Это послание. Всем остальным. "Мою семью не трогать"!

Ветер шумел листвой, и отдельные слова Иван разбирал с трудом. Холод постепенно исчезал. Слова Бориса, обычного работяги, поразили его до глубины души — перед ним открылся совершенно иной человек.

— И знаете что, Мария Сергеевна. Теперь Стас вот так, походя, по привычке не пнёт "по-дружески" нашего агронома. Я вам это точно говорю. И строители не будут щипать Таню за попу, предлагая ей отс… а… извините. — Борис смешался.

— Это правда? — Голос Маши был полон неподдельного изумления.

— Правда. Саша — очень хороший человек. Но он такой… безвредно-безответный какой-то. И Андрюха-бригадир уже никогда не подначит его "саечкой за испуг". И мне никогда и никто из чужих не будет больше "тыкать" и указывать, что делать. И все ваши люди скоро "отойдут" от казни и развернут плечи. А это очень, очень дорогого стоит. Поверьте!

— Я вам верю, но куда Олег-то смотрел? — Женщина забыла про свои переживания и была изрядно возмущена свалившимися новостями.

— Он смотрит. Но не разорваться же ему! И, кстати, я знаю, что хозяин велел Олегу присмотреться к неженатым парням — набрать дружину, так?

"Быстро новости разлетелись!"

— Так вот. Олег уже НИКОГДА не вильнёт. Он теперь навсегда человек Ивана Андреевича…

"Ну Боря! Аналитик хренов! Да я и сам это знаю!"

— … и он всегда будет беречь покой вашего дома.

Женщина задумчиво смотрела на этого странного работягу.

— Вы меня удивили, Борис…

— Михайлович.

— Борис Михайлович, а кем вы были раньше? Там?

Мужчина помолчал.

— Директором. Простым директором, простой школы.

"Ого!"

— Скажите, Мария Сергеевна, вы в добро верите?

— А? Что? — Маша, сбитая с толку внезапной сменой темы, на секунду замешкалась. — Ну да. Верю. А что?

— А в то, что добро обязательно победит зло, верите?

— Да. — Голос Маши прозвучал тихо, но уверенно.

— А Иван Андреевич здесь, в этих землях, — Борис кивнул на степь, — ПОБЕДИЛ ВСЕХ. Это значит, что он здесь — САМЫЙ ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК.

Иван положил голову на подушку и закрыл глаза. Голоса убиваемых им людей в голове исчезли. Остался лишь шум ветра, пение птицы, шелест волн и поскрипывание лодки.

"Завтра в море!"

Эта мысль привела Ивана в хорошее настроение. Он укрылся с головой одеялом, улыбнулся и уснул.

 

Глава 6

В которой Иван срывает настоящий джек-пот и сильно озадачивается

Целый месяц Иван со своим экипажем, состоящим из Саши и Тани, посвятил разрушительно-созидающей деятельности. В смысле — разбору самолёта и перевозке всяческих полезных штук на склады, выстроенные Семёнычем в усадьбе. Собственно, его присутствие на борту "Беды" и не требовалось — Александр прекрасно управлялся и сам. Но Ивану просто нравилось плавать по морю. Или, как говорят мореманы — ходить. Он даже было попытался уговорить супругу составить ему компанию, но та решительно отказалась, сославшись на то, что на воде её укачивает. Выпятив вперёд живот, Мария в шутку погрозила мужу пальцем, намекая на нового члена команды — Таню. Та, под чутким руководством Сашки, делала в русском большие успехи и уже вовсю пыталась разговаривать. При этом на судне она вела себя так непосредственно, что её друг постоянно краснел. Раскованность в поведении девчонки Иван списывал на европейское воспитание, и особого внимания на почти полное отсутствие униформы на юнге не обращал.

"Зато выглядит красиво и готовит вкусно!"

Красоту, даже абстрактно-теоретическую, Иван уважал.

Дымовые сигналы не дали никакого толку, больше никто не откликнулся, и, перевезя последние остатки груза в порт, капитан решил попытать счастья на севере.

Олегу же Иван дал поручение не только вернуть на место строителей из Бахчисарая, но и присмотреться к неженатой молодёжи на предмет их будущей вербовки в личную дружину Ивана. Олег отправился к Лужиным и пинками вернул строителей на брошенные объекты, предложив несогласным вернуть "на родину" камуфляж и ботинки. Народ безропотно собрал манатки и двинул доделывать обещанное. Там же он имел долгий разговор со Звонарёвым на предмет "присмотреться к молодняку" и вообще, к ситуации на месте — Бахчисарай без присмотра Иван оставлять не хотел.

Мужчины после первого знакомства не ладили, но оба были "людьми Хозяина" и общий язык им всё-таки пришлось найти.

За этот месяц дома Семёныча и Олега были, наконец, достроили, и счастливые новосёлы заняли свои жилища. Особенно этому радовалась хозяйка — спать в доме, где есть пара горластых малышей, было сложновато. Семёныч, руливший стройкой, поставил на отшибе бревенчатую баню, здоровенный склад и заложил дома для Сашки и Бориса. Дел было невпроворот.

— Докладывай. — Пару дней отдыха на берегу Иван использовал на всю катушку и сейчас принимал отчёт от Олега прямо за обеденным столом, с ложкой в руке. Олег встал и машинально оправил камуфляж.

— Перевозчики цену ломят. Камни и брёвна-то у нас золотыми получаются.

— Знаю. Сядь. — Маляренко помрачнел. Проблема доставки строительных материалов в усадьбу становилась очень серьёзной. Как так получилось — никто толком не знал, но сухопутные перевозки были полной монополией азербайджанца Толика, живущего на хуторе за Бахчисараем.

На самом деле транспортный магнат носил гордое имя Лом-Али, но и на "Толика" охотно отзывался. На подхвате у него было четверо пожилых мужчин, с помощью которых беженец из Нагорного Карабаха отловил и переправил в загон небольшое стадо диких ослов. Полтора года в его затею никто не верил, но упорный кавказец продолжал приручать животных. Морковки и капустные кочерыжки уходили корзинами, но скотина продолжала брыкаться, лягаться и кусаться. Ослы входили в клинч, боролись в партере и неоднократно пытались Толика обгадить, но азербайджанец не сдавался и, в конце концов, победил. В это время, найденные им в горах и спасённые от голодной смерти, никому не нужные четыре старика смастерили несколько страшненьких корявых волокуш и тележек, да ещё кое-какую сбрую. И бывший водитель маршрутки, заносчиво задрав нос и по привычке выставив "в окно" левый локоть, выехал "на линию". Сначала это никому не было интересно, но потом, после того как стройматериалы, доставляемые по морю, закончились, дела у парня пошли. Да так, что за последние три недели за свои услуги он отмутил у Семёныча комплект камуфляжа и две пары ботинок! И прекрасный нож. И ножовку. С этим надо было что-то делать…

— Может, того? — Олег вопросительно потёр кулак.

— Ну конечно! Человек все эти годы впахивал, как вол, а ты его "того"! — Иван покачал головой. — Завтра я выйду в море. Ровно на две недели. Когда вернусь — будем держать совет. Чтобы здесь были: Сергей Геннадьевич, Юрий Владимирович, Николай Семёнович, Сергей Александрович, ты и сам Толик.

На каждое имя, произнесенное хозяином, Олег отвечал кивком.

— И представишь мне два-три кандидата из молодняка, ясно?

— Так точно! — Олег снова кивнул, поднялся и, спросив разрешения, вышел. Он был на службе. Жизнь впереди вырисовывалась понятная, стабильная и сытная. Засвистев весёлую мелодию, служивый улыбнулся и упругим шагом двинул решать проблемы начальства.

Форштевень резал волну, и лодка бодро шла, подняв единственный парус, на север мимо пустынного берега. Впрочем, о том, что берег пустынный, Иван мог только догадываться. Высота изрезанного расселинами обрыва, тянувшегося на многие километры, была такой, что рассмотреть, что же там, наверху, не было никакой возможности.

"А когда-то я там пешком ходил…"

Припомнив, как он толкал копьём колесо, залитое водой, Маляренко только улыбнулся.

"Ха! Дела-то идут! Да и фиг с ним, что маленький… зато — корабль! Зато — мой!"

Ваня удобно развалился на раскладном кресле, стоящем на носу лодки, и время от времени оглядывал в "трофейный" монокуляр берег. Окромя жуткого прибоя, бившего в глиняные стены обрыва, смотреть пока было не на что. Разве что…

"Тьфу ты! Нет. Надо Сашке сказать, чтобы он, всё-таки, Таньку помаленьку уму-разуму учил. Эдак нервное расстройство заработать недолго!"

Сам Сашка торчал в рулевой рубке, держась за маленькое колесо штурвальчика, и наблюдал, как его подруга колдует на палубе над обедом.

Иван уставился вперёд. Высоченный, изломанный берег уходил за горизонт.

— Сашка, крепи штурвал! Иди сюда — поговорим!

Через три дня пути обрывистый склон, неспешно проплывающий по правую руку, исчез. Вместо него за бортом оказалась низкая, абсолютно плоская и безжизненная песчаная пустыня. Даже километровое удаление от берега не спасало от раскалённого воздуха, временами приносимого ветром с суши.

— Мда. Места тут невесёлые. — Даже привыкший к жаре Иван обливался потом, который, выступив, немедленно высыхал. И так далее. И снова, и снова. И дальше — по кругу. Пить хотелось неимоверно.

Сашка только облизнул ссохшиеся губы и кивнул, а уже тщательно одетая Таня разразилась речью на немецком. Впрочем, всё было понятно и без перевода. Дойче зольдат громко интересовалась у окружающего пространства, какого лешего тут так жарко, и когда эта хрень закончится?

Иван с ней был полностью согласен и мысленно порадовался, что его не выкинуло здесь.

"Я бы тут и дня не протянул. Точно!"

Так прошёл ещё один день тяжёлого путешествия.

— Шеф! Берег исчез! — Сашка был немного испуган. Плавать посреди открытого моря ему было страшновато.

Маляренко, разбуженный воплем рулевого, вылез из-под тента, достал атлас и, прикинув, что почём, велел поворачивать вправо. Похоже, они достигли самой западной точки Крыма, впереди был тот самый, безжизненный северный берег, на который попал автобус Романова. Правда, до него ещё плыть и плыть…

"Ладно, до точки возврата ещё один день. Идём дальше".

— Капитан! Капитан! — Таня трясла Ивана за плечо. — Там! Там!

На берегу действительно появились холмики, чахлые кустики и камыш. Но не это привлекло внимание немки. По песчаному берегу суетливо мельтешила маленькая белая точка.

"Клюнуло!"

Ваня аккуратно развинтил пластиковый тубус и вынул монокуляр. Сорокакратная цейссовская оптика рывком приблизила пляж, отдельные камышины и … ребёнка?

— Сашка, стоять! Там ребёнок на берегу!

"Откуда тут мальчишка? Точно, ребёнок".

Маляренко пригляделся — чумазому мальчугану вряд ли можно было дать больше десяти лет. На голове его белела панамка, а одет он был в шорты и в замызганную майку. Судя по его виду, лодку он ещё не заметил — парнишка увлечённо что-то собирал, стоя по колено в воде.

— Рули помалу к берегу. Сейчас разберёмся.

Эти люди Ивана потрясли. За два с половиной года, проведённых в этом мире, он успел навидаться всякого, но такого… Маляренко смотрел на исхудавших и измождённых людей, и ему хотелось одновременно и заплакать, и обнять их всех. И вместе, и по отдельности. Таня с Сашкой лихорадочно вытаскивали из трюма все корабельные запасы продовольствия, а Ваня, наплевав на санитарную осторожность, засунул пистолет подальше за пазуху и снова крепко пожал руку Валентину.

На берегу, за невысоким холмиком, стояли старые развалины. В тени северной стороны к остаткам каменной стены прилепились две ярко синие палатки и большущий, крытый камышом, навес. Под ним, жадно следя за тем, как Саша тащит еду, сидели двое скелетообразных мужчин и четыре женщины. Тоже истощенных до крайности. Вокруг них, возбуждённо поблескивая глазёнками, собралось…

"Раз, два, три…"

Иван принялся пересчитывать детей.

— Не трудитесь, — молодая женщина с малышом на руках слабо улыбнулась, — три мальчика и десять девочек. Это все, кто выжил.

Из глаз её брызнули слёзы.

— Извините. Я — Аня. Это — мой муж Валентин. А это — наши друзья.

— Алексей, — Ярко-рыжий лохматый парень протянул Ивану руку. — Это — моя жена Елена, это — мой сынок Егорка.

Мужчина показал на трехлетнего карапуза, державшегося за мамку.

— А это — мама Валерия и мама Света. — Мужчина показал на двух худющих женщин "слегка за тридцать".

"Училки, как пить дать — училки!"

Больше всего эта странная компания удивляла тем, что дети истощёнными НЕ БЫЛИ! Они, конечно, не были упитанными, но и на малолетних узников Бухенвальда, в отличие от взрослых, никак не тянули.

У Маляренко зашевелились волосы на голове.

"Боже ж ты мой! Они кормили чужих детей, а сами…"

Иван сглотнул ставший в горле комок и внезапно севшим голосом просипел:

— Давно вы? Тут?

— Двести пять дней.

В глазах почему-то защипало.

Валька Воронин и Лёха Демидов были друзьями ещё со школы. С первого класса. Как их вместе посадили на первом уроке, так до выпускного они за одной партой и просидели, став, по сути, настоящими братьями. Но после школы их пути разошлись. Валька поступил в консерваторию, а Лёха ушёл в армию. Лишь через десять лет судьба снова свела их вместе. Оба были уже женаты, у обоих родились дети, но старая дружба не угасла, и даже переросла на семейный уровень. Аня и Лена тоже стали подругами.

Привычку рыбачить на Волге Лёхе привил отец. Потом Лёха вытащил раз-другой на природу всю компашку, и дело пошло. Никто уже и представить себе не мог — как это можно раз в месяц не съездить, не позагорать-поесть ушицы. В тот жаркий сентябрьский день они разбили палатки прямо у воды, оставив машины подальше, под деревьями. А ночью случилась гроза — и вот они тут.

Иван покивал. История до боли знакомая.

У ребят не было машин, зато были жёны и дети. И удочки-палатки-котелки. В общем, полный туристический набор. Кстати, выкинуло их не здесь, а в полукилометре отсюда. Причём, прямо в воду. Палатки — на мелководье, а машины…

— А тачки так там на дне и стоят. Я туда нырял, кое-что вытащил. — Лёха махнул рукой на море.

Выбравшись на берег, робинзоны кое-как сориентировались и отыскали вот эти развалины. И если бы здесь не оказалось маленького родничка, то на этом историю можно было бы и заканчивать, но им повезло. Вода здесь была.

— Вот так, с тех пор на рыбе и сидим. И на мидиях. Море тут бедное — совсем мало ловится. Хотя со снастью у нас — полный порядок.

Было заметно, что говорить Валентину тяжело.

Варёную картошку съели с кожурой. И выпили всю картофельную воду. Каждому досталось по морковке и огурцу. И по половинке луковицы. И по кусочку вяленого мяса. По местным меркам это был пир!

Вечером разговор продолжился. Иван, вспомнив, что забыл представиться, спохватился и исправился.

— А дальше? Дальше что?

А дальше началась борьба за существование. Того, что ловилось, на две семьи, в принципе, хватало. Попытки выбраться и найти людей жёстко пресекла песчаная пустыня. Сил у Алексея хватило лишь километров на тридцать пути. Назад он едва смог добраться. А через две недели, по воде на них вышел семнадцатилетний школьник. Парень был весь в алых пятнах и в испарине, и Аня, которая оказалась настоящей медсестрой…

Ваня мысленно подпрыгнул.

"Ес!"

… его вовремя тормознула. Игорёк умер, но успел рассказать, что к востоку, на берегу, стоит школьный автобус. И там всё очень плохо.

"Наверное, та же зараза, что и Романовских доходяг косила".

— Вот. А потом он умер. Я сама себя в карантин записала. Сама его похоронила. Потом пошла туда. Там тоже развалины. И много всяких новых вещей. А автобус в песке закопался совсем. — Аня показала на учительницу: — Света, расскажи, я устала.

Света оказалась учительницей частной школы, которая вместе с коллегой сопровождала сборную солянку учеников разных классов на экскурсию в соседний город. Тоже гроза. Тоже удар. Сначала они просто сидели и боялись выйти. Потом началась жара, и все тридцать учеников…

Как ТРИДЦАТЬ?! Ване захотелось завыть. Школьников осталось ОДИННАДЦАТЬ.

"Мамочки мои! Да как же это!"

… и обе учительницы с водителем выбрались на берег, где и нашли почти целое здание. Только без крыши. В нём был настоящий склад. И четыре мёртвых тела. Почти скелеты. Их похоронили, а потом началась эпидемия.

Учительница спокойно закрыла глаза. Все слёзы она, похоже, уже выплакала.

— Старшие мальчики разошлись по берегу за помощью. И больше мы их не видели. А потом пришла Аня, а за ней Валентин. Он принёс водку и аптечку. А потом Лёша принёс еду. И так продолжалось почти три месяца. Я их всех сама похоронила.

Женщина всё же заплакала.

— А потом мы перебрались сюда. А потом приплыли вы.

Иван лежал на палубе "Беды", пялился на Млечный путь и никак не мог заснуть. В рубке тихо плакала Таня. Сашка шлялся по пляжу. Его бил озноб.

— Что за мля, что за мля…

— Сашка, заткнись! И без тебя, млять, тошно!

Рассказ Ивана о том, где они и когда, люди восприняли почти равнодушно. Валентин помялся и спросил, не смогут ли они забрать и увезти хотя бы детей?

У Ивана случился культурный шок.

"Эти ЛЮДИ мне нужны!"

Перед отбоем, угомонив возбуждённых детей, Ивана отыскала Аня.

— Иван Андреевич. Простите моего мужа. Он глупый и гордый… дурак. Он не будет ни о чём вас просить, даже если будет умирать. И Лёшка такой же. Это у них с детства. Пожалуйста, заберите нас отсюда! Я считаю калории. Мы не выживем! С каждым днём мы всё больше слабеем и скоро все умрём. А без нас дети не выживут. Я прошу вас!

Аня упала на колени. Иван ахнул и легко поднял невесомую женщину на ноги.

— Да. Я заберу вас. Всех. Обещаю!

Звёзды сияли, как бриллианты. Так и не уснувший Маляренко встречал рассвет, сидя на холодном песке пляжа. Из серых рассветных сумерек бесшумно вынырнула мужская фигура. Валентин молча подошёл и, всё так же молча спросив разрешения, сел рядом.

— Меня зовут Иван Андреевич Маляренко. Мне тридцать шесть лет, и я родом из Алма-Аты.

Ваня спокойно и обстоятельно рассказывал мужчине свою историю. О том, как выживал и убивал, как любил и ненавидел, как строил и разрушал.

Он не смотрел на Валентина. Он смотрел на восток, в пустыню. Прямо в восходящее солнце. Из глаз его текли слёзы.

Когда Иван закончил исповедь, то обнаружил, что вокруг него в полнейшей тишине стоят и сидят ВСЕ, а утро уже давно стало "поздним".

 

Глава 7

В которой Иван становится многодетным "дядюшкой" и испытывает сожаление

Чего делать с такой прорвой народа, Маляренко не знал. В смысле он знал… но как их доставить к себе — вот что непонятно. Еды на лодке нет. Ёмкостей для воды тоже недостаточно. Самым оптимальным было бы бросить найдёнышей на пару недель и смотаться до дому за припасами. Но… Иван не мог этого сделать! Он не мог позволить себе оставить их здесь ни на день.

Надо сказать, что взрослое население всё это прекрасно понимало, но дети… Дети не отходили от лодки ни на шаг, прочно поселившись на пляже. Как он им будет потом в глаза смотреть, если сейчас уйдёт?

"Мальчишки маленькие ещё, но девочки, девочки-то уже почти взрослые!"

Иван призадумался. Вокруг Тани болталась стайка девочек, о чём-то оживлённо с ней болтая на дикой смеси русского, английского и немецкого языков.

"Две — совсем ещё малышки, лет по семь-восемь, но остальные-то! Ещё год-два и невесты будут! А там у меня полтора десятка "голодных" мужиков вкалывают! Мда-а-а-а!"

Проблемы лезли со всех сторон.

Несложный подсчёт показал, что для пятидневного похода на двадцать два человека потребуется, как минимум, триста тридцать литров воды. Суммарная ёмкость имевшихся на борту бочонков и всех котелков новобранцев была вполовину меньше.

"Чёрт!"

Положение спасла Аня.

— Иван Андреевич, — женщина, после утренней исповеди Маляренко, держалась с некоторой опаской, — я думаю, что на месте стоянки детей можно будет раздобыть фляги и вёдра. Во всяком случае, я их там видела.

Это была тема!

— А зараза?

— Думаю, что вещи — ни при чём. Заразился водитель, когда хоронил найденные тела. А вещи там довольно аккуратно сложены в сторонке.

— Далеко это?

— Пешком, по берегу — три часа. Я покажу.

Иван не колебался ни секунды.

— Сашка! Заводи!

Место стоянки школьного автобуса произвело на экипаж гнетущее впечатление. Рядом с весело блестевшим на солнце оконными стёклами автобусом находились десятки могил. Иван потрясённо разглядывал таблички из кусочков пластика, на которых аккуратным детским почерком были выведены имена. Особую жуть почему-то нагоняли пририсованные авторучкой на обороте солнышки, цветочки и — на табличках с женскими именами — принцессы. Несмотря на страшенную жару, Иван почувствовал, что его бьёт озноб.

"Ужас!"

В двух сотнях метров от автобуса, на берегу стоял величественный трёхэтажный особняк. Без крыши и без межэтажных перекрытий. Что это было за здание — Маляренко так и не понял. Для завода — маленькое. Для дома — большое. В особо прочный ступор ввела толщина кирпичных стен — полтора метра. Да и сами кирпичи были странными.

"Наверное, клинкер. Э-эх!"

То, что обнаружилось внутри, больше всего напомнило Ване откопанный им схрон. В углу дома была сложена гора всяких вещей, тщательно укрытая громадным куском плотного, местами промасленного брезента.

Мужчины быстро стянули брезент.

— Фью-у! Сашок. Я, кажется, знаю, откуда к нам наш кораблик принесло.

— Ага, — моторист, позабыв о кладбище, радостно улыбался, — это ж тот самый трап!

Неизвестные моряки, перед своей смертью полностью вычистив свой (или не свой) кораблик, собрали нехилую коллекцию занятных вещиц.

"У-у-у-у. Вот Маша порадуется!"

Ваня с восторгом обозревал кучу МЕБЕЛИ. Деревянной! Буфет, три шкафа, куча стульев. И одно трюмо! С целым, в рост человека, зеркалом! По меркам этого мира — роскошь, которую трудно описать.

С восторженных мыслей Ивана сбил грохот кастрюль и сковородок, слетевших с холодильника. Холодильник был самый обычный. Белый, весь в наклейках и с шильдиком "Бирюса". У Маляренко отвалилась челюсть.

"Это мне мерещится!"

Сашка уже залез наверх и увлечённо ковырялся в недрах железной кучи.

— Во! Нашёл!

Крякнув, мужчина вытащил обычную пятидесятилитровую алюминиевую флягу.

— Там ещё одна.

Иван засучил рукава и тоже полез наверх.

Пятидневный голодный переход дался всем очень тяжело. Алексей постоянно закидывал в море удочки, но так ни разу ничего и не поймал. Дети страдали от жары и солнца и много плакали. Особенно маленькие. Женщины, падая с ног от усталости, не успевали их утешать и поить водой. С водой тоже была задница. Приплюсовав все найденные фляги, бутылки, кастрюли и вёдра к уже имевшимся ёмкостям, Иван получил триста сорок четыре литра объёма. Воды было в обрез.

К концу похода голодные обмороки среди взрослых пассажиров стали нормой, а у Ивана начались галлюцинации. Всюду мерещился запах жареной картошки. В животе давно уже перестало урчать, голова постоянно кружилась, а перед глазами мелькали разноцветные звёздочки.

— Сашка, в порт не пойдём. Рули к Юркиному ручью.

— Там камни.

— Сам знаю! — С голодухи Маляренко был чертовски раздражительным. — Рули туда, я сказал.

— Капитан, вода. — Таня держалась лишь на морально-волевых. Девушка снова исхудала, и теперь, казалось, её зелёные глазищи занимали половину осунувшегося лица. Капитан облизнул потрескавшиеся, солёные губы и, с тоской поглядев на полупустой стакан, отрицательно покачал головой.

— Сашка! Ходу давай!

К знакомому пляжу подошли уже в вечерних сумерках. Лодка замерла на якоре всего в десяти метрах от гряды камней, с которых так любил рыбачить Николай. Плюнув на осторожность, Иван сиганул в тёмную воду. Глубина оказалась под подбородок.

— Сидите все там! Никто никуда не прыгает! Я сейчас вернусь.

Слава Богу, никого из чужих на хуторе не оказалось. Юра, выпучив глаза на неизвестно откуда взявшегося шефа, собрался встревожено закудахтать, но был остановлен ударом кулака. Шеф выгреб из холодного котелка остатки ужина и, на ходу хрустя куриной косточкой, принялся раздавать указания. Находящейся на последнем месяце беременности Насте поручил срочно готовить ужин. Нет. Не так. УЖИН. Агроному, сонно хлопавшему глазами, вручил арбалет и приказал стрелять в любого чужака, буде таковой объявится.

— Ну, Юрбан, готовься!

— А?

— За мной!

Через три с половиной часа все девятнадцать найдёнышей были благополучно высажены на берег и доставлены на хутор. Так Иван Андреевич Маляренко стал самым многодетным "дядюшкой" в этом новом мире.

— Борис… э… Михайлович, возьмите автомат. Вы переселяетесь на хутор. Временно. Присмотрите за детишками и за порядком.

"И за учительницами, тоже, "присмотришь"

— За забор никого не выпускать. Чужих — тупо отстреливать. Всё. Можете идти.

— Олег. Толика — взашей. Звонарёв пусть меня дождётся. Архаровцев привёл? Сколько? Четверых? Все годны? Запомни — ты теперь за них полностью отвечаешь, понял? Согласен? Ну что ж… пусть их будет четверо. Начинай их гонять, чтобы не расслаблялись. Всё. Ступай.

— Сашка, грузись и выходи в море. Пойдёшь с Таней к лагерю ребят, — Иван кивнул на оцепеневших Валентина и Алексея — таким они Босса ещё не видели, — вывезешь всё их имущество и снимешь стёкла с автобуса. Чтобы через две недели железно был здесь. Возьмёшь в помощь двоих парней Олега. Скажешь, я велел. Всё. Выполняй!

— Теперь вы.

Иван обернулся к спасённым мужчинам. Те изобразили полное внимание. Маляренко постарался говорить как можно мягче.

"Только бы не спугнуть!"

— Ребята. То, что вы сделали — это подвиг. Это лучшая ваша рекомендация. Я бы с удовольствием принял вас к себе, что думаете?

— А у нас есть выбор? — Голос Валентина был полон горечи и сарказма. Становиться пейзанином ему совершенно не хотелось.

— Выбор есть всегда. Буду с вами откровенен. Я заинтересован в вас. Особенно в Анне. Медработник нам очень нужен. Я дам вам жильё, пищу и безопасность. Все ваши вещи останутся у вас. От вас потребуется верность и труд.

Иван поймал себя на мысли, что говорит, словно средневековый феодал.

Кхмм!

"Дожил!"

— А где ж тут выбор-то? — Лёха ощетинился, словно ёж. Глаза его недобро поблёскивали — то, что ему предлагали, называлось простым словом "рабство".

— Вы можете уйти. Вы не крепостные, в конце концов. Заплатите мне десятой частью своих вещей за перевозку и можете быть свободны. Или просто отработаете. Обоснуетесь, где захотите. Выживете — я вас, ребята, равными считать буду. И сильно уважать. Но на мою помощь можете больше не рассчитывать. Бандитов я в этих краях почистил, но кто знает? Женщины — это слишком большой приз.

"Останутся"

— А дети?

— А дети — мои! — Иван моментально вызверился.

— И учительницы тоже. Я им дам кров, пищу, свою заботу и защиту. И всё, что они нашли, включая автобус, будет их "приданным". Ясно?

— Мы дадим вам свой ответ завтра.

Парни одновременно поднялись и, пошатываясь от слабости, вышли из комнаты.

"Какие ершистые, однако! Останутся. Не дураки…"

— Мы вам, Иван Андреевич, очень благодарны, но мы хотим попробовать сами. Мы отработаем перевозку, кров и еду и уйдём.

На лице Ивана не дрогнул ни один мускул.

"Бли-и-и-и-ин… Как жаль!"

— Три месяца будете работать у Юрия Владимировича на огороде и в птичнике. Будете уходить — получите рассаду. Всё. Свободны.

"Как жаль!"

Лето закончилось. Началась тёплая осень. Маша, толстая, словно уточка, теперь всё чаще просто сидела среди цветов, на веранде в удобном мягком кресле, привезённом мужем с севера. Вечная стройка почти закончилась, и лишь на доме Бориса ковырялся Семёныч, доделывая последние дела. Муж был дома, лодка вернулась из очередного рейса, привезя чудесную мебель и кухонное оборудование. Маша мечтательно улыбнулась.

"Это будет лучший дом на свете!"

В живот мягко упёрлись. Женщина положила ладонь на выпирающую шишку. Ребёнок поворочался и успокоился.

"Уже скоро".

Ровно через три года после начала новой жизни в новом мире у Ивана и Марии Маляренко родилась дочь.

 

Глава 8

Короткая глава просто ни о чём

В которой Иван живёт и не решает никаких глобальных задач

Пьянка на смотринах Анны Ивановны вышла знатная. Да что там знатная. Грандиозная вышла пьянка. То есть, поначалу то всё было чинно-благородно — Маша и все девочки, живущие отныне в их доме, вырядились в свежепошитые из парашютной ткани белоснежные платьица, счастливый папаша — в отутюженный камуфляж. Стол ломился от блюд и бутылок, а гости дружно желали здоровья, счастья и дарили подарки.

Лужины привезли изумительно сделанную детскую кроватку, Звонарёвы отдарились настоящей литровой бутылкой "Хеннеси", а хитрый повелитель ишаков, поняв, что немного перегнул палку в вопросах ценообразования, пригнал в подарок пару осликов, запряжённых в маленькую тележку. Иван, глядя на все эти, искренние и не очень, выражения любви, только крякал и довольно улыбался — всё-таки быть, хоть и мелким, но пупом земли чертовски приятно!

Потихоньку мужчины накидались, путём перемешивания лёгкой шипучей и хмельной бражки имени Юрия Владимировича и мутного первача от Фридриха Гансовича, и все женщины удалились, уведя с собой детей.

Что было дальше, Маляренко не помнил. Совсем. Жутко болела голова, и хотелось как-нибудь тихо умереть. Иван разлепил левый глаз, увидел пустую бутылку из-под подаренного коньяка и тихонечко застонал.

"Да что бы я ещё раз!"

Проснулся Ваня уже поздно вечером. На своей веранде. На вопрос, как он тут оказался, Маша, отпаивающая его бочковым рассолом, сослалась на курсантов, которым Олег строго-настрого запретил пить.

Иван закрыл глаза.

"Да что бы я ещё хоть раз!"

Курсанты оказались по-настоящему ценным приобретением. Причем настолько ценным, что Босс начисто выкинул из головы пару отказников, привезённых им с севера. Четверо пареньков в возрасте от пятнадцати до восемнадцати лет жили на самом дальнем хуторе, потихоньку охотясь, ковыряясь в земле и бегая в Бахчисарай к "мадам", за услуги которой приходилось отрабатывать поисковыми походами по горам и строительными работами. Пацаны все подобрались жилистые, живучие и привыкшие ко всему. Поначалу Ивану было не до них — надо откормить и устроить детей, но потом, познакомившись с новобранцами, он решил сократить их число до трёх, велев Олегу гонять их до посинения.

"Авось кто-нибудь, да отвалится".

Прапорщик с готовностью кивнул и принялся за дело. С утренних тренировок пацаны приползали на подгибающихся ногах, все в синяках от учебных дубинок. После обеда за них принимался Семёныч, ставя молодняк на самые тяжёлые и грязные работы. Курсанты скрипели зубами, падали от усталости, но никто не сдавался. Посмотрев три месяца на эти жуткие издевательства, хозяйка закатила "инструкторам" скандал, а мужу — популярно объяснила, что теперь, когда для этих ребят на горизонте замаячили белые платьица "племянниц" шефа, а также служебная жилплощадь на берегу моря, "эти мальчики скорее умрут, но не отступят". По глазам "мальчиков" было видно, что после таких слов хозяйка для них стала кем-то вроде богини.

Иван плюнул и сменил гнев на милость, повелев выдать всем четверым обмундирование и ботинки. Долгожданную новость бедолаги встретили радостным рёвом, а их командир довольно потёр руки — ЕГО парни не подвели, что было лишним плюсиком в глазах шефа.

Наверху, в доме, раздался счастливый детский визг и топот. Там явно играли в догонялки.

— Ой, малышня… — Маляренко с трудом продрал глаза. Стояло свежее прохладное осеннее утро. С чистым голубым небом и холодным ветром с моря. Иван зевнул, поёжился и побежал в дом.

Две маленькие дальние спаленки бельэтажа занимали теперь два "племянника" — десятилетние Женька и Пашка, и две "племянницы" — первоклашки Надя и Тома. Этих детей Иван не мог отдать никому.

"Они будут жить в моей семье. В моём доме".

Семь старших девочек, в возрасте от тринадцати до пятнадцати лет, с прошлой недели занимали здоровенный каменный флигель, спешно пристроенный сбоку к дому Ивана. Отчего сам дом, с учётом веранды и крыльца, превратился в настоящую махину тридцати шагов в длину и пятнадцати в ширину. Позади усадьбы, подальше от моря, стояли большие четырёхкомнатные дома Семёныча и Олега и два домика поменьше, в которых жили Саша с Таней и Борис с бывшей учительницей Светланой. Другая учительница, Лера, обосновалась на хуторе, помогая Насте нянчиться с детьми и по хозяйству.

Иван одно время надеялся, что Агрономыч проявит к ней интерес, но тот, печально улыбнувшись, сообщил, что он "человек уже очень немолодой и вполне может обойтись и без женщины, тем более — такой молодой и красивой". Лера, на вкус Вани, была далеко не красавица, но тридцать пять лет разницы — это тридцать пять лет разницы.

Вспомнив об этом, шеф досадливо крякнул. С этой невестой пора было что-то решать, потому что в гости на хутор зачастили все неженатые мужики Бахчисарая. Это могло добром не кончиться, да и Юрка сильно нервничал, принимая в своём доме малознакомых людей.

"Сегодня съезжу, поговорю с ней. Хорошо бы сюда какого-нибудь работника переманить…"

У входной двери по хозяйству ковырялся Франц. Инженер наконец поднялся на ноги и теперь постепенно восстанавливался, занимаясь всеми мелкими работами в усадьбе.

"О! Чем не жених! Блин. Я теперь и об этом должен думать? Кого с кем женихать. Свах какой-то. Тьфу ты!"

Пожелав ему доброго утра, Иван перешагнул через порог.

— Honey! I'm home!

— Дядя Ваня!

Счастливый визг нёсся, казалось, отовсюду.

"Я дома".

 

Глава 9

В которой выясняется, что море вовсе не так безобидно, как кажется на первый взгляд

Плотно позавтракав, Иван полностью и окончательно пришёл в себя. Правда, супруга ехидно ухмылялась, но Маляренко постарался проигнорировать эти взгляды.

— Поеду, к Юре съезжу. С этими гавриками пообщаться нужно. Гнать их пора. Загостились уже.

— Да куда ж ты их? — Маша встревожено присела напротив. — Зима на носу, а там детки.

— Мать! Вот только ты мне ещё мозги… — Иван поперхнулся и гораздо спокойнее продолжил. — У них своя голова на плечах. И это их дети.

— С Лерой поговори. — Вид у Маши снова стал деловым, словно они были на планёрке.

"Почему "словно"? Это так и есть".

Маляренко улыбнулся жене, поднялся и вышел.

В Юрьево Ваню ждал целый ворох хороших новостей.

Во-первых, поправился захворавший было Ванечка. Сильно помогли в этом деле лекарства с самолёта и знания Анны.

"С меня причитается!"

Во-вторых, жёны "отказников", видя, что ничего ужасного вокруг не происходит, допилили мужей и те, сильно смущаясь, сообщили, что хотели бы остаться. Маляренко не стал прыгать и кричать "ура". Даже мысленно. Посмотрев долгим взглядом в глаза Валентину, он лишь кивнул.

— Живёте здесь. Работаете на Юрия. Весной поговорим.

И, в-третьих, его сильно удивила Лера.

Ещё на подходе к роще, на опушке, Иван заметил стреноженных пасущихся осликов, незнакомую "бричку" на автомобильных колёсах и сидящего в ней пожилого человека. Человек приподнялся и вежливо поздоровался, сообщив, что в гости к господину Кузнецову прибыл по важным вопросам господин Гуссейнов.

"Толик, блин, женишок… ну-ну!"

Оказалось, что, пользуясь наличием транспорта, Толик навещает учительницу уже в четвёртый раз, попутно решая с хуторянином кое-какие деловые вопросы.

— Добрый день, шеф! — По-русски азербайджанец говорил очень чисто, без малейшего акцента. Дальше чернявый крепыш показал, что он настоящий мужчина и очень конкретный человек. Сначала прилюдно, очень красиво, в стихах, предложил покрасневшей Валерии Владимировне руку и сердце, заявив, что он будет самым лучшим, самым верным и так далее. Минут на двадцать. Иван аж заслушался.

"Опасный человек. К Маше его и близко подпускать нельзя!"

Женщина замерла, не в силах сказать ни да, ни нет. Всё произошло так стремительно…

Толик громко прокашлялся.

Дверь отворилась, и в Юркин коттедж протиснулся тот самый дед с гигантской охапкой цветов.

Ваня восхитился.

"Во даёт! Где же он их взял?"

Валерия Владимировна недоверчиво наклонила голову к плечу, сжала губы и быстро кивнула.

— Да.

Толик не пил вообще, а Юра и Иван больше не могли, так что помолвку отметили травяным чайком и жареной картошкой. Женщины ушли мыть посуду, а мужчины остались в Ермаковском "офисе". Лом-Али начал издалека. Со здоровья своих драгоценных ослов. Оказывается, в горах им плохо. Болеют они. И трава там совсем плохая. И ходить по горам животным тяжело. Опасно.

— Никакого сравнения с такой степью! — Азербайджанец даже подпустил акцента и добавил грузинское "вах!"

А в степи он, Лом-Али Гуссейнов, сможет развести такой табун скакунов, что…

"Во даёт!"

Внезапно Толик стал серьёзным.

— Не хочу я туда Леру вести. Много людей там завистливых и недобрых. От одиночества недобрых. Да и хибара моя там… А… Шалаш большой.

Мужчина печально махнул рукой.

— Примешь?

— Приму. Договорись с Юрой. Он покажет тебе, где загоны ставить.

Юрка молча кивнул, а Иван пожал руку Толику и попылил домой.

"А-фи-геть!"

— Сашка! Готовь лодку!

— Шеф, а вдруг шторм? Зима то — на носу уже.

— Успеем, Сашка, надо движок с автобуса до зимы забрать. Обязательно надо.

На этот итальянский не турбированный дизелёк у Маляренко были огромные планы. Нынче у него завёлся настоящий немецкий инженер, который скорбно покопавшись в разбомбленных останках мотора "Газели", пожаловался на то, что у них нет дизеля. У Вани щёлкнуло.

"Да будет свет!"

Иван окинул взглядом горизонт. Море хоть уже стало совсем холодным, и дул пронизывающий ветер, но небо было чистым, а волны — совсем небольшими.

— Надо успеть. Возьмём людей побольше, чтобы быстрее управиться. Готовь лодку. Завтра поутру — выходим.

Настроение после посещения хутора было отличным. Маляренко вдохнул полную грудь солёного ветра и, задыхаясь от нахлынувшего восторга, заорал, лупя себя кулаками в грудь.

— А-а-а-а!

"Беда" отчалила с первыми лучами солнца. Вместе с Иваном шли Сашка и Таня, Франц и двое ребят Олега. Море было всё-таки не летнее. Глубина уже не сияла лазурью, а мрачно темнела мутной синевой. Резкий ветер, хоть и не поднял пока высокую волну, иногда срывал шипящую пену с макушек волн. Иван поёжился.

"Как бы всё это не оказалось авантюрой".

На весёлые барашки ленивых летних волн это походило мало. Порыв ветра пахнул холодом и ледяными брызгами.

— Ух ты! Шеф, вы это почувствовали? Хорошо, что небо чистое.

Сашка весело скалился, стоя за штурвалом. Абсолютно сухопутный человек влюбился в море, с восторгом ожидая каждый выход.

— Ходу, Сашок. Ходу!

Лодка получила удар в левый борт, вздрогнула и прибавила ходу. В спину подул сильный и ровный ветер. Иван прикинул его силу и решил рискнуть — поднять парус.

Парус был самым простым — прямоугольным и всего в пятнадцать квадратных метров. Осторожно подняв это своенравное устройство, яхтсмены-любители сразу ощутили резко возросшую скорость. Лодка немного накренилась и шустро рванула на север.

Иван вспомнил, как он ехал ночью по трассе Алма-Ата — Усть-Каменогорск за рулём служебной машинки. Узкая двухполосная дорога петляла среди холмов, а навстречу, слепя дальним светом, неслись гигантские фуры. Это была одна гигантская "русская рулетка", вызвавшая чувство бесшабашности, заставлявшая всё сильнее вжимать газ в пол.

"Ладно! Была не была!"

— На ночь останавливаться не будем.

Сашка задумчиво посмотрел на капитана. От былого веселья не осталось и следа, но и море, похоже, успокоилось. Ветер стих и перестал швырять ледяные брызги на промокших людей.

— Да, шеф.

До автобуса добежали всего за два дня. Из него давно уже были выдраны стёкла, которые теперь красовались в доме Ивана, сняты кресла, фары, лампы внутреннего освещения и смотана вся проводка.

"Беду" отвели от берега и поставили на якорь, для надёжности примотав цепью к вбитому в землю колу.

Двигатель и прочие железки, на которые показал пальцем Франц, сняли быстро, потратив на это дело всего половину дня. Потом пришлось отдирать лист металла с борта автобуса, чтобы волоком оттащить тяжеленный кусок железа к берегу. А вот как это всё поднять на борт? Работы, как обычно, оказалось несколько больше, чем рассчитывал Ваня. Злобно ругающийся Франц, сидя прямо на песке у кромки прибоя, бешено орудуя ключами, разбирал движок на мелкие запчасти, которые тут же заматывали в куски брезента и на руках, по пояс в воде, несли на лодку.

— Д-д-д. — От холода у парней зуб на зуб не попадал. — Надеюсь, немец, сможет обратно всё собрать.

На синий нос Сашки было страшно смотреть.

"И ведь вода-то не ледяная. Градусов десять-двенадцать. Что значит полчаса в воде!"

— С-сможет, С-сашок. С-с-сможет.

Лишь поздно вечером, когда окончательно стемнело, а люди окончательно вымотались и окоченели, последний свёрток промасленного брезента занял своё место в сухом трюме "Беды". Проверив надёжность цепей и якоря и громко послав море к чёрту, Иван выбрался, наконец, из воды и побрёл к развалинам. Там, над булькающим котлом уже вовсю колдовала Таня, готовя ужин. Мужики молча сидели возле стены. Говорить было лень. Двигаться — тоже. Очень хотелось жрать, о чём постоянно сообщали желудки, и спать.

Ваня лениво похлебал сытного супчику. Глаза слипались. Распределив порядок дежурств, Маляренко отдал пистолет Тане, разложил нарезанный камыш по земле и отрубился.

Последние восемь месяцев своей жизни бывший рядовой бундесвера и бывший младший специалист по логистике Таня Дорнхоф чётко делила на два этапа. "До" и "после".

В этапе "до" были лишь страх, боль, голод, отчаяние и чувство абсолютной беспомощности. Раненные умирали у неё на руках один за одним, и она ничего не могла сделать. А потом с гор пришли две огромные кошки и убили Йозефа, весёлого и умного парня, который ей так нравился, и вслед за которым она напросилась в эту проклятую командировку. А потом приплыли они. Спокойные, уверенные в себе люди, от которых веяло надёжностью и безопасностью. И начался этап "после". В котором она встретила ЕГО. Она влюбилась в него как девчонка. С первого взгляда. Таня с нежностью посмотрела на спящего капитана. Только так, во время походов, когда Ivan Andreevich спал на палубе, она могла себе позволить эти нежные, говорящие сами за себя взгляды.

"Нет! Так нельзя! Надо держать себя в руках. Не распускайся!"

Таня бросила взгляд на мужа. Хороший, милый, добрый человек. И любит её безумно. Но… безответно. Правда, он об этом не знает. И никогда не узнает. И будет счастливым. Ja!

Глаза снова зацепились за капитана. Боже, что она только не делала! Улыбалась, ходила по палубе почти нагишом, даже научилась готовить! Вспомнив, как хозяин сделал ЕЙ замечание о внешнем виде, Таня чуть не расплакалась. Это было так стыдно.

"Нет, так нельзя. Надо подумать о чём-то другом".

Женщина встряхнулась, сунула пистолет за ремень и вышла на пляж. Тонкий серпик Луны висел прямо над горизонтом. Мириады звёзд и неспешный шелест прибоя постепенно успокоили Таню, и через пять минут, подышав прохладным солоноватым ветром, пройдясь туда-сюда и порядком озябнув, она решила вернуться к костру в доме. Там было тепло и уютно. Там был ОН.

До входа в здание, неярко освещённого изнутри еле тлеющим огнём костра, оставалось всего полсотни шагов, когда бесшумно идущая по песочку девушка потрясённо замерла. Несколько тёмных человеческих силуэтов, на секунду возникнув на светлом фоне проёма, исчезли внутри здания. И сразу внутри раздались дикие вопли.

— Иван! — Выхватив пистолет, вне себя от ужаса, Таня бросилась в дом.

Снов Маляренко не видел. Он просто спал. Потом палуба заходила ходуном, и на него упала громадная и тяжёлая волна, придавив его так, что невозможно было вздохнуть.

— …ан!

И сразу. Как молотком по рельсу. Дзанг, дзанг, дзанг.

Пулемётная частота выстрелов разбудила Ваню окончательно. На нём лежало что-то жутко вонючее и тяжёлое. Рядом орали несколько голосов, и кто-то нечеловечески визжал.

— Ах ты ж!

Маляренко столкнул с себя мёртвое тело и вцепился в ещё один вонючий комок тьмы. Тьма завизжала и попыталась ткнуть Ивана заточенной деревяшкой, но тут сзади прилетел удар мачете, и замотанный в жуткое тряпье человек разом лишился обеих ступней. Треснув противника по макушке кулаком, Иван, наконец, подхватил автомат.

Время остановилось. Алые языки огня, лениво облизывающие угли в очаге, застыли, окрасив полумрак каменного мешка кроваво-красным.

"Там только шесть патронов. Только шесть. Чужой. Пять. Чужой. Четыре. Три. Чужой. Два. Один. Всё".

Через секунду всё закончилось. Кошмар исчез. Остались мёртвые тела, запах крови, сгоревшего пороха и пролитого в огонь супа. В почти кромешной тьме Иван метался по комнате, схватив мачете, и вглядывался в лежащих и сидящих людей, полосуя любого, кого не узнавал.

— Огня! Огня! Живо!

Нереально ярким пламенем загорелась промасленная ветошь возле немца, осветив картину полного разгрома. У входа изломанной кучей лежало пять или семь тел налётчиков. Ещё трое лежали прямо в центре комнаты, возле потухшего костра.

— Танька, дверь ахтунг! Ферштейн?

— Ja. — Таня странно вcхлипнула.

"А мои?"

— Сашка? Сашка?

— Нет. — Франц, мелко дрожа, указывал на лежащего в углу Александра.

"Нет. Только не это!"

— Игорь?

— Здесь.

— Франц?

— Я.

— Димка?

— Димка? — Эхом повторил Игорь. — Димон! Уроды! Убью накуй!

Парень сорвался с места и бросился к двери.

— Стоять!

— Таня?

— Таня?

Тряпка возле Франца вся прогорела, оставив после себя слепящую тьму и кучу вонючего дыма. Снаружи тихо стонала женщина.

У Сашки был вдребезги разбит затылок. Скорее всего, он умер, так ничего и не почувствовав. Прямо во сне. Самому молодому из курсантов, Диме, рассекли живот, и именно его дикий крик разбудил всех. Таня получила удар заточенным колом в живот, когда остатки нападавших поспешно бежали. Девушка лежала на боку, согнувшись калачиком. Она не стонала и не плакала, а просто лежала, держась за замотанную тряпками рану. Вокруг неё, что-то тараторя по-немецки, хлопотал Франц. Справа от входного проёма с мачете наготове стоял Игорь. Прямо напротив него — с пистолетом Тани — Иван.

"Два. Всего два выстрела".

К утру Таня потеряла сознание. Едва засерел рассвет, Иван, велев Игорю сторожить вход, решительно выбрался наружу. На пустынном широком пляже не было никого. Полное безветрие и абсолютный штиль. И очень-очень тихо. Одинокая цепочка босых следов шла по утрамбованному пляжу от входа к воде. Там, на берегу, у самой кромки моря, лежала маленькая лодочка, полностью вытащенная на песок.

"Ну-ну".

Иван протёр пистолет рукавом и, взяв на прицел борт, пошёл к лодке. В ней оказался мальчишка. Маленький, щуплый, смуглый и почти голый. Кроме набедренной повязки на нём был хороший кожаный ремень, которым он туго перетянул простреленную ногу. Ещё в лодке были четыре пластмассовых весла и эмалированное ведро с водой.

Увидев незнакомого человека, мальчишка задрожал и съёжился, залепетав на непонятном языке.

"Жить хочешь?"

Кровавая пелена застила глаза. Душа порвалась, и Иван закричал.

Мальчишку перевязали и, крепко связанного, сунули в трюм. Таня очнулась и попросила пить. Восемь убитых налётчиков при свете дня оказались очень щуплыми и худыми азиатами невысокого росточка, вооружённых лишь палками и дубинками. Только у одного из них был хороший кухонный нож. Франц вякнул что-то про Филиппины, а Иван считал их вьетнамцами или тайцами. Допросы пацана ничего не дали — тот молчал, как рыба.

Никто не верил, но Таня выжила. Срочно вызванный Док при помощи Ани сделал полномасштабную хирургическую операцию и сумел спасти девушку. Маляренко молча отвёл врача в чулан, где хранились медикаменты, развернулся и ушёл, оставив Дока наедине с этим богатством.

"Она спасла меня".

Иван боялся себе признаться, но то, что кричала Таня на alarm или "тревога" никак не походило. И не "Саша" точно.

"Иван? Почему "Иван"?

Раз в два-три дня Маляренко вместе с Олегом пытался допрашивать пацана. Они сломали ему обе ноги и выдернули ногти на правой руке. Омоновец выжег мальчишке глаз, но тот только орал, брызгал слюной и дрыгал окривевшими ногами. И ни слова не говорил. Кое-что узнать помог доктор. Выйдя из заветного склада с объёмным свёртком, он скептически покачал головой, глядя, как мальчишку уносят на носилках подальше в степь — на допрос.

— Вы позволите?

Врач положил свёрток на землю. Достал из баула тоненький скальпель и, ласково улыбнувшись, добавил.

— У меня получится. Несите бумагу и карандаш.

Мальчишка нарисовал всё, что смог. Рассказал, как его зовут и из какой он деревни, кто был его отец и кем был он сам. А потом он умер. Очень медленно и очень больно.

Маляренко вытер окровавленные руки и посмотрел на хмурое серое небо. Холодный ветер принёс первые капли дождя. Олег, закончил демонстрировать своим курсантам, как правильно разделывать ещё живого человека, и тоже посмотрел на небо.

— Зима пришла, Босс. Я пойду готовить лодку к выходу?

— И раздели оставшиеся патроны пополам.

 

Глава 1

В которой Иван собирает войско и выходит в поход

Док, вернувшийся с побережья с большой сумкой лекарств и медицинских инструментов, произвёл на Станислава гнетущее впечатление. Врач явно мысленно был уже ТАМ. В новом посёлке. Где бурлила жизнь, и куда один за другим уходили люди. Лучшие люди. Последней каплей был уход, вернее отъезд Толика, который откочевал к Ивану вместе со всеми ослами, тележками и своими стариками, оставив Бахчисарай вообще без гужевого транспорта. Надо было что-то делать — посёлок из столицы западного Крыма медленно, но верно превращался в захолустье. И отец, и мама, и дед были ровно такого же мнения.

Известие о том, что пленник заговорил, и что хозяин собирается нанести ответный визит вежливости, заставило Стаса встрепенуться. Это был шанс. Шанс окончательно наладить отношения с Боссом и уговорить его перестать сманивать людей.

Стас поморщился.

"Надо же. Я его уже Боссом называю. Дожил…"

Делать было нечего — ситуация вырисовывалась очень даже неприятная. Его Семью выдавливали на обочину. Они, Лужины, уже не вели, а в лучшем случае шли рядом.

"Если не в хвосте!"

Да и всё имущество, на чём зиждилось благополучие семьи, если честно, принадлежало Ивану Андреевичу, и Станислав не представлял себе, что бы он стал делать, потребуй Босс оборудование мастерской и кузни назад. Силы были уже не в их пользу. Дружина, с уходом Олега, развалилась окончательно, да и Звонарёв со своими работниками постоянно мозолил глаза. Серый со своей лесопилкой был, пожалуй, даже влиятельнее матери. Люди, зная, чьи интересы тот представляет, прислушивались к мнению Звонарёва намного чаще, чем к Лужиным.

"Стучит. Нет. Докладывает".

Стас представил себе уходящий поезд, как он вскакивает в последний вагон.

"Если что-то невозможно запретить, то лучше это что-то возглавить! Решено! Утром уйду к Маляренко. Пойду с ним в набег".

Выйдя рано поутру в путь, Станислав Лужин с удивлением и досадой встретил ещё четверых мужиков во главе с Андрюхой, двигавшихся в том же направлении, что и он.

— Ванюша, а Стаса и его ребят ты с собой возьмёшь?

Маша, отойдя от бурной утренней "разминки", валялась на кровати и внимательно рассматривала одевающегося мужа.

Иван улыбнулся. Мария была в своём репертуаре. С места — в карьер. Не отходя от кассы. Нежность, страсть, стоны, а потом — бац! Планёрка в постели.

Маляренко неопределённо пожал плечами.

— Посмотрим.

Мальчишка, со страхом глядя на ласковую улыбку Дока, заговорил быстро. Врачу потребовалось всего лишь десять минут, чтобы сначала наложить блокирующий жгут на запястье, а потом покопаться своим жутким скальпелем в нервных узелочках и прочих суставчиках. Пацан поначалу орал, потом дал пену изо рта, а потом вздумал потерять сознание, но Док этого счастья ему не позволил, сунув под нос жутко воняющий пузырёк.

Оказалось, что мальчишку зовут Май. Что он действительно, как и предположил Франц, филиппинец, и что ему на самом деле шестнадцать лет.

— Ни хера се! — Маляренко только удивлённо присвистнул. — Я б тебе больше десяти и не дал.

Май умел говорить на английском языке, составляя фразы очень правильно и очень медленно. Было видно, что парень языку УЧИЛСЯ. Неторопливую беседу пришлось продолжить в тёплом и уютном сарае, потому что почти голый пленник дрожал на ветру как осиновый лист, непрерывно чихая и страшно кашляя.

"Не жилец".

Иван поманил к себе Дока, тот снова достал инструмент, и Май, взвизгнув от ужаса, затараторил.

Он, Май, был в составе экипажа из двадцати филиппинских моряков, нанятых на польский краболов, ходивший под камбоджийским флагом в Охотском море.

Иван помотал головой и сделал б-р-р-р…

— Ещё раз. Помедленнее.

На судне было два белых. Капитан и старпом. Они вышли с Хоккайдо на промысел, но попали в сильный шторм, и их выбросило на пустынный берег. Причём, аж на три километра вглубь песчаной пустыни.

Мальчишка замолчал, а Иван понимающе покачал головой.

"Те же яйца, вид сбоку".

Это было три года тому назад.

"Хе хе хе… Ровесники, блин!"

Сначала было плохо — корабельные запасы воды быстро подошли к концу. Но его отец нашёл неподалёку родничок, и они смогли выжить. Полгода никуда не могли выбраться из-за песка и никого не видели. Потом приплыла эта лодка — Май показал на подвешенный к потолку пластмассовый трофей. Там были плохие люди.

— Такие, как вы.

— Ты о чём? Русские? Они по-русски говорили?

Май кивнул головой. В этой лодчонке сидело двенадцать человек, и у них было оружие. Два kalashnikov. Вот. И они убили капитана и его отца — главного механика судна. А потом, за полгода, они на этой лодке привезли откуда-то много людей. Три сотни и ещё пятьдесят. И ещё одну лодку пригнали. Большую. Деревянную. С винтом. Почти такого же размера, как ваша.

— А люди? — Иван слушал молодого моряка со всё возраставшим интересом.

Люди у корабля собрались разные. Всякие люди. Да, и русские там тоже, кроме этих gangsters, были. И много-много всяких.

Тут Май потерял сознание, и с допросом пришлось повременить.

Придя в себя, моряк уверенно показал по карте, откуда они приплыли. По всему выходило, что принесло их штормом откуда-то с северо-востока. Май с сомнением потыкал здоровым пальцем в перешеек полуострова и пожал плечами. Типа, не должно его тут быть.

— Женщины там есть?

— Да.

— Сколько?

Май задумался, явно подсчитывая что-то в уме.

— Половина. Почти.

"Ё!"

Девять человек, ушедших в море за рыбой на той лодке — это всё, что осталось от филиппинского экипажа. Остальные или умерли, или их убили. На самом деле они сбежали. Смогли украсть компас, кухонный нож и ведро для воды и сбежали. Хоть куда-нибудь. Куда глаза глядят. Жизнь под началом criminals была совершенно невыносима. А потом они заметили белый парус "Беды" и погребли за ним. Маленькая серая лодка на фоне моря и грозовых туч была почти незаметна, да и в сторону открытого моря экипаж "Беды" вообще не смотрел, так что филиппинцы смогли незаметно подобраться к месту высадки. А потом разведчик сообщил, что это тоже русские, и у них отличная тёплая одежда.

— Нам очень холодно было. И мы решили сначала у вас одежду забрать, а потом — лодку. Нашли на берегу палки, заточили их ножом и всё.

Иван припомнил ледяное море, брызги и холодный ветер.

"Отчаянные ребята. На таком корыте. Нагишом. По открытому морю. Видать, допекло их там окончательно. Русские гангстеры… интересно!"

Маляренко без всякого сожаления посмотрел на моряка — именно этот Май и ударил Таню колом в живот.

— Олег, зови своих хлопцев, отнесите этого подальше, и покажи им, как это делается. И пусть тоже потренируются, ладно?

Прошло пять дней и, видимо, извещённые Доком, в Севастополь притопали пять добровольцев из Бахчисарая.

Татьяна, жена Олега, увела к себе всех детей, так что в доме Ивана были только мужчины, Маша, да наверху, в спаленке, лежала после операции Таня. Сашкин дом теперь пустовал.

Маляренко проводил производственное совещание.

Ну, как "совещание"… Иван просто собрал всех своих "подданных" и пришлых мужиков и поставил каждому из них совершенно конкретную задачу.

Во-первых, был назначен новый экипаж на "Беду". Мотористом становился Франц, а всем остальным — Игорь, один из боевиков Олега, уже неоднократно ходивший в море. Сам Иван так и остался почётным капитаном. Новоназначенных морячков озадачили учебными походами по затону и выставили вон.

— Учиться, учиться и ещё раз учиться! Игорь, переведи ему.

Во-вторых, в поход из местных, кроме экипажа и самого босса, шли только два дружинника, а их командир, Олег, оставался в усадьбе "на хозяйстве". Во временное подчинение к нему поступали все остающиеся: Борис, Семёныч, Юра, Толик, все работники фермы и агроном.

В глубине души Олег, конечно, расстроился. Даже обиделся. Но виду не показал, а лишь спокойно кивнул в знак согласия. Если его оставляют здесь, значит, хозяину это зачем-то нужно. Рыжий Лёха было попытался качнуть права, вякнув, что тоже хочет в поход, но быстро заткнулся, получив в ответ тяжёлый взгляд Ивана и совершенно зверское выражение лица Олега. Выражало то лицо… нет, совсем не то. Оно красноречиво обещало отбитые, в ближайшем будущем, почки и вырванный с корнем язык, чтоб не смел впредь перебивать начальство.

"Да. Я нужен шефу здесь!"

Омоновец, сидевший по правую руку от шефа, развернул плечи и приосанился.

Ну, и в-третьих, все пятеро добровольцев, конечно, тоже шли в поход.

Целых две недели, под жуткий грохот прибоя и гулко барабанящий по палубе дождь, команда "Беды" совместно с десантниками отрабатывала в затоне манёвры. Борис и Семёныч бросили все свои дела и из огромного куска брезента, найденного на складе возле школьного автобуса, сшили отличный тент, которым, на манер палатки, затянули всю палубу лодки от носа и до кормы. В борта, по всему периметру, для крепежа всей этой конструкции Иван лично вкрутил две сотни драгоценных больших стальных шурупов. На пятнадцатый день тренировок Маляренко рискнул и, как следует разогнавшись, выскочил из безопасного затона.

— Ах! Тля! Твою мать!

Лодку швыряло и качало, ветер выл и свистел, промасленный брезент трещал по швам под напором стихии, но внутрь, на палубу и тем более в трюм, не попало ни капли воды. Кораблик слушался руля и уверенно штурмовал двухметровые волны. Правда, качка была сумасшедшей, но это можно было перетерпеть. К немалому облегчению Ивана, ни он сам, ни экипаж с десантом морской болезнью не страдали.

— Милый, зачем тебе всё это нужно? — Маша с неприкрытым страхом вслушивалась в далёкий гул бушующего моря, вздрагивая после особо мощных ударов прибоя о берег. — Сгинете, пропадёте.

Женщина заплакала и уткнулась мужу в плечо.

— Всех, кто виновен в гибели ребят, ты убил. Эти люди там уже три года живут, и никуда они не денутся. Лодка у них всего одна, и она даже меньше, чем наша. Сейчас они точно не рискнут никуда плыть. Про нас они не знают — значит, нападения от них ждать не приходится. Ну, подожди до весны!

Ваня с нежностью обнял жену. Родив ребёнка, Маша расцвела, превратившись из молодой и чертовски красивой девчонки в молодую и чертовски красивую ЖЕНЩИНУ. Любоваться ею Иван мог бесконечно, дети к Маше тоже всё время липли, а дворня, завидев Марию Сергеевну, замирала, вытягивалась по стойке смирно и вежливо начинала пунцоветь. Если хозяина или боялись, или уважали, то хозяйку все просто любили.

Маляренко проморгался, смахнув украдкой слезу, собрался и постарался придумать контраргументы на чрезвычайно дельные мысли супруги.

"Блин! И сообразить-то ничего не могу. Хочу! Вот такой я самодур, любимая. Хм… любимая… иди-ка сюда!"

— Ваня! — У Маши высохли слёзы, и она, довольно улыбаясь, отпихнула шаловливые руки мужа. — Ты ответь мне сначала.

— Я тебе потом отвечу.

— Ну ты и гад!

— А то!

Несмотря на огромное желание Ивана немедленно поближе познакомиться с общиной людей, живших на северо-востоке, здравый смысл и аргументы супруги возобладали, и экспедиция была отложена на целый месяц. Этому сильно поспособствовал страшнейший шторм, разразившийся аккурат в ночь перед намеченным выходом и продолжавшийся три недели.

Стас и остальные добровольцы, до одури наплававшись вдоль берега, обменявшись на прощание крепкими рукопожатиями, отправились по домам. Впереди была короткая, но бурная крымская зима.

Лишь в начале февраля, когда море немного успокоилось, а на тёмном от туч небе стали появляться светло-голубые просветы, Иван Андреевич Маляренко отправил гонца за десантниками.

— Ну что, хлопцы, готовы? — Капитан бросил взгляд на пирс. Там, у самого края, с ребёнком на руках, стояла Мария, а за ней, тоскливо глядя на лодку и её капитана, Таня.

"Эх, девчонки, девчонки…"

Иван уверенно улыбнулся, ободряюще кивнул женщинам и, не дожидаясь ответа "хлопцев", скомандовал.

— Франц, ходу!

 

Глава 2

В которой Иван становится агрессором, пиратом, грабителем и убийцей

— Вот суки! Сильно? — Завёрнутый в лохмотья скелет по фамилии Лукин участливо склонился над располосованной кнутом спиной Аудрюса.

— Терпимо. — Было видно, что литовцу очень больно, но он лишь скрипел зубами, изредка бурча что-то на своём языке.

Бывший старпом злополучного краболова прекратил ругаться и, шипя от боли в спине, уставился на приятеля.

— На себя посмотри. Морда вся расквашена.

В самом Лукине было почти невозможно узнать того уверенного и сильного человека, что приплыл в этот сволочной лагерь полтора года назад. Добрый со своей кодлой сначала принял парня с распростёртыми объятьями, посчитав его кем-то вроде разведчика-спасателя, но потом, выслушав от прапорщика пару нелицеприятных монологов насчёт порядков, царивших в общине, и узнав, что новичок в прошлом был "судейским", пахан велел наглеца пригнуть.

Совсем пригнуть не получилось — парень рубился, как сумасшедший, искалечив нескольких шестерок и свернув шею одному из "коренных". Таких бойцов Добрый очень ценил и всю свою свору придержал, велев новичка боле не прессовать, а лишь урезал ему пайку и норму выдачи воды, рассчитывая, что со временем голод и жажда заставят прапора поменять свою точку зрения и примкнуть к бригаде. Прошло уже больше года, но пока ничего подобного не происходило: Лукин время от времени продолжал взбрыкивать, вступаться за обиженных и учинять разборки с братвой. Братва нервно оглядывалась на пахана и регулярно била Лукина. Била страшно, но без увечий и не насмерть. Сам Добрый уже не рассчитывал перетащить упрямца к себе, просто ему было любопытно, как долго этот чудак на букву "м" сможет продержаться.

Чудак, мало того, что не собирался сдаваться, а ещё и крепко закорешился с Аудрюсом, бывшим старпомом корабля, вокруг которого ныне и кипела жизнь. А тот по своему характеру был ещё большим упрямцем и правдолюбом.

Старпом прикрыл глаза, чтобы не видеть эту опостылевшую пустыню, и призадумался.

Перспективы вырисовывались невесёлые. Бригада рыбаков-филиппинцев, которую он курировал и за которую отчитывался перед Добрым, смылась, бросив его на произвол судьбы. Пахан озверел, и с тех пор, вот уже два месяца, жизнь моряка была сущим адом.

— Хрен их, этих азиатов, поймёшь. То друг, друг…

Община, которой "руководил" Добрый, уменьшалась чуть ли не еженедельно. Люди бежали в пустыню — куда глаза глядят, умирали от недоедания, болезней и побоев, но такого массового побега, да ещё и на лодке, раньше не было. Пахан понял, что слишком сильно "закрутил гайки" и что рискует вообще остаться без рабочих рук. Только поэтому и Лукин, и Аудрюс, и ещё три десятка таких же бедолаг-штрафников были ещё живы. А ведь всего полгода назад, когда доведённая до отчаяния издевательствами и насилием маленькая корейская община подняла бунт, пахан не церемонился. ВСЕ мужчины-бунтовщики были показательно посажены на колья. Все брожения тогда моментально прекратились, а в рядах "шестёрок" появилось нехилое пополнение.

Лукин сидел рядом с приятелем и бездумно пялился на море.

А как всё хорошо начиналось! Всего через десять дней после ухода из посёлка Спиридонова Лукин совершенно случайно наткнулся на настоящий походный бивак. Там стояли палатки, валялись котелки, разбросанные там и сям части скелетов и вытащенные на берег байдарки. Похоронив "байдарочников", путешественник собрался было повернуть назад, чтобы похвастаться массой полезных вещиц, но потом передумал, упрятал добычу в яме и двинул дальше. Уже на байдарке. Поначалу было непривычно и тяжело, но со временем он приноровился, пообвык и дело заладилось. За несколько месяцев парень обшарил кучу лиманов, устьев рек и островов. Нашел много интересного, и даже с успехом перезимовал на маленьком островке в отлично сохранившейся каменной церкви. А потом…

А потом чёрт его дёрнул поприветствовать первых встреченных им на пути людей.

"Ёшкин кот!"

Левый глаз окончательно заплыл и вообще не открывался.

"А хорошо, что они мою карту не нашли. Хрен им, а не мои находки!"

И Лукин показал в пространство фак.

— Во, мля, сам — доход-доходом, а факи показывает! — Стас возмущённо оторвался от монокуляра и вернул его Боссу.

— Сколько их там? — Маляренко не стал пялиться на скопление шалашей, стоящих на приличном отшибе от основного лагеря, а завалился на спину и с наслаждением перевёл дух. Всё-таки передвижение по-пластунски на длинные дистанции — хрень запредельная. А как жалко камуфляж! Не помогали ни брезентовые рукава, ни наколенники.

"Маша меня убьёт! Точно убьёт!"

— Человек тридцать. Вроде несколько азиатов видел. И негров пару.

— Болезные?

Стас пожал плечами.

— Понятия не имею.

— Отходим.

Иван перевернулся на живот и неторопливо пополз следом за Лужиным.

Поначалу Маляренко, сидя вечерами над своим арсеналом и осваивая под руководством Тани премудрости сборки-разборки и чистки оружия, решил, что в поход возьмёт ровно половину огнестрела. И половину боеприпасов. Но потом, посовещавшись с Олегом и окинув скорбным взором все оставшиеся невеликие запасы патронов, мнение своё поменял. Так что в маленькой балке, куда Иван возвращался из разведки вместе со Стасом, его ожидала встреча с неплохо вооружённым отрядом. Его собственные бойцы — Коля и Лёша — были вооружены автоматами, Андрюха и его ребята — мачете и самострелами, а сам Иван предпочёл пистолет. Стас тоже получил во временное пользование небольшой пистолетик, когда-то давно принадлежавший погибшему пилоту.

— Чего там? — Часовой нервно суетился, выскочив навстречу разведчикам. Иван не успел даже поморщиться, как раздалось приглушённое "мля", короткий глухой удар и любопытный улетел обратно в "окоп". Впереди за редкими кустами раздавалась тихая ругань Лужина и звуки оплеух. К огромному удовольствию Маляренко, его личные бойцы не пялились на экзекуцию, а лежали с оружием наготове на отведённых им позициях, внимательно глядя по сторонам.

"Вернёмся — Олегу благодарность и звёздочку лейтенанта".

Мысль эта так понравилась Ване, что он, махнув рукой, отменил очередную порцию люлей.

"А что, это дело. Надо будет ещё премию имени меня учредить… хе хе хе…"

— Отставить! — Иван жадно глотнул воды из фляги. — Слушаем сюда. Посёлок, о котором говорил морячок, мы нашли. Во всяком случае, других тут нет. Корабль в трёх кэмэ от моря имеется, значит, мы там, где нужно. Посёлок большой. Вокруг какие-то постройки и огороды. Что растёт, не понятно. На отшибе — ещё посёлочек. Сильно меньше и хуже. Шалаши. Можете задавать вопросы. Коротко и по существу.

Над балочкой повисло молчание. Бойцы Ивана даже не голов не повернули, выслушав речь начальства на своих позициях, а остальные боялись влезть "не по существу". Наконец, по праву зама, голос подал Станислав.

— А — Сиплый голос дал "петуха", мужчина тихо прокашлялся, -

каков план — Стас на секунду замялся, — Босс?

В душе Иван усмехнулся.

"Привыкай, родимый, привыкай".

— Первое. Взять "языка", с которым можно по-русски пообщаться и разузнать, что почём. Это — план-минимум. Если я сочту, что эти люди могут быть опасны, то…

Иван собрался с мыслями. Перед глазами стоял дом, жена и дочка.

— … то надо будет утопить их лодку. А лучше — угнать. Деревьев здесь нет. Других лодок — нет. Всё. Они нам не опасны. Воевать с сотнями людей, имея на два автомата четырнадцать, а на два пистолета — восемь патронов, как-то глупо. Ты не находишь?

Иван неожиданно подмигнул провинившемуся часовому и, улыбнувшись, дружески ткнул его кулаком в бок.

— Ты — на часы. Остальным — отдыхать.

И, не дожидаясь реакции остальных, завалился спать.

Спал Иван плохо. Всю ночь ему снились "русские гангстеры", голая Таня на палубе "Беды" и Бим, укоризненно качающий ушастой головой. Потом Ване приснилась Маша, поливающая на веранде цветы. Тоже голая. А потом под кусок брезента, в который завернулся Маляренко, натекла вода, и чертыхающийся командир отряда моментом проснулся.

Дул холодный пронизывающий ветер, нёсший параллельно земле редкие капли дождя. Глинистая, с налётом песка, земля намокла, а на дне балочки так и вовсе была небольшая лужица.

"Чудо чудное!"

Настоящую лужу в этом мире Иван видел в первый раз.

"Север" однако!"

На востоке медленно начинало сереть. Маляренко вытер мокрое лицо и принялся поднимать бойцов.

План, предложенный Стасом, был прост, как мычание. С рассветом навестить выселки и умыкнуть оттуда пару человек. Иван поначалу засомневался было, как отличить среди спящих тех, кто говорит по-русски, но, так ничего путного и не придумав, идею зама одобрил. Станислав приободрился и с превосходством глянул на Андрея. Между ними уже давно шло негласное соперничество за влияние на десантников из Бахчисарая.

Маляренко, хоть и был невеликим психологом, всю эту тему давно просчитал и только ухмылялся. Главой группы захвата он назначил как раз качка Андрея.

"Ну-ну, родимые, на подеритесь".

Отряд спокойно протопал в сумерках два километра до цели, тихо радуясь, что нет необходимости ползти на брюхе по раскисшей земле, но тут всю малину испортили сами потенциальные "языки".

Всё, как всегда, получилось не так, как планировалось. Всё получилось и проще, и сложнее одновременно. С другой стороны лагеря раздались пронзительные крики, состоящие из "ёу!", "мазафака" и прочих воплей бабуина. Отряд, ведомый Иваном, молча рухнул мордами в грязь. Впереди загорались огни, суетились и бегали люди. Одни испуганно вжимая головы в плечи, а другие щедро раздавая всем подряд удары палками.

Стас, валявшийся по соседству, присмотрелся и удивлённо присвистнул.

— Негры!

— Это не негры, мать их!

— А кто?

— Конкуренты! Сейчас угонят всех куда-нибудь, и жди их целый день.

Иван с досады плюнул. До заветной цели оставалось всего-то метров двести, но самым поганым было то, что уже почти рассвело и лишь перепачканный землёй камуфляж спасал их от обнаружения.

"А ещё то, что эти макаки по сторонам-то не смотрят!"

"Макаки" тем временем шустро согнали около тридцати оборванцев к краю посёлка, вручили каждому по корявой лопате и, крича что-то вроде "глииньа", погнали толпу в чисто поле. Аккурат мимо десантников и подальше от большого посёлка.

— Слушай, Стас, а ты конвойной службой занимался?

— А? — Лужин выпучил глаза.

— А куда ж мы такую толпу-то денем?

Иван выждал, когда три десятка работников и десяток конвоиров уйдут на полкилометра, спокойно поднялся и двинул следом.

"Глииньа", как Ваня и думал, оказалась просто глиной. Раскопки до боли напоминали те, на которых когда-то надрывался сам Маляренко. Рабочие ковырялись внизу, в распадке, периодически выволакивая наверх огромные полные корзины, а конвоиры спокойно сидели под навесом, сбившись в тесный кружок вокруг хилого костерка.

"Взмэрзли, Маугли!"

Как ни рассматривал их в монокуляр Иван, никакого огнестрела он так и не увидел. Негры, как негры. Реперы какие-то, одним словом. Куча блестящих цацок, дубинки и самодельные… эээ… Ваня затруднился с определением. Палаши? Что-то похожее на его собственное мачете.

Оставалось только понять, как проделать по голому полю последние триста метров, которые отделяли снова лежавший на земле отряд от врага.

В трубу было отлично видно, что конвоиры весело ржут, машут руками и сидят лицом к огню, но не слышно было ничего. В ушах свистел ветер, глуша все звуки.

"А да хрен с ним!"

— Делай как я!

Иван встал в полный рост, молясь, чтобы пасмурная погода и камуфляж подольше скрывали его от глаз врага, и негромко скомандовал.

— За мной. В колонну по одному. Стройся!

— Арбалетчики, к бою.

За спиной тихо заворочались стрелки, и заскрипела натягиваемая тетива.

— Стас, Коля, Лёша. Огнестрел не используем. Стрелять, если что, буду только я, понятно? Готовы? Вперёд.

"Реперы" оказались раззявами. Одинокую фигуру, приближавшуюся к ним с запада, они так и не заметили. Повинуясь знаку Ивана, четверо арбалетчиков, неслышно ступая, разошлись в стороны и прицелились. Маляренко вытащил пистолет.

"Четыре выстрела. Четыре".

— Пли!

Четыре тяжёлых болта ударили в спины конвоиров почти одновременно. Шестеро бойцов Ивана заорали что-то матерное и ломанулись на врага.

"Реперы" оказались крепкими парнями. Ни один не струсил, не убежал и не сдался, на что так надеялся Иван. Шестеро оставшихся африканцев дружно похватали колюще-режущие предметы и развернулись лицом к врагу.

"Нет. Так дело не пойдёт!"

— Стоять! Ко мне! Назад! Коля, Лёха. Одиночными. Огонь!

Раздалось шесть выстрелов, и негры попадали на землю.

— Стоять! Арбалетчики. Добить!

Маляренко тревожно оглянулся назад. Сильный ветер дул в спину, да и до посёлка было не меньше трёх километров, но кто знает…

Каждое тело, лежащее под навесом, получило по болту в голову, а потом Стас, повинуясь указанию Босса, перерезал каждому горло. Полный, так сказать, контроль.

"Мда. Картина маслом".

С края раскопа открылся живописный вид. Примерно двадцать рабочих лежало на дне, прямо посреди глинистых луж, прикрыв головы руками и согнувшись в три погибели, а позади них, на обратном склоне, настороженно СТОЯЛ десяток мужиков, крепко сжимавших в руках штыковые лопаты.

В животе у Вани громко заурчало. Жрать хотелось зверски. Походная кухня осталась на "Беде", стоявшей в лимане в тридцати километрах отсюда.

— Мужики, а у вас пожрать, случайно, ничего нет?

Трое из стоявших рабочих бросили лопаты и истерически расхохотались.

— Босс, этот "байдарочник" — или из спецназа, или из ОМОНа, никакой он, нахрен, не водила. — Стас делал вид, что перешнуровывает ботинок.

— ?

— Чувствую. Коллега.

— Ясно. — Иван повернулся к троице, сидевшей под навесом, напротив него. — Ты, значит, Игорь.

Маляренко перевёл взгляд на широкоплечего красномордого мужика.

— Аудрюс.

— А ты?

— Леонид.

Протянутые руки Иван проигнорировал. Он наклонился к собеседникам и упёр в "красномордого" тяжёлый взгляд.

— Рассказывай. Всё. Я ложь чую.

— Нет. — Прибалт отвечал неторопливо, растягивая слова. — Добрый — это не кличка. Это фамилия у него такая. Он единственный из них, кто когда-то сидел. А так это — банда рэкетиров. Молодежь, все как один — отморозки и беспредельщики. Все — бывшие спортсмены. Я слышал, они куда-то на разборки ехали, вот так и залетели сюда.

— Оружие? Дошли слухи — у них калаши?

Игорь помотал головой.

— Нет. Это "Сайга", четыреста десятая. Гладкоствол. Их две штуки, точно. Боеприпасов у них почти нет. По слухам, у Доброго есть ТТ, а у Лысого — его правой руки — обрез. Но я их не видел, врать не буду.

"Угу. Водила. Ну конечно!"

— Так вот. Эта банда нашла где-то рыбака на лодке и случайно выбралась к нам. Поначалу Добрый своих ублюдков в узде держал. Но потом, как они аэропорт нашли, совсем с цепи сорвались. Капитана моего убили. И ещё четверых из экипажа. И рыбака этого — тоже.

— Что за аэропорт? — Иван прекратил рассматривать разномастную бригаду землекопов и уставился на литовца.

Аэропортом оказался ровный как стол кусок степи в двадцати километрах отсюда. Через три месяца после прибытия бригады к кораблю, с востока донёсся гул турбин, и Пахан тут же отрядил разведку, которая доложила, что у берега лежат на брюхе три самолёта. Два больших иностранных и один наш, маленький и разбитый. И вокруг всего этого торчит прорва народу, а на пляже были замечены бабы в купальниках. Все орут и просят пить. Тогда Добрый сел на вёсла и повёз людям воду. Лодка моталась туда-сюда без остановки почти месяц, перевезя к роднику у корабля четыреста человек и весь багаж. Они бы не справились, но филиппинцы надыбали на берегу выброшенную лодку с винтом, который можно было вращать вручную, и дело ускорилось в три раза.

Старпом помолчал.

— А всех тяжелораненых и пожилых Добрый там и бросил. Свои, не свои — ему похрен. Некоторые сюда сами добрались. По берегу. Их убили.

— А возил он сначала тех, кто ему приглянулся. Шестёрок, одним словом. Сейчас у Доброго десять своих и тридцать шестёрок.

Аудрюс посмотрел на раскоп и поправился.

— Двадцать. Хотя вообще-то они парни крепкие. И не трусы.

— А где лодка?

— Дальше на восток, в двух часах ходьбы, есть залив. Там она на берегу и лежит. Её охраняют, конечно, там есть и из бригады люди, и эти… дружинники, мать их! После побега моих матросиков, ту лохань охранять стали — будь здоров!

На этом месте прибалт завернул такую сложновыстроенную конструкцию на великом и могучем, что у Маляренко едва не рухнула челюсть. Увидев удивление на лицах слушателей, он лишь усмехнулся.

— Ну а … вы думали — три года на Курилах.

Рабочих пришлось гнать с собой. Эта разномастная толпа состояла из самых разных людей. Тут были и белые, и арабы, и индусы. Было даже два негра, которых их соплеменники лупцевали без всяких скидок на родственный цвет кожи. Тех, кто испугался и лёг, Иван в расчёт не принимал. Их просто выгнали наверх из ставшего братской могилой раскопа и направили впереди себя к лодочной стоянке. Десяток Аудрюса разошёлся по сторонам, зорко следя за тем, чтобы никто не разбежался. Люди постоянно оглядывались на пришельцев. Лица расцветали улыбками и надеждой. Позади, отстав на полсотни шагов, уверенно шагали восемь вооружённых бойцов.

Лодка спокойно лежала на берегу, рядом стояли два шалаша и большой навес. В подзорную трубу Иван насчитал шесть человек, хотя их могло быть и больше.

Не дойдя до берега с полкилометра, Иван отпустил рабочих. Многие уже отошли от шока и тоже, как и те, кто не лёг, с любопытством и надеждой смотрели на незнакомцев. Назад, в посёлок к кораблю, ушло всего четверо. Остальные сели на землю, чтобы дождаться, чем всё это закончится, а трое так вообще присоединились к старпому и его людям.

— Шеф. Вижу огнестрел. — Стас задумчиво посмотрел на оптику автоматов. — Подойти метров на двести да и расстрелять их чёрту. Лодка — вот она. Или уплывём, или сожжём нахрен.

Восемь последних автоматных патронов было безумно жаль, но Лужин прав. Слишком велик риск получить в рукопашной схватке пулю или заряд картечи.

Стрелки не подвели. Коля и Алексей залегли между полутора десятками бывших рабов, которые, подойдя на двести метров к шалашам, заорали на разных языках и принялись размахивать оружием. Их заметили. Из шалашей вылезли ещё два гаврика с дубинками и палашами, и все восемь гангстеров направились разбираться с оборзевшими "пейзанами". Как Иван и думал, "Сайгу" несли на виду, но стрелять из неё не стали. А потом и вовсе стрелять стало некому.

— Вы не можете так поступить с нами! — Леонида трясло. — Почему вы бросаете нас? Вы должны…

— Стоп!

Иван круто развернулся, а рядом, из ниоткуда, тут же возникли его бойцы.

— Ты. Запомни. Я. Никому. Ничего. Не. Должен. Ты понял?

Мужчина закрыл лицо ладонями.

— Мы возвращались из Штатов. В Токио должна была быть пересадка, но мы сели здесь. Моя жена там. У этих… тварей. И дочь. Она ещё совсем маленькая. Помогите. Пожалуйста. И здесь почти все такие, как я.

Волна мерно покачивала спущенную на воду лодку. Маляренко окинул долгим взглядом полтора десятка оборванных, измождённых, но не сломленных людей. В руках у них были трофейные палаши, дубинки и "Сайга", без единого патрона в магазине.

— Нет.

Иван повернулся к своим людям, которые напряжённо ожидали решения босса.

— Крутите.

— И-раз!

Вал скрипнул, провернулся, и лодка, вздрогнув, потихоньку начала набирать ход.

— Будьте вы прокляты!

"Блин! Ну что за патетика. Как неприятно".

Иван прошёл на нос, на ходу бросив Андрюхе:

— Застрели его.

За спиной раздался скрип, стук и короткий крик боли.

"Надо к этому качку присмотреться…"

Игорь Лукин растерялся. Лодка точно собиралась отчаливать. Так не должно быть! Это же неправильно. Он привык делить всё на белое и чёрное, на хороших и плохих. Своих и чужих. Эти люди были СВОИМИ. Он это чувствовал. И громила — явно омоновец или десантник. И два молодых волчонка с автоматами, грамотно оберегавших своего шефа и смотревших по сторонам. И квадратный качок с пудовыми кулаками, и остальные мужики. Все они были ПРАВИЛЬНЫМИ.

Но вот шеф. Шефа Игорь не понял. Он — точно не СВОЙ, но и не чужой. Он был… сам. И все, все эти люди, кто пришёл сюда с ним, слушались его беспрекословно.

Чёрт! Да они же его БОЯЛИСЬ!

Игорь вздрогнул и вернулся в этот мир. В этом мире стоял многоязычный ор.

— Будьте вы прокляты! — Белые от бешенства глаза Лёньки ничего не видели.

"Ой, дурак! Был".

Сорокалетний бизнесмен Лёнька всхлипнул, отлетел назад и упал на спину. Из середины его груди торчал короткий кончик арбалетного болта.

Четырнадцать человек на пляже издали стон, полный тоски и отчаяния. Надежда исчезала на глазах, вместе с уходящей в море лодкой. Их оставили здесь умирать.

— Гоша, что же нам теперь делать, что делать. — Аудрюс сидел на песке и бездумно вертел в руках железную палку. Мужчина был выбит из колеи внезапным предательством тех, кого он считал своими спасителями и союзниками.

Внезапно на Лукина накатила такая волна злости, что его стало потряхивать.

— А вот хрен им! Мы ещё побарахтаемся!

И, сдирая с себя на ходу остатки одежды, парень бросился в воду.

Лужину было не по себе. То, что сделал шеф, его покоробило. СВОИХ он бросать в беде не привык, а тут…

Стас помотал головой и крепче вцепился в рукоятку вала. Ещё больше его потрясло беспрекословное подчинение своенравного и диковатого Андрюхи, по одному движению брови Ивана убившего того несчастного мужа и отца. И этот Андрюха жил через два дома от него. От его семьи. Стаса пробил озноб. Он оглянулся и увидел, как вслед за лодкой, в море бросился человек.

— И… кхм! Иван Андреевич! Похоже, за нами плывут.

— Стоп машина!

"Блин, какая тут, нафиг, машина? Ага. Тёмная лошадка плывёт. Ну что ж, послушаем…"

— Кто ты? Ещё раз скажешь про "водилу", вот он, — Иван указал на Стаса, — тебе уши отрежет.

Рука Станислава, сама собой, отдельно от головного мозга, вытянула из ножен мачете.

— Служба судебных приставов. Группа быстрого реагирования. — Лукин смотрел твёрдо и уверенно.

"Сейчас начнутся припрятанные козыри".

— Я не летел на самолёте.

— Я знаю. — Иван благожелательно улыбался. — Это и ежу понятно.

— И я вправду приплыл на байдарке. Я знаю места, — Игорь нагло уставился на Босса, — эти места далеко отсюда. Там живут люди. Такие же, как и вы. Я ведь вижу — вы НЕ плохие люди, и мы можем стать друзьями.

— Так ты, получается, разведчик и дипломат? Покажешь путь к своим? — Ваня подмигнул Игорю.

"Не скажет, и Док тут не поможет".

— Летом.

"Умён, собака!"

— Ты доживёшь, до лета-то?

Лукин многозначительно посмотрел на рукоятку пистолета, торчащую из кобуры на поясе Ивана.

— Уверен в этом.

"Красава! Уважаю!"

Иван достал пистолет, вынул обойму и выщелкнул из неё все четыре патрона. Потом завязал всё это в брезентовый нарукавник и пододвинул узелок к приставу.

— Чем могу.

 

Глава 3

В которой Иван доказывает, что в жизни всегда есть место "подвигу"

Назад шли в приподнятом настроении. Даже Стас, пораскинув умом, согласился с Боссом в том, что лезть в чужие разборки — глупость, которая, кстати, запросто может обернуться кровью. И не абстрактных негров, а своей собственной.

Море не то чтобы успокоилось, но и штормов на обратном пути, занявшем десять дней, не было. Постоянные хлопоты доставляла лишь "пленница". Угнанная лодка, тащившаяся на буксире позади "Беды", ни тента, ни палубы не имела, вдобавок по валу внутрь просачивалась вода, и приходилось постоянно её вычерпывать. Намаялись тогда все, включая капитана. Но рано или поздно всё заканчивается, и солнечным тёплым утром пара лодок неторопливо вползла в ставший уже родным затон. На берегу возле пирса в радостно-тревожном ожидании собралось всё население порта.

Иван выскочил на нос, помахал рукой и, широко улыбаясь, поднял большой палец. Набережная взорвалась радостными криками.

"Ну вот я и дома!"

Первыми, на самом краю причала стояли Маша и Таня, державшая на руках ребёнка. Обе женщины смущённо улыбались, держась за руки, хотя глаза у обеих были красные и опухшие, словно они проплакали всю ночь.

— Что? — Ваня, перепрыгнул с лодки и, поцеловав жену, недоумённо отстранился. — Что?

Мария отодвинулась, а Таня, поднеся дочку к отцу, неожиданно привстала на носочки и быстро поцеловала капитана в щёку.

"Кажется, я попал".

Никакого особенного пира Иван устраивать не стал. Десантники не задержались и на час, сразу же после скорого завтрака уйдя домой, а самому хозяину устраивать пирушку было лень. Всё празднование ограничилось баней в узком семейном кругу. Тут-то у Ивана "вынос мозга" и состоялся.

Маша взяла с места в карьер.

— Таня тебя любит.

"Вот те на!"

— Э…

— Она не хочет в свой дом возвращаться. Попросила меня оставить её жить у нас.

Маша старательно не смотрела в глаза мужу, оттирая свои ступни кусочком пемзы.

— А… — Новости были, мягко говоря, сногсшибательные. Ваня, сидя на полке, неуверенно заёрзал.

— Солнышко, я никогда…

— Я знаю, — Мария стрельнула глазами на мужа. — Таня мне так и сказала. А я ей верю. Сначала я ей хотела глаза выцарапать, но потом подумала — а куда ей идти? Делить тебя я с ней не хочу, но и гнать рука не поднимается. А пока ты, носорог бесчувственный, месяц по походам шлялся, мы даже подружиться успели.

"Вот это номер!"

Ваня представил себе, как сюда входит Таня. Маша смешливо фыркнула.

— Ну ты кобель! У тебя всё на лбу ж написано!

Женщина поддала пару. Иван закряхтел и пришёл в себя. Ситуация была пикантная, со множеством недоговорённостей со стороны женщин и, в общем, занятная. Помечтать — оно, конечно, полезно, но воспитание у Ванюши было не то.

Всю жизнь прожив среди мусульман, Иван знавал многих людей, у которых было две-три жены. Неофициально, конечно, ибо светские законы государства этого не дозволяли, но тем не менее… Люди жили и радовались жизни, и Иван к этому относился вполне лояльно и с пониманием, но вот себя представить в роли бая не мог.

Маляренко скептически уставился в потолок, и Маша поняла, что её смелое предложение никакого понимания у мужа не нашло.

Иван вздохнул — Таня была красивой девушкой, но…

— Ладно, пусть живёт у нас. Не гнать же её, в самом деле. Война план покажет.

В сумраке бани тело жены белело светлым пятном. Ваня почувствовал, как в нём нарастает желание.

Маша хихикнула.

— Злыдень!

— Угу! Писюкатый. Ну-ка, иди ко мне! Это ж каким-таким образом вы с ней "подружились"?

Маша снова хихикнула и занялась любимым делом.

 

Глава 4

В которой Иван показывает себя настоящим заботливым хозяином

Весь следующий день Ивану было не до личных переживаний. Со всех сторон, как из пулемёта, посыпались проблемы, которые необходимо немедленно решить. Сначала с хутора пришло известие, что рыжий Лёха избил Юрку и агронома, а заодно и Валентина, который вступился за своего работодателя. Потом старшие девочки устроили разборку, деля трёх холостых парней из личной гвардии Ивана. Потом прибежала Лера и сообщила, что на одного из стариков Толика напали неизвестно откуда появившиеся собаки. Старик отбиться не смог, и его сильно искусали. Если бы не гора мяса в виде ослиной туши — тут ему бы и конец, но свора отвлеклась, и дед смог убежать. И, наконец, после вчерашнего, едва не сгорела баня. Сруб удалось отстоять, но крышу точно придётся переделывать.

"Что-то я не так сделал, что на меня всё это свалилось".

Иван собрал мужиков, заскочил по пути в Юрьево, сунул охреневшего Лёху в старый погреб и двинул в степь искать собак, попутно полируя своим бойцам мозги на предмет распоясавшихся девочек.

Собак нашли очень быстро, всего через два часа неспешной прогулки охотники буквально наткнулись на свору, которая лениво грелась на ласковом весеннем солнышке на берегу ручья. Увидев людей, три десятка собак насторожились, но никуда бежать не стали, а собрались в плотную кучу и принялись рычать. Иван вспомнил, как эти самые псы терзали Николая, посмотрел на свою изуродованную правую руку и многообещающе оскалился.

"Ну что, твари. Кто кого?"

Молча, абсолютно неожиданно, громадный чёрный пёс бросился на людей. Через миг за вожаком неслась вся свора. Собаки ни черта не боялись. Ни арбалетных болтов, выбивших пяток их товарок, ни редких хлопков пистолетных выстрелов. Ничего.

Иван вытащил своё мачете.

— Ну, тля!

На одно мгновение вожак стаи встретился взглядом с вожаком людей и сразу немного довернул. Прямо на Ивана.

"Ха! Ну давай!"

Маляренко готовился встретить врага ударом мачете, но всё равно немного опоздал — прыжок пса был невероятен. Действуя на автомате, Иван отклонился назад и со всей дури махнул тяжеленным метровым лезвием.

Тварь почти по-человечьи закричала, а потом умерла. А потом Иван заорал что-то невнятное и сам понёсся вперёд, рубя направо-налево.

Вид мужиков, вернувшихся в Юрьево, был ужасен. Не помогло ни купание в холодном ручье, ни экспресс-стирка — охотники с ног до головы устряпались кровью. К счастью и величайшему облегчению Маляренко, ВСЯ кровь оказалась собачьей. Ни на одном из бойцов не было ни царапины! А из трёх десятков псов в степь удрало меньше трети. Проблему со сворой на какое-то время удалось решить.

"Повезло, а вот что же мне с этим Лёхой делать?"

На самом деле вопрос, как поступить с рыжим, волновал Ваню куда больше, чем все собаки и девичьи разборки вместе взятые. Ему предстояло СУДИТЬ. Как это сделать по уму, да так, чтобы все его люди приняли его решение и осознали, что он, босс, суров, но справедлив, Иван и понятия не имел.

Лёха Демидов, в отличие от своего другана Валентина, своей жизнью на ферме в старом домишке, крытом камышом, был очень недоволен. Поддавшись на уговоры жены, он согласился остаться тут, втайне надеясь, что так высоко оценивший их дела Босс, найдёт ему другое занятие. Да и дом хотелось свой. И не делить с этой размазнёй Валиком. И в земле ковыряться — зае… Агроном этот — сука занудливая.

А Босс, похоже, о нём и не вспоминал. Урод!

Жизнь на природе Лёху достала окончательно. Жена плакала и упрашивала его смириться и потерпеть, но мужика уже начало "заносить", и как-то весенним утром, получая от Юры задание на день, он сорвался.

Юра не хотел выносить сор из избы, решив разобраться лично, но Толик уже успел отчитаться перед хозяйкой, и дело приняло крутой оборот.

Маша "жаждала крови".

— Доставайте его оттуда.

Иван сидел на старом кресле от "Газели" с самым мрачным видом. Что делать — он не знал. Друга побили — плохо. Надо мстить. Человек не сдержал своей клятвы — плохо. Слово здесь, в этом мире, было всем. Вообще — всем. За слова здесь надо отвечать. А тем более — за поступки.

"Выгнать? Так ещё, чего доброго, в разбойники подастся. Парень-то он шебутной, а жрать его семье точно будет нечего. По уму б его повесить…"

Взгляд хозяина упал на заплаканную жену и трёхлетнего сынишку Лёхи.

"Угу, вот так кровники и появляются. Что мне, пацана и мать тоже вешать?"

Маляренко передёрнуло.

"Ладно, скажу Олегу — пусть по башке настучит, да и выставлю всю его семейку нахрен!"

Приняв такое решение, Иван успокоился.

— Ну, что скажешь, дорогой?

Лёха Демидов, светя фонарями, поставленными ему Олегом, нагло ухмылялся, глядя прямо в ненавистное лицо шефа.

— Я тебе не дорогой. Понял?

И добавил ещё пару крепких словечек. Хутор замер.

— Ну что ты сделаешь? Прикажешь своему громиле меня избить? Да пошёл ты! Самому слабо?

Парня несло, он брызгал слюной, орал, дёргался на сидящего Ивана и всячески нарывался. Лишь крепкие руки Олега и Игоря не давали ему броситься на хозяина.

Иван спиной чувствовал. Все ждут. Ждут его решения. Ждут команду "фас".

Жена Алексея, прижав к себе ребёнка, испуганно смотрела на мужа. Маляренко уловил этот испуг в её глазах и приободрился.

"А может быть, этот, как его… Егорка, когда вырастет, и не станет "кровником". Если вырастет…"

Ване надоело слушать вопли, и Олег коротко ткнул кулачищем в Лёхин живот. Крики и мат сразу прекратились.

Иван зевнул и потянулся.

— В погреб его.

"Завтра же за Андрюхой пошлю".

С девочками разбиралась Маша. Точнее, она выслушала несколько дрожащих, со слезами и истериками, монологов, из которых стало ясно, что эти, уже не девочки, а юные девушки, вполне ясно отдавали себе отчёт в том, что их семеро, а вот молодых и красивых парней в усадьбе — всего трое.

— Вичка сказала, что Игорь — её. Янка сказала, что Коля — её парень, а у Оли — Лёша. А мне что? За стариков замуж вы-ы-ы-ыходи-и-и-и-и-ить?

Когда Мария Сергеевна, сама немного одуревшая от такого количества слёз и нытья пятнадцатилетних соплюшек, пересказала всё это мужу, Ивану срочно захотелось немедленно куда-нибудь уплыть. Жена сочувственно посмотрела на него своим всё понимающим взглядом, а Ваня вздохнул, переоделся в чистое и отправился к "племянницам".

Дядю Ваню девочки немного опасались, а потому никаких жалоб, слёз и истерик не было.

— Хорошие мои. Я обещаю, что у каждой из вас будет семья. Молодой и красивый муж…

"Боже, что я несу!"

— … и каждая из вас, от меня лично, получит в приданое дом.

Глазки у девушек заблестели и моментально высохли. Переглянувшись, они подсели поближе. Горохом посыпались вопросы.

А откуда? А где? А когда? А можно? А вот если… и так далее и тому подобное.

Ваня безбожно врал, рассказывая о куче молодых парней, которых он нашёл в походе и которых обязательно привезёт. Рассказывал о своих планах на обустройство их флигеля и изготовления своим "любимым племяшкам" новых кроватей и шкафчиков, о том, что он подарит им на платья последний нетронутый парашют и красивые серебряные цепочки и колечки. "Любимые племяшки" оттаяли и облепили дядюшку со всех сторон. Маляренко почувствовал, что дети успокоились, тоже расслабился и, усадив, самую младшую к себе на колени, принялся рассказывать о своём путешествии, на ходу выдумывая самые фантастические подробности и умалчивая о ненужном.

До вечера они успели обсудить тысячу важных, с точки зрения девочек, вопросов и договориться о том, что у них в жизни всё точно будет хорошо.

На веранду Ваня выполз уже в сумерках. С моря дул холодный ветер. Ранняя весна ещё не успела вступить в свои права, и по ночам было довольно холодно, но Маляренко этого не замечал.

Всего вчера утром он вернулся из похода. А вчера вечером парился с женой в бане и едва её не спалил. А Маша недвусмысленно предложила принять в семью ещё и Таню.

"Кстати, надо подумать, зачем ей это нужно".

А утром он охотился на собак, а потом разбирался с Демидовым, а потом общался с племянницами.

"Бля! Ну и денёк!"

Ваня повалился на любимый топчан, укрылся одеялом и сразу уснул.

 

Глава 5

В которой Иван разговаривает с умным человеком, строит грандиозные планы и делит шкуру неубитого медведя

Проснулся Иван затемно. Поёживаясь от предрассветной прохлады, Маляренко быстро сбегал до ветру и совсем уж было собрался уйти в дом, забраться в тёплую постель под бок к жене и досмотреть прерванный сон, как на горизонте нарисовался часовой, обходивший усадьбу.

Часовым сегодня оказался Борис. Сон у Ивана как рукой сняло. Он всё это время собирался поговорить с бывшим директором школы, но никак не находил времени. А сейчас спешить было некуда. Иван негромко окликнул мужчину, пожелал ему доброго утра и пригласил присесть на крыльце.

Борис Михайлович с трудом удерживался от зевоты. Дежурство выдалось на редкость суетным. Из бывшего Сашкиного дома, превращённого ныне в казарму для молодняка, постоянно норовили выскочить тени и пробежаться до хозяйского флигеля, пошептаться у окна. Сначала Борис понимающе усмехался, а потом ему надоело за ними бегать, и он пригрозил пожаловаться Олегу. Тени угрожающе зашипели в ответ, но послушно убрались к себе в дом и больше оттуда не появлялись.

Борис прошёл мимо своего дома. Это, чёрт возьми, было так приятно. Свой. Собственный дом. Правда, пока небольшой, всего две комнаты. И с мебелью пока туго, зато там, внутри, спит его женщина. Которая уже ждёт его ребёнка.

Мужчина взбодрился и пошёл дальше. Жизнь постепенно наладилась, но умному и образованному человеку, каким, собственно, и был Борис, чего-то всё-таки не хватало. Он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что, если понадобится, он всю жизнь добросовестно проработает простым рабочим под началом Семёныча. Но — чёрт-чёрт-чёрт! — хотелось большего. Уж такая натура человеческая. Всегда ей всё мало.

Его окликнули. Борис узнал силуэт хозяина и тоже, в ответ, от всей души пожелал Ивану Андреевичу доброго утра.

— Борис Михайлович, присядьте, будьте добры.

Голос шефа был очень серьёзен. Борис понял — сейчас или никогда.

— По образованию я — историк. Сначала просто учительствовал, а затем меня директором назначили. Хлопотное это дело, я вам скажу.

— Понимаю.

— Иван Андреевич, могу я с вами поговорить?

— Так мы уже разговариваем.

"Ну давай, Боря, рассказывай! Чего ты там удумал".

Иван рассматривал собеседника. Тот мучительно собирался с духом, собираясь родить некое предложение.

— А знаете, Иван Андреевич, чем отличалась, по моему мнению, принципиально отличалась западно-европейская цивилизация от русской?

"Ну, Боря…"

Иван умело скрыл своё разочарование, он ожидал конкретного предложения от этого человека по его ПРОДВИЖЕНИЮ. Использовать Борю, как простого работягу — было верхом расточительности, но Иван ждал, что этот человек сам проявит ИНИЦИАТИВУ.

"Ну давай, послушаем тебя. Историк".

— И в чём же?

— Я не буду касаться глобальных идей о "цивилизации камня" и "цивилизации дерева". Скажу конкретнее. Где-то с двенадцатого века в западном обществе массово появился светский институт, которого у нас, по большому счёту, не было до семнадцатого века. Это институт непрерывного накопления информации.

— Школы, что ли?

— Университет.

"Ай да, Боря! Ай да сукин сын! Высоко метишь. Молодчина!"

Мысленно Иван присвистнул. Мысль бывшего учителя он уловил на лету.

— Понимаете, Иван Андреевич, мы выжили, организовались. У нас, у нашей, то есть, извините, вашей общины есть всё. Агропромышленная база, безопасность. Даже какое-то здравоохранение налажено. Но это всё можно потерять, если мы не возьмёмся сначала за школу, а потом и за университет. Если этого не сделать — мы, наши дети и внуки, обречены на деградацию. Не физическую, конечно, а моральную. Впереди их будет ждать тьма средневековья.

Мужчина помолчал.

— Если не хуже — первобытная дикость.

Маляренко не спешил с ответом. Всё, что говорил Борис, было правильно, но… Университет может осилить только государство. Но не он. Не с сотней же людей закладывать города, порты и прочие ВУЗы. А, с другой стороны, там, где есть школа, всегда будут дети. А там, где есть университет — всегда будет город. Вне зависимости от успешности порта и морской торговли.

— Даю вам два дня, Борис Михайлович. Продумайте всё хорошенько и представьте мне план.

Ваня усмехнулся.

— Будет у вас защита диплома. В комиссии — я и Мария Сергеевна.

Ночной разговор посеял в душе Ивана странное ощущение. Ощущение и радостного ожидания, и тревоги, и даже страха. То, что предложил ему сделать Борис, было настолько глобально, что перед этим меркла даже идея с закладкой порта. Фактически, бывший учитель, сам, наверное, того не подозревая, предложил Ивану создать ГОСУДАРСТВО. Помаленьку, потихоньку, но тем не менее. Потому как осилить озвученную цель может только система.

Спать уже не хотелось. Маляренко громким стуком в дверь поднял Олега и велел ему собирать остальных. Когда окончательно рассвело, на площади перед домом, зевая и поёживаясь, собрались все мужчины городка и окрестностей. Иван собрал вообще всех. Даже стариков Толика, даже агронома. В окнах домов то и дело мелькали любопытные лица женщин, но к мужчинам никто из них не вышел. Народ расслабленно сидел на завалинке, недоумевая, с чего это вдруг хозяин с утра пораньше собрал их всех. Считая троих ходячих дедков, всего собралось аж тринадцать человек.

Иван выглянул в окно, пересчитал всех присутствующих и оправил тщательно выглаженный свежий комплект камуфляжа. То же самое сделали и Маша с Таней.

— Пошли.

Иван решительно распахнул дверь и вышел в сопровождении женщин на веранду.

— Стройся!

Олег целую секунду переваривал давно не слышанную команду. Потом подскочил и начал судорожно выволакивать заспанных людей на середину площади.

— Стройся! Стройся!

Кое-как расставив людей в некое подобие строя, бывший прапорщик, старательно печатая шаг, подошёл к стоящему на крыльце командиру и без запинки отрапортовал.

— Товарищ командующий, личный состав порта Севастополь и окрестностей построен! В строю двенадцать человек, один под арестом, один в лазарете, доложил заместитель командира по боевой подготовке Степанов.

"Удивил! Быстро ты ориентируешься, Олег батькович!"

Иван запросто, за руку, поздоровкался со всеми подряд и, не распуская строй, объявил о присвоении господину Степанову Олегу Николаевичу, внеочередного воинского звания — капитан. За, так сказать, заслуги в подготовке личного состава и прочие личные достоинства. Собравшиеся вокруг площади женщины посёлка дружно зааплодировали, а бедный Олег не знал, куда деваться. Громила трогательно покраснел, но сдержался и бодро оттарабанил.

— Служу России!

— Вольно. Разойдись. Господин капитан. На совещание.

И Юра, и Толик, и все остальные мужики расходились, негромко переговариваясь. Этот "парад" произвёл на всех сильное впечатление. С одной стороны, конечно, дурдом. А с другой… Все поняли и осознали, что они уже живут не просто в общине, а в чём-то значительно большем.

Юрка залез в бричку к Толику, и тот тронул вожжи. Ослик привычно покатил тележку обратно в Юрьево.

— Знаете, Юрий Владимирович, — Лом-Али задумчиво чесал в затылке, — чувствую я, что мы очень правильно и очень вовремя здесь оказались.

Юра оглянулся на порт. Над домом хозяина, на невысоком флагштоке, кое-как закреплённом над коньком крыши, развивался российский триколор.

Никогда не служивший бывший чиновник попросил остановить бричку, поднялся на ноги и, неуклюже приложив правую ладонь к непокрытой голове, отдал флагу честь.

Первым делом Иван послал гонца в Бахчисарай за Звонарёвым и за Андрюхой, попросив их прибыть как можно скорее. Затем вручил новоиспечённому капитану "наградной" нож из схрона и маленький кошель с десятком самых мелких серебряных монеток.

— Деньги? Зачем?

— Во-первых, это премия. Имени меня. — Маляренко довольно подмигнул ошарашенному капитану. — А во-вторых, не думаешь ли ты, что мы вечно будем жить натуральным обменом? Деньги рано или поздно придётся вводить. Так что ты, мой друг, теперь финансово обеспеченный человек. А пока будет тебе задание.

Олег, услышав про задание, подтянулся.

— Бери своих орлов и собирай медь. Ищи, вынюхивай, отбирай, угрожай. Это я про Бахчисарай и окрестности. Здесь, если медь найдётся, то её и так принесут. Запомни — ВСЯ медь должна быть у меня.

Капитан кивнул.

— Мелочь чеканить?

— Точно. В ящиках с монетами есть разные пресс-формы.

Иван пристально посмотрел на служивого. Мол, дальше эту тему не поднимай. Тот понятливо кивнул.

— Да, и ещё, пусть жена тебе погоны вышьет. Ты теперь — государственный человек. Не хухры-мухры. Понял?

Маша проводила Олега задумчивым взглядом.

— Он уйдёт туда, за медью, а сюда придёт Андрей? Так? Я тебя правильно поняла?

Лицо женщины было бесстрастным. Сердце Вани похолодело.

"Ну пожалуйста, любимая, пожалуйста, не надо".

Хозяин судорожно вздохнул, сгорбился и, поникнув головой, глядя в пол, кивнул.

— Так. Олегу не стоит в этом участвовать.

— Я поняла. Он — защита, Андрей — наказание, а ты…

"А ты, любимый, берёшь все их грехи на себя"

Пальцы у Маши задрожали, а на глаза навернулись слёзы. Ей было безумно жаль своего мужа. Только сейчас до неё в полной мере дошло, ЧТО на себя взвалил этот человек. Какое бремя он несёт.

Женщина соскочила со стула и обняла мужа, прижав его к своей груди и взлохматив его волосы.

— Ты знаешь, что делаешь, я уверена в этом. И я тебя люблю. И всегда буду на твоей стороне.

Маляренко почувствовал, как у него вырастают крылья.

"Ура!"

— А с построением ты хорошо придумала.

— Конечно, — Женщина довольно улыбалась — похвала мужа ей была очень приятна. — Главное, в эти игры не заиграться. Но иногда, понемногу…

Глаза Марии хищно сузились. Она оглянулась на запертую дверь и, наклонившись поближе, жарко прошептала Ивану на ухо.

— Пусть знают своё место.

"Царица!"

— Не знаю, сможет этот Лукин что-либо сделать или нет, но сходить туда нужно.

— Когда пойдёшь? — Маша спокойно, не обращая никакого внимания на детский топот и окрики Тани, раздававшиеся за дверью, приводила себя в порядок. Совещание началось как обычно. С секса.

— Повешу рыжего. Озадачу Борю переписью населения в Бахчисарае и окрестностях и уйду. — Иван блаженно вытянулся на кровати. Ни о чём думать не хотелось, абсолютно.

— Разведаю, посмотрю, что да как. Там три сотни человек. Половина — женщины. Может, кого и сманю. Места там невесёлые, так что, думаю, с этим проблем не будет.

Маша прилегла рядом.

— Ты говорил, там негры, арабы, индусы?

— Ага. Но в основном белые, конечно. Наш ЯК-40, так вообще с Сахалина летел битком. Да и те два "Боинга"… не азиатские. Один, мне говорили, кажется, канадский, а другой — штатовский. Оттуда можно семейные пары собрать. И баб одиноких для бахчисарайских.

Маляренко мечтательно улыбался. Рулить переселением народов, вот так, лёжа на кровати, было чертовски приятно.

Ваня зажмурился от удовольствия.

"Режим Бога".

Когда-то давно, в офисе, он поигрывал в компьютерные игры.

"Поселить бы здесь с десяток пар, да к Звонарёву ещё десяток отослать. Да пяток на ферму к Кузнецову. Да у дальней рощи посёлок поставить. Э-эх!"

Некстати вспомнилась Алина. Ваня мысленно сплюнул.

— Знаешь, Манюня, я, когда на север пойду, с собой Таню возьму. Согласна?

"Манюня" победно сверкнула глазами и одобрительно царапнула коготками по груди.

"Этих баб хрен поймёшь. Часть вторая!"

 

Глава 6

В которой говорится о том, что каждый человек должен делать, что должно

Новость о том, что она включена в состав экипажа, Таня сочла дурной шуткой. Весь последний месяц, что она прожила в доме любимого после его возвращения из северного похода, Ivan Andreevich не обращал на неё никакого внимания. Просто ровно, по-дружески, общался, перекинувшись с ней за всё это время двумя десятками фраз. Masha, как могла, успокаивала её, уговаривая подождать и потерпеть, но, напуганная холодностью мужчины, Таня впала в отчаяние. Слёзы в подушку ночь напролёт стали для неё нормой. Только постоянная и ежедневная возня с малышнёй и кухонные обязанности не давали девушке окончательно уйти в депрессию.

Толстый и весёлый Франц бодро заскочил на кухню, жахнул стакан наливки и, подмигнув, велел идти собирать вещи. Таня, всегда очень хорошо относившаяся к единственному соотечественнику, набычилась и, разразившись сочной немецкой руганью, швырнула в инженера стакан.

Франц сначала ловко увернулся, а потом обиделся и ушёл. Самодельный глиняный стакан разбился, а девушка села за стол и горько разрыдалась.

Через полчаса в кухню притопал Игорь и, осторожно выглядывая из-за двери, изобразил руками лодку, море и поход. Таня удивилась, а потом завернула в три этажа и добавила, что она не дура и прекрасно понимает русский язык.

— Ну а если не дура, то собирай манатки и бегом к лодке! — Игорь тоже обиделся, хлопнул дверью и ушёл.

Таня растеряно замерла, а из-за двери донеслось:

— А то шеф вот-вот из Юрьево приедет!

А потом вихрем ворвалась лучшая подруга и, сверкая глазами, потащила её собираться.

А потом в её спальню зашёл ОН.

Приветливо улыбнулся, что-то спросил (она автоматом кивнула), подхватил её рюкзачок и, спокойно повернувшись, вышел. Не чувствуя ног, не слыша ничего из-за бьющегося сердца, Таня пошла за ним следом.

Напоследок она успела почувствовать, как её локоть ободряюще сжала Машина ладонь.

— Вот же ж, твою мать! — Франц, облитый морской водичкой, плевался и протирал свободной рукой глаза. Волна поднялась нешуточная, и экипаж, ругаясь на чём свет стоит, лихорадочно натягивал тент.

"Обрусел вконец. Быстро он".

Маляренко вцепился в рвущийся из рук брезент с другого краю и держал его из последних сил. Как обычно, поход начался не ахти. То есть, вышли-то они из Севастопольской бухты при ярком ласковом солнышке, тихом и спокойном море и с замечательным настроением. Всё дерьмо осталось в прошлом. Впереди был бескрайний простор моря и ожидание чего-то нового и прекрасного.

Иван натянул тент, плюхнулся на палубу и призадумался — в голову упорно лезли мысли о том, что осталось позади. За кормой его корабля.

Когда из Бахчисарая пришёл улыбающийся Звонарёв, а с ним — крепко озадаченный срочным вызовом Андрюха, Ваня провёл две очень разные встречи.

Сначала, вызвав Бориса, посадив рядом жену, Иван долго и весело пил со старым другом, вспоминая прошлое и фантазируя на тему будущего. Затем, когда градус уже подошёл к опасной черте, Иван отставил алкоголь в сторону и просветил Серого насчёт идеи Бориса.

Серый не впечатлился. Растолстевший делец вообще заявил, что де "школа — это ещё туда-сюда, а Университет — это, брат, такая херня…"

Пришлось разъяснять, что университета, они, скорее всего, увидеть не успеют. А вот училище — возможно, и вообще…

Тут Иван хлопнул ладонью по столу, как это делал дядя Паша, и совершенно трезвым голосом объявил о введении налога на образование.

— С тебя, мил-человек, через полгода — бумага.

Серый икнул и тоже протрезвел. Друг-то, он, конечно, друг. Но вот когда он ТАК говорит…

— К-какая бумага?

— Любая, на которой можно писать! Придумывай, ищи, пробуй. Опроси всех. Может, хоть кто-то знает, как её делать. Опилок у тебя много. Нехрен их на удобрения пускать. К тебе придёт Борис, будет делать перепись населения, знаний и умений. Жить будет у тебя, а охрану ему Стас выделит, я договорюсь. Вот такие, брат, пирожки с котятами. Выпьем?

Маша принесла ещё бутылку, а на веранду притопали Олег, Семёныч и Франц.

"Пирожки с котятами" удались на славу.

С кемеровчанином Маляренко говорил в доме. Запершись и с глазу на глаз. Долго. Почти весь день. О чём они говорили — никто никогда так и не узнал. На следующее утро Андрюха, не торопясь, с чувством собственной значимости, ушёл в Юрьево.

Вслед ему со страхом смотрели десятки глаз, а Иван закрылся в своём доме и, прямо с утра, в одиночестве, напился.

"Господи, прости!"

Впрочем, таким его видела только Маша. Для всех остальных жителей он по-прежнему был сильным и уверенным человеком. Хозяином. А они за ним — как за каменной стеной.

Андрей сделал всё, как надо. Так, как ему велел сделать хозяин. Жену и ребёнка он лично, ласково и с уговорами, привёл в усадьбу и велел дождаться, когда их примет САМ. Потом палач вернулся на ферму, собрал народ и ЗАЧИТАЛ приговор.

А потом привёл его в исполнение.

Елену с маленьким Егоркой Иван Андреевич велел поселить в бывшем доме Сашки, к чертям повыгоняв в сараи весь молодняк. Женщина не просила за мужа, даже не плакала, да и Иван не просил прощения за то, что осиротил её ребёнка. Маляренко отпер дверь, пропустил женщину внутрь уютного, меблированного домика и, не глядя на неё, добавил.

— Однажды я уже дал слабину. Не пресёк неумеренные амбиции неумного человека.

Иван долго молчал, уставясь на море. Позади изваянием замерла женщина. Ваня чувствовал её дыхание на своей спине.

— Я дал слабину, и от первого посёлка здесь почти никого не осталось. Надеюсь, вы, Елена Васильевна, сможете ЭТО объяснить своему сыну, когда он подрастёт. Знаете, молодость порой бывает так горяча, так… неосмотрительна. Я, — Ивану было стыдно за эту угрозу. — Я прошу вас. Не дайте ему навредить самому себе.

— Франц! Ты съезжаешь! Будешь квартировать у Елены. Там же теперь будешь столоваться. Насчёт продуктов я распоряжусь.

Если бы у босого немца были каблуки — он бы ими щёлкнул.

— Яволь!

"Ну всё, одной заботой меньше".

Штормовой переход на север, до побережья, занял больше недели — в общем совсем неплохой результат. Единственным недостатком была сумасшедшая качка и, как следствие, сухой паёк, потому что ничего жидкого сварить у Тани не получалось.

Что зимой, что сейчас, в начале марта, берег был всё таким же — серым, унылым и пустым. Неприветливым, одним словом. Оставив "Беду" в уже знакомом лимане и чмокнув на прощание в щёчку Таню, Иван, вместе с Игорёхой, высадился на влажный глинистый берег.

— Какой хороший цемент! Не отстирывается совсем! — Боец, навьюченный рюкзаком с припасами, шёл позади и постоянно чертыхался. Глина здесь оказалась жи-и-и-и-ирная. На ботинках у Вани чугунными гирями висело по многокилограммовому комку грязи. И очистить её не было никакой возможности. Через два шага всё налипало по новой. Кроме того, размокшая после дождей глинистая корка стала чертовски скользкой, и в результате оба ходока с ног до головы покрылись мокрой грязью.

Ваня сунул руку за пазуху. Пистолет был тёплый и сухой. Он приятно грел ладонь и придавал чувство уверенности. В этот поход Маляренко шёл с двумя пистолетами и со всеми имевшимися патронами.

"Кто его знает, что там этот Лукин наворотил. Сначала осторожненько издалека посмотрю. Осторожненько. Осторожненько, я сказал! Твою дивизию!"

Иван в очередной раз поскользнулся и плюхнулся в жидкую грязь.

Тридцать километров до посёлка мужчины шли полтора дня.

"И почему мы не высадились прямо там?"

— Слышь, братан! — Аудрюс вздрогнул от неожиданности и оглянулся. Позади него с флягой в руках стоял высоченный араб и скалил зубы.

— Братан! Move!

"Вот бля! Выучили русский язык, называется! Как тебя там… Али? Мохаммед? Ибн-ибн? Хоттабыч, одним словом!"

Когда-то давным-давно, в детстве, маленький мальчик Одря очень любил эту книгу.

Очередь к роднику двигалась очень медленно, но никто не жаловался и не старался влезть без очереди. Прошлый месяц выработал у оставшихся в живых великолепные манеры и безукоризненную вежливость.

Когда Лукин пристрелил Доброго и его замов из подаренного пришельцами пистолета, а потом, подхватив заряженную "Сайгу" пахана, расстрелял ещё пятерых самых оголтелых бандитов, в посёлке началась анархия. Сначала все дружно гоняли уцелевших "шестёрок" и "коренных", потом, когда их разорвали на куски, начались межобщинные столкновения. Все "воевали" со всеми. Арабы, индусы, китайцы, англосаксы. И все, все вместе, против "русских". После правления Доброго отношение к тем, кто говорил на этом языке, было самым что ни на есть поганым. Причём в разряд "русских" попали не только пассажиры и экипаж сорокового ЯКа, но и полтора десятка пассажиров из Канады и США. Евреи, украинцы, сербы. Даже вот его, литовца, в эту партию записали. А он и не возражал.

Аудрюс усмехнулся.

"А чего — не самые худшие люди, по крайней мере, крыс среди них нет, и друг друга поддерживают. И не делятся, татарин ты или еврей. Тьфу ты!"

Старпом припомнил, как позавчера из арабской общины пинками гнали пакистанца. Старика изгнали за то, что он не араб. А внешне похожие на него индусы не приняли пакистанца за то, что он мусульманин. Чёрный, со сморщенным, словно старый изюм, лицом мужичок, завёрнутый в лохмотья, долго скулил под дверью арабского дома, пока одна из русских женщин не сжалилась и не привела его к своему костру. По ночам под открытым небом было очень холодно.

"Скорей бы лето!"

Глиняный карьер не работал. Лагерь штрафников тоже отсутствовал. Иван перевёл монокуляр на скопище глинобитных домиков вокруг лежащего на боку корабля. Сквозь камышовые крыши кое-где пробивались сизые дымки, а вдоль главной "улицы" тянулась длинная очередь людей с бидончиками.

"Ба! Знакомые всё лица!"

Потрепанную фуражку старпома невозможно было не узнать.

— Мужики, присмотрите там, — Лукин мотнул головой, и от костра, горевшего в центре недостроенного сарая, в разные стороны разошлось с десяток человек, — Вот такие дела, Иван Андреевич. Людей я сберёг, хотя тяжко пришлось. Что и говорить. Женщин пришлось с боем у этих козлов отбивать. Да и с жильём у нас не очень. Все самые лучшие дома и родник теперь васпы держат.

— Кто?

— Американцы, да канадцы. Белые. Их — примерно половина от общего числа людей.

— Ясно. Что там стряслось после Доброго.

Лукин помрачнел.

— Резня. Все против всех. За воду. За еду. За баб. Почти сотня человек легла.

Было видно, что парню нелегко, и он корит себя за то, что произошло.

— Наших отстоял. Все патроны расстрелял, но отстоял. Потом как-то все буйные легли, а остальные — успокоились. Договорились, в итоге.

Иван посмотрел на измученных русских людей разных национальностей и разного вероисповедания, и его желание вывезти отсюда ВСЕХ сильно уменьшилось.

Три девочки-подростка с очень серьёзными и взрослыми глазами. Женщины, раньше времени превратившиеся в старух. Тощие, почерневшие на солнце мужики. Два совсем маленьких ребёнка непонятного пола.

— Сколько вас? Докладывай.

Лукин словно этого и ждал.

— Пассажиры и экипаж самолёта — всего в живых осталось двадцать человек. Тринадцать человек "приблудных", в том числе я и Аудрюс. Мужчин — включая детей — двенадцать, женщин — двадцать одна. Пожилых, — Игорь помолчал, — спасибо Доброму, нет вообще. Самому старшему из наших — Аудрюсу — сорок два. Вот такие дела.

Маляренко поскрипел зубами — тридцать семь человек разом не перевезти, а если увезти половину, то что будет с оставшимися — один Бог ведает!

— Болезные есть? Заразные?

Все повернулись к какой-то женщине. Та отрицательно покачала головой.

— Только простуды. И травмы. Пока. Что будет дальше — я не знаю. Здесь нет никаких условий, вы понимаете?

— Врач? — Иван с интересом рассматривал незнакомку.

— Главврач! — Лукин важно поднял указательный палец. Все вокруг тихо рассмеялись. Люди оживали на глазах. У них в гостях сидел билет в лучшую жизнь, в будущее.

"Воды, в принципе, хватит".

Обжегшись несколько раз на нехватке питья, Иван теперь выходил в море только с очень большим запасом.

"Еды немного, но ничего, потерпим, не впервой. В крайнем случае, добежим до автобуса, там оставлю мужиков, а сам рвану дальше".

Из дальнейших разговоров выяснилось, что, благодаря учинённой резне, женщин в посёлке осталось немного больше, чем мужчин. Это была полезная информация. Воды тут мало. А одиноких мужчин в Бахчисарае и округе — много. По подсчётам звонарёвских опричников — никак не меньше трёх десятков.

"Нормалёк! Баб куплю. За картошку. Но позже. Хе-хе-хе. Летом!"

Уходили под утро. Провожать Ивана и Игоря ушёл только Аудрюс. Лукин тоже было дёрнулся пойти с ними, но Маляренко отрицательно покачал головой, и недоумевающий прапорщик остался возле своих людей.

— Значит так. Ты с нами сейчас не пойдёшь. Останешься здесь. Сможешь к кому-нибудь прибиться?

Мужчины стояли на берегу моря, Игорь гулял поблизости, не желая встревать в разговор босса.

"Меньше знаешь… и так далее!"

Старпом немного помедлил, размышляя, но потом кивнул.

— Смогу.

— Втихаря составишь списки. Вот тебе блокнотик и карандаш. Первый список — одинокие женщины детородного возраста.

Маляренко помялся, почему-то говорить такое ему было неудобно.

— В первую очередь — белые женщины. Потом — остальные. Посмотри, может быть, кто-то из замужних недоволен своей парой, кого-то можно сманить. Таких нужно десятка два.

Аудрюс снова кивнул.

— Потом присмотрись к парам. Устойчивым. Их профессии, навыки и так далее. Выбирать можешь любых. Единственный критерий — задавай себе вопрос: "хотел бы я жить с этими людьми по соседству". Тебе ясно? И НИКОМУ об этом не говори. Понял?

Старпома проняло. Этот человек доверял ему. Доверял его чутью. Полностью и без оговорок.

Литовец в третий раз кивнул.

Ваня хлопнул моряка по плечу и, не прощаясь, потопал по пляжу.

— А, совсем забыл!

Литовец тоже обернулся.

— Немцы в селе есть? Есть? А партизаны? — Ваня хохотнул. — Отдельным списком их запишешь.

"Чёрт, чуть про Танюхину просьбу не забыл!"

Через двое суток, на рассвете, собрав все имеющиеся запасы пищи и заранее наполнив все фляги водой, тридцать два человека, считая и Маляренко, тихо ушли из посёлка к морю. Впереди их ждала новая жизнь.

В опустевшем недостроенном сарае остались лишь "избитый" Аудрюс и убитый пакистанец.

 

Глава 7

В которой Иван понял, что устал

Этот переход Ваня запомнил даже лучше, чем свой первый выход в открытое море. Даже лучше, чем голодную и "сухую" перевозку детей с северного берега. К счастью, волнение на море немного стихло, и битком набитый пассажирами кораблик, уверенно взрезая форштевнем волну, взял курс на Севастополь.

Люди сидели ровными рядами, плечом к плечу, передние упирались спинами в колени задних, освободив лишь узкий проход по центру палубы для "стюардессы". На самом кончике носа оставили малюсенький, полтора на полтора метра, пятачок, куда все ходили по очереди размяться и поприседать. Зарядку сделать. Да и в туалет сходить заодно. Многочасовое сидение было настоящей пыткой.

Все одиннадцать дней, что длился этот переход, Иван ощущал себя придурком и авантюристом. Глядя из рубки на пассажиров, он крыл себя последними словами. Руки тряслись, в животе разливался предательский холод, а в голову постоянно лезли кадры из фильма "Титаник".

"Малейшая волна и всё. Я уж про шторма молчу! Идиот! Надо было десяток баб сначала забрать. И детей. А потом — в два рейса — остальных! Когда ж ты головой-то начнёшь думать, Иван Андреевич? А не ж…й"

Тане тоже было не до личных переживаний. Она варила. Нет. Не так. Она варила-варила-варила-варила. Маленький котелок на чугунной печке в машинном отделении булькал, не переставая. Иногда вымотавшуюся девушку подменяла одна из пассажирок, но и это не спасало. Места на "кухне" хватало только для одного повара. Вдвоём готовить не получалось.

"Надо бы завязывать такие подвиги, мать их, совершать!"

Маляренко призадумался.

А ЗАЧЕМ, собственно? Зачем он везёт этих людей к себе? Чего ему ещё не хватает?

Эта, так некстати пришедшая мысль, ошарашила.

Иван посмотрел на спящую на полу рубки Таню.

"Вот. Может быть, ещё одна женщина у меня будет. Дом. Дети. Друзья. Всё ведь есть! Чего ж тебе на месте то не сидится?"

Маляренко так устал, и морально, и физически, что хотелось заорать, вылезти из осточертевшей рубки на палубу, пинками всех повыбрасывать за борт и уснуть. И чтоб — лето. И ничего не надо делать, и чтоб Таня была голая, а на носу, на своём привычном месте было кресло, а не, млять-млять-млять, толчок для этих…!

Из трюма донёслись плач и стоны, кого-то из укрытой там ребятни снова начало рвать.

Главврач Евгения Валерьевна отменила ею же объявленный карантин ровно через десять дней. Хотя планировала провести в шалашах на берегу моря у Юркиного ручья, минимум, две недели. Но, то ли действительно со здоровьем у новичков всё оказалось в порядке, то ли Главврач боялась гнева Марии Сергеевны, которую не пускали к мужу, то ли просто в шалашах было холодно. В общем — карантин сняли. За это время людей как следует подкормили, а кого нужно — подлечили. Юрка мотался на берег каждый день, привозя полные корзины продуктов и безропотно скармливая переселенцам плоды своих трудов.

— Иван Андреевич, — Кузнецов сидел в пяти метрах, за карантинной чертой, нарисованной прямо на земле, — у меня там, конечно, припасы ещё имеются, но не прокормлю я их всех. Пусть больше рыбу едят и мидии собирают.

Мужик поморщился и перешёл с шёпота на отчаянное сипение.

— Настя пилит. Работники мои ворчат. Высаживать-то чего будем? А потом?

Эти только и знают, что жрут да… спят. Понимаю — им не сладко пришлось и надо в себя прийти, но почему ж мне-то должно быть плохо?

"Кулак-мироед! Единоличник! Сквалыга! Но… прав, стервец, прав!"

Ваня выслушал жалобы приятеля, почесал репу и велел больше сюда с продуктами не приходить. Юрка обрадовано подскочил, поздоровался с подошедшей Таней и рванул до дому до хаты.

— Милый, мы можем ходить домой. — В глаголах немка всё ещё путалась. — Карантин конец!

Какое счастье снова оказаться дома! В тепле и уюте! Сходить в баню. Покушать из нормальных тарелок. Серебряной ложкой. За полированным деревянным столом. И прижать к себе жену. И покачать ребёнка. И спать на белых простынях в мягкой кровати.

Маляренко "проникся".

"Почему ж я этого раньше не замечал и не ценил?"

Иван упал на кровать, вытянул ноги и моментально уснул.

Обе хозяйки в это время сидели в Таниной комнатке по соседству и шушукались о вещах, понятных только им.

— А он… — Таня покраснела и шёпотом продолжила Маше на ушко.

— Да? А ты?

— А я…

Карантин стал самым прекрасным временем в жизни Тани. Все тревоги, невзгоды и неурядицы исчезли и растворились в небытие. Остался лишь ОН.

Таня заурчала от удовольствия, словно кошка, и довольно потянулась. Десять дней и ночей в шалаше на берегу моря пролетели как одно мгновение, и она так и не успела отдохнуть от изнуряющего похода.

Teufel! Это было прекрасно! Ja!

Маша прислушалась к себе. Снова начинались головокружение и тошнота. Подавив усилием воли проклятые симптомы, женщина беззаботно улыбнулась и, ласково поцеловав Таню, подтолкнула её в сторону своей спальни.

— Ступай. Поспи. Тебе точно нужно отдохнуть.

Вечер десятого дня стал для Игоря Лукина настоящим холодным душем. Местные, во главе с Боссом, просто разошлись по домам, оставив его людей в шалашах на берегу моря. Прапорщик велел всем оставаться на месте и пошёл поговорить с фермером, который ежедневно снабжал их пищей. Но тот, приоткрыв калитку в заборе, просто послал его куда подальше. В смысле — к шефу. Мол, с ним эти вопросы и обсуждай, а сюда больше ходить не надо. Прямо в живот Лукину смотрел здоровенный заряженный арбалет, и предводитель переселенцев решил судьбу не искушать.

Придя, на ночь глядя, в порт, Лукин был остановлен часовым, который направил на него пистолет и посоветовал до утра тут не появляться. На шум из крайнего дома вышел огромный мужчина в камуфляже и с самодельными капитанскими погонами, смерил немаленького Игоря взглядом сверху вниз и тоже посоветовал идти обратно.

— И ещё. Не дай бог, я узнаю, что кто-то из твоих по огородам Юрия Владимировича пробежался…

Капитан что-то тихо сказал часовому и ушёл в дом.

Лукин скрипнул зубами и тоже пошёл. "Домой".

Целую неделю всем западным Крымом рулила Маша. "Сам" залёг в спальне и ни в какую оттуда выходить не желал. Больше того, Иван Андреевич никого не желал видеть. Исключением была только маленькая Анечка, в спаленку к которой отец иногда заходил.

Ваню подкосили апатия и пофигизм.

— Ещё вопросы?

Маша, стоявшая на крыльце, гордо подняла подборок и, царственно выпрямив спину, "даванула" просителей большой упругой красотой.

Лукин непроизвольно уставился на грудь хозяйки, поперхнулся и помотал головой.

— Капитан, проводите гостей и поднимитесь ко мне. Будет совещание. Соберите всех.

Голос Марии Сергеевны был холоден, словно лёд.

По итогам совещания началась кутерьма.

Сначала к жившим на одной рыбе новичкам сходил Олег со своими орлятами и вежливо попросил освободить жилплощадь. Мол, места тут изобильные, благодатные, даже по ночам уже стало тепло, и вообще — делать вам тут нечего. Спасли, привезли, подкормили — скажите спасибо и алга! Дальше — сами.

Женщины заплакали, а мужики… кто скрипел зубами, а кто растеряно разглядывал абсолютно пустые степные просторы. Где тут можно было начать новую жизнь, было непонятно.

— Вот степь, воооон там есть лесок и родник, можете жить там. Вон туда — два дня ходу через перевал — долина и большое поселение. Можете идти туда. За перевоз и еду с вас платы велено не брать. Всё. Свободны!

Главврач гневно высказалась об ответственности за доверившихся им людей, а капитан в ответ посоветовал ей и всем остальным завтра утром отсюда исчезнуть.

Многообещающе посмотрел на Лукина и ушёл в усадьбу.

Следом за "кнутом" пришли "пряники" — Юра, Толик и Семёныч и принялись окучивать семейных. Таковых среди прибывших было аж семь пар, две из которых — ещё и с детьми. "Семейные" с облегчением выдохнули, а одинокие женщины растеряно облепили такого же одинокого и растерянного Игоря.

Если бы не объявление о том, что завтра утром с оставшимися приедет поговорить хозяйка, "пряники" бы не сработали. Семейные мужики набычились и бросать своих не желали. Женщины — так вообще вцепились друг в друга и залились слезами. Тогда завхоз почесал репу, сплюнул и в сердцах выдал:

— Нянчиться с вами времени нет. Не хотите — не надо. Никто вам руки не выкручивает.

Ещё раз сплюнул и ушёл.

Четыре семьи отправились за ним в Севастополь, а к фермеру подались три оставшиеся. Юрка и всех прочих забрал бы тоже — рабочие руки на огромных полях были нужны, как воздух, но хозяйка строго-настрого запретила ему уводить к себе оставшихся женщин.

Игорь стоял, как громом поражённый.

"Три деревни, два села, восемь девок, один я".

Вообще-то женщин и девушек вокруг него было четырнадцать. Весь праведный гнев и боевой задор бывшего прапорщика моментально испарились. Что делать дальше с этими несчастными женщинами, он не знал.

Делать было нечего — еда закончилась. Лукин разделся и полез в холодную воду за мидиями, а Евгения Валерьевна командным голосом раздавала указания остальным.

"Утро вечера мудренее. Авось!"

 

Глава 8

В которой происходит беда, скотство, а Иван впервые в жизни пытается получить ответ

Из страусиного (это когда засовываешь голову под подушку и не о чём не думаешь), состояния Ваню вывели две плохие, очень плохие новости.

Маша, наконец, рассказала ему о старой травме головы, о кисте и снова начавшихся головных болях. Маляренко поседел, а Таня, впервые на памяти всех присутствующих, устроила истерику.

Маша нарочито бодро улыбнулась и выдала сакраментальное:

— Не дождётесь!

Впрочем, никого эта бодрость не обманула. Ваня взял дочку на руки, ушёл на веранду и долго её баюкал, временами прикладываясь к бутылке. Потом пришла мать и унесла ребёнка в дом.

Запой продолжался три дня, до того момента, когда в порт пришёл гонец и принёс известие о смерти Деда.

Эта новость доходила до сознания Ивана тяжело. Долго. Сквозь алкогольный туман и качающуюся Вселенную.

Маляренко поднялся на ноги. Пол веранды ходил ходуном и норовил ударить его по лицу.

— Не дождётесь!

На последних граммах сознания Ваня вылил остатки пойла на землю.

— Олег, пошли кого из пацанов за Толиком. Мне нужна лучшая его бричка. Еду я, мои… — Иван послал все свои заморочки к чёрту, — … женщины, ты и Семёныч. Немедленно!

Капитан вытянулся по струнке и откозырял. Душа, несмотря на грустную весть, пела.

"Он снова с нами!"

Бахчисарай Ивана опять поразил.

"Всего-то год меня здесь не было! Или чуть больше".

Почти три десятка капитальных каменных домов стояли вдоль широкой мощёной улицы. И это не выглядело деревней. Это был… город. Городок. С красивыми палисадниками, клумбами и… Ваня вытаращил глаза, с маленьким фонтанчиком на центральной, возле "кремля", площади!

"Ну ребятки! Я даже не знаю, что сказать! Я-то думал, что моя усадьба хороша, но это…!"

До Ивана дошла разница.

В Севастополе жил он, человек авантюрный, склонный к путешествиям и приключениям, а здесь жили простые, работящие люди.

"Завидовать — дурно! Завидовать — дурно!"

Маляренко включился. Вся хандра слетела, как прошлогодняя листва. Снова запахло разнотравьем, зашумел ветер, и запели птицы. Снова, как когда-то давно, после первого затяга кальяна, "навелась резкость".

Жизнь заблистала.

Это было не пробуждение. Это была просто злоба, звенящая, будоражащая злоба на весь — такой несправедливый — мир.

"Манюня, почему ты?"

На похороны они, конечно, не успели. Ни к кому не заезжая, Иван сразу проехал на маленькое кладбище и долго рассказывал Деду о своих делах, прося прощения за всё то, что он сделал и то, что он НЕ сделал. Потом Маляренко налил стакан дедовского первача и пустил его по кругу. Выпили все. Даже Таня.

— Показывай!

Хозяин был явно не в настроении. Это чувствовали все. Особенно стоявший за его спиной Олег. Он уже вынул мачете и только ждал намёка шефа.

Серый струсил. Он прекрасно понял, что Иван перешёл в такую весовую категорию, где друзей уже нет, а есть только или враги, или подчинённые.

— Что?

— Опричников МОИХ показывай.

Иван глухо рычал, глядя пьяными глазами куда-то вдаль. Звонарёв понял, что зарвался. Он не мог, не имел права, будучи ЧЕЛОВЕКОМ Ивана, тянуть людей под себя.

Из дома вышли улыбающиеся женщины. Маша, Таня и его Ксюша. С надеждой проводив их глазами, Серый шустро рванул на лесопилку.

Троих мужиков, работавших у Звонарёва, Иван забрал, сказав, что вернёт их через месяц. Геннадьич понял, что вернутся к нему другие люди. Люди Хозяина. Как, например, Андрюха, о котором в посёлке ходили жуткие слухи. А ещё Сергей Звонарёв понял, что его сын и крестник Ивана Серёжка Звонарёв-младший всегда будет на своём месте. ПОД Хозяином.

В душе что-то защемило.

— А на этот месяц я тебе своих ребят в помощь пришлю, уяснил?

Строитель закивал.

"Ещё немного и смотрящим будет Андрюха. Ё!"

Внезапно у Сергея сильно заболел живот.

Работников Звонарёва Иван забрал, конечно, не просто так.

Во-первых, надо было познакомиться.

Во-вторых, Олегу было дано задание хоть чему-нибудь их научить. Конечно, парни они и так были неслабые и кулаками помахать умели — другие тут не выживали, но всё-таки… Это резерв, а резерв должен быть обучен.

Ну, и, в-третьих, женщины.

"Мои люди имеют право на выбор. Надеюсь, они это оценят".

Парни оценили. Через две недели, после долгого собеседования с капитаном, все трое присягнули на верность Хозяину. В Бахчисарай каждый вернулся с молодой и красивой женой. Те самые девочки с серьёзными глазами получили шанс на счастливую жизнь.

К концу апреля Иван "распродал" всех оставшихся свободных женщин. Распродал цинично, жёстко, не спрашивая их мнения. Он просто вызвал к себе Бориса и, матом прервав его доклад о знаниях и умениях всех жителей западного Крыма, просто потребовал отметить из тридцати двух одиноких мужчин Бахчисарайского округа одиннадцать самых достойных. Молодых и работящих. И не конченых уродов.

— Понял, мля?

Бывший директор школы испуганно вжал голову и, немного подумав, отметил галочками нужных людей.

— Отдашь этот список Стасу. Скажешь ему: я велел ему этих людей собрать и привести ко мне, понял? Пшёл!

Борис Михайлович кивнул и пулей унёсся вдаль.

— Слушать меня, твари!

Олег, в окружении своих бойцов стоял перед кучкой оборванцев, созванных по воле шефа.

— Сейчас. Каждый. Из вас. Получит. В пожизненное пользование. По бабе.

Мужики сначала замерли, а потом радостно заорали.

— Молчать! Через некоторое время я лично, в сопровождении Андрюхи, проверю всех и спрошу у ваших женщин, как вы с ними обходитесь. И не дай бог мне узнать что-нибудь плохое. Хозяин велел убить каждого. Сразу. На месте. И сделает это кемеровчанин. Дошло? Ясно? Не слышу!

Бирюки, вытягивая шеи в надежде рассмотреть вожделенных женщин, нестройно пробормотали: "ясно".

— Теперь вы. Все. Должны. Ближайшие три месяца будете со своими женщинами жить здесь. Будете строить дома. А потом — уйдёте.

Стройся! На пра-а-аву! Шагом-м-м арш!

Маша угасала. Не помогало ничего. Все три медика, имевшихся в распоряжении Ивана, лишь разводили руками и отводили глаза. Даже Док, которому в плане медицины Иван доверял абсолютно.

— Либо выживет, либо нет. Как там эта штука надавит на мозг — никто не знает.

Док поцеловал руку Марии и, впервые отказавшись от традиционного стопарика, вышел.

Никаких молитв Ваня не знал. И молиться не умел. Даже как перекреститься — не знал. Впервые в жизни почувствовав себя беспомощным, Маляренко захотел прислониться к чьему-нибудь плечу. Укрыться от невзгод и бед. И попросить Его о прощении. За все годы неверия. За гордыню и за злые слова.

Сегодня ночью Манюне было особенно плохо. Иван, плача, как мог, помогал ей, утешая и целуя её, но она его не слышала. За стеной, обняв Анютку, рыдала Таня.

Утром Маше стало немного лучше, и она уснула. Поглядев в окно на серое утро, Иван оделся и вышел из дома.

Кто-то его окликнул, он не ответил.

"Часовой, наверное".

Иван шёл навстречу солнцу, не чуя под собою ног. Море и посёлок остались далеко позади. Наконец, силы оставили его, и он повалился на землю.

"Господи, помоги!"

Перед глазами колыхалась зелёная травинка. По ней полз жучок.

"Прошу тебя, пожалуйста, я сделаю всё…"

Жучок посмотрел Ване в глаза и кивнул.

Всё вокруг заволокла тьма, и мужчина потерял сознание.

"Снова эти звёзды, зачем я здесь? Почему, как это может помочь?"

А потом звёздное небо снова стало серым, и Иван второй раз потерял сознание. Всё, что он успел запомнить — тихий и тоскливый плач.

БУМ!

Кажется, это плакал он сам.

БУМ! БУМ! БУМ!

Иван захрипел и пришёл в себя. Вокруг стояли люди. Много людей. Он лежал на своём топчане, на своей веранде, а в лицо ему с тревогой заглядывала заплаканная Таня и, со слабой улыбкой на бледном лице, утомлённая Маша.

Кризис миновал.

Такое когда-то случилось с Таней. Никто не верил, а она выжила. То же самое сейчас происходило с Машей. Неделя шла за неделей, а ухудшения больше не было. Женщина понемногу приходила в себя, на щеках снова появился румянец и снова серебряным колокольчиком зазвучал её смех. Усадьба облегчённо выдохнула. Иван ходил с глупой улыбкой на лице, Танюша щебетала и порхала вокруг подруги, а дети, все как один, принялись делать маме Маше подарки. Конечно, самым преданным поклонником Марии Сергеевны оказался Бим. Тот вообще и дневал, и ночевал у её ног.

Док тоже улыбался, разводил руками и от стопарика теперь не отказывался. Как утверждала народная молва, это был верный признак — больной идёт на поправку.

После того как изрядно вымотанные учёбой "резервисты" вернулись в посёлок с жёнами, а ещё куча народу по призыву Хозяина ушла в порт, оставшиеся не у дел мужики заволновались. Видимо опять проболтался Док — новость, что и эти одиннадцать счастливчиков получили себе женщин, и при этом здоровых, не старых и не уродливых, облетела окрестности посёлка со скоростью молнии.

Настроение у Ванюши было, чёрт возьми, отличное! Всё утро он осуществлял свою мечту. Катал на "Беде" по затону своих женщин. Это было как в кино из прошлой жизни. Жаркое солнце, синее море, яхта и две длинноногие грудастые блондинки ню. Ну ладно, грудастая блондинка была только одна, Таня была шатенкой и… неважно.

"Эх! Всё дела, дела…"

Иван вышел к двум десяткам просителей, явившихся к нему по понятному делу, и толкнул речь. Короткую, но ёмкую. Речь сводилась к одной мысли: утром деньги — вечером стулья. Сначала от вас — ударный труд на моё благо, потом от меня вам — женщины. Гарантия — моё слово.

В ответной речи выборного главы "женихов" были упомянуты такие слова как "зуб", "глаз" и "чтоб я сдох!"

Стороны ударили по рукам, и стройка закипела.

 

Глава 9

В которой Иван решает вопросы геополитики, знакомится с соседями и начинает величайшую финансовую аферу

К началу лета Маша почти совсем оправилась от рецидива старой травмы, а Таня по секрету сообщила всей своей немаленькой семье, что беременна. После этого Босс решил, что "гулять — так гулять", и благословил всех своих бойцов на женитьбу. Но только, как и полагается, по осени.

"Это ж сколько мне надо домов до зимы поднять? Мамма мия!"

Получалось, минимум, десять! План, конечно, был жёсткий, но вполне реальный. Размышления о том, как бы ещё больше подстегнуть сверхударную стройку и заманить сюда ещё и женатых строителей, привели к решению, которое впоследствии, всего через год, назовут самым великим делом Хозяина. Правда, этого Ваня пока не знал.

— Девочки, я вот подумал: а если этих ребят за деньги нанять?

Таня недоумённо подняла брови.

— Золото?

Маша фыркнула.

— Скажешь тоже! Серебро?

— Ээээ… Я, вообще-то, думал о медных копейках.

Копеек Ваня наштамповал много. Лужин-старший из собранной Олегом меди наковал кучу тонких пластинок, из которых пресс-формы вырубали готовые монетки. Небольшие, но очень аккуратные, с очень чётким тиснением.

— Золото и серебро — это как-то жирно будет. Копейка в день за работу. Нормально.

Женщины переглянулись, а Ваня почувствовал себя старым евреем из шести семей.

"А что, это вариант! Я же не бумажные доллары печатать буду, а твёрдую монету штамповать!"

— Помаленьку, потихоньку. Не сразу, ласково, с уговорами, введём валюту. За фальшивку — смерть. За чужие монеты — смерть. А через десять лет никто и представить себе не сможет, что может быть по-другому. Ну как?

Таня была очень серьёзна и о чём-то напряжённо размышляла.

— Ja! — В минуты волнения она всегда начинала говорить по-немецки. — Это самый лучший вариант. Торговать тем, чего нет. Но тебе, мой милый потребуются авианосцы.

Иван припомнил, как вчера к нему в резервисты просились два "бирюка".

— Будут вам авианосцы.

Всю весну Игорь провёл на стройке — таскал камень, месил глину и стругал брёвна. А стройки тут были капитальные, не чета тем глинобитным домикам, что они сооружали у себя, на севере.

Здесь, в пустой и голой степи, царил камень. Хозяин не жалел никаких сил и средств на его перевозку с гор. Лукин, ради интереса, пробежался во второй посёлок и после долго пытался понять — где же ему нравится больше? Предпочтений не было.

Да и, честно говоря, у него вообще ничего за душой не было. Ни кола ни двора. Нравилась ему одна девушка из канадских, но её спрятала от "этого русского" община, а среди своих женщин ни одна на душу не легла.

"Вот такие дела! Как там моя Джесс?"

Парень встряхнулся и приладил на известковый раствор очередной блок песчаника. Дом для тёзки-дружинника вырастал на глазах.

Если бы Лукину кто-нибудь сказал, что всё это время его ни на секунду не выпускали из виду, докладывая о каждом его шаге лично Ивану, то он сильно бы удивился. Никто и никогда не говорил ему, что делать и куда идти. Парень был абсолютно свободен, предоставлен самому себе — Ваня не велел ничего скрывать. Любопытный прапорщик облазил все окрестности, перезнакомился с местными жителями и вник в хозяйственное и политическое устройство крымчан. Ему даже дали внимательно изучить атласы и карты. Никто не скрывал ничего.

— Игорь, надо бы сходить, Аудрюса проведать.

Маляренко пристально посмотрел на собеседника. На самом деле идти никуда не хотелось. Хотелось сидеть дома, заниматься хозяйством и баловать своих женщин. И возиться с дочкой. И с Бимом надо бы прогуляться. На охоту. И вообще — устроить сафари подальше в степь. И…

"Так. Стоп! Ещё немного, и ты опять куда-нибудь не по теме свалишь. Дурная голова ногам покоя не даёт!"

— Да и лето не за горами. Ты обещал к своим дорогу показать. Помнишь? — Голос Маляренко был полон мёда.

Лукин незаметно поёжился. Босс, несмотря ни на что, ему НЕ НРАВИЛСЯ. Вести его к СВОИМ, не хотелось. Пусть Спиридонов и остальные не были ему закадычными друзьями, но он как-то привык их считать своими. А Замок — своим настоящим домом, из которого он просто на время уехал.

— Помню. — Лукин, на всякий случай припомнил и про имевшийся у ребят огнестрел и повеселел. — Покажу.

Познакомиться с большой общиной русских людей Ваня, в общем, не отказался бы, но гораздо важнее был поход на север. К кораблю. От того, как литовец выполнил своё задание, и выполнил ли его вообще, зависело очень многое. Два десятка добровольных строителей не простили бы ему такого "кидалова".

Снова проблемы, снова заботы. Казалось — только всё разгрёб, и на тебе! Нанась! Опять двадцать пять за рыбу деньги!

Ваня тяжело вздохнул и пригорюнился. Роль феодала оказалась очень нелёгким делом.

"Кстати о деньгах, что у нас там?"

— Маша? Ты можешь подойти?

Главный бухгалтер и казначей Мария Сергеевна была немного озадачена. Идея мужа, казавшаяся… утопически-благодушным мечтанием, неожиданно для всех оказалась очень востребованной! Люди с удовольствием продавали им за самодельные монетки излишки продуктов питания для кормёжки новосёлов и строителей, а женатые мужики, поторговавшись для виду, запросто согласились поработать за полторы копейки в день плюс кормёжка. Более того, на общем собрании в Бахчисарае все дружно поддержали предупреждение Вани насчёт фальшивых монет. Денег людям, как оказалось, очень не хватало. Всех достало считать в тушках кур или в вязанках дров. За месяц госзакупок "в народ" ушло восемь сотен копеек. За которые её семья получила вполне реальные две тонны картофеля и полсотни корзин прочих овощей. Не говоря уже о больших заказах на мебель и строительные работы. Случались, правда, и инциденты. В Бахчисарае произошло несколько драк, когда контрагенты не сошлись в цене, но никто, никто не ставил под сомнение саму МОНЕТУ. Со временем примерные цены на основные товары устаканились, и дело пошло.

Признаться, Иван и сам не ожидал такого эффекта от введения денег. Расчёт был на постепенный ввод в оборот медной мелочи, потом мелкого серебра, а уж потом-потом… А тут вчера ему доложили, что Олег, недолго думая, подрядил бригаду шабашников и тебе за три серебряных монетки (а это, как-никак, триста медяков), согласились построить ему ещё один дом по соседству со старым!

Семь домов вдоль набережной росли, как грибы, не по дням, а по часам.

"Такими темпами мы их не то что до зимы, а к осени под ключ закончим".

Сразу появлялась проблема мебели и прочего домашнего барахла.

"Ё! Пусть у них самих голова об этом болит!"

Два десятка "женихов" строительством не занимались. Они возили и возили стройматериалы из развалин старого города, натаскав за это время каменных блоков, минимум, в два раза больше, чем требовалось. Энтузиазм мужчин был понятен — Хозяин пообещал им будущее.

Иван с удовольствием посмотрел на подошедшую супругу.

"Ах, какая женщина!"

— Завтра уйду на север. Ты справишься без меня? Этих архаровцев в узде держать…

Мария улыбнулась.

— Мне помогут. Но… Вызови сюда Андрея. Ладно?

Весь последний месяц Аудрюс упорно запрещал себе вспоминать об обещании Ивана забрать его на юг. Старпом уже не верил в то, что за ним придут, и постарался выкинуть все мысли об этом из головы.

"Буду устраиваться здесь".

"Здесь" было хреново. После падения режима Доброго, вся налаженная система распределения работ, пайков и норма выдачи воды рухнула. И даже при том, что после резни и бегства русских в округе осталось меньше двухсот человек, еды и воды на душу населения выходило МЕНЬШЕ, чем при бандитах.

Половина огородов с этим говённым "силосом" без полива и ухода просто высохла. Витаминов не хватало, люди жили только за счёт рыбалки и сбора моллюсков. Охота в этих бедных, засушливых местах была очень скудной. Американцы и арабы устроили две экспедиции по берегу в разных направлениях. Янки вернулись через две недели, едва волоча от усталости ноги. Арабы продержались в пустыне дольше. Ополовиненная экспедиция вернулась только через месяц и сообщила, что на восток, вдоль берега вообще ничего нет. Только песок, глина и пыль.

"А хорошо, что я блокнотик тот прикопал".

Литовец проверил удочки и пошагал в сторону моря.

 

Глава 10

В которой освещаются некоторые особенности бизнеса с иностранцами

— А скажи мне, мил-человек…

Когда эти слова, произнесённые за его спиной на русском языке, дошли до сознания рыбака, он решил, что просто перегрелся на солнышке.

— … рыбка ловится? Или так, в своё удовольствие посидеть решил?

Старпом обернулся. В пяти шагах позади него, улыбаясь во все свои тридцать два зуба, стоял Иван. Из глаз Аудрюса сами собой градом хлынули слёзы.

— Переводи ему. — Маляренко оглядел делегацию, прибывшую к нему на переговоры на пляж. Два американца, араб, индус и мелкое чмо непонятного происхождения. — Сюда — ни шагу. Этот пляж — мой. Сунетесь — убьём!

Франц и Игорь, сидя на палубе "Беды", продемонстрировали свои автоматы. Янки с уважением кивнули, а мелкое чмо требовательно протянуло руку и что-то заверещало.

"Тьфу ты! Король, блин, Джулиан".

Араб, не торопясь, развернулся и отвесил карлику тяжеленного пинка, тот заткнулся и порысил обратно в посёлок.

— Он говорит, они согласны. Корзина картофеля за женщину из списка сейчас и обещание вывезти их отсюда позже — это справедливо.

Араб говорил тихо и очень вежливо, а вот американцам такой договор совершенно не понравился. И если бы не автоматы (в которых, кстати, не было ни одного патрона), и Ванин пистолет (одна полная обойма), то, судя по их лицам, уже сейчас бы вовсю шёл штурм лодки.

"А вот хрен вам!"

— Сейчас мы уйдём в море. Далеко. Утром вернёмся сюда. На пляже должен быть Аудрюс и с ним двадцать женщин. Ну, или те, кого он сможет нынче вечером уговорить.

"Хотя бы десяток, для начала".

В то, что вот так, очертя голову, женщины рванут в неизвестность, Иван не верил.

— Давай, парень, я на тебя надеюсь.

Литовец молча пожал Ивану руку и, взвалив на плечо "пробник" — тяжёлую корзину с картошкой, луком и кабачками, потопал в посёлок.

"Надеюсь, мы с тобой всё-таки ещё свидимся".

— Иван, ты верить им? — С Франца можно было лепить скульптуру "Сомнение".

Маляренко показал половинку ногтя мизинца.

— Ни на вот столько не верю.

Лукин согласно кивнул.

— Байдарка-то моя, двухместная, где-то там, — он ткнул пятернёй в сторону берега, — и вернёмся ли мы за ними потом — они не знают.

— Ja. Я, как они, делать риск.

"Угу, я бы тоже, на их месте рискнул. Эта лодка — единственный шанс на выживание, если всё то, что Аудрюс рассказал — правда"

— Жаль его.

Лукин похолодел.

— Вы думаете…?

— Да что тут думать. Война план покажет.

Иван зевнул и спрятал замызганный блокнотик в карман.

— Франц, выходи в море. Всем, пока не стемнело — спать.

— Хорошо, что Луна полная, — Лукин прикидывал, как далеко можно будет засечь тёмную байдарку при свете Луны, — повезло.

Ваня жалостливо поглядел на прапорщика.

— Повезло.

"Ну нельзя же быть таким простодушным!"

Время прибытия к месту назначения под полную луну Борис, по приказу Ивана, просчитал абсолютно точно.

Пять километров от берега до дрейфовавшей лодки русских каяк с двумя гребцами и вцепившиеся, словно гроздь винограда, в привязанную к ней верёвку восемь пловцов, преодолели всего за один час. Питер, несмотря на лето и тёплую воду, страшно замёрз. Руки, примотанные к верёвке, окоченели, и парень их уже не чувствовал. Крепыш из арабов, болтавшийся на привязи сразу за ним, отвалился еще десять минут назад. К его чести, утонул он молча, без единого звука.

Перед этим "заплывом отчаяния и надежды", как назвал его пастор, все пловцы договорились тонуть молча. Эта лодка, на которой пришли проклятые русские ПОКУПАТЬ их женщин, была последней надеждой на выживание. Питер, тридцатилетний юрист из Эдмонтона, поцеловал жену и сынишку, скинул с себя лохмотья, зажал в зубах нож и привязался к канату. Два могучих гребца-американца синхронно взмахнули вёслами, и каяк ушёл в тёмное море. Питер, на секунду оглянувшись, успел заметить освещённый Луной пляж, на котором в полном молчании стояли десятки людей. Успел разглядеть сына.

Каяк остановился, и усталый гребец три раза дёрнул за верёвку.

Пятеро оставшихся пловцов отвязались от буксира и, окружив каяк, прислушались к полковнику. Тот был первым гребцом. Вторым был его сын.

— Лодка там. Триста ярдов. — Шёпот морпеха был едва слышен, — сейчас я топлю каяк, мы плывём туда и по моему двойному стуку лезем на борт. Борт у них низкий — должны дотянуться. У них винтовки, но, может быть, кому-то и повезёт. С нами Бог!

Мужчина посмотрел на тёмное лицо последнего оставшегося арабского пловца.

— И Аллах!

Полковник взял нож и разрезал днище каяка.

— Пошли-пошли-пошли!

Как только стемнело, Иван собрал совещание. Предчувствие, которое его обманывало крайне редко, просто-напросто визжало о грядущей беде. Иван задумался, а потом начал рассуждать вслух.

— Понятно, что эти ребята обязательно используют байдарку. Проплыть пять километров по открытой воде вплавь, да ещё разглядеть с поверхности воды лодку — это крайне сомнительно.

— Это если они решатся напасть, — вставил Лукин свои пять копеек.

Маляренко поморщился. Он уже отвык от того, чтобы его перебивали.

— Будем делать перебздеть. Меня это уже не раз выручало.

Экипаж дружно закивал головами.

Иван представил, как при полной луне к борту "Беды" швартуется байдарка, и оттуда, матерясь и факая, лезет пара гребцов.

"Нет, не годится. Значит, подплывут на байдарке, а последние сотню-две метров — вплавь. Вариант возможный. С топорами не поплывут. Значит, ножи. Ладно. Посмотрим".

Команда "Беды" поставила в центре палубы большой квадратный ящик, молча уселась спина к спине, положив на колени тяжёлые, остро отточенные мачете, и принялась ждать.

Полковник повёл всех грамотно, с тёмной стороны, оставив лунную дорожку с другого борта судёнышка. Питер, стараясь не шуметь, грёб из последних сил. Икру свело судорогой, и канадец, нырнув под воду, изо всех сил потянул стопу на себя.

Это помогло, но мужчина немного отстал от группы.

"Нет, так не пойдёт! Скажут — струсил".

Питер крепче сжал зубами нож и припустил за остальными. Порезанные лезвием губы жгло солью, а эмаль на прекрасных ровных зубах крошилась о ржавое железо.

"Плыви, поганец! Плыви!"

Франц мягко толкнул в плечо.

— Там.

— Тсс!

Они приближались тихо-тихо, почти незаметно. Если бы шумел ветер, и была чуть сильнее волна, их ни за что не засекли.

— Франц, — голос Вани был на грани слышимости, — готовь факелы. Фойер, понял?

С тёмной стороны за фальшборт светлым пятном зацепилась чья-то рука.

— Ну что, мужчины, поработаем? Франц, огонь!

В свете внезапно зажёгшегося факела Питер прекрасно видел, как лишился руки полковник, первым рванувший наверх. Уже уходя под воду, раненный вояка метнул свой нож во врага. И, кажется, даже попал, но это был единственный успех абордажников. Команда кораблика, подсвечивая себе факелами, спокойно рубила измождённых пловцов огромными мечами. Питер отчаянно замычал и изо всех сил заработал руками и ногами. Ему хотелось орать, но проклятая железка во рту мешала.

"Не успел, Боже, не успел! А! Атака!"

— Стой, куда? — Питера остановил Джейк, стюард американского "Боинга". — Не видишь, мы одни остались.

Он мотнул головой в сторону дрейфовавшей в пяти метрах лодки. Люди на её борту, просто стояли, освещая всё вокруг, и слушали, о чём говорят два уцелевших пловца.

— Не повезло нам. — Джейк слабо улыбнулся, дыша как загнанная лошадь.

— Эй! Ком, ком. Пис, браза! — Люди на лодке махали факелами и звали пловцов к себе. Джейк показал русским средний палец, резко выдохнул и нырнул в тёмную воду.

На востоке засерел краешек неба.

Диверсанты оказались крепкими парнями. Назад повернул только один, остальные упорно лезли наверх, не обращая внимания на падающих в воду зарубленных товарищей.

"Сволочи они, конечно, но храбрецы!"

Иван только сейчас обратил внимание на распоротый рукав камуфляжа.

— Ты смотри! Даже руку зацепил!

— Сильно, Иван Андреевич?

— Пустяки, царапина. Эй ты, ком цу мир, бля! Франц, как это на английском сказать?

На глазах потрясённой команды один из двух оставшихся пловцов, показал фак, выдохнул и утопился. Последний оставшийся диверсант выплюнул в море нож и посмотрел на рассвет. Было видно, что он не боится. Ни смерти, ни боли, ничего не боится. Просто, по каким-то своим причинам, он не хочет умирать. Мужчина перевернулся на спину, отдохнул минутку и, экономя силы, поплыл к далёкому берегу.

— Франц, заводи и давай-ка за ним. Он мне нужен. Договариваться-то насчёт баб, всё-таки придётся.

— Всё, шеф, он спёкся.

— Ну, чего стоите? Ныряйте за ним!

 

Глава 11

В которой освещаются некоторые особенности бизнеса с иностранцами (продолжение)

Аудрюс, как ни странно, был ещё жив. Старпом лежал на песке, у самой линии прибоя, а позади него, столпились, с надеждой вытянув шеи, ещё человек пятьдесят-шестьдесят.

Литовец делал странные движения руками, как-будто пытался плыть, мотал головой и пробовал подняться. В монокуляр Иван хорошо рассмотрел обрезанные уши и располосованную ножами спину.

— Кожу снимали.

— Что? — Не расслышал Лукин.

— Кожу со спины ему сняли, да уши обрезали. А так — жив ещё. — Маляренко искоса наблюдал за реакцией Игоря.

"Молодец!"

Парень не стал устраивать истерики и бесноваться с пеной у рта, а лишь немного побледнел и крепко сжал челюсти. На щеках перекатывались желваки.

"Эге! Что-то будет".

Жалости к будущим покойникам, пока ещё спокойно стоявшим на пляже, Иван не испытывал совершенно.

— Ты, на всякий случай имей ввиду, мил-человек, что патронов-то у нас — одна обойма.

— Я понял, Иван Андреевич, — Лукин сплюнул и пошёл собираться.

— Франц, давай к берегу!

В десант пошли сам Иван и два Игоря. Связанный диверсант валялся в трюме, а на самой "Беде", которая отвернула в море, остался только немец.

Высадку русских моряков в двадцати метрах от пляжа, толпа встретила ошеломлённым молчанием. Подняв над головами автоматы, по грудь в воде, три мрачных мужика решительно шли на берег.

Страшно закричала женщина, за ней ещё одна. Потом плач подхватили ещё несколько женщин.

Толпа подалась назад и рассыпалась, на песке остались лишь Аудрюс и воющие вдовы.

Литовец умер через полчаса, так и не придя в сознание. На нём, что называется, не осталось живого места. Было видно, что моряка пытали очень долго, умело и вдумчиво. Лукина проняло.

Парень облизал ссохшиеся губы и, едва сдерживаясь, процедил:

— Верите-нет, Иван Андреич, вернусь сюда. Обязательно вернусь. Соберу ребят и всех…

Костяшки сжатого изо всех сил кулака побелели и затрещали.

— Верю, Игорь, верю. Да заткнись ты!

Иван от всей души отвесил пинка особо громко воющей бабе. В ней что-то хрустнуло, она всхлипнула и вырубилась.

Над пляжем повисла тишина.

"Так. Не считая этой дуры, имеем ещё четырёх баб. Неплохо".

Второй Игорь согнал пленниц в кучу и, надавав для профилактики тумаков, вязал женщинам руки их собственной одеждой. Полунагие пленницы смотрелись очень аппетитно — все они были довольно молоды и стройны. И, кстати, замученными совсем не выглядели. Припомнив, в каком виде он вывозил отсюда русских женщин и девочек, Иван почувствовал, как в нём мутной волной поднимается ненависть.

"Суки! Самым скотам вас отдам! На самые глухие хутора!"

Среди двадцати "женишков", вкалывающих сейчас у него в усадьбе, было несколько таких "кадров", рядом с которыми Иван не хотел бы жить ни за какие коврижки.

Штурмовать укреплённый лагерь глупо. Это понимали все. Даже кипевший ненавистью Лукин.

Что делать дальше, было непонятно, и Иван, скрепя сердце, мигнул Францу зеркальцем, подзывая "Беду" обратно к берегу. Пяток баб — это мало, но лучше, чем ничего.

— Шеф, глянь. — Лукин недобро смотрел в степь. — Идёт кто-то.

Этим "кем-то" оказалось то самое маленькое чмо. Тощий и худой оборванец, ростом метр с кепкой, тащил за собою пустую корзину из-под овощей. В другой руке у него была кривая палка с привязанным к ней серым от грязи бывшим белым платком. Чмо заискивающе улыбалось и что-то лепетало на непонятном языке.

Иван сплюнул.

— Ком, бля! Вот держи, — он выдрал из блокнотика Аудрюса страничку с именами женщин, — ту хавер, понял, бля?

Для верности Маляренко показал два пальца и ткнул в циферблат часов.

— Го!

Маленький человечек понятливо кивнул и припустил обратно к посёлку.

"Как же пить хочется!"

Питер открыл глаза и огляделся. Он всё-таки попал на эту чёртову лодку!

"Вот дерьмо!"

Последнее, что он помнил — это тёмная зелёная вода над головой. Он утонул. А эти русские, его, видимо, спасли.

"Вот дерьмо!"

Питера основательно связали по рукам и ногам. Сбежать отсюда было невозможно. Канадец вздохнул и успокоился. Смерти он не боялся, просто было очень жаль оставлять одинокой жену. А ещё жаль, что он не увидит, как вырастет сын.

Надо было срочно с кем-нибудь поговорить, и Ваня велел вытащить из трюма пленника. Увидав связанного, но живого мужчину, одна из пленниц, апатично сидевших на песке с потухшими глазами, вдруг подскочила, как сумасшедшая, и разрыдалась от счастья.

"Угу, а вот и супруга. Маленький, ну что ж ты так дёргаешься-то? Ну и что, что жена твоя почти голая? Победители, однако, имеем право, хе-хе-хе!"

Лукин засандалил мужику в челюсть, а Игорь, дежуривший возле баб, пинками успокоил остальных. Разговора не получилось.

Ровно через два часа к пляжу вышли десяток испуганных и побитых женщин, "мелкий" и четверо здоровых лбов с палками. Увидав русских, конвоиры напоследок придали ускорение невольницам и отвалили обратно в степь, от греха подальше. "Мелкий" тряс головой, улыбался и, показывая на валяющуюся пустую корзину, требовательно лопотал.

"Ну, Снусмумрик!"

Больше всего Ивану хотелось просто убить их всех. Чмо. Диверсанта. Конвоиров.

"Млять!"

— Лукин!

Иван пересчитал женщин. Вместе с пленницами выходило пятнадцать голов. Пополнение, честно говоря, Маляренко сильно порадовало — женщины были не старые и не уродливые. За исключением четырёх азиаток, все остальные — белые.

"Мелкий" протянул список — напротив половины имён стояли галочки.

— Фу-у-у-уд?

— Игорь, Франц! Пятнадцать корзин сюда тащите.

Иван посмотрел пленного и его жену.

— Хрен с ним. Четырнадцать.

Питер сидел на песке, обняв любимую, и смотрел вслед уходящему кораблику. Рядом крутился Коротышка Ло, пискляво командуя носильщиками — русские честно расплатились за женщин. Их капитан перед уходом посмотрел Питеру в глаза и, сунув ему в руки несколько мятых листочков, на корявом английском языке попросил о помощи.

"Хорошо. Жизнь. Там. Еда. Много. Дружба. Посмотри имя. Список. Уговори. Пожалуйста!"

Линда, наконец, успокоилась и затихла. Питер осторожно поцеловал любимую и, косясь на могилу замученного арабами литовца, сунул список себе в карман.

"Я осторожненько…"

 

Глава 12

В которой Иван отдаёт долги и затевает новое путешествие

Привезя первую партию невольниц, Маляренко впервые столкнулся с открытым бунтом. Драки между "женихами" за желанную добычу и делёж понравившихся женщин постепенно переросли в откровенную агрессию по отношению к Хозяину. Богатой и комфортной жизни Маляренко завидовали все. Но молча и внутри. А тут, что называется, прорвало.

Иван собрал ополчение и задавил бунт в зародыше, выцепив из толпы заводил и смутьянов. Оставшиеся мужики опомнились, растеряно почесали репы, мол, и чего это мы в самом деле и, похватав в охапку своих женщин, разбежались по хуторам. Каждому из таких "опомнившихся" Хозяин презентовал по комплекту камуфляжа и паре ботинок.

Таня ругалась, указывая на то, что таких комплектов почти не осталось, Маша вставала на защиту семейных припасов всей своей большой грудью, но Иван был непреклонен — этим людям, а особенно прибывшим с севера женщинам, срочно требовалась одежда и обувь.

Двух самых дерзких смутьянов казнили в Юрьево, собрав в назидание всех неофитов из Севастополя и его окрестностей. Еще двоих отвели в Бахчисарай и там, на центральной площади городка, Андрюха жестоко высек их кнутом, а потом объявил, что эти два индивидуума на веки вечные становятся рабами и поступают в полное распоряжение владельца лесопилки. "Опричники" шустро нацепили на бедолаг колодки и уволокли к месту работы.

Так в Крыму появилась ВЛАСТЬ.

Лукин задумчиво посмотрел на свежеповешенных придурков и решительно направился к Боссу.

— Когда пойдём к Спиридонову?

Маляренко, закончив шептаться с Юрой, с интересом уставился на прапорщика.

— Дозрел, наконец? Сам видишь, дела у меня. Может, через недельку?

Выйти в поход получилось только через месяц.

Сказать, что Ваня сомневался насчёт похода к Спиридонову, значит, ничего не сказать. Маляренко не просто сомневался, а вообще идти туда не хотел! Лукину Иван верил. Верил, но не доверял. Конечно, всё то, о чём ему рассказывал Игорь — правда. Иван в этом был абсолютно уверен. А ещё больше уверен в том, что о многом Лукин умолчал. Да и времени прошло… два года, как-никак. Мало ли.

А ещё Иван боялся. Просто боялся. Уйти и сгинуть. И оставить здесь в одиночестве своих женщин и своего ребёнка. Чем больше Маляренко обживался, обрастал хозяйством, тем страшнее было его терять.

"Мля! Вспомни, баран, как шарашился по степи с ножиком и с водяным колесом! Ты ж ни черта не боялся!"

Настроение было, прямо скажем, не очень. Маляренко прикидывал так и сяк. По всему выходило, что эти люди ему вовсе не нужны. И делать там нечего. И вообще, можно запросто всё там и потерять. Даже жизнь.

"Что-то я чересчур подозрительным становлюсь. А ладно! Была не была!"

Но перед тем как уйти, надо сделать ещё кое-что.

Лукина, на всякий случай, отправили с мужиками на "сафари". Подальше в степь и на две недели. В это время Маляренко разослал во все стороны гонцов и провёл в Севастополе учредительное собрание.

Собрались все, кто хоть что-то значил в крымском обществе. Мужчины и женщины, старые и молодые, богатые и бедные.

Огромный лодочный сарай был забит под завязку. Ваня оглядел притихших людей и судорожно сглотнул. На него выжидающе смотрели десятки человек.

"Родные мои…"

— Гхм! Так! Я собрал вас всех здесь, этим летом, первого июля четвёртого года…

"Как же я вас всех люблю…"

— … чтобы объявить о том, что сего дня, здесь. В городе Севастополе…

"Вы уж меня простите за всё…"

— … я объявляю, — голос Ивана звенел, — о том, что время становления закончено! И настал момент, когда ВЫ ВСЕ должны принять решение о создании здесь и сейчас ГОСУДАРСТВА. Мы прошли долгий путь. От землянок и голода, от бунтов и бандитизма до налаженной, сытой жизни. Жизни безопасной и стабильной.

"Я не могу больше…"

— Пришло время подумать о будущем. О будущем наших детей и внуков. Убеждён, что только сильное и справедливо ОРГАНИЗОВАННОЕ общество равноправных и независимых людей сможет дать нашим детям будущее. Дать знания, безопасность и уверенность! Спасибо за внимание.

Маляренко выдохнул и украдкой вытер со лба пот.

"Ну не оратор же я!"

Коленки снова задрожали, и Ваня поспешно сел на лавку. Народ ошеломлённо молчал. Маша безмятежно улыбалась и смотрела в потолок. Олег озадачено чесал репу, а Стас и мама Надя одинаково подперев голову правой рукой, задумчиво изучали дрожащие Ванины коленки.

Первой взяла слово, к немалому удивлению Ивана, Алина Ринатовна, пришедшая на собрание вместе с мужем — зажиточным мастеровым.

— Ох и дурак ты, Маляренко, хоть ты и вождь, а — дурак!

Плотину молчания прорвало. Люди разом зашумели, загомонили и принялись орать на Босса, мол, нечего сваливать с капитанского мостика, когда тебе все доверяют, и так далее и тому подобное.

Маша всё так же улыбалась, глядя в потолок, и мечтательно накручивала на палец свой золотистый локон, а Таня смотрела на любимого с каким-то искренним сочувствием.

"Ему надо отдохнуть. Как это будет по-русски? Отпуск! Ja!"

Ваня понял, что он так ничего до сих пор и не понял.

Да, очень многие его боялись и ненавидели, но ещё большее число людей, лучших людей, его искренне уважали и любили.

Маляренко встал, поклонился людям в пояс и ушёл, оставив позади себя оглушительное молчание.

Глотки драли три дня. Каждый вечер, в том же самом сарае, за тем же самым столом, устраивали пирушку, а на утро споры начинались заново. Иван на собраниях не появлялся, копаясь на огородах Юрки, пока тот, в числе остальных "делегатов", решал судьбу крымского общества, и отсыпаясь в своей старой палатке.

Утром четвёртого дня за ним пришёл очень серьёзный Звонарёв.

— Пошли. Люди хотят тебя видеть.

Ваня с надеждой зевнул.

— Может, попозже?

Спина, после вчерашней прополки, болела неимоверно.

— Вставай. Они хотят тебя видеть немедленно!

Руководителем он уже де-факто являлся.

Пятого июля четвёртого года Иван Маляренко стал Главой Крыма де-юре.

— А если я не вернусь?

Маша перестала улыбаться и, уткнувшись носом мужу в грудь, принялась сосредоточенно откручивать пуговицу.

— Ты вернёшься. Я знаю, ты вернёшься.

— А если…

— Тогда Я соберу новое собрание, и они изберут нового Главу!

Глаза женщины смотрели твёрдо и зло.

— Дать бы тебе по шее, любимый, за твои идеи с походами! Но… не могу.

Женщина снова прильнула к груди мужа.

— Ты знаешь, что делаешь.

Она всхлипнула.

— Только вернись.

 

Глава 13

В которой Иван улыбается и машет

— Да где-то здесь.

— Где "здесь"? Ты уже тридцать раз мне это говорил.

— Да точно — здесь! Ну, или, может, чуток…

Лукин растеряно замолк. Берег был однообразным и никакими признаками цивилизации не блистал.

"Блин! А если промахнулись?"

— Кэп, давай до вечера пройдёмся, а? Точно здесь должен быть посёлок.

"Если он ещё существует…"

"Беда" уверенно шла на запад вдоль берега. Места, проплывавшие в полукилометре по правую руку, были точной копией того берега, куда выбросило Ваню больше трёх лет тому назад. Восхитительная степь, покрытая разнотравьем, впрочем, уже довольно выгоревшим на солнце. "Клумбы" кустов, да торчащие там и сям кривулины, которые и деревьями-то не назовёшь. И солнце, и синее безоблачное небо, и жара. Море было спокойным, и, если бы не заноза неизвестности, в которую они шли, Иван счёл бы это путешествие приятной курортной прогулкой. Весь экипаж (Франц и Игорёк), кроме вперёдсмотрящего Лукина, залез под тент и лениво перебрасывался в картишки. Ваня, стоя за штурвалом, потихоньку начал клевать носом.

— Есть! Есть! Пришли! Вон там!

Лукин возбуждённо орал и подпрыгивал, указывая пальцем на далёкие скалы.

— Наконец то, ура.

Парень рухнул на пятую точку и расслабленно выдохнул.

— Добрался.

В сорокакратную цейссовскую оптику был отлично виден посёлок, приютившийся за стеной у скалы, устье реки и ещё один посёлочек на другом берегу этой реки. На самом верху торчала смотровая вышка, на которой, в свою очередь, торчал какой-то торчок, неспешно ковырявшийся в носу. На плече у "торчка" висел автомат…

"Ой, бля! Лукин, Лукин… что ж ты…"

… а на груди бинокль.

За вышкой виднелся ветряк, лениво вращающийся на слабом ветерке. И вокруг — огороды, огороды.

Издалека посёлок не впечатлил. Ну никакого сравнения с Бахчисараем и — Иван самодовольно хмыкнул — с его усадьбой. Но и нищим, как тот, на Севере, он не выглядел.

"Пойдём-ка, поближе его рассмотрим".

— Франц, тише ход. Игорь. — Маляренко глазами показал на прыгающего на носу кораблика Лукина. Дружинник понятливо кивнул и зарядил арбалет.

"Мало ли".

"Торчок", наконец, соизволил их заметить, и над берегом мощно завыла сирена. Ваня открыл рот.

— Ни хрена ж себе!

Здесь, метров за пятьсот от вышки, тревожный сигнал был ОЧЕНЬ хорошо слышен, а что уж творилось там…

— Стоп-машина.

Вой продолжался минуты три. В монокуляр было отлично видно, как к часовому присоединилась пара вооружённых автоматами людей и что-то на русском народном сказала этому растяпе.

Вой смолк.

"Как тараканы, чесслово!"

Народ лихорадочно разбегался, кто куда. Ваня помрачнел.

— Слышь, Лукин, а чего это они такие нервные-то? А? Пуганные, что ль?

Лукин, косясь на арбалет в руках дружинника, пожал плечами и тоже помрачнел.

— На, посмотри, никого не узнаёшь?

Игорь поднёс трубу к лицу — на вышке стоял Спиридонов и пялился на него в бинокль.

— Серёга! Свои, Иван Андреич, свои!

В сброшенную на воду пластмассовую лодочку Лукин погрузил все свои нехитрые пожитки. Две "Сайги", завёрнутые в брезент, и узелок с пистолетом. Жаль только, проку от этого оружия пока никакого. Ни одного патрона у Лукина не было.

Иван кивнул на лодочку.

— Там меня подожди, да?

— Франц, Игорь, слушайте и запоминайте.

Иван перешёл на шёпот.

— Сейчас уходите. Километров на пятьдесят на восток. Помнишь, лиман там был?

Франц кивнул.

— Ждёте неделю ровно. Утром седьмого дня придёте сюда. Отсюда смотрите в трубу. Если в десять ноль-ноль меня нет — домой! Ясно?

Игорь насупился.

— Так точно!

"Молоток, парень! Лычку ему… если вернусь".

— Если я есть и машу рукой, то тоже уходите! И только если я буду махать веткой — к берегу. Уяснили?

Маляренко зашвырнул в лодку мешок с копчёной рыбой и луком.

Настроение было отчаянно-весёлым.

"Двум смертям не бывать, а одной не миновать! Да и хрен с ним! Будь что будет!"

— Шеф!

Иван удивлённо оглянулся.

"Чего ещё?"

Дружинник облапил его своими могучими ручищами.

— Удачи!

Следом, на прощание, Ивана обнял Франц.

— И-и-и, раз!

Ни бить, ни убивать Ваню, как оказалось, никто и не собирался. Мужчины, которые его встретили на берегу, все как один были серьёзные, положительные и с выправкой.

Ваня затосковал.

"Це ж сердюки!"

На лбу Войтенко аршинными буквами читалось: "восемь классов и спецназ". Спиридонов тоже… изо всех сил изображал отца-командира, рассказывая о "законе степи" и тому подобной чуши.

Маляренко мысленно хрюкнул. Перед глазами проплывали картинки из далёкого стройбатовского прошлого и фильма "ДМБ". Почему-то отчётливо вспомнился "дикий прапор". Ваня "хрюкнул" в полный голос. Местный босс удивлённо обернулся и пригласил Ивана откушать чем бог послал.

Целый день Ваня прошлялся в одиночестве. Ну, как в одиночестве? Компанию ему составлял специально обученный Вася. Конвоир и гид в одном лице. Лукин исчез среди шумных женщин и больше не появлялся, а сам Иван, то сидел в бане, то в столовой, а то и вообще — раздербанил малую копёшку сена, сложенную у стены, и завалился спать.

— Ты! — Злобный шёпот раздался прямо над ухом. — Ты чё, баран? Не мог его в гостевой дом проводить?

"Войтенко".

— Станислав Данилович, я только на минутку отвлёкся. Откуда ж я мог знать, что он вот так сразу вырубится? Будить?

"Хе хе хе. Боец, боец".

— Я тебе разбужу! Карауль!

Ваня незаметно улыбнулся и по-настоящему заснул.

Дурацкое пофигистическое настроение, с которым он высаживался на незнакомую территорию, поутру исчезло словно дым. Вокруг был реальный посёлок, в котором жили настоящие люди, которые требовали к себе настоящего, серьёзного отношения. Иван открыл глаза. Он всё так же лежал на сене, но голова его уже покоилась на подушке, а сам он был укрыт тёплым шерстяным одеялом. Почищенные ботинки аккуратно стояли рядом.

"Спасибо вам, добрые люди!"

Маляренко обулся, растолкал бессовестно дрыхнувшего конвоира и отправился наводить мосты любви и дружбы.

Видимо Лукин уже доложился своему начальству, потому как перемену в отношении к себе Иван уловил сразу. Вчера оба — что Войтенко, что Спиридонов — были нейтрально-вежливы и не более. Сегодня они смотрели напряжённо, испытующе, как будто ожидая от него какого-нибудь подвоха.

"Уже наплёл, уррродец".

Ваня широко улыбнулся и отложил ложку.

— Это был не я! Я — хороший!

Начальство ошарашено переглянулось.

"Что за клоун?"

Маляренко вздохнул, согнал с лица придурковатую улыбку и постарался тщательно сформулировать свои мысли.

— Здравствуйте, меня зовут Иван Маляренко, я родился в городе Алма-Ате…

Подробный рассказ занял три часа. Мужчины слушали его молча, не перебивая и не торопя. Иван время от времени прикладывался к кувшинчику и говорил, говорил. Он говорил чистую правду, не утаивая и не скрывая ничего. Ну, почти ничего. Про лодку и схрон он упомянул лишь вскользь, не уточняя подробностей, просто дав понять, что на это богатство он наткнулся случайно.

Войтенко завистливо подобрал слюни, а в умных глазах Спиридонова было написано станиславское "не верю!". Впрочем, сомнения свои старший оперуполномоченный держал при себе.

— В заключение хочу сказать, — Иван резко подался вперёд, — я всегда держу своё слово. На том стою.

Местное начальство снова ошарашенно переглянулось — переход от расслабленного состояния к агрессии был слишком резким и неожиданным.

— И, кстати, посёлок мне ваш — не нравится!

"Тля, кто меня за язык тянет? Заткнись, урод!"

Сергей оскорблённо вскинулся.

— Это ещё почему?

Иван посмотрел на низкий корявый потолок и пожал плечами.

— Домишки не очень. Не веришь — у Лукина спроси.

Судя по всему, местным боссам требовалось время, чтобы переварить всё то, что на них вывалил Иван, поэтому они вызвали бойца и попрощались до завтра.

Давешний конвоир отвёл Ивана на кухню, где симпатичная и смешливая женщина налила ему огромную миску горячей ущицы и вручила полкраюхи горячего ХЛЕБА!

Ваня выпал в осадок. Тарелка, случайно задетая локтём, полетела на пол. Гость, к полному изумлению всех присутствующих, вцепился двумя руками в хлеб, поднёс его к лицу и принялся им ДЫШАТЬ.

Какое же это было чудо! Хлеб, настоящий, серый, ноздреватый хлеб. Как же он пах! Трясущимися пальцами Ваня отщипывал от краюхи кусочки, мял их и отправлял в рот.

С замирающим сердцем, боясь услышать отрицательный ответ, Маляренко заискивающе посмотрел на повариху.

— А ПИВО ЕСТЬ?

Весь лёд недоверия растаял сам собой. Мужики сидели под камышовым навесом на берегу реки. Разумеется с удочками. И, конечно, с пивом и вяленой рыбкой. Рядом, на самодельном гриле, жарились и шкворчали домашние колбаски. Запах был — умопомрачительный! Только ради этого стоило сюда приплыть! И пусть эти люди живут в неказистых домишках, но они знали толк в нужных и правильных вещах!

— А Фермер еще и тёмное варит. Крепкое, зараза. И душистое!

Маляренко страдальчески застонал и очень захотел в гости к неведомому Фермеру.

На вопрос Ивана, как же они при такой жаре умудряются сохранять пиво холодным, Войтенко загадочно закатил глаза и сообщил, что это и есть "самая главная военная тайна".

Войтенко, наконец, прекратил корчить из себя Главнокомандующего Всея Руси и запросто поведал Ивану в ответ всю их историю, жалуясь на отсутствие врачей, пиломатериалов, ледяной водки и жареной картошки с салом.

— Эти топинамбуры, мать их, достали уже!

Спиридонов скривился и тоже сплюнул. Маляренко залпом выхлебал литровую кружку и тоже влез в базар со своими проблемами.

Пикник удался.

— Это у вас КОРАБЛЬ такой?

Маляренко вытаращил глаза. Перед ним лежали огромные тугие вязанки камыша, куча кривоватых палок и моток верёвок.

— Вы на этом по морю ходить собираетесь?

Иван захохотал. Смеялся при этом он так искренне и открыто, что поначалу нахмурившиеся кораблестроители, тоже помаленьку заулыбались.

— Ребята, я вас очень уважаю, но, честное слово. Это только в хорошую погоду и только в двух шагах от берега. Причём — буквально в двух шагах!

Ваня припомнил зимние штормовые переходы на север, и его передёрнуло.

— Я просто вас прошу, не делайте этого. А лучше знаете что… — глаза у Маляренко заблестели, — … купите у меня брус и доски, а? И постройте настоящий корабль! А то мне их уже девать некуда.

"У него этого гуталину — завались! Вот и шлёт, кому попало…"

Мужики переглянулись.

Так, на четвёртый день пребывания Вани в гостях. начался деловой разговор.

Как, к полнейшему изумлению Маляренко, выяснилось — ни Войтенко, ни Спиридонов окончательно ничего не решали. Они оба в местной иерархии были кем-то вроде Олега у него в усадьбе. Армия. А всеми хозяйственными и прочими делами здесь заведовал и рулил некий Совет.

Так вот — с этим Советом у Ивана сложилось полное взаимонепонимание. Началось всё со знакомства. Три степенных и уверенных в себе мужчины по очереди сграбастали изуродованную псами Ванину ладонь и, не обращая внимания на испарину, выступившую на лбу пришельца, жали её до тех пор, пока Маляренко от болевого шока чуть не взвыл.

Но не взвыл. Удержался.

"Уф! Молодец, Ваня! Молодчина!"

Чёрная пелена сходила с глаз. В голове покалывало, а ноги дрожали.

Ваня через силу улыбнулся.

— Очень приятно, Иван. Будем знакомы!

"Бля! Клянусь! Мамой клянусь — в следующий раз привезу сюда Андрюху! Пипец вам, козлы!"

С бывшим тяжелоатлетом Андреем играться в рукопожималки не рисковал даже Лужин-младший. Даже Олег. Потому как это был верный путь к Доку, гипсу и шинам.

Вдобавок эти ухари оказались помешаны на язычестве и прочих подобных обрядах. Маляренко, когда он услышал об этом впервые, решил что ослышался.

"Вроде бы взрослые люди".

Эти "взрослые люди" благожелательно выслушали идею Ивана насчёт досок, предложив взамен МУКУ и КРУПУ. Зерно продавать они категорически отказались! Маляренко сообщил о редиске, помидорах и огурцах. Те отмахнулись, мол, ерунда, травы здесь много. Ваня завёл разговор о картошке.

Спиридонов был явно согласен на такую сделку, но высшее руководство великодушно пообещало за картошку отвалить ещё энное количество МУКИ и КРУПЫ.

Ваня закатил глаза, вздохнул и принялся торговаться.

Никакого понимания не случилось и в вопросе аренды пары автоматов, с обещанием за каждый использованный патрон привезти крепкого раба, зато, видимо, проинформированные Лукиным, мужички, ничтоже сумняшеся, предложили Ване "поделиться" трофейной лодкой. Опять-таки за муку, крупу и резные ложки.

"Не, ну я. конечно, Ванята, но не папуас же, в конце-то концов! Золото на бусы не меняю!"

Ваня скис и, не скрывая своего разочарования, помотал головой.

Они не договорились.

Провожать Ивана пришёл только Спиридонов. Ни Войтенко, ни Лукин попрощаться не пришли. "Беда", повинуясь сигналу Ивана, замерла в трёх сотнях метров от берега. В любезно предложенный Сергеем бинокль, Иван рассмотрел, как в подзорную трубу его и его провожатого внимательно разглядывает Франц.

Маляренко столкнул в воду пластмассовую лодчонку и запрыгнул в неё.

— Ну что, Сергей, давай прощаться.

Ваня изо всех сил пытался улыбаться. Самым честным определением успешности его поездки на север, было бы слово "фиаско". Ни по одному пункту, предложенному Иваном, Совет и Войтенко ему навстречу не пошли.

— Давай, Иван.

В глазах Сергея было неприкрытое сожаление, что всё так получилось.

"Умный парень. Надо бы к нему приглядеться".

Маляренко даже и представить себе не мог, насколько он был прав. На самом деле Сергей Спиридонов совершенно искренне считал все предложения Ивана дельными, справедливыми и заслуживающими внимания. Да и негативного отношения к этому человеку, которое своим рассказом попытался привить ему Лукин, не было. Войтенко — тот да. Впечатлился. А оперуполномоченный, привыкший думать своей головой, посчитал, прикинул, и пришёл к выводу, что прибывший к ним человек — СВОЙ. И что он, Сергей Спиридонов, вёл бы себя в тех условиях точно так же. Да и вообще — этот человек был ему чертовски симпатичен! С ним просто хотелось по-настоящему дружить.

Сергей улыбнулся и грохнул кулаком себя по груди.

— Приезжай. Я. Буду рад тебя видеть!

Это "Я", сильно выделенное интонацией, и решило будущее человечества.

 

Глава 14

В которой Иван сначала едва не получает пулю, а потом находит себе друга и единомышленника

Услышав это "я", Иван застыл. Человек, стоявший в трёх метрах на берегу, был тем, кого он давно искал. Умным. Сильным. Независимым и самодостаточным. Способным повести за собой местных. Помощь Ивану была нужна. Очень-очень. А ещё Спиридон, как его называли местные, был, по мнению Ивана, потенциальным ХОЗЯИНОМ этой общины. Равным ему человеком.

Вёсла замерли.

Сергей ничего не понял, но нутром почувствовал, что его гость ИЗМЕНИЛСЯ. Иван Маляренко принял решение, помертвел лицом, глухо матюгнулся и погрёб к берегу.

— Дело есть.

— …?

— Садись в лодку. — Иван выпрыгнул на глинистый бережок и ещё раз попросил по-хорошему. — Садись.

Сергей всё ещё колебался. Человек, стоявший перед ним, был жесток, циничен и безжалостен. Но почему то Спиридонову очень хотелось ему верить. Интуиция опера ещё никогда не подводила.

Иван нажал голосом.

— Садись на вёсла, Серёжа. Нам надо поговорить.

Лицо Маляренко было каменным, но глаза Ивана отчаянно молили.

"Садись"

Спиридонов сел.

— Стой! Куда?

Часовой на вышке, из бывших пограничников, растерялся. Спиридон не должен был никуда плыть!

Бинокль прилип к глазам. Сергей вовсю работал вёслами, а из-за спины у него торчала голова этого… как его.

Палец сам собой вдавил кнопку. Снова, как и неделю тому назад, над мирными посёлками завыла сирена.

— Лукин, пля, ты, твою мать, кого к нам привёз?

Войтенко разрывался между биноклем и автоматом. Расстояние до лодки было метров двести и быстро увеличивалось.

"Сейчас или никогда".

Игорь метался по площадке и заворачивал этаж за этажом — этот грёбаный "шеф" их всё-таки кинул! Ведь не хотел же он его сюда вести. Идиот!

— Стреляй, не то уйдёт.

— Не уйдёт.

Войтенко бросил, наконец, бинокль и тщательно прицелился.

На вышке грохнул выстрел.

"В воздух".

Спиридонов сплюнул и стал грести медленно-медленно.

— О чём ты хотел со мной поговорить, Ваня?

Маляренко судорожно потёр лицо ладонями.

— О том, ПОЧЕМУ мы здесь.

Спиридонов бросил вёсла, встал в полный рост и, повернувшись к далёкому берегу, замахал руками.

Больше по ним не стреляли.

"Беда" ушла в открытое море так далеко, что даже в монокуляр рассмотреть берег не получалось. Франц и Игорь, повинуясь приказу Ивана, под изумлённым взглядом Сергея запрыгнули в пластмассовую лодочку и отчалили от стоявшего на плавучем якоре кораблика.

— Пойдём.

На носу "Беды" стояло два раскладных кресла. Спиридонов ошарашенно покачал головой — качество лодки потрясало.

"Такое чудо просто так найти?! Быть того не может!"

Иван поставил на маленький столик бутыль бражки и два стакана. Серебряных. Сергей задумчиво вертел один из них в руке и пристально смотрел на хозяина лодки. Иван разлил по первой и, не торопясь, выпил.

— Был у меня тут один… приятель.

Маляренко налил по второй.

— Зарезал я его. Живот вспорол. Он умер, но не сразу. Мучался долго. Кричал. — Голос рассказчика скрипел как тележное колесо. — Почему и за что — тебе не важно будет. Скажу одно — дело того стоило.

Иван оторвал взгляд от дрейфующей в сотне метров от них лодочки с экипажем "Беды" и долго, не мигая, смотрел на Сергея.

— Ты знаешь, где мы?

Спиридонов почувствовал, что волосы на голове у него встали дыбом.

— Где?

— Вот смотри.

И Ваня выволок из-под стола атлас.

— Один человек нашёл в глухой степи развалины. А среди развалин — памятник. Древний памятник. А на памятнике надпись: "Морякам-краснофлотцам, павшим при освобождении Крыма" и год. Тысяча девятьсот сорок четвёртый..

Атлас открылся на нужной странице, и палец Ивана упёрся в кусок степи на севере Крыма.

— Вот тут.

Ваня пнул пустую бутылку и выудил из сумки ещё одну.

— Ты молчи. Ничего не говори. Ладно? А там был шар. Он светился. Этот человек хотел уйти, но шар его догнал. А потом у этого человека в голове голос появился. Да. Наливай, наливай. А потом я его убил. Не голос — человека. Но он мне рассказал. Успел.

Маляренко пьяно рассмеялся.

— Это эксперимент. Научный. Исследование социальное, твою мать! Понимаешь? А где человечество, а? Неважно. Он мне рассказал. Про схрон. Про то, что должен был, используя все эти ништяки, стать вождём. Повести людей. Куда-то. К светлому будущему. А знаешь, чей это эксперимент?

На этот раз Маляренко пьяно и истерично заржал.

— ИНОПЛАНЕТЯН. Они нас на тысячу триста лет в будущее занесли. Прикинь, да?

Спиридонов был тоже изрядно пьян, но смеяться ему не хотелось. Перед глазами потемнело, в ушах шумела кровь. Он поверил всему, что ему рассказал Иван. До последнего слова.

"Эксперимент".

Он вспомнил всех, кого уже здесь ему пришлось схоронить, и скрипнул зубами.

— Почему я?

Иван его понял. Враз став трезвым, он сжал кулаки.

— Ты мне поможешь. Ты сможешь, остальные — нет. Я им не доверяю.

Серёга понимающе наклонил голову.

— Где-то там, — Иван махнул рукой на северо-запад, — у этой сволоты База есть.

— Ты хочешь …? — Спиридонов хищно подался вперёд.

— Да. Я хочу с ними поквитаться.

Старший оперуполномоченный поставил на столик стакан и, поднявшись на ноги, протянул свою руку.

Маляренко тоже встал и, неловко извернувшись, очень крепко пожал ладонь нового друга левой рукой.

"Пипец вам, козлы!"

— Вилли! Вилли! Ты где?

'Что ж ты так орёшь?'

Человек попытался плотнее втереться боком в глинобитную стенку дома, крепче закрыл глаза и сделал вид что его здесь нет.

'Я сплю'

Вставать и тащиться с этими дурами за две мили к морю не хотелось. Вот абсолютно.

— Вилли!

Визгливый голос продолжал своими переливами лезть в уши. Вокруг зашевелились остальные жильцы дома.

— Вил. Вставай и вали отсюда. Визгля всех достанет.

По ноге не больно, но вполне увесисто прилетело из темноты.

'Сэм'

Это было серьёзно. С Сэмом не рисковали связываться даже эти чернож…ые ублюдки. Сэмуэл хоть и был худ и невысок ростом, но характер имел совершенно мерзкий и злопамятный. И дрался он всегда так, будто в последний раз.

'Хрен с вами!'

— Иду! Заткнись, стерва.

Бывший второй пилот семьсот пятьдесят седьмого, так и не долетевшего из Ванкувера в Токио, Уильям Маршалл, ныне известный всем, как просто Вилли, сел, протёр сухими и пыльными ладонями лицо и, наконец, окончательно проснулся.

Очередное жаркое лето с его зноем, пыльными ураганами и сухими грозами осталось позади. Сто восемьдесят четыре человека, намертво привязанные к источнику у лежащего на боку корабля, пережили его гораздо легче, чем в прошлые годы. Во-первых, число едоков сократилось больше чем в два раза, а значит и норма воды на каждого выросла вдвое. Во-вторых — русские. Они привезли почти полтонны картофеля и лука, что здорово обогатило местный рацион.

Вил почесал криво обстриженный затылок и, с тоской поглядев на большой общинный дом, где спали его жена и дочь, побежал к кухне. Мысли о приплывших с юга русских не оставляли его ни на миг вот уже четыре месяца. С тех пор, как полковник и пастор затеяли этот дурацкий абордаж. Зачем они это сделали, Вил не понимал. Почему нельзя было договориться?

А потом к нему втихаря подошёл Пит и сообщил такое… Он, Уильям Джозеф Маршалл, оказывается, был в списке! Вместе со своей женой, бывшей стюардессой, и годовалой дочерью. Это было счастье. Надежда. Свет.

Чёрт его знает, что ждало их ТАМ. Но хуже чем здесь — уже не будет. Это Вил понимал совершенно отчётливо. Пит попросил его не болтать и отвалил, но бывший второй пилот не утерпел и, в итоге рассказал обо всём жене. Лили его не поняла. Она отвела мужа подальше от чужих ушей и, прижимая к себе ребёнка, устроила истерику. Ехать неизвестно куда женщина просто боялась. Она недолго думая объявила ему, что он, Уильям Маршалл, хочет так же как и остальных ПРОДАТЬ её этим ужасным русским. Как и её лучшую подругу, ещё из ТОЙ жизни, Надин. Грязный и пыльный посёлок, прилепившийся к борту корабля, вдруг показался женщине самым прекрасным и безопасным местом на земле.

Пилот пригорюнился. Кто ж знал, что Надин тоже была в списке? Бывшая стюардесса из его экипажа плакала и упиралась, но эти уроды избили её палками и угнали к морю. Он тогда едва сумел отстоять СВОЮ жену. Крики и плач стояли над посёлком. Этот долбанный абордаж встал общинам очень дорого.

Вил хлебал жидкую рыбную похлёбку и страдал. Месяц ссоры с любимой дался ему очень нелегко. Издалека он видел, что и Лили выглядит не лучшим образом.

'Будь что будет — сегодня же пойду мириться!'

Приняв решение Вил шустро дохлебал мерзкое варево, сунул ложку за пазуху и вприпрыжку помчался за остальными рыбаками к морю. Настроение бодро пошло вверх.

Сборная команда рыбаков от всех общин поселения состояла из десятка мужчин и полутора десятков женщин. Мужчины пытались рыбачить со спасательного плотика, закидывая сети, а женщины разбредались по берегу в поисках моллюсков и следили за расставленными удочками. К счастью в этой пустынной местности дикими зверями и не пахло. За всю свою жизнь здесь Вил ни разу не видел ничего крупнее змеи. Хотя, как рассказывали охотники и вернувшиеся члены экспедиций, следы в степи имелись. И весьма неприятные.

Начало светать и серые рассветные сумерки понемногу стали рассеиваться. Куцая колонна во главе с Визглёй шла в сотне шагов впереди и Вил слегка поднажал.

'Первым делом — искупнусь!'

Красноватая глиняная пыль — мелкая как сильно молотый кофе, достала окончательно. Впереди показался пляж и послышался мерный шум прибоя. Не выдержав, Вил обогнал свою бригаду и, на ходу сдирая с себя лохмотья, ломанулся в воду.

'Мыться! Да! Да! Да!'

Какое это было наслаждение! Наплевав на все свои обязанности, лётчик, позабыв обо всём, с восторгом нырял, а потом, заорав от удовольствия, размашисто поплыл прямо в открытое море. Подальше от этого опостылевшего берега. От этой жизни.

— Вил! Далеко не заплывай.

Голоса с берега едва доносились до его слуха.

'Пошли вы…'

Перевернувшись на спину, Вил долго смотрел в светлеющее небо и наблюдал, как одна за другой на нём гаснут звёзды. Вокруг не было ничего. Только солёная вода и небо над головой.

'Пора работать'

Пилот перевернулся и от неожиданности едва не утонул, позабыв даже болтать ногами.

Прямо на него, из тьмы, лежащей на западе, шла та самая чёрная лодка.

 

Глава 1

Умильно-ванильная

В которой Иван размышляет, выполняет свои обязанности и испрашивает разрешение

Путешествие на север прошло впустую. Почти. Единственным светлым пятном во всём этом походе было знакомство со Спиридоновым. Всё остальное можно было описать одним словом — провал. Никакой торговли. Никаких отношений. Вдобавок Лукин здорово настроил местное общественное мнение против него.

'Тьфу! Бараны'

Это было плохо, потому что эти… 'бараны' ему очень были нужны.

Ваня сидел на пирсе, свесив в прохладную воду ноги, и глядел как на востоке занимается заря, постепенно окрашивая берег золотисто-оранжевым светом. Между домов мелькнула фигура часового, обходившего посёлок и тушившего ночные факелы. Вооружён он был копьём и арбалетом.

'Дичь какая-то! Средневековье!'

Стратегическое решение, после той памятной пьянки на борту 'Беды', имелось. Пойти и надавать по рогам этим гадам, что устроили над ним конкретно и над людьми в целом, такой эксперимент. Но была ещё куча тактических 'но'.

Самое главное — непонятно где их искать. Из того письмеца, что нынче лежало закопанное в дальней роще, он выяснил, что они где-то там. На севере. У большой воды. Примерно о том же перед смертью говорил Романов. Но, во-первых, он при этом уже изрядно бредил, а во-вторых — кто знает… может он его по ложному пути хотел направить?

'Море? Балтика? Северное?'

Европа, как ни крути, континент. И искать их там можно до посинения. Береговая линия из-за подъёма уровня моря сильно изменилась, так что все карты, которые ещё сохранились в памяти Ивана, устарели.

'Ну, допустим, найду я их…'

Сразу во весь рост вставала ещё одна проблема — боеприпасы.

Ваня сморщился. С патронами была ж…па. У него лично была одна полная обойма, и у Олега было ещё четыре патрона. Вот так. На два пистолета. И что прикажете делать дальше?

Да и народу то у него, если честно — кот наплакал. Иван представил, как идёт чинить разборки с носорогом маленькая кучка оборзевших муравьёв и, коротко матюгнувшись, сплюнул. Конкретики не хватало… конкретно.

Да и эти… родноверы самодельные. Блаженные, мля. А ведь эта община русских людей, среди которых был десяток профессиональных военных, для организации похода ему бы очень пригодилась. Да и оружия у них не в пример больше. Одна надежда — Серёга.

Маляренко, несмотря на приличное опьянение, отлично запомнил, как хищно заблестели глаза старшего опера, когда он рассказал ему ВСЁ.

'Ну да. Этот сможет. Зубами рвать их будет. Подождём. Всё получится'

Ветер с моря усилился и Иван зябко поёжился — хоть и ранняя осень, а по утрам уже прохладно.

'А может я просто к жаре привык?'

Маляренко встал, подтянул трусы и, крепко зажмурившись, с удовольствием потянулся.

К концу четвёртого года в этом новом странном мире жизнь у Вани устаканилась окончательно. У него даже было мелькнула мысль пообещать своим женщинам никуда больше от них не уезжать. Ночь была… ммм… волшебная. Только он, его женщины, море и лодка. Тогда, глядя на бездну звёздного неба, он едва не ляпнул, что он больше никогда… ни ногой… никуда… так ему было хорошо. Дом. Семья. Счастье.

Но он сдержался, потому что понимал, что уже не сможет без моря. Может быть не сейчас. Позже. Но его обязательно что-то погонит в поход.

'Значит, не устаканилась'

Севастополь готовился к большому празднику. Очень большому. Такого здесь ещё не было. Сразу семь одновременных новоселий и три свадьбы. Вся дружина Хозяина резко меняла своё семейное положение. Три самые старшие 'племянницы' ходили по посёлку принцессами, а вокруг них, искоса поглядывая, суетились девочки помладше, помогая подругам готовиться к свадьбам. А четыре семьи переселенцев с северного берега выглядели как именинники. Не было ни гроша — да вдруг алтын. Целый дом. Просто так. Как с куста! Приходилось, конечно, впахивать, но зато — какая перспектива! Не то, что там. На северном берегу.

Будущие домохозяйки рвались осваивать новенькие двухкомнатные домики, но их мужья, чётко выполняя приказ Босса, своих жён внутрь не пускали, из последних сил уговаривая благоверных потерпеть ещё чуть-чуть.

Семёныч, руливший стройкой, по 'мудрому' совету босса заложил все семь домов в одну линию, вдоль берега, с прицелом в будущем замостить набережную камнем и получить настоящий приморский курортный городок. До городка было пока как до Луны раком, но контуры первой улицы прорисовывались уже достаточно чётко. Сами домики пока были невелики — в две комнаты, но крыты они были черепицей, а окна, хоть и без стёкол, плотно закрывались дощатыми ставнями. Сам завхоз и главный строитель посёлка приволок из Бахчисарая с лесопилки кучу досок и принялся мастерить грубую примитивную мебель, собрав в себе в помощники всех будущих новосёлов.

Маляренко только диву давался, с какой скоростью собирались простенькие кровати, сундуки, столы и лавки. Всё это заносилось в дома и расставлялось, превращая пустые строения в некое подобие жилья.

Праздник провели в первую субботу сентября.

Всё получилось как нельзя лучше. Невесты были 'всех краше', как и полагается невестам. Женихи нервничали, обильно потели и крутили шеями в наглухо застёгнутых воротниках выстиранного и отутюженного камуфляжа. Женщины Ивана, что Мария, что Таня, завистливо подбирали слюни и бросали на Самого откровенные взгляды. Им тоже очень хотелось белых платьев, фаты и торжественной церемонии.

'Фиг вам! Индейскую избу вам!'

Устраивать такой дурдом себе самому, любимому, Иван решительно не хотел.

На площади между лодочным сараем, где был накрыт стол, и домом Хозяина собралось больше ста человек — всё, включая грудных детей, население Севастополя и Юрьево. Народ без всяких церемоний сидел за столом и, не обращая никакого внимания на виновников торжества, пил, ел и веселился. Впрочем, и сами 'виновные' тоже не слишком заморачивались и вели себя довольно непосредственно. Над столом стоял шум, гам и непрекращающийся хохот.

Когда Маляренко добил первый кувшинчик и освоил изрядную порцию мяса, до него дошло, что если сейчас он не возьмёт на себя обязанности тамады, то…

'Упьёмся, нафиг!'

Маша давно и безуспешно пинала его под столом.

'Да понял, я. Понял…'

— Грхм!

Во главе стола покачивающейся каланчой высился Босс. Гости словно только этого и ждали. Шум смолк за три секунды.

— Сегодня мы собрались здесь не просто так, а по поводу…

Откуда что взялось — язык у Вани болтался сам собой, отдельно от Ваниного головного мозга. Маляренко нёс поздравительную ахинею, как заправский тамада, желая счастья, детей, достатка и тому подобной мути, одновременно успевая самому себе удивляться. Такого от себя он никак не ожидал. Судя по круглым глазам Маши, она тоже такого словесного поноса не ждала — муж у неё говорить был не мастак.

— Согласен ли ты, Игорь…

— Согласен ли ты, Алексей…

— Согласен ли ты, Николай…

— Объявляю…

— Объявляю…

— Объявляю…

'Ффуххх!!!!! Мамма мия! Всё! А нет. Не всё'

Таня, находящаяся на седьмом месяце беременности, толкнула его в плечо.

— Дорогие новосёлы…

Пока Иван разглагольствовал о прекрасных и уютных домах, стоящих на берегу самого синего в мире моря, Борис с Олегом вытащили из дома семь плетёных корзин.

— … и в заключение примите от меня и моей семьи эти скромные подарки.

На семь подарочных комплектов ушёл весь запас парашютной ткани, все последние пары обуви из немецкого груза и все остававшиеся без дела ножи, ложки и вилки. Кроме того в каждой корзине лежало по две стальных кружки и по одному маленькому трёхлитровому казану. Всё. Ваня выгреб ВСЕ запасы своей семьи.

Новосёлы плакали от счастья, народ вокруг орал 'поздравляем', а сам Маляренко, окончательно сорвав горло, выдул залпом стакан бражки и сипло заорал.

— Ура!

На радостях спалили баню, оторвали две ставни, вышибли дверь и выбили, общим счётом, семь зубов.

Праздник удался.

На самом деле Иван честно рассчитывал на то, что после похода к Спиридонову он проведёт дома как минимум всю осень и зиму. Рядом с Таней. Рядом с будущим наследником. Ибо все женщины Севастополя, загадочно улыбаясь, твердили как заведённые.

— Точно мальчик.

Как, почему, по каким, блин, приметам, Маляренко не понимал. Док, пришедший с плановым осмотром, привычно хлопнул стакан и пожал плечами.

— Бабское чутьё. Что тут скажешь.

Иван озадачился именем сына.

Через неделю после праздника, когда страсти улеглись, народ опохмелился, а, кому было нужно, помирился, Ваня почувствовал странное жжение в одной точке. Почему то захотелось пойти — проверить, как там лодка.

— Нет. Так нельзя.

Иван мысленно пнул самого себя по той самой точке и пошёл искать своих любимых женщин. Любимые женщины Ивана Маляренко, коих было уже аж три души, нашлись на пляже за домом. Дом Ивана, стоявший в самом дальнем углу затона, был последним на набережной. Или первым. С какой стороны посмотреть. За домом не было ничего — только высокий плетень и высаженная Агрономычем кипарисовая аллея, которую 'племянницы' должны были поливать каждый вечер.

Место это было, несмотря на близость к посёлку и пирсу, безлюдное, тихое и уединённое. Рабочие как следует вычистили песок, повыдергав камыш и соорудили из бракованных досок и горбыля маленькую беседку, в которой сейчас, наслаждаясь прохладой тени, сидела Таня. У её ног дрых Бим, а в кроватке по соседству спала Анечка.

У Маляренко защипало глаза.

'Идиллия'

'Главная' жена, Мария Сергеевна, лежала на песочке, старательно подставляя не жаркому осеннему солнышку своё обнажённое тело. Ваня нервно оглянулся.

'Вроде бы ниоткуда не видать!'

Жена приоткрыла один глаз и лениво просветила.

— Ниоткуда не видать.

Потом она открыла второй глаз и внимательно изучила лицо мужа.

— Рассказывай.

Маляренко мысленно застонал. Эта женщина читала его как открытую книгу. На раз. Никто не мог, а она — запросто.

— Ну… я…

Маша грациозно поднялась и, изящно покачивая бедрами, подошла к мужу.

— Ты о Танечке бы подумал!

В голосе Марии Сергеевны грозно громыхнула сталь.

Конечно же всё обошлось. И Маша, и Таня мужа своего любили и всегда слушались, однозначно признав его право на самостоятельные решения. Всё-таки, как ни крути, он мужчина, хозяин, защитник. Да и возрастом сильно старше. Ворчала Маша только для порядка, вспоминая, как это делала мама, выговаривающая отцу его вечную рыбалку. А отец всегда улыбался, целовал маму и уезжал с мужиками в тайгу.

Так было и здесь.

— Вот смотрите.

Иван достал и положил на стол списки, что оставил ему покойный литовец.

'Мда. Аудрюс…'

Страшной смерти моряка Иван себе почему то простить никак не мог. Сколько людей он убил лично, скольких убили по его приказу, а именно этот человек, который с улыбкой ушёл в это змеиное гнездо по велению Ивана, не шёл у него из головы.

'Как жаль'

— Вот смотрите. Здесь, в списке, двадцать две пары. Многие с детьми. Отмечены специальности и умения.

— Интересно.

Маша внимательно читала написанные латиницей русские слова.

— Адвокат это мимо, но вот этот… и этот…

В списке фигурировал врач. Причём хирург, причём детский. Был пилот, который разбирался в электронике и радиоделе. Была женщина-биолог. Был шеф-повар японского ресторана. Был ветеринар. Да кого там только не было!

— Тут вот такое дело. Лукин собрался налёт на них устроить. Поквитаться за друга. Резать он их будет всех подряд. Кто вякнет, того на ремни и пустят. Как я понял — это дело самого ближайшего будущего. Да и поживиться там есть чем. Всё-таки — целый корабль и три самолёта. Барахла там…

Маша понимающе хмыкнула, а Таня округлила глаза.

— А они?

Женщина показала мятый листочек, на котором были записаны трое австрийцев и один немец.

— А остальных, кто не виновен, в рабы. К себе увезут.

Мария Сергеевна неторопливо одевалась, сосредоточено глядя на мужа. Мысли её были далеко-далеко — то, что в этом мире самая большая ценность образованные и ПРАВИЛЬНЫЕ люди, она поняла уже давно.

— Надо. Успеть. Раньше.

 

Глава 2

В которой Иван начинает торговать индульгенциями

В новый поход на север уйти получилось только через две недели. Пошевелив извилинами Иван решил, что не будет лишним привезти с собой одну из женщин, купленных четыре месяца тому назад. Для, так сказать, агитации. Выбор пал на образцово-показательную Надю, бывшую стюардессу, а ныне домработницу в большом новом доме Юрия Владимировича. Её муж, сорокапятилетний тощий волчара с наколками на руках, груди, спине и пальцах, в своей красавице-жене души не чаял, и постучав себя кулаком в грудь перед разжиревшим плантатором, со словами 'гадом буду' выпросил себе разрешение переехать в окрестности Юрьево. Тогда, помнится, Иван здорово удивился такой самодеятельности Юрки и, невзирая на настоящую дружбу с Кузнецовым, долго и с тщанием полировал ему мозги, на предмет субординации. Толстый то бледнел, то краснел, то бегал в туалет по нужде, но проникся он окончательно и бесповоротно. Да и Иван сильно не давил, понимая, что Юрка друг. Настоящий. Без оговорок.

Друг в нужду шефа вник и отправил в 'командировку' не только Надю, но и её мужа, Виталика, человека конкретного, дерзкого и злого, но, к тому же ещё очень умного и осторожного. Так что в поход, помимо самого Маляренко, шла чета Петровых, Игорёха, Франц и Олег, которому Ваня велел присмотреться к Виталику. Юрку пора было выводить в почти самостоятельное плавание, а в этом деле ему очень был нужен верный силовик. Его силовик. Преданный только своему благодетелю, а через него и самому Хозяину.

'Уффф… Как сложно то… Хотя… чего там…'

Уже сейчас этот хищник на полях не работал, порыкивая на всех, кроме Юрки и Насти, которым, виляя хвостом, смотрел в рот. А ещё он мотался по хозяйским делам то в Бахчисарай, то по окрестным хуторам, решая массу вопросов.

Так у Кузнецова появился свой приказчик.

Первым делом Олег просветил бывшего рецидивиста насчёт того, где его место, крепко надавав ему по морде и популярно объяснив, что место под солнцем на ЭТОМ уровне ему придётся ещё заработать. Отсидевший в общей сложности восемнадцать лет Виталик сплюнул тягучую кровавую слюну, уважительно покосился на сидевшего неподалёку Ивана, и согласно кивнул.

— Слышь, начальник. Базара нет.

Переход был обычен и ничем особенным не запомнился. Через неделю спокойного плаванья 'Беда' подошла к знакомому пустынному берегу.

— Слушайте меня внимательно. — Иван обвёл глазами десяток человек, собравшихся на берегу. — Скоро сюда придёт Игорь. Помните такого?

Франц пролаял перевод, а собравшиеся на пляже люди дружно затянули 'ес'. Игоря здесь помнили очень хорошо. Как и Аудрюса.

— Он придёт мстить. За друга. Мстить будут жестоко и страшно. А всех, кто останется в живых уведут в рабство.

Ваня сидел в кресле и разливался соловьём. Позади с автоматом стоял Олег и, в одних трусах, совершенно жуткий на вид из-за своих наколок и разбитой рожи, Виталик. В руках этот бандит держал охрененно здоровый топор, так что народ косился на него, гораздо чаще, чем на автомат.

Новость про рабство всех впечатлила. Канадцы и американцы дружно загнусавили, обсуждая такие невесёлые перспективы. В то, что будет именно так, как им сказал Ivan, они нисколько не сомневались.

Маляренко покачал головой. Эти ребята его удивляли — из них словно вынули стержень. Они сдулись и ничем не напоминали тех злых и решительных бойцов, которые не задумываясь шли на смерть и, факая напоследок, лишь бы не попасть в плен, топились.

Даже тот же абордажник — Питер нынче сидел тихо-тихо и всем своим видом показывал, что он готов к любому сотрудничеству.

'Трындец! Не понимаю я их'

Маляренко поманил к себе Питера и, показав на список в его руке, показал — читай, мол. Питер зачитал.

— Приходите все. Сюда. Через час. Будем говорить. Надя с вами будет говорить.

Иван показал на маячившую позади Виталика женщину. Та заметила, что на неё обращено всеобщее внимание и помахала рукой. Народ загомонил ещё громче и замахал ей в ответ. Маляренко посмотрел в список, составленный литовцем — Питера, почему-то, в нём не было.

— Ты не приходи. Понял?!

Вил не верил своему счастью. Лили сидела рядом с ним, положив свою голову ему на плечо, а на руках у него спала крошка Хоуп. Лётчик так был взволнован, что прослушал почти всё, о чём говорил этот русский и его переводчик. Явно из гуннов. Не говорит, а лает. Как собака.

Рядом с Лили, крепко к ней прижавшись, сидела Надин с красными и опухшими глазами. Женщины никак не могли наговориться после почти пятимесячной разлуки. Всё, что понял Уильям из их сумбурного разговора, это то, что ТАМ намного лучше. Сытнее. Безопаснее. Что там у них есть будущее.

'Еп. Годится! Я был прав'

Лили, почувствовав мысли мужа, потёрлась щекой о его руку. Вил развернул плечи и приосанился.

— Да, милый. Мы поедем.

План Ивана привезти одну из женщин сработал на все сто.

Посёлок возле корабля поразил Маляренко со знаком минус. Как можно было жить ЗДЕСЬ — он не понимал. Он обошёл корабль, поглазел на прилепившиеся к его боку хибары, построенные из глины и кусков металла от корабля, и попробовал на прочность одну из дверей. Дверь, сделанная из листа железа, погромыхала и не поддалась. Небольшая мусульманская община заперлась, забаррикадировалась и ни в какую не желала выходить.

'Да и хрен с вами!'

Точно так же повела себя и основная масса остальных жителей посёлка. В ожидании погромов и репрессий все попрятались в трюме, заблокировав двери изнутри, так что компанию ему и сопровождающим его Олегу и Виталику, составляли только те, кто был в списке. Издалека на всю эту тусовку угрюмо поглядывал Питер и, с надеждой, его жена.

'Двадцать две пары. Плюс несколько детей. Итого…'

Ваня снова заглянул в бумажку.

'… пятьдесят девять человек. Нормально. А у меня в округе живёт сто два человека. Да в Бахчисарае и окрестностях где-то сто пятьдесят. Нормально'

В планах Ивана Крым был однозначно русским. Без вариантов. Создавать самому себе проблемы, а тем более — своим детям, Маляренко не хотел.

'Раскидаю всех поодиночке. Обрусеют со временем. Нормально'

— Ну что ж, господа. Прошу.

И Маляренко, широко и фальшиво улыбнувшись, радушным жестом пригласил всех потенциальных переселенцев в заброшенный и недостроенный сарай Лукина.

— Я не знаю, когда они придут. Но они придут. Это точно. Я не смогу разом вывезти всех — лодка слишком мала. Да и не хочу.

Франц пролаял перевод и народ испуганно зашушукался.

— Вывозить буду сначала женщин и детей. В два рейса. Так безопаснее.

— Гав-гав-гав!

'Блин! Франц ты… Гиммлер недоделанный!'

Немецкому инженеру не хватало трибуны, микрофона и аудитории с факелами и в униформе.

На лицах собравшихся появился страх и недоверие. Ваня нагло ухмыльнулся.

— А вы, мужчины, немного на меня поработаете!

— Ты?

— Вил. Пилот.

Маляренко заглянул в бумажку.

— Ага. Радиодело. Электроника.

— Да. Ещё я рыбак. Очень хороший рыбак, сэр.

— Угу.

— Моя жена — стюардесса. Она многое умеет. Нас хорошо готовили, сэр.

Маляренко оценивающе посмотрел на эту семью, которая решилась подойти первой. Женщина, державшая на руках малыша, выглядела очень даже ничего. За руку её держала Надя, которая честно пыталась что-то выдавить из себя по-русски.

— Хорошо. Очень хорошо.

— Вил. Будешь старшим группы. Получишь у меня ножовки по металлу и другие инструменты. Часть людей отправишь разбирать самолёты. Частью будете пилить здесь.

Иван показал на корабль.

— Трубы. Цепи. Тросы. Стёкла. Лампы. Провода. Всё, что сочтёшь нужным. Это будет ваше… приданое. Понял?

— Гав-гав-гав?

— Да, сэр!

Уильям сидел на песке пляжа и смотрел, как скрывается за горизонтом маленькая точка. На этой точке с неприятным названием trouble сейчас находилась Лили. И Хоуп. И ещё десять женщин и детей. Пилот вытащил из кармана тщательно сложенный листок. Письмо. Он должен отдать его людям Игоря, если Босс не успеет вернуться. У каждого из двадцати человек его команды имелся маленький кусочек грубо выделанной кожи, на котором стоял номер из списка.

Ivan сказал, что это билет на юг. С ним их не тронут.

Мужчина вздохнул, подошёл к оставленной русскими пластмассовой лодочке и принялся раздавать людям инструменты и указания. Дел было невпроворот.

Когда через две недели посёлок неожиданно оказался блокированным десятком разношёрстно одетых людей с автоматами, Вил не дрогнул. Игоря он не узнал, но понял — это пришли мстители. Всё, как и говорил Босс.

Армия.

Выправка и выучка у этих ребят была на высоте.

Вил громким криком собрал вокруг себя десяток мужчин из его бригады, что работала здесь, на разборе корабля и всех оставшихся в посёлке женщин и детей из их группы. Усадив их плотной кучей под навесом от солнца и подняв повыше над головой письмо, лётчик смело вышел к вооружённым незнакомцам.

— Коммандер? Коммандер?

Ближайший к нему боец опустил автомат, и вдруг резко повернувшись, от души приложил Вила прикладом в живот.

Люди под навесом дружно охнули.

Канадец рухнул как подкошенный. Дышать не получалось. Никак. Чувствуя, как по лицу ручьём льют слёзы, корчившийся в пыли человек снова поднял письмо и кое-как выдавил.

— Ivan.

Солдат повесил автомат себе на плечо, забрал письмо и с интересом прочёл на конверте.

'Спиридонову от Маляренко'

— Хм. Серёг. Это — тебе. Хм. Почта.

Войтенко задумчиво проводил взглядом уходящую в пустыню пятёрку Лукина и подвывающих от страха арабов и отвернулся.

— Чего там?

Спиридонов передал письмо командиру.

— Ничего. Наш пострел — везде поспел. Очень просит ЕГО…

Сергей с силой выделил это слово.

… ЕГО людей не трогать. А заодно и ЕГО вещи.

Войтенко посмотрел на аккуратно складированные у корабля штабеля металлических труб. На мотки проводов и тросов. На упакованные сети и сложенные стёкла. На четыре здоровенных электромотора и пяток набитых различным барахлом железных бочек.

'Э-эх!'

В принципе всё это можно было бы и забрать.

Хотя… кораблик их всё это не увезёт. А сейчас самое главное — это люди. Вещи… Ну что ж… Да и вообще — ссориться с Иваном не было никакого смысла. Делить им было нечего. Он хоть и далеко и сам по себе, но всё же свой. Русский. Пусть не закадычный друг, но и не враг. Одно слово — свой.

'Бля!'

Потом Станислав снова посмотрел на штабеля дефицитнейших вещей — жаба давила не на шутку. Скрипнул зубами и громко нецензурно выругался.

— Да пусть этот хмырь подавится!

Спиридонов едва заметно ухмыльнулся и вернул письмо со своими, как попало накаляканными комментариями канадцу.

— Валите. Вас и ваших женщин не тронут.

Всего через три дня после того, как посёлок подвергся налёту ДРУГИХ русских, в обезлюдевшее поселение снова пришла чёрная лодка. Следом, на привязи она тащила когда-то угнанный отсюда трофей. 'Приданого' было до чёрта.

 

Глава 3

В которой Иван вскрывает карты, давит в зародыше бунт и становится дважды папой

Всякий раз когда по тем или иным делам Ивана заносило в Бахчисарай, он не переставал поражаться. В этом городке постоянно появлялось что-то такое, что искренне удивляло Маляренко. То каменные стены. То сторожевая вышка. То мощёная улица и фонтанчик на центральной, возле 'Кремля', площади.

'Интересно, что будет на этот раз?'

Маляренко задумал смотаться в гости. Поговорить. Тане оставалось ходить ещё четыре недели минимум и Иван решился.

'Съезжу'

О своей стратегической цели Маляренко не забывал ни на секунду. Однажды он уже сделал первый шаг, рассказав обо всём Спиридонову и теперь глупо было бы останавливаться. Надо было идти дальше.

'Путь в тысячу ли начинается с первого шага. Точно'

Велосипеды были уже не по чину и Лом-Али Гуссейнов заложил парадный выезд в четыре брички. Две из которых стояли на автомобильных и мотоциклетных колёсах. Каждый 'экипаж' тащила пара осликов. Медленно, зато верно. И педали крутить было не нужно. Выехали большой толпой. Сам Иван, Олег, только вчера вернувшийся с последними женщинами с севера, и вся остальная 'верхушка' Севастополя.

— Олег. Иди сюда.

Ваня выразительно посмотрел на Толика. Разомни, мол, ноги. Тот понятливо кивнул и, передав Хозяину вожжи, спрыгнул с тележки, а его место занял Степанов.

Тележка жалобно затрещала, а ослики немного сбавили ход.

— Чего там? Рассказывай.

В суматохе вчерашней вечерней встречи поговорить они так толком и не успели.

— Эти приходили.

— Спиридонов?

— Да. Народ оттуда весь угнали. Арабов порезали. Отвели в степь, подальше. Порезали и бросили. Я смотрел сам. Похоже, кожу с них сняли, а потом там ещё живых и бросили.

Маляренко делано поцокал языком.

— Ишь ты. Прям звери какие то! А наши?

— Нашу бригаду не тронули. И всё что они открутили — тоже. Тебе письмо передали.

Ваня развернул замызганный листок. На обороте его письма корявым почерком было написано 'Всё в силе. Жду весной. Сергей'.

'Всё в силе…'

'Всё в силе…'

Взгляд шефа ушёл за горизонт, а на лицо снова наползла та самая 'мёртвая' улыбка. Олега пробил озноб — он не видел такого уже очень давно. Босс мотнул головой и встряхнулся.

— Дальше что?

Степанов крякнул и продолжил.

— Итого: женщин — двадцать две, детей…

Начинало темнеть, а караван не прошёл и половины пятидесятикилометрового пути. На уже привычной стоянке, перед подъёмом на перевал, там где частенько ночевали путники, был устроен небольшой лагерь с плетёным забором. И ещё, к превеликому счастью, там имелся маленький родничок с чистой и холодной питьевой водой.

Вот к этой стоянке, не спрашивая разрешения, Толик и повернул своих драгоценных ослов. Животные, поняв, что вот-вот и будет отдых, припустили с удвоенной силой, а мужики, дружно спрыгнув с повозок, вцепились в них и весело затолкали их вместе с ослами на последний перед стоянкой подъём.

Сама стояночка представляла собой площадку двадцать на двадцать метров, огороженную двухметровым плетнём. В центре площадки было обложенное камнем кострище, а к одной из стенок приделаны два хилых навеса. От дождя такая крыша не спасёт, но от солнца — пожалуй.

Ваня бросил шкуру, на которой он обычно спал в походах, под навес и поинтересовался у Толика.

— Твоя работа?

Лом-Али чаще всех ездил с побережья в горы.

— Нет, шеф. Это Сергей Геннадьевич постарался.

'Когда Серый всё это успевает?'

Толик убежал заниматься осликами, а рядом с Иваном на землю упал Степанов.

— А ничё так место. Деревьев тут полно. Вода есть.

Маляренко задумчиво кивнул.

— Да. Здесь постоялый двор точно не помешает.

Мужчины поражённо уставились друг на друга. Как такая мысль не пришла им в голову раньше?

Ослов стреножили и отпустили пастись, а мужики собрались вокруг костра. В следующие пять минут Маляренко не уставал мысленно гладить себя по голове.

'Какой я, блин, умный!'

У него попросили первый кредит.

После ужина к дремлющему Ивану подсели Толик и Семёныч. Вполглаза бдящий Олег сначала дёрнулся, но узрев знакомые лица, снова завалился 'бдить'.

Низенький бородатый завхоз взял разговор в свои руки. Оказывается, светлая мысль построить на полпути между двумя крупнейшими поселениями западного Крыма постоялый двор посетила этих дельцов уже давно. Частенько мотавшиеся по делам мужики остро жалели, что ночевать приходится под открытым небом. Особенно зимой. Перетерев между собой, строитель и ослезаводчик, ударили по рукам, решив на паритетной основе поднять тут хутор с гостиницей и трактиром.

Сначала Ваня такой идее обрадовался, а потом опечалился.

— Съехать от меня задумали?

Деловые партнёры замерли, а потом отчаянно замотали головами.

— Нет!

У каждого уже был обустроенный быт и срываться на пустое место они не хотели.

Маляренко недоумённо почесал затылок.

— Тогда чего?

— Шеф, — азербайджанец мурлыкал почти интимно, — одолжи нам две — три семьи из новеньких…

Ваня закашлялся.

— Как это, одолжи?

Рабовладельцем он становиться не хотел. Новичков предполагалось расселить по округе, помочь с жильём, рассадой, а потом брать налог. Товарами. И всё. Никаких крепостных крестьян Ваня на своих землях видеть не желал, искренне полагая, что свободный человек, работающий на себя, сделает гораздо больше. И налогов, соответственно, тоже заплатит больше.

Перевезённые с севера женщины и дети жили в одной огромной землянке в Юрьево, копаясь на огородах, усиленно откармливаясь и изучая основы русского языка, пока их мужья и отцы вкалывали на разборе самолётов и корабля.

— Как это? Вы в своём уме?

— Шеф, вы не поняли. Мы хотим нанять сюда персонал. За жильё и еду. Никакого насилия!

Семёныч выставил открытые ладони. Сзади заинтересованной тенью всплыл Олег.

— А чего — хорошее дело.

— И ещё, шеф. Заём бы нам. На пять лет. Десяток серебряных. А? А лучше два десятка. Построиться да дело запустить. — Лом-Али застенчиво отвёл глаза и захлопал своими длинными ресницами.

'Хитрецы!'

Маляренко скептически посмотрел на пыльную шкуру, на которой он собирался спать.

'Мда. Кровать была бы кстати'

Соображал бывший менеджер по продажам продуктов питания быстро.

'А чего. Сюда этих… Танюхиных австрияков и немца'

Маляренко представил пристроенный к гостинице пивбар, немку несущую разом десяток кружек с пивом, шкворчащие баварские сосиски и подобрал слюни.

— Я в доле.

— Я тоже. — Олег окончательно проснулся. — Войду деньгами.

Из выделенной ему государственной премии имени И.А. Маляренко, у него оставалось ещё четыре мелких серебряных монетки. Мужики закряхтели. Делиться будущими барышами очень не хотелось, но деваться было некуда. Идти против власти в целом и военной власти в частности они не могли. Семёныч и Толик переглянулись.

— Но наша доля больше.

Маляренко протянул руку.

— Договоримся.

Так в Крыму появилось ЗАО 'Гранд Отель'.

И всё-таки Бахчисарай его опять удивил. На въезде в городок, на невысоком холмике путников встретила настоящая мельница! На мощном каменном фундаменте стоял высокий сруб из которого торчал ветряк. Крылья мельницы, затянутые (Иван присмотрелся) шкурами (!) медленно вращались, внутри сруба что-то скрипело и щёлкало, а перед открытыми настежь дверями толпились местные мужики во главе с Лужиным-старшим. Услыхав радостные приветствия, из дверей вылез весь выпачканный в муке Андрюха-кемеровчанин. Неимоверно довольный и важный.

— Вот!

Ваня затупил.

— Что 'вот'?

— Мельницу построил!

Ваня ахнул.

— Сам? Твоя? Молодец!

Качок смущённо потупился и простодушно сдал всех и вся.

— Пока нет. Не совсем. В закладе она. Гера, Стас и Док мне в долг на строительство дали.

Маляренко не подал виду, но внутри всё нехорошо сжалось. То, что ЕГО личный палач не обратился за кредитом к нему — было очень плохо.

'Потом порешаю'

Иван пожал руки встречающим и, ни на кого не глядя, буркнул.

— Через час в доме Звонарёва.

Настроение стремительно рухнуло вниз.

— Серый, ты куда смотрел?

— Ваня, — Звонарёв сглотнул комок, застрявший в горле. — Они как-то всё втихаря…

— Ладно.

Маляренко устало потёр глаза.

— Попроси Ксюшу в гости к подруге, что-ли, сходить. Разговор будет серьёзный.

Ему не поверили. Рассказ о Романове, схроне и 'инопланетянах' был воспринят с тягостным недоумением. Отец и сын Лужины понимающе переглянулись.

'Псих'

'Точно'

Звонарёв сидел, пуская слюну и уставившись за горизонт, а Олег, Семёныч и мама Надя онемело пялились на Ивана, так и не решив, смеяться им или плакать.

— Босс, — Олег осторожно пошевелился. — А…

— Будут вам доказательства.

Ваня вытащил из кармана туго свёрнутое письмо и швырнул его на стол.

— Читай.

Лист упруго развернулся и лёг иероглифами вверх. Народ вздрогнул.

Олег осторожно взял невиданный прежде тонкий пластик, выглядевший как лист металла, повертел его в руках и, перевернув другой стороной, принялся за чтение.

'Уважаемый получатель!'

Дальше на всю страницу мельчайшим шрифтом, кое-как, коряво, 'не по-русски' составленными предложениями, рассказывалась история о вспышке жёлтой звезды, потопе и эпидемиях. Об эксперименте и о том, где и когда находится 'уважаемый рецепиент'. И что от него требовалось в будущем. Про Крым присутствующие знали. Теория о том, что это какое-то будущее, тоже была всем известна. Но КАК именно они сюда попали — люди даже не догадывались.

— А человечество?

Глаза мамы Нади были как два пятака.

— А люди?

Маляренко неторопливо выпил стакан морса и, ни на кого не глядя, процедил.

— А они их того… стёрли. Уникальную природу планеты сберегали. Дальше читай. Там в конце всё написано.

Лист выпал из громадных ладоней милиционера. В гробовой тишине Иван налил себе ещё стаканчик напитка и выпил.

— Такая, извиняюсь, херня.

Они договорились. Иван с нажимом глядя в глаза Лужиным попросил их не тянуть ЕГО людей под себя. Хотя бы на время до похода на север.

— Со Спиридоновым я уже про поход говорил. Он письмо мне передал.

Ваня вынул второй лист.

'Всё в силе. Жду весной. Сергей'.

— Весной пойду к Спиридонову. Поговорю обстоятельно. Станислав, ты тоже со мной пойдёшь. И ты, Олег, тоже. Сами всё посмотрите и решите. Идти вам со мной дальше или нет. Есть у меня мысль — пойти и…

— Шеф, я…

Олег резко вскинулся, готовый идти за начальством хоть на край света.

— Тихо!

Иван хлопнул по столу ладонью.

'Дядя Паша, спасибо тебе за науку'

— Каждый. Решает. Сам. За. Себя. Я не знаю, получится ли. Найдём мы их или нет. И вернёмся ли вообще. Но. За вот это…

Маляренко потряс письмом.

… я с этими гадами поквитаюсь.

Дядя Гера помолчал с минуту, потёр лысину, потом — усы.

— Про поход. Про ЭТИХ… молчите. Всем ясно?

Все присутствующие согласно кивнули.

Андрюха сидел 'на часах', подпирая входную дверь в дом Звонарёва, где шло собрание, и ему было неуютно. Бывший охранник-тяжелоатлет, не то чтобы был не умён, но его бесхитростная натура не умела видеть второе дно. А потому предложенную Лужиными и Доком помощь в поднятии своего дела, он принял без всякой задней мысли. И лишь увидав, как потемнело лицо Хозяина, Андрей понял, что сделал что-то не то.

Кемеровчанин поёжился. Физически он был на два порядка сильнее. Моложе. Быстрее. Но… Босс его… нет. Не пугал. Уже не пугал. Восхищал. Сам бы он так не смог. Целая страна. Пусть маленькая, но страна, система, государство. С нуля. Из ничего.

'Дурень, думать надо!'

Тот факт, что его, верного помощника, не пригласили внутрь, он воспринял с горечью и обидой.

'Сам виноват'

В спину толкнула дверь, но занятый своими мыслями качок, на это не обратил никакого внимания.

— Ладно, Гера, пойдём. Поговорим.

Ваня толкнул наружу дверь. Дверь осталась закрытой.

'Не понял!'

Маляренко двинул плечом. С той стороны ойкнуло и дверь распахнулась.

— Иван Андреевич!

Кемеровчанин увидел выходящего вслед за Боссом Лужина-старшего и осёкся.

— Тут такое дело, — дядя Гера неожиданно для Ивана вылез вперёд, — мне деньги срочно понадобились. И Доку тоже, так что Иван Андреевич, твой долг у нас выкупить согласился. Нормально?

Ваня только рот разинул.

'Ай да Гера, ай да сукин сын!'

На широком и круглом, как блин, лице Андрея расплылась улыбка.

— Ага! Можно я?..

— Иди.

И здоровяк тяжеловесной рысью помчался к своей ненаглядной мельнице. Дядя Гера проводил здоровяка взглядом и, старательно отводя глаза, промямлил.

— Кто ж знал, Иван Андреевич… скажи, вот найдёшь ты их…

— Если найду.

— …найдёшь. Они смогут нас… назад?

Маляренко отрешённо смотрел, как мелко трясётся голова пожилого человека.

— Не знаю, Гера.

'Как же он постарел!'

Отставной старлей собрался и подтянулся.

— Да! Иван! Про деньги за мельницу — забудь. Это подарок. Тебе. От нас.

Лужин хлопнул Ваню по плечу.

'Ладно, Гера, проехали. Считай, косяк свой, ты закрыл'

— Слушай, а чего вы ветряк то тут поставили? — Маляренко резко сменил тему. — У Серого же водяное колесо есть?

Оказалось, что Звонарёв умудрился воткнуть свою лесопилку едва ли не в единственном удобном для этого месте. В стремнине, между двумя солидными пупырями. Выше по течению ручей прыгал по горам и там строиться было проблематично, а ниже он разливался по долине и чтобы его перекрыть нужно было провернуть нехилые земляные работы.

— Понятно. Ну что ж… мельница — дело нужное.

'Блин! Какая здоровая штуковина!'

Строительные таланты Звонарёва и Ко. вызывали оторопь.

Насчёт новых переселенцев у мамы Нади тоже никаких вопросов не возникло. Десять семей решили расселить по хуторам вокруг посёлка, оказав помощь нынешним хуторянам стройматериалами и самодельными инструментами из кузни дяди Геры. Звонарёву дали прямое указание заготовить и завезти к стоянке у перевала камень, доски и все нужные для строительства материалы. Гостиный двор предполагалось закончить до будущей осени.

Гости с побережья только успели сходить в баньку и сесть за стол, накрытый прямо на центральной площади городка, как с дальней окраины раздались звоночки велосипедов. Двое судорожно дышавших Юркиных работяг из последних сил крутили педали.

— Там… это…

У Ивана потемнело в глазах.

— Таня? Что?

Один из рабочих уже лежал на земле и не мог произнести ни слова. Второй поднапрягся и выдохнул.

— Родила. Всё. Хорошо.

И тоже свалился на землю.

 

Глава 4

В которой происходит цивилизационный конфликт, а Иван ставит себе клинический диагноз

Домой Иван долетел словно на крыльях, побив все рекорды скорости при спуске с перевала на велосипеде. Олег, рискнувший составить шефу компанию, отстал уже через десять минут после их выезда из Бахчисарая. Полсотни километров, под горку, да по пересечённой местности Маляренко преодолел всего за два часа, окончательно, несмотря на все амортизаторы, отбив себе пятую точку.

Манюня встретила мужа на крыльце и, схватив его за руку, повизгивая от счастья, потащила Ивана умываться, на ходу вываливая все новости.

— Воды внезапно… схватки… за Аней в Юрьево… мальчик… здоровенький… Танюша спит… всё в порядке.

Ваня умылся и сел на лавку. Сил идти к жене и сыну уже не было.

Мальчишку мать назвала в честь отца. Так в этом новом странном мире появился Иван Иванович Маляренко.

Леночка Доронина своей жизнью у дяди Вани была вполне довольна. В свои четырнадцать лет девочка совсем не рвалась, как остальные её подруги, замуж. Её вполне устраивал угол во флигеле и необременительные хлопоты по хозяйству. Уборка в доме. Полив цветов и растений. Помощь на кухне и, иногда, присмотр за малышнёй.

Три оставшиеся соседки всё время шипели, обсуждая 'ушедших' замуж подруг, а Леночка только слушала и молчала, ни во что не вмешиваясь. Замуж ей идти было страшно. Посмотрев, как утром после первой брачной ночи, едва переставляли ноги новоиспечённые жёны, Лена испугалась и дала себе честное слово, что если ЭТО с ней и случится, то очень не скоро.

'Надо вырасти!'

Ни ростом, ни женскими прелестями природа её не одарила. Узкие, мальчишечьи бёдра и полное отсутствие груди. Одно достоинство — коса. Совсем такая же, как и у мамы Маши. Длинная, тугая, цвета спелой пшеницы. Загляденье, а не коса.

— Ленка, пойдём со мной на море.

Красавица Ольга, хоть и была на год младше Елены, но ростом и длиной ног могла уже поспорить с взрослыми женщинами.

— Куда?

— На косу. Надо ловушки проверить. И позагорать хочу пока тепло. Чтобы никто не видел.

Смуглянка Оля тщательно следила за своим телом. И светлые платьица из парашютной ткани носила весьма откровенные, и очень короткие, что невероятно шло к её стройным загорелым ножкам.

Лена задумалась. Дел, вроде бы, никаких не было.

— А пойдём! Может, на мамин пляж? В беседку? Это ближе.

Оля насупилась.

— Рыбу проверить надо. МамТань велела.

Песчаная коса, отгородившая затон от моря, была довольно высока — в среднем метра три, а кое-где — так и все пять. Она тянулась больше чем на километр, параллельно берегу, отделяя от сильных волн открытого моря участок спокойной воды шириной метров сто пятьдесят — двести. Вход в эту бутылку был очень узкий. Как горлышко. Дядя Ваня его так и называл — горло. В нём всегда было неспокойно, и кораблик всегда проскакивал его на самом большом ходу. Это было так интересно — раньше Леночка всегда бегала на самый кончик косы провожать 'Беду' в походы. Лодка разгонялась, а потом начинала прыгать и взлетать, отчего вся команда постоянно орала и нехорошо ругалась. Вот вдоль всего внешнего берега этого природного волнореза, через каждые десять шагов и были установлены ловушки для рыбы. Ловилось в них немного, но всякий раз хоть что-то, но было.

Девочки быстро добежали до самого дальнего конца косы и, скинув с себя одежду, с визгом бросились в уже прохладную водичку.

— А дядьВань мне сказал, что скоро парней с севера привезёт…

О парнях Ольга могла тараторить без остановки, прикидывая, что и как.

— Да они уже все женатые. Их семьи в Юрьево живут.

Девочки выскочили на горячий песок и, повалившись на живот, подставили солнышку попы.

— Ну ведь не все же женатые!

Уверенность Ольги в том, что ей обязательно достанется 'прынц' на белом коне, Леночку всегда смешила и удивляла.

Солнышко приятно грело, девочек разморило и они уснули. Хорошо прожаренным на солнце телам это было не страшно.

Грубый и резкий рывок за косу вырвал девочку из объятий сна. От страшной боли Лена закричала так громко, что заложило уши.

— Мама!

Перед глазами вспыхивали цветные пятна. Потом по голове что-то ударило и Леночка Доронина потеряла сознание.

Когда в ритмичном шуме прибоя появились новые, непривычные шлепки волн Оля сразу открыла глаза.

'Что это?'

А потом заспанная Оля увидела, как её лучшую подругу за косу поднял в воздух незнакомый мужик. В эту самую секунду по коротким стриженым волосам девочки скользнули чьи то пальцы.

— А-а-а-а!

Немыслимо извернувшись, девочка вывернулась из цепких рук и, изо всех сил дёрнув головой, вырвала свои волосы из кулака нападавшего. Длинные ноги и инстинкт самосохранения не подвели и, ещё не успев ничего понять, Оля оказалась в двадцати шагах от подруги. Лена висела в воздухе на своей косе, которую крепко держал двумя руками маленький кривоногий… негр. Ещё один показывал пальцем на неё и весело белозубо ржал. Потом он развернулся и наотмашь ударил Леночку по голове.

Тут до Оли, наконец, дошло.

Лена кричала. Очень громко. А потом она замолчала.

'Чужие!'

Оля тоненько, по-детски, взвизгнула и изо всех сил припустила домой, к дяде Ване.

— Мамааааа! Мамочка…

Дел никаких, слава Богу, не было. И вообще — сиеста. Ну и что, что уже не лето, а осень и уже не очень жарко. Праздник у меня. Выходной.

Иван дремал на веранде, вполглаза наблюдая за тем, как Бим охотится на бабочек. В посёлке царила тишина — три дня назад, когда из Бахчисарая вернулся караван со всеми остальными мужиками, они, так сказать, отметили. Не смотрины, понятно дело, а так… ну так ведь и повод то какой! Сын! Ура! Виват!

'Виват'

Ваня лениво перевернулся на другой бок. Его любимые женщины тоже спали. И дети. Все скопом. Малышня учится. У Бориса в доме. А 'племяшки'… ушли куда-то.

'Благодать'

Маляренко закрыл глаза окончательно.

Истеричный лай собаки подбросил Ивана на полметра вверх.

— Цыц! Собачёныш, разбудишь всех!

'Собачёныш' стоял на пирсе, вздыбив шерсть и орал уже на пределе своих сил. Сквозь собачью истерику пробился комариный писк.

'Что за…'

Маляренко перескочил через перила и бегом кинулся на причал. На другой стороне затона, по косе неслась смуглая фигурка. Раздетая.

'Ольга? Голая?'

Иван ещё ничего не понял, но его глотка уже сама собой выдала совершенно нечеловеческий рёв.

— Тревога! Все ко мне!

Посёлок проснулся в одно мгновенье. Из дома выскочил полуголый Олег с мачете и пистолетом, следом к сараю стали сбегаться остальные. Сразу повсюду заметались орущие женщины, разыскивающие детей, начались вопли, крики и суета. Никто ничего не понимал, но яростный крик Ивана напугал всех.

— Дядя Ваня!

Девочка захлёбывалась слезами, тяжело дыша.

— Там. Лену. Чужие. Украли.

— Шеф! Море.

Крик Олега заставил всех перестать пялиться на ребёнка и посмотреть на море. В затон, шевеля десятками вёсел, полным ходом входил чужой корабль.

Иван впал в ступор. Он даже представить себе не мог, что у кого-то КРОМЕ НЕГО ЕСТЬ КОРАБЛЬ!

Перед глазами возникло знакомое лицо.

— Милый!

В ладонь ткнулась ребристая рукоять пистолета. Ваня опомнился.

— Бабы! Все быстро ко мне в дом. Запереться! Мужики — за мной!

Корабль преодолел километр от горла до набережной, где стояли, вытянувшись в ниточку, дома, всего за пять минут. Позади ещё бегали истошно зовущие своих детей женщины, но вокруг Ивана уже собрались с оружием все одиннадцать мужчин Севастополя. Людей колотило — никто ничего не понимал, но, почему то, было очень страшно. Спокойным выглядел только Олег, деловито осматривающий своё оружие. Ваня задавил мандраж, сделал три глубоких вздоха и постарался не обращать внимания на слабость в желудке и подкашивающиеся колени.

— Грммммм. Ар… арбалетчики…

Голос всё равно дрожал.

'Соберись, скот!'

— Арбалетчики. К бою!

Иван снял с предохранителя пистолет, загнал, вслед за Степановым, патрон в патронник и вытянул левой рукой мачете.

'Лену украли'

Увидев стоявших плотной кучкой местных, Диаб приказал довернуть руль прямо на них. Разогнавшийся катамаран на полном ходу выскочил на мягкий песок пляж и остановился.

Диаб вскочил на ноги и, потрясая своим копьём, заорал.

— За мной! Нам нужны пленники!

Когда Ваня увидел, кого принёсли к ним черти, он успокоился. Просто успокоился. Всё стало происходить, как в замедленном кино. Он смотрел, как на пляж, на ЕГО пляж, сыпятся с катамарана чёрные фигурки с копьями и дубинками и зверел. На ЕГО город. На ЕГО людей. НА ЕГО СЕМЬЮ.

Ярость затопила всё, но голова, почему-то, не отключилась.

— Олег. Прицельно. По тем кто слева.

'Это я говорю?'

— Арбалетчики, — голос звучал глухо и растянуто, — бейте в середину.

Маляренко поднял пистолет.

'6+4+4=14; Их… пусть будет 30. 30–14=16. Нормально'

Эта калькуляция промелькнула в немеющей голове Ивана за долю секунды.

Чей-то смутно знакомый голос раскатисто пророкотал.

— Па. Ли!

Увидев, что местные не разбегаются, а собрались у дома в полусотне шагов от берега, Диаб заорал новый приказ. Кинувшиеся, словно гепарды, в атаку воины резко остановились и сбились в кучу, закрывшись плетёными щитами, обтянутыми шкурами антилоп. Диаб с трудом дождался, когда соберутся все. Пока эти идиоты-гребцы, преодолевая страх, выползут на берег.

'Какая удача! Целый посёлок. Столько женщин…'

Предводитель пинками выгнал последних гребцов на пляж.

— Вперёд!

— Господин! У них ПИСТОЛЕТЫ!

Ни один воин не успел бросить своё копьё. И щиты не спасли. Первый десяток, в котором были самые лучшие бойцы, умер за три секунды. А эти проклятые трусливые солевары заорали и, побросав свои вёсла с которыми они шли на врага, бросились назад, к катамарану, пытаясь столкнуть его обратно в воду. Диаб зарычал и, швырнув своё копьё во врага, бросился вперёд, подавая пример остальным. Белые, стоявшие напротив него, что-то заорали и тоже бросились в атаку. Через долю секунды перед Диабом возникла размытая и нечёткая фигура полуголого человека. Человек поднял какую то палку и махнул.

'Нет! Я сильней!'

Диаб резко присел, увернувшись от удара. Почти. Тёмно-серая палка всё-таки слегка задела шею. Не сильно. Как укус москита.

'Умри!'

Диаб зарычал и, подняв дубинку, прыгнул прямо на врага. В этот миг враг исчез, резко прыгнув высоко в небо.

'Как это?'

Последнее, что успел увидеть старший помощник Абу Диаб, было его собственное обезглавленное тело, бегущее в атаку.

Иван не стал прицеливаться, а просто выпустил в плотно сбитую толпу всю обойму, и молча бросился вперёд, размахивая своим мачете. Ошарашенные огнестрельным оружием враги побежали сразу.

'Похрен'

— Пленных не брать!

На него прыгнул здоровяк с дубинкой.

— Тварь!

Никаким фехтованием тут и не пахло — Иван просто со всей своей дури, помноженной на лютую злобу, махнул своим тяжеленным мачете. Голова предводителя нападавших улетела в сторону, а Маляренко понёсся вперёд, рубя налево-направо.

'Не брааать'

Пам. Пам. Пам. Пам.

Олег прицельно прострелил четверым не испугавшимся и не побежавшим, головы.

— А-а-а-а!

'Убью! Убью!'

Голова онемела окончательно.

Маляренко пришёл в себя только тогда, когда чёрные мутные манекены все закончились.

— Ванечка. Ванечка.

Ласковые руки любимой черпали воду из моря и лили её ему на голову.

— Пойдём.

Женщина затянула мужа в воду и усадила его на дно. Холодная вода заставила вздрогнуть. В голове у Ивана лопнула струна, отчего весь мозг загудел, а в уши набилась вата, но стало намного лучше.

Маляренко осмотрелся. Вокруг сидели его бойцы.

'Олег, Семёныч, Коля… что с ним…'

Иван поднялся на ноги, за ним, рыдая и одновременно пытаясь смыть с него кровь, встала Маша. Кровь, несмотря на принятую 'ванну' была всюду. Иван был покрыт ею с ног до головы. Не лучше выглядели и остальные дружинники.

— Подожди, — Ваня отодвинул жену, — Степанов! Доложить о потерях!

Откуда, из каких глубин сознания эта фраза выскочила, Маляренко так и не понял, но на служаку это произвело сильное впечатление. Громила подскочил как ошпаренный и принялся бегать по пляжу, от одного ополченца к другому, попутно не забывая полосовать тесаком трупы налётчиков.

Из за борта катамарана пиратов показалась головы Бориса, Франца и Лёшки. Лица у них были серые. У Вани подкосились ноги, и он снова рухнул в воду.

— Леночка?

Боря едва заметно помотал головой.

Маша разрыдалась пуще прежнего.

— Неееет.

Маляренко безучастно смотрел, как Борис выносит на руках маленькое худое тельце. Рядом шёл плачущий Лёшка, придерживая обеими руками голову девочки. На её лице был страшный кровоподтёк. Тот, кто её бил, не рассчитал силы и тоненькая шейка ребёнка…

Ваня смотрел на сломанную лебединую шею и чувствовал, физически чувствовал, как седеют его волосы.

'Не уберёг. Прости. Не уберёг'

Стычка для бойцов Маляренко закончилась… неплохо. Четыре пореза. Три дырки. Одна средней тяжести. Всё. Когда из Юрьева прибежала помощь — всё было кончено. Все раненые налётчики были прирезаны. Кроме одного. Олег ослушался прямого приказа Хозяина и, отыскав спрятавшегося в воде ПОД катамараном чёрного полуголого человека, не убил его, а слегка придушил и отволок на берег.

— Молодец. Потом поспрашаем. Уберите.

Через три дня в Севастополь вместе с Доком прибежали Лужины, Андрюха, Серый и ещё пяток бойцов из бывшей гвардии Стаса. Маляренко посмотрел на Лужина-младшего и его вырвало. Просто так. Потому что.

'А если бы они пришли НОЧЬЮ?'

'Один часовой. Смотрит в степь'

'А если бы они пришли, когда нас не было?'

'А если бы у нас не было этих десяти патронов?'

Ваня сел на корты, схватился за живот и, завалившись на бок, завыл. Теперь он прекрасно понял, что чувствовал Стас, когда вернулся домой и обнаружил, что на его дом напали.

'А если…'

То, что они отбились — было просто чудом. Если бы у налётчиков не поехала крыша при виде юных обнажённых девочек, спавших на пляже…

'Дома с моря видно'

'Затаиться'

'Прийти ночью'

'До Юрки четыре километра. Мы разделены'

За морем в Севастополе никто никогда не наблюдал! Считалось, что мореходное судно есть ТОЛЬКО У НИХ!

'Ты, Иван, идиот. Клинический идиот. Точка'

Днём в Севастополе вообще не неслась караульная служба! Иван вспомнил Спиридоновку. Вышку. Сирену. Прожектор.

'ИДИОТ! ИДИОТ! Ааааа!'

'Ведь у нас всё это есть! Мы можем это сделать!'

Мимо прошёл Док. Серый фартук врача был весь заляпан свежей кровью.

'Дерёмся холодным оружием… в камуфляже! Накуй камуфляж. Сейчас Коля не лежал бы с дыркой в животе, если бы ты, скот, о доспехах подумал'

Хотелось завыть в полный голос от собственной тупости. Маляренко сцепил зубы и замычал.

'Это был МОЙ РЕБЁНОК! Я её не уберёг. Потому что я…'

Перед глазами появилась изящная ножка. Иван поднял глаза — над ним стояла Таня и молча смотрела, как на пыльной земле валяется её муж.

В голове Маляренко щёлкнуло.

'Всё, что не убивает, делает нас сильней'

Ваня, покачиваясь от головокружения, сел на землю. Потом он подобрал сопли, встряхнулся и пружинисто поднялся.

— Пойдём домой, любимая.

Внутри ещё потряхивало, но истерика уже закончилась.

Таня вытерла слёзы и с нескрываемым облегчением посмотрела на мужа.

'Так намного лучше'

Перед ней снова стоял хищник.

 

Глава 5

В которой Иван признаёт свои ошибки, делает выводы и осознаёт свою ответственность

— Ты, Ваня, себя не кори.

Дядя Гера деловито шнырял по вытащенному на песок катамарану пришельцев.

— Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Ты, — тут Лужин пощупал языком то место у себя во рту, где когда-то у него было десять зубов, — делаешь. На ошибках, понимаешь, учатся.

— Гера!

Таким трагизмом в голосе мог бы гордиться любой актёр. Только вот Ване было не до гордости. Вчера вечером, на совещании посвящённому последствиям и выводам из налёта, Лужин-старший публично макнул его лицом… прям туда. Напомнив всем, чем он занимался на военной службе, дядя Гера высыпал на стол полведра песка и стал живо сооружать рельефную карту местности.

— Вот смотри. Это, — на песок упал камешек, — мой посёлок. Вот это речка. Это, это и это…

На песок градом сыпались мелкие камешки.

… и это — хутора. Понял?

— Нет.

Гера с превосходством усмехнулся.

— Слушай…

Оказалось, что все одиннадцать маленьких, на одну-две семьи, хуторков раскиданы вокруг Бахчисарая не просто так. А по поводу. Места под строительство выбирали не хуторяне, а сам дядя Гера. После чего Станислав Лужин кулаками и пинками ЗАСТАВЛЯЛ людей строиться там, где это было необходимо. Вся горная долина была плотно перекрыта. Каждый перевал. Каждый ручей. Каждая удобная тропа была под контролем.

Когда до Ивана дошло — он потерял дар речи.

— Там видишь, как получается. Перевалов вглубь острова не так уж и много. Вдоль речки, в основном. Да по сторонам от посёлка всего три долинки расходятся. Вот там мы людей и расселили. И со строительством помогаем. И тебе спасибо, что мужикам этим баб привёз.

Маляренко схватился за голову.

'Как всё просто!'

— А в каждый хутор я с этого кораблика, что мужики здесь у тебя пилят, по большому листу железа и куску трубы выделил.

— Сигнализация?

— Точно. Самый дальний хутор от нас — всего четыре километра, так что, если ветер нормальный — слышно. Да и с людьми занятия провёл. Чуть что — к нам бегут. Дома в центре то со стеной. А все остальные мы как построили?

Старикан вопросительно ухмыльнулся.

В голове у Ивана щёлкнуло и всё сложилось.

— Квадратом.

— Точно. И сейчас мы между этими домами стену поднимаем. Каменную. А наружные стены домов все глухие. Без окон. Только бойницы. Так что у нас сейчас — хутора, две линии стен и вышка. Считай, до детского сада — три линии обороны.

Установка на то, что безусловным приоритетом является безопасность детей, когда-то давно принятая Дедом, выполнялась неукоснительно.

Ваня посмотрел на тянувшуюся на сотни метров вдоль пляжа линию домов. Выглядело это очень мило. Мощёная камнем набережная, пляж, с воткнутыми тям и сям плетёными зонтиками и шашлычная. Дополняла картину аллея молодых акаций, высаженная вдоль берега Агрономычем.

Да, выглядело это чертовски симпатично, но при этом ТАК БЕЗЗАЩИТНО! Маляренко скрипнул зубами и мысленно выматерился.

'ИДИОТ! Построил, бля, курортный городок, придурок!'

Мужики его долгий взгляд истолковали правильно. У стола повисло тяжёлое молчание.

— И чего теперь делать?

Отставной старлей пожал плечами.

— Будем думать.

При ближайшем детальном рассмотрении трофейный кораблик всех заставил онеметь. Ни Иван, ни Звонарёв, никто другой даже представить себе не мог, что можно построить ТАКОЕ.

Без единой железной детали. Без гвоздей. Судя по ожогам на корпусе и корявой обработке материалов — даже без железных инструментов! Только дерево, кожа, ветки и трава.

И всё равно — он был прекрасен!

Катамаран был собран из двух расколотых вдоль половинок немыслимо толстого дерева. Маляренко прикинул — общий диаметр ствола должен был быть не меньше трёх метров! Таких монстров здесь он ещё не видел. По краю очень аккуратного и ровного раскола шли частые и глубокие выемки. Серый, с отвисшей челюстью рассматривающий это чудо, только развёл руками.

— Они эти дырки камнем сверлили. Видишь, крошка засела?

— Камнем?

— Ага. А потом клинья забивали. Тоже каменные. Пока ствол не лопнул.

Маляренко прикинул длину и вес ствола. Неизвестный кораблестроитель провернул работы сродни строительству египетских пирамид. Длина каждого корпуса превышала пятнадцать метров. Вес…

'Дохрена!'

Каждый из двух корпусов был тщательно обожжён снаружи и выжжен изнутри, так чтобы толщина стенок не превышала тридцати-сорока сантиметров. Иван ни черта не понимал в кораблестроении, но эти линии обводов, на его неискушённый взгляд, были просто совершенны.

— Тут мастер поработал.

Серый задумчиво рассматривал крепление балки к корпусу. Хитроумная конструкция была сделана из пучка упругих ветвей кустарника. Из того самого, что когда-то давно пилил ножом сам Ваня.

— И ходит свободно, и сцепка жёсткая. И вообще. Мастер.

В голосе главного строителя послышались нотки неподдельного уважения и даже зависти. Сам Сергей такое сделать бы не смог.

Вся эта водоплавающая конструкция размером пятнадцать на пятнадцать метров болталась и ходила ходуном, но любой из мужиков мог поклясться, что в море эта штука не развалится — чувствовалось в ней какая-то основательность.

— Ну ка, тащите сюда этого…

Негритос оказался маленьким и каким-то… заморённым. Все попытки его разговорить увенчались полным успехом. Налётчик трындел без умолку. Вот только понять этого 'зулуса' было совершенно невозможно — ни одного языка, на котором с ним пытались заговорить, он не знал. Не помогла даже терапия от Олега и Станислава. Чёрная кудрявая голова моталась под тяжёлыми ударами и жалобно верещала, но по-русски, почему то, так и не заговорила.

— Тьфу ты! Олег, погоди.

Иван сел на песок напротив негра и принялся гнуть пальцы. Язык жестов и простое перечисление африканских стран, позволили выяснить, что зовут пленника Сале и он из Нигера. Поняв, что кушать его пока не собираются, Сале оживился и замахал руками. Оказывается, как расшифровал его картинки на песке и жесты Маляренко, на корабле было две команды. Гребцы из Нигера, соплеменники Сале и десять воинов-сенегальцев. Тут негр скривился и сплюнул, мол, сволочи они последние. А мы, мол, нигерцы — белые и пушистые. И вообще — мы солевары и никогда ни с кем не воевали.

— Ага. Конечно.

Олег был мрачен. В корабле они нашли ещё два совсем свежих трупа. Мужской и женский. Оба белые. Оба изнасилованные до смерти.

— Суки. Пираты они и убийцы.

Тут милиционер проявил инициативу, а негр заверещал и схватился за сломанное ребро.

— Степанов!

— Я!

— Иди… служи.

— Есть!

Страшная смерть двоих несчастных Ваню не тронула. Насмотрелся уже. А смерть Леночки… саднило где-то глубоко в душе, но…

'Потом. Я припомню это ИМ потом'

Дальше шла самая важная часть допроса, ради которой всё и затевалось.

— Это ты построил?

Иван ткнул пальцем в Сале, а потом на лодку и нарисовал процесс строительства. Негр, как зачарованный смотрел на этот мультик, а затем вскочил и изобразил пантомиму.

Нет. Это не они. Это, негр показал на Ваню, белые люди. Там. Где мы живём. Сколько нас?

Негр посмотрел на свои растопыренные пальцы, а потом принялся тыкать ими в песок, оставляя десятки отметин.

Чёрных, было, сто. Сейчас семьдесят.

Жёлтых — двадцать.

Белых — двадцать.

Там живём. Там. Он махнул на восток. Три недели гребли. Медленно. Нет. Больше кораблей нет. Такое дерево одно было. Сале показал, как он мёрз. Потом показал два пальца.

Дядя Гера призадумался.

— Это они этот кораблик два года, что ли, строили?

Иван посмотрел в жёлто-чёрные глаза пленника и, неожиданно для самого себя, произнёс.

— Серый, забирай его на лесопилку. Пусть пашет. Как негр.

Иван впервые пощадил врага.

После бурных дебатов, в которых участвовали все, даже женщины, было решено первым делом поставить две вышки. Одну в Севастополе и ещё одну в Юрьево. И оснастить их прожекторами, снятыми с самолёта. Франц уверенно заявил, что такие штуки он сделает. Генераторы были, аккумуляторы, тоже с самолёта, имелись.

— Поставим ветряки, как там. Помнишь?

Немец забыл, как называлась Спиридоновка.

Кроме того было решено не мучаться со стеной. Плетёной изгороди хватало, чтобы обезопасить себя от зверья, а от каменной стены всё равно толку бы не было. Да и блоков для строительства потребовалось бы столько, что Ваня просто схватился за голову. Зато на входе в горло затона было решено поставить каменный форт. Ну ладно не форт. Просто дом. С бойницами вместо окон. Прямо у воды. А на конце косы, там, где негры напали на девочек, заложить каменный якорь, в который потом следовало вмуровать конец цепи или троса.

— Цепь с севера привезём. Олег?

— Так точно. Я её отложил на потом, больно тяжёлая, зараза. Длины как раз хватит.

Идею шефа 'закрывать вход' в затон все горячо одобрили.

— Далее.

Маляренко оглядел всех собравшихся. Кроме пришлых из Бахчисарая здесь были все мужчины из его округи.

— Гера. Тебе заказ на тесаки. Наконечники для копий и стрел. О цене поговорим отдельно. Сергей — с тебя кожаные доспехи. Хотя бы самые простые. Грудь, руки, ноги. Если получится сделать — то и шлем. Гера, попробуй нарубить пластины из железа. Хотя бы грудь и живот прикрыть.

Серый согласно кивнул и сделал пометочку в самодельном блокноте. Бумажное производство на одном из хуторов он уже запустил, теперь надо будет осваивать кожевенное дело.

'Справимся'

— Здесь, на побережье, каждый мужчина обязан являться раз в неделю на военную подготовку. Оружием и доспехами обеспечу всех я. Юра это касается и тебя и всех твоих людей. Кроме стариков. Олег подготовка на тебе. Ребят из дружины поставишь сержантами. Приказ подготовь — пора им расти.

Семёныч. С тебя арбалеты. Ещё хотя бы десяток. Привлекай для работ всех, кого сочтёшь нужным. И сделайте простенькие луки. Десятка два. Пусть не особо мощные. Их отдадим женщинам и подросткам. Стрелять из окон смогут — и ладно.

Форт будем строить не один, а два. Один там, где решили, а второй — за моим домом, у пляжа. Там, где коса смыкается с берегом. Таким образом, с обеих сторон по берегу посёлок будет прикрыт. С моря тоже. Даже если кто на косе и высадится, ему придётся или вплавь плыть двести метров по затону или штурмовать форт номер два.

— А со стороны степи?

Ваня почесал нос. Это был самый слабый пункт его плана.

— Привезём с севера бригаду — заставим копать ров и насыпать вал. Больше я ничего придумать не могу. Поверху пустим невысокий плетень и набьём колья. Гера, извини, та половина семей, что тебе обещана, пока на ваши хутора не попадает.

Лужин-старший понятливо кивнул и посмотрел на сына.

— Ты всё записал? У себя будем делать тоже самое. Пора нам тут, Иван, АРМИЕЙ обзаводиться. Единой. Пусть и на двух разных базах.

Ваня посмотрел на старого лысого старшего лейтенанта в отставке, военного пенсионера Георгия Александровича Лужина, подошёл и молча его обнял под одобрительный гул мужчин.

Танюша боготворила своего ребёнка. Она любила и Машину Анечку, но… это, оказывается, было не то. Не то чувство абсолютного счастья и любви. Маленький голубоглазый крепыш ел, спал и снова ел. И ещё немножко кушал.

Сейчас ребёнок спокойно спал в своей кроватке, а Тане не спалось — было ещё не поздно и окна пропускали достаточно света, чтобы можно было в десятитысячный раз перечитать найденный у одного из погибших пилотов дурацкий триллер. Ещё у Тани имелся мануал по управлению самолётом, но его выпросил почитать перед сном Франц. Литературы очень не хватало. Женщина села в постели, подтянула ноги и положила подбородок себе на колени. Почему то было зябко. Таня дёрнула плечом.

'Надо одеться'

В доме, несмотря на близкую зиму, было тепло и уютно и Таня, по привычке, у себя в спальне обходилась без одежды. За дверью на цыпочках пронеслась ребятня, шёпотом крича.

— Чур, ты голя.

Взбучка от Маши пошла на пользу. В доме стало немного потише.

'Надо одеться'

Таня замерла, по коридору шёл ОН. Его шаги она узнавала всегда.

'Ко мне или…'

Машина спальня была по соседству. Через секунду скрипнула дверь подруги. Таня не успела почувствовать разочарование, как уже её дверь без стука распахнулась и в спальню вихрем влетела Маша.

'Старшая', как её в шутку называл Сам, жена плюхнулась на кровать, чмокнула Таню в нос и сделала большие глаза.

Раздался осторожный стук. На пороге стоял Ivan и улыбался. Он ВСЕГДА стучал, когда собирался к ней зайти. Без стука забегала только Маша.

— Можно?

Сам оседлал табурет напротив расположившихся на кровати женщин и… замялся. Оставлять свою семью Иван теперь просто боялся, но делать было нечего.

— Мне надо уйти. На север. Я не могу приказать Олегу заменить меня. У него семья. У всех семьи. Это я должен делать сам. Вы понимаете?

Улыбки женщин сползли с их лиц. Оставаться одним, без мужа, даже в крепком, надёжном доме ТЕПЕРЬ было страшно. У Тани задрожал подбородок.

— Ja. Понимаю.

То, что их Семья, имеет больше обязанностей, чем привилегий, Мария объяснила ей очень доступно. Таня всхлипнула, а Маша шмыгнула носом.

— Скоро зима. Иди скорее. Так будет лучше.

Ваня тяжко поднялся с табурета, поцеловал своих женщин и вышел из комнаты.

 

Глава 6

Транспортная

На первый военный сбор, который решили проводить каждую субботу, в итоге собралось аж девятнадцать 'призывников', включая самого Ивана. Олег попытался было вякнуть, мол, не по чину, но Маляренко только тяжело посмотрел на своего заместителя и промолчал. Как показала стычка на пляже, из всей своей дружины он был подготовлен хуже всего. Работяги не в счёт. Да и то. Оказалось, что Борис, что Семёныч, регулярно тренировались в стрельбе из арбалетов, сноровисто перезаряжая оружие и метко попадая в цель. Ваня попытался вспомнить, когда же он в последний раз стрелял.

'Год? Два? На охоту ходил. Когда же это было?'

Маляренко встал в строй наравне со всеми.

— Левой, левой, раз, два, три!

Рядовой состав поделили между двумя ходячими сержантами на неполные десятки и сейчас те, под наблюдением капитана Степанова, гоняли по пустырю своих подчинённых строевым шагом. Мужики, поняв, что дело это нужное, не роптали, а старательно топтали сухую землю и выжженную, после лета траву.

— Стой…

— На ле-ву…

— В колонну по двое…

Ване вспомнился стройбат и их взводный, молодой лейтенант по фамилии Дерябин. Иван задумался и сбился с ноги.

— Стой, раз-два.

Игорь замолчал, на любого другого он бы уже наорал и, может даже, приложил дубинкой, но тут ситуация была иная. Маляренко понял, что у служивого сбоит процессор на предмет субординации и, усмехнувшись, вышел из строя. На лицах сержантов и капитана появилось нескрываемое облегчение.

— Ладно, Олег, со мной отдельно будешь заниматься. Сам. С глазу на глаз.

— Так точно.

На этом получасовая военная служба у Вани закончилась.

— Мне нужно два добровольца.

Маляренко посмотрел на валявшихся вповалку на земле мужиков и на щерящихся сержантов — первый сбор дался призывникам очень тяжело.

— Я ухожу на север. До зимы надо вывезти всех. Кто…

Сержанты дёрнулись первыми.

… вы здесь! Кто ещё хочет пойти со мной?

Конечно, пошёл Франц. Вызвавшемуся добровольцем немцу Иван был очень рад — механик он был очень опытный и, хотя странная машина ещё ни разу их не подвела, но… мало ли! Вторым, злобно зыркнув на конкурентов, поднялся Виталик, приказчик Кузнецова.

— Начальник, меня пиши.

'В люди решил выбиться?'

Бывший рецидивист нравился Ивану всё больше и больше.

'Надо к нему присмотреться…'

С походом Виталику, прямо скажем, не повезло. Чтобы жизнь ему не казалась малиной, Иван загнал матроса на буксируемую 'Бедой' безымянную трофейную лодку. Штука эта была здоровая, семи метров в длину и почти трёх в ширину, но ни палубы, ни тента она не имела, а потому Виталик имел массу возможностей почувствовать прелести штормовой погоды и одиночного плаванья. Зек был постоянно мокр и сидел на полусухом пайке. Полусухой — потому что вода пробралась даже в тщательно закрытый бочонок с припасами. Но мерзнуть Виталику было не когда — он вычерпывал воду. Всё время. Без остановки.

Иван смотрел на тощую фигуру в двадцати метрах позади, потом, для контраста, на бессовестно дрыхнувшего в тёплом и сухом трюме 'Беды' Франца и всё гадал, когда же Виталик скажет 'шабаш, начальник'. Виталик не издал ни звука. Ни единой жалобы от него Маляренко так и не услышал.

'Железный мужик'

На подначки Франца, после того как они прибыли на место, Виталик тоже не поддался. Наглый и толстый нерусь Петрова раздражал, но, во-первых, это был 'ближник' Хозяина, а, во-вторых, 'что с этой, немчуры убогой, взять?' Бывший зек пожал плечами и про свой мокрый и холодный поход сказал следующее.

— Лучше плохо ехать…

Франц ничего не понял, зато у Маляренко снова щёлкнуло.

'… чем хорошо идти'

Это была тема. Маляренко новыми глазами оглядел свою лодку, а потом прикинул, сколько сотен километров он на ней уже намотал по морю. Получалось больше тысячи. И это как минимум.

'Круто'

В планах у Вани было собраться в большую толпу вместе со Спиридоновскими, утопать на север на своих двоих, найти уродов и надавать им по мозгам. Насчёт 'надавать' никаких вопросов не было. А вот насчёт 'своих двоих'…

Ещё Иван думал попробовать подняться вверх по рекам на 'Беде', где-нибудь (!) найти волок, добраться до других (каких других? Где?) рек и по ним добраться до Балтийского моря. Идея была хороша, но уж слишком фантастична. Карт у Вани не было. Атлас, что у него имелся, относился только к северной части Чёрного моря. Да и то. Уровень воды там был показан другим. Старым. Соответственно и береговая линия сильно отличалась.

'Море. Море. Хм. А если…'

— Ivan! Privet!

'Ух ты! Русский вспомнили'

Два десятка тощих оборванцев своими криками сбили Ивана с мысли. Маляренко поморщился и отложил её на потом.

Оставленная им бригада в полном составе была на пляже, а их бригадир, Вил, так и вовсе — залез на пояс в холодную морскую воду, радостно размахивая руками.

— Франц, стоп машина.

Хабару оказалось очень много. Два месяца бригада Вила из кожи вон лезла, добывая своим семьям 'приданое'. В полусотне метров от линии прибоя лежали прикрытые вязанками сухого камыша кучи разного барахла. Маляренко навскидку оценил объём грузов и забеспокоился — даже с двумя лодками увезти всё это было проблематично. Люди, отобранные покойным литовцем, были совсем неглупы и отлично понимали, что многие вещи, которым не было применения здесь, ТАМ можно с выгодой пристроить и местные за это дело отблагодарят. Маляренко выбросил за борт якорь, дождался пока тоже самое сделает на трофее Виталик и прыгнул в воду.

— Ух!

Водичка оказалась холоднючей. Решив, что пора с этими англоязычными ребятами выстраивать дружеские отношения, Ваня запросто поздоровался с каждым за руку. Будущие сограждане, предупреждённые окриком Вила, слегка пожимали изуродованную ладонь Босса, улыбались и называли свои имена. Ваня честно пытался запомнить хоть кого-нибудь, но потом плюнул на это дело и пропускал имена мимо ушей. Вил оттеснил от Босса остальных и оживлённо жестикулируя, потащил Маляренко к ближайшей куче добра — хвастаться.

— Погоди! Stop!

На штабеля имущества Иван смотреть не стал, издали полюбовавшись сотней самолётных иллюминаторов, весело сверкавших на солнце и на бухты цепей. Народ, стоявший вокруг Босса и бригадира, вдруг затих и осторожно подался назад, потому как на берег выбрался уголовник. В одних чёрных 'семейных' трусах (наверное, ещё казённые, подумал Иван) и с топором. Уильям Джозеф Маршалл метнул взгляд на жуткие наколки зека, нервно сглотнул и сделал малюсенький шажок за спину шефа.

— Виталик, бери Вила, прими всё это дело, составь опись и организуй погрузку.

Краем глаза Маляренко заметил, как развернул плечи бывший зек.

'Оправдает'

Петров закинул топор на плечо и, ласково посмотрев на притухшего канадца, пропел нечто матерное. Показывай, мол.

Сам Иван, перекинувшись парой слов с копавшимся на палубе 'Беды' Францем, пошёл к могиле Аудрюса. За прошедшие месяцы могила немного осела, крест, стоявший над ней, покосился, но никто из местных не удосужился всё это дело исправить. Ваня живенько обкопал холмик, подправил его высоту и форму и тщательно утрамбовал новый слой земли лопаткой. Затем Маляренко выпрямил крест, обложил его основание камнями. Мощно, с гарантией. И почистил от травы и камыша ближайшие окрестности.

— Так оно тебе получше будет.

Ваня оглянулся. Вид на море отсюда, с небольшого возвышения на берегу, открывался действительно хороший. Тёмные волны накатывали на песок пляжа и, шипя, уходили назад. По небу плыли тяжёлые тучи, грозя разразиться дождём, а холодный, пронзительный ветер свистел в ушах не переставая. Ваня зябко дёрнул плечом.

— Видишь. Почти что Балтика твоя родная. И умер ты не зря. Всё у нас получилось…

Маляренко посмотрел на могилу и неумело перекрестился.

— … почти. А знаешь, что…

Мысль, пришедшая ему в голову, так понравилась Ивану, что печаль вся куда-то испарилась. Он нагнулся над могилой и наскрёб себе в карман камуфляжа горсть земли.

— Я тут на Балтику собираюсь…

Ваня застегнул карман, поклонился в пояс могиле моряка и, не оглядываясь, пошёл назад.

Большую якорную цепь с краболова пришлось бросить. Никак, сука, не влезала. Ни на 'Беду', ни на трофей. Иван искренне не понимал, каким макаром канадцы её сюда допёрли. Весила она тонны две, не меньше. А может и больше. Трофей загрузили так, что лодка едва не трещала по швам. 'Беда' осела, как никогда раньше. Мужчины пристроили в рубку драгоценный ящик с двумя сотнями (!) мини-светильников, вывернутых Вилом из салона своего 'Боинга' и попытались рассесться по лодкам. Капитан Маляренко схватился за голову. Давка на обеих лодочках получилась похлеще, чем когда он вывозил отсюда русских людей. Народу было меньше, но горы груза всё компенсировали.

Светлое пятно солнца было у самого горизонта, когда вся погрузка была закончена, а люди, наконец, расселись в лодках. Маляренко посмотрел на хмурое небо, понюхал холодный и солёный ветер и решил, что замёрзшим и усталым людям сейчас нужнее всего будет горячий супчик. К тому же грузчики были в мокрой одежде. Конечно, годы, проведённые на этом берегу, всех их изрядно закалили, но рисковать, тем более сейчас, когда вся эта эпопея вышла на финишную прямую, не хотелось.

— Все на берег! Франц, хватит спать! С тебя через полчаса горячий суп.

Голова немца вынырнула из трюма и скорчила недовольную мину.

— Что-о-о?! Бегом!

Снова мокнуть никто не захотел и на берег, на ночь глядя, переправлялись на пластмассовой лодочке. Медленно, зато с гарантией. Лодочка сновала туда-сюда, перевозя на берег людей, провиант и кухонные принадлежности. Франц, поняв, что чересчур расслабился, проявил чудеса скорости и всего через час, когда окончательно стемнело, горячий ужин был готов.

'Мда. Не Таня…'

Варево получилось жутко не вкусным. Один плюс — горячее. Согревал этот супчик получше костра. Каждый из измученных докеров проглотил по котелку супа, не обратив никакого внимания на вкус. В посёлок на ночь никто уйти не захотел и, поев, все попадали на берегу, не в силах оторваться от вожделенных лодок.

'Всё! Наконец-то всё! Я. Отсюда. Уйду!'

В животе приятно булькало. Вил развёл для себя маленький костерок, улёгся на камышовую подстилку и, улыбнувшись, уснул.

Ему снились его жена и дочь.

— Докладывай, — Ивану не спалось. — Чего там?

Виталик словно только этого и ждал. Он моментально сел рядом и выдал совершенно невообразимую фразу.

Вроде звучала она на русском, но…

— Брррр! Виталик!

Ваня помотал головой.

— По-русски!

— А… э… из… извините.

Было видно, что нормальная речь даётся Петрову нелегко, но он честно старался, проговаривая слова медленно, часто задумываясь над их смыслом.

— С корабля этого Олег всё ещё в прошлый раз вывез. Здесь весь… э… груз с самолётов. Окна. Лампы. Проводка. Аккумуляторы. Большие. Три штуки. Тросики. Болты и гайки. Мелочь, в основном. Килограммов сто. Ещё этот, Вил, всякой электроники свинтил. Ещё килограмм двести. Да, и это, Иван Андреевич, он мне в посёлке нычку показал. Они в один дом, покрепче, кресел кожаных затарили. Штук тридцать.

'Ага. Первый класс?'

— Потом, не до кресел сейчас. Не пропадут они там?

— Нет.

— Ещё что?

— Хлам. Железки всякие.

Иван кивнул, мол, понятно и, завернувшись в шкуру, тоже лёг спать.

— Ты, Виталя, сегодня не спи. Понял?

Приглушённо звякнул о камень громадный топор зека.

— Базара… э… есть не спать, гражданин начальник.

'Горбатого только могила исправит'

Буксирный трос всё-таки лопнул. Звонко тренькнув, он со свистом рассёк воздух и крепко приложил по спине справлявшего на корме 'Беды' нужду американца. Тот взвизгнул и улетел за борт. На его счастье рядом оказался ещё один 'засранец' — тот не растерялся и заорал stop, а затем тоже сиганул в море. Несчастного выловили, но на этом беды не кончились. На трофее всё было гораздо хуже. Другая часть троса стальным бичом прошлась прямо по голове одного из пассажиров трофея, сразив беднягу наповал. Вдобавок, погода резко испортилась, налетел сильный и, сука, ледяной ветер и вокруг лодочек, болтавшихся в открытом море, заплясали громадные волны.

На 'Беде' натянули тент и прибавили ходу. Лодка ходила кругами вокруг заливаемой волнами подруги. Десяток мужчин на её борту орали благим матом и лихорадочно работали вёдрами, вычерпывая воду. Судёнышко временами скрывалось за водяными холмами и Ивану из рубки казалось, что больше он его не увидит. Однако 'трофей' тонуть никак не желал, всякий раз упрямо выскакивая наверх. Его перепуганная команда продолжала орать, но дело своё люди делали — они боролись за свою жизнь изо всех сил. Пассажиры 'Беды' тоже не теряли времени даром — половина мужчин лихорадочно ставила дополнительный крепёж на груз, а трое ребят во главе с пилотом размотали бухту стального тросика и, приделав к ней стальную загогулину, принялись спасать друзей.

'Настоящие мужчины!'

Вил привязался верёвкой к рубке и принялся швырять трос, но всё время мимо. Чаще всего, несмотря на то, что Иван старался держаться как можно ближе, слабосильный канадец просто не добрасывал трос до цели, да и тяжелогружёный трофей мотало на волнах вверх-вниз, а борта его были едва видны.

'Пипец!'

Это был ПЕРВЫЙ настоящий шторм в открытом море, в который попала 'Беда'. Маляренко всё крепче сжимал штурвал, но в животе уже разливался холод, а ноги предательски подрагивали. Это была стихия. И с ней он НИЧЕГО не мог сделать.

'Беда' медленно штурмовала водяные холмы, взбираясь наверх и быстро скатываясь вниз. Нос лодки при этом так сильно бил о воду, что тент не выдержал и лопнул. По палубе загуляли волны, но делать было нечего. Сворачивать с курса было нельзя — бросить людей Иван не мог.

— Франц. Ходу!

Ваня заложил руль вправо, обходя тонущих борт в борт. В окошко рубки Маляренко прекрасно видел, как на корме, рядом с сильно не могучим Вилом, возникла тощая и широкоплечая фигура Виталика и оттеснила канадца от борта.

— Начальник. Давай!

Бывший зек раскручивал одной рукой тяжеленный моток троса, на конце которого была прицеплена какая-то загогулина. Другой рукой Виталик из последних сил держался за рубку. 'Беда' снова зарылась носом в волну, крепко приложившись корпусом и подняв тучу брызг, и в это мгновение Ивану некстати пришла мысль.

'А ведь он даже не привязан!'

Похоже, эта мысль посетила не только капитана, потому что оттёртый зеком канадец сел на палубу, упёрся ногами в фальшборт и обеими руками намертво вцепился в ремень Виталика.

— Франц! Твою мать! Ходу!

Виталик оказался чересчур метким. На трофее с перебитым плечом свалился ещё один человек, но остальные шустро подхватили спасительный трос и привязали его к носу лодки. Шторм ещё не кончился, но обе лодки уверенно пошли вперёд, стараясь держаться так, чтобы волны накатывали сзади, а не били в борт. Команда трофея, сжав зубы, работала на износ, вычёрпывая воду. Вёдер у них было всего два, и Иван видел, как ежеминутно менялись измученные люди. За одну минуту из трофея выбрасывалось тридцать вёдер воды. Сколько вёдер за эту минуту в лодку заливалось, Иван не знал, но люди боролись и не сдавались. Оставалось только ждать, кто выдохнется раньше: шторм или экипаж.

Выдохлись оба. Люди лежали вповалку, не в силах пошевелиться, а шторм немного утих. Трофей подтянули к 'Беде' и Иван сменил команду. Обессиленный экипаж 'трофея' загнали в трюм 'Беды', сушиться и отдыхать, а на грузовик перешёл десяток Вила. Шторм тоже вспомнил, что его дело ещё не закончено и по морю снова пошли большие волны, а в ушах непрерывно загудел ветер.

— Ходу, Франц, ходу.

Вдали, на фоне чёрного грозового неба, тонкой светло-серой полоской показался северный берег острова Крым.

Над рощей, в которой скрывалось Юрьево, светил огонёк. В монокуляр Иван с удовольствием рассмотрел торчавшую над деревьями вышку, на которой был установлен прожектор. За этой вышкой Маляренко рассмотрел ещё две, пониже и пожиже, но зато с ветряками.

'Электричество'

Кроме большого прожектора светившего вдаль, Ваня сумел рассмотреть ещё пару огоньков поменьше, светивших вниз.

'Видать, центральную площадь освещают! Молодцы, ничего не скажешь…'

Прожектор скользнул по степи и, пройдясь по морю, зацепился за 'Беду'. Огонёк с минуту светил дальним светом прямо в глаза, а потом отвернул в сторону Севастополя и лихорадочно заморгал.

'Неужели и там уже успели поставить?'

Предчувствие Ивана не обмануло. Его родной порт встречал своего хозяина радостными огнями и автомобильными сигналами.

 

Глава 7

В которой Иван разъясняет политику партии и правительства и проворачивает пятилетку за три года. Почти

Три дня Ваня сидел со своими женщинами в бане, а потом лежал с ними же в кровати, выползая разве что к столу — восстановить свои силы и немного передохнуть. Кто проболтался — было неизвестно, но оба посёлка были в курсе того, что этот поход едва не закончился очень плачевно. Истерик женщины Ивана не закатывали, но обе не отходили от мужа ни на шаг, втихаря пуская слезу. Как на грех, через сутки после возращения в порт и без того неспокойное море разродилось страшнейшим штормом. Брызги волн летели через волнорез сплошным потоком, а в обычно тихом затоне гуляла такая нехилая волна, что изрядно покорёжило деревянный пирс. Женщин тоже стало потряхивать в два раза сильнее. Профессия моряка неожиданно оказалась чертовски опасной.

Слава Богу, лодки успели разгрузить и вытащить на берег. Иван сходил на косу, посмотрел на море и вернулся домой на деревянных ногах и с круглыми глазами, раз и навсегда решив НИКОГДА, НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ зимой, ранней весной и поздней осенью в море не выходить!

Маша и Таня прислушались к грохоту, доносившемуся с моря, набрались смелости и ПОТРЕБОВАЛИ от Ивана дать им слово, что он никогда… Ваня так изумился! Его любимые женщины ещё ни разу ничего от него требовали, а тут…

— Я, — Маляренко смутился, — сходил тут на пляжик. Сам к тому же выводу пришёл. Обещаю. Никогда. По плохой погоде. Никуда.

В эту минуту даже сам Ваня верил своим словам.

За две недели, что Иван отсутствовал, Звонарёв привёз на берег брус, доски, скобы и самодельные гвозди из кузни дяди Геры и, с помощью Семёныча и остальных мужчин, всего за неделю собрал две вышки. Главного инженера Франца с успехом заменил один из ребят Станислава, работавший в кузне у его отца. Разбирался он в электричестве ничуть не хуже немца, да и руки имел золотые, так что вся электрическая начинка была собрана и протестирована за то самое время, пока строители собирали двенадцатиметровые бандуры. Сирены, как у Спиридонова, здесь не было, и парень приспособил два автомобильных сигнала — от дедовской 'Волги' и от Димкиной 'Цефиры'.

'Вот и пригодились'

Маляренко залез на вышку, стоявшую на берегу, огляделся и остался довольным. Видно было далеко, да и Юрьево тоже прекрасно просматривалось. Иван приладил к перилам монокуляр и смог рассмотреть за четыре с лишком км фигурку дозорного на другой вышке.

— Класс!

Иван пожал руку выздоравливающему Николаю (тот работать ещё не мог, но сидеть на вышке уже запросто) и хлопнул Олега по плечу.

— Ну что, капитан, пойдёмте с иммигрантами разговаривать.

Когда Юрьевский дозорный рассмотрел в вечернем сумраке прибытие двух лодок, то, помимо Севастополя, он, конечно же, просигналил об этом и местным. Собравшиеся за ужином на главной площади 'колхоза' женщины и дети переселенцев русский язык почти на знали, но все сразу поняли — плывут их отцы и мужья. Переполох поднялся страшный. Вся эта толпа с криками и плачем ломанулась сначала к берегу, а потом, следом за уходящими корабликами, в Севастополь.

Вил стоял на носу лодки и смотрел, как приближается посёлок. Там его ждут. Его семья. Жена и дочка. Канадца била нервная дрожь. Было немного страшно и радостно одновременно. Вот он — конец его пути. Здесь будет его новый дом.

Лодки не спеша вошли в укромную бухту. Впереди, из вечернего сумрака, стали появляться силуэты домов. Прожектор с вышки, светивший прямо в глаза, развернулся и осветил причал в самом дальнем углу бухты. Возле него стояли десятки людей, которые что-то приветливо кричали на русском и махали руками.

'А где мои?'

Из-за плеча выскочил Босс и тоже, в ответ, радостно завопил. Толпа на берегу взорвалась новой порцией ликующих криков. Потом лодка аккуратно причалила к причалу и экипаж дружно рванул к встречающим их женщинам, а на борт запрыгнули вооружённые громилы и споро принялись швартовать кораблик, не забывая с интересом разглядывать вновь прибывших.

Канадцы и американцы растеряно топтались на палубе, переглядываясь и не решаясь покинуть лодки. На землю их никто не приглашал. Босс исчез среди женщин и детей. Гунн тоже. Даже criminal не было видно.

'А где мои?'

Местные рассосались кто куда, а возле лодки нарисовался огромный мужчина в униформе и с тесаком и жестом велел высаживаться на берег.

— Вил, слышишь?

Глаза стоящего рядом японца были широко открыты. Двадцать мужчин замерли — вдали раздавались счастливые крики на их родном языке.

Иван смотрел из окна, как плачут женщины, визжат от восторга дети и счастливо хохочут отцы и мужья и думал о том, что все люди, в принципе, одинаковые. У его пассажиров были нормальные человеческие эмоции и последние сомнения насчёт того, правильно ли он сделал, привезя к себе домой ЧУЖИХ, навсегда испарились.

Так что сейчас Маляренко топал пёхом в колхоз и никаких опасений не испытывал.

— Первое.

Иван ронял слова как кирпичи. Тяжело и основательно, давая понять присутствующим, что вердикт окончательный и обжалованию не подлежит.

— Вы — свободные люди. Никакого рабства. В рамках нашего ГОСУДАРСТВА, — Маляренко сделал паузу. — Государства вы вольны делать всё, что захотите. Никаких ограничений на язык, обычаи или религию нет и не будет.

Лера перевела и люди затаили дыхание.

— Второе. Кроме прав у вас есть отныне ОБЯЗАННОСТИ. И если вы хотите жить в безопасном государстве, то вы должны их выполнять.

— Третье. Вил, отвечаю на твой вопрос — отдельного вашего посёлка не будет. Это продиктовано соображениями безопасности. Ваши женщины видели трупы пиратов и знают, что не всё так просто и легко. Эти твари убили мою дочь, и я не хочу, чтобы это случилось снова и с вашими детьми.

Маляренко помолчал.

— Вы будете работать на укреплениях. Там, где вам укажут. Полгода. Потом вас расселят. И здесь и там, — Иван махнул рукой, — в горах. Вам помогут построить дома, обеспечат вас семенами, необходимыми инструментами и назначат налог. Через три года начнёте платить. Совсем немного, но придётся платить. Деньгами или продуктами — это не важно. Десять семей уедут в жить в горную долину. Там хорошо жить, уверяю вас. Четыре семьи останутся тут, будут заниматься сельским хозяйством. Босс, — Иван показал на Юрку, — решит, кто именно. Две семьи поселятся отдельно. Пять семей будут жить на берегу. Город там называется… запоминайте: Се-вас-то-поль.

Вопросы?

Снова, как и пару лет тому назад порт захлестнул хаос стройки. Куда-то спешили люди, где-то глухо били кувалды, орали ослы, тянувшие неподъёмные грузы и над всей этой суетой плотно висел могучий русский мат. Дав вновь прибывшим неделю отдохнуть, отъесться и пообщаться с семьями, Иван загнал девятнадцать мужчин копать ров и таскать камень. Ещё двоих, немца и австрияка, он, вместе с их семьями отдал под начало Звонарёва, который со своими ребятами уже вовсю строил постоялый двор у перевала. Немцы ехать хрен знает куда сначала не хотели, но потом они пообщались с Францем и получили аудиенцию у Тани. Получив исчерпывающую информацию что, где, как и почему, будущие работники гостиного двора расцвели, заулыбались и заверили присутствующего на аудиенции фюрера Ивана, что всё будет в лучшем виде. Сначала Ваня на 'фюрера' обиделся, но потом жена растолковала ему, что в переводе это значит руководитель. Где-то так. Никакого Гитлера.

В ответ успокоившийся Маляренко толкнул речь, в которой потребовал, чтобы через два года этот отель был лучшим отелем этого мира. Комфортабельным, безопасным и с отличной кухней.

— И про пиво подумайте!

Немцы цокнули языками и пообещали подумать. Сзади на ухо хозяину тихо зашептал Франц.

— Тот, длинный, Эрих. Говорит, он из Мюнхена. Пиво — будет.

— Ja?

Маляренко от радости удивился на немецком.

— Ja-ja.

— Но сначала вам придётся строителями поработать. И учите юмор!

'В смысле русский'

Таня понимающе фыркнула.

Немцев нагрузили кое-какими вещицами из привезённого хабара и те, вцепившись в тележку, ушли к перевалу в сопровождении вооружённого арбалетом и тесаком Франца.

'Так. Этих пристроил. Что теперь? Оборона'

Иван кликнул пробегавшего мимо с жутко деловым видом Семёныча и отправился инспектировать фортификационные работы.

Их объём, честно говоря, пугал. Семёныч, посоветовавшись с замом Ивана по безопасности, Олегом положил разметку рва в сотне метров за линией домов. Параллельно берегу. Эта сладкая парочка, ни много ни мало, решила повернуть ручей, который впадал в море за домом Маляренко и протянуть его до дальнего форта. У выхода из затона. Когда Иван об этом узнал, то только и смог, что повертеть пальцем у виска.

— Сбрендили? Этож сколько копать?

Сам Иван думал просто выкопать ров там, где стоят дома. Превращать весь посёлок с изрядным кусок пустого берега в некое подобие острова, он не хотел. Вернее, такая мысль просто не пришла ему в голову. Завхоз запустил в свою бороду пятерню и задумался.

— Да ерунда, в общем то, восемьсот сорок метров.

— Сколько?!

— Ширина всего три метра, глубина полтора. Чего там!

Семёныч, вдохновлённый бесплатной рабочей силой, только беспечно махал рукой.

— Вал тоже получится три в ширину и полтора в высоту. Итого — перепад в три метра. Из них полтора в воде. Да поверху плетень в полтора метра высоты пустим. Звонарёву я уже сказал, чтоб колья заготавливал.

— До весны надо управиться.

'Да. Надо. Пока море штормит к нам оттуда никто не сунется. Даже если этот Сале соврал и у них ещё один корабль есть'

— Ладно, Семёныч, пойдём, канаву твою смотреть.

На 'канаву' завхоз обиделся.

— Ну чего тут?

Иван обозревал с вала длинную… всё-таки канаву, тянувшуюся идеально ровной линией. Прямо перед ним на чурбачках около костра сидело восемь землекопов и, не обращая никакого внимания на высокое начальство, резались в картишки. Маляренко недоумённо задрал бровь, а Семёныч поспешил успокоить.

— Это их бригадир, Вил, так дело организовал. Половина работает час, половина отдыхает. Доходяги они ещё, хоть и кормим на убой. Не выдерживают без отдыха. А так, в две смены, ничего — пашут. Вчера ещё восемь погонных метров осилили. Земля здесь лёгкая. Без камней.

Маляренко посмотрел вниз. Казалось бы, чего там три метра высоты вместе со рвом? Но стоя на этом пупыре, Иван впечатлился. Здесь можно было принимать бой. Сотней метров дальше десяток замотанных в шкуры землекопов, бодро махали мотыгами и лопатами. Судя их по виду, дела действительно шли хорошо.

— Ладно, пошли смотреть форты.

Оба форта поднимали одновременно две бригады из Бахчисарая. Лужин-старший обеспечивал и поставки камня из развалин старого города, понимая, что это нужно всем. Для общей безопасности. Порт был самым нужным, важным и, одновременно, самым уязвимым местом в Крымском социуме. Его нужно было защищать.

Оба домика были невелики — пять на пять метров, зато высотой они были в два этажа. Низкий первый этаж имел земляной пол и одну входную дверь. И дырку для троса. Здесь должен был стоять ворот для натягивания троса и лестница на второй этаж, который и был боевым. Здесь имелось двенадцать узких бойниц, по четыре с каждой стороны дома, которые можно было закрывать металлическими ставнями и несколько лавок. Скорость, с какой работали профессиональные строители под руководством Звонарёва, Ивана восхищала. От закладки фундамента до возведения стен второго этажа понадобился всего месяц, а строителям оставалось лишь накрыть всё это дело крышей!

Оставалось лишь развести руками.

— Молодцы.

До начала весны, которое почему то решено было отмечать не первого марта, а двадцать второго, оба форта были вчерне завершены, а горловину затона перетянули стальным тросом с польского краболова. Второй форт, стоявший за домом Ивана, обзавёлся ещё и капитальным плетнём, перегородившим косу поперёк. Так что 'сбегать позагорать' у племянниц теперь возможности не было. В плетне была предусмотрена узкая калиточка, чтобы сборщицы рыбы могли ходить проверять ловушки на косе, но теперь это дело жёстко контролировалось из бойниц форта.

С великим 'каракумским' каналом получилась полная ерунда. Бригада землекопов прорыла в лёгком грунте эту канаву всего за три месяца, превзойдя все ожидания Семёныча и Вани. Но вся штука оказалась в том, что в сторону форта был небольшой, незаметный глазу уклон, который клавший разметку завхоз просто не заметил.

Всего-то полметра.

Но перекрытый перемычкой ручей просто весело стекал по дну канавы в море в новом месте, не желая заполнять трёхметровой ширины ров. Семёныч почесал репу, потом бороду, а потом предложил Ивану построить здесь каменную плотину. Маляренко прикинул количество завезённого под будущее строительство блоков, поморщился и махнул рукой.

— Семёныч! Делай, но смотри!

Семёныч 'сделал'. Бригада Вила живенько, всего за неделю, прорыла отводной рукав и мужики во главе с завхозом сложили полутораметровую стенку из блоков, перегородив канал. Вода весело стала заполнять ров, горе-строители радостно потирали руки, но тут опять вылез перепад высот. Если напротив домов ров просто наполнился до краёв, то дальше, у нового устья, вода вышла из берегов и залила участок берега, на котором стоял входной форт. Вал в этом месте примыкал к его боковой стене и не полностью защищал здание от воды.

Форт подумал-подумал, да и треснул.

Маляренко схватился за голову. Фундаменты здесь глубоко не закладывали — максимум снимали лопатами верхний песчаный слой и дёрн. Закапываться в землю смысла не было, потому что зимой земля вообще не промерзала, но сейчас это превратилось в серьёзный недостаток. Вода пропитала землю и стена, обращённая к степи, просела. Кроме того приличный кусок берега превратился в натуральное болото — ноги проваливались в грязь по щиколотку и передвигаться здесь стало очень проблематично.

— Семёныч!

Маляренко не на шутку разозлился.

— Какого хера? Ты, бля, когда башкой думать начнёшь?

Иван никогда себе не позволял разговаривать со своими замами таким тоном, но сейчас, что называется, допекло. Стоявший рядом Олег насупился, но промолчал — косяк друга был несомненным. Бородач понуро огляделся.

— Дык! Кто ж знал

Весна начиналась как-то не так.

Маляренко уставился в укрытое облаками небо и медленно досчитал до десяти. Орать на 'ближних' — последнее дело. Иван это прекрасно понимал. Вся его власть здесь держалась на плечах этих людей, но спускать глупость, 'недодуманность', он не мог.

'Что называется 'на глазок'

— Ладно, Семёныч, извини что сорвался. — Ваня внимательно изучал свою ладонь, будто надеялся прочитать по ней все ответы. — Вила ты больше не получишь. Пора этих ребят расселять, как я им и обещал. Да и Юру они объели хорошо. Теперь пусть сами кормятся. Значит, работаешь только своей бригадой, ну, может, Олег тебе кого из сержантов выделит…

Степанов сделал вид что он оглох. Да и вид на море был замечателен…

— Плотину в канале разбирать не будем. Насыпешь вокруг форта защитную дамбу, — Маляренко прищурился, — тут и метра высоты хватит, заложишь новый, капитальный фундамент и перестроишь форт. Всё. Делай, Семёныч, делай.

Голос у Вани опасно притих. Завхоз понял — это последний шанс. Больше таких косяков ему не простят. Слишком много труда было затрачено маленькой общиной, чтобы вот, запросто, им разбрасываться. Понял это и Олег. Хмуро посмотрев на друга, капитан согласно кивнул.

'Дружба дружбой, а безопасность МОЕЙ семьи…'

Низенький бородач подтянулся и отбарабанил.

— Разрешите выполнять!

— Иди, Семёныч.

Иван посмотрел вслед шустро бегущему завхозу, потом на свежие развалины и ковырнул носком ботинка жирную грязь.

— А чего, на самом-то деле Семёныч справился, ЭТА часть берега точно любой набег выдержит. Грязища непролазная.

Степанов хмыкнул.

- 'Куда ты завёл нас, Сусанин-герой…'

Мужчины переглянулись и во весь голос расхохотались.

 

Глава 8

Семейно-бытовая, в которой Иван не решает стратегические задачи, а делает гораздо более важные вещи

По мнению Тани, которое она, старательно краснея, сообщила на ушко мужу, Маша была… немного… э… чересчур свободна.

Ваня припомнил в каком виде к ним приплыла сама Таня во время их знакомства и сильно удивился.

— Как так?

Жена помотала своей прелестной головкой.

— Я не об этом! Она, понимаешь…

Ваня понял. Внешне он остался невозмутим и даже обнял и поцеловал супругу, но мысленно он схватился за голову.

'Вот только этого мне не хватало!'

Женщины в его доме ладили, чётко поделив иерархическую лестницу. Была 'старшая' жена — Маша. И 'младшая' — Таня. Но у каждой, естественно, были свои 'тараканы' в голове и Тане не нравилось, что Мария Сергеевна не прочь…

— Это же МОЁ время!

Таня запунцовела окончательно и зарылась носом под руку мужа.

Ваня прокашлялся.

— Марррия!

Таня сжалась и тихо пискнула, натягивая на себя одеяло. Дверь, привычно, без стука, распахнулась и в комнату влетел белокурый торнадо. Маша с разбегу запрыгнула на мужа (отчего тот крякнул), чмокнула его в нос и громко поинтересовалась.

— Чего? Давай быстрее, а то у меня там…

Внизу, на кухне, что-то шипело и шкворчало. Тянул дымок чего-то пригорающего. Маляренко поглядел на зоркий глаз, выглядывающий из-под краешка одеяла и быстро поднялся с кровати.

— Я сам там присмотрю. А вы, тут, пошепчитесь немного, ХОРОШО?

Муж с таким нажимом это сказал, что Маша испугано посмотрела на Таню и быстро кивнула. Последнее, что услышал, закрывая за собой дверь, Иван было: — Ну чего ты, солнышко, я же тебя люблю…

'А у вас молоко убежало!'

Задумавшийся о перипетиях личной жизни Ваня благополучно проворонил обед. Мясо подгорело так капитально, что вся кухня окуталась дымом.

— А ну кыш отсюда!

По лестнице бегом неслись его любимицы. И одна, кажется, даже не одетая. Маляренко опомнился, чертыхнулся и кинулся на помощь.

— Всё хорошо, честно. — Нос у Тани был ещё красным и опухшим, но, удобно устроившись в объятьях Маши, женщина постепенно успокоилась.

— Прости, прости, прости.

Манюня с пулемётной скоростью целовала подругу в макушку. Танюшины слёзы она тоже не переносила и теперь была готова на всё, лишь бы Таня успокоилась.

— А пойдём на пляж?

— Хо… холодно ещё.

— Тогда в баню. А ты…

Мария Сергеевна смерила мужа оценивающим взглядом.

… ты давай тут… по хозяйству.

Оставшись в одиночестве, Ваня впервые всерьёз задумался о прислуге.

В принципе его дом всегда был чист, на его столе всегда стояли вкусно приготовленные блюда, а спал он на чистых простынях, но… дети требовали массу времени и сил, да и дом был немаленький. Немного выручали старшие дети и племяшки, но это пока…

Племяшки уже не раз интересовались, когда же дядя Ваня привезёт им давно обещанных парней. Обещание надо было выполнять. Беда была в том, что пока Маляренко и понятия не имел, где же ему взять этих самых 'молодых и красивых'.

'Ладно. Когда подопрёт — найду. А когда девочки выйдут замуж? А если Маша или Таня снова забеременеют? Уфф!'

Прислуга или, вернее, помощница по хозяйству, в доме была нужна. Например, в доме Кузнецова было аж две таких женщины. Юркина Настя, родив подряд мужу двух сыновей и дочь, вообще по дому ничего не делала, занимаясь только детьми. Все хлопоты взяли на себя Лера, жена Толика и стюардесса Надя, жена Виталика.

Толстый со своей ненаглядной супруги пылинки сдувал.

'А я чем хуже?'

Подумав об этом, Ваня почувствовал укол совести. Открыв пинком дверь на улицу, чтобы комната проветрилась, он вышел на веранду и жаждущим взором обвёл посёлок.

'Ща я кого-нибудь…'

В пределах видимости были только племяшки, качающие в тени лодочного сарая детей и Семёныч, подгоняющий строителей. Те лихорадочно переделывали перед домом Олега поплывшее за зиму мощение. Все были при деле.

Всего в Севастополе сейчас жило семнадцать семей. Двенадцать 'коренных' и пять недавно привезённых с севера. 'Устроить на работу' какую-нибудь женщину из русских семей было нереально. У каждой уже было свое занятие.

'Приблуды?'

Пять семей канадцев расселили по домам работников Семёныча. Тех тоже привезли с севера, так что, по крайней мере, в лицо они друг друга знали и общий язык находили. Теснота в маленьких двухкомнатных домиках стояла страшная, но делать было нечего. Строительство новых домов пока в планы Маляренко не входило.

На набережной мелькнула знакомая фигурка.

'Эта, как её…'

— Лили! А ну иди сюда!

Иван махнул рукой и супруга канадского бригадира, поставив на землю ведро с водой, послушно пошла к боссу.

'Она же стюардесса, Вил говорил — она всё умеет. Годится! Да и Вила приподниму. Пусть Семёныч не расслабляется. Свято место, как говорится…'

Маляренко широко улыбнулся и радушно показал рукой на вход кухни.

Вилу и его семье Маша отвела ту комнатку на первом этаже, где когда то жил Сашка. Комнатка была низкая, маленькая, но, зато, отдельная и рядом с кухней. Пилот, прижав руку к сердцу, старательно выговаривал 'спа-си-бо', а Лили внимала плохому английскому Тани. Та проводила инструктаж. Ваня поморщился.

— Милая, сейчас-то ладно, но вообще… в моём доме…

— Только по-русски!

Таня зыркнула на прислугу и прошипела, так чтобы не слышал муж.

— Спик рашн, ясно?

— Ес… Да, мэм.

Ещё одну семью в свой старый домик, стоявший по соседству с новыми хоромами, поселил Олег. Две дочери у него уже подрастали, а супруга носила третьего ребёнка. Помощь по дому требовалась и ей. Остальные канадцы такого 'счастья' не сподобились, продолжая всё так же жить 'в тесноте да не в обиде'.

Иван Андреевич сидел на пирсе, свесив босы ноги в воду, и смотрел, как за песчаную косу прячется багровое солнце. Порыв горячего степного ветра, первый в этом году, стеганул по голой спине, вызвав озноб.

Море успокоилось.

Пора было двигаться дальше.

 

Глава 9

В которой Иван решает, что ему чего-то остро не хватает, а затем он проворачивает удачную сделку. Почти

К концу апреля, когда черноморские воды окончательно обленились и успокоились, у Ивана окончательно дозрел и отшлифовался в голове план дальнейших телодвижений. Сидеть в посёлке, как оказалось, было невыносимо скучно. Конечно, дети скучать не давали, да и текущих дел было навалом, но…

'Рутина!'

Маляренко зевнул. Идти 'руководить' не хотелось. Чем больше Ваня обрастал хозяйством, тем отчётливей до него доходило, что эти головные боли и заботы — теперь у него навсегда. И чем дальше, тем их будет больше. Иван честно старался поспевать всюду, но получалось всё хуже и хуже. Объём информации, который теперь ему нужно было держать в голове, зашкаливал за все разумные пределы. А ведь при этом никто не освобождал его от обычных работ. Маляренко, как вольный художник, был в Севастополе тем самым последним резервом, который бросали на те работы, с которыми не справлялись обычные работники. Ну как 'бросали'… он сам себя бросал. Вернее — бросала Маша. Иван то таскал камень, то мастерил с Борисом арбалеты, то бегал по степи за сайгаками. И каждый вечер — вопросы, вопросы, вопросы.

'Мрак! Вон пусть Манюня рулит!'

'Рулить' у Манюни получалось лихо. Всеми рабочими, бригадирами и прочими дружинниками она командовала 'на ура', при этом умудряясь очень чётко и умно ВЕСТИ ХОЗЯЙСТВО. Организатором Мария Сергеевна была великолепным. Как и финансистом.

Несмотря на все расходы по приёму новых жителей дело она поставила так, что они до сих пор были в плюсе. В маленьком, но плюсе. Иван попробовал разобраться в этой бухгалтерии, но быстро запутался и бросил это безнадёжное занятие. Конечно, выпускать из своих рук финансы, Маляренко не собирался, но относительно остальных дел у него постепенно стал складываться новый план.

— Шеф! Вас бригадир зовёт. Работу принять!

Строитель из новеньких стоял на пирсе и, выпучив глаза смотрел как надраивает палубу 'Беды' САМ. Зрелище это было редкое. Ваня бросил швабру, подтянул трусы и спрыгнул на пирс.

— Ну пойдём.

Маляренко шёл по частично замощённой набережной и отстранённо размышлял о том, что в последнее время он совсем перестал обращать своё внимание на природу, на небо, на ветер и волны. Вся эта флора и фауна, так приковывавшая его внимание при появлении в этом мире, перестала его, Ивана Андреевича Маляренко, интересовать. Все мысли занимали ЛЮДИ. Люди, которые его окружали. Ну и их быт. Их дела.

'Вот, например, Горловой форт'

Ваня прибавил шаг.

'Интересно, что Семёныч там выстроил?'

Завхоз, после памятного разгона, учинённого ему шефом, пришёл к Ване в гости и 'Христа ради' выпросил себе прощение, обещая, в качестве сюрприза, выстроить нечто 'нереальное'.

Маляренко, конечно, завхоза простил. Он провёл его на кухню, усадил за стол и собственноручно налил стаканчик. Мужчины как следует выпили и пришли к выводу, что всё, кроме пчёл — фигня. Впрочем, пчёлы тоже фигня и он, Иван Андреевич, надеется, что отныне Николай Семёнович, будет относиться к своим обязанностям с должным прилежанием. Не то все господряды получит ДРУГАЯ бригада.

Канадская.

Семёныч проникся.

Был ещё один уголок в его голове, который занимали НЕ люди. Экспериментаторы. Иван задвинул эти мысли далеко и старался о них не думать, но и забывать о них он себе запретил.

Форт, что заново построил завхоз, Ивану понравился. Вместо двухэтажного домика теперь горло затона защищал здоровенный одноэтажный домина с очень толстыми стенами. На высоком и крепком фундаменте, обнесённый дополнительным защитным валом высотой в два метра. Слив изо рва Семёныч тоже упорядочил — перед валом, вокруг форта, была выкопана совсем небольшая и неглубокая канава, по которой в море стекала вода. Конечно, с основным рвом, она не шла ни в какое сравнение, но Ваня всё равно остался доволен — лишняя защита форту не помешает.

— Ну вот, можешь же, когда захочешь!

Семёныч расплылся в довольной улыбке. Угроза шефа отдать подряды другой бригаде действовала на него угнетающе, ибо деньги, которые он получал за свою работу от государства (т. е. от Ивана) были основой благополучия его семьи.

Маляренко совершенно искренне обнял строителя.

— Порадовал, Семёныч. Ничего не скажешь. Может, нам и второй форт перестроить?

Олег и его сержанты стояли рядом и тоже довольно улыбались. В их планах на ближайший субботний военный сбор входила тренировка по обороне этой фортеции. Степанов потёр руки.

— Посажу сюда пяток лучниц и два-три арбалетчика — хрен кто подойдёт!

'Мда, лучниц…'

Ваня скис. Хоть внешне это и никак не проявилось. Маляренко искренне считал, что вводить в бой женщин — последнее дело. Он то предполагал, что луки, которыми он приказал вооружить женскую часть населения, будут средством последней защиты. Для обороны своих домов. А Степанов взял да и записал скопом всех лучниц в резервисты!

За осень и зиму сержанты изготовили десяток луков и четыре арбалета. Луки получились совсем не ахти. Стрелы летели недалеко и били не сильно. Несколько женщин попытались научиться стрелять из этих 'пукалок' — результат был очень слабый, но Олег, явно бодрясь, заявил, что для обороны фортов это 'самое оно'.

Арбалеты же получились тупо стационарные. Как их можно было носить с собой, Маляренко не представлял и их решили 'приписать' к фортам. Вот они стреляли хорошо. Даже отлично. Да — долго приходилось натягивать струну, сделанную из расплетенного тросика, да — угол обстрела из бойниц был невелик. Но уж если эта бандура попадала…

На испытаниях Иван лично застрелил со ста шагов специально отловленного сайгака. Рессорные плечи арбалета, стоявшего на станине, от напряжения, казалось, готовы были лопнуть. Маляренко положил в канавку очень тяжёлый болт с наконечником, больше похожим на широкий кинжал, прицелился и нажал на спусковую скобу. Хлопнула струна и стрела просто исчезла! Иван успел заметить летящую черточку, а потом привязанного сайгака будто сбило машиной. Животное отлетело назад на длину верёвки и грохнулось наземь. Сайгак был убит наповал. Рана была страшная. Самое интересное, что болта в туше не было. Его потом нашли сержанты, плотно засевшим в земле через двести шагов. По местным меркам это была артиллерия.

Ваня прекратил предаваться воспоминаниям и вернулся к форту.

— Ладно. Лучницы, говоришь… надо бы и им тогда доспех какой-нибудь.

Каждый ополченец уже месяц как щеголял на сборах в простых кожаных доспехах. Куртка-безрукавка, с нашитыми железными пластинками на груди, налокотники, наколенники и простенькая шапка. Тоже из толстой кожи. Качество шитья было слабым, а выделка самой кожи — просто ужасной. Она воняла, пересыхала и трескалась, сколько её жиром не намазывай. Звонарёв бил себя пяткой в грудь, уверяя, что он работает, что всё будет тип-топ, но пока… пока следовало обходиться тем, что есть.

Мужики старательно привыкали к весу доспехов и учились орудовать щитами, копьями и тесаками.

'Дичь какая-то! Средневековье!'

Заместители Ивана затаили дыхание. Вождь мыслил. Было видно, что на форт этот ему уже начхать. И на лучниц тоже.

— Пацаны, ну-ка, пойдите, погуляйте.

Сержанты вышли на улицу, а Иван уселся на лавку.

— Не дело это, Олег. Дикость. Нам нужен огнестрел.

Капитан помрачнел и отвернулся.

— Точно так, Иван Андреевич. Да где ж…

— У Спиридонова. У них есть. В прошлый раз они отказались…

— И в этот откажутся!

Маляренко сумрачно посмотрел на служивого и процедил.

— Не откажутся.

Стратегический план, созревший у Ивана, был прост и незатейлив — доплыть до инопланетных вражин по морю (лучше плохо ехать, чем хорошо идти!) и поквитаться за всё, так сказать, человечество. Мысли оставить всё как есть и просто жить в своё удовольствие, Ваня старательно давил. Не сейчас так потом тема этих тварей всплывёт. Маляренко рассуждал как любой нормальный отец: лучше он сейчас, чем потом — его сын.

Оставалось понять, как туда (из горячечного бреда умирающего Романова Иван смутно понял, что это где-то на южном берегу Балтийского моря) доплыть. На чём. На 'Беде' плыть вокруг континента Маляренко боялся.

Значит что? Нужен корабль. А где его взять? В то, что он где-нибудь найдёт случайно провалившийся парусник, Иван не верил. Ответ нашёлся после налёта пиратов.

Корабль нужно построить. И сделает это тот безвестный 'белый' мастер, что соорудил катамаран для негров. Всё, что требовалось от Ивана и Ко — так это сплавать туда, куда им покажет, предусмотрительно оставленный в живых негр, и освободить этого корабела из тяжкой африканской неволи.

Примерно так.

Отправиться за мастером можно было в любую минуту, но, во-первых, его ждал Спиридонов, а во-вторых, идти отбивать у десятков или сотен противников этого мастера ВРУКОПАШНУЮ, Маляренко не хотел. Ибо, несмотря на все усилия Степанова по подготовке бойцов, смотрелись они ещё очень бледно.

'Крови не избежать. Никак. Не хочу. Пусть ВСЯ кровь будет вражеская'

Ване срочно требовался автомат.

'Лучше два'

Мозги у Войтенко были нараскоряку. Всю осень и зиму он был абсолютно уверен, что его первый зам Серёга Спиридонов просто сбрендил. Ну, может, его опоили чем-то. С лодки этого хмыря он вернулся тогда в стельку пьяный а протрезвев, понёс такую ахинею, что уши у пограничника свернулись в трубочку.

'Ну какие, нахрен, инопланетяне? Что за бред?'

И вот — нате! Получите и распишитесь! Этот крымский хрен с горы приплыл в гости и (ёрш твою медь!) привёз ДОКАЗАТЕЛЬСТВА. Как бы ни был настроен скептично сам Войтенко и все члены Совета, но и они не могли не признать — подделать ТАКОЕ письмо в нынешних условиях было невозможно.

Офицер тяпнул самогоночки и вышел из дома на берег, туда, где у стоявших на якоре лодок крымчан ошивались поставленные им часовые. Приплывшая делегация вся, в полном составе, сейчас сидела в бане, всем своим видом показывая, НАСКОЛЬКО они доверяют хозяевам.

'Блин, что делать?'

Сергей ясно дал понять, что поход на северо-запад будет. И возглавит его именно он.

'А я? Тут сидеть буду?'

Власть утекала сквозь пальцы. Спиридонов выложил на стол все свои карты и, с учётом доказательств от Ивана, склонил общее мнение на свою сторону.

ПОЙТИ И РАЗОБРАТЬСЯ!

А если получится то и ДОМОЙ.

От этой мысли Войтенко бросило в дрожь.

'Домой. А вдруг они СМОГУТ?'

Даже очень негативно относившийся к крымчанину Лукин и тот сквозь зубы заявил о своём участии.

— Урою гадов.

Даже Совет, который на Ивана смотрел испепеляющими взглядами, и для которого не было ничего более важного чем 'хозяйство' и тот решил, что 'пойти и посмотреть что там да как — дело стоящее'.

С Советом этим вообще херня произошла. Войтенко отвернулся от лодок, втихаря выматерился и сплюнул.

'Чуть до стрельбы дело не дошло'

Когда неделю тому назад, солнечным утром на горизонте нарисовались лодки, часовой не стал врубать сирену, а просто вызвал руководство на вышку. Станислав с Сергеем долго рассматривали в бинокль гостей и, наконец, узнали 'Беду'. Чёрная лодка не дойдя до берега триста метров, повернула вправо, развернувшись боком к вышке и легла в дрейф.

— Точно. Иван. Вторая лодка на буксире.

— Сколько их?

— На 'Беде' четверо и на второй ещё один. Огнестрела не вижу.

— Да откуда у них. Помнишь, как выпрашивали автоматы в аренду?

— Помню. — Спиридонов оторвался от бинокля и замахал рукой. — Пойдём встречать.

У корявого причала, который женщины Замка, в основном использовали для стирки и полоскания, собралось почти всё население Спиридоновки. Даже из Заречья на плотах переправилась куча народу. Все хотели поучаствовать в мероприятии — с развлечениями тут было туговато.

Чёрная лодка очень медленно вошла в устье реки и, не дойдя до берега десять метров, остановилась. Из рубки выскочил высокий, загорелый дочерна человек и белозубо улыбаясь сквозь светло-рыжую бороду, помахал 'комитету по встрече' рукой. Два здоровенных полуголых 'матросика' тоже поприветствовали собравшихся и бросили в воду два якоря, натянув и закрепив на палубе цепи.

К причалу гости добрались на маленькой пластмассовой лодочке, тоже сброшенной с палубы 'Беды'. Аборигены громко комментировали и обсуждали каждый шаг пришельцев, с интересом поглядывая на надетый ими камуфляж и крепкие военные ботинки. Первым из лодки выбрался Маляренко и по-дружески поздоровался со Спиридоновым. Почему то левой рукой. Потом он так же неудобно извернувшись, поздоровался с Войтенко. И тут ему на пути попался Ковригин.

'Член реввоенсовета! Бля!'

Улыбка гостя стала просто лучезарной. На мгновение запнувшись, он быстро отошёл в сторону, пропустив вперёд квадратного дядю.

— Позвольте сначала мне представить моих друзей! Это — Андрей.

Рука Мастера утонула в лапище этого… этого…

Войтенко опомнился и огляделся.

— Эх, закурить бы.

Этот Андрюха слегка пожал кузнецу (!) руку, раздался совершенно дикий хруст костей и, следом, нечеловеческий крик Ковригина.

— Ой, извините.

Квадрат убрал руки за спину и спрятался за Ивана. Народ гневно заорал, а бойцы схватились за оружие. Никто ничего не понимал. Вроде мир-дружба-жвачка и на тебе!

— Не стрелять!

Сергей выскочил вперёд.

— Иван, вы чего творите?

Иван стоял, безмятежно улыбаясь и баюкая свою изуродованную правую ладонь.

— Случайно вышло. Правда-правда. Ну что, мушшины, пойдём, поговорим?

Они поговорили. Потом ещё поговорили. Потом снова поговорили.

Ребята, которых привёз с собой Маляренко, оказались в доску своими парнями. Из Томского ОМОНа. С ними можно было и поговорить и выпить. Маляренко на контакт задушевный не шёл, всё своё время посвящая долгим беседам с Сергеем. 'Квадрат' же от Хозяина не отходил ни на шаг, за всю неделю не проронив ни слова. Пятый приплывший — настоящий 'Ганс', всё это время провёл на лодке, съезжая на берег только пообедать.

Иван рассказал о налёте пиратов на его посёлок. А потом ПОПРОСИЛ оружие.

'Блин, что делать?'

Капитан погранвойск Станислав Данилович Войтенко ходил кругами по посёлку и думал, думал, думал.

После того, как Совет дал принципиальное согласие на поход, Иван, вроде как становился настоящим, стопроцентным союзником. Оставлять союзника без помощи — не хорошо. С другой стороны Иван дал понять, что пойдёт отдельно. По морю. И пригласил желающих идти с ним. Тогда он, Войтенко, заявил, что его люди с Иваном не пойдут.

'Хотя… может из Игошинских кого сблатовать…'

Пару китайских калашей отдать было не жалко. Состояние у этих трофеев было — краше в гроб кладут. Но вот патроны…

С патронами была беда. Точное количество боеприпасов знал только он и Спиридонов.

'И, наверное, уже Маляренко'

Общение своего зама с 'союзничком' Станислава изрядно напрягало.

'642, всего 642 патрона на сегодняшний день. Уф…'

Войтенко постоял, посмотрел на звёзды, что-то для себя решил, кивнул головой и пошёл спать.

Во рту стоял противный привкус самогона.

Как выяснилось через много-много лет, Маляренко на том, самом последнем совещании здорово лоханулся.

Капитан погранвойск, начальник Н-ской погранзаставы Станислав Войтенко решил отдать своему союзнику Ивану Маляренко два автомата и шестьдесят патронов ПРОСТО ТАК. Но не успел, потому что Ваня, чувствующий, что союзники колеблются, а их Совет просто волками на него смотрит, двинул в бой тяжёлую артиллерию.

— Я прошу вас. Очень. Мне нужны эти автоматы.

В битком набитой комнатке повисла тишина. По отвисшим челюстям гостей местные поняли, что происходит нечто невероятное.

ИВАН ПРОСИЛ.

— Грмм.

Спиридонов громко прочистил горло и вопросительно посмотрел на начальника. Войтенко совсем уж было собрался открыть рот и сообщить, что 'да, конечно', как Иван продолжил, глядя прямо в глаза иронично улыбавшимся членам Совета.

— Лодку отдам.

Тишина стала просто гробовой.

— Ту. Вторую. Семь метров длина. Три — ширина. Ручной вал и гребной винт.

Лица у 'советских' вытянулись. Народ зашумел, обсуждая предложение гостя.

— Тихо. Я. Не. Закончил.

Говорил Иван не громко, но как-то внушительно. Шум моментально стих.

— Ещё картошки тонна. Лук. Семена. Рассада. Пила. Из посылки. Напильник. Оттуда же. И…

Ваня замолчал.

… верстак.

Станислав Лужин на всю комнату скрипнул зубами. Верстак из своей мастерской отец отдал, обливаясь кровавыми слезами.

— Мне очень нужно это оружие. Продайте. Я прошу вас.

Ковригин покосился на свою загипсованную руку и пробурчал.

— Продадим. Чего уж там.

Народ заорал и ломанулся смотреть навар.

 

Глава 10

В которой Иван спит и не видит никаких снов

По ночам, когда солнце не жарило нагревательную поверхность теплообменника и перепад температур, на котором работал двигатель 'Беды' был не таким значительным, лодка сама собой останавливалась. В принципе, когда это было очень нужно, можно было подтопить маленькую чугунную печь, жара которой вполне хватало, чтобы двигатель вновь заработал. Даже ночью. Но сегодня ночью экипаж 'Беды' никуда не торопился. Погода стояла чудесная — полный штиль. Лодку почти не качало. Да и настроение у путешественников было хорошим. Два автомата. Два!

Когда Войтенко согласился продать оружие, первый зам Ивана, Олег, наотрез отказался его принимать.

— Без пристрелки не приму.

— Да пристреливайте ради Бога!

Войтенко положил сверху два пустых рожка и отсыпал шестьдесят патронов. Олег криво усмехнулся, помотал головой и принялся торговаться.

В общем, после часа ругани местные выделили ещё десять патронов на пристрелку. По пять штук на ствол. Отстрелявшись, Олег и Стас одновременно пришли к выводу.

— Оптимально — сто метров.

— Ага. Сто пятьдесят — предел. Дальше прицельно бить проблематично.

Автоматы им всучили даже не второй свежести — это был полный утиль. Стволы были расстреляны по самое не могу. И всё равно крымчане были очень довольны.

Полная луна заливала палубу лодки нереальным серебристым светом. Ветер стих. Стояла почти полная тишина. Олег Степанов сидел в кресле на носу лодки и думал. Обо всём и ни о чём. Ему просто было хорошо.

'Как в сказке!'

Сзади тихо подошёл Лужин.

— Не спится?

— Нет, братка. Не спится.

Стас сел во второе кресло и вытянул ноги, положив их на фальшборт.

Минут пять друзья провели в полном молчании, слушая тишину. Хотя какая там тишина…

Из трюма доносился богатырский храп Андрея, ему заливисто вторил Франц. Из рубки, где спал на своей лавке шеф, не доносилось ничего.

Стас покосился на друга.

— Никогда не думал, что Иван может так.

— Как так?

— Ты не видел? Он же…

— Угу. Умолял. — Олег отвернулся. — Я думаю, что, если б нужно было, он и на коленях это делал.

— Да ну. — Стас не поверил. — Хотя… ты же его лучше меня знаешь. Братка, ответь. Почему ОН?

Лужин не стал уточнять, но Олег его прекрасно понял.

— Почему он? А не я? Не ты или твой батя?

Лужин обернулся. Корабль спал.

— Да.

— Я как раз об этом думал. О том, почему люди идут за ним. Он ведь, — Олег тоже оглянулся, — не особо умный. И не сильный.

— Да. И трус впридачу.

— ?

— Да ладно, Степанов, можно подумать ты его дрожащие коленки не видел!

— Да. Боится он драк. Сильно боится. Но ведь заставляет себя идти вперёд. Значит не совсем уж он и трус.

— Ну, может и так.

Стас покачался в кресле.

— И ведь он не лидер. Нет в нём этого… этой…

— Харизмы?

— Ага. Обыкновенный человек. Братка, почему ОН? Я не завидую. Я понять хочу.

Олег не ответил и мужчины вновь погрузились в молчание.

— Я знаю почему.

Лужин встрепенулся.

— ?

— Он псих. Просто псих.

— Как это?

— Просто. Ему ничего не нужно. И его ничего не интересует, я так думаю.

Станислав помотал головой.

— Объясни.

— Его здесь нет. Он не здесь живёт.

— А где?

— Дома. В своей Алма-Ате. Ты понимаешь?

— Нет.

— Ты когда-нибудь слышал, чтобы Иван Андреевич, — имя Олег непроизвольно произнёс с огромным уважением, — делился своими планами? Такими… стратегическими?

Лужин напрягся, а потом помотал головой.

— Нет.

— И я нет. Но один единственный раз…

У Станислава Лужина почему то побежали мурашки по коже. Братка собрался открыть ему НЕЧТО.

— … один единственный раз он проговорился. Вроде шутка. Прикол. Но ты знаешь, — Олег взволнованно приподнялся в кресле, — не думаю, что ОН что-то просто так говорит!

— Расскажи!

— Мы тогда в самом первом походе были. На 'Беде'. Он, я и Сашка. Помнишь его? Моторист у нас был. Так вот, я тогда только к нему перебрался и толком ещё не понимал как себя с ним вести. Взял и ляпнул, мол, какие планы у вас, Иван Андреевич?

— А он?

— А он молчал долго, а потом всё ж ответил. С юмором таким. Мол, самое главное, не утонуть, хлопцы. Посмеялись мы тогда, а он смотрит куда-то в море и с тоской такой говорит… 'калиточку искать будем, калиточку домой'.

У Лужина волосы на голове стали дыбом. Тихий рассказ друга моментально расставил всё по своим местам.

— И?

— Его ничего не интересует. Ни лодка. Ни порт. Ни дом. Ни семья. Ни все мы. Он ищет. Ты понял? Ищет. У него есть нечто только его. Собственное. Личное. Не для нас. Не показное. ОН ИЩЕТ ДЛЯ СЕБЯ САМОГО и на остальных ему плевать. Он как ракета. Это единственный человек, которого я знаю, который не смирился со всей этой хернёй и что-то при этом делает. Не думаю, что он всё планирует и действует осознанно. Он просто прёт, как кабан, к своей цели. К калиточке. Домой. В свою Алма-Ату.

Олег встряхнулся и потёр лицо руками.

— Извини, братка, мне надо выпить.

— Сиди, я принесу.

Стас разлил лёгкую шипучую бражку, мужчины выпили и Олег продолжил.

— А люди то всё это чувствуют. Не понимают, что именно они чувствуют, но всё равно идут за ним. Потому что мы все, ВСЕ просто живём, а некоторые так и вовсе — выживают, а он…

— Да. Он как ракета.

Стас тоже смотрел на звёзды.

— Просто летит к своей цели.

— Да. А всё что у него сейчас есть… так сами пришли и сами всё дали.

В прошлой жизни 'Мастер и Маргарита' была любимой книгой Олега Степанова. Ещё со школы.

— А судьба — она есть. Она существует. Пойми. Он хотел узнать и узнал. Убил Романова и узнал. Судьба. Фатум. Она свела их. Я верю.

— А если бы не узнал?

— Тогда бы он ходил. Он бы весь Крым облазил. В каждую дырку нос сунул. Он бы всю жизнь ходил и искал путь домой. Я когда со Звонарёвым мирился, он мне рассказал, что шеф уже через две недели из первого посёлка хотел уйти — выход искать. Вот так — сразу. Ведь многие хотели уйти искать. Но никто не ушёл. Ты многих таких, как Иван Андреевич знаешь?

Стас помедлил.

— Ни одного. Как думаешь. Эти. Там. Куда Босс собрался идти, смогут нас назад…

— Не знаю, братка. Не знаю. Но, думаю, все, что мы можем и должны сделать — так это зацепиться за Ивана и идти за ним. Он приведёт. Я верю. Я плечо своё ему всегда подставлю, а надо будет — и шею.

Стас разлил по-новой. Сказать в ответ на этот монолог друга ему было нечего. Он просто только что увидел другую, неизвестную ему сторону жизни Ивана Маляренко.

Лужин поднял бокал и мотнул головой в сторону рубки.

— За него.

 

Глава 11

В которой Иван уходит в освободительный поход

Возвращение в порт, впервые на памяти Маляренко, прошло в такой торжественной обстановке. Подошедшую к Горловому форту лодку приветствовал караул в доспехах, стоявший по стойке смирно на верхней площадке. На новеньком флагштоке развивался российский триколор, а когда 'Беда' проходила над опущенным тросом, караульные отдали честь проходившему мимо кораблю. Ошарашенный Ваня засмотрелся на эту картину и никак не среагировал, а вот весь остальной экипаж, включая немца, вытянулся во фрунт и отдал честь флагу.

— А… Э…

Маляренко спохватился, высунулся из рубки и просто помахал рукой. Панамка, которую он обычно носил в походах, где-то валялась.

У пирса собралась нехилая толпа, а впереди, во главе со старшим сержантом (как же его фамилия?!) Игорем, ровным строем стояло всё Севастопольское ополчение. При полном параде и прочих, так сказать регалиях.

— Чего это они?

— Суббота сегодня, сборы, вот Ермолаев и старается.

Было видно, что Степанов своим старшим сержантом очень гордится.

'Точно. Ермолаев его фамилия'

Иван лихорадочно приводил себя в порядок. Снизу из трюма раздавался приглушённый мат — экипаж спешно занимался тем же самым. Маляренко надел, наконец, камуфляж, зашнуровал ботинки и нацепил на голову пошитую из остатков старого камуфляжа панамку.

За строем стояла пёстрая толпа женщин и детей. И Маша. И Таня.

'Ух ты, даже принарядиться успели!'

— Равняйсь! Смирна! Равнение…

— Товарищ командующий…

— Вверенный мне…

— … Ермолаев!

'Орёл, лейтенант. Орёл!'

— Благодарю за службу!

Строй секунду помолчал, а потом рявкнул.

— Рады стараться!

'Это что за отсебятина?'

— Вольно. Разойдись!

Сияющие глаза жён. Поцелуи. Объятья. Маленькие слезинки счастья. Радостный гомон вокруг. Преданные глаза собаки.

У Ивана закружилась голова.

'Я дома, дома, дома!'

— Ермолаев, ко мне!

Старший сержант и правая рука Олега, кинул на непосредственного начальника встревоженный взгляд, но приказ выполнил, чётко промаршировав к столу за которым сидел Сам и Хозяйка.

— Поздравляю, лейтенант.

Иван крепко пожал руку ошалевшему от неожиданности Игорю и вручил ему новенькие погоны, которые всю ночь вышивала Таня.

Собрание началось с приятного. Новоиспечённый лейтенант получил премию в пять маленьких серебряных монеток, наградной кинжал и, сияя как самовар, вернулся на своё место.

Лужин-старший завистливо вздохнул. В его Бахчисарае подготовка ополчения была только начата, а уж до таких дел, как присвоение званий было как до Луны пешком.

— Теперь о наших дальнейших делах.

Народ притих. Маляренко посмотрел на присутствующих. Была вся верхушка Севастополя, Юрьево и Бахчисарая. Все кто ЗНАЛ.

— План простой — освободить и привезти сюда того, кто построил вот это.

Иван указал на всё так же лежавший на песке катамаран налётчиков.

— Серый, пусть твои ребята приведут сюда негра. Он покажет путь.

— Что те сказали? На севере?

— Они пойдут. Не сейчас. Позже. Но тоже пойдут. Я попросил их отсрочить поход, до того момента, как мы построим корабль. Если построим. На 'Беде' вокруг Европы я идти не рискну.

Серый, ты сможешь построить корабль сам?

Звонарёв от неожиданного вопроса поперхнулся и замотал головой.

— Я так и думал. Не знаю, получится у нас вытащить этого корабела, но… на всякий случай. Начинай уже сейчас отбирать лучшие доски и лучший брус, что у тебя есть. Без сучков и трещин, ясно? И закладывай его сушиться.

Прораб кивал и деловито чиркал свинцовой палочкой по бумаге.

— Подумай сам, что ещё может пригодиться для такой стройки. Запасай. Георгий Александрович, помогите ему с этим. Напрягите хуторян. Кстати, как там новосёлы?

Лужин пожал плечами.

— Расселили всех. Живут себе. Строятся. Теперь у нас все хутора в два — три дома будут. Нормально.

— Хорошо. Теперь об оружии. Стас, этот автомат — твой. Он для вашего посёлка.

Бахчисарайские от такого царского подарка едва не попадали с лавок, а Олег недоумённо воззрился на шефа. Он был абсолютно уверен, что всё оружие останется у него.

— Но не сейчас. На этот поход я его заберу с собой. Олег, ты с одним автоматом останешься здесь. В поход пойдут Станислав, Андрей, Франц, Игорь и я. Ещё пойдут двое опричников. Серый, сам решишь — кто. Выходим через неделю.

Ну что, хлопцы, по коням?

Снова мимо левого борта неторопливо проплывали Крымские горы, густо облепленные соснами и кипарисами. Май придавил всех невыносимой жарой, какая здесь обычно случалась лишь в конце июля и весь экипаж, кроме рулевого, валялся на палубе под натянутым тентом. Маляренко впихнул под брезент своё раскладное кресло, разложив его на манер шезлонга и лениво наблюдал за знакомыми местами.

'Здесь посёлок рыбаков был. Дымок. Надо же, кто-то снова живёт'

— Стас. Чего у вас там? Новый хутор?

— Угу. Соль выпаривают, да рыбу ловят.

Лужин даже не соизволил открыть глаза.

— Японец этот. С женой. Из твоих.

'Здесь я Таню подобрал. Надо бы остатки самолёта вывезти…'

'Дальше вроде бы, не ходили…'

На пятый день неторопливого плаванья 'Беда' достигла той точки, за которую она ещё не ходила и встрепенувшийся капитан привёл кресло в вертикальное положение, а на приставленный столик лёг атлас и цейссовский сорокакратный монокуляр.

— Шеф, где мы сейчас?

Лужин купал изрядно вонявшего негра, макая того за борт.

— Где-то в районе Феодосии. Видишь горы ниже становятся. Ну ка, давай его сюда.

Связанный по рукам и ногам Сале, довольно отфыркиваясь, уселся у ног Вани.

— Ты про провал не соврал?

Маляренко снова начал размахивать руками и рисовать на бумажке.

— Там?

Негр закивал как китайский болванчик

— Тааам.

Из допросов, учинённых ещё после налёта, Иван узнал, что катамаран всё время шёл вдоль берега, высматривая поселения. И даже одно нашёл. Там-то они эту белую семью и захватили. А маленькие дети убежали. Отец и мать их защитили.

Маляренко думал найти это место и поискать детишек. Сале почти всё время торчал на палубе и смотрел на берег, но так ничего и не узнал. Он лишь пожимал плечами и показывал, что грёб веслом и ничего не видел.

А вот там, далеко (Сале махал руками как мельница) есть место, где земля лопнула. Вот за ней-то остров, где они живут и находится.

Иван тогда не понял.

— Как лопнула?

Сале выпучил глаза и показал ладонями — вот так лопнула.

— Бум!

Вечером шестого дня Иван понял, что значит 'бум'.

Перешеек Керченского полуострова, судя по атласу, что имелся у Маляренко, особенно гористым не был. Но и затопить его никак не могло. Здесь же горный хребет, который стал совсем невысоким и безлесным, словно отрезало гигантским ножом. Перешейка не существовало. Впереди, в темнеющих сумерках востока был едва виден другой берег. Такой же голый и безжизненный.

Ваня взялся за монокуляр.

— Точно. Как ножом отрезало.

Обрыв был совершенно гладкий и почти отвесный.

— Тааам.

Сале улыбался и указывал на далёкий берег.

— Тааам.

Ужин прошёл в полном молчании. Масштаб происшедшей здесь катастрофы просто не укладывался в голове. Он подавлял своими просто-таки эпическими размерами.

— Шеф, как думаешь, что это? Бомба?

— Нет. Вряд ли. Думаю тут было такое страшное землетрясение что… то-то я смотрю — мы ни одного целого дома не нашли. Только каменные развалины.

'Точно. 'Бум!'

Следующим утром 'Беда' вошла в удобную бухту, укрытую со всех сторон скалами. Прямо впереди, на узкой плоской полоске берега в полном беспорядке были разбросаны три десятка хижин, между которыми суетливо мельтешили местные жители. Оптика отлично позволила рассмотреть, как на пляж, приплясывая от радости, высыпали полуголые люди. Все чёрные, все в травяных юбках. Машут руками и, кажется, орут. Ваня оглянулся на курчавого проводника.

— Там?

— Тааам.

Сале улыбался и неотрывно смотрел на свой посёлок.

— Андрей.

Кулак, величиной с небольшой арбуз, описал короткую дугу и опустился на макушку африканца. Шея хрустнула, и тело Сале улетело за борт.

— Франц, малым ходом к берегу. Всем надеть доспехи. Стас. С автоматом сядь в рубке и не высовывайся.

'Ну чего, ребята. Война план покажет'

 

Глава 12

В которой Иван врёт

Sir! Sir! Lа, dans la mer, le navire! (Господин! Господин! Там, в море, корабль!)

'Отвали, тварь. Поспать не дают'

За спиной недовольно зашевелилась Анжела. Уснули они только под утро — и вот, пожалуйста. Будят ни свет, ни заря.

'Сволочи'

Мсье ФарИк, как его тут называли все без исключения, сбросил с себя изящную ножку девушки и шатаясь выбрался из хижины.

— Наши вернулись?

Чёрное сморщенное лицо верного Абдуллы выразило тревогу.

— Нет, мсье. Чужой. Чёрный.

Французский у этого сенегальца был безумно коряв. Понимать его получалось с пятого на десятое.

— О кей, Абдулло, пойдём посмотрим.

И вправду — кораблик, а скорее большая лодка, стоявшая в ста метрах от берега, была почти чёрная. Вокруг, в радостном возбуждении, уже приплясывали и орали рыбаки и соледобытчики, размахивая руками и пронзительно зазывая в гости чужеземцев на своём варварском наречии.

Фарик прищурился. В рассветных лучах посверкивал блик. С лодки явно кто-то его разглядывал.

'Бинокль'

Мужчина поднял над головой руки, сжал их в рукопожатии и немного потряс. Сзади, на ходу застёгивая лохмотья шорт, прибежали Герд и его жена. За ними во весь дух к пляжу неслось всё остальное население посёлка.

— Кто это, Фар?

— Пока не знаю. Точно не наши. Вроде бы европейцы на палубе. Не могу рассмотреть.

Бинокля у них не было. У них, здесь, вообще ничего не было. Палки-копалки, каменные топоры и связка ключей из кармана Герда. Вот и всё.

— Ты, ты и ты. Тащите лодку на воду. Сплаваю — узнаю кто это и что им нужно.

Мсье ФарИк ни черта не боялся.

Трое голых (!) африканцев по команде смуглого здоровяка, прекратили пляски и резво поволокли… Иван затруднился… 'утлый чёлн', иначе и не скажешь, к воде. В эту байдарку уселся сам здоровяк и, взяв в руки весло, поплыл к 'Беде'.

— Парни, готовьтесь. Плывёт. Франц, двигатель не глуши. Ты и ты, — палец Маляренко ткнул в Звонарёвских опричников, — смотреть по бортам и назад в оба!

Тем временем (о! вспомнил!) пирОга аборигена преодолела прибрежный прибой и начала быстро приближаться к лодке. Иван поправил мачете на поясе, посмотрел на Игоря с арбалетом и взялся за пустой немецкий автомат.

'Будем колотить понты!'

Смуглый полуголый человек в пирОге больше всего смахивал на какого-нибудь полинезийца. Или метиса-латиноса. Здоровяк остановил свою лодочку в пяти метрах от 'Беды' и, немного приподнявшись, очень вежливо произнёс что-то вроде 'бонжурмесье'.

Ваня, с самым тупым выражением лица, на которое он был способен, посмотрел на своего лейтенанта. Ермолаев пожал плечами. Французского здесь не знал никто.

Здоровяк, видя, что его не понимают, предпринял новую попытку.

— Хелло, хау а ю?

'Вот это другое дело!'

Маляренко наклонился над люком в трюм и заорал.

— Франц, бля, вылазь. Толмачить будешь!

Игорь толкнул Ивана в бок.

— Шеф, смотри.

Здоровяк в лодке замер в полустоячем состоянии с открытым ртом, а потом, на чистейшем русском языке произнёс.

— Братцы…

Из глаз его ручьём хлынули слёзы и 'полинезиец' повалился на дно своего судёнышка.

— Братцы мои, как же я вас ждал!

Историю Фархада Викторовича Иванова смело можно было экранизировать. Поворотов и виражей в ней было столько, что хватило бы на небольшой мексиканский сериал. Началось всё с того, что его мама, красавица Арзыгуль, без памяти влюбилась в молодого лейтенанта из Панфиловского погранотряда Витьку Иванова.

На этом месте рассказа гостя Иван подпрыгнул.

'Земляк?'

Так вот. Витька был высок, строен, голубоглаз и блондинист. Сердце восточной красавицы было покорено в одно мгновенье. А тот факт, что она с пяти лет была уже обещана другому, её совсем не волновал. В общем, родился он.

— Мда… А папаша, как узнал, что мать мной беременна, так и…

— Слинял.

— Ага. А родня моя уйгурская от матери отказалась. С этим у нас было строго. Ну мама меня в охапку и в Алма-Ату.

— Брателло! Земеля! Я ж тоже…

Иван бросился обнимать гостя. Тот не поверил.

— Как? Вот это да!

Мужики тискали друг друга в объятьях и ревели что-то радостное. Народ вокруг тоже улыбался и прыгал. Это событие было из ряда вон. Найти земляка. Через тысячу лет. За тысячи километров от дома!

— Игорь, тащи рюмки!

— Ну, за встречу!

Когда бутылка опустела, а бурные эмоции стихли, Фархад продолжил свой рассказ.

— Кстати, Федей меня зовите. Ладно? Ну так вот…

После развала Союза, в голодные девяностые, отец вдруг вспомнил, что у него есть сын и перевёз их к себе. В Пензу.

— А я-то к тому времени паренёк был не слабый. Юношеская сборная Казахстана по лёгкой атлетике всё-таки.

— Лёгкой?!

— Да. Молот метал. Так вот приехал я в Пензу. Школу заканчивать. Друзья появились, приятели. А потом…

Потом было всё как в кино. Бритоголовая шпана. Оскорбления. И, конечно, драка из-за девушки.

— Подрезали меня, но и я им вломил не слабо. Челюсть одному сломал. А он…

— Сын крутого?

— Хуже. Милиционера. В общем, батя мне и говорит — поезжай куда подальше, а то закроют.

— Уехал?

— Уехал.

— Куда?

— Во Францию. В иностранный легион.

На судне повисла тишина. Экипаж внимательно изучал гостя.

'А ведь точно — могучий мужик! Дядя Паша в молодости'

— Отслужил десять лет. Африка, Южная Америка, Полинезия. Повоевал. Сменил имя, фамилию. Дали гражданство. Женился. Вот такие дела, земеля.

— А здесь как оказался?

Карие глаза Феди то смеялись, то вновь наполнялись слезами и он принимался жать всем руки. Было видно, что он до сих пор не верит в реальность происходящего.

— Братцы.

Федя сглотнул, вытер навернувшуюся слезу и рассказал.

Бывший сослуживец позвонил ему домой, в Гренобль, и пригласил на обкатку своей новой яхты, каковая должна была состояться в одном из бельгийских портов.

Всё было очень мило. Хозяин с женой и детьми, друзья и подруги жены — все кричали 'семь футов под килём', пили, кто соки, кто шампанское и купались и загорали. Был на яхте и особо приглашённый гость — тот, кто собственно эту крошку своими руками и построил.

— Классный мужик этот Герд. И семья у него — что надо.

Федя, захлёбываясь от счастья, рассказывал, рассказывал и рассказывал. Первый за четыре года алкоголь развязал ему язык на полную катушку.

Иван посмотрел на Игоря. Тот кивнул. Мол, запомнил, мастера зовут Герд.

— А потом — бац! Налетела буря и нас об скалы — хрясь!

Федя завис и перестал улыбаться.

— Только я да Герд с семьёй и выплыли. Остальные все…

— Остров то этот небольшой. Я его за три месяца весь обошёл. Вот так. Народ пособирал…

Федя помолчал, а потом смачно сплюнул за борт.

— Лучше б не собирал. Я на этих негров в Заире и Руанде насмотрелся — во!

Ладонь чиркнула по горлу.

— Дикари, чесслово. Потом ещё одну компашку надыбал. Прикинь — нудисты. Вообще голышом были. Придурки. Ну и пару семей пакистанцев ещё нашёл. Вот такие дела.

Маляренко сидел, слушал и офигевал. Нарисованная им в своём воображении картина о бедных белых рабах, строящих неграм-пиратам галеры, рассыпалась как карточный домик.

Здесь всем единолично рулил 'мсье ФарИк', то есть Федя собственной персоной! А правой рукой у него был тот самый командир налётчиков.

— Два года корабль этот строили. Такой 'баобаб' один на всём острове был. Уже сухой стоял. Прямо вон там.

Федя махнул в сторону хижин.

— Как Диаб вернётся — посмотри. Тебе понравится. Герд такое чудо построил! Я Диабу говорю: сплавай — поищи… да, спасибо. Хватит. Посмотри, что да как. Может, ещё кого найдёшь.

Федя выпил залпом ещё один бокальчик бражки и продолжил.

— Шебутной народ!

Внешне Иван продолжал всё так же с улыбкой слушать болтовню гостя, но внутри его разливался холод.

'Этот! Этот отправил ИХ'

— Да. Видели мы этот катамаран.

Улыбка Босса была от уха до уха. Маляренко 'в полном восторге' подпрыгивал на месте.

— Класс! Супер! Агрегат — обалденный! ТВОИ ребята нам и показали, где вас искать. Это же ТВОИ? Да? Я не ошибся?

Довольный похвалой Федя с готовностью заглотнул крючок и кивнул.

— МОИ. Как они там?

'Вот ты и попал'

— Да нормально. Вдоль берега на запад шли. А мы им на встречу. Остановились, они нам руками помахали, мы — им. И вот мы здесь. Блин… земеля!

Лейтенант Игорь Ермолаев ничего не понимал. Хозяин продолжал пить с этой тварью, чокаясь и братаясь.

'Это же ОН!'

— Брателло! Выпьем!

— А чего ж сам не поплыл, раз это твой корабль?

Федя пьяно рыгнул и почесал лохматый затылок.

— Сложно всё. Без меня тут полный бардак начнётся. Я их тут всех вот так держу…

Кулак у Феди был не меньше Андрюхиного.

Иванов отправился на берег, когда солнце уже стало клониться к закату. Его изрядно покачивало, но, в целом, держался он бодрячком. Стоило ему отчалить, как Маляренко сбросил маску радушия.

— Всё поняли, мужики? ЧЬИ это были негры. Франц, рули прямо в море. Подальше от берега. Ещё один абордаж я не хочу.

Ночь прошла спокойно, а утром 'Беда' снова вернулась к глинистому берегу, на котором их встречала ещё большая толпа народа и две лохматые собаченции. Лужин взял трубу, сел на нос и занялся подсчётами.

— Белых десяток. Ещё мавры какие-то. Двадцать. Негров примерно восемьдесят. Точно не скажу — мельтешат, заразы.

На этот раз Федю на борт не пустили. Как и ещё двух делегатов на другой пироге. Иванов с вопросительным выражением на лице остановился в паре метров от лодки, после предостерегающего окрика с 'Беды'. Из рубки выскочил бородатый 'земляк'.

— Ладно, Фёдор, поплыли мы дальше. Бывай! Ещё свидимся!

Маляренко широко и 'сердечно' улыбнулся и помахал рукой.

— Пора нам. Дела, понимаешь, торговые. Как потопаешь…

Иванов растерялся. Как же так? А он? А они? Куда же?

— Ребята, а мы? А я?

Ваня пожал плечами.

— А что вы? Познакомились, поздоровались, выпили. Пора и честь знать!

От берега отчалили ещё пять лодочек на которых сидело человек двадцать.

— Сам понимаешь, опасаюсь я, — Иван показал на подкрепление, — ты ж видел, что наши автоматы немецкие — просто реквизит, иначе бы мы в доспехах и с арбалетами не ходили. Извини, Федя. От вас нам ничего, кроме головной боли, поиметь нечего. С голода вы, я смотрю, здесь не пухнете, так что…

— Ваня! Погоди!

Иванов лихорадочно искал причину по которой Иван мог остаться, а то и…

— Забери меня отсюда! Брат. Забери. Я же свой — русский!

Мужчина в волнении подскочил на ноги, отчего пирога опасно закачалась, но Феде было на это наплевать. Он умоляюще смотрел в глаза Ивану. Тот изменился в лице и с большой неохотой кивнул.

— Ладно. Этих отгони сначала, а потом возвращайся. Поговорим. Герда тоже захвати.

'Нашёлся, блин, 'свой'

Братания больше не было. 'Земляк' сидел напротив и с жёстким прищуром рассматривал его и Герда. Впрочем, фламандец на Ивана внимания не обращал, с жадным интересом разглядывая лодку, на которой он находился.

— Oak?

— Чё?

Федя перевёл.

— Спрашивает это дуб?

Капитан этих… 'купцов' вопрос проигнорировал, продолжая смотреть прямо на Иванова.

— Что ты можешь мне предложить? Почему я должен тебя отсюда забрать? Рассказывай. О себе и своих людях.

Иванов с готовностью открыл рот и… завис. Предложить мсье Фарику было нечего.

— Я боец. Хороший боец. Ну и…

'А чего я ещё умею то?'

… всё. Герд — он моряк, яхтсмен, и лодки умеет строить.

Бельгиец на разговор не отвлекался, усиленно ковыряя грязным ногтем шов палубы и явно что-то пытался вспомнить.

— Герд ты такое, — Иван показал на свою лодку, — построить сможешь?

Бельгиец оторвался от созерцания палубы и кивнул.

— Если будут хорошие металлические инструменты.

— Будут тебе инструменты. Хочу тебе контракт предложить… поговорим?

Они договорились.

Бельгиец строит Ивану для 'торговых' дел ещё одну такую же лодку, взамен получая право жить в замечательном государстве.

— Целая страна, Герд! Десятки тысяч человек! А я тебе вид на жительство справлю, а не захочешь — можем оплатить твою работу деньгами или товарами и отвезти тебя и твою семью обратно. Сюда. Вдруг по неграм своим соскучишься?

На этом месте разговора бельгиец разом утратил гордый и независимый вид, встрепенулся и отчаянно замотал головой. Мол, не соскучусь ни за что! И вообще — даёшь цивилизацию! Даёшь Европу!

— Ладно, с Гердом решили. Ну а ты-то нам зачем? А, Федь? Боевики нам не нужны, а начальства у нас и без тебя хватает. Ещё чего-нибудь умеешь, а?

— Как? Я же свой. Русский! Да я за любую работу…

— Нет, Федя, ты — француз. Ты имя и фамилию сменил. Извини, 'русский' в данном случае — не аргумент. И разнорабочие нам тоже не нужны. Своих хватает. Да и не будешь ты на лесоповале горбатиться. Проблем с тобой потом не оберёшься.

Маляренко старательно изображал сомнение, но тут на сцену 'неожиданно' вышел Игорь.

— Кэп. Тут такое дело. Северные же с китайцами разборки учинять собрались. Наёмники им пригодятся. Особенно такие спецы, как он. Нам привезти Федю не трудно, а Спиридонов тебе спасибо скажет да за доставку медяк приплатит.

Маляренко сделал вид, что задумался.

Услышав слова 'китайцы', 'разборки' и 'наёмники', Федя резко вспомнил о своей уйгурской родне и сходу ударил себя кулаком в грудь. Этот шанс упустить он не мог.

— Я согласен. С узкоглазыми за ридную уйгурщину поквитаюсь!

Ваня заулыбался и 'дружески' хлопнул Иванова по плечу.

— Довезём тебя в лучшем виде. Добро пожаловать. А теперь давай об остальных.

Подбородок Маляренко указал на пляж, на котором собралась толпа человек в сто и терпеливо ожидала возвращения своего вождя.

С остальными разобрались быстро. Про пакистанцев, живших отдельным табором, ни Федя, ни Герд даже и слышать не хотели.

— Полный трындец. Фанатики оголтелые.

— Белые? Нудисты эти?

Федя ухмыльнулся.

— Две пары гомиков. Лет под пятьдесят. Нужны? Ещё пяток баб. Симпатичные, конечно, но все под неграми давно. У всех дети. В земле ковыряются потихоньку.

Насчёт европейцев Герд тоже пошёл в отказ. Мол, я не с ними, хоть они и бельгийцы. Я и моя семья — не они!

А вот про негров оба гостя сказали много хорошего. И работящие есть, и не дураки. Если их жёстко контролировать, то они горы свернут. Причём вручную. А что культуры маловато… ну да. Есть такое дело. Так ведь у всех свои недостатки.

— Кое с кем можно дело иметь. Вот например Диаб. Я его капитаном катамарана назначил. Нормальный мужик! Головастый и с понятием.

Иван широко улыбнулся.

— Мы им дорогу в наш порт показали. Там увидимся — поговорим. Ну что? Милости прошу на борт. Перевозите семьи.

Сначала Федя задумался, а потом сказал, что его гарем из трёх чернокожих красавиц ему нафиг не нужен и что он лучше заберёт с собой собаку.

— Ретривер. Сука. Не старая ещё. Прибилась ко мне, когда по острову шлялся.

Маляренко вспомнил, что давно пора 'женить' Бима и обрадовался.

— Здорово! У меня спаниель есть! Кобель. Породнимся, земеля!

Герд почесал бороду и сказал, что у него есть жена. Сын. И ещё один сын. А собаки у него нет. Вещей тоже нет. Ниии-кааа-кииих.

Маляренко посмотрел на небо. Был полдень и солнце стояло в зените, а на берегу…

— Ребята, а вам сюда перевести-то ваших дадут?

Толпа на пляже уже была вся, поголовно, вооружёна камнями и палками.

Мужчины несколько секунд растеряно смотрели на своих 'соплеменников' а потом Герд вскочил во весь свой двухметровый рост и отчаянно закричал.

Пяток закутанных в лохмотья 'мавров', крепко держал за вывернутые руки женщину и двух подростков.

Федя вскочил на ноги и издал жуткий рык.

— Пи…ц! Эти паки меня достали!

Он одним прыжком перепрыгнул через борт прямо в свою пирогу и схватился за весло. С другого борта раздался всплеск — Герд решил махнуть на берег вплавь.

Маляренко не думал ни секунды.

— Франц. К берегу! Стас. Как подойдём — стреляй. Арбалетчики — смотрим по сторонам. Бейте любого кто криво посмотрит.

Ваня отшвырнул бесполезный немецкий автомат и вытащил мачете.

— К бою!

'Беда' смогла обогнать пирогу Феди и остановилась, почти сев на прибрежную отмель. Прибой здорово качал кораблик и Станислав, под прикрытием арбалетчиков, спрыгнул с носа лодки, уйдя в воду сразу по пояс.

Чёрные аборигены, увидев, что мсье Фарик в ярости несётся к берегу, а пришельцы достали автомат и попёрли в атаку, разом рассыпались по своим хижинам и навесам, всем своим видом показывая, что они тут просто мимо проходили. Зато пятеро смуглых бородачей только крепче взялись за свои заточенные колья, прижав их к шеям заложников.

— Брось!

Иван забыл, что эти люди не понимают по-русски и цедил сквозь зубы, подходя всё ближе.

— Брось! Ну! БРОСЬ КОЛ!

Рядом стоял Лужин, намотав брезентовый ремень на кулак и прицелившись в голову самому старшему. Следом выбрались на берег арбалетчики и Федя с огромной дубиной.

— Шеф. Держу.

— Держу.

— Я тоже.

'Четверых сразу. Хорошо'

— Брррррроссссссь, бля!

Старший бородач, по виду натуральный душман, нервно оглянулся на своих и немного опустил заточенную палку. Федя подскочил и что-то заорал на непонятном языке. 'Душманы' вздрогнули, а попрятавшиеся негры ломанулись кто куда.

'Да пошло оно всё!'

— Огонь!

Стрелки не подвели. Трое пакистанцев рухнули сразу. Ещё одного, получившего болт в грудь, добил из автомата Стас. Пятый бросил затею с заложниками и, петляя как заяц, припустил к хижинам, но получил в спину сокрушительный удар дубиной Феди. Корягу эту Иванов метал 'на отлично'.

Всё-таки сборная РК по лёгкой атлетике…

 

Глава 13

Несчастливая

В которой выясняется, что никаким правосудием в Севастополе и не пахнет, а Ивана снова подводит здоровье

Жена у Герда была под стать мужу. Высоченная, худая и прожаренная солнышком до невозможности. Ещё у неё имелась лошадиная нижняя челюсть, немного сумасшедший взгляд и чудовищная татуировка на всю левую ногу. Типа ящерица. Женщина всю дорогу не отходила от своих детей — двух таких же высоких и худых, как и их родители, подростков. Впрочем, Федя, представляя новых пассажиров капитану, отрекомендовал их с самой лучшей стороны.

— Пацаны у Герда подмастерьями работают. Золотые руки у ребят.

'Ребятам' на вид было лет по пятнадцать — шестнадцать. Это было хорошо. Это был прибыток.

'Угу. Пару 'молодых и красивых', считай, нашёл!'

Сам же Герд весь переход 'к цивилизации', провёл в компании Франца, тщательно осматривая 'Беду'. Бельгиец цокал языком, стучал по дереву и показывал Боссу большой палец. Мол, лодка хороша. Где такие нынче продаются?

Ваня в ответ совершенно честно поведал историю о том, что нашёл лодку в степи и пятнадцать километров он и его люди тащили её до моря. Федя только головой покачал.

— Ну надо же! Чего только не бывает.

Всю дорогу Иван протрындел с Фариком, вспоминая родной город и обсасывая особенности того или иного места. Оказалось, что в юности оба частенько зависали в одной и той же кафешке у центрального стадиона и даже были лично знакомы с одним и тем же барменом!

— Ну, бля, мир тесен!

Потом в их разговор вклинился Герд и сообщил, что ТАКУЮ лодку он не построит.

— Я лучше сделаю, чем эти англичане.

— Кто?

— Англичане. Это английская работа. Я даже знаю в какой мастерской эту лодку сделали.

Маляренко завис.

Он никогда не задумывался о том, кто же сделал все те вещи, которыми он пользуется. В голове Ванюши чаще всего мелькали картинки из фантастических фильмов, в которых зелёные человечки нажимали кнопки и из супер-пупер синтезаторов валом сыпались копии человеческих вещей.

А оказывается!

'Я что? Вот прямо сейчас плыву на лодке, которой реально тысяча триста лет?! Ой, мама, снимите с меня коньки!'

Герд тем временем продолжил.

— Я даже знаю на каком заводе этот Стерлинг сделали. Только я, почему-то, нигде клейма не нашёл.

— Ты знаешь этот двигатель?

Франц перевёл, а бельгиец пожал плечами.

— Конечно. Самая обычная модель. Только их чаще ставят на большие яхты. Как вспомогательный двигатель. Очень удобно. Дизель не нужен. Тихо. Не выхлопа. Вдоль берега тёлок катать — само тэ!

Говорил Герд, конечно не так. Коротко, рублено и по существу. А вот перевод Франца был живой, образный и изобиловал цветистыми оборотами русского народного языка.

'И когда только он успел нахвататься?'

— Не понимаю, какой идиот поставил эту модель Стерлинга на такую маленькую лодку? Треть объёма трюма сразу пропало, лодка сидит на двадцать сантиметров ниже нужного уровня. Оттого и ход такой медленный. А с такелажем так вообще…

Маляренко слушал подробные объяснения корабела и успокаивался. Похоже этот верзила в лохмотьях и в самом деле был специалистом. Это была такая удача, что невозможно было описать словами. Иван спокойно кивал головой, но внутри его всё ликовало.

'Да! Да! Да!'

Поход удался.

— Стас, готовься. С тобой будут работать Игорь и Андрей. Я буду отвлекать внимание.

Лужин поморщился.

— Много народу. Только мешать друг другу будем.

— Что предлагаешь?

— Только Андрей.

— Хоп. Я буду с ним на носу. Как только пройдём рыбацкий хутор — подходи выпить.

— Хоп, Шеф.

'Группа захвата' сплоховала. Точнее она сработала хорошо. Как сумела. Просто соперник им достался очень сильный. Федя, от всей души ржавший всего полторы секунды тому назад над рассказом Ивана, звериным чутьём почувствовал опасность от подходившего сзади Лужина. ОМОНовец не успел ничего понять, как был сбит плотным ударом обеих ног. ЛЕГИОНЕР, расслабленно полулежавший в шезлонге, непостижимым образом взлетел со своего места и хитро перевернувшись назад через голову, всадил в живот Стасу обе свои пятки. Андрюха прыгнул следом, рассчитывая припечатать противника всей своей массой к палубе, но получил молниеносный удар в скулу. Любого другого этот удар убил бы на месте, но мощная шея не подвела и каменная башка тяжелоатлета только мотнулась в сторону. Пребывая в глубоком нокауте, кемеровчанин умудрился по инерции долететь до врага и, на одних рефлексах, вцепиться мёртвой хваткой ему в ноги ниже колен. Мсье Фарик запнулся и рухнул на палубу.

Всё это произошло за секунду. Может за две.

'А… Э…'

БУМ!

Маляренко с удивлением обнаружил себя стоящим рядом с ним, с остатками бутылки в руках. По затылку Феди текла кровь. Он лежал ничком на палубе и не шевелился.

'А нет. Шевелится!'

Шевелился, как оказалось, не Федя, а припечатанный им Стас.

Маляренко выкинул горлышко за борт.

— Всё, блин, приходится делать самому!

Подбежавшие опричники связали пленника и усадили обоих незадачливых 'захватчиков' в кресла. Стас очухался через десять минут — удар в солнечное сплетение он получил, что называется, 'на грани'. Ещё бы немного и конец.

— Мда. Теперь я понимаю, как этот лось всю эту толпу в руках держал.

Говорить Лужину было тяжело и больно.

Андрюха в отключке провалялся ещё час. Ни тень, ни обливание водой не помогали и Иван всерьёз стал опасаться за его здоровье. А потом качок резко 'ожил'.

— Пацаны, — взгляд взъерошенного и мокрого от обливаний Андрея был очумелым, — пацаны. Что ЭТО было, а?

Ни разу за всю свою жизнь кемеровчанин не был в нокауте.

Испуганного бельгийца с семьёй и собаку загнали в трюм. Пленник очнулся, секунду рассматривал верёвки, а потом взревел как раненый медведь и начал ДВИГАТЬ плечами.

— Держи его!

На Федю насело сразу трое, но это не помогло — могучий мужик рычал и изо всех сил старался освободиться. Глаза его налились кровью, на шее вспухли вены.

— Убьюююю!

Триста килограмм живого веса, висящего на нём, Иванов вообще не замечал — опричников и Франца мотало как тряпичных кукол.

— Ну Федя!

Маляренко подошёл сзади и снова от души приложил дубинкой по затылку легионера.

— Стас. Спеленай его по уму. До дома уж немного осталось.

— По глазам вижу две вещи. Прежде всего: 'Я тебя убью!', так? Так.

Ваня улыбнулся и похлопал по щеке Иванова. Тот дёрнулся и замычал. Кляп Стас поставил качественно.

— А во-вторых: 'За что?' и 'Почему?', так?

Федя в последний раз дёрнулся и затих. По щекам его текли слёзы.

— Вот ты сидишь тут сейчас передо мной и думаешь 'предательство', 'лицемерие'…

Иван говорил тихо-тихо. Никто из экипажа не знал, о чём они разговаривают. Это был очень личный разговор двух вожаков, который никто другой не должен был слышать.

— А я тебе одну историю хочу рассказать. Не очень длинную. Ты послушаешь её и всё поймёшь.

Маляренко посмотрел на берег. До родного затона оставалось плыть ещё час.

— Вот слушай. Я расскажу тебе историю про одну маленькую девочку.

Жила-была маленькая девочка. У неё были папа и мама. Однажды она с друзьями поехала в другой город, на экскурсию в музей, но автобус, на котором она ехала, пропал. И попала эта девочка вместе с другими детками в пустыню. Многие там болели и умирали. Девочке было очень-очень страшно, она голодала и часто плакала. А потом эту девочку нашёл один дядя и забрал её к себе жить. Сказал, что теперь она будет его дочка и он будет её любить и беречь. И стали они жить-поживать на берегу самого синего в мире моря. И всё в той семье, где жила эта маленькая девочка было хорошо. Понимаешь, какая чудесная история?

Федя кивнул.

Грудь снова заболела, как тогда, после удара. Дышать становилось всё больнее и больнее. Иван через силу улыбнулся. Одними губами.

— Орать не будешь?

Федя помотал головой и Ваня вытащил кляп.

— А потом эта девочка пошла купаться на море. Она очень любила плавать. А потом, из этого моря приплыл большой корабль. Такой… двойной…

Глаза Феди расширились, в них начал разгораться огонёк понимания.

— И нехорошие дяди с этого корабля сделали с этой маленькой девочкой нехорошие вещи, а потом сломали её тоненькую шейку. Просто так. Чтобы она не кричала от боли.

Голос у Вани становился всё тише и тише. Каждый вдох давался с болью. Перед глазами замелькали зелёные мошки.

Федя отвернулся и глухо спросил.

— Диаб?

— Да. Диаб. 'Вот такой классный мужик и моя правая рука', Федя. ТВОИ люди, которых организовал и послал ТЫ, сделали это.

Они убили моего ребёнка, Федя.

А потом они напали на мой дом. Я их всех убил. До единого. Кроме одного. Тебя. Потому что я не знал о тебе. А сейчас знаю. Я тебя поймал. За язык.

Ни злости, ни ненависти Маляренко не чувствовал. Он еле слышно шептал на ухо пленнику, глядя на дюну, тянувшуюся по правому борту.

'А когда-то я по ней шёл. От парковки Деда. Как давно это было'

— Говорить о том, что я НЕ давал этим чуркам распоряжения убивать и грабить, бесполезно?

— Точно.

— И рассчитывать я ни на что не могу?

Федя был спокоен, как удав.

— Не-а. Это не правосудие, Федя. Это месть. Я привезу тебя в свой посёлок и как главного пирата просто вздёрну на мачте твоего пиратского корабля.

Маляренко заколотил кляп на своё место и пошёл в рубку.

— Франц, ходу давай!

Он шёл абсолютно спокойно, не пытаясь вырваться. Люди молча расступались перед ним и так же молча собирались за его спиной. Кемеровчанин деловито суетился на катамаране, пристраивая возле мачты, с которой свисала короткая верёвка с петлёй, бочонок.

На казнь того, кто направил сюда пиратов пришли все мужчины посёлка и несколько женщин. Детей отправили по домам, а беременные не пришли сами.

Иван Андреевич Маляренко сидел на борту катамарана и смотрел на всю эту суету с полным безразличием. На душе было пусто и мерзко. Если бы не эти негры, этот человек стал бы ему лепшим другом. Не подчинённым, а именно другом. Иван это чувствовал. Нет. Он это знал.

Андрей нацепил на шею Феди 'галстук' и затянул его. Как и полагается.

'Откуда он эти узлы знает?'

— Погоди. Вынь кляп. Пусть скажет.

Федя подвигал, разминая, челюсть, отвернулся от Ивана, развернувшись лицом к толпе, стоявшей на пляже.

— Я бы поклонился вам, люди. Да петля не даёт…

'Красиво говорит'

— … попросить прощения хочу, за всё что сделал. Хотя, по совести говоря, извиняться мне не за что. А тебе, Иван, вот что сказать хочу…

Андрей стоял, поставив ногу на край бочонка, готовый толкнуть его в любую секунду.

— … я ни в Иисуса не верю, ни в Аллаха. Ни во что я не верю, так уж получилось. Одно я знаю точно — кто-то или что-то ЕСТЬ. Оно за нами смотрит и всё запоминает. И за все наши дела с нас потом спросят. Не знаю кто и где, но спросят. И с тебя, Иван, тоже.

Маляренко встал, подошёл к бочке и отодвинул Андрея подальше.

— Я знаю Фархад Викторович, я знаю.

И сильным толчком вышиб бочонок из под ног Иванова.

 

Глава 14

В которой намечаются контуры будущего корабля, и затевается неожиданный коммерческий проект

— Семёныч, тебе дома строить не надоело?

Бородатый завхоз резко замолчал. Вопрос шефа поставил его в тупик. Да чего там в тупик — завхозу на секунду стало так страшно, что обмерло сердце.

'Не надо!'

— Ну…

Растерянность и страх отчётливо проступили на лице гостя.

— Семёныч, — Маляренко насмешливо хмыкнул, — никто тебя каналы рыть заставлять не собирается. Повторяю вопрос — дома строить не надоело?

— Нет. Нам же, кровь из носу ещё шесть домов здесь построить надо и четыре в Юрьево, так что…

— Семёёёныыыч… кому это 'кровь из носу нужно'? Тебе? Мне — нет. Пусть сами строятся. Камня здесь завезённого на десять домов точно хватит. И бруса и досок.

— Так а чего тогда?

Бородач не понимал, к чему клонит хозяин.

Ваня черпнул ковшиком из ведра холодную воду и полил себе на грудь. Боль немного отпустила.

— Ах! Хорошо.

Уже неделю Иван жил в цокольной комнатке, где был вырыт домашний колодец. Днём здесь было прохладно и легко. Ночи он проводил на веранде, а то и вообще — на шезлонге возле пирса. Рецидив болезни проходил. Медленно, но проходил и Маляренко уже потихоньку снова начал интересоваться делами.

— Да кто ж знал, что Герд был Феде другом закадычным? Моя оплошность — не поинтересовался. Волком теперь смотрит.

— Ничё. Деваться то ему некуда. Не к неграм же обратно. Здесь ему всяко лучше живётся.

— Угу. В общем так, Семёныч, пойдёшь со своими ребятами к Герду с сыновьями в помощники. Мотай на ус, Семёныч. Учись. Все тонкости подмечай. Это дело здесь даже нужнее, чем дома будет.

— Ага. Угу.

Завхоз сидел на лавке и озадаченно чесал макушку. В глазах его постепенно разгорался огонёк азарта. Как-то совсем неожиданно шеф приоткрыл перед ним новые горизонты, где маячили тааааакиииие перспективы и таааакиииие возможности…

— Я вот тут чего думаю, Иван Андреевич. Домишки строить мне надоело… в корабелы хочу податься.

Ваня улыбнулся.

— Отличная мысль Николай Семёнович. Просто замечательная!

Герд Хелмерс терпеливо сидел на крыльце дома босса и ждал. Чему-чему а терпению за последние годы он научился хорошо. В комнатку дома, который он делил вместе со всей своей семьёй с семьёй русского солдата, час назад прибежал посыльный и жестами велел ему идти к хозяину. Герд встал. Оправил тщательно заштопанные русской хозяйкой дома шорты и пошёл. И вот уже больше часа он сидит и ждёт.

Позади хлопнула дверь и на веранду выскочил неимоверно довольный Семёныч. Дружески подмигнув фламандцу, он показал ему на дверь.

— Заходи!

'Zakhodi' надо запомнить…'

Выглядел местный босс неважно. Когда глаза привыкли к полумраку комнаты, Герд увидел, каким бледным было его лицо. Губы отливали синевой, а дышал он очень редко. Каждый вдох, по видимому, давался ему с болью.

Рядом с Ivan сидела красивая молодая женщина.

'Одна из его жён. Таня, кажется'

— Садись, Герд. Разговор у нас будет долгий.

После смерти Феди, никто из жителей Севастополя ни фламандского, ни французского языков, понятное дело, не знал. Даже канадцы. Но, как оказалось, Герд спокойно понимал по-английски и, с пятого на десятое — по-немецки. Так что с общением проблем не было.

Иван посмотрел на гостя, вздохнул, и вытащил атлас.

— Герд, смотри сюда…

Маляренко вкратце рассказал фламандцу всю известную ему историю. Как, почему, где и когда они оказались. Герд воспринял всё стоически. На лошадином лице бельгийца не дрогнул ни один мускул, а сам он ничем не выдал свои эмоции.

'Может, он не поверил?'

— Ты всё понял?

— Да.

— Точно?

— Да.

— Точно?!

— Да. Мне надо выпить.

— Таня…

Женщина вышла в соседнюю комнату за самогоном, а мужчины продолжали молча друг друга изучать.

Из полного стакана мутного первача Герд аккуратно отпил маленький глоточек и поставил стакан на стол.

— Дальше.

— Мне нужен КОРАБЛЬ, Герд. Не лодка. Корабль. У меня, — Иван вытащил лист с самодельной картой Европы, которую по памяти нарисовал Борис, — у меня вот здесь дела есть.

Палец упёрся куда-то в Прибалтику.

Фламандец сидел, уставясь в одну точку и, похоже, ничего не видел. Таня щёлкнула пальцами. Герд очнулся, взял стакан и допил его мелкими глотками.

— Иди, Герд. Завтра поговорим.

Контракт на строительство большой лодки был заключён на следующий день.

Жена Герда, пообщавшись с женщинами-канадками, быстро выяснила, что жизнь здесь — это лучшее, что они пока видели. Так что, прочухавшийся бельгиец, недолго думая, заключил с Иваном Договор. Он ему — лодку, а Иван ему — дом, вид на жительство и, в перспективе, кучу заказов.

— Есть у меня мысль, — Маляренко сидел с бельгийцем на песчаной косе, смотрел на море и улыбался, — постоянно действующую верфь здесь заложить.

— ?

Герд удивлённо оглянулся. Кругом была голая степь без малейшего намёка на строевой лес.

— Дерево привезём. С гор. Там лесопилка. Франц, — Иван переключился на переводчика, — завтра отвезёшь его к Серому, покажешь ему всё, ладно?

С самим кораблём вышла загвоздка, потому что выяснилось, что заказчик и представления не имеет, что же ему на самом-то деле нужно. На прямой вопрос Герда, что же ему строить, Ваня ответил так.

— Э. Нуууууууу. Вот!

Иван развёл руки, как рыбак показывающий какую он поймал вчера рыбу.

Маляренко предполагал сделать совсем простую вещь — скопировать 'Беду', тупо увеличив все размеры в два раза. Герд жалостливо посмотрел на заказчика, возвёл глаза к небу, покачал головой и заявил, что ему нужна будет бумага, линейка и карандаш, потому что сначала он сделает ПРОЕКТ.

Ваня от умиления прослезился.

Когда Звонарёв получил прямое указание выбрать и заложить на дополнительную просушку лучшие доски и брус, он это сделал самым тщательным образом. Под отдельным навесом, в тенёчке, сушилось кубометров пятьдесят лучшей древесины, что он смог найти. Доски, брус, даже цельные брёвна.

Так что гостей, Франца и приехавшего с ним неизвестного мужика, который представился Гердой (!) он встречал с чистой совестью человека, полностью выполнившего свою работу. Сергей Геннадьевич сначала накормил гостей, дал им передохнуть, а потом отвёл на свою лесопилку, которая стояла на изрядном отшибе от посёлка. Корабельный мастер с уважением оглядел каменные постройки, плотину, перегородившую горную речку и большое металлическое колесо, насаженное на стальную трубу. Поцокав языком и показав хозяину лесопилки жесть 'окей', корабел уверенно направился к навесам под которыми хранился лес.

Звонарёв самодовольно надулся — похвала, даже от малознакомого человека ему была очень приятна.

— Ну, смотри!

Этот… посмотрел. Потом понюхал. Потом этот верзила в лохмотьях взял киянку и простукал каждую досточку, внимательно прислушиваясь к звуку. А потом по его команде, два забитых в колодки доходяги (Don't worry Gerd, they are criminal!) шустро раскидали этот штабель на две половины. Одну маленькую (окей!) и одну большую (но-но-но!). Серый схватился за голову, а Герд подхватил топор и показал на окрестные горы.

— Чего ему надо, а?

Франц скис.

— Говорит, пойдём правильные деревья выбирать.

Толстому и немолодому немцу тащиться в горы было ой как неохота!

Предварительный эскиз, который через неделю представил корабел, Ивану понравился. Кораблик должен был быть пятнадцати метров в длину и пяти в ширину. Иметь одну мачту, по пять вёсел с каждого борта и двигатель, снятый с 'Беды'.

Сначала Ваня засомневался.

— Так он же еле-еле 'Беду' тянет, семь-восемь километров в час. Да и то — только при малой волне.

Бельгиец замахал руками, мол, там всё сделано неправильно и мой кораблик будет не только больше, но и даже быстрей.

— Интересно. Дальше.

Дальше начались минусы. Дерево, которое он, Герд, видел на лесопилке, всё было неважного качества.

— Сырое?

— Нет. Мягкое слишком. Не как это, — бельгиец щёлкнул ногтем по обшивке 'Беды', - не такое крепкое. Можно попробовать морить, но это долго.

Про древесину Маляренко как-то не подумал. Он то считал, что достаточно, чтобы она была сухая и без сучков.

— Нельзя строить?

Герд пожал плечами.

— Можно. Только корабль такой долго не проходит. Разве что…

— Что?

— Высушить до звона и в масло заложить, пропитываться. На неделю или две. А потом снова высушить. И потом постоянно корпус смолить придётся.

Франц, перевёл предложения мастера и вслух задумался.

— Это ж сколько масла нужно будет?

Растительное масло, стараниями агронома, у них было. Правда, совсем в небольшом количестве. Старик выжимал его из какой-то травы на самодельном прессе в свободное от основной работы время и продавал его всем желающим за небольшую плату. Небольшую оттого, что, несмотря на то, что продукт это был страшно дефицитный, вкус этого маслица был довольно мерзким. Как ни старался Агрономыч его процедить, очистить или просто дать ему отстояться, а потом добавить чего-нибудь ароматного, ничего у него не получилось. Вкус и запах его продукта был неприятным.

Маляренко покачал головой.

— Нет. Масла у нас столько нет.

— Как нет? А оливы?

В ответ на недоумённый взгляд Ивана Герд поведал историю о том, что там, где он жил раньше, в глубине острова была громадная долина, полностью заросшая оливами.

— Мелкие и зелёные, но маслянистые. Мы их ели. Маслины и рыбу. Как греки какие-то.

— Нет, здесь мне оливы не попадались…

Маляренко сел в тенёк у борта вытащенной на берег 'Беды' и задумчиво посмотрел на бельгийца.

— Слушай, Герд. Как думаешь, а с теми, кто там остался, договориться можно будет?

Через неделю, жарким июньским утром, 'Беда' ушла в новый рейс. На её борту был спешно изготовленный маслопресс и, собранные Иваном по всем домам, фляги, вёдра и бочонки.

К середине июня боль в груди прошла, но Ваня всё равно не рисковал торчать на солнце, боясь перегреться. Вот и сейчас он сидел в беседке за своим домом с детьми, с удовольствием наблюдая как загорает старшая.

— Осенью снова Олега с Виталиком туда отправлю. Если литров триста масла выйдет, то будет просто здорово!

Жена потянулась на песочке.

— Хорошо. Что взамен отдать думаешь?

— Авансом топор и две лопаты отправил. А там видно будет.

Маленькой Анютке надоело возиться с братиком и она, весело завизжав, побежала к матери. Маша подскочила и озорно смеясь, побежала к воде.

— Папа, а ну пойдём купаться! Бери Ванечку и вперёд!

До октября 'Беда' сделала четыре рейса к Керченскому острову и привезла оттуда больше двух тонн отличного душистого оливкового масла.

 

Глава 15

В которой рассказывается о том, что жизнь — она как зебра

Из последнего в этом году рейса к Керчи 'Беда' вернулась в самом конце сентября. Командовавший всеми торговыми экспедициями Олег, отчаянно переглядываясь с Виталиком, рвался уйти 'ещё разок' и всячески убеждал Ваню разрешить этот выход в море.

— Андреич, — на правах старожила и правой руки Степанов иногда так позволял себе обращаться к Ивану, — море спокойное, ты смотри, какая жара стоит. Даже ветра нет.

Море действительно было спокойным, а жара стояла июльская. Иван утёр пот и поманил этих двух гарных хлопцев пальцем.

— Пойдёмте, мужчины, пообщаемся.

'Походу спелись'

Альянс рецидивиста и образцового милиционера удивлял и настораживал. Поняв, что их переглядывания не остались незамеченными оба, понурив головы, пошли за Боссом.

Маляренко зашёл в лодочный сарай и снова оттёр пот. Жара, действительно… уфф!

— Виталик, постой ка там, у входа.

Улыбка у Вани стала особенно задушевной. Виталик, сам того не ожидая, поклонился и бегом рванул к выходу. Степанов сглотнул — сидевший перед ним усталый человек с чёрными кругами под глазами, его почему то до жути пугал.

— Как здоровье, Ваня?

Виталик уже не мог их слышать.

Ваня улыбнулся ещё шире, а глаза его при этом странно закатились.

— Садись. Рассказывай. Всё рассказывай.

Ноги у двухметрового громилы сами собой подогнулись, и Степанов упал на пятую точку рядом с шефом.

'Да что это со мной?'

Оказалось, что наведя мосты 'любви и дружбы' с керченскими аборигенами и заключив взаимовыгодный торговый договор с новым тамошним бугром, которого они, недолго думая, окрестили Васей, Олег и Виталик пришли к выводу, что со сбором оливок там могут справиться и женщины, а на маслопресс достаточно и трёх мужчин. Опасных животных на этом острове не водилось, да и двуногих врагов тоже не было, так что…

— Вася железно пообещал через две недели ещё бочку масла и… — Степанов замялся, — мы хотели СЕБЕ рабочих на зиму привезти.

— Себе?

— Себе. — Вид у Олега был убитый. Капитан прекрасно отдавал себе отчёт в том, что он человек ГОСУДАРСТВЕННЫЙ и на службе и что такая самодеятельность может завести его совсем 'не туда'. Оставлять службу Степанов не хотел, но дети… на оклад в пятьдесят копеек в месяц плюс продпаёк, хорошего приданого дочерям было не собрать.

— А зачем?

— Виталик дом каменный хочет. А я… я со Звонарёвым договорился и с Гердом… уже. Эти негры лес валят и на лесопилке… и Герду дом помогут, а он МНЕ, после тебя, шеф! Мне лодку, типа 'Беды'. Я тоже торговать хочу. Не сам, конечно, — Капитан поспешил расставить все точки над 'ё', - экипаж и без меня обойдётся. Я ж на службе!

Последняя фраза у громилы сама собой получилась немного вопросительной и заискивающей.

'На службе, на службе…'

— Виталик!

Зек прискакал торопливой трусцой и замер в полупоклоне, нависая над Иваном.

— Ты с ним в доле? По лодке?

Тот отвёл глаза и кивнул.

— Начальник, жить то надо. Надька беременная, а условий никаких. В землянке живём. Подниматься надо. Но я, — зек тщательно подбирал слова, — клянусь, что против… вас… никогда.

Выдав такую сложную для него фразу, он облегчённо выдохнул и автоматом выдал.

— Падлой буду.

На самом деле Иван вовсе не расстроился от такой самодеятельности мужчин. Он даже обрадовался — инициативный и предприимчивый человек стоил дорого. Особенно здесь.

'Уже и Серого с Гердом приплели, ну умельцы!'

— Сейчас в море выходить запрещаю. Пойдём весной. Вместе. Посмотрю я на этого вашего Васю. Кстати, как вы с ним общаетесь?

Олег заулыбался и пожал плечами.

— Да на пальцах. Чего там сложного!

— Вы молодцы, парни. И о деле думаете и о себе. Просто о приоритетах не забывайте, ясно?

Степанов радостно кивнул, а лоб Виталика покрылся морщинами.

— Олег, объясни ему, что такое приоритет.

Решение Маляренко не отпускать дельцов в пятый рейс, а перенести всё на весну оправдало себя уже через два дня — горизонт затянуло тучами и, хотя пока не пролилось ни капли дождя, все были уверены — вот-вот. Потом потянул ветер, а потом загромыхал горизонт.

Всю ночь из окна Ваня наблюдал за тем, как далеко в степи сверкают молнии. Ветер, дувший оттуда, был сух, горяч и никакими признаками влаги не обладал.

— Ванюша, иди спать.

Смуглое тело жены во мраке комнаты было не разглядеть. Иван вдохнул полной грудью.

— Аххххх…

Здесь, на берегу моря, этот сухой и тёплый ветер, с запахом сухой травы был большой редкостью.

— Как вкусно!

А утром ветер принёс совсем другой аромат.

— М. Танька, отстань!

— Ваня вставай!

— Ваня вставай!

'Маша?!'

Маляренко приоткрыл глаз.

— Чего?

— Горим!

Спешная пробежка нагишом по всему дому никаких результатов не дала. В доме явственно стоял запах дыма, но возгораний нигде не было. Завернувшись в первую попавшуюся тряпку, Иван выскочил на крыльцо и там, нос к носу столкнулся с очумелым часовым.

— Степь горит!

На вышке собрался весь 'генералитет' Севастополя: Иван, Олег и Семёныч. Внизу, на валу, пришибленно торчало всё остальное взрослое население посёлка. Видок и вправду был жуткий. От края до края горизонта рассветное тёмное небо было озарено. Огня видно не было, он был очень далеко, но дым, поднимающийся к небу сплошной стеной, уже начал ощущаться и здесь.

Это было страшно. Пожар был такого масштаба, что Маляренко ощутил себя меньше чем микробом.

— Смотри, Юрьево сигналит!

Удар в бок привёл Ваню в чувство.

'Нет, бля, мы ещё пободаемся!'

Маляренко посмотрел на далёкую рощу, стоявшую посреди степи прямо на пути огня, затем на 'каракумский' канал, отрезавший его посёлок от степи и, повернувшись к своим замам, по очереди крепко их обнял.

— Франц! Детей и беременных на лодку и в море! Мария Сергеевна, все женщины, которые здесь остаются — под ваше командование. Бегом сгрести всю сухую траву перед рвом! Маша! Стой! Сначала здесь — перед домами. Дальше к горлу — если успеете.

Иван стоял на вышке и, словно Наполеон, раздавал приказы.

— Семёныч, бери одного человека и завали отводной канал. Хрен с ним, с фортом. Новый построим. Пусть ров как можно больше наполнится водой. Потом, как закончишь, помогай Маше, ясно? Бегом!

На вышке остались они вдвоём с Олегом.

— Собирай всех остальных. Пойдём к Кузнецову.

Четырнадцать мужчин, вооружённые лопатами и вёдрами неслись бегом по предрассветной степи по хорошо знакомой дороге ведущей в 'колхоз'. Дым ощущался всё сильней, а ветер, дувший в лицо, становился всё крепче.

'Сгорит всё нахрен'

Немолодые мужчины хрипели, сплёвывали тягучую слюну, но темпа не сбавляли.

— Ходу, ходу!

Впереди показались огни факелов и большая толпа женщин и детей. Большинство малышни тащило в руках обитателей Кузнецовского птичника, а следом два Толиковских старика гнали стадо орущих и недовольных ослов, лупцуя особо упрямых плетьми без всякой жалости.

— Стоять! Кто здесь старший? Настя, ты?

Супруга Юры, с ребёнком на руках, подошла к Ивану. Было видно, что женщине очень тяжело. Глаза у неё были отчаянные и растерянные.

— Настенька. Идите к моему дому. Там найдёшь Машу. Скажешь ей, чтобы она провела вас на косу, к морю. Там вас никакой огонь точно не достанет. Обещаю! Верь мне! Всё будет хорошо. Скажешь Маше, чтобы они, когда закончат, тоже бежали на косу. Там гореть вообще нечему. Всё, солнышко, беги и береги себя.

Женщина быстро поцеловала старого друга в щёку и пошла дальше. За ней двинулся весь остальной табор.

— Крестника моего береги!

Все мужчины Юрьева занимались ровно тем же самым, что и женщины в Севастополе — сгребали сухую и пожухлую траву деревянными граблями. В этом им помогало несколько местных женщин, которые решили остаться. Увидев пришедшую помощь, Юрка немедленно отправил всех вновь прибывших, включая Ивана, таскать воду и тупо проливать все подчищенные участки земли вокруг рощи. Работы было до чёрта, да и гари и дыма заметно прибавилось, но люди необращали на это никакого внимания, лихорадочно работая граблями. Дышать стало труднее, и заслезились глаза. Маляренко молча кивнул, мол, задание ясно и, намотав на лицо майку, кинулся с вёдрами к ручью.

Хвала всем богам, что у Юрия Владимировича тоже имелась небольшая запруда, где он собирал воду для полива. Иначе полтора десятка мужиков вычерпали бы этот ручеёк в пять минут. Иван не помнил сколько раз он сбегал к запруде и обратно к защитной полосе. Башка полностью выключилась, а сердце снова начало щемить. Тяжело дыша сквозь повязку на лице, Ваня черпал воду, куда-то бежал, куда-то лил. Лил. Лил.

Давно уже рассвело, но плотная стена дыма и тёмное грозовое небо создавали иллюзию позднего вечера. Почти ночи.

— Ваня, воды мало осталось!

'Что он говорит?'

В ушах так шумела кровь, что понять, о чём говорит Кузнецов, Ивану было тяжело.

— Бросайте землю поливать! Надо…

Толстый устало опёрся на грабли. Он был насквозь мокрый от пота.

— Всё, что мы могли. Мы сделали. Надо…

Дышал он ещё тяжелее, чем Маляренко.

— Надо. Полить погреба. Там весь урожай и семена. Без них…

Мимо неслось мелкое зверьё и летели птицы.

— Вон оно. Пламя.

По степи тянулась алая нитка. Над ней, отсвечивая сполохами огня поднимался светло-серый дым.

Тридцать человек стояли на опушке рощи и смотрели как на них, со скоростью паровоза несётся огонь.

— Ну чего встали. Вы слышали Юрия Владимировича. Заливайте крыши погребов. Воды не жалеть! Всю воду на погреба!

Три огромных погреба, где хранились все продовольственные резервы Юрьева и Севастополя были спешно залиты водой. Народ поделился на десятки и рассосался по подземельям, закрывшись изнутри.

Два последних ведра воды, что нёс Иван, он решил не лить сверху а, открыв дверь, сразмаху выплеснул внутрь.

— Так оно получше будет.

Страшный гул и треск стоял уже совсем близко. Иван успел заметить как над его головой, сквозь кроны деревьев, рвётся пламя и нырнул вниз.

— Закрывай!

— А всё-таки хорошо, что это всего лишь трава горела. Вот помню, у нас на Оке леса горели, так там да…

Кузнецов сидел на закопченной опушке рощи и счастливо лыбился.

Прямо перед ними лежала совершенно чёрная степь. Кое-где над ней поднимались белые дымки, сразу уносимые ветром в сторону моря, и летел над землёй пепел. Ваня понюхал рукав.

'Фу!'

— Да. Трава как порох. Жарко горит да прогорает быстро.

Маляренко посидел-посидел, не выдержал, да и повалился на спину. Вонь от гари стояла невыносимая и всё равно — было ХО-РО-ШО. Они отстояли посёлок! Они это сделали. Позади, из рощи, выполз остальной народ и потрясённо замер — вид перед ними был просто адский.

— Олег. Собирай народ. Идём домой.

— Шеф, а какого хера тут произошло? — Звонарёв всё уже и так понял, но упрямо не хотел верить своим глазам. — Все целы?

— Угу.

Иван стоял на своей вышке и рассматривал степь в монокуляр. До самого горизонта, насколько хватало оптики, чернело пепелище.

— Мда. Это мы, конечно, круто… развлеклись.

Сам Севастополь не пострадал. Совсем. Даже залитый водой Горловой форт нормально простоял одним боком в огне, а другим в воде. Немножко надышались дымом женщины и дети на косе, но тут уж ничего не поделаешь.

— Чего приехал, Серый?

— Как чего? Через два дня гостиницу открываем!

Открытие пришлось перенести ещё на неделю — дел, здесь, на побережье после пожара было немеряно. Самым поганым было то, что погорели огороды и, хотя большую часть урожая собрать успели, но минимум четверть всех овощей и половина тщательно отбираемых агрономом зерновых сгорели.

— Дотянем?

— Дотянем. — Юрка пинал остатки огородного плетня. — Паёк придётся ввести, да рыбу, в основном, жрать, но в принципе…

— На открытии с Герой поговорю. Может, у них овощей и картошки закупим.

— Хорошо бы.

Ослики, тянувшие повозки, всю дорогу недовольно фыркали и мотали головами. Запах гари и пожара их пугал. Огненный фронт прошёл широкой полосой из глубины острова к побережью, не зацепив, однако, предгорья. Кривая граница выжженной земли причудливо петляла по, вроде бы, совершенно ровной земле. Животные, увидав, что впереди снова показалась сухая травка, оживились и прибавили шагу.

— Странно, трава здесь такая же сухая. — Лом-Али удивлённо рассматривал пучок выдранной им травы. — Придётся ослов теперь при гостинице держать. Где им пастись — ума не приложу!

За неделю, что прошла после пожара, ослы, загнанные на территорию Севастополя, объели всё что можно, даже клумбы с цветами. Ваня припомнил, как словно сапожник, материлась Мария Сергеевна и пригорюнился.

— Угу. Ветер, наверное, не пустил. Да и там, где огонь прошёл, всё путём будет.

'Клумбы', встречавшиеся им на пути, были все как одна чёрные и обугленные.

Но!

С сожалением поковыряв палкой ломкие ветви, Ваня с радостью обнаружил, что в глубине зарослей кустарник всё такой же зелёный! Степь жила и умирать от такого обычного дела как пожар, не собиралась.

— Да. А весной из золы новая трава попрёт. Откормишь своих ослов вдвое толще.

Толик повеселел и, причмокнув, тронул вожжи.

Больше всего делегацию с побережья поразила не сама гостиница, а встретившийся им по пути дорожный указатель с надписью 'Гостиный двор, 1 км '. Доска, на которой была вырезана эта надпись, была вся сплошь покрыта ажурной резьбой. Буквы были русские, но выполнены они были готическим немецким шрифтом.

— Поехали, посмотрим на этот 'Гостиный двор'!

Дорожка от указателя до гостиницы была почищена от больших камней, а некоторые неровности были засыпаны утрамбованной землёй. Не хайвей, конечно, но всё равно — до сих пор никто и никогда дорожным строительством тут не занимался.

'Молодцы, ребята'

Ослики в натяг преодолели небольшой подъём, и перед путниками предстал во всей своей красе 'Гранд Отель'. Снаружи было тихо и пусто, но из внутреннего дворика доносился многоголосый гомон.

— Похоже все уже собрались.

— Да, Толик, поспешай.

— А ну пошли!

В маленьком оконце, обращённом наружу, мелькнуло чьё-то лицо. Полуприкрытые ворота немедленно распахнулись, и в проезде чинно выстроился куцый ряд обслуживающего персонала во главе с управляющим — длинным немцем по имени Эрих.

— Добрьо пожа-ло-вас!

— Вас-вас.

Маляренко спрыгнул на землю и с удовольствием размял ноги. Из всех присутствующих, а тем более совладельцев, Иван был единственным, кто до сих пор так и не удосужился приехать посмотреть на стройку и что же из всего этого получилось.

Эрик позвал второго работника и увёл осликов и повозки за угол дома. Немки усиленно улыбались и лепетали на чудовищном русском zdravstvuyte, Ivan Andreevich.

Из двора к нему уже спешил Звонарёв. За ним, разя перегаром, из дворика подтянулись довольные жизнью Олег и Семёныч. Они приехали сюда ещё вчера вечером и уже успели переночевать в новеньких апартаментах. Иван дождался, когда к ним присоединится четвёртый совладелец, Толик и скомандовал.

— Показывайте!

Гостиница представляла собой два каменных барака, поставленных друг против друга на расстоянии двадцати метров. В одном было три гостевых комнатки с отдельными выходами во двор, а в другом было жильё работников. Торцевые стены бараков были соединены между собой высоким плетнём, так что замощенный камнем внутренний двор был защищён со всех сторон.

Первым делом важного гостя завели во двор. Маляренко огляделся и присвистнул.

— Уютненько!

В центре дворика стоял каменный колодец, накрытый деревянной крышей. Родник наполнял резервуар и маленьким водопадиком спадал вниз, в каменный арычок. Серый проследил за взглядом Ивана и пояснил.

— Здесь — питьевая вода. Дальше арык ведёт к поилке для животных, а оттуда мы его к огородам протянули. На полив. Огороды там, с той стороны.

Управляющий закивал и показал рукой.

— Огород. Еда.

Возле водопадика была разбита клумба с цветами и росла маленькая сосенка. По углам площади тоже торчали какие-то зелёные насаждения. Выглядело всё это очень по-домашнему. Особенно здоровенный дощатый стол, заваленный тарелками и бутылками, стоявший между домами.

— Здесь они живут. — Прораб показал на дом справа. В каменной стене барака были две двери и четыре окна. Без стёкол, зато со ставнями в которые были врезаны самолётные иллюминаторы.

— Если зимой закрыть, то всё равно свет попадает.

— Так надо и нам…

— Делаем уже. Пойдём. Гостиницу покажу!

Гостиница Ване понравилась. Три комнаты. У каждой отдельный выход на большую дощатую веранду, обращённую во двор. Окна здесь были точно такие же — со ставнями. Эрих распахнул дверь средней комнаты.

— Прошу!

Комната была небольшая, примерно четыре на четыре метра, но очень уютная. Сразу захотелось здесь остановиться и пожить. Пол был дощатый, а по потолку шли мощные балки, сделанные из цельных сосновых стволов. Стены в комнате были оштукатурены и побелены. Свежий запах извести бил в нос, но всё равно — было здорово. Иван припомнил облезлую шкуру, на которой он ночевал на этом самом месте и почувствовал себя совсем хорошо.

'Растём'

Из мебели пока был только грубо сколоченный из досок топчан, на котором лежала охапка свежей травы.

Оставалось лишь развести руками.

— Ребята, нет слов!

В другом плетне тоже была калитка, за ней оказался ещё кусок огороженной территории с летней кухней.

— Потом здесь обеденный зал поставим. Каменный. И кухню. А вон там, — Серый показал дальше, — за ней сделаем баню и туалет. А плетни все, кроме огородных, заменим на каменный забор. Будет настоящая крепость.

На пути восторженно вертевшего во все стороны головой Ивана снова возник управляющий.

— Прошу к столу!

Маляренко хлопнул первую, опёрся локтем на литое плечо Олега и рассеяно подумал о том, что жизнь полна сюрпризов. Только недавно он тушил пожары и даже не был уверен в том, что выживет, а сейчас он сидит с друзьями за праздничным столом. В собственном ресторане, где его вкусно кормят и поят.

'А потом ещё и спать уложат'

Ещё Иван думал о том, что жаркое лето, наконец, закончилось, а прохладная осень вступила в свои права. И скоро, наконец, пойдёт дождь. А вот эта сосна когда-нибудь вырастет и ему будет очень уютно сидеть под ней, попивая пиво. И что обязательно нужно привезти сюда, 'в свадебное путешествие', Машу. А потом Таню. Или наоборот. А к концу будущего года Герд обещал достроить ему новую лодку и что…

'Да ну их… эти дела…'

— Ребята.

Весёлый гомон, как по команде, стих.

— Ребята, — Маляренко с трудом поднялся с лавки и поднял кружку, — за нас!

 

Глава 16

В которой происходят удивительные, по меркам этого мира, события, а у Ивана щиплет глаза

Гостиница — это было, конечно, здорово. Это был признак цивилизации. Весомый, зримый и убедительный. Который можно пощупать. Но пятая по счёту зима преподнесла Ивану и всем остальным жителям острова Крым гораздо более интересные сюрпризы.

Вывезенный со склада найденного детьми на северном берегу холодильник 'Бирюса' почти полтора года использовался хозяйками дома Маляренко в качестве шкафа. Никто и никогда и подумать не мог, что эта штука до сих пор работает. Франц как-то заикнулся, что было бы не плохо попробовать… но руки никак не доходили до электричества. Ветряки, используемые для получения электроэнергии, необходимой для сторожевых вышек, давали совсем небольшое количество энергии. Подзарядить аккумулятор, чтобы иногда подсветить округу. Посигналить звуком. Всё.

— Таня, чего?

Иван, сидя во главе стола, заинтересованно посмотрел на своих женщин. Судя по виду, их так и подпирало что-то рассказать, но они изо всех сил сдерживали себя.

— Ничего.

Жена сделала круглые глаза и очень неубедительно помотала головой.

Маляренко обиделся, но не подал виду.

'Не хочешь говорить — не надо!'

Снизу, из кухни, поднялся Вил, осторожно отряхивая с брезентовой накидки воду. Дожди зарядили не на шутку и люди, в основном, сидели по домам. Маша странно оживилась и вопросительно посмотрела на канадца. Тот едва заметно кивнул, а Ваня сделал вид, что не заметил.

'День рождения вроде бы прошёл давно…'

То, что это будет сюрприз, он уже догадался.

Ужины в доме Ивана давно перестали быть тихими камерными мероприятиями в чисто семейном кругу. Кроме Маши, Тани и детей за столом, в большом зале на втором этаже собирались и младшие дети, жившие в доме, и три 'племяшки', а с недавнего времени и семья Вила Маршалла. Частенько 'на огонёк', без всякого приглашения забегал Олег, а иногда — ещё и Семёныч. Было тесно и шумно, но всегда очень весело. Народ развлекался, как мог. Пели песни, рассказывали истории из прошлой жизни и обсуждали свежие сплетни из жизни нынешней.

За оконным стеклом стали сгущаться сумерки. Ветер гнал по небу низкие тёмные тучи, из которых лил мелкий моросящий дождь. Противный, холодный и мерзкий, что, как ни странно, не могло не радовать Ваню.

Здесь, возле затопленного камина было так уютно! Так тепло и хорошо. Только темно.

— Маша, 'лампу' зажги.

Лампой здесь называли глиняную плошку с фитилём и растительным маслом от Агрономыча. По вкусовым качествам оно ни шло ни в какое сравнение с оливковым и его стали жечь без всякой жалости, хотя раньше старались экономить каждую каплю.

— Да, милый, — Мария Сергеевна встала из-за стола и почему-то пошла к двери, а не к шкафу, на котором стоял светильник. — Сию секунду!

Щёлк!

И комната осветилась мягким желтоватым светом! Прямо над дверью, на массивной дверной раме, оказывается, лежала маленькая лампочка.

Ваня ахнул, а женщины завизжали от восторга и захлопали в ладоши. Дети повыскакивали из-за стола и тоже рванули за мамой Машей к двери.

— Дай посмотреть!

— Пропусти!

— Не пихайся!

— Тихо!

Грозный окрик Марии Сергеевны заставил всех притихнуть.

К двери шёл ПАПА.

По-русски Вил мог изъясняться кое-как, так что с переводом снова помогла Таня.

— Да, сэр. Это из моего самолёта. Индивидуальные светильники пассажиров. Светодиодные, очень надёжные. Очень. И экономичные.

Иван смотрел, как яркий огонёк рассеивает тьму в комнате, помогая огню в камине, и к горлу его подкатывал комок. Этот фонарик почему то напомнил ему новогоднюю ёлку. Гирлянду. Дом. Тот дом.

— Одного фонарика на такую комнату маловато будет. Хотя. Пусть так. Лучшее — враг хорошего.

Читать при таком освещении было невозможно, но рассмотреть, где что и как — запросто.

— Да, сэр. Я провёл в каждую комнату по одной лампочке. И в кухню внизу. И, — Вил уставился в пол, — в ту, где я живу.

— Погоди! А запитали то от чего?

Лётчик широко улыбнулся, сделал вид, что не расслышал вопроса и продолжил об освещении дома.

'Похоже, сюрприз, номер два'

Иван сыпал вопросами, осматривал тонкие проводки, прячущиеся на потолке, выслушивал пояснения канадца и задавал сам себе один и тот же вопрос.

'Как я это всё прошляпил? В своём собственном доме!'

Понятно, что здесь не обошлось без помощи женщин, но всё же…

'Надо быть внимательнее'

Все последние недели Иван вместе с Олегом и его сержантами носился по степи в поисках сайгаков — запасов продовольствия было в обрез. На пятой минуте разговора до Ивана дошло, что его мозг раздирает посторонний звук, а все женщины и дети куда-то исчезли, оставив его наедине с Вилом.

Тра-та-та-та-та!

Бр-ррррр-р!

Хррррм!

— ВАААА!

Дружный восторженный вопль из кухни сбил с мысли.

Тра-та-та!

Маляренко неверяще уставился на довольное лицо Вила. Это ж было похоже… было похоже…

Канадец кивнул.

Компрессор холодильника 'Бирюса' выдал новую порцию дробного стука.

'Ну жулики!'

Ещё осенью, после памятного степного пожара и открытия гостиницы, Семёныч пристал к Ивану на предмет 'немного переделать' Горловой форт. Маляренко тогда посмотрел встревоженным взглядом на завхоза и побежал инспектировать здание на предмет новых трещин и просадок. Осмотр строения ничего не дал. Дом незыблемо стоял посреди воды, радуя глаз двумя закопченными стенами и обугленной ставней. Ни огонь, ни вода никак на него не повлияли.

'Вот что значит — как следует вздрючить прораба!'

— А нафига?

Семёныч замялся.

— Да мы тут с Олегом прикинули — и вал повыше, и ров поширше… не помешают.

И ров и вал Ваню устраивали, но если подчинённые проявляют инициативу…

— Ты чем сейчас занимаешься, Семёныч?

— С Гердом работаю. Дерево под навесом сушим, да стапели потихоньку ставим. Ну и для сгиба пресс строим.

— А… а я думал — тебе заняться нечем.

Маленький бородач на секунду потерял самоконтроль и отчаянно всплеснул руками.

— Да какое там! Ещё и мебель на мне висит!

Дел у завхоза действительно было очень много.

— Ну так а чего ж ты?

Семёныч снова хитро улыбался и смотрел в сторону.

— Ну… воооот… Олег…

— Ладно, делай! Но! — Маляренко важно поднял палец. — Только в 'нерабочее' время!

'А кому сейчас легко?'

— Ну, вы, братцы, жулики!

'Жулики', столпившиеся вокруг первой в новом мире ГИДРОЭЛЕКТРОСТАНЦИИ 'Горловая', довольно лыбились и хихикали. Шеф, конечно, не лез во все дела и не желал контролировать ВСЁ, но просмотреть ТАКУЮ стройку…

Оказывается, в курсе строительства было всё взрослое мужское население посёлка. И жёны Ивана тоже. Олег старательно таскал шефа на охоту, мотивируя это тем, что, мол, никто кроме нас и так далее, а остальные просто решили сделать Ивану подарок на день рождения.

Но не успели. Дел оказалось гораздо больше, чем планировалось и срок ввода ГЭС перенесли аж на полтора месяца. На февраль.

Работы бригада Вила и бригада Семёныча провернули совсем не хилые. Отводной канал, отделяющий форт от степи, сильно расширили, а вал увеличили в высоту и протянули почти на полсотни метров в длину. Двухметровой высоты насыпь хитро загибалась, охватывая новое устье ручья с обеих сторон и не позволяя воде разлиться по берегу. Из посёлка эти земляные работы видны не были — всё закрывал собой форт, а сам Иван на том дальнем конце затона не показывался. Дел там у него не было никаких.

Степанов за порядком смотрит. Караул стоит. В море выходить ещё рано. Чего там делать? Приползавшему из холодной и мокрой степи после очередной охоты Маляренко хотелось только одного — в баню, пожрать и спать.

В здании форта строители проделали ещё одну дырку, заведя внутрь стальной вал, сделанный из трубы, отпиленной с корабля. Этот вал вращался здоровенным колесом, тоже сделанным из железа.

— Это Гера смастерил. Мы бы тут не смогли. Серый предлагал из дерева, но я подумал — железный лучше будет.

Семёныч изо всех сил напрашивался на похвалу.

— Уфф! Удивили, братцы!

У самого пляжа, где берег резко понижался, там где стояло здание форта, два вала резко сужались, образуя канал шириной всего в один метр. Здесь уже земляными насыпями и не пахло. Пятиметровый канал был выложен из камня. Также из камня был сделан слив в море над которым и было закреплено вращающееся колесо. Перепад высоты между уровнем воды во рву и уровнем моря был примерно метра полтора. Вроде немного, но вода, зажатая между каменных стен, сбегала вниз с приличной скоростью. А самое главное — её скорость была постоянной.

Колесо крутилось, вал, уходящий внутрь дома, вращался, Ваня посмотрел на свет, идущий из бойниц форта, поёжился от холодного ветра и скомандовал.

— Показывайте!

Внутри было тепло, светло и мухи, как говорится, не кусали.

— Это генератор от самолёта немецкого.

— У нас же их два?

— Два. Но второй ставить некуда.

Вал, идущий снаружи, напрямую генератор не крутил. Он вращал ещё одно большое колесо, на этот раз деревянное, диаметром метра полтора, которое при помощи кожаного ремня крутило другое, в три раза меньшее колесо.

— Ага. Угу. Понятно.

Скорость вращения этого колёсика была значительно выше.

— А смазка?

— Масло. Больше нет ничего. Я чего думаю, — Семёныч тёр лоб, — если вторую насыпь протянуть вдоль рва ещё метров на сто — сто пятьдесят, то уровень воды ещё сантиметров на тридцать поднимем.

Франц, до этого момента молчавший, немедленно влез в разговор.

— Тогда мы второй генератор рядом сможем поставить. Всего почти пять киловатт получим!

Иван впечатлился. Пять киловатт — это было круто! Даже звучало это очень солидно, а уж какой выхлоп.

На складах Семёныча пылились ШЕСТЬ электромоторов различной мощности.

'Циркулярку поставим. Для верфи — самое оно'

— Ладно, Семёныч. Дожди кончатся — бери бригаду Вила и пусть насыпь тянут. Сто пятьдесят метров.

Мужики, бурно обсуждавшие будущие перспективы повальной электрофикации посёлка, ушли в посёлок. Возле форта, на холодном ветру остался лишь Иван и подпирающий стенку позади Олег. Да внутри форта с арбалетом заперся часовой.

Маляренко смотрел в ночную мглу и дрожал. Не от холода, хотя ветер и дождь усилились и брезентовую робу продувало насквозь. Дрожали руки, дрожал живот. Противно. И… радостно. Ваня никогда не курил, но сейчас очень захотелось сигарету. Затянуться. И не смотреть на Степанова.

'Это же они по вечерам, по ночам… для меня… ой, мама!'

— Спасибо, Олег.

Голос шефа был глух и невнятен и служивый сначала его не понял.

— Спасибо. Я. Очень. Тронут.

'Чёрт! Как руки дрожат!'

Голос дрожал тоже.

— Твоя идея?

Стеанов отлип от стены и подошёл.

— Нет, Андреич. Это бригадиры, Семёныч и Вил твой. И Франц. Их идея. А я так… операция прикрытия. Ты извини, что я тебя по степи полтора месяца…

— Да ладно. Зато с мясом проблем нет.

Действительно, небольшая охотничья партия за шестинедельную охоту набила и приволокла в посёлок почти восемьсот килограмм слегка подкопчёного мяса сайгаков, частично решив проблему с продовольствием.

Степанов с облегчением выдохнул.

— А я боялся…

Сначала Ваня не понял. Он тупо пялился в ночь, слушая, как поскрипывает вал, журчит вода в канале и шумит море.

Потом до него дошло.

Степанов искренне переживал за его здоровье! Он боялся его, Ивана Маляренко, потерять!

'Дружищще'

Иван задавил некстати навернувшуюся слезу и крепко обнял Олега.

— Спасибо.

Потом посмотрел на ничем не прикрытое водяное колесо, хлопнул друга по спине рукой и отстранился, старательно пряча глаза.

— А колесо прикрыть надо. По весне с той стороны канала ещё один форт поставим. И навес над колесом сделаем.

Степанов согласно хмыкнул. Два поставленных впритык форта превращали Горловую ГЭС в самое солидное укрепление Севастополя.

Ваня пошарил по темноте глазами — столбов и проводов нигде не было видно.

— А скажи мне, мил-человек, где вы девятьсот метров кабеля взяли, а? И куда вы его закопали?

Служивый таких подробностейи не знал и Ивану пришлось вентилировать этот вопрос на следующее утро с Семёнычем. Тот таким вопросикам сильно удивился.

— Как где взяли? У нас на складе.

— А там он откуда?

— С севера вывезли.

Ваня почесал репу и пошёл, в кои-то веки, инспектировать необъятный склад завхоза, но наткнулся на громадный амбарный замок, висевший на оббитых металлом воротах.

— Семёныч! — Маляренко понял, что он с этой охотой как-то выпал из текущей реальности, — ты это когда всё успел?

Приземистое здание склада, стоящее на отшибе от основной массы домов посёлка, оказалось в три раза длиннее лодочного сарая! Иван тысячу раз проходил мимо, не обращая никакого внимания на разросшееся хозяйство Семёныча и лишь попав внутрь, Маляренко понял — они не пропадут.

— Я теперь точно знаю, кто у нас главный хомяк и где находятся закрома Родины.

Бородач скромно потупился и шаркнул ножкой.

— Стараемся…

Силовой кабель, закопанный в землю, оказался не от самолёта. Его бригада Вила внаглую, с руганью и маханием кулаками, отобрала у тех американцев и канадцев, которых впоследствии угнали к себе Спиридонов и Ко. А те канадцы, в свою очередь, распотрошили польский краболов, выдрав этот кабель, в числе прочих ништяков из необъятных недр судна.

Семёныч приподнял тяжёлый моток разноцветных проводов.

— Эти куски проводов снятые с самолётов. Никак длину померить руки не доходят, но, думаю, на все дома запросто хватит и ещё останется.

К концу марта в каждом из двенадцати домов Севастополя было электричество.